В Гренинг приехал Олоф Синица с десятью людьми, и ему был оказан теплый прием. Он пробыл там три дня, поскольку между ним и Ормом была крепкая дружба. Целью его путешествия, однако, было, как он объяснил, доехать до восточного побережья и Кивика, чтобы купить соль у торговцев с Готланда, которые часто бросают там якорь. Когда Орм услышал об этом, он решил поехать с ним с той же целью.
Дело в том, что соль теперь было трудно достать, какую бы цену ни предлагали за нее, из-за короля Свена Вилобородого Датского и той удачи, которая сопутствовала всем его начинаниям. Потому что король Свен теперь бороздил моря с такими многочисленными флотилиями, о которых раньше никто не слыхал, захватывая все корабли, которые попадались на его пути. Он совершил набег на Хедеби и разграбил его, говорили также, что он опустошил всю страну Фризов. Более того, было известно, что он решил завоевать всю Англию, и все то, что успеет. Торговля и коммерция совсем не занимали его, его интересовали только корабли и воины, дело приняло такой оборот, что за последнее время ни одного корабля с солью не пришло с запада, поскольку они боялись заходить в северные воды. Поэтому соли было не достать, кроме той, что Готландцы завозили из страны Вендов, и ее такой охотой раскупали жители побережья, что внутрь страны ее поступало очень мало или не поступало совсем.
Орм взял с собой восьмерых человек и поехал с Олофом Синицей в Кивик. Там они прождали несколько дней в надежде, что скоро может прийти корабль, там собралось много народу со всех мест, которые ждали того же. Наконец, появились два готландских корабля. Они были тяжело загружены и бросили якорь довольно далеко от гавани, потому что голод на соль стал таким сильным, что готландцы теперь торговали осторожно, чтобы не быть убитыми слишком рьяными покупателями. Их корабли были большими, с высокими носами, хорошо укомплектованными людьми, и те, кто хотел покупать, должны были подплывать к ним на маленьких лодках, с которых их запускали на корабль только по двое.
Олоф Синица и Орм наняли рыбацкую лодку и их подвезли к кораблям. На них были красные плащи и блестящие шлемы. Олоф ворчал, что лодка слишком маленькая, поскольку ему хотелось, чтобы его везли на чем-то более солидном. Когда подошла их очередь, они взобрались на корабль, на котором был штандарт вождя,и когда они это сделали, их гребцы, один Олофа, а другой — Орма, прокричали их имена, чтобы готландцы могли сразу понять, что им оказана честь принимать вождей.
— Олоф Стирссон Великолепный, вождь финнведингов, которого многие называют Олоф Синица,— прокричал один.
— Орм Тостессон Бывалый, вождь на море, которого большинство называют Рыжий Орм,— прокричал второй.
Среди готландцев послышалось перешептывание, когда они услышали эти имена, и некоторые вышли вперед, чтобы поприветствовать их, поскольку на кораблях было несколько человек, знавших Олофа в Восточной Стране, и несколько таких, которые плавали вместе с Торкелем Высоким в Англию и помнили Орма по этому походу.
На носу корабля сидел человек, недалеко от того места, куда они забрались. Неожиданно он стал громко стонать и протягивать к ним одну руку. Это был крупный человек с курчавой бородой, которая начала седеть, на лице его была широкая повязка, закрывавшая глаза, и когда он протянул свою правую руку по направлению к Олофу и Орму, они увидели, что на ней отрублена кисть.
— Посмотрите на слепого,— сказали готландцы,— он что-то хочет сказать.
— Кажется, он знает кого-то из вас,— сказал капитан корабля.— Кроме того, что вы видите, у него также нет языка, поэтому он не может говорить, и мы не знаем, кто он. Его привел на корабль один торговец с Востока, когда мы стояли на якоре и торговали с курами, в устье реки Двины. Торговец сказал нам, что тот человек хочет отправиться в Сканию. У него были деньги, чтобы заплатить за проезд, поэтому я принял его. Он понимает, что ему говорят, и после долгих расспросов я выяснил, что семья его живет в Скании. Но кроме этого я ничего не знаю, даже его имени.
— Язык, глаза и правая рука,— сказал Олоф Синица задумчиво,— несомненно, это византийцы сделали с ним это.
Слепой быстро закивал головой.
— Я — Олоф Стирссон из Финнвединга и служил в охране императора Василия в Миклагарде. Это меня ты знаешь?
: Слепой покачал головой.
— Тогда, вероятно, ты знаешь, меня,— сказал Орм,— хотя я и не пойму, кем ты можешь быть. Я — Орм, сын Тосте, сына Торгрина, который жил в Гримстаде на Мунде. Ты знаешь меня?
При этих словах слепой несколько раз возбужденно кивнул головой, и из его горла раздались звуки.
— Ты был с нами, когда мы плавали в Испанию с Кроком? Или когда плавали в Англию с Торкелем Высоким?
Но на оба этих вопроса незнакомец вновь покачал головой. Орм стоял в глубоком раздумье.
— Ты сам из Мунда? — спросил он. Человек опять кивнул и стал дрожать.
— Я давно покинул те места,— сказал Орм.— Но если ты меня знаешь, возможно, мы были соседями там. Ты много лет был за границей?
Слепой медленно кивнул и глубоко вздохнул. Он поднял руку, которую ему оставили, широко расставил пальцы, затем опять сжал кулак. Он проделал это пять раз, а затем поднял четыре пальца.
— Беседа протекает лучше, чем кто-либо мог бы вообразить,— сказал Олоф Синица.— Этим, как я понимаю, он хочет сказать, что пробыл за границей Двадцать девять лет.
Слепой кивнул.
— Двадцать девять лет,— задумчиво сказал Орм.— Это означает, что когда ты уехал, мне было тринадцать. Я должен помнить, если кто-то уехал из наших мест на Восток в те годы.
Слепой поднялся на ноги и встал прямо перед Омом. Его губы шевелились, и он делал жест рукой, Как будто просил Орма поскорее вспомнить, кто он.
Неожиданно Орм сказал изменившимся голосом:
— Ты мой брат Аре?
На лице слепого появилась улыбка. Он медленно кивнул головой, потом он закачался, упал на скамью и сидел там, весь дрожа.
Все на корабле были изумлены такой встречей и подумали, что увидели такое, что стоит рассказать другим. Орм стоял и задумчиво смотрел на слепого.
— Я бы солгал, если бы сказал, что узнал тебя,— сказал он,— потому что давно не видел тебя, и за это время ты жестоко изменился. Но сейчас ты поедешь со мной домой, и там ты увидишь кое-кого, кто сразу тебя признает, если ты — тот, за кого себя выдаешь. Наша мать-старушка еще жива и часто говорит о тебе. Несомненно, сам Бог направлял твои шаги, так что ты, несмотря на слепоту, нашел дорогу домой, ко мне и к ней.
Затем Орм и Олоф стали торговаться с готландцами за соль. Они были удивлены той низостью, которую выказывали готландцы, как только дело касалось торговли. Многие члены команды имели свою долю в корабле и в грузе, и они показали себя переменчивыми пташками, веселыми и дружелюбными, когда обсуждались другие вопросы, но острыми, как бритва, когда дело дошло до торговли.
— Мы никого не заставляем насильно,— сказали они,— ни в том, что касается соли, ни в остальном, но тот, кто приходит к нам покупать, должен или заплатить нашу цену, или уйти ни с чем. Мы богаче других и хотим стать еще богаче, потому что мы, готландцы, умнее других народов. Мы не грабим и не убиваем как большинство других, но увеличиваем свое богатство честной торговлей, и мы лучше вас знаем, сколько стоит соль именно сейчас. Честь и слава доброму королю Свену, позволившему нам поднять цены!
— Я не стал бы считать умным человека, который хвалит короля Свена,— горько сказал Орм.— Я думаю, что легче добиться справедливости от пиратов и убийц, чем от таких людей, как вы.
— Люди часто так о нас говорят,— сказали ирландцы,— но они несправедливы к нам. Посмотри на своего несчастного брата, которого ты нашел на нашем корабле. У него было серебро в поясе, и немало. Но никто из нас ничего у него не взял, кроме того, что мы с самого начала потребовали за проезд и питание Другие взяли бы его пояс, и сбросили его в море, но мы — честные люди, хотя многие думают по-другому. Но если бы у него было золото, он был бы в меньшей безопасности, потому что никто не может устоять перед соблазном золота.
— Я начинаю хотеть снова выйти в море,— сказал Орм,— хотя бы только ради того, чтобы встретить такой корабль, как ваш.
Готландцы засмеялись:
— Многие этого хотят,— сказали они,— но те, кто пытается, возвращаются домой с тяжелыми ранами, если возвращаются. Ты должен знать, что мы — сильные бойцы и не боимся показать нашу силу, когда в этом возникает необходимость. Стирбьорна мы боялись, но никого больше. Но хватит болтать. Говорите, будете покупать или нет. Ведь многие ждут очереди.
Олоф Синица купил свои мешки и добавил к деньгам несколько слов. Но когда Орм подсчитал, сколько он должен заплатить, он начал громко ворчать. Его брат дотронулся до него рукой, открыл кулак и показал небольшую кучку серебряных монет, которые он аккуратно положил в ладонь Орма.
|— Вот видишь! — сказали готландцы.— Мы говорили правду. У него много серебра. Теперь ты можешь не сомневаться, что он — твой брат.
Орм с сомнением посмотрел на серебро. Потом сказал:
— От тебя, Аре, я приму эти деньги, но ты не должен думать, что я жадный или бедный. У меня хватит денег на нас обоих. Но всегда унизительно платить деньги торговцам, особенно таким, как эти.
— Их больше, чем нас,— сказал Олоф,— а соль нам нужна, какая бы ни была у нее цена. Но действительно, надо быть богатым человеком, чтобы иметь дело с торговцами с Готланда.
Они холодно распрощались с торговцами, отвезли свою соль на берег и направились домой, и Орм не знал, то ли ему радоваться, то ли печалиться о том, что он везет домой брата, столь жестоко искалеченного.
В ходе своего путешествия, когда они стали лагерем на ночлег, Орм и Олоф попытались, при помощи Многочисленных вопросов, узнать от Аре, что же с ним произошло. Олоф Синица не помнил, чтобы видел его в Миклагарде, но после долгих расспросов, однако, они наконец узнали, что он был капитаном на одном из Кораблей императора. Его изувечили не в качестве наказания, но когда он попал в плен после боя. Олоф, тем не менее, оказался прав, когда предположил, что это византийцы поступили с ним так. Но больше этого им не удалось узнать, хотя они и умело ставили свои вопросы, ведь все, что мог Аре сделать в ответ, это обозначить «да» и «нет», и они видели, что его очень огорчает то, что они не могут составить правильные вопросы, чтобы спросить его, и он не может направить их мысли по правильному пути. Они поняли, что он принимал участие в каком-то странном предприятии, в котором свою роль сыграли золото и сокровища, и что он обладал какой-то информацией, которую хотел передать им. Но все их попытки узнать, что это было, оказались напрасными.
— Ничего не остается делать, как быть терпеливыми,— сказал наконец Орм.— Бесполезно мучить тебя дальнейшими расспросами, это ни к чему не приведет Когда приедем домой, попросим священника помочь нам, тогда, может быть, нам удастся найти разгадку твоей тайны. Хотя я и не знаю, как нам это удастся
Олоф Синица сказал:
— Ничего из того, что он нам может рассказать, не может быть более удивительным, чем то, что он смог найти дорогу домой через такие огромные расстояния по суше и по морю, и в таком беспомощном состоянии. Если такая удивительная вещь могла случиться, будем надеяться, что и для нас не окажется невозможным разгадать его тайну. Ясно, что я не поеду домой из Гренинга, пока не узнаю побольше обо всем этом.
Аре вздохнул, вытер пот со лба и сидел в напряжении.
Когда они увидели Гренинг, Орм поехал вперед, чтобы рассказать все Азе, потому что боялся, что радость и горечь от встречи с Аре могут оказаться непереносимыми для нее. Сначала она была в замешательстве от того, что он рассказал ей и стала горько рыдать, потом, однако, упала на колени, ударилась головой о скамью и стала благодарить Бога за то, что вернул ей сына, которого она уже давно считала погибшим.
Когда они ввели Аре в дом, она с криком подбежала обнять его, и некоторое время его не отпускала, потомстала ругать Орма за то, что тот не признал в нем своего брата. Успокоившись, она сказала, что сделает ему получше повязку для глаз. Затем, когда услышала, что он голоден, то обрадовалась и пошла собственноручно приготовить ему его любимые блюда, о которых она помнила. Несколько дней она двигалась, будто во сне, думая только об Аре и о том, как получше поухаживать за ним. Когда у него был хороший аппетит, она сидела рядом с ним, счастливая, когда однажды он положил свою руку на ее в знак благодарности, она расплакалась от радости, а когда она утомила его своей болтовней, так что он приложил к ушам руки и негромко застонал, она закрыла рот и смиренно сидела молча несколько минут, прежде чем начать снова. Все в доме были полны сочувствия к Аре и помогали ему всячески. Дети поначалу его боялись, но потом полюбили. Особенно он любил, когда его водили к реке по утрам, и он садился ловить рыбу вместе с кем-нибудь, кто помогал ему насаживать наживку и забрасывать леску. Черноволосый был его любимым спутником на рыбалке, а также Рапп, в тех случаях, когда у него было время, возможно потому что они больше всех любили ловить рыбу молча, так же как и он.
Каждому хотелось побольше узнать о постигшем его несчастье, так как они знали уже то, что удалось узнать Орму во время путешествия из Кивика. Олоф Синица отослал своих людей домой с купленной солью, оставив в Гренинге только двоих. Он сказал Йиве, что ему хотелось бы, если можно, остаться до тех пор, пока они не узнают побольше про тайну Аре, потому что он чувствует, что это может быть что-то важное. Йива была рада позволить ему остаться, потому что он ей нравился и она всегда радовалась, когда он их навещал. Кроме этого, она замечала, что его взгляд стал часто задерживаться на Людмиле, которая уже была вполне созревшей женщиной пятнадцати лет и становилась с каждым днем все красивее.
— Очень хорошо, что ты остаешься,— сказал Орм,— потому что без твоей помощи мы никогда ничего не узнаем от Аре. Ты здесь единственный, кто знает Миклагард и людей, живущих там.
Но несмотря на все их и священника усилия, а также усилия женщин, они мало что могли понять в истории Аре. Единственным несомненным новым фактом, который они узнали, было то, что с ним сделали На реке Днепр, в стране патцинаков, недалеко от большого волока через пороги. Но больше этого им ничего узнать не удалось, а Олофу Синице трудно было представить, что там делали византийцы.
И тут Орм придумал план, который мог им помочь. Аре был умелым в использовании рун, поэтому Орм Попросил Раппа сделать доску, белую и ровную, для того, чтобы Аре мог писать на ней углем своей оставшейся рукой. Аре охотно взялся за это и упорно трудился в течение долгого времени. Но левой рукой писать ему было тяжело, и в своей слепоте, он смешивал свои руны одну с другой, так что никто не мог понять, что он хочет сказать. В конце концов он рассердился, выбросил доску и уголек, и больше не стал пытаться.
Наконец Рапп и священник придумали лучший способ. Однажды, когда они сидели и скребли в затылках, размышляя над этим делом, Рапп вырубил короткий деревянный брусок, выгладил и отполировал его и вырезал на его поверхности шестнадцать рун, больших и четких, разделенных между собой глубокими выемками. Они вложили доску в руку Аре и попросили ощупать ее, и когда он понял их намерения, было видно, что у него на душе полегчало. Ведь сейчас он мог касаться к букве за буквой, чтобы обозначать слова, которые хотел сказать, а отец Виллибальд сидел рядом с ним со шкурой и ручкой и записывал слова, по мере того как Аре передавал их. Поначалу работа шла медленно и трудно, но потом Аре выучил расположение каждой буквы, и все были полны радости и ожидания, когда на шкуре стали появляться разумные предложения. Каждый вечер священник зачитывал им то, что ему удавалось записать за день. Они жадно слушали, и через три недели была записана вся история. Но первую часть ее, в которой говорилось, где спрятаны сокровища, он читал только Орму.