Вместе. Синдром Керчепина

Глава 11

Тяжело покидала вязкий, плотный, разъедающий образы и сознание туман сна. Открывала глаза, перед которыми все расплывалось, вновь закрывала и погружалась в темные поглощавшие глубины. А потом наконец проснулась окончательно, будто сделав рывок. Распахнула глаза, перед которыми предстала палата на три человека в медблоке и Лейда Чен, сидевшая на соседней кровати и внимательно следившая за моим пробуждением.

Ну да, кто бы сомневался. Ди-психолог даже к медикам пролезет. Вот только что она здесь забыла?

Лейда была в голубых обтягивающих штанах, словно из формы для вирта, только значительно мягче, и странной рубашке с узким разрезом до груди спереди и по бокам подола, закрывавшей ноги почти до коленей. Светлые волосы, вопреки привычке, женщина собрала в аккуратный узел на затылке, а лицо оставила без макияжа. Такой милый домашний вид. Совершенно неформальный.

— Проснулась, Мия? — тихим, мягким голосом спросила кера Чен, одарила меня крошечной улыбкой. Показалось, что женщина тревожится о чем-то… Явно не о моем состоянии, я ведь в норме.

— Да, — выдавила сквозь сухое непослушное горло. Подтянувшись, села, выпила оставленный для меня кисловато-щиплющий напиток. Видимо, опять витамины и прочая хрень. — Который сейчас час?

— Без одной минуты четыре утра.

Лейда, помедлив, встала и пересела ко мне на кровать. Чуть склонив голову к плечу, оглядела меня совсем не профессиональным взглядом, слишком много в нем было эмоций: беспокойство, сожаление, грусть.

— Мия, — вздохнула, словно собравшись, — нам надо поговорить.

Она заметила, как я скривилась на этих словах и закрылась, сложив руки на груди, поэтому поспешила добавить:

— Не как куратор и подопечная. И не как ди-психолог и студент. Здесь нет видеокамер. Смотри, у меня нет планшета, сирса, запись не ведется. Мы с тобой можем быть самими собой, говорить друг с другом безбоязненно, не думая о последствиях. Дальше тебя и меня эта беседа не пойдет.

— Да? — иронично усмехнулась я, осознав, что все сказанное не ложь. — В таком случае могу заявить: вы стерва.

На удивление, она не обиделась. Согласно улыбнулась и выдала:

— А ты — многослойная и обманчивая. В тебе все фальшь и в то же время правда. Очень гибкий разум, помнишь?

Я хмуро помолчала, неприязненно глядя на керу Чен.

— Квиты? — спросила она, коротко улыбнувшись.

— Квиты, — буркнула.

— Скажи, что тебя тревожит?

— А говорили, что побеседуем не как ди-психолог и студент, — сухо рассмеялась я.

— Этот вопрос ведь не только психолог задает. Но еще и мать. Которой, я знаю, у тебя, по сути, и не было…

Отведя взгляд, я устало потерла глаза, убрала назад растрепавшиеся волосы.

— Предлагаете сыграть ее роль сейчас? — поинтересовалась, не скрывая недовольство.

— Да, — ответила она прямо, открыто, подкупающе глядя мне в глаза. — Мать нужна в любом возрасте, не только в детские годы, когда ты еще беспомощен и не знаешь мир. Очень долгое время ты отвечала сама за себя, поддерживала сама себя. Позволь хоть раз сделать это кому-то еще.

Да, уже позволила… И от этого хорошо и нехорошо одновременно.

— Так что тебя тревожит, Мия?

Облизав губы, с расстановкой проговорила:

— Я знаю, что тревожит вас, кера Чен. Совесть, но, кажется, больше страх. Потому что меня тревожит синдром Керчепина. Именно ради него вы сейчас пришли сюда, ведь так? Быстро до вас вести дошли, однако.

Она виновато отвела глаза, долго молчала, словно обследуя сказанное мной (явно неприятно поразившее ее) со всех сторон, определяясь со своей позицией, поджимала губы.

— Я не стану спрашивать, как ты догадалась о синдроме, — пояснила наконец. — Что о моем позднем, вернее, раннем визите сюда, то тут не моя заслуга. Данир узнал, отследил твой сирс. Ты почти полтора часа блуждала по всей уне, потом долгое время оставалась в какой-то непонятной точке между корпусами, видимо, в санблоке, потом отправилась в медблок. Он понял, что что-то случилось с тобой. Что-то серьезное. Его ты видеть не захотела, он опасался давить, пока ты в неясном состоянии, и попросил меня поговорить с тобой.

Она разглаживала плед, прикрывавший мои ноги, пока подбирала слова, а я в оцепенении наблюдала за ней. Никогда не видела ее такой потерянной, неуверенной. И искренней, настоящей.

— Я виновата перед тобой, — продолжила Лейда. — Нужно было сразу сказать, как только увидела результаты исследований, ты в праве была решать здесь. Но…

Вдруг прервавшись, она встала, прошлась по комнате, видимо, принимая очередное решение, а затем вновь опустилась у меня в ногах.

— Мия, ты в курсе, что я три года была куратором Данира? С его четырнадцати до семнадцати.

— Да, — кивнула. Он как-то показал мне это, а потом еще и рассказал. Лейда Чен тогда была для него не просто куратором, а наставником. Второй матерью.

— Только мне было открыто чуть больше, чем куратору, потому что я не посторонний человек. Тебе известно, что я его родственница? Внебрачная дочь его двоюродного деда.

Я ошеломленно округлила глаза:

— Нет, он мне это не показывал… — и умолкла испуганно, осознав, что проговорилась.

Лейда ободряюще улыбнулась.

— Я знаю, что у вас уже было слияние. И не одно. Собственно, благодаря ему вы справились в тот день…

Я нервно помассировала висок, а женщина не стала продолжать тему.

— Да, давай не будем отвлекаться, — она сняла невидимую соринку со своих удивительных брюк. — В общем, информация о моем происхождении хранится внутри семьи и ее пределы не покинет. Что касается Данира и… синдрома… — Лейда глубоко вдохнула и выдохнула, замолчала на секунду-другую.

— В то время, когда его курировала, уже тогда его способности были выше средних и стремительно развивались. Но не это меня настораживало. Пугал его характер и наклонности, и обстоятельства рождения, воспитания к ним имели косвенное отношение. А еще маниакальная преданность цели, зацикленность на ней и абсолютное равнодушие к любым препятствиям на пути к ее достижению. Все это могло и может помешать ему в карьере. Более того, возможно, приведет к краху… Сильный дар ломает, калечит носителя. При нем нужна поддержка, которую Данир никогда не принимал, у него гипертрофированное чувство превосходства над окружающими. Поэтому требовалось нечто… Некто особенный…

— Заслонка, — съехидничала беззлобно я.

— Это грубое определение. Но, кажется, точное…

Прищурившись, я сверлила растерянное лицо керы Чен взглядом. Она не сказала мне ничего нового, все это и сама знала благодаря и слияниям и сопоставлению фактов. А признать у меня синдром Керчепина — значит бросить тень и подставить Иоданира Тэппа. В таком случае лучше смолчать и замести мусор под ковер. Но невольное уважение заслуживало то, что сейчас ди-психолог «Пикса три» открыта, говорит правду и считает себя неправой. Невероятная, бредовая сказка… Может, я все еще под действием препаратов?

— Мия, я готова помочь тебе, — придвинувшись, она мягко обхватила мою ладонь. — Если ты хочешь, мы можем с сегодняшнего дня начать терапию. Но ты должна осознавать последствия. Во-первых, это длительный процесс, который, полагаю, сильно изменит тебя, допускаю, что потребуется и чистка памяти. Во-вторых, ты потеряешь часть своих привилегий, вернешься на поток альтернативщиков и получишь не очень приятную метку в личное дело. И в третьих…

Кажется, у нее перехватило горло.

— Я больше никогда не увижу Нира, — закончила я за Лейду через мгновение.

Та кивнула, затем нервно стиснула пальцы.

— Мия. — В светлых глазах плескался страх, практически сверхъестественный ужас. Я напряглась. — Ты же понимаешь, — Лейда, побледнев, шептала, — что он никогда не отпустит тебя? Он не расстается с тем, что посчитал частью себя. А тебя… уже давно посчитал…

Понимаю это, кера Чен. И… уже принимаю. Поздно бояться. И разговор этот тоже поздно состоялся. Мною хотели уравновесить опасного ди-бойца, вот только привычно проигнорировали, что сдерживающее средство и само может пострадать.

Настала моя очередь по-матерински улыбнуться Лейде и погладить ее напряженно стиснутые прохладные руки.

— Все в порядке, кера Чен. Все в полном порядке, не переживайте.

— Ты уже что-то решила?

На самом деле уже давно решила. В тот момент, когда засыпала, ощущая, как действует инъекция. Ответ легко пришел, словно тихо спланировал в голову откуда-то сверху.

— Решила, — коротко кивнула. — Скажите, Лейда, а вы бы отказались от того, что делает вас лучше? Что делает все вокруг лучше? Что является единственным источником света в кромешной тьме? Согревает, уничтожает одиночество? Что заставляет каждое утро просыпаться, радоваться новому дню и верить, что все можно изменить?

Она посмотрела на меня недоуменно, недоверчиво, медленно ответила:

— Наверное, нет…

— И я — нет. Не готова. И не буду. Кроме синдрома и Иоданира, у меня нет ничего. И это не он, а я не отпущу его.

Женщина долго смотрела на меня застывшими глазами, с непонятным выражением лица, а после, вымучив улыбку, с силой сжала мои пальцы.

Она получила свой долго лелеемый феномен — аппликатов, но сейчас, похоже, не представляла, что с ним делать. Как знать, возможно, подкованный ди-психолог разобралась, что на самом деле он настолько же уродлив и черен, насколько прекрасен и грандиозен.

Через год или два спрошу ее об этом… Если встретимся.

… Мы проговорили с Лейдой больше часа, затем ко мне явилась медик и, осмотрев, разрешила надеть сирс, проверила данные из него. В итоге мне позволили покинуть постель. Но из медблока так просто не ушла. Вялость и мой анемичный вид с темными кругами под глазами специалисту не понравились. Вколов тонизирующее и велев сегодня отказаться от физических нагрузок, она с опаской отпустила меня.

В комнате меня ждало сообщение от Тэппа. Когда активировала планшет, увидела огромными буквами: «Никогда больше не смей скрывать что-то от меня». Короткое предложение дышало такой яростью и угрозой, что, похолодев, поспешила смахнуть его и убрать девайс подальше.

К коже будто пристыло все пережитое: ужас, шок, крушение прежних представлений, дурнота и липкая больничная забота, поэтому залезла под душ. Потом переоделась в юбку, блузу и пуловер без рукавов, привела в порядок волосы, села на кровать, размышляя, стоит ли зайти к Иоданиру до общей лекции, выдержу ли разговор, прикосновения?.. Что нуждаюсь в том, чтобы увидеть его, не сомневалась. Но готова ли получить ответ на вопрос: связан ли он и отбытие Вироны Вурк в корпус «Туман»? Точно знаю, что ответ мне не понравится…

Когда в дверь постучали, я вздрогнула. Первой мыслью было: он сам пришел ко мне. Напряженным, вдруг севшим голосом произнесла:

— Открыть.

Но на пороге оказался не Тэпп, а дежурный и комендант женского крыла общежития. Оба впились в меня удивленными взглядами, видимо, то, что я полностью одета и собрана, словно готовилась к их появлению, озадачило визитеров. Парень из альтернативщиков перевел взгляд на седовласого и полного кера Осифа, а тот заговорил:

— Доброго дня, госпожа Зарянская. У нас официальное поручение проводить вас в кабинет 14/79 корпуса Д для беседы.

Что-то произошло. Что-то нестандартное, со страшными последствиями, иначе за мной на допрос не отправили бы сразу двоих да еще и ранним утром. Но что? Продолжение разбирательства, которым грозил Лит Идена и на которое настраивался Деймос? Или новое разбирательство, связанное с моим опасным уровнем дара? Или… Нир сделал что-то необдуманное?..

Предчувствие пронзительной болью сжало сердце, оно замерло, потом бешено заколотилось, дыхание перехватило.

— Хорошо, — металлическим отстраненным голосом выдала я, поднялась на негнущиеся ноги, ощущая, как холод от живота пробирается вверх.

Шаг еще шаг и еще. Мы шли по коридорам и через рекреации «Пикса три», в это время абсолютно пустые, заполнявшиеся лишь негромким топотом наших ног, шорохом одежды. Стук сердца отдавался в горле, в ушах, по позвоночнику струился лед, инстинкты, страх и не отпускающее предчувствие заставляли сконцентрировать силу, чтобы в любой момент ударить и спастись.

В кабинете 14/79, неожиданно ослепившим меня ярким искусственным светом, заставившим сильно встревожиться, ждало четверо мужчин. Черное обмундирование с буквосимволами «Пикса три», подавляющее, раздражающее, мрачные, замкнутые лица, из которых знакомо только одно — Яна Годаса, заместителя директора уны по работе с общественностью, звезды голоэкранов и спикера во всех пропагандистко-рекламных интервью.

— Артемия Зарянская. 18 лет. Дар — аква, уровень второй. Группа М-135. Время начала опроса — 6:03, - проговорил для протокола ровным тоном самый молодой из присутствовавших мужчин, сидевший в крайнем слева кресле. Скорее всего, исполняет обязанности секретаря и понятого.

— Садитесь, Артемия, — заученно улыбнулся Годас, видимо, догадавшись, что только он мне знаком, и предположив, что поэтому более или менее внушает расположение.

На самом деле нет. Слишком холеный, скользкий. Если кто и внушал мне здесь доверие, то субтильный мужчина в кресле посредине, с пшенично-русыми вихрами волос, бледным лицом, с характерным для менталистов отсутствующим и одновременно препарирующим тебя взглядом болотно-зеленых глаз. Примерно такой же у Нира…

Отлепившись от порога, прошла к одинокому стулу, стоявшему напротив мужчин, села на неудобное сиденье, поежилась от прохлады. Оглядела серые пустые стены, оценила направленные на меня пристальные, тяжелые взгляды, облизала губы и попыталась расслабиться, все же во второй раз уже здесь… Разумеется, это не вышло.

— Вы знаете, почему вас сюда пригласили? — Дружеский тон, полуулыбка. Все, конечно, безупречно, вот только исходившее от мужчин напряжение говорило: все рухнуло, Артемия, ты под обломками.

— Нет.

Менталист не отводил от меня по-змеиному цепкого, пристального взгляда, считывая малейшие признаки лжи или колебания, изменения в выражении лица, улавливая жесты-адаптеры. Если он заподозрит, что неоткровенна, пытаюсь запутать комиссию, тут же возьмет допрос в свои руки, потребовав снять ди-чип, начав ментальную проверку. Такие полномочия у него есть, не зря здесь находится секретарь-понятой, ведущий протокол.

Решила не смотреть на мужчину, чтобы не рисковать и не потерять самообладания.

Кер, сидевший рядом с Годасом, очень смуглый, с некрасивым вытянутым лицом, оторвался от планшета и едко поинтересовался:

— Вы ждали визита?

— Нет.

— Как тогда объясните, что были полностью одеты, когда за вами пришли? Дежурный и комендант ждали вас менее минуты.

— Я не ночевала в своей комнате и вернулась туда около половины шестого утра.

Руки и колени начали мелко трястись, и заставила себя переключиться на дар, ощутить каждую молекулу воды в помещении, в мужчинах напротив, в себе. Противная дрожь прекратилась.

— Где вы провели ночь, Артемия? И где конкретно были в промежутке между четырьмя и пятью часами утра?

Что не так с этим временем? В эти часы «Пикса три» будто вымирает. Но что-то все же случилось…

— Я ночевала в медблоке. Проснулась в четыре. В то время, которое вы указали, разговаривала с моим куратором, ди-психологом Лейдой Чен.

Мужчины переглянулись.

— Записи в медблоке не ведется… — негромко высказался широкоплечий плотный блондин, брезгливо скорчив лицо.

— Фантастика. Кера Чен теперь не спит и дежурит у кроватей студентов, чтобы как можно скорее поговорить с ними, — саркастично усмехнулся смуглый.

— Артемия, — Годас посерьезнел. — Кера Чен подтвердит ваши слова?

— Конечно.

Вероятно, Лейду возьмут на заметку из-за неофициального и конфиденциального разговора. Его подробности она совершенно точно скроет, воспользовавшись своим правом ди-психолога.

— Разумеется, она подтвердит. — Смуглый уродец, видимо, вновь сверился с данными проклятой системы безопасности. — Есть запись, как она покидает медблок. А вот к себе в комнату вернулась недавно, в 6:04.

— Еще один неспящий. Ее позже опросим, — резюмировал блондин.

Еще час Лейда блуждала по уне. Заходила к Тэппу?..

Годас снисходительно-терпеливым тоном обратился ко мне:

— Артемия, расскажите, что с вами случилось такое, что вы провели ночь в медблоке.

— Данные есть в моей медкарте.

— Мы желаем услышать с ваших слов.

— Переутомление. Перенапряжение. Почувствовала себя плохо, обратилась к медику.

— Есть доступ к сирсу студентки? — Годас спросил у смуглого.

Тот, недовольно морщась, покачал головой:

— Только к некоторым облакам. В основном связанным с учебной программой и ее профилем.

— Сами блоки ставили? — Годас многозначительно улыбнулся мне, прищурившись.

— Это личная информация. Я имею право не отвечать на этот вопрос.

— И не надо. Я знаю, кто их ставил, Артемия, вы, не желая говорить, все подтвердили. Только один студент здесь позволяет себе пользоваться лазейками в правилах уны. И ему, кстати, тоже не спалось.

На секунду-другую воцарилось давящее молчание, заставившее бояться еще больше. Что происходит? Какое дерьмо случилось, что трое отмороженных, жестких и дотошных сотрудников администрации дружно вцепились в меня и смотрят так, словно я преступница.

— Итак, — Годас прокашлялся. — Вы поговорили с Лейдой Чен, что было потом?

Мною овладела здоровая злость, чуть приглушив страх.

— Меня обследовал медик, посчитал нужным вколоть тонизирующее и отправил восвояси, — довольно резко ответила. — Могу я узнать, что случилось? Зачем я здесь? Почему вы задаете все эти вопросы?

Мужчины хмуро переглянулись. Годас, получив короткий кивок от менталиста, нехотя ответил:

— Произошло кое-что нестандартное. Я предупреждаю вас: никому об этом не говорите, ни с кем не обсуждайте. До официального заключения произошедшее будет храниться в тайне. За ее разглашение последует наказание по уголовной статье.

— Я поняла.

Потемневший лицом, угрюмый Годас медленно продолжил:

— Сегодня между четырьмя и пятью часами утра студент Элдор Густов погиб, выпав из окна на техническом этаже. Замок в помещении, где находилось это окно, по какой-то причине не работал. В этом мы разбираемся. Оконный пакет был разбит имевшимся в помещении инструментом. В том, кто сделал это, мы тоже разбираемся. Сейчас изучаются данные из системы безопасности. Установлено, что в данный отрезок времени в своих комнатах не было вас, госпожа Зарянская, а также студента Иоданира Тэппа и, как выяснилось, ди-психолога Лейды Чен. Все верно, кер Лосский, — он повернулся к смуглому, не перестававшему просматривать файлы в планшете.

— Да, — подтвердил тот. — Все остальные студенты, преподаватели и сотрудники уны были на своих местах или же в комнатах.

Молчание. Жуткое и страшное. Размываемое усиливавшимся непонятным гулом.

Нет. Этого не может быть.

— Дайте воды студентке, — отрывисто распорядился менталист. Едва его слышала сквозь нараставший звон в ушах.

Губ коснулось что-то прохладное, инстинктивно сделала глоток. Мою голову грубо наклонили к коленям. Зависшая перед глазами темнота не желала уходить.

Не может. Такого. Быть.

— Останови запись. — Годас.

— Может, ее снова в медблок, а позже продолжить? — Смуглый уродец Лосский.

— Если полуобморочное состояние свидетельствует о том, что она не замешана, то лучше и вовсе отпустить, а то как бы родня не налетела… — Брезгливый блондин.

— У нее нет родни, Зеус, но есть покровительство небезызвестной тебе семьи. Для протокола мы обязаны получить ответы еще на ряд вопросов. И убедиться в том, что она даже косвенно не замешана. — Годас.

— Дадим ей минуту. — Менталист.

Это бред. Сон. Галлюцинация. Фарс и грубая подделка под реальность. Этого просто не может быть. Деймос не мог погибнуть. Меньше суток назад я разговаривала с ним, прогоняла, раздражалась. Как он вообще выпал из окна этой своей берлоги? До него не доберешься просто так, нужно действовать целенаправленно: что-то подставить, выбить пакет…

Он жив. Он не может умереть. Нет. Они солгали!

— Артемия. Артемия, вы меня слышите? — Годас тряс меня за плечо, вырывая из круговерти шока и отчаяния.

Я осторожно выпрямилась, ощущая, что дурнота отступает, посмотрела в лицо замдиректора, суровое, потерявшее свою доброжелательность и часть фальшивого обаяния.

— Вы лжете, он не мертв, — проговорила обвиняюще.

— Рад был бы, если бы это было так, — проронил мужчина, поджал губы, вернулся на место к остальным, сверлившим меня изучавшими взглядами.

Что-то внутри оборвалось. Ощутимо, неотвратимо. Похожее чувство испытала, когда мне в двенадцать сказали, что мама безнадежна… Потеря. Тоска. Точно могильная плита, она и тогда, и сейчас опустилась на сознание, сковала тело, уничтожила краски, смысл и эмоции.

— Продолжим, — Годас кивнул молодому, приказывая возобновить запись.

— Артемия, судя по всему, вы последняя, кто видел живым Элдора Густова. Вы были рядом в виртархиве. Разговаривали? — Задавая вопрос, Лосский что-то перекинул на планшеты остальных, мужчины погрузились в изучение.

— Недолго.

Вспомнила тот больной, полный сочувствия, грустный взгляд, когда он сказал, что постарается смягчить для меня удар. Неужели то был последний наш разговор?.. Последняя встреча?.. Не верю.

— И о чем?

«Ты должна знать, Мия. Обязана». Жесткий голос, испытующий взгляд темных глаз. Он пытался убедить меня в том, что я в ловушке… Будто сама не знала.

— Об учебе.

— Какие отношения у вас были?

«Его слишком много в твоей голове». Да, много. Нир не напрасно ревновал к нему. Знал и видел, насколько близок стал его бывший партнер. Злился на себя, ведь сам подсунул его мне в качестве помощника и друга.

— Обычные.

— Обычные — как с остальными членами группы или другие обычные — как с приятелем? Вы часто и долго общались. Кроме того, связаны с его проступком, а именно участием в ментальном поединке.

Тот дерьмовый день… Не вмешайся я и проверни Иоданир свой план, было бы сейчас все по-другому? Деймос бы жил. Просто оказался бы исключенным. Но живым…

— Обычные. Мы не враждовали.

— Что вы скажете об Иоданире Тэппе? Он враждовал с Элдором Густовым?

«Угрозу тебе или мне я немедленно уничтожу любыми способами». Деймоса Нир расценивал как первостепенную опасность. Для себя, для нашего вместе. Ненавидел.

— Этот вопрос задайте ему.

— Вы общались со студентом Тэппом в ту ночь?

«Никогда больше не смей скрывать что-то от меня». Мне следовало убедиться, что Иоданир ни о чем не догадался, не узнал о разговоре в виртархиве. Почему не сделала этого? Беспечная. Жалкая.

— Нет.

— А с Элдором Густовым?

— Нет, — горло пекло от сухости.

Могла ли я повлиять? Конечно. Я замешана. Я виновата.

— У студента Тэппа были причины и возможности навредить Густову?

Были. Почему так думаю? Я не полагаю, а знаю: были. Он сделал это… Деймос — ценный свидетель, готовый разрушить наши с Тэппом жизни как карточный домик.

— Артемия, Иоданир Тэпп был в то время рядом. Система безопасности отметила его в четырех точках поблизости. Как менталист третьего уровня и бывший партнер Элдора Густова Тэпп мог повлиять на него опосредованно или прямо…

Он сделал это! Хотелось прокричать, проорать так, чтобы из глаз брызнули слезы. Эти слова застряли в горле, которое будто сжималось, не пропуская кислород в легкие. С хрипом вырвались другие:

— То есть столкнуть или вызвать желание спрыгнуть?

— Мы разбираемся в этом. Изучаем данные с сирса погибшего. Они указывают на то, что он сделал это сам. Но на это должна быть причина. Артемия, была у Иоданира Тэппа возможность навредить, подтолкнуть?

Была. Одна и веская. Нир отличный стратег и аналитик. Хладнокровный, терпеливый. Очень долго мог строить план, поэтапно воплощать его.

— Я не знаю.

Почему я его защищаю? Потому что люблю, потому что больна им?

— А у вас была?

— Он мой друг. Я ему не желала зла.

И просила, умоляла его остановиться… Но он не послушался.

… Ветер. Редкое явление в этой области Дель-Эксина. Рядом с Рийском скорее застывают атмосферные фронты, чем перемещаются или спешат куда-то. Застывают, нависают, подавляют. Но не сегодня. Сегодня ветер рвал пространство и время на части, гнал по желтовато-серому, полупрозрачному небу фиолетово-синие облака, ревел и ломился в окна.

Сквозь прозрачные стены перехода наблюдала, как сильные порывы пригибают к земле хилые деревца, на ветвях которых налились соком почки. Казалось, будто слышу свист, чувствую кожей холодный напор. Но нет. Если только в воображении.

Деймос однажды рассказал старую семейную байку о том, что ветреный день принес какому-то из его пращуров небывалую удачу: порыв с корнем выдернул забор у дома и открыл спрятанный под ним клад. И якобы с этих пор потомки завели обычай прогуливаться в часы урагана, ожидая какого-нибудь приятного сюрприза.

Странная байка, похожая на сказку. Больно теперь вспоминать о ней. Больно вообще вспоминать о Деймосе. Слезы и чувство потери душили, стискивали сердце, но абстрагировалась от них, словно заперлась, закрылась.

Лучше подумать, сопоставить, проанализировать.

Иоданир сделал это с ним. Не имела понятия, откуда это знала, но я могла поклясться всем, чем угодно: это он.

Каким образом? Вероятно, тем же, каким выбил из уны Вирону. Тем же, каким не единожды воздействовал на меня вне слияний. Да и на членов своей группы. Такое удачное давление на нужные точки, тонкая манипуляция ведь не результат интуиции и тщательно собранной информации. Не может быть только им.

Теперь все сошлось. Ярко осветилось вспышкой, которая смела покров отвлечения, мешавший разглядеть важные детали, сложить их в одно целое.

Защиту ди-чипа нельзя взломать, но разве сама не исключение из правил, сама не достигла невозможного? Разве сама не была свидетелем, как он вскрыл щиты тех отщепенцев, загородивших нам выход к центральному верхнему пассажу?

Устройство такой мощности Дель-Эксину пока неизвестно, пока придумали лишь способ блокировки от дара третьего уровня. Для менталиста четвертого уровня щиты как тонкая перегородка. Достаточно применить усилие, чуть сдвинуть в сторону, и тебе открыты мысли, воспоминания и цели. Ты можешь перебирать их, изучать, управлять, жонглировать как угодно, маскировать одно и подсвечивать другое. Чтобы у твоей жертвы все никак не складывалась головоломка, не находилась разгадка. Или чтобы она выполнила задачу, поставленную тобой.

Это сильный дар, которым не мог не восхищаться Деймос, он и восхищался, завидовал. Это неограниченные власть и доминирование, которых нельзя не бояться. И Лейда боится.

А я?

Восхищаюсь. Боюсь. Заражена и поглощена всем этим. Хочу все и больше ничего не хочу.

Я давно ощущаю себя в ловушке, в гробу из того памятного трипа, на глубине полтора метра под землей. Сначала его стенки и неотвратимость судьбы фантастическими, хитро сплетенными узорами-образами украшала борьба за выживание, за сохранение личности и права быть ею, потом — ненависть, неприятие, оттачивание навыков двуличия, затем самое яркое и чудесное — любовь, пусть и созданная синдромом Керчепина, но от этого не потерявшая ни крохи своего света, ставшая еще дороже оттого, что на самом деле просто не способна испытывать ее, нуждалась в том, чтобы ее в меня вложили. Теперь голоэкран погас, картинки перестали сменять друг друга, отвлекать и очаровывать, я очнулась. И поняла, что нужно выбираться. Плохо то, что устала, слаба и невероятно сильно желаю избавиться от боли.

Отвернувшись от прозрачной стены, я судорожно вздохнула, механически вытерла совершенно сухие глаза и быстрым шагом направилась в корпус общежития.

Нельзя о таком молчать. По нашей с ним вине умер человек. Друг. Раскрыв его тайну, я раскрою и свою, ведь мы вместе. Погубив его, погублю и себя. Готова к этому?.. Да. Хочу, чтобы больше не было этой боли, этого могильного холода, этого почти физического чувства подавленности.

Но сначала — удостовериться. Получить точные ответы на вопросы.

Дверь в его комнату сдвинулась, как только оказалась перед ней, не потребовалось стучать. Он ждал, знал, что я приближаюсь, понимал, что разговор неминуем. Подпирал плечом стену у входа. Полностью одет. Оглядела ту самую необычную форму с золотисто-зелеными нашивками и эмблемой «Пикса три». Встретилась с серебристо-серым отрешенным взглядом, словно смотрящим сквозь меня. Значит, сосредоточен на даре. Пытается определить, насколько серьезно я настроена?

Безысходность. Она имеет противный до тошноты вкус, скручивает душу безумной болью и яростью.

— Ты им ничего не сказала, — тихо проговорил Нир, неотрывно глядя на меня ставшими нормальными глазами.

Стиснула зубы, сглотнула ком горечи.

Он сделал это, сделал…

— Не сказала, — произнесла шелестящим эхом.

Он подошел близко, сократив между нами расстояние. Долгое мгновение мы жадно смотрели друг другу в лицо. Возможно, в последний раз… И не могла не любоваться им, каждой отточенной чертой, каждой крохой силы, которая чувствовалась в нем: в движениях, позе, выражении глаз, даже дыхании. Это завораживало, восхищало, покоряло. И поняла наконец, как кто-то настолько красивый может быть настолько же чудовищным. Это закон природы, которая всегда ярко отмечает настоящего хищника. И это закон милосердия для жертвы, которая, умирая в муках в его когтях и зубах, не может не упиваться такой мощью, будто наркотиком, забывает о боли в экстазе.

— Я не намерен оправдываться, — он нахмурился, между бровей появилась упрямая складочка. Шагнул еще ближе, добавил уже мягким тоном, наклонившись, удерживая мой взгляд своим, пронзительным:

— Но нужно объяснить, чтобы между нами ничто не стояло. Я сделал то, что должен, Мия. Сдержал свое слово и позаботился о тебе. Уничтожил угрозу. Он стал очень опасен. Его желание отомстить мне далеко зашло и имело все шансы осуществиться. В какой-то мере я сам оплошал, заигрался, допустил это. Было интересно, на что он способен. Вот и проверил. А он каким-то образом сумел привлечь на свою сторону Идена, я не знал об этом. Узнал слишком поздно. Вместе они стали копать и нарыли… многое. Идена похлопотал, чтобы разбирательство возобновилось и вышло на уровень выше, не было просто внутри уны. Густов помогал. Доставал доказательства, свидетелей, в некоторых случаях и стараться не пришлось, многое находилось у него под носом, поскольку раньше мы были единицей. И я бы спустил ему то, что он расковырял мою защиту, открыл то, что не должен был, воздействовал, спустил бы помешательство на своей мести, но этот ублюдок посмел полезть к тебе. Настроить тебя против меня! Это все решило в конце концов. Мия, это…

Хотел коснуться меня, но я вовремя отпрянула, отступила в сторону. Иоданир шагнул следом, в глазах полыхнули бешенство и обида. Закрыла лицо ладонями, не желая его видеть.

Рациональный поступок, да. Смерть оборвала противостояние, поставила в итоге точку. Которая обнажила всю жуть и пустоту. Такое нельзя принять. Нет.

— Как ты узнал о нашей встрече? Нас никто не видел…

— Он написал мне о ней. Похвастал, что ты доверяешь ему теперь больше, чем мне. Что он тебе отдал?

Прикусила губу, испытывая новый накат боли. Как же устала быть игрушкой, заслонкой, инструментом, собственностью. Как же устала разгребать обломки и землю этой могилы, проще сдаться…

Встряхнувшись, заставила себя поднять голову, собраться, снова посмотреть Тэппу в глаза.

— Микроноситель с записью разговора Идена и Чен.

Нир прищурился, на миг задумываясь.

— Они говорили обо мне, о синдроме Керчепина. О Вироне Вурк, — пояснила, облизав губы. И выдохнула:

— И теперь хочу услышать все от тебя. Все, Иоданир.

Готова к этому?

Он вздохнул, на мгновение отвел глаза, отпустив мой взгляд, устало потер лицо. Наконец, словно собравшись с мыслями, кивнул.

— Хорошо. Услышишь.

— Я давно перешагнул третий уровень. Еще в шестнадцать. Единственный человек, который об этом знает, мой отец. Без него я не смог бы обходить постоянные проверки. Лейда… Думаю, догадывается. Но свои догадки пока хранит при себе, что умно по меньшей мере. Теперь вот узнала и ты.

По позвоночнику поднимался холод, парализуя. Совладала с приступом дрожи.

Не только Лейда догадалась, Деймос тоже… «Он просто не может иначе жить и действовать. Он урод и чудовище. Требовать, чтобы он подчинялся законам страны и вообще человеческим, нельзя». Деймос понял и приготовился пустить в ход этот козырь. Что тоже ускорило развязку.

— То есть ди-чип…

— Я не настолько всесилен, — с ироничной усмешкой в уголке рта Нир покачал головой. — Это словно шум за стеной. При желании и концентрации я могу прислушаться к нему, вычленить нужное мне. При еще большем желании и концентрации — воздействовать так, словно нет никакого чипа. Взломать или уничтожить защиту, конечно, отнимет время, сожрет резерв, но вполне выполнимо. То же и с ментальной защитой, в некоторых случаях ее «стенки» для меня такие же тонкие, как у мыльного пузыря, в некоторых — монолиты, в которых приходится долго создавать щели. На Вирону у меня ушло не больше полутора минут, элементарное внушение. С Густовым я работал несколько часов.

Меня передернуло. То есть все практически беззащитны, доступны, открыты.

Это дар и проклятие одновременно. Это соблазн и сумасшествие. Это совершенство и страшная угроза.

«Знаешь, почему сильных менталистов, таких, как Нир, не осталось? Их уничтожают, Мия. Эти суки до того мощные, что просто опасны»…

— Что касается тебя… Все, что чувствовал… чувствую к тебе, не поддается контролю. Единственное, с чем не способен совладать, и это… упоительно. И я невольно с того самого первого нашего разговора давил и делился. И даже если бы хотел, не смог бы остановиться, такова изнанка силы. Но я не хотел. И ты не хотела, иначе бы синдрома не было. Ты была внутри моего сознания, Мия, и знаешь, что не причинял и не причиню тебе вреда. Никогда.

— Нир, — приблизилась к нему, всматриваясь в мрачное, напряженное лицо, внушая, — ты же понимаешь… Так нельзя. Это… неправильно. Я не сказала, но должна сказать им. Обязана. Это просто нужно прекратить…

Так сильно хотелось его коснуться. Внутри пекло и разрывало душу от осознания: это последние наши мгновения…

— И ты пришла ко мне, — констатировал он тихо, с нежностью в глазах двумя пальцами, не коснувшись кожи, убрал выбившуюся из прически прядку, мягко, мимолетно улыбнулся.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сама обо всем догадалась, когда обдумала все услышанное. Но пришла ко мне. Задумайся почему?

Покачала головой. Нет, пусть не путает меня. Не смеет переводить тему. Зажмурилась.

— Это просто нужно прекратить… Я больше не хочу этого дерьма. Деймос мертв. Все рассыпалось…

Молчание. Нир вздохнул, жестко ответил:

— Тогда тебе придется выбрать, Карамелька. Сейчас и здесь. Остаться вместе и разделить все, сохранить все в тайне или…

— Или ты убьешь меня? — застыла в неверии.

— Да. Я уйду следом, Мия. Потому что без тебя все это потеряет смысл. Снова превратится в скучную, убогую кучу мусора, на вершину которой я по иронии судьбы залез, в силах ей управлять, но зачем? Без тебя мне ничего не нужно. Без тебя нет цели, нет воли. Дело не в тайне, нет. Не в разоблачении и последствиях. Мне срать на них. Дело абсолютно в другом. Дело только в тебе, слышишь? Ты хотела лучшего. Хотела чего-то другого. Я готов дать тебе все это и даже больше. Все то, о чем мечтаешь. Все, что попросишь. Я могу… и хочу. Просто останься рядом. Я мог бы заставить, ты знаешь, но я прошу…

Какая жуткая правда. Относящаяся и ко мне. Словно погребла под собой. Придавила, заставив задыхаться, обездвижив.

Он коснулся моего запястья, мягко обхватил его горячей ладонью, и я вдруг осознала, что буквально заледенела. И остро нуждаюсь в тепле. Ощутила, что совершенно ослабла, едва держусь на ногах. И мне необходима опора. Задрожав, не удержалась, судорожно всхлипнула, из глаз выкатились слезы. Затрясла головой, пытаясь подавить их.

Решение было очевидно. Но впервые в жизни не смогла его принять. Сказать то, что должна была. Произнести: «Я выбираю не тебя»…

Не смогла. Не сегодня. Возможно, никогда…

Он поймал ладонь другой моей руки, делясь жаром, притянув ближе. И, не сдержав рыдания, прильнула к нему, уткнувшись лбом в плечо. Ведь он прав. Я не пошла к Литу Идена, не пошла в кабинет 14/79. Я пришла к нему. Почему? Потому что и раньше так делала. Приходила именно за этим: за спасением, за теплом, за утешением, за уверенностью, за силой. За самой собой. Приходила словно в надежное убежище…

На самом деле мне не нужны были ответы, мне нужен был Иоданир.

— Так нельзя… Все равно они узнают. Ты попал на камеры… — зашептала, крепко обнимая за шею и позволяя с силой обнять себя в ответ, стиснув талию, спину. Согревалась и тряслась от напряжения и озноба, от слабости.

— Никто ничего не узнает, — его горячее дыхание тревожило висок, макушку, тихий, успокаивавший голос дурманил, прогоняя горечь и чувство опустошения. — Между данными с камер и данными с его сирса, они выберут последний. А он покажет, что Густов был погружен в сон. Несчастный случай. Никто не виноват.

— Ты… виноват, — сглотнув слезы, подняла на Нира взгляд, уцепилась за ворот формы. Губы дрожали.

— Ты тоже, — шепнул и, быстро скользнув по щеке рукой, стерев большим пальцем дорожки влаги, зарылся в волосы, накрыл мой рот поцелуем.

Мгновенно отозвалась, жарко ответила, как будто только этого и ждала все время. Задохнулась, пронзенная энергетическим разрядом. Обхватив голову, он застонал в мои губы, раскрыл их, углубляя поцелуй. И ничего не осталось, только безумное, дикое желание, только ощущения, только сладостно болезненная потребность. Только мы вдвоем.

Рывком Нир сдернул с меня пуловер, рванул застежки блузы. Вернулся к губам, жадно и почти грубо лаская грудь через белье. Разжигая в себе и во мне неодолимое вожделение. Мы до острой боли хотели друг друга. Во всех планах: физическом, эмоциональном, ментальном. Хотели с небывалой до этого яростью, желанием подчинить и присвоить. Забыться, преобразовать связью и слиянием кошмарную реальность, в которой оба оказались по разные стороны барьера и на краю смерти. Снова.

— Душ. Там нет… — Выдохнул в ухо Иоданир, когда начала бороться с застежками на его форменной куртке. Отвел растрепанные волосы с моего лица, вновь впился властным поцелуем, обхватив подбородок.

Ослепшие, занятые только друг другом, мы, пошатываясь, дошли до санблока, быстро избавили друг друга от остатков одежды.

Хлынувшая вода, взорвавшая уснувший дар, жар твердого сильного тела, прижавшегося к моему, сладкая страсть наконец согрели до конца, будто вернули мне саму себя, подарили свободу и желание жить. Опору под ногами. Когда мир рушится, когда все обращается в пепел или гниль, хорошо, если есть, за что зацепиться. И я цеплялась. За плечи, шею Иоданира. Так же ненасытно ласкала и целовала, так же плавилась, как и он.

Ди-чип с металлическим звяканьем упал под ноги, кто из нас открепил его, не имело значения. Сейчас он только мешал, злил. Нир притиснул к стене, приподнял, обхватив мои бедра, немедленно обвившиеся вокруг его, вошел резким толчком одновременно с началом слияния, и мы оба полностью потерялись друг в друге.

Порабощены отражаемыми ощущениями, любовью, экстазом, полнотой, силой. Нашим вместе.

Он яростно вбивался в меня, словно наказывая, утверждая права, торжествуя и выплескивая горечь и страхи, прикусывая шею, с силой сжимая бедра, надавливая на «бабочку». И я позволяла быть этой грубости, наслаждалась. Нуждалась в агрессии и муке, чтобы очиститься. И сама причиняла боль: оттягивала волосы, впивалась ногтями в напряженные плечи, царапая до крови. Кричала.

Оргазм скрутил обоих тоже одновременно. Стократно усиленный слиянием, он заставил оглохнуть, ослепнуть, как будто на долгий миг остановил сердце.

Но и потом Иоданир не отпускал. Поставил на ноги, надежно удерживая, целовал, но уже неторопливо, с нежностью, ласкал, забирая дискомфорт, нежил в своей силе, потоке сознания, укутывал в них. Заверещала система контроля использования ресурса, заставив нас очнуться, вздрогнуть и оторваться друг от друга. Нир стукнул по панели, отключая воду, захватил новым поцелуем.

Он взял меня снова. И, пока овладевал, на этот раз с осторожностью, будто с размолотой страстью, заставляя выгибаться и стонать от сильного удовольствия, полностью обнажил свой разум, уничтожил последние барьеры, впустил меня до конца, позволил узнать все.

Душа в душе. Полное и абсолютное, совершенное слияние. Перерождение.

Я никогда не думала, что испытаю счастье. Оно считалось анахронизмом и даже вульгарностью, его давно заменили директивой и удовлетворением от ее исполнения. Но сейчас я была счастлива. Мы были…

…Завернутые в полотенца, мы лежали, обнявшись, на кровати. Молчали, успокоенные, исчерпанные, утомленные. Блаженная пустота… Ди-чип был на месте, но больше не мешал чувствовать Нира полностью, слышать, воспринимать его. Защита не работала, вскрытая окончательно, лишь препятствовала мысленному общению.

Я бездумно водила пальцами по груди парня, обрисовывая тату. Он поглаживал мое бедро, чуть задирая полотенце. Потом прижался к влажному виску долгим поцелуем, предложил:

— Если хочешь, я могу сделать так, что чувства потери больше не будет.

Я хотела, да. Нир мог помочь, дать облегчение, стереть часть прошлого, гнойным воспалением омрачавшее настоящее. Убрать Деймоса, смерть которого не в силах простить, и буду ли, неизвестно. Но…

— Нет, — положила ладонь туда, где размеренно билось его сердце. — Это было бы слабостью.

Он не был доволен, не считал это слабостью, но принял. Пока принял. Поцеловал в лоб.

Пискнул его сирс. Прочитав какое-то сообщение, Иоданир начал вставать.

— Ты куда? — ухватила его за руку.

— Нужно одеться. Они скоро придут за мной.

Дыхание перехватило, будто получила удар в солнечное сплетение. Неприятное, болезненное возвращение в реальность, в которой комиссия продолжает расследование, опрашивая, вытаскивая файлы из системы безопасности в поисках виновника…

Сбросив полотенце, Тэпп прошел в санблок, вернулся оттуда через минуту, полностью одетый, сел на корточки возле кровати, потянул на меня плед, сложенный в ногах.

— Чтобы не замерзла, здесь прохладно, — мягко улыбнулся, накрыв. Поймав ладонь, поцеловал ее середину, спросил напряженно:

— Ты останешься?

Точно знала, что он спрашивает не только о том, дождусь ли здесь его возвращения. Он хотел, чтобы я решила нашу с ним судьбу. Дала тот самый ответ. Определила, есть ли у нас будущее.

Есть ли оно? Как и предрекала мама, дорогу туда придется прогрызать сквозь камень, оставляя на обломках кровь и душу, свои и чужие. Стоит оно того?

— Да, — ответила, потянувшись к Иоданиру, убрала влажные волосы со лба, запечатлела на его губах мягкий, лелеющий поцелуй.

Он ярко улыбнулся.

Холл корпуса 1-А пустовал — студенты были на общей лекции. Слышала, что в последний учебный день перед триместром самоподготовки и вольного пребывания в «Пикса три» кера Дольская особенно блистала, к примеру, выносила на общий суд фразы студентов из переписок в чатах уны или устраивала инсценировки-импровизации на патриотические темы, с участием своих слушателей, разумеется. Однажды в аудитории даже гремел марш, задействованы были все присутствовавшие…

Иоданир задерживался в корпусе администрации, решая последние вопросы с документами. Покосилась на наши сумки с вещами, поставленные у банкеток, подошла ближе к заблокированным дверям. Скоро мы шагнем туда, наружу.

А пока обвела взглядом свое отражение в прозрачной секции, оценила непривычную гражданскую одежду (широкие брюки, ладно обтягивающие бедра, свитер-жакет с растительным принтом) и прическу. Я все же обрезала и укротила волосы, но прямые светлые пряди, сейчас собранные в хвост, до сих пор воспринимались как что-то чужеродное, не мое. Ниру, кстати, тоже не нравилось, но он не просил вернуть все обратно. Был уверен, что сделаю это и без его указаний.

Сквозь прозрачный пластигаз можно было увидеть серебристо-зеленый кар, поджидавший нас у ворот уны. На территории «Пикса три», как всегда, было пустынно, спокойно. Сегодня расщедрилось солнце, подбаривая искусственную зелень на газонах и неискусственную, покрытую бурой пылью после последнего дождя — деревьев. Через неделю наступит лето… Какое оно в Рийске? Я узнаю.

Последние два месяца учебы выдались тяжелыми, напряженными. Полными перемен.

Расследование ментального поединка, деятельности Иоданира как лидера прекратилось. В связи с недостаточностью доказательств и обоснованных сомнений в правильности обвинения. Кроме того, главный обвинитель… был мертв, а остальные умолкли. Как гласило официальное заключение, Элдор Густов злоупотреблял запрещенными веществами (их нашли при обыске в каморке), срывал резервы ментального дара на тренировках и практикумах и в состоянии измененного сознания выпал из окна, не осознавая этого, не контролируя свои действия. Несчастный случай…

Я так и не простила… Просто старалась не вспоминать. Никогда не касаться этого отрезка прошлого, навсегда похоронив в нем часть себя.

Группу М-135 расформировали. Борута и Трик примкнули к четверке Волеса. Волк попал под зачистки. Они начались в «Пикса три» через неделю после Дня исхода. Служба безопасности уны, усиленная гвардией и мужчинами в бежево-зеленой форме службы ВВР, копалась в личных переписках и файлах, изучала историю выходов в Сети, контакты в поисках сочувствующих ЗаСиМ. Допросы длились круглые сутки. Задержания проходили тихо и незаметно, просто однажды кто-то исчезал и не возвращался. Это только усиливало страх и напряжение.

Нас ожидаемо не тронули.

Под зачистку попал и куратор выпускников-менталистов Лит Идена (сочли соучастником заговора, и ничего хорошего его не ждало). И мой бывший лидер, Мореслав. Его место занял Головастик, надеялась, что он воспользуется возможностью, ведь происхождение его немногим лучше моего.

В Дель-Эксине по-прежнему было неспокойно. И элита, и обычные граждане, и неотмеченные — все бурлило, ворчало, шипело от каждого события, громкого и не очень. Бойни на улицах прекратились, стихийные демонстрации и выступления быстро пресекались, ежедневно выявляли все новые и новые ячейки мятежников, но… Казалось, все замерло в ожидании чего-то: знака или решения. Даже временное правительство не стало тем самым обезболивающим пластырем, успокоившим бы готовый прорваться гнойник.

Лейда Чен покинула «Пикса три». Она возглавила первый в стране центр изучения феномена аппликатов. Ди-психолог пришла поистине в экстатический восторг от результатов наших «пробных» слияний, какое-то время я серьезно полагала, что она помешалась на нас, с таким обожанием и фанатизмом смотрела. Разумеется, хотела, чтобы мы стали ее первыми объектами, но Нир не позволил. Перестраховался. Он не желал, чтобы большой объем информации о нем, обо мне хранился у кого-то одного, пусть даже и связанного с семьей человека.

Я стала работать с обычным психологом, Ираной Вэлль. Та, как и планировал Иоданир, вплотную занялась моими детскими травмами, неплохо в этом продвигалась. И была связана жестким договором о неразглашении.

По направлению ди, а также по учебной программе меня курировал сам Нир. Фактически он не являлся студентом «Пикса три», поэтому обладал таким правом. Как мой партнер и аппликат, старший по возрасту и званию, в том числе.

Тэпп был безжалостным куратором. После долгих часов тренировок и вирта так сильно ненавидела его, что ругалась и проклинала, едва сдерживалась, чтобы не убить. А он лишь смеялся. И никогда не был доволен моим уровнем. Сволочь. Потом оттаивала от какой-нибудь мелочи: поцелуя, теплой ласки, крошечного подарка, уступки, помощи с модулями или намеренного проигрыша в квесте.

Он был требовательным куратором, но самым лучшим для меня, безусловно. И сделал все, чтобы мы сегодня вместе покинули застенки «Пикса три», как и обещал. Два года экстернатуры вне этой тюрьмы, без сомнения, будут великолепны.

Мы жили в одной комнате, опять-таки нарушая правила уны (хотя и тут в них нашлась лазейка), и не входили ни в одну группу, не принадлежали ни к одному потоку. Парадокс, которого «Пикса три» до этого не знала.

Возможно, поэтому о нас стали ходить страшные легенды среди студентов. А возможно, какие-то слухи о нас и распавшейся группе М-135 просочились наружу. Какие-то подозрения. Подсознательное понимание, как мы связаны на самом деле. На нас косились, шарахались, едва завидев, как мы идем по корпусу, неизменно держась за руки, сидим в столовой, уставившись в один планшет, делим блюдо в одной тарелке, синхронно что-то делаем. Меня это и раздражало, и забавляло, Иоданир сохранял равнодушие, замешанное на презрении, и советовал привыкать…

Почувствовала, что он близко, возвращается. Судя по эмоциям, все прошло удачно. Повернулась, когда он вышел из подъемника в холл. Подхватив наши сумки, повесив их на плечо, приблизился, наклонился и с жаром поцеловал.

— Поздравляю, — тепло усмехнулся. — Мы теперь официально отрезанный ломоть.

Я радостно рассмеялась, обняв его за шею.

Код выхода позволили ввести мне. Пальцы подрагивали от нетерпения.

И вот мы вдвоем на крыльце, вдыхаем терпкий, пыльный с металлическим привкусом воздух, щуримся от яркого солнца.

Свободны.

С привычно сплетенными руками, мы спустились, зашагали по дорожке.

— Куда направимся? — Я вертела головой по сторонам, наслаждаясь самим фактом того, что больше не в ненавистной коробке здания и не вернусь сюда ни завтра, ни послезавтра.

Нир не называл точку назначения, как ни пытала. По всей видимости, окончательно она не была определена. Пока. Нам дали время. Что-то вроде длительной увольнительной.

— Готов выслушать твои предложения, — он хитро и довольно прищурился, поглядев на меня.

— Я никогда не была на море… — произнесла задумчиво.

Тэпп нарочито поморщился. Он догадывался, что выберу именно это.

— Хреново. Ты назвала единственное место, где придется делить тебя с твоим даром, — поддел.

— Я тебя всегда делю с твоим. Переживешь.

— Переживу.

Переглянувшись, мы вместе рассмеялись.

Повсюду звенел и пьянил азартом зенит весны, душно влажный, грозовой. В воздухе железистым привкусом свернувшейся крови разливался запах близкой войны.

КОНЕЦ