Вихрь Бездны (СИ)

Глава 6

Глава шестая.

Эвитан, Лютена. — Квирина, Сантэя.

1

Сегодня Элгэ потратила на одевание времени вдвое против обычного. Спать пока желания нет. Оно появится ближе к обеду — это уж как пить дать. Но пока можно всё обдумать. И попытаться успокоиться.

Причем «успокоиться» — вовсе не значит немедленно выкинуть из пустой головы «ночные бредни» и радостно сунуть ее под куриное крыло. И остаться в полной уверенности: раз утро пришло — то и странная угроза больше не вернется. А следующая ночь не наступит никогда…

Нет, обдумать-то Элгэ обдумала всё — едва осталась одна. Ночное происшествие — талантливо поставленный спектакль? С целью войти в доверие к глупой и впечатлительной илладийке? Эта версия пришла в голову первой.

Войти в доверие… а то и соблазнить. То, что так не соблазняют… ну а кто сказал, что Юстиниан вообще умеет это делать? С куртизанками-то особого опыта не надо.

Еще Элгэ (уже подготовленной странным, мягко говоря, поведением мужа) могло «причудиться» всё, что угодно. Она же ничего не видела! Ничего такого, что можно схватить за руку (лапу, щупальце, клешню).

Сколько раз в детстве напару с Виктором бегали по ночам на кладбища и в заброшенные, пользующиеся дурной славой деревенские дома. И ни разу ничего не мерещилось. А тут вдруг… Ладно, всё когда-нибудь бывает впервые — сказал некий аббат. Стучась ночной порой в келью к самой благочестивой монахине…

Но и последняя дура-северянка при свете дня лишь рассмеется над ночными страхами. А Элгэ даже сейчас — когда можно солнечных зайчиков зеркальцем ловить, при одном воспоминании о прошлой ночи колотит глухая, липкая дрожь! Яркий свет тускнеет, тепло исчезает из комнаты… и из сердца и души. Зато неотвратимо подступает тоска — черная, безнадежная, безысходная. Не злая, а именно тупо-покорная. Когда не хочется уже ничего. Будто за окном — по-прежнему ледяная, северная зима.

Или — серая, промозглая зима Вальданэ. А по следам неотвратимо мчит погоня. То ли в неделе пути, то ли — в нескольких часах…

…Нужно заснуть — всего-то часа четыре осталось, даже меньше. А завтра — новый, изнурительный день… если не схватят еще до рассвета.

Нужно спать — и не спится. С самого начала пути. Восьмую ночь подряд.

И кажется, что ты, наоборот, не в силах проснуться. Вырваться из бесконечного ночного кошмара. Где вместо родных и чужих лиц — маски. А весь подлунный мир кривляется и пляшет в нескончаемом змеином танце. И рябит в глазах…

Приемная мать от горя почернела с лица, а ведь ее до этой зимы Элгэ ни разу не видела даже грустной. Окаменевшая от горя Кармэн — это по-настоящему страшно. Но не страшнее причины горя, а с ней Элгэ теперь жить. Каждый миг заставлять себя дышать. Потому что больше всего на свете хочется всадить в сердце кинжал. Чтобы уже ничего не чувствовать…

Маски пляшут, ведут взбесившийся хоровод. Страшно. Больно. Холодно. Невозможно ни о чём думать, а не думать не получается. Боль ползет в душу скользкой змеей… и намертво впивается ядовитыми клыками. У нее много-много зазубренных зубов. И бритвенно-острых гарпунов-когтей.

Лучше думать о масках. Они хоть живые…

Раненый Грегори — в него по пути намертво вцепилась лихорадка.

Бледная, как сама смерть, Алекса — от нее ни на миг не отходит Витольд Тервилль.

Осунувшаяся Арабелла — от бедняжки осталась одна тень.

Элгэ цеплялась за реальность, ухаживая за Грегори и присматривая за Беллой. Иначе впору сойти с ума. И подступает действительность — где больше нет Алексиса.

И всё время холодно! Элгэ мерзла от безысходности побега, от невозможности вернуться домой, от тревоги за оставшегося (брошенного!) в Эвитане Диего. (Плохо тревожилась — раз бросила!) За Эсту и Криса. За озорного и веселого Кора Эверрата. За всех…

И замерзала от горя, а в душе наравне с невыносимой болью поселилась зимняя тоска. Устроилась навечно.

Тогда так казалось.

Элгэ мерзла у самого жаркого очага — и жаждала самой жуткой мести убийцам Алексиса.

Тогда илладийка поняла, сколь счастливой была прежде — когда любимый был жив. И ему светили те же солнце и звезды, что и ей…

В восьмую ночь, вчерную напившись, Элгэ впервые сумела заснуть. В постели Виктора Вальданэ. Что за стеной — Кармэн… тоже не одна, в таком состоянии было плевать. Впрочем, та ничего и не заметила…

Анри Тенмар сопровождал беглецов до самой границы Аравинта. Анри, вытащивший из самого пекла Грегори…

Кто вытащит Элгэ, Диего и Алексу теперь?

И с чего той тоскливой дорогой думалось, что хуже быть уже не может? Они все еще были вместе… почти все.

Хуже — когда северные дикари Эрика топчут землю Аравинта! Когда Витольд бесследно сгинул в Эвитане. Алексу вот-вот обвенчают со свинопринцем! И Диего… неизвестно, что с ним, но ледяной кулак, и без того намертво стиснувший сердце, при упоминании о брате сжимается еще сильнее! А из легких исчезает воздух…

Ну вот и всё. Илладийский наряд нужен как теплый солнечный свет. В нем стало бы на порядок легче… только это — тоже самообман.

Усмехнувшись, Элгэ добавила к темно-вишневому бархату платья рубиновое колье. Улыбнулась собственному отражению. И вышла из комнаты навстречу супругу. Сегодня он впервые не кажется мороженой рыбиной.

Его рука — на нее илладийка оперлась — не дрожит. Зато напоминает неподвижный мрамор статуи. Будто все усилия как раз и направлены — скрыть дрожь.

Элгэ ободряюще улыбнулась одними губами. Юстиниан слабо кивнул в ответ.

Вперед! На штурм баррикад! На завтрак.

К моменту появления на пороге осточертевшей Гербовой Залы илладийка уже не удивилась бы ничему. Даже встреть их там вместо портретов четы (то есть — троицы) Мальзери… да всё, что угодно!

Неужели еще вчера Элгэ умирала от скуки? Кажется, тот период ушел в небытие навсегда… но вот хорошо это или плохо?

Плохо — причем без разговоров. Когда всякая дрянь мерещится по ночам — уже паршиво. Но если она еще и днем вот-вот почудится…

… — В жизни всё повторяется дважды… — поигрывая бокалом с вином, задумчиво проронила как-то Кармэн. Года три назад.

Задумчивость означала для нее крайнюю степень грусти. А потом герцогиня Вальданэ залпом осушила бокал. И лихо швырнула им в стену, не жалея мидантийский хрусталь. Дорогой, а главное — красивый. И жалобный звон смешался с заливистым смехом.

— А если уж на то пошло — оно повторяется бессчетно. Хорошо еще — не всё запоминается. Иначе впору застрелиться со скуки…

Завтраки, обеды и ужины «в кругу семьи»… все дни брачной жизни похожи один на другой. Как яблоки с одной ветки. Но сейчас Элгэ предпочла бы, чтобы и этот не отличался от прочих.

Сегодня она наберется смелости и выспросит муженька обо всех подробностях тайн его семейства. Особенно связанных с жутью прошлой ночи. С Элгэ хватит вынужденной бессонницы. И заявившихся вместе с ней воспоминаний!

Когда герцогиня Илладэн (не собирается она считать себя Мальзери!) выяснит, в чём дело, — станет легче справиться с любой бедой. А даже если и нет — всё равно врага нужно знать в лицо! А то и по имени. Чтобы выбрать подходящее оружие. Раз уж Элгэ дурная карта легла угодить в семейство Мальзери!

Все расселись, а лопать никому не предложено. Чего ждем?

Или? Догадка шевельнулась прежде, чем волна неподконтрольной паники захлестнула сердце. Эти Мальзери Элгэ в истеричку превратят!

Октавиан возник на пороге Залы неслышной тенью. Или солнечным лучом в королевстве унылой тьмы!

— Вы опоздали! — кисло процедил свекор.

— Прошу прощения, отец, — юноша покорно склонил светловолосую голову. И лишь в черных глазах Элгэ успела поймать озорную ухмылку.

— Займите свое место. Творец Милосердный и Всепрощающий, благослови эту трапезу… Приступим.

Илладийка украдкой стрельнула глазами в сторону Юстиниана. Тот и не подумал обмолвиться о приезде брата. Ну и пусть!

К счастью, она сегодня — безупречно красива. Скрытое восхищение, на миг промелькнувшее в глазах Октавиана, сказало Элгэ всё.

В Вальданэ она была уверена в своей власти над мужчинами. Может, неплохо действует и здесь? Если, конечно, рядом — не грязная, похотливая скотина, вроде Гуго Амерзэна. И не бесчувственные ледяные глыбы в лице графа Адора или подлой змеи — Валериана Мальзери. И не влюбленные в других дам кавалеры — как ее собственный супруг.

Октавиан — здесь, и вряд ли он приехал без новостей. Сегодня Элгэ узнает о брате всё!

2

Завтрак прошел, как всегда — под гробовое молчание всех присутствующих. Вкус изысканных блюд не ощущался вовсе. Окажись у Элгэ в тарелке бумага и опилки — прожевала бы, не заметив.

Илладийке удалось ни разу не взглянуть в сторону Октавиана. В течение всей бесконечной трапезы! Удалось даже подавить разочарование и не дрогнуть в лице — когда младший из Мальзери встал из-за стола раньше всех. И, извинившись перед отцом, покинул Залу.

К себе в комнату Элгэ направилась не сразу. Сначала сходила в библиотеку за книгой, вернулась оттуда другим путем и прогулялась ровненько до оружейной — в соседнем крыле. Две служанки (тощая и не очень), один хмурый лакей и навязавшиеся кузина Мэйбелл и ее сестричка (старая дева, но в рюшечках) не спускали с хозяйской невестки горящих рвением глаз.

Илладийка про себя от души посмеялась. Прятать шпагу под бархатным платьем стоит лишь в самом крайнем случае. А кинжал у пленницы уже есть…

К моменту возвращения в общество настенных бойцов ситуация более-менее прояснилась. Не хватает пары штрихов… ну да и без них, возможно, обойдемся!

Она битых два часа шаталась по особняку. Не особенно приглушая голос, обсуждала с перезрелой приживалкой устаревшие даже по северным меркам платья и лютенскую моду. А любезная баронесса Эмилия Тауэнд (пятая дочь весьма родовитого и столь же нищего барона, ныне — сирота) с видом светской кокетки вовсю просвещала южную дикарку. Тоже не шепотом. А милейшая Мэйбелл пусть покривит тощие губы в ниточку. Раз мода и тряпки — «ниже ее принципов».

Раз.

Вчера вечером за ужином Октавиана не было. Сегодня за завтраком он объявился. Когда прибыл? Ночью? Элгэ поежилась — холод уже ушедшей лютенской зимы мигом забрался под легкое бархатное платье. И от души прогулялся по открытой спине…

Минувшей ночью произошло что угодно, но не радостная встреча вернувшегося из гостей сына.

Тогда — утром? Но Элгэ после такого прислушивалась особенно чутко. Ни стука копыт, ни лошадиного ржания. Даже собаки не лаяли. Никто сегодня не въезжал в ворота особняка. Не черным же ходом… От кого скрываться-то?

Два.

Девушка налила полный бокал белого илладийского, подмигнула воителям на фреске и с вазочкой фруктов уселась в кресло. Напротив невольных свидетелей пьянки. Вынужденных волею художника (не самого плохого, кстати!) вечно драться друг с другом. Вдруг бы они вместо этого тоже выпить предпочли?

Ваше здоровье, господа! Вам промочить горло не суждено и через века.

Итак, какова вероятность, что рыцарь предал даму?

И не стыдно так думать? Не стыдно.

Мала эта вероятность — даже исходя из доводов рассудка. Решил бы перейти на сторону отца — не подал бы кузине знак за завтраком. Хотел втереться в доверие? Тогда разумнее искать встречи, а не сидеть, запершись в комнате — мимо которой Элгэ проходила с кузиной Эмилией не раз и даже не два. Громко обсуждая мужиков и тряпки… галантных кавалеров и столичную моду.

Запершись в комнате…

Три.

Кстати, камердинера возле двери не наблюдалось. И «случайно стоящих» слуг — тоже. Элгэ сей факт, еще возвращаясь из библиотеки, отметила. Но это еще не значит, что слуг и камердинера нет внутри.

Нет, на заговор против лично некой илладийки ситуация не тянет. Дядя, он же свекор, — все-таки мидантиец или как? А раз заговора нет — какой смысл Октавиану идти черным ходом?

Потому что никак иначе он в особняк войти не мог. Разве что через крышу.

Четыре.

Что дело — дрянь, уже понятно. Осталось лишь определить, дрянь каких масштабов…

3

Последние ярко-багряные лучи заходящего солнца скользят по лагерю банджарон, по пестрому разноцветью палаток. Выхватывают центр табора… два полукруга воинственно орущих мужчин и женщин. И двоих дураков, собравшихся драться.

Чем этот день отличается от предыдущих, Анри так и не понял. У банджарон — свои верования. Но еще немного — и Тенмар по примеру товарищей решил бы, что баро просто столь изящным способом уклоняется от поединка. Даром не нужного ни одному из противников.

Дескать, драться будем, конечно. Всенепременно. Когда? Когда время придет. Может, лет через сорок. Ничего, нам спешить некуда.

А оказалось — есть куда.

Ну, зачем здесь мужчины — понятно. Глядишь, чего нового увидят и запомнят. Пригодится как-нибудь — в собственных драках. А вот для чего на мужской бой явилась целая армия банджаронских… дам? Выразить одобрение баро и презрение не оценившей его внимания полукровке? Или просто полюбоваться на двух полуголых мужиков? Благо — есть официальный повод. Мужья будут не в обиде…

Еще вслух засмейся, Тенмар!

Баро — ненамного старше Анри, крепок, силен, поджар. Справиться-то с ним можно, но вот с идеей «не лишить табор вождя» как бы не пришлось расстаться.

Дамское полукольцо расступилось, пропуская Эсту. И вновь сомкнулось за ее спиной. Если умрет Анри — значит, отступница виновна и должна покинуть табор. А в случае смерти баро ее просто изгонят. Что уже произошло, и далеко не сегодня.

— Перед лицом древних богов, я, Анри из рода Тенмаров, называю тебя, Звезда из табора Рамиро, своей сестрой. И объявляю, что готов драться за тебя, как требуют обычаи наших предков.

В древних богов банджарон он верит не больше, чем в кровожадную Виргу, но какая разница, во имя кого отспорить жизнь Эсты? Хоть Темного со всеми змеями!

Первые движения вечного, как мир, воинского танца — лишь разведка. Чьи когти и клыки острее, лапы мощнее, а хватка — безжалостнее.

Вечного, как мир. Старше самых древних людей и богов. Ибо придумали его не они.

Ты силен и ловок… нет, не враг — противник. Более чем достойный. Даже если сражаешься за то, чего Анри никогда не понять. И ты тоже не хочешь убивать. Значит — и не будешь.

Кор не простит своего отсутствия здесь и сейчас. И украденного боя. Ни баро, ни прочим банджарон, ни Анри, ни себе. Многие на его месте поступили бы так же. А Анри не простил бы себе гибели Конрада — в неравном поединке.

Вечный, как мир, танец. Камень-кинжал-бумага, птица-змея-кошка.

Ты так и не придумал другого плана, Тенмар. Значит — используй первоначальный.

Солнце садится.

И сейчас ты проиграешь, баро. Так, что никто не придерется и ни в чём не упрекнет. Кроме самых уж оголтелых, но с ними ты потом справишься сам.

И откуда бы ни пришло сейчас это знание — оно поможет.