Викинги

Глава 8. О том, как Орм жил среди монахов святого Финниана, и о том, как великое чудо произошло в Йелинге.

Пока Орм и его люди отдыхали с монахами святого Финниана, они тщательно обдумывали маршрут, кото­рый им следует избрать, как только рабы восстановят свои силы, чтобы быть способными продолжить путе­шествие. Все хотели попасть домой, и Орм не меньше, чем все остальные. Не было и большой опасности наткнуться на пиратов в это время года, когда в море было мало кораблей. Но путь, вероятно, будет слож­ным из-за зимней погоды, результатом которой, в свою очередь, могла стать гибель рабов. Следователь­но, думали они, было бы самым разумным продать их как можно быстрее. Для этого они могли или поплыть вниз к Лимерику, где отец Орма был хорошо известен, или вверх к Корку, где Олоф Драгоценный Камень уже давно является самым крупным дельцом в облас­ти работорговли. Они спросили монахов, какой план по их мнению лучший.

Когда монахи поняли, что хотят знать их гости, они стали оживленно разговаривать между собой и, оче­видно, были в затруднении. После этого один из них сказал:

— Ясно, что вы приехали издалека, и не знаете, как сейчас обстоят дела в Ирландии. Вам будет нелег­ко торговать в Лимерике, да и в Корке тоже. Потому что сейчас в Ирландии имеет власть Брайан Бору, и, хотя вы и приехали издалека, вы должны были слы­шать о нем.

Орм сказал, что часто слышал, как отец рассказы­вал о короле Брайане, который воевал против викин­гов в Лимерике.

— Он против них больше не воюет,— сказал мо­нах.— Вначале он был вождем Далкассианов, тогда викинги в Лимерике воевали с ним. После этого он стал королем Томондским и тогда он воевал против них. Со временем он стал королем всего Мунстера и лордом Лейнстерским, и тогда он штурмом взял Лимерик и убил там большинство викингов, а те, кто не был убит, сбежали. Так что сейчас он является самым великим воином и героем в Ирландии, королем Мунстерским и лордом Лейнстерским, и те чужестранцы, которые остались в прибрежных городах, платят ему дань. В настоящее время он ведет войну против Малахи, который является королем всех наших ирландс­ких королей, чтобы отнять у него его жену и его власть. Олоф Драгоценный Камень платит ему дань и вынужден посылать ему солдат, чтобы помочь ему в его войне против короля Мал ахи. Даже Зигтригг Шелковая Борода из Дублина, который является са­мым могущественным из всех чужеземных вождей в Ирландии, два раза платил ему дань.

— Это печально,— сказал Орм.— А этот король Брайан, кажется, действительно могущественный вождь, хотя возможно, что мы видели и более могу­щественных. Но даже если все, что ты сказал, правда, я не вижу, почему мы не можем продать ему своих рабов.

— Король Брайан не покупает рабов,— сказал монах,— потому что он берет все, что ему нужно у своих соседей и от людей Лохланна. Кроме того, из­вестно, что существуют три вещи, которые он любит больше всего на свете, и три вещи, которые он не любит больше всего — и эти последние не в вашу пользу. Вещи, которые он любит, таковы: высшая власть, которая у него уже есть; большие количества золота, которые у него также есть; и самые красивые женщины, а самой красивой, как всем известно, явля­ется Гормлэйт, сестра Мэлмора, короля Лэйнстрейского. Ее он еще должен завоевать. Она раньше была замужем за королем Олофом Квараном Дублинским, который прогнал ее из-за острого языка. Сейчас она замужем за Малахи, королем наших королей, который так много времени проводит в ее будуаре, что вряд ли способен снова выйти в поле. Когда Брайан победит Малахи, он завоюет Гормлэйт, потому что он всегда получает то, что хочет. А три вещи, которые он боль­ше всего не любит, таковы: язычники, люди из Лох­ланна и поэты, прославляющие других королей. Его ненависть столь же яростна, как и его жадность, и ничто не может утихомирить ни ту, ни другую. Так что, поскольку вы — язычники и лохланнцы с ног до головы, мы не советовали бы вам приближаться к нему слишком близко, потому что мы не хотим, чтобы вас убили.

Викинги внимательно выслушали все это и согла­сились с тем, что не следует торговать с королем Брайаном. Орм сказал:

— Мне кажется, что колокол Иакова был хорошим проводником, когда привел нас на ваш остров, а не в королевство короля Брайана.

— Колокол святого Финниана также помог вам,— сказал монах,— и сейчас, когда вы видите, что могут святые, даже для язычников, не будет ли для вас разумным начать верить в Бога и стать христианами?

Орм сказал, что он об этом пока не думал как следует и что он не считает, что это дело срочное.

— Это может быть более срочным, чем тебе кажет­ся,— сказал монах,— поскольку сейчас осталось всего одиннадцать лет до конца света, когда Христос поя­вится на небе и будет судить всех смертных. До того как это произойдет, всем язычникам надо бы крес­титься, и ты поступишь глупо, если окажешься в числе последних, кто сделает это. Неверующие сейчас пере­ходят к Богу в больших количествах, чем когда-либо ранее, так что через некоторое время их останется совсем немного, живущих в темноте, и определенно, что пришествие Христа не за горами, поскольку злей­ший язычник из всех, король Харальд Датский, тоже недавно крестился. Следовательно, пора и вам сделать то же самое, бросить ваших ложных богов и вступить в истинную веру.

Все уставились на него в изумлении, а некоторые разразились смехом и стали бить себя ладонями по коленям.

— Ты еще, нам скажи,— сказал Токе,— что он стал монахом, как ты, и сбрил себе волосы.

Орм сказал:

— Мы много попутешествовали по свету, пока ты находился тут со своими братьями, на этом пустынном острове. Тем не менее, у тебя для нас больше новос­тей, чем у нас для тебя. Но трудно поверить в то, что король Харальд стал христианином. Я считаю, что это просто какой-то морской бродяга вбил тебе в голову эту идею, видя, что ты доверчив и прост, и желая посмеяться над тобой.

Но монах настаивал на том, что говорит правду, а не просто пересказывает байки какого-то моряка. Потому что они услышали эту великую новость из уст своего епископа, когда он посетил их два года тому назад. И после этого семь воскресений они благодари­ли Господа от имени всех христиан, чьи дома когда-либо посещали викинги, за эту великую победу, одер­жанную Им.

Это заставило людей поверить, что монах говорит правду, хотя они, тем не менее, с трудом верили такой замечательной новости.

— Ведь он сам происходит от Одина,— говорили они.— Как же он тогда может связать себя с другим богом?

— Всю его жизнь ему очень везло,— говорили они,— и удачу ему приносил Есир. Его корабли сра­жались с христианами и возвращались домой с бога­той добычей. Что ему надо от христианского Бога?

Они качали головами и сидели ошеломленные.

— Он сейчас постарел,— сказал, Гринульф,— и может быть, он опять стал ребенком, как это раньше случилось с королем Ане Уппсальским. Потому что короли пьют более крепкое пиво, чем остальные люди, и имеют много женщин. А это все может за долгие годы сильно утомить человека, так что он уже не соображает, что делает. Но короли поступают так, как им вздумается, даже если мудрость покидает их. Ве­роятно, именно поэтому король Харальд и вступил в эту христианскую веру.

Люди кивали головами в знак согласия и вспоми­нали случаи, когда у них дома люди становились странными в старости и доставляли своим семьям много хлопот своими фантазиями. Все согласились с тем, что не стоит человеку доживать до таких лет, когда зубы выпадают и разум слабеет. Монахи сказа­ли, что их ожидают вещи похуже, чем это, потому что, когда настанет Судный День, через одиннадцать лет, их неожиданно выдернут из земли. Но они отвечали, что будут волноваться на этот счет, когда этот день наступит, и что из-за страха перед этим они не хотят переходить к Христу.

Орму было над чем поразмыслить, поскольку ему надо было решить, каким же маршрутом им следовать, так как им нельзя было направляться вглубь Ирлан­дии на рынки. Наконец, он сказал своим товарищам: — Хорошо быть вождем, когда надо делить добычу и разливать пиво, но не так хорошо, когда надо опре­делять план действий. А я не способен придумать что-либо стоящее. Несомненно, что нам сейчас надо плыть, поскольку рабы находятся в отличном состоянии бла­годаря здешнему отдыху и хорошей пище. И чем больше мы будем откладывать, тем труднее будет наше путешествие из-за плохой погоды. Наилучшим планом мне кажется — плыть к королю Харальду, поскольку у него при дворе много богатых людей, которые дадут хорошую цену за наших рабов. А если он действительно стал христианином, то у нас для него будет отличный подарок, который сразу же располо­жит его к нам. Что касается меня, то я с большей охотой поступлю к нему на службу, чем буду сидеть дома в качестве младшего сына, если, конечно, старик и Одд, мой старший брат, еще живы, чего я не знаю. А тем из вас, кто хочет податься домой, будет легко от его двора достичь Блекинге, когда мы завершим путешествие, продадим рабов и поделим деньги. Но главная проблема будет состоять в том, чтобы рабы не умерли, когда мы попадем в северные воды.

После этого он сказал монахам, что готов вступить с ними в сделку. Если они отдадут ему все козлиные шкуры, которые у них имеются, а также ту одежду, без которой они сами могут обойтись, он оставит им двоих самых слабых рабов. Потому что, если он воз­ьмет их с собой, то они непременно умрут в пути, тогда как, если они останутся на берегу и восстановят свое здоровье, то будут полезны монахам. В добавок к этому он готов отдать им некоторое количество анда­лузских серебряных монет. Монахи засмеялись, уди­вившись, что ирландцам удалось заключить столь выгодную сделку с викингами, но сказали, что больше всего им хотелось бы оставить у себя колокол Иакова. Орм, однако, отвечал, что не может оставить колокол, и сделка была заключена на первоначально предло­женных условиях, так что рабы были обеспечены неким количеством зимней одежды.

Они накоптили рыбы и козьего мяса, чтобы обес­печить себя провизией на время пути, взяв, кроме этого, некоторое количество свеклы, которую выра­щивали монахи. Монахи во всем помогали им, отно­сились к ним самым дружеским образом и не жало­вались на то, что их козье стадо так сильно поредело из-за гостей. Единственное, что их тревожило, так это то, что святой колокол должен будет остаться в руках язычников и что Орм и его люди не понимают, что для них будет лучше, и не хотят стать христи­анами. Когда пришло время прощаться, они предпри­няли последнее усилие, чтобы убедить своих уезжа­ющих друзей в том, что все сказанное относительно Христа, святого Финниана и Судного Дня — правда, а также и то, что случится с ними, если они откажут­ся перейти в истинную веру. Орм ответил, что сейчас у них нет времени на такие дела, но добавил, что он был бы плохим вождем, если бы уехал, не оставив им что-нибудь в знак благодарности за гостеприимство, которое они оказали ему и его людям. Затем, засунув руку к себе за пояс, он достал три куска золота и отдал их монахам.

Когда Токе увидел это, он засмеялся над такой Щедростью, но потом сказал, что он столь же богат, как и Орм и намеревается со временем взять в жены девушку в одном из лучших домов Листера и стать большим человеком в своем районе. Поэтому он тоже Дал монахам три золотых кусочка, а они стояли изум­ленные такой щедростью. Остальные без особого эн­тузиазма отнеслись к примеру своих лидеров, но ради своего доброго имени также отдали кое-что, все, кроме Гринульфа. Остальные стали смеяться над его ску­постью, но он улыбался своим кривым ртом и был Доволен своим поведением.

— Я — не вождь,— сказал он,— к тому же, я начинаю стареть, ни одна девушка не захочет выйти за меня замуж и создать со мной семью, да и старуха тоже не захочет. Так что моя экономия — это просто благоразумие.

Когда рабов вновь доставили на борт и приковали цепью, Орм отплыл с острова Святого Финниана и направился на восток вдоль побережья Ирландии. Дул сильный попутный ветер, и они- продвигались быстро. Все они страдали от осеннего холода, несмотря на то, что были одеты в козьи шкуры, потому что Орм и его товарищи так долго не были дома, а жили на юге и отвыкли от холодов. Тем не менее, все они были в хорошем расположении духа, поскольку родина была уже близко, и единственное, что их беспокоило, это не быть перехваченными какими-либо своими соотечес­твенниками, которые также могли быть в этих водах. Поэтому они внимательно смотрели по сторонам, так как монахи сказали, что сейчас, когда Ирландия стала закрытой для викингов из Дании, их очень много стало появляться неподалеку от берегов Англии, которая теперь считалась лучшим местом для охоты. Следова­тельно, для того, чтобы избежать столкновений с дру­гими кораблями викингов, Орм держал корабль под­альше от берега, когда они проходили Ла-Манш. Им повезло, они не встретили других кораблей, поэтому вышли в открытое море и почувствовали, что брызги от волн стали холоднее. Они плыли, пока не увидели берегов Ютландии. Все смеялись от радости, посколь­ку счастливы были вновь увидеть датские берега. Они указывали друг другу на различные приметы, кото­рые попадались им, когда они с Кроком плыли на юг много лет назад.

Они обогнули мыс Скоу и поплыли на юг, прибли­жаясь к берегу. Теперь рабам вновь приходилось грес­ти изо всех сил, сверяясь с ударами колокола святого Иакова. Орм поговорил с некоторыми рыбаками, попа­давшимися им на пути, и узнал от них, на каком расстоянии они находятся от Йелинге, где был двор короля Харальда Синезубого. После этого они почис­тили оружие и привели в порядок свою одежду, чтобы предстать перед королем в подобающем виде.

Однажды утром они подплыли к Йелинге и при­стали к причалу. С того места, где они стояли, им был виден королевский замок, окруженный стеной. Непо­далеку от пристани стояло несколько хижин, из них выходили люди и глазели на Орма и его людей, так как у них был вид чужеземцев. Затем люди Орма перенесли колокол на берег, используя ту же самую платформу и те же катки, что и в Астурии. Пока они это делали, собралась толпа удивленных зрителей, чтобы посмотреть на такое великое чудо и узнать, откуда прибыли эти чужестранцы. Орму и его людям было очень странно слышать свой родной язык от такого количества людей, после стольких лет жизни iia чужбине. Они освободили рабов от цепей и впряг­ли их в платформу, чтобы доставить колокол к коро­лю.

Неожиданно со стороны замка послышались крики и шум, и они увидели, что с вершины холма в их направлении бежит толстый человек в длинной сута­не. Он был выбрит, на груди у него был серебряный крест, а на лице — выражение ужаса. Он запыхав­шись подбежал к домам и, раскинув широко руки, закричал:

— Пиявок! Пиявок! Есть тут хоть одна добрая душа, кто даст нам пиявок? Мне немедленно нужны пиявки, свежие и сильные.

Было видно, что он — иностранец, но он хорошо говорил по-датски, хотя и никак не мог восстановить дыхание.

— Наши пиявки в замке заболели и потеряли аппетит,— продолжал он, тяжело дыша,— а только пиявки помогают ему, когда у него болят зубы. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, есть здесь у кого-нибудь пиявки?

Однако ни у кого пиявок не было, и толстый монах начал стонать в отчаянии. К этому времени он уже дошел до пристани, где стояли Орм и его люди, и тут неожиданно увидел колокол. Его глаза стали медленно выходить из орбит, и он подбежал поближе, чтобы рассмотреть его получше.

— Что это? — вскричал он.— Колокол, Священный колокол? Неужели мне это снится? Это — действи­тельно, настоящий колокол или обман Дьявола? Как он попал сюда, в эту страну темноты и злых сил? Никогда в жизни не видел я такого чудесного колокола, даже в соборе самого императора в Вормсе.

— Он называется Иаковом, в честь апостола,— сказал Орм,— а привезли мы его сюда из церкви апостола в Астурии. Мы прослышали, что король Харальд принял христианство, и подумали, что такой подарок может доставить ему удовольствие.

— Чудо, чудо! — кричал монах, плача от облегче­ния и простирая руки к небу.— Божьи ангелы повер­нулись к нам в час нужды, когда заболели наши пиявки. Но торопитесь, торопитесь! Промедление опас­но, потому что ему очень больно.

Рабы медленно потащили колокол вверх к замку, а монах беспрерывно подгонял их, чтобы они несли его быстрее. Он говорил, не переставая, как будто был не в себе, закатывал глаза, воздевал руки к небу и вы­крикивал отдельные места из Священного Писания. Орм и его товарищи поняли, что у короля болят зубы, но никак не могли сообразить, какая польза в этом случае ожидается от колокола. Но монах повторял, как им повезло, называл их посланцами Божьими и гово­рил, что сейчас все будет в порядке.

— У него осталось не так много зубов, слава Все­вышнему! — сказал он.— Но те, что остались, причи­няют нам не меньше хлопот, чем все остальные козни Дьявола во всей этой варварской стране. Потому что, несмотря на его возраст, они часто у него болят, все, кроме двух синих. А когда зубы у него начинают болеть, к нему опасно приближаться, и он беспрерыв­но кощунствует. Летом, когда у него болел коренной зуб, он чуть было не сделал мучеником брата Виллибальда, ударив его по голове тяжелым распятием, которое надо бы использовать только для снятия боли. Теперь, слава Богу, брат Виллибальд здоров, но он болел много недель. Мы вверяем свои жизни милости Божией, я и брат Виллибальд, приехав вместе с епископом Поппо в эту страну тьмы с нашим Евангелием и искусством исцеления. Но все-таки не хотелось бы становиться мучениками из-за пары старых зубов. Вырвать их нам тоже не разрешается. Он запрещает нам это под страхом смерти, поскольку говорит, что не хочет уподобляться какому-то королю Швеции, кото­рый закончил свои дни тем, что мог только пить молоко из рога. Вы видите те трудности и опасности, которым подвергаемся мы от этого короля в нашем рвении распространять веру — брат Виллибальд, мудрейший из докторов во всей Бременской епархии, и я сам, брат Маттиас, врач и регент хора.

Он остановился, чтобы передохнуть, вытирая пот со лба и подгоняя рабов. Затем он продолжал:

— Самая большая трудность, с которой мы, врачи, сталкиваемся в этой стране,— это отсутствие релик­вий, которые могли бы помогать нам в лечении, здесь нет даже ни одного зуба святого Лазаря, которые незаменимы при зубной боли, и которые можно найти в любой христианской стране. Это все потому что нам, миссионерам, приезжающим к язычникам, не разрешается брать с собой реликвии, чтобы они не попали в руки язычников и не осквернились. Нам приходится полагаться на наши молитвы, Крест и земные методы лечения, а бывает, что этого недостаточно. Так что никто из нас не может лечить при помощи духовной медицины здесь, в Дании, если у нас нет реликвий, помогающих нам, а время для этого еще не пришло. Потому что уже три епископа и бессчетное количество менее крупных священнослужителей были убиты здесь, и некоторые тела этих мучеников мы обнаружили и предали христианскому погребению, так что мы знаем, где их найти, тем не менее Святая Церковь приказала, чтобы кости епископов или мучеников не выкапыва­лись для использования в медицинских целях, пока не пройдет тридцать шесть лет со дня их смерти. И пока это время не наступит, врачам будет трудно работать в этой стране.

Он покачал головой и что-то печально забормотал про себя, но затем вроде бы вновь оживился.

— Однако,— продолжал он,— теперь, когда Бог позволил произойти такому великому чуду, мне и брату Виллибальду станет полегче. Правда, я никогда в Священном Писании не видел какого-либо специаль­ного упоминания об эффективности святого Иакова при лечении зубной боли, но в его колоколе, взятом с его священной могилы, несомненно должна быть за­ключена великая сила против всяческого зла, даже против больных зубов. Следовательно, вождь, вы точ­но являетесь посланцами Божьими мне и брату Вил­либальду и всей христианской вере в этой стране.

Орм сказал:

— О, мудрый человек, как вы можете лечить зуб­ную боль при помощи колокола? Я и мои люди были в дальних странах и видели много замечательного, но это будет самым большим чудом из всего.

— Существует два лекарства от зубной боли, о которых мы, искушенные в медицине, знаем,— отве­чал брат Маттиас,— и оба они хороши. Лично я — но уверен, что и брат Виллибальд согласен со мной в этом вопросе — считаю, что наиболее эффективным явля­ется рецепт, предложенный еще в древности святым Григорием. Вскоре вы будете иметь возможность стать свидетелем этой процедуры.

К этому времени они достигли крепостного вала с окружающей его оградой, и старый привратник отк­рыл для них большую внешнюю дверь, а другой при­вратник прогудел в горн, сообщая, что прибыли гости.

Брат Маттиас занял место во главе процессии и запел священную песню: «Вексилла регис продеунт». За ним шли Орм и Токе, а сзади них — рабы, тащившие колокол, остальные люди Орма подгоняли их.

Внутри ограды находилось много домов, которые все принадлежали членам королевского дома. Ведь король Харальд жил с большой помпезностью и еще больше любил показывать свое могущество, чем его отец. Он увеличил обеденный зал короля Горма исделал его еще более великолепным, а для его слуг ипоследователей были построены специальные помещения. Завершение строительства его кухни и пиво­варни было прославлено поэтами, а знающие люди говорили, что они даже больше, чем у Уппсальского короля. Брат Маттиас вел их к личной спальне короля, потому что сейчас, когда он постарел, король Харальд проводил там большую часть времени в окружении своих женщин и сундуков с сокровищами.

Спальня представляла собой очень величествен­ное и просторное здание, хотя сейчас людей в нем было меньше, чем раньше. Это было вызвано тем, что епископ Поппо постоянно предупреждал короля Харальда, что тот должен во всех аспектах вести жизнь христианина, и король отказался от услуг большинст­ва своих женщин, оставив только нескольких самых молодых. Те из более старших женщин, которые родили ему детей, сейчас жили где-то внутри кре­пости. Однако именно в данное утро внутри и снару­жи дома наблюдалась повышенная активность, мно­жество людей обоего пола бегало в беспокойном оживлении. Некоторые из них останавливались, чтобы посмотреть на приближающуюся процессию, спраши­вая себя, что все это может означать. Но брат Мат­тиас, прекратив петь свою песню, подобно пьяному, пробирался через толпу в комнаты короля, а Орм и Токе следовали за ним.

— Брат Виллибальд! Брат Виллибальд! — кричал он.— Есть еще бальзам в Гиллеаде! Великий король, радуйся и благодари Господа за то чудо, которое он сделал для тебя, и скоро твоя боль утихнет. Я подобен Саулу, сыну Киша, поскольку пошел искать пиявок, а вместо этого нашел святыню.

В то время как люди Орма пытались с большим трудом внести колокол в спальню короля, брат Мат­тиас начал рассказывать обо всем, что произошло.

Орм и его товарищи приветствовали короля Харальда с величайшим почтением, с любопытством разглядывая его, поскольку имя его было на слуху у всех с тех пор, как они могли что-то помнить. Им казалось странным после всех этих лет видеть его в столь болезненном и печальном состоянии.

Кровать его стояла напротив узкой стены, вблизи от двери. Она была из тяжелого дерева, высокая, полная подушек и покрывал, размеры ее были таковы, что три-четыре человека вполне могли бы разместить­ся на ней, не стесняя друг друга. Король Харальд сидел на краю, обложенный подушками, закутанный в длинный халат из меха выдры, на голове у него была желтая вязаная шерстяная шапочка. На полу около него сидели на корточках две молодые женщины, между ними стояла сковородка с горящими углями, каждая из них держала у себя на коленях по ноге короля, грея ее.

Даже самый неосведомленный человек, увидев его, инстинктивно догадался бы, что перед ним большой король, хотя признаки королевской власти отсутство­вали, а на лице у него было выражение глубокого горя. Его большие круглые глаза светились меланхоличес­ким ожиданием неизбежной агонии, когда его взгляд скользил по лицам вошедших и в конце концов оста­новился на колоколе. Казалось, что ему не слишком интересно это зрелище, он дышал прерывисто, как будто запыхавшись, поскольку боль временно отпус­тила его, и он ожидал, что она вернется и вновь начнет мучить его. Он был крепко сложен и выглядел силь­ным, с широкой грудью и мощными плечами, лицо его было большое и красное, с блестящей кожей, на кото­рой не было морщин. Волосы его были седыми, но борода густая, спадавшая ему на грудь волнами, была седеюще-желтой, хотя в середине ее пролегала узкая полоска, спускавшаяся от нижней губы, которая со­хранила свой желтый цвет полностью и в которой совсем не было седины. Лицо вокруг рта было мокрым от лекарств, которые он принимал для избавления от боли, так что оба его синих зуба, знаменитые своей длиной и цветом, блестели особенно ярко, как клыки старого кабана. Глаза его были навыкате и налились кровью, но страшное страдание светилось в них, оно же было написано на его широком лбу и в мохнатых бровях.

Епископа Поппо не было в комнате, так как он всю ночь бодрствовал у постели короля, молясь за него. Ему приходилось выслушивать страшные ругательст­ва и богохульства, когда боль становилась особенно невыносимой, так что в конце концов он был вынуж­ден удалиться и немного отдохнуть. Но брат Виллибальд, который также не смыкал глаз всю ночь, экспе­риментируя вместе с братом Маттиасом над различными лекарствами, умудрился сохранить бодрость духа. Это был маленький, сморщенный человек, с большим носом и поджатыми губами, с красным шрамом у виска. Он энергично кивал головой, когда слушал рассказ брата Маттиаса о том, что произошло, и схва­тился за голову, когда увидел, как колокол показался в дверном проеме.

— Это — великое чудо! — закричал он пронзи­тельно.— Как вороны небесные помогли пророку Илие с пищей, когда он один был в пустыне, так и эти путешественники пришли к нам с помощью, посланной с небес. Все наши земные лекарства могут только ослабить боль на несколько минут, поскольку, как только нетерпение нашего господина заставляет его открыть рот, боль сразу же возвращается. Так было всю ночь. Но теперь мы обязательно его вылечим. Сначала, брат Маттиас, хорошенько обмой колокол святой водой, потом переверни его на бок и вымой внутреннюю часть, потому что там не должно быть пыли. Потом, в нужное время, я смешаю эту пыль с нужными ингредиентами.

Итак, они положили колокол на бок, и брат Мат­тиас протер внутреннюю часть тряпкой, смоченной в святой воде, которую он затем выжал в кувшин. В колоколе было много старой пыли, так что вода, кото­рую он выжал из тряпки, была совсем черная, что очень обрадовало брата Виллибальда. Потом брат Виллибальд принялся смешивать лекарство, которое он держал в большом кожаном мешке, при этом пояс­няя тем, кому это было интересно, что он намерен делать.

— Старый рецепт святого Григория наиболее эф­фективен в случаях, подобных этому,— сказал он.— Формула простая, и в приготовлении нет никаких секретов. Сок терновых ягод, кабанья желчь, селитра, бычья кровь, немного хрена и несколько капель мож­жевеловой воды. Все это смешивается с равным коли­чеством святой воды, в которой была обмыта релик­вия. Смесь надо держать во рту, пока не будут про­петы три стиха из Псалмов, вся процедура повторя­ется трижды. Это — самое верное лекарство от зубной боли, которое мы, знающие искусство исцеления, име­ем. Оно всегда помогает, при условии, что священная реликвия достаточно сильна. Врачи старого императо­ра Отто считали, что кровь лягушки сильнее бычьей крови, но сейчас уже мало кто придерживается такого же мнения. Да это и хорошо, потому что лягушачью кровь трудно достать зимой.

Он достал из мешка две небольшие металлические бутылочки, открыл их, понюхал, покачал головой и послал слугу на кухню за свежей желчью и свежей бычьей кровью.

— В таком случае, как этот, подходит только все самое лучшее,— сказал он,— и когда реликвия столь мощная, как та, что мы сейчас имеем, надо быть очень тщательным в выборе остальных составных частей.

Все это заняло несколько минут, и казалось, что боль уже не так сильно мучила короля Харальда. Он обратил взгляд на Орма и Токе, очевидно удивленный видом чужестранцев, облаченных в иностранные до­спехи, поскольку они все еще носили красные плащи и расписанные щиты Аль-Мансура, а шлемы их имели аносники и опускались низко на щеки и шею. Он кивком головы сделал им знак подойти поближе.

— Чьи вы люди? — спросил он.

— Мы — твои люди, король Харальд,— ответил Орм.— Но мы сейчас прибыли из Андалузии, где служили Аль-Мансуру, великому господину Кордов-скому, до тех пор, пока кровь не разделила его и нас. Нашим предводителем был Крок из Листера, когда мы впервые отправились в путь на трех кораблях. Но он был убит, и вместе с ним и многие другие. Меня зовут Орм, сын Тосте, я из Мунда в Скании. Я — предводитель тех, кто остался. Мы приехали к тебе с этим колоколом. Мы подумали, что это будет хоро­шим подарком для тебя, о король, когда узнали, что ты принял христианство. О его способностях исце­лять зубную боль мне ничего неизвестно, но на море он был нам хорошим союзником. Этот колокол — самый большой из колоколов, висевших над могилой святого Иакова в Астурии, где было обнаружено много чудесных вещей. Мы попали туда с нашим господи­ном, Аль-Мансуром, который ценил этот колокол больше всего.

Король Харальд молча покивал головой, но одна из молодых женщин, сидевших у его ног, повернулась и, Уставясь на Орма и Токе, заговорила очень быстро по-арабски:

— Во имя Аллаха Милостивого и Всемогущего! Вы — люди Аль-Мансура?

Они оба смотрели на нее с удивлением, неожидан­но услышав этот язык при дворе короля Харальда. Она была красивая, с большими карими, широко от­крытыми глазами. Волосы у нее были черные и спус­кались от висков двумя широкими волнами. Токе никогда особенно хорошо не говорил по-арабски, но к этому времени он уже давно не общался с женщинами, поэтому поспешил ответить ей:

— Ты, несомненно, из Андалузии,— сказал он.— Я там видел женщин, похожих на тебя, хотя ни одна не была так красива.

Она одарила его быстрой улыбкой, обнажив белые зубы, но затем в печали потупилась.

— О чужеземец, говорящий на моем, языке,— сказала она тихо,— ты видишь, какая мне польза от моей красоты. Здесь сижу я, андалузка халифских кровей, а сейчас рабыня, среди язычников, с постыдно обнаженным лицом, и глажу Синезубому его дряблые ноги. В этой стране нет ничего, кроме холода, тьмы, шкур и еды, которую в Севилье и собаки не станут есть. Только в Аллахе могу искать я прибежища от той несчастной судьбы, которую моя красота подарила мне.

— Мне кажется, что ты достойна лучшего, чем та работа, которую ты сейчас выполняешь здесь,— тепло сказал Токе.— Тебе надо найти себе мужчину, кото­рый сможет предложить тебе что-нибудь лучшее, чем свои пятки.

И вновь она улыбнулась ему, подобно солнцу, хотя в ее глазах и поблескивали слезы, но в этот момент король Харальд поднялся и спросил сердито:

— Кто ты, произносящий это карканье с моей женщиной?

— Я — Токе, сын Серой Чайки из Листера,— ответил Токе,— и мой меч, а также ловкость моего языка — это все, что у меня есть. Но я не намеревался оскорблять тебя, о король, обращаясь к твоей женщи­не. Она спросила меня о колоколе, и я ответил ей. А она ответила, что такой подарок доставит тебе не меньшее удовольствие, чем то, которое она доставляет тебе, и будет не менее полезным.

Король Харальд открыл было рот, чтобы ответить, но в тот же миг лицо его почернело, и он испустил страшный рев и откинулся назад на подушки, так что две молодые женщины, сидевшие у его ног были опрокинуты на пол. Это в его больные зубы вернулась страшная боль.

В этот момент в спальне наблюдался большой пе­реполох, те, кто стоял поблизости от постели короля, отступили на шаг назад, чтобы он не пришел в ярость. Но брат Виллибальд уже к этому времени приготовил свое лекарство и смело вышел вперед с радостным выражением лица и бодрыми словами.

— Ну же, великий король,— сказал он успокаива­юще и перекрестил сначала короля, а затем чашу с лекарством, которую держал в руке. Другой рукой он взял маленькую ложку и пропел торжественно:

Король уставился на него и его чашу, сердито хмыкнул, покачал головой и застонал, а затем, в при­ступе боли, нанес ему удар и дико зарычал:

— Прочь от меня, монах! Прочь со своими молит­вами и бульоном! Эй вы, Халлбьорн, Арнкель, Грим! Поднимите топоры и убейте этого вшивого монаха!

Но эти люди часто слышали такие его слова и не обращали на них внимания, а брат Виллибальд смело обратился к нему:

— Будь терпелив, о король, сядь прямо и выпей это лекарство, в нем сила святых. Только три ложки, о король, и глотать их не надо. Пой, брат Маттиас!

Брат Маттиас, стоявший за братом Виллибальдом с большим распятием в руке, запел священный гимн:

Казалось, это успокоило короля, поскольку он тер­пеливо позволил усадить себя на кровати. Брат Вилли­бальд быстро сунул ему в рот ложку снадобья, и в ходе этого стал подпевать брату Маттиасу, а все находивши­еся в спальне смотрели на них в великом ожидании. Лицо короля стало пунцовым от крепкого настоя, но он держал рот закрытым. Потом, когда три стиха были пропеты, он послушно выплюнул его, после чего брат Виллибальд, не прекращая пения, дал ему еще ложку.

Все присутствующие впоследствии соглашались, что всего лишь после нескольких секунд по принятии второй ложки и до того, как монахи успели допеть стих, король неожиданно закрыл глаза и выпрямился. Затем он снова открыл их, выплюнул лекарство, издал глубокий вздох и закричал, чтобы дали пива. Брат Виллибальд перестал петь и обеспокоенно наклонило к нему.

— Вам лучше, Ваше Величество? Боль прошла?

— Да, прошла,— сказал король, вновь сплевы­вая.— Твое лекарство было невкусным, но, кажется, подействовало.

Брат Виллибальд радостно вскинул руки.

— Осанна! — вскричал он.— Случилось чудо! Святой Иаков Испанский ответил на наши молитвы! Благодари Господа, о король, теперь наступят луч­шие времена! Зубная боль больше никогда не омра­чит твоего настроения, и тревога покинет души твоих слуг!

Король Харальд погладил бороду и кивнул голо­вой. Он двумя руками схватил большой сосуд, кото­рый слуга принес ему и поднес его ко рту. Вначале он глотал осторожно, опасаясь, что боль может вер­нуться, но потом пил уверенно и выпил все. Он приказал наполнить сосуд вновь и предложил его Орму.

— Пей! — приказал он.— И прими нашу благодар­ность за ту помощь, которую ты оказал нам.

Орм взял сосуд и стал пить. Это было самое луч­шее пиво, которое он когда-либо пробовал, крепкое и вкусное, какое только короли могут себе позволить, и он пил его с удовольствием.

Токе смотрел на него, вздыхая, затем сказал:

— Если ты поэт, ты выпьешь,— сказал король Харальд,— но потом тебе придется сложить стихи о напитке.

Итак, сосуд вновь наполнили для Токе, он поднес его ко рту и стал пить, все дальше и дальше откидывая голову назад, и все находившиеся в королевской спальне были согласны с тем, что им редко приходилось ви­деть, чтобы так красиво выпивали сосуд с пивом. Потом он подумал немного, вытер пену с бороды и затем прочел более громко, чем когда просил:

Находившиеся в спальне хвалили стихотворение Токе, а король Харальд сказал:

— Сейчас мало осталось поэтов, а из тех, что остались, почти никто не может слагать стихов без того, чтобы по несколько часов не сидеть в раздумье. Многие приходят ко мне с одами и поэмами, и мне очень надоело смотреть, как они сидят здесь всю зиму и пьют мое пиво, ничего не сочинив кроме того, что они принесли уже готовым с собой. Я люблю тех, к кому стихи приходят легко, тех, кто может доставлять мне удовольствие каждый день, слагая стихи, когда я обе­даю. В этом отношении ты, Токе, самый лучший поэт из тех, кого я видел с тех пор, как моими гостями были Эйнар Скалаглам и Вигфус Вига-Глумссон. Вы оба отпразднуете со мной Святки, и ваши люди тоже. Вас будут поить моим лучшим пивом, вы заслужили это своим подарком.

Затем король Харальд сладко зевнул, так как очень устал после бессонной ночи. Он поплотнее завернулся в меховое покрывало, улегся поудобнее в кровати и стал отдыхать, а две девушки лежали по бокам от него. Его укрыли покрывалами из шкур, а братья Виллибальд и Маттиас перекрестили его и прочли, молитву. Потом все покинули спальню, а смотритель спальни вышел на середину двора, держа в руке меч, и громко прокричал три раза: «Король Дании спит!», чтобы не было никакого шума, который мог бы потре­вожить сон короля Харальда.