Веселые каникулы мажора

Глава 19

Лето 1998 год. Андрей.

По узкой горной дороге,

Что вьется как серпантин

Под месяцем одиноким

Я еду, как он, один.

Как он, молодой да ранний,

Влюбленный в одну звезду

Из тысяч других сияний

Я вижу ее одну.

© Дмитрий Маликов — «Звезда моя далёкая»

«Убили» звучит так буднично, что я вздрагиваю. Не от неожиданности, а от того, как спокойно произносит Маринка. Смирилась?

— Как давно это произошло? Ты знаешь того, кто…

— Кто убил? Какое это имеет значение? Я знаю того, кто приказал сделать.

Молчим, каждый понимая, чьё имя не было произнесено.

Удивлён? Совру, если скажу, что да. Не удивлён.

Более того, чего-то в этом духе ждал, наверное, учитывая, как настойчиво нас сводили.

Ну а методы Савельева известны не только узкому кругу: потушить окурок о мою руку ему показалось когда-то смешным. На тот момент отец только начинал мутить схемы, а я был подростком, который очень любил сунуть нос в чужие дела.

С тех пор тот подросток вырос, нарастил броню, поумнел, обзавёлся своими знакомствами и поддержкой, но против Савельева даже с этим запасом идти в открытую почти как с шашкой против танка.

— Что будем делать, Андрей?

Маринка присаживается рядом, опустив сложенные ладони между коленей. Её вид откровенно пугает — не привык видеть настоящей что ли…

— Не знаю, — признаюсь, — с наскока ничего решить не получится, нужен план. А лучше ещё и запасной, чтобы наверняка.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — слабо улыбается Савельева. Покусав ноготь, просит: — Расскажи мне о ней?

— О Василисе? — уточняю зачем-то, ведь и так понятно.

— О ней. Ты ведь давно её знаешь?

Давно? Сейчас, оглядываясь назад, кажется, что всю жизнь. Сначала слова подбираются с трудом, а позже не могу остановиться.

Рассказываю, как мелкой Васька меня раздражала, и я таскал жаб и ужей, чтобы её напугать, а она не боялась. Рассказываю, как следил за ней, как рвал ей клубнику, как дрался с другом, потому что тогда мне казалось, что она отбирает у меня Генку.

Про цветы, камушки, звёзды… Про яблоки у злого деда Вити, который гонял нас хворостиной, но мы упорно лезли в сад, потому что Василиса любила именно его яблоки. Про маки, которые мы нарвали с ней в поле и несли домой, чтобы сделать гербарий, но нас остановили как-то ненормальные парни и отобрали. Я был мелкий, но защищал девчонку. А она потом смеялась, как я упал от тычка, однако бегала за водой и делала холодные компрессы, безжалостно разрезав платье единственной куклы.

Про конфеты, которые Ваське было нельзя, поэтому свои я, став постарше, собирал и мы в конце недели делали тайники в огороде.

Про то, как Геныч рассказывал бабке, что женится на Василисе, а я дулся и не хотел с ними играть. И всё равно приходил и стоял у ворот, карауля их.

Как вырос и решил, что она мой враг, потому что занимает мысли. Потому что ей было всего двенадцать, а мне уже шестнадцать, и мысли начинали течь в другую сторону.

Мне хотелось полапать девчонок, поцеловаться за остановкой или углом клуба, а Васька играла в куклы, переписывала в дневник слезливые стишки и танцевала перед зеркалом…

— Получается, ты давно к ней привязался, просто не понимал?

— Наверное. Оно само как-то, — хмыкаю. — Даже не верится, что я тебе рассказываю. Никогда бы не подумал…

— В жизни и не такое происходит, — философски заключает Савельева, доламывая последний ноготь на руке и принимаясь ковырять краску на подоконнике. — Я тоже многое не представляла. Пока мама была с нами, папа сдерживался. А потом как с цепи сорвался. Говорил, что она ушла к другому, что теперь мы ей не нужны. Только, Андрюш, мне кажется, что никуда она не уходила…

— Ты… что он её тоже?

— Мне так кажется. Но точно я не знаю.

А вот я теперь однозначно должен узнать… И про того парня, и про родную Маринкину мать. Но сначала надо встретиться с папой.

— А с этим что будем делать? — собранная сумка мозолит глаза. — Останешься?

— Нет, Андрюш. Домой. Может, на настоящее море слетаю. Ты извини, — Марина морщит нос, — но ваше село это… это СЕЛО. А я хочу нормально искупаться, нормально погулять и не бояться пересечься с коровой или гусями твоей бабушки.

Провожаю глазами взлетевший самолёт. Курс — на родной город.

С Савельевой нам удалось расстаться мирно. По моему возвращению мы не раз пересечёмся с ней, а пока по легенде она устала от деревенского отдыха и решила сменить обстановку.

Без поддержки отца соваться в разборки не рискую, а потому, зажав в руке ладонь Васьки, веду её к другому входу. Через час должен приземлиться самолет с моими родителями. И мы их встречаем.

Вместе.

С нашей днюхи прошло два дня, но по ощущениям не меньше вечности. Хорошо, что Василиса вчера не стала меня прогонять, когда я пришёл вечером, чтобы объясниться.

Выслушала. Переварила. И утром позвонила, попросила приехать. Успел её забрать по дороге в аэропорт. Не самый, наверное, лучший вариант, но ждать уже не мог.

Глаза режет от недосыпа, голова тяжёлая, и общее состояние похоже больше на зомби, чем на человека.

— Сколько нам ждать? — Василисе явно не нравится шумная толпа, распивающая пиво в нескольких шагах от нас.

Я же их почти не слышу, погрузившись в полудрёму. Цветочек рядом, вкусно пахнет, греет своим дыханием… и мозг расслабленно уплывает в нирвану.

— Час, — смотрю на часы, зевая в кулак. — Хочешь погулять?

— Хочу мороженого, — смущённо улыбается Васька, и мой внутренний компас уже усиленно крутится в поисках палатки с холодильником.

— Кажется, я видел на углу, — тяну её за собой.

Вовремя мы уходим: шуточки подвыпившей толпы переходят рамки приличия, и если заденут Ваську… Я себя знаю… Но один против… Сколько их там? Восемь?

Надо быть реалистом: двух уложу. Максимум трёх. А стальные? Из сучества и скотского желания наказать могут ведь обидеть девчонку. Поэтому… не побег, а стратегическое отступление.

— Тебе какое? — дойдя-таки до палатки, жду, когда Василиса определится. Ставлю на клубничный пломбир и угадываю.

Себе беру сливочное с голубым сиропом, потому что Цветочек захотела попробовать, а два, мол, вредно для фигуры.

Уголки губ ползут вверх, но я молчу. Про Васькину фигурку можно слагать поэмы и петь серенады, а когда она начинает слизывать мороженое из рожка…

Розовый язычок, дразнясь, медленно проходится по шарику…

Губы смыкаются, собирая сладкую массу. И снова язычок. Васька щурит от удовольствия глаза, а у меня только что из ушей пар не идет. Хорошо, джинсовые шорты достаточно плотные, чтобы не выдавать реакцию.

Проглоченная «голубая лагуна» оседает в желудке куском льда, но охлаждения организма не происходит. Кровь кипит в венах, начиная качать с бешеной скоростью, когда моя рыжая вредина цепляет пальчиком потёкшую каплю и облизывает его.

Облизывает свой палец, а у меня в мозгах…

Чёрт! Не курю, но сейчас бы не отказался от пары затяжек.

— Василис, — осипшим голосом, потому что связки просели, — посиди тут, я быстро. Очень пить хочу.

И плевать, что в той же палатке продается разливной лимонад. Мне надо… другой… С соседней улицы, иначе просто разорвет на осколки.

Поостыв, возвращаюсь к мирно рассматривающей прохожих Василиске.

Мороженое, к моему счастью, закончилось. И я стану себе врагом, если предложу ей ещё.

В кармане греются чупа-чупсы, но и этот вариант… не наш вариант, короче.

— Скоро прилетят. Пойдем или на улице до победного?

— Там прохладнее, но я лучше на солнышке.

— Понял, — веду нас в тень деревьев к лестнице, и устраиваюсь на нижних ступенях.

Ваську усаживаю на колени и утыкаюсь носом ей в волосы. Она вырывается, конечно, только я сильнее. И хитрее.

И соскучился.

Пользуюсь теньком и тем, что мы одни: поворачиваю за подбородок веснушчатое личико к себе и целую.

Целую, как впервые в жизни! Такой кайф! Такой космос?

Гладить этот язычок, хранящий клубничный вкус… вдыхать запах карамели…

Ммм… Остановись, мгновенье, ты прекрасно…

Немного увлекаюсь, кажется. Честное слово, руки сами заползают сбоку под лямки Васькиного сарафана и гладят бархатную кожу. Чувствую, как она становится немного шершавой от мурашек, и усиливаю напор, вторгаясь в рот глубже.

В глазах натуральные искры и только одна-единственная мысль: так бывает?

Вот так, чтобы поцелуи, объятия и тихое, будто бы показавшееся, «Ааандрееей»?..

* Исп. — Дмитрий Маликов «Звезда моя далекая»