Вишня в шоколаде

Глава 1

«Удивительно, но ей не мешает даже такой холод», – подумал Эдуардо.

Последние три недели он зачастил в этот маленький старинный городок – его интересовала выставка в ратуше. И конечно, Эдуардо не мог не заметить девушку у обочины дороги. Она перебирала струны на гитаре и пела печальные народные песни, напоминая беспризорного ребенка из романов Диккенса.

«Неужели у нее нет родителей или кого-то, кто мог бы о ней позаботиться? Как видно, нет… – размышлял Эдуардо. – Но почему девушка зарабатывает себе на хлеб таким тяжелым и неблагодарным способом? Неужели нельзя было найти какую-то более подходящую работу?»

Впрочем, его интерес к уличной музыкантше был всего лишь любопытством, которое, без сомнения, скоро пройдет. В любой момент она может встать со своей гитарой в другом месте или вообще уйти, и он, скорее всего, никогда не увидит ее больше. Эдуардо остановился, чтобы положить банкноту в потрепанную твидовую шляпу – та лежала на тротуаре у ног девушки, – и прижал бумажку двумя монетами, чтобы ее не унес ветер.

– Очень милая песенка, – пробормотал он.

– Спасибо… только этого слишком много! – Девушка перестала бренчать и, взяв банкноту, сунула ее в руку Эдуардо.

Их взгляды встретились, и его охватило невероятно тревожное чувство. Ему показалось, что земля уходит из-под ног…

– Слишком много?.. – Он поднял брови, уверенный, что неправильно понял ее.

– Да. А если вы хотите пожертвовать какую-то сумму на благотворительность, тут недалеко есть церковь, в которой собирают средства для бездомных… Церковь Девы Марии. А я не прошу милостыню, и я не бездомная!

– Но около вас лежит шляпа с монетами! Разве вы не для этого стоите здесь и поете?

Эдуардо почувствовал закипающее раздражение, но не мог понять – почему. Разве он не привык к тому, что его щедрость отвергали? И зачем вообще тратить время на разговор с этой странной девушкой? Надо было просто уйти, и пусть себе поет за гроши, раз ей так нравится!

Но он никуда не ушел.

– Я пою потому, что меня что-то подталкивает к этому… а не из-за денег. Неужели вы никогда ничего не делали просто из чистой любви?

Эдуардо на миг онемел от такого вопроса и растерялся, чувствуя, как у него побежали мурашки по коже и перехватило дыхание.

– Я… мне надо идти…

– Как хотите. Это вы остановились и заговорили со мной…

– Я остановился вовсе не затем, чтобы поговорить с вами! – вспыхнул Эдуардо.

– Теперь вижу. Вы просто хотели сделать себе приятное, оставив мне довольно крупную купюру, а потом пойти дальше с чувством удовлетворения: сегодня вы совершили добрый поступок. Так ведь?

– Вы просто невыносимы!

Ругнувшись про себя, Эдуардо сжал костяной набалдашник трости и, хромая, отошел. Он уже практически достиг конца улицы, когда его чуткое ухо снова уловило бренчание гитары и печальный тонкий голосок девушки.

Интересно, смотрела ли она ему вслед? Он с раздражением подумал, что, видимо, так и было, иначе почему она так долго не начинала петь? Да, она наверняка наблюдала за ним… видела, как он идет, хромающий калека! Может, даже почувствовала к нему жалость?

Подобная мысль резанула его. «Если, к несчастью, мне доведется когда-нибудь снова увидеть эту уличную музыкантшу, я пройду мимо! – поклялся он. – Кем она, черт возьми, себя возомнила, раз так пренебрежительно отвергла мой добрый порыв?»

Но когда, превозмогая боль, Эдуардо заставил себя ускорить шаг, вопрос, который задала уличная музыкантша, насмешливо зазвучал в его голове: «Неужели вы никогда ничего не делали просто из чистой любви?» У него даже защипало в глазах.

Яростно выругавшись, Эдуардо бесцельно направился в центр города, едва ли понимая, что наказывает свою раненую ногу только из-за малозначительного высказывания какой-то уличной певички, которая отказалась от денег и тем уязвила его гордость…

Температура явно упала до минусовой. Марианна почти не чувствовала гитарных струн онемевшими пальцами. Соблазнительная мысль побаловать себя кружкой горячего шоколада, сидя перед зажженным камином, быстро погнала ее в сторону дома. Она приказала себе не думать о том, что вернется в пустой гулкий мавзолей, где все – от элегантного декора до замечательной музыкальной комнаты с блестящим роялем – напоминало ей о муже и друге, которого она лишилась так рано…

«Продолжай жить дальше, когда меня не станет, – умолял ее Доналд, лежа в больничной палате, и по его горящим глазам Марианна с ужасом поняла, что он долго не протянет. – Продай этот проклятый дом со всем имуществом, если хочешь! Поезжай и посмотри мир… встречайся с людьми, путешествуй… Поживи за нас обоих!»

Она так и сделает, но не сейчас. Марианна все еще пыталась найти свое место в мире, опустевшем без того единственного человека, который по-настоящему любил ее.

Начала она с того, что стала играть на улице. Марианне очень хотелось преодолеть страх перед публикой, ведь она собиралась время от времени петь в местном клубе. И такой шаг был для нее очень полезным.

И в то же время, играя на улице, она как бы говорила судьбе: «Ничего ужаснее ты не могла сделать?

Отобрала у меня мужа и снова оставила одну? Ну так посмотри!»

С каждым днем Марианна становилась все уверенней. Доналд был бы горд, что она нашла в себе мужество сделать такой радикальный и необычный шаг к своему собственному исцелению. А вот его двое взрослых детей от предыдущего брака восприняли это как признак неадекватности мачехи… Признак того, что Марианна могла оказывать «не совсем правильное» влияние на их отца.

Неожиданно перед мысленным взором всплыл образ того незнакомца, который подошел к ней сегодня и положил пятидесятидолларовую банкноту в ее шляпу. У него были манеры богатого человека, и говорил он на безукоризненном английском, хотя и с легким акцентом… может, южноамериканским? От мужчины исходила такая властность, от которой Марианна еще совсем недавно съежилась бы. Но уход за Доналдом во время его долгой и оказавшейся в конечном счете неизлечимой болезни, двухмесячное ночное бдение возле его больничной койки воспитали в ней стойкость.

Сжимая в руках кружку горячего шоколада, Марианна пристально смотрела на дрожащий в камине огонь, и черты того человека, который взволновал ее сегодня, все четче вырисовывались в сознании. Марианна никогда не видела глаз такого необычного голубого цвета – словно морозная голубизна безоблачного зимнего неба… И хотя у мужчины были золотистые волосы, ресницы оказались темно-шоколадного цвета. А еще Марианна заметила нос с горбинкой и красиво очерченный рот, правда, довольно жесткий.

Зря она сказала этому мужчине, что он только ради собственного тщеславия положил так много денег в ее шляпу. Напрасно! Откуда ему было знать, что после пережитой трагедии Марианна поклялась никогда больше ни от кого не принимать помощи и не ждать ее? Что ее вера в хорошее была подорвана, когда после кошмарного детства с безответственным отцом-алкоголиком она наконец обрела счастье в браке, а ее муж умер всего через полгода их совместной жизни?

«Незнакомец посмотрел на меня так, словно его самого терзало что-то», – вспомнила Марианна. Несколько секунд она не знала, что и думать, встретив его взгляд. Но прежде чем принесла свои извинения, он ушел… хромая. Интересно, это последствие какой-то аварии или болезни? Ей вдруг показалось неправильным, что такой крупный, привлекательный и сравнительно молодой мужчина имеет столь очевидный физический недостаток. Хотя это нисколько не портило незнакомца, а даже привносило что-то загадочное в его облик.

– Вы опять перегрузили ногу, не так ли?

– О, ради бога, оставьте делать мне замечания! Я не ребенок!

При взгляде на нахмурившегося доктора Эдуардо подумал, что с радостью навсегда отказался бы от его визитов, которые тот наносил ему каждые две недели. Но после девяти операций на раздробленной ноге ему было необходимо регулярное медицинское наблюдение. Эдуардо обратился к Эвану Пауэллу по рекомендации своего бразильского хирурга.

– Мне говорили, моя нога со временем станет совершенно нормальной, – нетерпеливо проговорил Эдуардо. – Тогда какого черта это тянется так долго?

– Ваше бедро было почти раздроблено. И вы рассчитывали, что легко поправитесь после девяти серьезных операций? И примите мой совет: перестаньте относиться к своему телу как к какому-то механическому прибору!

– Когда мне потребуется ваше мнение по поводу того, как я к себе отношусь, – раздраженно сказал Эдуардо, настроение которого ухудшалось с каждой секундой, – я спрошу об этом!

– Что ж, тогда… – Пауэлл взял с кресла свое кашемировое пальто и аккуратно перекинул через руку. – Не надо никого беспокоить. Я выйду сам. Желаю вам доброй ночи, мистер де Сауза.

– Мне не следовало разговаривать с вами таким тоном. Но сегодня был тяжелый день… – Эдуардо встал с кресла, с трудом превозмогая боль в ноге. Он бросил взгляд на французские антикварные часы на мраморной каминной доске. Почему его жизнь продолжается после трагедии, лишившей его жены и еще не родившегося ребенка? – Простите меня. Очень любезно с вашей стороны, что вы проделали весь этот путь в такой ненастный вечер.

– Ничего страшного.

Если Эван Пауэлл и счел себя обиженным, он быстро превозмог обиду, пожал костлявыми плечами и с интересом оглядел красивую, залитую светом ламп гостиную с огромными окнами, выходящими на поля и густой лес за ними. Этот ландшафт сейчас, в одну из самых суровых английских зим, был укутан снежным покрывалом.

– Вы живете здесь очень изолированно. Может, вам сейчас нужно чье-то общество? – предположил он с откровенностью, иногда уместной между двумя мужчинами.

Эдуардо прищурился:

– Вы имеете в виду женщину, доктор?

Впервые за два года он не отверг немедленно эту идею. Более того, память тут же услужливо нарисовала очень привлекательную картину – уличную музыкантшу с огромными глазами цвета грецкого ореха, очаровательным ротиком и волной медовых волос…

Это привело его в смятение. Интересно, сколько ей лет? Семнадцать… восемнадцать? Неужели в довершение всего здравый смысл покинул его? Возможно, он и в самом деле созрел для какого-то женского общества, но только для восстановления сил, не более того. После гибели Элианы Эдуардо навсегда исключил для себя всякие длительные отношения.

Не получив ответа, хирург снова пожал плечами и примирительно улыбнулся:

– Это просто предположение, дорогой мой… А теперь послушайтесь моего совета – не перегружайте ногу. Я рекомендую вам совершать ежедневные двадцатиминутные прогулки… ну, может быть, получасовые, но не более длительные. Если у вас возникнут какие-то вопросы, звоните. До встречи. Доброй ночи.

Слуга Рикардо появился на пороге комнаты, чтобы проводить доктора.

– Доброй ночи, мистер Пауэлл… и еще раз спасибо за то, что приехали в такую погоду. Будьте, пожалуйста, осторожны.

Эдуардо изо всех сил пытался сосредоточиться на черно-белой комедии сороковых годов. Он сидел, уставившись в плоский экран ультрасовременного телевизора.

Удовольствия от просмотра Эдуардо не получал никакого. Просто у него вошло в привычку смотреть фильмы в предрассветные часы, ведь заставить себя уснуть он не мог. Когда в голове крутится один и тот же набор ужасных картинок, словно заклинившаяся во время перемотки лента фильма ужасов, разве тут до сна? В некоторые вечера Эдуардо не мог заставить себя даже войти в спальню, поэтому до утра, накинув на ноги плед, дремал на одном из уютных кожаных диванов в гостиной. Вдобавок ко всем его душевным переживаниям боль, обжигающая и мучительная, часто стреляла в его раненую ногу.

Стоически игнорируя искушение налить себе стакан виски, чтобы заглушить мучения, Эдуардо с чувством выругался. Окончательно отказавшись следить за веселящимися экранными персонажами, он выключил телевизор. Даже отвлечься ему не удавалось! Ему казалось, что он смотрит в черную бездну, навсегда потеряв всякую надежду снова увидеть дневной свет и ощутить тепло.

Горько вздохнув, он вновь вспомнил уличную музыкантшу и подумал, что даже она, при всей ее бедности, гораздо счастливей, чем он – со всем богатством и привилегиями.

Когда серый рассвет неохотно проник в комнату между раздвинутыми бархатными гардинами на окнах, Эдуардо почти решил, что, когда в следующий раз наведается в городок, он не станет игнорировать девушку-музыкантшу, как поклялся раньше. Он поговорит с ней, расспросит об обстоятельствах ее жизни и, возможно, предложит помощь. И пусть она рассмеется ему в лицо и скажет, чтобы он уходил и втюхивал свои деньги кому-нибудь другому!

В конце концов, решив, что его стремление помочь молодой девушке было вызвано лишь мыслями о том, что его собственный ребенок мог бы оказаться в подобной ситуации, Эдуардо проглотил подступивший к горлу ком и, устроившись поудобней, насколько это было возможно на диване, наконец провалился в поверхностный, не приносящий облегчения сон…