Веселые каникулы мажора

Глава 38

Лето 1998 год. Василиса.

Воздушный шар… Воздушный в смысле как моя фантазия,

Он зависает между небом и землёй, как часто зависаю я…

Лечу во стали весь, скользя по облакам и направляюсь в никуда

Хочу достичь глубин сознания, но страх всё обломает, как всегда-да…

Страх лишний груз… С души своей его я сброшу, как балласт,

Пусть этот шаг поможет мне подняться и надежду даст

Надежду мне и тем, кто верит в то, что мир спасёт любовь…

Любовь и кровь, того, который дал нам эту кровь!

Я улетаю на большом воздушном шаре,

Куда не знаю… Зачем не знаю…

И проплывают подо мной моря и страны,

И я лечу по воле ветра в безбрежном океане,

Улетаю на большом воздушном шаре,

Куда не знаю… Зачем не знаю…

Свою мечту я там найду и потеряю,

Свою заветную мечту…

©️ Mr. Credo — «Воздушный шар»

Но ехать никуда не приходится: несколько дней мы все проводим в ожидании, пытаясь прорваться к Андрюшке.

Ни его родным, ни Михалычу не дают увидеться с Барсом, отказывая без объяснения причин. Это злит, это убивает, это становится невыносимым.

Страшно представить, сколько кругов я намотала, сгрызая ногти до мяса, вокруг милицейского здания. Ведь мы даже не знаем, где именно находится Андрей!

Узнать место работы сотрудников несложно — мы беседовали с ними ранее, когда обезвреживали бандитов. Но они… исчезли…

Все, кто приезжал в посёлок, пропали. Михаил Михайлович по старой дружбе разузнал адреса, дядя Паша проехал по ним, но мужчины там не появлялись.

«Кто знает, живы ли», — всхлипнула мама, пряча лицо в ладонях. И эти слова как на заезженной пластинке вертятся в голове.

Пропали не только милиционеры. Пропала и Сашка.

Я бегаю к дому подруги каждый вечер, но она там не появляется. Куда Кейс мог увезти Сашу? И не может ли это всё быть связано между собой?

Мысли разные. Версии приходят в голову одна страшнее другой, но в одном мы уверены железобетонно: Андрей жив.

Он ждёт, а мы… Никто ничего не может сделать…

Бессилие… Это очень страшно!

Постепенно, после коротких урывков сна, я начинаю понимать чувства мамы. То, что казалось равнодушием, теперь кажется страхом за нас. То, что казалось пренебрежением сейчас кажется попыткой нас защитить.

Вообще очень многое переосмысливается, когда ты в подвешенном состоянии, в ожидании выстрела из ружья, о котором писал Чехов.

Новый день — новая надежда. Новые сомнения и новые страхи. И снова надежда.

Мы все находимся в замкнутом круге, больше похожие на тени, если честно.

Радует одно: отчим тоже исчез. Наверняка живёт где-то в городе, и живёт припеваючи. А, может, уехал в наш город… Это никому не известно, но хотя бы его отсутствие немного развязывает всем руки.

Павел Андреевич сразу связался со своими сотрудниками, как он их назвал. Но, кажется, это не сотрудники, а тоже бандиты, только играющие на нашей стороне. Я настолько запуталась во всех связях, что перестала ломать голову, откладывая в памяти исключительно важное.

Те данные, которые «нарыли» о Петре, повергли в шоковое состояние всех.

Документы на разные фамилии и разные имена, разные места прописки, даже разный возраст. Но это всё цветочки в сравнении с тем, что в другом городе у Петра есть другая семья: жена и дочь…

Открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Больше недели прошло со дня ареста Андрея, в течение которых я остаюсь ночевать то у Барсовых, то возвращаюсь в родные стены. Но и там, и там обстановка удручающая.

Сёстры стараются не попадаться на глаза друг другу. Мама проводит каждый день у телефонного аппарата, набирая старых папиных друзей, своих подруг и знакомых.

Бабушка и дедушка резко постарели, шаркая по полу, по которому ещё недавно буквально порхали.

Да и я… Тоже с трудом переставляю ноги, чувствуя дикую слабость во всём теле.

От недосыпа и голода мутит, но я не могу заставить себя проглотить хотя бы маленький кусочек. Пью воду, которая постоянно норовит вылиться обратно, и часто дышу, как собачка.

— Ты похожа на ведьму, — из-за стола встает невозмутимая Вика.

Она, пожалуй, единственная, кто живет спокойно и не переживает от слова «совсем». Ровный голос, ровная спина, аккуратная прическа и опрятная одежда. Я против неё выгляжу натуральной свиньей, забывшей о банальной расчёске.

— Отстань, — тяжело падаю на диван, успев поставить на подлокотник кружку с остатками воды.

Лоб покрыт испариной, и я стираю её рукавом. Заторможенно смотрю на грязный рукав, будто бы даже не веря, что он мой.

Наверное, надо дойти до бани и хотя бы облиться прохладной водичкой. И переодеться. А вдруг именно сегодня всё получится и нас пропустят к барсу? Вдруг повезет?

Через силу заставляю себя встать и переставлять ноги, останавливаясь по пути перевести дыхание. Усталость становится невыносимой, но холод бани немножко бодрит.

Заматываю волосы полотенцем и переодеваюсь в свободный сарафан. Ещё недавно он смотрелся красиво, обтягивая грудь и бедра. Сейчас же повис тряпочкой, но я не спешу искать ему замену. Вся одежда на мне будет смотреться также.

Достаю расчёску и провожу щёткой по волосам, смотря в маленькое окно предбанника. Сейчас оно открыто и впускает в темные стены не только полоску света, но и запахи. Сочная зелень под южным солнцем. Пахнет цветами и скошенной травой, собранной в небольшие кучки, которые вечером отправятся на ночной перекус коровам.

Вроде бы всё обычное: голубое небо, отражающееся в море. Припекающее солнце, спеющие фрукты, жужжащие насекомые… Но от того, что в душе пустота, краски теряются, а мир подергивается серой пеленой.

Как же много может значить один человек! Сколько всего он может привнести в жизнь, раскрасив её самыми яркими цветами!

Кладу щётку на подоконник и поворачиваюсь, собираясь дойти до Сашки.

— Не спеши, — тихо шуршит дверь за спиной. — Тебе некуда торопиться…

— Что? — движение выходит резким, провоцируя новый виток головокружения. — Откуда…

Сквозь полумрак и пляшущие перед глазами точки вижу свой кошмар наяву. Поверить в то, что отчим пропал без следа было бы сказкой. А сказкам, как известно, место в сказках…

— Ма… — повышаю голос и отступаю, позабыв, что сзади оконце, больше похожее на большую дыру в стене, в которую мне не пролезть. Осекаюсь, больно ударившись об угол. — Не подходи!

Выставляю перед собой ладонь и лихорадочно ищу выход. Выход, которого просто нет.

В доме были мы одни с Викой. Ба с дедом уехали в поле, мама в городе с Барсовыми, старшие сёстры… Их тоже нет. И соседей у нас давно уже нет. А это значит…

— Притихла? Правильно… Не люблю лишний шум, — Пётр медленно приближается, улыбаясь уголком губ.

Эту мерзкую улыбку я знаю. В его руках зажжённая сигарета, и мои зажившие шрамы начинают гореть от одного только запаха крепкого табака. Чем ближе Пётр, тем сильнее от него пахнет куревом и алкоголем.

Покрасневшие глаза выдают сильное опьянение: он и раньше выпивал до лопнувших сосудов, а потом…

— Не подходи, — сиплю от безнадежности. — Я… я…

— Ты, Васенька, ты, — усмехается чудовище.

Покручивает тлеющий окурок между пальцами, будто бы примериваясь.

— Спокойная красивая девочка, — продолжает, пока я в страхе прикусываю губу, ощущая во рту металлический привкус. — Свела с ума… Обо всём забыл, Василиса… Обо всём… А ты… Ты маленькая дрянь, которая ничего не замечала и не хотела замечать… Мальчика себе нашла? Мааааальчика, — хрипло смеется, резко выбрасывая вперед руку и касаясь оголенного плеча огоньком. Кожу стягивает болью, и я дергаюсь вправо, заваливаясь на лавку. — Мальчика. А мальчик твой где, знаешь? Гниёт на нарах. В прямом смысле слова гниёт, Васенька… Ещё немного и разлагаться заживо начнёт… Что так смотришь? Страшно? Разве я страшный, м? Разве страшный?

Крепкая ладонь хватает лямку сарафана и тянет на себя. Натягивая ткань до треска ниток. Бью ногой в попытке защититься и попадаю. Куда-то попадаю, но даже не успеваю узнать, куда именно. Голова запрокидывается от жёсткой пощечины.

Пётр склоняется ниже, очерчивая шершавым пальцем мои губы. Оттягивает нижнюю, не позволяя отодвинуться.

— А могла бы всего избежать, если бы ответила мне… Чем плох? А? Чем, Вася? Или лучше называть тебя дочкой?

В мужском шёпоте воедино сплелись ненависть, злость, издевка и что-то ещё. Что-то странное, и именно оно внушает ужас. Отчим словно зачитывает мне приговор…

— Ты… больной! — собрав всё мужество, выплевываю свои последние слова ему в лицо, за что получаю новый удар. Он приходится по голове, и я будто отключаюсь.

Кровь уже не капает, а затекает в горло, сворачиваясь там. Задыхаюсь, но не могу даже опустить подбородок, потому что Савельев по—прежнему удерживает меня, второй рукой разрывая остатки сарафана.

Это… конец… Конец…

Перед глазами проносится та грозовая ночь, когда мы убегали с Барсом от страшных машин. Почему в свой последний момент я думаю не о лучших моментах, а вспоминаю погоню? Может быть от того, что никогда не чувствовала себя более защищенной?

Слышу глухие выстрелы и звук разбитого стекла… нам тогда попали в машину, и заднее стекло осыпалось мелкой крошкой…

Тяжесть давит на грудь, глаза закатываются, а из горла рвётся хрип. Неужели всё?

*Исп. — Mr. Credo «Воздушный шар»