Вихрь Бездны (СИ)

Глава 6

Глава шестая.

Эвитан, окрестности Лютены — Лютена. — Квирина, Сантэя.

1

Их ждали на развилке всего в полумиле от места прощания. И в пяти милях от Лютены. А может — и не только там.

Еще бы! Змеиные хвосты могли потерять след добычи, но не желание ее схватить. И у них было вдоволь времени, чтобы перерезать к Лютене все пути.

А дураком оказался именно Рунос — когда решил, что перекроют лишь дороги на юг. Илладийцам.

И теперь уже слишком поздно думать, Эйду ли с дочерью караулят змеиные мерзавцы или вдруг решили, что юный Октавиан вернется домой к папеньке.

Можно выбрать лесную тропу. Понадеяться, что хоть чащу не перекрыли.

Или свернуть к ближайшему монастырю? Это — миль пятнадцать. И тоже — лесом. Потому как возвращаться по дороге — смерти подобно.

Лошади волнуются. Хорошо хоть — не ржут. Кобыла Эйды отстала от Руносовой всего на полкорпуса — и ясно, почему. Коням безумно хочется вперед.

Они все трое чувствуют беду… а вот Эйда — нет. Иначе удивление в ее глазах давно сменилось бы тревогой и ужасом.

Но девушка не боится. И на удивление спокойна Мирабелла… А вот о причинах последнего лучше сейчас не задумываться. Когда они окажутся в уютном кабинете отца Жерара — у Руноса будет сколько угодно времени разбираться во всех секретах девочки.

Целитель тяжело вздохнул. Замотать лошадям морды плащами, провести под уздцы? И почему же так не хочется этого делать?

В любом случае — с торной дороги пора убираться.

Подав Эйде знак следовать за ним, Рунос осторожно заехал под шелестящий на ветру зеленый свод. Девушка не отстала ни на шаг.

— Эйда, — служитель Матери-Земли понизил голос до предела, — впереди на дороге — засада. Вам придется нести ребенка, я веду обеих лошадей.

— Далеко?

— Миль пять-шесть, — честно ответил Рунос.

Жанна не сможет скрыть его отсутствие дольше полудня. Разве что закричит из-за двери, чтобы принцессу и ее личного врача не беспокоили до завтра. Она так и сделает — если захочет. Но вот Карл точно не захочет так долго обходиться без целителя.

Вряд ли удастся утаить пропажу королевского врача и от Мальзери, но об этом подумаем позже. Сначала нужно хоть попытаться вытащить отсюда ни в чём не повинную девушку и ее дочь!

— Не волнуйтесь, Эйда, — Рунос на миг сжал ее ледяную руку. — Мы просто постараемся их обойти и вернуться на дорогу. Засаду в двух местах на одной дороге не устроят даже змеепоклонники. Не тысячи же людей они под Лютеной собрать успели!

Будем надеяться, что их вообще — не тысячи — во всём Эвитане. Иначе стоит всерьез задуматься, как спасать мир, где каждый десятый — змеиный жрец?

И обходить придется за полмили, не меньше. Ветер может смениться в любой миг. Лучше не рисковать. Уровень врагов Руносу пока неизвестен. А Лес Белой Матери остался позади.

2

Новая засада дожидалась впереди. Обычная, стандартная и до боли обидная — укрылись в лесу солдаты в простых плащах. И кинулись теперь на беглецов с двух сторон.

Сила — великая вещь. Вот только чувствует она лишь другую Силу. А в этих мерзавцах магии — ни капли.

Чем бы ни занимался их хозяин Мальзери — сами они Знаком Змеи не помечены. Всего лишь исполняют приказ. Но вреда от них ничуть не меньше, чем от жрецов с серпами.

Вот и всё. Серое небо, лесная дорога, полный дикого ужаса взгляд Эйды — крепче прижавшей дочь к груди. Своего ребенка девушка убить не сможет, что бы Рунос ей ни сказал, но драться — готова. Вот только как? Одной рукой держа в седле дочь, а другой — поводья? И еще пытается в таком положении дотянуться до кинжала! Порежет себя или лошадь.

— Скачи вперед и не оглядывайся… Я задержу!

Она всё же обернулась — уже на скаку. Но не потеряла ни мига. Какая мать станет медлить, спасая дитя?

Рунос развернул коня и поскакал прямо на ближайшего. С расстояния — расстреляют, а вот с трех шагов… с двух…

Уже не станут!

Рунный посох взвился в воздух. Убивать нельзя — потеряешь больше, чем жизнь. Но вот драться — никто не запрещал.

3

Трясина мерзко хлюпает, засасывает, тянет в бездну… Не отпускает!

В небесах Дракон и Волк истекли кровью. В тот день Четверо связали себя клятвой. Себя и Пятого. Того, кто не клялся и ни в чём не виноват, но на него пало чужое проклятие. Потому что один из Четверых — еще и проклят. Он посмел оскорбить Древних Богов. Осквернил святилище. Один из Четверых проклят, и с ним вместе проклят Пятый…

Тьму режет Свет! Яркий, слепящий… теплый.

— Очнулся!

Действительно — свет. Солнечный. Прямо в лицо. И в золотом ореоле, как в нимбе, — лицо Анри Тенмара.

Темные круги под глазами, заострившиеся скулы. Не спал всю ночь? Из-за едва не отбросившего (наконец-то!) копыта врага?

А солнца, кстати, в лазарете нет — окно завешено. Просто после полной тьмы и сальная свеча кажется майским костром…

— Очнулся.

А глаза всё же лучше зажмурить! Почти.

— Пей! — рука врага подносит кружку. Слишком благородного врага.

Чем отдавать тебе долг, Тенмар?

Питье — горько-терпкое.

Действительно — легче. По чуть-чуть, по дюйму трясина разжимает ледяную хватку. И озноб проходит. Кажется…

— Опять болото?

И что отвечать?

— Да, — Роджер откинулся на подушки. Мягкие, теплые. И наконец-то можно вновь прикрыть глаза. Теперь всё будет хорошо. Хоть на какое-то время… — А еще — ты, — не удержался он. — Ты тоже мне снился.

— В кошмаре?

— Да. Я тонул в трясине, а ты победил баро. Только боги здесь не при чём. Это твоя Сила, Тенмар. Не волнуйся, я никому не скажу.

— Скажешь — хуже будет не мне. — Роджер и с закрытыми глазами отчетливо видел совсем легкое пожатие плеч… бывшего врага.

Если «не тебе» — для тебя это еще хуже, Тенмар. Но Роджер Ревинтер действительно никому не расскажет. Никогда и ничего.

— Четверо дали клятву и должны ее сдержать. Пятый не давал, но связан ею. Один из Четверых проклят, и Пятый проклят вместе с ним во веки веков.

Внезапно вернувшийся озноб заставил клацнуть зубы.

— Что это было, Ревинтер?

— Я… не знаю… — Роджер, закашлявшись, умолк.

Тенмар терпеливо ждет. Какие тяжелые у него глаза! Пронзительные, как обоюдоострые клинки. Агатово-черные. Кто придумал, что сын Ральфа Тенмара не похож на отца? На подаренном Арно Ильдани гербе подполковника Анри Тенмара — сокол, а не дракон. Но можно ошибиться, лишь видя обоих в полете. Поодиночке. Ты — дракон, Анри Тенмар. И подобие своего грозного отца, хочешь ты того или нет, чересчур благородный враг.

— Я действительно не знаю… Я уже рассказывал, что сам в этих кошмарах ничего не понимаю.

— Может, и не понимаешь… — взгляд Тенмара мягче не стал.

Он — нарочно или просто не замечает, каково людям под таким прищуром? У него это было всегда или… недавно?

— … или тебе так кажется.

— Я… не знаю. Но могу догадаться. Проклят, наверное, я. Но я не давал никаких клятв. Никогда — даже на пьяную голову. Я даже жениться на Эйде… девице Таррент не клялся. Пятым, кто проклят вместе со мной, может быть моя дочь… — Вот и выговорилось. — Как в Священных Свитках: «грехи отцов падут на головы детей».

И жить после такого не хочется точно. Еще сильнее, чем прежде.

— Если верить старым легендам — совсем необязательно клясться вслух. — А Тенмар — совершенно серьезен. — Достаточно сделать что-то схожее с клятвой, и будешь считаться принесшим обет.

Взгляд жжет Пламенем Вечной Бездны и режет каленым железом. Хочется исчезнуть прямо сейчас — раствориться вместе со всеми мыслями и деяниями. Нужен ли ответ, что именно посчитали за клятву те, кто с завидным постоянством напоминают о себе?

— Тенмар, вы… ты знаешь, что можно сделать? Раз ты читал эти легенды? Как снять проклятие с моей дочери⁈

— Ты верующий? Сходи в любую часовню, найди священника. Чем беднее, тем лучше. Центральный Храм Солнца — не советую.

Рассказать? Или примет за окончательно свихнувшегося? Да нет, если еще не принял — то и потом вряд ли.

— Ты тоже считаешь… там что-то не то?

— Там очень не то, если тебе интересно мое мнение. Не знаю, кому в этом Храме поклоняются, но уж точно не Творцу. А теперь, когда с твоими снами мы разобрались, — где ты был, Ревинтер?

А вот сейчас — лучше не врать. Совсем. Хотя бы потому, что и так не собирался.

Роджер подробно выложил всё. Включая то, что на родине с него сняты обвинения.

— Интересная новость, — усмехнулся Тенмар. — Но я бы на твоем месте сначала уточнил информацию. У кого-нибудь незаинтересованного.

— А такие есть? Осведомленные и при этом — незаинтересованные?

— Дождись вестей от своего отца. Вряд ли Бертольд Ревинтер не найдет способ известить сына об освобождении. Если оно, конечно, правда.

Ты опять честен, старый враг. Которого так хочется видеть другом.

Чего тоже не случится никогда.

— Я согласился шпионить на Андроника. Чтобы узнать его планы. Он устроит меня учителем языков в семью своих врагов. Мне пока неизвестно, кто они, но я не хочу им ничего дурного.

— Ты постараешься скрыть от него всё, что действительно важно?

— Да. И я стану говорить это тебе.

Тенмар, не молчи!

— Почему?

Потому что Анри Тенмар может не верить Ревинтеру, а вот у последнего — выбора нет.

— Потому что ты — единственный, кто может что-то сделать. Если захочет, конечно. Я больше не хочу быть орудием в руках очередного интригана.

— Вот как, — темная бровь чуть изогнулась. Незнакомо. — А стать моим орудием ты, очевидно, не боишься?

— Не боюсь, — честно признался Роджер.

4

Выбора у Роджера Ревинтера действительно не было — либо соглашаешься шпионить, либо тебя убивают, а шпионит кто-то другой. Из тех же бьёрнландцев. И это будет уже точно не проконтролировать.

А сейчас — можно? Кем ты себя возомнил, Тенмар? Ревинтером, который Бертольд? Или Валерианом Мальзери? Или хоть Всеславом? Ты всегда был никаким интриганом… но так вышло, что других здесь нет.

Итак, что мы имеем? Парня — будущего михаилита, его сестру, родителей-придворных. Против кого копает Андроник? Против всё еще официальной Церкви, конкретно михаилитов, или просто жаждет поживиться на конфискациях? Или ослабляет враждебную придворную группу? Еще бы знать, кто там против кого дружит…

Самый банальный вариант — Андроник положил свой весьма мерзкий глаз на девушку. Иди речь о Бертольде Ревинтере, Анри бы так не решил: тот ради подобного пустяка и усилий не приложит. Но этот хлыщ… он может. Еще с первой встречи напоминал собаку с пистолетом в пасти. Надушенную, напомаженную. Завитую. И никогда не знаешь, выстрелит или нет.

Вот и выходит, что всё ныне доступное Анри Тенмару — это ждать. Слушать доклады младшего Ревинтера. Исправлять их и молить Творца, чтобы Роджер не соврал, а сам Анри не ошибся.

Ревинтеру сложно поверить до конца — такое не изменить. Но это еще не повод отказать ему в помощи. Как и тем, кого он вдруг взялся защищать.

5

Лютена щерится бедными лачугами и ухмыляется богатыми особняками.

Эйда тоскливо огляделась. В аристократический квартал лучше не соваться. Но и в бедном найти мать с ребенком — вопрос времени. Учитывая, что ее знают в лицо.

Единственная, кому можно было верить до конца, — Ирия. Но ее давно нет в живых. Значит… больше идти не к кому.

Просить помощи у церкви — гиблое дело. Для святош мать незаконнорожденного ребенка — грязь под ногами. Если не хуже.

Девушка тяжело вздохнула. Проблема — не только в погоне. У беглянок нет ни меара. А Мирабелла целый день ничего не ела.

В монастыре Эйде приходилось выполнять и самую черную работу. Может, теперь пригодится?

В первых трех домах девушке просто отказали. В четвертом пригрозили вызвать стражу — разобраться «с нищей шлюшкой-попрошайкой». И вообще «много вас здесь ходит — только и норовят обокрасть». В пятом едва не опознали в Эйде какую-то известную воровку, что «вот так же бродила — а потом из соседнего дома всё вынесли». В шестом недвусмысленно назвали место, где «грязные, распущенные девицы вроде тебя найдут себе занятие по вкусу». Что Эйда — вдова, не поверил никто.

В седьмом доме попросту велели убираться — «пока собаку не спустили». А на улице встретил накрапывающий дождь, на глазах превращающийся в ливень.

Девушка поплотнее закутала Мирабеллу в плащ Руноса. Зубы уже начали дробный перестук, а всё тело сотрясает дрожь. Сейчас бы в тепло… куда угодно, но под крышу! Или хоть сесть на сухое! Впрочем, еще немного — и сойдет и мокрая земля.

— Эй, красотка, хочешь развлечься?

Эйда затравленно обернулась — навстречу двум похабным смешкам. Пара щербатых нищих откровенно уставились на попятившуюся девушку.

Лиаранка крепче прижала к груди дочь, развернулась и побрела прочь — с трудом заставляя себя не ускорять шаг. Вслед раздался свист:

— Красотка, куда же ты?

Эйда бросилась бежать.

— Эй, ты давно здесь ошиваешься! Всё равно ночью никуда не денешься. Стой — если не хочешь, чтоб заодно придушили твоего щенка!

Мерзавцы правы. Ей некуда деться и негде прятаться. Для этих… людей она — дешевле любой уличной шлюхи, потому что ту хоть кто-то защищает.

Эйда, задыхаясь, помчалась дальше. Только бы не споткнуться! Творец милосердный, снизойди к мольбам грешницы!

Теперь она знает, куда ей нужно.

Невозможно представить, как Эйда выдержит то, что предстоит… даже ради Мирабеллы! Но выхода не осталось.

Друзей у беглянки нет, родных — тоже. Церковь попросту запрет ее в монастырь — в очередную Башню Кающихся Грешниц, чтобы поскорее уморить. А Мирабеллу вернут туда, где держали все эти год и семь месяцев.

Эйда содрогнулась! Любая мать выдержит все муки Бездны — лишь бы избавить от них свое дитя.

На улице беззащитная девушка станет общей игрушкой… а за жизнь ее дочери никто не даст и меара. Значит — всё, что угодно, лишь бы спастись от этих животных. Впрочем, нет — сравнение их со зверями слишком оскорбляет последних. До изощренной жестокости людей невинным тварям далеко.

Где веселый квартал, Эйде сообщила первая же встреченная горожанка. Окинула брезгливым взглядом грязную, оборванную шлюшку, поморщилась и махнула рукой в нужном направлении.

Если не знаешь, как выбирать, — бери первое попавшееся. Лиаранка решительно постучала в дверь ближайшего борделя по левой стороне улицы.

Открыла девица примерно ее лет. Гораздо менее размалеванная, чем ожидала бывшая графиня.

Может, служанка?

— Прошу вас, мне нужно поговорить с хозяйкой бор… этого почтенного заведения.

— Почтенного — скажешь тоже! — фыркнула девушка. С любопытством, но, кажется, без презрения оглядывая потрепанный наряд Эйды. Что плащ, что подол юбки — не определить, где грязнее. — Матушка отдыхает. Сейчас позову.

«Матушка»… Будто речь о монастыре. Лиаранка, конечно, наивна. Но не настолько, чтобы предположить, будто дверь в борделе открывает родная дочь хозяйки.

— Что тебе, милая?

Похоже, «отдыхала» «матушка» недалеко. А из-за ее спины торчит курносый носик той самой служанки.

Мановение унизанной перстнями руки — и любопытную девушку как ветром сдуло. Куда-то в задние комнаты.

Эйда растерялась. Бордель-маман — лет тридцать. Ну или тридцать пять. Ничего общего со старухой из романов Ленна. Красивая, пышная дама в ярком, но не кричащем наряде. Да и декольте… у лагерных шлюх не в пример глубже.

— Я прошу вас взять меня на работу, госпожа, — склонила Эйда голову.

Как назло, Мирабелла выбрала именно этот миг, чтобы проснуться. И с любопытством уставилась на собеседницу матери. Конечно, где ребенок прежде мог видеть столь красивых теть?

— У меня нет работы для такой, как ты, — покачала головой хозяйка заведения.

Мягкий тон, сожалеющая улыбка. Не возьмет! Так Эйде уже отказывали — в самом первом доме.

— Для «такой» — это «какой»? — безнадежно уточнила девушка. — Для нищенки? Оборванной бродяжки? Одинокой матери? Я могу быть кем угодно. Мне приходилось быть служанкой.

Вот и всё. Сейчас кликнет слугу, чтобы «проводил» назойливую девчонку.

— Ты не поняла, — всё то же отрицание в голосе. И та же сожалеющая улыбка! — У меня есть служанки. Мне нужны девушки… но не такие, как ты.

— Почему? Я для этого недостаточно хороша?

— Дитя мое! — теперь во всё еще мягком голосе — явное раздражение. — Мне нужны шлюхи!

Эйда тяжело вздохнула — только сейчас осознав, насколько же устала, замерзла, проголодалась! Как затекли руки, подкашиваются ноги… А еще немного на таком дожде — и простудится Мирабелла! Если еще не простудилась…

— А я, по-вашему — кто? — девушка пристально взглянула в глаза собеседнице.

Миг красавица смотрела в глаза Эйде — долгим, изучающим взглядом. Потом шагнула в сторону, шире распахивая дверь:

— Входи.