Ветерок

Когда ее муж вернулся домой, она была на бриге. Внизу, на своих крылечках, отдыхали соседи; довольные и веселые, они прощались с зимой громкими возгласами и взрывами смеха. Где-то раздавалось ритмичное шарканье метлы — сладостный, весенний городской звук.

— Я на бриге! — крикнула Сара и, стараясь не расплескать вино, выглянула через перила во двор. Бригом они называли свой шестифутовый бетонный балкончик.

Голоса детей звенели в прозрачном воздухе. И тут потянуло ветерком. Он протиснулся сквозь ветви деревьев, вывернув молодые листочки серебристым исподом вверх, и овеял ее, заставив поежиться. Боже мой, ветерок! — подумала она. Часто ли такое бывает? Наверно, раз десять за всю жизнь… и уже унесся дальше по кварталу, набирая скорость, а может, и просто стих. В любом случае, для нее он умер, оставив по себе чувство приподнятости и легкого испуга. Что, если она не сумеет взять все лучшее от остатка этого изумительного весеннего дня?

Она допила вино и пошла в комнату. Джей апатично перебирал почту.

— Привет, — сказал он.

— Чем ты хотел бы сегодня заняться? — спросила она.

— Я? — отозвался он, разглядывая что-то вроде предложения кредитной карты. — Не знаю. А ты?

— То есть ты сам ничего не хочешь?

— Готов поддержать тебя в любом начинании, — сказал он.

— Значит это я должна что-то предложить?

Он наконец поднял на нее глаза.

— Ты же попросила меня прийти домой, чтобы мы могли чем-нибудь заняться.

— Потому что я хочу чем-нибудь заняться.

— Я тоже хочу чем-нибудь заняться, — сказал он.

— Отлично, — сказала она. — Так давай займемся.

Давай, — согласился он. Потом добавил: — А чем ты хотела бы?

Она хотела бы отправиться на пикник в Центральный парк. Они запаслись сандвичами в ближайшем магазинчике и сели на поезд до Манхэттена. Там, на свежем воздухе, он развернул захваченное из дома клетчатое одеяло и расстелил его у дерева с такой кроной, что под ней легко уместилась бы вся их квартира. На мягком ветерке листья слабо подергивались, как минутные стрелки часов с севшей батарейкой. На ней было блестящее зеленое платье без рукавов и с тонким белым ремешком, выбранное за те несколько минут, что она дала ему на сборы. Его колени под прошлогодними шортами белели, как две луны. Съев сандвичи и запив их вином, они стали кидать фрисби и играли до тех пор, пока ее еще можно было смутно различить в сумерках. Перед уходом они забрели в густую рощицу и почти без звука облегчили друг друга за две минуты с алчностью, которая провела в спячке всю зиму и, как опасались оба, испустила дух в своей берлоге. Но все оказалось хорошо. Однако возвращаться домой было еще рано, и он предложил заглянуть в пивную под открытым небом, где они прошлым летом частенько сиживали с друзьями. Последовал обмен эсэмэсками и звонками, и вскоре друзья появились — Уэс с Рейчел, Молли со своей собачкой. Они пили и болтали до самого закрытия. Потом, когда шли к метро, Сара пробежалась по улице и обратно, напоследок упав к нему в объятия. Вечер, как и день, выдался теплый.

В поезде он сказал ей, что у них на сегодня билеты в кино, на продолжение сиквела блокбастера со знаменитым супергероем. Вчера он заглянул в интернет и обнаружил, что на IMAX уже все распродано. Его удивлению не было границ: за какой же срок в этом городе надо бронировать билеты и какую ловкость требуется проявить, чтобы заполучить их? Ему не удалось купить билеты даже на сеанс пораньше в обычный кинотеатр, что было бы предпочтительнее: неделя тянулась долго, он здорово вымотался, да и вообще, елки-палки, кому бы пришло в голову, что поход в кино надо планировать больше чем за день? Можно подумать, что это не кино, а…

Она протянула руку, чтобы остановить его.

— Джей, — сказала она, — извини меня, дорогой. Я не могу сегодня идти в кино.

— Почему?

— Это слишком предсказуемо, — объяснила она. — Разве тебе самому не надоело? Всю зиму мы только и делали, что ходили в кино.

— Но я же купил билеты. Я за них заплатил.

— Так сдадим, — сказала она. — Не могу я в кино.

— А раньше всегда говорила, что любишь.

— Это же просто фильм, а не уикенд в Париже, — сказала она. — Не могу я сегодня вечером сидеть в кино, Джей. Я там с ума сойду.

— Начало в одиннадцать. Тогда вечер уже практически кончится.

— Чей вечер кончится? — спросила она. — Чей именно вечер?

Он не понял.

— Чего ты так разволновалась?

Ее фокус сдвинулся, и она не ответила. Поезд и до этого еле тащился, а тут и вовсе замер. Почему? Они застыли без всякого движения в чреве подземки, тогда как те, у кого хватило ума не запирать себя в метро, наслаждались последними часом-двумя… да нет, уж точно не двумя — последним часом этого волшебного дня, его гаснущим светом и ласковым ветерком. А здесь, в нью-йоркском подбрюшье, с избытком имелись все обычные городские прелести: пробки, заторы, проволочки, растущие опасения, что ты никогда не доберешься до дразнящей, вечно недосягаемой цели. Хоть вскакивай, визжи и пинай эти чертовы двери! Зря они не ограничились более скромной программой: надо было пойти пешком по Бруклинскому мосту, а посередине сделать остановку, чтобы полюбоваться закатом.

Она встала.

— Сара? — сказал он.

Поезд тронулся — не настолько резко, чтобы она потеряла равновесие, но ей все-таки пришлось сесть. Она не ответила ему ни словом, ни взглядом.

Выйдя из-за столика, она отправилась в туалет рядом с пивной. Прошла под обвисшей гирляндой выцветших флажков у автостоянки, мимо мусорного бака, набитого сломанными бамбуковыми факелами. На беленую стену криво всползала груда пластиковых стульев, щедро припорошенная пылью. Открылись всего какую-нибудь неделю назад после долгой зимы, а грязи уже столько, будто за плечами целое изнурительное лето!

Несколько часов назад, на бриге, она пришла к выводу, что за все время, прожитое ею в городе, он еще ни разу не дарил своим обитателям такого славного, чудесного дня. Отзвенели колокола на далекой церкви. По ясному небу, как айсберг в спокойном море, проплыло одинокое облако. Она посмотрела вниз, на ближайшее к бригу дерево, и вгляделась в одну ветку, на конце которой темнела гроздь почек. Внутри них слепо дремала жизнь — и теперь, разбуженная теплом и светом, она пробилась наружу крошечными светлыми росточками. Даже сюда, в царство асфальта и ржавых железных решеток, вернулась весна! По ее спине пробежали мурашки, на глаза навернулись слезы. Небесная синь бередила душу. Да есть ли у нее душа? В такие мгновения — несомненно. А ветерок! Весь день она провела за столом, уткнувшись в экран, весь дневной свет пропал для нее втуне, а наспех проглоченный йогурт подтвердил, что все в порядке, — йогурт и энергетический напиток, да еще минута-другая, украденные на покупку туфель онлайн. И вдруг, нежданно-негаданно — это напоминание. Такое же восхитительное и неповторимое, как первый поцелуй. Жизнь-то у нее одна, другой не будет! Надо найти в себе силы на то, чтобы соответствовать этому дню, подумала она тогда на бриге, а сейчас, глядя на себя в зеркало над раковиной, изучая свои глаза, свои опухшие глаза в прожилках вен, с горечью осознала, что несколько раз ошиблась в выборе и потерпела крах.

Она вышла из туалета. Джей молча прихлебывал пиво в окружении более шумной публики. Поскольку они не предупредили друзей заранее, те не смогли выкроить время на встречу.

— Может, пойдем? — спросила она.

Он встал. Пока они ехали на такси к мосту, она клевала носом.

Как только они вышли из метро по лестнице, ей стало ясно, что время упущено. Так она и сказала. Пока они купят еду и вино для пикника, доберутся до парка и расположатся там, солнце уже сядет, и им придется есть в темноте.

— И что теперь? — спросил Джей.

— Давай перейдем улицу, — сказала она.

— Что я буду делать с этим идиотским одеялом, если мы не идем в парк?

Они замешкались на тротуаре и застряли на бетонном островке между двумя полосами. Мимо сплошным потоком неслись автомобили. Нельзя было шагнуть ни вперед, ни назад.

— Так какие будут пожелания? — спросила она.

— Нет-нет. Это ты отменила пикник. Сама и командуй.

— Я предложила, я и отменила.

Она искала альтернативу, какую угодно, лишь бы спасти этот драгоценный час. Но что тут придумаешь? Да еще эти чертовы машины! В городе миллион светофоров, и все заело на зеленом.

— Как насчет того отеля? — спросила она.

— Какого отеля?

За выпивку придется заплатить втридорога, и ветерка не будет и в помине, зато из ресторана отеля открывается прекрасный вид на Центральный парк. Это лучше, чем ждать под жидким светом ламп в магазинчике, пока им сделают сэндвичи. А поесть они и потом успеют.

Идти было недалеко. Они поднялись на лифте наверх. Стойка регистрации, как и ресторан, находилась на тридцать пятом этаже. Дежурные оформляли постояльцев тихо и торопливо, словно билетеры в театре, где уже началось первое действие спектакля. Парк за окном разделился на две половины: его западная часть утонула в тени высоких зданий, а деревья по другую сторону теневой границы стояли, облитые светом. Взъерошенная ветерком, их листва казалась скорее серебристой, чем зеленой.

Сначала им пришлось посидеть у стойки. Потом официантка пригласила их за столик. Заняв места в разбитом на ярусы зале, они повернулись к нему спиной, точно в парижском кафе, и принялись смотреть, как тень поглощает оставшиеся деревья. Ночь наступала неспешно и величаво.

В подземке все еще стояла зима: из туннелей налетали знойные порывы, потом вдруг зябко тянуло противоестественной стужей, воняли горелым скрежещущие тормоза. Но ветерок? Всему чистому и хрупкому, в том числе и весне, было сюда не пробраться. Даже в вагоне они дышали воздухом прошлого века. На полу белели соляные разводы. Скоро зима сменится адом — в метро только два сезона.

Поезд подходил к станции. Пассажиры встали со своих мест и столпились у серебристых дверей. Они ждали и ждали. Наконец двери раскрылись, освободив этих счастливцев, а срок ее заключения еще не истек. Прошли мимо люди из передних вагонов, и вот платформа опустела, однако двери так и не закрылись. Измученный поезд словно дышал, втягивая в себя воздух и выпуская его обратно. Время текло бессмысленно. Затем механический голос произнес: «Леди и джентльмены, мы ожидаем разрешения диспетчера». Нелепый маленький божок, играющий рычажками. Так было все время — станция за станцией, и на каждом перегоне сводящая с ума дерготня.

Послышалось предупредительное звяканье, но ничего не произошло — двери стояли раскрытые, и поезд не трогался с места. Она отодвинулась на самый край сиденья, он видел только ее профиль. Медленно и раздельно она произнесла:

— Я скорее покончу с собой, чем пойду сегодня в кино.

Он поднял брови, как будто сидел за своим рабочим столом в обычный будний день и внезапный звон пожарной сигнализации заставил его очнуться. Это было преувеличение, но ее ровный, спокойный голос звучал с пугающей искренностью.

— Хорошо, — сказал он. — Мы не пойдем сегодня в кино.

Машины затормозили. Они наконец покинули свой островок и поспешно пересекли улицу. Но они не знали, куда пойдут и что будут делать, а потому остановились у ближайшего дома. Мимо целеустремленно шагали люди — у них были твердые намерения, ясные планы, все восемь миллионов городских жителей, точно сговорившись против нее, демонстрировали свою готовность заняться какими-то таинственными неотложными делами.

— Ну что, Сара? — сказал он. — Что будем делать?

— Не знаю, — ответила она. — Только не спрашивай так.

— Как — так?

— Что мы должны сделать, Джей? — с ударением сказала она. — Что мы должны сделать?

— Разве это примерно не одно и то же?

— Нет.

Она провела десять минут, ища что-то в своем телефоне. Он отошел в сторону и присел на корточки у тощего деревца в маленькой клетке. Когда она махнула рукой, он встал и двинулся за ней следом, держась на шаг позади. На следующем углу они стали высматривать подпрыгивающие на рессорах такси. Потом останавливались на каждом светофоре. Наконец прибыли к нужному зданию — тому, где был ресторан с окнами во всю стену. Пока лифт спускался к ним, она нажимала на кнопку каждые три секунды.

Из кабины они вышли последними. За стеклом, прямо за стойкой регистрации, виднелись дома Пятьдесят девятой улицы; в этот сумеречный час их окна были освещены в шахматном порядке. Банкиры на своих бригах, подумала она. Над серебристыми древесными кронами медленно раскатывался полог тени, окрашивая листву в густейший из оттенков зеленого.

Все столики были заняты или зарезервированы. Официантка записала имя Джея в блокнотик.

— Стоит ли ждать? — спросила его Сара.

— Разве ты не сама сюда захотела?

Официантка наблюдала за ними.

— Может, посидите пока у стойки?

— Спасибо.

— А скоро освободится столик? — спросила Сара.

Официантка не знала. Она ничего не могла гарантировать. Они подсели к стойке и молча стали пить.

Ей хотелось устроить пикник, но подземка их подвела. Потом они застряли посреди мостовой и начали препираться, загнанные в извечный глухой тупик этим пустячным на первый взгляд вопросом: чем бы заняться? Не по ее ли вине этот вопрос стал таким загадочным и неумолимым, точно незнакомец, указывающий на нее пальцем с другого конца комнаты? Или здесь виноваты узлы и перекруты их жизней, сплетенных в одну, сам факт наличия Джея, раздражающая необходимость учитывать его мнение — но в чем же оно, собственно, состояло? Он ведь не говорил, чего ему хочется, а может, и сам не знал, так разве могла она надеяться, что сумеет угадать? А может, тут и не было никакой тайны. Может, он просто хотел сходить в кино.

Пока они ждали, последние лучи солнца погасли, и все возможности, которые открылись с дуновением того чудного ветерка, были низведены до обычной выпивки в баре. К тому времени, как появился свободный столик, она уже захмелела, и мысли ее разбрелись. Они выпили на посошок и покинули отель.

Они решили поужинать в дешевом итальянском ресторанчике неподалеку, но у самых дверей поссорились и даже не вошли внутрь. Когда они добрались домой, то уже не разговаривали. Они долго лежали в темноте, потом он наконец нарушил молчание.

— Надо мне было пойти в это сраное кино, — сказал он.

Она схватила его за руку, едва они спустились по лестнице, повернулась и бегом потащила его обратно наверх, в душистые сумерки. Там она глубоко вдохнула весенний воздух, избавляясь от затхлости подземки, и еще синее небо над ними подтвердило, что она поступила правильно. Но он был озадачен.

— Что случилось?

— Давай не поедем на метро, — сказала она. — Не могу я сейчас туда лезть. Давай прогуляемся.

— Куда прогуляемся?

Она повела его на запад, к Бруклинскому мосту. Там, на дорожке для пешеходов, она обогнала его, потом дождалась, снова обогнала и с улыбкой повернулась ему навстречу. Они остановились на полпути между Манхэттеном и Бруклином в самый разгар заката. По проливу бежали мелкие волны с барашками; они посеребрили воду, которая темнела на глазах, словно превращаясь в камень. Она закинула голову назад. Достаточно было увидеть эти высоченные шпили моста, сходящиеся в небе в одну точку, чтобы понять: ей нечего больше желать от этого часа, в ее жизни уже не может произойти ничего лучшего. Взявшись за стальные тросы обеими руками, она снова посмотрела на садящееся солнце. Его отблеск на зданиях стал мягче, цвета гуще; с минуту еще оставались сомнения в том, что он погаснет. Но вот солнце скрылось, и на все легла синяя тень — на мост, на воду. Она идеально сочеталась с металлической прохладой подвесных тросов. Сара отпустила их, и кровь тяжкими толчками вернулась к ней в кисти. На глазах ее во второй раз за этот день набухли слезы.

Когда последние следы солнечного света исчезли, она обернулась к нему и спросила:

— И как тебе это?

Он посмотрел на нее с простодушным недоумением.

— Что именно?

За несколько минут до полуночи она, полностью одетая, сидела на краю ванны и размышляла о будущем их брака.

Они долго дожидались, пока им принесут заказанные напитки. Бар находился далеко от окна — явный просчет планировщиков, — да и сесть им пришлось лицом не в ту сторону. Здесь можно было смотреть разве что на ряды бутылок и бокалов, в то время как солнце снаружи гасло и деревья быстро накрывала тень.

До чего глупо было рассчитывать, что здесь для них сразу каким-то чудом найдется свободный столик! Она хотела, чтобы этот город изобиловал уютными уголками, где с радостью принимали бы ее, отказывая другим. Какая наивность! И как плохо здесь жить — здесь, где тебе всего достается по чуть-чуть, где все надо бронировать и оплачивать заранее. И, словно мало было ошибиться с выбором места, в ее мозгу маячили все альтернативные варианты, лишь теперь обретающие форму: прогулка по мосту, встреча с Молли в пивной под открытым небом. Огни, публика, веселье. Даже просто посидеть на бриге, глядя, как их район окутывает тьма, и то было бы лучше. Эти воображаемые варианты захватили ее мысли, вытеснив реальность вокруг. И о чем она только думала, когда решила заточить их в баре в такой вечер?

Она повернулась к нему, насколько позволяли колени, зажатые между табуретом и стойкой.

— Прости меня, Джей, — сказала она.

— За что?

— За то, что я так быстро выдернула тебя из дома, и за мое поведение в подземке. И сюда мы пришли зря. Давай чем-нибудь займемся, — сказала она.

— Давай, — ответил он. — А чем?

Стоило прозвучать этому вопросу, как к ней вернулось желание оказаться в парке, в гуще деревьев, нагнуться, зарывшись пальцами в землю, и почувствовать, как он стягивает с нее трусы. Проигрывая это в мыслях, она поняла, что их уединение не будет полным, так что ему придется поторопиться и результат окажется для нее грубоватым — никаких расчетливых постельных манипуляций из программы обычного воскресного секса, просто совокупление, быстрое и жадное. И пусть прохожие идут мимо, стараясь не замечать их, не замечать, что в зарослях, в полутьме, мелькнуло что-то белое. Тогда у нее не будет этого ощущения изолированности. Поняв, что он кончает, она кончит в тот же момент. Потом выпрямится, одернет платье, пока он застегивает штаны, улыбнется ему — и прощай, унылая квартирная затхлость семейной жизни!

— Похоже, ты что-то задумала, Сара, — сказал он, беря ее под стойкой за руку. — Признавайся.

Она собралась с духом, наклонилась и шепнула ему.

— Я готов на все, — сказал он.

Но ее уже одолела робость.

— Если честно, не знаю, — сказала она. — А ты чего бы хотел?

Он предложил, перед тем как сесть на поезд, купить сэндвичи в ближнем магазинчике. Но этот чертов магазин! Ее от него уже тошнило. Они покупали там еду, сколько она себя помнила. Потом, выйдя из метро, она поняла, что они совершили ошибку. На то, чтобы запастись провизией для пикника, требовалось время, а его у них не было. Но если бы она отменила пикник из-за того, что им некогда запасаться едой, что бы у них осталось, кроме времени? И они убивали бы это время, пока не кончится вечер. И так вечер за вечером, пока не кончится жизнь. А весенний вечер мог вызвать у нее легкое помешательство, заставить думать, что у нее только два варианта — пикник или смерть. Джей шагал вперед с одеялом под мышкой, на пикник, который считал еще реальным, но тут она остановилась. Он заметил это не сразу. Обернулся, медленно пошел обратно к ней.

Он был просто не способен понять, чем этот день так уж отличается от других. Он не обращал внимания на ветерки и перемену погоды или считал, что все это в порядке вещей и тут, собственно говоря, нечего отмечать. Дай ему волю, он и сегодня проработал бы до самого вечера, подкрепляясь прямо за столом из пластикового лоточка, а после бегом кинулся бы встречать ее у кинотеатра, чтобы посмотреть вместе продолжение сиквела. Вернувшись домой, он свалился бы на кровать, словно все сегодняшние приключения измотали его до этого упоительного полуобморока. Она хотела быть другой, меняться к лучшему, но Джея полностью устраивала его нынешняя ограниченная личность.

Она приняла ряд ошибочных решений и теперь проследила эту цепочку в обратную сторону до самого начала. Дело было не в отказе от сэндвичей и не в том, что они сели на метро и поехали в Манхэттен в неудачный час. Не в том, что она покинула бриг, где обрела хрупкую гармонию с этим днем, и не в том, что по глупости разрушила эту гармонию в надежде добиться чего-то большего. Все началось с того, что она попросила его пораньше вернуться с работы. Именно это потянуло за собой все остальное.

— Чего ты? — спросил он.

Она чуть было ему не призналась. Она подавила свой страх и уже готова была выложить ему все, но вместо этого сказала:

— Спасибо, что согласился понести одеяло.

Он посмотрел на одеяло у себя в руках.

— Пожалуйста, — сказал он.

К тому времени как они нашли еду и добрались до парка, лужайки между деревьями уже накрыла тень. Когда они раскладывали продукты на одеяле, она еще смутно различала, что это он, но когда подошла пора сворачиваться, стало так темно, что его можно было принять за кого угодно.

Молли подняла взгляд среди общего смеха, когда Сара поспешно лавировала между дальними столиками. Потом она исчезла за ржавой железной шпалерой с гирляндами лампочек, которая служила оградой этому пивному бару на открытом воздухе.

— Джей? — сказала Молли.

Когда он догнал ее, она уже миновала целый квартал.

— Эй! — крикнул он. — Погоди!

— Все кончено! — вырвалось у нее. — Это конец!

— Что кончено? — спросил он, пытаясь ее удержать. — Да стой же ты! Стой!

Она перестала сопротивляться, прижалась к нему лбом и зарыдала. Ее слезы промочили ему рубашку. Заинтригованные картиной пожара в чужой жизни, прохожие огибали их и оборачивались посмотреть.

— Весна, — сказала она.

— Кончена? — Он отстранил ее от груди и взглянул на нее. — Сара, — сказал он, — весна только началась.

Он ошибался. Весна была лишь мгновеньем и пронеслась мимо, как тот ветерок. Затем обрушилось лето, жаркое и удушливое, как автомобильный выхлоп, а она знала, что не вынесет еще одного лета в городе. За ним наступит другое короткое мгновенье, когда листья поменяют цвет, а потом вновь начнется зима, бесконечная зима, и так она будет терпеть один мучительный сезон за другим, растрачивая время впустую, пока не грянет последний роковой час, к которому она, само собой, не успеет подготовиться.

— Скажи мне, что понимаешь, — взмолилась она. — Прошу тебя, Джей, скажи, что понимаешь. — Она помотала головой и снова уткнулась ему в грудь. — Мне страшно, жутко, — сказала она.

— Да что стряслось-то? — спросил он. — Какая муха тебя укусила?

— Что мы делаем? Ради чего мы сюда пришли?

— Куда?

— Что еще мы могли бы сделать?

— Ну, мы много чего сделали, — сказал он. — Сходили на пикник, теперь сидим с друзьями. С чего ты вдруг так расстроилась?

— Может, я зря делаю то, что делаю? — спросила она. — Или зря не делаю того, чего не делаю?

— О чем вообще разговор? — спросил он.

Она отказалась продолжать посиделки в пивной. И его тоже попросила уйти. Он распрощался с друзьями и заверил их, что все в порядке. Потом вернулся на тот угол, где оставил ее. Но она уехала на такси в Бруклин. Она собрала кое-что дома — свои таблетки, туалетные принадлежности — и часом позже уже сидела в квартире у Молли, опять заливаясь слезами.

Официантка подошла к ним в баре и проводила за столик в ресторане. Здания Пятьдесят девятой улицы вздымались за окном последними утесами делового центра; деревья Центрального парка отражались в их синих зеркальных поверхностях.

Ночь быстро высасывала из деревьев зеленое. Минуту спустя тьма точно сшила их вместе, и они стали единым целым. Желтые такси потеряли цвет и превратились в плывущие над землей огоньки. Все эти таинственные силуэты, тени, которые они подбирают и высаживают на обочине, — неужели им в этот час достается нечто драгоценное, упрямо ускользающее от нее? Она должна была что-то сделать.

— Джей, — сказала она, — знаешь, что я всегда хотела сделать в парке?

Он рассеянно ковырял этикетку на бутылке с пивом.

— Что?

— Наклонись, — попросила она. — Я шепотом скажу.

Официантка так и не вызволила их из тесноты бара. Они выпили на посошок и ушли. На улице, в тени парковой ограды, он спросил:

— Как насчет поужинать?

— Ага, — ответила она.

— Да или нет?

— Я сказала «ага».

— Где-нибудь здесь или поедем вниз?

— Все равно.

Они поймали такси. Это было лучшее, что можно вообразить: очередной ужин в Даунтауне. Как раз когда она открыла дверцу, из вестибюля вывалилась шумная компания поддавших незнакомцев. Они устремились куда-то в недра ночи. Ей захотелось бросить Джея с его одеялом и увязаться за ними в другую жизнь.

Джей захлопнул дверцу, и такси покатило прочь.

— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросил он.

— Нет.

Они остановились у входа почитать меню.

— Вроде неплохо, — сказал он.

— Замечательно.

— Я гляжу, ты не в экстазе.

— А надо быть в экстазе? Это же ужин, не бог весть что. Какая разница.

— Большая, если мы собираемся отстегнуть им сотню баксов, — сказал он. — За это надо хоть удовольствие получить.

— Как меня это достало, — сказала она, открыла дверь и вошла.

Это был итальянский ресторанчик с клетчатыми скатертями — вряд ли от него стоило ждать чего-то выдающегося. Да еще с кондиционерами! Вместо ветерка на них лился искусственно охлажденный воздух. Если бы Джей был рядом, она развернулась бы и ушла. Хозяева бросили вызов времени. Первый день весны — и они держали его за горло мертвой хваткой, дожидаясь, пока он перестанет сучить ножками.

Она попросила столик на двоих, затем повернулась и махнула Джею, приглашая его войти. Он не тронулся с места. Она прошла за официанткой к столику и села. Он мрачно взирал на нее через окно. Невероятно! Она взяла меню и стала его изучать. Так вот чем суждено было завершиться этому вечеру — убогой склокой в дешевой забегаловке, у которой столько же общего с пикником в парке, сколько у…

Она не заметила, как он открыл дверь. Он повысил голос, чтобы перекричать шум.

— Сама тут жри! — заорал он.

Она оторопело смотрела, как исчезает его голова и дверь медленно поворачивается на петлях. В первую секунду она была твердо намерена остаться, но люди оборачивались, чтобы на нее поглазеть, и ей стало стыдно. Она показалась себе такой потерянной, по сравнению с теми, кто сидел в маленьких уютных компаниях — среди друзей и любимых, свободный от гнетущей возможности иметь других спутников, мериться запросами, метаться в поисках лучшей жизни — и спокойно дожидался заказанных блюд, которые должны были прибыть в назначенный час с неотвратимостью судьбы!

Они покинули бар в возбуждении. Это было неожиданно. Это отвечало уникальности сегодняшнего вечера. Не просто любоваться парком издалека, восхищаясь его деревьями, и направляться прямиком к ним, в другую жизнь. В лифте она едва его узнавала. Он поглядывал на нее с улыбкой, какой она никогда раньше не видела. Этого было почти довольно, чтобы сбросить с себя груз долгой зимы и ее вымученной постельной возни.

С неба уже исчезли последние следы дневного света. В парк их привели серебристые шары старомодных уличных фонарей. Ее сердце взволнованно билось: где они этим займутся? Увидят ли их? Да и как это сделать — в авральном режиме или растянуть удовольствие, пощекотать себе нервы, заново насладиться дерзостью того, на что способны двое?

Они заходили все дальше и дальше в парк, пока не потеряли всякие ориентиры. Там они встали и огляделись по сторонам. Потом она взяла его за руку и потащила к черной купе деревьев.

Во время поцелуя он поспешно расстегивал штаны. Ей пришлось самой спустить трусы. Затем она повернулась, уперлась руками в землю и замерла в ожидании.

Ожидание затянулось.

— Тебе помочь? — шепнула она.

— Тс-с-с, — вдруг сказал он. — Слышишь?

— Что?

Он молчал.

— Джей!

— Лучше бы помочь, — сказал он.

Она повернулась. Через несколько минут снова уперлась руками в землю. И опять стала ждать.

— Не получается, — сказал он.

Она встала и отряхнулась.

— Ничего, — сказала она. Он быстро застегивал штаны. Она легонько потрепала его по голове.

Между ними была существенная разница — то, что он мог бы назвать ее непоседливостью, а она его благодушием, — которая не проявлялась, пока они не вступили в брак, или проявлялась лишь как возможность: покажется и сразу исчезнет. Ставя другому на вид его недостатки, часто в пылу ссоры, оба воспринимали это как неправдоподобные обвинения. Но если в ней и вправду кроется какое-то несговорчивое «я», которое можно прижать к стенке и обвинить, подумала она, то ему не хватает впечатлений, приключений, возможности совершить правильный поступок в правильную минуту. Оно не хочет просиживать жизнь дома или в кинотеатре.

Внезапно в ее мыслях произошел сбой. Она обвиняет его в предсказуемости — а сама? Вечер за вечером волнуется, как бы не упустить… чего? Она не знала. Чего-то, что она не могла определить, вечно маячащего прямо за гранью реальности. Как это, должно быть, утомительно для ее мужа! Он уже наверняка пришел к убеждению, что она никогда не найдет желаемого, мало того — что и искать-то нечего.

Ее больше не было рядом. Ему потребовалась добрая минута, чтобы это заметить. Он повернулся, затем медленно пошел обратно к ней.

Она взяла его за руку.

— Джей, — сказала она, — чем ты хотел бы сегодня заняться?

— Я думал, у нас сегодня пикник.

— А ты этого хочешь?

— Конечно, — сказал он. — А ты разве нет?

— Я слишком предсказуемая? Да, Джей?

— Потому что любишь пикники?

Он обнял ее одной рукой, и так они прошли остаток пути до парка. Перекусив, они улеглись на одеяле и снова заговорили о том, что пора бы обзавестись детьми.

Он был угрюм, когда они ехали в город и когда вышли из такси. Он угрюмо ходил за ней следом от ресторана к ресторану и угрюмо смотрел, как она изучает у дверей меню.

— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Может, просто хочешь домой?

— Все равно, — сказал он. — Сама решай.

— Ну так я не хочу домой, — сказала она.

Она выбрала безобидный итальянский ресторанчик. Ей захотелось высказать ему свою досаду на хозяев, которые убивают первый весенний день кондиционированным воздухом, но она понимала, что он не в том настроении. В зале оказалось более шумно, чем она рассчитывала; к сожалению, это стало ясно только после того, как они сели за столик. Они перелистали меню, держа свои впечатления от ассортимента при себе. Наконец он опустил его на клетчатую скатерть поверх клетчатого одеяла, которое захватил ради пикника.

— Что будешь заказывать?

Он пожал плечами.

— Джей, — сказала она, — это не важно. Правда, не важно.

— Для тебя, может, и нет.

— Мне жаль, что я вообще это предложила, — сказала она.

— Зачем ты меня трогала?

— Что?

— Тебе обязательно надо было меня по голове потрепать?

Она уткнулась в меню. Неужели она и впрямь потрепала его по голове? Но у нее и в мыслях не было ничего плохого. Она просто хотела его утешить. Немного спустя она снова подняла глаза и заметила, что Джей напряженно смотрит в другой конец зала. Поглядев туда, она увидела за дальним столиком человека, который казался противоположностью ее мужа во всех отношениях — красивый и самоуверенный, он что-то весело рассказывал, а его спутники завороженно слушали. Это был самый обаятельный мужчина в Нью-Йорке. Уж он-то не оплошал бы там, в парке. В прикованном к нему взгляде Джея — мрачном, свирепом, полном зависти — ей померещился и оттенок чистого любопытства, задумчивости, желания. Он хотел быть этим человеком или по крайней мере кем-то на него похожим — властным, самодовольным, ненасытным. Он никогда не изменится, подумала она, но по-своему мечтает об этом, так же, как она всю жизнь мечтает стать кем-то другим.

Они ждали своего заказа в молчании, оба несчастные, лишние в этом оживленном местечке. Они ели быстро, но это затянулось на целую вечность. Когда вернулись домой, он сразу же лег в постель. Она вышла на бриг. Ее овеяло ветерком, но это не возымело никакого эффекта, и она поняла, что этот вечер кончился несколько часов тому назад, когда все, чего она хотела от мира, было вызвано на поверхность из глубин ее души. Пускай это длилось недолго, что за печаль? Отправляться на поиски чего-то большего было ошибкой. Если бы она просто сказала Джею о ветерке, поделилась с ним своим глупым мимолетным переживанием… Почему она этого не сделала? Вдруг бы он понял? Все последующее было даром, который она промотала.

Они вышли из парка и поймали такси. Времени оставалась еще уйма. Они поужинали, потом нашли бар и не спеша потягивали свои напитки. Разговаривали они мало.

— А ты точно этого хочешь? — спросил ее он.

— Я же тебе сказала.

— Знаю, но почему? В метро я думал, тебя не переубедить.

— Это то, чего хочешь ты, — сказала она.

Пора было идти. Она встала с табурета.

— Ладно, — сказал он. — Но для меня это никогда не было так уж необходимо.

— Я знаю, — ответила она.

— А то, чего хотела ты, — сказал он, — мы сделать не смогли.

— Я же сказала тебе, что это не важно, — ответила она.

Они вышли из бара и отправились в кино. Там они посмотрели продолжение сиквела, а затем поехали домой.