Веселые каникулы мажора

Глава 18

Лето 1998 год. Андрей.

Сколько нам с тобой неба синего,

Моря пенного, тела бренного,

Чашу полную жизнь отмерила,

Выбирай, выбирай, у реки два берега.

У реки два берега, у реки два берега,

У реки два берега.

Ты не верь слезам, всё вернётся

После долгих ночей,

Былью сладкий сон обернётся

После долгих ночей.

© Шура — «Ты не верь слезам»

Ну нет! Так просто ты от меня не уйдёшь!

Вредная, но так маняще пахнущая девчонка, вырывается, однако выпускать я её пока не собираюсь. Пока не ответит на один мой вопрос!

Всю дорогу размышлял, сопоставлял известные факты, думал и практически сделал вывод.

— Один раз тебе удалось промолчать, но сейчас не отпущу, Вась. Пока не ответишь, не отпущу. Кто он? Не она же, правильно? Кто это сделал?

Василиса молча таращит глаза, но я абсолютно уверен, что она понимает. Не может не понимать, потому что я пальцем забираюсь под майку и веду по небольшим отметкам на нежной коже.

На другом боку почти симметрично есть другие. И я бы поверил, может быть, что это следы сведенных татух, если бы не знал, как оставляют подобные метки.

Потушенная об кожу сигарета оставляет глубокий ожог, а после заживления характерные рубцы. У самого имеется парочка таких, приобретенных в момент «отличного» настроения бати Савельевой. И это еще не отбитый на всю голову урод.

— Василис, кто? В школе пристают? Или здесь?

Воскрешаю в памяти сегодняшний вечер в клубе. Пытаюсь вспомнить, кто мог пялиться на Ваську… Походу… все…

Парни смотрели, но скорее любовались. Да и видел же, что не боялась она их.

Заистерила, когда руки ей за спину завёл. Я только с самого начала не понял, а потом уже сложил два и два. Специально не стал давить, когда были на пляже, чтобы не пугать ещё больше.

— Я не понимаю, о чём ты, — упрямо дёрнув подбородком, Василиса отворачивает голову, но я возвращаю в исходное положение.

— Значит, стоим, пока не скажешь.

— Отвали!

— Нет, — отбиваю спокойно. Даже кажусь расслабленным, но внутри меня словно пружина сжатая.

— Андрей, я сказала! Отвали!

— А я сказал, нет.

Молчим. Напряжение зашкаливает, но уступать никто не хочет. Переживаю, что Василисе станет холодно и просовываю ладони так, чтобы я опирался на забор, а она — на мои руки.

— Хорошо, — сдаюсь. — Ты знаешь этого человека?

Допускаю мысль, что она случайно попалась сволочам где-нибудь в парке или на стройке… Где она живет-то? Я же не знаю… Никогда даже проездом не был в её родном городе.

— Нет, — поспешно отвечает Васька, и я чую подвох.

— А если честно?

— Если честно, Андрей, то я устала. Отпусти, пожалуйста. Я не собираюсь с тобой разговаривать на такие темы.

Не собирается она…

— Чем не угодил?

— Чем… А кто ты, чтобы я перед тобой секреты все вывернула? Кто? Ты? Мне?

Справедливый укор.

— Твой парень, — заявляю.

Об этом я тоже думал.

— Парень? — аккуратные бровки Васьки ползут вверх, а потом она начинает смеяться, уткнувшись в моё плечо. — Парень, тебя дома ждет невеста. Или не дома, кстати. Ты её где оставил? У клуба?

— Вась, — слышу, что голос начинает дрожать. — Остановись, Вась… Ты моя девушка. Ты! А там я разберусь, сто раз же сказал.

Поддаюсь, когда отталкивает. Понимаю, что перегнул и ответа не добьюсь.

— Вот когда разберешься, тогда и приходи, Андрей…

Домой бреду в прострации и вовсе не от того, что дико рубит спать. Снова со всех сторон атакуют мысли: что делать, как действовать, где найти нужные слова и, главное, мать его, как теперь разрулить с Савельевым, если Маринка не поймет?

Настолько сильно загоняюсь, что только у калитки вспоминаю о мотоцикле, брошенном у клуба. По идее, мог бы и днём забрать, но скоро пастухи погонят коров, а эти животные плевать хотели на ценность техники. Пожалуй, трактор обойдут, а моцик…

Рисковать тоже не хочется и приходится калитку отпустить, перейдя в режим трусцы. Утренняя пробежка, кстати, мозги неплохо прочищает.

Я ещё и обратно еду самыми дальними тропами, чтобы разогнать кровь, поэтому домой попадаю ближе к восьми утра. Все уже на ногах, и даже Марина, что удивляет. И не только меня.

— Твоя-то спать не ложилась, — улучив момент, бабушка сдаёт все пароли и явки. — Явилась пьяная, в саду сидела, потом в комнате закрылась, там бубнила да вещи швыряла.

— И что бубнила? — спрашиваю больше по инерции.

— Не разобрать было. Уж я-то поняла, что поссорились вы. Крепко или так, мириться будете?

— Насовсем, бабуль, — обнимаю старушку, чмокая её в висок. — Да мы, кажется, и не были вместе.

— Кажется? — бабушка даже не удивлена. Скорее понятливо кивает и похлопывает по плечу, прежде чем подхватить ворох полотенец и выйти во двор.

Да уж. Не кажется… Сегодняшняя ночь помогла расставить по местам всё, что до этого плавало в неопределенности.

Я думал, что Василиса меня раздражает и говорил, что ненавижу. На самом деле я… Я тянулся к ней. Защищал. Старался порадовать, не подозревая, какое значимое место в сердце она занимает.

И красивой она всегда была. Я злился на Крокодила, втайне посматривая на рыжую вредину. Вредину — потому что она улыбалась всем, кроме меня.

А в клубе, когда Васька убежала… От меня будто кусок оторвали и не сказали, что с раной делать. Пока не нашел, обжигало до искр из глаз. Потом жгло не меньше, но уже от того, что рядом была, что целовать позволяла…

Отряхнувшись от образов, подкинутых сознанием, стучу в комнату Наташки, где сейчас должна быть Савельева.

— Входи.

Вхожу. Перешагиваю раскиданные журналы, порванные бумаги, осколки разбитой вазы.

— Это случайно, не планировала, — заметив взгляд, Савельева плюхается на край сбитой постели. — Честно. Зацепила сумкой.

В углу за дверью сумка действительно стоит. Верх не застёгнут, поэтому вижу знакомые разноцветные колготки, комком утрамбованные с блестящей кофтой. Тоже знакомой: в неё она была вчера.

— И?

— Присаживайся, поговорим.

— Поговорить надо, — вздыхаю. — Прости меня?

Вину за собой чувствую, поэтому начинаю с того, с чего начинаю.

— За что?

— За то… что так всё…

— Да ладно, — Маринка усмехается, но как-то не слишком весело. — Я сразу поняла. Была даже забавно, когда ты втирал про акклиматизацию. Обидно, конечно, что дурой меня считал, но забавно.

— Так ты…

— До твоих высот, конечно, не дотянусь, но вроде и не днище.

Некоторое время каждый молчит о своём.

— А она красивая, эта твоя рыжая девочка.

— Красивая.

— У меня тоже был… красивый… — глубокий вдох, который делают обычно перед тем, как признаться. — Пока папа не решил, что ему нужен бизнес твоего отца. Какие-то там схемы, а твой старик в них здорово преуспел.

Это я знаю. Из-за схем и мозгов, которые эти самые схемы проворачивали, за нами не один год и шла охота. Сначала с целью подмять под себя, потом уже с целью надавить. Савельев оказался дальновидным…

— Я как-нибудь… Слушай, если всё так, может, с ним можно договориться?

— Не знаю, Андрюш. У меня не получилось.

— То есть… Подожди… — сжимаю пальцами переносицу. — Получается, со мной ты тоже не хотела?

— Хотела, не хотела. Пришлось, Андрюш. Пришлось, — Маринка сдувается на глазах, превращаясь из журнальной красотки в растерянную обычную девчонку. — Мой папа умеет убеждать.

Умеет. Непроизвольно тру рубцы от ожогов.

— Марин, слушай, а тот парень? Которого ты любила? Он где?

Если у нас не получается, может, они тоже могут быть счастливы?

— Где? — Савельева отворачивается к окну и долго смотрит в него. Когда уже не жду ответа, выдыхает одно слово: — Убили.

* Исп. — Шура «Ты не верь слезам»