Волшебная мелодия Орфея

Глава 1. Знакомство

Бодлер, специалист по информатике и по совместительству компьютерный взломщик, с явным удовольствием наблюдал за Магнусом. Этот самонадеянный идиот, ни о чем не подозревая, почесывался и сосредоточенно набирал очередную мулю на тему, какой он гениальный! Классное ощущение, Бодлер чувствовал себя почти Богом. Разобраться с защитой магнусовского компьютера заняло у него каких-то десять минут, а заклеивать глазок видеокамеры, как простой смертный, Магнус ни за что бы не стал. Это значило бы признаться в бессилии собственного антивирусника. Болван! Ну и кто из нас лучше? Представлял себе рожу своего завзятого врага, когда тот узнает, что вся его жизнь была на его, бодлеровской ладони.

В реальной жизни, то есть той, в которой существовали свидетельства о рождении, медицинские страховки и права на собственность, Бодлера звали Александр Вошек. Имя ему родители, профессора парижской Сорбонны, выбрали в честь Александра Македонского. В момент выбора имени ребенка оба родителя занимались углубленным изучением античной истории и гораздо лучше разбирались в событиях трехтысячелетней давности, нежели в пробегающем за окнами двадцатом веке. Тут случился ребенок, которого надо было как-то назвать. Учитывая вышеозначенные обстоятельства, можно сказать, что Бодлеру неслыханно повезло. Он вполне мог оказаться Навуходоносором, Мельхиседеком или Палладием.

Родители жили на своей планете. Общение с ребенком у них сводилось к короткому обмену мнением относительно погоды, даты родительского собрания и суммы денег на карманные расходы. Оба так и не поняли, зачем они обзавелись этим чадом, но к своим родительским обязанностям все-таки отнеслись ответственно. Ребенок был накормлен, одет, обут. Была нанята нянька, которая сопровождала юного Александра в школу и из школы, исправно таскала ребенка на всякие дополнительные занятия вроде скрипки и гимнастики. Юное дарование пиликало на скрипке, вызывая головную боль собственных достопочтенных предков, пыталось продержаться хотя бы одну минуту на бревне, провоцируя гомерический хохот благодарной аудитории сверстников. Надо сказать, что со сверстниками отношения у Бодлера не складывались. Окружающие особи того же возраста и обоих полов его раздражали, они были недалекими, интересовались всяческой глупостью вроде игр в стеклянные шарики, собиранием этикеток и картонных изображений, умильными песенками на тему он – ее и она – его. В общем, скука зеленая. Ситуация изменилась, когда на одиннадцатилетие родители преподнесли Алексу компьютер с десятичасовым месячным абонементом на Интернет.

Бодлер оторвался от воспоминаний и снова стал наблюдать за Магнусом. В реальной жизни Магнуса звали Эдуард плюс фамилия с аристократической приставкой: де Вельтэн. Внешность плейбоя, рост – метр восемьдесят четыре, мускулы на всех видных и невидных частях тела, хорошо вылепленное лицо и приятный баритон… перечислять можно было до бесконечности. И в общем и целом не сравнить с рахитичным Бодлером, взирающим на мир с высоты своих одного метра шестидесяти трех с половиной сантиметров. Неудивительно, что дружбы между этими двумя быть не могло. Судьба их свела на подготовке к конкурсу в высшие инженерные школы. Сначала оказалось, что им интересно вместе. Они даже оказались за одной партой. Но дружбы не завязалось. Сказалась разница характеров, воспитания, среды обитания. Магнус был настоящим красавчиком, пользовался сногсшибательным успехом у девчонок, преподаватели его выделяли, даже в столовой поварихи так и норовили дать ему самый хороший кусок. Неудивительно, что Магнус с легкостью поступил, окончил и даже устроился работать в престижную Высшую школу искусств и ремесел. В общем, Эдуард де Вельтэн умел себя преподнести и относился к собственному внешнему виду с большой серьезностью. Даже сейчас, в домашней обстановке, болтался не в каких-нибудь спортивных штанах и в застиранной фуфайке, а во фланелевых брюках и в новенькой футболке из модного тренда с девизом «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра», с которой он только что срезал этикетку. «Франт хренов! – подумал с досадой Бодлер. – Каким был, таким и остался». Впрочем, в подготовительных классах высших инженерных школ Бодлер не задержался. Стресс, конкуренция, дьявольская нагрузка и прочие прелести этого учебного заведения Бодлеру быстро надоели, и он переместился в университет, не считая нужным загружать себе голову всякой неинтересной ерундой. Карьерные соображения его никогда не интересовали, да и зачем ему думать, как заработать четыре тысячи евро в месяц, когда он был вполне способен переместить гораздо больше на несколько банковских счетов и жить припеваючи. Правда, для отвода глаз работу он все-таки нашел, но она его не слишком утомляла. Вернее, работодатели боялись перегрузить компьютерного гения, чтобы он ненароком не переместился к конкурентам.

Тем временем в комнату вошла подружка Магнуса Ника, хрупкая золотистая блондинка с чудесными синими глазами. Алексу внезапно перестало хватать воздуха, он шмыгнул носом и отвел глаза от экрана. Он отказывался себе признаться, что Ника ему нравилась. Он привык считать, что противоположный пол не представляет для него никакого интереса. Эти глупые курицы предпочитали парней высоких, накачанных, разъезжающих на спортивных машинах и с голливудской улыбкой. А Бодлер даже не смог сдать на водительские права. Дело было не в том, что он не мог водить. С машиной, как и с любым механическим существом, он быстро нашел общий язык, но ему абсолютно не давались правила дорожного движения, как, впрочем, и любые правила общественного общежития. Пока он боролся с нахлынувшими чувствами, между Никой и Магнусом начался какой-то спор. Сущность его Алекс не уловил, да и особенно не интересовался. Похоже, назревал скандал, а у Бодлера на семейные сцены была самая настоящая аллергия. Поэтому он на минутку отлучился в туалет по неотложной необходимости. Когда вернулся, Ника из поля зрения исчезла. Магнус же с разъяренной физиономией продолжал сосредоточенно набирать какую-то галиматью. Алекс заглянул в текст – ничего интересного. Речь шла о каком-то историческом открытии. Подумаешь, гений! Нашел очередной ночной горшок тысячелетней давности и прыгает от восторга! Нужно сказать, что к истории Бодлер никакого особенного интереса не испытывал. Прошлое ему представлялось временем серым, занудным, к тому же в нем не было ни искусственного интеллекта, ни виртуального пространства, передвигаться приходилось на лошадях, ослах или, еще того хуже, на верблюдах. Любое вьючное животное Бодлеру представлялось врагом человека, оно норовило то скинуть всадника, то укусить, то двигаться в противоположном направлении. Кроме того, в прошлом не было водопровода с горячей и холодной водой, поставщиков пиццы, китайских ресторанчиков и многих других жизненно необходимых вещей.

Бодлер понял, что отвлекся, и помотал головой, сейчас не до воспоминаний. Тем более в комнате Магнуса начались какие-то перестановки. Во-первых, субъект наблюдения куда-то смылся, следом послышался какой-то невнятный шум и разговор. Микрофон магнусовского компьютера заглючил, и вместо ясных голосов появился треск, сменившийся шипением, а потом и вовсе полной тишиной. Бодлер лихорадочно искал причину поломки, тем временем перед камерой появился Магнус, который явно что-то объяснял кому-то невидимому. Хакер выругался, только этого ему не хватало! Потом, махнув рукой, смирился. В конце концов, не в первый и не в последний раз. Посмотрев пару минут на немое кино по ту сторону экрана, заскучал. Хотя атмосфера в магнусовском ложбище, похоже, накалилась. Хозяин был явно возмущен, покраснел, размахивал руками и широко разевал рот. Алекс даже развеселился, аристократичный Вельтэн ему напомнил огромную рыбу. Как раньше он этого не заметил: серые глаза красавчика на самом деле были выпуклыми и совершенно рыбьими. Впрочем, наблюдать за всей этой пантомимой Бодлеру надоело. Он уже протянул руку, чтобы отключиться. В этот момент Магнус в странном жесте поднял руки и начал медленно оседать. Все остальное происходило как в замедленной съемке. Голова Вельтэна откинулась, а на груди стало медленно расплываться темное пятно. Бодлер оледенел от ужаса! А дальше ничего. Только через несколько секунд до Бодлера дошло, что он потерял связь. Он схватил мобильник и дрожащими руками набрал 18.

– Я только что стал свидетелем убийства! – прерывающимся голосом сообщил он кому-то на другом конце телефонной трубки.

– Где?

Бодлер напрягся, пытаясь вспомнить магнусовский адрес.

– Говорите! – потребовал голос в мобильнике.

– Я не знаю.

– Ваше имя?

При этом слове Алекс резко пришел в себя и отключился. На самом деле, что он мог сказать? Что взломал чужой компьютер, что наблюдал со стороны за чужой жизнью? С тем же успехом он мог признаться, что позаимствовал пару миллионов у Национального банка Франции. Он бессильно опустился на заваленный книгами и журналами диван и принялся судорожно размышлять.

В году 1147 после Рождества Христова во Французском королевстве настали времена брожения и смуты. Так же тревожно и неспокойно было на душе всесильного министра и наставника молодого короля, аббата королевского монастыря Сен-Дени Сюжера. Это был пожилой мужчина среднего телосложения, спокойный, уверенный в себе, с приятными манерами и располагающей к себе улыбкой. Он мерил шагами широкую залу дома, купленного на подложное имя в квартале скобяных дел мастеров. В этом доме он привык принимать гостей особых, о встречах с которыми знали только несколько самых приближенных к аббату людей и личная охрана. Строение было приземистым, взгляд не привлекало, но было очень удачно расположено, и его можно было покинуть аж через целых три выхода плюс четвертый, выходивший на берег Сены. Вот и сейчас он ждал одного человека, на помощь которого рассчитывал в такой непростой момент. Только серьезные проблемы могли заставить Сюжера покинуть стены аббатства в этот вечер. Через два дня должна была состояться торжественная месса в честь дня архангела Михаила. На ней присутствовали представители знати, всех цехов, гильдий Парижа, окрестные сеньоры, приезжие рыцари и торговцы со всех сторон христианского мира. Сюжер всегда с особым вниманием относился к таким праздникам. Его аббатство должно было, как всегда, поразить и затмить своей красотой все виденное ими ранее, от этого зависел и статут аббатства, и, что самое главное, статус короля Франции. Всю свою жизнь Сюжер поставил на службу двум устремлениям, каждое из которых не только не противоречило, но скорее дополняло другое. Первое: установление сильной и единой королевской власти, когда король не просто первый среди равных, а единственный законный наместник Бога на земле. Второе: возвеличивание аббатства Сен-Дени, символа единства нации, в котором хранились мощи главного и следующего после Бога защитника французского королевства.

Только сейчас королевству грозили разброд и шатание. Ситуация стала хуже некуда с тех пор, как Бернар Клервосский заставил Людовика Молодого отправиться в Крестовый поход, а Алиенора Аквитанская последовала за мужем. У влиятельного аббата Клерво были свои резоны: освобождение Гроба Господня от власти неверных, воссоздание Небесного Иерусалима. Только аббату Сюжеру было не до небесных забот. Он отвечал за жизнь здешнюю и никогда не претендовал на обладание конечной истиной. И еще он был уверен, что от благоустройства жизни земной, а вовсе не от обретения Вечного города, зависело спасение души человеческой. Голод, болезни, бедствия, несправедливость, войны, грабежи превращали людей в животных, лишая раз и навсегда надежды на спасение. Кому, как не Сюжеру, появившемуся на свет в крестьянской хижине, это было известно.

И вот сейчас упрямство Бернара Клервосского поставило королевство на край пропасти. Устав кружить по зале, аббат присел на широкий деревянный стул с подлокотниками, взял в руки один из разложенных на столе пергаментов, заточил перо и задумался. Зал был ярко освещен массивными подсвечниками и масляными светильниками. Любого поразил бы контраст между внешней суровостью здания и роскошью помещения, в которое он попал. Пол залы был выложен мраморными плитами, застланными турецкими коврами, стены украшали искусно расшитые, редкой красоты гобелены, между гобеленами помещалось несколько разукрашенных геральдических символов, на столах блестели золотом и драгоценными камнями кубки и блюда. Яркость красок, запахи пчелиного воска, масла бузины, потрескивающий в огромном камине огонь – все свидетельствовало о богатстве и могуществе хозяина. Сюжер любил красоту этого дольнего, может быть, и неправедного, но единственного известного ему мира. Для него именно красота, а не уродство, аскеза, вериги и страдания были обещанием рая небесного. Где еще, как не в обители Бога, люди могли воочию лицезреть обещание неба?

Бернар Клервосский был душой небесной, он видел, понимал и чувствовал то, что никому из простых смертных дано не было. Для него монашеское послушание и полное отречение от всего земного были смыслом жизни любого человека. Но не всем было дано стать при жизни святыми. Люди оставались всего лишь людьми. Иерусалим Иерусалимом, но, когда живот урчит от голода, заурядным людишкам было не до установления Царства Божьего на земле. Бедняги и без того рисковали достаточно быстро отправиться на встречу с собственным создателем. Не до высоких идей рая на земле, когда каждый день тебя подстерегают болезни, набег грабителей, когда по углам жмется ребятня с раздутыми животами и голодными глазами, когда слуги сеньора выгребают дочиста жалкие остатки припасенного для посева зерна и тщательно припрятанные драгоценные инструменты ремесленника. Бродячие проповедники вещали про приход Антихриста. Обнищавшие крестьяне и горожане уходили в лес. Начавшая было расцветать коммерция хирела. Да и о какой торговле могла идти речь, когда из города в город с товаром не пробраться, по дороге кошелька точно лишишься, а если не повезет, то и жизни? Сюжер был человеком умным и здравомыслящим. От обедневших ремесленников и обанкротившихся купцов налогов не дождешься. А обобранные до нитки крестьяне, те и вовсе могли бросить обрабатывать землю. Да и из голодного какой работник? Аббат наморщил лоб, он отложил в сторону гусиное перо и покачал головой.

Сведения, над которыми размышлял аббат, были удивительными. Они должны были остаться тайной исповеди. Но отпустивший грехи кающегося монах посчитал нужным о них сообщить аббату. Слишком поразительным было то, что он услышал от умиравшего книжника. Магическая сила, способная подчинить себе все живущее! Подумать только! Если бы только это! И кто владеет этой силой? Клюнийское аббатство! Вечный соперник монастыря Сен-Дени! Клюнийский орден, объединявший сотни монастырей, возомнивший, что единственный обладает истиной, что монахи не должны подчиняться ни одной земной власти, а значит, и власти французского короля! Клюни уже давно беспокоил аббата Сен-Дени, а тут получается, что в руках его соперников находится невиданное по силе оружие! Сюжер был просто обязан проверить истинность услышанного, похожего больше на сказку. Но, с другой стороны, на пороге смерти не врут…

Только сейчас почувствовал, как устал. Мыслями вернулся в прошлое, детство, когда даже в самых смелых мечтах его родители, крестьяне королевского домена, не могли себе представить удивительную судьбу своего отпрыска. Уникальные способности подростка заметили монахи аббатства Сен-Дени. И именно там Сюжера ожидала встреча с будущим королем Франции Людовиком ле Гро. Мальчишеская дружба переросла во взрослую. Сюжер стал верным соратником, настоящим сподвижником короля. Но Людовик умер, на престол взошел молодой принц, и все изменилось. А может быть, он стал слишком стар? Сюжер горько усмехнулся. Сейчас ему было не до воспоминаний, какими бы славными они ни были. Он нахмурился, его гость опаздывал.

В это же самое время один человек спешил на встречу с всесильным аббатом. Он так старался остаться незамеченным, что чуть было не наткнулся на ночной караул! Только этого ему не хватало, чтобы королевские солдаты застали его прогуливающимся ночью по улицам Парижа. Мужчину предупредило позвякивание фонаря, которым ночной караул освещал погруженную во мрак улицу. Человек слился с неровной стеной и затаил дыхание. Напрасная предосторожность, солдаты смотрели себе под ноги, чтобы не поскользнуться на заваленной отбросами улице. Вскоре грохот их башмаков стал удаляться, караульщики спешили в тепло сторожевой башни, только бы укрыться от пронизывающего осеннего ветра и проникающей до костей сырости. Мужчина отделился от стены. Улица была пустынна, только несколько бродячих котов рыскали в поисках поживы. Вдруг послышался странный шорох. Он напрягся и снова, затаив дыхание, прижался к стене. Одной его защитой было остаться незамеченным, оружия у него не было, единственный кинжал, подаренный старинным другом, он оставил дома. Да и какой толк в оружии, если пользоваться им мужчина все равно не стал бы. Какой толк в спасении тленного тела, если бессмертная душа будет потеряна навеки!

Выглянувшая из-за облаков луна осветила безжизненным светом окружающие дома и отразилась в грязных уличных лужах. Мужчина облегченно вздохнул. Прямо напротив несколько крыс пировали над трупом бродячего пса. Он двинулся вперед. Крысы с писком кинулись в разные стороны, только один самец, огромный, гораздо больше и чернее своих собратьев, остался на месте. Животное вовсе не собиралось покидать добычу. Маленькие глазки с вызовом уставились на пришельца, пасть оскалилась, и крыса приготовилась к прыжку. Мужчину передернуло: только крысиных укусов ему сегодня и не хватало. Он внимательно огляделся по сторонам: улица была пустынна. Ночной путник расслабился. Его никто не преследовал. Он как можно осторожнее обошел воинственного самца и продолжил свой путь.

Наконец человек достиг своей цели и постучал в дверь приземистого строения. Ему открыли сразу же. Тот, кто его ждал, не боялся ни воров, ни разбойников. Что, впрочем, было понятно. За дверью находились пять воинов в полном боевом облачении. Мужчину провели по узкому коридору в большую залу, ярко освещенную массивными подсвечниками и масляными светильниками. Гость даже пошатнулся от неожиданности, голова закружилась от буйства красок и сладкого запаха горящего масла. Сюжер встал из-за стола и с приветливой улыбкой направился к вошедшему.

– Мой дорогой Гийом Ожье, рад, что вы откликнулись на мое приглашение! – обратился он к гостю.

– Только к чему такая секретность, святой отец? – не без досады произнес тот, кого называли Гийомом Ожье.

– Не вижу необходимости посвящать всех наших как друзей, так и недругов в подробности наших встреч. Все, о чем мы говорим, разглашению не подлежит.

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет! Но почему так далеко и ночью, аббат?

– Вы ничем не рисковали, мой дорогой, – усмехнулся его собеседник.

– Ничем! Один, на ночной улице, кишмя кишащей ворами и убийцами! – возмутился Ожье.

– Один! А кто вам сказал, что на улице вы были один? – хитро улыбнулся хозяин помещения и совсем другим, сухим и приказным тоном добавил: – Оставим эти ненужные пререкательства! Итак, вы подумали над моим предложением?

– Да, – кивнул Ожье.

– Я жду вашего ответа.

Ожье побледнел, ему все труднее и труднее удавалось сохранять спокойствие. Но он не имел права показывать слабости этому стервятнику.

– Вы прекрасно знаете, что от меня ничего не зависит. О том, что вы ищете, я знаю только понаслышке и совершенно не представляю себе, какую помощь я могу вам оказать! Это всего лишь легенда! Красивая сказка, ни больше ни меньше!

– Легенда! Красивая сказка! – пожал плечами пожилой мужчина. – Именно из-за этой легенды вы отправили срочное послание главе Клюнийского ордена Петру Достопочтенному?

– Я регулярно переписываюсь с Его Святейшеством.

– Вы хотите сказать, что лично с ним незнакомы?

Ожье медленно кивнул. Ему показалось, что он задыхается.

– В этом никогда не было необходимости, – покачал он головой, – я всегда восхищался Петром Достопочтенным, глубиной его мысли, эрудицией, совершенно редким пониманием Священного Писания, сочинений отцов Церкви. Переписка с ним – редкая удача для такого скромного теолога, как я.

– И вы не хотели бы познакомиться с аббатом лично? – вкрадчиво поинтересовался аббат.

– Я почти не выезжаю из Парижа, большую часть моей жизни я провел в дороге, но сейчас поездки стали для меня утомительны, да и потом ноги не могут увести в такую даль, в которую нас уносит сила мысли.

– Идея заманчива, только на этот раз это не просьба, дорогой Гийом, а приказ! – Вежливый и приятный тон старика сменился резким и жестким, на этот раз было видно, что возражения хозяин роскошной залы не потерпит. – Речь идет о будущем французской короны! Мне нет никакого дела ни до ваших желаний, ни до вашего комфорта! Все следы ведут в Клюни! Вы отправитесь в аббатство тотчас же! И возражений на этот раз я не потерплю! Если Бог оставил эту удивительную силу на земле, то по естественному праву она должна принадлежать французскому королю и аббатству Сен-Дени…

Гарик, Гарри Арутюнян, французско-армянский верноподданный, скучающе наблюдал за проходящими за окнами магазина прохожими. Субботний вечер набирал обороты. Пока посетителей, которым не хватило горячительных напитков, было немного. Основной наплыв начинался обычно ближе к десяти-одиннадцати часам. Сейчас же не было еще восьми. Поэтому, когда раздалось характерное тарахтение его мобильника, он смог ответить сразу же:

– Привет, Бодлер.

Правда, ответа на свое приветствие не получил.

– Я в полном дерьме! – сообщил ему задыхающийся голос Бодлера.

– Тогда это не телефонный разговор, – коротко ответил Гарик, – ты где? У себя?

– Ага, – подтвердил Бодлер.

– Тогда заказывай такси и приезжай.

– Я лучше на метро.

– Как хочешь, – согласился Гарик.

В этот момент в магазин ввалилась веселая молодежная компания. На вид ребятам явно не было восемнадцати, но Гарик документов спрашивать не стал, не видел необходимости. Бизнес есть бизнес. Компания вывалилась так же радостно, как ввалилась, обогатив дядин бизнес на сотню евро. Следом потянулись другие покупатели, и разговор с Бодлером совершенно вылетел из головы Гарика. Тем более попадать в самые неприятные ситуации для того было не впервой. Их знакомству с Алексом исполнилось больше тринадцати лет. Тогда Гарика занесло на психологический факультет Сорбонны. Туда брали всех желающих, и для получения студенческой визы лучшего варианта не было. Гарик к этому времени находился во Франции около двух лет, семья его подала прошение на политическое убежище и в ожидании решения эмиграционного ведомства перебивалась как могла: социальными пособиями и помощью родственников. Правда, после года, проведенного в Сорбонне, Гарика потянуло на приключения, он махнул рукой на учебу и завербовался во Французский иностранный легион. Там он славно прослужил десять лет, получил французское гражданство и подал в отставку. И уже два года как был совладельцем сети небольших магазинчиков, открытой его дядей Артуром Ашотовичем. Параллельно создал собственное охранное ведомство, пригодились знакомства и годы, проведенные в Иностранном легионе.

Гарик встряхнулся – не до воспоминаний. На пороге появился Бодлер. Он был явно не в себе. Арутюнян сделал знак охраннику и отвел Александра в подсобку.

– Рассказывай! – потребовал он.

Хакер сначала запутанно, потом все более четко изложил ход событий, начиная со своего наблюдения за Магнусом и кончая смертью последнего.

– Ты видел убийцу?

– Нет, я же объяснил, он находился вне поля зрения камеры! – досадливо отмахнулся Бодлер. – Ты сможешь мне помочь?

– Каким образом?

– У тебя же собственная служба безопасности?

– Я и мои ребята занимаемся охраной, а не частным сыском, – терпеливо объяснил Гарик.

– Какая разница?

– А такая, что в данном случае тебе следует обратиться в полицию и рассказать, что ты стал свидетелем убийства.

– А также рассказать… – Бодлер остановился, потом коротко добавил: – Мне с полицией не по пути!

При этом он совестливо умолчал, что не далее как вчера запустил пару вредоносных вирусов в интранет Министерства внутренних дел и на прошлой неделе скачал несколько документов для внутреннего пользования и запустил их в свободное веб-пространство.

– Понятно, к полиции обращаться ты не собираешься, – констатировал Гарик.

Бодлер отчаянно замотал головой.

– Тогда или занимайся поисками сам, или найми частного детектива! Только не говори, что у тебя нет средств, – предупредил Гарик.

Бодлер был человеком не то чтобы обеспеченным, а скорее богатым. Что, впрочем, никоим образом не отражалось ни на его внешнем виде, ни на его образе жизни. Хакер задумался.

– Почему я должен нанимать частного сыщика? – не понял он.

– Тогда оставь полицию саму разбираться с этим делом. Магнуса уже наверняка нашли, ведется следствие. Да и чем ты можешь им помочь? Подумай сам? Убийцу ты не видел, тебе ничего толком неизвестно, ни повода, ни обстоятельств, только точное время! Ну это, я думаю, судебно-медицинская экспертиза установит и без твоей помощи.

Бодлер с Гариком согласился. И в самом деле, почему он запаниковал? Кому известно, что он следил за Магнусом? Никому. А Вельтэну в любом случае уже ничем не поможешь! Успокоенный, он поговорил еще недолго с Гариком и поспешил домой. Гарик облегченно вздохнул. В его планы никоим образом не входило заниматься неприятностями Бодлера. Алекс, как всегда, появился в самый неподходящий момент. Этим вечером он обещал показать ночной Париж своей гостье из России, Анастасии Столетовой.

Подходил к концу первый день пребывания Насти Столетовой в Париже. С утра она начала добросовестно выполнять нормальную туристическую программу, в которую вошла трехчасовая очередь на Эйфелеву башню с полуторачасовым посещением последней. День выдался дождливым, обещанная панорама ограничилась лицезрением одинаковых дождевиков канареечного цвета жителей Страны восходящего солнца и поблескивающего всем туманам вопреки золотого купола собора Инвалидов. Следом Настя послушно посетила Лувр, попыталась рассмотреть Джоконду. Ожидаемого эффекта не получила, тем более ее быстро оттеснила группа предприимчивых латиноамериканцев. А любоваться картиной и работать локтями у нее как-то не складывалось. Поэтому отправилась в гораздо более спокойный египетский зал. Зато вечер примирил ее с Парижем. С ней был Гарик, они болтались по блестящему огнями городу, говорили ни о чем и смеялись до упаду. Поужинали в греческом ресторанчике, где все друг к другу обращались на «ты» и вообще чувствовали себя как дома.

– Если хочешь понять город, выкинь, к чертовой матери, этот набор несуразицы, который называется туристическим гидом, и подумай сама, что тебе может понравиться, а на что наплевать с высокой башни, – вещал Гарик.

– Эйфелевой, например? – поинтересовалась Настя, вспомнив канареечные дождевики.

– Хотя бы, просто оставь только карту и двигай куда глаза глядят. Хочется тебе помирать от скуки в музеях, помирай, хочется увидеть и открыть что-то новое, открывай!

Настя совету Гарика последовала, гордо прошагала мимо километровой очереди в музей д’Орсе, зато заглянула в Клюни, тем более название музея перекликалось с местом ее назначения во Франции. В Париже она была проездом. Ее коллеги по Питерскому политеху получили совместный грант с французской Высшей школой искусств и ремесел. Пригласили переводчицей Настю. Она совсем недавно и весьма успешно стала подвизаться в сфере технического перевода. Благо дело, место работы помогало. Поэтому Сережка Воскобойников, занимавшийся виртуальной реальностью, сразу подумал про Настю, когда вместе с Максимом Фофановым выиграл грант. Ребята предложили новую систему оптического трекинга, необходимого для иллюзии полного погружения игрока в выдуманный мир. Столетова не отказалась. Еще бы не согласиться: зарплата вдвое больше обычной, шенгенская виза на год и возможность несколько раз посетить Францию. Была еще одна причина – Гарик, но Настя предпочитала об этом не говорить. С Гариком она познакомилась у общих друзей в Москве, следом встретились в Питере. Молодые люди друг другу явно нравились, но так и не решались переступить тонкую черту, отделяющую дружбу от более близких отношений. Гарик, зная собственную ветреность, а Настя, смутно догадываясь о последней. Поэтому оба предпочли дружбу. Тем более на Настю Столетову можно было положиться, закрыв глаза. И для бывшего легионера это было самым большим комплиментом.

Настя шла куда глаза глядят и наслаждалась Парижем. Гарик был прав, к черту туристические гиды! Вот эта маленькая церквушка ей говорила больше, чем величественный Нотр-Дам. А загадочная «Дама с единорогом» нравилась больше «Джоконды». Да и вообще, какой смысл напрягаться, когда лучше просто посидеть на террасе, рассматривая людей, здания, представляя, о чем они могут думать и как жить, не торопясь выпить кофе с маленьким пирожным, забыв про калории, подставляя лицо осенней свежести и легким порывам ветра, улыбнуться симпатичному молодому мужчине за соседним столиком, поболтать, легко выслушать комплимент и так же легко расстаться. А тот посмотрит вслед и отложит в своей памяти приятный образ случайной знакомой: немножко вздернутый аккуратный носик, волнистые каштановые волосы, серо-зеленые глаза, взирающие на мир с откровенным любопытством.

Двоюродный брат Игорь Столетов, бывший начинавшим арт-дилером и в изобразительном искусстве в связи с этим разбиравшийся, сравнил ее как-то с героинями полотен Вермеера. Настя была такой же негромкой, не бросающейся в глаза, но очень милой. Правда, в личной Настиной жизни как-то так получилось, что ничего не получилось. То ли она была слишком разборчивой, то ли судьба – злодейка, а жизнь – индейка, то ли не встретила того, единственного. А может, ей и так было хорошо. Просто-напросто придерживалась принципа, что лучше голодать, чем что попало есть, и лучше быть одной, чем вместе с кем попало.

Жила Настя с мамой Антониной в совершенно чудной квартире в самом центре Петербурга рядом с Невским проспектом и площадью Восстания. Квартира досталась деду Виктору, ударнику и Герою Соцтруда, – двухкомнатная, с высокими лепными потолками, огромной кухней и настоящим холлом вместо обычного узенького коридорчика. Сначала вместе с дедом в ней жила старшая мамина сестра, незамужняя Алевтина. Антонина с Настей перебрались туда после смерти деда, а Алевтине отдали свою двушку на метро «Политехническая». Сестры втайне надеялись, что со временем Настя выйдет замуж, и тогда Антонина переберется к Але. Квартира служила одним из аргументов в поисках достойного спутника жизни для Насти. К величайшему разочарованию сестер, Настя Столетова замуж выходить не спешила. Не обладала ни необходимой ловкостью, ни сноровкой и не пылала особенным интересом. Был, правда, Костя из соседнего подъезда, но после нескольких свиданий Настя заскучала, потом был сокурсник Андрей, сотоварищ по походам по Карелии, но Андрей нашел работу в Москве, а суматошную столицу Настя не любила. Следом пара романов с коллегами окончились ничем. Да и сейчас воздыхатели у Насти были. Взять хотя бы Сережку Воскобойникова. Он и в грант ее пригласил явно не без задней мысли. Однако на что он надеялся, история умалчивала, ибо надежды эти были тщетными. Настя окончательно и бесповоротно занесла Сережку в разряд друзей и пересматривать свое решение не собиралась ни в близком, ни в далеком будущем. Дело в том, что у Сережки был один недостаток. Он был абсолютно, непереносимо рыжим, а его белая кожа страдала даже от ненадежного, скромного и ни на что не претендующего петербургского солнца. «Рыжий, рыжий, конопатый убил дедушку лопатой» – было именно про него. И это все несмотря на то, что дедушка Воскобойникова жил и здравствовал, преподавая в том же политехе. С точки зрения мамы и тети, это было чистой воды дурью. Но Настя была непоправимой идеалисткой и от портрета прекрасного принца, жившего в ее воображении с детства, отказываться не собиралась. Этот портрет походил на Гарика, смуглого, спортивного, с черными, прожигающими насквозь глазами и такими же блестящими вьющимися волосами, и никоим образом не напоминал рыжего Сережку Воскобойникова.

Ночью Бодлер никак не мог заснуть. Не то чтобы перед глазами стояло кровавое пятно на футболке Магнуса, но было как-то противно на душе. И совсем уж неприятно: шевелилось нечто похожее на чувство вины. Попытался было поиграть – не помогало, потом побродил по глубокой Паутине, отозвался на приглашение атаковать сайт индонезийского правительства. Чем оно провинилось перед хакерами, Бодлера не интересовало, так, повредничал, душу надо было отвести. Прогулки по deep-web были его любимым занятием. Глубинный Интернет использовался всеми, кто нуждался в каналах тайного общения и обмена документами, как правительствами, так и диссидентами, как правовыми органами, так и криминалом. И на этой ничейной территории Бодлер чувствовал себя как рыба в воде. В душе он был анархистом, любая общественная система была орудием ущемления личности. Но хакер был человеком разумным и прекрасно отдавал себе отчет в том, что без этой самой системы его хлипкая личность не продержалась бы и суток в условиях настоящей борьбы за существование. Потом заглянул в почтовый ящик, сообщений было шесть. Первые пять были простыми весточками сотоварищей. Зато шестое было интригующим. «Любопытство – не порок!» – гласило оно. А следом прискакало и следующее: «Хочешь мира, готовься к войне!» Алекс вскинулся. Кто-то был в курсе его вчерашнего наблюдения! Бодлер был юзером осторожным, но и на старуху бывает проруха. Неужели попался? Потом покачал головой, глупая шутка. Заснул только к утру тяжелым, тревожным сном.

Проснулся он ближе к вечеру. Первым делом устроился перед компьютером. То, что искал, нашел быстро: убийство Магнуса обнаружили вчера вечером. Все было просто: Ника вернулась домой и нашла тело своего возлюбленного. Уголовное дело было открыто, выяснением обстоятельств занялась бригада по расследованию особо тяжких преступлений жандармерии Клюни. Бодлер с облегчением вздохнул. Его вмешательство и на самом деле было делом совершенно излишним. В этот момент на экране появилась фигура монстра, быстро заполнившая все пространство. Бодлер вскинулся. Кто-то явно проник в его компьютер. Вчерашнее сообщение было не случайным. Пальцы Бодлера лихорадочно забегали по клавиатуре, монстр исчез, но спокойнее от этого ему не стало. Он был опытным хакером, всегда использовал многоуровневое шифрование. Однако прекрасно знал, что достаточно было хорошего оснащения и такого же отличного знания топологической карты Сети, чтобы вычислить любой IP-адрес компьютера. И никакая сеть TOR с самыми изощренными узлами не могла гарантировать полной анонимности. Единственный вопрос был в том, кто был этот наблюдатель и зачем ему понадобился простой и безобидный хакер. Атака не повторилась.

Бодлер подождал, потом вспомнил, что сегодня он не обедал и соответственно не ужинал. Развернувшись, отправился в ночной китайский магазинчик. Пока выбирал, перекинулся парой слов с продавцом, ярым поклонником компьютерных игр. Они обсудили парочку новых опусов, появившихся на рынке видеоигр. В более жизнерадостном настроении вернулся домой и остановился как вкопанный. Дверь его квартиры была приоткрыта. Бодлер осторожно приблизился. Изнутри доносились голоса. Он в испуге замер, потом как можно тише отошел и спустился по лестнице. На этот раз полицию все-таки вызвал. Те приехали без промедления. С ними вместе поднялся. Дверь в его апартаменты была широко открыта, и внутри все было перевернуто сверху донизу.

Этим вечером Гарик купил билеты в Оперу Гарнье. Сам он к классическому и неоклассическому искусству особой любовью не пылал, но решил порадовать Настю. Та в Питере ухитрилась сводить его в Мариинку на закрытое представление, да и сидели они на месте почетных гостей. Гарику нужно было поддержать уровень, включил в дело все свои связи, выложил кругленькую сумму и достал-таки хорошие билеты. Поэтому звонок Бодлера был явно некстати. Гарик выслушал сообщение друга и глубоко вздохнул.

– Что-то случилось? – спросила закончившая свои приготовления Настя.

– Классно выглядишь! – прищелкнул языком Гарик.

– Спасибо, – улыбнулась она, – но ты так и не ответил на мой вопрос.

– У друга серьезные неприятности.

– Мы не пойдем в Оперу! – искренне огорчилась Настя.

– Пойдем, просто немного организуемся по-другому. Я тебя провожу, заскочу к Алексу, он живет недалеко, и присоединюсь к тебе в антракте. Так пойдет? – быстро набросал план действий Гарик.

– Пойдет, – вздохнула Настя.

Оставив Столетову наслаждаться «Проделками Терпсихоры», Гарик заехал к Александру. Покачал головой, рассматривая хаос, царивший вокруг. Конечно, обиталище его друга и до этого мало напоминало хорошо организованное и приспособленное для жизни пространство. Но после посещения вечерних гостей было трудно себе представить, когда им удастся придать ему более-менее жилой вид. Все шкафы были вывернуты, посуда разбита, полки на полу, два компьютерных экрана валялись на полу, третий тоскливо висел на проводе, пол ровным слоем устилали книги и диски.

– Алекс, ты уверен, что они что-то искали?

– Тогда к чему это все?

– Хорошо, поставим вопрос иначе: что они могли искать?

Бодлер задумался:

– Может быть, это связано с Вельтэном?

– Каким это образом это может быть связано с Вельтэном? – возразил Гарик. – У тебя есть враги?

– У кого их нет? – философски развел руками Бодлер.

Арутюнян задумался.

– Так, оставаться здесь тебе не рекомендуется. Пока попробую разобраться, что к чему, на полицию у меня есть пара выходов, а тебе надо найти убежище. Поедем ко мне.

Бодлер собрался быстро. Проблема одежды его никогда особенно не напрягала. Больше времени заняла упаковка книг, наушников и нескольких запасных жестких дисков.

– Я готов, – сообщил он.

– Отлично, вперед.

На представление Гарик попал ближе к концу. Настя, погруженная в стремительно развивающиеся на сцене события, появление Гарика заметила не сразу.

– Ты не обиделась? – осторожно спросил Гарик погруженную в свои мысли Настю.

– Вовсе нет, с чего ты решил?

– Просто молчишь.

– А-а, извини, кайфую, спектакль классный был, и я еще под впечатлением.

– Понятно, и все из-за Бодлера, – с огорчением произнес Гарик.

– То, что ты пропустил спектакль?

– Конечно, и приготовься, он уже в моей квартире, надеюсь, ты не против? У меня просто не было выхода.

– Как я могу быть против чего-либо? – удивилась Настя. – Он такой же гость, как и я.

– У тебя право первенства, а Бодлер мне на голову свалился!

– Он же не виноват, что у него серьезные проблемы.

– Это с какой стороны посмотреть. Познакомишься с ним, поймешь. Бодлер, конечно, сам неприятности не ищет, да только так получается, что они сами его стабильно находят.

– Кстати, он имеет какое-то отношение к Шарлю Бодлеру?

– Ровным счетом никакого, его настоящее имя Нафанаил Вошек, и слагает он не вирши, а компьютерные вирусы, хотя внешность у него и на самом деле поэтическая. Вот, посмотри.

С этими словами он протянул ей мобильник с фотографией Бодлера. Из поэтического присутствовали взлохмаченные кудри, творческий беспорядок в одежде вкупе с весьма экзотическим сочетанием цветов и горящие вдохновением глаза.

– Расческа ему явно не помешала бы, – хмыкнула Настя.

– Ему много чего не помешало бы, – вздохнул Гарик.

– Например? – напряглась Настя.

– Побольше рационального мышления и поменьше сдвигов по фазе.

– А у него их много? – На этот раз Столетова встревожилась.

– Вагон и маленькая тележка!

– Например?

– Его старшая сестра с белой крысой, – покачал головой Гарик, который уже начал искренне сожалеть о случившемся душевном порыве.

– Пояснее можно? – попросила его Настя.

– У Бодлера есть старшая сестра, существующая исключительно в его собственном воображении.

– В его воображении?

– Я немного неточно выразился, – исправился Гарик, – у него действительно была старшая сестра, но она умерла в возрасте нескольких дней, и понятно, что Бодлер ее никогда не встречал. Однако это не мешает рассказывать всяческие небылицы.

– Про сестру, которая живее всех живых?

– Вот именно, как мумифицированный вождь мирового пролетариата, – вспомнил Гарик пионерские девизы советского прошлого, – я так думаю, что выдуманная сестра помогает Бодлеру примириться с несовершенством женского пола. Хотя скорее просто-напросто с существованием противоположного пола вообще.

Оба замолчали. Гарик сосредоточился на вождении, а Настя мысленно готовилась к определенному количеству дней проживания под одной крышей с малахольным хакером.

Предупреждения Гарика оказались нелишними. Стоило Насте пересечь порог, он появился перед ними как ни в чем не бывало и требовательно заявил:

– В моей комнате, насколько я понимаю, розетки интернетной связи нет (уточнить, как называется в России)?

– Wi-Fi обойдешься! – не стал церемониться Гарик.

У Насти же возникло противное впечатление, что на нее обратили ровно столько же внимания, как на стоящую рядом с дверью вешалку.

– Кстати, поздоровайся с Настей, – как плохо воспитанному ребенку напомнил Арутюнян.

– Это ты Настя?

– Я, – подтвердила она.

– Здравствуй, я тебе мешать не буду, – пообещал хакер и исчез за дверью.

Гарик с улыбкой наблюдал за слегка опешившей гостьей.

– Вот ты и познакомилась с Бодлером, – констатировал тот.

– Познакомилась, – хмыкнула Настя.

– Расслабься, он не кусается.

– Он всегда такой?

– Почти, просто у него специфические представления о жизни в социуме.

– Это я уже поняла.

Уже за ужином, к которому Бодлер выходить нужным не посчитал, сообщив, что он уже нашел все, что ему нужно, в холодильнике, разговор зашел о неприятностях поэта-хакера. Гарик коротко ввел Настю в курс дела. Та была заинтригована:

– Ты уверен, что Бодлер не видел убийцу?

– Уверен, если бы видел, то все было бы гораздо проще!

– Ты думаешь, ему действительно грозит опасность?

– Не уверен, но на всякий случай решил, что ему лучше уехать.

– Классно, а меня будете держать в курсе дела? – попросила она с загоревшимися глазами.

– Подожди-ка, ты в это дело не влезай! – опомнился Гарик. – У тебя работа, ты скоро уедешь в Клюни, в кампус Высшей школы искусств и ремесел и благоразумно забудешь всю эту историю.

– Уеду, – согласилась Настя, – только ты совершенно забыл одну деталь.

– Какую?

– Насколько я поняла, этот самый Магнус жил и умер в Клюни…

Человек, стоявший перед привратником Клюнийского аббатства, явно привык повелевать. Его голос был властным, а взгляд серых с металлическим отблеском глаз – прямым, умным и жестким. Даже грубая коричневая ряса, подпоясанная перекрученной веревкой, не нарушала этого впечатления. Гостю аббатства не было никакой необходимости щеголять в роскошных нарядах, чтобы подчеркнуть собственное достоинство. Даже в самом простом облачении он выделялся в любой толпе. Его спутник был поменьше ростом, помоложе, с изящным подвижным лицом и такими же тонкими руками. В отличие от своего наставника, державшегося с молчаливым и величавым спокойствием, ученик нервничал. Он явно устал с дороги, был голоден, и ему не терпелось оказаться внутри.

– Передай, что монахи ордена Святого Бенедикта Гийом Ожье и Руфин Редналь просят аудиенции с его милостью Петром Достопочтенным! – просто заявил старший.

Привратник подозвал проходившего мимо молодого послушника и отправил его с посланием к аббату. Гости же терпеливо ждали, пока их проведут к настоятелю. Но вместо настоятеля навстречу им вышел высокий и худой монах в бурой рясе, подпоясанной кожаным поясом.

– Pax et bonum[1], мой брат, – слегка поклонился он.

– Pax et bonum, – наклонил голову приезжий.

– Ансельм, – представился встречающий, – странноприимный брат. Добро пожаловать в аббатство, братья! Вы наверняка устали с дороги, вам надо прийти в себя и отдохнуть. Пока Петр Достопочтенный и наши братья закончат полуденную молитву, я покажу вам ваши покои.

– Мы не устали и готовы присоединиться к братьям для молитвы, – спокойно возразил отцу-госпиталию старший приезжий, младшего, мечтавшего о покое, передернуло, но возразить он не решился.

Ансельм кивнул:

– Как пожелаете, братья, пусть ваш приезд оживит и питает молитву каждого из нас.

Ожье только склонил голову в знак согласия. Странноприимный монах развернулся и пошел, указывая путь новоприбывшим. Глазам путников открылась впечатляющая сцена. Внутри аббатство оказалось еще великолепнее. Особенно потрясала базилика. Даже леса, опоясывающие строящийся собор, не могли скрыть изящества и величественности здания. Вокруг него громоздились другие постройки, поменьше, но также добротно построенные: странноприимные покои, трапезная, монастырская кухня с погребами, покои аббата, две огромные общие спальни для монахов, третья, чуть поменьше, для послушников, чуть подальше виднелись лазарет, конюшни, амбары, кузница и ремесленные мастерские. Чувствовалось, что монастырь был отлично организован. Расположение зданий подчинялось строгой логике, все было практично, красиво, чисто и ухоженно. Аббатство Клюни искусно обошло завет монашеской бедности и неустанно воплощало в жизнь собственный девиз: «Бедные монахи, богатый монастырь».

Гости не скрывали собственного восхищения.

– Многие говорят о красоте вашего аббатства, но одно дело – слышать, а другое – видеть собственными глазами! – произнес Ожье.

– Мы всего лишь скромные слуги Господа нашего, и все это благодаря воле и милости Его, – спокойно ответил Ансельм.

И монах нисколько не кривил душой. Удивление прибывших было для него делом обычным и никоим образом не влияло на его отношение к собственному монастырю. Окружающее великолепие было всего лишь сосудом, главное же было совершенно в другом. Ансельм так же прекрасно чувствовал бы себя в отшельнической пещере или шалаше пустынника. Он подвел гостей к входу в базилику.

Собор Клюнийского ордена мог соперничать с главной церковью королевства – базиликой аббатства Сен-Дени. Гости переглянулись, удивленно округляя глаза. Речь шла даже не о соперничестве, а просто-напросто о превосходстве. Перед ними возвышалось самое впечатляющее здание христианского, да и не только христианского, мира. Тот, кого называли Гийомом Ожье, покачал головой. Он много путешествовал, многое видел и мог положить голову на плаху: ничего подобного встречать ему не приходилось. Теперь идея Сюжера не казалась ему такой уж экстравагантной. Кроме того, Гийом лучше понимал ноты соперничества, звучавшие в голосе Сюжера. Пославший его аббат, может, и был всесильным министром французского короля, но власть Клюни простиралась далеко за пределы маленького Французского королевства. Повсюду один за другим монастыри приносили присягу на верность Клюнийскому ордену – от Лондона до Марселя, от Сантьяго-де-Компостелла до Праги, от Брюгге до Осло. Конгрегация стала занозой не только для Французского королевства, но и для правителей всей католической Европы. Монастыри препятствовали вмешательству местных сеньоров, всячески противились власти королей, герцогов и императоров, запрещали продажу церковных должностей, требовали строгого соблюдения монашеского устава, безбрачия, ибо священник не мог совершать таинства, будучи по макушку погруженным в обыденную повседневную жизнь, когда надо было выбирать между интересами жены, детей и интересами Церкви. Маленький ветерок грозил перерасти в бурю и смести привычное, веками устоявшееся. Клюнийцы, верные слуги Святого Престола, неустанно день за днем, месяц за месяцем и год за годом собственным примером доказывали, что Церковь, обитель Бога, не должна подчиняться мирской, земной власти. Как и Творец всего сущего не может подчиняться собственному творению – человеку. При этом монахи помогали страждущим, лечили, образовывали, строили, кормили в голодные годы, настаивали на мирном разрешении конфликтов, обличали насильников и грабителей, защищали за крепкими монастырскими стенами. И повсюду волной катилась слава о Клюни и уверенность в том, что на земле мог существовать только один наместник Христа, папа римский, и любая мирская власть была и будет всегда ниже власти, данной Господом своей Церкви.

И лучше всего о силе и могуществе Клюни свидетельствовал строящийся собор. Цельность и сила здания словно возносили к небу праздничную молитву. Мощь, торжественность исходили от каждой колонны, от каждого камня горделиво возвышавшейся базилики, соперничавшей с проступавшей на горизонте горной грядой. Ступенчато-углубленный портал развертывал изумленному взору ленту библейских сцен. Пройдя его, гость словно из зыбкого, такого изменчивого и непостоянного мира попадал в незыблемое, непоколебимое и постоянное обиталище Бога, из ада переходил в рай. За стенами жизнь текла своим чередом, здесь же время останавливалось. И слабый земной человек наконец мог почувствовать свое единение с другими и Господом, а Творец мог наконец созерцать свое творение, освобожденное от горестей, тяжести повседневного труда и паутины повседневности.

Ожье последовал за Ансельмом внутрь и присвистнул от удивления. Недавно законченный центральный неф строения был по-настоящему гигантским. Гость монастыря даже покачнулся от изумления. Первый раз в жизни он видел нечто подобное. Каменные своды поддерживались уходящими ввысь колоннами. Часть из них сияла только что законченной яркой росписью: порхали райские птицы, диковинные растения обвивали затейливой узорочью лица ангелов и фигуры святых. Он проследовал дальше. Внутри собора работа кипела около западной стены алтаря. Гийом был потрясен, картины Страшного суда представали перед ним одна ужаснее другой. Омерзительные фигуры демонов с оскаленными мордами и красными глазами, лица грешников, на которых растерянность сменялась обреченностью и трагической безнадежностью. Мастеру до такой степени удалось передать мрак, зло проклятого места, отчаяние погибших душ и ожидавшие их вечные муки, что Ожье стало не по себе. Он с надеждой посмотрел на простиравшую руки фигуру Спасителя. Но глаза Христа смотрели сурово, и не прощение было в тех глазах. «Отпусти мои грехи и прости, пусть душа моя спасется и войдет в чертоги Твои», – зашептал Ожье привычные слова молитвы, и сила этих слов придала трепещущей душе гостя монастыря уверенности. От него зависело спасение короля, наместника Бога, Града Небесного. И ничто не остановит его. Теперь он знал, что все грехи его будут прощены, ибо он всего лишь орудие в руках Господа. Ободренный этими мыслями, Ожье перекрестился. Страх отпустил, затаившись где-то в глубине души нежданного гостя монастыря Клюни.

В этот момент в унисон вступил мощный хор голосов. Радостная и торжественная мелодия заполнила все пространство. «Он вознесет тебя, чтобы ты наследовал землю» – восторженно возносилось к небу. И у слушавших не могло возникнуть ни малейшего сомнения в истинности послания, в исполнимости надежды, что в один прекрасный миг всякое тление уничтожится и очистится, и на месте этого темного и несправедливого мира возникнет новый, добрый и светлый. Мелодия была удивительной! У Гийома Ожье слезы выступили на глазах. Он никогда не слышал ничего подобного. «Старик не ошибся», – промелькнуло в его сознании. А значит, он явился сюда совершенно не зря.