Внутреннее гетто [сборник стихов]

Собирайся, уходим. Как раз подходящий момент

Для того, кто не хочет прощаться и врать, что вернется —

Там на лунную трассу пролили горчащий абсент

И теперь поджигают лучом отсыревшего солнца.

Допивай свой ликер из бессонниц, страстей, полумер,

Оставляй за спиной и врагов, и любимых, и судей.

Нас крылатый таможенник выпустит в ночь, за барьер,

Где стирают беспошлинно линии жизней и судеб.

На ладонь положу двадцать семь недоверчивых лун,

Двадцать семь расстояний до неба, до чуда, до смерти,

Постою у дверей, докурю, прислонившись к стеклу —

И курьеру отдам нашу память в измятом конверте.

Это дьявольски больно — свобода от старых имен,

Забытье иероглифы шрамов рисует на теле.

Мне талоны на счастье сегодня принес почтальон

И бессрочную визу до вечности. Что ж, полетели?

Видишь каменные чаши, где вином пьяны фонтаны —

В них купают тротуары запыленные ладони.

В туго стянутом корсете площадь — чопорная дама —

Голубей и рыжих кошек уходящим летом кормит.

Равнодушно глядя в лица оживающих мистерий,

Драпирует солнце складки на готическом соборе.

Подойди — и горстку счастья хриплый колокол отмерит.

Не хватило надышаться? Это осень… слишком скоро.

В этом городе временем выстланы стены и скверы,

На готических шпилях — обрывки несбывшихся снов.

До утра их растащат на гнезда седые химеры —

К холодам и химерам, и ангелам нужно гнездо.

Кошка-осень, свернувшись в клубочек на вычурной крыше,

Рыжей лапой цепляет за сердце: куда же ты? Стой!

Нам горгульи и чайки любовь напророчили — слышишь? —

И теперь подвенечный наряд вышивают крестом.

Ухожу навсегда, извини. Мне уже неуютно —

И вино не пьянит, и безвкусен зеленый прибой.

Мне свободу любить отсыпали на вес, поминутно —

Я потратила все подчистую на встречу с тобой.

На ходу примеряя привычное серое утро,

Как потертые крылья (служебные! на дом не брать!),

Возвращаюсь к себе, от себя отрекаясь как будто,

Оставаясь на вычурной крыше дотла догорать.

У тебя в мечтах — корабли, у меня — пустыня и зной,

И слепяще-черный самум выжигает небу глаза.

Не болит (почти не болит) грубый шрам от вырванных снов:

Их кладут в просоленный трюм, выполняя чей-то заказ.

На салфетке в летнем кафе я рисую абрисы дней,

По линейке — слишком прямых, от руки — изломанных в хлам.

В винегрет чужих атмосфер покрошили воздух моей,

Это осень — локтем под дых, это с бритвой к горлу — зима.

У меня, увы — снегопад, у тебя — каштаны в цвету,

Безымянный пятый сезон по прогнозам будет суров.

Ты уже не хочешь назад, я… да нет, и я не приду,

Память выел жидкий азот. Время вышло, либе. Log off.

В день серебряных иллюзий

Даже ангелы беспечны.

В чью-то жизнь влетаю юзом —

Глупо, ветрено, навечно.

Web сентябрьских паутинок —

Рвутся ниточки коннекта,

Восьминогие админы

В кратком отпуске до лета,

Перепутаны домены,

Письма к дьяволу уносит…

В день предсказанной измены

На двоих — вино и осень.

Губы треснули в улыбке.

Слушай, я… да что тут скажешь.

Тихо ноет дура-скрипка

В надоевшем антураже,

И заткнуть бы — только нечем.

Вечер в цвет спитого чая.

Это ведь недолго — вечность.

…Что же ты не отвечаешь?

Далеко, далеко… докричаться — нелепая блажь,

Это голод всего лишь, безумный неистовый голод.

До мигрени банально: камин, "Божоле де Виляж"

Да еще собеседник — нахален и дьявольски молод.

Жидкий холод в крови не разбавить дешевым вином.

Я прошу, опустите манжеты на тонких запястьях.

Вы, мой друг, начитались романов… ах, это кино?

Слишком просто для правды и слишком красиво для счастья.

Мне приснилось сегодня, что я… впрочем, незачем врать.

Сны остались с другой стороны пограничного пункта.

Вы напрасно так рветесь в мою ледяную кровать,

Там тоскливо, поверьте, и даже вдвоем неуютно.

Вам изящная смерть представляется в смутных тенях:

Незаметный укус в пароксизме любовного пыла.

Но, увы, мне не нравятся трупы в моих простынях,

Это глупо и грязно (в том случае, если бы было).

Мне уже не смешно, извините, я лучше пойду —

И порок, и наивность давно вызывают икоту.

Я которую вечность живу в персональном аду,

Где сакральная надпись горит на железных воротах.

Как бесконечно пропахшее плесенью "здесь"…

Все самолеты — по кругу в небесном загоне,

Куплен со скидкой билет на просроченный рейс,

Сахаром память в кофейном безумии тонет.

Всякому овощу свой персональный пакет:

Сердце — налево, а боль упакуйте отдельно.

Все города одинаковы — в них тебя нет,

И безразлично, в котором от скуки отельной

Дохнуть, зайдя в одноместный привычный тупик —

На табурет возле стойки заштатного бара,

Где, зажимая в горсти обеззвученный крик,

Кто-то невидимый тщетно терзает гитару.

Дай сигарету, приятель, а лучше — стакан!

Бог, говоришь? На экскурсию или по делу?

Что же ты так безнадежно-бессмысленно пьян?

Да, понимаю, и мне самому надоело

Лямку тянуть на постройке чужих миражей —

Розовость стекол чувствительно режет ладони,

Так что ни секс, ни коньяк не спасают уже…

Ладно, до встречи. Меня заждались в Вавилоне.

Твоя любовь —

Бабочка в ладонях ветра.

Сможешь удержать?

Стемнело. Снег. И — бабочка в ладонях.

Иди вперед,

Пусть город в декорациях картонных

Вмерзает в лед.

Под грузом ноября озябли плечи,

Кусает шарф.

Насколько невозможным будет вечер —

Тебе решать.

На пять восьмых заученного такта

(Шаг — выдох — вдох)

Безумия глухое пиццикато

Лабает бог,

Ломая мироздание фальцетом —

Куда, вернись!

Хотелось вверх, да только крыльев нет, и

Придется вниз.

Там в колесо (сансары, не рулетки)

Монетку брось,

А можно душу, если нет монетки,

И — понеслось:

От мух к творцам, от счастья до агоний —

Рискни, сыграй!

…и смерти нет, и бабочка в ладонях —

Твой пропуск в рай.

Нежность.

Горькая, врастающая

щупальцами под кожу,

гибкий стебель бамбука,

разрывающий мироздание на атомы.

Тот, кто живет внутри меня,

боится чужого прошлого.

Впрочем, он еще маленький,

сейчас вот сидит заплаканный,

сжавшись в дрожащий комочек —

звереныш. Глазастый, взъерошенный,

доверчивый как-то по-глупому,

без смысла, навскидку, по запаху.

Что ему там почудилось, в твоих ладонях?

Не спросишь ведь,

да и какая разница —

сейчас они пахнут страхами

с вяжущим привкусом жалости,

близкой разлукой, осенью.

Мы все решили заранее,

а для него — неожиданность

в горло отточенным лезвием,

что разлюбили и бросили,

и даже, возможно, заслуженно.

Не смей утешать — он выдержит,

умирать приходится каждому,

и хорошо, если быстро, но…

Уходи, зачем же ты тянешь —

сейчас он сорвется с привязи,

мне все труднее его оттаскивать.

Дверь подъезда — ружейным выстрелом.

Нежность — это все, что осталось.

Тот, кто внутри, никогда не вырастет.

Этот город не вытравить ветром из жил —

Не помогут ни сера, ни огненный град.

Он вцепился корнями в изнанку души,

Замыкая пентаклем кольцо автострад.

Он уродливо щерится пастью трущоб

И гнилым безразличием дышит в лицо.

Не кривись — неужели не понял еще? —

Это здесь ты хоронишь своих мертвецов.

Зацветает в каналах забытая боль,

Вечер пачкает памятью строгий мундир…

Ты однажды устанешь сражаться с собой

И подаришь мне ключ от одной из квартир,

Хорошо бы в мансарде. Матрас на полу,

В незакрытые окна — настойчивый дождь.

Как прекрасен твой город в начале разлук!

Ты уходишь? Прощай. Ну, чего же ты ждешь?