Визит из преисподней

Пролог Двадцать лет назад

…Мужчина и женщина были поглощены друг другом. Времени у них оставалось немного – обеденный перерыв имеет свойство быстро кончаться, и они не хотели терять ни минуты.

Женщина, разумеется, не была женой этого мужчины. У него была другая жена – постарше и построже. Но сейчас она находилась в командировке.

Впрочем, и у этой женщины – более молодой и гораздо более эффектной – был, кажется, какой-то муж… Но для нашей истории это не имеет ровно никакого значения. А с этим мужчиной они не были даже постоянными любовниками. Скорее – как бы это выразиться? – периодическими партнерами, что ли… У нее были и другие, а у него – тем более. Он относился к тому типу мужчин, перед которыми женщины не могут устоять.

Правда, он никогда прежде не приводил своих женщин к себе домой. Но в этот раз – надо же! – случилось именно так. Жена-то была в командировке, значит, ее как бы временно вообще не существовало…

У него, однако, хватило совести не вводить любовницу в супружескую спальню. Устроились на софе в большой комнате, в которой спал сын и которая «по совместительству» служила семье из трех человек еще и гостиной. А что же прикажете делать, если в квартире было всего две комнаты?..

Процесс был, в общем-то, уже закончен, но они не спешили расставаться. Время позволяло понежиться еще немножко. Мужчина медленно, со знанием дела, покрывал ее шею, плечи и запрокинутый подбородок мелкими, благодарными поцелуями. Уж в этом-то он был неподражаем – умел завершить все красиво и эффектно. Потому-то все его женщины были от него без ума.

Эта женщина тоже была от него без ума. Ее темные влажные ресницы страстно подрагивали: она глубоко запустила пальцы в его густые волосы, шевелила их блестящие темно-русые волны и мурлыкала от удовольствия.

Ей захотелось не только чувствовать, но и видеть его. Она повернула голову: просвет между ресницами стал шире, влажный туман рассеялся, и…

О ужас! Ее глаза встретились с глазами мальчика, застывшего на пороге комнаты: широко распахнутыми, серыми, как у отца.

Женщина инстинктивно зажмурилась, отказываясь верить в случившееся. И правда, помогло: когда она снова приоткрыла веки, видение исчезло! Никакого мальчика, дверь по-прежнему была плотно закрыта…

– О Боже, мальчик! Олег, там был мальчик!

– Какой мальчик, что ты!

– Твой сын! Он был там, в дверях. Я видела…

– Брось, не может быть! Виталька в школе. Потом у него тренировка, репетиция… Да он домой вернется не раньше четырех!.. Ты перегрелась. – Мужчина положил ладонь ей на лоб, тихо засмеялся и поцеловал женщину. – Слишком много занимаешься любовью!

– Нет, Олег, нет! Я его ясно видела. Ты все же пойди посмотри. Я боюсь…

Он пошел и посмотрел. Нигде никого. Входная дверь заперта. Вот дурак – забыл наложить цепочку! Не ровен час и в самом деле… Тьфу-тьфу! Он вытер со лба холодный пот. Вот напугала, мышка-глупышка…

Вернулся в комнату и, картинно облокотившись о дверной косяк, наблюдал, как женщина торопливо застегивает блузку. Она смотрела на него испуганно-вопросительно. Он не выдержал и расхохотался.

– Эх ты, фантазерка моя! Придумать такое… «Да был ли мальчик-то?..» Помнишь, откуда это? Нет там никого! И не могло быть. Тебе померещилось!

– Ну, я не знаю…

Он притянул ее к себе и зажал ей рот поцелуем. На дорожку…

…А мальчик сидел на чердаке, на сломанном деревянном ящике, обхватив руками острые коленки и глядя прямо перед собой все так же широко раскрытыми, неподвижными глазами.

Мальчику было тринадцать лет, и он уже знал, чем могут заниматься мужчина и женщина в постели. В общих чертах, конечно. В те времена «это» еще нельзя было запросто увидеть во всех подробностях на телевизионных и киношных экранах, а про «видики» и говорить нечего: они у нас были еще впереди, так же как эпидемия СПИДа. Но папа и мама! Они, конечно, были совершенно особенными мужчиной и женщиной, и у них наверняка все происходило как-то не так. Иначе. Красивее… И вообще «это» было сладкой тайной, о которой мальчик всегда думал с замиранием сердца. И хотел узнать, и боялся…

Он видел все своими глазами. Никаких сомнений быть не могло. И этот голый мужчина, лежавший на его софе с незнакомой женщиной, был его отцом!

Мальчик не плакал, не бился в истерике. Но лучше бы это было так! В нем происходило гораздо более страшное: плакала и корчилась в судорогах его душа. Она умирала! И вместе с ней умирал в мучениях окружавший мальчика мир.

В этом мире, родном и привычном, он был, конечно, не самым лучшим мальчиком. Случалось, удирал с уроков, чтобы погонять в футбол, а то и просто помечтать в тиши чердака, хватал нелепые двойки (хотя дурачком вовсе не был), приходил домой с разбитым носом, дразнил девчонок… Но был и не самым плохим – это тоже надо признать! А главное, в этом мире он точно знал: это – хорошо, это – плохо, это – плохо, но простительно, а вот через это нельзя переступать ни в каком случае. Например, разбить мячом окно, конечно, нехорошо, но… с кем не бывает! А вот обидеть того, кто слабее, – это уж совершенно недопустимо! Это… это все равно что сомневаться, что твой папа – самый сильный, самый умный, самый красивый, самый добрый, самый честный и благородный человек на свете и что ты сам, когда вырастешь, непременно должен стать таким же.

Нельзя было говорить одно, а делать другое. Нельзя было нарушать данное слово. Нельзя было подглядывать в замочную скважину. «Это недостойно мужчины» – так всегда говорил отец. И для мальчишки эти слова были самым суровым приговором, страшнее самого страшного наказания…

И вот в один миг все несущие конструкции мироздания рассыпались в прах. И только потому, что заболела химичка и Виталик решил перед тренировкой по гимнастике забросить домой портфель!

Он сидел, обхватив руками колени, посреди этого хаоса. Посреди обломков своего мирка, еще час назад казавшегося надежным и уютным. Запретов больше не было. Все было позволено! Это не вызывало радости, но и страха больше не было – страха сделать что-то «недостойное мужчины». Зачем вообще быть достойным чего-то, если, оказывается, можно и так взять все, что хочется? Мир, который рушится от такого пустяка, не стоит ломаного гроша. И наплевать на его дурацкие условности, которыми этот мир, словно фиговым листком, пытается прикрыть свою подлость, глупость, ложь и несправедливость! Если этот мир и достоин чего-то – то только презрения и мести. Мести!

«Мяу!» – послышалось возле самой его ноги.

– Мурик! Ты откуда взялся? – Мальчик протянул руку и поднял на колени рыжего гладкошерстного котенка-подростка с янтарными глазами – любимца дворовой детворы.

Рука мальчика машинально сделала несколько поглаживающих движений… и остановилась. Мурик, играя, пытался поддеть носом человеческую ладонь…

Этот котенок – тоже часть его погибшего мира. В принципе все это одинаково никчемные, бесполезные вещи: и чердак с его тайнами и надеждами, и отцовские нравоучения о мужском достоинстве, и этот маленький комочек мяса, костей и рыжей шерсти… Так пусть все идет к черту! Если он только что похоронил свои детские иллюзии, так неужели станет жалеть какого-то котенка?!

Пальцы мальчика замкнулись под шерстью вокруг горла. Шея оказалась совсем-совсем тоненькой… Мурик смотрел на человека слегка удивленно: что это за новую странную игру ты придумал? Но рука давила все сильнее и сильнее… В какой-то момент она дрогнула, ослабела, но… вместо полных ужаса глаз котенка мальчик увидел глаза той женщины у него в комнате…

Через минуту все было кончено. Теперь уже мальчик удивленно смотрел на вытянувшееся у его ног тощее тельце, на страшную, оскаленную мертвую морду. Все еще не веря, протянул дрожащие руки, поднес труп котенка к лицу…

– Что я сделал… Что я сделал?!! Зачем?.. Мурик, прости меня! Прости меня-а-а…

Переполнявшая его боль наконец-то хлынула наружу в судорожных рыданиях. Рыжая тусклая шерстка мертвого котенка сразу стала мокрой от слез.

– Прости меня!.. Мурик… Про-сти!.. Прости…

Но было поздно. Он уже переступил черту.

Так мальчик совершил преступление. Первое в своей жизни…