Виктория вбежала в беседку. Единственное место в доме, где можно дышать. Глубоко и свободно. Мнимая свобода, но такая нужная.
Слезы душили, катились градом по щекам. Есть всего пару минут, чтоб успеть выплакаться. Очки мгновенно запотели и она сорвала их на пол. Наступила на ненавистные стекла. Будто хруст под ногами может облегчить внутреннюю боль.
Пару минут громких мучительных рыданий - это все, что есть в ее личном пространстве. Клара, ее мать, показалась на пороге дома. В этот раз и того меньше, мрачно усмехнулась девушка и поправила нервным жестом непослушные пряди темных волос.
- Вика, доченька,- мама уже мчится к ней.
- Нет, только не сейчас. Дай мне хоть пятнадцать минут покоя от вас,- кричит Виктория и отталкивает мать. Никогда она не позволяла себе такой дерзости. Всегда замолкала. Послушная и покорная. Но только не в этот день.
- Виктория, немедленно успокойся,- мама меняет тактику. Становится строже и прожигает насквозь убийственным взглядом. Так всегда из милой женщины в строгую диктаторшу. Только в этот раз и ее тон не действует.
- Вы меня достали,- глотая слезы и всхлипывая вырывается дочь,- Я давно совершеннолетняя. Оставьте меня, наконец, в покое.
- Хорошо. Но ты ведь знаешь, Феликс все равно не отпустит тебя отмечать День Рождения в клуб. Это опасно!
Мать пытается вразумить девушку последним веским аргументом в их семье. Отцом!
- Мне сегодня двадцать лет! Сколько? Просто скажи, сколько он еще будет меня контролировать?! Я устала от этой гиперопеки. У меня нет друзей, все его боятся. Ни разу не было парня! И это я даже не о сексе, мам. А хотя бы о парне, с которым в кино сходить или поцеловаться хоть раз. Он же всех отгоняет,- Викторию понесло. Все, что скопилось за годы молчания прорвалось наружу,- Сколько он еще будет мучать меня?!
Клара покачала головой.
- Ты же знаешь, родная, всю жизнь...
Тихий стук в дверь девичьей спальни остался без ответа. Феликс постучал снова, уже громче. Не услышав разрешения, он все равно вошел. Виктория лежала под одеялом и тихо всхлипывала. Мужчина напрягся и несколько глубоких морщин сделали и без того суровое лицо, еще жестче и непримиримее.
- Виктория,- тихо позвал он и подошел ближе к кровати. Нерешительно помялся и сел на край у ног дочери. Кровать протяжно пискнула и просела под тяжестью его мощного тела. Дочь казалась рядом с ним маленькой, крохотной девочкой. Он положил крупную ладонь поверх одеяла и погладил очертания ноги. Тяжело вздохнул.
Ну почему с женщинами всегда так тяжело! Почему нельзя принимать его опеку с благодарностью. Сколько сумасшедших и разных ублюдков ходит по планете. Ему то это хорошо известно. Он сам ярый представитель и тех и других.
А вот дочь, еще совсем ребенок. Несмышленная малышка, выросшая в тепличных условиях состоятельной жизни. Она никогда не видела страдания, горе и злость от других людей. Не имеет представление, что за воротами их роскошного особняка другая жизнь. Тяжелая, нищая и жестокая. Каждый второй хочет посягнуть и забрать чистое и светлое, уничтожить и втоптать в грязь невинную девочку. Ей кажется, что мир это сладкая конфета. Хочется попробовать, раскусить, проглотить весь сахар без остатка.
Но Феликс точно знает, что окружающий их мир это в первую очередь поле боя. И каждый боец в нем воюет нечестно, пользуется самыми гнусными приемами, желает растоптать противника и предать друга. И конфета, о которой мечтает дочь, лишь кусок дерьма с этого поля боя в блестящей обертке.
- Доченька,- снова тихо позвал он малышку.
Темные длинные пряди волос свисают до самого пола, скомканные и встрепанные. По цвету, совсем, как у Клары такие же шоколадные и блестящие. Дочь вообще сейчас очень похожа на его жену. И такая же наивная, как была та в ее возрасте.
- Пап, уходи. Дай мне хоть в своей комнате побыть в одиночестве.
Осипшим от рыданий голосом проговорила девочка и всхлипнула заложенным носом. Феликс потер кулаком глаза. Неужели она не понимает, что своими слезами рвет его сердце на куски.