Лето 1998 год. Василиса.
В городе осень, и дождь, и слякоть.
Ну, как тут не плакать. Как тут не плакать.
Как тут слезинкам с ресниц не капать во тьму.
Ты всё сказала, ты всё сказала, ему на прощанье, там у вокзала.
Сердце устало, но видно мало ему! Ну, что же…
Плачь у порога, девчонка — недотрога.
Жизнь разделила, железная дорога.
Странной звездою, горит зелёный семафор.
© Алена Апина — «Электричка»
Поведение и резкие движения Барса меня пугают.
Он буквально впивается в моё запястье и силой тащит за собой, по дороге говоря, что бабулю можно предупредить завтра.
Как завтра? Почему?
А мама?
Вопросы застревают в горле, когда нам навстречу в калитку входит отчим. Его лицо залито кровью… На белой футболке отчетливо видны тёмные пятна.
А улыбка… Его улыбка похожа на оскал чудовища из ночных кошмаров.
— Тебе кабзда, малец, — шипит Пётр, но тянется ко мне.
Дёргаюсь в сторону, только он слишком сильно вцепился. Тонкая ткань не выдерживает и рвётся, оставляя в мужской ладони часть моей одежды…
— Мамочки, — взвизгиваю и пытаюсь прикрыться, пока Андрей отталкивает от меня озверевшего мужчину.
В ход идут кулаки. Кричу. Громко кричу от страха за своего Андрейку.
Он, конечно, сильный. Но…
В руках поднявшегося на ноги Петра блестит нож.
— Андрей, — ору на пределе своих возможностей. — Неееет!
На шум уже выскочили сёстры, бабушка с дедом и мама.
Она закрывает лицо руками и словно в неверии качает головой. Я почему-то смотрю только на неё, позабыв про наготу и то, что в нескольких шагах от нас дерутся…
Дерутся…
— Дедушка, дедуля… — плачу, не зная, за что хвататься.
Он слышит. Понимает.
Прикидывает в уме и берется за бадью с отходами. Улучив момент, выливает всё содержимое на Петра.
Под отборный мат Андрей быстро что-то говорит дедуле и подхватывает меня на руки.
— Андрюш, — зову, — я не…
— Ты. Идешь. Со мной, — чеканит и уносит из родного двора.
Голую, растерянную и заплаканную.
За нашими спинами скандал только набирает обороты, но Барс не снижает темпа. Почти бежит по тёмной улице до самого поворота к его дому.
Несёт меня он, а задыхаюсь я.
От того ужаса, что развернулся на моих глазах. От мыслей за близких, оставшихся с монстром. От страха за Андрея, который не раздумывая бросился защищать меня.
Он молчит, только тяжело дышит, а я начинаю понимать, что разбитое лицо тоже его рук дело.
Пётр… Проклятый Пётр, который появился в нашей жизни и всё пошло ко дну. Вся наша счастливая семья развалилась с его появлением.
Да, именно с его появлением погиб папа… Как же я раньше этого не поняла? Может быть, это он… Он его…
Боже мой…
Прячу лицо на плече Барса и тихо скулю от внезапного озарения. Не сомневаюсь даже, что все мы были слепцами и не видели очевидного.
Или, быть может, только я одна не замечала? Так его боялась, что просто не сумела сопоставить события?
Ещё хуже мне становится в комнате Андрея, куда мы попадаем через террасу.
Стараемся не шуметь, чтобы не разбудить его домашних.
Барс тихо прикрывает дверь, жестом предлагая мне присесть на диване.
Сдергиваю лоскутное покрывало и заворачиваюсь в него. Отрешенно обвожу пальцами каждый квадратик, вспоминая, как наши бабушки шили такие нарядные одеяла вечерами по выкройкам из модного журнала.
Моё осталось в городе. Я не смогла привезти с собой, потому что собирала только самые необходимые вещи, да еще боялась, что кто-нибудь догадается раньше времени.
Вот синяя центральная вставка с серебристым узором. Ковыряю его ноготком:
— Помнишь, как я плакала, что синяя досталась именно тебе? А мне пришили дурацкую красную со звездой.
— Помню, — тихо отвечает Барс, копаясь в шкафу. Достаёт мне свои шорты и футболку. — Завтра из Наташкиных вещей подберем, а пока возьми мои, ладно?
В его голосе слышится… вина?
Он считает себя виноватым?
Всё ещё завернутая в покрывало, встаю и зажигаю верхний свет. Мы щуримся, привыкая, и замираем друг напротив друга.
— Андрюш, — начинаю первой, переживая за Барса. — Ты только… Только ты…
— Прости меня, Вась. Прости… Я не должен был… Надо было сдержаться, а я…
— Всё сделал правильно, — заканчиваю за Андрея. — Как настоящий мужчина. Правда. Я так считаю.
Ладонью несмело касаюсь щеки, почему-то зная, что именно это сейчас важнее любых слов. Будто мы онемели, и нам доступны только взгляды и касания.
Пусть… Пусть без слов, но он должен знать: не виню. Не осуждаю. Я… Я горда тем, что в моей жизни есть такой вот Барс. Как настоящий царь зверей, как рыцарь…
«Только не уходи», — кричат мои глаза, а его обещают, что он будет рядом.
Андрей поворачивает голову и проходится губами по чувствительной коже запястья. Обжигает поцелует, но этот ожог такой желанный сейчас.
Хочу сгореть в его пламени, чтобы… Чтобы очиститься. Чтобы принять новую реальность.
Чтобы в пепел превратить любое упоминание отчима…
И Андрей понимает. Поддерживает меня, как и всегда.
Прижимает к себе, плавно опуская пёстрое покрывало к нашим ногам.
Стягивает разорванную футболку и избавляется от шорт. Целуя, оттесняет меня к дивану, аккуратно укладывая на маленькие подушки.
Лёгкие заполняет запах Барса. Его аромат, от которого у меня кружится голова. Едва уловимый запах мужского пота и слегка соленый вкус кожи, тихий стон и движения тел в унисон.
Мы вместе парим в невесомости, и вместе вращаемся вокруг солнца, рассыпаясь на миллиарды больших и маленьких звездочек.
И как эхо из прошлого, звучит среди нашего дыхания забытое, но такое сейчас нужное:
— Ааандрееей…
* Исп. — Алена Апина «Электричка»