Вокруг меня

Авторы

Олег Борисович Лебедев родился в семье писателя и балерины. Писательские дома отдыха в Малеевке, в Юрмале, в Крыму были его естественной средой обитания в школьные и студенческие годы, равно как, разумеется, и 7-я английская спецшкола рядом с домом на «Аэропорте». Домом, само собой, тоже писательским.

Олег был всеобщим любимцем. И объяснялось это двумя, казалось, взаимоисключающими причинами. Первая — его отец многие годы возглавлял Московское отделение Союза писателей СССР. А это означало, что от него, отца, зависело и распределение путевок, и загранкомандировки, и издание книг, и еще многое иное, определяющее качество жизни коллег-писателей.

Писатели же в большинстве своем старались «сбиваться в стаи», как пел Окуджава (правда, про дураков), жить, лечиться и одеваться в одних и тех же местах. Советская власть им всячески в том способствовала — благо контролировать и направлять так было удобнее, Коммунисты понимали, что только идеологический фундамент позволяет крепко стоять на ногах тоталитарному режиму, и задача удержать от развала любое общество, за исключением демократического, без идеологической обработки масс невыполнима. (Другое дело, что и демократическое общество без собственной идеологии организовано быть не может.) Но понимать все это Олег стал много позже. А тогда папино положение предопределяло почтительное отношение к Спирину-младшему родителей однокашников и дворовых приятелей, а отсюда — и их самих.

Вторая причина «любимости» Олега заключалась в нем самом. Олег был добрым, интеллигентным мальчиком, весьма начитанным и расположенным помогать другим людям. Он не умел постоять за себя, что каким-то образом всегда приводило к тому, что те, кто были рядом, брали его под свою опеку и защиту.

А как мы любим тех, кто от нас зависит, кому мы помогаем, чьи благодарные глаза обращены к нам при каждой встрече!

Правда, любили все Олега под другой фамилией.

Олег стал Лебедевым, опубликовав первый рассказ. И произошло это в студенческие годы. А вообще-то от рождения он Спирин, По отцу. И любили Олега как Спирина. Но папа, выполняя волю партии и правительства, выступил общественным обвинителем на процессе Синявского и Даниэля, потом подписал все «нужные» письма по поводу Солженицына и по поводу Сахарова и по всем остальным поводам. Так что в институтской среде, пусть даже и Литературного института имени Горького, фамилия Спирин звучала почти одиозно. Сменить фамилию Олег не мог, да и не хотел, искренне любя отца и прекрасно понимая, что делал тот все и для него, Олега, в том числе, а возможно, и в первую очередь.

Когда зашла речь о публикации рассказа, Олег искренне удивился.

Отец позвал его к себе в кабинет, святое место в пятикомнатной квартире, куда Олегу, уже взрослому, вход без дозволения был закрыт. Суть разговора, а точнее, монолога отца, изредка перебиваемого олеговыми «понимаю» и «разумеется», сводилась к следующему: «Со временем ты сам все поймешь, когда столкнешься с реальной жизнью. Я делал все для вас с мамой. Кто-то скажет, что я служил. Кто-то — что прислуживал. А я просто честно делал свое дело. Не я — был бы другой. Но завистники и недоброжелатели сделали из меня жупел.

Воспользуйся тем, что в моей жизни было благом, и отбрось негатив. Я не только не обижусь, я настаиваю на этом. Иначе зачем все было?!

Рассказ публикуй под псевдонимом. Сделай нам с мамой приятное, возьми псевдоним „Лебедев“.

Почему „Лебедев“, Олег не спросил. Понял сам. Мама начинала балериной. В Большом успела станцевать только партию одного из маленьких лебедей. Отец ее увидел, через неделю сделал предложение, и еще через месяц они поженились. Не прошло и года, как родился Олег. Папа настоял, чтобы мама бросила сцену, Для папиного художественного сознания псевдоним „Лебедев“ был единственно возможным.

Наверное, не надо подробно описывать, какие чувства испытал Олег Когда в дни ГКЧП по всем каналам пустили „Лебединое озеро“?! Какие ассоциации у него родились?… Уходил старый мир, мир его отца, а он со своим псевдонимом, который уже стал роднее фамилии, должен был выживать в новом, ожидаемом и пугающем одновременно. Но каждый раз, видя свое имя — Олег Лебедев — на обложке новой книги или на журнальной полосе, он невольно вспоминал и разговор с отцом, и то, как папа доживал свои дни, оторвав от сына фамильное клеймо, и танец маленьких лебедей, стоивший в итоге маме сцены Большого, и первый день ГКЧП. Однако возвращаться к родовой фамилии было уже поздно. Новомодное для России слово „брэнд“ в полной мере относилось к имени „Олег Лебедев“. И с этим приходилось считаться даже в большей мере, чем со вкусом издателей и тем более читателей.

Известность Олег приобрел как детективщик. Литературой он сам это не считал, называл „чтивом“, но деньги зарабатывал очень хорошие, славу имел повсеместную, с властью нигде и никак не пересекался. Более того, с середины 90-х его сквозным героем стал ветеран КГБ, причем из подразделения внешней разведки, вполне порядочный и раскрывавший преступления, которые милиции оказывались не по зубам. Так что после 2000 года, в силу понятных причин, стал Олег почитаемым и на государственном уровне. По крайней мере два раза в год на банкеты в Кремль его приглашали. А большего от власам ему было и не надо. Да и без этого мог бы обойтись. Но все равно приятно. Отец бы гордился…

Его основной издатель после реализации Кремлем операции „Преемник“ пошутил, что либо Ельцин советовался с Олегом и тот совет дал небескорыстный, либо у Олега дар художественного предвидения.

Словом, Олег был доволен жизнью, собою в ней и никаких неприятностей от нее не ждал.

Олег Михайлович Лебедев родился в семье юрисконсульта и школьной учительницы. Поскольку деда Олега по отцовской линии в 1937-м расстреляли как врага народа, Михаил Лебедев до XX съезда КПСС жил с клеймом „сын врага народа“ и многие двери были для него закрыты наглухо. Он окончил юридический вуз, однако адвокатом стать не мог.

Устроился на работу юрисконсультом. То есть юристом на предприятии. Зарплата небольшая, а совместительство разрешалось только еще в одном месте. Всего получалось 180 рублей. Плюс 110 — зарплата жены, учителя литературы. Понятно, что семья жила небогато.

Хотя на самом деле в те времена большее значение имело не то, сколько люди зарабатывали, а то, что могли купить. Вернее — достать. А отец Олега с самого начала 60-х перешел на место юрисконсульта же, но в большой гастроном, и потому дефицита в продуктах семья не испытывала, К тому же как раз тогда сложилась уникальная система „натурального обмена за деньги“. Классики марксизма-ленинизма такой формы экономического устройства общества не предвидели, и потому партийные руководители страны победившего социализма не знали, что со всем этим делать. Суть экономической проблемы в ее бытовом выражении сводилась к тому, что за деньги можно было купить почти все, но только по блату, Натуральный обмен шел не продуктами и товарами, а связями. Отец Олега доставал приятелям нужные продукты, а те — театральные билеты, книги, плитку, мохер и далее „по списку“, в зависимости от того, кто где работал. С этой точки зрения мама Олега оказалась человеком абсолютно бесполезным. Уж лучше бы она была участковым врачом…

Чего Олег был лишен полностью, так это заграничных вещей. Его семья обреталась в том слое общества, представители которого в загранкомандировки не ездили. Ни джинсов, ни жвачки, ни пластинок с модными западными шлягерами ни в детстве, ни в юности у Олега не было. Но он от этого не страдал.

С детства его мысли занимали книги. Тут мамина профессия оказалась кстати. Она умело формировала вкус сына, советуя, что и в какой последовательности читать.

В восьмом классе Олег начал писать. Когда количество сочиненных им рассказов достигло пяти, мама решила показать произведения сына своим вузовским педагогам, профессорам старой школы, почитавшим русский язык как святыню, а литературу — величиной абсолютной.

Диагноз консилиума был единодушным — перо у мальчика есть, чувство языка тоже, но пишет от ума, реальной жизни не знает, да и с психологией героев плоховато. Словом — примитивный реализм. „Ну, хорошо, что не социалистический“, — подумала мама и передала все ей сказанное Олегу. Реакция сына, особенно с учетом его возраста, родителей удивила. Олег решил, что профессию выберет такую, чтобы побольше общаться с людьми, узнать жизнь в самых острых проявлениях. И что только после тридцати начнет писать по-настоящему. А до тех пор — ни строчки!

Что за профессия? Юрист! Отец был рад. Будет Олег писать, не будет — это его волновало мало. Но то, что Олег пойдет по его стопам, возможно, реализует его мечту и станет адвокатом — окрыляло. Пугало единственное — не увлечет ли сына „следственная романтика“, но на прямой вопрос отца (было это уже в десятом классе), не хочет ли Олег стать следователем, тот, усмехнувшись, ответил: „Я надеялся, что та, батя, лучшего мнения о моих интеллектуальных способностях“.

Сейчас Олег работал судьей. Более десяти лет слушал уголовные дела в Московском городском суде, что было средним по темпам карьерным ростом для того, кто начинал в районном суде. Делание карьеры Олег целью жизни не полагал, с властью не заигрывал, но и не ссорился. Адвокатом так и не стал.

Ближе к окончанию института отец начал поддавливать на Олега, уговаривая идти в адвокатуру. Но Олег, долго увиливая от прямого ответа, говоря, что его без блата все равно не примут, что он не оратор, что не хочет работать в сфере обслуживания, однажды сорвался и жестко заявил, что мечты родителей не есть путеводные звезды детей. В адвокаты он не пойдет, потому что вести дела о разделе кастрюль и постельного белья при разводе ему неинтересно, а защищать по уголовным делам и получать за это деньги, заведомо зная, что обвинительный приговор гарантирован всей мощью советской системы, считает мошенничеством.

Услышав такое, отец сник и больше к теме адвокатской стези не возвращался.

Сегодня Олег понимал, что был не прав. Проработав судьей больше двадцати лет, он проникся к адвокатам, не ко всем, разумеется, а к настоящим, профессиональным, огромным уважением, а уж тех, кто в советские времена вел уголовные дела и действительно пытался защищать подсудимых, полагал подвижниками. Но все равно это точно не его профессия.

Работа судьей повлияла на характер Олега. Он привык к тому, что от него зависят судьбы, а раньше, до введения моратория на смертную казнь, и жизни людей. Это была власть. Власть подлинная, а не та, которую получает на время чиновник, даже министр. Власть, сравнимая с властью кардиохирурга. Но там все зависит от умения, а у него — от мнения. От настроения.

Олег выработал в себе навыки, позволявшие отключаться от внешнего мира, от эмоций, связанных с домом, ситуацией в стране, обнаглевшими соседями или служакой председателем суда. В процессе он был спокоен и сосредоточен. Единственное, что выводило Олега из равновесия, — непрофессионализм прокуроров и адвокатов. При этом Олег всегда напоминал себе, что потерпевший и подсудимый не могут отвечать за их дурь.

Среди коллег Олег особой любовью не пользовался. И понятно отчего. Он не искал ничьего расположения, что раздражало. Был, бесспорно, самым грамотным юристом на той ступеньке судейской карьеры, на которой находился в тот или иной отрезок времени, писал много статей в юридические журналы и издал две книги — по теории доказательств и по тактике допроса свидетелей. Кто-то считал его выскочкой, кто-то скрытным и некомпанейским. Словом, признавая его превосходство как юриста, коллеги компенсировали свои комплексы неполноценности, приписывая Олегу человеческие недостатки, которыми тот не обладал. Доказывать же, что он — хороший, Олег считал делом постыдным и неразумным в принципе.

О литературном творчестве Олег забыл. Некогда. Да и страшно осрамиться. Ежедневно видя непрофессионалов, самому выглядеть таким же, да еще при том количестве „доброжелателей“, которых он имел, не хотелось.

Однако случилось так, что судебно-правовая реформа, происходившая в России, как всегда, по принципу „шаг вперед — два шага назад“, резко поменяла устоявшийся жизненный график судьи Олега Лебедева. Был учрежден суд присяжных.

Олег с завистью к зарубежным коллегам смотрел американские фильмы с судебными сюжетами или сценами, Сидит за высоким столом надменно-снисходительный, абсолютно уважаемый судья, „курит бамбук“, пока тяжущиеся стороны соревнуются пред очами присяжных, а он, судья, знай себе следит за одним — соблюдением правил игры. Самому Олегу всегда приходилось принимать то сторону обвинения, то сторону защиты. И это абсолютно не зависело от симпатии или антипатии к подсудимому. Если он видел, что прокурор „плавает“, что следствие проведено с дырами, а адвокат — молодец, Олег вставал на сторону обвинения. Не в смысле вынесения обвинительного приговора. Просто старался укрепить аргументы обвинения, выявить противоречия и слабые места в защите и так уравновесить шансы сторон перед ним, судьей. Реже бывало наоборот — адвокат „отрабатывал гонорар“, думал только о том, как произвести хорошее впечатление на родственников подзащитного. В результате срабатывало правило — если адвокат работал на публику, то на суд, на судебное решение его действия производили нулевой эффект, если не отрицательный. (У судей была шутка: „Три года тюрьмы за преступление, плюс год за адвоката, итого — по совокупности четыре года“,) Тогда Олег играл за адвоката, трепал прокурора и свирепствовал со свидетелями-милиционерами, которые врали, не стесняясь, лишь бы засадить избранную ими жертву, отнюдь не всегда повинную. В таких случаях, раздолбав обвинение, Олег возвращал дело для дополнительного расследования, поскольку запрет на вынесение оправдательных приговоров даже он — независимый и непокорный судья Олег Лебедев — нарушать не смел.

Суд присяжных полностью изменил ситуацию. Теперь Олег действительно оказался в положении, когда не только должен был, но и реально мог встать над схваткой. Не он в ответе, если присяжные скажут: „Не виновен“. Судья просто оформит их вердикт оправдательным приговором. А если „виновен“, то либо действительно виновен, либо пусть адвокатов толковых нанимают.

Но суть была даже не в этом. А в том, что если раньше Олег изучал дело от корки до корки, выписывал противоречия, анализировал доказательства и работать начинал задолго до процесса, то теперь от этой кабалы он был избавлен. Теперь пусть прокурор с адвокатом парятся, присяжные — слушают, а он… А что он? Он будет, как его американские коллеги, „курить бамбук“ и следить, чтобы все было по-честному. Теперь он получал одно из ненадоедающих удовольствий — смотреть, как работают другие.

Но каждая медаль имеет две стороны. Олег не просто привык вкалывать, он совсем не умел жить в ситуации нецейтнота. Теперь же метался, как зверь в клетке, не зная, чем себя занять. Не телевизор же смотреть!

И вот в одну из суббот Олег сел за компьютер и написал детективный рассказик, почти полностью основанный на реальных событиях.

Герой рассказа, районный судья, понимает, что подсунутый ментами обвиняемый, как говорится, с преступником рядом не стоял, и сам начинает расследование, Разумеется, он находит преступника и с чувством выполненного долга отправляет за решетку.

Второй рассказ Олег написал в воскресенье.

Плотину прорвало. Через полгода издательство „Страна“, одно из самых крупных в России, опубликовало первый детективный роман Олега Лебедева, чей главный герой — судья, борется за справедливость с халтурщиками-следователями, прокурорами и адвокатами. А через месяц вышел второй роман, с тем же героем и о том же, но с еще круче замешенным сюжетом.

Издательство не печатало первый роман, пока Олег не сдал рукопись второго. Не было смысла вкладывать деньги в раскрутку неизвестного имени ради одной книжки. Издательство обрело нового Автора, своего, эксклюзивного. У конкурентов были Донцова, Маринина, Толстая, Абдуллаев и… другой Олег Лебедев. А у них — свой Олег Лебедев. Для успеха требовался скандал. А ситуация скандал гарантировала. Особую пикантность ей придавало то, что издатели, конечно, знали, что на рынке уже есть писатель Олег Лебедев, а вновь испеченный детективщик, судья Олег Лебедев, естественно, не ведал. „Естественно“, потому что детективы не читал, тем более современные.

Издатели были грамотными бизнесменами, молодыми акулами дикого российского капитализма. Зачем раскручивать новый бренд, когда можно использовать готовый? Тот, в создание которого деньги вкладывали другие. Понятно, что гонорар, предложенный Лебедеву-судье, был мизерным, а цена на обе его книги была даже чуть большей, чем конкуренты ставили на издания Лебедева-писателя. Маржа получалась предостаточной. Да и выпуск книг „нового Лебедева“ рассчитали точно — через месяц после появления на прилавках последней книги „Лебедева старого“. Ясно, что читателя о разнице между Лебедевыми не оповестили.

Продукцию „Страны“ смели с прилавков моментально, пришлось допечатывать тираж.

Подросток-сын книжного обозревателя „Известий“, большой знаток жанра, подсказал своему родителю обратить внимание на то, что у писателя Олега Лебедева появился новый герой. Не чекист, а судья. Журналист, узрев в этом политическую интригу, стал разбираться, в чем дело, позвонил известному ему Олегу Лебедеву и услышал отборный мат.

Цветисто разукрашенная речь интеллигентнейшего Олега Борисовича Лебедева сводилась к простой мысли — „Украли!“, Собственно, мыслью это назвать было нельзя, это был крик тонкой израненной души художника, на чей материальный достаток гнусно покусились нехорошие тати.

Журналист напечатал статью, в коей изложил суть произошедшего, а также объявил, что „настоящий Лебедев“ пойдет судом на лже-Олега.

Олег Михайлович Лебедев обнаружил „Известия“ у себя на столе, куда газету, заботливо развернув на нужной странице и обведя нужную статью маркером, положила секретарша. Лебедев-судья, обычно хорошо владевший собой, растерялся. Он не чувствовал себя виноватым, но то, что его кто-то обманул, подставил, понял сразу. Но кто?

Он — Олег Лебедев. Романы написал он сам. Имя и фамилию запатентовать нельзя. Но из статьи фактически следовало, что он — жулик.

Лебедев-судья позвонил своему издателю и, как мог, сдерживая эмоции, попросил объяснить, что происходит.

Сказано ему было следующее:

— Это огромная удача! Скандал гарантирует максимальные тиражи новых книг и возможность срочной допечатки уже изданных. Теперь можно говорить и об увеличении вашего гонорара, и о серии интервью с вами в прессе, которые организует и оплатит, естественно, издательство.

Олег перебил автора радостного доклада о грядущем финансовом рае, задав вопрос, знали ли сотрудники „Страны“ о том, что уже есть писатель-детективист Олег Лебедев.

Ответ: „Разумеется, знали, на этом и строился расчет“, — Олега поразил и цинизмом, и разумностью.

Он положил трубку, не попрощавшись, чего с ним никогда раньше не случалось.

В тот же день, но несколькими часами позже, в кабинете гендиректора издательства „Родина“ собрался „кризисный штаб“ — сам генеральный, юрист издательства, пиар-директор, начальник службы безопасности (отставной полковник ФСБ) и Олег Борисович Лебедев, последний — в полуразобранном состоянии.

Начальник службы безопасности поведал, что за 8 тысяч долларов (сумма объясняется сложностью и срочностью получения информации) удалось установить, что издательство „Страна“ давно планировало акцию по недружественному поглощению „Родины“. Поскольку Олег Борисович является бесценным алмазом в короне „Страны“, то именно по нему и наметили основной удар. Опасаясь могущества службы безопасности издательства, враги не решились на физические действия против Олега Борисовича, а наняли нескольких „негров“, которые под вымышленным именем „Олег Лебедев“ накатали графоманские книжонки. Олег вставил:

— Не такие уж графоманские. Сюжеты интересные. Язык, конечно, далек от изящной словесности. Но кто ее сегодня ценит?

Отставной полковник, привыпучив глаза, страстно заверил, что ценители есть, их сотни тысяч, это читатели уважаемого Олега Борисовича. И попросил генерального распорядиться, чтобы понесенные расходы — 8 тысяч — компенсировали, так как он потратился из своих.

Генеральный нажал кнопку на клавиатуре офисной системы связи и сообщил главбухуне порадовавшую того новость, что службе безопасности надо опять дать денег.

Слово взял директор по пиару. Прежде всего он принес извинения генеральному за то, что два дня назад решился действовать на свой страх и риск. Ему позвонил старый приятель из „Известий“ и сказал, что за 4 тысячи готов в срочном порядке опубликовать статью о лже-Лебедеве. Номер сдавался через час, советоваться было некогда, и пиар-директор дал добро. Он еще раз извиняется за недопустимое превышение полномочий и готов нести расходы самостоятельно, если „коллеги не одобрят его решение“.

Услышав сумму, начальник службы безопасности с презрительной ухмылкой взглянул на пиарщика.

Юрист издательства, вообще неспособный долго молчать, радостно вставил:

— Мы это называем санацией.

— Что?! — переспросил генеральный.

— Санация — это последующее одобрение сделки компетентным лицом, придающее ей законный характер, — радостно отрапортовал юрист.

— Так вот, — продолжил пиар-директор, — я решился на этот шаг, так как полагал, что ситуация может быть использована в наших интересах. Конечно, произведения Олега Борисовича в принципе не нуждаются в раскрутке. Однако любой скандал, тем более такой, в котором мы являемся потерпевшими, нам выгоден. И Олегу Борисовичу выгоден, так как при правильного проведении антикризисного пиара — а нам следует признать, что он необходим в сложившихся обстоятельствах, — и доброе имя Олега Борисовича, и его уникальный литературный дар, и его легендарная интеллигентность могут быть показаны еще более выпукло, всеми своими гранями. В такой ситуации и общественное позиционирование самого издательства можно укрепить и стабилизировать…

Генеральный, понимая, что речь пиарщика продолжится до тех пор, пока он его не остановит, решил сократить „время в пути“ и спросил:

— Сколько?

— Ну, понимаете, — замявшись и слегка покраснев {„Мальчик!“ — подумал полковник), продолжил пиарщик, — надо разработать концепцию и план антикризисной пиар-кампании… Подобрать нужных людей, разместить публикации в соответствующих изданиях и на телеканалах, что сейчас стало крайне затратным. Кроме того, необходимо собрать достаточно объемный и весьма серьезный компромат на „Родину“…

Начальник службы безопасности, неправильно поняв ход мысли пиарщика, аж подпрыгнул от такой наглости. Лезть на его поляну и отбивать его хлеб — непозволительное легкомыслие со стороны юноши.

Не обращая внимания на реакцию „старшего товарища“, пиарщик продолжил:

— …в чем, я надеюсь, нам помогут, а точнее, все сделают для нас наши коллеги из службы безопасности, поскольку грех не использовать их уникальный профессионализм…

Отставной полковник закивал и, оценив политический такт молодого дарования, даже улыбнулся ему, но, поняв, что совершает ошибку, сделал серьезное лицо, повернулся к генеральному и заверил:

— Постараемся.

— Сколько?! — рявкнул генеральный.

— Необходимые минимальные затраты, не исключающие некоторого удорожания сметы в последующем, составят, если сильно экономить за счет моих связей, ориентировочно тридцать две тысячи долларов, — закончил пиар-директор и опять легко покраснел.

Начальник службы безопасности уже на выходе, на кончике языка, остановил рвавшееся наружу крепкое словцо в адрес мамы пиарщика. И в очередной раз восхитился, не без зависти, одаренностью молодого поколения, вступающего в жизнь.

Генеральный посмотрел на юриста. Поняв, что настала его очередь внести лепту в дело защиты „Страны“ от агрессии вражеских сил, юрист выразился в том смысле, что, принимая и понимая, важность пиар-кампании и превентивных мер по обеспечению физической безопасности уважаемого Олега Борисовича, он тем не менее считал бы правильным осуществить и ряд юридических, процессуально предусмотренных действий защитительно-наступательного характера. Полагая несвоевременным утомлять присутствующих примерами из судебной практики как отечественной правовой системы, так и прецедентными решениями судов системы англосаксонского права, он предлагает обратиться в солидную адвокатскую контору, поручив им разработку стратегии юридической борьбы с использованием всех доступных правовых механизмов охраны интеллектуальной собственности. Тем более что несколько недавних решений правительства обязывают все государственные органы осуществлять комплексные мероприятия по борьбе с интеллектуальным пиратством. Кроме того, международные обязательства Российской Федерации, присоединившейся к Бернской и Парижской конвенциям по защите интеллектуальной…

— Сколько? — обреченно-устало перебил его генеральный.

Начальник службы безопасности с нескрываемым интересом разглядывал коллегу-юриста. Он знал, что при зарплате в 1100 долларов „откат“ от дружественной адвокатской конторы в размере тридцати процентов выговоренного для них гонорара составит для юриста издательства серьезный бонус. Тем более что за умолчание об этом подпольном бизнесе за счет родной „Страны“ сам полковник получал треть от левого дохода юриста. „Надо и с пиарщиком поработать, — подумал служивый, — парень-то, видать, толковый, я его недооценивал“.

— Итого? — еще более устало переформулировал вопрос генеральный.

— Насколько я осведомлен в сегодняшних расценках на рынке адвокатских услуг, — совершенно не растерявшись от того, что его перебили, продолжил юрист, — такой подрядный заказ будет оцениваться в размере 50 тысяч долларов США.

— Подтверждаю! — не успев вычислить размер своей доли, встрял полковник. Потом посчитал — тридцать процентов от пятидесяти тысяч — пятнадцать тысяч, значит, ему причитается пять. „Вот если б каждое мое слово стоило, как это „подтверждаю“…“ — вздохнул начальник службы безопасности.

Генеральный поймал себя на мысли, что несколько минут думает только об одном: если они все — воронье, то получается, что он — падаль? Ладно, 500 % прибыли, которые он в течение многих лет делал на Лебедеве, позволяли ему безболезненно дать возможность этим шакалам, нет, все-таки воронью, заработать на его, как они решили, полном идиотизме. „Не тот хитрый, кого хитрым считают!“ — вспомнил он афоризм Иммануила Левина, который в конце 80-х доверил никому не известному выпускнику журфака, создавшему один из первых издательских кооперативов, свою новую рукопись. Генеральный всегда был человеком справедливым и благодарным — первого своего автора он ни разу ни в чем не надул. А здесь — он свое вернет, и с лихвой, лишь бы Лебедев быстрее написал новый детектив.

Лебедев в течение всего разговора молчал. Несколько вещей он осознал окончательно. Россия — страна с непригодным климатом для интеллигенции. Второе — надо написать криминальную повесть об издательском бизнесе. „Аэропорт“, „Отель“ и „Колеса“ Хейли померкнут рядом с „Издательством“ Лебедева. И третье — если сложить суммы, которые только что озвучили в его присутствии, это многократно превысит его гонорар за очередной детектив. Судя по тому, как генеральный легко согласился на колоссальные расходы, зарабатывает он на нем многократно больше, чем Олег мог себе вообразить. „Ну и черт с ним! Мне хватает — и ладно!“ — успокоил себя Олег, вернувшись к первой мысли о неподходящем климате.

Олег Михайлович Лебедев вернулся из суда домой настолько мрачным, что даже жена, обычно не спрашивавшая мужа о служебных делах, знавшая, как он этого не любит, не выдержала и поинтересовалась, что случилось. Олег, тоже вопреки своим привычкам, посадил ее напротив и рассказал, что произошло. Как его использовали, скрыв наличие автора-близнеца, литературного омонима, как по нему проехались в газете, выставив на весь свет мошенником, как издательство „Родина“, заверявшее, что опубликовать его романы для них великая честь и праздник души, на самом деле просто примитивно наварило на нем большие деньги.

Жена отреагировала спокойно. Все-таки адвокатская школа, а она была адвокатом в третьем поколении, Суть правовой позиции адвоката-цивилиста, специалиста по гражданским делам, сводилась к простой логике. Ты — это ты и имя — твое. Знать о наличии другого Олега Лебедева ты не обязан. Книги ты писал сам, доказательств тому несть числа, так что любые обвинения в этой части бесперспективны. Гонорары получены вбелую. И здесь все чисто. Закон о статусе судей разрешает действующему судье заниматься научной, преподавательской и творческой деятельностью, И з десь не подкопаться.

— Ну, а то, что „Родина“ говорит одно, а делает другое, — обычная ситуация, — с улыбкой завершила психотерапевтеско-юридический анализ жена. А потом добавила: — Попроси, чтобы тебе нашли телефон того Лебедева, позвони ему и объяснись.

Уже многие годы Олег Лебедев писал „по графику“. Что бы ни случилось, какое бы ни было настроение, с одиннадцати утра до двух часов дня он проводил за компьютером. Вторая часть рабочего дня была необязательной. А если было что писать, было настроение, Олег садился к компьютеру и в пять. Вставал, когда, по его выражению, „исписывался в ноль“. Это могло быть и через час, и за полночь. Но в три часа — то ли ночи, то ли утра — он ложился спать при любых обстоятельствах. В этом Олег следовал наставлениям отца.

— Свободная профессия не подразумевает свободу безделья и расхлябанность. Свободная профессия — это свобода самому определять график своей работы, но не более того, — услышал Олег в приветственном слове отца, с которым тот обратился к вновь набранным студентам Литературного института.

Говорил отец для него или повторял это каждый год, приветствуя „молодую гвардию литературного фронта“, Олег не знал, но почему-то запомнил именно эти слова.

В тот день, назавтра после совещания в издательстве, Олег в одиннадцать сел к компьютеру. Но работать не смог. Никак! Кругом обман! Деньги, деньги, деньги! Еще не хватает, чтобы ему предложили продать свои имя и фамилию!.. Или купить. У автора-однофамильца… Или у коллективного автора, укравшего его бренд. Впрочем, это проблемы издательства.

С другой стороны, кому он, настоящий Олег Лебедев, нужен, если сейчас рынок завалят подделками с его именем? Два романа за месяц — неслабое свидетельство скорописи конкурента.

Ровно в полдень, одновременно с боем часов, зазвонил телефон.

— Здравствуйте, можно попросить Олега Борисовича Лебедева?

— Слушаю вас.

— Здравствуйте еще раз. Меня зовут Лебедев Олег Михайлович.

— Так вы существуете? Здравствуйте.

— То есть?! Что значит — существую? Вы имеете в виду, что я еще жив?

— Нет, извините, конечно нет. Просто я думал, что второго Олега Лебедева нет, что это вымышленное имя, что мою фамилию использует кто-то другой. Или другие.

— Нет, я действительно Лебедев Олег Михайлович. Причем с момента рождения.

— На что вы намекаете?

— Намекаю? Ни на что. Почему намекаю? Я просто говорю, что я действительно Олег Михайлович Лебедев.

— Ну и что вы хотите мне сказать?

— Вы читали статью в „Известиях“? Если, конечно, не вы ее писали!

— Разумеется, нет.

— „Нет“ — не читали или „нет“ — не писали?

— Не писал. Вы меня как будто допрашиваете? Вы, вообще, кто? — начал злиться Лебедев-писатель.

— Я вообще Лебедев, как успел вам доложить. И герой того пасквиля в газете, который, как я сильно подозреваю, появился не без вашего в том участия! — нервно ответил Лебедев-2.

— Нет, я имел в виду, кто вы по профессии, ну не писатель же? И честное слово, к статье я никакого отношения не имею, — примирительно заверил Лебедев-1.

— Что значит — „не писатель“?! — всерьез возмутился звонивший, поскольку услышал недвусмысленный намек на непрофессионализм. — Это не вам судить, а читателям, которые раскупают мои книги еще на пути к прилавку!

— Благодаря моему имени на обложке, — съехидничал Лебедев-писатель. — Ладно, оставим это. Удовлетворите мое любопытство — кто вы по профессии?

— Судья. А что, это не дает мне права заниматься творчеством? — не мог успокоиться Лебедев-2.

— Да нет! Занимайтесь на здоровье. Но, согласитесь, ситуация глупая.

— Вот это — правда, — враз успокоился Лебедев-судья. — Собственно, поэтому я вам и звоню. Честно говоря, чувствую себя как-то неловко, хотя, н, ей-богу, ни в чем не виноват. Давайте-ка мы с вами встретимся и попьем кофейку. Хоть посмотреть друг на друга. Близнецы как-никак.

— Литературные, — хмыкнул Лебедев-писатель. — А вы, кажется, нормальный…

— И вам того же, — расхохотался младший близнец.

Генеральный, что называется, мерил шагами кабинет, дожидаясь, когда срочно вызванный Олег Борисович Лебедев, за которым послали машину, наконец, приедет. Начиналась война, и действовать надо было быстро. За сутки начальник службы безопасности договорился в прокуратуре города, что за жалкие 10 тысяч те возбудят уголовное дело и, арестовав нераспроданную часть тиража книг Лебедева-самозванца, хотя бы приостановят уничтожение бренда, приносившего „Стране“ миллион долларов в год чистыми. Ну а дальше… Дальше „Родина“ прибежит договариваться… „Договоримся, — подумал генеральный, — запрошу полтора „лимона“, и на одном — договоримся…“

В кабинет вошел Лебедев.

Генеральный поведал Лебедеву, что служба безопасности установила отсутствие в природе второго Олега Лебедева, занимающегося написанием детективов. Это — факт № 1. Факт № 2 — выставлены „блоки“ в отношении любых попыток криминальное давления на Олега Борисовича со стороны „Родины“. Факт № 3 — прокуратура готова возбудить уголовное дело, но для этого нужен формальный повод — заявление потерпевшего. Вот, собственно, зачем его вызвали.

Лебедев выслушал генерального молча и задал совсем не приличествующий моменту вопрос:

— А сколько мне будет причитаться от сэкономленной для вас суммы?

— Не понял, Олег Борисович. Вы что имеете в виду?

— Послушайте, как я усвоил во время вчерашнего совещания, вы собираетесь начать войну за мое доброе имя и, разумеется, за ваши доходы…

— В первую очередь за ваше имя.

— Ну, разумеется, разумеется. Кто бы усомнился. Так вот, я также усвоил, что затраты на эту войну составят кругленькую сумму. Я спрашиваю, сколько мне будет причитаться, если я вам эту сумму сэкономлю.

— Вы собираетесь от нас уйти?! — чуть ли не возопил генеральный. — Может, это ваши романы и вы переходите на сторону „Родины“?! Придумали нового героя и…

— Вы — гений! Даже мне такая мысль в голову не пришла. О моральной стороне идеи я, разумеется, даже и не заикаюсь. Нет, смысл в другом. Я остаюсь, продолжаю писать, но тему закрою самостоятельно. Вы — сэкономите деньги и часть заплатите мне. Могу я себе позволить хоть раз в жизни заработать не литературным трудом?

— Закажете конкурента?

— За что я вас действительно ценю, так это за тонкое чувство юмора. Пока секрет. Ваш любимый вопрос — „сколько?“.

— Половину.

— Милый мой, зная вас, и это не упрек, а просто констатация факта, я не могу на это согласиться.

— Почему?! — скорее вскрикнул, чем спросил генеральный.

— Потому что, когда тема будет закрыта, вы скажете, что планировавшийся вами бюджет составлял, ну, скажем, десять тысяч и, соответственно, вы готовы отдать мне пять.

— Зря вы так. С вами я не жульничал никогда. Хотя это и бизнес… С точки зрения любого другого, ваши аргументы, вернее, применительно к любому другому, ваши аргументы более чем разумны. Но как хотите. Пятьдесят тысяч вас устроят?

— Пятьдесят тысяч — чего? Давайте уточним. — Лебедев улыбнулся. Впервые в жизни финансовый разговор он вел с позиции сильной стороны, а не просителя.

— Ах, Олег Борисович, Олег Борисович! Язвить изволите… Долларов.

— Договорились.

— Так что вы собираетесь делать?

— А вот об этом — потом. Кстати, Олег Лебедев № 2 существует. Вас, как бы это сказать, дезинформировали. За ваш же счет.

— Не волнуйтесь, уж с этим я разберусь. — И генеральный нехорошо улыбнулся.

Сначала оба Лебедевых долго с любопытством разглядывали друг друга. Понравились. Потом обменялись историями о своем прошлом и о том, почему каждый из них стал писать детективы. Посмеялись над сложившейся ситуацией, и Лебедев-1 заверил Лебедева-2, что зла на того не держит, хотя и обидно, что судья никогда его книг не читал. Но уважает нежелание профессионала читать писанное непрофессионалами о его собственной работе. Опять посмеялись.

— Ну, что делать будем? — спросил судья.

— А какая у вас зарплата?

— А что?

— „Скажите, Рабинович, а это правда, что все евреи отвечают на вопрос вопросом?“ — „А что?“ — ответил Рабинович». Вы, Олег Михайлович, часом не Рабинович?

— Ну, во-первых, Олег Борисович, мы уже признали тот прискорбный для нас обоих факт, что я таки Лебедев, как сказал бы ваш Рабинович. Во-вторых, будь я Рабиновичем, я бы точно не смог стать судьей в советские времена. Может, вы мне предлагаете взять литературный псевдоним «Олег Рабинович»? Я ничего против евреев не имею, более того, антисемитов на дух не переношу, но по сегодняшним временам это будет выглядеть как примазывание…

— Стоп, стоп, стоп. Первое, я никак не антисемит. Более того, поскольку мама моя была еврейкой, то по законам иудаизма я еврей. А по православным традициям — аз есмь православный. Так сколько?

— Что сколько?

— Сколько вы получаете?

— Спрашивать, зачем вам эта информация, я так понимаю, нельзя?

— Не-а!

— Со всеми категорийными, выслужными и прочая — около тридцати пяти тысяч в месяц.

— То есть около тысячи двухсот долларов, — подытожил писатель.

— Да, так, наверное.

— Я могу предложить вам пятьдесят тысяч долларов. Сразу. Наличными, И вы больше не пишете детективы. Как?

— Обижаете, Олег Борисович…

— Больше не могу…

— Я не в этом смысле. Во-первых, я пишу не из-за денег, во-вторых, гонорары судейский статус получать позволяет, а вот «отступные» — нет. Да и не в этом дело. Согласитесь, что в вашем предложении есть что-то унизительное.

— Отнюдь, дорогой Олег Михайлович! Отнюдь! Если бы я не признавал в вас писательского таланта, не видел реального конкурента, я бы предлагать вам денег не стал. А это — признание.

— А вы что, уже успели прочесть?

— Пролистал. И читательский спрос — реальный измеритель…

— Так вы же говорили, что это из-за вашего имени на обложке? — хохотнул судья.

— А вы злопамятны, — смутился писатель.

— Бог с вами! Я просто злой, и память у меня хорошая!

Наступила неловкая пауза. Посерьезневший судья сказал:

— Сделаем так. Ваше предложение я не принимаю. Встретимся здесь же через два дня. Нет, в понедельник За это время вы читаете мои книги, я — ваши. Все не успею, но две-три прочту. Возможно, у меня будет предложение.

Лебедев-писатель понял, что имеет в виду Лебедев-судья. Поскольку он писатель и пишет ради денег, судья собирается предложить ему работать «негром» — писать в стиле судьи, используя его персонажи, а книги будут издаваться под именем «нового Лебедева». Он очень расстроился — вроде такой милый человек… Обидно, И как он может работать судьей, не разбираясь в людях? Ясно же, что для него, Олега Лебедева, одного из самых популярных писателей современной России, такое предложение будет неприемлемым.

Лебедеву-писателю понравились книги Лебедева-судьи. Беря в руки первую книгу, Лебедев-писатель ожидал встретить массу канцеляризмов, дидактику и морализаторство, но обманулся.

Конечно, хотелось бы, чтобы конкурент предстал ничтожным и смешным. Однако с другой стороны, он, работавший в детективном жанре многие годы, почти обрадовался, что и его еще можно чем-то зацепить.

Лебедев-судья, читая книги профессионального писателя, ловил себя на мысли, что он тоже хочет уметь так… повествовать. Речь автора текла без напряга. Слова словно журчали, а сюжетные повороты заставляли удивляться изобретательности автора и его тонкому пониманию психологии. Правда, мелкие юридические ошибки, порой неверная терминология коробили Лебедева-судью.

Встреча в понедельник состоялась в точно назначенное время. Оба с удивлением выслушали комплименты в свой адрес и без раздражения согласились с замечаниями. После чего Лебедев-судья сделал Лебедеву-писателю предложение, от которого «нельзя было отказаться». Правда, старший Лебедев высказал весьма серьезные сомнения в возможности его реализации, но согласился, что, буде оно состоится, это станет беспрецедентным и, безусловно, оригинальным способом разрешения всех проблем.

Чокнулись полупустыми чашечками кофе за здоровье друг друга и разошлись.

Олег Михайлович Лебедев никогда не использовал служебное положение в личных целях. Во-первых, считал это недопустимым в принципе. Во-вторых, понимал, как его «друзья» ждут не дождутся, чтобы он подставился. Но тут случай был особый.

Он попросил соединить его с начальником УФСБ по Москве и Московской области генералом Цаплиным. Не был уверен, что генерал станет с ним разговаривать, и потому приятно удивился, когда тот взял трубку.

Генерал, выслушав просьбу, хмыкнул и сказал:

— Сделаем. Для вас — сделаем!

Начальник службы безопасности издательства «Страна», отставной полковник ФСБ, чувствовал себя в родных пенатах, в приемной генерала Цаплина, совсем не дома. Бывших комитетчиков не бывает, но все же…

В кабинете Цаплина он провел не больше пяти минут и вышел оттуда, вытирая о брюки вспотевшие ладони, с чувством облегчения. Это задание он выполнит легко и почти охотно.

Когда секретарша по хай-кому сообщила генеральному, что звонит Олег Михайлович Лебедев, он, сказав «соединяй!», выругался про себя: «Дура! Запомнить имя основного автора не может!»

— Здравствуйте, Олег Борисович! Здравствуйте, дорогой!

— Здравствуйте, но только я — Олег Михайлович! Хотел бы с вами встретиться. Завтра после восемнадцати.

Генеральный директор слушал Лебедева-судью молча. Предложение выглядело более чем привлекательно, «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — вертелось в голове генерального. Единственное, с чем не хотелось соглашаться, так это с размером гонорара. Все-таки в три раза больше, чем он привык платить Лебедеву-писателю. Попытка сослаться на экономическую нерентабельность издания книг при таком авторском гонораре не только не возымела результата, но и заставила генерального задуматься, откуда у судьи точная информация. Значит, в издательстве есть утечка, причем на самом высоком уровне.

А судья, видя, какой эффект произвела его осведомленность в цифрах, в применявшихся издательством способах «оптимизации налогов», в размерах нелегальных, скрываемых от авторов, допечаток тиража, подумал, что Цаплин — молодец, что Комитет еще кое-что может.

Генеральный принял предложение Лебедева-судьи.

На всякий случай, сев в машину, он набрал номер Лебедева-писателя и удостоверился, что с тем идея действительно согласована, и он ее поддерживает.

Издательство «Страна» стало обладателем уникального нового бренда. Другие издательства обзавидовались. Более того, скорость выхода книг под новым именем заметно опережала прежнюю. Читателям не приходилось подолгу ждать новый детектив после прочтения очередного. Ну а то, что их качество выгодно отличалось от поделок «негров», выходивших под раскрученными именами других детективщиков, признавалось и критиками, и аудиторией.

Пиар-директор издательства сильно поумнел и поскромнел после воспитательной беседы, проведенной с ним генеральным, и штрафа в 10 тысяч долларов, выплаченного им безропотно. (Начальник службы безопасности, не будучи с ним в доле, не был связан никакими ограничениями, выполняя поручение растолковать юноше, в чем тот не прав и какие последствия могут наступить…) Получив задание раскрутить новый бренд, он сделал это с легкостью и элегантностью, действительно достойными восхищения. При этом бюджет проведенной пиар-кампании составил ноль, если, конечно, не считать зарплаты самого пиар-директора и времени генерального, затраченного на множество интервью печатным и электронным СМИ.

Звучное имя — «Братья Лебедевы» — не только красовалось на новых детективах, издаваемых «Страной», но и на переизданных старых, где мелким шрифтом дополнительно сообщалось, что «рукопись переработана авторами при подготовке к переизданию».

Как договорились два Олега Лебедева делить гонорары, как они работали над детективами, почему «Родина» даже не «вякнула» по поводу потери «своего» Лебедева — никто долго не знал. (Кроме жены-адвоката, которая в высшей степени доходчиво объяснила хозяевам «Родины» их безрадужные перспективы,).

Только пару лет спустя, вроде благодаря прослушке телефонных разговоров «братьев», начальник службы безопасности доложил генеральному, что оба пишут свои детективы самостоятельно, а потом друг друга редактируют — один исправляет язык судьи, а второй юридические огрехи мастера словесности. Хотя может, отставной полковник и соврал.

Да, чуть не забыл! Лебедеву-писателю очень понравилось вести деловые переговоры. Да и идею заработать хоть раз в жизни не литературным трудом отбрасывать не хотелось. Он не только получил обещанные ему генеральным 50 тысяч долларов за мирное урегулирование всех проблем, но даже удвоил эту сумму. Правда, генеральный, с учетом результата миротворческих усилий автора-пацифиста, особо и не сопротивлялся, понимая, что его прибыль… Ну, вы поняли? И Лебедев-писатель с удовольствием вручил половину Лебедеву-судье. А тот — взял. Это же были не «отступные», а «премиальные». Можно сказать, за творческий подход к разрешению конфликта. А коли «творческий», то это Закону о статусе судей не противоречит. По крайней мере, жена-адвокат в этом не сомневалась.