Волчья натура

От автора

Существа, населяющие Землю этого романа, не являются людьми в биологическом смысле этого слова. То есть, на описываемой Земле вид Homo Sapiens Sapiens начисто отсутствует. Главенствуют на планете совершенно иные существа, хотя они так же прямоходящи, имеют по паре рук и ног, глаз и ушей. И все же я рискнул назвать их людьми, ибо не верю, что их мысли будут в корне отличатся от наших. Кроме того, я взял на себя смелость оставить многие привычные географические названия, исторические личности, нарицательные понятия и систему летоисчисления. Следует только помнить, что события происходят в конце двадцатого века, в девяностые годы, но вовсе не от рождества Христова, а от совершенно иного события.

00: Область определения

Новое здание вокзала, дорощенное всего семь лет назад, поражало своей громадностью. Округлое, словно ракушка, с разинутой пастью центральной арки, оно было похоже на уснувшего великана. Впрочем, оно и было уснувшим великаном – измененным до неузнаваемости деревом. Последние два века генетическое проектирование совершило несколько прорывов в запретные ранее области, в частности – появилась возможность выращивать здания существенно больших размеров, чем раньше.

Шершавые дорожки ральсов тянулись вдоль каждого перрона и убегали вдаль, опутывая сложной цепью весь континент. По ральсам скользили поезда – полиморфные, отшлифованные годами селекции существа. Их уже трудно было назвать живыми – от изделий из камня или металла поезда отличались лишь тем, что их иногда приходилось кормить. Раз и навсегда жестко заданная форма, послушание и скорость – вот и все, что от них требовалось.

Аморф Леонид Дегтярев подхватил чемодан (тоже живое существо, только в отличие от поезда маленькое и мономорфное), и направился к расписанию – огромному, во всю стену. Впрочем, приятный голос дикторши прозвучал раньше, чем Леонид успел найти свой рейс в длинном перечне.

– Экспресс Берлин-Новосибирск подходит для посадки к шестому пути. Повторяю…

Леонид не стал искать подтверждение в расписании. Просто направился к проходу на перрон, рядом с которым в широком простенке была намалевана большая европейская шестерка. Когда он приблизился, ожило табло – чисто механическое. «Берлин-Новосибирск», – гласило оно. – «Рейс 959Е. Отправление 17.24»

Вот и нужный вагон – сегмент вытянутого тела поезда, похожего на длинную вязанку сосисок. Проводница – миловидная миниатюрная девушка-шпиц – профессионально улыбнулась Леониду.

– Добрый день, местер! Вы – мой первый пассажир сегодня.

Значит, вагон еще пуст.

– Здравствуйте. Билет показывать?

– Не нужно. Садитесь в свое купе, и все.

– Спасибо.

Леонид шагнул в отворенную овальную дверь и оказался в поезде. Отыскал свое купе – четвертое, из восьми – переоделся в дорожное, выложил на стол неизменную копченую курицу, выставил не менее неизменную бутылку водки, и присел у окна в ожидании попутчиков.

Он еще не знал, что станет камнем, столкнувшим лавину. Ничем не примечательная командировка в Сибирь повлечет за собой целый вихрь разнообразнейших событий. Часть из них взбудоражит всю планету, часть останется лишь в памяти непосредственных участников и в бесстрастных ячейках архивов.

А пока Леонид, задумчиво барабаня пальцами по столу, думал: «Только бы не попутчики с детьми. Кто угодно – даже благообразные старушки. Лишь бы не дети. А если уж случится кто малолетний – то хотя бы не младенец…»

Хорст Ингвар аб Штилике очень любил детективные романы, и еще он очень любил читать их перед сном. Уютный свет лампы над кроватью, испещренные буковками страницы, тишина; за окном – темень, рядом, на тумбочке, телефонная трубка, так что если с утра кто позвонит – не нужно будет вскакивать и бежать через всю квартиру, а можно будет просто протянуть руку и сонным голосом сказать: «Да-а?» А потом вернуть трубку на тумбочку и снова провалиться в блаженный сон, в котором есть шанс увидеть себя крутым сыщиком, гоняющимся за очередной сворой бандитов.

После работы Хорст заглянул в любимую книжную лавочку и приобрел сразу два томика Говарда Тона. Свежие-свежие, только из типографии. Предвкушая вечерний экскурс в мир преступлений и неизбежных наказаний, Хорст со вкусом поужинал, рассеянно посмотрел по телевизору нечто развлекательное, мельком проглядел пришедшую за день почту и, никому не ответив, он все же не выдержал, взял первый томик с аппетитным названием «Никто, кроме нас» и уселся в кресло.

Четыре часа промелькнули, словно миг. С трудом оторвавшись от книги, Хорст торопливо сварил кофе, торопливо, обжигая губы, выпил, разделся и юркнул под одеяло. В горизонтальном положении читать было как-то привычнее, и еще около часа промелькнуло так же незаметно.

А потом, ни с того ни с сего, запиликал телефон.

Хорст даже вздрогнул. Взглянул на часы – полтретьего. Ночь, самое сонное время. Кто мог звонить ему посреди ночи?

Звонки не умолкали, они были короткими и частыми, похоже – междугородними. Хорст неуверенно протянул руку и взял телефонную трубку.

– Да-а?

– Витя? – рявкнули в ухо по-русски.

– Нет, – ответил Хорст с некоторым облегчением, тоже по-русски. – Вы ошиблись.

– Погодите! – звонивший перешел на немецкий. Говорил он без всякого акцента, словно коренной берлинец. – Не кладите трубку. Я звоню из Алзамая, это в Сибири, и я в опасности. Запомните и передайте кому-нибудь из полиции: волки выжили. Здесь, в Сибири. Я не пьян, и я в своем уме. Меня зовут Леонид Дегтярев, я химик-эколог из Берлина. Совершенно случайно мне стало известно, что недалеко от Алзамая под видом староверов живут потомки людей, не проходивших биокоррекцию тысяча семьсот восемьдесят четвертого года. Все они – хищники. И, боюсь, они уже знают обо мне и моей осведомленности. Обещайте, что передадите мое сообщение кому-либо из официальных лиц. Обещаете?

Хорст Ингвар аб Штилике растерялся. С одной стороны, это выглядело не то как бред, не то как розыгрыш. Но уж слишком последовательным и упорным был этот Леонид Дегтярев. И еще – в его голосе слышалась смертельная усталость пополам с обреченностью.

– Обещаете? – повторил Дегтярев с надеждой в голосе.

– Я… Я постараюсь…

– Не надо стараться. Надо просто немедленно – слышите? Немедленно! – пойти в полицию и рассказать. Или хотя бы позвонить.

– Немедленно? Но на дворе ночь!

– Какая разница! Вы понимаете о чем идет речь? Хищники! Не Земле уцелели люди-хищники! Ночь, день, какой вздор…

В трубке вдруг послышался какой-то посторонний звук – глухой удар, а потом – протяжный всхлип. Снова грохот, словно телефон уронили. Хорст слушал это, затаив дыхание, изо всех сил прижимая трубку к уху, потому что руки заметно дрожали.

Потом стало тихо, и другой голос спокойно и внятно произнес:

– Алло, с кем я говорю?

Хорст издал невнятное сипение.

– Кто вы? Назовите свое имя.

В голосе неизвестного звенел лед. И Хорст страшно испугался. Он поспешно коснулся сенсора отбоя и испуганно отбросил трубку прочь от себя, словно собеседник мог просочиться по проводам и магическим образом выскочить из крохотного динамика здесь, в Берлине.

Заснул он только под утро, после бесчисленных чашек кофе и мучительных размышлений.

Что это был за звонок? Чей-то неумный розыгрыш? Или произошло то, о чем Хорст столько мечтал, и так боялся – все вдруг поменялось местами и одна из книжных историй вдруг шагнула в жизнь, а чьи-то глаза, жадно вглядываясь в строки, принялись следить за его, Хорста Штилике, полными грядущих опасностей похождениями?

Сообщить в полицию, конечно, можно. Но какими глазами на него там поглядят? Вежливо спровадят в психушку? Самый вероятный вариант.

Чем дольше Хорст раздумывал, тем сильнее сомневался, что его рассказу кто-нибудь поверит. И намерение зайти с утра в участок на Инхельхоффштрассе мало-помалу сходило на нет.

В тот день Хорст Ингвар аб Штилике никуда не пошел. Проспал до обеда, совершенно не отдохнул, аппетит утратил напрочь, и даже читать не смог, сколько не старался. Выходные были испорчены безвозвратно.

Будь Арчи не ньюфаундлендом, песок обжигал бы ему ступни.

Он поглядел с мыса в море – прибрежная полоса кишела отдыхающими. Люди самых разных морфем барахтались и плескались в волнах – от малышей тоев и лхассо до гигантов сенбернаров, мастифов или двойников Арчи – ньюфаундлендов. Впрочем, нюфов в воде было как раз мало, да и те, на кого ни глянь – спасатели.

К тому же, Арчи вряд ли можно было назвать гигантом – он происходил из традиционно низкорослой линии ньюфаундлендов, из де Шертарини. Восемьдесят восьмое поколение.

Мало кто в Европе… да что там в Европе? – во всем мире мог насчитать больше двух десятков поколений. Линий сорок-сорок пять могли похвастаться длиной в полсотни поколений; самой старой на Земле считалась линия овчаров-среднеазиатов ин Хасманди, насчитывающая шестерых живых представителей майората. Младшему исполнилось только девять. Старшему – Зайару Хаиду Мондиандазу Шен ин Хасманди недавно стукнуло девяносто семь. Без малого век.

Арчи в этом году собирался отпраздновать двадцативосьмилетие; два сына (ну, и дочь еще) позволяли ему не беспокоиться за судьбу линии. Свой долг перед отцом и предками Арчи выполнил. Но иногда до сведенных скул завидовал своему брату – безлинейному, но зато и беззаботному. Беззаботному и свободному – а что может быть лучше и важнее свободы?

В сущности, за последние две сотни лет наследники майората лишились каких бы то ни было привилегий. Остались только дремучие и архаичные традиции, восходящие бог весть к каким допотопным временам, да вечный ужас отцов, у которых волею судьбы рождались только дочери. Стать итогом линии – бр-р-р-ррр… Некоторые не выдерживают. А американское предложение гибкого майората, когда наследником мог бы становиться сын второго сына, если у первого наследник так и не рождался, обсуждали уже сто тридцать лет, и дело шло к тому, что предложение в очередной раз с небольшим перевесом по голосам провалят.

Солнце карабкалось к зениту белесого крымского неба. Зевнув, Арчи побрел в тень спасательской башенки. Наверху, на мостике под цветастым тентом, сидел напарник – поджарый и подтянутый лабрадор Николас Фогерт де Тром. Попросту – Ник. Линия Ника насчитывала семнадцать поколений, и к Арчибальду де Шертарини Ник относился с некоторым пиететом, коий, впрочем, моментально рассасывался после первого же бокала пива. А пиво Ник любил гораздо.

Арчи был чуть-чуть выше Ника, порыхлее и пошире в плечах. Ник же казался склепанным из пружинок, и напоминал излишне мускулистого добермана.

Они работали вместе уже третий год. Километр крымского пляжа, между Евпаторией и Мирным. Спасатели. Их хозяйство – выращенная лет сорок назад, еще при Самойлове, трехэтажная башенка, четыре послушных катера – два породы «Скат», с полупогружением, один скоростной «Блик», и тяжелый, но зато грузоподъемный «Оникс». Ну, и по мелочи всякого оборудования, конечно, навалом.

О своей прошлой жизни Арчи пытался забыть. Отчасти – по долгу той же оставленной службы. Получалось, хотя и неважно. Да и тело помнило ту жизнь лучше, чем мозг: куда деть вколоченные в спеццентре рефлексы? Друзья и просто отдыхающие часто награждали Арчи восхищенными взглядами – то он подхватывает на лету спихнутый со стола бокал, то, не отрываясь от книги, ловит за рукав пышную бульмастифшу и тычет пальцем в оброненный кошелек, то уворачивается от волейбольного мяча, волею случая пущенного ему в затылок рукой аса…

Ник спросил об этой жизни всего один раз, когда здоровенный черный терьер Виктор Жданович хлебнул лишнего и возжелал с кем-нибудь побороться на газоне перед вторым корпусом. Арчи его скрутил в четыре секунды. Во втором корпусе отдыхал в основном среднеморфный народ: несколько терьеров-шотландцев, пожилая бульдожья пара, таксы, болонки какие-то (все как одна страшно одинокие), шелти, карельские лаечки. Ну, и аморфов много, людей неопределенных морфем то есть, но никого крупнее среднего овчара как назло не случилось. Арчи, помнится, еще пожалел: всего месяц как с базы съехали борцы-профессионалы. Питбули, стаффорды, шарпеи, аргентинские доги – все, как на подбор, крепкошеие, коренастые, почти квадратные… Эти бы и с чернышом совладали без особых проблем.

«Арчи, – подозрительно спросил Ник, когда судорожно разевающего рот Ждановича унесли дюжие санитары из медцентра, – а чем ты раньше занимался?»

Арчи вздохнул, но ответил предельно честно: «Служил во внешней разведке.»

Приятель очень удивился – нюфов в подобных структурах всегда было мало, а кто и встречался – сплошь спецы. Морфология не та, да и характер небойцовский…

«Я был не спецом. То есть, спецом, но не из обслуги, а оперативником. Операции на воде. У нас в команде, кстати, и лабрадор один был. Но в основном, почему-то, аморфы да русские спаниели.»

«А, – догадался Ник. – Спаниели ведь ныряют круто. Покруче даже нас с тобой.»

«Точно», – согласился Арчи, тем более, что это была чистейшая правда.

Это произошло в первый сезон на спасательной. Сейчас к середине подходил третий, и с тех пор Ник никогда больше не возвращался к этой теме, за что Арчи был ему очень благодарен.

– Тихо? – спросил Ник из-под тента, даже не подумав пошевелиться. Вопрос показался странным – шумело море, орали дети, торговцы всякой съедобной мелочью тоже не отмалчивались. И вдруг – тихо?

Арчи протяжно вздохнул.

– Три дня никто тонуть не пытается. Даже подозрительно как-то, ей-богу!

Видимо, Ника тоже настораживал этот факт.

– Пиво будешь? – спросил он с ленцой.

– Вечером. Вахта все-таки… Сменимся, втащим.

– Законопослушный ты, Арчи. Аж противно.

– Ну, извини.

Арчибальда Рене де Шертарини, как и всякого нюфа, практически невозможно было рассердить.

Арчи сдвинул шляпу на самые брови и уселся в шезлонг, но не так, как Ник, в тенечке и аккурат под тентом, а чтобы видеть прибрежную полосу. Подростки гонялись на водных велосипедах; вдали кто-то умело подрезал волну на доске с высоким полупрозрачным парусом. У самого горизонта, в неясной полуденной дымке, угадывался силуэт круизного лайнера.

Почему-то Арчи показалось, что ничего не изменится – в ближайшие годы. Он будет так же сидеть на крыше спасательной башни и глядеть на море, солнце будет жарить людный крымский пляж, а напарник будет лениво потягивать пиво из жестяной банки и беззлобно посмеиваться над законопослушным Арчи.

Первое правило спеца: если кажется, что неожиданностей не предвидится, готовься к худшему.

Только вот – как готовиться? И к чему?

«Не буду я вечером пиво пить, – решил Арчи. – Слишком уж спокойно прошли эти три года…»

Отчего он задумался об этом именно сегодня – Арчи даже не пытался понять. Но он никогда не боялся иррациональных поступков.

«Представляю, как удивится вечером Ник», – подумал Арчи, откупоривая жестянку с минералкой.

Как всегда, Лутченко оказался прав – в баре было тесно, на открытой веранде было тесно, и даже за вынесенными просто на лужайку столиками не нашлось ни одного свободного места. Пришлось подождать, к счастью недолго: нежно ворковавшая парочка аморфов допила коктейли и устремилась во тьму, к корпусам. От девчонки даже сквозь дезодорантную завесу очень однозначно и маняще пахло.

Иногда Шабанеев жалел, что служба вынуждает его в полной мере сохранять обоняние.

– А вон и наши спасатели, – буркнул Лутченко. – В самом углу. Минералку хлещут.

– Кто? – спросил Шабанеев, лениво глядя в угол. – Лабрадор?

Лутченко покачал головой.

– Нет.

Шабанеев несказанно удивился:

– Неужели нюф?

– Именно нюф, – подтвердил Лутченко.

Шабанеев только плечами передернул.

– Ну и ну! Поверить не могу. Вот этот гриб в шляпе? Сколько, ты говоришь, у него «фитилей»?

– Семнадцать.

– А трупов?

– Два. Всего-навсего два.

«Фитилями» известные ведомства называли ситуации, когда агент вынужден был идти на убийство. Высшим пилотажем считалось обойтись в конечном итоге без трупа. Иногда такое случалось.

Редко.

А теперь Шабанеев видел перед собой человека, который сумел всухую обставить полтора десятка «фитилей»! И этот человек а) – был ньюфаундлендом, и б) – последнее время работал спасателем на пляже!

Немыслимо. Шабанеев пребывал в абсолютной уверенности, что известные ведомства кадрами не разбрасываются.

– Между прочим, – глубокомысленно заметил Лутченко, – он восемьдесят восьмой в линии.

– А, – догадался Шабанеев. – Вот почему его отпустили! Наследника рожать?

Лутченко поморщился.

– Простой ты, Ваня, как грабли. Тебя к людям нельзя на иглометный выстрел подпускать.

– А меня и не подпускают, – беспечно отозвался Шабанеев. – Я все больше со зверушками в вычислительном центре. Какие уж тут люди? Кстати, наследника-то он родил или как?

– Родил, – буркнул Лутченко и тут же задумался над своими словами. – То есть, не сам конечно, родил. Одна дама помогла. Очаровательная такая нюфка.

– Ну, спасибо! – с каменным лицом сказал Шабанеев. – А то я уж подумал, что он единолично. Из бедра, так сказать.

Лутченко глубоко вздохнул.

– Слушай, шеф, – Шабанеев внезапно перескочил на другую тему. – А у тебя лично «фитили» когда-нибудь случались?

Спустя секунду он уже жалел о заданном вопросе, потому что у Лутченко вдруг сделались белые глаза.

Наверное, это трудно – убивать людей. И еще труднее не сойти после этого с ума. Шабанеев никак не мог поверить, что до биокоррекции на Земле люди резали людей пачками и ничего особенного при этом не испытывали. Ни-че-го. Но и люди тогда были немного другими. Еще с геном хищника, пресловутым волчьим геном в ДНК.

– Один фитиль был, – мрачно сказал Лутченко. – Я думал, ты удосужился посмотреть мою послужную карту в этом своем вычцентре.

«Значит, и труп был, раз он так мрачен, – заключил Шабанеев. – М-да. Зря я спросил, все-таки»

Паузу развеял официант – курчавый остролицый парень-пудель. Шабанееву вдруг нестерпимо захотелось плюнуть в эту напомаженную подобострастную рожу.

– Что будем заказывать?

Но даже вот этого хлыща Шабанеев вряд ли смог бы так просто убить. Разве только при «фитиле». И только небо знает, сколько бы потом с Шабанеевым возились конторские психологи.

– Кофе, – сказал Лутченко. – И еще я бы съел чего-нибудь. Салатик, там, шашлычок. Ты будешь, Вань?

– Буду.

Официант быстро записал заказ в потрепанный блокнот и испарился в сторону бара.

«Вот, кстати, что еще странно, – отстраненно подумал Шабанеев. – Ген хищника мы в себе извели, а мясо есть так и не отучились…»

Спасатели – нюф и лабрадор – лопали креветки в шахламе и горячо о чем-то спорили, не замечая взглядов, которые кидали на них Лутченко и Шабанеев. То есть, казалось, что не замечая.

Официант еще не успел принести заказ, когда нюф внезапно исчез. Между столиками гурьбой протопала патлатая молодежь, на миг, всего на миг заслонив столик спасателей. Когда молодежь втянулась в настежь распахнутую дверь бара, нюфа за столиком уже не было. Лабрадор скалился, и цинично жевал креветки. На Шабанеева и Лутченко он глядел открыто и насмешливо.

– Привет, ребята, – обратился к ним нюф-спасатель. Он стоял за низкой оградкой веранды, и Шабанеев совершенно не отследил момент, когда он здесь очутился.

Профессионал. Никуда это не деть. Как говаривал старик Павел Борисыч Крайнюков, институтский тренер по футболу, скорости не было и не будет, а мастерство не пропьешь. Этот парень на спасательских хлебах явно следил за формой. То-то минералку потягивал за своим столиком, а не пиво, как все нормальные люди. Ну кто, скажите на милость, жарким летним вечером на море станет пить с креветками минералку, а не пиво, кроме маньяка или профессионала?

Лутченко вздохнул – в который раз уже сегодня:

– Привет, Арчи. От Бригеля – отдельный привет. Как ты здесь?

Нюф сразу все понял.

– Это проверка, или…

– Или.

Он кивнул.

– Где поговорим?

– Где угодно. У вас в башенке, например.

– Хорошо. Пойдемте.

Лутченко едва заметно усмехнулся.

– Не спеши. Мы поужинаем, а потом и поговорим. Ты ведь не спешишь?

Нюф бесстрастно ответил:

– Не спешу. А если бы и спешил…

«Вот-вот, – мысленно поддакнул Шабанеев. – Твои желания теперь не учитываются, парень. Ты теперь снова принадлежишь конторе.»

Пудель-официант сноровисто сервировал столик. Пошевелив носом, Шабанеев втянул нежнейший аромат жареного со специями мяса, и подумал, что полное обоняние иногда доставляет и редкостное удовольствие.

Здание на Бюскермоленштрассе было оцеплено уже с полчаса. Поджарый доберман по имени Манфред Шольц, взглянул из окна экипажа на верхние этажи. Где-то там, за зеркальными стеклами скрывался убийца. Возможно, именно в этот момент он смотрел на еще один подъехавший экипаж породы «Дозуа», и тогда взгляды преступника и агента имели все шансы встретиться.

Шольц открыл дверь-надкрылок и вышел из экипажа. К нему метнулись сразу трое полицейских, но едва Шольц продемонстрировал красный жетон, спасательский пыл их мгновенно угас. Полицейские заметно оживились: вмешательство влиятельной конторы почти наверняка избавляло их от многих проблем. Например, от участия в операции по захвату.

– Кто тут у вас командует?

Один из полицейских вытащил рацию – явно вусмерть голодную, потому что глазок-индикатор едва тлел.

«Блюстители, трам-тарарам, – подумал Шольц с раздражением. – Интересно, а оружие у них хоть есть? Или только дубинки?»

Впрочем, несмотря на голод, рация работала. Полицейский перекинулся несколькими словами с кем-то из начальства.

– Капитан во-он там, у экипажа. Он вас ждет, – сказал полицейский и тут же повернулся к Шольцу спиной.

Вдалеке, за линией оцепления и кордонами среди кленов, раздраженно гудели резкие биомобильные сигналы.

Капитан, плотный широкоскулый ротвейлер, молча протянул Шольцу руку и молча пожал. Кисть у него была крепкая и шершавая. Шольц сразу почувствовал к капитану симпатию – этот человек явно умел работать и не любил болтать.

– Спецагент Шольц, – представился Шольц. – Что тут у вас? Я в общих чертах знаю, но без подробностей.

– Убийца, – коротко сказал капитан. – Зарезал двух женщин в одном из офисов на четвертом этаже. Его заметил случайный посетитель и поднял тревогу. Убийца пытался скрыться, но нас вызвали почти сразу, благо участок в двух кварталах отсюда. В общем, его вытеснили на крышу; при попытке ареста он убил еще и полицейского. Застрелил. Честно говоря, после этого мы ждали кого-нибудь из вас и ничего не предпринимали.

Шольц кивнул: совершенно правильно ждали и молодцы, что ничего не предпринимали. Двое убитых гражданских и один полицейский – это уже сенсация на весь мир. Годовая норма столицы. Брать убийц – не дело полиции. Это обязанность контор посерьезнее.

Тут подоспели ребята из отдела «У» – оперативная группа, в бронежилетах и при оружии. С механическими короткоствольными автоматами, штуками чудовищной убойной мощи. Они горохом посыпались из микробиобусов, все как один крепкие, стройные, увешанные разнообразными штучками и причиндалами штурмовиков. Генрих мигом предстал; козырнул и отрапортовал:

– Группа захвата прибыла, босс! Командуйте.

– Объект на крыше. Вооружен.

Шольц повернулся к полицейскому-ротвейлеру:

– У него огнестрелка?

Тот кивнул.

– Да, пистолет. Девять с чем-то, скорее всего.

– Работайте, Генрих, – приказал Шольц, сохраняя каменное лицо.

Ребята натягивали пуленепробиваемые шлемы и рысцой тянулись к подъезду.

– Личности убитых установлены? – поинтересовался Шольц у капитана.

– Да, с показаний. Дайана Лингден и Виктория Дегтярева. Первая – репортерша отдела светских сплетен, вторая – секретарша, из спортивной редакции.

«Дегтярева, – подумал Шольц озабоченно. – Хммм…»

– Мотив? – спросил он вслух, понимая, что ничего путного скорее всего не услышит.

Капитан в ответ только головой покачал. Ну, разумеется, откуда ему знать подробности?

«Итак, жену Леонида Дегтярева тоже убили, – размышлял Шольц. – Не успели мы с охраной… Черт побери! Снова мы отстаем от этих таинственных изуверов.»

Его немного пугала легкость, с которой эти люди убивали других людей. Что-то в этом было противоестественное, нечеловеческое.

Где-то наверху беспорядочно затрещали выстрелы; Шольц, как и все в оцеплении, тотчас вскинул голову, как раз чтобы увидеть, как от карниза отделяется темная точка и, быстро увеличиваясь в размерах, летит вниз. Точка моментально вырастает в человека, слабо размахивающего руками. Шольц даже похолодеть не успел – удар, и на асфальте начинает медленно растекаться багровая лужица. А то, что еще недавно было человеком, теперь напоминает непомерно большую куклу, ненароком угодившую под биомобиль.

Капитан-ротвейлер коротко ругнулся, и бросился к прыгуну. Шольц – тоже. Рядом с телом валялся механический пистолет «ТС».

Спустя полминуты из подъезда бегом выскочил Генрих. Мельком взглянул на труп и виновато повесил голову.

– Провал, босс. Он едва нас увидел, так сразу и сиганул, даже стрелять не пытался.

– А вы чего ж тогда палить начали? – сварливо поинтересовался Шольц. Его грызла понятная досада – в третий раз вместо языка в его распоряжении оказывался труп. Впрочем, если быть точным, труп в распоряжении оказался тоже впервые. От предыдущих двух убийц не осталось вообще ничего – один сгорел дотла, второй ровным слоем размазался по асфальту скоростной трассы Берлин-Мюнхен под несущими плоскостями грузового «Спара».

– Палить? – переспросил Генрих. – Не иначе это ребята Нарвала решили его припугнуть…

– Умники, – проворчал Шольц. – Видишь, какой он пугливый?

Генрих только вздохнул. Кто же знал, что убийца предпочтет умереть, но ни слова не сказать вээровцам?

«Что же они знают такое, из-за чего идут на смерть?» – подумал Шольц с неясной тоской.

– Берлин? – напористо спросил Коршунович. – Алло, это Берлин?

– Майор Шольц, вэ-эр Европейского Союза, – послышался голос из трубки. Шольц этот произносил русские слова по-европейски: твердо и с преувеличенной артикуляцией.

– Майор Коршунович, вэ-эр Российской Федерации. Я по делу о прыгунах.

Европеец насторожился; Коршунович мгновенно почувствовал это, и поспешил произнести заранее заготовленную фразу:

– У нас есть кое-какая информация, которая, как нам кажется, напрямую связана с вашими че-пэ на трассе Берлин-Мюнхен, в здании «Парагон Беобахтер», ну и с пожаром на Серкльштрассе тоже.

Шольц растерялся. Он явно не ожидал, что вээровцы страны-соседа так хорошо информированы о событиях минувших семи часов.

– Мы послали официальный запрос по дипломатическому каналу, – сообщил Коршунович. – Насколько я понял, вы еще не получали никаких инструкций на этот счет?

Шольц помедлил несколько секунд; потом сказал:

– Гм… Уже получил. Почти одновременно с вашими словами.

Воображение услужливо подсунуло примерно следующую картину: кабинет Шольца, заваленный бумагами стол, за полупрозрачными ширмами суетятся коллеги из вэ-эр Европы, а сам Шольц, зажав трубку телефона между плечом и щекой, сосредоточенно читает директиву с растопырившимся в верхней части листа геральдическим европейским орлом. И еще – референт застыл у стола, директиву эту пару секунд назад доставивший.

– Я все понял, – спустя какое-то время подал голос Шольц. – Рад сотрудничать. Тут сказано, что мы должны связаться по закрытому каналу. Я немедленно вызову вас, буквально через минуту. Ваша аппаратура готова?

– На приеме специалисты, – заверил Коршунович. – И я.

– Айн момент, – в трубке раздался громкий щелчок, и пожилой техник-колли, повинуясь жесту Коршуновича, переключил что-то на большом плоском коммутаторе.

– Алло, здесь Шольц. Меня слышно?

– Прекрасно слышно, – сказал Коршунович.

– Вас тоже. Итак, я слушаю вас.

– В Москве произошло убийство, скорее всего связанное с вашими тремя происшествиями.

– Почему вы решили, что связанное? – осторожно поинтересовался Шольц. Он явно боялся сболтнуть лишнее.

– Рассказываю – конечно, вкратце. Сегодня, двадцать второго июня, в восемь тридцать четыре утра, убит некто Федор Гриневский, гражданин Российской Федерации, коммодор, сорока трех лет, по профессии геофизик. Убит выстрелом в упор из игломета-селектоида у дверей собственной квартиры. Убийце удалось ненадолго скрыться, но наши оперативники почти сразу сели на свежий след, и уже через четыре часа его пытались арестовать в Москве, на станции Сходня. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что будет арестован. Застрелился из того же игломета. Перед смертью он пытался уничтожить записную книжку, к счастью неудачно. Книжка эта принадлежала некоему Леониду Дегтяреву, берлинцу, без вести пропавшему на территории Сибири две недели назад, гражданину Европейского Союза, выехавшему в командировку в Корсаков. Содержимое записной книжки – адреса и телефоны. Моника Догу и Вальтер Ульбрехт ван Замнер значатся в этой книжке. Значатся там и убитый у нас Федор Гриневский, и убитый вчера в Балтии Маринас Ерумс, и объявленный вчера в розыск полицией Истанбула Мадхуз Сарапи-Онад. У нас есть все основания полагать, что некая организация пытается физически устранить всех людей, чьи координаты указаны в записной книжке Леонида Дегтярева, и, вероятно, его семью. Ввиду беспрецедентной и очевидной угрозы жизням многих представителей нескольких стран, руководство вэ-эр России призывает аналогичные ведомства Европейского Союза, Балтии, Сибири, Турана, а также Сахарского Халифата, Японокитая и Индии к сотрудничеству и немедленному обмену информацией. Оперативная сводка вэ-эр России уже передана вашему ведомству и ведомствам указанных стран. Ждем вашу сводку; и просьба выслать горячие директивы не позже, чем через тридцать минут. Все.

– Спасибо, – практически сразу же ответил Шольц. – Сводка и директивы будут отосланы по готовности. Простите, меня вызывает министр иностранных дел… По вполне очевидным причинам я обязан уделить ему внимание…

Коршунович понимающе хмыкнул. Он знал, что на Шольца в ближайшее время насядут, кроме всех прочих, еще и министр внутренних дел вместе с министром юстиции. А премьер Европейского Союза не насядет только потому, что находится в Японокитае. Хотя, скорее всего, тоже позвонит.

Техник-колли взял трубку из рук Коршуновича и водворил ее на кокетливо торчащие из корпуса полупрозрачные ушки-рычажки. Коршунович встрепенулся. В тот же миг в кармане пискнул вызов мобильника.

Этот приборчик-триморф был совсем не похож на допотопную трубку пульта закрытой связи – маленький и ладный, со светящимися клавишами набора (первый из симбионтов), аккуратным диском микрофона и трубочкой голосового усилителя (второй) и телескопическим штырем радиоантенного блока (третий).

– Коршунович.

– Палыч? Это Баграт. Я из лаборатории звоню. Биохимики в обмороке.

Коршунович нахмурился, предчувствуя недобрые вести.

– А конкретнее?

– Они сделали анализ тканей и крови убийцы.

– Ну и что?

– У него активен ген волка. Он – хищник, понимаешь?

Мобильник чуть не выпал из рук Коршунович. До сей минуты майор-вээровец пребывал в уверенности, что на планете Земля вот уже два века не существует людей-хищников. Но с другой стороны, этот факт неожиданно просто и убедительно объяснял невероятную и кровавую вакханалию, потрясшую Европу и ближайшие окрестности. Шесть убийств за день! Шесть! И это притом, что за предыдущие четыре года на всей планете было зафиксировано всего два преднамеренных убийства, да и те совершены психически невменяемыми людьми.

– Баграт… – проникновенно сказал Коршунович. – Вели биохимикам сделать несколько контрольных тестов. Если мы выдадим эту информацию в Европу, а потом окажется, что биохимики ошиблись, будет, мягко говоря, хреново. И мне, и тебе, и всему отделу, и даже всему ведомству.

– Я знаю, – уныло ответил Баграт. – Дело в том, что биохимики провели не один тест, и даже не два или три…

– Сколько? – сердито перебил Коршунович.

– Тридцать пять. Положительных проб на ген волка – тридцать пять. Отрицательных – ноль.

Коршунович судорожно вдохнул пахнущий озоном воздух. У связистов воздух почему-то всегда пах озоном. От работающих селектоидов и механической аппаратуры, что ли?

– Ладно, я понял… Пришли мне распечатки заключений. А я за горячую директиву сяду…

Он выключил мобильник и опрометью бросился к выходу. Связист-колли проводил его полным сочувствия взглядом. Ссыпавшись по лестнице и уворачиваясь от людей в коридоре, Коршунович ввалился в свой кабинет и подсел к компьютеру-полиморфу. Глаз-экран цвел рассыпчатыми вспышками фейерверков, но едва Коршунович коснулся клавиатуры, экран засветился стандартным сетевым приглашением.

Он приложил большой палец к папиллятору, и спустя долю секунды экран раскрылся рабочим десктопом оперативника. Но сделать Коршунович ничего не успел: снова зазвонил мобильник.

– Слушаю!

Коршунович выслушал сообщение с оцепеневшим лицом.

На окраине Истанбула только что нашли труп Мадхуза Сарапи-Онад. Человека из записной книжки Леонида Дегтярева.

Чудовищные и необъяснимые пока события стремительно набирали темп.

– Газеты доставили? – спросил Варга, едва проснулся. Стюард сдержанно кивнул головой в сторону журнального столика – там лежала пухлая стопка разнообразнейших изданий.

Последние дни Варга жадно штудировал газеты. И солидные, и скандальные, и откровенно желтые-бульварные.

Что-то он выискивал в газетах. И в первую очередь просматривал криминальную хронику. Впрочем, в последних газетах разделы криминальной хроники были жиденькие и тусклые, зато на первых страницах аршинными буквами пестрели заголовки: «Двойное убийство в Берлине». «Кровавый маньяк на свободе». Ну, и прочие страсти для жвачного обывателя.

Вот и сегодня, Варга едва умылся-побрился потребовал кофе и уселся за рабочий стол. Кондиционеры пели на самом пределе слышимости, и шелест газетных страниц вплетался в этот едва ощутимый гул.

Лаборатория «Чирс» стояла в пустыне, у самого подножия Копет-Дагской гряды. Двадцать километров до Ашгабата, три – до Верхнего Багира, два – до Нижнего и один – до крошечного, приткнувшегося к раздолбанной трассе поселка Янбаш. Шесть полусферических куполов, длинная прямоугольная коробка транспортных ангаров и два трехэтажных жилых домика, напичканных бытовыми селектоидами и электронно-механической техникой. Квадратный километр, обнесенный густой системой из колючей проволоки и теоретически непреодолимой стеной мономорфного заграждения. Через проволоку пропущен ток, напряжение такое – что дурни-удоды обращаются в пепел, едва садятся на нее. Стена-мономорф состоит в основном из колючек и крошечных бурых листиков. Колючки отравлены. Органический яд, кураре по сравнению с ним – мороженное со сливками. Местные жители убеждены, что сие – не что иное, как биотехническая база Европейского Союза. Европейский Союз убежден, что это биотехническая база Америки. Америка считает, что на самом деле тут гнездятся русские. Мнение Индии, Сибири, Японокитая, Турана и Сахарского Халифата однозначно не установлено, да и не имеет их мнение особого значения – пусть думают, что хотят, лишь бы не вмешивались.

На заре проекта, лет сорок назад, различными разведывательными службами нескольких стран было совершено семь попыток заслать сюда агентов. Все попытки пресекались в корне, а потом, лет через десять после начала, к базе «Чирс» привыкли; привыкли и к тому, что она категорически не влияет на окружающий мир. Вне зависимости от политического момента. База была нейтральна, с нее ничего не вывозили, а завозили только продовольствие и предметы жизненной необходимости.

Один-единственный раз сонное существование «Чирс» все же нарушилось – на двадцать восьмом году существования. С базы сбежал человек, непонятно как сумевший одолеть непроходимую преграду из проволоки и мономорфа. Его изловили спустя четыре часа, за Хендываром, и этот случай оставался единственным, когда из ворот базы выехало сразу двенадцать джипов, полных вооруженной охраны.

Правда состояла в том, что «Чирс» был частной биогенетической лабораторией, причем одной из совершеннейших в мире. Но за пределами базы об этом знали считанные люди, которые периодически приезжали сюда, проводили на базе некоторое время, и снова ненадолго исчезали в большом мире.

Варга был хозяином «Чирс». Уже двенадцать лет. Продолжателем отцовского дела и главой одной из самых могущественных и самых незаметных организаций Земли.

В десять явился на доклад аморф Ицхак Шадули. Ведущий специалист проекта «Хищник». Гениальный ученый и свихнувшийся человек. Его не интересовал окружающий мир – он получил сорок лет назад задачу, и все эти годы бился над ее разрешением. Как обычно, ломать оказалось гораздо проще, чем строить. Биокоррекцию на Земле провели в четыре года, лавинным методом. Ген волка вырезался из человеческого генома, и спустя довольно короткое время стали рождаться только «чистые» дети. Атавистический ген умер вместе с последним долгожителем.

Отец нынешнего главы «Чирс» пытался восстановить утраченный ген. Утраченное наследие хищных предков. И это оказалось неизмеримо более сложной задачей, нежели избавиться от него. Лучшая команда на Земле – Ицхак Шадули и шестеро его учеников – сорок лет упорно, цепочка за цепочкой восстанавливали органический код ДНК; нельзя сказать, что их труд не предполагал успешного результата.

Слишком уж отдаленным казался этот результат. То, что природа шлифовала тысячелетиями не воссоздать за десяток лет. Варга отчаялся воочию увидеть результат отцовской затеи, но не собирался он и отступать.

Практически все преступники-убийцы так или иначе попадали на «Чирс». Либо живьем, если удавалось, либо в качестве генного материала. Способность убивать сидит где-то на самом дне человеческой натуры, и нет-нет, а и прорвется на свободу. Варга пытался это использовать. Пытался добыть остатки волчьей натуры из человеческого подсознания. И жалел лишь об одном – что убийства так редки.

В самом начале проекта Ицхак Шадули категорически отказался от метода легальных спецслужб – психологической накачки. Да, спецагентам иногда приходится убивать людей. Но ради единственного нажатия на спуск, удара ножом или костью, и даже тривиальной крупинки яда в стакане целые команды психологов возятся с этими агентами и до акции, и после. Довольно долго возятся. Непозволительно долго. Поэтому подобный метод совершенно не устраивал отца Варги. Естественно, что от него отказались в принципе; но пока не был выделен чистый ген хищника, агентов «Чирс» приходилось готовить по стандартной программе. К величайшему сожалению Варги.

Ицхак вошел в кабинет босса, сопровождаемый неизменным референтом-догом. Референт возвышался над профессором, как Парижская башня над павильоном «Ле Шато». Низенький и коротконогий Ицхак рассеянно кивнул Варге, влез на любимое кресло, совершенно не подходившее ему по размеру, но тем не менее любимое, и разложил тонкие страницы распечаток на столике слева от себя. Референт-дог пристроился на низкой скамеечке без спинки – Варга давно собирался ее выбросить из кабинета, да все забывал.

– Доброе утро, профессор, – поздоровался Варга. – Газеты читали последнее время?

– Что? – переспросил Шадули. Вид у него был рассеянный, но Варга знал, что это не так. Просто, профессор как всегда погружен в обдумывание очередной идеи.

– Газеты, – повторил Варга. – Вот, взгляните.

Он подал услужливо вскочившему референту берлинский «Парагон Беобахтер». Тот самый, в здании которого разыгрался один из заинтересовавших Варгу случаев минувшей недели. Ицхак наскоро пробежал взглядом передовицу и поморщился.

– Не понимаю, Саймон, – он всегда называл Варгу по имени, – зачем ты это мне подсовываешь. Пошли людей, пусть добудут пробы тканей этого прыгуна. Лучше, если кровь. К чему мне подробности?

Варга молча подал другую газету, со статьей об истанбульском трупе – задушенном голыми руками. А потом и третью, с материалами о резне в Кракове.

– Гм… – Ицхак Шадули вопросительно воззрился на босса. – И много таких… сенсаций?

– За последнюю неделю – двенадцать трупов. И ни одного убийцы живьем взять не сумели.

Профессор задумался.

– Вспышка? Гм… А нет ли связи между всеми этими убийствами?

– Есть, – спокойно ответил Варга. Он был уверен в ответе – информация пришла от трех никак и ничем не связанных агентов и несколько раз перепроверилась. – Но связь довольно прозрачная.

– Мне обязательно вдаваться в подробности?

– Не знаю… Полагаю – да.

– Ладно, – покорно вздохнул профессор, которому явно не терпелось поскорее добраться до лаборатории. – Только покороче.

– Три недели назад, в начале июня, из Берлина в Новосибирск выехал ничем не примечательный человек по имени Леонид Дегтярев. Аморф. По специальности – химик-эколог. В Новосибирске он пересел на экспресс до Южно-Сахалинска.

– Постойте, – искренне удивился Шадули. – Экспресс? До Южно-Сахалинска? Но ведь это на острове!

– Ну и что? О таком достижении селекции, как паромная переправа вы не слыхали до сих пор? – Варга пожал плечами. – Впрочем, это совершенно неважно. В Южно-Сахалинске Дегтярев так и не появился. Где он сошел – пока не удалось выяснить ни нам, ни, похоже, легальным службам. Спустя неделю после его исчезновения начались убийства. Жертвы – либо родственники Дегтярева, либо люди, чьи адреса и телефоны нашлись в записной книжке Дегтярева, либо случайные свидетели, не к добру оказавшиеся на месте преступления. При угрозе задержания убийцы кончают с собой.

– Так-так, – Ицхак Шадули даже заинтересовался. – Организация. Определенно – организация. Этот Дегтярев явно влез не в свое дело, и, скорее всего, узнал лишнего. Его убрали. А заодно решили убрать и всех, с кем он мог связаться. По телефону, или иным способом. Саймон, мне необходимы ткани этих убийц-самоубийц. Накачка накачкой, но там и помимо психоинженерных матриц может кое-что найтись.

– Я догадался, – улыбнулся Варга. – Неужели вы полагаете, что я мог оставить такие случаи без внимания?

Ицхак рассеянно уставился в пол; у него явно вызревала очередная сногсшибательная идея.

– Полагаю, что сегодняшний отчет можно опустить. В свете новых, так сказать, фактов, – сказал Варга. – Готовьтесь, профессор. Будут вам ткани.

– Поторопите своих волкодавов, – попросил Шадули. – Я с нетерпением жду.

– Я тоже, – заверил Варга. – С исключительным нетерпением.

Сопровождаемый референтом, гений современной генетики просеменил к выходу. Варга проводил его пристальным взглядом.

К обеду поспела новая порция газет, и шеф «Чирс» погрузился в изучение шуршащих страниц, что стекались в неприметный почтовый ящик одного из почтовых отделений Ашгабата со всего мира. Новых случаев не было; газеты мусолили случившееся ранее.

Резкий зуммер экстренной связи разорвался в тиши кабинета, словно крохотная бомбочка. Варга вздрогнул.

– Босс? Дежурный охранник СБ-двенадцать. У ворот человек, он назвал нечто похожее на старый пароль и требует, чтобы его пропустили к вам. В данный момент он пребывает в карцере при дежурке, а его раздолбанный мотоцикл уже унесли.

– Какой пароль он назвал?

– Просил подзарядить аккумулятор. Неверно построил фразу. И еще он несколько раз произнес слово «Перистальтика».

Саймон Варга вздрогнул.

– Что-о-о?

– Перистальтика, – послушно повторил охранник СБ-двенадцать.

– Этот человек лыс?

– Точно так, босс. Как страусиное яйцо.

– Немедленно отправьте его ко мне. Под присмотром, естественно.

– Слушаюсь, босс.

Охранник отключился, а Варга в замешательстве откинулся на спинку кресла. О газетах он временно позабыл.

Если Гном бросил все и примчался в Ашгабат – значит случилось нечто из ряда вон выходящее. И – это в момент, когда произошли все эти необъяснимые убийства. Подобное совпадение просто не может оказаться случайным. Гном что-то разнюхал, выяснил что-то такое, из-за чего счел необходимым завалить старое прикрытие и вылететь в Ашгабат.

Он вошел в кабинет Варги вслед за парой охранников – дюжих лобастых ротвейлеров. Лысый, коренастый полукровка – полупинчер-полуаморф. Гном был изнурен и потрепан, глаза лихорадочно блестели, а левое ухо безжизненно висело и вдобавок стало совершенно черным от спекшейся крови. Правую руку Гном баюкал; брюки были разорваны и протерты, словно ему пришлось свалиться с мотоцикла и юзом проехаться по асфальту – да так, вероятнее всего, и произошло.

– Бог мой! – всплеснул руками Варга. – Охрана, свободны. И пришлите сюда врача, немедленно.

Ротвейлеры безмолвно ретировались и плотно затворили за собой дверь.

– Босс, – свистящим шепотом сказал Гном. – Вам не достать ткани убийц. Это истинные волки. Все, что от них остается, немедленно сжигают. Прикрытие на уровне президентских соглашений.

– То есть… как волки? – Варга опешил.

– Волки. Чистые волки, изолированная линия. Их предки никогда не проходили биокоррекцию. Спецслужбы Европы, России, Сибири, Балтии и Турана в готовности «икс».

Варга обессиленно опустился в кресло. Вот значит, как. Тогда – да. Тогда все сразу становится предельно ясным. И череда убийств, и сознательный провал Гнома, одного из самых ценных агентов…

А он, наивный, полагал попользоваться подвернувшимся генетическим материалом. Дьявол, да ведь искомый ген, оказывается, вовсе не утрачен! Вот он, бери, вычленяй и пользуйся!

Варга дрожащей рукой нажал на сенсор общего селектора и вызвал начальника разведотдела и отдела безопасности.

– Сулим? Состояние «экстра». Вызывай всех, подчеркиваю, ВСЕХ агентов. Все коммуникации переключить в режим «ин-онли». Увольнения отменить. Охрану удвоить. Пока все.

– Слушаюсь, босс.

Сулим, пожалуй, был единственным человеком на «Чирс», которого Варга еще никогда не видел удивленным.

– Симпатичная башенка, – сказал тот, что передавал привет от Бригеля. – Сколько ей лет, говорите?

– Лет сорок, пожалуй, – ответил Арчибальд Рене де Шертарини, не высказывая нетерпения или спешки. Впрочем, он и не испытывал ни того, ни другого. Он всего лишь исполнитель, куда ему торопиться?

– Хм… А разве при Самойлове такие выращивали?

– Выращивали.

Агент глубокомысленно покивал, словно морфография приморских селектоидов занимала его безмерно. Арчи потихоньку разглядывал обоих – и аморфа, явно ведомого, и этого поджарого русского овчара, несомненно оперативника со стажем и в данный момент – старшего двойки.

– Ник, – обратился овчар к напарнику Арчи. – Ты не погуляешь, а? Тут у нас разговор, видишь ли…

– Я уже догадался, – лабрадор продолжал скалиться. – Долго гулять-то?

– Не знаю. Полчаса, скажем.

– Ладно.

Ник коротко взглянул в глаза Арчибальду – держись, мол, напарник! – и бесшумно убрел в темноту.

– Прошу, – Арчи распахнул дверь тамбура и зажег свет. В единственной комнате первого этажа наблюдался некий разумный компромисс между рабочим беспорядком и деловой обстановкой. В углу валялись сваленные в кучу сигнальные стержни-буи, на стене, словно коллекция диковинных бубликов, красовались пробковые спасательные круги всевозможных расцветок и размеров. Стол был заставлен пустыми пакетами из-под сока и минералки, и пивными жестянками. Впрочем, жестянок из-под минералки тоже хватало.

Арчи сгреб с дивана акваланг; тот недовольно пискнул.

«Надо его в воду посадить, – озабоченно подумал Арчи. – Сколько он уже на воздухе? Суток трое, не меньше… Жалко старика…»

– Ты бы его в воду выпустил, что ли, – сочувственно посоветовал овчар, словно умел проникать в чужие мысли. – Отбросит концы, неровен час, а нового, поди, не допросишься потом.

– Прямо сейчас выпустить? – спросил Арчи невозмутимо.

– Дело твое…

– Ладно, – Арчи не собирался спорить, тем более, что периодически вспоминал об этом верном селектоиде, но с той же периодичностью забывал о нем. Обычно Арчи на первый этаж даже не заходил, поднимался по внешней лесенке наверх, и все. А бедняга-акваланг сутками маялся в душной башенке.

– Вы пока присаживайтесь. Напитки в холодильнике.

– Спасибо.

Арчи отсутствовал около минуты – ровно столько, чтоб успеть неторопливо дойти до бассейна, выпустить акваланг, и так же неторопливо вернуться обратно. Когда он вошел в башенку, овчар сидел на диване и поза его казалась позой оцепеневшего сотни лет назад покойника, а аморф задумчиво стоял перед открытым холодильником и глядел внутрь. В холодильнике было пусто, если не считать одинокой формочки с ледышками-кубиками.

– Интересно, – с ехидцей поинтересовался аморф, – а что ты называешь напитками?

Арчи усмехнулся:

– Извините. Наверное, Ник опять девок приводил вчера. Я думал, там что-нибудь есть.

– Ваня, уймись, – строго сказал овчар. – Ты уже булькаешь при ходьбе. Куда тебе еще пить?

– Так жарко же! – пожаловался аморф.

– Не растаешь, не снеговик, – отрезал овчар.

«Ну и парочка! – подумал Арчи отстраненно. – Чего это с нашей конторой за два года стряслось, если таких поцев на задания отправляют?»

– Итак, – овчар полез в карман и извлек жука-шумодава. – На стол его можно?

– Можно, – Арчи не возражал, тем более, что на столе валялась только пожелтевшая старая газета. Жук, расправив надкрылки, принялся за дело: во-первых начал эту газету методично жрать, а во-вторых поселил во всех мыслимых и немыслимых диапазонах связи сплошной треск, сквозь который невозможно будет разобрать ни слова. Если, конечно, кто-нибудь задастся целью прослушать их разговор.

– Итак, – повторил овчар. – Я – спецагент Виталий Лутченко, код «Махаон». Он – просто спец, Иван Шабанеев, компьютерщик, код тот же. Вчера на тебя пришла директива; проводку доверили нам.

– Профиль? – спросил Арчи невозмутимо.

– Инфильтрация. За новостями следишь?

– Нет.

– Но об этом же весь мир жужжит! – удивился Лутченко. – Эпидемия убийств в Европе, Туране, Балтии и России. Неужели не слышал?

– А! – Арчи несколько оживился. – Слышал. Но ведь уже неделя прошла, разве нет? Или даже больше.

– Прошла-то прошла, – Лутченко наконец изменил напряженную позу, в которой застыл с секунды выпуска шумодава и откинулся на спинку дивана. – Только сейчас мы уловили систему в происходящем.

– Так это не просто эпидемия-рецидив?

– Нет, что ты. Два десятка убийств, и это все еще продолжается. Вот, к примеру, только сегодня днем нашли некоего Хорста Ингвара аб Штилике. А убили его семь суток назад. В собственной квартире, в Берлине. Так что мы еще не обо всем знаем. Тем более, что большинство событий происходит за кордоном.

– Ладно. Давайте картину, только без излишних подробностей, – попросил Арчи.

Излишние подробности на первых порах помогают мало, зато основательно сбивают с толку. Арчи знал это прекрасно.

Овчар мгновенно собрался.

– Без подробностей? Пожалуйста. Восьмого июня из Берлина в командировку в Сибирь выехал сотрудник «ИГ Биохимикшанце» Леонид Дегтярев. До места назначения, города Корсаков на Сахалине, он не добрался. Спустя неделю, пятнадцатого июня, ранним утром по европейскому времени, он, предположительно, осуществил один-единственный звонок по стандартному открытому межгороду. Абонент, которому он звонил, до сих пор достоверно не установлен. Больше никаких сведений о местоположении Леонида Дегтярева не собрано, неизвестно также жив он или нет. Начиная с полудня семнадцатого июня по европейскому времени неустановленными лицами совершаются убийства – в Европе, Балтии, Туране и у нас в России. Практически все жертвы ранее в той или иной мере имели тесные контакты с Леонидом Дегтяревым, за исключением двух случайных свидетелей, которых просто хладнокровно убирали вместе с намеченной жертвой, да плюс еще вышеупомянутого Хорста Штилике, который Леонида Дегтярева вообще не знал, и, по нашим данным, никогда с ним не встречался. Связывает этих людей только то, что они оба берлинцы. Наши бравые аналитики предполагают, что тот самый таинственный ночной звонок Дегтярев совершил именно Хорсту Штилике, причем ошибся при этом номером – дозвониться он намеревался кому-то другому.

Теперь главное. До сих пор ни один убийца не взят живым. Они кончают с собой при малейшей угрозе ареста. И с огромной долей вероятности все эти убийства совершены людьми-хищниками.

Арчи даже при этих словах не утратил полного спокойствия. По крайней мере, внешне. Лутченко держал эффектную паузу.

– Хищниками? – переспросил Арчи совершенно ровным голосом, потому что пауза затягивалась, и от него ждали какой-нибудь реплики.

– Хищниками. Людьми с активным геном волка.

Арчи помолчал. Потом высказался – по возможности коротко:

– В другое время и при других обстоятельствах, я бы сказал, что это невозможно, и что волков на Земле не осталось. Но сейчас я скажу: продолжайте.

– Прекрасно, – Лутченко с воодушевлением потер ладони друг о друга. – Я не разочарован вашей реакцией, господин де Шертарини.

Арчи поморщился от этой официальщины, но, конечно же, смолчал.

– Впрочем, продолжу. Дальше идут только косвенные данные, из сектора «ДС».

Аббревиатура «ДС» расшифровывалась как «Досужий стук». То есть, бессистемные данные, поступившие от информаторов и не нашедшие пока какого-либо даже самого поверхностного объяснения.

– В том, что оживились разведслужбы Турана, Европы, Сибири, Балтии, Сахарского Халифата, Японокитая и Индии ничего удивительного нет. Нет ничего удивительного и в том, что зашевелились службы Америки, Аляски, обеих Канад, Панамского пояса и Латинского блока. А вот что означает, например, почти мгновенное исчезновение с насиженных мест сразу семи частных агентов, чья принадлежность до сих пор не определена? Как по мановению жезла волшебника – фуррхх! И растворились. А?

Арчи безмолвствовал. Вопрос был явно риторический.

– В общем, решено задействовать резервный вариант. Выбор тебе, надеюсь, уже ясен.

С минуту Арчи осторожно, со всех сторон, мысленно обсасывал сказанное. Он обязан был это сделать – в подготовке предусматривался и ложно-провокационный выход на «спящего» агента. Такие случаи в истории разведки случались. Но пока Арчи не видел проколов в легенде, рассказанной ему Виталием Лутченко.

– Почему я? Как все, что вы рассказали связано с моим профилем? – наконец справился Арчи. Подобные вопросы, вообще-то, не поощрялись, но и не пребывали под явным запретом.

– А вот об этом лучше расскажет мой напарник, – совершенно неожиданно ушел от ответа овчар. – Давай, Ваня!

Аморф Ваня встрепенулся, словно разбуженная птица, и доверчиво, совсем по-детски взглянул на Арчи.

– Это выбор компьютера, если говорить начистоту, – пояснил он. – Одна из последних разработок, комплексная эвристическая программа. Мое, можно сказать, детище. Компьютер хранит подробные данные на весь персонал службы. Под каждое конкретное задание происходит многоступенчатый отсев. На эту операцию прошел только один кандидат – де Шертарини. Знаете такого?

Арчи поморщился. Он не очень любил эти новомодные замашки кадрового отдела. Вообще, к механическим изделиям Арчи испытывал подспудное недоверие, хотя с каждым годом их входило в жизнь и быт все больше и больше. И по долгу службы ему часто приходилось пользоваться мертвыми изделиями из металлов, пластика и древесины. Но это вовсе не значило, что сей факт приводил Арчи в восторг.

Тут речь шла о еще более непонятной и непривычной области человеческого знания – об информационной среде. Компьютерные программы вообще не были чем-то материальным; они являли собой всего лишь набор цифр, математический код. И тем не менее, с ними сплошь и рядом приходилось считаться. Мысль, что бестелесная программа, существующая лишь как запись на субстрате, распоряжается людскими судьбами, неприятно холодила кожу. Вот, к примеру, эта чертова эвристическая мозголомка решила послать на задание Арчи, спящего агента, спящего всего два с небольшим года. В прах обращалась метода, отработанная десятилетиями. Агент, отошедший от дел, постепенно выпадает из сферы интересов иностранных коллег. И спустя лет десять-пятнадцать одного из полусотни можно с блеском использовать, практически без риска нарваться на превентивные меры. Потому что невозможно предсказать кто из полусотни будет задействован. Арчи же, скорее всего, до сих пор числился в секретных картотеках иностранных спецслужб как агент вполне действующий и, стало быть, оставался под поверхностным наблюдением.

И тем не менее, выбор пал на него, специалиста по операциям на воде. Интересно, из каких соображений остановилась именно на нем программа, написанная вот этим кудлатым самодовольным аморфом по имени Иван Шабанеев?

– В механику проводки посвящать будете? – спросил Арчи. Голос его звучал все так же ровно.

– Конечно. Начнем завтра, потому что времени нет. Как раз и замена тебе приедет, – сообщил Лутченко.

– Уже завтра? – Арчи хотел поморщиться, но сдержал себя. – Так спешно?

– Да. Так спешно. Иначе упустим инициативу. Не стоит оставлять коллегам из Европы шанс на первенство, не находишь?

По идее Арчи должен был ощутить к этому несколько развязному овчару неприязнь. Уж слишком легко тот переходил от официального «господин де Шертарини» к панибратскому подмигиванию и свойским вопросикам. Хорошо еще, что локтем не пихал, как кум свата. Но Арчи понимал, что это всего лишь маска. Это вылепленный психоинженерами образ, под которым скрывается истинный Виталий Лутченко. И нужен этот образ, для того, чтобы наиболее полно и точно выполнить возложенное конторой задание. В таком рукотворном коконе сотрудник вэ-эр мог даже убить, если придется. Неизбежная психическая травма в этом случае смягчается в сотни раз, а последующая промывка мозгов вообще сведет ее на нет.

Но Арчи знал и то, что на самом деле травма остается. Глубоко внутри. И может всплыть из небытия, из самых глубин подсознания в любой, чаще всего самый неподходящий момент. Ведь правда жизни состоит в том, что люди не должны убивать людей. Не могут убивать. Даже во имя интересов своей страны.

Но кому-то все равно приходится брать на себя этот непосильный груз, и лишать жизни такого же, как сам человека. Линейщика или аморфа. Во имя чьих-нибудь интересов. И потом всю жизнь таскать это в душе, ожидая, что оно выползет из мрака и пожрет тебя, как древнее чудище нераскаявшегося грешника.

Единственное, что Арчи мог сказать себе по этому поводу: «Если не я, то кто?»

И он говорил это. В который раз.

Вээровцы давно ушли, а Арчи еще долго сидел на первом этаже башенки, собираясь с мыслями. Конечно же, он ожидал, что нечто подобное рано или поздно произойдет. Что его вновь проведут в дело. Но он не думал, что это случится так скоро.

И еще ему сильно не понравилась ситуация. Люди-хищники, бред какой-то. Все это сильно походило на внезапно овеществленную выдумку Говарда Тона, мастера остросюжетной психоделики. Пожалуй, только операция против зомби или вампиров показалась бы более нереальной.

Хищники. Волки.

Неужели кому-то действительно удалось ускользнуть от биокоррекции и больше двухсот лет соблюдать полнейшую изоляцию от внешнего мира?

Но ведь это практически невозможно. Практически. Без должной подготовки, без заранее продуманной тактики и стратегии выживания, без железной дисциплины – невозможно. В принципе, какая-нибудь закрытая организация вертикального типа, вовремя разработавшая программу выживания, имела шансы скрыться от биокоррекции. Но уже к зрелости второго, максимум – третьего поколения от дисциплины и целеустремленности зачинателей такого странного шага остались бы рожки да ножки. Молодежь слишком часто предает идеи отцов, поэтому мир и меняется от поколения к поколению.

Что-то за этим определенно кроется. Не только в гене волка дело. Сам по себе ген не так уж и опасен – ну вырвется он на свободу, ну начнут рождаться волчата… Медики мгновенно отследят это. Отследят, и выкорчуют с корнем. Чтобы снова сделать Землю миром волков нужно настоящее потрясение. А вот его-то Арчи даже вообразить толком не мог.

Ник де Тром постучал в дверь около полуночи.

– Закончили, шпионы?

Арчи вопросительно поднял брови:

– Что закончили?

– Ну, – пояснил Ник, – Ты ж с агентами совещался.

Арчи неподдельно удивился:

– С какими агентами? Ты чего, Ник? Перегрелся?

Лабрадор застыл с приоткрытым ртом. Он не понимал – дурачится напарник или играет в конспирацию.

– А… – вздохнул он через полминуты. – Понимаю. Ладно, как хочешь. Считай, что я ничего не видел, не слышал, и ничего не знаю.

Арчи смолчал. Ему с самого начала не нравился последний приказ шефа – майора Чумаченко. Не скрывать от Ника, с которым предстояло работать спасателем, своей прежней деятельности. Понятно, не выкладывать ему на блюдечке все, что пришлось пережить. Но при случае – намекнуть, что Арчи сотрудничал с внешней разведкой.

Странный это был приказ. Нелогичный. Нарушающий все каноны профессии. Но приказы принято выполнять, не обсуждая.

– Там девчонки пришли, – сказал Ник. – С мускатом. Пойдешь?

– Ну, если с мускатом… – протянул Арчи. – Пойду.

«Надо хоть оттянуться напоследок, – подумал он. – Когда еще придется? Вот так, на море… С мускатом и девчонками.»

Он встал, нахлобучил любимую широкополую шляпу и вслед за Ником направился в темноту крымской ночи. Впрочем, здесь, в курортной зоне, темнота была достаточно жиденькая. Огни иллюминации и мельтешение дискотечных лазеров затмевали почти все звезды, кроме наиболее ярких. Только у самой полоски пляжа, цепляясь за деревца маслин, клубилась густая темень. Любимый столик спасателей прятался в этих зарослях; чья-то неведомая, но заботливая душа не поленилась бросить полевку от ближайшего домика и подвесить жестяной фонарь, хотя гораздо проще было приживить к парочке деревьев несколько химических светильников-мономорфов. Впрочем, электрический свет по яркости давал сто очков вперед мертвенному свечению существ-мономорфов. Механика неумолимо наступала на биоинженерию; все больше техногенных вещей использовалось людьми. Вот и сейчас на руке Арчи еле слышно цокали кварцевые часы, отштампованные где-нибудь в Туле или Брянске, и в узком кармане на бедре притаился стальной нож, а вовсе не живая теплая кость кинжала-мономорфа… Арчи даже сквозь плотную ткань джинсов ощущал холод металлического жала.

Арчи казалось, что это прикосновение неминуемой смерти. Не его, Арчибальда Рене де Шертарини персональной смерти, старушки с косой и в балахоне. Казалось, что мертвые изделия олицетворяют приговор целой эпохе. Что-то уходит из этого мира, Арчи это чувствовал – естеством, спинным мозгом. Меняется мир. И – увы! – не в лучшую сторону. Мертвые вещи – не причина, а всего лишь примета. Меняется что-то в психологии людей, в их отношении в жизни. Жизнь на Земле вообще разваливается на две половинки, как оброненный арбуз. На биосферу и на среду обитания человека. С некоторых пор средой обитания человека перестала быть чистая биосфера – отчасти из-за того, что в обиход стала неумолимо входить техника. И Арчи интуитивно понимал, что рано или поздно среда естественная и среда техногенная начнут конфликтовать. Мешать друг другу. Пока залогом прогресса служила одна лишь биоинженерия можно было не волноваться.

Но эти времена безвозвратно прошли.

Кто-то из древних заметил, что на рубеже столетий, и особенно тысячелетий, на мир нисходят необъяснимые потрясения. Наступление новых наук – неорганической химии, механики, электротехники и электроники – не примета ли грядущей смуты? А явление волков, людей-хищников? Ведь каким сонным, в сущности, был двадцатый век! Благоденствие и сытость. Ну, пусть в Средней Азии и в Африке народ живет не так вольготно и богато, как в Америке, Европе или Японокитае, но все же. Голод усмирили лет сто пятьдесят назад. Войны и соседские перебранки – практически сразу после биокоррекции. Была в начале века, в тысяча девятьсот втором, если Арчи правильно помнил, вспышка лавинной болезни – синдром вырожденной иммунной реакции. Много народу тогда не удалось спасти. Но все же болезнь победили достаточно быстро, благо у человечества имелся тысячелетний опыт биоинженерного вмешательства в собственный геном да и вообще в основы практически любых жизненных структур.

Благополучие девяностых годов двадцатого века представлялось Арчибальду Рене де Шертарини затишьем перед бурей. А нежданное, но предугаданное появление коллег по конторе – первым, еще легким и обманчиво безопасным порывом ветра.

Стелла, Альбинка и незнакомая Арчи девушка не стали дожидаться кавалеров – откупорили мускат, и когда Арчи с Ником вынырнули из темени и зарослей, как раз чокались после тоста «за бабское».

– Мы не опоздали? – Ник смешно повел носом.

– О! Спасатели! Налить спасателям?

– А что, – поинтересовалась незнакомая девушка приятным грудным контральто, – спасатели тоже станут пить за бабское?

– Станут! – заверил Ник, не задумываясь. – Спасатели за что только не пьют!

Альбинка ловко наполнила стеклянные (еще одна примета мертвых времен) стаканы; причем бутылку она держала на высоте не меньше чем полметра над столешницей и несмотря на это не пролила ни капли.

Стелла, предвкушая фокус ближайшей минуты, стрельнула глазами в сторону незнакомки и елейным голоском попросила Арчи:

– Эй, нюф! Шляп сними, да-а?

Арчи усмехнулся. Он проделывал это сотни раз, и неизменно повергал неподготовленную публику в секундный ступор.

Он мягким движением извлек из кармана нож и не глядя метнул в ствол ближайшей маслины – туда, где почему-то практически не было веток и в зеленой пелене шевелящихся листьев зиял лысый просвет. Нож воткнулся в дерево, отчетливо тюкнув.

Не медля, Арчи снял шляпу, взяв за полу, и метнул ее туда же, словно тарелку. Бесшумно скользнув в полутьме, шляпа повисла на ноже, словно на вешалке. Стелла и Альбинка с готовностью зааплодировали. Незнакомка заулыбалась, и чуть не выронила стакан.

– Ну и ну! – сказала она, качая головой. – А ты правда спасатель, а не циркач?

– Спасатель, – негромко заверил Арчи и пригубил мускат.

– Знакомьтесь! – оживился Ник. – Это Вика. А это наша гордость – Арчибальд Рене де Шертарини восемьдесят восьмой…

Брови Вики поползли вверх, хотя еще секунду назад казалось, что удивляться дальше она уже неспособна.

«Последний вечер, – подумал Арчи с неясной грустью. – Последний… А она ничего. Симпатичная…»

– Как мне стало известно, – сказал отмытый и обработанный медиками Гном, – спецслужбы евразийских стран начали отработку совместной операции. И, вероятно, свои собственные операции. Вкратце дело обстоит так: где-то в сибирской глуши сохранилась популяция волков, умудрившаяся спрятаться от биокоррекции тысяча семьсот восемьдесят четвертого. Некоторое время назад их засветил совершенно случайный инженер-эколог. Засветил единственным телефонным звонком. Кому именно он позвонил – волки не узнали. Поэтому они убрали этого эколога, а потом стали методично убирать всех, чьи телефоны нашлись в его записной книжке… еще не всех успели, кстати, убрать. Все это подтверждает, что изоляция волков намеренная и они стремятся сохранить инкогнито. Мое мнение – уже поздно, и стараются они зря. Но дело до конца они, скорее всего, доведут. Хотя вээровцы вполне могут им воспрепятствовать.

В кабинете шефа «Чирс» ненадолго воцарилось молчание.

– Так-так, – протянул Сулим, сохраняя на лице печать бесстрастности. – Я так понимаю, нам предстоит спланировать собственную операцию?

– Ты как всегда угадал, Сулим, – сказал Варга. – Тебе действительно предстоит спланировать, и что еще важнее – осуществить собственную операцию. Причем ты будешь вынужден обскакать всех евразиатов, как скопом, так и порознь.

Сулим задумчиво поиграл желваками на скулах.

– Какими средствами я смогу располагать? – осторожно осведомился он.

– Любыми, – незамедлительно заверил Варга. – В твоем распоряжении все агенты, любое обеспечение и любые деньги.

– Это приятно слышать…

Он ненадолго задумался.

– Хорошо. Шансы у нас есть. Я бы хотел выслушать рекомендации и пожелания руководства проекта. Что, собственно, нужно проделать? Изловить парочку волков?

– Бери выше, Сулим. Куда выше.

Сулим бесстрастно глядел на Варгу, но в глазах его явственно читался вопрос: «Как, еще выше?»

Варга водрузил локти на столешницу и свел кончики пальцев перед лицом.

– Что, вероятнее всего, произойдет в ближайшее время? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, и вроде бы даже прикрыв глаза. – Давайте порассуждаем. Естественно, что известные службы ряда стран постараются нейтрализовать волков на собственной территории, и параллельно попытаются локализовать и отсечь от остального мира всю популяцию. Я не стану пока анализировать – возможно ли такое в принципе, предположим, что возможно. Когда популяция будет у них под колпаком останутся только два варианта развития событий: волки немедленно уничтожаются, а за локализованным ареалом и, скорее всего, за прилегающими областями устанавливается тщательное наблюдение во избежание утечек. Вариант второй: уничтожается бОльшая часть волков; оставшиеся поступают в распоряжение биоинженерных придатков к спецслужбам. Второй вариант сулит миру мгновенно возросшую напряженность, и от него вполне могут отказаться заранее. Но соблазн слишком велик, и всяк будет бояться, что страны-соперники все-таки решатся на какую-нибудь глупость, и чтобы впоследствии не остаться в дураках каждый попытается оставить черный ход открытым.

– Меня вот что занимает, – вставил круглолицый пули-хозяйственник по имени Нилаш Спойде. – Как они сумеют истребить всю популяцию? Это же не одна тысяча чело… волков, то есть. Где они столько агентов-убийц возьмут? А за неделю их просто не подготовить.

– Да какая разница – как? – пожал плечами Варга. – Уверен, что у каждой страны в распоряжении давно разработанный и продуманный в деталях план операции массового поражения на значительных территориях. Вирусы, газ, яд, излучение – мало ли чего напридумали разные свихнувшиеся ученые за последние двести лет? Неважно это. Но исходить надо из того, что подобные возможности у вээровцев имеются. И опередить вээровцев. Да еще неплохо бы оставить их в полном неведении относительно того, что их опередили, и в полной уверенности, что свою миссию они успешно выполнили.

– Ну и задачки у вас, шеф! – покачал головой Сулим.

– Справишься, – сказал, как отрезал Варга. – Кадры у нас не хуже любой разведки, да еще преимущество перед всеми.

– Это какое такое преимущество? – недоверчиво спросил начальник связи, овчар Бертольд Непке.

– Нам не нужно думать о защите целой страны, общественном мнении и о политике в целом. Мы – безмастная карта. Джокер.

– Джокер тоже иногда кроют, – заметил Сулим мрачновато.

– Вот и позаботься, чтобы крыть было нечем. Хорошенько позаботься, – парировал Варга и повернулся к Гному: – Что еще скажешь?

– Есть пара мыслей. Вероятно, в район предполагаемого волчьего ареала стоит забросить агента. Насколько я знаю, я лучший, кто есть в распоряжении «Чирс».

Варга осклабился:

– Ты не страдаешь ненужной скромностью.

– И еще мне кажется, – невозмутимо продолжал Гном, – что в этом ареале в ближайшее время обнаружится пропасть случайных людей: геологов, этнографов, туристов, переселенцев… Ну, просто десятки. Это надо учесть, поскольку вся эта публика, безусловно, неожиданно ловко для местных будет пользоваться оружием, коммуникационными селектоидами и техникой… ну, в общем, всем арсеналом разведчиков.

– Да, кстати, – оживился Сулим. – В пределах ареала есть постоянные поселки неволков? Нормальных людей?

– Наверняка, – ответил Гном. – Это легко установить.

– Ух ты! – Нилаш Спойде оскалился и покачал головой. – Если там есть хоть один поселок, весело же придется вээровцам! Ухлопать много волков – это трудно, но ухлопать вместе с ними еще и некоторых людей… Шеф, мне кажется, ни одна из стран на это не пойдет.

– Много ты знаешь, – фыркнул Варга. – Даже я не способен предугадать, на что они пойдут. Японокитай, например, в сороковых такое на островах Пасифиды вытворял – эксперты с ума сходили прямо над выкладками. Думаешь зря Австралия им биоэмбарго объявляла на целых двадцать семь лет?

Спойде сокрушенно вздохнул. Эрудиция шефа всегда его потрясала.

– Вернемся-ка к плану, – попросил Сулим. – Итак, возможны два варианта. Но ведь нам нужно опередить вээровцев. Что нужно конкретно? Я так и не понял.

Варга резко развел руки в стороны и в упор взглянул на шефа разведки.

– Установить контакт с вождями волков и убедить их переселиться в окрестности «Чирс». Провести само переселение. И отсечь неизбежные слухи-пересуды. Скажем, временный палаточный лагерь на Хендываре. А?

Сулим судорожно сглотнул.

– Что? – поинтересовался Варга вкрадчиво. – Тебе такая задача кажется невыполнимой?

Сулим не ответил.

– А тебе? – Варга повернул голову к Гному. – Как непосредственному исполнителю?

Гном провел рукой по гладкому черепу.

– Это трудная задача, шеф. Но мне она не кажется невыполнимой. Полагаю, волки и сами захотят куда-нибудь переселиться. Я думаю, они и от биокоррекции ускользнули под видом переселения. Знакомая схема, в обиходе «гантелей» зовется. На старом месте знают, что еще не, а на новом думают, что уже да.

– Кого назначим в прикрытие первого круга? Кого во второй? – Сулим брал быка за рога.

– Давай помозгуем… – сказал Варга. – Кто там у нас сейчас в наилучшей форме?

– Бизон… Лэснер. Потом, братья Шарадниковы, – Сулим методично рылся в памяти. – Испанец.

– Испанец? – удивился Спойде. – Его же сломали два месяца назад в Геок-Тепе.

– Уже в строю, – отмахнулся Сулим. – Стаффорды – морфа крепкая, не тебе чета.

Пули только вздохнул. Он прекрасно понимал, что стаффорд – действительно не ему чета. Да еще такой чокнутый, как Испанец. Говорят, он может убить без всякой накачки, правда, только если изрядно выпьет.

– Значит так, – Сулим прищелкнул пальцами. – Шарадниковых лучше заслать вперед, пусть повертятся в Алзамае. Полагаю, вокзал там есть? Вот пусть там каждую пылинку изучат. Их наверняка быстро отследят и пофиксят, но пусть. Бизона забросим втихую, и поглядим, как его будут обхаживать. И кто – тоже поглядим, разумеется. Потом для острастки сунем Испанца – этот быстро чьи-нибудь кости переломает, и пока вээровцы будут хором суетиться, по следу рванет Лэснер, как самый незаметный…

Сулим увлекся, и не он один; его речь захватила остальных, будто детективный роман. Только Гном слушал Сулима с легким скепсисом во взгляде: мол, напланировал море, но ведущим-то идти все равно Гному. А о нем шеф разведки пока даже не заикнулся.

– …тебе же, Гном, – Сулим наконец вспомнил о лучшем агенте «Чирс», – спокойнее будет во втором ряду. И только когда Лэснер беспрепятственно дойдет до цели, подключишься ты.

– Полагаешь, Лэснеру дадут БЕСПРЕПЯТСТВЕННО дойти до цели? – Варга пытливо глядел на Сулима. – Всерьез полагаешь?

Сулим выдержал тяжелый, как бетонная плита, взгляд руководителя «Чирс».

– Если все организовать правильно… может получиться. Должно получиться. Все-таки мы профессионалы, шеф.

– В вэ-эр тоже не лопухи работают.

– Ну… – Сулим вежливо усмехнулся. – Мы оплачиваемся лучше. Кто же станет много платить худшему?

– Ладно, ладно, – проворчал Варга. – Не ершись. Я только хотел сказать, что нельзя недооценивать вээровцев.

Сулим промолчал. И это послужило лучшим ответом.

– Итак, – Варга подтянул клавиатуру поближе. – Поехали, что ли?

Сулим подсел к столу; референт тут же подал портативный компьютер-полиморф.

– Глянем на окрестности Алзамая. Где тут можно успешно прятаться? Запад сразу отпадает, тут шоссе…

– Тоже мне, шоссе, – Спойде презрительно оттопырил нижнюю губу. – От Янбаша до Бикровы проселок и то пристойнее, чем это шоссе.

– Умный ты, завхоз, как пуделиха после течки. Лесозаготовки там. Вот, видишь? И вот.

Пули, поглядев на карту, пристыженно умолк. Его терпели, хотя привычка совать нос в каждое дело многих раздражала. Но в своем ремесле Спойде слыл асом: если бы к обеду шефу понадобилась атомная бомба, Спойде ее отыскал бы и сумел бы доставить на «Чирс». У лохматого венгра, добрейшего, в сущности, человека, весь мир был опутан сложной сетью знакомств и обязательств, причем всегда получалось так, что весь мир обязан чем-нибудь Нилашу Спойде, а Нилаш Спойде никому и ничем, как правило, не обязан. Варга считал его ценным работником, а уж в чем нельзя было обвинить руководителя проекта «Хищник», так это в покровительстве бесполезным людям.

– Входи, Виталик, – майор Коршунович приглашающе взмахнул ладонью.

Виталий Лутченко вошел в кабинет начальника отдела и подсел к столу. У него не было с собой ни папки, ни портативного блокнота-полиморфа. Никаких записей. Только то, что осело в памяти, но уж там все оседало накрепко и без ошибок.

– А Шабанеев где? – спросил Коршунович.

– В вычислительный умчался. Ты же его знаешь.

Коршунович кивнул. Он действительно достаточно хорошо знал Ивана Шабанеева. Но он также хорошо знал и Виталия Лутченко, и поэтому был стопроцентно уверен, что на все вопросы, которые могли возникнуть к Шабанееву, полно и точно ответит Лутченко.

– Ладно, – Коршунович отодвинул клавиатуру. – Как он? Давай по порядку.

– Нормально, – осклабился Лутченко. – Нас с Ванькой вычислил мгновенно. Мы вечером пошли, он как раз со своим напарником-лабрадором в кафешке расслаблялся. Кстати, заметь, Вениамин Палыч: пили оба не пиво, а водичку, хотя креветки лопали – сплошное заглядение.

– Может он вас раньше отследил?

– Нет, – Лутченко отрицательно потряс головой. – Исключено. Вообще-то пиво он потребляет, мы у них в башенке разговаривали. Пустая тара в наличии… Мне показалось, что он сознательно ограничивает себя в спиртном.

– А почему? – поинтересовался Коршунович.

– Бес его знает. То ли пытается держать себя в форме, то ли у него действительно развито предчувствие.

– Ладно, проехали, – Коршунович откинулся в кресле и прикрыл глаза; кресло жалобно пискнуло.

«Черт, – подумал Коршунович. – Опять я его забыл покормить… Ладно, закончим – сразу Вальку покличу.»

– Реакция на задание была просто заглядение: сдержанно-позитивистская. В том смысле, что, конечно, это глупость дергать спящего агента на третьем году, но раз контора так решила – значит есть причины. Готовность у него, по моей оценке, близка к стопроцентной.

– Что с напарником? – продолжал допытываться Коршунович.

– И тут все внешне близко к идеалу. Лабрадор даже не скрывал, что знает о прежней причастности Ника к разведке. На просьбу прогуляться отреагировал вполне адекватно: спросил сколько ему гулять и свалил. Во время беседы его рядом не было, действительно куда-то ушел.

– Жучка потом-то хоть с него снял?

– Арчи снял. Я его попросил. Ночью, когда они с девками мускатик в кустах попивали.

– Понятно… Реакция на состав?

– Вот тут интереснее, – Лутченко потер переносицу. – Мне показалось, что он не поверил. В принципе не поверил. Ну, сам подумай: приходят к тебе, спящему агенту, какие-то олухи и начинают плести небылицы о волках. Честное слово, я то и дело угадывал в его взгляде желание дать нам с Ванькой по кумполу и задействовать резервный канал связи с конторой. Но он сдержался, и это не стоило ему особенных трудов. Я потом эмоциограмму проглядывал. Само спокойствие. Просто холодная оценка вариантов и выбор наиболее приемлемого.

– М-да, – Коршунович задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. – Прям не агент, а ангел какой-то. Даже подозрительно. Неужели никаких недостатков? А, Виталий?

Лутченко выдержал небольшую паузу.

– Только один, Вениамин Палыч. Только один. Но боюсь, что он может перевесить все, что я сейчас расписал.

Коршунович требовательно глядел на него. Просто – глядел, и вслух ничего не спрашивал.

– Тоска, – изрек Лутченко. – Такая у него во взгляде тоска иногда прорезается… аж жуть.

– Брось, – Коршунович поморщился. – Семнадцать «фитилей», вспомни. Тут не то что тоска во взгляде, тут игломет в руке прорежется. Но только не в реальности. Такие не ломаются, Виталий. Ломаются вообще обычно на первых трех «фитилях». Кто переступает через пятый – уже не ломается.

Лутченко вздохнул.

– Тебе виднее, Вениамин Палыч.

– Ладно, – буркнул Коршунович. – Официальная оценка?

– Годен без ограничений, – вздохнул Лутченко.

– Так и пиши, – клавиатура перекочевала к Виталию; тот быстро открыл документ-заключение об оперативной проверке, настучал то самое «годен без ограничений» и приложил палец к папиллятору.

– Скажи, Вениамин Палыч, – спросил Лутченко отодвигая клавиатуру. – Только начистоту, ладно?

– Ну? – Коршунович нахмурился. – Что такое?

Лутченко, глядя в стол, выдохнул:

– Почему вы так привязались к этому нюфу? Он что, действительно такой ас?

Коршунович некоторое время молчал, словно прикидывал: стоит рассказывать или не стоит. Наконец, решился:

– Он действительно ас, Виталик. Но дело не в этом. У него такое прикрытие есть на эту операцию, обсвистишься. Я даже не поверил сразу.

Лутченко заинтригованно подобрался на стуле.

– Прикрытие?

– Ага. Родная бабуля в Алзамае. И бабуля в данный момент при смерти. Он, кстати, еще не знает.

Лутченко задумался на секунду.

– Хм… Любящий внук прется к престарелой бабуле из Крыма через всю Сибирь? Что-то не особо верится…

– Но он настоящий внук. Настоящий. Его проверят, и выяснят, что настоящий. Понимаешь, в таком деле даже секундная заминка соперника может обеспечить нам победу.

– Ты полагаешь, что соперники будут? – с сомнением протянул Лутченко.

– Готовиться, Виталик, – назидательно произнес Коршунович, – всегда нужно к самому худшему. Учу-учу вас, обормотов, а вы все задаете и задаете одни и те же вопросы. Я-то уже привык, что все обстоит не так плохо, как кажется, а гораздо хуже. Привыкайте и вы.

– Привыкнешь к такому, пожалуй, – Лутченко поднялся. – Когда наш ангел прибудет-то?

– Завтра, наверное. Готовь проводку по неформалке, не будем же мы его тащить в контору на виду у всех…

– Добро, все обеспечим. Мне доступ оформили?

– А как бы ты документ подписал? – фыркнул Коршунович.

Лутченко хлопнул себя по лбу:

– Тьфу, ты! Верно. Никак не привыкну к этим новомодным штучкам-дрючкам-умным полиморфам… Шабанееву легче.

– Всем легче, – сказал Коршунович, – кто не делает ни хрена.

Позвать техничку, чтоб покормила в кабинете мебель, Коршунович, конечно же, и сегодня забыл.

Впервые за два с лишним года Арчи встал не на рассвете, а гораздо позже. В башенке было пусто; сдвинутые в сторону буи казались бренными останками погибшего спрута. На столе, вопреки ожиданиям, царил порядок, видно Ник с утра зачем-то решил прибраться. За окном было ярко; Арчи вскочил и поглядел на часы: девять пятнадцать.

«Е-мое! – подумал он сердито. – Все проспал! Ник, зараза, не мог разбудить. Ну, я ему!»

И торопливо зашлепал в умывальню.

Ника он увидел, едва свежий и взбодренный покинул башенку: напарник хлопотал с кем-то неразличимым издалека у загона катеров. Скрежетнув блендамедными зубами, Арчи направился туда же, предвкушая, какую сейчас учинит Нику выволочку, потому что старшим формально числился Арчи, и Ник обязан был разбудить его на рассвете (сегодня как раз была очередь Ника просыпаться первым, по будильнику). И никакие вчерашние гульки не оправдание, хотя девушка-аморф оказалась фантастически пылкой и заснул Арчи порядком измочаленным.

Он приблизился настолько, что стал различать слова; с некоторым удивлением Арчи убедился, что распинается Ник перед другой девушкой. Причем, девушкой-нюфкой.

– …даже в шторм не капризничает, не то что «Скаты»! – Ник завершил фразу и увидел напарника.

– А вот и шеф! – радостно сообщил он нюфке и крикнул Арчи: – А я тут твою смену с катерами знакомлю!

– Здравствуйте! – поздоровалась нюфка. – Ирина Поволоцкая, Азовская водная школа. Меня вместо вас прислали!

Арчи сдержанно кивнул. Как будто и так непонятно, что вместо него.

Лицо и фигура этой Ирины свидетельствовали о чистой и достаточно длинной линии. Арчи даже немного порадовался, что уезжает, потому что вся база с сегодняшнего дня хором стала бы ожидать стремительного романа. Два чистых нюфа, ля-ля-тополя, и все такое прочее. Даже неловко как-то.

– Инструктаж я уже провел! – хитро подмигнул Ник.

Арчи не стал его распекать. Расхотелось. Вместо этого снял с шеи медальон с чеканным названием базы и словом «Спасатель», и отдал его девушке.

– Вот… Теперь это ваше. Не роняйте честь морфемы, Ирина!

Ирина улыбнулась, принимая медальон.

– А вы к нам в гости заезжайте! – храбро попросила она.

«Ну, вот! – подумал Арчи уныло. – Опять цепляют…»

Впрочем, он чувствовал, что при случае заехал бы сюда на недельку просто отдохнуть с превеликим удовольствием.

И дабы не искушать себя заранее, круто развернулся и побрел к башенке. Собираться.

Вещей у него было исчезающе мало. Нож, шляпа, часы, зубная щетка и портативный компьютер. К этому весьма пошел бы солидный пухлый бумажник, но Арчи бумажников не любил и деньги всегда носил в карманах. Подхватив единственную небольшую сумочку, Арчи огляделся. Казенная форменная одежда – уже в ванной, в стиралке. Собственная – извлечена из свертка и надета. Что еще?

Ему не впервой было уходить с привычного и насиженного места.

«Что ж, – подумал Арчибальд Рене де Шертарини. – Это были не самые худшие два года моей жизни.»

Скрипнула дверь – в башенку сунулся Ник. Прощаться, надо понимать.

Арчи опустил сумку на диван, подошел и крепко напарника обнял. Бывшего напарника. Почему-то в такие моменты спасатели всегда понимали друг друга без слов. Вздохнули хором. Похлопали по спинам.

– Ну, – сказал Арчи, – бывай, друже.

– Ты, как шпионов своих переловишь, действительно заедь как-нибудь, – попросил Ник тихо. – Девчонки без тебя скучать будут.

– А ты не давай им скучать, – посоветовал Арчи.

Он уже хотел потянуться к сумке, но вместо этого снял с руки часы.

– Вот, держи. На память.

Дарить при расставании нож запрещали давние обычаи. А больше у Арчи ничего и не было.

Ник засуетился, полез в тумбочку и отыскал свои – он всегда не любил носить часы на руке. Часы у Ника оказались покруче – не тулка, и не Брянский часовой. Настоящий «Daemon», мечта подводника.

– Ого! – поразился Арчи. – А не жирновато ли мне будет?

– Носи, носи. Считай, что это мой вклад в оборону, – Ник хмыкнул.

Арчи послушно продел руку в браслет и еще раз полюбовался подарком.

– Спасибо, Ник. Теперь я точно буду вспоминать тебя чаще.

Они вторично обнялись.

– Все! – сказал он спустя секунду, решительно подхватил сумку, на ходу хлопнул Ника по плечу и пошел прочь.

Нюфка сидела на лавочке перед бассейном. Она энергично помахала Арчи ладонью. Вероятно, снова приглашала как-нибудь заехать.

Директор базы, не глядя, подмахнул документы (компьютеризация в курортное дело входила чрезвычайно медленно), пожал Нику руку и сказал, что если будут проблемы с работой – то всегда милости просим. Толстая болонка-бухгалтерша выдала не менее толстую пачку кредиток. Арчи пересчитывать не стал, хотя ему показалось, что выдали больше, чем он рассчитывал.

По пути к воротам он еще с кем-то прощался, с шоферами, с девчонками-ложкомойками, с радистом-меломаном, который все лето напролет травил отдыхающих своим тяжелейшим роком. Хмин-Петрович даже вызывался подбросить Арчи на молоковозе до трассы, но Арчи отказался. Хотелось пройтись пешком.

До трассы было километров семь. Два – вдоль шеренги пансионатов, и пяток по плоскому, изредка затопляемому дну лимана. Узкая насыпь, приплюснутая дремлющей лентой асфальта, изгибалась наподобие серпа, и, некоторое время сопровождая пологую Донузлавскую гряду, вливалась в трассу Мирный-Евпатория.

Торговцы пивом, фруктами, креветками, семечками неутомимо отсиживали предполуденные жаркие часы на обочинах дороги. Многих Арчи знал в лицо; и добро никто из них не догадывался, что уезжает он надолго.

На полпути к трассе его догнал Мишка-почтарь на разболтанном зеленом «каблуке».

– Эй, Арчи! Куда шагаешь? – весело закричал он в никогда не закрывающееся окошко.

– В Евпаторию.

– Так садись! Я на почтамт.

Арчи сел. Ритуал пешего прощания с местом он уже совершил. Теперь Мишка случился даже кстати – кто знает сколько пришлось бы ловить на трассе попутку? А путешествия в душных и переполненных рейсовых биобусах мог любить только полнейший маньяк.

Весельчак-Мишка, зубоскал и трепач, тут же завел очередную историю; Арчи слушал вполуха, погрузившись в блаженное оцепенение. В нужные моменты он кивал, цокал языком и посмеивался, а Мишке большего и не требовалось.

У вокзалов Арчи попросил:

– Останови-ка!

Мишка с готовностью притормозил перед поворотом на Курортный бульвар.

– Ты назад когда? А то я часа в четыре поеду. Могу подобрать, если что.

– Видишь, ли, Мишка, – признался Арчи. – Я не вернусь. Уволился. Домой уезжаю.

– О как! – Мишка явно огорчился. У спасателей для него всегда находилась спасительная поллитра. – Жаль. Ладно, давай лапу. И удачи, гражданин де Шертарини!

– Бывай, Мишка. Спасибо что подвез.

– Да чего там…

Арчи захлопнул дверцу. Мишка, трогаясь, просигналил, свернул на Курортный и его «каблук» вскоре исчез за рыжим хлебным фургоном.

«Вот и прощальный горн, – подумал Арчи. – Воплощенный в хриплом гласе зеленого трудяги-«каблука».

У билетных касс, как всегда, творилось нечто невообразимое. Не то взятие Бастилии, не то штурм последнего парома на Большую Землю. Но Арчи это совершенно не заботило. Ему было не сюда, а к коллежскому коменданту. Точнее даже, к секретарю коменданта, потому что секретарю надлежит всегда находиться на рабочем месте, а комендант имеет неприятное обыкновение отсутствовать по делам неизвестно где и неизвестно доколе.

– Коменданта нет, – сообщил секретарь, мельком взглянув на Арчи и мгновенно распознав в подтянутом парне не вполне штатского человека. – Когда будет неизвестно.

– А он мне и не нужен, – благодушно сообщил Арчи и перешел к кодовому диалогу: – Жарко, а?

– В тропиках жарче, – осторожно отозвался секретарь, еще внимательнее приглядываясь к Арчи.

– Вот мне до тропиков билетик и выдайте, – Арчи расцвел в улыбке.

– А, может, лучше, в Заполярье?

– Когда там будут тропики, – с удовольствием. А пока… Пока до Москвы.

– Купе, спальный? – поинтересовался секретарь, щелкая клавиатурой.

– Лучше спальный.

– Секундочку…

После минутной манипуляции с октоморфом-принтером, Арчи сделался обладателем желтого органического билета.

– Счастливого пути, – пожелал секретарь, сочувственно глядя на Арчи. – Поезд в семь вечера. Не опоздайте.

– Нам нельзя опаздывать, – вздохнул Арчи, подхватывая сумку. – Благодарю.

Секретарь развел руками – мол, чего там, работа такая.

– Если хотите, – предложил он, – сумочку можно в сейф. До поезда.

Арчи задумался. Действительно, таскаться последний свободный день по Евпатории с сумкой – мало радости.

– Неплохо бы.

– Пойдемте, – секретарь поманил его за собой. В соседней комнате рядком вытянулись незыблемые шкафы-сейфы; Арчи даже знал породу: Южная Секвойя. Твердая, тверже камня, кора разошлась, открывая доступ в камеру. Арчи примостил в этом закрывающемся биоинженерном дупле сумку, получил феромонный ключ и еще раз поблагодарил секретаря.

Впереди было несколько часов свободы и беззаботности.

Арчи только не знал еще наверняка – перед чем?

– Я слушаю, господин премьер, – сказал Манфред Шольц в телефонную трубку.

– Шольц? Введите меня в курс событий.

– Простите, господин премьер, этот канал закрытый или открытый?

– Разумеется, закрытый, Шольц. Я даже жене звоню по закрытому каналу.

– Отлично, господин премьер. Извините за вопрос… но ситуация нешуточная.

– Ничего. Я понимаю и одобряю ваш профессионализм. Итак?

– Убийства, увы, продолжаются. Но благодаря информации русских семнадцать человек уже находятся под наблюдением и защитой. Четыре покушения предотвращены. К сожалению, есть потери с нашей стороны: погиб оперативник группы прикрытия. Из семи человек, которых мы не успели найти и взять под защиту, двое убиты. Остальные разыскиваются по всем доступным каналам и как только будут обнаружены, также попадут под защиту. Русские, прибалты и туранцы все время предоставляют горячие директивы, но надо сказать, что по-настоящему ценная информация имеется только у русских.

– Покушавшиеся арестованы?

– Увы, господин премьер. Трое скрылись, один погиб. У нас пока не достает их бесстрашия перед ликом смерти.

Вопреки ожиданиям, премьер-министр не стал прохаживаться по этому поводу. Он прекрасно понимал, что человеку без должной подготовки с волком не сладить. А времени на подготовку как раз не хватало. Уже то хорошо, что предотвращены хотя бы некоторые покушения. Откровенно говоря, премьер не рассчитывал и на это. Он вновь обратился к Шольцу:

– Совместные действия с разведками соседей санкционированы?

– Кем?

– Эффенбергом, конечно! – в тоне премьера, как показалось Шольцу, впервые мелькнула нотка раздражения.

– Так точно, санкционированы. Через десять минут у министра юстиции совещание, полагаю, что основной темой будет именно обсуждение и коррекция совместной с русскими операции.

– Какие еще страны, помимо России, претендуют на участие в совместной операции?

– Сибирь, наверное, поскольку все это будет происходить на их территории. Туран и Балтия, вероятнее всего, предстанут только в информационно-совещательном порядке. Остальные, в общем-то, в стороне.

– Хорошо… И еще, послушайте, Шольц… Я, конечно же, буду держать постоянную связь с Эффенбергом. Но вы на всякий случай – отсылайте моему референту копии отчетов и материалов, которые вам покажутся важными. Такой способный работник, как вы, наверняка сумеет снабдить премьера Европейского Союза всем необходимым, не так ли? А способные работники имеют свойство быстро продвигаться по служебной лестнице. Надеюсь, вы правильно поняли меня, Шольц.

– Да, господин премьер. Я вас прекрасно понял.

– Ну и отлично. Надеюсь на вас.

В трубке раздались короткие гудки. Шольц задумчиво надавил на отбой и уставился на служебный телефон-селектоид, застывший посреди рабочего стола.

«Вот это номер, – подумал он. – Премьер пытается получить информацию в обход министра юстиции и в обход внешней разведки! Что же назревает, тысяча чертей?»

Некоторое время Шольц обдумывал предложение премьер-министра. Тот явно и недвусмысленно дал понять, что если Шольц будет исправно снабжать его оперативной информацией через головы коллег, это отразится на его, Шольца, карьере.

Шольц был не из тех, кто идет к цели по головам. Он потому до сих пор и оставался всего лишь майором, что хорошо проведенное дело ценил выше собственного кресла. Но как и всякий здравомыслящий человек, от повышения вряд ли отказался бы. Проблема состояла в том, что кое-какую информацию он даже премьеру не имел формального права предоставлять, а уж тем более – без ведома Эффенберга. Разведка есть разведка. К тому же, у премьера явно натянутые отношения с Эффенбергом, а какому вээровцу захочется попасть в опалу собственному шефу?

Окончательного решения Шольц так и не принял. Решил ориентироваться по ходу момента. Не откликнуться на «просьбу» премьера тоже нельзя.

Шольц встал, вызвал Генриха и собрал распечатки по делу о хищниках в пухлую папку.

Курский вокзал встретил Арчибальда Рене де Шертарини многоголосым гулом и безудержными броуновскими толпами. Разница с курортным Крымом моментально ощущалась, хотя выразить словами в чем именно она заключается Арчи, наверное, не сумел бы. У курортников даже взгляды особенные. А здесь все были озабоченны и деловиты, и отдыха во взглядах совершенно не отслеживалось.

Огибая носильщиков с тележками, Арчи направился к тоннелю. Единственная сумочка выделяла его из толпы приехавших – мало кто был нагружен так легко. Носильщики глядели на Арчи презрительно.

Разномастный людской поток втягивался в арку подземки. Арчи направлялся именно сюда. Еще в купе он переложил ключи из кармашка сумки в карман джинсов; мыслями он был уже там, на Пятой Парковой, в маленькой квартирке на верхнем этаже свечной двенадцатиэтажки.

Именно отсюда два года назад прошедший реабилитацию после шестнадцатого и семнадцатого «фитилей», осунувшийся и похудевший агент Шериф отбывал в «спящие». Вот с этой самой сумочкой проделал тот же путь в обратном порядке: до Курского, в поезд Москва-Евпатория, и ту-ту навстречу морю и карьере спасателя. Но не думал Арчи, что карьера эта будет такой недолгой.

Но и он уже не тот – море, время и спокойная работа – отличные лекари. И даже трещина в душе, в хрупкой человеческой личности, успела надежно зарасти. Арчи чувствовал себя готовым к очередному «фитилю», даже без обычной подготовки у психоинженеров. В конце-концов, двенадцатый и пятнадцатый «фитили» он тоже пережил без подготовки, хотя труднее было пережить только самый первый. Но – пережил. И не свихнулся, как предрекали многие психоинженеры. Наверное, сказалось своеобразие морфемы. Какой-нибудь холеричный доберман или пудель точно тронулся бы умом. Но только не ньюфаундленд.

В подземке он спустился по двуморфу-эскалатору на перрон, подождал поезд, втиснулся в него вместе со всеми, и поехал на восток. В Измайлово, район парков, гостиниц и телецентра. Туда, где надо всей Москвой высится шпиль Измайловской Иглы. Ее выращивали двенадцать лет, уникальными форсированными методами. Вся столица съезжалась поглядеть на укореняющийся саженец.

Шесть остановок. Шесть перегонов. Десять минут пешком. Вечно сонный лифт. И вот она, восьмидесятая квартира.

Здесь почти ничего не изменилось за два года. Те же книги в скрипучем полуживом шкафу. Те же вскрытые компьютеры, к которым постоянно подживляются новые морфосоставляющие. То же расхлябанное кресло перед стареньким монитором.

Хозяин, конечно же, отсутствует. Он здесь вообще редко появляется, раз-два в неделю, не чаще.

Арчи опустил сумку на пол, перед застеленной койкой. Здесь часто приходилось отлеживаться после операций в самых разных точках планеты. В Америке такое состояние называли «залечь на тюфяки». Спрятаться. Отсидеться. Перевести дыхание.

Но сейчас Арчи явно не дадут отсиживаться. Так и есть – телефон уже звонит.

Он поднял трубку, надеясь, что кто-нибудь просто пытается разыскать Самохина. Формального хозяина этой берлоги.

Но звонившему Самохин был ни к чему.

– Двадцать один сорок, – произнес совершенно незнакомый Арчи голос. – Казанский вокзал. Поезд двадцать семь, десятый вагон. Место четырнадцать.

Арчи послушно повторил, как того требовали правила:

– Двадцать седьмой поезд, десятый вагон, место четырнадцать. Двадцать один сорок с Казанского.

Звонивший внимательно выслушал Арчи, и, не проронив больше ни слова, отключился. Арчи вернул трубку на базу, голодно пискнувшую. Пришлось сходить на кухню, отыскать в холодильнике брикет универсального корма и осчастливить телефон. Заодно Арчи накормил холодильник и дверной звонок. Сервер оказался сытым – уж его Самохин никогда не заставлял голодать.

«Значит, проводку начнут прямо в дороге, – думал Арчи отстраненно. – Жаль.»

Он надеялся побродить по Москве. Не выйдет, до поезда оставалось неполных четыре часа.

Все же Арчи прогулялся. По Измайловскому бульвару, потом по Сиреневому. Даже знакомого встретил – Вадика Чикова, когда-то учились вместе. Опрокинули за встречу по бокалу пива; Чиков тащил Арчи к себе в гости, но времени уже не оставалось.

В полдесятого Арчи, небрежно помахивая сумкой, ступил на перрон Казанского вокзала. Он давно заметил: на тех, кто молча и мрачно тащит свой багаж, почему-то обращают больше внимания, чем на беззаботных с виду. Насвистывая нечто легкомысленное, Арчи дошел до вагона; проводника у входа не оказалось.

«Тем проще, – Арчи только порадовался. – Билета-то у меня нет.»

Дверь четвертого купе была открыта настежь. В купе сидел уже знакомый русский овчар – Лутченко. Напарника его пока не было видно.

– Денечек добрый! – нейтрально поздоровался Арчи.

– Здравствуй, Арчи, – ответил Лутченко. – Можешь расслабиться, это спецвагон.

– Понял, – Арчи кивнул и забросил свою символическую поклажу на верхнюю полку. Мельком глянул в багажный отсек – там стояли новенькие, еще пахнущие накопителем сумки.

– Вон та – твоя, – сообщил Лутченко, указывая на крайнюю слева. – Можешь переодеться. Треники, там, тапочки, футболка.

В соседних купе кто-то негромко переговаривался.

– А пожевать есть что-нибудь? – спросил Арчи. – А то я не успел…

– Найдем.

Едва Арчи облачился в выстиранный спортивный костюм, поезд тронулся. Откуда-то появился проводник, принес белье, ничего не спросил взамен, билетами тоже не поинтересовался, и безмолвно канул в коридор.

Лутченко прикрыл дверь.

– С бабулей твоей плохо, – сказал Лутченко. – Ты знаешь?

– Знаю, – со вздохом ответил Арчи. – Девяносто восемь лет, все-таки…

– Между прочим, ты к ней направляешься.

Арчи вскинул брови:

– Даже так?

– Так уж вышло, извини. Тебе в Алзамай. Для начала. А куда потом – не знаю.

– Прямое прикрытие? – понял Арчи. – Так вот почему я вам понадобился… А свистели – эвристическая программа, компьютер, жесткий отбор, то-се…

– Программа действительно выбрала тебя, Арчи. Просто совпадение.

«Совпадений не бывает, – хотел сказать Арчи. – Совпадения – это миф.»

Но сдержался.

– Там мама моя, наверное, в Алзамае, – мрачно сказал он несколькими мгновениями спустя. – Вы же ее подставляете.

– Арчи. Ты едешь к бабуле. Возможно, тебе и не понадобится действовать. Ты просто разведчик. Глаза и уши.

– Надеюсь, – буркнул Арчи.

Тут явился проводник с подносом, уставленным всякой всячиной, и некоторое время Арчи было не до проблем, потому что проголодался он неожиданно сильно. Лутченко терпеливо ждал.

Бабку свою Арчи знал плохо: последний раз видел ее еще в детстве, и в памяти остался полуразмытый образ пожилой женщины с глиняной кружкой молока в руках. Мать часто просила, чтоб съездил в Алзамай, проведал. Но все не складывалось: сначала школа, потом первые задания. В сущности, бабка была чужим для Арчи человеком, но легкие уколы совести все же неприятно бередили душу.

Мама, конечно, уже там, в Алзамае. Странно, что не позвонила на базу. Обычно она звонила раз в месяц, иногда даже умудрялась застать Арчи. Как она там?

Бабуле, скорее всего, уже никакое лекарство не поможет. Возраст. Подобные мысли, конечно, циничны. Но работа приучила Арчи видеть мир именно таким, каков он есть, не лучше и не хуже, без прикрас и напрасных надежд. Всех нас когда-нибудь прихлопнет последним сроком. Бояться этого глупо, сопротивляться – бессмысленно. Сопротивляться нужно только если кто-нибудь или что-нибудь пытается отправить тебя в мир иной ДО неизбежного срока. К тому же, Арчи не раз слышал от пожилых людей, что от жизни тоже иногда устают и, порой, смерти ожидают как избавления.

«И все-таки, – повторил себе Арчи, – если бы не это задание, ты бы не поехал. А так… что же. Остается сделать все зависящее. Деньгами, там, помочь, побегать по канцеляриям нашим неизменным. Похороны – вещь хлопотная. Никакой родственник не помешает.»

Когда Арчи добрался до чая, Лутченко встрепенулся.

– Ну, что? Начнем, пожалуй?

– Давай, – согласился Арчи, помешивая в стакане ложечкой. Бесшумно. По привычке – не задевая за стеклянные стенки.

– Итак. Исходная посылка несложная.

В окрестностях городка Алзамай, где-то в тайге, обитает популяция настоящих волков. Неважно – долго обитает или нет. В какой-то момент они появились в этих местах. Волки либо соблюдают строгую изоляцию от мира обычных людей, либо умело маскируются под таких же людей. Обитатели Алзамая вполне могут считать их сектантами, геологами, кем угодно. Ибо волк – это не стремление убивать, а всего лишь способность.

Эколог, который раскрыл их, попытался сообщить об этом по телефону. Волки пошли по следу и предприняли попытку обрезать все нити. Попытка эта заранее прогнозировалась как не стопроцентно удачная, и тем не менее волки делают все возможное и невозможное, чтобы отыскать человека, который о них теперь знает; собственных жизней они тоже не щадят, из чего можно заключить, что это не просто забытая обособленная группа, а организация, ставящая перед собой некие не вполне понятные, но явно конкретные цели.

Реакция евразийских стран на подобные события практически однозначна и легко предсказуема: найти и локализовать. Честное слово, не знаю на что надеются самые верхи, – Лутченко многозначительно указал взглядом в потолок, – но нам поставили первоочередную задачу: найти и попытаться договориться. Ты – исполнитель. Но на первом этапе решено просто понаблюдать. Не может же, в конце концов, жесткая организация существовать вообще без контактов с внешним миром?

Операция проводится совместно органами внутренней безопасности Сибири и разведками Европейского Союза и России. Балтия, Туран, Японокитай и Сахарский Халифат участвуют в качестве наблюдателей.

А теперь кухня. Ты идешь не один, но учти: твой двойник работает чисто как агент России. Будь готов, что на месте отыщутся и солисты других стран, включая Америку, латиносов и обе Канады. Поэтому рыльце держи по ветру и не зевай. Ты их должен обскакать. Если все у тебя начнется гладко, сибиряки и европейцы, скорее всего, тебе мешать не станут, даже могут прикрыть в случае чего.

И еще одно. Похоже, что на месте окажутся и некие частные лица, не представляющие ничьи правительства. Наблюдение доложило, что по всему миру зашевелились вольные стрелки. Это наиболее опасная публика, поскольку их ничто не сдерживает.

– Жарковато там будет, пожалуй, – задумчиво сказал Арчи. – Значит, я первое время не дергаюсь, только наблюдаю? Если удается вычислить, где скрываются волки, я должен отправиться в их логово и поговорить с вожаком. Склонить к прохождению биокоррекции. Так?

– Именно так, – подтвердил Лутченко.

– А вдруг у них нет вожака?

– Исключено, – покачал головой Лутченко. – Что люди, что волки – иерархические существа. У хищников это еще резче выражено, чем у нас.

Арчи помолчал.

– Грохнут они меня, скорее всего, – глухо сказал он, глядя в окно.

Теперь помолчал Лутченко.

– Арчи… Мы понятия не имеем – кто они. Знаем только, что волки. Но ведь они разумны, и с ними всегда можно договориться. Это все равно что встретиться с людьми восемнадцатого века. До биокоррекции. Ну активен у них этот ген. Ну и что? Разве из-за этого с ними нельзя разговаривать?

– Скоро узнаем, – вздохнул Арчи. – Слушай, а морфемы у них хоть сходные?

– Все, о ком у нас есть информация, принадлежат к одной и той же морфеме, похожей на овчаров-немцев. Собственно, это могут оказаться истинные волки в морфологическом смысле.

– Час от часу не легче, – пробормотал Арчи. – Но ведь истинные волки не стали разумными? Их ведь истребили?

– Официально считается так. А на деле – кто знает? Биоинженерия средних веков была чрезвычайно запутанной и несистематичной. В каждом замке сидел свой спец и вел собственные исследования, благо рабочего материала под рукой у него всегда хватало. Кто знает, до чего были в состоянии доэкспериментироваться отдельные умельцы-гении? К конце-концов, алзамайские волки могут оказаться смешанной ветвью, отшлифованной временем до нынешнего состояния.

– А чем они могут угрожать миру? – спросил Арчи, хотя догадывался об ответе. – Их же мало.

Лутченко поморщился.

– Да что ты как маленький… Имея в распоряжении этот ген можно в несколько лет сколотить целую армию хищников. Это же идеальные солдаты. Убийство для них естественно. Потому-то евразийские страны так и всполошились. Потому-то остальной мир и вздрогнул. Мы все сейчас, абсолютно все, в сущности, повисли на волоске.

Впрочем, ладно. Хватит о высоких материях, Арчи. Пошли к психоинженерам, сейчас тебе мозги слегка промоют.

Арчи одним глотком допил остывший чай. Накатывало знакомое чувство пустоты в душе перед началом операции. Сейчас ему эту пустоту заполнят. Собранностью, верностью, внимательностью, готовностью на все. Ну, или почти на все.

Хотя, чего там играться в дипломатию. Именно на все. Даже на убийство.

Российско-сибирскую границу проскочили ночью; ни таможенников, ни пограничников Арчи так и не увидел. На станциях в вагон никто не подсаживался – да и немудрено, потому что это был спецвагон. Каково же было удивление Арчи, когда на захолустной южноуральской станции к вагону вдруг подкатил обтекаемый черный «Егерь» и проводник опрометью бросился открывать дверь и опускать лесенку.

В вагон поднялись четверо. Двое в форме сибирских полицейских и двое в штатском. Сибиряки в итоге оказались никакими не полицейскими, а безопасниками, причем один в весьма высоком чине. Одного из штатских Арчи поверхностно знал: начальник из вэ-эр России, но не слишком генералообразный. Не то майор, не то подполковник.

Они сразу же вызвали в крайнее купе Лутченко, шефа психоинженеров и пузатого молчаливого дядьку, которого Арчи дважды видел в коридоре, и о чем-то долго совещались. Арчи лежал с присосавшимся к виску ментоморфом и старался ни о чем не думать. В сознании шарила холодная гибкая игла.

Потом пришел Лутченко и озабоченно поманил Арчи пальцем.

– Пойдем-ка… Есть новости.

Арчи встал и, превозмогая слабость в ногах (ментоморф, зараза, отнимал много сил), последовал за овчаром к собранию.

Крайнее купе оказалось сдвоенным, то есть стенка, которой полагалось отделять купе от соседнего, просто отсутствовала. Столик у окна был подлиннее и посолиднее, да и вообще планировка идеально соответствовала проведению летучек и совещаний человек на восемь-десять.

Арчи в купе стал одиннадцатым.

Давешний сибиряк-псевдополицейский, тот, что постарше, внимательно уставился на Арчи и секунд пять, не мигая, разглядывал его. Россиянин в штатском выразительно посмотрел на психоинженера и тот немедленно полез снимать с Арчи ментоморфа. Было это болезненно и вообще неприятно, но раз затеяли – значит действительно что-то произошло.

– Прошу вас, – сказал россиянин, когда Арчи был готов слушать.

«Полицейский» откашлялся и начал:

– Я – работник службы внутренней безопасности Сибири, полковник Золотых, к вашим услугам. В последние три часа один из наших закрытых отделов выдал оперативную информацию, которая неожиданно скоррелировала с информацией, полученной от европейских генетиков. Мы связались с европейцами и коллегами-россиянами, и в результате вдогонку – или, если угодно, навстречу – агенту де Шертарини был выслан самолет с нами.

Сразу оговорюсь, ситуация кажется неправдоподобной. Посему я попрошу пока воздержаться от любых комментариев.

Итак. Информация от европейских генетиков: пробы и анализ крови и ДНК волков-убийц, орудующих в Берлине, показали, что их генные структуры носят ряд существенных отличий от структур вида Canus Sapiens Sapiens. Отличия не являются принципиально неосуществимыми биоинженерией Земли, но до сих пор ни одна из зарегистрированных биокоррекций не вносила изменений подобного рода в ДНК людей. Ни одна из известных морфем не носит сходных линейных признаков или следов вмешательства, способных привести к подобному результату. Краткий анализ несанкционированных коррекций последних десятилетий также не выявил ничего подобного.

Информация от сибирского отдела слежения погранично-воздушных сил: последние тридцать лет в районе города Алзамай и над прилегающими территориями чрезвычайно часто засекались неопознанные летающие объекты. В последние шесть лет их число утроилось, а в последние полгода – достигло пиковой величины. Погранично-воздушными силами Сибири предпринимались попытки перехвата этих объектов, все до единой – безуспешные. Агрессивности объекты не проявляют, от преследования уходят, причем наши эксперты считают, что тактико-позитивные данные неустановленных летательных селектоидов значительно превосходят земные аналоги.

Делайте выводы, господа.

Арчи едва не разобрал нервный смех; сдержался он только усилием воли. В другое время его реакция не была бы такой острой, но после нескольких часов контакта с ментоморфом психика еще не вошла в обычное состояние.

– Другими словами, – деревянным голосом спросил Лутченко, – нас проводят к мысли, что эти волки – инопланетяне?

Сибиряк-безопасник глубоко вдохнул, и неожиданно устало сообщил:

– Господа! У меня эти странности уже вот где сидят, – он рубанул ладонью по горлу. – Я никогда не верил ни в летающие тарелки, ни в снежных койотов, ни в шотландских рептилий. Не верю я и сейчас. Но у меня, черт побери, приказ, и я обязан, черт побери, ознакомить вас с выкладками экспертов!

Вмешался офицер-россиянин, выглядевший более уравновешенно:

– Не стоит раньше времени сгущать краски, коллеги. Это всего лишь ничем не подтвержденные и возможно – даже никак не связанные между собой факты. Что в сущности установлено? Что генетические развертки волков не вполне совпадают со среднестатистическими? Так они и не должны совпадать, если эта группа долго держалась в изоляции. Что над Алзамаем часто засекаются некие неопознанные объекты? Так они над всем миром постоянно засекаются, не только над Алзамаем. Восемьдесят процентов из них – просто необычные атмосферные явления. Еще пятнадцать имеют вполне земное происхождение и оказываются чем угодно, от метеозондов-полиморфов до любительских аэростатов. И только пять процентов действительно остаются неопознанными, но и это не значит, что они имеют обязательно внеземное происхождение. Налицо просто два совпадения, которые при некоторой натяжке могут натолкнуть на… э-э-э… достаточно смелые и необычные выводы.

– Но отмахнуться от них, Вениамин Палыч, мы все едино не вправе.

– Не вправе, – согласился Вениамин Палыч, и Арчи сразу вспомнил его звание и фамилию: майор Коршунович. – И отмахиваться мы не станем. Пока наиболее фантастичной остается следующая гипотеза: район Алзамая облюбовали для каких-то своих загадочных целей волки-пришельцы. Возможно, даже основали скрытую базу. Эколог Дегтярев случайно раскрывает их, и становится первой жертвой в длинном списке…

– А какая, в сущности, разница, земные это волки или нет? – недоуменно спросил психоинженер. – Разве от этого меняется хоть что-нибудь?

Коршунович вдруг поднял взгляд на Арчи, и совершенно неожиданно поинтересовался:

– А ты как думаешь, спасатель? Есть разница или нет?

Арчи пожал плечами:

– Конечно, есть. Если они – чужаки, с ними будет куда труднее договориться. И делать это лучше не разведчикам, а ученым.

В глазах майора мелькнуло одобрение.

– Молодец, Шериф! Мыслишь верно. Чужаки на биокоррекцию не пойдут, это и ежу понятно. Тем более, что они явно получше нас разбираются и в биологии, и в технике. Но если они развитее нас, то и в социальном плане должны зайти дальше. А чем выше их уровень, тем легче с ними будет договориться…

– Ага, – мрачно вставил Лутченко. – То-то они людей десятками режут. А поговорить так ни с одним и не удалось.

– Вот! – Коршунович усмехнулся самым уголком рта. – Я к этому и веду. Никакие это не пришельцы. Наши эксперты просто перебдели. Впрочем, пусть, перебдеть лучше, чем недобдеть.

– А не может быть, что нам просто голову морочат? – спросил психоинженер. – Кормят дезой?

– Кто? – с иронией в голосе осведомился сибиряк. – Наши собственные пограничники?

– Ну… Европейцы, например.

– Не станут они этого делать. У них и так больше всего жертв. Им бы прекратить это все побыстрей, а не дезой заниматься.

– Кстати, – вставил Коршунович. – А вот заокеанская братия вполне может затеять игру. Легко. Причем, вряд ли это Панама и латиносы. И вряд ли Аляска. А вот Америка или одна из Канад – вполне.

– Господа! – сибиряк выразительно поднял обе руки и развернул ладонями к собеседникам. – Давайте не будем заниматься вещами, которыми мы заниматься не должны. Анализ вариантов на международном уровне проведут и без нас. Наша задача – должным образом подготовить агента совместной операции. Чем мы и займемся. Итак, господин…

– Шпаковский, – с готовностью отозвался психоинженер.

– Господин Шпаковский. Вашим людям предстоит откорректировать психоматрицу, которая накладывается на Шерифа. С учетом базовых реакций на… хм… возможное внеземное происхождение волков. Но! Подчеркиваю, поскольку это очень важно! Ни в коем случае не вводить эти реакции в первоочередной рефлекторный ряд! Шериф просто должен подсознательно учитывать подобную возможность. Но вовсе не ориентироваться на нее. Вы меня понимаете?

– Да, господин Золотых. В общем-то, это очевидно.

– Я рад, что в России работают настоящие профессионалы! – дипломатично закруглился сибиряк. – Приступайте.

Психоинженер подхватил со стола контейнер с ментоморфом и обратился к Арчи:

– Мы будем готовы начать через час. Постарайтесь поспать это время.

Арчи вопросительно взглянул на Коршуновича.

– Иди, Шериф. У тебя еще тридцать семь часов до начала операции.

Арчи кивнул и вышел. В коридоре маячил рослый тип со смутно знакомой физиономией. Он дружелюбно взглянул на Арчи и негромко сказал:

– Если чего надо, ты скажи. Водички, там, или пожевать. А то отцы о самом главном редко думают и часто забывают.

– Спасибо, друг, – сказал Арчи совершенно искренне.

Он почти никогда не говорил этого. Почти никогда.

В купе он повалился на полку и практически сразу же уснул.

Сулим выслушал донесение с каменным лицом. Потом коротким скупым жестом отпустил связиста.

«А ведь это многое объясняет… – подумал он, навалившись локтями на столешницу и задумчиво глядя на портрет Бжезинского, что одиноко расположился на противоположной стене. – Не может быть, чтобы столько лет они варились сами в себе, а потом вдруг засветились. И от коррекции ускользнуть не так-то просто было, что бы там Гном о «гантелях» не пел.»

Он взял трубку внутреннего телефона. Варга откликнулся через пяток секунд:

– Что там, Сулим?

– Информация. Из первого ряда.

– Зайди, – велел Варга.

Это Сулим одобрил. Телефоны телефонами, а разговор с глазу на глаз все равно продуктивнее. Хватит и того, что на «Чирс» эта информация поступила по радио, пусть и по насмерть закодированному протоколу. Что один человек намудрил, другой рано или поздно разгадает. И меняй ты код хоть каждые десять минут…

Он поднялся к шефу. В приемной нос к носу столкнулся с Ицхаком Шадули. Точнее, не нос к носу, а грудь к носу, потому что Шадули был на добрую голову ниже Сулима.

– Доброе утро, профессор, – поздоровался Сулим.

Шадули вальяжно кивнул и скрипучим тенорком осведомился:

– Материал мне еще не наловили, а господин спецназ?

– Наловим, профессор! – пообещал Сулим, хоть обещать было не в его правилах. – Дайте только срок.

– Ну-ну…

Шадули и его долговязый референт-дог направились к лифту.

«Вот, валенок старый, – сердито подумал Сулим. – Два дня всего как начали, а ему уже материал подавай!»

Гном вылетел в Иркутск вчера; Шарадниковы и Испанец – еще позавчера рванули в Красноярск. Лэснер – тоже в Красноярск, но вчера. Шарадниковы уже должны были добраться до Алзамая, Испанец, выждав некоторое время в Красноярске, тоже мог выйти на финишную прямую. Лэснер по плану должен приехать на место завтра к утру. Гном – по обстоятельствам. Но не позже завтрашнего вечера. А Бизона от операции пришлось отстранить – нашлось дело второстепенной важности в Пасифиде.

– Входи, Сулим! – донесся голос из кабинета.

Сулим очнулся – оказалось, что он задумался и застыл на пороге.

«Тьфу! – подумал он. – Чертов яйцеголовый, все памерки мне забил…»

– Что стряслось?

Стол шефа был по обыкновению завален газетами.

– Окно в сибирской спецслужбе выдало информацию. Только предупреждаю, шеф, она недостоверна, скорее всего.

– Это что? Небось отчет о необычайно высокой концентрации летающих тарелочек в треугольнике Братск-Канск-Нежнеудинск? Так это давно уже не секрет.

Сулим впечатлился:

– Хм! Откуда вы знаете, шеф?

Варга только плечами пожал – он и не думал рисоваться перед подчиненными. Тем более перед Сулимом, которого практически невозможно было удивить или вывести из равновесия. Просто руководитель «Чирс» всегда интересовался самыми неожиданными вещами.

– Неважно откуда. Лучше скажи, что это, по-твоему, меняет?

Сулим оглянулся, пододвинул любимое кресло Ицхака Шадули и сел. Он был одним из немногих на базе, кто мог это делать без спроса.

– Если предположить, что тарелочки и волки связаны…

– Изволь выражаться конкретнее, – попросил Варга. – И не бойся слова «инопланетяне». Мне кажется, что даже самые нелепые варианты стоит рассмотреть.

Сулим послушно кивнул. Вообще-то он и не боялся этого слова. Просто он не верил в инопланетян. Но в его обязанности входило работать на благо «Чирс» даже если из соседнего ущелья выползет настоящий дракон, или если черти гурьбой полезут из подвала. И никакого значения не имеет, что Сулим не верит ни в драконов, ни в чертей.

– Если предположить, что волки вовсе не сидели все эти годы незаметно в окрестностях Алзамая (а мне это всегда казалось маловероятным), то одной натяжкой у нас становится меньше. В самом деле, почему двести лет о них никто слыхом не слыхал, а потом они вдруг расползлись по Европе, как тараканы, за какую-то неделю? Предположим, что чужие, – Сулим поморщился. Не нравилось ему это слово. Но слово «инопланетяне» нравилось еще меньше. – Допустим, что чужие добрались-таки до Земли. Что они предпримут в первую очередь? Скорее всего, заложат базу где-нибудь в глухой местности…

– Это если у них долговременные интересы на Земле, – заметил Варга. – А если нет?

– А если нет – они не стали бы убивать столько народу. Сели бы в свою тарелочку и убрались в заоблачные выси. Что им какой-то инженер-эколог, которому ни один здравомыслящий человек не поверит? Даже если он их и видел, чужих, на самом деле?

– Резонно, – согласился Варга. – Итак, будем плясать оттого, что интересы у них тут долговременные и прочные. Дальше?

– Закладывают они базу, – продолжал рассуждать Сулим. – И начинают потихонечку осматриваться. Тут на их голову падает этот самый злополучный эколог, и, вероятно, раскалывает их. Потом все, как мы и думали – звонок, записная книжка, чехарда со знакомыми эколога. И тут выясняется, что в нашем мире не убивают. Ну, почти не убивают. Чужие выясняют, что облажались, и замирают. Так?

– Так, – подтвердил Варга. – За последние сутки не случилось ни одного покушения на людей из книжки. Дальше?

– А дальше вот что. Веселая кампания агентов со всего света выныривает в Алзамае и начинает лихорадочно искать их следы. Допустим, даже находят. Допустим, что это будет Гном. Я думаю, у него немного шансов столковаться с волками. Если бы это была гонимая и озлобленная группа – тогда дело другое. Тогда бы они с радостью ухватились за наше предложение. А так – наши шансы здорово падают.

– Гнома надо соответственно проинструктировать, – задумчиво протянул Варга. – На этот дурацкий и невероятный случай. Кстати, из всех возможных вариантов правдой оказывается почти всегда почему-то самый дурацкий. Ты не замечал?

– Шеф, – сказал Сулим, игнорируя последний вопрос. Он был одним из немногих на «Чирс», кто мог себе позволить и это тоже. – А ведь если они не с Земли, говорить с ними нужно отнюдь не Гному.

Варга в упор уставился на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вам нужно немедленно выезжать в Алзамай. Да и мне тоже, наверное.

Варга задумался. Надолго.

– Черт побери! Ты прав. И, наверное, даже обычным рейсом из Ашгабата. Дабы не привлекать. А?

Сулим только вздохнул.

– А вот, Сулим, – спросил вдруг Варга, самолично вытаскивая из сети расписание рейсов ашгабатского аэропорта, – ты можешь допустить, что инопланетяне генетически сходны с нами?

Сулим неопределенно пожал плечами.

– Не знаю, я не специалист. Но возникли же на Земле сходные виды человекообразных? Почему бы им не возникнуть еще где-нибудь? К тому же, эти волки вполне могут оказаться и не самими инопланетянами, а, скажем, захваченной ранее группой землян. Или потомками захваченной ранее группы – еще до коррекции захваченной.

Сулим, увлекшись, даже привстал в кресле.

– А что? – сказал он с воодушевлением. – Захватили чужие когда-то сотню-другую людей. А теперь решили вернуть. Высадили под Алзамаем, дурень-эколог это подсмотрел… И пошло.

– Но какой резон им убивать? – бросил Варга через плечо.

– Мало ли… – Сулим снова пожал плечами.

Варга хмыкнул.

– А ты романтик, как я погляжу, – сказал он. – Не ожидал. Впрочем, на тебе это до сих пор не отражалось.

Он щелкнул клавишами.

– Так. Ты, я, Родион, кто еще нам понадобится? Пару твоих ребят в охрану, наверное?

Варга заказывал билеты на вечерний рейс «Ашгабат-Красноярск-Якутск».

01: Область значения

Они поселились в гостинице «Привокзальная». Два брата-близнеца, как и большинство близнецов – мало похожие друг на друга. Николай Шарадников и Валентин Шарадников. На российские паспорта никто не косился, номер дали без малейшего скрипа, хотя, как выяснили братья, гостиниц в городе было всего шесть, а число приезжих за последнее время несколько возросло.

Что и неудивительно.

В полдень вся гостиничная обслуга сменялась, и к этому времени из файла учета посетителей явствовало, что братья Шарадниковы проживают в гостинице уже вторую неделю.

Алзамай оказался обычным сибирским городком; народу в нем обитало тысяч семьдесят. Извилистые улицы; в центре – дома старого выроста, низкие и приземистые, с потемневшей от времени корой; ближе к окраинам – где посовременней, повыше, с более изощренной специализацией и со сложным метаболизмом, а где целыми кварталами сплошные одноэтажки. И все это – прямо в тайге, посреди сосен и лиственниц.

Единственный вокзал, причем в одном здании – и басо, и ральсодорожный.

Теперь нужно было каким-то образом выяснить – откуда приехали в Алзамай люди-волки, впоследствии наделавшие столько шуму в Берлине? И братья неторопливо, но и без затяжек, стали раскручивать этот неподатливый с виду клубок.

Впрочем, на самом деле их назначение заключалось в другом. Приехавший несколько позже Шарадниковых Испанец, держался в стороне и наблюдал: заинтересуется кто-нибудь деятельностью Шарадниковых, или нет. И если конкуренты возникнут, Испанец должен был их нейтрализовать.

Оказалось, что через Алзамай в каждую сторону проходит полтора десятка транзитных поездов в сутки. В среднем с одного поезда ссаживается человек десять. Столько же уезжает. С сегодняшнего дня все приезжие попадали под пристальное внимание Шарадниковых и Испанца; некоторые вскоре отсеивались, как заведомо безобидные. Некоторых Испанец брал на карандаш. Некоторые сразу же брали на карандаш Шарадниковых, и их Испанец тоже брал на карандаш.

Иностранцы притворялись сибиряками. Сибиряки-безопасники притворялись простыми местными жителями. А маленький город дышал ежедневными заботами, не подозревая, что событийный центр мира ненадолго переместился сюда. В Алзамай.

Генрих Штраубе, независимый агент вэ-эр Европейского Союза, сошел не в Алзамае, а раньше, в Тайшете. Всю дорогу он пытался выглядеть беззаботным, и это ему вполне удавалось. Проиграл в карты местным шестоперам, совсем немного, чтобы расстраиваться. Выпил водки с попутчиками, и тут же незаметно принял нейтрализатор. Изобразил вежливое внимание к девушке-овчарке, ехавшей в соседнем купе, некоторое время поболтал с ней о том-о сем. Когда ходил в ресторан, дважды замечал Франсуа; тот ехал через вагон от Генриха.

Франсуа тоже вышел в Тайшете, но к Генриху даже не пытался приблизиться, а сразу же направился на басовокзал. Взял такси, благо таксеры-перехватчики, опережая друг друга, выбежали аж на перрон, и укатил без промедления. Генрих же не торопился: с ленцой вынес сумки из поезда, так же неторопливо прошел по перрону. В маленьком и уютном здании вокзала поглазел на скромные витрины дорожных киосков, выпил байкальской минеральной воды, купил пару местных газет и внимательно их просмотрел. Едва поезд отошел от перрона, вокзал сразу же погрузился в полудрему: словно по волшебству исчезли назойливые таксисты, исчезли бабульки с горячей картошкой и жареными окорочками, растворились среди вокзального люда глухонемые торговцы дешевыми книгами и журналами.

Из газет Генрих не сумел почерпнуть ничего путного. События в Европе упоминались вскользь, хоть и на первых страницах. Никаких привязок к местным проблемам он не обнаружил, зато узнал, что рабочие на лесозаготовках бастуют, потому что им мало платят и возят просроченные продукты, а городская футбольная команда в гостях разгромила артемовский «Кедр».

Минут через тридцать Генрих взялся за сумки. Газеты он оставил на лавочке. Перед зданием вокзала скучало несколько таксистов: собравшись к круг они лениво побрякивали ключами и лениво переговаривались. Человек с сумками, показавшийся из дверей вокзала, мгновенно привлек их внимание: головы дружно повернулись к Генриху, словно флюгеры по ветру.

– Ехать надо? Тентасы, Слободка, Чуризовка? А? Недорого?

– Недорого? – весьма артистично засомневался Генрих. – А до басовокзала сколько?

– Двадцатка! – слегка оттопырив губу сказал таксист, дебелый дядька с рожей красной, как сибирский червонец. – Поехали?

– А за пятнарик?

– Да брось ты, как раз двадцатка и выходит! – вещал дядька. – Или охота с сумками по жаре в биобусе трястись? А он еще когда придет!

– Семнадцать, – не сдавался Генрих.

– Восемнадцать, – выдавил таксист с видом благодетеля.

Генрих заколебался, дядька с плохо скрываемой надеждой глядел на него, всем телом подавшись к экипажу, полосатой «Белке», что дремала у обочины.

– Ладно, поехали! – Генрих дернул сумкой, изобразив бесшабашный взмах рукой. Таксист экстренно бросился открывать багажник.

Разбуженная ключом «Белка» тихонько фыркнула и приподнялась. Дядька взялся за пестики и тронул; вокзал величаво проплыл мимо.

«Проеду немного, – решил Генрих. – Потом договорюсь. Пусть остальные думают, что я на басовокзал поехал.»

На дороге мелькали встречные экипажи, в основном местного, сибирского выроста. Сибирь всегда была краем плохих дорог, поэтому выращенные в Европе экипажи здесь не приживались. Мерзли, болели, повреждали ходовую. Даже всепогодные джипы биомобильного центра «Ганновер» чувствовали себя здесь неуютно. А неприхотливым сибирским селектоидам нипочем были ни морозы, ни снежные завалы, ни гнус на бесконечных междугородних трассах, ни летняя жара, ни пыль…

Генрих подумал, что эта страна во много раз больше Европы по территории и совершенно отлична по образу мышления, и философски вздохнул.

– Издалека? – деликатно поинтересовался таксист.

– Из Минска, – соврал Генрих согласно легенде.

– По делам?

– Ага. На лесозаготовки.

Таксист промычал что-то неразборчивое.

– Слушай, – начал Генрих, когда отъехали достаточно далеко. – А, может, ты меня прямо в Алзамай отвезешь?

– В Алзамай? – водитель оживился. – А-а-а… А сколько платишь?

– Ну… – Генрих изобразил борьбу бережливости и вежливости. – Ну, сотку.

– Две, – отрезал водила. – Один корм сколько стоит!

– Да тут ехать-то полста километров! – почти искренне возмутился Генрих.

– Не полста, а шестьдесят пять. Да еще назад – вдруг я там клиента не найду?

– Ну, давай хоть сто пятьдесят!

– Э! – протянул дядька. – Биобусы, кстати, на Алзамай сегодня уже не пойдут. Учти.

– Ну скинь, хоть сколько, – попросил Генрих. – Скинь, а? Очень надо.

– Ладно, – буркнул водила. – Сто восемьдесят платишь?

– Плачу, – горестно вздохнул Генрих.

«Белка» тут же свернула направо, на широкую проспектообразную улицу-просеку. Между домами-башнями шумела заботливо вычищенная городская тайга.

– А чего ж ты на поезде до Алзамая не доехал? – поинтересовался водила.

– Да… Это… – Генрих изобразил смущение. – Вчера, понимаешь, выпили малость. С утра, понятно, опохмелились… Пивком. Я подремать прилег. Кто-то сдуру ляпнул, что уже Алзамай. Ну, я и выскочил спросонья. Пока горло промочил, поезд тю-тю. А потом на вывеску гляжу – Тайшет. И поездов больше нифига нету до самой ночи. А мне сегодня отметиться надо… Я там кассиру чуть окошко не расколошматил.

– М-да, – сочувственно протянул водила. – Что ж вы так, граждане минчане… Один хоть ехал?

– Один. Командировка… – Генрих очень натурально подпустил уныния в слова.

Вскоре дома посреди деревьев вдоль дороги исчезли. Пошла обычная трасса – разбитый асфальтовый шлейф безо всякой разметки. И тайга, тайга кругом…

Дикий край, страна медведей, лосей… и волков.

Таксист гнал под девяносто, и, похоже, знал тут каждую выбоину. Рассказывал зачем-то где, кто и когда гробанулся, словно пытался Генриха напугать. Генрих рассеянно кивал. Спустя какой-нибудь час впереди над кронами сосен замаячили башенки многоэтажек и чешуйчатый шпиль телевышки.

– На окраине меня высадишь, – попросил Генрих.

– А куда тебе? Может, подброшу, раз уж довез. Не бойся, доплаты не потребую.

– Ну… Тогда на улицу Шадченко, можно?

– Шадченко? – переспросил таксист с сомнением. – Так это она и есть!

Генрих ухмыльнулся:

– То-то я вижу – вроде что-то знакомое…

– Слушай, а зачем тебе Шадченко? Леспромхоз дальше, на Зеленой.

– Да баба у меня здесь, – признался Генрих. – Сумки брошу, и пойду, чего с ними таскаться?

Теперь таксист поглядел на Генриха с некоторым подозрением, но смолчал.

– Так где на Шадченко? – уточнил он немного погодя.

Генрих покосился в окно, повертел головой, словно ориентировался.

– А-а-а… Еще метров триста вперед… Кажется… Ага, точно! Во-он там! У того домика.

Таксист притормозил, где надо.

Расплатившись, Генрих попросил:

– Слушай, друг… Только ты обо мне никому не рассказывай, ладно? Тут, говорят, новости расползаются быстро, не то что у нас. Неровен час, начальство узнает, или наши пронюхают… Засмеют ведь. И штраф, неровен час, вляпают.

– Как знаешь, – неопределенно буркнул водила. – Твои деньги…

– Спасибо.

Генрих вытащил сумки из багажника и принялся неторопливо прикуривать, ожидая пока таксист уберется. Тот еще раз подозрительно взглянул на Генриха, хлопнул дверцей, и умчался куда-то в сторону центра.

Махолет из Братска тянул над самыми верхушками деревьев. Рихард поглядывал на колышущиеся маковки сосен и лениво жевал резинку. Юра Цицаркин безмятежно посапывал на рюкзаках.

Потом махолет вдруг стал рыскать в поисках полянки, хотя Рихард никаких различий впереди не усмотрел – все те же зеленые кроны. Он пихнул напарника.

– Эй, Юра! Прибыли.

Цицаркин открыл глаза; Рихард уже отвернулся и снова, подставив лицо ветру, глядел наружу. Потом он как-то сразу разглядел далеко впереди упирающуюся в небо телевышку.

Махолет завис на высоте двух с небольшим метров; трава на крошечной полянке струилась, прижатая к земле тугими порывами ветра. Казалось, что крылья вот-вот заденут за ветви крайних деревьев и бедняга-махолет беспомощно свалится, ломая плоскости и закрылки. Цицаркин торопливо спускал рюкзаки на длинном шнуре с крюком.

Рихард сделал пилотам ручкой, уцепился за край кабины, повис рядом с задней опорной лапой, а потом отпустил руки (махолет сразу подбросило) и мягко плюхнулся в траву. Даже не верилось, что такой высокий и нескладный дог способен на подобный прыжок, исполненный подлинно кошачьей грации. Цицаркину на грацию было плевать, как и любому твердоголовому терьеру. Он просто перевалился через край и шмякнулся на рюкзаки; а затем без всякой паузы встал. Махолет вторично подбросило на добрых полметра.

Рихард дал контрольную отмашку; махолет тотчас завалил правое крыло и косо ушел вверх-в сторону. За деревья.

– С почином, – пробурчал Цицаркин, крепкий пшеничный эрдель, упрямый даже с виду. Рихард не ответил, он как раз взваливал на плечи свой рюкзак.

– Сколько до города? – спросил он, прыгая на месте, чтобы груз утрясся и сел как положено.

– Километров двадцать. Или меньше.

– Лучше бы «или меньше».

– Да так и есть, скорее всего.

– Слушай, – усомнился Рихард. – А ты откуда знаешь? Ты ж спал.

– Я сверху глянул, – Цицаркин тоже взвалил рюкзак на плечи. – Что у меня, глаз, что ли, нету?

Рихард без тени улыбки уставился в лицо напарнику.

– Вроде есть, – сообщил он. – Два.

Цицаркин сделал страшное лицо, и даже губу закусил:

– Как!? Только два?!

Рихард виновато развел руками:

– Два, Юра. Один, второй. И все.

– И все? Ну, тогда пошли, – безмятежно сказал Цицаркин и, задрав голову, поглядел на небо. – Ага, туда.

И они пошли. Туда. К Алзамаю. Точнее, к пригородной деревушке Шумилово. Два эколога, целый месяц проведшие в тайге, на дальних делянках.

Кому какое дело, что они вовсе не экологи, а разведчики Балтии, и что в тайге они всего несколько минут, только с тех пор, как прыгнули с махолета?

Экологи они. Экологи. И точка.

Одинокий хипарь-биостопщик торчал на обочине, словно некрашеный механический шлагбаум. Рука воздета, а сам в книжку уткнулся. Какая-нибудь очередная мантра-йога, небось.

Шурик притормозил; хипарь выглядел вполне безобидным. Одежда у него была драная, но чистая, шевелюра длинная и нечесаная, но опять же отмытая и пушистая. Ухоженный хипарь.

Ну и к лучшему. Шурик совсем остановился. Громадный «Енисей» утробно заурчал, замирая на обочине в нескольких метрах от хипаря. Шурик дотянулся и толкнул правую дверцу-надкрылок.

Хипарь, наконец оторвался от книжки и уставился на грузовик. Сначала на выпуклое лобовое стекло, потом на громадный фасетчатый глаз под фарой. И только после этого соблаговолил подойти к распахнутой дверце.

– Куда? – спросил Шурик в меру приветливо.

– Вперед, – хипарь пожал плечами.

– Я только до Алзамая, – предупредил Шурик. – Дальше не пойду.

– Годится.

– Ну, тогда садись…

Хипарь подхватил с обочины пыльный рюкзачок-шмотник и проворно вскарабкался по лесенке.

– Ну и монстр! – пробормотал он уважительно, осматривая кабину «Енисея». – Сколько ж он жрет?

– Да уж побольше легковушки, – благодушно хмыкнул Шурик. Он любил этого здоровенного полиморфа, его покладистый нрав, его силу и уверенность в себе и водителе.

Хипарь завозился, устраиваясь поудобнее.

– Дверь закрой… Посильнее, – попросил Шурик.

Надкрылок с хлопком встал на место и втянулся в маршевый паз. «Енисей» вновь заурчал, набирая скорость.

– Откуда бредешь? – поинтересовался Шурик.

– Из Питера…

– Ого! И все биостопом?

– Ага! – горделиво сказал хипарь. – Второй месяц.

– Я – Шурик, – сказал Шурик.

– А я – Макс.

Шурик отнял руку от правого пестика и сжал сухую и мозолистую ладонь хипаря. Хватка у того оказалась на удивление сильной. Эдакие тиски, приживленные к человеку…

– Как там Питер? – спросил Шурик.

– Стоит, – Макс пожал плечами. – Что ему сделается?

– А я там не бывал ни разу, – пожаловался Шурик. – И в Москве не бывал. Да и вообще из Сибири ни разу не выезжал.

Хипарь снисходительно покосился на него.

– Ничего! Теперь это просто. Не то что при Самойлове…

– Самойлов – это ваше, – Шурик пожал плечами. – При чем здесь Самойлов? У нас и в те времена, вроде, просто было выехать.

– Я не о «выехать», – пояснил хипарь. – Я о «въехать». Въехал?

– А-а-а! – дошло наконец до Шурика. – Въехал. И что, действительно проблемы были?

– Были, – Макс вздохнул. – У нас долго иностранцев гоняли. Даже сибиряков. Особенно после того, как Европа объединилась.

– А ты помнишь? – с сомнением протянул Шурик. – Это ж давно было.

– Батя рассказывал, – Макс снова вздохнул. – Он у меня в ОВИРе работал. Визы выдавал.

Впереди замаячил пост доринспекции. Почему-то сегодня там было людно: вместо одинокого скучающего дорожника торчало сразу четверо. И пестрых служебных экипажей стояло аж три.

– Ловят кого-то, что ли? – глядя в окно предположил Шурик. – С зоны, небось, кто-то навострился.

– Так он и попрет по дороге, – усомнился Макс. – Жди, как же…

Увидев, что Шурик едет не в одиночестве, дорожник взмахнул полосатой палочкой. Шурик притормозил.

– Привет, начальник, – весело крикнул Шурик в окно. – Кого ловим?

– Ветра в поле, – хмуро проворчал дорожник. – Кто это с тобой?

– Странничек! – Шурик оскалился. – Дитя цветов. От святых мест биостопом бредет.

– А документы у странничка имеются? – все так же хмуро осведомился дорожник.

– А как же! – сказал Макс и протянул Шурику паспорт. – О!

Шурик переправил документ инспектору. Тот внимательно изучил все, от фотографии до виз-отметок. Пролистал напоследок еще раз; и неохотно вернул паспорт Шурику в окошко. Для этого ему пришлось встать на цыпочки и вытянуться в струну, но все равно он не дотянулся, и поневоле пришлось вскочить на подножку гиганта-«Енисея».

– Куда ж тебя несет, а, дитя цветов? – спросил инспектор со скукой в голосе.

– Во Владик. Решил материк пересечь по диагонали, и в Тихом океане ножки помочить. Благая идея. Да и кругозор расширяет.

– Ну-ну, – пробурчал дорожник. – Не сидится ж вам на месте… Ладно, езжайте… – и он прыгнул с подножки на асфальт.

Шурик отсалютовал и послал «Енисей» вперед. Пост быстро растаял позади, растворился в сибирской тайге, и только тоненькая ниточка выщербленного асфальта создавала зыбкую иллюзию связи с цивилизацией посреди первозданной таежной дикости.

– Интересно все же, – вздохнул Шурик. – Кого ловят?

– Меня, – добродушно сообщил Макс.

Шурик хотел засмеяться, но не успел: хипарь коротко врезал ему раскрытой ладонью по носу, и Шурик мгновенно отключился. Макс ловко перехватил пестики и остановил озадаченный «Енисей», даже не вильнув к обочине. Прямо на осевой, если бы на сибирских дорогах какой-нибудь псих решил начертить разметку.

Обмякшего Шурика хипарь отгрузил на спальное место, вытащил из шмотника маленький шприц-мономорф и ловко вколол Шурику галлюциноген.

– Баю-бай, – сказал он, пересаживаясь на водительское место. – Спи спокойно, Шурик. Я быстро. Не успеешь досмотреть седьмой сон, как проснешься в недоумении. И ничегошеньки ты не запомнишь, дружище Шурик. Ни хипаря Макса, ни дорожников, ни-че-го. Так что баю-бай и bye-bye одновременно.

Макс Мэнсон, родом, правда, не из Питера, а из Питтсбурга, был большой охотник погутарить. И одиночество никогда ему не мешало: он мог общаться даже сам с собой. И в Тихом океане он ножки уже не раз мочил, правда не у берегов Евразии, а существенно дальше к востоку, у берегов Северной Америки.

«Енисей», подчиняясь властной руке, покорно взревел и устремился вперед. Макс гнал в полтора раза быстрее Шурика. И непохоже было, что едет он по незнакомой дороге.

– И что? – сказал Варга, брезгливо оттопырив нижнюю губу. – В этом занюханном городишке невозможно достать свежий «Парагон Беобахтер», что ли?

Стюард понуро развел руками. Словно именно он был виноват в том, что в Алзамае невозможно достать свежий «Парагон Беобахтер».

В дверь вежливо постучали. Варга подумал – опять приперлась ошизевшая от размера чаевых обслуга, но это оказался Сулим. Шеф разведотдела «Чирс», едва поселился в лучшую гостиницу Алзамая (без единой вывески, кстати), тут же опутал чуть ли не весь город своими чувствительными информационными щупальцами. Трое его людей, прилетевшие из Ашгабата вместе с начальством, мгновенно растворились в окружающем мире, а Сулим замер, словно паук в центре паутины и принялся терпеливо выжидать, когда в его ловчую сеть попадется первая добыча.

– Что, новости? – оживился Варга и отложил пухлый номер «Нью-Йорк Таймс». – Новости – это хорошо. Это лучше, чем отсутствие новостей.

Сулим подумал, что иногда отсутствие новостей – наилучшая новость, но вслух говорить это не стал, потому что с одной стороны не с руки делать замечания боссу, а с другой – Варга ведь и сам все прекрасно понимает. Слова в данном случае мало значат, важнее сейчас интонации, подтекст. Взгляды, наконец.

– Есть кое-какие результаты, – сообщил Сулим. – Во-первых, я связался с Гномом и Лэснером. Они уже в курсе последних новостей и изучили свежие инструкции. Во-вторых, есть первые маленькие приметы присутствия конкурентов.

Северо-восточнее Алзамая сибиряки-пограничники засекли гражданский махолет. Не частный, но и летящий вне обычного расписания. До Алзамая он не дотянул, снизился километров за двадцать, с полминуты повисел, и сразу ушел назад. Скорее всего, в Братск. В сущности, это мелочь; на махолете мог прилететь кто угодно. Но! – Сулим воздел к потолку указательный палец, как школьный учитель в припадке патетики. – Геологи или леспромхозовцы не стали бы высаживаться, не долетев до аэродрома.

– Господи, – проворчал Варга. – Откуда у тебя связь с сибирскими пограничниками?

Сулим внимательно поглядел шефу в глаза.

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Да пожалуйста, пожалуйста, – Варга замахал руками (верный знак, что он хорошем расположении духа). Руководитель «Чирс» всегда оставлял подчиненным право на маленькие профессиональные секреты.

– Второе. Тут какая-то японокитайская делегация гостит. Уже с неделю. Научная. Так вот, в ее составе двадцать три человека. А докладов на конгрессе заявлено только двадцать. Я понимаю, что в состав делегации могут входить функционеры, наблюдатели и прочее. Но галочку я поставил.

Варга одобрительно кивнул.

– Третье, – продолжал Сулим. – Сегодня утром на окраине Алзамая найден тяжелый грузовик породы «Енисей». Который еще вчера должен был прибыть на склад Алзамайского леспромхоза. За грузом для кого-то там, неважно. Водитель безмятежно спал; когда его удалось разбудить (через три часа), выяснилось, что он понятия не имеет какой нынче день, ничего ровным счетом не помнит и даже не подозревает, где находится. Нос распухший – его явно кто-то выключил. На руке след от единичной инъекции. Взяты пробы крови – выделен мощный препарат американской разработки, элакотан называется. То есть, это мы знаем, что американской разработки, местная полиция пока препарат не идентифицировала. Сибирские безопасники пронюхали об этом всего час назад. Так что у нас некоторая фора.

– Замечательно, – Варга пошуршал газетой, отодвигая ее еще дальше от себя. – Значит, американцы, Японокитай, и еще кто-то неустановленный на махолете. Кто? Как думаешь?

Сулим пожал плечами:

– С равной вероятностью – русские, прибалты или европейцы. Возможно, какая-нибудь из Канад, или даже Аляска, но лично я считаю, что это гости с запада, а не с востока. Кстати, манеру высаживаться с воздуха последнее время широко практиковали прибалты.

– А официальный агент евразиатов, он кто?

– Пока не знаем. Я думаю, европеец. Но вполне может быть и русский. Сибиряк – вряд ли, Европа и Россия в этом случае превратились бы просто в наблюдателей, а им очень важно активно участвовать в операции. Туран и Сахарский Халифат скорее всего отпадают, из-за проблем этнической морфологии. В самом деле, турку или арабу трудно укрыться в сибирском городке. Впрочем, у них на службе может быть кто угодно, но я бы на месте правительств Турана и Халифата чужакам не доверял. Так что роль наблюдателей остается именно этой парочке.

– Как знать, как знать… Японокитай, вон, не постеснялся…

– В Алзамае много людей восточных морфем. Поди разберись – кто перед тобой, тувинец, хакас или маньчжур. Или японец. Это только специалисты на глазок определят. Или сами восточники.

– Ну, и что ты можешь сказать о японокитайской делегации, – поинтересовался Варга. – На глазок? Маньчжуры они или же японцы?

– Гейдж разбирается.

– Гейдж? – Варга приподнял брови.

– Ну, туркмен-овчар, Гришкой его называют. С нами летел. Не помните?

Варга с Сулимом летели первым классом, а остальной народ – в бизнесе. Сулим своих ребят во время полета почти и не видел.

– А, Гришка… – Варга зашевелил бровями, вспоминая. – Это пегий такой? Так его Гейдж зовут на самом деле?

– Не знаю. Может, и Гейдж. Я у него паспорт не спрашивал. Да и сохранился ли у него подлинный паспорт? Сомневаюсь.

Варга поудобнее умостился в кресле.

– Впрочем, ладно. Что по основной программе?

– Шарадниковы и Испанец пока ничего не выяснили. Никаких зацепок, совершенно никаких. Нет в окрестностях города никаких заброшенных деревень, никаких частных владений, никаких тайных сект. Ничего похожего. Такое впечатление, что волки возникли прямо из воздуха… что косвенно подтверждает догадки, которые я высказывал еще на «Чирс». По своим каналам я пытаюсь составить карту распределения наиболее частых наблюдений НЛО в этом районе, авось что и нарисуется. А потом надо будет по тайге рыскать, скорее всего. Конкуренты в городе сидеть явно не станут. Осмотрятся, обнюхаются, возможно поцапаются слегка… И в тайгу. Нечего в Алзамае делать, поверьте моему опыту.

– Верю, – согласился Варга. – Ладно, будут новости – докладывай немедленно.

Сулим кивнул, и ушел к себе. В номер этажом ниже.

Довольно долго Генрих кружил по Шадченко и окрестным переулкам, пытаясь снять жилье. Домики здесь были махонькие, выращенные бог знает когда, еще до коррекции, наверное. В основном одноэтажные, но кое-где на стенах виднелись следы новомодных прививок и новенькие вторые этажи, гораздо светлее и свежее первых. Прививки эти вливали в дремотную генную структуру домов мощнейший весенний импульс, и некоторое время даже полумертвые старинные дома начинали тянуть из почвы воду и минералы, менять кору; они принимались расти ввысь, словно молодые, а умелые прививки направляли этот рост куда следует. Чаще всего, отрастив второй этаж, дома успокаивались, и снова погружались в дремотное состояние, но иногда кто-нибудь не рассчитывал дозу или состав биокатализатора, и подстегнутые дома начинали расти вширь…

Комнату Генрих нашел как раз в таком обновленном доме. Ему и сдали недавно отрощенный второй этаж, еще пахнущий смолкой и клейкой зеленью. Хозяева привитых домов частенько так поступали – пускали обживать новые помещения приезжих постояльцев. У самого окна колыхались куцые ветви, покрытые маленькими, с ноготь, листьями. Веткам этим только предстояло за нынешнее лето отрасти на положенную длину, перестать заслонять окна и образовать красивую корону-карниз.

Генрих быстро сговорился с сухопарой, как вобла, теткой-борзой о плате, получил ключ, остро пахнущий свежими феромонами, занес наверх сумку, выпустил на всякий случай жучков, и спустился. Ему очень понравилось, что на второй этаж вела отдельная лестница, еще светлая и слегка прогибающаяся под ногами, не затвердевшая как следует. Домашняя харза, сидя на перилах, сердито застрекотала на Генриха, но он погладил ее, почесал спинку, и та умолкла, с интересом обнюхивая руку.

– Давай, давай, запоминай меня, хаська, – пробормотал Генрих. – Чтоб ночью не орала, когда вернусь…

Харза еще раз взглянула на Генриха, и ловко перескочила на обычное дерево, что росло рядом с лестницей. Генрих кивнул хозяйке, которая наблюдала за ним в окно, и направился к калитке.

Он прошел улицей Шадченко, утопающей в тени старых деревьев. На обочинах тротуара лежал толстый слой пожелтевшей от времени хвои. Рыжие таежные муравьи торили по человеческой улице свою собственную оживленную трассу. Генрих переступил через плотный строй муравьев, осатанело тянущих на себе всякий сор – листики, веточки, дохлых жуков и иссохших жужелиц, и даже желтоватые крупинки сахара, награбленные в каком-то из соседних домов.

Потом Генрих узрел рейсовый биобус, идущий куда-то в центр, и торопливо досеменил до остановки в полусотне метров впереди. В салоне было почти пусто – трое рабочих (все – местные лайки), бабуля-пинчер, да на задней площадке разноморфная пацанва с ранцами. Генрих отдал водителю монетку и уселся на переднее место справа, чтоб смотреть в лобовое стекло. Старый скрипучий «Лось», не просыпаясь, тянул заученным за долгие годы маршрутом, машинально притормаживая перед остановками. Водитель почти и не трогал управление. Это был очень надежный и очень трогательный дуэт: старый седой шофер и старый биобус с помутневшими от возраста фасетками на глазах. Эдакий полусимбиоз-полудружба…

До центра Генрих добирался минут двадцать. Углядев в окошке вживленные в фасад длинного здания-селектоида буквы («РАЛЬСОВОКЗАЛ»), он решил выйти.

Толпа на тротуаре совсем рядом с остановкой биобуса сразу же привлекла его внимание. Чувствовалось нечто тревожное в сдавленных возгласах, в гуле, в коротких суетливых движениях людей. Что-то такое, отчего Генрих сразу же вспомнил убийства в Берлине и тамошних случайных зевак, растерянных и потрясенных до глубины души.

– Врача! Кто нибудь вызовите врача!

– Молодой человек! Вы слышите меня?

– Да не слышит он! Это шок, болевой шок, точно вам говорю!

– Врача вызовите!

– Боже мой! Кость вышла!

– И полицию вызовите! Кто же это его, а?

Долговязый Генрих, проходя мимо, взглянул поверх голов и едва не обомлел.

На асфальте лежал Франсуа, бледный, как рисовая шелуха. Левая нога у него была согнута под каким-то совершенно немыслимым углом.

Словно почувствовав напарника, Франсуа открыл глаза. Генрих беспомощно глядел на него.

– Испанец, – еле слышно пробормотал Франсуа, старательно шаря взглядом по склонившимся к нему лицам. На Генриха он не смотрел, но обращался, без сомнения, именно к нему. – Это был Испанец!

И снова закрыл глаза.

– Бредит, – тихо сказал кто-то в толпе. – Бедняга.

«Испанец? – подумал Генрих. – Именно так, с большой буквы – Испанец? Черт возьми! Выплыл из небытия, где пребывал долгих э-э-э… Сколько же? Двенадцать? Да, ровно двенадцать лет.»

Генрих почти и не помнил его, смуглого коренастого парня, с которым когда-то учился в брюссельской спецшколе. Его еще тогда прозвали Испанцем. За оливковую кожу и буйный нрав.

На кого ныне мог работать Испанец – оставалось только догадываться. Стычка с Франсуа отнюдь не случайна, Генрих подозревал, что в Алзамае в настоящий момент не счесть агентов различных спецслужб. Генрих и Франсуа и сами находились здесь негласно; кроме внешней разведки Европейского Союза об их миссии никто не должен был знать.

Но «не должен знать» еще не означает «не знает».

Впрочем, настораживало Генриха совсем не это. Он никак не мог понять – ЗАЧЕМ нужно было выводить из строя Франсуа? Присутствие в Алзамае агентов Европы не вызвало бы ликования в рядах сибиряков или русских. Но и предпринимать что-либо против европейцев ни те, ни другие не стали бы. С какой стати? К тому же, Генрих и Франсуа даже не успели ничего сделать в Алзамае. Насчет агентов Балтии, Турана, Сахарского Халифата и Японокитая Генрих тоже был спокоен, хотя и с меньшей долей уверенности. Этим странам незачем выводить из игры европейца. Ничего они не выигрывают в этом случае.

Оставались североамериканские державы, Индия и Австралия. Ну, с некоторой натяжкой, Латинский блок. Пасифида же и остальная Африка заведомо отпадали.

Только почувствовав спиной чей-то пристальный взгляд, Генрих сообразил, что и сам может оказаться жертвой молниеносного и эффективного нападения. Убить, конечно, не убьют, но ногу сломать, как Франсуа, вполне могут. Не то чтобы Генрих не умел защититься. Он мог просто не успеть – подобные нападения всегда стремительны и неожиданны, и тренированному человеку в общем-то ничего не стоит вывести из строя другого, пусть даже тот не менее тренирован. Внезапность – вот оружие таинственного невидимки. Внезапность, и еще природная мимикрия. Он должен уметь растворяться в толпе. И наносить удар в момент, когда никто этого не ожидает; а потом должен еще и мгновенно скрыться в той же толпе.

«Если это действительно Испанец, – подумал Генрих, – он меня по-любому узнает. Если нет, может и оторвусь…»

Генрих еще разок поглядел на бледного Франсуа (вокруг него как раз начали хлопотать подоспевшие врачи), сожалеюще поцокал языком, и помалу зашагал прочь. Метрах в семидесяти он остановился около газетного ларька, что приткнулся под четырехэтажным домом, словно гриб под деревом, и притворился, будто глазеет на витрины. Очень скоро Генрих занял очень удобную позицию: в щель между журналами хорошо просматривалось место происшествия, а его самого за ларьком и хитроумный герой Говарда Тона не разглядел бы.

Почти сразу Генрих обратил внимание на человека, который сидел на лавочке как раз напротив толпы. Через дорогу. Не похож он был на обычного зеваку. Любой нормальный обыватель на его месте уже давно перебежал бы дорогу и толкался бы в компании себе подобных, обмениваясь с соседями обтекаемыми замечаниями. А этот сидел и просто смотрел. Наблюдал.

Конечно, это был не Испанец. Тот, если это действительно он сломал Франсуа и если Франсуа ничего не напутал, уже далеко отсюда. Укрылся на загодя снятой квартире или в гостиничном номере. Какое такое происшествие? Знать не знаю, ведать не ведаю. Я спал вообще, весь день…

Человек был на редкость невыразительный; походил на безликого аморфа, но в фигуре его просматривалась некая подспудная строгость. Возможно, он обладал какой-нибудь редкостной морфемой – мало ли их наплодили генетики прошлых веков?

Генрих был уверен, что никогда прежде не видел этого человека. Ни живьем, ни на фотографиях. Ничего удивительного, из действующих коллег по профессии большинству относительно знакома была приблизительно половина. К тому же коллеги считают делом чести периодически менять внешность. Никуда без этого – Генрих и сам то носил короткую стрижку, то отращивал буйную шевелюру а-ля Каниджа или Вальдеррама, то ежедневно брился до синевы на скулах, то отпускал бороду, а иногда склонялся к модной американской трехдневной небритости, которую мог поддерживать в более-менее стабильном виде месяцами. Очки, усы, загубники, красители… Да и умение по разному держать уши зачастую меняет облик людей до неузнаваемости.

Но. Во всем этом есть одно «но». Генрих давным-давно научился узнавать людей под сменными масками, обрамляющими все-таки одно и то же лицо. И все люди, кого хорошо бы при встрече узнать, обладали точно таким же умением.

Итак, на лавочке сидел незнакомец. Отныне Генрих узнает его, если снова увидит.

«Надо будет навести справочки… – подумал он озабоченно. – Интересно, на кого сейчас работает Испанец?»

С европейскими спецслужбами Испанец прекратил сотрудничать практически сразу. На первом же задании затеял какую-то сложную двойную, а то и тройную игру, задание в итоге не выполнил, и благоразумно потерялся. Принесли ли ему что-либо сии сомнительные маневры (предположительно – с азиатами), осталось неизвестным. На целых двенадцать лет Испанец ушел в тень. Либо он выполнял некие миссии где-нибудь совсем уж у койота в глуши, типа центральной Африки, Южной Америки или на бесчисленных крохотных островках Пасифиды, либо терпеливо пребывал на скамейке запасных.

Все это лишний раз подтверждало, что в Алзамае начался один из ключевых финалов земной истории.

Человек на лавочке не то почувствовал, что за ним втихую присматривают, не то подчинился старому правилу не торчать долго в одном и том же месте: подчеркнуто неторопливо свернул газету и зашагал прочь от поредевшей толпы рядом с бело-красным экипажем-селектоидом «Скорой помощи».

Улучив момент, Генрих незаметно отклеил от футболки прежний рисунок и сунул его в урну рядом с киоском, легкую куртку повесил на руку, на голову нахлобучил сетчатую кепку и нацепил очки, но не пошло-темные, как в шпионских фильмах, а прозрачные. И круглые, словно у уличного музыканта. Замурлыкал нечто реггейобразное, и столь же неторопливо направился в ту же сторону, что и незнакомец.

Долго следовать за ним Генрих не собирался. Опасно. Особенно в свете того, что Генрих остался без напарника, а значит – без прикрытия.

Худшее, что может произойти – это лишиться прикрытия. А если прикрытие нейтрализуют раньше основного игрока, значит и с основным церемониться никто не собирается. И даже особенно прятаться неведомые оппоненты не станут. Игра по-крупному. Какие уж тут церемонии?

Сцепив зубы, Генрих миновал «Скорую помощь», даже не покосившись на беднягу Франсуа.

Сеанс аварийной связи он решил задействовать уже сегодня вечером.

– Господин полковник? Там русские пришли.

– Проводи их… – поморщился полковник Золотых.

– А под каким предлогом? – поинтересовался ординарец.

В обычной обстановке он сказал бы «под каким соусом», Золотых мог ручаться чем угодно.

– Да не отсюда их проводи, а сюда, дурья башка! – проворчал Золотых. Впрочем, сам виноват: обычно он говорил просто «зови», а сегодня вылезло откуда-то это самое «проводи». Непонятно откуда и к чему вылезло.

Публика за столом сохраняла профессиональную бесстрастность.

Шестеро суровых мужчин – суровых, как и полагается безопасникам. Золотых относился к своим более молодым подчиненным с некоторым снисхождением, сродни отеческому. В сущности, эти немолодые уже мужчины и были его воспитанниками, почти детьми.

Вскоре в кабинет вошли русские – Вениамин Коршунович, старый знакомый и давний друг, его подчиненные – Виталий Лутченко и совсем еще зеленый парень по имени Баграт, а следом – российский консул со своими лбами-чернышами. Золотых вскочил, мысленно матерясь. А если бы осел-ординарец не стал переспрашивать, а просто пошел бы выставлять русских из управления? Выставить русского консула – этого даже в кошмаре не привидится! Значит, тоже притащились из Красноярска… Можно ручаться, что негласно. Как и группа Золотых.

После обязательных рукопожатий и короткой вежливой паузы, наполненной улыбками и внимательными взглядами, все расселись за круглым столом.

– Прошу не обращать на меня внимания, – негромко попросил консул. – Работайте, господа…

Коршунович ободряюще подмигнул; полковник Золотых, теряясь в догадках – к чему этот визит? – обратился к Чеботареву:

– Давай, Степа.

Чеботарев хотел встать, но Золотых его остановил. Ни к чему эта показуха. В конце концов, это российский консул, а не сибирский. Просто важная персона, но из чужой страны. Он им не начальник и не судья. Такой же наблюдатель, как Коршунович и его ребята.

– Беглый анализ показывает, что события успешно покатились под гору, – начал Чеботарев. – В Алзамае уже объявились первые гости. И есть первые стычки, пока сдержанные и осторожные. Начну с самого начала.

В городе замечен некий стаффорд по имени Давор Мрмич, более известный под кличкой Испанец; причем он явно работает с кем-то в команде. Долгое время Испанец не возникал в сфере интересов нашего отдела; российские коллеги также подтверждают, что никаких данных об Испанце не имели более десяти лет. Сегодня вечером, прямо на улице, напротив вокзалов, Испанец выследил минского лесоинженера Николая Шитика и сломал ему ногу. Поверхностная проверка показала, что сей минчанин такой же инженер, как я косметолог – на самом деле это сотрудник вэ-эр Европейского Союза Франсуа д'Арсонваль, также известный как Ференц Бу, Шипучка и Четвертый. Специалист по парным акциям. В настоящее время находится в городской больнице; мы проверили его одежду – никакого специального снаряжения. Испанец с места происшествия скрылся, наблюдение выделило еще четверых потенциальных поднадзорных, в настоящий момент их личности устанавливаются. От слежки трое очень быстро и профессионально избавились, а поскольку у нас есть приказ, запрещающий плотную опеку, их отпустили. Четвертый либо притворяется дилетантом, либо просто ни при чем. Приезжий, по документам – Каспар Хасгале, средних лет овчар-бельгиец. В Алзамае четвертый день, приехал по делам концерна «Бритиш Файрворкс», его осторожно прощупывают. За Франсуа д'Арсонвалем установлено негласное наблюдение; не исключено, что его попытаются достать и в больнице.

Один из наших свободных информаторов опознал сразу двоих приезжих, причем это родные братья. По сведениям информатора, эти двое проходили по делу о ворованных биоалгоритмах четыре с лишним года назад. Работают, вероятнее всего, на частное лицо или неправительственную организацию. Под фамилией Шарадниковых остановились в гостинице «Привокзальная», в городе всего лишь пять дней, но в гостиничной базе стоит отметка, что номер они снимают уже двенадцатый день. Скорее всего, они подправили базу. Чрезвычайно грубая работа, причем неясно что это – сознательная акция или просто следствие непрофессионализма. Прибыли из Красноярска поездом, совершенно открыто. Могут быть не связанными с разрабатываемой темой.

Есть новые сведения относительно водителя «Енисея», которого намедни не могли добудиться – я вчера подавал подробный рапорт. Точнее, есть сведения о его попутчике. Опрошены работники дорожной инспекции на дорожных постах; найден инспектор, который проверял документы попутчика. Приблизительная внешность: двадцать пять-тридцать лет, афган с легкой примесью посторонней морфемы, длинная прическа, скорее всего естественная. Косит под хиппи; документы на имя Максима Крютченко из Петербурга. Документы на вид подлинные, во всяком случае инспектор-дорожник ничего не заподозрил, а уж дорожники на поддельных документах кошку съели. Сие может означать: либо попутчик совершенно не связан с этой историей и на водителя напали уже позже, либо это достаточно неплохо подготовленный агент. По крайней мере, в отношении документов. У водителя ничего не пропало; денег у него при себе почти не было, но держал он их в кармане, на виду, причем водитель клянется, что карманы ему обшарили. Но не взяли ничего. Из грузовика тоже ничего не пропало, хотя в бардачке много чего валялось – водила в пути подрабатывает мелкой торговлишкой. Подрощенными радиоприемниками приторговывает. В общем, товар тоже не тронули. Смысл во всем этом лично я усматриваю только один: незаметно проникнуть в город. Лишь бы не поездом или самолетом, там, как известно, пассажиры фиксируются и отследить любого достаточно несложно.

Следующее. Опрошены вокзальные жуки-таксисты окрестных городов – Шантарска, Тайшета, Нижнеудинска. После некоторого нажима удалось вытрясти из них, что за последнюю неделю им то и дело попадались клиенты до Алзамая, причем все по какой-то причине не желали воспользоваться стандартным транспортом – отставали от поезда, опаздывали на биобус, торопились по делу – в общем, почему-то за последнюю неделю таких пассажиров было заметно больше обычного. Отмечу также, что из Алзамая в Тайшет, Шантарск и Нижнеудинск последнее время тоже ездят чаще, но не столь интенсивно, как в сторону Алзамая.

Пришел ответ на запрос из братского аэропорта, относительно того странного махолета, что засекли пограничники. Махолет, оказывается, прокатный. Нанимали его люди из явно подставной братской фирмы «Хилько и сын». Фирма ликвидирована спустя двадцать минут после сдачи махолета в прокат. Документы пилотов однозначно поддельные, раскручивать это направление по вашему, господин полковник, приказу пока не стали…

Золотых кивнул – ему действительно спустили приказ не распыляться и не размениваться на мелочи.

Чеботарев мельком заглянул в блокнот на столе и стал закругляться:

– Считаю, что дальнейшие наши действия должны заключаться в следующем: поднять все фото и видеобазы и попытаться выявить всех занесенных в базы потенциальных агентов. И проверять всех, кого выявим…

– Что с Шарадниковыми? – живо заинтересовался Коршунович. – Их будут брать?

– Да, операция намечена на сегодняшний вечер. Брать их решено в гостинице. Мне нужно посвящать наблюдателей в детали? – справился Чеботарев у шефа.

Золотых развел руками:

– Если это необходимо… Необходимо, а Вениамин Палыч?

Коршунович покачал головой и поморщился:

– Как хотите. Наверное, в самых общих чертах.

– Да какие тут могут быть детали… – фыркнул Золотых и смешно задвигал ушами. – Оцепим гостинцу, чтоб муха не пролетела, вкатим им парализующего… А уж в управлении будем за языки тянуть.

Чеботарев согласно кивнул.

– Собственно, у меня все, – сказал он и сразу же поправился: – Точнее, почти все. Возник один-единственный вопрос к коллегам из России. Официальный агент уже в Алзамае? Откровенно говоря, мы засекли только Арчибальда де Шертарини, но у него здесь родственники. Мать его приехала, опять же. Что-то семейное. Он задействован?

Золотых довольно напыжился:

– Он и есть агент, – сказал полковник. – Молодец, Степа! Хорошо работаешь.

Степа вяло мигнул – он явно полагал, что насчет личности официального агента можно было и проинформировать. Но Золотых всегда был безопасником с причудами, особенно последнее время, когда из-за должности многое стало сходить ему с рук. Впрочем, работал он цепко, и был дьявольски везучим, наверное поэтому наверху на художества полковника Золотых смотрели сквозь пальцы и вообще относились с немалым снисхождением. В конце концов, главное – результат, а с этим Золотых свое начальство никогда еще не подводил.

Макс Мэнсон-Крютченко облюбовал один из трех предложенных еще на подготовительной базе в Орегоне подвальчиков; подвальчик располагался на самой окраине Алзамая. Несколько однотипных домов приблизительно равного возраста смыкались стволами, а ветви короны наверху совершенно переплелись и образовали над внутренним двориком эдакий сплошной живой свод, отчего во дворике всегда было сумрачно и прохладно. Подвальчик имел два выхода: один прямо во дворик, посредством полувросшей в почву лестницы; второй – через нижний, нежилой ярус корневой системы дома в соседний подвал. А оттуда – в подвал следующего дома; корневая система у домов вообще оказалась общей. Это был дом-многостволка, строго говоря, даже не симбионт-полиморф, а невыраженный Tottumus Ruonkae, в просторечии именуемый кустом. В подвале не было даже намека на сырость, крохотная комнатенка (нечто вроде дежурки) вмещала только маленький шкаф, стол без стула или табурета и низкий топчанчик, похожий скорее на эстрадный подиум. Рядом со входной дверью оттопыривалась зевающая пасть рукомойника, над которой нависал носик водопроводного крана. А над рукомойником нашелся даже впавший в спячку мономорф-зеркало. Макс его немедленно разбудил и порадовал несколькими крупинками универсального корма. Зеркало ему понадобится. Конечно, портативное у него имелось, но если есть возможность пользоваться большим – почему бы и не воспользоваться?

Первым делом после осмотра Макс вскрыл тайник. Сигнальные вешки оказались нетронутыми, и Макс с некоторым облегчением спрятал в тайник шмотник с реквизитом, забрав только самое необходимое.

Со временем у него было туго: задание по основной программе неожиданно наложилось на едва ли не всеобщую активность иностранных разведок; у Макса имелись косвенные данные о засылке балтийских агентов в Алзамай, из чего следовал простой и неизбежный вывод: Смотритель немедленно выдаст агентам-прибалтам координаты сибирского маяка и вообще все сведения относительно программы «Виера». Прибалты, естественно, сунутся к маяку, и на хвосте притащат всю собравшуюся в Алзамае свору.

Америка не могла этого допустить, особенно после того, как маяки в Антарктиде и в верховьях Амазонки были ликвидированы таинственными хозяевами. Сам Макс к маяку лезть не собирался, не его это дело. Если хозяева решили свернуть все засвеченные маяки, не стоит доводить ситуацию до крайности. А то и этот, последний из засеченных свернут.

Он взглянул на часы. До встречи с резидентом эн-эр, научной разведки Америки в Алзамае, оставалось два часа.

Час Макс убил на пристальное наблюдение за собственным хвостом и окрестностями подвальчика. Никого. Макс был достаточно опытным агентом чтобы почуять слежку. Сейчас он ничего не чувствовал, и ничего подозрительного не заметил.

К точке рандеву он пришел пешком, побрякивая на ходу фенечками и предоставив легкому ветерку трепать хиповскую шевелюру. В этой непостижимой стране не имело никакого смысла назначать встречи в кафешках: кафешек даже в столице Сибири было исчезающе мало; истинными центрами народного досуга служили многочисленные пивные ларьки с их столиками, у которых принято стоять, а не сидеть, с легким и часто разбавленным пивом из новомодных бокалов мутного стекла, с сушеной воблой и вяленым хариусом. Местное разливное пиво вообще было напитком отдельного класса; несмотря на то, что привозилось оно, в общем-то, с одних и тех же заводиков, в двух соседних ларьках вкус его различался кардинально. Впрочем, Макс за время пребывания в России успел даже отыскать некую мрачную прелесть в ритуале поглощения разливного пива; теперь же он мгновенно убедился, что в Сибири дело с этим истинно народным напитком обстоит точно так же, как и в России. Только вкус пива, конечно же, совершенно иной.

Нужный ларек Макс давно приметил, но подходить не спешил. Долго кружил по окрестным улицам, заглянул на крохотный рыночек, приткнувшийся к перекрестку двух более-менее оживленных улиц, потолкался среди толпы, купил орешков. Выпил пива в другом ларьке; все это время он тщательно прощупывал пространство вокруг себя. И не мог отследить наблюдения. И жук-индикатор, привитый к поясному ремню, тоже молчал. Его не прослушивали, не прощупывали модальными зондами, и, вроде бы, даже вживую не следили.

Риск, конечно, сохранялся; но время все равно уже почти вышло. Нужно было рисковать.

Когда Макс подтянулся к условленному месту, до времени оставалось четыре минуты. Он пристроился в кильватер низенькому работяге-аморфу, одетому в грязную спецовку. Дождался очереди, взял пива, и отошел к дальнему столику. Работяга жадно глотал пену даже толком не отойдя от окошка.

Двое молодых парней-овчаров горячо обсуждали что-то экипажное: не то о спецпрививках, не то о способах аварийной регенерации. Сизая от алкоголя тетка тоскливо сжимала в грязной ладони хвосты трех сомнительного вида рыбин; Макс есть подобных существ на всякий случай поостерегся бы. И, наконец, целая компания настоящих сибирских лаек шумно спорила насчет цен. Дескать, раньше водка стоила о, а теперь – ого-го-о-о!

Связной возник будто из ничего; вывернул из-за ларька, мгновенно сориентировался, на миг замедлился перед окошком и прямиком направился к Максу.

– Друг! – сказал он проникновенно. – Рыбца не желаешь?

И извлек из пакетика сушеную рыбину. Тетка с уродцами в руках забеспокоилась и попыталась протестовать:

– Эй, ты! Здесь только я торгую!

Связной – пятнистый пойнтер с висячими ушами – благодушно отмахнулся:

– Я не торгую! Я меняюсь!

– На что? – с некоторой насмешливостью в голосе поинтересовался Макс. Рыбец у пойнтера был правильный: юконский лосось, на этом континенте такого при всем желании не выловишь.

– Да все на нее же! – делано вздохнул пойнтер. – На влагу живительную!

– То есть, – подытожил Макс, – я беру еще пивка, и мы с тобой на пару давим этого леща?

– Именно! – просиял пойнтер. – Вы на редкость догадливы, молодой человек!

– Идет! – ухмыльнулся Макс, одним махом опорожнил свой бокал и мигом принес еще четыре. Пойнтер тем временем расстелил на столе газету – опять правильную. Не «Нью-Йорк Таймс», конечно, это было бы слишком, а красноярскую «Сибирь», причем Макс ясно рассмотрел заголовок одной из статей – «Не валяй дурака, Америка!». Ключевое слово присутствовало. Девяносто девять процентов, что это действительно связной.

– Макс, – представился Макс и протянул руку.

– Алексей Семенович, – склонил голову пойнтер и светским жестом подал руку. Папиллятор на браслете коротко кольнул Макса в запястье. И точно такой же браслет на секунду выглянул из-под обшлага легкой летней куртки пойнтера.

У Макса испарились последние сомнения.

– Итак, молодой человек! Приступим. Такую рыбу редко кому приходится едать, а уж без пива это делать совершенно не стоит! Право же, не стоит, поверьте мне, старому пьянице!

Он взялся за лосося. Тетка глядела на свежесложившийся питейный дуэт с плохо скрываемой ненавистью.

Лосось оказался великолепным. Некоторое время кроме сей почтенной рыбины Макс был занят только одним – незаметно поглядывал кругом, не пасет ли их кто-нибудь. Овчары-экипажники уже ушли, компания лаек переключилась на обсуждение футбольного матча, и даже тетка с сушеными чудовищами немного подобрела, потому что к ларьку забрел с престарелой канистрой какой-то молодняк и одно чудовище тетка молодняку все же всучила за пару монеток.

Потом, когда бокалы опустели а от лосося осталась только голова, чешуя да кости, пойнтер аккуратно завернул объедки в газету и выбросил в ящик. Макс с сожалением принял нейтрализатор – после пива накатила легкая эйфория, когда кажется, что ты хозяин всего мира и горы можешь свернуть, когда ничего не страшно и все по плечу.

Только абсолютно трезвые люди способны понять, что это не более чем заблуждение.

Разговор состоялся на одинокой лавочке посреди старых-престарых сосен, толстенных, как опоры Стэдфордского моста. Пойнтер тоже глотнул что-то – видно разгонять алкогольную эйфорию и он считал очень важным.

– Итак, молодой человек, – начал пойнтер совсем другим голосом, – имею вам сообщить следующее. На сегодняшний день нашими главными и основными конкурентами являются только прибалты. По косвенным данным, их агенты уже в городе, но это агенты не научной, а регулярной внешней разведки. Их, скорее всего, двое.

Все это Макс знал и так. Но, тем не менее, слушал очень внимательно.

– В Алзамай давным-давно внедрен агент-научник Балтии. Зовут его Карл Логан, причем он больше ученый, чем разведчик. И ведет он себя как ученый. Неизвестно, как долго занимается он этим вопросом, но в Алзамае он появился восемнадцать лет назад под именем Эдуарда Эрлихмана. Неизвестно также насколько глубоко он копает и до чего уже успел докопаться – мы здесь едва ли не вчетверо меньше работаем. Научная разведка Балтии разрабатывает интересующую нас тему давно и плотно, причем независимо от других спецслужб и даже, похоже, независимо от правительства. Только в свете последних событий научники сделали шаг навстречу вэ-эровцам…

– То есть, – перебил Макс, – Смотритель может поделиться некоей информацией с вээровцами, и те опередят остальных? Даже официального агента?

– Именно так.

– Что это за информация?

– Координаты местного маяка.

Макс приподнял брови, хотя снова ничего такого, чего бы он не знал, не услышал:

– Вот, значит, как…

Пойнтер, не изменясь в лице, продолжал:

– Прибалты осведомлены о существовании единственного маяка – сибирского. Именно поэтому здесь и осел Логан-Эрлихман. Хотя, стопроцентной уверенности все равно нет. Его никто плотно не прощупывал, пока у нас нет подобной возможности. Но вероятность очень высока.

– А что, – задумчиво поинтересовался Макс. – Балтия так серьезно занимается исследованием неопознанных летающих объектов и объектов предположительно внеземного происхождения?

– Очень серьезно. С тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

Макс ничего не сказал – ждал продолжения.

– В августе семьдесят седьмого в руки балтийских научников попал сильно поврежденный летательный аппарат, по нашим данным – беспилотный. В марте восьмидесятого они ознакомились со снимками неопознанных летающих объектов, замеченных в районе Алзамая, и обнаружили на одном из них аналогичный аппарат. Это был единственный случай наблюдения аппарата такого типа. Все, изображенное на остальных снимках, не совпадало с более ранними наблюдениями, и могло оказаться в итоге чем угодно, от метеозонда до атмосферной линзы или шаровой молнии. Только алзамайский аппарат был стопроцентно внеземным. И в Алзамай немедленно внедрили Логана. Мы так и не сумели выяснить, что же он тут раскопал, к его квартирке-лаборатории просто не подступиться. Но приборов там напичкано – будь-будь. У маяка установили кое-какую регистрирующую селектуру; маяк все время прощупывается. В общем, Логан стал опасным. Его нужно убрать. Причем, немедленно. До того, как он раскроет местонахождение маяка.

– Он работает в одиночку? – поинтересовался Макс. – Без прикрытия?

– Мы не успели выяснить. Похоже, что да. Но ни в чем нельзя быть уверенным на все сто. Мы не видели прикрытия. Ни разу за четыре года.

– Понятно, – кивнул Макс. – Что ж. Я готов. Уберу его сегодня же.

– Последнюю неделю он ежедневно бывает на привокзальном бульваре. Вероятно, ждет агентов-прибалтов. Там есть пивной ларек, напротив магазина Кузьминых. Знаешь?

– Знаю, – Макс усмехнулся. Его позабавил тот факт, что не они одни использовали пивные ларьки как точки рандеву.

– Пока он ни с кем контактов не имел. Вот он, взгляни… – пойнтер ненадолго показал Максу фотографию невзрачного аморфа неопределенно-среднего возраста. – Запомнил?

– Да.

– Привокзальный бульвар, с полудня. У тебя еще есть время.

Макс кивнул, попутно уяснив для себя: агент-пойнтер выдал абсолютно всю необходимую информацию. Ничего не скрыл, но и ничего лишнего не выболтал.

Периодическая проверка внедренных агентов была обычным делом для научной разведки Америки.

Впрочем, самое главное Макс с помощью коллеги все же выяснил. Теперь он знал Логана-Эрлихмана, Смотрителя сибирского маяка, в лицо. И он теперь не проколется, убрав ненароком постороннего.

– Удачи, сынок, – сказал пойнтер, в упор глядя на Макса.

Макс с легкой улыбкой кивнул.

– Спасибо за рыбку. Хороша, зараза!

Когда Арчи приехал в Алзамай, бабка уже умерла. Умерла тихо и спокойно, без мучений, угасла, как догоревшая свеча. Практически до последних часов она оставалась в сознании, и даже была в состоянии передвигаться без посторонней помощи. Просто заснула не проснулась. Мать, словно почувствовав, часа в три ночи вошла к ней – дыхание старухи, до сих пор более-менее равномерное, вдруг прервалось. На миг открылись глаза, взглянули на дочь, которой было уже почти шестьдесят, и закрылись снова.

И все.

Родичи-женщины и соседи успели свое отплакать и отпричитать; Арчи вошел как раз, когда поминали усопшую крепким домашним самогоном. По тем, кто жил долго и счастливо и ушел без мучений, как правило долго не скорбят, и Арчи считал это глубоко правильным. Он жалел только об одном – что не успел. Правильнее было бы хотя бы перед смертью подержать бабку за руку. Наверняка это ее успокоило бы.

Но – не успел.

Женщины хлопотали в бабкиной комнате, Арчи неоднократно выцедил с коренастыми сибирскими мужичками сизого крепчайшего пойла. Коротко переговорил с матерью – она удивилась приезду сына. Не то чтобы она обижалась; из-за работы Арчи часто приходилось отказываться от исполнения разнообразных семейных дел и хлопот, но работа – есть работа. Похоже, что мать обрадовалась, но, конечно же, тоже жалела, что Арчи самую малость не успел.

Потом были похороны – на следующий день. До этого времени Арчи выбирался в город только однажды, с матерью и теткой из соседнего Тайшета. Заходили в какие-то погребальные конторы, женщины о чем-то договаривались, а Арчи, не вникая, молча платил, сколько требовалось.

А когда вернулись с кладбища и уселись поминать уже во дворе, под диким сибирским виноградом, Арчи неожиданно ощутил в себе какую-то пустоту.

Он всегда гордился тем, что его родственники так долго живут и пребывают совершенно в ясном уме и трезвой памяти до последней минуты. Казалось, что он и сам должен точно так же тянуть к сотне, оставаясь здоровым и умным.

Два года назад ему сообщили, что скончался девяностосемилетний дед. Но Арчи тогда только-только отходил от последнего задания, приведшего к сразу двум «фитилям». И вот теперь – все. Родственников-долгожителей не осталось.

Он вышел из-за стола, заскочил в комнатенку под самой крышей, получердак-полумансарду, которую Арчи отвели по его же просьбе, и отправился на связь.

Некоторое время Арчи постоял за воротами. Ветер путался в кронах сосен, шумел, словно тянул заунывную поминальную песню. Похожий на исполинскую пузатую бочку дедовский дом стоял на пересечении улиц Шадченко и Распадной. Корявые верховые ветви обрамляли потемневшую от времени выпуклую крышу. На крыше, на самой макушке, рядом с узловатым стеблем универсальной антенны (той еще древности) сидела лимонно-бурая харза и сосредоточенно вычесывала шерстку.

На Распадной Арчи поймал экипаж и доехал до центра за совершенно смешные в сравнении с курортным Крымом деньги.

Два тридцать семь. Бульвар недалеко от вокзалов. Много свободных лавочек. И целых двадцать минут, которые нужно непринужденно убить.

Бесцельно слоняться по бульвару Арчи не захотел, по привычке сначала покружил в отдалении. И практически сразу у него сработал жук-сторож: забеспокоился, завибрировал и загудел. Арчи скормил ему крупинку лакомой органики.

Итак, он здесь не один. Кто-то точно так же кружит в отдалении и кормит жука-эмпата.

Арчи немедленно нырнул в раскрытые двери ближайшего магазина. И – о, удача! – в магазине нашелся мини-бар, причем стойка его заканчивалась как раз у окна, выходящего на бульвар. Арчи заказал кофе по-венесуэльски, рюмку хереса (и откуда в Сибири приличный херес?) и свежую газету. Сел на высокий табурет и сделал вид, что погрузился в чтение.

На самом же деле он то и дело поглядывал в окно.

Бульвар выглядел вполне мирно и обыденно: лавочки; маленькие, по пояс всего, пушистые сосенки и елочки (а, может, и пихточки, Арчи не особо в этом разбирался). На лавочках – мамаши, среди елочек – малышня. С елочки на елочку скачет харза, ребятишки гурьбой бегают за нею. Идиллия.

Вдалеке виден вокзал, но опять же после Крыма он выглядит чуть ли не покинутым. Экипажей на улице не то чтобы мало, но и плотным такое движение никак не назовешь.

Кофе оказался так себе. Херес тоже. Впрочем, стоило ли удивляться?

Арчи шелестел газетой. Жук больше не беспокоился, дремал себе за подкладкой. Но чутье подсказывало Арчи: жди. Кто-то здесь есть.

И он ждал.

Прошло минут пять, прежде чем он выделил из находящихся на бульваре двоих мужчин. Первому было под сорок, не меньше – низенький, породистый и толстомордый мопс. Сидит на лавочке и щурится на солнце, сложив руки на рукояти трости. Второй больше похож на агента – никакой просто. Неприметный. Не то серая, не то пегая шевелюра, уши врозь, морфема – и не поймешь с ходу. Аморф, наверное. Но взгляд цепкий, внимательный. Пристроился к жидкой очереди у пивного ларька наискосок от магазина и зыркает исподлобья. Туда-сюда…

Мопс вскоре тяжело поднялся – Арчи готов был поспорить, что у него одышка и вообще здоровье ни к черту. Вряд ли он интересен. Просто, случайный человек прогуливается. Вальяжно ступая, мопс удалился по бульвару прочь.

Аморф неторопливо заглатывал пиво из бокала; потом полез в карман и жук за подкладкой тотчас предупредительно дернулся. Арчи насторожился.

А события на бульваре вдруг стали развиваться стремительно и неудержимо: из-за пивного ларька показался растрепанный высокий парень, похожий на афгана. Он на миг склонился над сидящим на лавочке, прикуривал, что ли? Потом кивнул, вроде бы потрепал аморфа по плечу и неторопливо направился к вокзалу. Аморф остался безучастно сидеть на лавочке, даже бокал ко рту подносить перестал.

И Арчи моментально почуял горячее. Прошло минуты три, а аморф даже не шевельнулся за это время. Зато за афганом увязался невесть откуда вынырнувший плотненький эрдельтерьер. Пшеничная его голова хорошо различалась издали. Афган сунулся в одну сторону, в другую, и Арчи вскоре заметил, что на пару с терьером работает долговязый дог: они старательно пытались взять афгана в клещи и загнать в одну из подворотен. Арчи им посочувствовал. Проделать такое непринужденно и незаметно на людной улице – нереальная задача. Некоторые прохожие уже стали оборачиваться.

«М-да, – подумал Арчи, тихонько вздыхая. – Видно сильно вас, ребята, прижало, если вы так грубо работаете…»

Тем временем на бульваре поднялся крик – кто-то обратил внимание на безвольного аморфа, у которого из руки вывалился бокал с недопитым пивом. Сердце Арчи неприятно екнуло: этот парень, скорее всего, уже несколько минут как мертв. Причем, умерщвлен он был на глазах у Арчи. До последней секунды Арчи надеялся, что его просто вырубили, или еще что. Но по животному ужасу мгновенно возникшей толпы, Арчи понял – аморф убит.

Вот так афган!

Спустя полминуты в магазин шустро скользнули два чем-то похожих друг на друга паренька. Они сразу же направились к бару. Один принялся заказывать, второй приблизился к Арчи и с неудовольствием на него воззрился.

– Эй, приятель! – недружелюбно сказал парень. – Вообще-то это наше место.

Арчи с рассеянным донельзя видом оторвался от газеты.

– Что?

– Пересядь, говорю, – негромко повторил парень. – Место занято!

– Занято?

Место было единственное во всем баре, откуда открывался прекрасный вид на бульвар и на толпу у пивного ларька. Кому-кому, а Арчи это не нужно было объяснять. Девчонка за стойкой косо поглядела на парня, и Арчи решил, что он ей не слишком нравится как клиент.

Скорее всего, эта парочка здесь уже примелькалась.

– Ради бога, – Арчи пожал плечами и передвинулся немного в сторону, освобождая самый удобный наблюдательный пункт в округе. Взгромоздившись на новый табурет, он немедленно уткнулся в газету. Только через пару минут он позволил себе взглянуть поверх газеты на парней. Оба забились в самый угол, так, чтобы смотреть можно было вдвоем, да и то, сидящий вторым с краю изо всех сил вытягивал шею. О заказанном кофе оба словно бы позабыли.

Эту парочку Арчи не опознал. Конечно, у него была тренированная память на лица. И довольно многих людей, в свое время попадавших в сферы интересов родимой конторы пришлось запечатлеть в памяти. С некоторыми Арчи даже сталкивался. А сегодня в этом маленьком городке собрались едва ли не лучшие агенты со всего мира. Он мог узнать многих. Но и его могли узнать.

Но в отличие от остальных Арчи мог пока никуда не лезть – просто выжидать. Таков приказ.

Сегодняшнего связного, конечно же, можно было уже не ждать. После переполоха на бульварчике он ни за какие коврижки не подойдет к Арчи. Оставалось дочитать газету, допить херес и отправляться бесцельно бродить по центру – хотя Арчи с самого начала этого не хотел.

Двое у окна на Арчи внимания не обратили; он сполз с табурета, газету оставил на стойке, и направился к выходу.

На дороге, приткнувшись бортами-надкрылками к ограждению бульварчика, стояли полицейские экипажи. Толпу зевак успели оттеснить в стороны, и над телом хлопотали эксперты. Лица у экспертов были мрачные.

«Бедняги, – посочувствовал Арчи. – А ведь они скорее всего не представляют, что это только первый мертвец…»

Арчи ошибался. Это был уже второй мертвец. Первым стал небезызвестный вээровцам многих стран Испанец. Его зарезали стальным ножом в глухом тупике за вокзалами. В данную минуту мертвый взгляд Испанца терялся в белесом сибирском небе. Его бросили на кучу растительного мусора и прикрыли срезанными с деревьев ветками.

Убийцу, а точнее убийц, поскольку их было двое, не видела ни одна живая душа. Кроме Испанца. Но душа Испанца почти сразу же перестала жить, а значит и видеть.

Афган все-таки свернул с бульвара, когда Цицаркин оттеснил его от вокзальной площади, а Рихард отрезал путь на поперечную улицу. На беду, свернул он во дворик, откуда было сразу два выхода, поэтому и Цицаркин, и Рихард сунулись следом за ним, хотя по идее Рихарду разумнее было бы обогнуть двор снаружи и подождать, пока афган не покажется. Но поди угадай – откуда он вынырнет? Выхода-то два.

Дворик был узкий и длинный, как овраг. Толстые дома росли вплотную друг к другу, образовывая нечто вроде частокола. Лет тридцать назад как раз гуляла по Европе мода сращивать стволы соседних домов. Потом мода как-то сама-собой улеглась, но домов таких по городам и весям осталось предостаточно, и не только в Европе.

Афган, конечно же, выбрал ближний боковой выход, наиболее неудобный для преследователей. Когда Цицаркин и Рихард подоспели к низенькой арке, вытравленной меж двух срощенных стволов, они увидели только стремительно удаляющийся экипаж. Рихард сунулся было ловить такси, но Цицаркин ухватил его за рукав.

– Не стоит, Рихард… Погляди лучше туда.

Они стояли на улочке, которая ответвлялась от бульвара и огибала вокзалы с востока. Цицаркин незаметно указал в сторону бульвара.

Там полиция оттесняла зевак от пивного ларька.

Рихард тихонько присвистнул:

– Е-мое, Юра! А ведь он его убил, скорее всего!

– Сходи, глянь, – велел Цицаркин. – Я у касс буду.

Рихард послушно кивнул, и направился на бульвар, к толпе. Уже первого взгляда поверх голов хватило, чтобы понять: связной действительно мертв. По поведению полицейских медиков это сразу угадывалось, по мелкой суетливости, когда предательски подрагивают руки и вдруг становится неуютно.

«Вот ведь странно, – подумал Рихард. – Им ведь не так уж редко приходится сталкиваться с трупами. Правда, почти все умирают по естественным причинам. Реже – от несчастных случаев. Неужели так важно – кто направил роковую стрелу Аида, слепой случай или живой человек?»

Наверное, это действительно важно. Потому что «смерть» и «убийство» – вовсе не синонимы, как может показаться иным горе-мыслителям.

Инстинктивно Рихард приблизился к толпе с подветренной стороны; еле знакомый запах редкого феромона сразу насторожил его. Он не сразу узнал, что это за феромон, чувствовал только, что это запах какого-то насекомого. Причем, не местного насекомого, не эндемика. А потом поглядел на связного, и вдруг сразу узнал эту характерную скрюченную позу, неестественную для живого человека. Сокращенные мышцы рук, ног и спины… И Рихард понял чем это может быть вызвано. И еще понял, что может за этим последовать. Одно неосторожное действие любого из полицейских, и все. Еще один труп. А может и не один, прежде чем они сообразят в чем загвоздка. И через три-четыре минуты после укуса у жертвы точно так же скрючатся мышцы рук, ног, выгнется в судороге спина…

И запах опасности вряд ли кто в состоянии различить: даже у полицейских обоняние не чета истинно собачьему. А уж об обычных людях и вспоминать в этом смысле не стоит.

Рихард лихорадочно соображал – что делать. Вмешиваться – нельзя, полицейские его просто так не отпустят, а значит задание провалено. Но и оставить все, как есть, казалось подлостью. Он, конечно, агент, и все такое прочее. Но этому городку еще только предстоит выдержать то, что некоторое время назад пережила Европа, особенно Берлин.

Смерть за смертью.

Но к счастью, один из медиков оказался на редкость глазастым. Рихард заметил, как он вдруг замер, потом присел на лавочку рядом с трупом, заглядывая ему за шиворот. Потом отшатнулся, и что-то негромко сказал коллеге. Тут же прибежал располневший овчар начальственного вида, и медики наперебой стали ему что-то доказывать, то и дело тыча пальцами в сторону лавочки. Потом в руках медиков возник контейнер для образцов, и Рихард понял, что ничего плохого уже не случится. Все, что могло случиться плохого – уже случилось. Связной этой недели мертв, а его убийца ускользнул.

Рихард еще некоторое время понаблюдал за манипуляциями полиции, и ровным шагом направился к месту, где ожидал его Цицаркин.

Встретились они спустя четверть часа.

– Ну? – поинтересовался Цицаркин тихо.

– Труп, – отрапортовал Рихард. – Голодный кара-шакун за шиворотом.

Цицаркин поморщился:

– Господи, а это ты как выяснил? Полицейские, что ли, рассказали?

– Полицейские чуть сами на него не нарвались, – беспечно сообщил Рихард. – Я, вообще-то, много занимался ядовитыми инсектоидами. В свое время.

– Блин, чем ты только не занимался, – пробурчал Цицаркин. – Ладно, поехали…

К счастью, очереди у касс не оказалось. В этих неразбалованных рафинированной европейской цивилизацией краях все еще существовали очереди.

Еще через четверть часа они тряслись в полупустом биобусе «Алзамай-Шумилово». Биобус поскрипывал и натужно гудел. Цицаркин и Рихард устроились особняком, на заднем сидении, в пыли и духоте.

– Ты успел его рассмотреть? – спросил Цицаркин, задумчиво уставившись в окно.

Рихард сначала решил, что напарник спрашивает о мертвом связном, но потом понял, что мысли Цицаркина последние минуты, конечно же, занимал только удравший афган.

– Толком – нет, – покачал головой Рихард. Получилось это у него очень смешно: головой Рихард качал из стороны в сторону, но прыгающий по кочкам биобус подбрасывал его вверх-вниз, и оттого казалось, что голова нескладного долговязого дога болтается, словно пестик в колоколе, без всякой системы, сама по себе.

– Sarvipiru! – выругался Цицаркин по-балтийски. – Зачем ему понадобилось убивать связного? Мог в конце концов просто оглушить, увезти…

– Ты потише, Юра, – предупредительно понизил голос Рихард.

– Да не услышат они ни хрена, – отмахнулся Цицаркин и тяжко вздохнул: – Мы ж на неделю без связи остались, ты соображаешь или нет?

С минуту они молча пялились в окна. Мимо тянулась заметно тронутая цивилизацией пригородная тайга.

– Кто это был, как думаешь? – поинтересовался Рихард.

– Думаю, не сибиряк, – предположил Цицаркин. – Сибиряк убегать не стал бы. Да вообще сибиряк не стал бы связного класть: нас бы всех троих аккуратно упаковали, и все дела. Им сведения нужны, а не трупы.

– Не упаковали бы. Я ж следил.

– Да не в этом дело. Попытались бы упаковать. А афган только вычислил – и сразу же этого, как его… таракана за шиворот.

– Скорпиона, а не таракана, – поправил Рихард. – Значит, он убирал конкурентов, по-твоему?

– Тогда бы он от нас не убегал, – сказал Рихард. – Тогда бы он и нас попытался убрать…

– Нас? – недоверчиво протянул Цицаркин. – Окстись, Рихард, три «фитиля» в день – это верное сумасшествие. Да и, к тому же, разве он не соображает, что мы тоже не ангелочки?

– Соображает, – успокоил его Рихард. – Но нас ему пока убивать незачем. Скорее всего связной что-то знал, что-то важное. И ему очень нужно было, чтобы мы этого не узнали. По сути, мы на неделю выпали из игры, понимаешь? Нас и убивать теперь незачем. Понимаешь?

– Понимаю, – уныло пробурчал Рихард.

Биобус, все так же натужно гудел, и полз по плохой кочковатой дороге к небольшой деревушке, которую уже смело можно было назвать окраиной Алзамая.

А перед глазами Рихарда, то и дело сменяя друг друга, вставали две картины: мертвый связной на лавочке и убегающий во двор гривастый афган.

– Ну, что? – Варга слегка искривил тонкие синеватые губы. – Ошибся ты с прогнозом, дорогуша?

Сулим невозмутимо приподнял уголки рта. Шеф, тем временем, продолжал:

– Никто в тайгу не рванул. Все в городе сидят, – Варга, потерявшийся в ворохе газет, казался не то архивариусом на работе, не то журналистом, раскапывающим старую сенсацию по сообщениям в прессе.

– Пока в городе ничего не прояснилось, шеф. Потому никто в тайгу и не спешит, – Сулим был само спокойствие и воплощенная уравновешенность.

– Ладно, рассказывай, – милостиво позволил Варга.

– Есть первый труп, – сообщил Сулим. – Некто Эдуард Эрлихман житель Алзамая с середины восьмидесятых. Наполовину боксер, наполовину ризеншнауцер, кошмар, а не морфема. Маленький штришок: на пальце у него перстень университета Хельсинки, выпуск восьмидесятого года.

– Балтийцы с махолета? – догадался Варга.

– Я думаю, это их связной, – кивнул Сулим, соглашаясь. – Терся на бульваре напротив вокзалов; имел непродолжительный контакт с каким-то длинноволосым афганом, весьма, кстати, подходящим под описание того хипаря, который вырубил водилу «Енисея» в начале недели. Убили его классически: сунули под одежду какую-то ядовитую букашку, то ли скорпиона, то ли тарантула. За афганом погнался неизвестный нам тип, мраморный дог, а один из Шарадниковых твердит, что видел еще и средней морфемы терьера, не то мелкого эрделя, не то крупного вельша. Дог спустя некоторое время втерся в толпу зевак у трупа, терьер там и близко не показался. После всего дог ушел на вокзал и Шарадниковы его потеряли.

– Болваны, – вздохнул Варга. – Впрочем, ладно. Что Лэснер?

– Лэснер жалуется, что Испанец опаздывает с докладами. После того, как он уложил в госпиталь давешнего европейца, Испанца вообще никто не видел.

– Ну, так, врежь ему промеж ушей, – сердито сказал Варга. – Или ты не в состоянии?

– В состоянии, – спокойно парировал Сулим. – И врежу. Дога, думаю, надо брать в работу; терьера, буде таковой обнаружится – тоже. Афган, я полагаю, в ближайшие дни ляжет на дно, так что его возьмем чуть позже.

– Сибиряки шевелятся?

– Слабо. По-моему, они либо в растерянности, либо выжидают. Кстати, я выяснил, что к Алзамаю стягивают резервные части пограничников. Наземные, с японокитайской границы.

– Готовят блокаду?

– Естественно. Как только популяция волков будет локализована, ее наглухо изолируют. Кроме пограничников из Европы в Красноярск направлены четыре роты мобильного спецназа. Думаю, с той же целью, причем в рамках официальной программы.

– М-да, – протянул Варга и пошелестел газетой. – Хотя, ничего, конечно, удивительного. Продолжай.

– Гейдж внимательно понаблюдал за японокитайской группой; во-первых, он ручается, что все они, за исключением троих, островитяне, то есть настоящие этнические японцы. Двое – известные ученые, третий – не пойми кто. Шарпей, китаец. Миленькая морфема, правда?

– Шарпей? – переспросил Варга. – Это такой громила с мордой в складочку?

– Именно. Значится ассистентом другого китайца, одного из профессоров. Профессора, кстати, оба по морфеме лхассо. Малыши-карандаши прямо. А этот – шарпей…

– Ну и как он? – перебил Варга.

– Выжидает. Таскается с делегацией на все заседания и лекции, живет там же где и все – в гостинице. С посторонними лицами контактов практически не имеет. Гейдж подпустил к нему жучков, пока никакого криминала. Обычный ассистент обычного профессора, разве что здоровый не в меру.

– Шарпеи ж, вроде, невысокие? – усомнился Варга.

– Точно, невысокие. Только их можно молотом в лоб лупить, как бультерьеров. Хоть бы хны. Да и разве в росте дело? Испанец тоже не гигант. Да и Гном, собственно.

– И верно, – Варга протяжно вздохнул. – Что еще?

– Шарадниковы отыскали в списке приехавших некоего Арчибальда Рене де Шертарини, который, предположительно, имеет контакты с внешней разведкой России. Последние два года нигде не светился, работал спасателем в Крыму.

– Спасателем? – не понял Варга.

– Он ньюфаундленд. Приглядывал, чтоб олухи-аморфы не потонули.

– А-а-а, в этом смысле. Ну и что? Кого он тут спасать намерен?

– Приехал совершенно законно, со всеми путевыми отметками; причем у него железное прикрытие. Бабка у него тут родная, на днях преставилась. В общем, он на похороны приехал. Я не представляю, что такое прикрытие можно сознательно организовать. Либо это чистейшее совпадение, либо он вне игры…

Сулим вдруг осекся, словно вспомнил нечто очень важное. Очень-очень важное. До сих пор ускользавшее от внимания его самого и его людей.

– Что такое? – насторожился Варга.

– Секундочку, шеф… – пробормотал Сулим и взялся за мобильник.

Варга заинтригованно уставился на него. Если Сулим утратил обычную невозмутимость – жди сюрпризов, не иначе!

– Гейдж? – спросил Сулим в телефон. – Фотки от Шарадниковых у тебя под рукой? Ну-ка взгляни, номера с шестьсот пятого по шестьсот двенадцаты… Да, да, где братцы кого-то от окна в баре отгоняют. Нашел? Кто он?

Повисла напряженная пауза.

– Точно?

Снова пауза.

Сулим отнял мобильник от уха и взглянул в лицо шефу. И словно бы через силу произнес:

– Шарадниковы облюбовали для наблюдения бар в магазине; там одно окно выходит на бульвар перед вокзалами. Когда убирали связного балтийцев, рядом с окном сидел один парень, которого раньше в этом баре никто не видел. Это нюф. Шарадниковы его просто прогнали с удобного места, и он ушел.

Варга уже открыл было рот, чтобы высказаться, но тут зазвонил мобильник в руке Сулима. Сулим ответил.

– Да?

В следующую секунду лицо его вытянулось – Варга уже забыл, когда Сулим демонстрировал столько эмоций за такой короткий промежуток времени. Медленно-медленно Сулим опустил мобильник и загнал тоненькую зеленую, как молодой побег виноградной лозы, антенну в паз-бинарник.

– Ну? – поторопил Варга.

– Испанца убили, – выдавил Сулим.

Варга вздохнул, и проворчал:

– Надеюсь, твой мобильник шифрует передачи…

Откровенно говоря, и Варга, и Сулим предполагали и рассчитывали, что первыми уберут Шарадниковых. Такой скорой гибели Испанца не ожидал никто. Даже проныра Сулим и умник Варга.

– Вот почему он Лэснеру не докладывался… – пробормотал Варга совершенно не к месту. – Что делать будем, а Сулим?

Сулим размышлял недолго.

– Я разберусь, шеф. Вечером снова буду…

– Нюфа этого обязательно прощупайте!

– Конечно, шеф. Конечно, прощупаем.

Чеботарев выглянул из окна служебной «Белки». Михеич с Герасимом маячили напротив входа «Привокзальной», курили, скалились и очень натурально размахивали руками. К ним то и дело подруливали сомнительного вида девицы, но эту публику Михеич царственным жестом заворачивал.

– Я – Чип, начинаем, хлопцы, – сказал Чеботарев в портативную рацию. Рация была из новомодных, недавно выведенных, с пропастью выделенных каналов и бинарной шифровкой сигнала. Без оригинальной генетической вытяжки перехватить разговор еще можно было, но вот расшифровать – никак. А секрет вытяжки сибирские генетики хранили свято, благо безопасники заказ проплатили вовремя и весьма щедро. – Доложитесь все, кроме первой.

Первая пара – как раз Михеич и Герасим – по плану должна была молчать. Может Шарадниковы и не понимают переговоров в эфире, но сам-то эфир наверняка слушают. И передвижения потенциальных источников передач наверняка фиксируют.

– Вторая, на служебном выходе, все схвачено.

– Третья, на этаже, оба пожарных выхода мы заперли. Наготове.

Чеботарев довольно крякнул. Напоить и отправить баиньки дежурного пожарника неожиданно оказалось довольно трудной задачей. А запирать пожарные выходы он отказывался наотрез, и даже удостоверения службы безопасности не поколебали его решимости исполнить профессиональный долг.

Впрочем, выпить пожарник не отказался – видно, во всем мире пожарники питают слабость к огненной воде, субстанции, одновременно олицетворяющей как их главного врага (огонь), так и главного помощника (воду).

Результат прост: пожарник благополучно отгружен в щитовую на правах бесчувственной тушки, способной лишь блаженно похрапывать, а все переходы между этажами и выходы на балконы немедленно заперты.

– Четвертая, в вестибюле. Держим лифты и хозкрыло.

– Отлично, – пробормотал Чеботарев. – Дубль-группа, готовы?

– Всегда готовы, – отозвался Больных.

– Начали! Первая – пошли!

Михеич с Герасимом отклеились от прозрачной перепончатой будочки торговца прессой и направились ко входу в гостиницу. На их место лениво прошествовали двое молодых парней, только-только из спецшколы. Еще один остался в экипаже на противоположной стороне улицы.

Чеботарев тоже покинул «Белку» и поднялся по темным шероховатым ступеням. Швейцар в его сторону даже не глянул. Так и остался торчать в предбанничке перед вертящимися дверьми.

Лифт вознес Чеботарева на четвертый этаж. Рядом с коридорной дамой прилежно сидел Оскар Бардтинов, чемпион отдела по самбо. Увидев шефа, он неторопливо встал.

«Молодец, что неторопливо, – мысленно похвалил Чеботарев. – Обстоятельный парень, далеко пойдет…»

Герасим и Михеич уже вышагивали по устеленному пыльной красной дорожкой полу. С противоположного конца коридора, от лестницы, приближались Нестеренко и Богдан По.

Ключ от соседнего номера лежал в кармане Чеботарева. Прежде чем входить, Чеботарев сделал знак Герасиму и тот приложил ухо к двери номера Шарадниковых.

Жестом Герасим дал знать: там тихо. Но оба должны находиться в номере; первая, вторая и четвертая пары вели их до самой гостиницы и убедились, что оба вошли именно в свой номер.

Чеботарев тихонько отпер дверь смежного и пропустил вперед Оскара Бардтинова. Тот сразу же направился к балкону.

А в следующую секунду Чеботарев понял, что по крайней мере один из Шарадниковых сейчас именно на балконе. Оскар неуклюже поправил галстук (ну, да с такими-то плечами… Любой костюм тесен будет).

– Ф-фу! – сказал он басом. – Ну и жарища!

Герасим уже стучал в дверь к Шарадниковым.

Если Бардтинов изображал из себя нового постояльца, то сейчас ему самое время было бы стянуть пиджак. Но тогда он выставил бы на всеобщее обозрение кобуру с иглометом…

Но ничего такого сделать Бардтинов просто не успел. Послышался могучий удар, наверняка по двери, потом шум борьбы в коридоре и звон разбитого стекла, совсем рядом. Чеботарев сдавленно чертыхнулся, и, забыв обо всем – о том, что ему до самого завершения операции строго-настрого запрещено соваться в дело; о том, что Шарадниковы наверняка вооружены; о том, что Золотых взгреет его по первое число уже через четверть часа – обо всем этом позабыв, Степан Чеботарев ринулся на балкон. С заряженным иглометом в руке. Двигался он для своей морфемы и своей комплекции весьма проворно.

В балконном проеме окровавленный Оскар сосредоточенно прижимал к полу одного из Шарадниковых. Под ногами хрустело органическое стекло. В коридоре кто-то сдавленно хрипел, потом хлопнула дверь.

– Держу! – прорычал Оскар и, опережая Чеботарева, к нему на помощь из номера кинулся Михеич с парализатором в руке. Шарадников неистово брыкался, и в результате досталось обоим: и Шарадников, и Бардтинов враз обмякли и затихли. Михеич обернулся и крикнул кому-то в коридоре:

– Наручники давай!

Чеботарев на миг оцепенел, потом очнулся, переступил через парализованных и огляделся. Чьи-то ноги в тяжелых горных ботинках на рифленой подошве выглядывали из коридора. На диване, тяжело отдуваясь, сидел взъерошенный Герасим и хлебал воду прямо из графина. Бледный, как вата, Нестеренко хлопал по щекам растянувшегося перед диваном Богдана По. Глаза у того были совершенно остекленевшие. Над вторым Шарадниковым склонился подоспевший Шелухин.

– Два-два, – объявил Герасим, ненадолго отрываясь от графина. – Ловкие, черти, чуть один не проскочил…

– Герасим, – выдохнул Чеботарев и спрятал игломет в кобуру. – Положи Оскара на кроватку, а то у меня ноги что-то подгибаются…

Золотых как-то говорил Чеботареву, что командовать операцией куда труднее, чем просто быть одним из тех, кто вяжет намеченного объекта. Даже сознавая, что в следующую секунду тебя могут вырубить вместе с этим самым объектом, как только что Богдана По или здоровяка Бардтинова.

С некоторых пор Чеботарев ощутил истинность этих слов на собственной шкуре.

Ответственность. Одна из немногих вещей на свете, которую невозможно взвесить, но о которой все знают, что она очень тяжела.

Чеботарев поднял рацию и переключился на командный канал.

– Семеныч? Это Чеботарев. Взяли обоих. Без «фитилей», но По и Бардтинова выключили, причем Бардтинова свои же… Но в общем, на четыре с плюсом… Есть не тянуть. Выезжаем.

– Грузи их, ребята! – скомандовал он своим оперативникам. – Наших потом подберем.

В который раз Макс поглядел на чуть смазанный снимок: на бегу не очень удобно фотографировать. Узкий, словно каньон, двор, светлое пятно арки, и на его фоне – два силуэта. Снимал Макс с пояса, поэтому силуэты видны с непривычно низкой точки и кажутся очень высокими. Один – так вообще оглоблей кажется. Действительно высокий! Судя по очертаниям – дог. Второй похож на терьера или ризена, но на терьера больше. М-да, надо же, единственный снимок, и тот на фоне света, ни хрена не разглядишь.

Макс с сожалением вздохнул. Плотно его эти ребята в оборот взяли. И, главное, совершенно не пытались действовать скрытно, втихую. Прямо по центральной улице за ним бегали. Черт, может они все же сибиряки? У себя дома никто не прячется, зачем, скажите на милость, прятаться у себя дома?

Неужели он ошибся? По его расчетам, эти двое были агентами Балтии, и именно их поджидал на лавочке ныне покойный Карл Логан.

Конечно, никто не смог бы предвидеть события за двадцать лет. Как говорил пойнтер-связной, никто не сможет поручиться даже за нынешнее мгновение. И в том, что Логан окопался в Алзамае именно из-за маяка, тоже нельзя быть абсолютно уверенным. Не боялся же он, в конце концов, носить на пальце именной перстень Университета Хельсинки, хотя имя на Эдуарда Эрлихмана все же сменил. Интересно, как далеко он зашел в своих изысканиях? Если, конечно, разрабатывал именно эту тему. И вообще, видел ли он маяк? Координаты он, похоже, знал.

Неужели прибалты еще тогда, двадцать лет назад, что-то заподозрили и попытались раскопать? Ну, ладно, не двадцать, а восемнадцать, это не слишком меняет дело. А если так, почему все эти годы только Логан сиднем сидел в Алзамае и притворялся Эдуардом Эрлихманом? Впрочем, может он здесь и не один. Но пойнтер сказал, что больше никто не интересовался маяком. И даже не пытался приблизиться. Да и Эрлихман-Логан к нему не приближался, видимо, изучал издалека, с помощью селектоидов-эмпатов и дистанционной аппаратуры.

Макс взял со стола другую фотографию, и с минуту пристально вглядывался в удивленное лицо Логана. Снимок был сделан, наверное, в ту самую секунду, когда скорпион вонзал жало; яд еще не начал действовать и жертва почувствовала только болезненный укол. Миг перед смертью.

Так и не сумев ничего прочесть в этом взгляде, Макс разорвал обе фотографии на клочки и устроил в пепельнице миниатюрный крематорий. Пока обрывки фоток горели, с ножницами в руках подошел к щербатому зеркалу. С тяжким вздохом отхватил себе первый локон роскошной ухоженной шевелюры. Первый, второй, третий… А когда на голове остались только безобразные клочки, намылил все это безобразие, и принялся тщательно выбривать. Под ноль. Даже уши.

Еще час он провел под кварцевой лампой, придавая лысине естественно-загорелый оттенок.

Когда он снова подошел к зеркалу на него глядел худой и скуластый парень, которого Макс уже успел забыть. М-да. Наметанный глаз, конечно, в конце-концов распознает того самого вчерашнего волосатика. Обыватель же непременно решит, что перед ним другой человек. Ну и ладно.

Одежду Макс запихал в непрозрачный пакет и бросил в угол; придет час и пакет этот успокоится на какой-нибудь далекой свалке.

В крошечное оконце под самым потолком с любопытством заглядывал вечер.

«Подремлю», – решил Макс.

Ему предстояло насыщенное утро. А еще нужно унять панику в разбитом подсознании от сегодняшнего убийства. Макс не впервые убивал себе подобных. Но психика – слишком тонкая штука, чтобы не обращать внимания на ее фокусы. Нервный срыв может погубить в итоге все задание.

Макс лег на расстеленный спальник и сконцентрировался. И стал крупица за крупицей вытравливать из собственной души страх, растерянность и боль – все, что скопилось там за прошедшие после убийства Карла Логана часы.

Глубокой ночью Макса что-то разбудило: не то посторонний звук, не то верное чувство близкой опасности. Он открыл глаза и вслушался. Облюбованный подвальчик полнился ночью; где-то далеко с размеренностью метронома булькали водяные капли.

И все-таки, что-то было не так.

Чужаков он почувствовал через минуту. Почувствовал носом – но не запах тела, прически или оружия, как обычно, а непривычно стерильную безликую волну, которая текла от бесшумно передвигающихся людей. Они явно пользовались какой-то новомодной химией для уничтожения естественных запахов. Если бы Макс спал, он точно не обратил бы внимания на подобный запах.

Их было трое, это Макс понял мгновением позже. И они пока крались по соседнему подвальчику. Он так же бесшумно вскочил, подобрал свой бесценный шмотник, сунул туда ком спальника и шастьнул к лестнице. Конечно же, он спал одетым и обутым. Сколько раз эта привычка спасала? И не счесть, наверное.

На нижней ступеньке он ненадолго замер и прислушался-принюхался. Чужаки позади и не думали спешить: все так же размеренно скользили по подвалу, приближаясь к комнатенке, где прятался Макс. Как всегда в минуты опасности все чувства обострились: Макс неплохо видел в практически кромешней летней тьме, выбритые уши ловили каждый еле слышный шорох, а влажный, как у диких собак, нос читал запахи, словно книгу.

У выхода его ждали. Конечно, ждали, об этом можно было просто догадаться. Какой смысл ползти к его тупичку через весь подвал? Темный и заваленный всякой дрянью? Эти ребята явно знали, что Макс отследит гостей в подвале и бросится наутек. Прямо к ним в лапы. И гнали его, как волки зверя.

«Надо бы их сильно разочаровать, – подумал Макс. – Только как именно?»

Рука уже сама нашаривала в кармане шарик наступательного хемолюминофора. В запасе оставалось секунд десять, пока троица из подвала пересечет его клетушку и выйдет к лестнице.

Раздавив шарик ногтями, Макс швырнул его наружу и зажмурился. Мертвенная синяя вспышка забралась даже под зажмуренные веки. Он знал, что сейчас творится перед входом в подвальчик: шарик распух до размеров теннисного мяча и превратился в крошечное солнце. Народ из засады, скорее всего, трет руками невидящие глаза.

Пауза в три секунды; Макс напряг мышцы лица и заблокировал носовые пазухи. Волшебный шарик перестал сиять, он выжег люминофор дотла; теперь он с легким хлопком распался на множество комочков и выпустил наружу волну боевого, чрезвычайно активного феромона.

В тот же миг Макс рванулся вперед. Неясную фигуру, возникшую на пути, он сшиб коротким ударом локтя и скользнул влево от лестницы, к пролому в лысом заборе. Все колючки у пролома он заранее пообломал, чтоб можно было проскочить в эту дыру не оставляя клочков одежды.

Кто-то стоял на коленях рядом с дырой и действительно тер глаза. Макс мог ему только слегка посочувствовать. Это на час, не меньше.

Он, не глядя, нырнул в дыру. И сразу угодил в чьи-то цепкие объятия.

От человека, который его схватил, пахло еле-еле, той самой непонятной стерильной химией. Не будь у Макса искусственно восстановлено обоняние – он бы вообще не ощутил никакого запаха.

В следующую секунду кто-то вырвал из рук Макса шмотник; Макс наугад отмахнулся локтем и снова попал. Рядом сдавленно ухнули, но в тот же миг на голову обрушился сильнейший удар. Макс покачнулся, и тут же прилетело кулаком в лицо. Безжалостно, коротко и мощно. В голове мгновенно разорвалась бомба, и мир слегка поплыл.

«Еще один такой удар, – успел подумать Макс, – и все, пока…»

Додумать ему не позволили. Именно повторным ударом.

Он уже ничего не видел и не слышал, когда над ним склонились сразу пятеро.

– Готов, – вполголоса констатировал один.

Говорили по-русски, но выговор показался бы странным и сибиряку, и россиянину.

– Эй, Архипа! Хорош слепого изображать, иди сюда!

Тот, что тер глаза у забора, послушно встал с колен и приблизился. С глазами у него, судя по всему, было все в порядке.

– Шустренький отрок, – проворчал тот, что бил. На руках у него были кожаные перчатки с обрезанными пальцами. – И экипирован будь-будь.

Он подобрал валяющийся рядом с Максом рюкзачок-шмотник.

– Спеленайте его… И чтоб без фокусов, пехтура тут уже достаточно дров наломала. Архипа, Дрон, проверьте подвальчик. Фонарями пользоваться разрешаю. Дудник – на шухер. И тихо мне!

Две тени склонились над Максом, две вкрадчиво переместились к лестнице и неслышно ссыпались по ней, еще одна растворилась в темноте ночного двора.

Вряд ли спящие обитатели окрестных домов что-нибудь слышали. Бродячие харзы, шарящие в отбросах, и то обычно производят больше шума, чем сегодняшние гости. Возможно, кто-нибудь заметил неясную вспышку, но она была такой слепящей, что минут десять обитатели домов все равно ничегошеньки не сумели бы рассмотреть из своих окон.

А спустя несколько минут Макса взвалил на плечи все тот же Архипа; шмотник и кое-какое барахло из подвала подобрали остальные, и вскоре все шестеро бесследно растворились в мутных летних потемках.

Светать начало спустя полчаса. Когда в темноте исчезла та невыразимая кромешность, что присуща настоящей ночи, и прорезался намек на сумерки, по соседней улице пронесся одинокий экипаж. «Белка». Еще два таких же подъехали спустя несколько минут с разных сторон.

Степан Чеботарев, Михеич и Герасим первыми свернули во дворик. Шелухин вскоре материализовался у дыры в заборе; из глубины двора вынырнули Нестеренко и Богдан По.

Оскар Бардтинов остался на улице, Больных со своей двойкой – у экипажей.

Сибирские безопасники действовали слаженно и четко, без ненужных слов. Сразу было видно, что операция хорошо отработана и прорепетирована.

Нестеренко и Богдан открыли дверь крайнего подъезда универсальной отмычкой; той же отмычкой открыли и дверь в подвал. Михеич и Герасим спустились по старенькой лесенке; с этой стороны дверь в подвал оказалась незапертая.

Чеботарев ожидал шума борьбы. Ну, или хотя бы каких-нибудь звуков, но в подвале продолжала царить мертвая предутренняя тишина. Он забеспокоился – конечно, четверо его ребят мастера вязать всяких ловкачей, но этот мохнатый афган мог оказаться слишком крепким орешком даже для них. Шелухин, затаив дыхание и приоткрыв рот, вслушивался.

И когда Чеботарев уже готов был вытащить из кобуры игломет и самолично лезть в это мрачноватое подземелье, на лесенке показался озадаченный Герасим.

– Пусто, шеф! – прошептал он. – Ушел, гад! Ничего не оставил, ни крупинки!

Чеботарев досадливо скрипнул зубами. Потом принюхался – пахло какой-то активной дрянью.

– Ну-ка, осмотрите тут все! – велел он Герасиму. Шелухин, Бардтинов, сделайте пару кругов тут, невдалеке…

Герасим тоже принюхался. Видимо, он разделил подозрения шефа. Михеич присоединился к нему; Нестеренко и Богдан По продолжали шариться в подвале.

Чеботарев тем временем докладывался оперативному дежурному.

Уже через пару минут к нему с мрачной миной подошел Герасим.

– Надо вызывать экспертов, шеф. Там следы какого-то новомодного фокуса. Я лично ни во что не врубаюсь.

Эксперты прибыли спустя полчаса.

Фотография из «Вечернего Алзамая» вполне могла оказаться фальшивкой. Коллажем. Но Генрих отнесся к ней вполне серьезно.

Изображал этот плохонький черно-белый любительский снимок обычный средний грузовик-селектоид; правда Генрих не знал такой породы. Странность же заключалась в том, что грузовик был заснят в момент, когда он парил на высоте добрых пяти метров над можжевеловыми кустами. Из короткого комментария явствовало, что заснял этот свихнувшийся грузовик один фотограф-пенсионер, имеющий склонность к ранним прогулкам и постоянно таскающий с собой архаичный фотоселектоид пятидесятых годов выроста. Пенсионер обитал на самой окраине и часто уходил в тайгу ловить удачные кадры и ракурсы. По его словам, сначала грузовик вел себя вполне мирно: как и положено экипажам стоял на обочине окраинной улицы. Потом он некоторое время ехал по трассе Алзамай-Шантарск. Недолго, минут пять, и отъехал всего на пару километров. Вскоре грузовик свернул с дороги прямо в тайгу, а потом неожиданно воспарил над деревьями и невероятно быстро улетел прочь от города. Ошарашенный пенсионер все же успел клацнуть затвором своего селектоида и немедленно помчался домой проявлять снимок. Когда проявил – без промедлений помчался в редакцию журнала «Природа», где часто печатали его работы. Из журнала фотка немедленно попала в «Вечерний Алзамай».

«Бойкий, видать, пенсионер, – подумал Генрих, всматриваясь в снимок. – По редакциям бегает…»

Он отложил общественную газету, и взял спецвыпуск «Криминальной хроники». Здесь тоже было на что посмотреть.

Фотография найденного на одной из свалок трупа. Мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Стаффордширский терьер.

Испанец. С перерезанным горлом. Тот, кто сломал ногу напарнику, Франсуа д'Арсонвалю, и вывел того из игры. А вот с самим Испанцем обошлись суровее. Убили.

Генрих задумался. Кто? Понятно, кто-то из агентов, причастных к поискам волчьих следов. Только не сибиряки – эти бы не стали убивать, закрыли бы в накопителе службы безопасности и тянули бы помалу из него информацию.

И, конечно, это не европейцы – Генрих остался единственным действующим европейцем-разведчиком в Алзамае.

Сомневался Генрих и насчет того, что Испанца убрали русские. Хотя, минимальные шансы все же сохранялись. Допустим, прижал Испанец их негласного агента в темном углу. Да только агент оказался расторопнее и насадил Испанца на железный нож… костью так горло не располосуешь, кость скорее для колотых ран. А вот мертвое железо…

Алзамайские газетчики правильно сделали, что не поместили этот снимок в общественной прессе. Обыватель плохо переносит кровь. Человеческую кровь.

Вторая фотография: застывший на лавочке мужчина со стеклянным взглядом. Тоже мертвый. Генрих его прежде никогда не видел. Отчего помер-то? Ага, укус ядовитого насекомого. Ля-ля, три рубля… Ага, калифорнийский скорпион. Калифорнийский. Америка?

Генрих оторвал взгляд от газеты и крепко задумался.

Америка. Вот кому выгодно выводить евразиатских разведчиков из игры. Причем выводить надежно, наверняка, насмерть. Насовсем.

Значит, Испанец работал на одну из евразиатских держав?

Поразмыслив, Генрих пришел к выводу – что нет, не обязательно. Строго говоря, Испанец вообще мог работать не на правительство какой-нибудь страны, а на абстрактного хозяина. Заполучи какой-нибудь маньяк с деньгами возможность активировать ген волка – и пожалуйста, почва для нового передела мира готова. И это будет не игрушечная склока тридцать седьмого года, не кабинетная схватка изощренных дипломатов. Это будет бойня, как до биокоррекции, и крови прольется море. А каковы будут последствия бесчисленных психических травм – вообще невозможно представить. Собственно, у человечества появился вполне реальный, но очень невеселый шанс вновь скатиться в средневековье.

И еще одно. Безопасники Сибири арестовали накануне вечером двух братьев в «Привокзальной». Эта парочка мозолила глаза Генриху с первого дня, но он так и не понял – что они за публика. Действовали они в интересующем направлении, но невероятно грубо, примитивно и очень по-дилетантски. Сначала Генрих подумывал – а не взять ли их в оборот? Потом решил – нельзя. Скорее всего, они просто приманка. Два дурика мутят воду, а в стороне прячется крупная рыба и внимательнейшим образом фиксирует всех, кто на дуриков клюет. Того же Испанца, к примеру. Очень накрепко зафиксировали, ничего не скажешь…

Генрих подошел к окну, не переставая размышлять. Ситуация складывалась слишком уж неопределенная.

Волки, это почти наверняка, располагают селектурой (или механической техникой), которая превосходит по возможностям земные образцы. Чего один только летающий грузовик стоит… Изначальные посылки оказались неверными – вместо изолированной и отсталой группы волков-дикарей дело предстоит иметь с организованной и серьезно экипированной группой… непонятно кого. Невольно задумаешься о летающих тарелках.

«Кстати, – вдруг пришло в голову Генриху. – А ведь убийство Испанца вполне может оказаться и волчьей работой. Тот мужик на лавочке – вряд ли, уж слишком по земному он убит. Скорпион за шиворот. А вот Испанец – совсем другое дело. Ножом по горлу.»

Надо на всякий случай быть готовым к тому, что волки – сугубые механисты. Пользующиеся мертвыми вещами. Изготовленными, а не выведенными и выращенными.

Что же получается? Что волки перешли в наступление? Что они вовсе не намерены сидеть и ждать, пока целая туча агентов выйдет на их след. Сие, кстати, вполне объясняется волчьей натурой – лучшая защита, это нападение.

Наверное, для оставшегося без напарника Генриха самым разумным выходом будет затаиться. Ничего не предпринимать, только наблюдать, только смотреть и слушать. И выжидать удобный момент, буде таковой представится. Чтоб все-таки выполнить миссию, возложенную внешней разведкой Европейского Союза.

По лицу Сулима, как обычно, трудно было что-нибудь понять. Но Варга слишком хорошо знал своего шефа службы безопасности, и умел читать его общее настроение по разнообразным мелочам – от незастегнутого нагрудного кармана до нервно шевелящегося большого пальца левой руки.

Сию секунду Сулим весьма озабочен – понял Варга. А это предвещает нехорошие новости…

Новости вообще бывают либо плохими, либо попросту отсутствуют. Поэтому Варга, хоть и говорил подчиненным, что новости – это хорошо, больше всего на свете любил, когда новостей не находилось. К сожалению, так получалось очень нечасто, и чем дальше – тем реже и реже.

– Ну, – заранее печально сказал Варга. – Что еще стряслось, мон женераль?

Сулим с грохотом пододвинул кресло и без сил повалился в него, словно только что пробежал марафонскую дистанцию.

– Искомый нюф оказался именно Арчибальдом Рене де Шертарини? – предположил Варга. – И твои братья-варвары его прохлопали? Я угадал?

– Не знаю, – неожиданно спокойно ответил Сулим. – У братьев теперь много не спросишь.

– Что, – поразился Варга. – И их убрали?

– Пока нет, – Сулим слегка помрачнел. – Их взяли сибирские безопасники. Прямо в гостинице.

Варга озабоченно нахмурился. События пошли совсем не так, как они планировали. Во-первых, призванного обрабатывать всех потенциальных конкурентов Испанца убили гораздо раньше, чем было рассчитано. Во-вторых, не ожидалось, что безопасники Сибири решатся так быстро арестовать Шарадниковых… а те решились, значит известно им куда больше, чем можно предположить. И теперь неизвестно, что сибиряки сумеют вытянуть из Шарадниковых. Даже при условии, что братья не особо много знают.

– Значит, о нюфе ты их не успел спросить… – вздохнул Варга, внимательно глядя на Сулима.

– Не успел, – подтвердил Сулим. – И, скорее всего, уже не успею.

– Думаешь, сибиряки их перевербуют?

Сулим на миг прикрыл глаза, и откинул голову на спинку кресла.

– Я распорядился убрать их, босс.

– Убрать? – изумился Варга. – Но они же в руках безопасников, Сулим! Ты в своем, вообще, уме?

– В своем, босс. Один раз такая дерзкая акция имеет шансы на успех. Вот вторично пробраться в их управу будет уже невозможно – это бесспорно.

– И ты рискнул Лэснером ради этих двух олухов?

– Нет, босс. Я подумал, что рисковать в данном случае – непозволительная роскошь. Поэтому я послал Гнома, а не Лэснера.

Варга даже привстал от неожиданности, и снова опустился в кресло, на этот раз – обессиленно, невольно скопировав недавнее движение Сулима.

– Ну, Сулим… Ну… Что ж. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Я тоже надеюсь на это, босс.

– Когда расчетное завершение?

Сулим взглянул на часы.

– Через двадцать семь минут.

– Мне нужна срочная связь с Гномом!

Сулим вопросительно взглянул на Варгу. Потом молча подал мастер-пейджер. Некоторое время Варга колдовал над портативной клавиатурой; потом, когда пейджер мигнул глазком, сообщая, что Гном получил и прочел сообщение, Варга удовлетворенно вздохнул.

– В следующий раз, Сулим, когда будешь отдавать подобные радикальные приказы, свяжись сначала со мной, хорошо?

Сулим невольно напрягся.

– В чем дело, босс? Я нарушил какие-то ваши планы? Вы отменили мой приказ?

– Нет. Не отменил. Просто дал Гному попутное поручение. Пустяшное, но на мой взгляд – перспективное. Сколько там осталось?

– Двадцать четыре минуты.

Варга зафиксировал время в памяти. Ровно двадцать четыре минуты он не станет касаться этой темы ввиду очевидной бесплодности. С Сулимом же надо и еще кое-что обсудить.

– Ладно, – проворчал он, поудобнее умащиваясь в кресле. – Что есть интересного помимо?

Сулим подобрался.

– Ну, во-первых, снимок в газете.

– Знаю, – кивнул Варга. – Видел. Конечно, это волки.

– Я выяснил, где этот грузовик заметили. На юго-восточной окраине, в районе Пожарского рынка. Этой же ночью сибирские безопасники проводили в этом же районе еще одну операцию, по поимке одного из независимых агентов. Операция провалилась, сибиряков кто-то опередил. Причем в ходе операции применялись какие-то малоизвестные светоферомонные манипуляции.

– Думаешь, сибиряков опередили именно волки?

Варга быстро схватывал суть.

– Больше некому. Кроме того, я сильно подозреваю, что Испанца зарезали они же.

Варга ненадолго задумался.

– Но тогда получается, что их группировка прекрасно осведомлена о творящемся в городе и склонна к решительному вмешательству.

– Босс, – сказал Сулим, – смешно ждать покорности от волков. Их решимость меня вовсе не удивляет.

– Черт побери, – Варга задумчиво поскреб подбородок, одновременно искоса поглядывая на Сулима. – Как бы выйти с ними на разговор? А Сулим? Подумай…

– Босс, – сказал Сулим проникновенно, – последнее время я, черт возьми, только об этом и думаю.

Хуже всего было то, что Шарадниковых держали раздельно. В соседних помещениях, но – раздельно. И, понятно, в таких помещениях, которые достаточно трудно покинуть даже подготовленному человеку. Гном надеялся, что сибиряки не задавались вопросом – насколько трудно в эти помещения проникнуть. Снаружи. Очень надеялся.

Еще раз он сверился с москитом. Второй этаж… Окна выходят во двор. Гном смотрел – эти окна больше походили на крепостные бойницы, и, скорее всего, расположены под самым потолком. О том, чтоб забраться в здание местного филиала управления внутренней безопасности Сибири через окна, Гном позабыл, едва взглянул на них.

Здание старого, середины века, выроста. Солидное и довольно роскошное. Потолки высокие, стены толстые, а корона, что обрамляет крышу – и вовсе заглядение. В то время было модно отращивать в короне длинные и мощные ветви; прошедшие годы позволили ветвям окрепнуть и изрядно переплестись. Двор обнесен глухим забором – уже умершим. Лет двадцать как умершим. Окаменевшая древесина простоит еще не один век, если, конечно, забор не решат обновить. Штурмовать его – занятие для бездельников… или для сумасшедших.

Изнутри двора в здание, наверняка, есть входы. Но они недоступны ввиду собственно забора, поэтому подобный путь Гном тоже отмел.

Оставалось самое естественное и в то же время парадоксальное решение – идти через парадный вход. Прямо сейчас, днем. Вряд ли из Шарадниковых успели много вытянуть. Почти всю ночь оперативная группа из Красноярска потратила на подготовку и проведение неудачного ночного ареста в районе Пожарского рынка. Утром их несгибаемый босс разогнал всех спать – на четвертый, верхний этаж этого же здания; Гном знал, что там нечто вроде служебной гостиницы.

Если верить москиту, с утра в камеры-одиночки к братьям входили дважды, и оба раза ненадолго. Наверное, приносили еду, или что-нибудь в этом роде. А вот после обеда ими наверняка собираются заняться очень плотно.

Тихое фырчание экипажа Гном услышал даже на фоне обычных дневных шумов. Он поднес к глазам загодя накормленный бинокль. Пронаблюдал, как Лэснер вышел, оставив ключ в пазу считывателя, огляделся, хлопнул дверцей-надкрылком, но не стал ее запирать, и неторопливо направился прочь. Все. Больше Лэснер тут не появится.

И Гном снова повернулся ко входу в управление.

Вахтер. Старый сверчок-курцхаар, наверняка въедливый и вреднючий. И, наверняка, знающий всех сотрудников в лицо. Впрочем, именно сейчас в управлении находится прикомандированная группа, и новые люди шастают по зданию туда-сюда. Досадливо отмахиваясь от вахтера удостоверениями.

У Гнома имелось удостоверение. Нормальное удостоверение сотрудника службы безопасности Сибири. Даже не поддельное, а вполне настоящее. Только фотография внутри принадлежала вовсе не Гному, а истинному владельцу, действительно сибирскому безопаснику. Теперь это удостоверение недействительно, но только если успеть заглянуть внутрь и успеть поднять тревогу. Гном не собирался позволять вахтеру заглядывать внутрь.

Он отложил бинокль и сверился с часами. Десять пятнадцать. Пора.

Он уже привстал, когда неожиданно пискнул пейджер.

«Проклятье! – подумал Гном с досадой. – Шалят ведь нервишки-то!»

Сообщение было коротким и очень странным:

«Потеряй где-нибудь свой бинокль. Варга.»

Он не стал ломать голову над приказом главного босса. Его приказы всегда осмыслены, только понять это удается далеко не сразу.

«Ну, что? – подумал Гном, кладя бинокль на крышу. – Начну, пожалуй…»

Спуститься и выйти из здания напротив – три минуты. Перейти улицу, еще минута. А вот теперь главное – не оглядываться и сохранять максимально уверенный вид.

Гном поднялся по ступеням и вошел в святая святых. Место, покушаться на которое, скорее всего, не пробовал еще никто в мире.

Небольшой вестибюль с турникетом, стеклянная будка с вахтером… У вахтера под мышкой кобура. Еще ступени, к площадке перед лифтом; на площадке как раз торчит здоровенный лоб в строгом костюме. Волкодав, прямо. На голову выше Гнома.

Волкодаву Гном сдержанно кивнул и полез в карман за удостоверением. Он буквально нервами почувствовал, как напряглись оба, и вахтер, и парень у лифтов. Но увидев, что Гном вынул красную книжицу со знакомым тиснением, а не оружие, оба расслабились.

По правилам книжицу нужно было показывать в развернутом виде и ни в коем случае не выпускать из рук. Гном сделал вид, будто собирается раскрыть ее и предъявить вахтеру, краем глаза заметив, как волкодав отвлекся и отвернулся, потому что пришел лифт.

Легкое движение – и пущенная из рукава игла вонзается вахтеру в щеку. Вахтер, даже не успев сделать удивленное лицо, расслабляется в кресле, а Гном, подчинившись мгновенному наитию, с тихим: «Подождите!» спешит к лифту.

Волкодав, как Гном и ожидал, сунул меж смыкающихся створок ногу; створки снова разошлись.

«Только бы вахтер не сверзился с кресла», – мысленно взмолился Гном. Он не оборачивался, чтоб выяснить – сидит тот еще в кресле, или уже упал. Вероятно, сидит, потому что волкодав никак не отреагировал. Створки снова сомкнулись.

Гном занес руку над кнопочной панелью и вопросительно взглянул на волкодава.

– На самый верх, – пробасил тот, внимательно глядя на Гнома. Нехорошо он как-то глядел, не то недоуменно, не то недоверчиво. Гном отвернулся и надавил на кнопку с двойкой, одновременно пуская стрелку в лицо волкодаву.

Тот даже не пикнул. Просто стал сползать по стене лифта, и грохнулся бы, если бы Гном его не подхватил.

Путь до второго этажа, понятно, много времени не занял. Створки стали раскрываться; на площадке перед лифтом, к счастью, никого не оказалось. Два коридора – направо и налево. Нужно направо. Но прежде – убрать тушку волкодава из лифта. Как раз напротив, над вестибюлем и входом, небольшой холл. На окнах – старомодные тяжелые шторы до самого пола. Именно то, что и требуется. Гном мигом доволок волкодава в угол и прикрыл шторой. За ней было пыльно и валялись какие-то иссохшие, мерзкого вида насекомые. Не убирали тут, наверное, со времен царя Гороха.

Итак, направо. Коридор вскоре должен изогнуться, а в двух соседних камерах сразу за поворотом и сидят братья-неудачники. Точнее, наверное, даже не в камерах, а комнатах. Это же не тюрьма, а управление безопасности.

Едва Гном подумал, что в здании на удивление мало народу, из комнаты слева от него кто-то вышел, хлопнув дверью. Гном лишь едва повернул голову и скосил глаза – слава богу, не кто-нибудь из высоких чинов. Маленький мужчина-такса в штатском.

– Доброе утро, – поздоровался он жизнерадостно. – Вы из группы Чеботарева, да?

– Предположим, – ответил Гном ровно и слегка замедлился, собираясь остановиться и обернуться. Но собеседник скептически хмыкнул и пошел прочь. К лифтам.

Гном неслышно выдохнул, с облегчением, чего уж там говорить, и в прежнем темпе добрался до угла.

За поворотом обнаружился небольшой холл; там дежурил паренек-аморф лет двадцати. В форме. И дурацкой фуражке.

– Ага, – пробурчал он, поправляя фуражку, сидевшую на самом затылке. Дисциплинка у алзамайских, судя по всему, хромала. – Наконец-то. К которому сначала?

– Все равно, – честно ответил Гном, лихорадочно соображая, что поделать с охранником. Мини-игломет у Гнома был двухзарядный, и обе стрелки он уже использовал. А шуметь не хотелось.

Но парень молча отпер массивную дверь и попросил:

– Не забудьте блокировать створки по выходу…

Гном кивнул, соображая, что это может значить. Наверное… Впрочем, ладно, не это сейчас важно. Важно не мешкать, ибо тревогу могут поднять в любой момент – стоит кому-нибудь заинтересоваться парализованным вахтером. Волкодава за шторой отыщут не сразу, а вот вахтера…

За Гномом закрылась дверь и приглушенно лязгнул засов. Собственно, теперь Гном был в плену, как и Шарадниковы.

Первым делом – быстренько перезарядить игломет.

Дверей, почти таких же массивных, как и уже пройденная, в предбанничке было целых три. Гном сразу понял, что имел в виду охранник: эти двери отпирались не ключами, а посредством большой круглой, похожей на штурвал, рукоятки. По выходу следовало закрыть дверь. И охранник просил не забывать об этом.

По правде говоря, Гном ожидал, что к арестованным полагается входить с охраной. Но его просто пустили внутрь. Что ж… Надо пользоваться.

Он подошел к первой двери и заглянул в крохотное окошечко. Сразу стало понятно, почему об охране не позаботились: камера была перегорожена надвое сплошной органической сеткой-мономорфом, и один из Шарадниковых – Валентин – находился по ту сторону этой сетки. Как койот в зоопарке.

Дверь открылась совершенно бесшумно. Шарадников, сидящий в углу на низеньком топчане, вскинул голову. Гнома он, конечно же, не узнал.

Гном, не теряя ни секунды, просунул ствол второго, заряженного не парализатором, а полновесной смертью, игломета в ячейку сетки и нажал на спуск.

Последний раз промахивался он еще в детстве.

Шарадников с удивленным лицом растянулся на кушетке. Яд действовал практически мгновенно; в отличие от деда-вахтера бывший агент «Чирс» успел что-то заметить, но не успел отреагировать.

Дверь камеры Гном тщательно запер, как и требовал бдительный страж на входе.

Второго брата Гном пристрелил так же быстро и бесстрастно. Последний раз он переживал после убийства двадцать два года назад.

Не забыл он запереть и вторую камеру. После этого спрятал разряженный игломет и приготовил в рукаве безотказную малютку с парализатором.

На стук в дверь страж отозвался почти сразу.

– Так быстро? – удивился парень, опять поправляя фуражку.

– Да вот, забыл, – сокрушенно вздохнул Гном и выпустил стрелку. И вторично успел подхватить падающее тело.

Этого пришлось оставить как есть, потому что коридор перед камерами был совершенно пуст, если не считать каких-то плакатов на стенах. Не за плакатами же его прятать?

Быстро, но без суеты, Гном направился к лифтам. В дальнем конце противоположного крыла кто-то курил в коридоре и негромко переговаривался. Глазок лифта светился красным; торчать в холле, зная, что внизу в любой момент может подняться опасная суматоха, Гном просто не смог. Ведь рядом была лестница, огибающая шахту лифта.

И он, пересчитав ботинками ступени, спустился по ней.

Холл по прежнему оставался пустым; вахтер сидел в кресле и казался просто спящим. Турникет почему-то не захотел вращаться, возможно вахтер должен был отключить какой-нибудь стопор, и пришлось просто перемахнуть через ограждение, благо возразить все равно никто не мог.

Уже на улице Гном взглянул на часы. Семь минут. Все заняло у него всего-навсего семь минут… Ну, семь тридцать две, если совсем точно. Он отводил себе от десяти до пятнадцати.

Впрочем, еще ничего не закончилось. Предстояло еще дойти до экипажа и благополучно уехать.

Гном привычно подавил в себе естественное желание броситься к экипажу бегом. Он не имел на это права – даже сейчас, в самом конце дела. Как профессионал.

Только отъехав на квартал-другой он смог расслабиться.

– Среди бела дня, – зловеще прошептал Золотых. – В контору. Входит посторонний. Проникает к арестованным. Убивает их. И без помех уходит! Поверить не могу.

Чеботарев мрачно взглянул на оцепеневшего на топчанчике Шарадникова. Зеленоликий охранник в нахлобученной на самые глаза фуражке скорбно торчал в предбанничке. Охраннику было явно нехорошо.

– Игломет, – сообщил изнутри Шелухин. – Скорее всего, какая-то разновидность кураре. Смерть в течение полусекунды после контакта.

– Бережинскому башку отвертят, – мрачно предположил Чеботарев.

Бережинскому, местному начальнику филиала, действительно завидовать не приходилось. Впрочем, акция все равно оставалась беспрецедентной. В управу служб безопасности еще никому не приходило в голову вламываться.

– Русские, ручаюсь, уже знают, – вздохнул Золотых. – Позор на весь мир. Пошли, Степа…

Шелухин, отодвинув дверь, вышел из камеры с мертвецом и направился следом за начальством.

В холле перед лифтами столкнулись с Бардтиновым и Нестеренко.

– Господин полковник, – обратился Нестеренко. – Нашли вашего ординарца.

И указал на угол холла. Бардтинов предупредительно откинул штору – в пыли и мусоре валялся Олежка. Глаза у него были закачены.

– Мертв?

– Парализован. Тот же контактник, каким обезвредили вахтера и дежурного у одиночек, только доза, по-моему, побольше.

– Значит, трое… Еще кто-нибудь его видел?

– Архивариус видел. Даже говорил с ним.

– Говорил? – удивился Золотых. – О чем?

– Архивариус решил, что он из нашей группы, о чем и спросил. Пришлый вежливо ушел от ответа, и они разошлись.

– Вызови архивариуса… Это такой худой и мелкий?

– Да. Борис Стахович, такса. Он уже в кабинете.

– Значит, трое плюс один канцеляр. Профи высшего класса… Словесный портрет составили?

– Со слов дежурного у одиночек – уже да; с вахтером сейчас беседуют. Таксу теребят на предмет фоторобота, он дольше всех видел этого профи. Правда, в основном со спины. Ординарца вашего, понятно, еще не допрашивали.

– Так пусть его приведут в себя и допросят, черт побери!

– Выполняется, господин полковник. Врач заканчивает с вахтером и спешит сюда.

Золотых фыркнул. Спешит! Хрен ли теперь спешить? Ловкач, убивший Шарадниковых, уже далеко.

– Все трое сказали, что он был лысый. Абсолютно, даже уши. Немного похож на пинчера, но не чистого. В нашей картотеке нет никого похожего.

На лифте Золотых и Чеботарев поднялись в кабинет. Шелухин остался дожидаться доктора; Олежку пока вынули из угла и заботливо уложили на ковер перед окном.

В кабинете уже расположилась троица русских вээровцев – Коршунович, Лутченко и Баграт. Золотых ревниво зыркнул на них, но совершенно не уловил на их лицах злорадства, и от этого рассердился еще сильнее.

Хотя, правильно: чего русским злорадствовать? Только забот лишних добавилось.

– Ну? – спросил Коршунович. – Выкладывай, Семеныч. Чего накопали?

Золотых усилием воли подавил злость. Надо сотрудничать. Таков приказ, да и здравый смысл подсказывает, что надо. Загнать мучительный стыд поглубже, проанализировать случившееся, и обратить все что можно на пользу.

– Да чего тут рассказывать… Такой наглости не ожидал никто, этим он и воспользовался. Вошел с парадного входа, сунул вахтеру удостоверение… в закрытом виде. Потом сделал вид, что собирается его раскрыть, и выстрелил в вахтера. У лифтов в это время торчал мой ординарец; каким-то образом гость парализовал и ординарца; после чего поднялся на лифте. Затащил ординарца за штору в холле, и, видимо, сразу же направился в нужное крыло, из чего легко заключить: о местоположении арестованных ему было известно загодя. В коридоре столкнулся с местным архивариусом, перебросился парой фраз. Архивариус ничего не заподозрил, решил, что он из нашей группы, и пошел своей дорогой; этот без промедлений направился к одиночкам. Дежурный тоже принял его за одного из нас, что, в общем-то, вполне естественно. Откуда в здании управы посторонние? Проник внутрь, пропущенный тем же дежурным, и практически сразу постучался назад, дескать, забыл что-то. Моментально выключил дежурного. И все, больше его никто не видел. Вероятно, быстренько покинул здание, и тю-тю… Минут десять у него на все ушло, не больше.

– М-да… – протянул Коршунович. – Матерая работа. А мотивы каковы, как думаешь?

– Шарадниковых заткнуть, – пожал плечами Золотых. Злость его мало-помалу испарялась. Коршунович подошел к делу очень корректно и профессионально. Золотых и сам к этому стремился. – Какие еще могут быть мотивы, сам подумай?

– А если это волки? – вмешался Чеботарев. – Очень ведь бесцеремонная работа. Прям, как на Пожарке ночью…

– Вряд ли, – усомнился Коршунович, задумчиво качая головой. – Волки в Берлине клали всех без разбору – намеченных жертв, свидетелей, людей из полиции, если те успевали вмешаться. А тут очень чистая работа. Убиты только Шарадниковы, остальные просто временно выключены из событий. Образцовый «фитиль».

– Твоя правда, – кивнул Золотых. – Не волчья это работа, нутром чую…

– Погодите, – вставил вдруг Чеботарев. – Говорят, этот фрукт был лысый?

Золотых уставился на него.

– Лысый. А что?

Чеботарев возбужденно, потер щеки.

– Дьявольщина! Подвал на Пожарке! Куда мы ночью ездили!

– А что – подвал? – не понял Золотых.

Чеботарев изо всех сил пытался казаться спокойным.

– Шелухин там все досмотрел как следует… с помощью экспертов, разумеется. Это только на первый взгляд там подобрали все до крупинок, как я докладывал. А на деле мы нашли несколько волосков у зеркала. Свежесрезанных. И еще – на самом зеркале, на умывальнике, в стоке… В общем, вечером тот, кто в этом подвальчике обитал, с большой долей вероятности подстригся, а затем наголо выбрил голову.

Золотых задумался.

– А потом, выходит, инсценировал собственное похищение, так что ли? – спросил он с сомнением.

– А почему нет? – Чеботарев все более увлекался собственной версией.

– Не пойдет, – хмуро сказал Нестеренко. – В подвальчике обретался афган, а в управу ходил пинчерообразный аморф.

Азартный огонь в глазах Чеботарева сразу потух. Но он еще пробовал сопротивляться:

– Не чистый ведь афган… Мешаный…

– Афгана с пинчером не спутаешь, – вздохнул Нестеренко. – Даже мешаного афгана с мешаным пинчером. Даже если обоих обрить налысо.

– М-да, – протянул Коршунович. – А гипотеза интересная. Скажите-ка, други, а не было ли в первом круге потенциальных поднадзорных изначально лысых?

– Нет, – не задумываясь ответил Золотых.

– А пинчеров?

– Михеич этим занимается, – подсказал Чеботарев. – С таксой-архивариусом работает. Может, и найдут кого похожего.

– А может, и не найдут, – Золотых болезненно поморщился. – Даже наверняка не найдут.

В дверь постучали; спустя секунду вошел Герасим, доселе шаставший по окрестным улицам.

– Ну? – повернулся к нему Золотых.

– Просто поразительно, – ответил тот. – Никто ничего не видел. Приблизительно во время визита в управу с поперечной улицы отъехал экипаж. Ни породы, ни номера, ни даже цвета установить не получилось. И еще вот, – Герасим выудил из внутреннего кармана пластиковый пакет, обернул носовым платочком руку и показал всем присутствующим портативный широкодиапазонный оптический усилитель. – Оставлен на чердаке дома напротив. Сыт, полностью готов к действию. Никаких отпечатков или сопутствующих следов. Того, кто его оставил, не видела ни единая живая душа.

– Блин, – выругался Чеботарев. – Можно подумать, что здесь пустыня, а не город!

Коршунович, взявший из рук Герасима бинокль вместе с платочком, покосился на него.

– Пустыня, говоришь? – переспросил он непонятно зачем.

Чеботарев осекся и вопросительно воззрился на него.

– Э-э-э… В каком смысле?

– А вот погляди, – сказал Коршунович и показал ему маленькое клеймо на панцире бинокля.

Чеботарев, шевеля губами, прочел:

– «Питомник оптических селектоидов. Ашгабат, Туркменистан.»

– И впрямь, пустыня, – крякнул россиянин Лутченко.

– Да бросьте вы, – брюзгливо сказал Золотых. – Мало ли где его вырастили? И мало ли кто им пользовался…

Повисло недолгое молчание, прерванное стуком в дверь.

– Да! – раздраженно бросил в сторону входа полковник.

Вошел взъерошенный Больных. Вид у него был слегка очумелый.

– Е-мое! Еле прошел в контору! Корочки шесть раз показывать пришлось, и два папиллятора проходить.

– Спохватились, – буркнул Чеботарев угрюмо. – Кой дурень теперь сюда полезет? Впрочем, чего еще ожидать… Как у тебя, Саша?

Золотых вмешался:

– По полной доложись… Тут коллеги.

Больных кивнул:

– Есть, господин полковник…

Золотых поморщился, но смолчал.

– Я прослеживал вероятные пути проникновения Шарадниковых в Алзамай. Поскольку у них самих это выяснить не удалось и, подозреваю, уже не удастся, шансы на успех были весьма невысокими. Но, – Больных горделиво выпрямился, – тем не менее…

Он помахал в воздухе несколькими бумажками.

– Это корешки ральсодорожных билетов; рейс… – Больных заглянул в билеты, – сто десять-бис, Ашгабат-Караганды-Краснояр…

– Ашгабат? – не выдержал Лутченко. – Черт побери!

– А что такое? – насторожился Больных.

– Продолжай, Саша, – командным голосом велел Чеботарев. – После.

Больных вновь набрал в грудь воздуха и, теперь уже шаря взглядом по лицам слушателей, возобновил рассказ:

– …Ашгабат-Караганды-Красноярск-Хабаровск, так называемый «Азиатский экспресс». Шарадниковы сели на него в Ашгабате, вышли в Красноярске примерно за сутки до момента, когда в базе гостиницы «Привокзальная» была подправлена дата их заселения. Но это еще не все, – Больных покачал перед носом указательным пальцем и выудил из тощенькой пачки бумажек еще одну.

– А это билет на имя Давора Мрмича, более известного нашему ведомству под псевдонимом «Испанец». Тому самому, которого убили в тупике за вокзалами. Билет на тот же экспресс, которым приехали Шарадниковы. В тот же вагон. И даже в одно и то же купе. Только в Красноярске эта троица разделилась и до Алзамая добиралась уже порознь. Шарадниковы – парой, Испанец – самостоятельно.

– И сел Испанец, конечно же, в Ашгабате? – скорее уточнил, чем спросил Чеботарев.

– Разумеется, Степа. Разумеется, в Ашгабате.

Золотых с сомнением покачал головой:

– Испанец в одной команде с этими олухами? Поверить не могу.

– Но убрали-то их по сути дела скопом, а это что-то да значит, – задумчиво протянул Коршунович и хлопнул себя по коленям: – Черт! Ваша система регистрации ральсодорожных билетов позволяет раскапывать многие вещи!

– А это потому, Вениамин Палыч, – с неким намеком на благодушие в голосе пояснил полковник Золотых, – что в Сибири регистрацию билетов не считают посягательством на свободу передвижений. Больных, продолжай!

Тот выудил из пачки очередную бумагу:

– Я взял на себя смелость и изрядно покопался в банках ральсодорожной службы и таможни. Вот это список отслеженных пассажиров, транзитом или директом прибывших из Ашгабата в Алзамай в интересующий нас период. Всеми видами транспорта. Семьдесят шесть человек. Конечно, это не все. Думаю, процентов шестьдесят-семьдесят от реального числа. Из них в городе по-прежнему находятся четырнадцать; пятьдесят девять убыли. Трое мертвы.

– Группа из Иркутска прибыла уже? – Золотых привычно взглянул вправо, но ординарца на положенном месте не оказалось. Золотых чертыхнулся.

– Прибыла, – ответил Чеботарев, сделав вид, что ничего не заметил. – Мне кадровик сказал.

– Надо их подключать, – буркнул Золотых. – Вот пусть они этим списком и займутся… И еще: скажи кадровику, чтоб вместо Олежки прислали кого-нибудь толкового!

Чеботарев немедленно взялся за мобильник; полковник вопросительно поглядел на Больных.

– Все у тебя?

– Так точно, господин полковник. На сегодня – все.

– Молодец! Полезно поработал. Подключайся к своей группе.

Тот сдержанно кивнул и уселся за стол с краешку, поближе к Чеботареву.

– Кстати, – озабоченно сказал Коршунович. – А охрану в доме Эрлихмана усилили? А, Семеныч?

Золотых фыркнул:

– Обижаешь! Сегодня охрану даже в буфет загнали. А пост в доме Эрлихмана даже не удвоили, а утроили. Во избежание, как говорится.

– Все равно маловато, – проворчал Коршунович. – Утроили – это сколько? Вместо трех там теперь девять балбесов? Они хоть вооружены?

– Вооружены, Вениамин Палыч, что за вопрос! Табельными иглометами.

– Иглометами, – не унимался разведчик-россиянин. – А стрелять они хоть умеют? Или как ваш грозный вахтер, в кобуре бутерброды таскают?

– Стрелять-то они умеют, – вздохнул Золотых. – Но, боюсь, это единственное, что они умеют…

Он поднял взгляд на Чеботарева, и, увидев, что тот уже успел поговорить и мобильник спрятал, сказал:

– Степа! А в самом деле, пошли-ка туда пару своих ребят. Чего стоят алзамайские мы уже видели. Сегодня.

Чеботарев кивнул и выразительно посмотрел на Больных. Тот вскочил.

– И Оскара Бардтинова возьми, – добавил он уже в спину.

– Есть.

В двери Больных столкнулся с рассыльным, который принес еще влажные оттиски с фотороботом лысого наглеца, убившего братьев Шарадниковых. Некоторое время оттиски ходили по рукам.

– Ладно, – вздохнул Золотых минуты через три. – Давайте-ка, братья-славяне, еще разок проработаем все с самого начала. И поглядим кому произошедшее было выгодно, а кому нет. Поехали…

Вечер уверенно перерос в глубокую ночь. Маленькие городки редко бывают шумными в эту позднюю пору – вот и на юго-восточной окраине Алзамая погасли последние огни и воцарилась патриархальная тишь. Над коронами домов нависло звездное небо, и звезд было столько, что казалось, будто это не синеватые огоньки разбросаны по бесплотной черноте, а на фоне сплошного сияния кое-где встречаются темные пятнышки. В эту пору мечтается о заветном… или просто спится как никогда.

Одинокий грузовик с выключенными фарами мчал по трассе Шантарск-Алзамай, пустынной в ночное время. У границы города он свернул влево, на объездную, забирая восточнее. Обогнул почти полгорода, и потом углубился в жилые кварталы, оцепеневшие до рассвета. На большом пустыре за электроподстанцией грузовик замер и затих, а из кузова стали бесшумно выпрыгивать люди. Двенадцать человек.

Предводитель подошел к кабине и коротко, свистящим шепотом переговорил с водителем и его напарником. Потом властно взмахнул рукой, и все, кто выпрыгнул из грузовика, быстро покинули пустырь. Растворились под сенью деревьев. Двигались эти люди на удивление мягко, но вместе с тем неожиданно проворно, и не производили при этом никакого шума.

И еще они практически не имели запаха. Точнее, что-то окутывало их, что-то такое, что мешало уловить их истинный запах и забивало ноздри какой-то безликой химией.

К трехэтажному дому на улице Иркутской они подобрались с разных сторон; двое, повинуясь команде старшего прокрались поближе и некоторое время провели у самого забора. Потом вернулись.

– Кэп, охрана усилена, – прошептал один. – Двое на крыльце, двое в саду и по крайней мере шестеро в доме.

Тот, кого назвали Кэпом, некоторое время размышлял.

– Снять их можно?

Разведчик тихо фыркнул.

– Конечно. Но может подняться шум.

– А внешней охраны нет? В других домах? На соседних улицах?

– Пока не засекли. Местные большею частью спят. Во-он в том доме, – разведчик хмыкнул и ткнул пальцем в темноту, – покуда трахаются. Чуть дальше какой-то кретин мучает компьютер. И это все, что взяли сканеры.

Кэп кивнул и решительно скомандовал:

– Ротан, Кекс – остаетесь на месте; Штопик, Слива – прикрываете с поперечных улиц. Остальные – к дому. Архипа, Дрон, берете тех, что в саду, Дудник со мной – тех, что на крыльце. Не зевать. Если что – стреляйте.

И, после короткой паузы, выдохнул:

– Начали!

Двое без промедления разбежались в стороны от дома, двое остались в тени придорожных деревьев, остальные ловко перемахнули через забор.

Но незаметно сделать это им не удалось; один из охранников на крыльце вскочил, и везде тотчас вспыхнул яркий свет. Двор осветился. Неясные тени у забора даже не попытались укрыться или сбежать; они рванулись вперед, в атаку: шестеро к дому, двое в сад.

В доме тоже вспыхнул свет, безопасники-сибиряки хватались за оружие. Ночную тишину вспорол звук выстрелов – стреляли атакующие. Метко, одиночными. Охранники перед входом давно уже валялись на крыльце; кто-то коротко вскрикнул в саду. Один из нападавших с размаху вломился в окно, второй вскинул на плечо короткую трубу и шарахнул в форточку третьего этажа шоковую ракету. Бабахнуло. Полетели стекла. Свет наверху погас; нападающие метко и сноровисто били по наружным прожекторам. В доме сдавленно вжикали иглометы и грохотала ожившая мебель.

Один из людей, оставшихся напротив дома, бесстрастно пристрелил пытавшегося улизнуть в темноту охранника. Штопик на поперечной улице загнал в дом полуголого мужика, выскочившего на шум и отстрелил коммуникационную линию, чтоб не вздумал куда звонить.

Вскоре все закончилось: охрана дома на Иркутской была нейтрализована в полном составе. Нападавшие потеряли одного человека, задетого паралитической иглой.

– Кэп! Основная аппаратура в подвале. Хотя, наверху тоже много чего, но это все большей частью бижутерия.

– Архипа, Дрон, Дудник – занимаетесь верхом. Чиж, Ядвига – на крыльцо. Остальные вниз.

Через пять минут в доме не осталось ни единого целого прибора, ни одного действующего устройства и ни одного живого селектоида. Осталась груды сожженной органики и покореженного пластика. Остались обломки мебели да горький дым.

Нападавшие заканчивали обшаривать дом в поисках материалов, записей или кристаллов с данными, когда примчались два легковых экипажа, полные безопасников. Но Ротан с Кексом не позволили никому даже выйти из экипажей – синхронно шарахнули из ракетниц. Экипажи вспухли дымными вспышками; волной в нескольких местах проломило забор.

Не спал уже весь квартал. И Кэп вызвал грузовик, потому что бегать по улицам уже не оставалось времени.

Парализованного вынесли из дома на руках. Вынесли и все, что показалось подозрительным. Напоследок выпустили несколько динамических зарядов, и дом в который раз сотрясся от бушующей внутри бури. Жалобно трещали перекрытия.

Грузовик исчез настолько быстро, что никто из соседей толком не заметил – в какую сторону.

А на тротуаре перед проломами в высоком заборе остались догорать два экипажа.

Поздно ночью полковника Золотых разбудил звонок мобильника. Докладывал мрачный и тоже невыспавшийся Степан Чеботарев.

– Господин полковник? – просипел он в трубку. И от этого «господин полковник» вместо более привычного «Семеныч», у Золотых все внутри похолодело. – Господин полковник, только что было совершено нападение на дом Эдуарда Эрлихмана. Двадцать три трупа, включая оперативную группу в полном составе и четверо тяжелораненых. Уничтожена вся селектура и все приборы, данные либо тоже уничтожены, либо похищены. От дома остался только ствол да перекрытия… кое-где. Среди гражданского населения жертв нет. Хотя это слабое утешение, конечно. Я распорядился назначить оцепление силами европейского мобильного спецназа, теми, что вчера прибыли по объединенной программе. Я… – Чеботарев замялся, – не превысил?

– Нет, Степа, – прошептал Золотых. – Ты не превысил. Сейчас выезжаю…

02: Область раскрытия

– Что это ты сегодня – ни свет, ни заря? – проворчал Варга, отхлебывая кофе. Потом протяжно зевнул, деликатно прикрывая рот холеной ладонью.

Шеф разведки и отдела безопасности «Чирс» выглядел свежее Варги, но темные круги вокруг глаз ясно говорили о том, что Сулим последние двое суток больше работает, чем спит.

За окнами еще не успело как следует посветлеть. День только начинался.

– Подтвердились данные насчет Эрлихмана, босс. Практически, так сказать, подтвердились.

– Практически?

– Да. Он действительно давно работал на прибалтов, но разрабатывал не волков, а те самые летающие тарелочки, о которых мы с вами, босс, неоднократно уже беседовали. Теперь больше не приходится сомневаться, что у него дома было приживлено много исследовательских и регистрирующих селектоидов, а также механической аппаратуры. Вполне вероятно, что именно Эрлихман знал о делах чужих под Алзамаем больше, чем кто бы то ни было. Он должен был выйти на связь с агентами Балтии – с догом и эрделем, теми самыми, которые гонялись за его убийцей. Вполне вероятно, что он даже знал где наиболее вероятно следует искать базу волков. Прибалты последние дни вели себя пассивно и мои люди их в городе ни разу не засекали.

– Сулим, – проникновенно сказал Варга. – И только за этим ты меня поднял в такую рань? Не верю.

– Конечно, не за этим, босс. Дело в том, что волки перешли в наступление.

Варга приподнял брови.

– Как это?

– Ночью они наведались к дому Эрлихмана; к этому моменту дом охранялся сибиряками-безопасниками, а после вчерашнего визита Гнома к ним в контору, безопасники даже усилили посты. Но дело опять же не в этом. Волки перебили всех – и усиленную охрану, и подоспевшую десятку из резерва. Они там оставили только обугленный ствол да остатки забора. Тяжелое оружие разрывного типа, наподобие новейших гранатометов, которые разрабатывают россияне. Черт, я только теперь осознал, что нам, землянам, просто нечего им противопоставить. Они в состоянии смять любой заслон, любую оборону!

Варга склонил голову на плечо.

– Но, собственно, нам это и нужно. Мы ведь именно этого и добиваемся, не так ли? Получить солдат, которых невозможно будет остановить?

– Так, босс, – отозвался Сулим, несколько угрюмо. – Но нам нужны послушные солдаты. А с этими… удастся ли с ними хотя бы договориться? Даже не совладать, нет. Договориться?

– Надо пробовать… Кстати. Я так понимаю, они благополучно разгромили дом Эрлихмана и уничтожили все результаты его наблюдений. А потом – убрались. Так?

– Так. За ними и гнаться-то некому было.

– Значит, сибиряки опять остались ни с чем?

– Не знаю. Все-таки они довольно долго имели доступ к материалам Эрлихмана. Кое-что они наверняка раскопали. И, кстати, прибыл европейский спецназ. Их прямо с поезда кинули в оцепление.

– Оцепление чего?

– Дома Эрлихмана, конечно! Точнее – останков дома Эрлихмана. На оцепление всего города сил спецназа не хватит. Я думаю, город оцепят пограничники, как только прибудут.

Варга кивнул. Вообще он выглядел довольным, чего Сулим никак не ожидал. Обычно Варга так выглядел, когда сбывались какие-нибудь его прогнозы. Похоже, он предвидел волчью атаку на жилище балтийского резидента. Впрочем, для Сулима атака тоже не стала особой неожиданностью. Хотя, Сулим все же считал, что этот дом привлечет в первую очередь разномастную братию разведчиков, а вовсе не волков.

Рассвет медленно растекался по небу.

– Босс, – вздохнул Сулим, прерывая долгое молчание. – Скажите, а зачем все-таки вы приказали Гному потерять бинокль?

Варга отвлекся от каких-то своих таинственных мыслей и торопливо допил остывший кофе.

– Бинокль? Хм… Погоди, Сулим. Погоди. Скоро мы поймем, угадал я с этим, или нет. Пока все выглядит так, как будто угадал. И, кстати, приготовься на всякий случай. Скорее всего сегодня нам нанесут визит сибирские безопасники. Сюда, в гостиницу.

Сулим вздохнул. Шеф «Чирс» был и оставался для него непостижимым человеком.

Всегда.

– Рихард, – негромко сказал Юрий Цицаркин. – Кажется, мы с тобой попали.

– Крупно? – лениво поинтересовался дог, даже не подумав встать с дивана или хотя бы приподняться.

– Крупнее не бывает.

Цицаркин бухнулся в престарелое кресло, выращенное еще, наверное, в восемнадцатом веке. Как и диван, впрочем.

– Выкладывай, – вздохнул Рихард. Последнее время он прочно уверился, что все события имеют тенденцию развиваться от плохих к худшим. – По-моему, мы с тобой крупно попали еще в тот момент, когда родились на свет. Причем, ты – лет на десять раньше меня.

Цицаркин только что вернулся с сеанса аварийной связи, которую агенты Балтии затребовали после провала недельного связного, причем предварительно Цицаркин долго кружил вокруг снятого жилья, боясь привести кого-нибудь на хвосте. Слава богу, все оказалось чисто и спокойно.

– Значит, так, ystaevae. Убитый Эрлихман вовсе не был недельным связным. Точнее, был не только и не столько недельным связным. Все гораздо интереснее закручено.

Цицаркин умолк. Рихард терпеливо ждал, потом не выдержал:

– Ну, говори, говори, не тяни харзу за хвост.

– Он двадцать лет работал на научную разведку. Представляешь? Почти двадцать. И почти все время – в Алзамае.

– На чью научную разведку? Европейскую?

– Нет, на нашу. Балтийскую.

– А у нас есть научная разведка? – удивился Рихард.

– Выходит, есть. Я тоже не знал, если честно. Впрочем, они ведут всего несколько тем, и все очень давно. По-крайней мере, мне так сказали. Одну из них вел в Алзамае Эрлихман. И эта тема очень плотно связана с нашим заданием. Плотно, но очень уж неожиданно. Эрлихман должен был вывести нас на волков. На их лагерь-базу где-то в тайге. Он знал координаты.

– Даже так?

– Даже так.

– И?

– Его убрали. Чтобы остановить нас. И это им почти удалось – мы потеряли больше суток и неизвестно насколько отстали.

– Так, – Рихард брал быка за рога. – Где Эрлихман обитал в Алзамае известно?

– Да. Я выяснил.

– Туда нужно наведаться.

– Там сейчас полно сибирских безопасников. Это дело передано из ведения полиции в ведение службы безопасности.

– Ну, ясен пень, – хмыкнул Рихард. – Убийство ведь.

– Ясен, – согласился Цицаркин. – Давай, ystaevae. Сходи, осмотрись; но я тебя умоляю: ни во что не встревай. Если координаты действительно можно установить, покопавшись дома у Эрлихмана, сибиряки их уже установили. Или установят в ближайшее время. Попробуем встать на их след, потому что больше ничего не остается.

– Ладно, – согласился Рихард. – Осмотрюсь. Когда биобус в город?

Цицаркин поморщился:

– Отставить биобус. Мне надоела эта эпопея с поездками и ожиданием на остановках. Я купил мопед-малютку. На улице отдыхает… – и метнул Рихарду малюсенький ключ, остро пахнущий чем-то мускусным. – Я его обкормил до отвала, на ходу засыпает. Так что не зевай…

– Понял, Юра. Жди.

Только теперь Рихард Вапшис соизволил покинуть диван. Собираться ему было не нужно: по закону верблюда «все мое ношу с собой» действовал любой сколько-нибудь квалифицированный агент.

Некоторое время Рихард и Цицаркин провели склонившись над подробной картой Алзамая, на которую были нанесены не то что все здания, но и чуть ли не все деревья городка.

Перед выходом Рихард внимательно поглядел в окошки веранды; Шумилово, село под Алзамаем, они с Цицаркиным выбрали из-за того, что тут все на виду, и жители, и приезжие. В данный момент они были единственными чужаками в Шумилово. Так сложилось, что все заезжие экологи имели обыкновение останавливаться здесь, а прибалты-разведчики притворялись именно экологами. И потому не вызывали особого интереса. Селяне просто периодически интересовались у них: не желают ли господа купить молока или самогона? Молока «экологи» иногда желали, а самогон приходилось покупать и складировать под кроватью чтоб не вызывать ненужных подозрений, потому что непьющий эколог в этих краях был более невероятным существом, чем балтийский разведчик.

Малютка стоял прислоненный к поленнице. Хотя сельские дома все, как один, были достаточно современными, а значит – с симбионтным отоплением, в Сибири сохранился старый обычай зажигать зимою камин. Отсюда и дрова почти в каждом дворе.

Мопед казался игрушечным – маленький, красненький, блестяще-чешуйчатый, с близко посаженным глазками и единственной фарой на рогатом руле. Двинулся он что называется с полпинка – едва Рихард вставил ключ и послал его вперед. Мопед мягко покатил по усыпанной хвоей дорожке.

Рядом с биобусной остановкой тропинка влилась в трассу – не асфальтированную, но сухую и гладкую, укатанную-утоптанную. Совершенно неожиданно Рихард почувствовал себя счастливым – было что-то завораживающее в этом не особенно быстром движении верхом на малютке. Во встречном ветре. В тихом урчании мопеда. В послушно стелющейся навстречу трассе.

Иногда, очень редко, но все же случаются в жизни моменты, когда совершенно непонятно почему осознаешь: именно ради этого и стоит жить. Именно ради того, чтобы время от времени мчать на послушном мопеде сквозь тайгу, вдыхать полной грудью летние ароматы и на короткий миг почувствовать себя свободным.

Жаль, что свобода так недалеко простирается – всего лишь до окраины Алзамая. Там снова придется стать разведчиком, состоящим из глаз, ушей, носа и внимания. А пока Рихард упивался свободой.

Тайга как-то быстро и незаметно стала городом. Рихард уверенно сворачивал, где нужно – план Алзамая был основательно проштудирован еще в спеццентре.

Мопед Рихард оставил на стоянке за несколько кварталов от дома Эрлихмана. Агент-научник обитал на улице Иркутской, в довольно большом трехэтажном доме; к тому же Рихард подозревал, что в доме весьма обширный подвал. Для начала Рихард покружил по соседним улочкам, совершенно безлюдным. За высокими оградами возвышались ладные кедры, увешанные пузатыми беличьими хатками. На ветвях короны старенького домика резвились две молодых харзы, похожих на проворные лимонные молнии. Где-то вдали монотонно, как неотлаженный заржавленный механизм, стрекотала сорока.

Едва Рихард свернул на Иркутскую улицу, окружающее мгновенно изменилось. Провинциальная благость мгновенно куда-то испарилась. У дома Эрлихмана теснились десятки экипажей, улицу блокировали вооруженные спецназовцы в форме Европейского Союза, а от самого дома веяло страхом.

За линию оцепления Рихарда, конечно же, не пустили. Он присмотрелся издали, глядя поверх голов любопытствующих. Забор был сломан в нескольких местах, увечная ветка сосны при крыльце сиротливо свешивалась почти к самой дороге. Все окна третьего этажа были выбиты.

Тут явно что-то происходило. Совсем недавно – скорее всего, ночью или ранним утром. И Рихард нисколько не сомневался, что эти события не случайны.

Толпа откровенно пялилась на пострадавший дом; внезапная смерть Эрлихмана уже сама по себе вызывала любопытство соседей, а тут еще и чей-то разрушительный визит. Эрлихман наверняка слыл человеком тихим и незаметным; хороший агент обыкновенно не привлекает ничьего внимания, а Эрлихман не мог быть плохим агентом, раз сумел продержаться в Алзамае целых восемнадцать лет. Соседи Эрлихмана щедро делились собственными соображениями со случайными прохожими.

Вдруг Рихард обнаружил, что ближайший парень из оцепления пристально глядит на него. Пришлось изображать из себя праздношатающегося зеваку – поторчать в толпе, побродить, вытягивая шею, поцокать языком. И все это таким образом, чтобы свое лицо по возможности парням-спецназовцам в оцеплении не показывать. Задача, настолько же кажущаяся простой, насколько на самом деле сложная. Некоторое время Рихард даже осматриваться толком не мог, и когда наконец продефилировал вдоль всей цепочки зевак, перекрывающей улицу, и смог снова обозреть окрестности, он обнаружил, что наблюдает уже не в одиночестве.

Чуть поодаль, в густых кустах орешника, явно с умыслом насаженного хозяином перед собственным домом, стоял невысокий ньюфаундленд. Позиция у него была очень выгодная: сам он видел почти все, что творилось у дома Эрлихмана, а заметить нюфа возможно было всего с двух точек: с той, где сейчас оказался Рихард, и с противоположной стороны улицы, на продолжении воображаемой прямой.

Нюф холодно воззрился на Рихарда, зевнул и неторопливо направился прочь; до угла ему было рукой подать.

«Кто он, черт побери?» – подумал Рихард озабоченно.

После вынужденной беготни за злосчастным афганом, Рихарда вполне могли срисовать сторонние наблюдатели. Тот же нюф, к примеру. А примелькаться подобной публике – хуже нет. Агент полезен лишь до той поры, пока незаметен. Внешность Рихард, конечно, слегка изменил, да только наметанному глазу такие перемены не помеха.

Отсюда нужно было убираться, и чем быстрее, тем лучше. Дом под присмотром, пробраться туда – и думать нечего. Даже глубокой ночью. Да и немногое там уцелело, судя по всему. Если сибирякам уже известны координаты, они вскоре отправятся в тайгу. Тогда предстоит осторожно клеиться им в хвост…

Рихард торопливо вернулся к стоянке, забрал мопед, и целеустремленно покатил прочь. Несмотря на то, что нужно было спешить, он забрал в сторону южной окраины, внимательно поглядывая на попутные экипажи. Но ни один не ехал подозрительно медленно и не останавливался, поджидая ездока на мопеде-малютке.

«На Январской сверну, – прикинул Рихард. – И сразу в Шумилово… Да пошустрее…»

Когда он подъехал к перекрестку с улицей Январской, что соединяла южные районы Алзамая с центром, по ней как раз тянулась колонна тяжелых грузовиков. Пограничных, судя по эмблемам на бортах и дверцах-надкрылках.

Рихард свернул. И тихонько присвистнул.

Колонна была длиннющая, как полярная ночь. И тянулась насколько хватало взгляда – что вперед, что назад.

Наверное, вот так же в старину, до биокоррекции, когда еще существовали армии, в города вступали войска.

Пограничники в одинаковой зелено-рыжей пятнистой форме лениво высовывались из окон. Кое-где из этих же окон торчали тонкие автоматные стволы с чешуйчатыми насадками компенсаторов и ажурными зубцами прицелов.

«Вот это номер! – подумал Рихард. – Никогда не думал, что увижу такое!»

Вероятно, дела принимают серьезный оборот. Мобильный спецназ Европы, теперь пограничники… Скорее всего, координаты базы волков стали известны, и Сибирь активно готовится. А чтобы попытаться предотвратить бойню – вызвала пограничников. В количестве. Конечно, это не такие звери, как волки… Но и не жирный обыватель. Эти хотя бы теоретически умеют обороняться. Да и вооружены не кое-как, а по последнему слову селекции. Селекции и техники – механическое оружие у пограничников тоже имелось в избытке.

Рихард катил, прижимаясь к обочине, по Январской, а мимо ползли и ползли темно-зеленые пограничные грузовики. Колонна, похожая на чудовищную безмозглую гусеницу.

Грузовики сворачивали с Январской на Беговую. А Рихард поспешил дальше, в сторону Тайшетской. И некогда стало упиваться короткой свободой – приходилось гнать, выжимая из малютки все скорость, на которую тот был способен.

– Юра, – сказал Рихард Цицаркину когда вернулся. – По-моему мы с тобой попали еще круче, чем ты думал…

– Константин Семеныч, встаньте на мое место, – умоляюще сказал министр. – Три десятка убитых за неделю. Горожане в шоке. Люди боятся на улицу выйти. Вся Сибирь вот-вот содрогнется!

– Не содрогнется, – буркнул Золотых. – Город мы оцепили, а каналы связи перекрыты. Включая межгород.

– Вообще-то это произвол, – заметил министр.

– Я знаю, Алексей Владимирович. Но есть ли иной выход? Поймите, мы столкнулись с тем, с чем еще никогда не сталкивались. Мне стыдно это говорить, но сегодняшняя ночная резня была совершенно неизбежной. Мы не можем обычными методами отражать удары убийц. Причем, великолепно обученных убийц, да еще экипированных и вооруженных лучше нас. Мы сейчас в положении несчастных индейцев после высадки Кортеса. С копьем на игломет – это, знаете ли…

– Знаю, не знаю, – министр болезненно поморщился. – Надо заканчивать с этим. Отыскать их логово… и раздавить.

Золотых откинулся на спинку огромного, как мастодонт, кресла для посетителей к кабинете Бережинского.

– Вы полагаете, что это возможно?

Министр даже подобрался, как харза перед броском.

– Простите, Константин Семеныч… что значит – возможно? Вы хотите сказать, что не сможете обеспечить локализацию и уничтожение волков?

– Силами службы безопасности – нет. И можете рвать погоны, если желаете. Тот, кто займет мое место, сделает не больше. А скорее, даже меньше.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что если мне не будут переподчинены прибывшие чести пограничников и европейский спецназ, результат останется нулевым, а трупов прибавится.

Министр беспокойно завозился в кресле.

– Но… это не вполне в моей юрисдикции. Я не могу приказывать европейским коллегам.

– Зато можете влиять. Кстати, у меня есть еще одно требование. Касающееся не только Европы, но и России с Балтией, а также, вероятно, Сахарского Халифата и Турана. Да и американцам неплохо бы сказать пару ласковых…

– Константин Семеныч! – всплеснул руками министр. – Политика – это не допрос контрабандиста, как вы не поймете…

– Я все понимаю, Алексей Владимирович. Но если политики сейчас будут обмениваться вежливыми и туманными нотами вместо реальных шагов навстречу, волки скоро прорвутся на территории соседних стран. И тогда эти страны почувствуют на себе все, что сейчас чувствуете вы. Сейчас не время играть в слова. Сейчас время решительных и слаженных действий. Для этого мне нужно три вещи, я уже говорил: а – подчинение пограничников, бэ – подчинение мобильного спецназа Европы и цэ – выход из тени всех агентов всех стран и опять же подчинение их мне. В том числе и Шерифа, общего и единственно легального агента на территории Сибири. И меня не интересует, каким образом вы этого добьетесь. Это – ваша работа. Если мы все будем четко выполнять свою работу, мы победим. Если нет… Догадайтесь сами.

Министр впечатленно покачал головой.

– Ну и ну! Интересно, кто из нас министр, а Константин Семеныч? Кто кому приказывает?

Золотых рывком встал.

– Когда волки выйдут из тени – приказывать будут они. И вам, и мне. Если, конечно, мы к тому времени еще останемся в живых. И все равно станет, кто раньше был министром. А сейчас, простите, Алексей Владимирович, мне пора идти и делать свою часть работы. Вот, тут, в папочке, внятно изложены мои требования и посильная мотивация моих требований. Командование пограничниками мне будет необходимо уже к обеду. Командование чужими агентами – самое позднее завтра к утру. И, поймите, наконец, действовать нужно быстро. Иначе так хорошо знакомый вам мир просто рухнет.

Золотых порывисто встал и прошел к выходу, ни разу не оглянувшись на оцепеневшего министра. Специально прилетевшего в Алзамай ранним утром.

Конечно, так давить на него, без оглядки на чины – дурной тон. Но выхода другого просто нет. Министр внутренних дел вызвал Золотых для нещадного разноса, а на деле получил разнос сам. Причем, достаточно бесцеремонный. В другое время после подобного демарша Золотых моментально слетел бы со своего поста. В два счета. Но только не сейчас. Министр прекрасно знает, что если и есть человек, способный все-таки справиться с накалившейся ситуацией, то это именно железный полковник Золотых.

Золотых едва успел дойти до выделенного ему Бережинским кабинета, как заверещал красный телефон – прямой президентский канал. Рука привычно потянулась к трубке.

– Золотых.

– Полковник? Здравствуйте. С вами сейчас будет говорить президент.

– Я внимательно слушаю.

В трубке щелкнуло, и знакомый по многочисленным телевыступлениям голос обратился непосредственно к Золотых:

– Здравствуйте, полковник.

– Доброе утро, господин президент.

Золотых не впервые говорил лично с президентом. Даже встречался дважды. Но все таки сказать, что беседы с ним – дело обыденное, было нельзя. В основном приходилось общаться с министром внутренних дел.

– Алексей Владимирович мне звонил… Жаловался.

– Жаловался? – Золотых постарался вложить в это единственное слово легкое презрение.

– Представьте себе, жаловался. Мол, наехали вы на него, как утюг на платочек.

– Господин президент… У меня сложилось впечатление, что Алексей Владимирович, опытнейший и достойнейший работник, просто не уловил сути момента. Бирюльки закончились. Мы в состоянии войны. Войны – понимаете? И в сложившейся ситуации жизненно необходимо жесткое централизованное руководство. Даже если это идет вразрез с сиюминутными интересами державы – сейчас на кону интересы всей планеты.

– Даже так? – сухо спросил президент.

– Поверьте, я не преувеличиваю. Вы уже просмотрели ролик с последствиями ночного налета волков?

– Нет, еще не успел.

– Обязательно посмотрите. И вы убедитесь, что мои слова – не просто слова.

Президент, казалось, растерялся от такого напора.

– Посмотрю… Обязательно посмотрю. Э-э-э… Собственно, я хотел спросить вот о чем: если необходимые полномочия вам будут предоставлены, вы можете гарантировать разрешение проблемы в кратчайшие сроки?

– Боюсь, господин президент, что в этом деле любые гарантии – не более чем пустой звук. Мы столкнулись с силой, заведомо превосходящей наши возможности. Заведомо. Но с случае, если мои требования будут удовлетворены, наши шансы в борьбе станут максимальными. Промедление сейчас может стоить очень и очень дорого.

– А если вы все же ошибаетесь?

– Что ж, – невозмутимо сказал Золотых. – Тогда вам придется меня уволить.

Президент несколько секунд молчал – наверное, размышлял, а может – совещался со своими помощниками. Золотых показалось, что президент в процессе разговора сменил позицию на прямо противоположную.

– Вам позвонят через два часа, полковник. Обязательно будьте на месте.

– Буду. В крайнем случае, мне заведут этот канал на мобильник. Я жду, господин президент.

В трубке щелкнуло – на этот раз погромче. Золотых водрузил ее на аппарат и прищурился.

– Зашевелились… Но Владимирович-то каков! Сразу же президенту капнул…

Про себя Золотых добавил еще одно слово. Довольно обидное.

Министр внутренних дел всегда больше пекся о собственной шкуре, чем об интересах страны. И почему наверх всегда пробиваются именно такие типы – скользкие и неприятные?

«Наверное потому, – ответил себе Золотых, – что нормальные люди, вроде тебя, полковник, вынуждены делать грязную работу. И вдобавок – за все отвечать в случае поражения. А министры нужны чтобы почивать на лаврах в случае победы.»

Два часа промелькнули совершенно незаметно – забежал издерганный Чеботарев, которому нужно было приказать все бросить и отправить как следует выспаться, но нельзя, нельзя… Забежал Бережинский с выпученными глазами. После вчерашнего убийства Шарадниковых на него скопом накинулись кабинетные деятели из верхов, но после ночного погрома дома Эрлихмана так же скопом оставили в покое. Аналитики пытались расшифровать записи Эрлихмана – вычислительный центр гудел которые сутки. Золотых намеренно туда не совался, не звонил и не донимал. Был уверен – когда хоть что-нибудь прояснится, немедленно прибегут сами.

Оперативная группа, изрядно поредевшая, просеивала всех, кто в интересующий период приехал в Алзамай из Ашгабата. В процессе взяли двух наркодельцов, прямо с товаром.

Перед самым полуднем красный телефон зазвонил вновь.

– Полковник?

– Я, господин президент.

На этот раз даже референта вперед не подпускали, в трубке с самого начала прозвучал знакомый голос.

– Принимайте командование. И пограничниками, и европейцами. Их начальники вот-вот явятся к вам. Что касается агентов… Предложение рассматривается. В ближайшие сутки ответ станет ясен.

Золотых изо всех сил попытался скрыть облегчение.

– Спасибо господин президент. Наконец-то у меня будут развязаны руки…

– Не оплошайте полковник. Мы надеемся на вас. И вот еще что: отсылайте мне короткие сводки каждые три-четыре часа. Только без воды и столь нелюбимой вами дипломатии, голые факты. Договорились?

– Конечно, господин президент. Я распоряжусь немедленно… Впрочем, о чем это я? – спохватился Золотых. – Сводки рассылаются всем членам президентского совета, с первого дня.

– Вот как? – удивился президент. – Хорошо, я велю разузнать. Работайте, Константин Семенович…

И президент отключился.

«Хм… – подумал Золотых. – А он знает, как меня зовут! Вот уж, чего не ожидал!»

В дверь постучали; заглянул Богдан По, а за его спиной виднелся офицер в полевой пограничной форме.

– Константин Семенович? Здесь командующий пограничным отрядом…

– Прошу! – Золотых встал из-за стола и сделал приглашающий жест рукой.

Он не собирался зря терять время.

Сигнальный жук очнулся из спячки сразу после полудня. Генрих давно бросил просматривать газеты – смысла в этом никакого не содержалось, потому что сибирские конторы закуклили город. В газетах розовая чепуха, линия межгорода беспрерывно занята, на стандартные жучиные радиочастоты накладывается могучая помеха однозначного происхождения… И – наверняка оцепление на всех дорогах. И даже тропках.

Город решили превратить в мышеловку. Суровая мера. Во всяком случае, Генрих не был уверен, что Европа решилась бы изолировать целый город. Слишком уж Европа печется об свободе каждого отдельного человека. А тут – прихлопнули крышку и вся недолга. Все-таки сибиряки – неисправимые практики. Когда нужно…

Пение сигнального жука выдернуло Генриха из раздумий. Конечно, специальные жуки-радиоблизнецы использовали диапазон отличный от общепринятого. И, разумеется, использовали многоуровневую кодировку. Собственно, это была одноразовая пара. Тот жук, что у Генриха, должен был принять сообщение, странслировать его, и умереть, унося вместе с жизнью секрет одноразового кода и используемую частоту. Как правило, таких жуков применяли для единственной цели: для внеурочного отзыва агентов, когда обстановка резко меняется.

Жук-передатчик тоже самоуничтожался после сеанса. Дабы генетическую вытяжку никто не смог использовать для расшифровки сообщения.

Генрих без промедления проделал все необходимые манипуляции для приема трансляции. Нацепил наушник и – чтобы не отвлекаться – темные очки. Вскоре в ровное пение вплелся высокий атональный обертон: жук сигнализировал о начале трансляции.

Генрих выслушал короткое бесстрастное сообщение.

Когда он стянул наушник и очки, жук догорал в своем продолговатом коконе. Догорал, не оставляя даже пепла. Он растворялся в пламени без малейших следов. Так уж он был устроен европейскими биоинженерами.

Итак, все закончилось. Генрих устало помассировал переносицу.

Точнее, закончилась предварительная фаза. Досрочно. Но вторая фаза центром отменена, а вместо этого Генриху предписано прийти к сибирским безопасникам и сдаться. Впрочем, сдаться – это неверное слово. Никто его, агента Европейского Союза, не собирается арестовывать за незаконные действия на территории Сибири. Кстати, никаких незаконных действий Генрих вообще не успел предпринять, разве что приехал по поддельному паспорту. Генриха собирались использовать – как профессионала. На стороне складывающегося межгосударственного альянса «Земля против волков».

Иными словами, приказывать Генриху отныне станет сибиряк-безопасник. Кто тут у них главный? Наверное, сам шеф службы безопасности – не станет же он в такое горячее время отсиживаться в Красноярске?

Что ж… Приказы Шольца Генрих никогда не обсуждал и не собирался обсуждать. Раз приказано идти и поступить в распоряжение сибиряков, значит надо идти и поступать. Он деловито перепахал все свое снаряжение, отсеял все секретные новинки, чтобы уничтожить, и оставил все достаточно традиционное, но полезное снаряжение. Накормил оба игломета и почистил механический пистолет. Обнулил все записи на компе. Обнулил память мобильника. И пошел сдаваться сибирякам.

Так и не довелось ему, агенту Европы, ничего здесь сделать: события обернулись таким образом, что Франсуа в самом начале угодил в больницу, а сам Генрих все эти несколько дней оставался просто сторонним наблюдателем. И вот, даже это закончилось, причем очень неожиданным образом.

Генрих никогда еще не работал на службы чужих стран.

– Еще, говоришь, круче? – переспросил Цицаркин, в упор глядя на Рихарда. – Ну, и что же стряслось?

– В дом Эрлихмана ночью наведались. Там и смотреть теперь, небось, не на что. Улица блокирована спецназовцами из Европы, я и подойти близко не смог.

Цицаркин ограничился нейтральным кивком; Рихард ждал какой угодно реакции, но только не такой безразличной.

– Юра… Ты что, знал, что ли? – спросил Рихард недоуменно.

– Когда тебя отсылал – еще нет, – сказал Цицаркин. – Садись, напарник. Тут из центра директива свалилась.

– Директива?

– По безоткатке.

– Что, отзывают?

– Представь, нет.

Рихард расслабленно повалился на облюбованный диван.

– В общем, нам нужно идти в лапы к безопасникам, назваться, а дальше делать то, что они скажут.

Рихард лежа остолбенел.

– Ахм-м-м… Ты уверен, что это не липа?

– По закрытому каналу? – с иронией в голосе спросил Цицаркин. – Не смеши.

– А что – не смеши? – Рихард даже сел. – Ты что, инсекторадист, что ли? Много ты об этих приемниках знаешь?

– Не много, – признался Цицаркин. – Но точно знаю, что настроиться на частоты выращенной пары не сможет никакая другая.

– Теоретически, – уточнил Рихард.

– Теоретически, отпечатки носа тоже могут совпасть. Однако ж не совпадают почему-то.

Рихард поморщился.

– Ладно, Юра. Не будем лезть в биоинженерию, мы оба не спецы. Лучше скажи: ты уверен, что директива действительно из центра, и что нам не морочат голову?

– Уверен.

– И что будем делать?

– Выполнять.

– Но это… как бы это сказать… убивает наше преимущество, что ли. По всей теме.

– Рихард, – проникновенно сказал Цицаркин, – сейчас мы либо объединимся с Россией, Европой и Сибирью, либо все вместе проиграем. Что тебе больше нравится?

Рихард Вапшис тяжело вздохнул.

– Мне ни то, ни другое не нравится.

– Мне тоже. Но выполнять будем. Так что поднимай свой laiska dirsa и перетряхивай вещички. На предмет эксклюзива. Уяснил?

– Уяснил, босс… – Рихард послушно встал с дивана. – Слушаюсь, босс…

Формально, в двойке Цицаркин значился старшим и имел право приказывать. Рихарда утешало только одно – недолго ему осталось приказывать. И подумал об этом Рихард наполовину с добродушным злорадством (по отношению к напарнику), наполовину с легкой тоской (по отношению к моменту).

Кто станет радоваться, когда приходится подчиняться соперникам?

В вихре событий Арчи и не заметил, как минуло девять дней. Мать опять хлопотала на кухне, снова накрывался стол, снова в дом сбрелись родственники и знакомые, и Арчи даже рад сделался очередному поручению: мать заслала его на рынок за чем-то съедобным. За чем именно – Арчи даже запоминать не стал, попросил, чтоб ему написали подробную шпаргалку, сунул ее в карман и успокоился.

По дороге на рынок он невольно принялся в который раз анализировать последние новости. Позиция стороннего наблюдателя, которую определило ему начальство, теперь не казалась глупой и зряшней. Он все еще жив и не раскрыт; а активные теперь где? Где шустрый афган, убивший Эрлихмана? Где Испанец, отправивший на больничную койку д'Арсонваля? Где настырные братья, которые выгоняли Арчи из наблюдательного пункта в баре магазина Кузьминых? Достоверно Арчи знал, что уцелел долговязый дог, которого квалифицировали как прибалта – Арчи видел его на улице неподалеку от пострадавшего дома Эрлихмана. Ни о его напарнике, ни о гипотетическом напарнике д'Арсонваля, ни об ашгабатских гастролерах, к которым, видимо, принадлежали братья Шарадниковы, Арчи больше не имел решительно никаких сведений. Афган, скорее всего американец, тоже бесследно исчез, но этот исчез как-то нехорошо, суматошно, из чего Арчи и заключил, что он либо убит, либо взят кем-то помимо сибиряков, может быть и волками. Остальные же наверняка залегли на тюфяки. И выжидают.

В город ввели пограничников и европейцев – всех, как один, здоровенных лбов – Арчи видел их в оцеплении перед домом Эрлихмана. Как на подбор, ризены, ротвейлеры, немецкие и бельгийские овчары… Рослые ребята, решительные, и весьма неплохо экипированные. Уж Арчи-то знал толк в экипировке.

В ближайшие же сутки должно проясниться – раскопали что-нибудь сибиряки у Эрлихмана или нет. Если погранцы слаженно двинут в тайгу – значит, раскопали. И тогда придется волей-неволей становиться на их след. Причем, нагло и цинично, потому что предполагаемые координаты волчьей базы Арчибальду, понятно, никто не удосужится вовремя сообщить. А когда сообщат, будет уже поздно догонять.

Нырнув в людской поток, что вливался на рынок, Арчи невольно вслушался в свежие городские сплетни.

Дороги перекрыты, ни в город, ни из города проехать невозможно. В центре ступить некуда, на каждом углу патрули, проверяют у всех документы, у кого нету – без разговоров кладут мордой в асфальт, обыскивают и задерживают до выяснения. На аэродроме с утра садился правительственный самолет, синий такой, с флагами на брюхе. Межгород не работает, и радио заглушили. По телеку сплошь «Лебединое озеро», прям как во время давнего путча. На Иркутке цельный квартал разнесли в щепочки, и две сотни человек погубили (тут Арчи скептически хмыкнул, потому что доподлинно знал: разнесли только внутренности одного-единственного дома и погибло при этом двадцать четыре человека – двадцать три на месте, и один по пути в больницу). Какой-то банкир, когда не смог позвонить по межгороду, решил, что это про его душу и сдуру сиганул в окно, причем не убился, потому что упал сначала на сосну, а потом в фонтан. Видать, нечиста совесть. Мясо подорожало, потому как подвоза с утра не было, из-за все тех же кордонов.

Больше всего Арчибальда поразила сухонькая рыжая бабуля-бракк, с жаром утверждавшая, будто в городе «полным полно шпиёнов». И откуда это ей стало известно?

Потом поток разделился и потек вдоль торговых рядов, и вместо слухов стала слышна только торговля да выкрики продавцов, расхваливающих товар. Арчи вытащил шпаргалку и пошел набивать здоровенную сумку по списку. Торговаться Арчи не любил, и на нем, скорее всего, многие сегодня неплохо нажились.

Итак, думал Арчи, уже сегодня к вечеру многое прояснится. И тут же, очень непоследовательно с легким раздражением вспомнил, как мать утром решила застелить его койку и наткнулась на игломет под подушкой. Арчи ее еле успокоил.

Бедная мама. До сих пор убеждена, что ее сын – инструктор-водолаз, вынужденный часто ездить в командировки и учить людей неводных морфем держаться на плаву…

Остался всего один пункт из списка, который Арчи приписал сам: корейское блюдо, хе. Мясо с морковкой и луком, особое, очень острое. На обычном месте его почему-то не продавали, может быть тоже из-за пограничных кордонов? Арчи спросил раз, другой; потом вдруг почуял слежку и напрягся. Но тут же узрел Виталия Лутченко, чему несказанно удивился, но виду, конечно, не подал.

– Хе спрашивал? – весело сказал Лутченко, приближаясь. – Надо? Пойдем!

Арчи скептически взглянул на часы.

– А далеко? Я спешу вообще.

– Да тут рядом! – заверил Лутченко.

– А крабов у вас нет? Остреньких? – немедленно поинтересовались со стороны.

– Крабов – нет, – вздохнул Лутченко, умело работая локтями.

Уголком глаза Арчи заметил и Баграта, своего ровесника. Баграт держался в стороне и казался поглощенным собственными заботами.

Лутченко вывел Арчи за рыночную ограду и остановился только у полосатой «Белки», что приткнулась в узкой щели между экипажами у самого тротуара.

– Садись, – велел Виталий и распахнул дверцу-надкрылок.

Незнакомый парень принял из рук Арчи пухлую сумку и немедленно запихал ее в багажник, а сам уселся на место водителя.

В экипаже было прохладно и тихо; Арчи заметил, что это спецпорода, с прочными стеклами и, наверняка, с антипрослушиванием.

– Это вы за мной по рынку таскались? – хмуро спросил Арчи. – А то я не успел разглядеть.

– Мы. Больше никого, мы проверяли.

– Ну, так что?

– Кое-какие изменения, друже. Кое-какие…

Лутченко поглядел в окно – на противоположной стороне улицы маячил Баграт с бутылкой пива в руке. Он лениво озирался и сейчас был очень похож на рыночного ловкача-кидалу в поисках жертвы.

– В общем, сегодня утром проведен брифинг в самых верхах, – Лутченко многозначительно кольнул взглядом потолок. – Участвовали представители четверки – Сибирь, Россия, Европа и Балтия, а также наблюдатели Японокитая и Турана. Все, кроме Турана, ну, и Сибири, конечно, признались, что отсылали независимых агентов. Но я думаю, что и Туран в ближайшие же часы признается. Ввиду чрезвычайной важности обстановки решено переподчинить всех агентов непосредственно службе безопасности Сибири. Короче, конец чехарде.

Арчи бесстрастно поглядел на Лутченко.

– Меня тоже переподчиняют?

– Тебя – нет. Ты по-прежнему в стороне, но теперь о тебе уже знают. В смысле, что ты агент, а не просто к родственникам приехал. Теперь твоя задача – увидеть все, что произойдет, и рассказать когда вернешься.

– Значит, – подытожил Арчи, – базу волков обнаружили?

– Не совсем. Определили приблизительное местоположение. Вечером погранцы выступают. Маршем. Тебе тоже предстоит стать как бы погранцом. Вот, держи, – Лутченко вытащил откуда-то из под ног пакет с пятнистой формой и второй – с ботинками. – Ровно в восемь вечера на углу Зеленой и Ольшанского остановится пограничный грузовик-тент. Просто сядешь в кабину. Захвати легкое оружие и средства связи по образцу два. Никаких документов. Водила грузовика вкратце обрисует тебе ситуевину. Ну, что у них за подразделение, и что тебе придется делать. Водилу зовут Владимир Пожарков. Он представится. Повтори.

Арчи послушно, как автомат, без всяких интонаций повторил:

– Восемь вечера, угол Зеленой и улицы Ольшанского, быть там в форме погранца; подъедет пограничный грузовик, сесть в кабину, если водитель назовется Владимиром Пожарковым. При себе иметь легкое оружие, связь по двойке и не иметь документов. Далее действовать согласно инструкциям; генеральное задание – все увидеть, запомнить и вернуться.

– Отлично. У тебя не память, а компьютер, ей-право.

Арчи промолчал. Ну какой, к черту, агент без тренированной памяти?

– Тебя отвезти? – справился Лутченко. – А то сумочка у тебя неподъемная даже с виду.

– Хе я так и не купил, – проворчал Арчи. – Ладно, поехали…

– Очередной, – сказал Чеботарев. – По-моему, китаец.

– Зови, – велел Золотых.

Чеботарев дал сигнал кому-то за дверью. Вошли четверо европейцев-спецназовцев, рослых на заглядение ребят и невысокий плотно сбитый мужчина. Шарпей. На пороге шарпей поклонился. Золотых невольно приподнялся в кресле и кивнул в ответ.

– Господин полковник! – доложил один из спецназовцев. – Капрал Сфорца, Е-Эс. Согласно приказа нового руководства отряда мое отделение несло патруль на улице Малахитовой. В четырнадцать двадцать три к патрулю приблизился вот этот мужчина и произнес условленную фразу. Я решил препроводить его лично.

– Хорошо, капрал. Можете возвращаться к своему отделению…

Спецназовец козырнул, сделал знак своим ребятам и вышел. Золотых остался с шарпеем наедине.

– Я полковник Золотых, руководитель единой программы. Назовитесь пожалуйста.

– Агент Японокитая, текущий псевдоним Панда. Настоящее мое имя, полагаю, вам совершенно ни к чему.

По-русски китаец говорил безукоризненно.

– По соглашению правительств наших стран вы обязаны сообщить все, что посчитаете важным, относительно предстоящей операции. Сообщить мне. Я вас внимательно слушаю.

Шарпей, нимало не смущаясь, парировал:

– Вряд ли я располагаю информацией которая вам, полковник, еще неизвестна.

Золотых поморщился. Конечно. Никто не хочет выбалтывать тайны даже сейчас. Чертова политика, каждый тянет воз в свою сторону, в то время как волки действуют слаженно, словно единый организм. Обидно, черт возьми! До чего обидно!

Но вслух Золотых ничего, разумеется, не сказал.

– Вы агент-одиночка?

– Да.

– Есть какая-либо специализация? Пожелания относительно вашего участия в операции?

– Я бы попросил определить меня в передовую ударную группу, полковник, – с достоинством попросил шарпей. – Если хотите, можете проверить меня в спортзале и на тренажерах.

– Проверим, – кивнул Золотых. – Обязательно проверим…

Он вызвал Михеича и перепоручил ему очередного иностранного агента. До сегодняшнего дня – соперника и объект повышенного внимания. Цель контрразведчика. Теперь – почти коллегу.

Все вставало с ног на голову.

По мере приближения к зданию службы безопасности кордоны становились все плотнее и все многочисленнее. И проходить их стало невероятно трудно. Генрих инстинктивно старался подойти к цели как можно ближе, и сдаться в самый последний момент. Потешиться последней иллюзией свободы.

Но дойти ему все же не дали. Даже на нужную улицу свернуть не получилось: из-под арки слаженно вынырнули четверо спецназовцев в родимой европейской форме. Генрих когда-то сам такую носил: во-первых, в спецшколе, а во-вторых во время практики. Целых полгода.

Ребята-спецназовцы привычно наставили на прохожего длинноствольные иглометы. Старший, долговязый капрал-ризеншнауцер, на неплохом русском предложил показать документы.

Генрих, держа руки на виду, негромко сообщил капралу:

– А ночка-то темная выдалась. И много кто может выйти из темноты.

Патрульные сразу же напряглись; капрал подобрался, облизал губы, и ответил тоже условной фразой:

– Все, кто выходит, уже неопасны. Опасны те, кто остается.

Генрих кивнул:

– Ведите. Да, и можно мне руки опустить? Я, понятно, вооружен, но даже доставать ничего не собираюсь.

– Вообще-то мне приказано оружие изымать, – сказал капрал. – Простите, а вы какую страну… представляете?

Генрих усмехнулся:

– Европейский Союз. И форма ваша, ребята, мне знакома. Сам такую таскал. В Брюсселе… и потом.

Капрал сразу повеселел.

– Не буду я у вас оружие отбирать!

«Ну и дурак, – равнодушно подумал Генрих. – Во внешнюю разведку тебя точно не возьмут. Так и будешь всю жизнь капральствовать да патрули водить.»

– Спасибо, – сказал Генрих капралу. Мысли никак не отразились на его лице.

Впрочем, это неприятно, когда кто-то выворачивает тебе карманы и хлопает по бокам в поисках игломета. Лучше без этого.

– Руди! За старшего! – велел капрал кому-то прячущемуся в подворотне, и снова повернулся к Генриху:

– Следуйте, пожалуйста, за мной.

Трое крутоплечих ребят потащились за ними следом.

К зданию и в само здание их пустили без проволочек, но зато внутри, перед лифтом и на этаже, пришлось дважды показывать свой липовый паспорт. Центр, скорее всего, сообщил данные этого паспорта сибирякам, и те бдили, чтоб кто-нибудь посторонний не притворился единственным агентом-европейцем. Людей в здании было много; кто в штатском, кто в форме сибирских пограничников, кто в родимых европейских комбинезонах…

Капрал ввел Генриха в довольно скромный кабинет, козырнул и доложился грузному полковнику-лайке, который почему-то носил мундир даже по летней жаре.

– Господин полковник, у нас агент Европы. Сдался патрулю на улице Сибирской, выразил полное желание сотрудничать. Проверку прошел, все уровни.

– Добро, капрал. Можете быть свободны.

– Есть…

Капрал козырнул, повелительно качнул головой и его ребятки стали по очереди вытряхиваться за дверь.

Кроме полковника в кабинете находились трое штатских: один пожилой со смутно знакомым лицом, и двое помоложе, приблизительно Генриха лет.

– Я – полковник Золотых, руководитель новой единой программы, – в который уже, наверное, раз за сегодня повторил полковник. – Представьтесь, пожалуйста.

– Генрих Штраубе, агент внешней разведки Европейского Союза. Сегодня утром получил приказ поступить в ваше распоряжение. Я весь ваш, полковник.

– Штраубе! – оживился второй пожилой. – Правая рука Манфреда Шольца! И вероятный его преемник!

«Преемник? – удивился Генрих. – Что за новости? Шольц что, в отставку собрался?»

А даже если бы и собрался – молод еще Генрих, чтобы претендовать на столь высокую должность. Штатский определенно что-то путал.

– Не хотите ли сообщить что-либо важное? – справился полковник с легким нажимом. – Возможно, вы располагаете данными, которые неизвестны нам?

Генрих пожал плечами:

– Сомневаюсь, что мне известно больше, чем вам, полковник. Вкратце ситуация такова: я ничего не успел сделать в Алзамае, и, вдобавок, с первых же часов остался без напарника. Кто его вывел из строя я выяснил, но не выяснил кого он представляет; кроме того я запомнил вероятного наблюдателя и если увижу его, непременно узнаю.

– Степа! – полковник выразительно взглянул на одного из безопасников помоложе. Тот немедленно сел за компьютер, вскрыл фолдер, называющийся почему-то «Ашгабат» и вытащил на экран фотографию.

– Взгляните-ка! – предложил Золотых. – Может, встретится кто знакомый?

Генрих подсел к компу. Степа стал неторопливо сменять фотографии на экране.

Под конец второго десятка Генрих ткнул пальцем в экран:

– Вот этот мне знаком. Именно он вывел из строя моего напарника. Кличка Испанец, в школе обучался под именем Давор Мрмич. Первое же задание бросил и скрылся.

Золотых кивнул; видимо, эта информация не являлась для него тайной, но его порадовал тот факт, что Генрих выразил готовность к сотрудничеству.

На экране сменилось еще несколько лиц, и вдруг Генрих узнал человека, которого запомнил сидящим на лавочке и глядящим на толпу, что собралась вокруг Франсуа в тот самый злополучный первый день. Человек этот на фотографии выглядел несколько старше, нежели в жизни, но Генрих сразу же его узнал. Именно это лицо Генрих запечатлел в памяти, когда прятался за газетным киоском.

– Это он! – сказал Генрих. – Имя и клички мне неизвестны, видел я его всего один раз. Когда Испанец вырубил Франсуа и скрылся, этот тип сидел через дорогу на лавочке и на все это пялился. Потом ушел. Больше я его не встречал, ни разу.

Генрих мгновенно отметил, что все в комнате напряглись: Золотых нахмурил кустистые брови; второй пожилой озабоченно потянулся в карман и извлек трубку мобильника; Степа за компом шустро обработал фотку в фотодизайнере и отослал куда-то прямо с экрана. Информация Генриха явно сдвинула с мертвой точки какое-то сибирское дело.

– Спасибо… э-э-э… Генрих, – пробасил Золотых. – Еще что-нибудь?

Генрих задумался.

– Наверное, следует рассказать вам мое видение ситуации. Так будет проще.

– Да, пожалуй.

– Волки периодически наведываются в Алзамай, о чем говорит и та странная фотка в газете с летающим грузовиком, и штурм дома убитого балтийского резидента. Я собирался каким-нибудь образом зацепиться за их хвост и установить вероятные координаты базы, но, понятно, ничего не успел. Вообще, если совсем откровенно, моя миссия в Алзамае была близка к провалу, потому что я отчетливо сознавал: слишком многие меня обгоняют. В общем, я даже обрадовался, когда наше руководство сделало шаги навстречу друг другу.

– Что можете сказать об исчезнувшем афгане, убийце резидента-прибалта?

– Не очень много. Я его считаю американцем, и думаю, что не ошибаюсь. По тому, как резко он выпал из событий, делаю вывод, что он устранен кем-то из многочисленных алзамайских гостей.

Золотых задумчиво покивал.

– Добро, Генрих, спасибо за сотрудничество. Последний вопрос: как вы видите свое участие в предстоящей операции? В каком качестве?

Генрих пожал плечами:

– Да мне, в сущности, все равно. Могу работать как полевой агент, могу с обработчиками. Полагаю, вам виднее.

– Понятно. Умеете ли стрелять, думаю, спрашивать не совсем удобно…

– Умею, – Генрих ничуть не обиделся. – Из любого оружия. У вас тир есть?

– Конечно. Ладно, – Золотых вызвал из коридора одного из своих людей. – Герасим! Отведи человека на тесты. В первую группу.

Герасим кивнул и поманил Генриха пальцем.

– Спасибо за открытость, – поблагодарил напоследок Золотых. – Если честно, вы первый, кто пришел к нам с поднятым забралом и реальной готовностью сотрудничать.

Генрих развел руками, и ничего не сказал.

Он так и не вспомнил – кто таков второй пожилой безопасник в кабинете, хотя лицо его по-прежнему казалось знакомым.

Едва европеец покинул кабинет, из смежной комнаты высунулся Шелухин с ЗаССовской трубой в руке.

– Нестеренко объявился, – сказал он. – Прибалтов отследил.

Золотых нетерпеливо щелкнул пальцами; Шелухин быстренько приблизился к столу и протянул трубу.

– Золотых, слушаю…

– Господин полковник? Нестеренко, с басовокзала. Только что прикатил биобус из Шумилово, на нем приехали оба прибалта – дог и эрдель. Оба с рюкзачками, пошли в сторону стоянки такси. Богдан По за ними приглядывает…

– Мышей ловят? – поинтересовался Золотых. – В смысле – по сторонам хоть глядят?

– Глядят. Богдана они, по-моему, срисовали, а я не показывался, из зала наблюдал.

– Скажи Богдану, чтоб на рожон не лез. Даже если они не станут сдаваться.

– Понял, выполняю…

– Таскайтесь за ними, можете даже сильно не прятаться. Но и в первый ряд нечего лезть.

– Понял, господин полковник…

Нестеренко отключился.

– Ну, что, – сказал Золотых Коршуновичу. – Последняя парочка. Остальные сдались.

– По-моему, и эти сдадутся. Иначе твои шустрики черта с два бы их отследили.

– Ты это… добрее будь, вот, – огрызнулся Золотых без всякой злобы. Слишком уж давно они с Коршуновичем друг друга знали. И мелкая пикировка соперников-профессионалов давно стала чем-то вроде полуобязательного ритуала.

– Кстати, – Золотых хлопнул себя по лбу. – А что с Шерифом? Где твой Лутченко?

Коршунович взглянул на часы.

– Скоро объявится… Через час-полтора, наверное.

Золотых тоже взглянул на часы.

– Черт, завтракать пора. Сходим, что ли?

– Надо бы, – вздохнул Коршунович. – У меня тоже это… кишка кишке колотит по башке.

Золотых усмехнулся и вызвал ординарца.

– Олежка! Распорядись, чтоб завтрак несли!

– Так поздно уже завтракать, Константин Семеныч! Обедать давно пора!

– Ну, пусть обед несут, какая разница! И можно заодно вчерашний ужин…

– Давай все-таки сходим, а Семеныч? Подумаешь, пару минут… – предложил Коршунович.

Золотых пожал плечами:

– Ну, ладно, давай… Олежка, отставить, мы в буфет пойдем! Степа, побудь тут, после нас позав… гм! Пообедаешь, лады?

– Конечно, Константин Семеныч.

Золотых встал из-за стола, оправляя китель.

– Тебе не жарко? – поинтересовался Коршунович. – Снял бы ты его…

– Жарко, – фыркнул полковник и выразительно воздел указательный палец горе: – Однако, я сейчас являю собой лицо Сибири. Вот прибалтов проведем, тогда и сниму.

– Тучноватое, надо признать, лицо, – фыркнул Коршунович. – Ты когда в футбол последний раз бегал?

– Футбол я не люблю, – вздохнул Золотых, выходя из кабинета. – Я теннис люблю.

– Теннис? – Коршунович задумчиво пожевал губу. – Это импортное дрыгоножество и рукомашество? Я понимаю – футбол, или, там волейбол. Но теннис? Тебе не кажется, что это игра для маленьких девочек?

– Тогда уж давай всей толпой в регби играть. Дабы подчеркнуть мужескость. И без судьи, чтоб клочья из всех летели…

– Клочья из нас полетят, Семеныч, не беспокойся. В самое ближайшее время.

– Так! – Золотых остановился посреди коридора. – У нас обед, понял? Мы отвлекаемся душой и… это… восстанавливаем силы. Так что о деле – ни слова.

– Молчу, молчу, – отмахнулся Коршунович. – Порядочки у вас…

– А что, в России иначе?

Коршунович только вздохнул.

В буфете было полно спецназовцев. Рядом с каждым столом аккуратными треугольными вигвамами стояли иглометы. Да не ручные, а длинноствольные, каждый с рукоятью и выступом под вторую ладонь, с упором для плеча и приживленным двуморфом целеуказателя.

– Что-то у меня аппетит разыгрался, – проворчал Коршунович. – Хотя, когда я по-людски обедал в последний раз – и вспомнить не могу…

Едва они вернулись в кабинет, Степа Чеботарев сообщил:

– Сдались прибалты. Приехали на тачке прямо к кордону на Звездном, и вылезли с поднятыми руками. Сейчас здесь будут.

– Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…

– Сделается оно, как же, – Золотых уселся на свое место. – Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…

Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин – уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее, еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.

– Следят, орелики, – буркнул Рихард по-балтийски. – Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.

Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.

– Интересно, – сказал Цицаркин, – а если бы мы и правда решили сбежать – что бы они сделали?

– Не знаю, – Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. – Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.

– Почему – как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.

– У других – не лучше.

– Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы – из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.

Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:

– Ехать бум, папаша?

– Бум! – оживился папаша. – А куда?

– В управу службы безопасности.

Лицо у папаши вытянулось.

– Ето на Басевича, что ль? – переспросил он. – Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.

– Ну, тогда до кордонов поедем, – вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.

Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.

Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:

– Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.

– А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?

– А я вот что думаю, – сказал Рихард. – Может и было у Эрлихмана что-нибудь интересное, да только он это сумел скрыть. Замаскировать. Если бы там содержалась информация о базе волков, результаты наблюдений – и все это было бы доступным – сибиряки ни за что не позволили бы кому-либо все это уничтожить. Даже волкам. Эвакуировали бы, в конце-концов. Куда-нибудь от греха подальше. В собственную контору, например. Или к дружинникам в гарнизон.

Цицаркин хмыкнул.

– Ты полагаешь, волкам труднее было бы разнести контору безопасников? Вон, какой-то одиночка там такого шороху навел – сибиряки, небось, до сих пор зады оттирают от вазелина. Да и гарнизон волки, по-моему, растаскали бы по клеточкам без особого напряга. Подобную информацию в подобное время сохранить вообще невозможно.

– Может, ты и прав, – вздохнул Рихард. – Может…

Они помолчали, и таксист решился осторожно вставить фразу:

– Эй, ребятки! А по-каковски это вы гутарите? Ну ни словечка не понятно!

– По-мадьярски, – зачем-то соврал Рихард.

Таксист впечатленно покачал головой:

– Надо же… Так вы мадяры, что ль?

– Не, мы зулусы, – продолжал сочинять Рихард. Цицаркин покосился на него с сомнением.

Неизвестно чем бы завершился столь содержательный разговор с уклоном в этнографию, но тут «Тайга» уперлась в переносной барьерчик, стоящий поперек улицы. Рядом переминались с ноги на ногу и бродили туда-сюда европейцы в спецназовской форме.

– Гляди, – пробурчал Цицаркин. – Явились. Оккупация, прям.

Долговязый овчар-бельгиец, чернявый, словно облитый смолой, заглянул в окошко экипажа.

– Документики, пожалуйста!

Говорил он по-европейски твердо, с преувеличенной артикуляцией. Даже странно было слышать такой выговор после десятка дней в Сибири.

Рихард и Цицаркин отдали рабочие паспорта; дедок протянул спецназовцу водительские права и вдруг громко зашептал в окно:

– А ети двое по-ненашему гутарють, о! Проверьте их похлеще, граждане охранники.

– Ах ты, зараза, – скучным голосом протянул Рихард. – Стучишь? Хрен теперь денег от нас дождешься!

– А не нать мне ваши поганые евромарки! – агрессивно вскинулся дедок.

– Выходите из экипажа, – велел овчар, отступая на два шага и поднимая игломет. Рядом немедленно возникло еще трое плечистых прицеливающихся ребят – выучка у мобильного спецназа Европы была традиционно безукоризненной.

Цицаркин и Рихард послушно подняли руки и полезли из «Тайги» наружу.

– Кто тут у вас старший? – сморщившись от дневного света осведомился Цицаркин. Потом увидел на плечах ближнего спецназовца-ризеншнауцера капральские лычки и очень усталым голосом сообщил:

– Темно здесь у вас по ночам… Столько всякого из темноты лезет…

Капрал выпрямился.

– Кто вылез, те уже неопасны, – сдавленно отозвался он после некоторого раздумья. – Опасны те, кто все еще кроется в темноте.

И без паузы:

– Капрал Оверпельт. Извольте сдать оружие, господа.

Рихард и Цицаркин одинаковыми движениями сбросили с плеч рюкзаки и отдали спецназовцам. Оделись они нарочито легко – в шорты и майки, чтоб сразу было видно, что при себе оружия нет.

– Пойдемте в наш экипаж, – велел капрал. – И спасибо за сотрудничество.

Рихарду очень хотелось сказать, куда капрал может засунуть свое «спасибо», но он сдержался. В конце-концов, не капральское это «спасибо». А просто спущенное сверху. Капрал выполняет, и бессмысленно тут грубить. Вместо этого Рихард сердито пнул заднюю маршевую опору ни в чем не повинной старушки-«Тайги». Бдительный дедок что-то сердито зашипел внутри.

Экипаж у спецназовцев был европейский, микробиобус «Мазовия». С бронированными надкрылками и усиленной ходовой. Понятно, что до самого здания управления ни один патруль их больше не останавливал.

Перед входом в управу тоже толклись спецназовцы, причем в изрядном количестве. Цицаркин вторично поймал себя на мысли, что такая картина до странного напоминает оккупацию. Ну где это видано – службу безопасности Сибири охраняют европейцы!

– Выходите, – велел капрал Оверпельт, самолично открывая дверцы-надкрылки «Мазовии». Тон у него был неопределенный: с одной стороны это и не звучало как приказ арестованным, но и крылось что-то на втором плане эдакое, грозное, типа намека «трепыхаться не рекомендуется».

Рихард с Цицаркиным и не собирались трепыхаться. Все-таки они оставались профессионалами и на этом своем последнем задании.

Они оба не сомневались, что последнем. После такой засветки их уже никуда не пошлешь – их лица, отпечатки носов, пальцев и сетчатки глаз будут в каждой картотеке. Голоса и феромонные карты – в каждом компе. В каждой более-менее полной и упорядоченной базе.

Больше они не разведчики. Возможно, Сибирь слегка использует их в качестве боевиков, в качестве первой шеренги, которая, по преданиям, не выживает после боя… Если получится выжить и вернуться в Балтию – их ждут долгие мытарства с отчетами и собеседованиями, проверки на детекторах откровенности и в финале, если повезет, досрочный выпих на пенсию.

Но нужно еще, чтобы повезло.

И чтобы волков либо передавили всех до одного, либо почистили им геном. Откорректировали, как каждого землянина в тысяча семьсот восемьдесят четвертом.

– Сюда… – капрал предупредительно придерживал двери, пропуская их вперед. Охрана, которой хватало и внутри здания, поедала процессию глазами. Перед лифтом проверили документы, причем у капрала и его ребят – тоже. На выходе из лифта – снова.

– Сурово тут у них, – впечатлился Рихард, поворачиваясь к Цицаркину.

– …стало, – закончил за Рихарда Цицаркин. – Угадай с трех раз – почему?

Рихарду показалось, что капралу очень захотелось приказать им заткнуться, но тут они как раз пришли. Кто-то распахнул перед капралом дверь кабинета – совершенно неказистого на вид. Раньше тут, небось, какой-нибудь занюханный бумагомарака в нарукавниках заседал.

– Разрешите? – вопросил капрал у человека в полковничьем мундире.

Тот энергичным жестом поманил всех внутрь.

– Капрал Оверпельт, старший патруля на Звездном бульваре. Задержаны два человека; при проверке документов один из них произнес условную фразу. Сопротивления не оказывали, проследовали сюда добровольно. Вот их вещи, – капрал указал на рюкзачки в руках одного из своих лбов.

– Степа, – сказал с нажимом полковник, и моложавый сибиряк-лайка, похожий, кстати, на полковника в миниатюре, забрал рюкзачки.

– Свободны, капрал.

Оверпельт козырнул и отправился прочь – наверное, снова тащить службу на Звездный бульвар.

– Итак, господа, – полковник указал на два жестких табурета напротив своего стола. – Прошу садиться.

«Как на допросе, блин… – сердито подумал Рихард. – Могли бы и стулья поставить…»

– Для начала назовитесь.

– Юрий Цицаркин, внешняя разведка Балтии. Это – Рихард Вапшис, он из корпуса nopea reagoida.

– Замечательно! Я – полковник Золотых, руководитель единой программы, о которой вы, безусловно, уже знаете. Рад, что вы и ваше правительство сочли возможным посотрудничать. Мы очень на вас рассчитываем, господа.

Прибалты тактично отмолчались.

– Не хотите ли поделиться своей информацией? Наверняка вы знаете что-нибудь неизвестное нам…

Рихард и Цицаркин переглянулись с таким видом, словно сбылись все их ожидания одновременно.

– Например, подробности пребывания в Алзамае Эдуарда Эрлихмана, – предложил тему сибиряк.

– Надо говорить, – Цицаркин взглянул на Рихарда. – Приказ был, выкладывать все…

– Ну и выкладывай, – буркнул Рихард.

Цицаркин перевел взгляд на полковника Золотых.

– Не думайте, что для нас все это большая радость. С гораздо большей охотой мы бы продолжили свою сольную деятельность…

– Незаконную, – спокойно сказал Золотых. – По соглашению Россию, Европу, Сибирь и Балтию представляет единый агент. Вы двое и ваш Эрлихман являетесь преступниками.

– Ну, да. Старая песня. Для вас, полковник, сибирский разведчик в Балтии – разведчик. А балтийский разведчик в Сибири – шпион. А для нас все наоборот. Так что, давайте не будем трепать друг другу нервы.

– Давайте, – с готовностью согласился Золотых. – Я вообще трепать нервы не люблю, ни свои, ни чужие. Давайте сотрудничать в этом странном деле, и если вы внесете посильный вклад – Сибирь не будет иметь к вам никаких претензий и не станет препятствовать вашему возвращению на родину.

Цицаркин потер виски, собираясь с мыслями, и начал:

– В Балтии существует научная разведка, организация полуполитическая и очень глубоко скрытая. Мы, например, агенты внешней разведки и корпуса, о ее существовании не подозревали до определенных событий в Алзамае. Одной из разрабатываемых ею тем было изучение предметов и явлений внеземного происхождения. Нам неизвестны подробности и причины внедрения Эрлихмана в Алзамай, известно лишь, что окрестная тайга давала много материалов по разрабатываемой теме. Эрлихман работал здесь довольно долго, и, вероятно, собрал ценнейшие сведения. Когда внешняя разведка заинтересовалась темой волков, научники быстро связали это со своей темой, и в одностороннем порядке вышли на внешнюю разведку. Эрлихман должен был сыграть роль временного связного и снабдить нас координатами вероятных точек активности волков; после чего намеревался уйти в тень и дожидаться результатов. Но ему не дали с нами встретиться, и вдобавок теперь потеряны все его наработки и записи. Относительно убийцы Эрлихмана: мы так и не пришли к окончательному мнению – кого он представляет. Очевидно только, что не Сибирь.

– Америку он представляет… Точнее, представлял, – сказал Золотых. – Но вы продолжайте, продолжайте…

– Америку? – переспросил Цицаркин и немного подумал. – Очень может быть. Во всяком случае, это единственная страна, которая не стесняется афишировать наличие научной разведки.

Золотых подался вперед, навалившись локтями на столешницу.

– Американцы-научники явно вели ту же тему, что и ваши. Но они отставали от вас, и потому всеми силами пытались затормозить ваш прорыв к цели.

– Ну, в общем это им удалось, – честно признал Цицаркин. – Собственно, с убийством Эрлихмана мы сели на мель, и сошли с нее только сейчас.

– Значит, координаты объекта, за которым следил Эрлихман, вам до сих пор неизвестны?

– Нет. Если честно, то мы и об объекте слышим впервые. По крайней мере, я.

– Я тоже, – буркнул Рихард и снова умолк.

– М-да, – хмыкнул Золотых. – Странные у вас порядочки, в Балтии.

Он поразмыслил.

– Ладно. Поскольку информация получена именно со стороны официальной Балтии, думаю, что нет смысла ее утаивать от балтийских агентов.

Цицаркин с легким интересом и в то же время с некоторым сомнением глядел на Золотых: мол, ну, что ты еще нам расскажешь?

– Эрлихман наблюдал за устройством, которое ваши научники называют «маяк». Вам известно, что в районе Алзамая последнее время во много раз чаще, чем в среднем по Сибири засекались неопознанные летающие объекты? Так вот, это именно из-за маяка. Ваш Эрлихман за ним следил и все эти объекты регистрировал. После нескольких лет наблюдений он вычислил две возможных посадочных площадки и временную базу. И пусть меня режут на части, если это никак не связано с волками. Вот так-то, ребятки.

Цицаркин склонил голову набок.

– Если вам известны координаты посадочных площадок и временной базы – зачем вы остаетесь в Алзамае и ловите нас, бестолковых? – недоверчиво спросил он. – Как-то это странно выглядит.

– Координаты нам известны всего пару часов. С того момента, когда правительство Балтии приготовило нам сводную директиву научной и внешней разведки. Сегодня вечером начинается операция по окружению и блокаде вышеупомянутых волчьих объектов. Кстати, вы в этой операции участвуете. Есть пожелания, в качестве кого?

Цицаркин и Рихард переглянулись.

– А что… есть варианты? – осторожно справился Цицаркин.

– Почему нет? – Золотых развел руками. – Вы – опытные профессионалы, наверняка с солидным практическим опытом. В операции принимают участие сибирские пограничники, собственно оцепление, и европейский мобильный спецназ, который полезет в самое пекло. Думаю, что и ваше участие в ударной группе будет нелишним. Во всяком случае, агенты Японокитая, Европы и Турана уже выразили желание поработать в этом направлении.

Цицаркин и Рихард снова переглянулись.

– Ну, раз так… – вздохнул Цицаркин. – То и мы не откажемся. В конце концов, у нас приказ подчиняться вам до завершения этого дела.

– Ну и отлично. Желаете что-нибудь добавить?

– Наше снаряжение нам вернут? – спросил Рихард.

– Конечно.

– Тогда – все.

– Степа, – обратился Золотых к одному из своих. – Вызывай Герасима, пусть проводит…

Степа что-то негромко забормотал в селектор и дверь кабинета тотчас открылась; вошел еще один безопасник.

– Ступайте с ним, – сказал Золотых. – И спасибо за сотрудничество. И рюкзачки, рюкзачки не забудьте…

Коршунович, как и уславливались, ненадолго выскочил из здания управы. Он миновал четыре патруля, пока добрался до угла Сибирской. В двухстах метрах от перекрестка располагалась чебуречная, в старом доме с подслеповатыми маленькими окошками.

Лутченко с Багратом уже сидели внутри. Коршунович кивнул им, встал в очередь за троицей каких-то трудяг, однозначно собирающихся сообразить по хмельному делу во время перерыва. Дождался, пока всем впереди отпустили кто чего желал, взял минералки и пару чебуреков и присоединился к своим ребятам за столиком. Те дожевывали чебуреки и допивали скверный кофе.

– Ну как, орлы?

– Все в норме, – тихо сказал Лутченко. – Он подсядет в нашу машину ближе к вечеру.

– С погранцами договорился?

– Да. Гарькавый соорудил приказ о прикомандировании к подразделению связи подвижной спецлаборатории в составе двух экипажей. Приказ протащен через все инстанции и, по-моему, никто ничего не заподозрил. Все будут убеждены, что лабораторщики – самые настоящие сибирские пограничники.

– Отлично. Прикрытие подготовил?

– Наспех, Вениамин Палыч. Времени нет. Да и какое тут прикрытие? Операция новая, неотработанная, бардака будет выше крыши. На бардак все и спишется.

– Ладно. До вечера в конторе не показывайтесь, Золотых – тертый филин, может унюхать неладное. О Шерифе я ему сам все расскажу. Как договаривались.

– Ясно.

– Все, – Коршунович глотнул для виду минералки, оставил чебуреки нетронутыми и торопливо направился к выходу.

«Эх, – подумал он сокрушенно. – Нехорошо Семеныча за нос водить. А ведь придется…»

И – спустя несколько секунд:

«Чертова работа…»

Золотых при виде российского коллеги заметно оживился:

– А, Палыч? Куда это ты запропастился?

– Начальству докладывался… – озабоченным тоном объяснил Коршунович.

– У нас тут новость… Довольно странная.

Коршунович и не подумал спросить – какая именно.

– У нас эксперт один пропал, Шверников. Вышел из здания, миновал два наружных патруля, и пропал. К третьему патрулю, дальше по улице, он так и не пришел. Ума не приложу, что с ним могло стрястись, тут спецназовцев сейчас больше, чем крыс в подвалах.

– А чем он занимался? – Коршунович проявил наконец-то некоторый интерес.

– Да этим самым ашгабатским биноклем… Пытался его судьбу отследить, от клонирования до сегодняшнего дня.

Золотых склонил голову набок, недовольно поморщился, а потом подозрительно уставился на коллегу.

– Чего это ты… словно ужа проглотил?

Коршунович свалился в кресло.

– Да понимаешь… еще проблемы у нас.

– У вас?

– У нас. И у тебя тоже.

Золотых сложил руки на груди.

– Так-так… Ну, и какие же у нас еще проблемы?

– Шериф пропал. Лутченко его до сих пор ищет. Ушел с утра на базар – и тю-тю. Говорят, сел в какой-то экипаж, и его увезли.

Золотых подозрительно поцыкал зубом.

– Слушай, Веня… А вы часом не задумали какой-нибудь пакости, а? Он же ваш, россиянин?

Коршунович фыркнул:

– Ага. И накануне окружения волчьей базы убрали его к чертовой матери подальше. Чтоб он ничего не узнал и ничего не увидел. Очень умный ход.

– Гм… В самом деле, глупо, – согласился Золотых. – Но что с ним могло произойти?

– Мало ли, – Коршунович потерзал ворот рубашки. – Жарко, ч-черт… Во-первых, в городе все еще остаются агенты не примкнувших к единой программе стран и наша веселая ашгабатская команда. Во-вторых, волки. Их мы даже отследить толком не в состоянии. И в-третьих, случай. Попал под экипаж. Нарвался на жуликов и временно выпал из событий.

– А не мог он начать свою игру?

Коршунович ответил не сразу.

– Мы его долго отбирали… Понимаешь, Семеныч, в прошлом у него были такие дела, когда он смело мог переметнуться на вражью сторону и безнаказанно купаться в деньгах до конца жизни. Но он этого не сделал. Зачем ему предавать сейчас?

Золотых некоторое время пристально всматривался в глаза Коршуновичу.

– Ну что ж… Тебе лучше знать. Что будем делать?

– Подождем, – Коршунович пожал плечами. – Не такой он парень, Шериф, чтоб исчезать без следа. Всплывет, обязательно всплывет в нужный момент.

Золотых кивнул и потянулся к селектору.

– Чеботарев уже вернулся? Хорошо, зови его, и оперативную группу зови… Да, всех, плюс резерв.

Минут через десять в кабинете Золотых собрались Чеботарев, Михеич, Герасим, Нестеренко, Богдан По, Шелухин плюс шестеро безопасников из Иркутска. И два офицера-европейца, из спецназа.

– Ну, что, господа? Начнем?

Золотых разложил вокруг себя листики срочных распечаток. Как и все работники старшего поколения, он недолюбливал компьютеры, и втайне побаивался их, предоставляя манипулировать с этой новомодной селектурой своим более молодым и гибким коллегам.

– Итак, господа! Среди ашгабатских гостей интерес у нас вызвала следующая группа, прибывшая одним рейсом, как раз накануне первых событий в рамках разрабатываемой темы. Все они поселились в гостинице «Централь», причем гостиница эта обычных гостей вообще не принимает. Принадлежит она деловым кругам и не имеет даже вывески. Без рекомендации поселиться туда невозможно, гостиница охраняется частной службой, и даже у нас могут быть с проникновением туда легкие проблемы. Интересуют нас шестеро: Сулим Ханмуратов, Саймон Варга, Фарид Юнусов, Курбан Гафур-оглы, Гейдж Мустафы и Родион Феоктистов.

Золотых называл имена, а Чеботарев одновременно с этим выводил с компа на проектор фотографии.

– Сегодняшнее свидетельство агента-европейца Генриха Штраубе лишний раз подтверждает наши подозрения, поскольку опознанный Генрихом Руслан Эльяшов…

Новая фотография на экране проектора.

– …дважды имел контакты с Юнусовым и Мустафы. Вероятно, Эльяшов является оперативным агентом ашгабатской группы, Юнусов, Гафур-оглы и Мустафы – связующим звеном, а Ханмуратов и Варга – мозговым центром и руководителями указанной группы. Феоктистов, похоже, нечто среднее между стюардом и денщиком Варги. В эту группу, безусловно, входили и братья Шарадниковы, и их убийца, до сих пор нами не идентифицированный, и Давор Мрмич по кличке Испанец. Возможно, в городе есть и еще их люди.

Сведений о высшем звене этой группы – Ханмуратове и Варге, нам собрать не удалось. Вообще. Эти люди словно и не существовали никогда. Скорее всего, имена, под которыми они прибыли в Алзамай, ненастоящие.

Цель нашей сегодняшней операции – арест всей этой группы, и всех, кто окажется в номерах этих людей. Учитывая чрезвычайное положение в городе… – Золотых выразительно помолчал, – действовать придется предельно жестко. Степа, твои сегодня у психологов были?

– Конечно, Константин Семеныч. Как и было приказано накануне.

– Иркутск?

Встал один из резервистов – старший по званию и должности.

– Психокондиционирование прошли в полном объеме, – коротко доложил он и сразу сел.

– Господа европейцы?

Один из офицеров, не поднимаясь с места, сказал:

– Наши подразделения имеют штатных психологов и постоянно находятся в состоянии готовности.

– Прекрасно. Тогда сообщаю, чтобы ни для кого сей факт не явился новостью: на операцию идем с боевым, а не с парализующим оружием. В случае необходимости прибегать к крайним мерам… потому что другого выхода нет.

Все в кабинете вдруг стали очень серьезными. Не то, чтобы до сих пор они шутили и веселились – просто не так уж часто даже при их работе приходилось слышать подобные слова.

– Значит, так, – продолжал Золотых. – Если наши компьютерные гении не ошибаются, живет эта публика в трех номерах.

Чеботарев тотчас выдернул из недр памяти компа-селектоида объемный план здания. Сотканный из светящихся голубых линий макет повис посреди комнаты, словно мираж над оазисом.

– Варга и Феоктистов – в люксе, на третьем этаже…

Часть макета засветилась ярче, выделяя указанный номер.

– Ханмуратов – на втором этаже, в полулюксе. А остальные трое – в противоположном крыле, в трехкомнатном бизнес-номере с общим предбанничком, санузлом и кухней.

Нет смысла объяснять, что нам гораздо важнее взять Варгу и Ханмуратова, чем остальных, это понятно и так. Но надо постараться никого не упустить.

В гостинице два лифта, оба в центральном стволе, и три лестницы – одна тоже в центральном, рядом с лифтами, и по одной в каждом крыле. Балконы в номерах - не гостиничного типа, то есть сквозного прохода с балкона на балкон нет. Пожарных лестниц тоже нет, так что с балкона или из окна только выпрыгнуть получится. И если со второго этажа это еще можно проделать без риска переломать ноги, то с третьего – уже вряд ли. Но лучше не умничать и оставить людей под каждым окном, на всякий непредвиденный случай – вдруг они гимнасты-акробаты, лови их потом по всей округе…

Золотых выразительно поглядел на Чеботарева – именно из-за того, что мелкие пушеры-марихуанщики оказались профессиональными акробатами, одно из былых дел было Чеботаревым успешно провалено. Эти ребята умудрились за считанные секунды спуститься с седьмого этажа на стеклянную крышу оранжереи, а оттуда – в сад, и безопасникам осталось только бессильно наблюдать с балкона, как они удирают.

– На группы разделитесь следующим образом: Чеботарев с гвардией – берете на себя Варгу, раз живет в самом роскошном номере, да еще слугу держит – значит он самая важная птица. Блокируете этаж со стороны лифтов и лестницы в крыле; и надо придумать что-нибудь, чтоб пару человек подсадить на балкон.

Офицер-европеец поднял руку, испрашивая слова. Золотых жестом пригласил его высказываться.

– Мои ребята проходили альпинистскую подготовку. Можно спустить их на тросах с крыши или с балконов верхних этажей.

Золотых взглянул на макет – гостиница насчитывала шесть этажей.

– С крыши, наверное, будет удобнее, – заметил Чеботарев. – Корона там – закачаешься, и ветки толстые да прочные.

– Значит, так и делаем. По трое ваших ребят на каждый балкон. Снаряжение у вас при себе?

– Конечно, – подтвердил европеец.

– Вмешиваться им не стоит, разве только ашгабатцы попытаются этим путем удрать, тогда пусть вступают в дело.

– Ясно, господин полковник. Мы отрабатывали подобные операции, ребята знают что делать в любом случае.

– Прекрасно! – Золотых не скрывал, что доволен. – Далее. Когда все займут исходные позиции, проникаете в номер. Оружие держать наготове. Класть всех лицом вниз, руки за головы и первым делом обезоруживать. Ни в коем случае не позволять никаких активных действий – они могут попытаться уничтожить какие-нибудь важные документы, записи, улики. Так что глядеть в оба и варежкой не хлопать!

Дальше. Вы, Шеремет, и ваша группа берете на себя Ханмуратова, – обратился Золотых к безопасникам из Иркутска. – По той же схеме. Вполне возможно, что Ханмуратов окажется у Варги в номере, тогда просто присоединяетесь к группе Чеботарева. Все, сказанное ранее, столь же относится и к вам. Ясно?

– Ясно, господин полковник!

– Ну, и троица боевиков остается вам, господа, – Золотых взглянул на европейцев. – Судя по всему, операции по задержанию отработаны вами не раз, посему задействуйте любую из ваших типовых схем, лишь бы она отвечала нашим требованиям и условиям гостиницы.

– Не беспокойтесь, господин полковник, – солидно и без тени волнения заверил один из офицеров-европейцев, тот, что уже несколько раз высказывался. Второй с самого начала совещания не проронил еще ни слова.

– Рабочие частоты и каналы связи оговорены? Ваша селектура согласуется с нашей?

– Так точно, согласуется, – вскочил парень-радист из команды Чеботарева. – Базовая европейская модель-порода использует спектр каналов, который частично пересекается с нашим. Я разработал ключ, с которым рации европейского спецназа будут в состоянии работать с нашими рациями. Мне необходимо пять минут перед операцией, чтобы проинструктировать всех, кто будет пользоваться европейскими породами.

– Степа! – велел Золотых. – Забей в план немедленно.

– Сделано, – отозвался Чеботарев из-за компьютера.

– В наших рациях ничего менять не придется, я правильно понял? – уточнил Золотых.

– Нет, господин полковник, ничего менять не придется. Да и в европейской перемены минимальные – подживить дуплексный кодировщик-калибратор. Это дело нескольких минут.

– Все, вопрос исчерпан. У вас все готово?

– Так точно, все.

– Прекрасно.

– Давайте подумаем, какие в ходе операции могут возникнуть непредвиденные трудности?

Чеботарев выглянул из-за компьютера.

– Тут заходила речь о проблемах с проникновением в гостиницу. Кто ее охраняет?

Встал Герасим, который с утра занимался выяснением мелких подробностей.

– «Централь» охраняется частным агентством «Стена». Агентство зарегистрировано в Новосибирске и плотно работает с большим бизнесом. Репутация практически безупречна, берется только за солидные дела, никогда не пело на две стороны. Конфликтов с официальными структурами не зарегистрировано, но был случай, когда работник охраны предупредил нанимателя о готовящейся полицейской облаве, и полицейские в итоге остались ни с чем. По официальным данным этот работник впоследствии уволен, но на деле просто переведен в другой филиал с повышением. В общем, я считаю, что у нас действительно могут быть с ними проблемы.

– Понятно, – кивнул Чеботарев. – Константин Семеныч, я думаю, следует этих охранников моментально сажать под замок, а лучше под наш надзор, чтоб не дергались.

– Сколько их там, в гостинице? – спросил Золотых у Герасима.

– Двое в холле, по одному на этажах и начальник смены в караулке, это на первом этаже… вон там.

Перед столом полковника вновь возникла объемная схема гостиницы; нужное помещение выделялось более яркими линиями.

– Итого девять человек. Придется вам и под это дело людей выделить, – обратился Золотых к офицеру-европейцу. Тот без промедления сделал пометку в переносном блокноте-селектоиде.

– Дальше, – продолжал Чеботарев. – Есть риск столкнуться с ними в холле, в коридоре, в лифте… В общем, разумнее заранее подпустить москитов и просканировать всю гостиницу. Перед операцией. И начинать, когда момент будет наиболее благоприятствовать нам.

– Ну, об этом мог бы и не говорить, – проворчал Золотых. – Это само собой разумеется.

– Да я в основном для коллег, – начал оправдываться Чеботарев. – Чтоб никаких неясностей не осталось.

– Кто занимается москитами?

– Я, кто же еще, – ответил радист. – Комарики готовы, могу их выпустить в любую секунду.

– Замечательно. Относительно транспорта: господа европейцы, у вас достаточно экипажей?

– Вполне достаточно, господин полковник.

– Степа, – обратился Золотых к Чеботареву. – Иркутск обеспечить надо.

– Я уже позаботился, Константин Семеныч.

– Ну, подчиненные, – покачал головой Золотых. – Изо рта все выхватывают! Вот бы еще операцию так же провести.

– Проведем! – уверенно сказал Чеботарев. – Никуда не денутся наши ашгабатцы…

– Только охраняйте их потом получше, – ехидно вставил Коршунович из дальнего угла, – а то постреляют прямо в накопителе.

Золотых только отмахнулся.

– Да ну тебя, Палыч… Лучше скажи: непосредственно в операции ты и твои люди участвовать собираетесь?

– Непосредственно – нет, чего вам мешать? Да и расползлись мои, сам знаешь, чем Лутченко занят. А после всего, когда разговор начнется, поучаствую с удовольствием.

– Понятно, – кивнул Золотых и взглянул на часы. – Четырнадцать двадцать две. Медлить нам непозволительно – тем более, что исчез один из наших работников, разрабатывающих ашгабатскую тему. Пока Варга и Ханмуратов в гостинице – надо использовать это, потому что они вполне уже могут быть осведомлены о нашей заинтересованности ими. В четырнадцать сорок пять – начинаем по основному плану. Схемы проезда к «Централю» розданы?

– Константин Семенович, схемы будут странслированы на компьютеры служебных экипажей в момент начала операции. Программа трансляции полностью готова и может быть запущена в любую секунду.

Золотых только тяжко вздохнул:

– Когда я к вашим умным селектоидам привыкну?

– Никогда, Семеныч, – снова встрял Коршунович. – Ты старый боевой конь, тебя за броневиком скакать не приучишь…

– Можно подумать, что ты конь молодой, – огрызнулся Золотых. – Однако толкуешь с этой чертовой зверушкой, словно с собственной женой.

– У меня нет жены.

– Да знаю я…

Золотых перевел взгляд на невольную аудиторию, с трудом сдерживающую смех. Шутливая перебранка двух опытных стариков – разведчика и контрразведчика – просто и очень естественно согнала предстартовое напряжение. Коршунович четко знал, когда следует подпустить иголочку. А Золотых знал, что Коршунович это знает, и был уверен – не упустит случая.

А перед началом операции что может быть важнее хорошего настроения?

Мало что – только готовность и уверенность в себе. А это в команде Золотых уже имелось.

Ротан вернулся спустя двадцать минут.

– Ну?

– Патрули везде. Без шороха нам из города не убраться.

– Значит, будем убираться с шорохом. Ждем Ядвигу – и мотаем. Если, конечно, она не принесет новостей…

Никто не проронил больше ни слова. Головы, приподнявшиеся было с подушек когда Ротан вошел, снова опустились. Занятый дом вновь погрузился в тишину.

Гном отсиживался в каморке над спортзалом уже около суток. Утром и вечером было слышно, как внизу гулко бухают мячи и азартно кричат баскетболисты. Гном старался не обращать внимания на посторонние звуки, но неожиданно для себя вдруг ощутил жгучее желание спуститься и присоединиться к игрокам. Когда-то Гном неплохо играл в баскетбол, несмотря на малый рост, да и кличку свою он заработал именно на баскетбольной площадке. Но, в отличие от Магси Боггса, карьеру Гном сделал отнюдь не спортивную.

Конечно, никуда Гном не пошел. Стиснул зубы и снова подсел к крохотному чердачному окошку.

Он видел, как прохаживаются по улице патрульные – группами по пятеро-шестеро. Видел, как останавливают всех без разбора прохожих и дотошно проверяют документы. И понимал, что сибирские безопасники прижали его к стене: они явно знали как он выглядит, составили фоторобот и разослали оттиски по всем постам. Даже если изменить внешность, у Гнома не много шансов остаться неузнанным. И на резервный паспорт надежды мало: Гном знал, что безопасники просеяли всех приезжих – действительно всех – и отследили пути их прибытия в Алзамай. Резервный паспорт в этом случае только насторожил бы патрули: человек с таким именем попросту никогда не приезжал в город.

Оставалось только отсиживаться, как велел Варга. А Варга явно что-то затеял, потому что его приказ оставить неподалеку от управления службы безопасности бинокль носил слишком уж суицидальный характер. Безопасники после этого просто обязаны выйти на Варгу меньше чем за сутки.

Гном еще немного с тоской поглядел в окно, потом встал и бросил в стакан с водой таблетку чая. Вода потемнела, и вскоре начала бурлить – химическая реакция несла мощный экзотермический заряд. Вода не просто превращалась в сладкий крепко заваренный чай, но еще и в считанные секунды нагревалась до кипения.

Гном уже хотел сесть на табурет и побаловаться чайком, но тут внешняя дверь чердака едва слышно скрипнула.

Гном бесшумно вскочил и вытащил игломет.

С минуту он прислушивался, но с крыши больше не доносилось ни звука. Дверь могла бы качнуться ветром, или, скажем, проскочившей рядом кошкой, если бы не один немаловажный факт: Гном явственно помнил, что запер ее на щеколду, когда хоронился на этом чердаке. Изнутри запер.

Мягко переместившись ко внутренней двери, Гном приложился глазом к щелке. В предбанничке было сумрачно и пусто, только по углам в пыли и паутине стояло несколько лопат, которыми зимой сгребали наметенный снег с плоской крыши. Внешняя дверь оставалась запертой – Гном ясно видел задвинутую щеколду.

Петли внутренней двери Гном предусмотрительно сбрызнул каталитическим раствором, и открываться она стала совершенно бесшумно. Внешнюю он трогать не стал – решил, что лишний сторож в лице скрипящих петель не помешает.

Спустя несколько секунд он уже выглядывал в щели наружной двери. Крыша выглядела пустынной – по крайней мере перед дверью. Даже вездесущие голуби, которые обыкновенно толклись на ветвях короны, куда-то поразлетелись.

Гном потихонечку отодвинул щеколду, переместился чуть в сторону, чтоб спрятаться за косяк, и резко толкнул дверь. Та, отчетливо скрипнув, отворилась. Когда скрип растаял и на крыше вновь воцарилась тишина, разбавляемая только едва долетающими звуками городского дня, Гном обратился в слух. И ничего подозрительного не услышал.

Наконец он шмыгнул наружу, выставив игломет перед собой. Прижался спиной к стене чердачной надстройки и шастьнул за угол. Там тоже никого не оказалось, только плясал над крышей прогретый летним солнцем воздух.

Так Гном обогнул всю надстройку; потом встал на вентиляционную трубу и вскарабкался на кровлю надстройки. Если какой-нибудь умник так же, как и Гном, неслышно ходил по кругу, сейчас было самое время свалиться этому умнику на голову, утащить внутрь и потолковать по душам.

Все-таки не покидало Гнома ощущение, что на крыше есть кто-то посторонний.

Но и с кровли надстройки он никого не заметил.

Гном повертел головой, вспомнив, что его могут отследить с соседних крыш, однако и там не узрел ни единой живой души.

Он шепотом чертыхнулся, и прыгнул с кровли вплотную с дверью в надстройку. Вошел внутрь, заперся, и снова припал взглядом к щелочке. Простоял так минут десять; если бы он сам собирался как-либо действовать, на месте таинственного визитера больше выжидать он бы не стал.

«Нервы, блин», – подумал Гном с неудовольствием. Он прекрасно знал: если начинают посещать подобные пустые галлюцинации, значит, пора на покой. Или хотя бы на длительный отдых.

Крепкие нервы – едва ли не самое ценное, что есть у агента-одиночки.

Он вошел в свою временную каморку, на ходу засовывая игломет за пояс. И вдруг застыл, будто кто-то неведомый и огромный, наблюдающий за всем со стороны, нажал на клавишу паузы на своем не менее огромном видике.

Та самая полуденная воздушная рябь струилась сейчас посреди каморки, а над тумбочкой, ничем абсолютно не поддерживаемый, неподвижно висел стакан с чаем.

Гном впервые в сознательной жизни растерялся. Но всего лишь на миг. Игломет моментально вернулся в его ладонь, и Гном уже решил, что выстрелил и попал, но вдруг это самое шевеление воздуха проворно перетекло вплотную к нему, схватило за локоть совершенно борцовским приемом…

…отравленная стрелка воткнулась в потолок…

…опрокинуло Гнома на пол, поймало руку на излом, вышибло игломет и прижало к полу.

– Поговорить надо, – родился из ниоткуда бесплотный голос. – Я не собираюсь тебя убивать или сдавать властям. Мне нужно только поговорить.

– Ладно, – сказал в пол Гном. – Обещаю не дергаться.

Можно подумать, у него оставался выбор.

Гном не ожидал, но его сразу отпустили. Он перевернулся на бок и с немым изумлением пронаблюдал, как это самое воздушное шевеление вдруг пошло мерцающими искрами, словно экран не настроенного на канал телевизора, потом между искрами появились прорехи с изображением, с каждой секундой прорех становилось больше, а искр – меньше, и потом перед Гномом появилась крепенькая девчонка в ладном комбинезоне. К предплечью ее незнакомым Гному способом был пристегнут неизвестный Гному пистолет.

И Гном моментально все понял.

– Ты – волк? – спросил он хрипло.

Девчонка оскалилась:

– Волчица!

Гном покачал головой и, кряхтя, поднялся. Бок и рука ощутимо побаливали – если бы всего десять минут назад Гному сказали, что его завалит девчонка, он бы расхохотался. Но глядя на эту девицу Гном совершенно не чувствовал своего превосходства.

Он покорно уселся на табурет.

– Я слушаю.

Девчонка осталась стоять.

– Кого ты представляешь?

Гном прищурился.

– Э-э-э… сударыня. Я вам вполне поверил… Насчет волчицы. Но не могли бы вы предоставить какое-нибудь веское доказательство? Чтобы я не волновался, будто вы из местной службы безопасности.

Девчонка усмехнулась, и откуда-то из-за плеча вытянула за ремешок обычный бинокль. Родной насквозь.

– Знакомая штучка?

Гном кивнул.

– Где он находился последнее время – знаешь?

Гном опять кивнул – он действительно знал. Бинокль подобрали безопасники, как он и ожидал. А оставил Гном бинокль на крыше соседнего с управлением безопасности здания по приказу Варги.

Девчонка метнула бинокль Гному – тот рефлекторно поймал. Бездумным отработанным движением.

– Сходи наружу. Там кое-что валяется… Думаю, это тебя убедит.

И она демонстративно уселась на второй табурет.

Гному ничего не оставалось, как последовать ее совету.

На выходе из надстройки Гном первым делом поймал на себе алую точку целеуказателя. Ему недвусмысленно намекали, мол на мушке ты, дружок, так что не трепыхайся. Естественно, что эта девица явилась сюда не в одиночестве.

Второе, что привлекло внимание Гнома – это труп. Труп мужчины лет тридцати-тридцати пяти, в цивильном костюме. На груди у трупа валялся форменный бэдж – не пристегнутый, а просто брошенный кем-то на мертвое тело. Гном склонился, решив ничего не трогать. Как знать, может на него всего-навсего хотят повесить тривиальное убийство какие-нибудь полуумные агенты-конкуренты…

Бэдж удостоверял, что обладатель прилепленной фотографии является работником алзамайского управления службы безопасности Сибири Игорем Александровичем Шверниковым. Судя по фотографии, бэдж валялся именно на хозяине. Ныне мертвом – закаченные глаза не оставляли сомнений.

Гном вздохнул, бросил взгляд туда, откуда в него целились – в ветвях короны, вроде бы, знакомо дрожал перегретый воздух – и вернулся в комнату. Девчонка сидела на табурете с самым независимым видом.

– Если тебе интересно, то это я его, – сообщила она. – И за последние трое суток он у меня седьмой. Ты удовлетворен?

Гном колебался считанные секунды. «Наверняка это волки, – думал он. – Кто еще может работать так нагло? И камуфляж, опять же… Не выращивают на земле такой селектуры. И аппаратуры такой не делают. Оружие незнакомое… Точно, волки. А боссу что от меня нужно? Чтобы я вычислил волков и устроил ему с ними встречу. Так пусть встречаются – уж босс-то разберется со всем, что свалится на его хитроумную голову.»

– Да, – сказал Гном. – Я удовлетворен. Я представляю частную организацию. Могу сказать название – но нужно ли оно вам? Что оно вам даст?

– Может, чего и даст.

– «Чирс», Туркменистан.

– Вы неправительственная организация?

– Нет, я же сказал. Целиком частная.

– Вы зависите от кого-нибудь?

– Нет, – Гном помотал головой. – «Чирс» уже много лет ни от кого не зависит.

– Прекрасно, – волчица встала и подошла к Гному вплотную. У нее был очень цепкий, прямо таки гипнотический взгляд. – Нам нужно встретиться с руководителем «Чирс». Ты должен это устроить.

– Легко, – пожал плечами Гном. – Но мне сначала нужно спросить у босса.

– Лично?

– Нет, по связи.

– Связывайся.

Гном полез в тумбочку и достал заветную чернильницу. Точнее, предмет, неотличимый внешне от чернильницы. Легкое нажатие на дно, и срабатывает вживленный папиллятор. «Чернильница» раскрывается, словно цветок, на шесть причудливо изломанных сегментов. Во влажном нутре хибернатора дремлет жук-приемопередатчик. От чернильницы веет холодком и поднимается к потолку легкая морозная струйка.

– Ух-ты! – сказали над ухом у Гнома, а мгновение спустя уже знакомым телевизионным манером рядом материализовался здоровенный детина – не то овчароподобный, не то аморф.

Но на самом деле – несомненно волк.

– Балдею я от их биоштучек! – сказал детина с неприкрытым восторгом.

Девчонка покосилась на него, но ничего не сказала. Впрочем, некоторое любопытство Гном и у нее в глазах все же рассмотрел.

Жук просыпался. Для этого ему требовалась всего минута. Вот он встает на лапки, вот расправляет надкрылки, образующие крохотный отражатель, а единственный ус вытягивается вперед – вот вам и готовая высокочастотная антенна. Как только жук дал знать, что настроился на спутник, Гном вытащил из специального паза одного из сегментов «чернильницы» иглу-пестик и дотронулся до брюшных колечек жука. В нужной последовательности.

Жук мигнул хемолюминофором у основания крыльев; это означало, что он выбрал нужное из заранее загнанных в память сообщений, сжал его в рабочий пакет, закодировал, и выплюнул пакет в эфир. Единственным коротким импульсом.

Ответ пришел через семнадцать секунд. И ответ этот гласил: «Зови».

Жук транслировал ответ трижды, и вспыхнул.

Детина рядом с Гномом отшатнулся от неожиданности.

– Тю, м-мать! – ругнулся он. – Что, заело?

Гном покачал головой.

– Нет, все в порядке. Это одноразовый жук. Он самоуничтожается после использования.

– И что тебе ответили? – с нажимом спросила девчонка.

У жука-близнеца, которого Варга просто не выпускал из рук, было всего два варианта ответа. Если бы Варга ответил «Веди», следовало направлять волков по заранее оговоренному адресу. Но Варга ответил «Зови», а это означало, что волкам нужно просто назвать его номер в гостинице. И все.

– Вас ждут, – сказал Гном. – Гостиница «Централь», номер двести четырнадцать. Прямо сейчас.

– В Алзамае нет гостиницы «Централь», – спокойно промолвила девчонка.

– Это для кого попало нет, – объяснил Гном. – А для тех, кто знает – улица Ахтиярская, дом девять. Только не ищите вывеску – там ее все равно нет. Пропуск, полагаю, вам оформят.

Детина уже тыкал пальцем в крохотную раскрытую коробочку, похожую на книгу.

– Есть такая улица, – довольно выдохнул он.

Девчонка встала. Детина захлопнул коробочку и сунул ее в нагрудный карман комбинезона. Волки явно собирались уходить.

– Эй! – негромко крикнул Гном им в спины. – Вы мертвяка приберите, что ли! Нужен он мне, как игла в заднице…

Телепредставление, на этот раз синхронное, повторилось в третий раз, но теперь – в обратной последовательности. Сначала мало искр, потом все больше, а потом только еле заметное дрожание воздуха. Двух человек – или двух волков – как не бывало.

– От, бля, – сказал Гном с досадой. Возиться с трупом ему совершенно не улыбалось.

Но волки решили все-таки ему помочь.

– Режим, – сказал невидимый детина, а потом над трупом вспыхнул неразличимый в свете дня пожар, и буквально в пару секунд от безопасника остался только пепел. Продолговатая кучка пепла. Которую тут же принялся развеивать горячий летний ветер.

«М-да, – тупо подумал Гном. – Что у человека, что у радиожука судьба, в общем-то сходна – обратиться в пепел, когда ты становишься не нужен…»

Целых пять минут Гном бесцельно пялился на постепенно тающую черную кучку. И все это время гадал – чем они это сделали? Тем пистолетом, который был пристегнут у девчонки к предплечью, или той штукой, которая имеет целеуказатель?

Так Гном и не нашел ответа на свой вопрос. Через пять минут он просто понял, что остался на крыше совершенно один. И решил: раз задание шефа выполнено, нужно сматываться из этого городка подальше. И побыстрее.

Радист обещал уложиться в пять минут, и он в пять минут уложился. Группы разбежались по экипажам, и каждый сибиряк-безопасник или европеец-спецназовец был снабжен маленькой, меньше мобильника, рацией. Действующей.

Золотых, сменивший мундир на безликую штатскую одежду, занял место в штабном экипаже. Здесь, кроме него разместились спецы, включая и умельца-радиста, не усидевший на месте Коршунович, и офицер-европеец – не то консультант, не то наблюдатель. Золотых не стал вдаваться в детали, кто он и зачем он. Места в экипаже хватило, и ладно.

Гостиница «Централь» располагалась в нескольких минутах неторопливой езды от управления. Экипажи с группами захвата по замысловатым траекториям схватили в кольцо весь неправильной формы квартал.

Наверное, в каждом городе есть место, именуемое «Пять углов». «Централь» стоял именно в таком месте. Порталом на площадь, где сбегались к памятнику Плисецкому пять дорог.

Штабной экипаж остановился перед площадью, напротив парадного входа в «Централь». Золотых глядел на мониторы. Приятно было видеть, как слаженно покидают экипажи все три группы плюс внешнее прикрытие, как разбегаются по условленным маршрутам. Как с крыши на невидимых с такого расстояния мономорфных нитях паучками спускаются на балконы спецназовцы, как отсекает прохожих внешнее оцепление, как проходят сквозь турникет на входе Чеботарев с ребятами – будто нож сквозь масло проходят. Как лбы-европейцы прикладами иглометов сгоняют в кучу ершистых охранников из агентства «Стена», как прижимают к стенам некстати встреченных постояльцев, как занимают лифт, лестницы и этажи.

И все это молниеносно, отточено и согласованно. Залюбуешься просто.

В эфире слышались только краткие ремарки.

– Выход взят, поднимайтесь.

– К стене! К стене я сказал!

– Шенер, здесь дети!

– Уведи их! Наружу, от греха…

– Балконы? Что балконы?

– Уже все, по трое на каждом.

– Вася, что твои москиты?

– Ханмуратов в двести четырнадцатом. Как поняли? В двести четырнадцатом! Триста седьмой пуст, пуст триста седьмой.

– Понял, понял, триста седьмой не трогаем. Иркутск, по схеме два! Трое по ближней лестнице, трое по центральной.

– Схема два, отрабатываем…

– Вася, в двести четырнадцатом сколько народу?

– Как минимум трое. Надо понимать, Варга, Ханмуратов и стюард… Как его?

– Феоктистов.

– Хлопцы, запомните: первым Варгу. Он постарше и кучерявый.

– Этаж блокирован, седьмой, слышите?

– Понятно, тендер пошли… Да по ковру, болваны, по ковру! Ботинками не грохочите!

– На пол! На пол, придурок!

Звук выстрела.

– А-а-а!

Еще звук выстрела.

Золотых заволновался:

– Что там за стрельба?!

Голос с европейским акцентом тотчас объяснил:

– На первом этаже в одном из номеров вор орудовал… Ему ногу прострелили.

– Спеленайте его! – велел Золотых. – Разберемся потом, что это за вор…

– Как это ему ногу прострелили? – удивился Коршунович. – Из игломета?

– Из огнестрелки, – проворчал Золотых. – Спецназ пользуется огнестрелкой…

– Степа, – позвал Золотых. – Вы где? Начинать пора, Варга в номере, и Ханмуратов там же.

– Начинаем, Семеныч! Третья группа, как вы?

– На исходной, – доложил европеец.

– В двести сорок четвертом – только двое, – сказал радист, повелитель москитов.

– Ждать некогда. Мы начинаем, Семеныч?

– Давайте.

– Первая, вторая, третья! Пошли!

Герасим пробует ручку двери двести четырнадцатого номера. Дверь открывается; видна пустая квадратная прихожая и три дверных проема. Одна из дверей закрыта.

Безопасники стремительно врываются в номер; Герасим – налево, Михеич – прямо, Богдан По – направо, Нестеренко и Шелухин – вместе налево, Чеботарев – прямо; следом россыпью спешат иркутские во главе с Шереметом.

Налево – кабинет, там двое. Один сидит за столом у окна (Варга), второй (Ханмуратов) в кресле напротив. Едва в комнату врывается Герасим, Ханмуратов вскакивает и молниеносно вытаскивает оружие, какое – не рассмотреть, изображение скачет. Но от балконной двери на него кошкой прыгает спецназовец и вместе с Ханмуратовым валится на пол. Герасим с иглометом в руках вскакивает на стол, наставляет его на Варгу и орет: «На пол! На пол, руки за голову!», после чего пинает Варгу в плечо. Тот падает с кресла, вытягивается на полу и послушно закладывает за голову обе руки. На каждого наседают минимум по трое, у Ханмуратова оружие уже отобрано.

На соседнем мониторе видно, как Михеич вышибает из рук стюарда поднос с кофейником; лицо у стюарда удивленное.

Третий монитор показывает сущую свалку: это спецназовцы берут боевиков-ашгабатцев. Там слышна стрельба, и один из спецназовцев уже неподвижно лежит на полу. Золотых не успевает следить за всем одновременно. Когда он снова переводит взгляд на первый монитор, раздается голос Чеботарева:

– Первая, вторая – закончили, все упакованы, жертв нет.

Немедленно отзываются и спецназовцы:

– Третья – закончили, оба взяты, у нас один парализованный.

Все. Операция завершена, и похоже успешно.

Как приятно с облегчением вздохнуть…

Золотых устало провел ладонью по лицу. Вот ведь, напасть: просидел всю операцию перед экраном, а каждая мышца болит, будто он сам сигал по столам и вязал ашгабатцев. Нервы. Все нервы проклятые…

– Быстро! – похвалил Коршунович. – Просто блеск. Поздравляю, Семеныч!

Золотых поднялся и вышел наружу. Перед штабным экипажем телеграфными истуканами торчали дюжие ребята-спецназовцы из оцепления.

– Пошли, Палыч, – сказал Золотых. – Потолкуем с этим Варгой…

– А разве не лучше в управе? – усомнился Коршунович.

– В управе – само собой. Но и тут пару слов сказать обязательно надо. Неужели это ТЕБЕ нужно объяснять?

Коршунович послушно вышел, и офицер-спецназовец тоже увязался следом.

Пока они пересекали площадь, двоих боевиков уже вывели и грузили в экипажи без окон.

На второй этаж Золотых поднялся пешком, по лестнице. Коршунович не отставал, а офицер задержался около своих гвардейцев в холле.

Вскоре достигли полуоткрытой двери с номером 214, приживленным к гладкому покрытию. В номере было людно; Варга и Ханмуратов снова сидели в креслах, но теперь – рядышком, перед столом, и на каждого были нацеплены наручники. Чеботарев нервно курил, спецназовцы кучковались на балконе; Герасим с Михеичем копались в ящиках стола, а Нестеренко пристально изучал чьи-то документы. Чеботарев, пуская дым в сторону, тоже периодически заглядывал в документы.

– Так-так, – сказал Золотых с порога. Оба пленника одновременно взглянули на него. – Здравствуйте, господа.

– Вы – старший, – миролюбиво спросил Варга. – Так ведь?

– Ну, допустим, так, – не стал запираться Золотых.

– Не соблаговолите ли объяснить, что происходит? – достаточно хладнокровно попросил Варга.

– Происходит задержание предполагаемых иностранных преступников, чинящих незаконную деятельность на территории Сибири. Обвинение и доказательства будут вам предъявлены в управлении безопасности. А пока несколько вопросов, господа. Не возражаете?

– Во-первых, – заявил Варга, – я требую, чтобы с нас сняли наручники. Во-вторых, прикажите своим людям немедленно прекратить рыться у меня в столе, там много документов конфиденциального характера и если вы не хотите международного скандала, вы внемлете моим требованиям.

– Внемлем, безусловно, – заверил Золотых и велел Герасиму, вопросительно уставившемуся на шефа: – Продолжай, продолжай.

Наручники с арестованных тоже никто снимать не спешил.

– Похоже, вы не собираетесь вести себя благоразумно, – разочарованно констатировал Варга. – А вы казались мне умным человеком.

– Знаешь, что, дорогой, – Золотых навис над Варгой и выпятил челюсть. – Хватило бы только Шарадниковых и Мрмича, чтобы упечь вас всех куда следует. А есть еще тот ловкач, который убрал Шарадниковых и поставил на уши всю службу безопасности. Неужели ты думаешь, что тебе это спустят? Ты тоже казался мне умным человеком.

Варга высокомерно откинул голову назад.

– Если это обвинения, то такие обвинения доказывают…

– Обвинения ты получишь позже, – прервал его Золотых. – И доказательства тоже. А сейчас заткнись и не мельтеши. Понял?

Коршунович с удивлением покосился на коллегу – тот явно играл роль тупого функционера. На что Золотых надеялся? На то, что Варга перед таким ослом сразу блеснет каким-нибудь козырем? Сомнительно.

В кабинет как раз внесли большущий чемодан, вероятно для многочисленных документов Варги и для компьютера, что покоился на краешке стола.

(«Как этот комп Герасим не растоптал, когда по столу прыгал, будто птиц по насесту?» – подумал Коршунович.)

Последующие события разворачивались столь стремительно и непредсказуемо, что практически у всех безопасников и спецназовцев остались от них только отрывочные воспоминания.

Сначала в нескольких местах кабинета будто бы сгустился воздух; по комнатам и коридорам прогулялся легкий ветерок.

И началось.

Герасим у письменного стола получил такой удар в нос, что потерял сознание, еще не успев осесть на пол. Золотых ощутил короткий укол в спину, и секундой позже по позвоночнику у него разлилась ледяная волна, а мир медленно померк. Он тоже упал на пол. Коршунович успел увидеть рядом с собой неясную прозрачную зыбь, дернулся в сторону, но получил по затылку чем-то твердым и успокоился на удачно подвернувшемся диване. Нестеренко, Богдана По и Шелухина смело, словно смерчем, в прихожую, где каждый из них получил парализующий заряд и из игры временно выбыл. Спецназовцев на балконе швырнуло через перила и они беспомощно повисли на своих нитях, не в силах пошевелиться. По всей гостинице нечто неощутимое и почти невидимое атаковало любого вооруженного человека. Результат всегда получался один и тот же: человек оказывался либо без сознания, либо терял способность двигаться, а нечто спешило дальше, к следующей жертве.

Этот кошмар продлился минуты три.

В кабинете осталось всего два человека, которые сохранили способность видеть, двигаться и соображать – Саймон Варга и Сулим Ханмуратов, но двигаться им мешали наручники. Они даже не могли подняться – оба были пристегнуты к ребристым позвоночникам кресел.

А потом посреди кабинета материализовались трое – два коренастых овчароподобных мужчины и подтянутая девушка, похожая не то на исхудавшую нюфку, не то на сеттера в теле. Или даже на ретривера. На черного ретривера.

– Саймон Варга? – спросил один из мужчин.

Варга кашлянул.

– А… с кем имею честь? – осторожно осведомился он.

Мужчина осклабился:

– Мы именно те, с кем вы так хотели встретиться.

«Волки!» – понял Варга. Сразу понял, по этому ни с чем не сравнимому оскалу, по льдистому взгляду и скрытой за внешним спокойствием силе.

Его опасный план все-таки сработал. Варга уже решил, что план провалился и сибирские безопасники по злополучному биноклю Гнома раньше волков вышли на «Чирс». Но волки все-таки подоспели – в самый последний момент.

Он оглядел кабинет – повсюду валялись неподвижные безопасники и спецназовцы, в самых разных позах; валялось оброненное оружие и прямоугольные листики распечаток, вывалившиеся из ящиков стола. Вопреки недавнему заявлению Варги, ничего особенно ценного в них не содержалось.

– Вы пойдете с нами, – сказал волк-вожак и сделал знак девчонке. В ее руке тотчас появился темно-коричневый пистолет странной формы. Что-то сухо вжикнуло, и Варга с Сулимом оказались свободными: наручники сами свалились на пол.

– Вы желаете что-нибудь взять с собой?

– С собой? – растерялся Варга. – А… Родион!

Еще один волк выпихнул из соседней комнаты растерянного стюарда.

– Да, хозяин?

– Собери что-нибудь, – велел Варга без особой уверенности. – Ну, что может понадобиться… Мы уезжаем.

Девчонка-ретривер с нехорошей улыбочкой взглянула на Родиона.

– Повезло тебе… – сказала она стюарду со странным выражением на лице.

Варга перевел взгляд на нее.

– А почему, позвольте полюбопытствовать, повезло?

Девчонка улыбнулась шире, но улыбка ее оставалась какой-то хищной и кривоватой.

– Мы хотели, чтобы вы сразу поняли, кто мы такие. Поэтому я собиралась его убить – в качестве иллюстрации. Но подвернулись эти вот ребятки, – она указала на безопасников, валяющихся на полу.

Родион быстро пошвырял в кейс какие-то вещи из стенного шкафа и ванной. Варга быстро упаковал компьютер в дорожный контейнер, а содержимое ящиков спровадил в лапшерезку у стола.

– Вам, уважаемый, придется идти как есть, – обратился волк к Сулиму.

– Ничего, – ответил тот без тени огорчения. – У меня все равно вещей почти нет.

– Двинули! – скомандовал волк-вожак, и вдруг вся его фигура пошла зыбкими полупрозрачными камуфляжными разводами. И разводы эти быстро набирали прозрачность, пока волк окончательно не растворился в воздухе. Варга помотал головой – только непонятная рябь отмечала место, где только что стоял вожак.

Варгу предупредительно взяли за рукав, и достаточно бесцеремонно повлекли прочь из номера. К лестнице. Но только повели их не вниз, как ожидал Варга, а наверх. На верхний этаж. Или даже нет – на крышу гостиницы.

Позади кто-то кубарем скатился с лестницы, со сдавленным проклятием, переходящим в тоскливый вопль.

На крыше воздух так и плясал, и невозможно было понять – то ли просто от жары возникало это марево, то ли по крыше разгуливали волки в своих камуфляжных костюмах.

А в самом центре крыши еле-еле угадывалось что-то большое, размером с большой экипаж, или даже с махолет. Но угадывалось только если внимательно присмотреться.

– Садитесь! – скомандовал кто-то, и секундой позже машина волков мгновенно стала видимой. Именно машина – Варга сразу понял, что это мертвый механизм, а не селектоид.

С отчетливым щелчком отворилась странной формы дверь; в машине парами вытянулись вдоль бортов компактные одноногие кресла. Тоже мертвые.

Сулим уже лез внутрь этой машины – пугающей, пахнущей железом и пластиком, и чем-то органическим – то ли очищенной нефтью, то ли чем-то синтетическим – и нагретой резиной, и смазкой, и опасностью… Неожиданный, и поразивший Варгу до глубины души букет запахов.

Только кровью машина не пахла. Совсем.

Он проворно нырнул в дверцу и сел рядом с Сулимом. На кресле позади устроился присмиревший Родион.

Волки тоже, на ходу сбрасывая камуфляж, по очереди садились в машину. Они сбегались со всей крыши, выскакивали из похожих на большие грибы надстроек, прыгали с ветвей короны, взбирались с внешних стен…

Волков насчитывалось больше двух десятков.

А потом машина вдруг тихо-тихо заурчала, завибрировала; крайний волк захлопнул дверцу, и Варга почувствовал подкатившую к горлу тошноту. Крыша гостиницы «Централь» провалилась вниз, а волчья машина стремительно рванулась в линялое летнее небо Сибири.

– М-да, – сказал Сулим, глядя в круглое оконце. – Чего угодно ожидал. Но не этого.

Варга поглядел на него и непроизвольно покачал головой.

«А я ожидал? Даже не знаю, – подумал он. – Даже не знаю, чего я ожидал…»

Летающая машина быстро набирала высоту. Внизу волновалось зеленое море. Городская тайга.

Впрочем, городская тайга вскоре сменилась тайгой загородной. Дикой.

– Лететь минут двадцать-двадцать пять, – сказал волк-вожак. – Водички хотите?

– Хотим, – ответил Варга и поймал себя на мысли, что в горле действительно пересохло. – Очень хотим…

Золотых пришел в себя на диванчике. Все тело неприятно ломило, особенно спину. Он уже успел забыть об ощущениях, которые испытываешь, когда заканчивается действие парализатора. Последний раз все это тогда еще капитан Золотых пережил лет десять назад, когда брали команду Байрама Гураева.

Над полковником склонился Чеботарев и вид Чеботарев имел несколько синеватый.

– Семеныч? Ты как? – тихо спросил Чеботарев, неожиданно переходя на «ты».

– Вроде, жив, Степа, – прохрипел Золотых. Язык слушался, хотя и заплетался слегка. – Сколько жертв?

Золотых готовился услышать двузначную цифру. Готовился и боялся.

– Ни одной, Семеныч. Только парализованные, да травмированные. Но живы – все.

Облегчение ненадолго захлестнуло полковника – худшие опасения не подтвердились.

– Постой, – прошептал он. – Так это что, были не волки?

– Волки, Семеныч. Я уже проглядел запись уголком глаза.

Золотых оживился и даже попытался сесть на диванчике:

– А есть запись?

– Есть. Радист местный оказался пареньком ушлым и дошлым. Надо бы его поощрить, Семеныч.

Золотых поморщился и сказал:

– Помоги-ка мне сесть, Степа.

Степа помог.

Напротив, в креслице, полулежал Коршунович, и вид имел несколько зеленоватый.

«Господи, – подумал Золотых. – Хоть к зеркалу не подходи. Какого ж я цвета?»

Если бы полковник все же набрался сил и решимости и подошел к зеркалу, он бы убедился, что просто смертельно бледен.

– А, Палыч… Ты жив?

– Частично, – буркнул тот. – Причем только в некоторых местах, и очень нерегулярно…

Коршунович шутил, а это означало, что он живее, чем притворяется.

– Тебя тоже парализатором?

– Парализатором. Но тактильным. Прикладом по затылку, – объяснил тот. – Башка – раскалывается…

– Верю, – тоскливо сказал Золотых. – Мать-мать-мать, ну что за херня, ребята, а? Провал? Снова провал? В монастырь теперь, что ли?

Он потер виски, отчего ощутил некоторое облегчение.

– Степа! Распорядись-ка, чтоб запись принесли. Хочу на все это посмотреть.

Степа обернулся и коротко крикнул что-то в прихожую. Оттуда в кабинет сразу просунулась лохматая голова Нестеренко.

Золотых отметил, что с лица Чеботарева постепенно сходит мертвенно-синеватый цвет. Парализатор окончательно улетучивался из организма. Наверное, и сам полковник постепенно теряет сходство с манекеном.

В прихожей послышалась короткая возня, хлопнула дверь. Вошел давешний радист-умелец, повелитель москитов и радиостанций. Он внес в кабинет и водрузил на стол пузатенький селектоид-монитор с плоским глазом-линзой. Открыл дата-приемник и посадил внутрь москитиху-матку. После чего разбудил монитор и отдал команду на воспроизведение.

Картинка шла без звука, но зато с титрами – монитор реконструировал текст по движениям губ снимаемых людей.

Вот Золотых разговаривает с Варгой; тот требует, чтоб арестованных освободили от наручников и прекратили рыться в документах. Вот рыжий спецназовец-карабаш вносит большой кейс для документов…

И – вот оно. На экране возникают вытянутые по вертикали облачка полупрозрачного тумана – в видеосъемке они видны четче, чем вживе. Облачка по окружности обходят комнату, а безопасники и спецназовцы один за другим валятся на пол и остаются недвижимыми. Золотых пронаблюдал, как одно облачко вытянуло руку и всадило заряд из своего оружия ему в спину. Невидимки действуют очень быстро, слаженно и профессионально. Две минуты пятьдесят четыре секунды, судя по таймеру в уголке экрана. И все. Варга и Ханмуратов беспрестанно вертят головами.

– Стоп! – крикнул Золотых. – Повтор в замедлении!

Радист солирует на клавиатуре монитора.

Облачко тумана начинает подергиваться рябью, потом из-под тумана проступают первые детали-подробности, туман тает, и становится виден мужчина в темном комбинезоне. Взгляд у мужчины колючий.

Короткий диалог с Варгой – «Вы кто?» – «Те, кого вы ищете». Вталкивают стюарда; на лице у того написано раздражение и глубоко спрятанный гнев, но не страх.

Сборы наспех. Волки (среди них – одна женщина) снова становятся невидимыми и уводят Варгу и Ханмуратова прочь. Ведут почему-то вверх по лестнице, на крышу.

И все, съемка прекращается, на открытый воздух однажды выпущенные москиты уже не вылетают.

Экран гаснет.

В кресле кряхтит Коршунович.

– Это все…

Голос у радиста немного виноватый, извиняющийся.

Золотых прикрыл глаза. Чертовщина просто. Все-таки волки. Но почему тогда они никого не убили? И почему, спрашивается, они не пользовались ранее таким бесподобным камуфляжем? В Берлине, во время серии убийств, когда и поднялся такой нежелательный для волков шум? Если бы убийцы пользовались столь совершенной защитой, никто бы их не заметил и никакого шума в итоге не было бы.

Поведение таинственного противника окончательно утратило логику. Золотых даже начало казаться, что убийства в Берлине и соседних странах не имеют с волками ничего общего. Уж слишком по-разному и при непохожей экипировке действовали первые волки и волки сегодняшние.

– Что скажешь, Палыч? – обратился Золотых к Коршуновичу.

Тот тяжело вздохнул.

– А что говорить? Намяли нам бока, как детям в песочнице. Мне все явственнее кажется, что наш великий крестовый поход в тайгу окончится подобным же пшиком. Они каждый раз нас чем-нибудь поражают. Видал, какой камуфляж? Сотня бойцов с таким – и наши пограничники полягут все до одного. Никакое оцепление не удержит экипированных таким образом специалистов – а они специалисты, это слепому видно. У нас просто нет шансов.

– Я не о том, – Золотых поморщился. – Они никого не убили. Ты заметил?

– Заметил. Но это легко объясняется. Если они кого-нибудь убивают, мы начинаем сердиться, Семеныч. А они не хотят нас излишне сердить. Трупы им сегодня не нужны, им нужны только Варга и Ханмуратов. Так зачем лишние сложности, сам посуди? Они ведь все больше о нас узнают, и потому подстраиваются под нас.

Звучало это убедительно.

– Константин Семеныч! – возник из прихожей Богдан По. – Министр на телефоне.

Золотых прикрыл глаза, сосредотачиваясь.

– Давай!

Ему передали трубку спецмобильника.

– Золотых на связи, Алексей Владимирович.

– Здравствуйте, Константин Семеныч. Я слышал, у вас снова проблемы?

«Блин! Кто-то уже капнул. Ну что за люди – стукач на стукаче…» – с раздражением подумал Золотых.

– Да, Алексей Владимирович. У нас проблемы. Волки снова удивили нас своей селек… гм! Техникой.

– А почему мне никто не соизволил доложить? – с неудовольствием осведомился министр.

– Мы разбираемся, Алексей Владимирович. К тому же, вам все таки доложили – по вашей лично, видимо, информационной сети.

– Это не ваше дело, Константин Семенович, моя личная информационная сеть.

– Конечно, конечно. Не мое.

– Так занимайтесь своим, черт возьми, делом! Чтоб через четверть часа отчет лежал у меня на столе.

– Отчет? – ожесточенно сказал Золотых. – Пожалуйста. Включайте записывающие устройства.

– Включены.

– Полковник Золотых, служба безопасности Сибири. Краткий предварительный отчет об операции «Бинокль».

Силами службы безопасности Сибири и мобильного спецназа Европейского союза сегодня, двадцать девятого июля, осуществлялся арест лиц, подозреваемых в незаконной деятельности на территории Сибири, город Алзамай, в рамках темы «Карусель». Арест производился в гостинице «Централь» по оригинальному плану, разработанному накануне мною, оперативной группой службы безопасности под командованием капитана Чеботарева и при участии офицеров европейского спецназа. Задержание прошло успешно и без неожиданностей; единственный ущерб – один парализованный европеец.

Спустя пять минут после завершения операции, когда эвакуация арестованных уже началась, группа захвата подверглась форсированному нападению, предположительно – со стороны основной группировки объекта «Карусель». Противник применил тактическое новшество, заключающееся в том, что каждый из нападавших оставался невидимым до вывода из строя всех – подчеркиваю: всех подчиненных мне людей. Видеозапись операции будет переслана немедленно. Вышеуказанное новшество явилось для нас полной неожиданностью, обеспечило противнику стопроцентное преимущество и свело на нет все наши попытки сопротивления. В результате нападения практически все сотрудники безопасности и спецназа подверглись действию парализующего оружия, включая и меня. Трое арестованных, в том числе два главаря, похищены. Двое арестованных второго ряда до сих пор находятся в наших руках. На основании новых фактов считаю, что первоначальный стратегический план операции «Кедр» нуждается в срочной доработке.

Конец отчета.

– Константин Семенович, – сказал министр; Золотых показалось, что начальство в замешательстве, – что вы несете? Какая невидимость?

– Сами удостоверитесь. В видеозаписи. Причем, в видеозаписи нападавших кое-как видно, еле-еле, но видно. В реальности – многие из моих подчиненных сошлись во мнении, что не видно вовсе, и я разделяю мнение моих подчиненных.

Алексей Владимирович, уверяю, я в своем уме. Просто нам в очередной раз продемонстрировали высочайшие технические возможности. Если говорить образно – в очередной раз щелкнули по носу.

– Что вы намерены предпринимать дальше? – спросил министр; он явно утратил большую часть первоначального пыла и тянул теперь время.

Золотых немного подумал, прежде чем ответить.

– Во-первых, допросить двоих арестованных, тех, что остались у нас. Во-вторых, подумать – что можно сделать против боевого камуфляжа волков. В тайге думать будет некогда.

Министру, вероятно, требовалось время, чтобы осмыслить ситуацию.

– Действуйте, полковник. О результатах незамедлительно докладывайте мне в оперативный штаб.

– Слушаюсь.

Трубка пискнула, и извергла тихое шипение неактивного канала.

Пару секунд было тихо; потом Коршунович полюбопытствовал:

– Что, Семеныч? Очередная пилюля?

Золотых уныло кивнул.

– Это министр внутренних дел?

– Ага.

– Понятно… – вздохнул Коршунович.

– Эй, орлы! – громко сказал Золотых своим ребятам. В прихожей и соседних комнатах тотчас стало тише. – Кто-то министру постукивает, наверное из местных. Узнаю кто – яйца оторву, – пообещал Золотых. – И успокоюсь на заслуженной пенсии с чувством выполненного долга.

Полковник встал с дивана, и пошатнулся – парализатор все еще оказывал остаточное действие на организм. Немолодой уже и порядком побитый жизнью организм. Золотых схватился за стену.

– Тьфу, ты, черт! Шатает.

– Помочь вам, Константин Семенович? – сочувственно спросил из прихожей Богдан По.

– Иди ты, знаешь куда? – без злобы огрызнулся Золотых. – Что я вам, маленькая девочка?

Он выпрямился, нарочито твердым шагом добрался до прихожей и выглянул. В соседней комнате на кровати сидело сразу семеро и в который уже раз прокручивалась видеозапись волчьей атаки. Дверь номера тоже была распахнута настежь, по коридору медленно прохаживались спецназовцы с длинноствольными иглометами.

– Степа! – позвал Золотых.

Чеботарев немедленно вышел из кухни. В руках он держал малюсенькую чашечку кофе.

– Да, Константин Семеныч?

– Командуй финиш. Оцепление снять, гостиницу покинуть. Не забудьте после всего выпустить охранников…

Золотых заметил, что Чеботарев хочет вмешаться, и решил: пусть говорит прямо сейчас.

– Что там?

– Прибыл шеф местного представительства «Стены». Кажется, он жаждет крови и сатисфакций.

– Ну и отбреешь его по всей программе, – пожал плечами Золотых. – Разрешаю даже мордой в пол ткнуть при необходимости. Но – вежливо, вежливо, мы же цивилизованная страна…

– Понял, Константин Семеныч! – обрадовался Чеботарев. – Разрешите выполнять?

– Давай!

Чеботарев тут же вогнал рацию в циркулярный режим.

– Внимание, всем группам: финиш. Повторяю: финиш. Покинуть все посты и начать эвакуацию по стандартной схеме. Первая группа – со мной, сбор у лифта второго этажа. Закругляемся, хлопцы!

Оперативники и спецназовцы враз утратили неприкаянность – у них снова появилась цель, и каждый из них снова знал, что ему делать – знал до мельчайших подробностей.

– Пошли, Палыч. Сейчас номер опечатывать будут…

Коршунович поднялся со своего кресла, тяжело вздохнул, и пожаловался:

– Да, Костя… Не те уже наши года. Парализатором шандарахнули – и все тело будто наизнанку вывернулось…

– А ты чего хотел? – с неожиданным спокойствием отозвался Золотых. – Чтоб как раньше, только насморк проходил?

Золотых покачал головой.

– Ладно, Палыч. Может, мы и старые пеньки, но весь этот молодняк все равно без нас не обойдется. Тут мозгами шевелить надо. А вспомни – ты много шевелил мозгами в двадцать лет?

Коршунович уныло развел руками.

– То-то, Палыч. То-то.

03: Область приложения

Когда массивные часы отбили половину восьмого, Арчи переоделся в пограничное и в последний раз проверил снаряжение. Собственно, снаряжения у него было – в одном кармане уместится… Нож, игломет и жукопара. Ну, часы, подаренные Ником еще. Игломет Арчи поселил в специальном кармане – на левом боку, чуть выше пояса. Нож сунул в узкий карман на лодыжке. Нижняя часть кармана пряталась под голенищем высокого шнурованного ботинка. Контейнер с жукопарой перекочевал во внутренний карман куртки.

В прихожей Арчи добыл из-за зеркала карандаш, покрытый темным от времени лаком, и клочок бумаги из тощенькой стопочки. Бумага когда-то была школьной тетрадью, рассеченной ныне на листики размером с пачку сигарет.

«Мама, я уехал, – написал Арчи, на всякий случай изменив почерк. – Экстренный вызов. Твой Ирч.»

Нечасто Арчи исчезал из дома таким образом – последние лет десять он там бывал настолько редко, что дом даже сниться перестал. Но те несколько раз, когда все же приходилось исчезать – всегда оставлял лишь короткую записку, и всегда подписывался детским прозвищем. И сейчас, покидая не родительский дом в Крыму, а оставшееся без хозяев дедово гнездо, почувствовал, что изменять этой привычке ни в коем случае нельзя. Не то нарушится что-то очень хрупкое и святое, нечто такое, что ни в коем случае нельзя нарушать.

В последний раз окинул взглядом комнату – бывший дедовский кабинет. Древнюю, как сам дом, мебель. Потемневший свод потолка и старомодный светильник, приживленный к потолку. Подслеповатое маленькое оконце – когда-то такие были традиционными и здесь, в Сибири, и еще много где в Евразии. Прежде Арчи гостил здесь только однажды, лет двадцать назад, еще ребенком, жизнерадостным толстеньким щеном. В этом кресле тогда сидел дед, и сабля на ковре над кроватью не была тогда настолько тусклой…

Усилием воли отогнав внезапно нахлынувшие воспоминания, Арчи прошел вдоль книжных полок, машинально провел пальцами по шершавым корешкам, и бесшумно отворил входную дверь.

Уходить он решил задами, чтоб меньше кто видел. Выскользнув во дворик, хоронящийся под сенью старых деревьев, оглянулся. Ни матери, ни соседей во дворике не оказалось. И хорошо.

Арчи быстро миновал опасно покосившуюся поленницу, неизменные сарайчики в самой глубине двора и перемахнул через добротный, сработанный еще молодым дедом забор. Узкая щель между забором и соседской оградой вела к переулку – здесь обильно росла крапива и гигантские лопухи, и кое-где – зеленые суставчатые стебли дудника.

Выйдя из щели в переулок Арчи снова огляделся. Невдалеке на лавочке заседала местная молодежь и, похоже, что-то праздновала: как раз бряцнули стаканами. Арчи отвернулся и побрел в противоположную сторону, чтоб выйти не к улице Шадченко, а к параллельной, через квартал. И вышел.

Мимо проскочил одинокий экипаж, и вновь повисла душная летняя тишина, которую и тишиной-то назвать нельзя. Какие-то звуки присутствуют, но все где-то вдали, и какие-то однообразно-глухие, отчего постоянно кажется, будто уши плотно забиты ватой.

Тихо вминая песочек на тротуаре тупоносыми ботинками, Арчи зашагал в направлении восточной окраины, к улице Зеленой. Одинокий невооруженный пограничник вызывал только мимолетное поверхностное любопытство. Арчи провожали ленивыми взглядами, а в следующую секунду уже забывали о нем. И это Арчи очень нравилось.

До Зеленой он шагал минут пятнадцать; дойдя – свернул направо, на юг. Зеленая пересекалась с улицей Ольшанского сразу за махонькой стоянкой для экипажей. Практически пустой в это время дня.

Арчибальд Рене де Шертарини, он же агент большой четверки Шериф, появился в условленном месте за пять минут до назначенного срока. Прислонился к разлапистой угловой сосне, и словно растворился на фоне серо-коричневого ствола. За забором, во дворе кто-то играл на гармони – здорово играл, просто виртуозно. Мелодия была Арчи незнакома. Торжественная и чуточку тоскливая, невольно наталкивающая на мысли о какой-то невосполнимой утрате. Арчи замер и вслушался. Ритмом и рисунком мелодия немного напоминала давно и прочно любимый «Funerales».

Совпадение это почему-то показалось Арчи очень важным.

Тот факт, что из агента большой четверки он, похоже, превратился в чистого агента России его не очень взволновал.

Утробный гул приближающегося экипажа Арчи услышал загодя. Минуты за две. Трехприводной «Енисей» с обтекаемым кунгом показался на пересечении Зеленой и Ольшанского точно в восемь вечера – вдалеке как раз пикнул сигнал «Радио-Сибири». Из кабины «Енисея» выглядывал некто стриженный ежиком меж стоячих треугольных ушей. Арчи тотчас отделился от ствола.

– Я – Пожарков, – негромко сказал стриженный. – Владимир Пожарков.

Арчи молча кивнул.

– Садись? – неуверенно произнес водитель.

Арчи тут же потянулся к рукоятке двери-надкрылка и поставил пограничный ботинок на рифленую плоскость подножки.

В кабине пахло универсальным кормом и жареными орешками.

– Как тебя называть? – спросил водила вполне дружелюбно.

– Арсений Пасечный. Коротко – Арчи.

– Умгу, – водитель кивнул, манипулируя пестиками. Экипаж медленно тронулся с места. Арчи глядел в открытое окно.

– Значит, так, Арчи. Мы – подвижная лаборатория спецподразделения связи в составе СПС южного пограничного округа Сибири. В данный момент прикомандированы к отдельному батальону связи этого же округа. Никто из связистов нас не знает, что и нужно, собственно. Веди себя естественно, на вопросы отвечай что вздумается; если будут интересоваться, где тебя готовили – говори что в Хабаровске, в тамошней школе. Хабаровск связистов не готовит, и полевиков тоже не готовит. Так что расколоть тебя просто некому. Ты бывал в Хабаровске?

– Нет, – мрачно ответил Арчи.

Пожарков беспечно махнул рукой:

– Ну и не страшно. Все равно из тамошней школы никого и никогда в город не выпускают. Ага.

Они свернули на Алтайский проспект и некоторое время катили вдоль шеренги симпатичных двухэтажных коттеджей, увитых сибирским плющом до самых разлапистых корон.

– Лаборатория наша состоит из двух экипажей; собственно лаборатории, где установлена полиморфная селектура и кое-какие приборы, и такелага, где свалено все разборное вооружение, припасы и походное оборудование. В данный момент мы едем на такелаге. Личный состав – восемь человек, включая тебя. Я перечислю всех, запомнишь?

Арчи кивнул. Конечно запомнит! Да и выхода другого у него все равно нет.

– Добренько, – расплылся в улыбке Пожарков. – Значит, так: начальник лаборатории – лейтенант Данильчук, бульдог. Начальник биосиловых устройств – это ты. Вообще-то ты рядовой, но должность это прапорская. Комод – Олег Похил, сержант. Водилы – я на такелаге, Славка Куликов на лабе. И операторы – Олег Рожнов, Игорь Агупов и Колька Карпов. Биосиловыми на самом деле занимается Карпов, оператор он по совместительству. А ты, получается – просто оператор, но на должности прапора…

– Морфемы перечисли, – попросил Арчи.

– Данильчук – бульдог, французский. Мелкий такой. Я – сам видишь, – Пожарков хохотнул. – Второй водила, Славка Куликов то есть – аморф как и я, и Карпо тоже аморф. Сержант – ротвейлер, Олег Рожнов – курцхаар, Агупов – питбуль.

– М-да, – буркнул Арчи. – Хорошие лаборанты. Только меня, нюфа, вам и не хватало. Ладно, проверяй: лейтенант Данильчук – французский бульдог; сержант Похил – ротвейлер. Водители, Пожарков и Куликов – аморфы, силовик-оператор Карпов – аморф, операторы: Рожнов – курцхаар; Агупов – питбуль; Пасечный – ньюфаундленд.

– Правильно! – искренне обрадовался Пожарков. – Все сходится! Головастый ты парень.

– Теперь клички, – продолжал вживаться Арчи.

– У лейтенанта клички нет, но промеж себя мы его иногда зовем Пистоном. Сержанта зовут Котом. Меня – Доктор, Куликова – Лысый. Карпова – просто Карпо. У Рожнова клички тоже нет, но его часто величают «Рожновский». Агупов – он Гоша. А ты, вроде как Арчи, получается.

Арчи и это впечатал в память.

– Вот, собственно, и все, – сказал Пожарков-Доктор. – По дороге Рожновский и лейтенант познакомят тебя с начинкой лаборатории. Игломет твой вон, сзади, и подсумок там же, пристегивай сразу. По легенде ты из госпиталя возвращаешься; госпиталь – в Барнауле, это филиал Хабаровской школы, его тоже никто не знает, потому что обычный состав погранвойск туда не возят.

– Чем я добирался?

– А чем хочешь. Я у тебя еще ведь не спрашивал, верно?

Пожарков хитро подмигнул, и отчего-то Арчи тоже стало весело.

– Верно, – ответил Арчи и засмеялся. – Вернее некуда… Поездом я приехал. Поездом.

Тут экипаж снова свернул, теперь – на площадь Казарского. Арчи высунулся в окно – вся площадь была запружена пятнистыми рыже-зелеными экипажами. «Енисеи» под кунгами; приземистые трехприводные «Вепри»; «Егеря» в джип-варианте; точеные, как обветренные столбы на солончаках, «Изюбры» – какие под облегченными кунгами, какие просто под вылинявшими тентами; пузатые бочки полевых кухонь – пограничный табор… Если бы не город, эта стая рассредоточилась бы по куда большему пространству, врылась бы на полметра в почву, вырастила бы из нескольких грибниц полусферические купола палаток. Арчи уже видел прежде подвижные функционары, городки, которые могли сворачиваться в колонну экипажей за считанные часы и без проблем переезжать с места на место.

Соседние улицы тоже были запружены экипажами.

Пожарков подрулил к близнецу-«Енисею», рядом с которым на раскладных стульчиках сидело несколько погранцов.

– Эй, застава! – весело крикнул Пожарков, выпрыгивая из кабины. – Глядите кого я привез! Арчи вернулся!

Арчи тоже прыгнул на размягчившийся от жары асфальт. Навстречу ему тотчас шагнули сразу трое: курцхаар, аморф и питбуль.

– Привет, старик! – курцхаар бесподобно разыграл радость от возвращения старого друга, хотя на самом деле видел Арчи впервые в жизни.

– Здорово, Рожновский!

Они обнялись и похлопали друг друга по спинам. Арчи тоже не жаловался на недостаток актерских навыков.

Аморф, скорее всего – Куликов, он же – Лысый, стриженый еще короче Пожаркова, в испачканном лимфой комбезе, скупо улыбнулся и от души огрел Арчи по плечу:

– Починили?

Арчи в долгу не остался, и тоже врезал аморфу по плечу:

– Как новенький! Привет, Гоша! – повернулся Арчи к питбулю.

Тот сдержанно кивнул и просто подал руку.

– А где Карпо? Где Котяра? – Арчи огляделся.

– Да с летехой ушли… Скоро ж выступаем.

Арчи потихоньку осмотрелся – пограничники в отдалении не слишком заинтересовались событиями по соседству. Поглядел кое-кто без особого любопытства, и все. Хватало у связистов и своих хлопот перед стартом.

– Пошли в лабу, – потянул за рукав Рожновский и заговорщичецки подмигнул. – Гоша! Живенько!

Арчи послушно полез в кунг, за поджарым курцхааром. Он моментально почувствовал, что Гоша – молодой, шкиперюга то есть, в то время, как водилы и Рожнов – старики. Деды.

Питбуль вскочил в кунг последним и плотно затворил за собой овальную дверь – Арчи знал, что пограничные экипажи выращиваются с герметичными кабинами и кунгами. В лаборатории было тесновато: вдоль боковых стен располагались рабочие места операторов и внушительные вертикальные стойки с селектурой; переднюю часть кунга, прилегающую к кабине, занимал сплошной полиморфный модуль; целые ряды фасетчатых глазков и сенсорных панелек аккуратными цепочками тянулись по каждому сегменту модуля.

Гоша проворно очистил складывающийся столик от каких-то биоинженерных причиндал, выудил откуда-то початую бутылку сибирской водки и пластиковую тарелку с нарезанной кружочками домашней колбасой. Вместо стаканчиков местным спецам служили роговые чехольчики из-под отслуживших радиомономорфов.

– Водилам, как ты сам понимаешь, нельзя, – прошептал Рожнов, хитро подмигивая. – А мы с летехой уже приняли. Так что давай, за встречу… А я заодно лекцию тебе прочту.

Арчи принял наполненный чехольчик; Гоша тем временем добыл из литровой банки мягкий маринованный помидор.

– Давай, – потянулся чокнуться Рожнов. – Да не сомневайся ты, все равно марш будет длинный, суток трое, просветлеешь еще. Сейчас вся колонна пьет: водка казенная, вместе с ужином выдали. Будь как все.

«Трое суток? – подумал Арчи. – Ну и шут с ним. Я на поминках больше выпил, чем за все три года в Крыму. И ничего.»

– Ху! – сказал он в сторону и опрокинул чехольчик под язык. Во рту, а потом и в пищеводе стало остро и огненно. Зажевал помидором – чересчур пряным, как на вкус Арчи. И к колбаске приложился.

Рожнов с довольной физиономией поедал помидор и косился на Арчи.

– Хороши овощи! – вздохнул он и указал на бутылку. – Гоша, ты будешь?

– Неохота, – отозвался Агупов. – Я ж спортсмен… Хватит и полусоточки.

– Ну, как хочешь. Нам больше перепадет. Вот, Карпо с Котом вернутся – точно не откажутся.

Рожнов заткнул бутылку пробкой и сунул ее в ящик под столом. Там подозрительно звякнуло. Гоша проворно убрал закусь в другой ящик и протер столик.

– Значит, так, – начал Рожнов. – Сие есть лаборатория ЗаСС – засекреченной селектуры связи. Сильно засекреченной, почище местных «Рубина» и «Астры». Официально – мы вообще испытываем опытный образец. На деле – здесь подживлена достаточно старая и известная модель шестиканального релейного генератора «Воздушный коридор», запихнутая в реально не существующую морфооболочку в дизайне последнего поколения. Дуля в красивой обертке, так сказать. В силу официальной засекреченности доступ в кунг запрещен даже командующему погранотрядом. Так что изнутри гонять всех к едрёне матрёне. На законном, заметь, основании. Лейтенант наш подчиняется одному капитану-особисту, который на самом деле наш человек. Кому подчиняется капитан – я не знаю, знать не хочу и тебе знать не советую. Кстати, особисту в кунг доступ все равно запрещен. Нам велено делать все, что ты скажешь и научить тебя всему, что необходимо для роли простого погранца-ЗаССовца. С селектурой учиться работать лучше завтра, днем будет учебное разворачивание. Мачту с антеннами поставим, провода раскинем, и все такое. Пока рекомендую потереться около экипажей, поглазеть. А как поедем – садись к Доктору в кабину и снова гляди. Такие, брат, дела.

Арчи сдержанно кивнул и осмотрелся. Релейный, значит генератор. В реально несуществующей оболочке. Втиснули зародыш старенькой селектурки в наспех сбряцанную оболочку видом позаковыристее, и нате: якобы сверхсекретная лаборатория. Ну, ушлый народ в отделе у Коршуновича! Это же надо такую куклу воткнуть сибирякам в погранчасти! И с чистым сердцем заворачивать из кунга пограничное начальство!

«И поделом, – мстительно подумал Арчи о сибиряках. – Развели, понимаешь, секретность, никто ни хрена не знает. Вот пусть теперь и расхлебывают…»

Прикрытие это явно делалось наспех, но по заранее подготовленному сценарию, так что с недельку все должно идти гладко. Трое суток – на марш к волчьим местам, и столько же – на операцию. А дольше это все и не продлится. Ну, а потом – ищи-свищи оператора секретной лаборатории!

– Ладно, – сказал Арчи. – Полезли, что-ли, наружу? Перед маршем-то, поди, все на травке полежать норовят?

– Эт' точно! – подтвердил Рожнов. – Норовят. Ты, прям, прирожденный погранец, проницательный – дальше некуда. Гоша, включай дурилку!

Гоша чем-то щелкнул на продолговатой панели; один из глазков немедленно зарделся эдаким вкрадчивым сигаретным огоньком. И зазвучал в кунге нудный диалог с уклоном в спецдисциплины.

– Мы тут у себя жучка изловили, – шепнул Рожнов Арчи. – Так в нужный момент мы его усыпляем, а когда есть пустое время – кормим его сказками. Пусть местные особисты поломают головы у себя в управе!

Рожнов довольно ухмыльнулся.

«Гм… – насторожился Арчи. – Все-таки с жучком. Как бы это все быстрее не раскрылось. Да в неподходящий (по вреднющему закону подлости) момент.»

Снаружи было жарковато, жарче чем в кунге. Пограничники бродили меж экипажей, курили, собравшись кружками, кое-где почти в открытую пили и злорадно прохаживались по водилам, которым спиртное было заказано. Кто-то орал в микрофон портативной рации: «Борячинского ко мне!»

Приглядевшись, Арчи понял, что на площади собраны в основном экипажи подразделений обеспечения – связистов, хозяйственников, ремонтников, саперов – словом, кого угодно, кроме собственно хранителей сибирских границ. Потом Арчи вспомнил, что Алзамай оцеплен. И стало понятно – кем оцеплен. Внутри города патрули, скорее всего, европейские. Спецназовские. А вот по периметру – точно погранцы. Их ведь в таком невеликом городке и разместить толком негде.

Вскоре к «лаборатории» явились остальные «ЗаССовцы» – бульдог-лейтенант, аморф Карпо и сержант-ротвейлер. Они тоже моментально «обрадовались» возвращению Арчи, позубоскалили минут пять, тихонечко опрокинули еще по полста грамм, а там и команда «К маршу» подоспела. Сержант немедленно скомандовал построение. Отделение немедленно образовало довольно ровную шеренгу с водилой Куликовым на правом фланге и невысоким питбулем-Гошей на левом. Арчи встал предпоследним, рядом с Гошей, и не ошибся – остальные были выше его.

– Ну, орлы, на крыло! – лейтенант, тоже низенький, но зато мускулистый и подвижный, будто склепанный из пружинок, прошелся перед строем и потянулся к кожаному подсумку, что хлопал его бедру. – Маршевое расписание: лаборатория – старший экипажа я, Рожнов в кабину, Агупов – в кунг. Такелаг – старший экипажа Похил, Пасечный в кабину, Карпов в кунг. Позывные: лаборатория – «Рупор-девять», такелаг – «Рупор-десять». Следуем за командно-штабным «Изюбром», во-он тем, сорок два-двенадцать. Интервал – десять метров. Похил, получи карту.

Он вручил сержанту закатанный в пластик квадрат, испещренный топографическими пометками.

– Вопросы? Нету? По экипажам!

Арчи, машинально поправив игломет за плечом и подсумок на поясе, побежал к кабине такелага вслед за сержантом.

– Ты – с краешку, – сообщил сержант, влезая в кабину первым. – И дай-ка мне гарнитуру…

Над площадью висело многоголосое урчание десятков экипажей.

Двинулись только через четверть часа, когда большая часть площади уже очистилась. Пограничные экипажи один за другим втягивались на мостовую узенького бульварчика и колонной уползали к окраине. По иронии судьбы колонна проехала улицей Распадной, прямо мимо дедовского дома. Арчи на всякий случай отвернулся и утвердил на нижнем срезе открытого окна согнутую руку, чтоб никто из близких его ненароком не узнал.

Ведь провожать колонну вышел, казалось, весь город.

Летающая машина волков падала прямо на тайгу. Варга глядел в маленькое круглое оконце, и не замечал никаких признаков жилья, пусть даже и временного. Сплошное зеленое марево, дикая тайга. Как волки собирались садить свою машину – не на кроны же? Но потом внизу произошло какое-то неясное движение, овальный участок тайги вдруг всколыхнулся, словно потревоженный ветром, и сдвинулся, открывая дыру, видимо, в подземелье. Искусственное подземелье. Машина отвесно пошла вниз, в этот подозрительный провал. Легкое, как вздох, касание – и все, финиш. Дверцу рядом с пилотской кабиной уже открывали.

Когда Варга вышел из машины, над головой обнаружился только составленный из квадратных плит потолок. Незыблемая, как закон всемирного тяготения, твердь. Уровнем выше, над квадратными плитами, надо понимать, шумела тайга.

Варга огляделся – они находились в просторном ангаре, прекрасно освещенном. Некоторые плиты на потолке являлись одновременно и светильниками, причем светильники эти были разбросаны настолько беспорядочно, что Варга стал подозревать в способности светиться просто каждую плиту. В ангаре стояло еще три машины, похожих на только что прилетевшую, около одной копошились люди. Точнее, волки. Люди-волки. Его цель и его мечта. Команда невидимок, сейчас, впрочем, вполне видимых, неторопливо выгружалась. Бряцало непривычного вида оружие.

– Следуйте за мной, – сказал после выгрузки волк-вожак. Варга послушно кивнул.

Основная масса прилетевших волков потянулась в сторону, к двери в дальнем краю ангара. Трое, в том числе и девчонка-ретривер, остались сопровождать ашгабатцев.

Варга взглянул на своего шефа разведки и безопасности – тот сохранял бесстрастный вид, но по сторонам зыркал исправно. Родион почти не озирался, его внимание занимал в основном хозяйский чемодан.

Они покинули ангар через обычную дверь. Совершенно обычную. Но вот дальше произошло нечто такое, чего никто из троицы ашгабатцев доселе не испытывал.

За дверью была маленькая круглая комнатенка; единственным предметом обстановки служил небольшой овальный пульт на изогнутой ножке. Пульт казался огромной кособокой поганкой, одиноко взросшей на дне великанского стакана дымчатого стекла. Вожак поколдовал у пульта; Варга почувствовал мгновенную дурноту, тотчас прошедшую. И еще ему показалось, будто глаза на миг подернулись неясным туманом. А потом вожак пошел назад, к входной двери, зачем-то решив вернуться в ангар.

Вернее, это Варга решил, что вожак возвращается в ангар. «Вероятно, – подумал Варга, – забыли что-нибудь.»

За дверью оказался вовсе не ангар. Другая комната, тоже круглая. Но побольше размерами и на этот раз вполне обставленная. Мебель, правда, выглядела несколько странновато, но большую часть обстановки все-таки удалось свести к стандартным знакомым вещам. Вон то, например, очень напоминает стол, но слишком большой и чересчур замысловатой формы. Вон то более всего смахивает на болезненную помесь дивана с вешалкой. А вот это, вероятно, шкаф, только почему-то низкий и цилиндрический.

Вожак прошел через всю комнату. Не задумываясь и нигде не задерживаясь. К двери напротив.

Эту дверь вожак отворять не стал – сначала приложил ладонь к стене рядом с косяком, и дверь открылась сама собой. Вожак, сделав запрещающий жест рукой, вошел. Люди и свита остались у входа.

Девчонка-волчица глядела на людей оценивающе. На Варгу и Сулима, по крайней мере. Родион ее интересовал мало. Более всего Варге в глаза бросался пристегнутый к локтю пистолет и та непринужденность, с которой девчонка его присутствие переносила.

Вожак отсутствовал всего ничего. Варга даже не успел поразмышлять об этой девушке.

– Входите! – велели им, и пришлось шагать в дверной проем, навстречу чему-то новому и пока неясному.

Но бесспорно – очень важному.

В комнате находилось трое людей-волков, и едва Варга их увидел, приведшего сюда волка сразу расхотелось называть вожаком. Вожаками были эти. А тот – офицером. Командиром над рядовыми, но ни в коем случае не настоящим вожаком.

Офицер и охрана тихонько встали в сторонке.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался один из хозяев круглой комнаты. У него был тот же незнакомый акцент, что и у остальных волков. – Прошу садиться.

В этой комнате тоже имелся гибрид дивана и вешалки, и садиться людям предложили именно туда.

Разговаривал с ними высокий широкоплечий мужчина, похожий на отставного борца. У него был пристальный взгляд и порывистые движения, на удивление точные и завершенные. Одежда ничем не отличалась от одежды офицера или девчонки – тот же ладный комбинезон и ботинки. О морфеме Варга определенно высказаться не мог – нечто овчарообразное.

Двое других выглядели чуточку моложе первого, но заметно старше офицера и его людей. Варга подумал, что еще лет пять, от силы – десять, и они станут почти точными копиями своего предводителя, за тем лишь исключением, что морфемой один из них больше походил на ретривера, чем на овчара.

– Меня зовут Расмус. Это – мои помощники, Веном и Лоренцо. Давайте договоримся сразу: спрашивать буду я. Если сумеете отвечать быстро, полно и четко – возможно, мы и поладим. Если нет… вы знаете наши методы.

Варга коротко кивнул. Волчьи методы он действительно успел слегка изучить.

– Насколько я понял, главный вы, – Расмус обращался теперь конкретно к Варге.

– Именно так.

– Назовитесь.

– Саймон Варга, шеф частной организации закрытого пирамидального типа. Это – Сулим Ханмуратов, шеф отдела разведки и безопасности. Это – Родион, мой стюард.

Расмус, сидящий за одним из изгибов стола, продолжал разговаривать только с Варгой.

– Вы доверяете своим людям?

– Вполне.

– Цель существования организации? Структура?

Варга на секунду задумался. Он чувствовал, что медлить нельзя, но и вопросов главарю волков задавать не хотелось. Но надо было как-то узнать – знают волки о биокоррекции семьсот восемьдесят четвертого или нет? В конце-концов, он нашелся:

– Мы пытаемся путем научных исследований снова научить людей убивать. Цель организации – мировое господство, средство достижения цели – получение идеального солдата, который не сойдет с ума пристрелив первого же врага.

– Подробнее.

– Двести лет назад на Земле была произведена коррекция человеческого генома. Всем без исключения. С целью подавления немотивированной агрессивности и некоторых атавистических инстинктов, доставшихся нам в наследство от предков-хищников. В результате мир двести лет прожил без войн и почти без убийств. Моя организация пытается реализовать обратный процесс.

– Насколько успешно?

– Увы, безуспешно. Именно поэтому я искал встречи с вами.

– Что вы рассчитываете получить у нас?

Варга снова чуть-чуть помедлил с ответом.

– Я так понял, что вы уже являетесь теми идеальными солдатами, которые мне нужны.

– Почему вы решили, что мы согласимся воевать на вашей стороне?

– Я так не решил, – Варга изо всех сил старался сохранять спокойствие. – Я только хотел познакомиться, поговорить и поискать точки соприкосновения. Для начала.

– О структуре организации по-прежнему не сказано ни слова, – напомнил волк.

– Организации принадлежит земельный участок в Туркменистане. Там расположены научные лаборатории и постоянно находится бОльшая честь персонала. Сулим отвечает за охрану и разведку; у нас существует разветвленная сеть осведомителей и исполнителей во всем мире. Практически любой интересующий нас биоматериал в конечном итоге попадает в наше распоряжение. Кроме того, организации принадлежит ряд предприятий во всем мире, обеспечивающих финансовую независимость. Во главе организации стою я. У меня есть несколько советников – по науке, по безопасности, по политическим вопросам.

– Что о вас знают в мире?

– Ничего. Одни считают нас биотехнической базой, другие закрытым исследовательским центром одной из ведущих стран мира, причем разные страны зачастую грешат друг на друга.

– Как вы зависите от правительства Туркменистана?

– Практически никак. Нынешнему правительству периодически оказывается помощь, благодаря которой оно по-прежнему остается у власти, и если мы не прекратим помогать – будет оставаться еще достаточно долго. По большому счету они от нас зависят даже больше, чем мы от них.

– Как вы пресекаете утечку информации?

– Сложилась целая система, пересказывать ее устройство – долго. Вообще-то, у меня работают лучшие в мире специалисты. Сулим Ханмуратов, например. Подробности нужны?

– Нет. Я понял. Хорошо, что вы знаете о нас?

Варга быстро сообразил с чего стоит начать:

– Некоторое время назад мир всколыхнула череда убийств – в основном в Берлине. Естественно, нас заинтересовали люди, которые совершили эти убийства. В плане генетического материала. Перехват кое-какой секретной правительственной организации привел нас в Алзамай. Попутно выяснился тот факт, что в окрестностях Алзамая чаще, нежели где бы то ни было засекаются неопознанные летающие объекты. Не сопоставить эти два факта было бы верхом легкомыслия. После чего я сам направился в Алзамай и постарался выйти на вас раньше правительственных агентов со всего мира. Их цель – ваше уничтожение или коррекция. Наша цель совершенно иная, и именно поэтому я надеялся и надеюсь до сей поры, что нам есть о чем договариваться.

– Как вы видите наше сотрудничество? В общих чертах.

На этот раз Варга даже мгновения не колебался:

– Бесспорно, что из окрестностей Алзамая вам придется эвакуироваться. После того шума, который вы наделали, в покое вас уже не оставят. На мой взгляд единственным выходом из сложившейся ситуации будет срочная и по возможности – незаметная передислокация, причем желательно в другую страну. Менее развитую, чем Сибирь. Туркменистан в этом плане подходит как нельзя лучше. Моя организация вполне способна предоставить вам площади под базу и обеспечить анонимность. Мир будет считать, что мы просто укрупнились.

– После того, как вас взяла на карандаш сибирская служба безопасности? – насмешливо спросил Расмус. – После вашего дурацкого демарша с биноклем на крыше? Да по такому следу вся нынешняя свора пожалует в Ашгабат в полном составе. И никакое правительство не сумеет выстоять под нажимом таких политических китов, как Европа, Россия и Сибирь.

Но Варга ничуть не смутился. Ничуть.

– Да. После того демарша. У меня припасен в рукаве очень жирный туз, господа. Очень жирный.

Тут Варга подумал, что волки могут не знать значения слова «туз» – вдруг они не поняли сути людских карточных игр?

Но Варга ошибся.

– Ну, что ж, – сказал Расмус с заметным интересом. – Тогда самое время вам зайти с этого жирного туза, и поглядеть найдется ли у нас ответный козырь? Как вы полагаете, Варга?

И в этот момент Саймон Варга окончательно поверил, что сумеет договориться с волками. Ему сразу стало не так тревожно, отчего в голосе еще добавилось уверенности.

– Вот такие пироги, братцы, – завершил свою речь Золотых. – Стартуем через десять минут. Все документы по теме сдать в спецхран, файлы – уничтожить. Пограничники уже на марше, они еще засветло выехали.

– Значит, – спросил офицер-спецназовец, – внешнее оцепление снято?

– Конечно, – Золотых вопросительно поглядел на европейцев, кучкующихся у левой стены конференц-зала. – А смысл в оцеплении, если у волков такой камуфляж? Они ж мимо постов впритирку гулять могут. Сколько захотят, хоть целый день туда-сюда…

Европеец с сомнением покачал головой.

– Господин полковник, я считаю, что боевой волчий камуфляж – это не повседневное оснащение их оперативников. По-моему, это дорогая и штучная селекту… э-э-э… техника. Иначе она активно применялась бы с самого начала. Да и здесь, в Алзамае, волки воспользовались ею только один раз и все в одном месте. Не значит ли это, что мы крепко прижали их к стене и вынудили прибегнуть к крайним мерам? Ведь и раньше возникали ситуации, когда при наличии такой техники волки решили бы свои сиюминутные проблемы с неизмеримо меньшим шумом и прилагая меньше усилий. Однако они действовали обычным порядком, то есть без камуфляжа.

– Ишь, чешет, – прошептал Коршуновичу Лутченко. – Как устав цитирует, мухомор германский…

Коршунович взглянул на Лутченко строго. Тот с легким вздохом умолк, но чувства вины на его лице Коршунович все равно не заметил.

– По крайней мере, – продолжал европеец, – одна попытка прорыва через оцепление была совершена. Без камуфляжа. Неудачная попытка, прошу заметить. А это значит, что в городе остается группа волков. Сейчас она, конечно, сумеет беспрепятственно покинуть город. А между тем, за этой группой можно было бы проследить, и потом не плутать по тайге в поисках волчьей базы, а выйти к точно к нужному месту.

– Дельные соображения, – едко прокомментировал Золотых. – И удивительно своевременные. Оцепление уже час с лишним, как снято, и из города можно было за это время сто раз смотаться. Браво, лейтенант! А теперь дельные мысли, если у вас таковые найдутся.

По конференц-залу прогулялся легкий шумок. Встал другой европеец – капитан.

– Простите, полковник. Лейтенант ван Арнен уже высказывал эту мысль ранее, но было как-то не до того.

– Ладно, вычеркнули. – Золотых тоже поднялся, показывая, что последнее совещание перед началом операции «Карусель» завершено. – Экипажи поданы на стоянку перед управлением. Прошу не задерживаться.

– Э, Семеныч! – запротестовал Коршунович. – А ужин?

Золотых хлопнул себя по лбу.

– Тьфу! Зарапортовался совсем! Конечно же! Простите, господа, в буфете накрыт ужин на нашу команду. Хотя… – он взглянул на часы. – Запланированное время мы все равно уже исчерпали.

Он на миг задумался.

– Ладно… Даю еще пятнадцать минут! Тряхнем стариной, вспомним молодость! В молодости все, поди, на время столовались? В учебках?

Шум в конференц-зале стал погромче, и не только потому, что люди вставали и хлопали сиденьями кресел. Наверняка, всем – от рядовых спецназовцев до полковника – было что вспомнить.

– От, спасибо, – тихо, чтобы никто не услышал, проворчал Коршунович. – Пятнадцать минут! Хорошо, хоть буфет рядом с конференц-залом…

Однако Золотых либо обладал полным слухом, либо слишком хорошо знал своего российского коллегу.

– Палыч! А тебе я могу одолжить вставную челюсть, а то не управишься за четверть часа-то…

Коршунович мысленно выругался и возблагодарил небеса за то, что Золотых сказал это так же тихо. Чтобы никто не услышал.

Впрочем, на зубы Коршунович никогда не жаловался, а некая вольность в отношениях сибиряка-контрразведчика с подчиненными ему даже импонировала.

– Пошли, пошли. Осталось всего четырнадцать с половиной минут…

Удивительно, но к исходу назначенного Золотых времени все успели проглотить снедь и, дожевывая на ходу, поспешно тянулись вниз. Этот ужин снова на время согнал предстартовое напряжение и свел на нет неизбежную нервотрепку. О чем можно нервничать после того, как лицезрел торопливо поглощающего жаркое полковника?

Степа Чеботарев уже со знанием дела распоряжался внизу:

– Иркутск, сюда, вот ваши экипажи… Европа, налево. Эй, не сюда, это оружейная. Группа «А»! Вон, «Ласки» вас дожидаются.

Золотых одобрительно хмыкнул при виде командующего зама. Водители давно поджидали пассажиров; маршрут и порядок движения давно был ими изучен.

– Константин Семеныч, кого в ваш «Егерь» подсаживать? Или никого? – справился Степа.

– Да, вот, Вениамин Палыч, пожалуй, со мной поедет. Ну, и ты садись, если хочешь. Ты где рассчитывал ехать?

– В штабной. Но могу и с вами.

– В общем, решай.

– Тогда с вами.

– Ну и ладно. Вперед сядешь.

– Понял, Константин Семеныч.

Коршунович, как раз подошедший и слышавший весь разговор, негромко пробурчал:

– Что же это ты, Семеныч. Потенциального соперника к себе в членовоз сажаешь? Думаешь, Сибирь поймет?

– Зато буду спокоен, что ты никакой пакости не устроишь, – огрызнулся Золотых. – Лучше скажи Степе куда твоих орлов рассаживать.

– А у нас свой транспорт, – сказал Коршунович с некоторой гордостью. – Но я, так и быть, уважу тебя, старика: поедем вместе.

– Вот, спасибо! – вздохнул Золотых. – Что б я без тебя делал?

Степа, уже из машины, заканчивал короткую перекличку по рации. В руках он держал закатанный в прозрачную пленку список.

– Фагот, я Зебра, все готово. Разрешите старт? – спросил кто-то.

– Как, Семеныч? Стартуем? – спросил Чеботарев у полковника, отворив окошечко в задний салон.

Золотых сверился с часами.

– Давай, Степа, – вздохнул он. – Авось, повезет.

Окошечко тут же снова захлопнулось и голос Чеботарева теперь зазвучал из динамиков, встроенных в боковые панели.

– Зебра, я Фагот, старт разрешаю. Циркуляр: старт в основном порядке, и не растягивайтесь там, на трассе. Связь на промежуточных точках каждые двадцать минут. Внеочередная точка на выезде из города. Пятиминутные остановки – каждый час. АР, гвардия…

– Ну и позывные у тебя, – негромко заметил Коршунович. – Зебра… Ты бы еще диплодока вспомнил. Нет, чтобы родное что-нить. Белка, там, или барсук.

– А я в детстве на фаготе играть учился, – ностальгически заметил Золотых. – Лет в десять. Вот, вспомнил.

– Кстати, а что значит – АР? – Коршунович зачем-то перешел на шепот.

Золотых поглядел на него подозрительно.

– А ты что, не знаешь? Во, темнота! Это значит: «Ответа не требуется». Еще с телеграфной связи.

– А-а! – осенило Коршуновича. – Так это просто…

И он просвистел морзянкой «.-.-.»

– Правильно, – снисходительно сказал Золотых. – Еще не совсем мозги у тебя засохли…

Коршунович хотел по обыкновению съязвить в ответ, но тут Золотых откинул столик от передней панели, и достал из бара узкую высокую бутылку с глянцевой этикеткой цвета беж.

– Это еще что? – подозрительно спросил Коршунович.

– Коньяк, – коротко объяснил Золотых. – «Ереван», тридцать четвертого года. Давай, за удачу. Она нам понадобится…

Он наполнил два сферических бокала и постучал к Чеботареву. Тот вторично отворил маленькое окошечко в передний салон.

– У тебя рация выключена? – спросил Золотых.

– Нет. А что? – Чеботарев ничего не понял.

– Выключи.

Тихое пение эфира в переднем отсеке тут же смолкло и теперь слышен стал только шорох ходовой и тихое урчание привода.

Золотых подал Чеботареву свой бокал, а сам наполнил еще один.

– Давайте, хлопцы. За удачу.

И они сомкнули бокалы, старясь не пролить ни капли драгоценного напитка. Коршуновичу пришлось для этого привстать, а Степе Чеботареву – обернуться чуть не на сто восемьдесят.

Операция «Карусель» началась.

Юркая «Ласка» мчалась по ночной сибирской трассе, покачиваясь на неровностях и вжимаясь в редкие повороты. Впереди тлели габариты точно такой же «Ласки». А сзади пристроился кто-то посолиднее, «Росомаха», кажется. Генрих расслабленно откинулся на спинку кресла. Водила, плечистый сибиряк лайкообразной морфемы, сноровисто манипулировал пестиками. Дороге было очень далеко до европейского автобана, и здесь наполненный бокал на крыше экипажа не продержался бы и нескольких секунд. Азиатская специфика, что поделаешь…

Позади тихо переговаривались по-своему двое балтийцев, Юрий и Рихард. Почему они решили ехать вместе с ним – Генрих не знал. Весь остаток дня после тестов в тренажерной и тире и весь вечер они провели по соседству, в одном и том же кабинете, только Генрих – в кресле у окна, а балтийцы – на диване перед аквариумом с какими-то национальными сибирскими карасями. Генрих присмотрелся к этой колоритной парочке еще в тире, на контрольных стрельбах из пулевых пистолетов. Оба стреляли на заглядение, сто из ста. Только Юрий классически, неторопливо и надежно, а более молодой Рихард – жестко, быстро и зло. Но тем не менее – точно. Генрих тоже выбил сто из ста, и молчаливый шарпей-китаец, тоже сто, и смуглый малый из Турана, с совершенно не туранским разрезом глаз – тоже. Только россиянин по имени Баграт, невесть зачем вклинившийся в группу агентов, которые сдались Сибири, выбил восемьдесят восемь с девяти выстрелов, да и то только потому, что на девятом выстреле пистолет намертво заклинило. Стрелять заново Баграт не стал, бросил ненадежную технику на стол и ушел. А стрельбу из иглометов распорядитель-сибиряк попросту отменил.

– Генрих, – негромко спросили сзади по-европейски. – Мы можем поговорить?

Говорил Юрий, эрдель, тот, что постарше.

Генрих обернулся, насколько позволяло кресло, и забросил руку на тонкую штангу, к которой крепились ремни безопасности.

– Поговорить? О чем?

– О сложившейся ситуации. Как европейцы с европейцем. Балтия – это ведь Европа, не так ли?

– Россия, – заметил Генрих, – тоже Европа. Самая настоящая.

– А Сибирь, – с непонятной злостью вставил дог, – нет.

Генрих покосился на водителя.

– А ведь он наверняка понимает по-европейски, – сказал Генрих.

– Конечно, понимаю, – тоже по-европейски отозвался водитель. – У нас все прилично говорят по-европейски и по-английски. Да и с балтийским у меня неплохо.

– Вот видите! – Генрих приподнял ладони, словно собирался кому-то сдаваться.

– Не страшно, – заверил его Юрий. – Все равно ничего особенного мы обсуждать сейчас не собираемся.

Генрих насторожился.

– А потом, надо полагать, собираетесь?

– Потом – собираемся, – Юрий даже подался вперед. – Но только не думай, что мы затеваем какую-нибудь рискованную игру за спиной у Сибири. Нет. Нам приказали сдаться, а значит, мы станем играть честно. Просто нам интересно понимание ситуации европейцем. Очень интересно. Если… кое-какие наши догадки подтвердятся, выиграют все, и Сибирь в том числе.

– Что ж, – вздохнул Генрих. – В таком случае, я вас внимательно слушаю.

Юрий завозился, устраиваясь поудобнее. И начал:

– Европа верит в удачное завершение операции «Карусель»?

Генрих усмехнулся:

– Я вам не скажу за всю Европу. Вся Европа слишком велика.

По-европейски это звучало не так складно, как по-русски про Одессу. Но вышло очень узнаваемо, потому что и прибалты, и водитель от души захохотали. Генрих тоже рассмеялся, не выдержал, и вдруг почувствовал себя много свободнее. Словно пропал некий барьер, разделяющий его и ребят-балтийцев.

– А если серьезно – не знаю я, братцы, что и сказать. Запутался я. И все мы здесь запутались. У меня вообще сложилось впечатление, что в Берлине я имел дело с одними волками, первые дни в Алзамае – с другими, а под конец – и вовсе с третьими. Загадочная это история, слишком много в ней дыр, нелогичностей и нестыковок.

– В Берлине? А ты и там имел дело с волками? – удивленно спросил Рихард.

Генрих немного удивился.

– Ну, да! С теми, что убивали людей из записной книжки Леонида Дегтярева. С первыми обнаруженными волками, теми что бросались под грузовик или с крыши небоскреба.

– А что, этим разве занималась внешняя разведка?

Генрих фыркнул:

– Этим кто только не занимался! Я как-то на одной из операций мельком видел паренька из охраны Зайара ин Хасманди.

Прибалты загадочно переглянулись.

– Ну и?

– Вот я и говорю. Такое впечатление, что там орудовали совсем другие волки. Фанатики какие-то. А в Алзамае чем дальше, тем больше их действия приобретали налет оперативного профессионализма. Ну, вы ведь понимаете, о чем я?

– Да мало ли, – небрежно сказал Рихард. – У волков тоже могут быть и гражданские, и обычная недалекая полиция, и спецназ. Когда не справлялись одни, вызывали других, покруче, вот и все.

Генрих задумался. А ведь верно, черт побери! Очень даже верно подмечено. Скажем, пустили по следу знакомых бедняги-Дегтярева первых, кто подвернулся под руку. А они не справились. Тогда послали более опытных. И эти подкачали. И тогда уж бросили затыкать дыры настоящих асов, с парализаторами и чудо-камуфляжем. Волчий спецназ. Элиту. И вот эти провели захват ашгабатцев и отшили сибиряков блестяще, без единого прокола.

Кстати, а зачем им ашгабатцы? Тоже не праздный вопрос…

Но всего этого Генрих Штраубе вслух говорить не стал. Решил приберечь до лучших времен.

– Одно я знаю точно, – продолжал Рихард. – Волчий центр будут охранять те, с камуфляжем. Не думаю, что мы с ними справимся.

– С таким настроением на дело идти, – встрял водила, – лучше уж сразу оружие побросать, ручки в гору, и стройными шеренгами в волчью неволю…

– Ты бы молчал, – огрызнулся Рихард. – Умник. На приступ не тебе лезть. Поэтому и рассуждаешь.

Сибиряк только вздохнул в ответ, и покрепче ухватился за пестики.

– На что надеется Золотых, вот в чем вопрос, – сказал Юрий. – Я тут прикинул – в принципе он все время действует верно и каждая из его операций в Алзамае была блестяще задумана и неплохо исполнена, просто в какой-то момент волки словно прыгали ступенькой выше и начинали действовать на новом уровне. Только поэтому и случались срывы. И мне кажется, что Золотых эту тенденцию схватил.

– Думаешь, он станет действовать как бы с упреждением? – протянул Генрих. - Откровенно говоря, сомнительно, чтоб можно было предугадать новый волчий сюрприз.

– Он что-то задумал веселенькое, точно вам говорю, – Юрий слегка подался вперед. – Чую. Не сумею объяснить, но чую. Не может быть, чтоб не существовало способа перехитрить волков – даже этих, крутых, невидимых. Силой их не взять, это понятно. А Золотых демонстративно испек план силовой акции. Но будь я проклят, если он ничего не прячет в рукаве! Наверняка ведь припас какой-нибудь финт, и даже скорее всего не один.

– Возможно, – согласился Генрих. – Но нам-то что с того? Мы ведь в передовой группе. Как это именовалось в древности? Пушечное мясо, так?

– Не так, – возразил Рихард-дог. – Пушечным мясом именовали безмозглую и чаще всего плохо вооруженную толпу, которую отсылали вперед, на штыки. У нас другой случай. Фактически, мы лучшее, что есть у Золотых в распоряжении.

– И что? – спросил с подозрением Генрих. – Он сразу сунет нас вперед, на верную смерть? Чтобы лишиться своих лучших сил? Не верится мне что-то.

– Вот об этом я и говорю, – Юрий щелкнул пальцами. – Глупо это, сразу совать нас в прорыв. Золотых хитрит. Он уже начал обманывать волков, и для начала пытается обмануть нас.

Тут все покосились на сибиряка-водилу. Наверняка, после первой же остановки содержание их разговора станет известно Золотых.

«Ну и пусть, – подумал Генрих. – Пусть знает, что мы не похожи на его болванов. Пусть будет готов, что мы постараемся не сдохнуть, как наши прапрапрадеды в бесконечных войнах, а выжить и победить. В конце концов, выжить и победить – важнее, чем послушно сдохнуть во имя поражения.»

– Отважные вы ребята, как я посмотрю, – неожиданно сказал водила. – А о Золотых вы правильно подумали. Хитер он, как старый лисовин. А уж на выдумки горазд… Не сомневайтесь, найдется у него чего-нибудь и в рукаве, и в другом, и в сапоге, и за пазухой. Я его двадцать лет знаю.

Колонна как раз проходила очередную промежуточную точку. Водила, на секунду бросив правый пестик, разбудил рацию и натянул на голову гарнитуру. Серая шишечка микрофона на тонком отростке застыла напротив его губ.

– Фагот, я Нельма-четырнадцать. Продолжаем движение.

Он стянул с головы гарнитуру и пошевелил затекшей шеей.

– Вы бы поспали, ребятки, – посоветовал он. – Утром будет передышка, я-то посплю, а вам не дадут.

Генрих вздохнул, слегка откинул спинку кресла и расслабился. Ночь мчалась навстречу, обтекая лобовое стекло и шарахаясь от слепящего света фар.

Проснулся Арчи оттого, что экипаж внезапно прекратил мерно покачиваться и остановился.

Он открыл глаза – подголовник водительского кресла находился в нескольких сантиметрах от кончика носа. Арчи приподнял голову, чтоб увидеть лобовое стекло. За стеклом виднелся рыже-зеленый капот и кусочек дороги. Водила – Пожарков – чуть не по пояс высунулся в окно.

Арчи потянулся, и слез со спального места за сидениями, похожего на полку в купе поезда. Сержанта-ротвейлера в кабине не было, как ушел в начале ночи спать в кунг, так, видимо, и пребывал там.

Пожарков все глядел куда-то наружу; потом ожила рация:

– Циркуляр, рупор-один всем-всем-всем. Учебное разворачивание; место подбирать начальникам подразделений. После разворачивания – общее построение, кроме водителей. Водителям в разворачивании не участвовать, после установки экипажей на точки разворачивания – всем водителям команда «отбой» до особого сигнала. Подтвердить прием.

Эфир пронзили беспорядочные шорохи, потом там сгустился чей-то низкий гнусавый голос:

– Рупор-два, прием подтверждаем.

Другой голос:

– Рупор-три, подтверждаем.

– Рупор-четыре…

– Рупор-пять…

Когда дошла очередь до «лаборатории», в эфире родился голос лейтенанта:

– Рупор-девять, рупор-десять, прием подтверждаем…

Арчи тоже выглянул в окно – колонна, казавшаяся бесконечной, убегала вперед по шоссе и исчезала из видимости за близким поворотом. Вокруг тихонько шумела на легком ветерке безмятежная тайга.

Слева от шоссе тайга отступала далеко в сторону, а чуть впереди поблескивала на солнце излучина небольшой речушки. Командно-штабной «Изюбр» съехал с асфальта и неторопливо полз по траве, удаляясь от трассы. На обочине собралось несколько офицеров, в том числе и лейтенант Данильчук. Офицеры колдовали над картой. Минут пять колдовали. Потом разом разбежались каждый к своему экипажу.

– Давай, к «Изюбру», – крикнул лейтенант Пожаркову, махнул рукой в сторону реки и сел в кабину лаборатории. Лаборатория тронулась, забирая влево, и тоже съехала с шоссе. Пожарков подал вперед такелаг, пристраиваясь лаборатории в хвост. Минут десять экипажи нещадно мяли буйную траву; потом лаборатория мигнула стоп-сигналом и встала. Пожарков протянул чуть в сторону, по размашистой дуге подрулил к лаборатории и пристроился рядом, но кабиной в противоположную сторону, «валетом». Из кунгов дружно полезли пограничники. Арчи, оставив длинноствольный игломет в кабине (со своим личным он, понятно, не расставался), тоже выпрыгнул наружу.

– Так! – звонко сказал лейтенант вертя головой и осматриваясь. – Водилам – отбой. Залегайте в кабинах, ясное дело.

Арчи догадался почему – раз лабораторию будут разворачивать, значит в кунгах будут шнырять люди. Какой уж тут отдых?

– Похил, ищи место под мачту. Коммутатор вон, южнее. Карпо, сымай силовик.

Потом взгляд лейтенанта остановился на Арчи.

– Пасечный, трам-тарарам, где игломет? Расслабился, что ли, в госпитале?

– В кабине оставил, господин лейтенант! – весело ответил Арчи. – Все равно ж разворачиваемся!

– Ну и хрен ли? Построение – с оружием. Марш за иглометом!

Арчи послушно сбегал в кабину и спустя полминуты уже стоял в строю вооруженный, с иглометом за правым плечом.

– Так-то! – удовлетворенно пробурчал лейтенант. – Начали!

Первым делом все отнесли иглометы в кунг лаборатории и оставили там. Арчи в душе повеселился, но ничего никому не сказал.

– Пошли, – потянул его за рукав аморф Карпо. – Ты ж начальник биосиловых, как-никак…

С тыльной стороны кунга лаборатории имелся крохотный отсек со своей автономной дверцей. Карпо разблокировал запор, влез в этот отсек и поманил Арчи пальцем. Арчи тоже влез – насилу втиснулся.

– Гляди. Это – биосиловой полиморф породы «Алтай». Служит для обеспечения энергией любой радиоселектуры или линейной селектуры, а также для питания механических приборов. Выходная мощность – около полутора киловатт. Жрет универсальный корм. При разворачивании его надлежит сгрузить на землю, установить, подключить, и накормить до отвала. Поскольку разворачивание учебное, до отвала кормить не станем, просто отгрузим ему в брюхо дневную дозу и все. Сгружается он следующим образом… Гляди. Вот тут лебедочка приспособлена. Снимаешь стопор, травишь тросик, заводишь под станину… давай, заводи… нет, левее опоры. Ага, вот так. Внатяг. Теперь приподнимаешь его чуток и начинаешь лебедку помалу разворачивать. Прыгай, с земли посмотришь, а то сейчас сбросит. Вот, разворачиваешь…

Тяжеленный полиморф на ороговевшей прямоугольной станине дрогнул, и стал величаво выплывать из кормового отсека. Носик лебедки поворачивался, пока не уперся в металлический ограничитель.

– И теперь травишь лебедку, пока не станет на землю! – довершил объяснения Карпо. – Только разверни его рожей от экипажа. Ага, вот так. Все, лебедку – в отсек, трос отцепляй…

Трос Карпо закинул в отсек; взамен он вытянул оттуда толстый комбинированный кабель, селектурно-электрический.

– Разъем вот здесь, – сказал Карпо и откинул на боку силовика маленькую дверцу-надкрылок. Под дверцей обнаружился комбинированный же разъем, наполовину контактно-механический, наполовину живой, с жадно отверзнутым устьем.

Арчи без всякого труда подключил кабель к разъемам.

– Теперь кормежка…

Карпо подбросил в руке пакет с универсальным кормом.

– Ну, тут вообще ничего сложного нет. Жрут они все одинаково.

Содержимое пакета мигом перекочевало в пищевод силовика. Тотчас ожили и еле заметно завибрировали его чешуйчатые выпуклые бока и затеплились фасетчатые бельма, которые назвать глазами язык почему-то не поворачивался. Силовик был, скорее всего, совершенно слепым полиморфом, глаза у него оставались только потому, что никому не мешали.

– Отлично! – крякнул Карпо. – Пошли Коту с Рожновским поможем.

Остальные, пока Карпо и Арчи возились с силовиком, метрах в тридцати от экипажей составили из отдельных колен L-образную мачту, и сейчас занимались с тем, что проводили от двух заколоченных в землю колов к будущей верхушке мачты сложную систему растяжек. Потом, уже с помощью Арчи, прикрепили к мачте решетчатую релейную антенну и навесили несколько промежуточных концентраторов на толстый чешуйчатый фидер. Фидер был особенно похож на гигантскую змею.

– Все, поднимаем! – скомандовал сержант и Гоша с Карповым вручную перевели короткую часть мачты в вертикаль. Остальные схватились за растяжку, потянули, и длинная часть мачты медленно встала, вздыбилась, нацеливаясь в зенит, а короткая опять припала к земле.

– Переноси!

Часть растяжек прикрепили к третьему вбитому колу; теперь тринадцатиметровая мачта стояла вполне самостоятельно и надежно. На самом верху красовалась четырехметровая плоскость релейной антенны. Глядела она на юг, где метрах в двухстах виднелась точно такая же плоская антенна на телескопической ноге.

– Готово! – удовлетворенно крякнул сержант. – Рожновский, включайся, я пойду доложусь.

Кот сбегал к лейтенанту, который уже минут двадцать как пребывал в командно-штабном экипаже, и вернулся. Рожнов тем временем затащил Арчи в лабораторию. Первым делом он отключил вражеского жука и просканировал кунг на предмет посторонней селектуры. Щуп у него был новейший, даже Арчи такими еще ни разу не пользовался. Исправно отследив пассивного жука, щуп доложил, что больше инородных организмов и аппаратуры в пределах охраняемого объема нет. Рожнов самодовольно ухмыльнулся.

– Славненько. Значит, так, Арчи. Гляди. Вот это – релейка, четыреста девятая порода…

– Я знаю.

Рожнов оживился:

– А обращаться умеешь?

– Умею.

– Ну-ка! Тогда включайся. Общее питалово на кунг во-он, на пульте.

Арчи щелкнул указанным тумблером; тотчас вспыхнул светодиод, сигнализирующий, что запитана электросеть, и стал еле-заметно тлеть фасетчатый глаз биоиндикатора. Организм релейки подключился к богатому питательными веществами пищевому кругу биосиловика, Арчи чуть ли не кожей почувствовал, как поток ионов и транспортных кислот устремился по биоселектурной части кабеля от силовика к голодной релейке.

Он разблокировал пищевой круг. Релейка довольно заурчала, насыщаясь. Подмонтировал антенный модуль; контрольное отражение составило почти восемьдесят процентов. Уменьшив излучение, Арчи сказал:

– Антенну покрутить надо.

Рожновский тотчас крикнул в открытую дверь:

– Гоша! Помалу.

Питбуль Гоша заранее встал к мачте. По сигналу он принялся вращать сухожилие точной настройки.

– Горизонталь, по часовой… еще чуть-чуть. Еще. Стоп! – командовал Арчи. – Теперь наклон. От себя…

Гоша манипулировал сухожилием.

– Стоп! Хорошо. Контрольное…

Теперь отраженный сигнал составил девяносто восемь процентов.

– Выставлять на абсолют, или хватит? – поинтересовался Арчи.

Рожновский покачал головой:

– Да зачем, разворачивание все равно учебное. К тому же, при полной нагрузке вполне хватает девяноста процентов. Молодец, Арчи! Я не думал, что ты так здорово подготовлен.

Он дружелюбно ткнул нюфа в плечо.

– Ну, а теперь эта, с позволения сказать, секретная селектура. Мы ее ориентируем на ближайшую область положительного отражения, и радостно ловим в коридоре собственный луч. Короче, он кодируется до посинения, после чего мы его отправляем через коммутатор выезда на адрес-пустышку. Вот и вся недолга.

– Так просто? – удивился Арчи. – М-да. Действительно. Но ведь и не подкопаешься ни с какой стороны!

Пограничник-курцхаар снова ухмыльнулся:

– На том стоим! Ладно, полезли.

Рядом с кунгом стоял и курил лейтенант. Сержант возился у мачты, что-то поправляя, а Гоша присыпал землицей протянутые кабеля.

– Лаборатория оттестирована! – бодро доложил Рожнов. – Сетку натягивать будем?

– Нет, – лейтенант выплюнул сигарету. – На месте – натянем, а тут – нет.

Он снял с ремня рацию.

– Блик, я Призма. Финиш, повторяю, финиш.

– Понял, Призма. Сигнал есть?

– Полный. Полный сигнал.

– Профессия, вы их видите?

– Видим, господин капитан.

– Понял, Призма, ожидайте команды на общее построение. Личному составу можно отдыхать, только часового выставьте.

– Есть.

Лейтенант снова водрузил рацию на пояс.

– Агупов! – крикнул он Гоше. – Ты выспался?

– Так точно, господин лейтенант.

– Закончишь – бери игломет и патрулируй. Дальше полста метров от экипажей не уходи. К завтраку тебя подменит Карпов.

– Есть…

Лейтенант стащил с головы кепку, почесал макушку, прищурившись поглядел на солнце, и вполголоса скомандовал:

– Ну, что, орлы? По пять капель перед завтраком, пока начальства не набежало?

Рожнов немедленно запрыгнул в кунг и загремел откидным столиком. Кот закончил колдовать у мачты и, докуривая на ходу, шел присоединяться.

«М-да, – подумал Арчи без особого, впрочем, сожаления. – Не погранцы, а партия любителей выпить, прямо. Только почему это у меня настроение улучшается, интересно?..»

– Ну, что же, – сказал Расмус, предводитель волков. – Достаточно смелый план. Мы его обсудили и сочли вполне работоспособным. Вероятность успешного исхода нас устроила. Что нужно для его осуществления?

– Задействовать одно мое средство связи.

– Биоинженерное?

– Да.

– Нас очень интересуют ваши биоинженерные решения. В области связи – в особенности.

– Полагаю, мы сможем предоставить вам обширную информацию в этой области. Насколько я понял, ваш взгляд на мир исключительно техногенный. Вы строите вещи, а не выращиваете их. Так ведь?

– Так.

– Значит, наша заинтересованность взаимная. Построенные на Земле машины пока не очень совершенны.

– Вы непростой человек, Варга, – сказал Расмус после некоторой паузы. – Очень непростой.

Несколько секунд волк и человек пристально глядели друг другу в глаза.

– Ладно, – Расмус принял более расслабленную позу. – Чувствую, что у вас масса вопросов ко мне. Я готов некоторое время уделить ответам на них. Спрашивайте.

Варга давно ждал этой минуты. Минуты, когда ему позволят спрашивать. Ему надоело пробираться вперед вслепую, надоело ожидание нелепой ошибки, которую можно допустить просто по незнанию, от недостатка информации. Итак, с чего же начать?

– Кто вы? Выходцы из иного мира?

– Нет, – невозмутимо ответил Расмус. – Все мы родились на Земле около четырехсот лет назад.

Варга беспомощно поглядел на Сулима. Тот оставался бесстрастным, словно памятник любому из вождей, установленный в любом из городов. Вожди любят быть бесстрастными. Варга тоже любил быть бесстрастным, но иногда мир преподносил ему слишком уж неожиданные сюрпризы. Впрочем, он умел быстро брать себя в руки.

– Ваш линейный и ваш биологический возраст различаются?

Расмус еле заметно усмехнулся.

– Конечно. Не думаете же вы, что нам по четыреста абсолютных лет? Мне, к примеру, семьдесят четыре.

Для столь почтенного по земным меркам возраста Расмус выглядел невероятно хорошо. На вид ему пошел бы полтинник – полновесный полтинник бывшего спортсмена, когда тело еще крепко, а жизненный опыт достигает некоего критического предела, позволяющего сворачивать горы и почти всего добиваться исключительно словами. Силой убеждения.

– Все мы солдаты, любезный Варга. Наемники. Четыреста лет назад нас похитили… ну, скажем так: инопланетные агенты-вербовщики. Двенадцать лет нас готовили, растили из нас солдат, способных вступить в войну на стороне… Ну, в общем, способных воевать за одну из сторон. И мы воевали. Но теперь война закончилась, и мы решили вернуться. Домой, на Землю.

– Сколько вас?

– Около двух сотен. Половина от первоначального числа.

Варга ненадолго задумался.

– Э-э-э… Расмус… Я понимаю, что вопрос праздный. Но все же не могу удержаться, чтобы не задать его.

Он взглянул на вожака волков, но прочесть в его темных глазах ничего не смог. Совсем ничего.

– Инопланетяне… Какие они?

– Разные, любезный Варга. Очень разные с виду. И очень похожие на нас в целом. Просто, большинство чужих рас, с которыми нам довелось столкнуться за полвека, гораздо старше землян, и поэтому они сумели взобраться по лестнице прогресса на невообразимую для вас – да и для нас тоже – высоту. Возможно, и Земля когда-нибудь станет столь же искусной в науках и технологиях.

Варга готов был спрашивать о чужаках еще и еще, но что-то его удержало. Что-то разом сбросило его жгучее любопытство с небес на Землю. И он вернулся к сиюминутным проблемам.

– Значит, нам предстоит разместить у себя две сотни людей…

– Волков, любезный Варга, – поправил его Расмус. – Волков. Мы вовсе не возражаем против этого… – гм! – наименования. К сожалению, за время нашего отсутствия люди превратились в нечто такое, что не может у нас вызвать ничего кроме недоумения и легкой брезгливости. И только благодаря факту, что хоть кто-то на всей планете пытается вновь сделать людей людьми, а не слюнявыми овечками, наш разговор и стал возможным. Меня совершенно не радуют родственники, падающие в обморок при виде крови. Что, в конце концов, произойдет, если чужие вздумают завоевать Землю? Даже бойни не получится. Получится плодотворная прогулка грабителя и насильника по детской площадке.

– А что, – с легким холодком в груди спросил Варга. – Есть вероятность, что Землю попытаются завоевать?

– Вряд ли, – Расмус пожал плечами. – Какой смысл тогда нам здесь оседать? Земля не может заинтересовать ведущие расы – как не может заинтересовать шефа «Чирс» Саймона Варгу муравейник на соседнем с базой поле. Наткнуться на прогулке и разворошить подвернувшейся под руку палкой – это еще возможно. Но – если начистоту – часто ли шеф «Чирс» гуляет по окрестным полям?

Варга немного смутился.

– Нет… По правде говоря – ни разу не гулял за все годы.

– Вот видите. Земля не нужна чужим. Единственное, что как-то может заинтересовать некоторые расы – это ваша биоинженерия. Но все то, что делаете со своим живым материалом вы, доступно и чужим. Все то же, и еще много того, чему Земле только предстоит научиться в ближайшие тысячелетия. Есть две причины, по которым чужие могут посетить Землю. Это скука и это любопытство.

– Скажите, Расмус, – вкрадчиво поинтересовался Варга, – а войну чужие вели от скуки или же от любопытства?

Все трое волков дружно расхохотались; причем Варга сразу понял, что смеются они не оттого, что вопрос глуп или неуместен. Вовсе нет. Варге скорее всего удалось взглянуть на приевшуюся им проблему с совершенно неожиданной точки зрения. Как иногда удается детям поразить взрослых неожиданной мыслью или неожиданным вопросом.

Варга тотчас вспомнил, как лет десять назад в Тирасполе по давно уже забывшейся причине угодил на конкурс детского рисунка – малышня рисовала мелками на асфальте всякую маловразумительную лабуду. Но один рисунок Варгу просто потряс. На асфальте был изображен желто-оранжевый зверь, которого юный художник назвал «Жераф». Зверь имел совершенно нормальных размеров шею и очень длинное туловище. Тогда Варга еще подумал, что если зверь назван «жерафом», а не «жирафом» умышленно, то кусок асфальта с рисунком можно смело вырубать и прятать, а лет через пятьдесят продавать за баснословные деньги. Всплыл бы сейчас детский рисунок Сальвадора Дали – то-то всколыхнулся бы мировой бомонд!

Воспоминание это молнией промелькнуло у Варги в голове, а сам он, не отрываясь, глядел Расмусу в глаза.

Расмус продолжал смеяться. А когда отсмеялся, ответил странно:

– Я не могу ответить на ваш вопрос, любезный Варга. На него просто нет ответа. Но если бы я задал такой вопрос чужим, меня либо убили бы на месте, либо осыпали бы почестями. И я не берусь судить, что более вероятно.

Утренняя стоянка затянулась на шесть с половиной часов. Пограничники снялись уже за полдень. Юркие легковые экипажи сибирских безопасников и передовой группы долго мчались по левой полосе, обходя нескончаемую колонну пятнистых грузовиков, лениво косящих глазами на обгоняющую мелочь. Из-под выгоревших на солнце тентов выглядывали скуластые стриженные лица. Цицаркин вдруг подумал, что этих юнцов, вчера еще тискавших на лавочках одноклассниц и гонявших по траве саморощенные мячи, посылают в самую настоящую мясорубку.

А ведь это трудно, посылать юнцов в мясорубку. Цицаркин не чувствовал в себе сил на подобное. И он в который раз подумал, что ноша полковника Золотых в этом необычном деле – самая тяжелая.

Юрий Цицаркин, агент внешней разведки Балтии, неизбежно привык к промытым психологами мозгам. Чужая смерть давно уже его не ужасала, да и своя много лет не казалась абстрактным понятием. Она стала понятием вполне конкретным, некоей сущностью, непрерывно маячившей в поле зрения, и на многих операциях Цицаркину приходилось прилагать массу усилий, чтобы эта костлявая старуха в ветхом рубище не вздумала приблизиться хотя бы на шаг. Тем не менее, старуха иногда оказывалась совсем рядом, но ухватить его или хотя бы коснуться ей пока не удавалось.

Но вот эти вот ребята… Юнцы, в неполные двадцать получившие в руки казенные иглометы, оторванные от дома и каждую ночь вынужденные ловить проныр-контрабандистов на японокитайской границе. Чем для них является смерть? Без разницы, своя ли, чужая ли? Как уберечь их непрочное «я», если им придется убивать? И как оправдать, если костлявая старуха сграбастает их в объятия, от которых уже не освободиться? Сколько их в каждом грузовике, и сколько грузовиков на каждом километре сибирской трассы?

И как, черт возьми, люди жили до коррекции? Жили и умирали? Шли на смерть сами и отсылали других? Что они чувствовали при этом? Ведь не может же быть, чтобы ничего?

Не может. Точно не может.

И поди теперь разберись, что есть биокоррекция – благо или зло? Что важнее – сохраненные жизни тысяч людей, не вцепившихся друг другу в глотки за последние двести лет, или неумение человечества дать толковый отпор невесть откуда вынырнувшей горстке волков? Как сравнить, как сопоставить, и как оценить одно и другое?

Как, наверное, трудно было людям, от которых зависело – проводить биокоррекцию или нет. Впрочем, тем, кто выбирает не только за себя, но и за других, всегда бывает трудно.

Но ведь тогда, в тысяча семьсот восемьдесят четвертом, кому-то пришлось выбирать за всех. За всех, живших тогда, и за всех живущих ныне, и за всех, кто еще только будет жить.

И еще – за тех, кто умрет завтра. За этих скуластых мальчишек, которым, возможно, не суждено увидеть очередную осень. Которые навечно останутся в сибирском лете с пулей в сердце и непониманием в стекленеющих глазах.

Ты ведь не любишь, когда выбирают за тебя, Юрий Цицаркин. Хотя и подчиняешься приказам. Но все же – не любишь. Как странно, что прогресс и цивилизация предполагают бесконечную цепочку ситуаций, в каждой из которых ты выбираешь за других, а кто-то – за тебя, и крайне редко человеку дается выбор, способный изменить исключительно собственную судьбу.

И как странно понимать, что нынешний порядок вещей – тоже чей-то нелегкий выбор.

Выбор за тебя. И выбор за всех.

После учебного разворачивания погранцы совершили еще два трехсоткилометровых броска. И все. Грузовики полевых частей оторвались, и ушли дальше по шоссе, а связистам и прочим тыловикам велели разворачиваться, причем по полной программе. Второй раз было уже легче – Арчи знал что делать и кому помогать. Мачта с релейкой послушно вознеслась ближе к пушистым тучкам, что торопились куда-то вперед, вслед за основной пограничной колонной. Ожил сонный биосиловик, без капризов, впрочем, сожравший четырехдневный усиленный паек. Над экипажами, снова поставленными «валетом», растянули буро-зеленую маскировочную сеть. Водилы мигом затащили на крыши кунгов полосатые пограничные матрацы – Арчи заглянул под сетку и впечатленно покачал головой. Ну, прям, беседка где-нибудь на море, ни дать, ни взять. Вокруг оживал выезд – поднимались мачты с антеннами, озабоченные линейщики бегали с тяжелыми катушками кабелей, костяные срезы лопат вспарывали годами слежавшуюся таежную почву.

Спать водилам на этот раз не позволили: всех моментально назначили в патруль, пока операторы налаживали связь. В центральном лагере, где сгрудилась основная масса командно-штабных машин, рябило от звезд на погонах. Хорошо еще, что и погоны, и звезды были полевые, маскировочных оттенков.

Хватало и штатских – Арчи не сомневался, что это сибирские безопасники и наблюдатели от командных структур.

Показался ненадолго долговязый капитан, видимо – тот самый пресловутый особист. Он о чем-то недолго пошептался с лейтенантом Данильчуком, оставил ему небольшой брезентовый подсумок вроде противогазного, и убрался назад, к центру выезда. Данильчук полез в подсумок, извлек оттуда какую-то документацию и некоторое время внимательно ее изучал, причем для этого специально перебазировался из-под навесика перед входом в лабораторию аж в кабину экипажа, где никто не смог бы его разглядеть из-за сетки.

Никто, кроме Арчи, разумеется.

А минут через пять лейтенант самолично отыскал Арчи.

– Эй, Пасечный! – сказал он. – Пойдем-ка, подсобишь.

Арчи послушно отлепился от мачты, которую уже с минуту подпирал спиной, и вид при этом имел такой, будто проторчал тут по меньшей мере минут десять.

Лейтенант без колебаний направился к лаборатории. Подсумок болтался у него на боку, и даже ниже, потому что капитан был терьером-чернышом, а распущенный почти до отказа ремень низкорослый бульдог подтягивать почему-то не стал.

В кунге Данильчук сразу стащил подсумок с плеча и поставил его на столик, да не на откидной, а в самый угол, между двумя ЗаСС-аппаратами.

– Знаешь, что это такое? – спросил он, вскрывая опечатанную панель и отпуская слепую крышку.

Под крышкой обнаружился стандартный монитор. Стандартный из хороших, с высоким разрешением. Больше двух тысяч пикселов по горизонтали, и около полутора – по вертикали. В общем, профессиональный селектоид, Арчи такие только в конторе видел.

– Знаю, – ответил Арчи.

– Прекрасно, – лейтенант вытащил из подсумка продолговатый, похожий на термос прибор. Прибор, не селектоид. С прилепленным сбоку грибом-согласователем. Тонкое жало видеовхода лейтенант умело подживил к согласователю. Теперь экран монитора засветился, но на нем развернулся пустой растр. Понятно, сигнал на прибор нужно подать откуда-то снаружи.

– Слушай сюда, Арчи, – лейтенант понизил голос до шепота, и при этом в руках вертел такой же индикатор чужих жуков, как и у Рожновского. Индикатор сигнализировал, что все на контроле: выявленный жук спит, а прочих в очерченном объеме нетути. – Через соседний коммутатор будут транслировать картинку с места событий самому высокому начальству. До коммутатора – по воздуху, релейками. А дальше – по кабелю, и кабель этот только что закопали в полусотне метров от нас.

И когда лейтенант показал ему тонюсенький шнур с иглой на конце, Арчи все понял. Команда Коршуновича позаботилась и о том, чтобы он все увидел, причем из сравнительно безопасного места.

Что ж… Разумно. Но все равно глупо. Можно сделать хитрее… И надежнее.

– Я могу тут пошариться по ЗИПам? – спросил Арчи.

– Можешь, – без разговоров позволил лейтенант. – И если ты что-нибудь придумал, делай это немедленно, потому что трансляция может начаться в любую секунду.

И он, круто развернувшись, шагнул к выходу и выпрыгнул наружу.

Где висят ключи от ящиков Арчи уже знал.

То, что ему хотелось найти, нашлось только в четвертом ящике. Портативный видеоплейер, понятно – пишущий. И четыре чистых кристалла, ни разу еще не пользованных. А это больше двенадцати часов непрерывного кино…

И пульт – как водится, маленький и очень дальнобойный. Ну, очень. Осталось найти только батарею.

Нашлась и нужная батарея вместе с пакетиком специального корма – видику ввиду портативности обычный не годился. Эти лопали высококалорийный, от которого обычный селектоид осоловел бы мгновенно и надолго.

Остальное было делом навыка.

Сначала Арчи отыскал нужный кабель от коммутатора, подкопался, вонзил иглу, проложил ниточку до самого экипажа и присыпал это ровным слоем сухой рыжей хвои. Потом провел еще одну паутинку к ближайшему дереву. Замаскировал все как следует. Влез на дерево, продолжая разматывать паутинку за собой. Надежно закрепил жука-передатчика, разбудил его и вогнал в нужный режим. На обратном пути закрепил и паутинку, в нескольких местах.

Жуку могли угрожать только люди – птиц, хищных насекомых и даже млекопитающих он отпугивал генетически.

Арчи все время внимательно глядел по сторонам – но псевдолаборатория стояла чуть особняком, Доктор и Лысый охраняли подходы, а на дереве Арчи установил еще и микрорефлектор, который все равно должен понадобиться для поиска областей с положительным отражением. Разглядеть же тянущуюся вдоль ствола паутинку… Для этого нужно присматриваться. Но кто станет присматриваться? Арчи надеялся, что никому это в голову не взбредет.

Второго жука-радиоблизнеца он подживил к видику, видик зарядил парой кристаллов и запитал от батареи, но оставил в режиме полудремы. Проверил сигнал на приборе, который принес капитан-особист – новый растр на мониторе раскрылся сразу, но он тоже был еще пустым. На коммутатор просто еще не передали картинку с оконечных датчиков.

Как только штабистам передадут картинку, она появится и на мониторе в лаборатории. Прибор передаст ее жуку-передатчику, тот – жуку-приемнику, а с приемника картинка тут же начнет писаться на видик. А видик останется у Арчи в кармане; в крайнем случае – под соседним кустом. Просто… и запись под рукой. Когда (и если) фокус Арчи отследят, кристаллы все равно останутся. А сидеть у лаборатории он, если честно, не собирался.

Данильчуку Арчи явился пред ясны очи спустя полчаса, и вид при этом имел совершенно ангельский.

– Все сделал? – тихо поинтересовался лейтенант.

– Все. И как пойдет сигнал, монитор лучше вообще отключить. От греха. Лучше никому это не видеть. Да и сигнал у штабистов не так искажаться будет.

– Писать будешь? – догадался лейтенант.

– Да.

– Значит, – констатировал тот, – сидеть тут ты не намерен…

Арчи промолчал.

– Пойдем, – сказал лейтенант-бульдог и ловко поднырнул под сетку.

С ростом Арчи проделать то же самое оказалось вовсе нетрудно, но сетку пришлось все же придержать рукой. Лейтенант присел у экипажа, словно собирался подлезть под него. Потом откинул какой-то зажим…

И вытащил из-под экипажа мопед-малютку. Одноглазенький, не слишком скоростной, но зато компактный и трудолюбивый, как муравьишка, селектоид. Такой и по тайге пройдет, и даже по болоту, если не совсем топь.

В самом деле – не пешком же Арчи тащиться к передовым позициям погранцов? К волчьему логову?

– А документов заодно никаких нет? – Арчи готов был поверить и в такое чудо. – Чтоб часовые только честь отдавали?

– Документов – нет, но жетон вестового особист наш обещал достать. Стемнеет – стартуй. Операция начнется ночью. А пока район оцепили и осторожненько прочесывают окрестности.

Арчи сдержанно кивнул.

– За деревом приглядывайте, – попросил он лейтенанта. – Чтоб никакая сука паутинку не сорвала.

Лейтенант кивнул – с самым серьезным видом.

– Эта ваша плотина – она что, не охраняется? – подозрительно спросил один из помощников Расмуса, кажется Лоренцо.

– Только с берегов, – сказал Сулим.

Сулим был все еще недовольным – шеф спрятал в рукав подобного туза без его ведома, а значит, он Сулиму не доверял. Это было очень неприятно. Внешне Сулим, конечно же, ничего не показал. Да и Варга уже не раз доказывал, что его решения в конечном итоге всегда оказываются безошибочно верными. Раз не открылся своему верховному разведчику и охраннику – выходит есть в этом некий неявный резон.

– Какой смысл охранять плотину на воде? Туда все равно невозможно пробраться, – сухо пояснил Сулим.

Они глядели на обмелевшую Ангару. Чуть выше по течению, перегородив всю реку, вздымалось на семидесятиметровую высоту роговое тело плотины. Оно тускло поблескивало в лучах закатного солнца, а через верхнюю кромку валился серебристый водопад, валился прямо в пенную круговерть, в кипящий котел у подножия плотины, и мерный гул падающей воды глушил все звуки в округе, даже надрывное пение истребителей, что звеньями носились в вечернем небе.

Сулим взглянул ввысь.

– Ишь, разлетались, – проворчал он.

Лоренцо лениво взглянул на небо.

– Гробы, – сказал он, презрительно опуская нижнюю губу. – Я бы в такой ни за что не сел.

– Этот гроб, между прочим, – заметил Сулим с обидой в голосе, – в состоянии выжечь сотню гектаров тайги. Со всеми, кто в тайге прячется.

Лоренцо с иронией поглядел на него.

– Надо же, – хмыкнул волк. – А говорили, что у вас нет средств массового поражения. В газетах клялись, с трибун и телеэкранов… Убивать вы может и разучились, господа потомки. Зато научились лгать. Так научились, что вас снова можно зауважать.

Сулим вздохнул. Что верно, то верно. Он и сам это подозревал, всю жизнь. Поэтому его гораздо больше задел отзыв Лоренцо о новейших истребителях, как о гробах.

К тому же, люди замечательно умели лгать и до биокоррекции.

– Ладно, – проворчал Лоренцо. – Где этот ваш шлюз расположен?

– У подножия плотины. Ближе к противоположному берегу. Его не видно из-за водопада.

– И что, им так ни разу и не пользовались?

– А кто о его существовании знает? Боюсь, что никто. Кроме, разумеется, селекционеров, Варги и нас.

– Даже правительство Сибири?

– Даже правительство. Плотины-то почти во всей Евразии выращивали туркмены. Это старый национальный секрет. Американцы, правда, тоже научились лет пятьдесят назад – но их плотины хуже. Хранить воду умеет только тот, кто знает ей истинную цену.

– То есть, обитатели пустынь? Почему же тогда в Сахаре или в Аравии не научились возводить такие же?

– А там есть крупные реки? Вроде Амударьи или Сырдарьи?

– Нил.

– Нил далеко от пустынь.

– Кстати, – Лоренцо напрягся, вспоминая. – А ведь Сырдарья течет не в Туркмении. Да и Амударья большею частью тоже. Что ж узбеки не выращивают плотин?

Сулим усмехнулся.

– Когда туркмены выращивали первые плотины, узбеки еще толком не знали огня. Вся средняя Азия когда-то принадлежала туркменам. Вместе с Сырдарьей и Амударьей. Любая азиатская плотина – дело селекции туркменских биоинженеров.

– Шовинисты вы, – вздохнул Лоренцо. – И наци, к тому же.

– Это не шовинизм, – спокойно ответил Сулим. – Это, скорее, клановая верность.

– Ладно, – проворчал волк. – Что, собственно, нужно? Добраться к подножию?

– Да. У вас много грузов?

– Не особенно. Помимо персонального снаряжения – несколько грузовиков, и кое-какое оборудование. Ну, пищевой запас небольшой, и запас воды.

– Воды нам хватит, – Сулим хмыкнул и указал на водопады. – Хватит ведь, а?

– Вода Ангары пригодна для питья? – уточнил Лоренцо. – Химии никакой там нет? А то передохнем все в вашей мышеловке, и следов никто не найдет.

Сулим еле заметно изогнул в улыбке губы.

– Милейший волк, – сказал он. – Вода всех рек на Земле пригодна для питья. Всех, понимаете? Мы не гадим в собственном доме, как это, видимо, принято у вас там, в небесах.

Лоренцо остался невозмутимым.

– Ладно, будем считать вопрос с водой решенным. Когда этот ваш гражданский гроб прилетит?

Сулим взглянул на часы.

– Уже недолго. Минут, думаю, пятнадцать-двадцать.

Небо продолжали чертить звенья истребителей. Сулим неторопливо разбудил и покормил рацию.

«Все-то он предусмотрел, – подумал Сулим о своем шефе. – Даже рацию, вот, прихватил… Бестия.»

Разве можно не восхищаться таким человеком?

Несколько часов назад Варга задействовал предпоследнего жука-радиоблизнеца; парный жук находился, видимо, в Братске. На аэродроме.

Сообщение было коротким: «Высылайте игрушки».

И вот, теперь приходилось сидеть и поджидать гражданский самолет. В то время, как над тайгой полно истребителей. Но Сулим теперь ни на секунду не сомневался, что Варга предусмотрел и это. И истребители. И возможный перехват радиосообщения предусмотрел.

Все волки затаились в прибрежных зарослях. Внутри кольца пограничников-сибиряков.

Сулим активировал рацию и принялся неторопливо сканировать каналы, все подряд. Вскоре он наткнулся на канал синоптиков – те предупреждали о грозовом фронте, ползущем от Байкала. Но до него было слишком далеко, чтобы волноваться. Потом нашлась волна пограничников-летунов; Сулим машинально запомнил настройки. Братск молчал, да и что мог сказать Братск? Вылет, организованный Варгой, конечно же частный, а значит в эфире сообщений о нем будет раз-два, и обчелся. Расчетный взлета и запрашиваемый курс.

Прошло минут десять-двенадцать. К этому моменту Сулим вновь настроился на канал истребителей. Он знал, что делает.

– Полюс, я восьмой, видим гражданский самолет. Идет в запретную зону.

– Восьмой, видим ваш самолет, ждите, сейчас запросим.

С полминуты эфир только шуршал. Потом вновь вылез Полюс:

– Восьмой, третий, четырнадцатый, сопровождайте самолет до Ангары, он сейчас отклонится на север. Это экологи, они обогнут запретную зону и пойдут дальше на запад.

– Восьмой, понял…

– Третий, выполняем…

– Четырнадцатый, выполняем…

Одно из звеньев над головой резко изменило курс и пошло точно на восток.

– Полюс, а если это все же не экологи, что тогда? – вмешался кто-то посторонний. Сулим почему-то сразу же решил, что это не пограничники, а гражданские. Безопасники, например.

– Тогда расстреляем, – отозвался Полюс. – Но они уже отклоняются и тянут к реке. Так что все в порядке.

– Сейчас! – хмыкнул Сулим. – А ведь их действительно сбить могут.

– Почему? – спросил Лоренцо. – Они ведь слушаются.

– А сброс плотиков? Как они это объяснят?

– Как только они сбросят плотики, – веско заметил Лоренцо, – сразу станут ненужными. Пусть себе горят, нам-то что?

Сулим подавил в себе непроизвольное желание передернуть плечами. Никак он не мог перенять безжалостный образ волчьего мышления. Даже он, один из самых жестких людей на Земле не мог вот так – спокойно и расчетливо жертвовать кем-то. Даже незнакомым.

– Полюс, экологи говорят, что у них неполадки с герметизацией. Говорят, грузовой отсек откупорился.

Кто-то изумленным до крайности голосом протянул:

– Да что они там, с ума посходили? Какая еще разгерметизация? Да их на части разорвало бы уже!

– Ну, может частичная… – возразили без особой уверенности.

На Полюсе кто-то вполголоса выругался и спросил:

– Ну и что теперь? Допустить их в зону что ли? Дудки, пусть проваливают! Могут садиться, но за Ангарой. Что они, восьмой?

– Тянут к реке, – сказал истребитель. – Ровненько, менять курс и не пытаются. Правда, высоту теряют.

– Ну, так, разгерметизация же, – вздохнули на Полюсе. – Хоть бы в реку не шлепнулись.

– Не шлепнутся, – убеждено сказал восьмой. – Перетянут. Точно перетянут.

– Ну и бес с ними… Далеко они от реки-то?

– Километров десять. Приблизительно минута лету.

– Хорошо. Доложите, как только они окажутся за Ангарой.

– Есть.

Сулим переглянулся с Лоренцо. Волк лежал у ствола на палой хвое, опираясь на локоть, и совершенно по-человечески грыз травинку. Прямо за его спиной лес обрывался, и начинался покатый склон, на котором росли редкие чахлые кустики. Склон тянулся до самой реки. Когда-то давно, до возведения плотины, как раз здесь, где сидели Сулим и волк, пребывал берег Ангары. А чуть впереди вместо чахлых кустиков шевелились под волнами водоросли и хозяйничали омуль да таймени.

– Все, они уже над водой, – сообщил истребитель и вдруг смешно булькнул, словно чем-то подавился. – Черт! Они что-то сбрасывают!

Полюс молчал.

– Полюс, я восьмой, – опомнился истребитель. – Гражданский самолет что-то сбрасывает в воду. Какие будут указания?

– Восьмой, подождите, – в голосе человека с Полюса засквозило легкое замешательство. – Они говорят, что грузовой отсек окончательно откупорился и у них вываливается снаряжение. Курс самолета не менялся?

– Нет, они продолжают лететь над Ангарой. Собственно, они уже снова над сушей, вне зоны. Уходят прочь.

Некоторое время Полюс молчал; потом вмешались гражданские:

– Пусть сопроводят самолет до стокилометровой отметки вне зоны. Мы выловим все, что они обронили и проверим. Если попытаются вернуться в зону – сбивайте без дальнейших предупреждений.

– Есть, – сдавленно отозвался Полюс. – Восьмой, сопровождайте до стокилометровой, и возвращайтесь. Если самолет изменит курс больше, чем на девяносто – открывайте огонь. Третий, четырнадцатый, возобновляйте патрулирование.

– Вот и все, – довольно потер руки Сулим. – Надо вылавливать нужный тюк. Он помечен красными треугольниками.

Лоренцо выплюнул травинку, сунул в ухо бусинку и заговорил в собственный браслет:

– Веном! Начинайте. Тюк с красными треугольниками. Остальные пусть плывут.

Разглядеть отсюда прячущийся в маскировочном камуфляже летающий грузовик волков было невозможно. Да и над всей плотиной стояло сплошное марево из капелек и брызг. Кто заметит исчезновение одного тюка? Одного из нескольких?

Да никто.

Еще через несколько минут браслет Лоренцо тихонько пискнул.

– Они все выловили. Пошли отсюда, – сказал он, поднимаясь.

Усыпить рацию было недолгим делом.

Человек с волком двинулись вдоль линии бывшего берега, а ныне – вдоль лесной опушки. Скрываясь под деревьями. Чтобы никто не мог их разглядеть с реки или противоположного берега.

– Дали картинку, – сообщил Чеботарев, заглядывая в кунг. – У вас есть?

Золотых обернулся к монитору.

– Есть, – сказал он. – Залезай, Степа, хватит бегать.

Высокое пограничное начальство уже сидело за столом. Офицеры-европейцы – тоже.

Монитор Чеботарев заранее развернул так, чтоб всем было видно.

– Что поисковая группа? – справился Золотых у майора-пограничника, начальника разведки.

– Выходят к берегу. Вот-вот выйдут.

Золотых поглядел на экран – там виднелся лес и чья-то пятнистая спина, перехваченная широкой портупеей. Картинка прыгала, снимали явно на ходу.

– Что-то они все-таки затеяли, – проворчал Золотых. – Чую нутром – ашгабатцы наши вмешались. Как считаешь, Палыч, – Золотых обратился к Коршуновичу, – могли ашгабатцы с волками снюхаться?

– Могли, – убежденно сказал Коршунович. – Только непонятно зачем. Нам все равно их не остановить. Прорвутся ведь.

– Прорвутся, если налягут, – согласился Золотых. – Но ведь мы от них все равно не отстанем. Не так их много, чтобы от нас отбиться, и не так мало, чтобы затеряться без следа. Все равно отследим. И снова окружим. И так много раз, пока наконец у нас не получится. В конце-концов, не могут же быть неисчерпаемыми их ресурсы? Энергия, боезапас… Измором возьмем…

– И они это понимают? – осторожно спросил один из европейцев.

– Конечно, – Золотых пожал плечами. – Если они не дураки – понимают. А они далеко не дураки, сто раз можно было убедиться.

– Потому-то они что-то и затеяли, – сказал Коршунович убежденно. – Не устраивают их такие прятки. Совершенно не устраивают.

– Выходим к берегу, – сообщили по рации.

– Мешки эти видны? – поинтересовался майор.

– Так точно, видны. Их сносит к нашему берегу.

– А в воду лезть придется?

– Скорее всего, да. Они еще далеко от берега.

– Приступайте, – скомандовал майор. – Как выловите первый – вскрывайте немедленно.

На экране появились торопливо раздевающиеся ребята-пограничники.

«Вот где Шериф пригодился бы, – мимоходом подумал Коршунович. – Плавает он, как ни крути, куда лучше любой лайки.»

Ребята уже забредали по колено в Ангару и ныряли.

– Как водичка? – неожиданно спросил Золотых. Самым обыденным тоном, словно и сам собирался искупаться.

– В смысле? – не понял командир поисковиков.

– Ну, холодная или нет?

Командир даже растерялся.

– Сейчас попробую…

Коршунович спрятал лицо в ладонях, чтоб никто не мог рассмотреть его широкой улыбки. А сдержаться никак не получалось – Семеныч в своем репертуаре.

– Градусов двадцать, – наконец сообщил поисковик.

– Это хорошо, – вздохнул Золотых.

Спросить – почему именно это хорошо никто из присутствующих не решился.

Ожила вторая линия связи:

– Штабная, плоты уже готовы. Куда их доставить?

– Проснулись, – буркнул Коршунович и поглядел на Золотых: что, мол, тот скажет? Но тот довольно спокойно осведомился:

– Плоты нам еще нужны?

– Да зачем? – майор-пограничник пожал плечами. – Поздно уже. Пока их на берег доставят, все уже и так выловят.

– Что ж они у вас не готовы оказались? – вздохнул Коршунович.

– Почему не готовы? – обиделся говоривший. – Готовы. Просто они у инженеров, а инженеры позади остались. С вами.

– Ладно тебе, Палыч, – отмахнулся Золотых. – Кто знал, что в воду лезть придется?

– Кто знал? – Коршунович даже привстал. – Да ведь река в запретной зоне! Неужели никто не подумал, что волки могут уйти по реке?

– Вниз по этой реке далеко не уйдешь, – рассудительно вставил майор. – А вверх и подавно: плотина. Не пойдут они в реку, глупо это. Если и есть у волков шанс попасться, так это именно он.

Видеооператор поисковой группы, похоже, взобрался на ближайший пригорочек – теперь было видно, как пограничники плывут наперерез темным кляксам в синей Ангаре. До ближайшей оставалось метров сто. Течение величаво влекло и тех, и других влево, на запад.

– Хорошо плывут, – заметил Чеботарев.

– Ну, так это же поисковики! – развел руками майор. – Им положено.

Золотых вдруг очнулся от короткого раздумья, в которое погрузился минуту-другую назад.

– Послушайте-ка… А около плотины охрана есть?

– Есть, – ответил майор. – Специальная служба, гидроинженеры. А что?

– Надо бы усилить их посты нашими. С обеих сторон.

– Выполнять? – на этот раз майор даже задумываться над смыслом не стал.

– Выполняйте.

Майор немедленно снял трубку прямого канала и деловито затараторил команды. Золотых представил, как в кольце оцепления сержанты поднимают резерв, и дюжие ребята в пятнистой форме с иглометами наперевес рысцой исчезают среди деревьев.

– Может, и на мосту усилить посты? – спросил Коршунович.

– На мосту они давным-давно усилены, – пробормотал Золотых. – Людей бы на все хватило…

– Хватит, – заверил его майор, на секунду отрываясь от трубки. – У нас в резерве пока больше людей, чем в оцеплении.

«Неплохо живут! – подумал Коршунович с легкой завистью. – Это сколько ж народу сибиряки сняли с границы, чтоб оцепить десятикилометровый круг, и еще в резерве многих держать?..»

– Глядите, – оживился один из европейцев и указал на монитор. – Доплыли!

На экране было хорошо видно, как первый из поисковиков доплыл до продолговатого мешка и для начала пихнул его раз-другой. Мешок закачался на волнах. Пловец поднырнул под него и принялся толкать к берегу. Получалось, хотя и медленно, наверное из-за того, что мешок был куда тяжелее человека.

– Да к берегу его разверни, плашмя-то тяжелее, – в сердцах сказал Золотых. – Физики, е-мое…

Пограничник словно услышал – уперся мешку в торец и добросовестно заработал ногами. Теперь сия композиция отдаленно напоминала бревно и бобра. Только бревно чересчур короткое и толстое, а бобра – странно ушастого.

Вскоре все семь клякс уже медленно, но неуклонно приближались к берегу.

– Давайте, давайте, – негромко бормотал Золотых, не отрывая взгляда от экрана. Наверное, ему не терпелось узнать – что там, внутри этих плавучих мешков.

Как только первый из них общими усилиями вытолкали на сухое, оператор поспешил покинуть пригорочек и подбежал вплотную. Картинка на экране наконец перестала прыгать, оператор протиснулся через кольцо пограничников. Щуплый сержант уже водил вдоль мешка миноискателем, и миноискатель в двух местах звенел, словно утренняя молочница в спальном квартале.

– Звенит, черт возьми! – озадаченно сказал офицер-европеец. Тот, что поразговорчивее. Второй вообще все время молчал, только зыркал настороженно из-под кустистых бровей.

Командир-поисковик без напоминаний отогнал всех, кроме саперов, подальше и велел залечь.

– Э! – встрепенулся Коршунович. – Там же в воде еще люди!

– Леонов, остальные мешки сплавьте ниже по течению метров на сто-сто пятьдесят, и там вытаскивайте на сушу! Как пловцы укроются, пускайте саперов! – сказал в микрофон майор. Лицо у него было очень сосредоточенное.

– Есть! – отозвался поисковик и обернулся к реке. Пловцы тотчас свернули на запад, вдоль бережка.

Залегшие было пограничники побежали им помогать. В общем, еще минут пять зрителям в штабном экипаже оставалось только ерзать на креслах и строить бесплодные догадки.

Но наконец все мешки были вытащены из воды, люди укрыты, оператор вернулся на давешний пригорочек, и дал картинку с увеличением. Около первого мешка осторожно колдовали саперы.

– Непохоже, чтобы тут стояли какие-нибудь взрывные устройства, – сказал один из саперов, рыжий, как прошлогодняя хвоя, чау-чау. – По крайней мере, снаружи. Есть единственный фал, видимо активирующий трансформацию. Похоже, что это автоселектоиды.

Золотых даже на секунду не задумался:

– Укрыть людей, и активировать!

Двое саперов убрались подальше, а сержант-чау еще немного повозился у мешка, а потом тоже попятился прочь. Видно было, как он разматывает, отступая, длинный гибкий тросик.

– Все готово! – доложил командир поисковиков. Золотых успел запомнить его фамилию: Леонов. Лейтенант Леонов.

– Дергай! – выдохнул Золотых, и все затаили дыхание, вперившись взглядами в изображение на экране монитора.

Продолговатый мешок дрогнул, и стал быстро набухать, словно внутри него освободились тугие пружины. Потом он стал раскрываться, словно древесная почка, а потом вроде бы даже выворачиваться наизнанку. Оператор медленно водил объективом влево-вправо, стремясь не упустить ничего.

– Да это десантный плотик! – узнал майор-пограничник. – Обычный десантный плотик-селектоид, восьмиместный! У наших инженеров такие же на балансе.

– А на что тогда миноискатель звенел? – недоуменно спросил Степа Чеботарев.

– На движитель, наверное, – пожал плечами майор. – Там много активной органики, да и железа хватает.

Истекла минута, и ни у кого не осталось сомнений, что это действительно просто плотик. Когда стало понятно, что взрываться там нечему, его по-быстрому обследовали.

– На борту стандартный комплект: движитель-полиморф, запас универсального корма и сухпай для людей, аптечка, набор сигнальных ракет, ножи и фонарики. И все, – доложил Леонов. Оператор забрался на борт и показывал все это с близкого расстояния. – Ножи обычные, селектоиды.

– Господи! – вздохнул Коршунович, сам себе удивляясь. – И отчего мы решили, что там взрывчатка? Зачем волкам взрываться на собственных плотиках?

– А, может, это и не волчьи плотики… – задумчиво протянул Золотых. – Степа! Свяжись-ка с Братском, и выясни, что это за экологи на самолете. Если и вправду их плотики, тогда мы только зря потеряли время.

– И все-таки, очень это смахивает на ловкую попытку эвакуации, – вставил разговорчивый европеец. Молчаливый с сомнением поглядел на него, но по-прежнему не проронил ни слова.

– Отчего же тогда плотики никто не встречал? – спросил Коршунович.

– А как? Мы ведь сразу ими занялись.

– Нужно быть круглым идиотом, чтобы поверить, будто мы этим не заинтересуемся, – Золотых продолжал пребывать в некоторой задумчивости, а это значило, что он подозревает неладное, просто сам еще толком не понял – в чем подвох? – Вскройте-ка остальные, – велел он, чуть поразмыслив.

Но и остальные шесть мешков оказались такими же плотиками. Одинаковыми, как клоны. Да они, собственно, и были клонами. Селектоидами-трансформерами, клонированными в одной из многочисленных биолабораторий Земли.

– Принадлежность их возможно установить?

– Это сибирская порода, – уверенно сказал майор. – Вне всяких сомнений.

– Ну-ка, – скомандовал Золотых. – Пусть реку покажут. Ничего там не осталось? И пусть с воздуха кто-нибудь пройдется, снимет, а потом рапидом запись просмотрите.

Оператор с пригорочка дал максимальное увеличение и прощупал всю поверхность реки, от плотины и чуть не до горизонта ниже по течению. Ничего похожего на сброшенный с самолета груз Ангара на своей синей спине не несла. Потом над фарватером с низким ревом прошелся истребитель, а чуть позже – два пограничных махолета.

– Река чиста, – доложил не то пилот, не то кто-то из авиаторов из ЦУПа. – Сейчас транслируем вам запись…

Офицер связист, прикипевший к пульту в самом углу кунга, был совершенно незаметен. Он пробежался пальцами по сенсорам, и тут же ожил второй монитор, рядом с уже работающим. Сначала экран его оставался молочно-белым, но потом завели картинку с истребителя и прокручивали ее даже не рапидом, а покадрово, отчего казалось, будто показывают бесконечную череду пейзажных фотографий, каждая последующая из которых отличается от предыдущей лишь самую малость.

– Пусто, – разочарованно сказал майор через некоторое время и вопросительно уставился на Золотых. В ожидании приказа, наверное.

Золотых еще секунд двадцать внимательно глядел на монитор.

– Погрузите плотики на махолет, – распорядился он наконец, – и уберите с глаз долой.

– А, может, пусть валяются? – спросил Коршунович тоном заговорщика и еле заметно подмигнул. – Засаду вокруг оставить… Вдруг сунутся – а мы их р-раз! И в конверт.

Но Золотых отрицательно покачал головой.

– Если я хоть что-нибудь понял в волках за последние недели, то не сунутся они. А если сунутся, то никакая засада не поможет. Нет, Палыч, уберем мы это, не станем их искушать. Как там у Джералда ван Даррела сказано? «Не искушай голодного зверя.» Так не станем же искушать, даже если наш зверь – человек.

– Зверь и человек – это не одно и то же, – заметил разговорчивый европеец, делая глубокомысленное лицо.

Золотых поглядел на него с усталой улыбкой.

– Ты прав. Человек на самом деле хуже зверя. И тебе предстоит в этом убедиться уже сегодня ночью.

Глаза у европейца стали недоуменные. Он явно ничего не понял. Да и никто из присутствующих не понял полковника Золотых до конца. Разве только его старинный друг и коллега из России Вениамин Коршунович.

Летающие машины-невидимки, все четыре, около полутора часов челноками сновали между волчьей базой и подножием плотины. Чтобы перевезти людей понадобилось семнадцать рейсов. Чтобы перевезти оборудование и снаряжение – девять. К темноте на базе остались только трое саперов и спецназовцы Венома – Архипа, Дрон, Дудник, Ротан, Кекс, Штопик, Слива и Ядвига. Саперы тотчас начали готовиться к фейерверку, а спецназовцы просто сидели и ждали сигнала. Сигнала, или атаки.

Жетон Арчи получил сразу после ужина. А перед этим с живейшим интересом пронаблюдал за вылавливанием из реки безобидных плотиков. Смысла подобного маневра Арчи не уловил, но чувствовал, что это именно маневр, а байки с разгерметизацией отсека в самолете – не более, чем байки. Самолет, конечно, маленький и не особенно скоростной… Но к чему приводит разгерметизация – Арчи знал прекрасно.

Волки определенно что-то затеяли. Одно из двух: либо у них тесные связи в этом мире, либо им помогают. Местные помогают, земляне. И непонятно, что хуже – связи или земляне-помощники.

Когда с небес стек первый намек на вечерние сумерки, Арчи отсоединил монитор от прибора капитана-особиста, сам прибор задрапировал матовым чехлом от небольшого пучеглазого селектоида над монитором, наскоро пошарил в походной аптечке и прихватил кое-какие препараты, сменил в видике кристалл на чистый, выбрался из кунга и потихоньку вытащил из-под сетки мопед. Бульдог-лейтенант при этом старательно глядел в противоположную сторону, а невольные свидетели – патрульный аморф Пожарков и питбуль Гоша только безмолвно проводили его взглядами.

Чуть в стороне Арчи разбудил мопед, и тот коротко сверкнул единственной фарой.

– Поехали, малыш, – тихо сказал ему Арчи и направил мопед меж стволов, туда, где заросли были пореже.

Сумерки быстро сгущались, намертво запутываясь в подлеске. Арчи внимательно смотрел вперед, и не слишком гнал, боясь налететь на пень или валежину и повредить малютке ходовую. А малютка благодарно и трудолюбиво тянул через неровности почвы, и все равно ему было – что в гору ползти, что вниз по склону катиться. Скорость он почти и не менял.

Километров через пять-семь Арчи должен был натолкнуться на внешнее оцепление. И точно: впереди неожиданно вспыхнул прожектор, а от стволов отделилось несколько размытых силуэтов с иглометами наперевес. Увидев родимую пограничную форму на Арчи они несколько расслабились, а желтый жетон вестового и вовсе их успокоил.

– Проезжай, – сказал ему худющий, как велосипед, сержант, не очень, впрочем, похожий морфемой на борзую. Полукровка, наверное.

– А далеко внутренние кордоны?

– Метров триста.

– Тогда я мопед оставлю.

Сержант пожал плечами:

– Как хочешь. Только прикрой его чем-нибудь. Есть чем?

– Разве что ветками, – сказал Арчи.

Говорили они тихо, невольно приглушая голоса.

– Не нужно ветками, – вздохнул сержант. – Мы тебе лишний кэзээс дадим.

– Давайте, – согласился Арчи.

Чернявый парень с квадратной физиономией (шотландский терьер) метнул ему темный комок ткани. Арчи развернул – это и вправду оказался КЗС, то бишь комбинезон защитный сетчатый. Из той же ткани, что маскировочные сетки для экипажей, только скроенный в виде одежды. Арчи прикрыл уже успевшего прикорнуть малютку, машинально проверил игломет в кармане, махнул рукой погранцам и пошел вглубь зоны.

– Спасибо, – бросил он напоследок.

На кордоны он натыкался еще дважды, причем последний едва не пропустил – соблазнительная кочка под ногой вдруг шевельнулась, и Арчи с немым изумлением опознал в ней чью-то голову в задрапированной ветками каске.

Сибирские погранцы были великими мастерами по части растворения в окружающей природе – не то что российские лодыри с западной границы.

Жетон вестового продолжал выручать Арчи, хотя парни из последнего кордона посмотрели на него странно – должно быть пытались сообразить кого он пытается отыскать внутри оцепленной зоны и кому несет весточку. И еще Арчи подумал, что выйти обратно за кольцо будет, наверное, труднее.

Лезть в кольцо было, конечно же, опасно. Но Арчи по себе знал: если наблюдать из-за спин – не увидишь ровным счетом ничего, и поймешь тоже немного. Поэтому он решил потихоньку пробраться поближе к волчьей базе и присмотреть укромное место не на виду, но чтобы самому все видеть.

Арчи прекрасно сознавал насколько это опасно. Но как опытный агент он также прекрасно чувствовал грань, дальше которой забираться не стоит. У волков наверняка найдутся впечатляющие средства обнаружения.

Через километр, когда сумерки стали чересчур плотными, Арчи принял сразу две таблетки гипофтальмина, выждал минуты две и осмотрелся. Сумерки постепенно становились прозрачными, а звездная зыбь в просветах крон превращалась в скопище ярчайших точек, при взгляде на которые казалось, будто в глаза втыкаются холодные иглы.

Чуть впереди и справа Арчи различил поросшее лиственницей всхолмье. Туда он и направился.

Он даже не успел толком осмотреться и выбрать безопасное место – небо в центре оцепленной зоны вдруг расцвело мертвенно-бледной вспышкой, а потом разом стало светло, как днем. Арчи еле успел зажмуриться, а если бы не успел – ослеп бы часов на пять. Глаза медленно привыкали к новой освещенности – контрастной, без полутонов. Как мир в растянутой на долгие минуты фотовспышке. И тут же Арчи понял, что пограничники начали сжимать кольцо.

Сцепив зубы, подавляя сильное желание в голос выругаться, Арчи полез на первую попавшуюся лиственницу. Обдирая ногти и елозя щекой по шершавой коре. На высоте шести метров, в более-менее удобной развилке он замер и притих.

Минут через десять внизу прошли пограничники – частой цепью, почти бесшумно, словно компания лесных духов. От них остро пахло азартом и страхом одновременно.

Потом прошла вторая цепь, а еще спустя несколько минут – третья. Арчи в сердцах стиснул зубы. Подобрался поближе, нечего сказать!

В тот же миг где-то вдалеке часто-часто зацокали иглометы, и раз-другой сухо грохнул пулевик. Иглометы ненадолго притихли, и разом заговорили снова. Чаще, злее. Пулевик больше не отзывался, зато чуть в стороне что-то глухо и раскатисто бабахнуло, словно взорвался пороховой склад.

Арчи чертыхнулся, на этот раз шепотом и полез вниз. Сползать по голому стволу было глупо, поэтому он повис на нижнем суку и мягко прыгнул на лежалую хвою.

Глаза к этому моменту окончательно адаптировались к мертвенному свету ракет, что поочередно отцветали над тайгой, уступая место товаркам.

Гадая – будет четвертая волна атакующих или не будет – Арчи двинулся к центру оцепленной зоны. Так и не удалось ему проникнуть в первый ряд, хотя именно из Арчи сегодня получился бы самый благодарный зритель.

Уже метров через триста плотная иглометная пальба заставила его вжаться в землю. Подстегнутое гипофтальмином зрение ловило каждое движение в темноте.

Арчи вдруг увидел, что полупрозрачный сгусток сумрака бесшумно свалился с дерева на головы троим пограничникам, которые залегли перед крохотной полянкой. Те даже захрипеть не успели, а сгусток уже метнулся в сторону и за какую-то секунду прикончил еще троих. По соседству кто-то не выдержал и принялся беспорядочно садить из игломета по шевелящимся кустам, рискуя попасть в своих же, и чей-то срывающийся мальчишеский голос перечеркнул этот мгновенный кровавый кошмар:

– Распылитель! Да распылитель же!

Прежде чем Арчи сообразил что это означает, из-за спин стреляющих вдруг забила светлая струя, очень похожая на поток пены из селектоида-пожарки, только гораздо толще. И еще – пена была какая-то странная, словно состоящая из мельчайших невесомых крупинок. И волк-невидимка мгновенно стал видимым – белесым приземистым силуэтом с оружием в руках.

Сколько иглометов цокнуло сразу – Арчи не смог бы сосчитать. Волк, даже падая, убивал. А пограничники, казавшиеся бравыми и способными на все ребятами, просто умирали. Один за другим. Кто молча, кто со сдавленным стоном, кто с отчаянным криком.

Арчи с величайшим трудом удерживал бунтующее сознание от паники. Он не привык видеть столько смертей разом. Что же говорить о сопляках-пограничниках?

Арчи с ужасом подумал, что половина из них сейчас побросает оружие, закусит удила и побежит кто куда. Причем, половина из этой половины попрет под волчий огонь, а остальные – под иглы своих же. Те, кто не побежит, начнут палить куда попало. И тут начнется форменная резня, хуже, чем при визите хорька в курятник.

В общем, он выдернул из кармана игломет и приготовился к худшему.

Но Арчи ошибся. Видимо, пацанве перед операцией основательно промыли мозги. И недаром выдавали вместе с ужином водку.

Не побежал никто. Ну, почти никто – единицы, причем многих тут же сдернули наземь свои же. И это, как оказалось, было предусмотрено. Вот стреляли ребятишки беспорядочно, это да. Но – опять же – если не в волка, то поверх голов.

Волков, кроме того, самого первого, Арчи больше не видел, и стрельба помалу улеглась. Погранец-командир (не то лейтенант, не то сержант даже) быстро опомнился и принялся наводить порядок. Ребятки довольно быстро залегли, перезарядились; раненых и запаниковавших оттеснили назад, а то ли убитого, то ли оглушенного волка повязали и тоже отгрузили в тыл. Там, вроде бы, кто-то объявился из эшелона обеспечения.

Можно было перевести дух и осмотреться.

В оцепленной зоне то и дело вспыхивала стрельба, тот тут, то там, Арчи слышал характерный шелест распылителей, плотное цоканье иглометов и редкую стрельбу из пулевого оружия.

Вероятно, волков было очень мало. Пока.

На закате помощник сибирского босса по фамилии Чеботарев откинул гибкий полог-подкрылок и вошел в палатку. Синеватая химическая лампа наполняла полусферический купол даже не светом, нет – отсутствием тьмы. Воздух под куполом казался густым и фосфоресцирующим.

– Ну, что, гвардия? Готовы? – напряженным голосом спросил Чеботарев.

Китаец-шарпей молча встал и вогнал в механический пистолет черный прямоугольник обоймы. Казалось, он родился и вырос в этом комбинезоне с обилием карманов, в каждом из которых таилось что-нибудь смертоносное.

«Интересно, – подумал Генрих, – а он хоть немного нервничал после первого «фитиля»? По-моему, нисколько.»

– Что, поехали? – мрачно осведомился долговязый прибалт-дог.

– Ага. Через пять минут кольцо начнут стягивать. Ваш выход, супермены.

Второй прибалт, туранец, россиянин Баграт и четверка сибиряков, похожих на бультерьеров-переростков тоже поднялись с шезлонгов-коек.

Себе Генрих выбрал многозарядный пулевик, но не длинноствольный, как пограничные иглометы, а смахивающий на большой пистолет. Штуку достаточно смертоносную и невероятно скорострельную – иглометам-селектоидам такая и в первом приближении не снилась. Правда, имелась у этого и оборотная сторона: все карманы пришлось набить запасными обоймами, да еще обмотаться специальным ремнем-патронташем. Обойм, помимо примкнутой, Генрих взял аж восемь, а выпотрошив ремень можно было снарядить еще шесть.

Никогда прежде Генриху не приходилось вооружаться так основательно. И та его часть, которая не переносила людской смерти, напряглась и задрожала, но Генрих привычным усилием воли подчинил ее мрачной скорлупе-оболочке, которую вылепили европейские психоинженеры перед заданием.

«А ведь если разобраться, – отстраненно подумал Генрих, – психоинженеры просто делают из нас шизофреников. И те, у кого сдерживающая сущность оказывается слабее сущности побудительной, становятся агентами. Чем сильнее разрыв между сущностями, чем легче удается подчинить сдерживающую сущность – тем ценнее агент. И тем больше он может натворить.»

Это не значит, что агент-шизофреник не в состоянии сойти с ума после очередного убийства. Просто он может вынести больше убийств подряд – без профилактической промывки мозгов. Без сдирания старой скорлупы и торжественного запихивания в новую. Только-только вылепленную.

Один за другим они выходили из палатки в вечернюю комариную муть. После неживого химического освещения все казалось преувеличенно темным – и таящийся в зарослях мрак, и последний закатный росчерк на небе, и даже луна, полускрытая символическими облачками.

У палатки стояли Золотых, россиянин Коршунович и майор-пограничник. Лица их тоже казались темными; Генрих видел только слабые отсветы в глазах.

Чуть поодаль вытянулся в шеренгу взвод российского мобильного спецназа. Те, чью судьбу нынешней ночью придется разделить.

Полковник Золотых сделал маленький шаг вперед – Генриху на секунду показалось, что он готов разразиться неуместной напутственной речью, но сибиряк произнес всего две фразы:

– Постарайтесь притащить хотя бы одного живьем. И все, считайте свою миссию выполненной.

Прибалты коротко переглянулись. Эти явно привыкли понимать друг друга без слов. Генрих решил для себя, что там, в лесу, постарается держаться к ним поближе.

Кольцо вокруг оцепленной зоны было тройным. Пограничники – все с регулярными сибирскими иглометами – провожали спецназовцев и передовую группу уважительными взглядами. Генрих под каждым кустом замечал отблески прожекторного света в глазах. Заметил он и то, что ребятки-пограничники очень умело прятались по этим самым кустам и слегка даже позавидовал навыкам истого лесовика. Врожденного. Сейчас такие навыки очень ему пригодились бы.

До предполагаемой границы базы оставалось около километра, когда Генрих уловил слабенький запах озона.

«Начинается», – успел подумать он, и в тот же миг над лесом вспыхнуло зеленоватое зарево парящих осветителей, а спустя пару секунд тишину распороли далекие хлопки ракетниц. А потом заросли впереди ожили. Просто ожили. Шарпей-китаец переломился пополам, но все же успел выстрелить; и тут за спинами очнулись ребята с распылителями.

Волков было четверо. Белесые фигуры, до странности напоминающие призраков, внезапно стали видимыми. Взвесь добросовестно облепила их костюмы, и хитрый полупрозрачный камуфляж перестал растворять волков в ночи.

Прибалты дали дружный залп и одновременно упали на землю. Генрих тоже залег. Чуть в стороне. Очень вовремя, потому что сзади принялись беспорядочно стрелять спецназовцы, да и пограничники со своими иглометами моментально набежали с трех сторон.

Но волки молниеносно разобрались в ситуации и дружно отступили; Генрих заметил, что двое поддерживали третьего, а четвертый прикрывал. Чтобы исчезнуть им понадобилась какие-то три-четыре секунды.

Стрельба не утихала еще секунд двадцать. Потом один из сибиряков из передовой группы предостерегающе поднял руку. Генрих, прильнувший к сухой таежной подстилке, ненадолго прикрыл глаза. Над кронами продолжали вспыхивать и светить ракеты, и мир оттого казался резко-контрастным.

Вскоре стрельба разгорелась немного в стороне, но и там она довольно быстро стихла. Похоже, что волки нащупывали слабину в кольце окружения.

Потом кто-то из россиян-спецназовцев расшвырял светляков – лес в отдалении стал просматриваться гораздо лучше. Прибалты проползли вперед, к неловко лежащему у молоденького кедра шарпею. Кажется, шарпей был еще жив.

Генрих тоже пополз вперед. Он слышал, как сержант докладывает кому-то по рации, что вылазка волков пресечена, но есть потери, около двадцати человек, и что никого из волков не удалось ни пленить, ни устранить.

Он так и сказал – «устранить», а не «убить».

«Двадцать человек! – подумал Генрих озабоченно. – За несколько секунд. Дьявол! Да если волков много, они нас постепенно передавят всех, как клопов. И никакое оцепление не спасет.»

Единственное, что порадовало – никто из людей не впал в шоковое оцепенение после стрельбы. Все-таки накрутили всех как следует. Если и погранцы подготовлены так же, то есть даже небольшие шансы на успех. Наверное…

Рядом оказался россиянин Баграт; задумчиво перезаряжая короткоствольный «Самум» он сказал, обращаясь куда-то в пустоту:

– А с распылителями это они здорово придумали…

– Здорово, – фыркнул из густой тени туранец. – Лучше бы огнеметы принесли, чем распылители.

«Н-да, – подумал Генрих. – Нравы у них вполне сарацинские, там, в Туране. Да и в Халифате тоже.»

– Эй, сержант! – негромко позвал спецназовца прибалт Цицаркин. – Буди своих, и двинули! Цепью. У кого осветители?

– У нас! – с готовностью отозвались два терьера-йоркширца, похоже – близнецы.

– И у нас, – добавил кто-то из темноты.

– Давай! Осветители – вперед, швырнули – подтянулись. И хренью своей поливайте, не мешкайте!

– Слышали? – с нажимом спросил сержант. То ли он полностью согласен был с советами прибалта, то ли просто слегка растерялся и поэтому рад был, что инициативу проявил кто-то другой. – Давай, двинули!

По его команде цепочка передовой группы двинулась к центру оцепленной зоны. Медленно, крадучись, обильно расшвыривая по дороге хемоосветители и оставляя за собой праздничный лес. Сияло сверху, сияло в подлеске, в крови бушевал адреналин, и от этого Генриху почему-то неудержимо хотелось чихнуть.

Перестрелки вспыхивали там и сям, то справа, то слева, то где-то далеко, по ту сторону волчьей базы, где тоже смыкались цепочки спецназа и пограничников. Но все время ненадолго, словно волки осторожно пробовали сжимающееся кольцо на прочность. На разрыв.

Впереди, за стволами мачтовых сосен и лиственниц уже угадывались просветы. Поляна или вырубка, и причем большая.

«База», – только и успел подумать Генрих, а в следующий миг навстречу ему рванулось целое море огня. Навстречу ему и навстречу всем, кто находился рядом. Сплошной алый поток, сначала похожий на вспухающий пузырь, а потом – на стену. На стену выше самых высоких деревьев, выше осветительных ракет. На стену, поднявшуюся до небес.

Мысли оцепенели, но тело среагировало само. Несколько прыжков прочь, в сторону низинки и нырок туда, в спасительную ложбину, на острые хрустящие сучки. Из-под кучи веток с визгом рванулась какая-то зверюга, визг этот утонул в сплошном грохоте, сверху на Генриха кто-то тяжело свалился, и стало жарко, нестерпимо жарко.

Ударная волна засыпала их трухой, прошлогодней хвоей, горящими ветками. В ушах оглушительно звенело. А на краю поляны уже занялся и принялся резво скакать с кроны на крону скорый пожар-верховик. После мертвенного света ракет и хемоосветителей рыжее пламя казалось живым и едва ли не одушевленным.

Рядом сдавленно выругались по-балтийски, кажется это был Рихард; секундой позже послышался хрип Цицаркина:

– Туда! В болотце!

Генрих вскочил, еще ничего не соображая. Просто потому, что вскочили оба прибалта, счастливо спасшиеся в той же ложбинке. Вероятно, они для себя тоже решили держаться поближе к Генриху.

Бежали они как сумасшедшие, подгоняемые ревом и треском пламени. Бежал и еще кто-то, впереди и с обеих сторон беспорядочно метались хаотичные тени. Кто-то горел и кричал от боли, кто-то молча несся сквозь стонущий лес…

В болотце – округлую, метров десяти в диаметре лужу, сплошь заросшую ряской – они вскочили с ходу и забрались по самые брови. Ноги по колено ушли в клейкий ил, со дна поднимались веселые вереницы пузырьков, активно пахло какой-то органической дрянью. В болотце уже сидело человек двадцать, и со всех сторон сбегались новые спецназовцы. Некоторые даже с оружием.

И тут верховик с ревом прошел с боков и над ними. Генрих зажмурился и нырнул в мутную жижу. Даже там, под поверхностью, он почувствовал неистовый жар. Или, может быть, это только показалось?

Пулевик свой Генрих впопыхах утопил. Да и немного от него было бы толку после купания.

Ошеломленные и растерзанные, мокрые, словно жертвы паводка, они выбрались из спасительного болотца только спустя двадцать минут. Жижа нагрелась чуть ли не до температуры человеческого тела, а стрелки камыша обгорели и поникли, уронив сигарообразные утолщения в уцелевшие лужицы. Поголовье местных лягушек смело могло счесть сегодняшнюю ночь локальным армагеддоном.

На месте волчьей базы осталась только конусообразная воронка, чуть не доверху засыпанная бархатистым пеплом; а вокруг раскинулось еще отдающее теплом пожарище. Остро и удушливо пахло сгоревшей органикой. Генрих зачарованно глядел на этот ад и зачем-то пытался оттереть от грязи лицо, но только впустую размазывал грязь.

– Ну, дела, – прошептал дог-Рихард.

– Что же это получается, – недоуменно спросил туранец, тоже уцелевший в непредвиденной передряге, – они себя взорвали? Как в Берлине, умираем, но не сдаемся?

– Рация у кого-нибудь есть? – мрачно осведомился Цицаркин.

Очумевший пограничник-спаниель протянул ему селектоид. Голова и уши у пограничника были опалены, а рация даже с виду казалась совершенно сбитой с толку. Цицаркину понадобилось целых полторы минуты, чтобы ее успокоить и заставить работать.

В эфире царило нездоровое оживление, больше похожее на легендарный пекинский паноптикум. Кто-то причитал, словно ребенок, всхлипывая и шмыгая носом, кто-то орал в ответ и грозил всеми земными карами, кто-то пытался орущего урезонить…

Досталось всем – в этом можно было не сомневаться.

Через некоторое время стало ясно, что волкам так и не удалось прорвать кольцо, и что они либо продолжают укрываться где-то посреди пожарища, либо погибли все до единого при взрыве. Европейцы-спецназовцы и первое пограничное кольцо выгорели процентов на тридцать-сорок – таких потерь за такое короткое время Земля не знала со времен биокоррекции. Даже во время самых свирепых стихийных бедствий. Второе и третье кольца почти не пострадали, пограничники успели принять меры и даже сумели остановить огонь – почти везде. Лишь в трех местах пожар добивали конкретно в текущую минуту. Командование склонялось к мнению, что надо дождаться утра и лишь после этого начинать копаться в воронке. И предварительно просветить почву на предмет пустот и новых смертоносных сюрпризов.

Уцелевшим спецназовцам и пограничникам, а также передовой группе предлагалось незамедлительно возвращаться к штабу операции для отчета и оказания помощи.

«Веселая выдалась ночка, – подумал Генрих разбито, и только сейчас сообразил, что смерть в очередной раз прошлась в нескольких шагах от него. Всего лишь в нескольких шагах. – Исключительно веселая. Чего угодно ожидал, но не этого…»

Отлеживаясь в кустах, Арчи так и не решил – ползти вперед или пропустить пограничников. А те что-то не спешили. И еще: Арчи недоумевал по поводу европейского спецназа, которому полагалось быть впереди всех. Здесь спецназом и не пахло, только сибиряки толклись. Или численности спецназа не хватило, чтобы полностью замкнуть кольцо? Наверняка, не полк же их прислали… Кольцо держат погранцы, а спецназ должен был, наверное, штурмовать базу. Не обязательно же ее для штурма окружать?

Стрельба возобновлялась еще несколько раз, но все где-то вдали. Пограничники сидели по кустам и терпеливо ждали приказа.

И вот тут-то началось самое неожиданное.

Волчья база взорвалась. Обратилась в необъятное облако огня, в смерч, в концентрическое расходящееся цунами из ударной волны и пламени. Волна содрала с кустов листву, словно покрывало с памятника. Арчи оторвало от почвы и крепко приложило о ствол лиственницы, а потом со всех сторон начали сыпаться сучья, хвоя, листья, песок, еще какая-то колючая и жесткая дрянь, причем не обязательно сверху сыпаться. Ударило Арчи крепко, аж в глазах потемнело. В рот набилось песку, лицо Арчи поцарапал, и ухо едва не разорвал. А секундой позже над лесом словно солнце взошло. Арчи снова посчастливилось не ослепнуть – в этот момент он валялся носом книзу, и даже сквозь закрытые веки увидел вспышку.

Он приоткрыл глаза, предварительно заслонившись ладонями. Так и есть. Пожар-верховик. Из тех, что мчатся немногим медленнее курьерского поезда и не щадят никого на своем пути.

Забыв обо всем Арчи вскочил, и понесся на пламя, потому что оттуда слабо тянуло приторным запахом тины и вообще чувствовалась влага. К сожалению, быстро нагревающаяся.

Крохотный ручей – всего лишь. Воробью по колено. Но все же… Вода не горит. Арчи отыскал место поглубже и плюхнулся лицом вниз. Вода даже не покрыла его целиком. Тогда он крутнулся, намочил спину и взглянул на огонь. Пора – жар становился нестерпимым, и рыжая волна готовилась пронестись над головой.

И пронеслась. Спину под пятнистым комбинезоном мгновенно опалило – стало нестерпимо больно. И Арчи решился перевернуться еще раз.

Странно это было – находиться в костре. В огромном костре. Всего миг, и снова лицом вниз. А на спину словно расплавленного свинца налили.

Через несколько минут Арчи потерял сознание, и не захлебнулся в горячей жиже только потому, что был ньюфаундлендом, а ньюфаундленды не тонут. Горят, но не тонут.

Впрочем, окончательно сгореть ему было не суждено. Когда сознание вернулось, Арчи понял, что комбинезон на спине тлеет. Ручей практически испарился, и намочить спину уже не удалось бы. Сцепив от боли зубы, Арчи нашел в себе силы комбинезон снять. Спина и ноги казались сплошным ожогом. Да что казались – они и были сплошным ожогом, слава богу, что всего лишь поверхностным и не слишком серьезным. Негнущимися пальцами Арчи расстегнул аптечку и проглотил лошадиную дозу обезболивающего. Нож и одуревший от пережитого видик он втиснул в аптечную сумку, а игломет оставил в руке.

Странно он, наверное, выглядел в эту минуту. Обожженный, в черной сзади футболке и казенных синих трусах, но в совершенно не пострадавших ботинках; в одной руке игломет, во второй – аптечка, с дурным от таблеток и боли взглядом, оглушенный, истерзанный, Арчи пошел. Плохо соображая – куда. Вперед. Просто вперед.

Шел он, судя по всему долго, и, судя по всему, причудливыми зигзагами. Дважды он выходил к руслу того же ручья. Полувысохшему. А, может, это были другие ручьи. Боль не прошла, но отступила, стала привычной и докучливой. Сознание вошло в мерцающий режим – в целом Арчи соображал плохо, просто инстинктивно шел вперед, но случались редкие проблески. Сначала Арчи осознал себя стоящим на коленях перед огромным обугленным пнем-выворотнем. Несколько позже – уже в стороне от пня, перед узкой, как траншея, ямой. В яме кто-то валялся. И этот кто-то был мертв, но зато одет в необожженный комбинезон. Следующее мерцание отстояло, видимо, всего на несколько минут – потому что Арчи был уже в куртке, и, сидя на краю ямы, пытался протиснуть ногу вместе с ботинком в штанину. Спина казалась упрямым средоточием боли, но отчего-то Арчи был уверен, что куртку снимать ни в коем случае нельзя, и что все его мучения не напрасны.

А когда он вышел к небольшой округлой луже, которая, еще совсем недавно была куда больше размерами, и снова опустился на колени, пришло огромное облегчение. Рядом была вода – совсем немного, но все же вода. Ведь не может же он, черт возьми, умереть у воды? Это было бы слишком глупо для бывшего спасателя и для его морфемы. Аптечку он продолжал сжимать в давно уже ничего не чувствующей руке, только теперь аптечка была почему-то в правой руке, а не в левой, а игломета не было вовсе. Наверное, выронил, или, что вероятнее, забыл когда переодевался. Здесь сознание окончательно оставило Арчибальда Рене де Шертарини, и он без сил распластался на краю лужи. В чужой одежде и едва живой.

Архипа, Дрон и Дудник благополучно пересидели взрыв в укрытии. Бабахнуло так, что невольно вспомнились бои там, за тысячи световых лет от Земли. Переждали они и пожар. А потом включили камуфляж, и пошли прорываться через кольцо. На этот раз – всерьез.

Лес после огненного цунами выглядел плачевно – обглоданные пламенем остовы деревьев, сиротливо воздевшие к небесам мертвые ветви, и удушливые дымные облака над черной землей. И лишь кое-где случайно уцелевшие островки зелени, выглядящие до странности нелепо.

Волки шли на северо-восток, чтобы выйти из окружения максимально близко к плотине.

На обгоревшего парня в волчьей пехотной форме они наткнулись совсем рядом с кратером, что остался от бывшей базы.

– Е-мое! – тихо сказал Дрон и остановился. – Поглядите только!

Парень еще дышал. Но досталось ему изрядно – ожоги, плюс контузия…

– Ты его знаешь? – спросил помрачневший Дрон у Архипы.

– Нет.

– А ты?

Дудник тоже не знал.

– Да… Досталось пехтуре.

Дрон стянул с плеча автомат и протянул Архипе:

– Держи…

И склонился над парнем. В руке тот сжимал небольшую сумочку, из местных – не поймешь живую или обычную. Похоже, живую.

Без видимых усилий Дрон взвалил парня на плечи. Камуфляжный модуль зафиксировал возросшую массу и скорректировал поле. Растянул и обволок ношу, растворил в ночи.

– Так и потащишь? – хмуро спросил Дудник.

– Не бросать же его? – отозвался Дрон. – Живой все-таки.

– Давай подсумки, что ли… – вздохнул Дудник. – Архипа, ступай вперед, а я хвосты прижимать буду…

Троица призраков обогнула изувеченную поляну по самому краю и, оставляя в пепле цепочки следов, скрылась в лесу. Одна из цепочек пропечатывалась отчетливее.

– Константин Семенович?

Золотых оторвал гудящую голову от столика.

– Да, Степа?

– Министр на связи.

Полковник разбито вздохнул. Именно разбито – впервые за много дней он почувствовал, что нервы даже у него не железные.

– Давай…

Архаичная трубка закрытой связи словно бы сама собой прыгнула в руку. Парень-телефонист снова шмыгнул в свой угол и притих.

– Слушаю, Алексей Владимирович.

– Полковник? Что творится в тайге? Мне доложили, что там у вас натуральная война, со стрельбой, взрывами и пожарами?

– Война? Не сказал бы. Похоже, что волчьей базы больше нет.

Министр опешил.

– То есть? Как это – нет? Вы ее уничтожили?

– Не мы. То ли что-то у волков непредвиденное стряслось, то ли они предпочли поражению самоубийство. В ноль сорок мы начали сжимать кольцо, точно по плану. Произошло несколько стычек, десятка два, но никто из волков за пределы кольца не прорвался. Потери есть… но они незначительные. По крайней мере, по сравнению с прогнозируемыми. А потом база просто взорвалась, в час двенадцать по среднесибирскому. Теперь там здоровенный кратер, и вдобавок лес горит. На север пожар не пошел, там Ангара. А вот с южной стороны и с юго-восточной могут быть проблемы. Мы уже оповестили пожарников, они выслали махолеты с пирофагом.

– Что вы планируете делать дальше? – нетерпеливо перебил министр.

Золотых хотел пожать плечами, но шевелиться было настолько лень, что он сделал это только мысленно.

– Дождемся утра, справимся с пожаром и пойдем разгребать пепел в воронке. Не могло же там все в пыль обратиться? Может быть, захватим остатки оборудования или возьмем кого-нибудь живым.

– А до сих пор не взяли?

– Нет. Только несколько трупов, но зато двое в полном снаряжении. Научники наши уже воют от восторга, особенно механики.

– Кольцо нигде не прорвали?

– Нет. По-моему, волки не слишком-то и стремились его прорвать. Прощупали в нескольких местах, и отступили.

Министр долго молчал.

– Ладно… Мне нужно обсудить это с… В общем, не отходите от аппарата, Константин Семенович. Я перезвоню. Да, и если появятся новости – вызывайте меня немедля.

– Конечно, Алексей Владимирович. Конечно.

Золотых вернул трубку на аппарат, и задумался.

Он не мог избавиться от ощущения, что волки снова всех обманули. Снова. Обманули. Но как? Каков смысл их загадочных маневров? Зачем они подорвали себя? И подорвали ли – вот еще вопрос.

«Хоть бы поскорее светало, что ли… – тоскливо подумал Золотых. – Все равно ведь не засну.»

Он вновь уронил голову на откидной столик и принялся ждать.

Это трудное дело – ждать. Особенно когда ставки так высоки.