Виолончелист

ЭПИЛОГ

Приезжай.

Мне тебя сегодня хочется целовать

Долго-долго. Медленно. А ещё -

Тихо-тихо, глядя в глаза, говорить слова,

От которых потом тревожно и горячо.

Приезжай.

Заварим чаю, нальём вина,

Водки, виски — что ты сегодня пьёшь?

Приезжай — и к чёрту страны и времена,

Солнце, снег, холодненький этот дождь…

Ну какая разница, что там — апрель, февраль?

Ветер, вечер, вечность, закат, прибой…

Мне до слёз, до глупых истерик жаль

Каждый миг убитый, прожитый — не с тобой…

Мне тебя сегодня хочется… Боже мой! –

Не могу я с тобой о будничном и простом!..

Приезжай, пожалуйста, просто побудь со мной.

И — плевать, пожалуй, что будет со мной потом.

(Юлия Вергилёва)

Москва, “Крокус Сити Холл”, восемь лет спустя

Зрители уже расселись по своим местам, заполонив концертный зал буквально под завязку. И хотя отсюда, из VIP-гримёрной, невозможно было расслышать ни звука, всё равно мне казалось, что я улавливаю радостный гул толпы. Более шести тысяч человек в даный момент нетерпеливо ожидали начала представления и предвкушали грандиозное шоу…

Макс, одетый в концертный костюм, сидел перед зеркалом и покорно дожидался, когда юная гримёрша Танечка закончит колдовать над его лицом и причёской. Я тем временем аккуратно расправила на вешалке другой его костюм: в середине шоу концепция менялась, и Макс снова должен был переодеться. Первая часть концерта — строгая классика. Вторая часть более неформальная: эстрада, рок, саундтреки… и, конечно же, главная фишечка сегодняшнего выступления — дуэты.

— Максим Милошевич, я закончила, — проговорила Танечка с придыханием, откладывая пудру и спонж на гримёрный столик.

— Спасибо, милая, можешь отдыхать пока, — он послал ей воздушный поцелуй, чем вогнал бедняжку в краску: девушка смотрела на него, как на реальное божество, замирая от почтительности и благоговения. Я быстро спрятала улыбку, чтобы не обидеть ненароком эту крошку. Бочком-бочком, как краб, гримёрша проследовала к двери.

— Макс, — раздалось по трансляции из настенного громкоговорителя, — десять минут до начала. Будь готов!

— Всегда готов, — машинально отозвался тот, хотя помощник режиссёра не мог его слышать.

Я подошла к мужу и положила руки ему на плечи.

— Волнуешься?

— Есть немного, — помолчав, откликнулся он. — Не за себя, а за…

— Понимаю, — я действительно поняла, что он имеет в виду. Впервые в шоу Макса принимало участие столько талантливых музыкантов со всего мира. И пусть большая их часть являлась друзьями и даже членами семьи, всё равно от подобной ответственности ощущался лёгкий мандраж.

— Всё будет хорошо, — заверила я. — Они — крутые профи. Не подведут…

Он взял меня за руку и благодарно поцеловал в ладонь. Я с трудом сдержалась, чтобы не провести по его щеке привычным жестом — побоялась испортить Танечкины труды. Зато не удержалась от шутки:

— Слащавый ты какой-то, подкрашенный весь, подпудренный, как баба… Одно слово, румын!*

— Вот за что я тебя люблю, китаёза, — вздохнул Макс, поднимаясь со стула, чтобы идти на сцену, — так это за прямолинейность. Хоть бы подольстила раз в жизни для успокоения…

___________________________

*Немного изменённая цитата из фильма Алексея Балабанова “Брат-2”, которую произносит один из героев в адрес Филиппа Киркорова.

Я не пошла в зал. Мне хотелось наблюдать за концертом изнутри, из-за кулис, чтобы ощущать сам пульс этого шоу. К тому же, Макс возложил на меня несколько организационных моментов, связанных с приглашёнными артистами… некогда было сидеть и расслабляться, посмотрю потом в записи — один из центральных телеканалов всё равно должен был вести съёмку.

Но самое начало концерта я не согласилась бы пропустить ни за какие деньги!

Я обожала этот момент: когда Макс быстро выходил из-за кулис и устремлялся к стулу, поставленному посреди сцены, где его уже дожидалась любимая виолончель, а публика взрывалась восторженными приветственными аплодисментами. Макс сдержанно кланялся зрителям, а затем усаживался на стул, устраивал виолончель между колен, и… начинала твориться Магия. В тот момент, когда он взмахивал смычком и впервые касался им струн, я ощущала это пронзительное прикосновение самим сердцем.

Вот и сейчас, глядя на мужа, такого серьёзно-сосредоточенного, погружённого в себя (это потом, разыгравшись, он начинал выдавать настоящий драйв, сшибая наповал своей энергетикой и харимзой, вовсю контактируя с публикой мимикой и взглядом, отпуская беззаботные шуточки в перерывах между музыкальными композициями), я почувствовала, как невольно замираю в сладком нетерпении.

Первым номером концерта был “Caruso” Лучо Далла.

Макс играл с закрытыми глазами, пока ещё отстранённый и далёкий от публики. В целом мире для него сейчас существовала только его виолончель — и звуки, которые она издавала. Казалось, он не замечает даже аккомпанирующего ему симфонического оркестра. В такие моменты я начинала невольно ревновать, хоть это было и глупо. Просто, когда Макс играл вот так — полностью растворившись в музыке — то, казалось, забывал обо всём на свете. В том числе и обо мне… И в то же время я не могла на него насмотреться, наблюдая за ним из-за кулис и затаив дыхание.

Родной, знакомый до чёрточки, такой привычный… я могла предугадать практически каждый его следующий жест. Но он по-прежнему оставался для меня самым привлекательным мужчиной на свете. Самым желанным. Самым любимым. Который научил меня простому и важному — любить самой.

Я привыкла к тому, что за всё в этой жизни приходится платить, порою весьма недёшево. Макс нередко говорил мне, что я расчётлива… Что ж, это было справедливо. Я не верила в человеческое бескорыстие и думала, что за любовь тоже непременно нужно будет расплачиваться. Чем больше любовь — тем выше цена, тем больнее жертва. А я… я просто не хотела больше этой боли, я так от неё устала!.. Поэтому и убегала со всех ног — от себя, от Макса и от нашей отчаянной любви…

Он заставил меня поверить в то, что не всё в этой жизни имеет свою цену. Можно просто любить — здесь и сейчас. Безусловно. Безоговорочно. Бескорыстно. Нежно и горячо, ничего не требуя взамен. Главное — искреннее желание быть с любимым человеком.

Я же всё время боялась проявить слабость. Боялась показаться зависимой, несамостоятельной и… неидеальной. После того, как мы поженились, я не сразу перестала грузиться на тему, что я плохая жена, плохая мать, что я не оправдываю его ожиданий… С самой школы, когда я так глупо, отчаянно и по-детски влюбилась в этого музыкального мальчика, удивительно непохожего на остальных, мне казалось, что я его недостойна, что я — не его поля ягода… И даже когда, взрослея, я начала понимать, что он увлечён мною именно как девушкой — мне всё равно страшно было до конца в это поверить.

Потребовалось немало времени на то, чтобы Макс убедил меня в обратном. Он сказал, что любит не мою идеализированную отретушированную версию на страницах журналов. Он любит меня такой, какая я есть, даже со всеми моими мнимыми несовершенствами — с плохим настроением, немытыми волосами, кругами под глазами после бессонных ночей, с отсутствием маникюра и макияжа.

…Макс уже заканчивал играть “Памяти Карузо”, когда завибрировал мой телефон. Я посмотрела на определившийся номер и поспешила в одну из гримёрных.

Милош Ионеску и Лучана дожидались меня там. Я быстро скользнула взглядом вокруг, чтобы убедиться, что в гримёрку доставили всё необходимое — воду, свежий сок, фрукты — и только потом, расслабившись, подошла, чтобы поприветствовать родственников мужа.

— Лера! — Лучана порывисто вскочила мне навстречу, обняла и расцеловала. — Ты отлично выглядишь.

— Ты тоже, — я с удовольствием расцеловала её в ответ, а затем попала в чуть менее бурные, но не менее тёплые объятия свёкра. — Как вы долетели?

— Прекрасно, спасибо, — Милош ласково провёл сухой ладонью по моей щеке. — А как ты?

Я выразительно закатила глаза.

— Уже готова сойти с ума, этот концерт выпил из меня все соки! Макс тоже на нервах, хоть и скрывает. Думаю… думаю, всё будет круто!

— Не сомневаюсь, — улыбнулся он. — Вы молодцы.

Со свёкром мне безумно повезло, к чему скрывать. Он действительно любит меня, как дочь, принимая такой, какая я есть — точно так же, как и Макс. А вот свекровь… Нет, конечно, Нина Васильевна всегда со мной предельно корректна и подчёркнуто доброжелательна. Я на сто процентов уверена, что она никогда не скажет своему сыну что-нибудь гадкое обо мне — ни в глаза, ни за глаза. Напротив: если она оказывается невольной свидетельницей наших с ним конфликтов, то чаще всего из женской солидарности встаёт на мою сторону. Она приняла меня, как окончательный выбор собственного сына, и больше не пытается его оспорить. Она уважает меня, ценит, доверяет… просто не любит. Но, в конце концов, она же и не обязана.

Не могу сказать, что это сильно меня огорчает. В конце концов, я тоже не испытываю к ней настоящей дочерней привязанности. Да и безграничной любви Макса мне хватает с головой…

— Вы уже мерили костюмы? — спросила я обеспокоенно. — Времени мало, если придётся что-то переделывать на ходу, нужно поторопиться.

Второе отделение концерта, состоявшее из дуэтов, требовало некоторого единства в одежде всех артистов. Поэтому, специально для шоу, я придумала и разработала линию нарядов в одном стиле, в сочетающейся цветовой гамме. Это было не так-то просто: хотелось, чтобы все музыканты гармонировали друг с другом, но при этом не теряли собственной индивидуальности. Творческий процесс захватил меня полностью, я могла сутками не спать, засиживаясь за своим рабочим столом до утра, пытаясь поймать вдохновение, делая зарисовки и создавая интересные образы… Иной раз доходило до того, что заявлялся сонный и чертыхающийся Макс, выключал мою настольную лампу и, ворча, что это никуда не годится, тащил меня на руках в спальню. Впрочем, этот маньячина и сам готов был репетировать дни и ночи напролёт…

Костюмы получились прекрасными, даже на мой придирчивый взгляд, но возникли некоторые сложности с примеркой. Кое-кто из участников концерта вообще жил не в России, и каждый раз прилетать в Москву было физически невозможно. Вот и получилось, что какие-то финальные штрихи, вплоть до пришивания пуговиц, пришлось подгонять буквально на артистах, в самый последний день, едва ли не в последний момент. Максу в этом плане было проще: он мог репетировать со своими иностранными коллегами не вживую, а онлайн, а сами музыканты преспокойно оставались у себя дома.

— Да-да, уже бегу примерять! — защебетала Лучана, сияя. — Я видела своё платье, оно великолепно, я в полном восторге!

— Я тоже сейчас переоденусь, — кивнул Милош.

— Ну… тогда не буду вам мешать, — сказала я и поднялась, чтобы удалиться. — Если что-то окажется не так — сразу звоните, поправим. А вообще, я в гримёрке у Макса.

— А Нина… — начал было свёкор, но я успокаивающе махнула рукой:

— Нина Васильевна тоже вот-вот подъедет, я недавно с ней разговаривала.

В дверях я столкнулась с Андреем.

— Привет, — буркнул он.

— Привет, — отозвалась я, окидывая его придирчивым взглядом. Он уже переоделся, придраться было не к чему — костюм сидел просто идеально.

— Андре-е-ей!.. — восторженно завопила Лучана и со всей своей итальянской экзальтированностью бросилась к нему в объятия.

— Лучик, — он ласково обхватил её за талию, прижал к себе, закружил, поцеловал в лоб. Я почувствовала, что мои губы против воли расплываются в улыбке. Они оба были такими милыми… И всё-таки, решив проявить положенную деликатность, я вышла из гримёрки и аккуратно прикрыла дверь за собой.

Андрей и Лучана… Макс далеко не сразу принял их, как пару. Ух, как его плющило, когда он узнал о том, что эти двое встречаются!.. Я даже боялась, что друзья снова могут всерьёз разругаться.

Они и общаться-то нормально начали только два года назад. А до этого — шесть лет… ну, пусть не явной вражды, но холодного игнора. И все эти годы я видела, как Максу его не хватает. Как он скучает по своему дорогому Андрюхе…

СМИ тогда вволю повалялись на наших косточках. Это была настоящая сенсация — Максим Ионеску увёл жену у Андрея Веселова, своего лучшего друга и бывшего партнёра по музыкальному дуэту! Телефоны просто разрывались от звонков — и у меня, и у Макса. У Андрея, полагаю, тоже. К счастью, ему хватило ума и такта никак не комментировать произошедшее. Мы с Максом тоже хранили молчание.

Впрочем, мне в тот период вообще было ни до чего — на втором месяце беременности меня накрыл адский токсикоз. Я всерьёз думала, что умру, потому что не могла даже смотреть на еду, не говоря уж о том, чтобы нюхать её и, тем более, есть. Если Макс на кухне открывал холодильник — я в гостиной зажимала себе нос ладонью и еле сдерживала рвотные позывы. Меня выворачивало наизнанку даже от запаха любимых прежде лимонов…

Журналисты пытались добыть какие-нибудь жареные факты через наших знакомых и коллег, но ничего горяченького узнать так и не смогли. Разве что кто-то из бывших одноклассников слил информацию, что мы с Максом близко дружили ещё со школы. Всплыла и та пресловутая фотография с выпускного, опубликованная в фейсбуке… Поэтому, когда из темы измены и предательства уже ничего нельзя было высосать, жёлтые СМИ принялись подавать информацию в новом ключе: “Любовь, которую пронесли через годы”. Макс больше не был подлым разлучником — он оказался несчастным романтичным парнем, который хранил верность своей первой школьной любви. Мы с ним по-прежнему никак не комментировали ситуацию, и, в конце концов, от нас отвалились даже самые настырные и дотошные кровососы.

Правда, несколько фанаток Андрея заспамило оскорбительными сообщениями мою хронику в фейсбуке, пока я не почистила страницу и не запретила комментарии от посторонних. В общем-то, на этом всё и прекратилось. Скоро к нашей паре привыкли и стали воспринимать, как должное.

Подруги, на удивление, не продемонстрировали такого уж сильного шока, как я ожидала — наоборот, они здорово меня поддержали. Алиска заявила, что ещё в Индии заметила нашу с Максом химию, которой, по её словам, можно было взрывать города и страны. А Наденька с облегчением выдохнула и сказала:

— Ну слава богу! Наконец-то вы, два придурка, окончательно поняли, что не можете друг без друга. Сколько же лет понадобилось на то, чтобы до вас дошло?!

Совсем не пересекаться у Макса с Андреем не получалось при всём желании — музыкальная тусовка очень тесная, все, так или иначе, знакомы друг с другом. А уж когда Макс переехал в Москву и все мы стали жить в одном городе… Но Андрей не здоровался с ним при встречах — ни на вечеринках, ни на сборных концертах. Равнодушно и спокойно проходил мимо, будто не узнавая.

А потом случился очередной королевский юбилей. Её Величеству стукнуло девяносто, и старушка Елизавета внезапно пожелала увидеть и услышать популярный некогда дуэт русских виолончелистов у себя на празднике. Андрею и Максу послали официальное приглашение… Это была не самая удачная идея — снова столкнуть их лбами и заставить работать в тандеме, но… как отказать английской королеве?!

Честно говоря, я думала, что Андрей под каким-нибудь предлогом сольётся, потому что ему это было нужно ещё меньше Макса. Но он неожиданно согласился. Макс психовал и матерился, собираясь лететь в Лондон. Я понимала его волнение: тут уж не отделаешься подчёркнутым игнором — придётся работать бок о бок и как-то контактировать, нужно будет вспомнить и отрепетировать их совместные номера… Мы оба втайне боялись, что Андрей выкинет что-нибудь этакое.

То, что произошло в Лондоне, я знаю лишь со слов мужа. Он сказал, что сначала они с Андреем сторонились друг друга и репетировали с каменными лицами. А потом… потом они просто пошли в паб и тупо напились. “Чопорно, надменно, по-английски забухали”, как шутила некогда питерская команда КВН. Я понятия не имею, сколько они тогда выпили, подозреваю даже, что дали по разу друг другу в морду, но… в итоге всё вернулось на круги своя. Дружба возобновилась.

Я была очень счастлива за Макса, несмотря на то, что между мной и Андреем так и сохранялось напряжение. Нет, со мной он всегда был подчёркнуто, практически безупречно вежлив, но явно избегал моей компании и сторонился меня. На самом деле, я отлично его понимала… я ведь и в самом деле была бесконечно виновата перед ним. Пытаясь обмануть себя, вышла за Андрея замуж и в итоге обманула и его тоже…

А в прошлом году Андрей поехал с концертом в Геную, и Макс без всякой задней мысли попросил своих итальянских родственничков развлечь друга, если у них будет время и желание. О-о-о! Они развлекли…

Устроили ему настоящую культурно-гастрономическую программу, в лучших традициях семьи Болетти-Ионеску. Более того, они не позволили ему остановиться в отеле — затащили к себе домой. Вот тогда-то между ним и Лучаной и вспыхнуло чувство…

Узнав об этом, Макс был вне себя от гнева. Ух, как он орал! Я откровенно не понимала, в чём причина такого негатива, Лучана — независимая и самостоятельная молодая женщина, восходящая звёздочка музыкального мира, талантливая пианистка… Чем в качестве её бойфренда оказался плох Андрей? Не разницей же в возрасте, не так уж она была и велика, Лучане тогда как раз исполнилось двадцать шесть, а Андрею — тридцать два.

Макс в тот период даже поссорился с кузиной, пафосно заявив ей что-то опереточное из серии “если ты будешь с ним — ты мне больше не сестра”, на что Лучана в свойственной ей манере обозвала его ослом, идиотом и самодуром, и дулась потом ещё пару месяцев. Я пыталась поговорить с Максом, сказать, чтобы он отстал от девчонки, да и от Андрея заодно, но он рявкнул:

— Ты всё равно не поймёшь, не вмешивайся!

Потом он, конечно, предсказуемо быстро остыл и попросил прощения за резкость, но почему так себя ведёт — всё равно не сказал.

В итоге всё разъяснилось очень просто, даже прозаично. Однажды ко мне в бутик заехал Андрюха. От предложенного кофе отказался, привалился плечом к дверному косяку в моём кабинете, несколько секунд буравил меня тяжёлым взглядом, а затем мрачно сказал:

— Слушай, донеси как-нибудь до своего упрямого муженька, что я не сделаю Лучане ничего плохого, а?

— А самому донести не получается? — спросила я.

— Да сто раз я ему уже говорил! Он не верит! — психанув, воскликнул Андрюха. — Упёртый, как баран. Она-то, конечно, всё равно будет со мной, я её не отпущу, но… этот ненормальный теперь меня ненавидит. Да и Лучик расстраивается.

— А в чём вообще дело? — осторожно спросила я. — Почему он так против вас с Лучаной?

— Не догадываешься? — он иронично приподнял одну бровь.

— Н-нет… — я правда не знала.

— Он думает, что я её тупо использую — для того, чтобы отомстить ему за… тот случай. Ну, за тебя.

Я потеряла дар речи.

— Что?!

— Вот скажи же, придурок?! — с досадой вопросил Андрей и в сердцах стукнул кулаком по стене. — Считает, что этот роман с ней я завёл нарочно. Обольстил девушку, вскружил ей голову… а потом поматрошу и брошу.

— Господи, какая чушь, — я покачала головой. — Конечно же, я поговорю с Максом. У тебя с ней… правда всё серьёзно?

Его лицо посветлело.

— Да.

Я улыбнулась.

— Ну и хорошо. Я очень рада за вас обоих…

— Мама! — в гримёрку ввалился разгневанный Стёпа, а вслед за ним царственно вплыла Нина Васильевна. — Бабушка не купила мне мармеладные мишки!

— Хочешь испортить себе желудок? Этой химией, напичканной красителями? Ты сегодня отказался есть суп за обедом, — невозмутимо напомнила свекровь. — Зато набиваешь живот всякой дрянью — чипсами, печеньем, бутербродами и прочей сухомяткой…

Я украдкой вздохнула. Нина Васильевна и Максу в детстве не позволяла есть в школьной столовой, считая, что детей там травят неизвестно чем. Я-то, откровенно говоря, вообще не заморачивалась правильным питанием, да и готовить не особо любила. Но оспаривать авторитет бабушки на глазах внука не стала. Тем более, она, по сути, была совершенно права, а Степан и так рос настоящим сорванцом. Если хоть раз позволить себе дать при нём слабину — всё, этот мальчишка не слезет с твоей шеи никогда.

— Ты пойдёшь с бабушкой в зал? — спросила я. — Концерт уже начался.

Сын поскучнел и сморщил нос. В глубине души он терпеть не мог классическую музыку и явно скучал, когда отец играл на виолончели. Вообще, к искреннему огорчению Макса и дедушки с бабушкой, у Стёпки напрочь отсутствовал музыкальный слух, так что тайной семейной мечте вырастить из него нового талантливого виолончелиста не суждено было сбыться. Зато он был вылитый Макс внешне — такой же подвижный, темноглазый, вихрастенький.

Сам Степан мечтал стать футболистом, как его кумир дядя Франко. Сейчас сын жил только мечтой о предстоящей летней поездке в Италию — бабушка везла его и Варю сначала к деду в Портофино, а там уже и до Генуи рукой подать. Стёпка надеялся, что дядя Франко снова возьмёт его с собой на тренировку, как в прошлом году. Подумать только, ему посчастливилось тогда воочию наблюдать, как тренируются футболисты легендарного клуба “Дженоа”! Они даже жали ему руку! И подарили футболку со своей фирменной символикой! Степан потом долго задирал нос перед своими приятелями из детского сада, а девочки из группы, не особо увлекающиеся футболом, тем не менее, поголовно в него повлюблялись — ведь он был так крут!

— А где Варя? — спросила я.

— Она у дедушки в гримёрке осталась. Мы заходили туда поздороваться, — отозвался Степан.

— Платье я ей выгладила, причёску сделала, ты не переживай, — добавила свекровь.

Я и не переживала. Такая бабушка всё и всегда держала под контролем…

По характеру Варя была полной противоположностью Степану и Максу, да и мне. Абсолютная девочка-девочка, нежная, воздушная, трепетная, фанатеющая по феям Винкс, диснеевским принцессам и — особенно! — по Эльзе из мультика “Холодное сердце”. Она обожала красивые пышные платья, отращивала волосы как у Рапунцель и вообще обещала вырасти женщиной до кончиков ногтей. Порой я удивлялась, как близнецы могут быть такими разными. При этом и брат, и сестра души друг в друге не чаяли и внешне были очень похожи. Те же тёмные глазищи, волнистые волосы, подвижная и живая мимика…

Макс любил дочку так, что, казалось, живьём загрызёт за неё любого. Нет, Степана он, конечно, тоже очень любил. Но Варя… это было что-то особенное. Он трясся над ней, как над самым бесценным сокровищем в мире.

Когда на первом УЗИ мы узнали, что у нас будет двойня, то испытали натуральный шок. Я с одним-то ребёнком боялась не справиться, а тут целых два… о, боже.

Беременность была кошмаром. Никаких умилительных воспоминаний у меня не осталось, я мечтала только об одном: чтобы вот это всё поскорее закончилось. Тошнота, изжога, боль в спине, неповоротливость, дикие перепады настроения, слёзы… Вспоминая, какие истерики я закатывала бедняге Максу все эти девять месяцев, я до сих пор удивляюсь, как он меня тогда не убил.

Расписали нас из-за беременности быстро — сразу же, как только я оформила официальный развод с Андреем. Приехали в загс, в чём были — Макс в рваных джинсах и футболке, я в сарафане для беременных — живот у меня уже в два месяца был такой, какой у других вырастал только в пять.

Рожать я собралась, когда Макс давал сольник в зале Чайковского. Он примчался ко мне в больницу сразу после выступления, прямо в концертном костюме. Я была уже в предродовой, куда мужей не пускали. Точнее, пускали лишь в том случае, если заранее был заключён договор на партнёрские роды, а рожать совместно с Максом я отказалась наотрез, категорически.

— Ох уж, это твоё вечное “сама-сама”, — проворчал он тогда, но спорить не стал. А теперь я жалела, что его не было рядом — мне было так одиноко, так страшно и так больно!

Он шептал мне что-то нежно-подбадривающее по телефону, а я прижимала мобильник к уху и ревела, чувствуя себя конченой дурой — надо было соглашаться на совместные роды!

— Ты что, концерт сорвал? — спросила я, всхлипывая.

— Нет, доиграл кое-как, на автпилоте. И сразу же к тебе.

— С виолончелью?!

— А как же. Никуда тебе не деться от моей любимой жещины, твоей вечной соперницы, даже в роддоме, — пошутил он, но мне в тот момент было настолько плохо, что шутки я просто не воспринимала.

А потом… не знаю, каким образом, но Максу удалось добиться разрешения на то, чтобы сыграть на виолончели прямо здесь. Музыка успокаивала его самого и настраивала будущих мамочек на нужный лад, расслабляя и умиротворяя. Да и врачи были рады послушать вживую известного музыканта без отрыва от работы.

Я жадно внимала звукам виолончели, доносившимся из холла и одновременно из трубки возле моего уха, и снова плакала, как идиотка…

Помимо Макса, поддержать меня в роддоме явилась ещё и свекровь. А вот моя мама из Питера так и не приехала…

С годами она всё больше уходила в себя и мало интересовалась тем, что происходит в моей жизни. Не уверена, что она вообще заметила, когда у меня сменился муж. Как она не общалась прежде с Андреем (мама и увидела-то его впервые, по-моему, только на свадьбе) — точно так же не общалась теперь и с Максом. К внукам она относилась в принципе тепло, но не горела желанием нянчиться с ними, забирать на каникулы и даже просто созваниваться по телефону, так что они тоже едва ли считали её бабушкой. Фактически, бабушка у Степана с Варей была одна — “баба Нина”. И дедушка Милош…

Детей Макс полюбил всей душой сразу и безоговорочно. С того самого момента, когда ему показали наших малышей. Я понимала, что новорождённые младенцы выглядят далеко не как ангелочки, но Макс умилялся чуть ли не до слёз.

— Они — настоящие маленькие китайцы! Совсем, как ты! — с нежностью сказал он.

Иногда мне казалось, что я не справлюсь. В первые месяцы после родов всё валилось у меня из рук, я то и дело принималась отчаянно рыдать от беспомощности, растерянности и усталости. Если бы не Макс и не свекровь… даже не знаю, как смогла бы пережить этот период.

Всякий раз, когда дети отчаянно и, казалось, совершенно беспричинно начинали орать в унисон, а мне хотелось просто выйти из окна, Макс прибегал к проверенному средству: начинал играть на виолончели. Удивительно, но это срабатывало. Сначала близнецы затихали и успокаивались, тараща глаза и прислушиваясь к звукам музыки, а затем дружно засыпали, точно виолончель была особым видом снотворного. А вслед за ними немедленно засыпала обессиленная я…

– Никогда в жизни у меня ещё не было столь благодарной публики, — посмеивался над нами Макс.

— Вы можете пройти в зал, — напомнила я Нине Васильевне. — У вас столик в VIP-зоне вместе с Ричардом Тёрнером… не возражаете?

— Ну, какие могут быть возражения, — свекровь заулыбалась. — Такой импозантный мужчина…

Тёрнер был профессором музыки, бывшим педагогом Макса в Королевском колледже. Нина Васильевна вполне могла поддержать с ним непринуждённую беседу на профессиональные темы.

— Смотрите, чтобы Милош не заревновал, — подколола я её, и свекровь вспыхнула, как девчонка.

Я до сих пор не могла охарактеризовать отношения матери и отца Макса. Они не являлись парой в истинном значении этого слова, но были замечательными друзьями и проводили много времени друг у друга в гостях — Милош часто прилетал в Россию, а Нина Васильевна в Италию. Кто знает, может быть, они просто скрашивали одиночество друг другу… а может, испытывали нечто большее, чем просто дружескую привязанность? Ответ на этот вопрос могли дать только они сами, а я в душу не лезла. Самое главное — они были отличными родителями Максу и замечательными бабушкой и дедушкой Стёпе и Варе.

— …Ну, или, если хотите, посажу вас за столик с Колдуновым?.. — предложила я.

Алексей Геннадьевич Колдунов был депутатом Госдумы, но свекровь только в испуге замахала руками:

— Ой, что ты… терпеть его не могу. Рожа — ну совершенно бандитская.

В глубине души я не могла с ней не согласиться. Колдунов, которого Макс называл просто “Лёхой” или “Колдуном”, внушал мне смутные опасения. Я понятия не имела, как эти двое вообще могли подружиться — настолько разным мирам они принадлежали.

При знакомстве Колдунов окинул меня оценивающим взглядом и многозначительно протянул:

— Так вот, значит, ты какая… Лера.

Мне не понравилось, что он обратился ко мне на “ты”, но я всё-таки уточнила:

— Что значит “вот какая”? Откуда вы обо мне знаете? От Макса?

— Не слушай его, Лер, — вставил Макс со смехом, — он тебе сейчас нарассказывает…

— Нет уж, позвольте, — я заинтересовалась.

— В нашу первую встречу твой муж рыдал у меня на плече крокодильими слезами, умирая от любви к тебе.

— Ну уж, прямо рыдал… уж прямо крокодильими… уж прямо умирая, — смущённо буркнул Макс. — Про любовь не спорю.

Вот как-то так, на этой шутливой ноте, деликатный разговор замяли, но я в итоге так и не поняла, кто они друг другу и что их связывает. Я знала только одно: Колдунов действительно был неистовым меломаном и не пропускал ни одного крупного концерта Макса в Москве.

…Во втором отделении Макс разошёлся вовсю — публика купала его в своей любви. Один номер сменялся другим, вызывая всё больше и больше восторгов у зрителей. Дуэт с Андреем… затем с отцом — скрипка и виолончель… потом с Лучаной — она выглядела волшебно, сидя за роялем в длинном серебристом платье, действительно дивно ей идущем, которое обтягивало её ладную фигуру, как перчатка…

Был также номер, который особенно мне нравился — когда партнёром мужа выступал не музыкант, а певец. Точнее, певица. Это была индианка Дия Шарма — “золотой голос” Болливуда, как называли её музыкальные критики. Именно её голосом рапевали героини самых популярных индийских фильмов. Когда я слушала её пение, мне казалось, что если ангелы и существуют, то они должны звучать именно так…

Дия проделала долгий путь из Индии вместе с мужем, оставив дома троих детей. Они тусовались в Москве почти неделю — специально прилетели пораньше, чтобы не просто спокойно порепетировать, но и вдоволь погулять по городу. В первый же день супруги обнаружили в центре столицы пару индийских ресторанов и окончательно влюбились в Россию!

Мне нравилась эта гармоничная пара, нравилась Дия — она училась вместе с Максом в колледже. Нравился её муж — серьёзный, интеллигентный, чуть застенчивый доктор. Было видно, как они трепетно и бережно относятся друг к другу…

Но больше всего, конечно, я переживала за дуэт, который закрывал концертную программу. Это было выступление отца и дочери. Дебют Вари на большой сцене.

Честно говоря, мы с Максом волновались больше, чем наша девочка. Невозмутимому спокойствию Вари можно было только позавидовать.

Она сама выбрала музыкальную композицию — “Halleluja” Леонарда Коэна. Я очень любила эту мелодию, и сейчас не могла слушать игру мужа и дочери без слёз.

…Она предаст, она солжёт

И власть, и жизнь твою сожжёт,

Хоть ты ей пел: "Навек тебя люблю я!"

И общим был ваш каждый вздох

И плоть, и кровь, ты знал, что Бог

Был с вами в каждом вздохе: "Аллилуйя!"

То, что меня неизменно восхищало в Максе на сцене — при всём своём таланте, даже величии, он умел мастерски уходить в тень, ненавязчиво привлекая внимание к партнёру. Вот и сейчас — он не заглушал Варю, не подавлял её своей игрой, а, деликатно оставаясь в стороне, был, тем не менее, готов в любую секунду подхватить её, если что-то вдруг пойдёт не так. Сегодня, сейчас — именно она была главной звездой, а он лишь скромно грелся в её ярких лучах.

Отец и дочь… Две виолончели. Два голоса, удивительным образом сливающихся в один. Даже выражение лица у них было одно на двоих — та же мимика, те же закрытые глаза, то же погружение в себя и в музыку… Варя наотрез отказалась обувать туфельки, потому что папа ведь всегда выступал на сцене босиком — и значит, ей тоже было так надо!

О, Боже, всё пошло не так

И каждый поднял чёрный флаг

И начал бой, поправ любовь святую.

Ведь, если целый мир больной,

Любовь становится войной

И шлёт проклятья вместо: "Аллилуйя!"

Я знала, что у этой песни на русском языке существовало немало вариантов перевода. Но в данный момент у меня в голове вертелись стихи Ирины Богушевской — мне казалось, что песня “Аллилуйя” была написана про нас с Максом. Про всё, что мы пережили и через что прошли…

Своих любимых не щадим,

Мы лжём, мы предаем, мы мстим

И никого та чаша не минует,

Но пусть вся жизнь — и тлен, и дым,

Я перед Господом моим ни слова

Не скажу, лишь: "Аллилуйя!"

Машинально потянувшись к цепочке, висевшей на моей шее, я нащупала золотую подвеску в форме виолончели и сжала в ладони. В этот момент Макс повернул голову и посмотрел на меня. Он прекрасно знал, что я стою в правой кулисе, потому что это было моё любимое место во время всех его концертов. У нас даже был свой тайный язык знаков — муж незаметно подмигивал мне, посмеивался, многозначительно приподнимал брови, щурил глаза, напоминая, что я — его “китаёза”… Подмигнув ему в ответ, я приложила руку с кулоном к груди, что должно было означать только одно: “Ты и твоя музыка всегда здесь. В сердце…”

Он понял. Благодарно склонил голову на мгновение, а затем, встряхнув волосами, заиграл с удвоенным вдохновением.

Я стояла, улыбаясь во весь рот, и откровенно любовалась им. Так же, как с замиранием сердца наблюдала за его игрой много лет тому назад, на новогоднем празднике в музыкальной школе. Может, именно тогда я в него и влюбилась?.. Да нет. Это произошло гораздо раньше: в первом классе, когда нас рассадили по местам, и взгляд незнакомого мальчишки буквально прожигал дыру в моей спине. Я оборачивалась с преувеличенной сердитостью — и снова и снова натыкалась на серьёзный, внимательный взгляд этих карих глаз… Никто и никогда прежде не смотрел на меня так.

Я знала, что сегодня Макс играет для меня. Про меня. И взгляд его глаз нисколько не изменился с годами.

Мой мужчина. Мой цыган. Моя отчаянная слабость и невероятная сила. Моя вера. Моя надежда.

И, конечно, любовь…

КОНЕЦ

Март — май 2020