Виталик

Вечером Вовка Котиков наконец понял, что застрял посреди пустыни всерьез и надолго, а потому так же всерьез начал готовиться к героической, как и положено первопроходцам, смерти.

Так, на всякий случай.

Сейчас, по здравом рассуждении, Вовка уже был готов признаться себе, что идея заночевать посреди ледоритного кратера была глупой. И даже он сам знал это с самого начала.

Вовка не был возмутителем спокойствия. Не был он и вечным пострелом, оторвой или бунтарем. Просто временами в нем просыпался чертенок, который остро жаждал приключений.

С приключениями в нынешнее благоустроенное время было туго, не то что во времена первопроходцев. Вовка очень завидовал своим папе и маме, которые до сих пор основную часть года работали в поле, на выезде, навещая его только во время отпуска.

Родители забирали Вовку из интерната, и на целых две недели они вместе уезжали на экватор, к мелкому еще пока морю Меридиана. Вовка впитывал истории, которые рассказывали ему папа и мама, страстно желая поскорее вырасти и помогать родителям преображать планету.

Марс менялся у него на глазах, и Вовка верил, что до того момента, когда его родина станет похожей на далекую Землю, осталось уже совсем немного – надо только еще как следует потрудиться, всем вместе, сообща. Поэтому он обижался на слова папы, который мягко отказывался взять Вовку с собой на фронтир, говоря, что главная Вовкина работа сейчас – это хорошо учиться.

– Марсу сейчас нужны уже не просто энтузиасты, сын, а специалисты, – сказал отец при последней встрече.

Вовка тогда был еще совсем маленький, – с тех пор целый год прошел, – но все уже понимал. Они с папой сидели в шезлонгах под лучами малого солнца, которое припекало совсем как настоящее – это папа сказал, он-то еще помнил, как загорал на берегу Черного моря на Земле. Бурь на экваторе не было уже несколько лет, и небо было ослепительно голубым и безоблачным. Кислородный купол, раскинувшийся над центральными островами архипелага, был почти невидим в лазурной выси, и Вовка представлял себе, что вот еще немного, еще чуть-чуть – и не понадобятся уже больше никакие купола ни на экваторе, ни в других местах по всему Марсу, и тогда люди смогут жить и путешествовать везде, где только пожелают.

– Но я и так уже специалист, пап! – ответил Вовка. – Я очень много чего уже умею. Я пескоход собрал, сам, своими руками, и в весенней регате буду участвовать вместе со старшими ребятами…

– Не горячись, сын. – Отец улыбался, но слова его были совершенно серьезны. – Пескоход – это хорошо, и регата – это просто замечательно. Но это все равно соревнование, тут не только участие важно, но и победа. А то, что мы, взрослые, сейчас делаем с планетой, дело очень серьезное. Спешка и суета тут совершенно ни к чему. Марс суеты не терпит и не прощает. С ним не посоревнуешься, уж поверь. Марс нас ждал очень долго, и не беда, если подождет своего преображения еще год-другой. А там как раз уже и ты подрастешь и нам поможешь. А пока…

– Учеба, да, – понуро кивнул Вовка. – Знаю, пап.

– Ты боишься не успеть? – спросил отец. – Опоздать? Думаешь, на тебя подвига не хватит?

Вовка покраснел. Признаться, что примерно так он и думает, было очень стыдно. Поэтому он промолчал – только потупился весьма красноречиво.

– Не переживай, работы на всех хватит, – улыбнулся отец. – Марс велик, и мы только-только еще начали его изменять. Работы еще непочатый край. Успеешь!

– Ну да… А если вы раньше закончите? – спросил Вовка. – Мне тогда что делать? Я же буду специалист. Кому я стану нужен?

– Специалисты нужны всегда, – сказал отец. – Нам еще всю Солнечную систему обживать. Так что дел еще и твоим собственным детям хватит. Марс – это наш пробный шар. Вызов, который Вселенная бросила человечеству, чтобы проверить – а готовы ли мы выйти в космос и расселиться по нему.

– И как? – с надеждой спросил Вовка. – Мы готовы?

– Еще бы, – сказал отец и взъерошил Вовкины волосы. – Готовы, давно и вполне.

– Это хорошо, – сказал Вовка. – Тогда я это… подожду. И подучусь получше. Чтобы от меня больше пользы было, верно?

– Все правильно, – улыбнулся отец. – Молодец, Вовка. Так и держать!

А потом вернулась с лечебной физкультуры мама, и они все вместе отправились в дельфинарий – смотреть, как танцуют на хвостах умницы-афалины, которых совсем недавно вырастили из доставленных с Земли замороженных эмбрионов и теперь адаптировали к новой марсианской атмосфере. Нашлепки обогатителей воздуха на дыхалах дельфинам совсем не мешали.

После отпуска с родителями Вовка на время становился образцовым учеником. Впрочем, спустя несколько дней дисциплина его снова начинала хромать, а еще через пару-тройку недель в нем снова просыпался пресловутый чертенок, которого папа в шутку именовал не иначе, как «духом авантюризма».

На сей раз этот дух проснулся аккурат посреди маршрута скучнейшего мехпробега, которым обернулась, к Вовкиному разочарованию, столь долгожданная весенняя регата. Именно этот чертенок внутри – а кто же еще?! – нашептал Вовке на ухо, что самым верным решением будет оторваться от колонны, в которой он шел замыкающим, когда идущая впереди машина скроется за скальным выходом, и уйти в радиомолчание, с ухмылочкой слушая встревоженные голоса воспитателей в динамиках.

Именно дух авантюризма, правя пескоходом Вовкиными руками, увел машину далеко на восток от одобренного сводной комиссией трека – в сердце пустыни. Этот же не то мелкий бес, не то нечисть рангом покруче дернул Вовку пересечь встретившийся ему на пути метеоритный кратер по диаметру, вместо того чтобы двинуть в объезд – как было положено по инструкции.

В результате случилось то, что нельзя было назвать непредвиденным. Случилось именно то, что должно было случиться, только и всего.

Вовка к тому времени уже весьма отчетливо понимал, что поступает все глупее с каждым своим шагом, и даже подумывал о том, чтобы вернуться и получить по заслугам – но, стоило пескоходу после долгого подъема по склону, бугрящемуся россыпями валунов, перевалить за гребень, как у Вовки не осталось ни малейших сомнений в том, где именно он сегодня заночует.

Песок был на диво плотным – сейчас, в самом начале весны, грунтовые воды еще не везде растаяли, и барханчики из высушенного ветрами песка поверхностных слоев перекатывались по дну кратера, подобно настоящим морским волнам. Пескоход катил по ним, поднимая быстро оседавший в разреженном воздухе пыльный шлейф. Вовка, открыв водительскую половину блистера, свистел и улюлюкал под фильтр-маской, представляя себя лихим наездником американских прерий времен земной стародавности. Потом что-то схватило пескоход за колеса, и Вовка едва не вылетел из кабины, понабив о рычаги синяков даже через толстенные доху и штаны.

Пескоход завяз в зыбуне двумя колесными парами из трех. Корма по самый край экспедиционного багажника ушла в песок, пучеглазая жабья морда таращилась в темнеющее небо выпуклыми полусферами блистера. Мощная машина все не сдавалась, ворочалась, словно провалившийся в болото бронтозавр из седой древности далекой Земли. Огромные колеса крутились, взметывая в бледное закатное небо фонтаны сырого песка, и сам пескоход был уже похож на ожившую дюну – единственную дюну посреди гладкой песчаной чаши диаметром в шесть километров.

Когда-то, лет двадцать тому назад, в самом начале терраформирования, глыба льда массой в пару миллионов тонн, посланная ледорубами из пояса Койпера, ахнула посреди приполярной пустыни северного полушария Марса, выбросив в атмосферу чудовищный гейзер раскаленного водяного пара вперемешку с песком. Вместе с полутысячей других таких же глыб гора космического льда образовала ожерелье искусственных озер, протянувшихся вдоль полярного круга. С годами вода ушла в грунт, кратер оплыл и затянулся наносами песка, образовав пологую чашу-водорадо. Зимой подземное озеро превращалось в спрятанную под песчаными наносами ледяную линзу, а летом становилось зыбуном – именно таким, в который и засадил Вовка свой пескоход, презрев предупреждения синоптиков о раннем наступлении весны в этом году.

Год от года суровый климат Марса становился все мягче. Запыленная атмосфера уже не позволяла поверхности остывать ночами столь стремительно и сильно, как прежде. Даже зимы не были уже столь суровы, как прежде. Среднесуточный и среднегодовой диапазон температур уменьшились – что не отменяло, впрочем, угрозы смерти от переохлаждения для глупца, оставшегося в одиночестве посреди ночной пустыни.

В одиночестве – и без связи.

А связи, само собой, не было. Спутник ушел за горизонт за полчаса до того, как Вовка решил срезать путь, а со дна шестикилометровой воронки радио пескохода не брало – скудненькая марсианская ионосфера работала сейчас куда эффективнее глушилок евразийских и американских друзей-конкурентов, искажая сигнал, пропуская его сквозь себя, словно сито, вместо того чтобы полноценно отражать. Те радиопереговоры, которые еще недавно слушал Вовка, сменились невнятным бубнежом. В наушниках все громче шуршала помехами приближающаяся с севера песчаная буря, превращая эфир в мешанину хаотического треска.

Оставался еще, конечно, радиоревун общей тревоги, который способен перекрыть одиночным сверхмощным импульсом все помехи на свете – но Вовка сразу поклялся себе, что не воспользуется им. Ни за что на свете и никогда.

Ну или если станет совсем уж невмоготу.

Пока же никакого такого «невмоготу» на горизонте не маячило. По крайней мере, так считал сам Вовка.

Сгущались сумерки. Небо приобрело насыщенный индиговый цвет, в недосягаемой вышине замерцали первые звезды. Вовка зябко поежился, поглубже нахлобучил капюшон дохи и до глаз поднял меховой ворот. Ноги давно уже притопывали словно сами по себе, подошвы унтов впечатывались в песок, покрывая его сложным узором отпечатавшегося протектора. Следы покрывали изрядную площадь дна кратера вокруг все глубже закапывавшегося в зыбун пескохода – словно кто-то не особенно умный вдоволь набегался тут кругами, подбадривая тонущий транспорт, бестолково размахивая руками с зажатым в них пультом дистанционного управления, словно дирижер-неумеха, и подпрыгивая в нетерпении, азарте и бессилии.

Именно этим Вовка и занимался последние пару часов – ну, если не считать совершенно уж дурацких попыток откопать вездеход с помощью саперной лопатки и собственных рук. Но в этом он не признался бы никому, никогда и ни за какие коврижки. Равно как и в зародившемся в его голове – явно от отчаяния и безысходности – совершенно гениальном плане по извлечению пескохода из зыбкого плена с использованием единственного на стокилометровый окрест тяглового животного. В качестве такового рассматривался, разумеется, сам же курсант-модификатор первого курса сводной межшкольной группы «ТерраМарс-2» Владимир Котиков.

План был глупым. Изначально глупым. Глупее некуда. Но Вовка все-таки залез в багажник и отыскал там длиннющую шлейку с десятком постромок для ездовых марсианских варанов. Шлейку включил в стандартный аварийный комплект сам Вовка – в прицеле на недалекое уже будущее, когда легионы генетически усовершенствованных комодских ящеров с запрограммированной любовью к человеку населят северные пески. Варанов пришлось завозить с Земли после долгих и безуспешных опытов с местными мимикродонами. Марсианские ящерицы упорно игнорировали человеческое присутствие на их родной планете, и никакое изменение генома не могло заставить их внезапно воспылать любовью к пришельцам с третьей от Солнца планеты. На варанов возлагались большие надежды.

Над этой программой работали сейчас под руководством взрослых биологов знакомые девчонки-второкурсницы из секции юннатов. Опытную партию модифицированных варанов обещали запустить в пустыню через год. Окажись среди песков путешественники, такие вараны немедленно явятся, чтобы предложить свою помощь, а случись с человеком что неладное – сами сообразят, как ему помочь до прибытия спасателей. Куда там сенбернарам прошлого! Вот застрявший пескоход десяток таких варанов выдернули бы из ловушки на раз-два, к примеру…

Пока же в шлейку впрягся сам Вовка. Он упирался изо всех сил, словно бурлак с картины Репина, которую запомнил еще со времен уроков истории искусств в подготовительной группе, но только скользил по песку и пару раз даже постыднейшим образом растянулся во весь свой невеликий рост. Трехтонная же машина даже не шелохнулась.

Вовке было очень стыдно. Стыдно за свою бестолковость, стыдно за глупое упорство, с которым он собрался удивить всех сотоварищей по весенней мехрегате, просто стыдно – за глупую самонадеянность и безрассудство.

Так стыдно, что умри Вовка вот прямо сейчас – и хуже уже не станет.

Ну вот честное слово.

Пескоход в очередной раз взрыкнул и принялся отфыркиваться от забившего заборники сырого песка. Вовка включил форс-продув – а потом вырубил зажигание и убрал дистанционку в карман.

На несколько минут воцарилась абсолютная тишина – только шуршал, стекая с бортов машины, живой песок, да потрескивал остывающий пласталевый кокон двигательного отсека.

Потом Вовка услышал ветер. С севера шла буря, деликатно предупредившая Вовку о своем приближении плотным занавесом радиопомех, который окончательно отрезал его от остального мира.

Страшно Вовке не стало – ну, может, если только самую малость.

Буря зародилась где-то над бескрайними каменистыми равнинами Заполярья. Сейчас, на двадцатом году терраформинга, марсианские пустыни уже не были просто безжизненным морем красного песка со щедро разбросанными по нему островами валунов и скальных выходов. Теперь, когда уровень влажности изменился, дали всходы споры лишайников, приспособленных под суровые марсианские условия, которые щедро рассеивали в атмосфере с дирижаблей последние несколько лет. Приполярные пустыни имели сейчас нежный серовато-розовый цвет, с приходом весны приобретающий насыщенный зеленоватый оттенок.

В пустыне по-прежнему во множестве росли шарообразные марсианские кактусы, бледно-желтые, колючие, похожие на огромных иглобрюхих. Земных растений тут пока не было. Саксаул, слоновья трава и верблюжья колючка здесь все еще не приживались – иное дело в экваториальной зоне, где вдоль каналов и побережья мелких морей высажены были уже самые настоящие лесополосы из уродливых деревьев с искривленными, в шипах, стволами и ветками.

Хотя как раз сейчас Вовка бы отдал обеденный десерт за то, чтобы на краях оплывшего кратера росли бы даже такие жалкие пародии на деревья, ибо тогда он смог бы каким-то образом использовать их для того, чтобы спасти машину… Ну, и себя самого – тоже, сознался себе в конце концов Вовка, чтобы не малодушничать уж наедине с собой-то. Подумав еще с минуту, он вынужден был признаться себе еще и в том, что не имеет ни малейшего представления о том, чем бы ему помог в столь важной миссии корявый марсианский саксаул. И наконец ему пришлось быть честным с собой до конца: назвав саксаул жалким, он сам себя уличил в снобизме – потому что других деревьев он, как потомок первопоселенцев и истинный абориген Марса по праву рождения, видеть наяву ну никак не мог.

Впрочем, как истинный марсианин, Вовка радовался малому и ценил то, что имел.

Владел же он на этот момент весьма немногим. В активе у него был насмерть застрявший пескоход, приличный продпаек из неприкосновенного запаса, термодоха, термокомбез и унты – опять-таки, термо. Батарей пескохода без подзарядки от генератора должно было хватить на сутки-другие – если использовать энергию только на обогрев. Гоняя вхолостую движок, можно было протянуть еще с недельку, пока в танках не закончится энергосуррогат – водорослевый спирт. Но если Вовке удастся каким-то чудом освободить пескоход, а горючего у него не хватит на обратный путь – вот это будет, конечно, номер.

Вовка с тоской подумал о кнопке тревоги на приборной панели пескохода. От отчаяния она вдруг показалась ему единственным верным выходом. А может, это просто голос разума наконец нашел отзыв в мятежной Вовкиной душе.

Но стыдно-то как…

Дудки, решительно сказал себе Вовка. Все равно что-нибудь придумаю. Знать бы еще что.

Потом краем правого глаза он заметил стремительное движение на гребне. Похолодев, Вовка медленно обернулся, всматриваясь в четкий на фоне светлого еще неба край кратера. Шуршал песок, свистел ветер среди скал, вибрировали в потоках воздуха антенны пескохода. Движения на гребне не было.

«Показалось», – с облегчением подумал Вовка.

И тут же что-то снова шевельнулось на периферии зрения. И снова справа. Но уже гораздо ближе.

Вовка рывком обернулся, но увидел лишь волны песка на дне кратера и редкие шары кактусов на его внутренних склонах. Потом крутанулся на пятке, обводя взглядом все вокруг. Ничего не двигалось.

Вовка осторожно, не делая резких движений, попятился к пескоходу. Он с тоской подумал о самодельном пугаче-ракетнице, запросто, но без особой точности метавшем на полсотни шагов термитные бомбочки – тоже, разумеется, самодельные. Пугач остался в интернате, тщательно спрятанным за шкафчиком с личными вещами.

«Вот что надо было в спасательный комплект добавлять! – с внезапной досадой подумал Вовка. – Попасть, может, и не попал бы, но шуму бы было!.. Отпугнул бы гадину запросто!»

Пескоход был совсем уже близко, сразу за правым плечом, рукой можно дотянуться, даже не оборачиваясь. Больше всего Вовка хотел оказаться сейчас в тесноте кокпита, чтобы вжаться спиной в упругий темполон пилотского ложемента и опустить сверхпрочную полусферу блистера, оставив все свои страхи снаружи.

С диким, рвущим слух свистом со склона кратера сорвалась неясная тень, стрелой уйдя в небо. Вовка чуть было не заорал с перепугу – но вовремя понял, что это всего лишь шипастый шар огромного кактуса, который накопил достаточно сжатого воздуха в полостях своего сферического тела, чтобы сменить место жительства.

Вовка с облегчением перевел дух. Под доху невесть каким образом проник леденящий холод, а тело отчего-то покрылось испариной. А еще Вовка чувствовал, как у него трясутся поджилки. Да так трясутся, что ноги просто ходуном ходят – словно сам песок марсианской пустыни норовит ускользнуть из-под ступней и опрокинуть его, Вовку, на спину, превратив в легкую добычу для самого легендарного из марсианских кошмаров.

«Уф, – подумал Вовка. – Кажется, обошлось».

Она прыгнула из-за пескохода, взвившись в темнеющее небо стремительным длинным телом. Вовка, уловив движение, задрал голову к проклюнувшимся в фиолетовой черноте звездам, увидел заслонивший часть из них силуэт, который неотвратимо падал на него, и заорал, шлепнувшись на песок.

Челюсти у нее, сверкая режущими кромками в свете восходящего Фобоса, вращались плавно перетекающими одна в другую восьмерками, словно фрезы металлорежущего станка. Безглазая башка переходила в веретенообразное мускулистое тело, оканчивающееся прыгательной ногой с широкой опорной стопой.

«Совсем как в музее», – успел подумать Вовка, чувствуя, как Марс уходит у него из-под ног.

Потом пиявка рухнула на него.

За миг до того, как Вовка должен был принять очень глупую, но оттого не менее героическую смерть, песок в центре кратера вспучился гигантским пузырем, сбив курсанта-модификатора с ног.

В темнеющее небо ударил чудовищный гейзер из смешанной с песком воды, подбросив пескоход к звездам и сломав траекторию смертоносного прыжка пиявки. Корчась и извиваясь, пиявка с маху грянулась омарсь – и осталась лежать. По ее телу пробегали конвульсивные волны мышечных сокращений.

Освобожденный из зыбуна пескоход пришлепнул пиявку трехтонной тушей, рухнув на нее дамокловым мечом судьбы. Забилась-забилась и обмякла видневшаяся из-под машины прыжковая нога. Обвисший блин стопы придавал телу пиявки сходство с поганкой, угодившей под сапог искушенного грибника.

Потом из округлой дыры в центре кратера, вокруг которой громоздились теперь горы пропитанного водой песка, выглянула огромная тупая морда о десятке глаз, расположенных на голове по окружности. Морда исторгла из себя еще один грязевой фонтан, а потом скрылась из виду, поразив напоследок Вовку монументальностью форм и размерами тела, которое потащилось за мордою следом.

Неведомый зверь нырнул в песок, словно в воду. Вынырнул, плюнув в небо новым фонтаном, и опять ушел на глубину.

Вовка завороженно смотрел ему вслед, сидя на красном песке.

Он все еще сидел рядом с пескоходом, не чувствуя пробравшегося под доху холода марсианской ночи, и смотрел, как снова и снова поднимаются над кратером пенистые грязевые столбы, когда одноместный краулер взобрался на гребень, перевалил его и лихо развернулся совсем рядом.

Из краулера выскочила изящная фигурка в укороченной приталенной термодохе с кокетливой опушкой. Рыжие косы выбивались из-под мехового треуха. За плексаритом маски виднелась россыпь веснушек вокруг курносого носа и синих-пресиних глаз. Глаза смотрели на Вовку оценивающе и лукаво.

– Значит, ты все-таки разбудил виталика?

Голос был молодой, девичий.

– Кого? – спросил Вовка.

– Вот его, – тонкая рука изящно махнула туда, где по песку расходились концентрические круги. Зверь опять ушел в нырок.

– Я не нарочно, – потупился Вовка. Теперь влетит, тоскливо подумалось ему вдруг.

– Не переживай, – словно прочитав его мысли, сказала девушка.

– Я и не думал, – храбро ответил Вовка.

– Вот и хорошо.

– И вообще, он… оно само проснулось! От пиявки меня спасло…

Проследив направление его взгляда, девушка присвистнула.

– Роскошный экземпляр. Почти три метра от жвал до подошвы – это вам не хухры-мухры! От тебя бы одни рожки да ножки-то и остались бы, бродяга. Вот скажи мне, герой-самоубийца, за каким мелким бесом тебя понесло на режимную территорию?

Вовка вздохнул.

– Дух авантюризма, – сказал он. – Это все он.

Девушка рассмеялась. Смех у нее был хороший, не злой.

– Меня Мариной зовут. Фамилия Князева. Я куратор этого кратера и еще двух по соседству. Практика у меня на здешней биостанции. А сейчас плановый вечерний обход, на маршруте я. А ты, должно быть, тот самый Владимир Котиков, которого ищут сейчас спасатели по всей Аркадии?

Вовка покраснел под маской. Едва он успел порадоваться, что его пылающих щек ночью, да под маской, не особенно-то и разглядишь, как новая знакомая сказала:

– Ну точно, ты – это он. Вон как уши горят. В инфравизоре просто сплошная засветка вокруг головы. Ты бы уж отозвался, что ли. Раз уж сразу аварийный маяк не включил, то хоть просто на связь выйди. Родители же с ума сходят.

Вовка нахлобучил на макушку свалившуюся с нее при падении ушанку.

– То, что аварийкой не воспользовался, не запаниковал – хвалю, – сказала вдруг Марина.

Вовка воззрился на нее с удивлением и надеждой.

– А вот то, что сунулся сюда, не зная брода, – это глупо. Оттаял бы зыбун полностью, или виталик не проснулся бы вовремя, или пиявка проворнее и хитрее бы оказалась – и пропал бы курсант Котиков без вести. Один пескоход бы и нашли.

Вовка скис. Отогнал недостойные жалостливые мысли о своем ближайшем невеселом будущем, взял себя в руки и полез в кокпит.

– И не дуйся на меня, – сказала Марина чуть позже.

Обе машины стояли на гребне кольцевого цирка. Вовка уже огреб по радио первую порцию взысканий от воспитателей, куратора и родителей и теперь страшно переживал в ожидании второй, теперь уже очной, порции. С прохождения маршрута регаты его сняли и велели возвращаться на учебную базу в Петит. Марину, как единственную на полторы сотни километров окрест взрослую, попросили сопроводить беглеца, чтобы не потерялся снова.

Внизу, на дне кратера, резвился, вздымая волны песка, виталик.

– Они совсем недавно вылупились, – рассказывала Марина. – Замороженные икринки попали на Марс из пояса Койпера, с ледоритами, и до поры спали в водяных линзах под песком. Потом из икры вылупились вот эти чудные создания. Меньше года прошло. О них совсем немного народу знает – решили не будоражить колонии, пока не изучим их как следует. Мало ли как люди отреагируют. Только-только с пиявками разобрались – а тут новые неведомые зверушки…

Вовка покосился в сторону пескохода. На раме багажника, прочно принайтованная к ней эластичными липучками, вяло пошевеливалась его, Вовкина, пиявка.

– И не зыркай на нее, – сказала Марина. – Они теперь редкий вид, в Зеленой книге находятся, и каждой из них свой номер придан. Так что вези-ка ее, дорогой мой, в питомник. Там разберутся, что с ней делать. Кстати, не исключено, что именно виталики поспособствовали тому, что пиявок на Севере теперь захочешь, да не найдешь. Не любят они пиявок.

– А людей? – спросил Вовка.

– Людей любят, – сказала Марина. – За что только, непонятно. Они же с нами раньше не контактировали. Во всей Системе их больше нигде нет. Только те, что спят во льду комет в ожидании пробуждения. Кто-то создал их такими… дружелюбными. И вот теперь их час пробил. Остается только ждать, как еще виталики себя проявят.

– А почему – виталики? – спросил Вовка.

– Эх ты, темнота! – рассмеялась Марина. – Чему только в школе учился? Уж явно не латыни!

– Латынь-то здесь при чем? – сердито проворчал Вовка.

– При том при самом, неуч! – Под маской Марина явно все еще улыбалась. – «Вита» на латыни – «жизнь». Живчики они. Живунчики. Виталики, словом. Теперь уже и не вспомню, кто их так впервые назвал. Проспали в кометном льду несколько миллиардов лет, оттаяли – и вот на́ тебе. Не животные, а сплошная польза. И к человеку лояльны так, что собакам и не снилось, и вредоносную фауну проредили, и кислород-то выделяют всей поверхностью кожи при питании, когда поглощают местный песочек…

Вовка вспомнил поднимающиеся над кратером пенистые фонтаны и кивнул. Потом надолго задумался.

– А как с ним можно подружиться? – спросил он вдруг.

Марина удивленно посмотрела на него.

– С кем? С виталиком? Шутишь, пионер?!

Шутить Вовка и не думал. Смотрел прямо в глаза, открыто и честно.

– Ты вот что, Володя Котиков, – так же серьезно ответила Марина. – Заканчивай-ка учебу, и давай к нам, на биостанцию. Вместе будем разбираться, как с виталиками дружить и что они за звери такие.

Вовка кивнул, с самым серьезным видом пожал смутившейся отчего-то Марине ее узкую крепкую ладошку, завел пескоход и покатил навстречу своим личным громам и молниям. Краулер Марины полз по дюнам следом, явно стараясь не мозолить курсанту глаза.

Всю дорогу до Петита Вовка переналаживал шлейку собственного изобретения. Теперь он точно знал, кто будет спасать заблудившихся в песках людей через считаные годы. О том, чтобы мечты эти стали явью, он позаботится. Нужно только закончить учебу.

Работы было и правда – непочатый край.

Прикинув на глаз габариты виталика, Вовка решительно увеличил длину ремней сбруи и принялся переустанавливать пряжки.

Ведь виталики – это вам не вараны какие-то.

Они покруче будут.