Вильгельм Телль

На озеро манит купанья услада,

Уснувшего юношу нежит прохлада.

И звуки свирели

Он слышит сквозь сон,

Он ангельски нежной

Песней пленен.

Проснулся, веселья и радости полный,

А вкруг него плещут и пенятся волны.

И голос лукавый

В пучину влечет:

«За мной, мой любимый,

В глубь ласковых вод!»

Прощайте, луга,

Багряные зори!

Разлука нам — горе.

Ах, лето прошло!

Пора нам в долины… Увидимся снова,

Когда все очнется от сна ледяного

И голос кукушки в лесу зазвучит,

Цветы запестреют, родник зажурчит.

Прощайте, луга,

Багряные зори!

Разлука нам — горе.

Ах, лето прошло!

Гремит и грохочет лавина в горах,

Стрелок не робеет на скользких тропах:

Он дерзко шагает

Средь снега, средь льдов,

Где весен не знают,

Не знают цветов.

Внизу разостлалась туманов гряда,

И гордые тонут под ней города.

И только в минутные

Тучек разрывы

Мелькают зеленые

Рощи да нивы.

Живей, мой мальчик! Вытащи челнок!

Седой дух бурь идет. Гремит лавина.

Накрылся Митен шапкой облаков,

И холодом пахнуло из ущелий.

Гроза вот-вот над нами разразится.

Да, быть дождю, рыбак. Вон овцы жадно

Едят траву, и роет землю пес.

А рыба так и плещет, и лысуха[3]

Нет-нет нырнет. О, это перед бурей!

Смотри, чтоб скот не разбредался, Зеппи.

Я бурой Лизель слышу колокольчик.

Ну, значит, все, — она идет последней.

Приятен, право, этот перезвон.

И скот хорош!.. А что, земляк, он ваш?

Вот богача нашли!.. Хозяин стада —

Мой господин, барон фон Аттингаузен.

Ах, до чего корову лента красит!

Она горда, что стадо все ведет;

А ленту снять — она пастись не станет,

Да это вздор! Бессмысленная тварь…

Ну, как сказать! Есть у животных разум.

Мы, к сернам подбираясь, примечаем:

Везде, где им пастись ни доведется,

Одна всегда у них настороже;

Чуть подошел — уж подняла тревогу.

Так вы домой?

На пастбищах нет корму.

Счастливого пути!

И вам того же.

С гор вы не все приходите домой.

Вон человек бежит к нам что есть мочи.

Из Альцельна он; это Баумгартен.

О, ради бога, перевозчик, лодку!

Да что ж вы так торопитесь?

Беда!

Мне смерть грозит! Скорей перевезите!

В чем дело, друг?

Кто гонится за вами?

Скорей, скорей, за мною скачут следом!

Ландфохта люди мчатся по пятам,

Меня настигнут, схватят и — конец!

Чего ж за вами мчатся верховые?

Спасите! Я потом все расскажу.

Но вы в крови! Что за беда случилась?

Я коменданта крепости австрийской…

Так Вольфеншиссен гонится за вами?

Нет, он безвреден, — я его убил.

Зачем вы это сделали? О, боже!

Затем, что я свободный человек!

Я только право отстоял свое —

Жену и дом избавил от позора.

Над честью вашей надругался он?

Я преступленью не дал совершиться,

И сам господь направил мой топор.

Вы голову злодею раскроили?

О, расскажите нам, пока рыбак

От берега отвязывает лодку.

Я был в лесу, рубил дрова. Гляжу —

Моя жена бежит в смертельном страхе.

К нам в дом явился этот Вольфеншиссен.

Он приказал ей баню затопить,

И стал ее любви он домогаться.

Но, вырвавшись, она скорей ко мне!

Тут я бегом домой — и топором

По голове благословил злодея.

Вы правы. Вас никто не обвинит.

Ах, изверг! Поделом ему награда

За весь народ кантона Унтервальден!

Наместник наш послал за мной погоню…

Мне дорог миг… а мы все говорим!..

Живей, рыбак, его перевези!

Нет, поздно плыть. Надвинулась гроза.

Придется переждать.

Великий боже!

Нельзя мне ждать. Ведь промедленье — гибель…

Владеет смелым бог! Твой долг — помочь.

Стрястись беда могла б такая с каждым.

Поднялся вихрь, вздымается прибой.

Не справиться мне с бурей и волнами.

Господь воздаст вам, сжальтесь надо мною!..

Будь милосерден. Жизнь ему спаси!

Семейство у него: жена и дети!

И мне придется жизнь свою сгубить,

И у меня в дому жена и дети…

Бушуют волны, яростен прибой,

Водоворот до дна взбурлил пучину…

Он честен, смел, я рад его спасти;

Судите сами — это невозможно.

Ужель попасть во вражеские руки,

Когда так близок берег избавленья!

Как на ладони он передо мною,

Мой голос долетает до него,

А этот челн, — он словно ждал меня.

Но я молю о помощи напрасно.

Смотрите!..

…Телль, что в Бюрглене живет.

Кто он такой? О чем его он молит?

Из Альцельна он. Честь свою спасая,

Он в гневе Вольфеншиссена убил,

Что комендантом был твердыни Росберг.

За ним погоня мчится по пятам.

Он молит рыбака о переправе,

Но тот боится в эту бурю плыть.

Пред вами Телль: веслом и он владеет.

Телль подтвердит: бессмысленно дерзать!

Дерзай, когда опасность за плечами!

Мне ринуться туда, в кромешный ад?

Нет, я еще рассудка не лишился.

Будь молодцом, не думай о себе.

Спасай его, перед тобой — гонимый!

Вы мастера́ учить на берегу.

Вон озеро, вон лодка — сам попробуй!

Скорей пучина сжалится — не фохт.

Берись, гребец!

Спаси! Спаси! Спаси!

Будь он мне брат, мое дитя родное —

Иуды день и Симона сегодня[4], —

Пучина алчет жертв — я не дерзну!

Пустою речью делу не помочь.

Поторопись, ждет помощи бедняга… Ч

то ж, лодочник, возьмешься?

Ни за что!

Так с нами бог! Ты лодку мне доверь.

Попробую, коль сил моих достанет.

Ну и храбрец!

Охотника видать!

От смерти вы меня спасете, Телль!

Быть может, я спасу вас от ландфохта.

Обоих нас другой спасет в грозе —

И лучше вам отдаться воле божьей,

А не людской.

Земляк, утешь семью,

Когда меня удел земной постигнет.

Я делаю, что мне велит мой долг.

Вы рулевой на славу. Отчего же,

Где Телль посмел, вы не могли решиться?

Получше есть, и те бы отступили.

У нас в горах другого Телля нет.

Отчалили. Бог в помощь, Телль отважный!..

Смотри, как лодка пляшет по волнам.

Вот за волной пропал из глаз… А вот

Мелькнул опять… О храбрый, как он мощно

Средь бурных волн прокладывает путь!

Глядите, скачут конники ландфохта!

И впрямь они! Ну, в пору Телль помог!

Вы спрятали убийцу. Где он? Живо!

Он где-то здесь. Не скроете его!

Кого вам, рейтар?

Черт возьми, да вот он!

Не тот ли в челноке, кого вам надо?..

Скачите! Вы настигнете его.

Проклятие! Он ускользнул…

Но вы,

Кто помогал, поплатитесь за это!..

Угнать их скот! Сжечь хижину дотла!

Мои ягнята!

О, мои стада!

Вот изверги!

О, боже правосудный!..

Моя отчизна, кто тебя спасет?

Я повторяю, друг мой, Штауффахер:

Не присягайте Австрии.[5] Держитесь

Свободного имперского союза.

И вольность Швица да хранит господь!

(С чувством пожимает ему руку и хочет уйти.)

Останьтесь же. Вот-вот придет хозяйка!..

Вы гость мой в Швице, в Люцерне — я ваш.

Спасибо, друг! Но мне домой пора…

До времени сносите ж терпеливо Надменность ваших фохтов, алчность их.

Быть может, после Альбрехта другой —

Не Габсбург — избран будет император,

А с Австрией — вы Габсбургов рабы!

Ты мрачен, друг? Ты словно сам не свой.

Я день за днем, мой Вернер, наблюдаю,

Как бороздит твой лоб немая скорбь

И гложет сердце тайная забота.

Откройся мне. Как верная жена,

Я разделить твою печаль готова.

Скажи мне, что на сердце у тебя?

Благословен твой труд, все процветает,

Полны амбары, а рогатый скот

И сильные, упитанные кони

Приведены благополучно с гор

На долгое покойное зимовье…

Твой дом, смотри, — как замок, он богат;

Он выстроен из мачтового леса,

Красив и прочен, всем на загляденье.

Приветливо сверкают окна в нем;

Он пестрыми гербами изукрашен

И надписями мудрыми, — и все

Дивятся им, читая мимоходом.

Да, правда, выстроен на славу дом,

Но знай… под ним непрочно основанье.

Скажи, мой Вернер, как тебя понять?

Под этой липой я сидел недавно.

Трудами рук своих я любовался.

Вот вижу, едет со своим отрядом

Ландфохт наш Геслер. Перед этим домом

Остановился в удивленье он.

Как подобает, я тотчас покорно

Навстречу выступил тому, кто в крае

Блюдет верховный государев суд.

«Чей это дом?» — спросил коварно фохт,

А сам отлично знал. Я это понял

И отвечал: «Дом этот, ваша милость,

Принадлежит властителю страны

И вам, а мне он в пользованье дан».

«Я императора наместник в крае, —

Сказал он, — и не потерплю, чтоб тут

Дома крестьянин строил самовольно

И жил свободно, словно господин.

Уж я сумею с вами совладать».

Сказал — и прочь уехал он надменно,

А я, в тревоге, стал наедине

Обдумывать зловещие угрозы.

Мой милый муж и господин! Услышать

Не хочешь ли жены прямое слово?

Горжусь я тем, что Иберг мой отец, —

Он мудр был, многоопытен. Мы, сестры,

Бывало, ночь за прялкой коротали,

Когда к отцу старейшины народа

Сходились, чтобы грамоты читать

Властителей державных и размыслить

О благе родины в беседе мудрой.

С вниманием прислушивалась я

К речам их умным, к добрым пожеланьям

И, как завет, все сберегла в душе.

Так выслушай теперь меня, супруг.

Давно я знаю, что тебя печалит:

Ландфохт нам враг, он рад тебя сгубить.

Тебя он станет обвинять, что Швиц

Власть отвергает герцогов австрийских

И остается верен, как и встарь,

Великому имперскому союзу…

Не так ли, Вернер? Я ведь не ошиблась!

Конечно, Геслер злобится на это.

Ландфохт тебе завидует, что ты

Свободен, счастлив на своем наследье,

Какого он лишен. Сам император

И государство дали в лен тебе

Дом этот, им гордишься ты по праву,

Как князь имперский землями своими.

Нет над тобой властителя другого —

Лишь высший в целом христианском мире.

А Геслер — самый младший сын в роду,

Плащ рыцаря — вот все, чем он владеет;

И потому на честных поселян

Косится он с язвительною злобой.

Тебя давно он погубить поклялся,

Ты невредим еще, — так неужели

Ты должен ждать коварного удара?

Кто мудр — умей предвидеть.

Что ж нам делать?

Вот мой тебе совет! У нас, ты знаешь,

Давно в народе ропщут на насилье

Жестокого и жадного ландфохта.

Не сомневайся, Вернер, — у соседей,

В кантонах Унтервальдене и Ури,

Народ устал от тяжкого ярма…

Ведь Ланденберг, как Геслер в нашем Швице,

За озером бесчинствует свирепо…

Любой рыбацкий челн с той стороны

Приходит к нам с вестями о глумленьях

И о злодействах фохтов-чужеземцев.

Я полагаю, было б хорошо

Совет держать вам всем, кто честно мыслит,

Как это иго сбросить навсегда.

Убеждена, господь вас не оставит,

Он в правом деле — щит вам и оплот.

Скажи, нет в Ури друга у тебя,

Которому открыть ты мог бы душу?

Крестьян достойных много там я знаю

И видных, уважаемых дворян.

Друг другу мы взаимно доверяем.

Жена, каких ужасных мыслей вихрь

Ты подняла в груди моей спокойной!

Тайник души открыла свету дня…

И то, о чем и думать не дерзал я, —

Без колебанья высказала ты.

Но взвешен ли, как должно, твой совет?

Ты дикие раздоры, звон мечей

Зовешь на эти мирные долины…

Как! Слабое пастушеское племя

Дерзнет на бой с властителем вселенной?

Предлог им только благовидный нужен,

Чтоб ринуть на злосчастную страну

Наемников неистовые орды.

Знай, правом победителя прикрывшись,

Они, под видом справедливой кары,

Покончат с нашей вольностью старинной.

Но вы — мужи! Так действуйте секирой, —

Отважным помогает сам господь!

Жена! Неистов, грозен бич войны,

Он смерть сулит и пастуху и стаду.

Сносить нам должно то, что бог послал.

Но ратует за правду благородный.

Наш новый дом так радует тебя…

Война сожжет его до основанья.

Есть блага выше крова и двора,

И ради них я сжечь свой дом готова.

Ты веришь в человечность. Но война

Не пощадит младенца в колыбели.

Невинности защита есть на небе!

Смотри вперед, мой Вернер, не назад.

Мужи падут, за родину сражаясь,

Но, жены, вас какая ждет судьба?

Последний выбор каждому оставлен:

Прыжок с моста меня освободит!

Тот, кто обнять такого друга может,

Сразится радостно за свой очаг,

И никакой король ему не страшен!

Иду немедля в Ури, у меня

Есть верный друг там, старый Вальтер Фюрст.

Всегда мы сходных мыслей с ним держались.

Вблизи него живет фон Аттингаузен.

Хоть он и рода знатного, но верен

Народу и обычаям его.

Я с ними посоветуюсь о том,

Как родины врага нам сокрушить…

Прощай, жена! До моего прихода

Тебе одной заботиться о доме.

Паломника, что держит путь в обитель,

Монаха, что на церковь собирает,

Ты приюти и щедро одели.

Наш дом — что чаша полная… Открыто

Здесь, у большой дороги, он стоит

И каждого радушно привечает.

Теперь, мой друг, я больше вам не нужен.

Вон дом стоит. Войдите, там живет

Отец всем угнетенным Штауффахер…

Да вот и сам он!.. Подойдем к нему.

Бездельники, живее! Где известка?

Эй, шевелись! Сюда раствор и камень!

К приходу фохта пусть кипит работа!

Ну, что вы так ползете? Эх, улитки!

И это ноша? Вдвое надо класть!

Я вижу, плуты вы и лежебоки!

Глумление над нами — принуждать нас

Своей рукой себе темницу строить!

Так вы ворчать? Бессовестный народ!

Коров доить вам только да лениво

Всю жизнь таскаться по своим горам!

Ох, не могу!

Ну, ну, старик, живей!

Души в вас нет! Он чуть таскает ноги.

Зачем его на непосильный труд

Вы гоните?

Нет, это нестерпимо!

Не ваше дело! Служба так велит.

А как, смотритель, крепость назовут,

Которую мы строим?

Иго Ури.

Ярмом надежным вас пригнут к земле.

Так, Иго Ури!

Что же тут смешного?

Домишком этим нас хотят смирить?

Кротовых куч таких насыпать много

Одну поверх другой придется вам —

И то у нас гора любая выше!

Я в озеро закину молоток,

Что на проклятой послужил постройке.

Вот дожил я, глаза бы не глядели!

Да, тяжело. Пойдемте дальше, Вернер!

И это — Ури! Это — край свободы!

О, если бы вам показать подвалы

Под башнями! Кого туда посадят,

Тому не слышать крика петуха!

О, боже!

А своды в этом замке, а подпоры —

Их на века построили, видать!

Созданье рук всегда разрушат руки.

Твердыни гор — вот вольности оплот!

Бьет барабан! Прислушайтесь!

Потеха!

Как в карнавал!.. А шляпа-то зачем?

Во имя императора!

Эй!.. Тише!

Народ кантона Ури! Эту шляпу

На шест высокий в Альторфе возденут

И выставят там на виду у всех.

И вот ландфохта Геслера приказ:

Пусть шляпе та же воздается почесть,

Что самому наместнику. Пусть каждый

Под ней без шапки станет на колени, —

Да ведает покорных император.

Лишится тот именья и свободы,

Кто вздумает приказом пренебречь.

Еще одна ландфохтова затея!

Нам Геслер шляпе кланяться велит.

Да было ль что подобное на свете?

Так нам велят колени гнуть пред шляпой?

Что за игра с почтенными людьми?!

Куда ни шло — имперская корона!

А то ведь шляпа герцогов австрийских, —

В палате ленной видел я ее.

Австрийская она! Глядите в оба!

Ловушка тут, чтоб Австрии предать нас.

Кто духом смел, не стерпит поруганья!

Пойдем, с другими надо столковаться.

Я думаю, довольно с вас. Прощайте!

Куда вы, Телль? Зачем вы так спешите?

Прощайте! Мне давно пора домой.

Поговорим. На сердце тяжело.

Да что слова! От них не станет легче.

Но к подвигам пускай ведут слова.

Терпеть, молчать — весь подвиг ныне в этом.

Но должно ль то сносить, что нестерпимо?

Крутой правитель властвует недолго.

Когда внезапно забушует вихрь,

То гасятся огни, а корабли

Бегут укрыться в гавань, и бесследно

Проносится могучий дух грозы.

Пусть каждый дома, в тишине, живет.

Кто любит мир, того оставят в мире.

Вы думаете?

Да, змеи не троньте —

И не ужалит. Утомятся сами,

Увидя наших стран невозмутимость.

Мы многого добьемся сообща.

В крушенье легче выплыть одному.

Вам дела нет до бедствий всей страны?

Лишь на себя могу я положиться.

Сплотившись, даже слабые могучи.

Тот, кто силен, всего сильней один.

Что ж, родине на вас надежды нет,

Когда придет нужда в самозащите?

Телль вытащит из пропасти ягненка, —

Так разве он друзей в беде покинет?

Но вы не ждите от меня совета:

Я не умею помогать словами.

А делом захотите вы ответа,

Зовите Телля — он пойдет за вами.

Эй, что там?

Наш кровельщик сорвался вдруг с конька!

Разбился он? Бежать, спасти, помочь! —

Вот золото, спасите, если можно!..

Прочь золото, — еще не все продажно!

Отняв отца у кучи ребятишек,

Навек жену и мужа разлучив

Или беду обрушив на народ,

Все думаете золотом поправить?

Ступайте прочь! Без вас мы знали радость,

А с вами до отчаянья дошли.

Он жив?

Злосчастный замок, ты построен

С проклятьями, и ты навеки проклят!

А, Вальтер Фюрст…

Нас тут застигнуть могут.

Ни шагу! Соглядатаи кругом.

Все нет из Унтервальдена вестей?

Что мой отец? Не в силах дольше я

Здесь вынужденной праздностью томиться.

Чем провинился я, скажите, Фюрст,

Что, как убийце, надо мне скрываться?

Я негодяю палец перешиб:

Ведь по приказу фохта Ланденберга

Он на моих глазах решил угнать

У нас волов могучую упряжку.

Вы горячи. Простой слуга ландфохта,

Он только выполнял его приказ.

Вы провинились, и вам надо было,

Хоть кара и тяжка, ее стерпеть.

И наглецу простить его глумленье?

Ведь он сказал: «И без волов крестьянин,

Запрягшись в плуг, сумеет хлеб добыть!»

Нет, сердце из груди моей рвалось,

Когда волов прекрасных выпряг он.

Мыча, они рогами упирались,

Как будто чувствуя весь этот стыд.

И я, охвачен справедливым гневом,

Чтоб неповадно было, — проучил!

Мы, старики, едва смиряем сердце,

Где ж юношам обуздывать себя?

Лишь об отце тревожусь я… Опора

Ему нужна, а сын его далеко.

Фохт ненавидит старика: отец

Стоит горой за право и свободу.

Теперь они начнут его теснить,

И некому за старика вступиться…

Нет, будь что будет, я пойду к нему.

Да потерпите, Мельхталь! Подождать

Вестей из Унтервальдена вам надо…

Никак, стучат?.. Не посланный ли это

От нашего наместника? Легко

Настигнуть вас тут может Ланденберг:

Один тиран готов помочь другому.

Они пример народу подают.

Ступайте! Я вас после позову.

Несчастный! Я открыть ему не смею

Моих предчувствий смутных… Что за стук?..

Я жду беды, чуть только скрипнет дверь.

Предательство, коварство притаились

По всем углам. Подручные ландфохтов

Врываются в дома. Придется нам

Засовы и замки к дверям приделать.

Кого я вижу? Вернер Штауффахер!

Гость дорогой!.. Под кровлею моей

Почтенней вас я никого не помню.

Мой друг, добро пожаловать ко мне!

Зачем вы к нам? Что ищете здесь, в Ури?

Былое время, родину былую!

Они всегда у вас в душе… Как только

Увижу вас — на сердце легче станет.

Садитесь, Вернер! Как здоровье вашей

Супруги, рассудительной Гертруды,

Вполне достойной мудрого отца?

Паломники, что из земли немецкой

В Италию бредут дорогой горной,

Гостеприимный дом ваш восхваляют…

Скажите, в нашем крае ничего

Особенного вы не замечали,

Пред тем как мой переступить порог?

Да, здание тут странное возводят,

И вид его не радует меня.

Чуть бросишь взгляд — все сразу ясно станет!

Подобных зданий в Ури не бывало —

Темниц у вас не знали никогда.

Одна могила здесь была темницей.

И эта крепость — вольности могила!

Да, Вальтер Фюрст, скажу вам без утайки:

Я к вам пришел не с праздным любопытством;

Меня гнетут заботы… Я оставил

Гнет позади — и гнет я вижу здесь.

Страданья наши стали нестерпимы,

Но притесненьям не видать конца.

Издревле был свободен наш народ,

С насилием он свыкнуться не может.

Таких порядков край наш не знавал

С тех пор, как в нем пастух пасет стада.

Да, беспримерно их самоуправство!

И даже родовитый Аттингаузен —

Он столько видел на своем веку! —

Сам говорит, что непосильно бремя.

А в Унтервальдене тяжелый гнет

Кровавого дождался воздаянья…

Там Вольфеншиссен, в Росберге сидел он,

Хотел вкусить запретного плода:

Он дерзко Баумгартена жену

Задумал обесчестить, но хозяин

Хватил его что силы топором.

Да, божий суд был справедлив над ним!..

Всегда был скромен, сдержан Баумгартен.

Скажите, удалось ему спастись?

Ваш зять его от стражи фохта спас,

А спрятался он под моею кровлей…

Он рассказал еще ужасней случай,

Что в Сарнене произошел недавно.

Ах, ваше сердце кровью обольется!

Что ж там случилось?

Там, в селенье Мельхталь,

Неподалеку от деревни Кернс,

Живет правдивый старец Генрих Гальден.

Его советом дорожит округа.

Он всем знаком. Ну, что с ним? Говорите!

Так за проступок сына маловажный

Фохт Ланденберг велел из плуга выпрячь

У них волов прекраснейшую пару;

А юноша, слугу ударив, скрылся.

Но что старик?.. Скажите, что с ним стало?

Он Ланденбергом вызван был, и фохт

Велел ему тотчас же выдать сына.

Старик поклялся, не кривя душой,

Что ничего о беглеце не знает.

А тот послал тогда за палачами…

Ни слова, тише!

«Сын твой ускользнул,

Так я ж тебя!» — и кликнул палачей;

И старику они глаза пронзили…

О, боже милосердный!

Как — глаза?

Кто это, кто?

Глаза? Да отвечайте ж!

Несчастный!

Да, но кто же он такой?..

Так это сын? О, праведное небо!

А я был далеко!.. Так оба глаза?

Крепитесь, друг! Беду, как муж, снесите!

И за мою вину! За мой проступок!

Слепой? Он вправду слеп? Впрямь ослеплен?

Я все сказал. Иссяк источник зренья,

Он солнца не увидит никогда.

Щадите скорбь его!

Так… Никогда!

О свет очей, бесценный дар небес!..

Тобою все создания живут…

И каждое счастливое творенье,

Былинка даже, тянется за светом.

А он сидит, все чувствуя, в ночи,

Он вечной тьме отныне обречен…

Его не усладит ни зелень луга,

Ни пламя зорь вверху, на ледниках…

Смерть не страшна… но жить, не видя солнца, —

Вот где беда… Зачем вы на меня

Так смотрите? Ах, у меня два глаза,

Но не могу с отцом я поделиться

Иль дать ему хоть луч от моря света

Безбрежного, что ослепляет взор.

Не исцелить — умножить ваше горе

Придется мне… Нужда его безмерна:

Жестокий фохт все отнял у него.

Один лишь посох он ему оставил,

Чтоб, наг и слеп, под окнами скитался.

Слепому старику один лишь посох!

Все отнято, и даже солнца луч,

Хоть солнце светит бедным и богатым…

Никто теперь меня здесь не удержит!

Презренный трус — тогда я помышлял

Лишь о себе, а про тебя, отец,

Я позабыл. Ах, голову родную

Оставил я у изверга в залог!

Прочь, осторожность робкая… Отныне

Я буду жить одной лишь думой — месть!

Пойду… Никто меня здесь не удержит…

Пусть мне ландфохт вернет глаза отца!

Я отыщу его средь грозной стражи…

Мне жизнь не в жизнь, пока я не смогу

Чудовищное, жгучее страданье

В крови злодея остудить!

Постойте!

Да чем же вы опасны фохту, Мельхталь?

Он в замке Сарнен, средь отвесных скал,

Лишь посмеется над бессильным гневом.

Когда б на Пике Ужаса он жил,

Иль там, где в небе высится Юнгфрау —

Под снежною фатою Дева гор,

Я грудью путь к нему пробил бы. Двадцать

Таких, как я, и мы разрушим крепость.

Но если я останусь одинок,

А вы, дома и скот оберегая,

Под игом лютым склонитесь покорно,

Тогда в горах я кликну пастухов,

И под лазурным вольным небосводом,

Где чисты сердцем, мужественны духом,

Я расскажу о мерзком злодеянье.

Вот до чего дошло! Так ожидать ли,

Пока до крайности…

Какой еще

Бояться крайности, когда самой

Зенице ока гибель угрожает?..

Мы беззащитны?! Для чего ж тогда

Нас тетиву натягивать учили

И тяжкою секирою владеть?

Про час беды орудие защиты

Созданьям всем дано. Олень на травле

Грозит собакам мощными рогами,

Охотника свергает в бездну серна,

И даже вол, работник безответный,

Который силу страшную свою

Покорно под ярмом смиряет тяжким,

Рассвирепев, могучий точит рог

И недруга под облака кидает.

Будь три страны, — как мы втроем, — в согласье,

Мы многое свершили бы тогда.

Пусть Ури кликнет клич — ему на помощь

И Швиц и Унтервальден поспешат.

Немало в Унтервальдене родных

Есть у меня, любой из них пойдет,

Когда в другом почувствует опору…

О мудрые старейшины народа!

Вы видите, я юноша меж вами,

Мужами многоопытными. Скромно

На сходках общины пока молчу.

Пусть молод я и мало испытал,

Совета моего не презирайте.

Не жажда крови говорит во мне,

Но сила горя лютого — такая,

Что у скалы она исторгнет слезы!

И вы, отцы, и вы, главы семейств,

Достойного себе хотите сына,

Который бы седины ваши чтил

И как зеницу ока вас берег.

О, если целы дом ваш и добро

И вас не изувечили — глаза

Еще бодры, и ясны, и подвижны, —

То все же наших не чуждайтесь бед!

Ведь и над вами меч повис тирана,

И вы враги австрийского господства,

А за собой вины другой не ведал

Старик отец. Так ожидайте кары!

Решайтесь! Я последую за вами.

Послушаем, что скажут нам дворяне —

Бароны Силенен и Аттингаузен.

Их имена к нам привлекут друзей.

Чьи имена у нас в горах почтенней,

Чем ваше, Фюрст, и ваше, Штауффахер?

В такие имена народ наш верит

И доброй славою венчает их.

Вы доблестей, завещанных от предков,

Умножили богатое наследье.

Что нам дворяне? Справимся и сами!

Будь мы одни в стране, давно б сумели

Найти себе защиту без дворян.

Дворянам наши беды незнакомы;

Поток, теперь бушующий внизу,

Вздуваясь, будет подниматься выше.

И нам они в подмоге не откажут,

Когда за меч возьмется вся страна.

О, если б между Австрией и нами

Посредник сильный, справедливый был!

Но нас гнетет и судит император —

Наследственный австрийский государь.

Бог да поможет нам в самозащите!

Вербуйте в Швице, я вербую в Ури.

Но вот кого б отправить в Унтервальден?

Меня… мне это дело ближе всех.

Нет, Мельхталь, я туда вас не пущу:

За безопасность гостя я в ответе!

Все тайные тропинки, все дороги

В горах я знаю… А мои друзья

И приютят, и от врага укроют.

Пусть с богом он идет в свой Унтервальден!

Предать его там некому… Тираны

Послушных слуг себе там не находят.

А вслед за ним пусть альцельнец идет, —

Вдвоем они весь этот край поднимут.

Но как затем подать друг другу весть,

Что бдительность усыплена тиранов?

Собраться можно в Бруннене иль в Трайбе,

Где пристают с товарами суда.

Нет, так открыто действовать нельзя…

Послушайте: от озера налево,

Как ехать в Бруннен, против Митенштейна,

Есть в чаще леса светлая поляна,

Что издавна в горах зовется Рютли[6],

Там некогда был выкорчеван лес.

На этом месте сходятся границы

Туда из Швица в легком челноке.

Ночной порой пустынными тропами

Мы, между гор, сойдемся на совет.

И пусть по десяти мужей надежных,

Единодушных каждый приведет.

Там сообща все беды мы обсудим,

Что делать, с божьей помощью решим.

Да будет так, друзья. Теперь подайте

Мне ваши руки честные. Как мы,

Три мужа, тут сплотились непритворно,

Так да сплотятся крепко, воедино —

И для отпора и для обороны,

На жизнь и смерть! — и наши три страны.

На жизнь и смерть!

Слепой старик отец!

Ты не увидишь дня освобожденья,

Но ты его услышишь! Выси гор

Сигнальными огнями запылают;

Падут тиранов дерзкие твердыни,

И к хижине твоей, страны святыне,

Из городов придут и деревень,

И в тьме очей твоих забрезжит день.

Явился я… Что вам угодно, дядя?

По древнему обычаю, сперва

С работниками чашу разопьем.

Ходил я раньше с ними в лес да в поле

И взглядом их усердье поощрял

Иль в битву вел под стягом боевым;

А нынче я в дворецкие лишь годен,

И если солнце в замок не заглянет,

То мне за ним невмочь подняться в горы.

И все тесней, теснее жизни круг,

Все ближе самый тесный круг, последний,

Где жизнь замрет навек… Сейчас я тень,

Недолго ждать — останется лишь имя.

Желаю здравствовать!

И пусть у нас

Одно вино — одно и сердце будет.

Ступайте, дети… На заре вечерней

Дела родного края мы обсудим.

Я вижу, ты в дорогу снарядился.

Ты в замок Альторф снова едешь, Руденц?

И дольше медлить, право, не могу…

Но так ли это к спеху? Неужели

Так скупо юности отмерен срок,

Что не найдешь для старика минуты?

К чему? Я вам давно не нужен, дядя.

Я в этом доме как чужой живу.

И жаль, что это правда, К сожаленью,

Чужбиной стала родина тебе…

О, я тебя не узнаю, мой Ульрих!

В шелку блистаешь, горд пером павлиньим,

Австрийский плащ пурпурный на плече…[7]

И смотришь на крестьянина с презреньем —

Не мил тебе его привет радушный.

Почет ему охотно воздаю,

Но прав своих ему не уступаю.

У Габсбурга в опале вся страна…

Сердца всех честных граждан скорби полны

И возмущенья… Одного тебя

Не трогает всеобщая печаль…

Отступником тебя считают, ты

На сторону врага страны предался,

Глумишься над народною бедой.

За легкими утехами в погоне,

Благоволенья Габсбургов ты ищешь,

А лютый бич отечество терзает.

Страна угнетена… Но отчего же?

Кто вверг ее в подобную беду?

Ведь только слово стоит произнесть —

И гнета тяжкого как не бывало

И милостив к нам снова император.

О, горе тем, кто ослепил народ,

Чтоб он не видел истинного блага!

Да, все они из выгоды своей

Противятся, чтоб, три лесных кантона,

Как прочие, австрийцам присягнули.

Ведь им приятно на скамьях господских

С дворянами сидеть. А император

Как призрачная власть желанен им.

И это, Ульрих, от тебя я слышу?

Вы бросили мне вызов — дайте кончить!..

Какую вы себе избрали роль?

Иль ваша гордость позволяет вам

Старейшиной, владетельным бароном

Здесь править с пастухами наравне?

Да разве дворянину не почетней

На верность Габсбургам присягу дать

И в лагерь их блестящий перейти?

Ну что за честь быть со слугою равным,

С простолюдином заседать в суде?

Ах, узнаю соблазна голос, Ульрих!

Твой жадный слух легко он обольстил

И сердце напоил отравой сладкой!

Я не скрываю — глубоко в душе

Отозвались насмешки чужеземцев,

Мужицкой знатью обозвавших нас…

Мне тяжело, что сверстники мои

Уже на поле брани отличились,

Избрав знамена Габсбургов, а я

В досуге или в низменных заботах

Лишь по-пустому время убиваю…

Там подвиги свершаются, туда

Меня зовет блистательный мир славы,

А здесь — мои проржавели доспехи.

Ни звук задорный боевой трубы,

Ни зов герольда на турнир блестящий

В долины эти к нам не проникают.

Я слышу здесь одни пастушьи песни

Да колокольчиков унылый звон.

Как ослепил тебя мишурный блеск!..

Что ж, презирай отчизну! И стыдись

Обычаев ее, священных, древних!

Твой час придет, и ты к родным горам

Стремиться будешь с горькими слезами.

А тот простой пастушеский напев,

Которым ты пренебрегаешь гордо,

Пробудит в сердце лютую тоску,

Когда его в чужой земле услышишь.

О, как могуча к родине любовь!

Не для тебя тот мир, чужой и лживый.

При гордом императорском дворе

Жить нелегко с душой прямой, открытой! Т

ам доблести нужны совсем другие,

Не те, что ты здесь приобрел в горах…

Ступай же и продай свою свободу,

Лен получи, стань княжеским рабом,

Когда себе сам господин и князь

Ты на земле наследственной, свободной.

Но нет, останься, Ули, со своими!

Не езди в Альторф… О, не покидай

Святого дела родины своей!

Ты знаешь, я в моем роду последний, —

Мое угаснет имя, и в могилу

Положите вы мне мой щит и шлем.

Так неужели при последнем вздохе

Я думать должен, что, закрыв глаза мне,

Ты к чужеземцам явишься и там

Свободные, дарованные богом

Владения как лен австрийский примешь?

Мы Габсбургу противимся напрасно:

Ему весь мир подвластен.[8] Неужели

Одни, с упорством нашим закоснелым,

Мы цепь земель сумеем разорвать,

Которой он, могучий, окружил нас?

Его здесь рынки и суды, его

Торговые пути, — с коня под вьюком

И то на Сен-Готарде платят сбор.

Владеньями его мы, будто сетью,

Окружены, опутаны повсюду…

Защита ли империя для нас?

Вы думаете, Австрия слабей?

Бог — наш оплот, не император. Верить

Возможно ль императору, когда,

Нуждаясь в деньгах, чтоб вести войну,

Он города стал отдавать в залог,[9]

Что добровольно встали под защиту

Имперского орла?.. Нет, мудрость нам

Велит — во времена тяжелых смут

Найти себе могучего владыку.

Имперская корона переходит

По выборам, и памяти у ней

О службе верной нет. Зато услуги

Наследственному дому — сев надежный.

Так, значит, ты куда умней отцов,

Свободы самоцвет неоценимый

Добывших кровью, доблестью геройской?..

Ты в Люцерн съезди, там спроси народ,

Как их страну австрийцы угнетают!

Что ж, и у нас они овец, коров

Пересчитают, пастбища обмерят,

В лесах свободных запретят охоту

На зверя красного и на пернатых,

Заставами нам преградят мосты.

Нас разорив, поместий нахватают

И нашей кровью будут побеждать…

Нет, если кровь пролить придется нам,

То лучше за себя: поверь, свобода

Куда дешевле рабства обойдется.

Мощь Альбрехта не сломят пастухи!

Сперва узнай, какие пастухи!

Я знаю их, я вел их на врага.

Я вместе с ними дрался под Фаэнцой[10].

Пусть нам посмеют иго навязать,

Когда его нести мы не хотим!..

Будь горд сознаньем, чей ты соплеменник!

Не променяй же на ничтожный блеск

Ты неподдельный жемчуг высшей чести —

Стать во главе свободного народа!

Он за тобой, как твой соратник верный,

В час испытаний в смертный бой пойдет…

Вот чем гордись, знай: в этом благородство.

Скрепляй природой созданные узы,

Всем сердцем к родине своей прильни,

В любви к ней будь и тверд и постоянен.

Здесь мощный корень сил твоих таится,

А на чужбине будешь одинок —

Сухой тростник, что свежий ветер сломит.

Давно тебя мы дома не видали,

Один лишь день ты с нами проведи,

Сегодня лишь не езди в Альторф, Ули.

Сегодня, слышишь? Этот день — для близких!

Я слово дал… Я связан… Не могу.

Ты связан… Да, злосчастный, это верно.

Ты связан, и не словом и не клятвой,

Но узами любви… Мне все известно.

Я вижу, ты смущен, ты отвернулся!

Ты Бертою фон Брунек увлечен,

Она тебя к австрийской службе манит.

Невесту хочешь ты добыть ценой

Измены родине… Не прогадай!

Они тебя невестой приманили;

Не будь так прост, она не для тебя.

Прощайте! Будет этих наставлений!

Да погоди, безумец!.. Нет, ушел!

И я не в силах удержать, спасти…

Так Вольфеншиссен некогда отпал

От родины… Так отпадут другие.

Манят за наши горы молодежь

Чужой страны могучие соблазны…

О, злополучный час, когда чужое

Проникло в безмятежные долины,

Чтоб нравы тут невинные растлить!..

К нам новое врывается насильно,

А старое, достойное, уходит.

И времена и люди уж не те!

Зачем я здесь? Давно погребены

Все, с кем я вместе действовал и жил.

Мой век ушел в могилу. Счастлив тот,

Кто жить не будет с новым поколеньем!

Вот горная тропа. Вперед, за мной!

А вон скала с распятьем на вершине.

У цели мы. Поляна эта — Рютли.

Прислушайтесь!

Все пусто.

Ни души!

Наш Унтервальден всех опередил.

Который час?

Поблизости, в деревне,

Дал сторож криком знать, что два часа.

Вы слышите?

В лесной часовне в Швице

К молитве ранней колокол зовет.

Да, воздух чист, и звон далеко слышен.

Пусть кто-нибудь здесь разожжет костер,

Чтоб он пылал, когда друзья сойдутся.

Как хороша ночь лунная! Сегодня

Гладь озера, как зеркало, спокойна.

Им плыть нетрудно будет.

Посмотрите!

Не видите? Вон там!

Да что ж такое?..

Ах, вижу, вижу! Радуга средь ночи!

Она луной, должно быть, рождена.

Вот редкое и чудное явленье!

Не всякому дано его увидеть.

Над ней другая, только побледнее.

Вон лодка показалась вдалеке.

Плывет в ней Штауффахер с земляками.

Швиц долго ждать себя не заставляет.

Да вот из Ури никого не видно.

Им обходить далеко через горы,

Чтобы посты ландфохта обмануть.

Эй, кто там? Отвечай!

Друзья страны!

Привет! Привет!

Я видел, Штауффахер,

Того, кто уж не смог меня увидеть;

Его глазниц коснулся я рукой

И чувство жгучей мести почерпнул

В погасших солнцах старческого взгляда.

Ни слова мне о мести! Мы не мстить,

Но злу должны достойный дать отпор.

Вы были в Унтервальдене. Что там

Предпринято для общего нам дела?

Какие мысли у крестьян? Легко вам

Сетей измены удалось избегнуть?

Через вершины грозные Суренна,

По ледяным полям, бескрайным, голым,

Где раздается хриплый крик орла,

Я к пастбищу альпийскому спустился, —

Там пастухи из двух соседних общин

Пасут свои стада, перекликаясь.

Я жажду утолял тем молоком,

Что, пенясь, льется из-под ледников.

Я в хижинах пастушеских пустых

Был сам себе хозяином и гостем,

Пока людских селений не достиг…

В долинах всем уже известно стало

О новом небывалом злодеянье,

И стоило мне только постучаться,

Меня с почетом всюду принимали.

Там люд, простой и честный, возмущен

Все новыми бесчинствами ландфохтов.

Как на лугах альпийских год за годом

Растут все те же травы, как потоки

По старым руслам движутся в том крае,

Как в небе облака и даже ветры

Извечным следуют путем, так точно О

бычаи старинные от деда,

Не изменяясь, к внуку переходят, —

Там пастухи враждебны новизне,

Грозящей их привычной, ровной жизни…

Они мне руку крепко пожимали,

Со стен срывали ржавые мечи,

И в их глазах сверкал огонь отваги,

Когда я Штауффахера и Фюрста

Назвал всем дорогие имена…

Они клялись быть с вами заодно,

На смерть они клялись пойти за вами…

Так я, храним священным правом гостя,

Спешил от одного двора к другому

И наконец родимый край увидел,

Где у меня немало есть своих…

Нашел слепого старика отца.

Он на чужой соломе спал, питаясь

Тем, что дадут из милости…

О, боже!

Но я не плакал, нет! В слезах бессильных

Скорбь жгучую не стал я изливать.

Я заключил ее, как драгоценность,

В своей душе и думал лишь о деле.

Я побывал во всех ущельях гор,

Я обошел укромные долины,

И даже у подошвы ледников

Я хижины жилые находил.

И всюду, где пришлось мне побывать,

Везде встречал я ненависть к тиранам.

Ведь даже там, у крайнего предела

Живой природы, где уже земля

Перестает родить, ландфохты грабят…

Я возбудил сердца всех честных граждан

Горячей речью, жалом слов моих,

И наш теперь народ душой и телом.

В короткий срок вы многого добились.

Я сделал больше. Наших поселян

Страшат два замка: Росбергский и Сарнен.

За их стенами каменными враг

Скрывается, вредя стране оттуда.

Мне вздумалось разведку предпринять, —

И в Сарнен я проник и видел замок.

Дерзнули вы войти в пещеру тигра?

В одежде пилигрима я прошел

И Ланденберга видел за пирушкой…

Судите же, как я собой владею:

Я увидал врага — и не убил.

Отважны вы, да вам и повезло.

Теперь скажите мне, кто те друзья,

Которые явились вместе с вами?

Вы познакомьте нас, и мы откроем

Доверчиво свои сердца друг другу.

В любой из трех земель кто вас не знает?

Я Майер, житель Сарнена. Вот этот —

Племянник мой из Винкельрида, Струт.

Всё имена известные в горах.

Один из Винкельридов победил

Дракона в Вайлерском болоте;[11] сам

В той схватке он погиб.

То предок мой.

Те двое — монастырские крестьяне.

Я знаю, вы от них не отвернетесь,

Хоть это крепостные, не как мы,

Свободные на собственном наследье.

Народ хороший, преданный отчизне.

Подайте ваши руки. Счастлив тот,

Кто никому у нас не подневолен.

Но честность красит звание любое.

Вот Рединг, бывший земский старшина.

Я с ним знаком. Да, это недруг мой

По старой тяжбе об одном участке.

Мы с Редингом враги перед судом,

Но здесь друзья.

Вот сказано умно!

Идут, идут! Вы слышите рог Ури?[12]

Смотрите!.. Как! Служитель алтаря,

Священник с ними вместе? Невзирая

На тяготы пути и мрак ночной,

Он, верный пастырь, их сопровождает!

С ним Вальтер Фюрст и клирик Петерман.

Но что-то я средь них не вижу Телля.

Итак, должны мы на земле отцов,

Законном достоянье нашем, тайно

Сходиться здесь, как будто для убийства.

И в ночь, которая покров свой темный

Дает лишь преступленьям и делам,

Что солнечного света избегают,

Мы право добываем, хоть оно

И чисто и светло, как день лазурный.

Да будет так! Что мрак ночной прядет,

То радостно на солнце расцветет.

Союзники! Господь мне мысль внушил.

Здесь вместо общины мы собрались

И представляем весь народ по праву.

Приступим к совещанью по старинным

Обычаям страны, как в мирный год;

Что незаконного в собранье нашем,

Оправдывает грозный час. Бог всюду,

Где право защищают от насилья.

И под небесной твердью мы стоим.

Добро! Держать совет, как в старину.

Хоть ночь теперь — сияет наше право!

Пусть нас числом немного — сердце здесь

Всего народа, лучшие тут в сборе.

Хоть древних книг у нас нет под рукой,

Но их слова начертаны в сердцах.

Составим круг, друзья, а в середине

Как власти знак мечи мы водрузим![13]

Пусть старшина перед мечами встанет,

А по бокам — помощники его.

Здесь три народа. И кому из них

Главой совета подобает быть?

Об этом Ури пусть со Швицем спорят.

Охотно им уступит Унтервальден.

Мы уступаем. Мы пришли молить

Своих друзей могучих о поддержке.

Пусть Ури меч возьмет. В походах римских

Его знамена реют впереди.

Нет, предоставим Швицу эту честь.

Мы все горды, что род ведем оттуда.

Улажу я ваш благородный спор:

В совете — Швиц, в войне пусть правит Ури.

Возьмите!

Нет, вы старшему отдайте.

Здесь Ульрих Шмид старейший между всеми.

Шмид человек достойный. Но судьею,

Как крепостной, он в Швице быть не может.

А Рединг, бывший земский старшина, —

Найдем ли мы достойнее главу?

Да будет старшиной, главой совета!

Тот, кто согласен, руку подыми!

Священных книг для клятвы с нами нет.

Но звездами извечными клянусь:

От истины вовек не уклонюсь.

Что привело три горные народа

Сюда на берег озера угрюмый,

В глухой полночный час? Ответьте мне,

Какая цель у нового союза,

Что мы под звездным небом заключаем?

Мы тут не новый заключим союз, —

Возобновляем мы союз старинный,[14]

Он предками основан был. О братья!

Нас разделяют озеро и горы,

Раздельное у нас в лесах правленье,

Но одного мы корня, кровь одна,

И мы пришельцы из одной отчизны.

Так наши песни память сохранили,

Что мы сюда пришли издалека?

Вы древнюю нам расскажите быль,

И мы скрепим союз наш давней связью.

Средь старых пастухов живет преданье…

Когда-то жил на севере далеком

Большой народ. Голодный год настал,

И община в такой беде решила,

Чтобы из них, по жребию, десятый

Покинул отчий край… И стало так!

И шли они в унынии, в слезах —

Мужи и жены, семьями, — на полдень,

Мечом чрез земли немцев пробиваясь,

До мрачного лесистого нагорья.

Но, устали и тут не зная, дальше

До той долины дикой шли они,

Где средь лугов река змеится Мутта…

Людских следов здесь не было заметно,

Лишь хижина на берегу виднелась

Да лодочник у переправы ждал…

Но озеро сердито бушевало, —

Невольно задержаться им пришлось!

Глядят вокруг: пустынный край обилен

Прекрасным лесом, ключевой водою.

Им чудилось, они попали вдруг

В отчизну милую… И тут осели.

И выросло средь гор селенье Швиц.

Немало тягот вынесть им пришлось

На раскорчевке леса под хлеба…

Потом, когда земли хватать не стало,

То часть народа двинулась на юг —

До Черного Утеса и до края,

Где, за стеною ледяной, укрыты

Иные племена и языки.[15]

Селенье Станц построили в Кернвальде,

Селенье Альторф — у долины Ройс,

Но общность родовую не забыли.

Среди чужих племен, что с той поры

В долинах здешних мирно водворились,

Мы без труда друг друга отличаем:

В нас кровь и сердце знать себя дают.

Да, сердце в нас одно и кровь одна!

Один народ, и воля в нас едина.

Немало есть народов подъяремных,

Они завоевателям покорны;

Ведь даже в нашей стороне и то

Средь поселенцев много подневольных:

Они — рабы, и дети их — рабы.

Но мы, потомки истинные Швица,

Свободу сберегли. Князьям вовек

Не подчинялись мы. По доброй воле

Империю заступницей избрали.

Свободно встали под ее защиту.

В том грамоту нам император дал.[16]

Власть признает и тот, кто всех свободней.

Нам нужен был глава, судья верховный,

Для разрешенья всяких тяжб и споров.

И наши предки сами, добровольно,

Землей, отторгнутой у дикой чащи,

Почтили императора, главу

Всех итальянских и германских стран,

И свято обещали, как другие

Свободные Империи народы,

Поддержку в войнах. Долг свободных граждан —

Державу, свой оплот, оборонять.

Что сверх того, то верный признак рабства.

Когда нас император призывал,

Мы под его знаменами сражались;

В Италию за государем шли,

Чтоб римскою венчать его короной.

Но дома правил только сам народ,

По собственным законам и преданьям;

А император ведал смертной карой,

И для суда он графа назначал, —

Но тот жил вне страны, и призывали

Его лишь в редких случаях убийства.

И под открытым небом просто, ясно

Граф изрекал свой беспристрастный суд.

Где в этом всем хотя б намек на рабство?

Кто думает иначе — говори!

Нет, все так шло, как рассказали вы.

Доныне мы насилья не знавали.

Мы раз не подчинились государю,[17]

Когда он принял сторону попов.

Ведь монастырь Айнзидельн захотел

Отнять у нас урочище, где мы

От дедовских времен пасли стада.

Аббат представил грамоту — обманом

Земля к монастырю переходила,

Как будто нас там вовсе не бывало…

Но мы сказали твердо: «Император

Дарить не вправе земли поселян…

А коль в правах Империя откажет,

И без нее мы проживем в горах…»

Вот предков был язык! Неужто нам

Позором ига тяжкого покрыться

И от слуги чужого то сносить,

К чему не мог принудить император?..

Мы эту землю заново создали

Трудами наших рук и лес дремучий,

Служивший диким логовом медведям,

В жилище человека превратили.

Мы извели раздувшихся от яда

Драконов злых, исчадия болот;

Мы вечную тумана пелену

Над этой дикой глушью разорвали;

С пути убрали скалы и отважно

Над бездной перекинули мосты.

Наш этот край, мы им века владели.

И чтоб чужой слуга[18] явился к нам

И цепи нам осмелился ковать?

И нас позорил на родной земле?

Да разве нет защиты против гнета?

Нет, есть предел насилию тиранов!

Когда жестоко попраны права

И бремя нестерпимо, к небесам

Бестрепетно взывает угнетенный.

Там подтвержденье прав находит он,

Что, неотъемлемы и нерушимы,

Как звезды, человечеству сияют.

Вернется вновь та давняя пора,

Когда повсюду равенство царило.

Но если все испробованы средства,

Тогда разящий остается меч.

Мы блага высшие имеем право

Оборонять. За родину стоим,

Стоим за наших жен и за детей!

Стоим за наших жен и за детей!

Но прежде чем хвататься за мечи,

Не лучше ль нам с австрийцами поладить?

Одно лишь ваше слово — и тираны

Не притеснять, потворствовать вам будут…

С Империей, как вам велят, порвите,

Власть Австрии признайте над собой…

Что он сказал? Австрийцам присягнуть!

Не слушайте его!

Предатель он,

Отчизне нашей враг!

Друзья, спокойно!

Какой позор — австрийцам присягнуть!

Позволить силой взять, чего добром

Отдать им не хотели!

О, тогда

Рабы мы все — и рабство заслужили!

Пусть будет прав швейцарца тот лишен,

Кто Австрии поддаться нам предложит!

Я твердо, старшина, стою на том,

Чтоб это первым стало здесь законом.

Да, кто предаться Австрии предложит,

Пускай лишится почестей и прав,

И пусть никто не даст ему приюта.

Принять такой закон!

Да будет так!

Свободны вы, приняв такой закон.

И Австрия насильем не добьется

Того, что мы добром ей не отдали…

Приступим к делу, далее!

Друзья!

А до конца ль изведан мирный путь?

Быть может, Альбрехт Габсбург и не знает,

Что́ здесь его наместники творят?

Испробуем последнее: к монарху

Мы с жалобой еще раз обратимся.

Откажет — что ж, возьмемся за мечи!

Страшит насилье даже в правом деле.

Поможет бог, где люди не помогут.

Теперь пора и вам заговорить.

Я в Райнфельд ездил, к Альбрехта двору,

На тяжкий гнет пожаловаться фохтов

И вольностей старинных подтвержденье

От государя нового принять.

Послы от многих городов там были,

Из Швабии да из земель прирейнских,

И все они уже достали льготы

И возвращались весело домой.

Но ваш посол к советникам был вызван.

И те ему сказали в утешенье:

«Вы поезжайте, император занят,

В другое время вспомнит он о вас».

Я проходил в унынии по залам,

Вдруг вижу — герцог Иоганн в сторонке

Стоит и слезы льет, а рядом с ним

Два рыцаря: фон Тегерфельд и Варт.

И, подозвав меня, они сказали:

«Надейтесь только на себя! А правды

От Альбрехта вам нечего и ждать.

Не он ли у племянника родного

Наследье материнское похитил?

Наш герцог совершеннолетен, может

И сам своей страною управлять.

Но не венец — венок ему дал Альбрехт:

«Пусть это будет юности убором…»

Слыхали? Справедливости не ждите

От Габсбурга! Надейтесь на себя!

Нет выбора у нас! Но как, друзья,

Разумно цели радостной достигнуть?

Цель наша — свергнуть ненавистный гнет

И отстоять старинные права,

Завещанные предками. Но мы

Не гонимся разнузданно за новым.

Вы кесарево кесарю отдайте,

И пусть вассал несет свой долг, как прежде.

От Австрии свой лен я получил.

И продолжайте долг блюсти пред нею.

Я Рапперсвейлям подати плачу.

Платите им, как вы всегда платили.

Я цюрихской обители дал клятву.

Церковное вы церкви отдавайте.

Империя дала мне в лен мой двор.

Что быть должно, да будет, но не свыше!

Мы фохтов из страны должны прогнать

С их слугами и крепости разрушить, —

Без крови, если можно. Император

Пусть видит: нас заставила нужда

Нарушить нами данную присягу.

И если мы в узде себя удержим,

Он гнев смирит, как мудрый государь.

Народ себя заставит уважать,

Коль, взявши меч, умеренность проявит.

Но как, ответьте, к делу приступить?

Ведь у врага оружие в руках.

И он, конечно, не уйдет без боя.

Уйдет, когда перед собою вдруг

Увидит он народ вооруженный.

Сказать легко, да сделать мудрено.

Два крепких замка высятся в стране,

И нам они — смертельная угроза,

Когда войска австрийцев подойдут.

Так Росберг взять и Сарнен мы должны

До той поры, как весь народ восстанет.

Спешите, чтоб врагу не донесли —

Участников немало в нашей тайне.

Предателей в народе нашем нет.

Случается, благое рвенье губит.

Отсрочка тем нехороша, что фохт

Успеет крепость в Альторфе достроить.

Вы о себе лишь помните.

Неправда.

Неправдою нас Ури попрекает?

Во имя клятвы, тише!

Замолчать

Придется нам, коль Швиц — горой за Ури.

Я осудить пред общиной вас должен —

Горячностью вы вносите разлад!

Не за одно ли дело мы стоим?

Нам отложить до рождества бы надо,

Когда велит обычай поселянам

Подарки фохту в замок приносить.

Туда могло бы человек двенадцать

Проникнуть, не внушая подозрений,

Отточенные взяв с собой клинки,

Их надо тайно в посохи заделать —

С оружием не пропускают в крепость.

Вблизи, под лесом, спрячется отряд,

И только поселяне завладеют

Воротами — рог затрубит призывный!..

Тут вся засада кинется на помощь,

И после легкой схватки — замок наш.

А в крепость Росберг я готов проникнуть.

Я там одной служанке приглянулся —

Нетрудно мне уговорить ее,

Чтоб лестницу она в окно спустила.

А как взберусь — за мной друзья ворвутся!

Так все за то, что надо отложить?

Двенадцать против, двадцать за отсрочку!

Так если в день условленный падут

Два замка, то сигнальные огни

Зажгутся на вершинах гор. Тогда

Народное сзывайте ополченье.

И фохты, увидав, что не шутя

Швейцарцы за оружие взялись,

Страну покинут без кровопролитья.

Мы им дадим надежную охрану.

Но с Геслером нам совладать труднее.

Всегда он стражей сильной окружен

И не отступит без кровопролитья.

В изгнанье даже страшен он стране.

Щадить его, я думаю, опасно.

Где гибель ждет, туда меня пошлите.

Я жизнь свою, спасенную мне Теллем,

За край родной бестрепетно отдам.

Честь защитив, я сердце успокоил.

Нас время умудрит. Друзья, терпенье!

Всего сейчас предусмотреть нельзя.

Меж тем как мы ночной совет держали,

Вот утро на вершинах гор зажгло

Багряные сигнальные огни…

Расстанемся до наступленья дня.

Забрезжит день внизу еще не скоро.

При свете, что привет нам раньше шлет,

Чем племенам, которые под нами

Живут в чаду и шуме городов,

Скрепим мы клятвой новый наш союз:

«Да будем мы народом граждан-братьев,

В грозе, в беде единым, нераздельным!»

«Да будем мы свободными, как предки,

И смерть пусть каждый рабству предпочтет!»

«На бога да возложим упованье

Без страха пред могуществом людей!»

Ну а теперь ступай без шуму каждый

Своей дорогой к близким и родным.

Пастух, смотри за стадом на зимовке

И сотоварищей вербуй в союз!

До срока всё сносите терпеливо.

Пускай тиранов множится вина:

Настанет день, и с ними мы сведем

И личный свой, и общий счет — народный.

Законный гнев свой каждый обуздай

И береги для всенародной мести;

Она наш долг, его не умаляй

Деяньями в защиту личной чести.

Метки горца стрелы,

Верен лук тугой,

Вот идет он смело

По тропе крутой.

В синие просторы

Дерзко он пришел,

Где орлы да горы,

Где он сам — орел!

Пролетит ли птица,

Зверь ли пробежит —

Вмиг стрела помчится,

Молнией сразит.

Поправь, отец! Порвалась тетива.

Ну нет, стрелок поправить должен сам.

Как рано дети учатся стрелять.

Кто сызмала начнет, тот мастер будет.

Дай бог не знать такого мастерства!

Все надо знать им. Тот, кто хочет в жизни

Пробиться, должен быть вооружен

И для защиты и для нападенья.

Прощай семья, покой…

Покой мне чужд.

Я не рожден быть пастухом. Я должен

За целью ускользающею гнаться;

И лишь тогда жизнь для меня отрада,

Когда в борьбе проходит каждый день.

А я одна, с детьми оставшись дома,

Тебя в тоскливом страхе поджидаю!

И с ужасом я слушаю рассказы

О ваших дерзких подвигах в горах.

А при разлуке замирает сердце —

Боюсь, тебя я больше не увижу.

Мне чудится, меж диких вечных льдов

Ты, оступившись, падаешь с утеса.

Иль вижу я, ты серну сшиб — и в пропасть

Она тебя с собою увлекает.

Иль вдруг тебя засыпало лавиной,

Вдруг под тобой коварный треснул лед…

И ты летишь в ужасную могилу,

Чтоб заживо быть в ней похороненным.

Ах, сотни раз меняя облик свой,

Смерть мчится за охотником в горах!

Какой злосчастный промысел — он вас

На край бездонной пропасти приводит!

Кто ловок, осмотрителен, силен,

На бога уповает, тот легко

Беду любую побороть сумеет.

Природным горцам горы не страшны.

Ну, я на годы починил ворота.

Коль есть топор, мне плотник ни к чему.

Куда опять собрался?

В Альторф, к тестю.

Во что-нибудь опасное ввязаться?

С чего взяла ты это?

Твердо знаю:

Есть заговор какой-то против фохтов…

На Рютли был совет. Ты заодно.

Я не был там… Но если кликнет клич

Моя страна, я ей не изменю.

Тебе укажут место поопасней, —

Что потрудней, достанется тебе.

По силам долг на каждого возложат.

Недавно унтервальденца в грозу

Ты от погони спас… Вы уцелели,

Должно быть, чудом… Как ты не подумал

О детях и жене?

О вас я думал —

Вот почему я детям спас отца!

По разъяренным плыть волнам! Ты бога

Таким поступком дерзким искушал!

Раздумывая, много не свершишь.

Ты выручить всегда готов другого,

А попадешь в беду, так не помогут.

Бог даст, и сами справимся с бедой!

Зачем ты самострел берешь? Оставь!

Я как без рук, когда он не при мне.

Отец, куда ты?

К дедушке, сынок…

Ты не пойдешь со мной?

Пойду, конечно!

Сейчас там Геслер. В Альторф не ходи!

Он к вечеру отправится.

Так выжди!

Он зол на нас. С ним лучше не встречаться.

Мне мало дела, зол он или нет.

Живу я честно, — что мне до врагов!

Сильней всего он честных ненавидит.

Не потому ль, что к ним нельзя придраться?..

Но, думаю, меня не тронет он.

Ты почему так думаешь?

Недавно

Охотился я в Шехенском ущелье;

Там редко след увидишь человека.

Я шел пустынной горною тропой,

Где встречным трудно разминуться. Прямо

Над головой моей скала нависла,

А подо мной ревел сердито Шехен.

Вдруг мне навстречу Геслер. Он один,

Без провожатых был, и я один.

Лицом к лицу стоим, а рядом — пропасть.

Заметив, он тотчас меня узнал;

Ведь незадолго перед тем сурово

За сущий вздор он наказал меня.

И видит он, я перед ним стою

С отличным самострелом. Он смутился

И побледнел, колени задрожали…

Миг, только миг — и упадет с утеса!

Так жалок он мне стал, что подошел

Почтительно к нему я со словами:

«Пред вами Телль… Телль, господин ландфохт».

Он ничего на это, лишь рукой

Мне подал знак идти своей дорогой.

Уйдя, я свиту вслед за ним послал.

Он задрожал перед тобой… Смотри!

Позора он вовек не позабудет.

Я встречи не ищу. И он не ищет.

Ты нынче в горы лучше не ходи.

Да что с тобой?

Не по себе мне, Телль.

Зачем себя ты мучишь без причины?

Пусть без причины… Но останься, Телль.

Я, дорогая, слово дал прийти.

Ты должен — что ж, иди… Оставь мне сына!

Нет, мама, я хочу пойти с отцом.

Ты хочешь мать свою покинуть, Вельти?

Подарок я от деда принесу.

Но я с тобою, мама!

Милый мой,

Хоть ты еще остался у меня!

Идет сюда. Мы сможем объясниться.

Ах, наконец-то мы наедине!

Свой приговор произнесите мне.

Мы без свидетелей, в лесной глуши, —

Я сердце облегчу в ее тиши.

Но далеко ль охотники отсюда?

Там, далеко… Теперь иль никогда!

Я дорого́й воспользуюсь минутой —

Судьба моя должна решиться тут,

Хотя бы я навеки вас лишился.

Но почему обычно кроткий взгляд

Так строго на меня вы устремили?..

Кто я такой, чтоб смел о вас мечтать?

Меня еще не увенчала слава,

Мне далеко до рыцарей, что вас,

Овеянные славой, окружают.

Любовь и верность — все, чем я богат…

Вы о любви и верности твердите,

Готовясь изменить святому долгу?

Раб Австрии, продавшийся врагам

И палачам отчизны угнетенной!

Но от кого такой упрек я слышу?

Кого я, кроме вас, у них искал?

Так вы среди изменников меня

Надеялись найти? Скорей бы руку

Я Геслеру-тирану отдала,

Чем отщепенцу родины своей.

Орудию слепому чужеземцев!

О, что я слышу? Боже!

Разве есть

Милей отчизны что-пнибудь на свете?

Есть разве долг прекрасней, благородней,

Чем быть щитом безвинного народа

И угнетенных защищать права?

Душа моя скорбит за ваш народ,

Я с ним страдаю заодно; ведь я

Люблю его — он кроток, хоть могуч.

Всем сердцем я привязана к нему

И с каждым днем все больше уважаю.

А вы, кого ваш прирожденный долг

В защитники предназначал народу,

Вы бросили его, врагам предались

И с ними цепи родине куете!

Мне больно, я от ненависти к вам

С трудом свое удерживаю сердце.

А я народу блага не хочу?

Ему под мощным скипетром австрийским

Мир…

Рабство вы готовите ему!

Ваш край — последний на земле оплот

Свободы, вы изгнать ее хотите!

Где счастье для народа, лучше видит

Он сам, его спасает здравый смысл.

А вы в тенета с головой попали…

Я ненависть, презренье заслужил?

О, если б так! Но видеть вас достойным

Презренья, видеть, как вас презирают,

Когда б любить вас…

Берта! Берта! Вы

То радостью поманите небесной,

То свергнете вдруг с высоты чудесной.

Нет, нет, в вас благородство не угасло,

Оно лишь дремлет — разбужу его!

Напрасно вы хотели заглушить

В себе к добру врожденное стремленье,

На благо вам, оно сильней, чем вы, —

Наперекор себе вы благородны.

Вы верите еще в меня! О Берта,

С любовью вашей стать могу я всем!

Природе вашей верность сохраните.

Займите вам назначенное место!

За свой народ, за родину вступитесь,

Сражайтесь за святые их права!

О, горе! Разве вас я не лишусь,

Когда я против Австрии восстану?

Ведь вы в руках своих родных — они

Насильно замуж выдать вас хотят.

В лесных кантонах все мои владенья, —

Швейцарца вольность станет и моей.

Ах, до чего все ясно мне теперь!

Моей руки добиться не надейтесь

По милости австрийцев! Нет, немало

Охотников там до моих поместий.

Они и вашей родине грозят,

Захватчики без совести и чести!

О друг, я жертвой быть обречена.

Чтоб мною фаворита наградить,

Средь лжи двора меня заставят жить.

Печальная мне доля суждена:

Брак ненавистный мне скует оковы.

Спасайте же меня — для жизни новой!

Так вы решились бы остаться здесь,

Моей женою быть в моей отчизне?

О Берта, целью всех моих стремлений,

Моих надежд ведь были только вы!

Спешил я ради вас на поле славы,

Из-за любви о почестях мечтал.

Но если здесь, в долине безмятежной,

Решитесь поселиться вы со мной,

Блестящий свет покинув, я — у цели.

И пусть тогда в гранитные твердыни

Чужая жизнь бьет яростной волной!

Меня желанье прежде искушало

Уйти в тот мир, в обманчивую даль.

Теперь пускай вокруг сомкнутся скалы

Глухой стеной — мне ничего не жаль.

Нас ждет в долине этой сокровенной,

Открытой небу, счастье всей вселенной!

Таким тебя я видела в мечтах.

Я верила в тебя — и не ошиблась!

Теперь конец коварным обольщеньям —

На родине я счастье обрету!

Здесь мальчиком я расцветал беспечно,

Здесь радости пленяют нас былые,

Тут шум ручьев и сосны вековые…

В моей отчизне станешь ты моей!

О, я всегда любил свой край! А радость

На родине любая нам милей.

Где ж, как не здесь, тот остров благодатный,

Невинности давно желанный край,

Где древней верности заветы живы,

Где лицемерье не свило гнезда…

Тут зависть не отравит счастья нам,

И безмятежные нас ждут года.

И вижу я тебя в расцвете сил,

И первый ты средь равных и свободных;

Любовь народную ты заслужил

Величием деяний благородных.

И вижу я тебя, всех жен венец,

Заботливой и нежною подругой.

Блаженством упоен былой слепец,

Мне жизнь — весна, с тобой, моей супругой.

Ты всюду прелесть вносишь, милый друг,

И все живишь и радуешь вокруг!

Мой милый, горько было убеждаться,

Что это счастье высшее ты губишь…

Не тяжело ль мне было бы, мой Руденц,

Последовать за рыцарем надменным,

Губителем страны, в угрюмый замок!

Тут замков нет, меж нами и народом

Нет крепостной стены. И впредь ему

Мы оба служим!

Как же сбросить петлю?

Ах, сам ее надел я на себя!

И сам без колебанья разорви!

Что б ни было… с народом оставайся!

Ты к этому рожденьем предназначен.

Трубят… Прощай… Так помни, что, сразившись

За родину, ты за любовь сразишься.

У нас и у отчизны — враг один;

Ее свобода — каждого свобода.

Мы караулим зря. Никто сюда

Отдать почтенье шляпе не заходит.

Бывало, как на ярмарке, народ

Толпился здесь. Но стал пустыней луг,

Когда на жерди чучело повисло.

К досаде нашей, только сброд один

В дырявых шапках мимо нас проходит.

А кто почтенней, те скорее крюку

Изрядного дадут, чтоб мимо шляпы

Не проходить и спин пред ней не гнуть.

А все ж по этой площади сегодня

Из ратуши пришлось идти народу.

Ну, думаю, улов богатый будет, —

Ведь никому до шляпы дела нет.

Но Рёссельман, их поп, увидев это, —

Как раз он шел с причастьем от больного, —

У нашей шляпы вдруг остановился…

Псаломщик в колокольчик зазвонил…

И на колени стали все, я тоже —

Перед причастьем, но не перед шляпой.

Позорный столб для нас самих, приятель,

Вот этот шест с напяленною шляпой.

Ведь эго срам для доброго вояки —

Быть на посту перед пустою шляпой.

За это все нас вправе презирать.

Отвешивать поклоны перед шляпой —

Поверь! — дурацкий это, брат, приказ!

Ну, вот еще, перед пустою шляпой!

Ты ж кланяешься голове пустой?

Эх, вижу я, ты подслужиться хочешь,

И добрый люд вовлечь в беду ты рад.

По мне, иди кто хочет мимо шляпы,

А я на все смотреть сквозь пальцы буду.

Вон фохт висит! Почтенья больше, дети!

Убраться бы ему, оставив шляпу.

Поверь, не хуже было бы стране!

Вы здесь зачем? Проваливайте! Живо!

Кто звал вас? Вы мужей сюда пришлите.

Их подстрекнув не выполнять приказ!

Не правда ли, отец, там, на горе,

Как топором по дереву ударишь,

Из раны брызнет кровь?

А кто сказал?

Пастух… Там заколдованы деревья.

И говорят, у тех, кто им вредил,

Одна рука из гроба прорастала.

Неправда, это заповедный лес.

Вон видишь там вершины снеговые,

Те, что уходят ввысь, за облака?

То ледники. Они гремят ночами,

На нас оттуда катятся лавины.

Так вот, давно б тяжелые лавины

Засыпали селенье наше Альторф,

Но будто всенародным ополченьем

Встречает их наш заповедный лес.

А есть края, где нет ни скал, ни гор?

Спускаясь с наших гор все ниже, ниже,

Теченью следуя потоков бурных,

Доходишь до равнины необъятной,

Где, пенясь, не шумят лесные воды,

Но реки тихо, безмятежно льются;

Там ширь спокойная иной природы,

Куда хватает глаз — повсюду нивы,

И вся страна как сад большой, красивый.

Так почему, отец, мы не сойдем

Скорее вниз, в ту чудную страну,

Чем жить в напрасных муках и тревоге?

Прекрасен тот благословенный край!

Но те, кто там возделывает землю,

Не пользуются жатвой…

Не живут

Свободно на своей земле, как ты?

Там вся земля — у короля и церкви.

Но ведь в лесах охотятся свободно?

Пернатые и зверь — добро господ.

Но в реках-то свободно ловят рыбу?

Река и море, соль — все короля.

Кто ж этот страшный каждому король?

Он подданных защитник и кормилец.

Что ж, сами защитить себя не могут?

Сосед соседу там не доверяет.

В стране широкой тесно будет мне.

Уж лучше пусть над головой лавины.

Да, это правда. Лучше за спиной

Пусть будут ледники, чем злые люди.

Отец, гляди-ка, шляпа на шесте!

Что нам до шляпы? Поспешим, сынок!

Во имя императора! Ни с места!

Да что вам нужно? Что все это значит?

Приказ нарушен. Следуйте за нами.

Почтения не отдали вы шляпе.

Пусти, приятель!

Нет, в тюрьму! В тюрьму!

Отца в тюрьму? На помощь! Помогите!

Скорее, люди добрые, сюда!

Насилие! Отца в тюрьму уводят!

Что тут стряслось?

Зачем его ты держишь?

Изменник он и государю враг.

Изменник? Я?

Да ты вглядись, приятель!

Ведь это Телль — достойный гражданин.

Отца схватили! Дедушка, на помощь!

В тюрьму его!

Я за него ручаюсь!

Что тут случилось? Ради бога, Телль!..

Он власть ландфохта признавать не хочет.

Ослушник этот ею пренебрег.

Так в этом провинился Телль?

Ты лжешь!

Почтенья шляпе он не оказал.

Так вот за что его в тюрьму? Приятель,

Я за него ручаюсь, отпусти!

Ты за свою, старик, ручайся шкуру!

Мы делаем, что служба нам велит.

Да это вопиющее насилье!

Неужто нагло уведут его?

Нет, мы сильней! Друзья, не выдавать!

Один за всех — и все за одного!

Так вы приказу фохта непослушны?

Мы на подмогу! Что тут? Измолотим!

Я справлюсь, люди добрые. Ступайте!

Когда я к силе захочу прибегнуть,

Вы думаете, копий устрашусь?

Посмей-ка увести его от нас!

Оставьте! Тише!

Бунт! Мятеж, мятеж!

Наместник Геслер едет!

Бунт! Мятеж!

Кричи, подлец, хоть лопни!

Замолчишь ты?

Сюда, слуге закона помогите!

Вот сам наместник. Что-то с нами будет?

Дорогу фохту дайте!

Разогнать их!

Что за толпа? Кто призывал на помощь?

Ну, кто же? Отвечайте мне!

Вперед!

Кто ты такой? А он в чем провинился?

О господин, я верный воин твой

И часовым поставлен здесь, у шляпы.

А этот мной сейчас изобличен:

Он поклониться шляпе отказался

И, по приказу, мною был задержан.

Но чернь отбить преступника хотела.

Неужто императором и мной,

Наместником, ты так пренебрегаешь,

Что шляпу ты не захотел почтить,

Которой я испытываю вас?

Злой умысел ты этим только выдал.

Простите, сударь! Я не из презренья —

По безрассудству ваш приказ нарушил.

Будь я другой, меня б не звали Телль.[19]

Помилуйте, я впредь не провинюсь.

Ты мастерски, стрелок, владеешь луком

И в меткости едва ль кому уступишь?

Да, это правда!.. С яблони собьет

Мне яблоко отец хоть в ста шагах.[20]

Что, это сын твой, Телль?

Да, мой сынок.

А есть еще?

Их двое у меня.

Которого ты сына больше любишь?

Они мне оба дороги равно.

Ну, если с яблони ты в ста шагах

Сбиваешь яблоко, то покажи мне

Свое искусство, Телль… Возьми свой лук…

Да при тебе он, впрочем… С головы

Сшиби у сына яблоко стрелой…

Но только ты получше целься, Телль,

И первой же стрелою попади;

А промахнулся — с жизнью распростишься.

Чудовищный вы отдали приказ…

Неужто вправду?.. С головы сыновней…

Нет, сударь, нет, вам это не могло

Прийти на ум… Нет, боже упаси

Такой приказ отдать отцу всерьез!

Ты яблоко у сына с головы

Собьешь сейчас, как я того хочу.

Чтоб в голову родного сына метил

Родной отец?.. О нет, уж лучше смерть!

Стреляй, не то погибнешь ты и сын твой!

Что, стать убийцей своего ребенка?

Как видно, нет у вас детей… Понять

Вам не дано родительское сердце.

Э, Телль, как стал ты вдруг благоразумен!

А говорят, что ты большой мечтатель,

Живешь не так, как все другие люди.

Что почудней ты любишь… оттого

Я по тебе такой и подвиг выбрал.

Там, где другой задумается, ты,

Закрыв глаза, решаешься на все.

О, не шутите так с народом, сударь!

Они бледны, дрожат… Им не привычно

Затейливые шутки ваши слушать.

А кто сказал вам, будто я шучу?

Вот яблоко… Живей! Посторонитесь!

Шаги отмерить!.. Восемьдесят хватит…

Ни больше и ни меньше… Он хвалился,

Что в ста шагах сразит любую цель…

Ну, так стреляй, — смотри ж, не промахнись!

О, боже!.. Это уж не шутка… Мальчик,

Ты на коленях вымоли пощаду!

Сдержитесь, Мельхталь, я вас умоляю!

Довольно, сударь! Ах, бесчеловечно

Отцовским сердцем так играть. Уж если

Бедняга за проступок свой ничтожный

И должен быть казнен, то он, о боже,

Десятикратно муки смерти вынес.

Пусть невредим он в хижину свою

Вернется. Вас он знает! Этот час

И Телль, и внуки Телля не забудут.

Эй, расступитесь!.. Отчего ты медлишь?

Ты виноват, тебя казнить я вправе;

Но милостиво, Телль, твою судьбу

Искусству рук твоих же я вверяю.

Нельзя роптать на приговор суровый

Тому, кто сам своей судьбы хозяин.

Ты мелким глазом похвалялся. Ладно!

Так покажи, стрелок, свое искусство;

Достойна цель, награда велика!

Попасть стрелою в черный круг мишени

Сумеет и другой, но мастер тот,

Кого не подведет его искусство,

Чей верен глаз и чья рука не дрогнет.

О господин наместник, мы вас чтим,

Но пощадите! Я вам половину

Отдам добра, возьмите даже все,

Но вы отца от страшных мук избавьте!

Ах, дедушка, ты перед ним не падай!

Он злой. Ну, где мне стать? Я не робею.

Ведь мой отец бьет птицу на лету, —

Он сердце не пронзит родного сына.

И вас не тронет детская невинность?

Есть бог на небесах, и перед ним

В своих делах дадите вы отчет!

Его вон к той привязывайте липе.

Привязывать? Меня? Я не хочу!

Я, как ягненок, тихо, чуть дыша,

Стоять там буду. Если же меня

Привяжете, я стану отбиваться.

Дай, мальчик, завязать себе глаза!

Глаза?.. Зачем? Ужели испугаюсь

Я той стрелы, что пустит мой отец?..

Нет, буду ждать и глазом не моргну.

Узнает он, какой стрелок отец!

Не верит изверг, погубить нас хочет…

Назло ему стреляй и попади!

Как! На глазах пред нами совершится

Злодейство это? Где же наша клятва?

Напрасно все! При нас оружья нет.

Мы лесом копий тут окружены.

О, если б сразу мы взялись за дело!

Прости, господь, отсрочку предложившим!

Скорей же! Зря оружие не носят.

Опасно с ним ходить везде и всюду, —

Стрела, отпрянув, поразит стрелка.

Такая дерзость поселян — обида

Верховному властителю страны.

Лишь господа ходить с оружьем вправе.

Вы лук и стрелы любите носить —

Пусть так, но вот тебе для них мишень.

Посторонитесь, люди!

Что вы, Телль!

Дерзнете вы?.. Нет, нет! Остановитесь!

Колени гнутся, и рука дрожит…

В глазах мутится!

Боже всемогущий!

Не буду я стрелять — вот грудь моя!

Пронзить ее велите вашей страже!

Не жизнь твоя, мне только выстрел нужен…

Ты духом тверд. На все готов дерзать!

Отлично ты владеешь самострелом.

За руль берешься, не страшась грозы.

Спасай теперь себя… спаситель всех!

Стреляй, отец! Я не боюсь!

Что ж, надо!

Довольно, фохт! Прошу вас, прекратите…

Все это было только испытаньем…

Вы своего добились… Но суровость

Излишняя вредит разумной цели:

Натянутый сверх меры — треснет лук.

Молчите, вы!

Нет! Буду говорить!

Честь Габсбургов священна для меня.

Но ненависть легко снискать насильем,

А этого не хочет император…

Жестокости такой не заслужил

Народ мой, нет у вас на это права.

Как вы посмели!

Долго я молчал,

Бесчинства над народом наблюдая;

Я закрывал на все свои глаза

И заглушал в своей груди страданья,

Скорбь гневом переполненного сердца.

Но долее молчать изменой будет

И Габсбургам, и родине моей.

Он только пуще разъярится, Руденц!

Я свой народ покинул, от родных

Отрекся. И естественные узы

Порвал затем, чтоб только к вам примкнуть…

Я думал благу общему помочь,

Монарха власть в моей стране усилив.

Теперь повязка с глаз моих упала.

И в ужасе над бездной я стою.

Я верил вам — и был обманут вами.

Вы сердце честное ввели в соблазн…

И я губил народ, — с благою целью.

И ты дерзишь так нагло господину?

Мой господин не вы, а император…

Свободен я, и рыцарская доблесть

Моя нисколько вашей не уступит.

Во имя императора вы здесь,

И хоть позорите вы это имя,

Я чту его, иначе бы я бросил

Перчатку вам, потребовав к ответу.

Что ж, дайте знак своей охране… я

Не безоружен, как они…

Со мной

Мой добрый меч, пусть…

Яблоко пробито!

А мальчик жив!

Телль в яблоко попал!

Как, он стрелял? Неужто? Вот безумец!

Ребенок жив!

Опомнитесь, отец!

Вот яблоко, отец… Ведь я сказал:

Ты сына своего не можешь ранить!

Благие небеса!

О дети! дети!

Хвала тебе, господь!

Вот это выстрел!

О нем вовек преданья не умолкнут.

Рассказывать про выстрел Телля будут,

Пока стоят твердыни этих гор.

Он в сердцевину яблока попал!

Да, выстрел меткий, надобно признаться.

Хорош был выстрел. Но беда тому,

Кто милость бога дерзко искушает!

Опомнитесь и встаньте, Телль. Свободу

Вы мужеством добыли. Дома ждут вас.

Вы к матери скорей ведите сына!

Стой, Телль!

Что вам угодно приказать?

Ты из колчана вынул две стрелы,

Я видел сам… Зачем ты это сделал?

Так исстари ведется у стрелков.

Нет, я не верю твоему ответу.

Здесь умысел, как видно, был иной.

Ты мне признайся, Телль, чистосердечно,

Что́ б ни было, я не казню тебя.

Зачем стрелу другую ты припрятал?

Что ж, если вы мне жизнь дарите, сударь,

Я вам скажу всю правду, без утайки.

Стрелою этой я пронзил бы… вас,

Когда бы я попал в родного сына, —

И тут уж я не промахнулся б, нет!

Ну, ладно, Телль! Я жизнь тебе дарю.

Я рыцарского слова не нарушу…

Но злобные намеренья ты выдал,

И я велю тебя туда упрятать,

Где ты с луной и солнцем распростишься.

Я только так от стрел твоих спасусь.

Схватить его! Связать!

Как, господин!

Вы человека бросите в темницу,

Когда его спасла рука творца?

Посмотрим, как она спасет вторично!..

Эй, отвести его ко мне на судно!

Я сам хочу доставить Телля в Кюснахт.

Что! Свой кантон насильно Телль покинет?

На это есть запрет. Сам император

Не вправе против грамот поступать!

А он их подтвердил? Такую милость

Повиновеньем надо заслужить.

Бунтовщики вы против государя,

Лелеете надежду на мятеж.

Я знаю вас… я вижу вас насквозь…

Я выхватил его из всей толпы,

Но помню — все к его вине причастны.

Тот, кто умен, покорствуй и молчи.

Погибло все! Фохт погубить решил

Меня со всей семьею заодно.

И надо ж было изверга дразнить!

Кто сдержится, мои изведав муки?

Теперь конец всему, конец! Мы все,

Вас потеряв, окованы цепями!

Теперь конец надежде нашей, Телль!

Телль, мне вас жаль. Ио долг мой — послушанье.

Прощайте!

Мой отец! Отец! Отец!

Там твой отец! Ему молись, дитя!

Что вы жене хотите передать?

Сын невредим. А мне господь поможет.

Поверите ль, я сам все это видел.

Я вам всю правду рассказал, рыбак.

В оковах Телль и в Кюснахт отвезен!

По доблестям — он первый, в нашем крае

И вольности оплотом был бы здесь.

Сам Геслер с ним отправился в дорогу.

Из Флюлена они уже отплыть

Готовились, как я отчалил. Буря —

Она, глядите, вон как разыгралась —

Заставила меня сюда пристать

И, видимо, их тоже задержала.

Под стражею, у фохта в лапах Телль!

О, тот его упрячет так глубоко,

Что света солнца не видать ему!

Фохт побоится справедливой мести, —

Ведь мужа он свободного разгневал!

Как слышно, благородный Аттингаузен,

Старейшина кантона, умирает.

Надежды нашей сломан верный якорь!

Ведь только старый рыцарь без боязни

Вступался за народные права!

Гроза сильнее буйствует. Прощайте!

В деревне я переночую нынче.

Мне об отъезде нечего и думать.

В оковах Телль, и при смерти барон!

Наглейте же, надменные тираны!

Отбросьте стыд! Язык у правды нем,[21]

А зоркие глаза ослеплены,[22]

И руки, что спасти должны, — в оковах![23]

Град сыплется, да крупный! Поскорей

Давай в шалаш укроемся, отец.

Бушуйте, ветры! Молнии, сверкайте!

Гремите, тучи! Затопляйте землю,

Небесные потоки! Да исчезнет

С лица земли преступный род людской!

Пусть тут царят огонь, вода и ветер!

Медведь и волк матерый, возвращайтесь

Сюда, в пустыню, — ваша вновь страна!

Не захотят здесь люди жить рабами!

Все злей пучина, а водоворот

И стонет и ревет, как никогда!

Чтобы стрелу пустить в дитя родное —

Нет, к этому отцов не принуждали!

Ну, как природе тут не разъяриться

И не восстать?.. О, я не удивлюсь,

Когда сорвутся в озеро утесы,

А ледяные башни и зубцы,

Не таявшие с первых дней творенья,

Растопятся и ринутся в долины;

И горы рухнут с грохотом, а воды

Подземные вторым потопом хлынут,

И всякая земная тварь погибнет!

Прислушайся, на той горе звонят.

Должно быть, лодку тонущую видят —

И вот зовут молиться о несчастных.

Беда теперь суденышку, что там

Качается в ужасной колыбели!

Беспомощны и руль и рулевой.

Гроза всесильна, ветер и волна

Его как мяч кидают… и вблизи

Не отыскать укромного приюта:

Повсюду лишь обрывистые скалы

Вдоль берегов, угрюмые, крутые,

Могучей грудью каменной грозят.

Из Флюлена идет большая лодка.

Помилуй бог несчастных! Если буря

Сюда, в залив скалистый, залетает,

То, как в железной клетке хищный зверь,

Она бушует здесь и с диким воем

Напрасно ищет выхода отсюда.

Кругом стоят суровые утесы,

Ей, разъяренной, преграждая путь.

Я судно фохта узнаю, отец, —

По флагу и по красному навесу!

О, боже правый! Сын, ты не ошибся.

Да, это фохта судно. В нем плывет

Он сам с невинной жертвою своей!

И скоро же настиг небесный мститель

Наместника — есть и над ним судья!

Веленьям фохта волны не внимают.

Пред шляпою его не склонят глав

Гранитные утесы… Не молись!

Пускай над ним свершится божий суд.

Не за ландфохта я молюсь — за Телля.

Телль вместе с ним плывет на этом судне.

Слепая, неразумная стихия!

Чтоб одного злодея покарать,

Ты весь корабль и рулевого губишь!

Смотри, они вблизи Скалистых Ребер

Прошли счастливо… Но могучий вихрь

От Чертова Собора вновь погнал

Суденышко к Большой Топор-горе…

И вот исчезли…

Там скала Резак.

И если обойти ее не смогут,

То разобьются об утес отвесный,

Что в страшную уходит глубину.

Но с ними в лодке рулевой отличный…

В такой беде их спас бы только Телль,

Но по рукам и по ногам он связан.

Отец, взгляни-ка, кто там на коленях?

Смотри, он землю трогает руками.

Какой-то он чудной… как не в себе.

Да это, знаешь… Ты вглядись, отец!

Кто это?.. Боже! Неужели Телль?

Да как вы очутились тут, скажите!

Вы в лодке крепко связанный лежали?

И в Кюснахт вас везли, ведь это правда?

Свободен я.

Свободны! Вот так чудо!

Откуда вы сейчас?

Из лодки.

Что?

А фохт?

А фохта носит по волнам.

Но как вы, Телль… к нам на́ берег попали?

Как вы спаслись от бури и от уз?

Господь помог мне!.. Вот как это было.

Скорей, скорей!

Известно ль вам, рыбак,

Что в Альторфе произошло?

Известно.

Так фохт велел меня связать и сам

Отправиться решил со мною в Кюснахт.

Во Флюлене он с вами в лодку сел.

Мы знаем все. Но как же вы спаслись?

Я в лодке крепко связанный лежал,

Беспомощный, покинутый… И в мыслях

Я навсегда прощался с белым светом,

С женою и детьми. Я безнадежно

Смотрел вокруг на водную пустыню…

Бедняга!

В путь мы тронулись — ландфохт,

Его конюший Гаррас и гребцы.

А мой колчан и верный самострел

Лежали на корме у рулевого.

И вот, едва мы только поравнялись

С Меньшой Топор-горою, как внезапно

Такой жестокий, смертоносный вихрь

Примчался из ущелий Сен-Готарда,

Что у гребцов дух занялся от страха,

И всем казалось — гибель неизбежна.

Но, слышу я, один из слуг ландфохта

Так говорит ему: «Ах, ваша милость,

Попали мы в жестокую беду,

И смерть уже в глаза нам заглянула…

В смятении гребцы и рулевой,

Не знают, что им делать, растерялись,

И, видно, мало им знаком наш путь…

Но с нами Телль, силач и добрый кормчий.

Так не прибегнуть ли к нему в беде?»

Тогда сказал мне фохт: «Когда от бури

Берешься, Телль, спасти нас, я велю

Тебя от уз освободить». На это

Я отвечал: «Да, сударь, я берусь

Помочь в беде, была бы воля божья».

И вот меня от пут освободили…

Я встал за руль и смело начал править,

Но все ж на лук поглядывал украдкой

И пристально высматривал местечко

На берегу, куда б я прыгнуть мог.

И только я завидел плоский камень,

Что в озеро далеко выдается…

Я знаю, близ Большой Топор-горы.

Но только невозможно — так он крут —

На этот камень выпрыгнуть из лодки…

Я крикнул, чтоб сильнее налегли

Гребцы на весла, мол, за тем утесом

От злейшей мы избавимся беды…

Когда же лодку мы к нему домчали,

Призвал я бога в помощь и плотней,

Что было сил, корму прижал к скале.

И тут, схватив колчан и самострел,

Одним прыжком я выбросился вон —

На голую скалистую площадку,

При этом от себя толчком могучим

Суденышко в пучину отшвырнув, —

Пусть носится средь волн по воле божьей!

Вот как спастись мне удалось от бури

И от насилья злобного людей.

Ну, Телль, над вами видимое чудо

Явил господь! Я все еще не верю

Своим глазам… Скажите же, однако,

Где скрыться вы надеетесь? Беда,

Коль фохт живым уйдет от этой бури.

Когда еще я связанный лежал,

Он говорил, что в Бруннене пристанет

И через Швиц меня доставит в Кюснахт.

Он двинется туда по сухопутью?

Да, так он думал.

Скройтесь же скорей!

Вам от ландфохта дважды не спастись.

Как через Арт пройти мне ближе в Кюснахт?

Большой дорогой только через Штайнен.

Но этот мальчик — сын мой — вас проводит

И ближе и надежней; через Ловерц.

Господь вознаградит вас. Ну, прощайте!

Рыбак, а вы на Рютли присягали?

Сдается, кто-то мне вас называл…

Да, я там был и присягал союзу.

Тогда, мой друг, скорей ступайте в Бюрглен!

Жена моя в отчаянье. Скажите,

Что я спасен, опасность позади.

Но как же ей сказать, куда вы скрылись?

Там вы найдете Фюрста и других,

Что поклялись, тиранам всем на го́ре…

Пусть будут мужественны и бодры.

Свободен Телль, сильна его рука,

И обо мне они услышат вскоре.

Но цель у вас какая впереди?

Что вам слова — услышите о деле.

Ну, с богом, в путь!.. Ты, Енни, проводи.

Что б ни было, но Телль достигнет цели.

Все кончено. Он в вечность отошел.

Он не похож на мертвого… Смотрите,

У губ его чуть зыблется перо!

Он тихо спит с приветливой улыбкой.

Кто там пришел?

Там Ге́двига, мать Вельти,

Она и вас и сына хочет видеть.

Могу ль я дочь утешить… безутешный?

Ах, сколько бед на голову мою!

Где сын мой? Ну, пустите же к нему!..

Сдержите свой порыв… в жилище смерти…

Мой Вельти! Жив!

Ах, бедная моя!

Ты вправду цел? Ты, Вальтер, невредим?

Возможно ли? Он целился в тебя?

Как только мог он? У него нет сердца…

Родному сыну в голову стрелять!

Как он страдал — в нем сердце разрывалось!

Его принудил фохт под страхом смерти.

О, если б он был любящим отцом,

Сто раз бы умер, но стрелять не стал бы!

Благодарить за все вам надо бога,

Он сына спас вам…

Да, но как забыть,

Чем кончиться могло б все это?.. Боже!

Живи я долгий век — все буду видеть,

Как целится отец в родного сына,

И все стрела лететь мне в сердце будет!

Но как ландфохт над Теллем измывался!

О черствые сердца! Когда в вас гордость

Задета, все вам нипочем. Тогда

Мужчина в ярости слепой играет

И сердцем матери, и жизнью сына!

Легка ли участь вашего супруга,

Что вы его поносите так тяжко?

К страданьям Телля равнодушны вы?

А у тебя для друга только слезы?..

Где были вы, когда отважный Телль

Был взят? Ну, чем ему вы помогли?

Смотрели — и злодейство совершилось,

И выхватили Телля из толпы…

А так ли с вами поступал он? Разве

Стоял он, выражая сожаленье,

Когда ландфохта стража за тобой

Гналась, а впереди тебя бурлила

Пучина разъяренная? На слезы

Он времени не тратил зря, а в лодку

Вскочил, забыв жену, детей, и — спас!..

Да можно ль было выручить его

Нам, безоружной горсти поселян?

Отец, отец! И ты его лишился!

Страна и весь народ его лишились!

Мы для него погибли, он — для нас.

К нему, в его подземную темницу,

Не проникает дружеское слово…

Вдруг заболеет он! В гнилой тюрьме

Он может заболеть… Как роза Альп

В болотных испареньях блекнет, вянет,

Так для него без солнца жизни нет,

Без воздуха целительного гор.

В оковах! Телль! Да он дышал свободой!

Погибнет он, вдыхая тлен могильный!

Уймите окорбь! Наступит час борьбы,

И Телля тут же мы освободим.

Куда вы все годитесь без него?..

Телль на свободе был — была надежда;

Невинный в Телле друга обретал,

Заступника надежного — гонимый;

Он каждого спасал… а вы, все вместе,

Его оков не можете расторгнуть!

Он шевельнулся, тише!

Где он?

Кто?

Что ж он ушел перед моей кончиной?

Он о племяннике… За ним послали?

Послали… И да будет вам утехой:

Он наш теперь, всем сердцем, всей душой!

Вступился он за родину свою?

Со смелостью героя.

Отчего ж

Не примет он мое благословенье?

Сомненья нет, подходит мой конец.

О нет, короткий сон вас подкрепил.

Бодрее вы, и ясен стал ваш взор.

Страданье — это жизнь; оно утихло,

Конец мученьям — и конец надежде.

Кто этот мальчик?

Внук мой, сирота.

Я вас прошу благословить его.

Я всех вас тут сиро́тами оставлю…

О, горе мне, что в свой последний час

Закат моей отчизны я увидел!

Ах, до таких дожить преклонных лет —

И все надежды унести в могилу?

И он умрет с такой печалью в сердце?

Не озарить ли нам последний час

Лучом надежды?.. Благородный рыцарь,

Воспряньте духом! Не совсем еще

Погибли мы, не вовсе беззащитны.

Но кто ж спасти вас должен?

Мы же сами.

Вот выслушайте! Дали три страны

Друг другу слово выгнать всех тиранов.

Союз на Рютли заключен, и клятвой

Все связаны. Мы перед новым годом

Начнем борьбу. Ваш благородный прах

В земле свободной мирно опочиет.

О, повторите! Заключен союз?

В один и тот же день должны подняться

Все три лесных кантона. Все готово.

И бережно хранится тайна всеми,

Хоть тысячам доверили ее.

Уже стоят над пропастью тираны,

И дни их своеволья сочтены,

Они исчезнут вскоре без следа.

А как же замки с крепкими стенами?

В одну и ту же ночь они падут.

А рыцари к союзу не примкнули?

Мы ждем от них поддержки, но союзу

Пока одни крестьяне дали клятву.

Как, без поддержки рыцарства крестьянин

Дерзнул подобный подвиг предпринять?

О, если он в свои так верит силы,

Тогда ему мы больше не нужны.

В могилу можем мы сойти спокойно.

Бессмертна жизнь… иные силы впредь

К величию народы поведут.

От головы, где яблоко лежало,

Свет новой, лучшей вольности взойдет.

Уходит старое — не то уж время,

Среди руин жизнь сызнова цветет.

Каким огнем зажглись его глаза!

Не жизни гаснущей последний проблеск,

Но жизни новой это первый луч.

Вот едут рыцари из старых замков

Присягу дать на верность городам

И в Юхтланде и в Тургау, повсюду.

Подъемлет Берн державную главу,

И Фрейбург создает оплот свободы,

Прилежный Цюрих граждан снаряжает

В кровавый бой… И силы королей

О вековые стены разобьются…

Князей и рыцарей вдали я вижу.

Они идут, сверкая сталью лат,

Сломить отважных сыновей свободы[24] —

Борьба на жизнь и смерть! Кровавой сечей

Здесь не одно прославится ущелье.

Вот, не щадя себя, с открытой грудью,

На копья дерзко ринулся крестьянин[25] —

И брешь пробил — погиб дворянства цвет,

И стяг победы подняла свобода.

Держитесь вместе… вечно, нерушимо…

Свобода одного — свобода всех.

Дозоры на вершинах гор поставьте,

Друг другу помогайте. И да будет

Союз ваш век… един… един… един…

Он жив? Скажите, он меня услышит?

Отныне вы — глава наш и защитник,

Другое имя носит этот замок.

О, боже!.. Так раскаянье мое

На несколько мгновений запоздало

И радостью не будет для него?

Я пренебрег его благим советом,

Когда он жил… И вот его уж нет.

Ушел навек, на совести моей

Оставив неоплатный долг!.. Скажите,

Мой дядя умер в гневе на меня?

Нет, перед смертью он о вас услышал…

Отвагу вашу он благословил!

О доблестного рыцаря останки!

Священный прах! Даю тебе обет

Здесь, над твоей остывшею рукою:

Расторгнуты навек с врагами связи,

Я к моему народу возвратился

И навсегда — швейцарец всей душой!..

Оплакивайте в нем отца и друга.

Но все ж, друзья мои, не унывайте!

Он не одни владенья мне оставил.

Нет, Руденц дух наследует его.

И юность бодрая исполнит долг,

Что хилой старости был не под силу…

Отец почтенный, дайте вашу руку!

И вы свою! Вы, Мельхталь, дайте вашу!

Сомненья прочь! Не отводите глаз.

Примите клятву и мои обеты!

Дадим барону руку. Сердцем он

Вернулся к нам.

Крестьян вы презирали.

Чего ж теперь от вас мы вправе ждать?

О, заблужденья юноши забудьте!

Единство — был умершего завет,

Не забывайте!

Ват моя рука!

Крестьянское рукопожатье стоит

Не меньше слова рыцаря. Притом —

Что вы без нас? И мы — древней дворян!

Я чту крестьян. Мой меч — защита им.

Те руки, что природу покорили

И горы хлеб заставили родить,

Грудь защитить наверное сумеют.

Вы будьте мне, я буду вам оплотом.

Союзом нашим будем мы сильны.

Но прочь слова, когда страна родная —

Добыча чужеземной тирании…

Сперва страну очистим от врага,

А после на досуге разберемся.

Вам нечего ответить мне? Молчите?

Доверья я еще не заслужил?

Друзья, тогда я против вашей воли

Проникну в тайну вашего союза.

На Рютли были вы… и присягнули, —

Известно мне, что там произошло.

Я эту тайну, как залог священный,

Хранил, хоть мне ее не доверяли.

Нет, не был я врагом моей отчизне,

Еще ни разу вам я не вредил.

Но все ж, друзья, не надо мешкать вам.

Быстрей ударьте — гибельна отсрочка,

Телль первой жертвой промедленья стал…

Мы дали клятву ждать до рождества.

Я не был там и клятвы не давал.

Не вы, так я начну.

Как? Неужели…

К отцам страны приравнен я отныне,

И первый долг мой — быть защитой вам.

Предать земле останки дорогие —

Ваш первый и священный долг пред всеми.

Освободив страну, мы принесем

Венок победы на его могилу.

Друзья мои! Я не за вас одних

С тираном лютым насмерть буду биться —

И за себя!.. Узнайте же! Исчезла,

Похищена моя невеста Берта.

Еще одно совершено злодейство!

Тиран дерзнул на произвол такой

И рыцарскую дочь посмел похитить?

Я обещал вам помогать, друзья,

Но сам сперва о помощи молю.

Ах, у меня любимую отняли!

Бог весть, куда ее упрятал Геслер!

Злодей любой ценой ее заставит,

Увы, с ним в ненавистный брак вступить!

О, помогите Берту мне спасти!..

Ведь за любовь к стране она достойна,

Чтоб на ее защиту встали все!

Что ж вы предпримете?

Ах, я не знаю!

Сквозь этот мрак, который окружает

Ее судьбу, и сквозь сомненья, страхи,

Когда не ведаешь, куда идти,

Одна лишь ясно проступает мысль:

Из-под обломков тирании лютой

На божий свет ее мы извлечем.

Когда врага твердыни сокрушим,

То верю — мы ее освободим!

Ведите нас! Мы все пойдем за вами.

Уже сегодня нам борьба по силам!

Телль на свободе был, когда клялись мы, —

Еще не совершилось злодеянье.

Иное время — и закон иной.

Тот низкий трус, кто медлить будет доле!

Так за мечи, за копья, дело близко!

Огни уж скоро вспыхнут по горам.

Стремительнее вестового судна

Победы нашей весть примчится к вам.

Огней сигнальных будет цепь ярка!

Вы молнией на недруга ударьте

И сбросьте гнет тиранов — на века!

По этому ущелью он поедет;

Другого в Кюснахт нет пути… И здесь

Я все свершу… благоприятен случай.

Куст бузины меня надежно скроет,

Оттуда я стрелой тебя достану,

А для погони тесен этот путь.

Кончай скорей расчеты с небом, фохт!

Твой час настал. Ты должен умереть!

Я прежде жил спокойно и беззлобно,

Одних зверей стрелою поражал, —

Убийство мне на ум не приходило…

Теперь ты мир моей души смутил,

И в яд змеиный превратил во мне

Ты молоко благочестивых мыслей.

Ты сам вложил мне в руки этот лук:

Кто в голову родного сына целил,

Сумеет в сердце поразить врага!

Детей невинных, верную жену

Я защищать от ярости твоей

Обязан, фохт!.. Когда рукой дрожащей…

Упорный лук натягивал я свой…

Когда меня ты с дьявольским злорадством

Стрелять в родного сына принуждал…

И тщетно умолял я о пощаде…

Тогда в душе я страшную дал клятву —

Ее лишь бог слыхал, — что первой целью

За этим выстрелом в дитя послужит

Мне грудь твоя… И тот обет священный,

Который лютой порожден был мукой,

Исполню я… Мой лук тому порукой.

Ты господин мой, ты имперский фохт;

Но разве мог себе сам император

Позволить столько?.. Он тебя послал,

Чтоб суд творить — пусть строгий, он разгневан, —

Но не над всеми злобно потешаться

И на носить преступные удары.

Есть бог вверху для мщенья и для кары.

Могильный мрак несущая стрела,

Бесценное сокровище мое!

Лети, вот цель, что к просьбам и моленьям

Была всегда глуха и недоступна…

Но пред тобой она не устоит…

Ты ж, крепкая тугая тетива,

Так часто мне служившая на играх,

Не выдавай меня и в грозный час!

Мой верный друг, покорна будь усилью,

Ты часто окрыляла мне стрелу.

Без промаха единственной стрелой

Сразим врага — в колчане нет другой.

Я сяду здесь, на каменной скамье.

Тут путников короткий отдых ждет…

Их родина далеко… Все спешат,

Друг другу чуждые, никто не спросит.

Какое горе у тебя на сердце…

Проходит озабоченный купец

И с легкою котомкой богомолец…

Там набожный монах, а там еще

Разбойник мрачный иль дударь веселый;

Погонщик за навьюченным конем, —

Ведь каждый путь ведет на край вселенной.

Их всех сюда влекут свои дела,

Меня же мысль о крови привела!

Бывало, как с охоты приходил

Отец ваш, дети, то-то был вам праздник!

Он каждый раз вам приносил домой

Иль редкостную птицу, иль цветок

Диковинный, иль рог окаменелый,

Какой в горах, случается, находят…

На промысел другой теперь он вышел:

Задумал он убийство на дороге —

И вот врага подстерегает здесь.

Но и теперь о вас тревога, дети…

Невинных, вас он хочет защитить:

Чтоб вы спаслись от мщения злодея,

В него стрелу он пустит, не жалея!

Я крупного подстерегаю зверя…

Не унывая, день-деньской охотник

Скитается в горах в мороз трескучий,

И прыгает с утеса на утес,

И лезет вверх по страшной крутизне

С истерзанными до крови руками…

А все чтоб серну жалкую добыть.

Меня награда ждет куда ценней —

Здесь поражу смертельного врага.

Я никогда не расставался с луком,

Всю жизнь в стрельбе искусной упражнялся.

Без промаха в мишень я попадал,

И много раз прекрасные награды

Я получал на наших состязаньях…

Но этот выстрел будет мастерской,

Я лучшую в горах возьму награду.

Вот женится смотритель монастырских

Поместий; сам богатый человек, —

Да, у него с десяток стад в горах!.. —

А взял невесту он из Имензее.

Пир в Кюснахте сегодня до утра.

Пойдем туда. Там рады всем гостям.

Нет, хмурый гость на свадьбе не у места.

Любую скорбь — скорей из сердца вон!

Сам знаешь, нынче времена лихие.

Лови, стрелок, веселье на лету.

Здесь — свадьба; там, быть может, — погребенье.

А иногда — то и другое рядом.

Да, всякое случается на свете.

Довольно бед кругом… Скала в Гларисе

Обрушилась, и оползень засыпал

Немалое пространство.

Значит, горы

И те не вечны? Все непрочно в мире.

А вот еще какой чудесный случай

Недавно мне рассказывал проезжий:

Поехал знатный рыцарь к королю.

И вот дорогой целый рой шершней

Напал на лошадь. Так ее заели,

Что наземь рухнула и околела.

А рыцарь к королю пешком прибрел.

И слабому дала природа жало.

Все это, брат, беду сулит стране

И лютые, безумные злодейства.

Ужасные злодейства что ни день

Без знамений особых происходят.

Да, счастлив тот, кто мирно землю пашет

И безмятежно средь своих живет.

И смирному спокойно не прожить,

Коль он соседу злому неугоден.

Прощай, брат… Вижу, ты кого-то ждешь.

Да, жду.

Счастливо до дому добраться!

Ты, кажется, из Ури? Наш ландфохт

Вернуться нынче должен был оттуда.

Не ожидайте фохта. Реки вышли

От сильного дождя из берегов,

И все мосты снесло потоком бурным.

Фохт не проедет мимо?

Ты к нему?

О да, к нему!

Но отчего, скажи мне,

Ты стала поперек его пути?

Чтоб выслушал — тут некуда податься.

С дороги прочь! Мой господин ландфохт

За мною следом едет. Расступитесь!

Ландфохт к нам едет!

Как вы добрались?

Ведь, говорят, мосты снесло водой.

На озере мы с бурею схватились.

Потоки с гор теперь нам не страшны.

Вы были в лодке в этакую бурю?

Да, были. Век я это помнить буду.

Ах, расскажи нам!

Нет, мне надо в замок —

Предупредить, что скоро будет фохт.

Будь в лодке люди честные — конечно,

Пошли б ко дну. Ну а такой народ

В воде не тонет, не горит в огне.

Никак, стрелка уже и след простыл?

Я императору слуга, поймите,

И угождать ему во всем обязан.

Меня послал он не затем, чтоб гладить

Народ по шерстке… Нет, повиновенья

Он ждет. Борьба идет за то, кто здесь

Хозяин: император иль крестьянин.

Теперь пора! Я с ним заговорю!

Не шутки ради я повесил шляпу,

Не для того, поверьте, чтобы этим

Испытывать народ, — его я знаю;

Но лишь затем, чтоб научить крестьян

Склонять свои упрямые затылки.

Препятствие на их пути обычном

Поставил я, чтоб, о него споткнувшись,

Припомнили они, кто господин их.

А то уж стали забывать его.

Но у народа есть свои права…

Да время ль нам теперь их разбирать?

Великие свершаются деянья.

Дом Габсбургов все крепнет. Сын закончит,

Что славно было начато отцом.[26]

Народец этот нам преградой стал,

Но мы его заставим покориться!

О, сжальтесь! Сжальтесь! Будьте милосердны!

Ну, не стоять тут поперек пути!

Прочь от меня!

Мой муж сидит в темнице,

Голодные сироты плачут… Сжальтесь

Над тяжкою нуждою, господин!

Кто вы? Откуда? Кто ваш муж?

Бедняк.

Он косит сено на отвесных склонах,

Над грозною подчас повиснув бездной,

Карабкаясь по скалам, где не может

Пастись привычный к горным кручам скот…

О, как жалка жизнь этих горемык!

Верните ей хозяина и мужа!

Как ни была б тяжка его вина,

Он ремеслом своим уже наказан.

Наместник все рассудит по закону…

Придите с просьбой в замок… Здесь не место.

Нет, шагу я не сделаю отсюда,

Пока мне мужа фохт не возвратит.

Полгода скоро он сидит в тюрьме

И приговора тщетно ожидает.

Ты принуждать меня? Посторонись!

Будь справедлив! Ведь ты судить обязан

Во имя императора и бога.

Исполни долг! Коль милости ты ждешь

От господа, то милость нам яви!

Прочь, дерзкая! Убрать ее с дороги!

Не отступлю! Мне нечего терять!

Остановись! Ни шагу дальше, фохт.

Сперва ты окажи мне правосудье…

Выкатывай на лоб свои глаза…

Несчастьям нашим меры нет, и нас

Твой лютый гнев, ландфохт, не испугает…

Пусти, иль затопчу тебя конем!

Топчи! Вот, на…

Дави меня с детьми…

Пусть кованым копытом их тела

Твой конь растопчет, не щади сирот!

Куда страшней ты совершал злодейства!

Безумная!

Ведь ты уже давно

Страну, народ ногами попираешь!

О, если б я была мужчиной, фохт,

Я что-нибудь придумала б другое,

Чем здесь лежать в пыли…

Но где же люди?

Гоните прочь ее, или, забывшись,

Я что-нибудь ужасное свершу.

Пройти сюда отряду невозможно —

Ему дорогу свадьба преградила.

Я, право, слишком мягкий властелин

Для этого народа… Языки

Дерзки у этих горцев непокорных.

Клянусь, что все пойдет теперь иначе:

О, я сломлю их дерзкое упорство,

Я подавлю кичливый дух свободы!

Я новый возвещу закон стране…

И прикажу…

О, милостивый боже!

Что за напасть… Откуда? Что такое?

Он падает!.. Убит!.. Сражен стрелой!

Она ландфохту в сердце угодила!

О, ужас!.. Боже!.. Господин ландфохт…

Взовите к милосердию небес!..

Вы при смерти!..

О, это выстрел Телля…

Узнал стрелка — другого не ищи!

Свобода — хижинам и мир — невинным!

Не страшен ты теперь моей отчизне!

Что здесь такое? Что произошло?

Ландфохт убит стрелой.

Кто, кто убит?

Он кровью изойдет! Сюда, на помощь!

Преследуйте убийцу, да скорей!

Несчастный, ты дождался, вот конец твой:

Не слушался ты моего совета!

О, боже! Как он бледен, неподвижен!

Чьей он казнен рукой?

Эй, там, уймитесь!

Убийство здесь, а музыка ликует!

Ландфохт, когда вы в силах, отвечайте:

Вам нечего доверить мне?

Куда?

Что, в Кюснахт?.. Я не понял вас… Ландфохт,

Не будьте так нетерпеливы… Надо,

Забыв земное, с небом примириться!

Он все бледней… Смерть… к сердцу подступила…

А вот он и глаза уже закрыл.

Смотри, дитя, как умирает изверг!

О женщины безумные! Неужто

В вас сердца нет, что зрелище такое

Для вас потеха? И никто не хочет…

Да помогите ж выдернуть стрелу!

Спасать того, кого господь сразил?!

Так будьте же вы прокляты!

Не смейте!

Господству вашему конец. Убит

Тиран страны. Мы больше не потерпим

Насилья над собой. Свободны мы.

Страна свободна!

Вот вы как! Уже?

Так скоро всякий страх у вас пропал?

Вы видите, злодейское убийство

Совершено… Ничем тут не помочь…

Преследовать убийцу бесполезно.

Другие впереди у нас заботы.

Скорее в Кюснахт! Замок этот крепкий

Спасти для императора нам надо.

Распались узы долга и порядка,

И никому довериться нельзя.

Вот братья милосердия идут!

Была бы жертва — ворон тут как тут.

Внезапно может смерть прийти,

Ей не указан день и час.

Она сразит на полпути:

Ты в цвете сил — и вот угас.

Готов ты умереть иль нет —

Дай высшему судье ответ!

Вы видите — костры зажглись в горах?

А слышите — набат гудит за лесом?

Враг побежден.

Твердыни фохтов пали.

Неужто здесь, меж гор лесистых Ури,

Потерпим мы насилия оплот?

Нам позже всех провозгласить свободу?

Позволить Игу тут стоять угрозой?

Ломай, круши!

Круши! Ломай! Круши!

Где наш трубач?

Я здесь. Зачем я нужен?

На башню подымись и затруби

В свой звонкий рог, чтоб далеко в горах

Отдался звук тысячеустым эхом

И чтоб скорее на призыв могучий

Народ из Ури шел!

Друзья! Постойте!

Вестей из Унтервальдена и Швица

Все нет как нет. Сперва гонцов оттуда

Нам надо подождать.

Как подождать?

Тиран убит, забрезжил день свободы.

Гонцов? А вы не видите? Кругом

В горах костры сигнальные пылают!

Сюда, сюда! Живее, всем народом!

Долой леса! Обрушим своды, стены!

Мы камня тут на камне не оставим!

Эй, подмастерья! Замок мы воздвигли,

Сумеем и разрушить.

Бей, круши!

Пошло! Теперь не удержать ничем.

Как, замок цел? Когда уже весь Сарнен

Испепелен и крепкий Росберг пал?

Вы с чем пришли?.. Свобода или рабство?

Что, от врага очищена страна?

Очищена. Порадуйтесь, отец!

Свободны мы. Теперь уже нигде

В Швейцарии тиранов не осталось.

Как удалось вам замки захватить?

С отчаянной отвагой Ульрих Руденц

Взял замок Сарнен приступом внезапным.

В ночь перед этим в Росберг я проник.

Но слушайте, друзья! Когда мы замок,

Очистив от врага, зажгли и пламя,

Треща, взвилось столбом под небеса,

Вбежал Дитхельм, паж Геслера, и крикнул,

Что Берта Брунек заживо сгорит.

О, боже!

Тайным повеленьем фохта

Она была заточена в темницу.

Невзвидя света, Руденц тут вскочил!

Уже трещали балки и стропила,

И к нам из клубов дыма долетал

Несчастной жертвы крик.

Ее спасли?

Спасти могли решимость, быстрота!

Будь Руденц только нашим дворянином,

То мы б еще задумались. Но он

Союзник наш, а Берта чтит народ…

И потому мы жизнью вновь рискнули

И кинулись в огонь ее спасать.

И что ж, спасли?

Спасли. Ее мы оба

Стремительно сквозь пламя пронесли, —

Стропила тут же рухнули за нами.

Но вот, когда она, придя в себя,

Свои глаза сиянью дня открыла,

Барон меня в объятьях сжал. Так был

Безмолвной клятвой закреплен союз,

И он, в огне пожара закаленный,

Любой удар судьбы перенесет…

Где ж Ланденберг теперь?

За рубежом.

Не я виной, что тот свет солнца видит,

Кем мой отец был зверски ослеплен.

Я вслед за ним погнался — и настиг,

К ногам отца я в прах поверг злодея

И острый меч над ним уже занес,

Но милосердию слепого старца

Обязан он, что вымолил пощаду.

Он дал зарок сюда не возвращаться —

И не нарушит клятву. На себе

Узнал он силу наших рук.

Хвала вам:

Победу вы не запятнали кровью!

Свобода!.. Воля!..

Праздник-то какой!

О нем вовек и дети не забудут.

Вот шляпа — чтить ее нас принуждали.

Решайте, как нам с нею поступить.

Ах, господи! Под ней стоял мой внук!

Топчите, рвите памятник насилья!

В огонь ее!

Нет, лучше сохраним!

Она была орудьем тирании,

Теперь она — свободы нашей знак!

Как радостно, союзники, стоять

Здесь, на обломках павшей тирании!

Все свершено, в чем мы клялись на Рютли.

Начало это, но не завершенье.

О, нам нужны отвага и сплоченность!

Поверьте, император не замедлит

Начать войну, чтоб отомстить за фохта

И силой к нам всех изгнанных вернуть.

Ну что ж, пусть он ведет свои войска!

Внутри страны врага мы победили —

И внешнего сумеем отразить.

Не много к нам ведет проходов горных,

И грудью мы дадим врагу отпор.

Союз наш вечен, непоколебим,

Нас полчища врага не устрашат!

О, грозный суд разгневанных небес!

Что, что такое?

Дожили, вот время!

Но что случилось?.. Вернер, что такое?

Что за напасть?..

О, боже, что творится!

Избавлены мы от большой угрозы…

Убит наш император!

Боже правый!

Убит! Что?.. Император!.. Император!..

Да как же так? Откуда эти вести?

Сомнений нет. Под Бруком Альбрехт пал

От рук убийц… Нам эту весть принес

Правдолюбивый Иоганнес Мюллер.[27]

Но кто виновник страшного злодейства?

Оно еще ужасней оттого,

Что совершил его родной племянник,

Сын брата, швабский герцог Иоганн.

А что причиной было злодеянья,

Отцеубийству равного?[28]

Наследства

Племяннику не отдал император

И будто бы хотел совсем отнять

Его владенья, дав ему взамен

Епископство. Но юный герцог внял

Товарищей своих навету злому

И вместе с Вартом, Пальмом, Эшенбахом

И Тегерфельдом порешил на том,

Что раз ему отказано в правах,

То собственной рукой он отомстит.

Но как свершилось это преступленье?

В свою столицу ехал император

Из Бадена со свитою блестящей,

В которой сын его был Леопольд

И герцог Иоганн. Когда ж до Ройса

Доехали, то сразу к переправе,

Всех оттеснив, убийцы понеслись

И вместе с императором поплыли.

Потом верхом поехал государь

По полю, где огромный древний город[29]

Был, говорят, в языческое время…

И на виду у Габсбургского замка —

Австрийский дом свой род ведет оттуда —

Сам герцог Иоганн ему нанес

Удар кинжалом в горло, а фон Пальм

Его пронзил копьем на всем скаку,

Меч Эшенбаха череп раскроил.

И рухнул Альбрехт, весь в крови, сраженный

Своими на земле своих отцов.

А свита, отделенная рекою,

Беспомощно глядела на расправу

И только воплем воздух оглашала,

И на руках у нищенки безродной

Весь кровью император изошел.

Вот как пришлось владыке умереть,

Что жадно всем стремился завладеть!

Безмерный ужас охватил страну.

Везде в горах завалены проходы,

Вблизи границ все насторожены.

И затворил ворота древний Цюрих,

Хоть тридцать лет он их не затворял:

Страшны убийцы, мстители — подавно.

Уже идет с войсками королева

Венгерская — суровая Агнеса[30],

Которой кротость женская чужда.

Она проклятья шлет и отомстить

За царственную кровь отца клянется

Преступникам, их роду, детям, внукам,

И слугам их, и даже камням замков.

Она грозит, что целые семейства

В отцовскую могилу сбросит, кровью

Омоется, как майскою росой.

Известно ль вам, куда убийцы скрылись?

Все пятеро сообщников бежали,

Свершив убийство, в пять концов различных,

Чтоб никогда не встретиться… Как слышно,

В горах у нас блуждает Иоганн.