Весна отверженных

Глава 2

Ежегодный весенний бал, посвященный Повороту, празднику пробуждения природы, был готов начаться. По традиции торжество по этому случаю устраивалось королем или королевой в Пале-Де-Тувель, Тувельском дворце, который служил летней резиденцией трезеньельских монархов.

Высокое здание в три этажа, выстроенное из белоснежного, искрящегося на солнце рамиа̇на, казалось воздушным из-за изящной каменной резьбы и множества шпилей и башенок, тянущихся в яркое весеннее небо. Дворец был окружен роскошным парком с фонтанами, в котором сейчас, в самом начале гриара, первого месяца весны, успели расцвести подснежники и душистый маргале̇йд, называемый иначе Даром Пророка. На клумбах благоухали высаженные причудливыми узорами крокусы, лиловые и белые, в основных цветах герба королевства. Перед фасадом дворца располагался огромный пруд, в котором на фоне неба отражалось все великолепие этого изысканного архитектурного сооружения. Казалось, по своей красоте и роскоши Пале-Де-Тувель может соперничать с самими чертогами Единого.

Внутри убранство дворца было таким же утонченным, как и снаружи. Стены были обиты лучшим офрейнским обойным шелком самых нежных и изысканных расцветок, оконные проемы украшены гирляндами из живых цветов, какие только могла предоставить королевская оранжерея в это время года. У стен повсюду для удобства гостей стояли мягкие кресла, между которыми были установлены круглые хрустальные столики на изогнутых позолоченных ножках. Каждый из них был щедро уставлен бутылками с вином, фужерами и вазами с засахаренными фруктами и орехами. Между нарядными, одетыми по последней моде гостями ловко сновали слуги с подносами, почтительно предлагая вина и легкие закуски.

Разряженные и блистающие драгоценностями дамы и кавалеры — а в Пале-Де-Тувель собрался весь цвет трезеньельской знати — оживленно болтали и смеялись. Но эта легкость была обманчива: всем известно, что самые коварные интриги плетутся именно на таких торжествах. Поэтому за легким игривым весельем скрывалась настороженность и цепкие взгляды.

Сегодняшний бал, помимо того, что традиция проводить такие празднества насчитывала более семи сотен лет, имел важное политическое значение. Король Трезеньеля, Максимиллиан Третий, должен был, наконец, выбрать себе невесту и во всеуслышание объявить о предстоящей помолвке. Это было важное событие, которого с волнением ждали все придворные. Его Величество Максимиллиан Третий правил королевством уже тринадцать лет, но до сих пор не имел намерения жениться и завести наследника, что очень беспокоило его сторонников при дворе. Кроме этого, существовал двоюродный брат короля, Великий герцог Гильом, который не скрывал своих притязаний на трон, хоть и не осмеливался пойти на открытое противостояние. Многие опытные царедворцы утверждали, что это лишь вопрос времени.

Именно поэтому на сегодняшний бал возлагались огромные надежды. В Пале-Де-Тувель были приглашены послы всех соседних государств, которые должны были представить королю своих кандидаток, чтобы тот, наконец принял решение. Сейчас же все с нетерпением ждали появления короля.

Максимиллиан Третий стоял перед огромным зеркалом и готовился выйти к придворным. Он был уже одет. Королю оставалось только убедиться, что он выглядит безупречно. Многие находили Его Величество красивым мужчиной. Максимиллиан тщательно следил за собой. Его тонкое лицо с аристократическими чертами, носом с легкой горбинкой и большими синими глазами всегда было гладко выбрито, светлые золотисто-каштановые, цвета благородного меда, волосы завиты и тщательно уложены, ногти на изящных длинных пальцах чистые и идеально овальной формы. По случаю праздника правящий монарх тоже был одет в официальные цвета — на нем был пурпурный атласный камзол с золотой вышивкой и такие же ренгравы. Дополняли наряд монарха безупречно белоснежные чулки, в тон изысканным кружевам, которыми была обильно отделана его одежда.

Король бросил взгляд в зеркало, раздраженно отмахиваясь от пары лакеев, которые, казалось, были готовы бесконечно поправлять его туалет. Оба слуги низко поклонились и исчезли.

— Как я выгляжу? — рассеянно спросил Его Величество, поворачиваясь и придирчиво расматривая себя.

— О, мой король, ты безупречен, как и всегда, — со смешком произнес женский голос откуда-то от окна королевской спальни.

К Максимиллиану с улыбкой приблизилась изящная дама и заботливо смахнула воображаемую пылинку с его рукава. Эту женщину было трудно назвать юной. Судя по ее внешнему виду, она была ровесницей монарха. Тем не менее, она все еще была красавицей и умела подчеркнуть свои несомненные достоинства и отвлечь внимание от недостатков. Ее платье из тяжелого темно-синего шелка отлично подчеркивало ее тонкую талию и высокую грудь. Переливчатый шелк прекрасно оттенял бархатистую кожу цвета слоновой кости. Сложную прическу, в которую были искусно уложены ее блестящие темные волосы, в честь весеннего праздника украшали живые цветы. Колье из сапфиров чистейшей воды подчеркивало стройную, без единой морщинки, лебединую шею. На полных вишневых губах дамы играла тонкая улыбка, в глубоких карих глазах пряталась ироничная усмешка.

Судя по более, чем приятельским манерам дамы и самому факту, что из всех придворных эта женщина единственная оказалась допущенной в королевскую спальню, чтобы лицезреть праздничный туалет Его Величества, ее и правящего монарха связывали давние узы.

Даму, которая была так фамильярна с королем, звали леди Одиль Де Верлей. Она была подругой детства монарха и воспитывалась вместе с ним. Поговаривали о том, что Его Аеличество и баронессу связывают куда более близкие отношения, чем просто детская дружба. Но, несмотря на почти постоянное пребывание леди Одиль при дворе, неопровержимых доказательств и личных свидетельств этому не было ни у кого. Даже вездесущие слуги-шпионы ничего такого не рассказывали. Единственным, что могло бы бросить тень на репутацию мадам Де Верлей, были ее дочери Ноэль и Виолет. Обе девушки обладали золотисто-каштановыми волосами и носом с едва заметной горбинкой, который, впрочем, ничуть их не портил и даже придавал их лицам шарм и определенную изысканность. Покойный же адмирал Де Верлей, шептались злые языки, был брюнетом. Да и нос у него был не слишком аристократической формы.

Взойдя на трон, Максимиллиан Третий, несмотря на недовольство доброй половины двора, сделал овдовевшую к тому времени леди Одиль своей главной советницей. Но и друзья, и враги мадам Де Верлей признавали, что до сих пор она не давала своему королю глупых советов.

— Ты находишь, мадам Де Верлей? — усмехнулся король, приобняв даму за талию.

Леди Одиль тихо рассмеялась, освобождаясь от царственных объятий:

— У нас очень мало времени, государь. Давай-ка перейдем к делу. Итак, наши кандидатуры. Принцесса Эделин, сестра Его Величества Реджинальда Первого Эвермирского, двадцать лет. Принцесса Лейтис, дочь Великого герцога Марссонта, ей двадцать один. Есть младшая, Эймир, но ей всего семнадцать, и герцог наверняка будет против. Дочь офрейнского короля Астальдо Девятого, Бланка, ей девятнадцать. Ну, и, наконец, принцесса Дианора Шеолланская, дочь правящей королевы Буоны, ей шестнадцать. Портреты ты видел.

Максимиллиан тяжело вздохнул:

— И какие у нас перспективы, Одиль?

Его собеседница пожала плечами:

— Давай посмотрим. Брак с Эделин — способ заткнуть партию войны у тебя при дворе. Тех самых бедолаг, которые бряцают оружием и восемьдесят с лишним лет спустя хотят реванша над Эвермиром. Правда, многие при дворе не признают права нынешней эвермирской династии на престол. Ну, зато принцесса очень миленькая. По крайней мере, на мой взгляд.

Брак с Лейтис — подтверждение традиционного старого союза Трезеньеля и Марссонта. Раньше я бы категорически не стала советовать тебе эту невесту — твои предки женились на представительницах герцогской семьи три поколения подряд. Но сейчас там сменилась династия, и с твоими будущими наследниками должно быть все в порядке. Лейтис Мак Гил-Феалан умная, мыслит неординарно и независимо. Если сможешь найти с ней общий язык, у тебя будет отличная поддержка.

Если выберешь Бланку, с тобой породнятся все торговые дома Офрейна. Король Астальдо и его семья очень популярны среди своего народа. Наверняка любвеобильные офрейни перенесут свою любовь и на королевского зятя. А это торговые льготы. Да и сама Бланка очень хороша. Помимо того, что по традиции прекрасно владеет оружием, еще и за словом в карман не лезет. С ней ты точно не соскучишься.

Насчет Дианоры ничего определенного сказать не могу. Кроме того, что, скорее всего, она наделена даром предвидения и в силу возраста всецело находится под влиянием матери. Шеолланки лет до шестнадцати — кроткие невинные овечки, но вот когда сами заводят семью, просто преображаются. В общем, если ты захочешь всех удивить и ввести при дворе моду на жен из Шеоллы — это твоя женщина.

— Это все кандидатуры? — Максимиллиан скорчил кислую мину.

— Ну, если ты не рассматриваешь брак с дочерью какого-нибудь из своих герцогов или маркизов, есть еще полная экзотика, — рассмеялась Одиль. — Принцесса Рикла Эньесская, младшая сестра эрцгерцога Тиро̇ Второго. Дипломатических отношений у Трезеньеля с ними нет, династию основали рабы, победившие в восстании шестьдесят пять лет назад…

— Да-да, увлекательная возможность породниться с потомственными рабами в двенадцатом поколении! — засмеялся в ответ Максимиллиан. — Но ты во всем находишь выгоду. Что скажешь сейчас?

— А выгода действительно есть, — улыбнулась Одиль. — Во-первых, супруга Тиро Второго — племянница короля Астальдо Офрейнского. Королевство Офрейн — единственное государство, признавшее независимость Эньеса. Таким образом, нам обеспечена поддержка сразу двух государств. Во-вторых, Эньес — это лучшая на континенте наемная армия. Ну, и в-третьих, и это важно — в династии Тиро Второго никогда, вообще никогда не было магов!

Правящий монарх Трезеньеля неожиданно стал очень серьезным:

— Знаешь, мадам Де Верлей, при прочих недостатках это весьма весомое достоинство. Ты осведомлена о моем отношении к магам.

— Ладно, шутки в сторону, — отозвалась Одиль. — Решение, мой король, тебе надо принять сегодня. Тянуть дальше уже нельзя. В конце концов, любить ты можешь кого угодно и осчастливить своим вниманием хоть дюжину фавориток разом. Но ты обязан дать стране наследника, и ты нам его дашь. Это первое. И второе: будь начеку. Твой двоюродный братец, герцог Гильом, тоже здесь. И, можешь мне поверить, он не преминет все тебе испортить и сорвать церемонию оглашения имени твоей невесты.

— Чушь, — отмахнулся король. — Гильом — солдат. Он и понятия не имеет, как без своего полка что-то там разрушить или сорвать.

— И тем не менее, мой король, и тем не менее… — пропела леди Одиль. — Выйди уже к народу, тебя все ждут. Я появлюсь позже.

Максимиллиан Третий, правящий монарх королевства Трезеньель, распахнул двери своей спальни и, натянув на лицо лучезарную улыбку, отправился в зал приемов.

Придворные и гости уже выстроились в две шеренги вдоль алой ковровой дорожки, по которой Его Величество должен был проследовать к своему месту. У позолоченного резного трона, обитого алым бархатом, в почетном карауле выстроились гвардейцы.

— Его Величество Максимиллиан Третий! — провозгласил распорядитель.

Кавалеры тут же застыли в изысканном поклоне, дамы нырнули в глубокий реверанс. Масимиллиан прошел между двух рядов приветствующих его придворных к своему трону, изредка останавливаясь и приветствуя кого-то лично. Король прекрасно знал, что все эти люди, независимо от того, поддерживают они его или нет, сейчас буквально готовы грызться между собой за его благосклонный взгляд или кивок. Эта игра забавляла его.

***

Прошел и даже не удостоил взглядом! А ведь они двоюродные братья. Зато улыбнулся и кивнул этому выскочке, бывшему слуге, а ныне, вы только подумайте, адмиралу Короны Эме Беллегару Де-Ла-Монтассару! Таких домашних зверушек у братца Максимиллиана десяток: адмирал, генерал, глава королевского сыска, придворный композитор, университетский профессор и Единый знает, кто еще. И все мнят себя едва ли не наравне с родовитыми дворянами.

Гильом Де Тайер был в бешенстве. Наверняка весь двор это заметил, и придворных дам, вьющихся сегодня вокруг него, заметно поубавится. Не будь они с кузеном на весеннем балу и у всех на виду, Великий герцог обязательно сказал бы этому зарвавшемуся щеголю какую-нибудь колкость. Но сейчас у него была идея получше. Гильом усмехнулся про себя. Падким до скандалов придворным сегодня будет преподнесен поистине королевский сюрприз. Правда, после этого отступить будет уже невозможно, но вот как раз отступать Великий герцог Гильом Де Тайер совершенно не собирался.

Не скрывая пренебрежения, Гильом Де Тайер обвел взглядом собравшихся. Все они были готовы ловить каждое слово короля. Его напыщенный братец остановился перед троном, чтобы произнести для гостей приветственную речь и открыть бал. Эту пустую чепуху можно было не слушать. Краем глаза Гильом заметил того, кого искал, — вдовствующую баронессу Де Верлей и двух ее прелестных дочек. Странно, но ее не объявляли. Должно быть, по своему обыкновению леди Одиль тихонько пробралась внутрь, пока все отвлеклись на появление короля. Сегодня Гильом был намерен обыграть королевскую советницу в пух и прах.

Его пустоголовый братец, наконец, закончил и, по обыкновению, махнул белым шелковым платком, отмечая начало бала. По традиции король должен был вести первый танец. Братец Гильома был тоже настроен повеселиться, потому что король решительно направился к шеолланской посланнице — очень привлекательной, смуглой и темноволосой женщине лет тридцати в смелом даже для трезеньельского двора алом платье и поклонился ей, приглашая на танец. Та с достоинством присела в реверансе и вложила свою изящную ручку в ладонь короля.

Следующей по протоколу была очередь Гильома. Он подошел к мадам Де Верлей и низко поклонился:

— Баронесса, прошу не отказать.

Леди Одиль присела в реверансе:

— Я польщена, мой лорд герцог.

Они заняли свое место позади короля и его партнерши. За ними выстроились остальные пары. Танец начался.

— Ну, и что скажешь, какие у бедняжек шансы сегодня заполучить моего драгоценного братца? — тихо спросил Гильом у леди Одиль, когда они снова сошлись вместе после первой фигуры.

Мадам Де Верлей улыбнулась:

— Это будет решать только твой брат, сударь. Но как бы там ни было, это обязательно случится сегодня. Он настроен решительно.

— Неужели даже такая проницательная дама, как ты, не может предположить, кто в этой гонке явный фаворит? — Великий герцог замер в поклоне.

Леди Одиль присела в реверансе:

— Фи, ты опять принес в наше изысканное общество свои грубые лошадиные метафоры. И кто-то при дворе еще удивляется, что ты сам до сих пор не женат!

Повинуясь канону танца, они разошлись по разным сторонам зала. Дамы собрались в круг справа, кавалеры — слева. Несколько движений, и пары снова сошлись.

— Мадам, ты не отвечаешь на вопрос, — любезно улыбнулся герцог. — Значит ли это, что все куда серьезнее, чем мне кажется?

Леди Де Верлей подняла на него свои большие карие глаза. В них светилось явное предостережение:

— Не мешай ему, мой лорд герцог. Поверь, ничем хорошим для тебя это не закончится.

Гильом усмехнулся:

— Я узнал то, что хотел. Ты сегодня просто обворожительна, моя леди баронесса.

Остаток танца оба промолчали. Одиль выглядела спокойной и даже расслабленной. Гильом же, наоборот, напрягся. По безмятежному лицу мадам Де Верлей он никак не мог прочесть, достигла ли цели его попытка заставить ее беспокоиться, и это нервировало его самого. Но как бы там ни было, надо было действовать дальше. Когда танец закончился, он проводил баронессу на место, где ее ожидал уже новый кавалер, а сам отправился бродить по залу. Как человек военный, Гильом не находил удовольствия в танцах.

Однако надо было действовать. Партию Максимиллиана ожидало крупное разочарование: увы, их королю сегодня будет не до выбора невесты.

Не зря новый советник Гильома так тщательно разведывал обстановку, выяснял, кто из иностранных дипломатов будет присутствовать на празднике, и планировал первый шаг. Посланник Марссонта — ветеран освободительной войны против эвермирских оккупантов. Посланник Эвермира — младший сын лорда, который, отступая из Марссонта, приказал вырезать всех мирных жителей в Инверрэри, деревни на захваченной территории, отданной ему в управление. Поднеси спичку, и эту пороховую бочку взаимной ненависти разорвет с оглушительным грохотом.

Посланника Марссонта Гильом Де Тайер нашел почти сразу: с лордом Эодом Мак Нейсом он был знаком давно. Лорд Эод стоял у стены с бокалом вина, наблюдая за шумным сборищем. Великий герцог заметил, что посол Марссонта чувствует себя на этом официальном празднике неловко и глупо. Лорд Эод, ветеран Освободительной войны, такой же солдат, как и сам Великий герцог, был симпатичен Гильому. Герцогу даже было немного стыдно использовать его в своих целях, но корона на кону однозначно этого стоила.

— Лорд Эод Мак Нейс! — радостно воскликнул Гильом Де Тайер, разводя руки в стороны. — Какая встреча!

Несколько придворных вздрогнули и обернулись: Великий герцог демонстративно нарушал протокол. Лорд Эод повернул голову на голос и его суровое лицо просияло. Он поставил бокал на столик и сделал порывистое движение, чтобы обнять старого знакомого:

— Герцог Гильом! Рад тебя видеть!

Великий герцог и посол Марссонта тепло приветствовали друг друга. Гильом улыбнулся и понизил голос:

— Сила Единого, хоть одно дружеское лицо на этом сборище хищников, готовых сожрать друг друга! Сколько мы не виделись? Лет пять?

— Шесть, мой лорд. Я уже думал, что так и буду подпирать тут стену, пока не дождусь хоть какого-то результата. Мне неловко в таких местах.

— Ну, до оглашения королевского выбора еще долго, — подмигнул герцог. — А пока мы можем найти укромное местечко, и выпить по рюмочке чего покрепче, как в старые добрые времена, а не этого разбавленного пойла.

С этими словами Великий герцог продемонстрировал послу горлышко походной серебряной фляги.

— Почту за честь, мой лорд! — воскликнул посол.

Через несколько минут оба уже стояли на балконе, выходящем в сад, потягивая из серебряных позолоченных рюмок крепчайшую тейярскую настойку.

— Знаешь, друг мой, — философствовал Гильом. — я бы на месте брата не рассматривал никакие другие кандидатуры, кроме леди Лейтис. Старый военный союз — это старый военный союз. Да и портреты я видел — все остальные принцессы вашей леди Лейтис даже в горничные не годятся! Так что мой братец будет круглым дураком, если не сделает ее своей королевой.

— Ты прав, мой лорд герцог! — заплетающимся языком проговорил лорд Эод. Он хмелел на глазах.

— Только я должен тебя предупредить, — герцог заговорщически понизил голос. — Эти навозники, эвермирцы, все пытаются испортить. Они боятся новой войны с нами и хотят подсунуть брату свою принцессу. А про леди Лейтис распространяют такие слухи… — Гильом наклонился и зашептал что-то на ухо посланнику.

Лорд слушал герцога. Лицо Эода Мак Нейса багровело не то от ярости, не то от выпитого алкоголя. Наконец, герцог отстранился:

— Прошу, не затевай прямо здесь скандал, друг мой. Просто хочу, чтобы ты знал, какую интригу плетут против тебя эти навозники.

— Сп… Спассибо, д-дружище! — лорд Мак Нейс посмотрел на Гильома осоловелыми глазами. — Я… Я эт-то т-так не ос-ставлю!

Эод Мак Нейс погрозил в воздух кулаком. Посол был уже совершенно пьян.

Гильом извинился перед дамами, подвел посланника к окну, чтобы тот подышал свежим воздухом, и вернулся в зал усмехаясь. Тот, кто посоветовал ему воспользоваться этой травой, был настоящим знатоком. За считанные минуты лорда Эода развезло до полной потери самоконтроля. Хорошо, что свою рюмку Гильом незаметно вылил в вазон с цветами.

Теперь была очередь за послом Эвермира. Граф Лайонхолл был очень молод, ему не было и двадцати пяти. А еще, как было известно Гильому, он очень переживал из-за поражения Эвермира в войне с Марссонтом двадцатилетней давности, во время которой его старший брат остался калекой, и мечтал о реванше.

Молодой граф нервничал, не решаясь пригласить на танец понравившуюся ему девушку, когда Великий герцог похлопал его по плечу.

— Лорд Лайонхолл, — приветливо улыбнулся он. — Как тебе нравится прием?

Молодой граф смутился и слегка покраснел, увидев перед собой столь титулованную особу:

— Мой лорд герцог, я… Здесь просто прекрасно, спасибо за беспокойство!

— Как здоровье твоего многоуважаемого батюшки? — продолжал Гильом. — Когда он приезжал ко двору моего дяди, я любил слушать его рассказы о войне.

— Все чаще стал прихварывать, мой лорд, — молодой посол был польщен таким вниманием со стороны особы королевской крови. — Но все так же готов к сражениям.

— Твой почтенный отец действительно герой, — согласился Гильом. — Правда, есть злые языки, которые утверждают обратное. Например, лорд Эод из Марссонта сегодня рассказывал при дамах, как герцог Эйндрис гнал вашего отца до самой границы.

— Выскочка! — запальчиво воскликнул молодой граф.

— …И даже показывал, — продолжил герцог, несколько раз повторив резкий жест, считавшийся в Эвермире и Марссонте весьма непристойным. — Я, конечно, напомнил ему, что при дамах вести себя подобным образом совершенно недопустимо, но ты же знаешь марсселе̇н. Они готовы снова и снова повторять одну и ту же шутку, если считают ее удачной.

Гильом добился своего: граф Лайонхолл вспыхнул, как спичка:

— Вот, значит, как! Благодарю, что ты открыл мне глаза, мой лорд герцог. Прошу меня простить, я сейчас же должен пресечь это в корне.

— Я бы и сам поступил так же, — согласился герцог, но молодой человек его уже не слушал: он решительным шагом направился к лорду Эоду Мак Нейсу.

Гильом Де Тайер облокотился спиной на колонну, скрестил руки на груди и улыбнулся: дрова для скандала были тщательно сложены, и он только что заботливо поднес к ним огниво. Теперь оставалось лишь наблюдать.

Действующие лица не заставили себя долго ждать: в противоположном конце зала разъяренный граф Лайонхолл подскочил к лорду Мак Нейсу, пытавшемуся заплетающимся языком что-то рассказывать из последних сил слушающим его дамам, схватил мужчину за плечо. Лорд Мак Нейс обернулся, смерил юнца уничтожающим взглядом и, брезгливо стряхнув руку графа со своего плеча, как стряхивают назойливое насекомое, тут же снова обернулся к слушательницам. Граф вновь схватил лорда за плечо и рывком развернул к себе. Вокруг послов начала собираться толпа.

Великий герцог усмехнулся и незаметно подобрался поближе. Он успел как раз вовремя: сцена была в самом разгаре.

— Ты позволил себе оскорбительно отзываться о моем отце! — воскликнул граф Лайонхолл, — Изволь ответить за свои поношения!

Лорд Эод, с трудом соображая, мутным взглядом посмотрел на назойливого юнца:

— Никак старого Лайонхолла-Мясника сынок? — заплетающимся языком, икая, произнес он. — Так тв… оего отца и оскорблять не надо, он сам ходячий позор… А вот ты за свои грязные сп… летни о моей п… ринцессе кровью умоешься!

— Дуэль? — холодно поинтересовался граф, резко стягивая перчатку.

— Д… дуэль! — с азартом выкрикнул пьяный лорд.

Придворные зашумели, кто-то в ужасе отшатнулся. К спорящим уже спешил сам Максимиллиан:

— Господа послы! — заявил он ледяным тоном. — Вы нарушаете все правила этикета!

Лорд и граф склонились перед монархом. Максимиллиан продолжил:

— Во-первых, сегодня большой праздник, Поворот, и своей ссорой вы нарушаете древнюю традицию мира, идущую со времен Пророка Рикварда, ни больше, ни меньше. Во-вторых, как вы посмели устраивать скандал в королевском дворце, более того — в моем присутствии! В-третьих, в Трезеньеле дуэли запрещены. Вы собираетесь нарушить мой указ, господа?

Лорд Эод выпрямился. Похоже, в присутствии монарха он мгновенно протрезвел.

— Я готов извиниться перед тобой, государь. Но мне стало известно, что этот человек оскорбил мою принцессу. Такие оскорбления извинениями не загладишь.

— У тебя я готов просить прощения, мой король, — ответил, в свою очередь, граф. — Но лорд здесь при всех бесчестит моего отца, и я не вижу другого выхода, кроме…

— Как бы там ни было, господа… — послышался приятный женский голос. Рядом с королем встала леди Одиль. — Вы нанесли друг другу оскорбление в этих стенах, а это значит, что Его Величество — сторона пострадавшая. И, раз без поединка обойтись нельзя, то вы обязаны предоставить выбор оружия Его Величеству.

Соперники растерянно посмотрели на короля. Максимиллиан тонко улыбнулся:

— Воистину устами дамы в таких делах глаголет сам Единый. Я выбираю стихотворную дуэль. Вы, господа, напишете по мадригалу. Каждый посвятит свое сочинение той из дам, интересы которых он здесь представляет. Ты, лорд, будешь воспевать принцессу Лейтис, а ты, граф, — принцессу Эделин. У кого выйдет лучше похвалить свою даму, тот будет считаться победителем. А судьей будет леди Одиль. Надеюсь, вы ей доверяете.

Оба посла низко поклонились королю:

— Пусть будет по-твоему, государь, — согласился лорд Мак Нейс.

— Мудрое решение, достойное монарха, — процедил граф Лайонхолл.

— До тех пор, пока поединок не состоялся, я откладываю свое решение о выборе невесты, — царственным тоном произнес Максимиллиан Третий.

Леди Одиль Де Верлей хотела вмешаться, но король жестом остановил ее:

— Я сказал. Вернись к остальным, баронесса.

Мадам Де Верлей склонила голову, приседая в глубоком реверансе, но промолчала. Великий герцог, усмехаясь, покинул толпу зевак.

Гильом Де Тайер покидал бал в отличном расположении духа. Он уселся в карету и даже не стал делать замечание своему кучеру за то, что тот промедлил с подачей экипажа и заставил себя ждать.

— Я наблюдал за вами, мой принц, — послышался тихий мужской голос из глубины кареты, — Вы отлично сыграли.

Герцог вздрогнул от неожиданности и перевел взгляд на темную фигуру в углу кареты — мужчину в черном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном:

— Дуэль на мадригалах! Сила Единого, как же мой кузен жалок! Что теперь, Олло̇рнас?

— Далее я позабочусь о том, чтобы оба посла ослушались приказа Его Величества и устроили бой с настоящим оружием, — тихо усмехнулся собеседник герцога. — Это будет нетрудно, вряд ли этих двоих удовлетворят жалкие стишки. Старик-марсселен неминуемо погибнет, а мы достигнем трех целей. Фактическое убийство посла Марссонта, исторического союзника Трезеньеля, во-первых, покажет неспособность правящего короля влиять на ситуацию, во-вторых, усилит при дворе настроения за войну с Эвермиром, и, в-третьих, надолго отсрочит выбор королевской невесты.

— Ловко, — кивнул герцог. — Но мне мешает Одиль Де Верлей. Присутствие ее и ее людей рядом с братцем очень сильно тормозит ход событий.

— Не беспокойтесь, мой принц, — человек с закрытым лицом низко склонил голову. — Я сведу вас с той, кто совершенно точно знает, как ее нейтрализовать. А если вы поведете себя умно, в чем я нисколько не сомневаюсь, Одиль Де Верлей вскоре будет вынуждена играть на вашей стороне.

***

— Мама, ты уверена, что мы поступаем правильно, решив поехать в Трезеньель? — спросила Эсса. Она долго держала в себе этот вопрос, но все-таки не решилась его задать.

Соланн, Эсса и Виэри стояли на борту фрегата, готового к отплытию в Грелль, самый крупный из портов королевства Трезеньель. День стоял сырой и промозглый, с моря дул холодный пронизывающий ветер, справиться с которым не помогали даже толстые шерстяные плащи. Соланн и ее дочери могли бы укрыться от непогоды в своей каюте, но стояли на ветру и провожали взглядом берег Эвермира, который до недавнего времени был им домом.

Соланн вздохнула и прижала к себе покрепче Виэри, укрывая девочку полой своего плаща:

— Там живут твои дедушка и бабушка, милая. И у моей младшей сестры Одиль, насколько я знаю, высокое положение при дворе. Она поможет нам устроиться.

— Но папин брат тоже не последний человек в Глероне. К тому же они с отцом постоянно писали друг другу, и дядя Тедрик нас хорошо знает, пусть и заочно. А к тете Одиль мы рискуем свалиться как снег на голову, — покачала головой Эсса.

Соланн грустно улыбнулась:

— Я понимаю, о чем ты беспокоишься, дорогая. Но, право же, не стоит. Во-первых, я написала Одиль о том, что мы приедем. А во-вторых, у меня в Трезеньеле осталось много друзей, они нас поддержат. Семья, друзья, — это же тоже что-то значит!

— Мама, я не только об этом, — вздохнула Эсса и, наклонившись к уху матери, понизила голос. — Это все-таки Трезеньель, который славится своим нетерпимым отношением к магам. И оно там едва ли не хуже, чем в самой Святой Земле! Прости меня, но ты уверена, что после всего, что знают о тебе твои друзья, они все так же хотят тебя принимать? Да и дедушка с бабушкой, и тетя — мы не бросим тень на их репутацию своим появлением? В Глероне, насколько я знаю, к тем, кто обладает магическими способностями, относятся намного более лояльно. Я боюсь за тебя и за Ви, мама.

— А я боюсь за тебя, — Соланн обняла Эссу за талию другой рукой и притянула к себе. — Глерон — очень маленький город, и там все как на ладони. Если твой отец был прав… — чародейка всхлипнула, но сдержалась. — Так вот, если Эдмунд был прав, и цель тех, кто на нас охотится, — мы все, то в маленьком Глероне им нас найти будет гораздо проще. А я не прощу себе, если вместе с мужем потеряю еще и кого-нибудь из детей. В Трезеньеле есть где спрятаться, поверь.

— Почему ты не хочешь в Трезеньель, Эсса? — любопытная мордашка Виэри выглянула из-под полы материнского плаща. — Там же солнечно, сейчас все цветет, очень красиво, мама говорила. А еще там у нас будут прелестные новые платья! А ты поедешь на бал, в тебя обязательно влюбится какой-нибудь молодой красивый виконт, и ты выйдешь за него замуж. А потом ты возьмешь меня к себе, и мы будем всегда вместе. И я тоже смогу бывать на балах!

Эсса печально улыбнулась и погладила младшую сестру по голове.

— Дамы, — к ним подошел капитан. — Мы отплываем. Спуститесь, пожалуйста, в свою каюту, не мешайте матросам работать. Будем на месте меньше, чем через сутки. Даже морскую болезнь почувствовать как следует не сумеете.

Солнечным утром следующего дня Соланн и ее дочери уже спускались по трапу на причал порта Грелль. Несмотря на ранний час и на то, что солнце едва показалось над горизонтом, порт уже жил своей жизнью. Над волнами, хохоча, носились чайки, по причалам и набережной сновали люди — носильщики, матросы, грузчики, таможенники и чиновники портовой комендатуры, следящие за отправкой и прибытием товаров, и просто попрошайки и нищие. Навстречу вновь прибывшим по причалу спешил, тяжело дыша, грузный мужчина средних лет, седой, с пышными бакенбардами, одетый в коричневую лакейскую ливрею без герба.

— Господин капитан! — крикнул запыхавшийся мужчина, остановившись перевести дух. — Это же судно, прибывшее из Эвермира?

— Так точно, — коротко ответил капитан, молодцевато подбоченившись.

— Тогда… — лакей еле справлялся с одышкой. — Не скажете ли вы, не было ли у вас на борту женщины по имени Соланн Д’Аланри?

— Соланн Д’Аланри? — удивленно переспросила Эсса.

Мать Эссы и Виэри вздрогнула и остановилась.

— Д’Аланри — моя девичья фамилия, — сказала она. — Только это было так давно… Я привыкла думать о себе, как о Соланн Ларк.

— Мама, это может быть ловушка, — предостерегающе покачала головой Эсса.

Мужчина в ливрее облегченно вздохнул и подошел к ним:

— Сила Единого, наконец-то! — он с трудом поклонился. — Я уже вторую неделю сижу в этом порту. Леди Одиль приказала мне не пропускать ни одного корабля из Эвермира и спрашивать о вас. Но… — он неожиданно замолчал и с подозрением уставился на мать и дочерей. — Мне нужны доказательства, что вы — именно те дамы, кого я ищу. Леди дала мне вот это.

Мужчина вытащил из кармана золотую цепочку с медальоном. Эмалированный кулон украшало геральдическое изображение: рассеченное синее с белым поле, на верхней, синей половине которого был изображен летящий аист, а на нижней, белой — золотой ключ. Соланн улыбнулась и сняла с шеи абсолютно такой же:

— Это герб Д’Аланри.

Мужчина поклонился:

— Мадам, мое имя — Жермон. Я старший лакей леди Одиль. Она прислала за вами карету. Мне поручено без лишнего шума доставить вас в ее городское поместье в Орбийяре.

— Вот видите, — улыбнулась Соланн дочерям. — Семья нас не бросила.

Жермон подхватил вещи путешественниц и быстрым шагом отправился прочь от причала, ловко лавируя между прохожими. Соланн шла рядом с ним. Эсса взяла за руку Виэри, чтобы та случайно не потерялась в толкучке.

— Мастер Жермон, я не была в Трезеньеле более двадцати лет, — в голосе Соланн зазвучало волнение. — Скажи мне, пожалуйста, виконт и виконтесса Д’Аланри, наши с леди Одиль родители, еще живы?

— К сожалению, моя леди, ваши отец и матушка ныне пребывают в чертогах Единого, — скорбно отозвался лакей.

Соланн горько вздохнула:

— Как жаль, что мне не сообщили! Но, наверно, по-другому и быть не могло. Давно это случилось?

— Лет пять назад, мадам, — ответил Жермон, продолжая расчищать им путь среди толпы.

— Значит, я не увижу дедушку и бабушку? — расстроенно протянула Виэри.

— Увы, моя дорогая, — вздохнула Соланн. — Мастер Жермон, а нельзя ли заглянуть в какой-нибудь трактир? Девочки голодны.

— У меня приказ — вывезти вас из Грелля как можно скорее, — покачал головой лакей. — Но в карете вас ожидает корзинка с самой свежей едой и бутылка хорошего вина. И во время пути мы обязательно будем останавливаться, чтобы отдохнуть и поесть.

— Сестра не передала мне никакого письма? — поинтересовалась Соланн.

— Нет, моя леди. Она сказала, что у вас будет время поговорить при встрече.

— По-моему, за нами прислала какая-то другая тетя, — тихо пробормотала Эсса. — Та тетя Одиль, про которую рассказывала нам мама, была веселой и открытой. А тут какие-то сплошные тайны и недомолвки…

Наконец, Жермон привел путешественниц на задворки большого каменного здания, напоминавшего таверну. Солнце никогда не заглядывало сюда: двор был сырым и грязным, а каменные стены построек покрыты плесенью. В довершение мрачной картины посреди возвышалась большая черная карета, запряженная четверкой гнедых лошадей. Ни герба, ни каких-либо других опознавательных знаков на дверцах кареты не было, а шторки на ее окнах были опущены.

— Поглядите-ка, — вновь пробормотала Эсса. — эта карета так и кричит: внутри меня прячется большой, просто огромный секрет!

Виэри фыркнула. Эсса ободряюще подмигнула сестре. Жермон поставил дорожные сундуки дам на мостовую и гостеприимно распахнул перед путешественницами дверцу кареты:

— Располагайтесь, мои леди, я займусь вещами. Мы обязательно сделаем несколько остановок, отсюда до Орбийяра путь неблизкий.

— Сколько примерно мы будем ехать? — поинтересовалась Эсса.

— Дней пять-шесть, моя леди, — ответил Жермон, сосредоточенно грузя вещи в карету. — Но, клянусь бородой Пророка, вы их даже не заметите. У леди Де Верлей отличные лошади, а в Трезеньеле — самые лучше на Каэроне дороги.

Справившись с погрузкой, лакей захлопнул дверцу кареты и, кряхтя, взгромоздился на козлы и взял вожжи. Покачиваясь и переваливаясь на камнях мостовой, карета медленно и грузно выехала из двора. Путешествие началось.