Викинги

Глава 9. О том, как они плыли домой, и о том, как Олоф Синица поклялся стать христианином

Они похоронили мертвых в таком месте, где их тела не побеспокоят, и плыли вверх по великой реке без приключений, имея хорошую подмогу от ветра и паруса. Олоф Синица продолжал сильно болеть: у него не было аппетита к еде, рана заживала медленно, так что даже рассматривалась возможность высадки в Киеве, чтобы люди, знающие толк в медицине, могли осмотреть его. Но он сам даже слушать об этом не хотел, торопясь поскорее вернуться домой, так же как Орм и другие. Люди проплыли мимо города без жалоб, поскольку все они теперь считали себя богатыми и не имели желания рисковать своим серебром среди чу­жестранцев.

Когда они достигли Бобровой реки, и грести стало трудно, Черноволосый тоже стал помогать им, сказав, что отныне к нему надо относиться как к взрослому. Работа была тяжела для него, но хотя руки его болели, он не отказался от работы, пока не подошла его оче­редь отдыхать. За это его похвалил даже Споф, кото­рый редко кого хвалил.

У волока они нашли множество быков, в той же деревне, где они их оставили, и поэтому не испыты­вали особых трудностей при волоке. Когда они дошли до деревни древлян, где были пчелы и медведи, они три дня отдохнули на том же месте, что и раньше, и послали человека в деревню попросить мудрых стару­шек прийти и осмотреть рану Олофа, которая сталахуже из-за тряски корабля во время волока. Они пришли охотно, осмотрели рану, вскрыли ее и капну­ли туда сока, приготовленного из раздавленных муравьев и полыни, что заставило его закричать от боли Это, сказали старухи, было хорошим признаком, чем сильнее он кричит, тем лучше лекарство. Они пома­зали рану бобровым жиром и дали ему попить горького напитка, который сильно подкрепил его.

Потом они ушли в деревню, а затем вернулись с большим количеством свежего сена и двумя молодыми женщинами. Старухи раздели Олофа, вымыли его в березовом отваре и уложили на солому, подстелив под нее медвежью шкуру, а по бокам от него положили молодых женщин, чтобы согревали. Потом они дали ему еще горького напитка и накрыли всех троих бычьей шкурой. Он сразу же заснул, и спал так две ночи и один день в великом тепле, а как только он проснулся, молодые женщины закричали, что здоровье возвра­щается к нему. Старухам хорошо заплатили за это, и молодые женщины тоже были вознаграждены, хотя они упрямо отказывались оказать ту же услугу кому-нибудь другому.

После этого Олоф Синица быстро пошел на поправ­ку. К тому времени, когда они достигли города полочан, его рана зажила и он мог есть и пить, не хуже других. Здесь вожди вновь посетили Фасте и расска­зали ему, что произошло с его писцом, но новость, как будто, не сильно опечалила его.

В этом городе они уже чувствовали себя как дома. Они оставались там три дня, пили и любили женщин, к выгоде и удовольствию всех жителей. Затем, когда уже листья начали падать, они поплыли к устью реки Двины, достигнув моря как раз тогда, когда ночью были первые заморозки.

Однажды утром, недалеко от острова Эзель, на них напали эстонские пираты на четырех небольших кораб­лях. Споф увидел, как они выплыли из тумана, и сразу же приказал гребцам стараться изо всех сил, потом, когда пираты нагнали их, по двое с каждого бока, и приготовились идти на абордаж, он ловко повернул руль и так толкнул одного из них, что все находивши­еся на его борту попадали в воду и потонули. Один из трех оставшихся сумел зацепиться за корабль Орма, но, как только он это сделал, семеро сыновей Соне прыг­нули на пиратскую лодку, без щитов и с грозными криками, и так яростно стали рубить мечами и топора­ми, что очистили корабль без посторонней помощи. Когда это увидели остальные пираты, они поняли, что напали на бешеных, и поспешно убежали.

Сыновей Соне очень хвалили за их подвиг, но не­сколько из них взошли на борт в плохом настроении, проклиная этого старика, своего отца. Один из них потерял два пальца, второму копьем порвали щеку, третьему разбили нос, и никто из них не остался невредимым. Те из них, кто был особенно сильно ранен, сказали, что во всем виноват их отец, заставив их своим пророчеством брать на себя слишком много, поскольку они подумали, что им не может быть причинено вреда. Но другие выступили против них, сказав, что старик пообещал только, что семеро вернутся живыми, но ничего не говорил о ранах и ссадинах. Похоже было на то, что назревает драка среди братьев, но Орм и Токе успокоили их мудрыми словами, и они продолжали путь без дальнейших происшествий.

Весь путь от Эзеля до устья реки дул попутный ветер, и они прошли его под парусом. Тем временем Орм отмерил серебра для каждого, кто был на борту, их жалование и их долю сокровищ. Никто не был недоволен, поскольку каждый получил больше, чем рассчитывал получить.

Однажды на заре, когда Токе стоял у руля, а остальные спали, Орм сел рядом с ним, и было видно по его лицу, что он встревожен.

— Любой был бы рад на твоем месте,— сказал Токе.— Все прошло хорошо, мы получили сокровища и скоро приедем домой.

— Мне что-то тревожно,— сказал Орм,— хотя и не знаю почему. Может, это золото вызывает беспокой­ство?

— Как может золото вызывать беспокойство? — сказал Токе.— Ты сейчас богат, как король, а короли не унывают из-за того, что слишком богаты.

— Слишком много его,— сказал Орм мрачно.— Ты и Олоф оба получите большую долю, но все равно слишком много останется мне. Я обманул команду, сказав, что в сундуках — безделушки для женщин, и моя ложь принесет мне беду.

— Ты расстраиваешься, когда еще ничего не про изошло,— сказал Токе,— никто из нас еще не знает, что в сундуках,— там, может быть, только серебро. Ты умно поступил, что так сказал, и я на твоем месте сказал бы то же самое. Ведь даже самые лучшие люди сходят с ума от близости золота.

— Перед Богом,— сказал Орм,— я клянусь, что открою один сундук, и если там золото, я разделю его между всеми. Тогда у нас останется еще три сундука, один из них будет твой с Олофом, а третий — мой Теперь, когда я сказал это, мне стало лучше.

— Делай, как знаешь,— сказал Токе.— Что касается меня, то мне больше не надо будет торговать шкурами

Орм взял один из сундучков, поставил его на па­лубу между ними, разрезал красные веревки, которые были опечатаны императорской печатью, поддел за­мок ножом и открыл его. Затем он поднял крышку и они молча уставились в сундук.

сказал Токе восхищенно, а Орм промолчал, хотя обыч­но отвечал на стихи Токе своими.

К этому времени солнце уже встало, и лучи его упали на сундук. Он был полон золота, не замутнен­ного речной водой. В большинстве это были монеты различных типов и размеров, наполнявшие сундук до краев. Но среди них попадались и многочисленные украшения — большие и маленькие кольца, цепочки, ожерелья, браслеты и тому подобное. «Как хорошие куски свинины,— подумал Токе,— в супе из гороха».

— Эти безделушки сильно понравятся нашим женам, когда вернемся,— сказал он.— Вообще-то, боюсь, что при виде этого они сойдут с ума.

— Нелегко будет разделить это,— сказал Орм.

К этому времени люди стали просыпаться. Орм сказал им, что один из сундучков с безделушками будет разделен между ними, и что его содержимое оказалось лучше, чем он ожидал.

Дележ золота продолжался весь день. Каждый получил по восемьдесят шесть монет различных раз­меров, то же самое отложили для погибших, чтобы отдать их наследникам, а Споф получил долю кормче­го в четверном размере. Украшения разделить было труднее, и иногда приходилось разбивать кольца и браслеты на куски, чтобы никто не получил меньше остальных, хотя иногда совершались сделки по обмену особо понравившихся украшений на монеты. Возни­кли один-два спора, но Орм сказал, что им придется отложить выяснение отношений до дома. Несколько человек раньше не видели золотых монет, и когда Споф сказал им, сколько серебра дают за одну золотую монету, они сидели, глупо уставившись на палубу, положив головы на руки, и не могли сосчитать, на­сколько же они стали богаты, хотя и измучили в подсчетах все свои мозги.

Когда наконец-то все разделили, многие стали увеличивать карманы своих поясов. Другие терли и полировали свое золото, чтобы блестело лучше, и было очень весело, когда они говорили о своей удаче, о том, Как они придут домой с золотом, и о том, как сильно напьются.

Они достигли устья реки и стали грести вверх по течению, пока не доплыли до земель знакомого Орму крестьянина. Там они вытащили корабль на берег, на корку свежего ночного льда, укрыли его и пошли нанимать лошадей. Некоторые ушли по домам, но остальные остались.

Споф не знал, что ему делать. Для него было бы лучше всего, сказал он Орму, остаться с этим кресть­янином, который был хорошим человеком, до весны, когда он сможет найти корабль, на котором поплывет домой, на Готланд.

— Но это будет для меня бессонная зима,— доба­вил он, мрачно покачав головой,— потому что какой же крестьянин настолько хорош, что не будет каждую ночь во сне убивать меня, а когда узнает, что у меня в поясе золото, то обязательно убьет. Кроме того, у всех людей имеется тенденция убивать готландцев без лишних вопросов, потому что они думают, что все мы богачи.

— Пойдешь со мной,— сказал Орм,— и погостишь эту зиму у меня. Ты это заслужил. Потом весной вернешься сюда и найдешь корабль, идущий домой,

Споф поблагодарил его за это предложение и ска­зал, что охотно его принимает.

Они погнали лошадей, и было непонятно, Орм или Олоф Синица сильнее спешит в Гренинг.

Они доехали до развилки дорог, одна из них вела к дому Соне. Но семеро братьев стояли и мрачно чесали в затылках. Орм спросил, в чем дело.

— Сейчас нам повезло,— ответили они,— очень повезло. Мы богаты и знаем, что не умрем, пока не доедем домой. Но как только мы вновь увидим старика, его колдовство закончится, и мы сможем умереть как все. Перед отъездом из дома мы не боялись смерти, но теперь дела обстоят по-другому, ведь у нас столько золота.

— Тогда поедете со мной,— сказал Орм,— и вместе со мной отпразднуете возвращение домой. Вы — хо­рошие люди, и, может быть, я найду вам ночлег до весны. Потом вы можете начать другие дела, если вам так хочется, и будете жить, сколько захотите.

Сыновья Соне приняли это приглашение с ра­достью и пообещали друг другу, что теперь они долго снова не увидят отца. Самое лучшее, что они могут сделать, считали они, это предпринять еще одно путешествие в Гардарике.

— Если это входит в ваши намерения, поедемте со мной,— сказал Черноволосый.— Мы с Ульфом скоро туда вернемся.

— Ты еще молод, чтобы говорить, как вождь,— сказал Орм,— подожди немного.

По мере приближения к Гренингу нетерпение Орма возрастало, и он с Олофом ехали впереди остальных. Цервое, что они увидели, это людей, ремонтировав­ших главные ворота. Потом они увидели, что церковь сгорела При этом Орма охватил такой страх, что он даже боялся приближаться к дому. Потом люди, ре­монтировавшие ворота, издали радостный крик, и из дома выбежала Йива. Он обрадовался, что она, по крайней мере, цела.

— Хорошо, что ты наконец-то приехал домой,— сказала она.— Но было бы лучше, если бы ты вернул­ся на пять дней раньше.

— В доме случилось несчастье? — спросил Орм.

— Ночью на нас напали бандиты,— сказала она,— четыре дня назад. Харальд ранен, Рапп убит и еще трое. Они забрали Людмилу, мою цепь и трех моих женщин. Отца Виллибальда ударили дубиной по голо­ве, он лежит при смерти. Мне с малышами, Оддни и Азой удалось убежать. Весь следующий день мы скры­вались в лесу. Они — смаландцы, это я знаю. Они и скот увели, но собаки побежали за ними и привели назад четырнадцать голов. Аза считает, что могло быть и хуже, и я тоже так думаю теперь, когда ты вернулся.

— Они и так достаточно плохи,— сказал Орм.— Рапп убит, Людмила похищена, священник смертель­но ранен.

— И цепь,— сказала Йива.

— О ней не горюй,— сказал Орм,— у тебя будет украшений, сколько хочешь. Хорошо, что со мной все еще так много людей, потому что это дело мы так не оставим.

— Ты говоришь правду, Орм,— сказал Олоф Си­ница.— Мы это так не оставим. Кто-нибудь знает, откуда они пришли?

— Никто ничего не знает,— сказала Йива,— Ха­ральд был ранен в самом начале боя, отполз в баню и лежал там. Только отец Виллибальд может что-то нам сказать, если оправится настолько, что сможет гово­рить. Самое странное, что они подожгли только цер­ковь, он был внутри, когда его ударили. Они украли все, что могли, и по голосам можно было судить, что это — смаландцы. Их было очень много. Своих мер­твых они унесли с собой. Рапп и его люди убили пятерых, когда дрались у ворот. Это все, что я знаю.

Люди Орма к этому времени достигли дома, и Йива смеялась от радости, увидев Черноволосого здоровым Первым делом Орм послал гонцов к соседям попросить еды, поскольку в кладовке ничего не осталось в результате налета.

После этого он осмотрел раненых. Харальд был ранен копьем в грудь и топором в плечо, но был в хорошем настроении. Он уверил их, что скоро попра­вится, и сказал, что больше всего хочет послушать о приключениях Ульфа и Черноволосого.

Аза сидела вместе со священником, заботясь о нем, как о сыне. Его голова была обвязана, и он все еще был наполовину без сознания. Когда он увидел Орма, глаза его посветлели, и он сказал слабым голосом: «Добро пожаловать домой!»,— но затем вновь потерял созна­ние. Аза сказала, что он часто бормочет что-то про себя, но никто не понимает, что он говорит.

Вид Орма сильно оживил его, а Аза сразу стала упрекать Орма, что тот не вернулся вовремя и не предотвратил несчастье. Но когда она узнала, что у него с собой сокровища Аре, она смягчилась и сочла все это простым нападением, сравнимым с теми, ко­торые имели место во времена ее молодости. А то, что Людмилу похитили, сказала она, так она об этом всегда говорила, потому что ей дали такое несчастли­вое имя. Отец Виллибальд, она уверена в этом, обя­зательно поправится, хотя он и был при смерти, потому что сейчас он уже иногда понимает, что она ему говорит, а это — хороший признак. Что ее бес­покоит больше всего — так это пустая кладовка и украденный скот.

Токе, Споф и Черноволосый, взяв людей, пошли по следам бандитов, чтобы посмотреть, куда они ведут, сыновья Соне уверили их, что по следам будет не­трудно идти, поскольку со времени нападения не было ни одного дождя. Когда они ушли, Орм тщательно расспросил выживших людей Раппа, в надежде узнать побольше о бандитах. Но они мало что могли добавить к тому, что уже сказала Йива.

Накануне нападения, сказали они, был праздник, который священник называл Днем Всех Святых. Он прочел им всем большую проповедь, а вечером они выпили в честь святых. После этого все они крепко спали до рассвета, когда на них напали бандиты. Собаки начали лаять, и почти сразу же бандиты стали атаковать ворота при помощи таранов, сделанных из стволов деревьев, и сломали их.

Первыми их встретили Рапп и Харальд, хотя и все остальные быстро к ним присоединились, они сделали все, что могли, так что большинству женщин удалось спастись вместе с детьми и убежать к реке и в лес. Но силы были очень неравными, и они не могли долго удерживать ворота. Священник, который в последнее время стал хуже слышать, проснулся не сразу, несмотря на шум, и когда он в конце концов вышел, Рапп уже был убит, и бандиты были повсюду. Он увидел, как они поджигают церковь, и при виде этого громко закричал и побежал к ней, поэтому собаки не были спущены вовремя и не смогли помочь.

Это, сказали они, все, что им известно, поскольку, увидев, как упал Рапп и другие, они поняли, что силы безнадежно неравные и отступили. Позднее, когда бандиты ушли, были спущены собаки, бандиты не осмелились приблизиться к ним. Собаки пошли по следам, и после того, как отсутствовали целый день, вернулись с частью скота.

Орм мрачно слушал все это, думая, что все было сделано неумело, но сейчас не было смысла ругать их за то, чего уже не изменишь, и он не стал упрекать их за то, что они стали спасать свои жизни после смерти Раппа и ранения Харальда.

Он не знал, о чем печалиться больше — о судьбе Людмилы или смерти Раппа. Но чем больше он думал об этом деле, тем больше становилась его злоба, и он решил, не теряя времени, рассчитаться с бандитами. Он считал, что скорее всего эти люди — из Веренда, хотя между ними и гоингами был мир, и он не помнил, чтобы у него там имелись враги.

На следующий день отец Виллибальд снова пришел в сознание, хотя и был еще очень слаб, и у него было для них важное сообщение.

К тому времени, когда он вышел из дома, сказал он, бандиты уже штурмовали ворота, и первое, что бро­силось ему в глаза, были языки пламени от горящей соломы, которую бандиты сложили против церкви и подожгли. Побежав к пламени, он кричал им, чтобы оставили в покое Божий храм.

— Затем,— продолжал он,— ко мне подошел человек с черной бородой. Он засмеялся и громко крик­нул: «Церковь Божья сгорит, потому что я отверг Бога. Это — мой третий грех. Больше мне нельзя грешить». Такие были его слова, потом он вновь засмеялся, и я узнал его. Это был Райнальд, священник, живший здесь много лет назад и потом отданный смаландцам во время Тинга. Это был он и никто другой, мы уже слышали, помнишь, что он обратился к Дьяволу. Я проклял его и побежал к огню, чтобы оттащить солому, но потом меня ударили, и больше я ничего не помню.

Все слушавшие вскричали в изумлении при этом сообщении, а отец Виллибальд кивал, закрыв глаза.

— Это — правда,— сказал он,— бывший слуга Божий поджег мою церковь.

Аза и Йива вслух разрыдались, потому что им казалось ужасным, что этот священник столь откро­венно обратился к Дьяволу.

Олоф Синица заскрежетал зубами и медленно вынул из ножен меч. Он поставил его на пол рукояткой вниз и скрестил руки на острие.

— Клянусь,— сказал он,— что не сяду за стол и не лягу в кровать, не получу никакого удовольствия пока мой меч не вонзится в тело человека по имени Райнальд, который был священником Божьим и кото­рый похитил Людмилу Ормсдоттер. И если Христос поможет мне найти ее снова, я буду его последовате­лем до конца своих дней.