Часовой: Воин Ордена

Глава 1

— Курсант Альрик Безродный!

Не думал, что процедура посвящения в воины Ордена Часовых будет настолько унизительной! Для меня. Готов побиться об заклад, что остальные выпускники Академии Часовых имени графа Перумова при принесении присяги и получения воинского звания испытывали несколько иные чувства. Но то остальные. А я не все. И отношение ко мне особое. Даже в стенах Академии, где из меня два года делали солдата, призванного защищать рубежи Империи. Читай, готовили к скорой смерти в пасти одного из иномирных чудовищ. Здесь я не отличался от других курсантов.

— Решением специальной комиссии, самым тщательным образом изучив результаты сданного вами экзамена и детали возвращения в Академию, принято постановление…

О да, возвращение в Академию! Вернулся. Оттуда, откуда обычно необстрелянные юнцы вроде меня не возвращаются. Мне повезло, не скрою. Но дуракам всегда везёт. А мне, который угодил в многострадальное тело проклятого наследника проклятого рода, должно было везти вдвойне. И теперь я стоял перед строгими взорами одних из высших иерархов Академии Часовых и сгорал со стыда. Вот так свезло!

Ни особых церемоний, ни торжественной части, ни друзей рядом. О чём я вообще⁈ Для меня, как для прокажённого, эта священная церемония проходила особым образом. Отдельно от остальных, чуть ли не втайне. Словно лишний раз подчеркивая всю низость моего положения и тот груз страшных грехов, доставшихся мне от прадеда, которые я вынужден искуплять за все предыдущие и последующие поколения своего Рода.

— … постановление пожаловать Альрику Безродному звание воина Ордена Часовых. Привести к присяге и отправить нести почётную службу на Северные Рубежи Великорусской Империи с благоволения его Императорского величества Константина Коренева!..

Мы находились в небольшой комнате. Аскетичное военное убранство, узкие окна-бойницы, высокий сводчатый потолок, члены академической верхушки, строго и полупрезрительно смотрящие на меня со своих мест. И я, замерший навытяжку в простом рубище заурядного курсанта, стоящий напротив небольшой кафедры. Больше никого. Закрытые двери и общая атмосфера постылой обязанности, словно мне делали огромное одолжение. А по факту задыхались от одного только нахождения со мной в стенах этой комнаты.

— Курсант Альрик Безродный, произнесите слова присяги Часового.

Ко мне с явной неохотой подошёл один из заседающих. Он поднес мне чёрное как ночь знамя, с вышитым бронзой и золотом вычурным часовым циферблатом, на котором было тринадцать цифр, на фоне двух скрещенных мечей. Бережно расстелил на кафедре полотнище и поспешил вернуться на свое место. Я молча положил правую руку на символ Часовых. За предыдущие сутки я наизусть выучил слова, что мне предстояло произнести. Спасибо Герману. Подразумевалось, что я знал их назубок уже как два года. Ага, как же.

— Я, курсант Альрик Безродный, — внутри меня все вскипело, когда я назвался этим именем. Но вслух я продолжал говорить громко, уверенно и без запинки, ничем не выдавая своих истинных чувств. — клянусь с достоинством и честью носить Символ Ордена Часовых. Клянусь стать верным защитником и нерушимым оплотом границ Государства. Клянусь служить верой и правдой Императору и народу Империи. Обязуюсь не отступать перед силами Тьмы и сложить свою голову во благо людское, но не посрамить своего звания. Я, Альрик Безродный, воин Тринадцатой стражи, Часовой Ордена.

Вот такая вот незамысловатая клятва-присяга. Которая прекрасно отражала всю суть моей дальнейшей службы и жизни. Служить, защищать и сдохнуть. Другого не дано. Это билет в один конец. И другой жизни не предвидится. А жизнь, судя по всему, у меня должна быть короткой… Насколько я узнал, в моем Роду со времен прадеда, никто не доживал и до тридцати пяти. Отцу было немногим за тридцать, когда он погиб. Такие дела.

Я убрал руку от стяга и посмотрел на сидящих за длинным столом людей, которые пялились на меня как на досадную помеху на пути их дальнейшего времяпрепровождения на сегодняшний день. Членов высокой комиссии было четверо. Ректор Академии, глава Дисциплинарного совета, академический настоятель в сане епископа и подавший мне флаг Старший преподаватель. Солидные люди. Они же, плюс еще несколько человек устроили мне вчера целую головомойку с утра пораньше, когда настал черёд предстать пред их светлые очи и рассказать свою историю долгого возвращения домой и чудесного воскрешения из мёртвых.

Не скажу, что мне обрадовались, как любимому блудному сыну. Кажется, всем было наплевать. Я уже был занесён в списки погибших. Вернувшиеся за несколько дней до меня оставшиеся в живых курсанты уже были приведены к присяге и разосланы по Корпусам в разные уголки государства. На мое счастье, Герман оставался пока в Столице, дожидаясь своего распределения. Уже в статусе настоящего Часового он молча обнял меня и сказал, что Судьба, должно быть, имеет на меня какие-то особые планы. Что ж, возможно, мой приятель и был прав…

Я находился в Академии два дня. И уже успел понять, что меня, мягко говоря, тут особо никто не привечал. Преподаватели и инструкторы относились с едва сдерживаемым презрением и раздражением, однокашники в лучшем случае сторонились и игнорировали. Некоторые люто ненавидели. Я видел, я знал. Я читал это в их глазах, полных такой же злобы, как и в глазах Фляйшера с Врангелем. Это было неприятно. Это коробило мою душу и мою заворчавшую где-то внутри не к месту проснувшуюся дворянскую гордость. Хорошо хоть грифон, мой родовой Знак, вытатуированный у меня на спине меж лопаток, уже два дня спал беспробудным сном, никак меня не тревожа.

— Теперь ты Часовой. Клятвы произнесены и клятвы услышаны. Добро пожаловать в Орден, воин.

Произнеся заключительные слова говоренных не единожды фраз, Ректор небрежно махнул рукой, отпуская членов комиссии.

— Господа, Ваше Преосвященство, не смею более вас задерживать…

Не глядя на меня, три члена комиссии поспешили покинуть комнату, словно им стало не хватать воздуха. Я остался стоять за кафедрой, молча разглядывая расстеленное поверх нее чёрное полотнище. Знамя было изрядно потёртым и много раз стиранным. Наверняка очень старым. Оно вызывало невольные патриотические нотки. Кто бы мог подумать… Ректор, оставшись сидеть за столом, негромким кашлем привлек мое внимание. Я торопливо вскинул на него глаза. Возможно, я ошибался, но этот человек, не считая Германа, конечно, был единственным на всю огромную Академию, кто не смотрел на меня, как на кучу дерьма.

Ректор был стар. Но возраст не подкосил его. Рослый и плечистый, с коротко стриженными седыми волосами, гладко выбритый, в приталенном мундире военного покроя, с начищенным до блеска бронзовым значком Ректора Академии Часовых на широкой груди. Человек, половину жизни положивший на дело процветания своего детища. Ректор уже около тридцати лет правил в этих стенах уверенной и твёрдой рукой. Его боялись и его уважали. Граф Владимир Казанцев из дома Великого Графа Перумова, в честь которого и была названа Академия. Бывший Часовой, командир одного из Корпусов, после тяжёлого ранения был вынужден уйти со службы. Когда освободилось место Ректора, он согласился его принять. В принципе, почти весь преподавательский состав этого учебного заведения состоял из бывших военных и Часовых. Это мне тоже вчера успел рассказать Герман. И он же добавил, что Старик, как за глаза уважительно назвали Казанцева, почему-то относился ко мне вполне неплохо.

— Наверняка ты думаешь, почему я оставил тебя здесь, — негромко произнёс Ректор, пристально глядя на меня из-под тяжёлых седых бровей. Он отодвинул от себя тонкую папочку с моим делом. — Обычно после присяги Часовых распределяют по местам дальнейшей службы. Не затягивая и не тратя лишнего времени. Как ты понимаешь, наши ресурсы далеко не бесконечны, а время… Время всегда нас обгоняет.

Ресурсы. Да, мы были всего лишь ресурсами. Расходным материалом. Мясом для пришлых тварей, которое при самом лучшем раскладе должно было вместе с железными доспехами стать им поперёк горла.

— И тем не менее я всё еще стою здесь, перед вами, — так же негромко сказал я, не опуская глаз. Мне показалось, что по морщинистому лицу графа промелькнуло едва сдержанное одобрение. Насколько я уже знал, он терпеть не мог лизоблюдов и трусов.

— Стоишь, и совсем меня не боишься, — усмехнулся Старик. А затем внезапно резко спросил: — Ты же не все рассказал вчера, верно, сынок?

Его вопрос не застал меня врасплох. Я ожидал нечто подобное. И если практически всем, кто меня допрашивал, пришлась по вкусу та полуправдивая стряпня, что я им скормил, то Ректору… Он определенно был гурманом. Всем было начхать. Всем. Даже скажи я, что прилетел из самих тронутых Скверной земель на связке воздушных разноцветных шариков, и мне бы поверили. Покивали, черканули в своих тетрадях и не преминули напомнить, что на завтра у меня назначена присяга. А чего тянуть-то? Пора отдавать долги Государству. Особенно такому конченному человеку, как я. Но Ректору… Ему было не всё равно.

— Не всё, ваше Сиятельство, — я упрямо выдвинул подбородок. — Но некоторые моменты я бы предпочел не озвучивать и опустить. При всем к вам уважении.

Старик криво усмехнулся, словно не ожидал ничего другого. Он снова дотронулся до тонкой папки. Спросил:

— Знаешь, что здесь?

— Конечно, это мое дело. Вся моя жизнь на этих нескольких страничках, — ответил я, не моргнув и глазом. Если бы только ректор знал, что я каким-то невероятным образом проживаю сразу две жизни!

— Какая-то слишком тонкая у тебя жизнь получается, короткая и незначительная, — Глава Академии пытливо посмотрел на меня. — Не находишь?

Я решительно покачал головой:

— Никак нет, Ваше Сиятельство!

Хлопнув ладонью по столу, Старик громко рассмеялся, чем совсем уж удивил меня. Я продолжал стоять, вытянувшись во фрунт. А что, пришлось в срочном порядке перенимать армейские привычки. Благо, моё тело, словно что-то вспомнив, начало мне услужливо подсказывать.

— Эх, Алексей, Алексей, — внезапно совсем другим тоном произнёс Казанцев и так посмотрел на меня, что стало немного не по себе. — Думаю, ты знаешь, что при иных обстоятельствах это я бы стоял перед тобой по стойке смирно, а ты вполне мог со временем занять при желании мое место. Или же идти еще дальше…

Я осторожно пробормотал, стараясь не сболтнуть лишнего:

— Об этих особых обстоятельствах мне очень хорошо известно, Ваше сиятельство… Как всем и каждому, полагаю.

— Ты знаешь, что тебя ждёт? Знаешь, по глазам вижу, что знаешь. Горишь гордостью, вашим исконным родовым гневом, который ты так мастерски прячешь от других… Ты очень похож на отца. А еще больше на своего деда, Алексея, в честь которого и был назван.

Только сейчас я понял, что Ректор назвал меня уже во второй раз настоящим именем. Я невольно стиснул зубы. Еще один любитель рассказать, что в свое время знал кого-то из моих родичей? Благодарю, уже наслышался! Не видя, или не обращая внимания на мою недовольную гримасу, Казанцев продолжил. Поневоле, я слушал его. Он был один из немногих, кто вызывал у меня доверие. Хотя, глубоко внутри, я в этом мире не доверял никому.

— Уже завтра ты отправишься домой. Все Часовые, в чьих жилах течет кровь Великих родов, имеют особую привилегию. Нести службу по своему выбору в пределах своей вотчины. Для тебя, как ты знаешь, это не выбор, а обязанность. И так же тебе известно, что Корпус Тринадцатой стражи призван охранять Северные земли, где до сих пор случается наибольшее число Проколов. Служба в ваших краях не почетна, а смертельна. Так уж повелось с тех времен, когда… Ну ты понимаешь. Твои Родовые Земли — это ссылка. Вернувшись, ты примешь командование всем Корпусом. Хоть официально ты и лишен Родовых званий и титулов, так должно быть. И ты столкнешься с кучей проблем, Алексей. Это уж как пить дать. И единственное, чем я в данном случае могу тебе помочь, это советом. Умерь гордость. —

Я ошарашенно уставился на него.

— Я знаю, что сын не должен отвечать за отца, тем паче за прадеда. Знаю. Но также и знаю то, что всем вокруг тебя, на всех волостях нашего государства будет начхать на эти непреложные старые истины. И даже в твоих родных краях отношение к тебе будет, мм… Неоднозначным. Корпус Часовых это не твоё Родовое имение. Запомни. Повторюсь, это ссылка. Для некоторых каторга. Ты будешь командовать теми, кого не взял бы к себе ни один из капитанов Часовых. Ты изгой, Алексей. И будешь командовать подобными. А они будут винить тебя в своих бедах. И если ты не умеришь свои гнев и гордость, то пожалеешь об этом. Твой отец знал, как командовать людьми. Дед знал. Ты пока ещё нет. Но придётся. Мне неведомо, доживёшь ли ты до конца года… Но я не тот, кто хотел бы твоей скорой смерти. Поверь старику.

Я невольно перевел взгляд на свои новые, начищенные до блеска сапоги. Стыд. Я стыдился себя, своего нынешнего безродного имени. Своих мыслей. Ректор широко развёл руки, словно охватывая всю комнату, и сказал:

— Этот закуток явно не то место, где лишённый титула наследный герцог должен присягать на верность Отчизне, сынок. Так будь выше других. Докажи хотя бы себе, что ты остаёшься настоящим дворянином. Так будет легче умереть в бою, поверь.

Ничего себе напутствия! А с другой стороны, в чем этот представительный и суровый мужчина, который, судя по всему, и впрямь не питал ко мне зла, не прав? Алексей Воронцов молчал бы и не пикал. Так бы поступил и Альрик, но вот то и дело пробуждающаяся во мне суть, которую я принял, сущность наследного дворянина, думала иначе. Беспокоило ли это меня? Отчасти да. Если в некоторых моментах не научусь засовывать язык туда, где темно и газеты не почитаешь, точно рано или поздно нарвусь. В глазах окружающих я никто. Один из бесчисленных рядовых Часовых. Обычный государев солдафон, которому по долгу службы будет велено командовать целым Корпусом. И только сейчас до меня стала доходить вся сложность ситуации. Еще недавно я думал, что главное — это добраться, до Столицы, вернуться в Академию, к «своим». А дальше уже мне укажут, что делать, направят, вложат в руки меч и щит, сопли вытрут, по головке погладят. На деле же… На деле мне придется самому, под личную ответственность принимать решения. От правильности которых будет зависеть не только моя жизнь. Этому меня учили два года. Это я должен был впитать с молоком матери и наставлениями отца. Зашибись. Я покрылся холодным потом.

Ректор, заметив мое враз посеревшее лицо, довольно улыбнулся:

— Смотрю, наконец-то ты начал кое-что понимать, сынок. А ты как думал? Теперь ты воин Ордена!

В свою комнатушку в жилом крыле для курсантов я вернулся опустошённым. Комната, по-спартански обставленная, была рассчитана на четырёх человек. Двое из них уже несли службу. Кто раньше начал, кто позже. Третьим был курсант, погибший у церкви Святого Петра в Скобелеве и деливший со мной каюту на «Циклопе». Я даже не знал его имени. И букву, нарисованную на его вещевом сундуке, забыл. Я был последним из выпуска, не считая Германа, кто еще оставался в Академии. Я-то ладно, но Легачёв? На мои прямые вопросы он отвечал уклончиво, не очень правдоподобно делая вид, что сам не знает, в чем причина задержки. Лжец из него был никудышный.

Я же догадывался, в чем дело. Несмотря на простонародное происхождение, моему другу наверняка светит какая-то не самая последняя должность в его Седьмом Корпусе. Если его сделают сразу как минимум сержантом, ничуть не удивлюсь — голова у Германа варила что надо. Прирождённый командир. Не то что некоторые. Хм, типа меня.

Я уставился прямо перед собой. Сегодня же мне должны были дать последние инструкции и со всеми почестями отправить к месту несения службы. Дом. Мой родной дом. Родовое имение семьи Бестужевых. Какой он? Я мог лишь догадываться. Я хотел туда и боялся одновременно. Воин Ордена. Защитник государства. Часовой. Теперь это все я. Не Альрик Безродный, нет. К дьяволу это имя. Я — Алексей Бестужев.

К слову, так быстро, как я изначально предполагал, меня всё же не спровадили. Уже к вечеру мне довелось убедиться, что издевательства Фортуны и мои мытарства с возвращением в Столицу не закончились.