Волшебников не бывает

Утро не самое лучшее время. Хочется ещё поспать, а то и досмотреть интересный сон, а тебя поднимают и изволь собираться в детский сад.

Мама к тому времени успевала наготовить манной каши, которую Даньке приходилось безропотно съедать. В манку мама умудрялась вбухать столько сахара, что никакой сладкоежка не управится. Сама мама манку не ела, перебиваясь бутербродиками. Даньке мама бутербродов не давала, потому что вредно.

Интересные сны виделись Даньке каждую ночь. Они вроде были страшными, но не совсем, потому что всегда можно было спастись, например, улететь повыше или победить врагов. Хуже всего, когда враги, почти побеждённые, умудрялись ускользнуть из-за того, что Даньке приходилось просыпаться.

Этой ночью Данька гулял по лесу, а навстречу ему попался злой великан. На великане была футболка, шорты на лямках и сандалии. Он перешагивал ёлки и берёзы, хлопал в ладоши и напевал хриплым голосом:

— На одну ладонь положу, другой пришлёпну — мокренько будет!

Данька схватил корявую палку, чтобы застрелить великана, когда тот подойдёт поближе.

Все знают, что раз в год и палка стреляет. Но когда палишь из корявой палки, самое простое дело промазать, а следующего выстрела придётся ждать год. А уж великан ждать не станет. Поэтому и надо подпустить его поближе, под самый верный выстрел.

Вот он уже тут, можно стрелять, но в этот момент вмешивается мама:

— Просыпайся, в садик пора.

— Там такой великан был страшенный, — говорит Данька, — но я его ни капли не боялся, потому что я был волшебник.

— Это всё сон и глупости. Никаких великанов нет, а волшебников и вовсе не бывает. А ты пошевеливайся, а то каша остынет.

В детском саду, как только все дети собираются, их усаживают завтракать. Обычно кормят манной кашей. Иногда, конечно, бывает пшёнка или овсянка, но манка — чаще. Правда, она не так сильно переслащена, но всё равно надоела.

Данька болтает ложкой в тарелке с кашей, а сам смотрит на своих одногруппников — кто чем занимается.

Конечно, первый это Максим. Он так лопает кашу, будто его никогда не кормили. Максим самый большой из всех детей, попросту огромный, у него белая футболка и шорты на лямках. Мало того, что он сильный, так он ещё ужасно любит драться. Размахнётся, и как даст кулачищем! — а потом сам ревёт, будто это его побили. Данька не любит Максима, он бы вовсе его застрелил, только где в детском саду найти подходящую палку? Территория тут всегда убрана.

Валя и Вика обычно сидят рядом и непрерывно щебечут, как воробьи: быстро, громко и совершенно непонятно. Дарья Соломоновна называет их «подружки-болтушки», а сами они считают себя волшебницами. Наверное, их мамы не объяснили дочкам, что волшебников не бывает. Вот они и колдуют вовсю, как оглашенные.

— Девочки, вы почему не кушаете?

— Мы кушаем, кушаем!

В самом деле, тарелки у них почти пустые, по ложкам манка текла, а в рот не попала. Прямо с чужой ложки и в пасть Максиму. А тот знай чавкает, ничего не замечает.

Данька так не делает. Ещё не хватало Максима кормить, а то он в следующем сне так развеликанится, что его самой кривой пулей не возьмёшь. Кашу Данька переправляет Гене. Гена человек безобидный, для него каши не жалко. Дома с утра Гену не кормят, в сад он приходит голодным, и лишняя манка ему в радость. А вот есть как следует Гена не умеет. Он неряха, руки в каше, щёки в каше… ещё немного, и волосы будут в каше. Но этого Дарья Соломоновна не допускает. Выдёргивает Гену из-за стола и ведёт мыться. Остаток каши Даньке приходится доедать самому.

После завтрака бывает зарядка — совершенно бесполезное и ненужное занятие. То есть, она нужна для того, чтобы Максим разошёлся и полез драться. Прежде он всегда лез к Даньке. А попробовал бы он наехать на Генриха, это была бы не драка, а наказание. Генрих — аккуратный мальчик, чистюля, а дерётся так, словно по телику бокс показывает. Если кто-то пытается называть его Геной, Генрих не отзывается. Гена, это Геннадий, пачкун и сопляк, а Генррих это Генрих, и этим всё сказано.

На Гену Максим тоже не наезжает, иначе потом будет не отмыться от соплей.

После зарядки будет свободное время, а там и обед. Будь Данька настоящим волшебником, он бы наколдовал так, чтобы никакого свободного времени не было. Кому он нужно? Только ждать вечера, чтобы избавиться от садика. Придумал же кто-то такое слово — садик. Не садик это, а садище, садюжник.

Обед это середина детсадюжного дня. На обед дают суп, который можно выхлебать, оставив на дне густоту. На второе — тушёная капуста с котлетой. Тушёную капусту есть противно, а от второй котлетки Данька бы не отказался. Только где её взять — вторую котлету? У Максима не сопрёшь, он первым делом запихивает в пасть свою котлетину, а потом начинает мусолить капусту. Грабить Гену — стыдно, а Генриха в тому же и опасно. Так со всеми и каждым — свою котлету не отдам никому.

И всё-таки, выход нашёлся. Валя и Вика никак не могли успокоиться, продолжали что есть сил колдовать.

— Раз! — Валина котлета летит в тарелку к Вике. — Два! — Викина котлета мчится к Вале. — Раз-два, Раз-Два! — Отличная игра пинг-понг!

Дарья Соломоновна такого не допустит.

— Что за игры за едой?

— Мы? Ничего…

Обе котлеты исчезают прямо в воздухе. Дарья Соломоновна отходит.

— Ой, — говорит Вика, — Где моя котлетка?

— А где моя котлетка?

Нету. Поздно искать. Нечего было играть с чем не положено. Хорошо хоть кисель копушам достался, будет чем второе запить. А Данька, наконец, сытый. Три детсадовских котлеты за обедом, как раз то, что надо.

Вот, наконец, тихий час. Кто-то и в самом деле спит, большинство — люди взрослые, пять лет скоро, маются, притворяясь спящими. Валя и Вика колдуют молча, у них всё заранее сговорено. Данька прижмуривает глаза и подглядывает из-под ресниц.

В спальне тихо и, вроде бы, полный порядок. Кто умеет спать после обеда, уже спит, остальные тихо лежат с закрытыми глазами, словно их кто заколдовал. Спрашивается, кто? Тут гадать не надо, Валя и Вика постарались. Наколдовали чёрт знает чего, и спят с устатку. А Даньке спать нельзя, он должен смотреть, что в спальне происходит.

Под потолком сгущается тёмное облачко. Медленно и бесшумно оно снижается над кроватью Анечки. Анечка — самая красивая девочка в группе. Она добрая и никогда не ябедничает на других. Даньке Анечка очень нравится. Почти все мальчишки в группе в кого-нибудь влюблены. При этом, ту девочку, в которую влюблены, они обязательно дёргают за косу. Мама или бабушка заплетают Ане две косички, но Данька не дёргает ни за одну. Он вовсе не влюблён, Аня ему просто нравится. Поэтому он следит, чтобы на Аню ничего не наколдовали, а когда Максим вздумал вцепиться Ане сразу в две косы, Данька набросился на него как лютый зверь барбатрос и так надрал ему шевелюру, что Максим с тех пор прекратил на Даньку наезжать, а Анечку и вовсе обходил стороной.

Но теперь Ане угрожает тёмное колдовство, и Данька изо всех сил старается отодвинуть бурое пятно от Анечки. Получается плохо. Пятно размазывается почти на весь потолок. Совсем ничего нет только над Аней и, конечно, над Данькой. А больше всего грязных разводов над Валей и Викой. Что прячется в разводах, Даня не знает, но твердит про себя:

— Кто обзывается, тот так и называется!

С этими словами он спокойно засыпает, хотя обычно не спит днём.

Разбудил его ужасный рёв:

— А-а-а!.. О-о-о!.. У-у-у!..

Громче всех завывает Максим, но и Валя с Викой не отстают. Воспитательница Зоя Сергеевна, она приходит на дежурство во время тихого часа, мечется между кроватями и тоже голосит. Дарья Соломоновна ещё не успела уйти домой. На шум она примчалась в плаще и босоножках.

— Что случилось?

— Обделались все. Трусики, простынки, одеяла — всё обосрано. А ведь большие дети, пять лет скоро. Все обгадились, не знаю, за кого первым хвататься, во что переодевать!..

«Вовсе не все, — подумал Данька. — Я не обкакался, и Анечка чистенькая. Генриха злое колдовство тоже не затронуло, он колдовству не поддаётся. Ещё кое-кто из ребят цел, кто обычно не спит. Хотя, сегодня, почему-то все уснули, просто одни проснулись в какашках, а другие — нет».

Из своих кабинетов прибежали медсестра и заведующая. Они тоже принялись кричать:

— Отравление! Кишечная палочка! Срочно СЭС!

— Да ну, если бы дети отравились, их бы рвать стало или пропоносило, а они вон каких какашек наворотили.

— Всё равно, вызывайте СЭС. А то всем мало не покажется за сокрытие такого случая.

— Почему — СЭС? — удивился сидящий на своей койке Генрих. — Надо говорить: СОС.

Положение складывалось катастрофическое. Это в малышовой группе детям на всякий случай приносят запасные штанишки, а эти-то — старшие. Во что из переодевать?

Медсестричка принялась всем проверять трусики. Тех, кто оказался чистым, отправили в игровую, выдав на всякий случай, ночные горшки. Остальных начали мыть в душевой и рассаживать рядком на уцелевших кроватях. Заведующая убежала обзванивать родителей, предупреждать, что в саду объявлен карантин.

Из всех родителей первой с работы приехала Данькина мама, и потому он не узнал, чем закончилась всеобщая суматоха. Мама примчалась раньше даже, чем машина скорой помощи.

Доктор из приехавшей машины осмотрел вымытых воспитанников и признал их здоровыми, только у Вали и Вики в животах продолжало громко бурчать, и с горшка ни та, ни другая слезть не могли. Так их и увезли на одной машине, хотя это не разрешается медицинскими правилами.

Утром в садик из-за карантина идти было не надо, но мама всё-равно принялась варить манную кашу. Данька даже пробовать кашу не стал, сразу объявил:

— Фу, гадость!

— Я тебе покажу — гадость! — рассердилась мама. — Отличная каша!

Она-таки зацепила кончиком чайной ложечки чуток манки, попробовала и воскликнула:

— Фу, гадость!

Оказывается, утром она насыпала полную сахарницу соли, и манка получилась несколько солоноватой.

Пересоленный завтрак мама свалила в унитаз, соль из сахарницы зачем-то высыпала в помойное ведро, сахарницу помыла и вытерла насухо. После этого принялась варить вторую порцию манной каши.

— Фу, гадость! — сказал Данька, с сомнением глядя в тарелку, где пузырилось нечто.

Никогда прежде мама не снимала пробу с того, что подавала на завтрак сыну, но тут пришлось. Свежевымытая сахарница была полна соды.

— Тебя, наверное, заколдовали, — сказал Данька.

— Не городи ерунды! Это ты мультиков пересмотрелся. Никаких волшебников не бывает!

Третий раз мама принялась готовить завтрак крайне осторожно. Она контролировала каждое своё движение, но стиральный порошок вместо сахара сделал манку совершенно несъедобной.

Четвёртый раз мама кашу варить не стала, так что Данька напрасно раздумывал, как наполнить сахарницу зубным порошком. Порошка было мало, мама чистила им чайные ложечки.

Вредных бутербродов на завтрак Даньке так и не дали, мама съела их сама, а Даньке приготовила омлет, что тоже неплохо. Потом его отправили гулять на улицу. Старшие рассказывают, что в древние времена дети гуляли во дворе, но сейчас дворов не осталось, зато появились особые детские площадки с горками, домиками, качелями и прочими травмоопасными приспособлениями для игр. Детсад закрыт на карантин, и те дети, которых родители сочли здоровыми, собрались на лавочках возле каруселей или в песочнице, где можно пачкаться в своё удовольствие.

Анечка вышла на улицу с большой красивой куклой, поэтому в песочницу она не пошла, а села на скамейку рядом с Машей. Как две девочки умудряются играть с одной куклой, никто не знает. Это великая тайна бытия.

Данька сел поближе к Анечке. Он не собирался играть в куклу, а сел так, чтобы сюда не сел Максим. Максимище тоже не станет играться с куклой, скорей всего он отнимет её и зафутболит куда-нибудь в лужу.

В руках у Даньки была палка, которую он подобрал в кустах акации. Кусты посажены вдоль площадки, и девочки обрывают с них жёлтые цветочки, которые называют бананчиками. Акациевая палка была отличной, стрелять из такой — одно удовольствие. К сожалению, выломали акацию всего день как, и, значит, до выстрела ей надо сохнуть ещё хотя бы полгода. А хорошо было бы: «Ба-бах!» — и пусть Максим валяется кверху пузом.

— Не понимаю, — сказал Данька, — почему Максима гулять пустили? Ведь он сильней всех обкакался. Он сегодня должен в постельке лежать и кушать таблетки.

— Может он и вовсе не больной, — Анечке, как всегда было всех жалко. — Может его просто заколдовали на один день.

— Мама говорит, что волшебников не бывает.

— Это потому, что волшебники добрые. Ты попробуй придумай какое-нибудь доброе волшебство.

— Мороженого всем и побольше.

— А потом у всех случится ангина.

— Ну и ладно. Я тогда стану злым волшебником.

— Злые не волшебники, а колдуны.

— Ну и пусть, — Данька вскинул огнебойную кривопалку, — но если Максим задумает какую гадость сделать, я его сразу застрелю!

— Он будет лежать совсем мёртвый, а его мама будет плакать.

Данька задумался. Как ни колдуй, получается нехорошо.

Максим возился в кустах акации. Наружу торчала лишь толстая попа в шортах.

«Сейчас вытащит кривую палку, — подумал Данька, — и как стрельнет! Уж он-то ни минуты не задумается, прежде, чем стрелять!»

Максим выполз из кустов. На ладони у него сидел котёнок. Совсем крошечный, с тоненьким хвостиком. Один глаз у него был нормальный, а второй прищуренный, ещё не вполне открытый.

«На одну ладонь посажу, второй прихлопну…»

Максим не торопился хлопать ладонью. Наклонив башку, он глядел на котёнка, а тот смотрел в ответ во все свои полтора глаза.

— Это что такое? Немедленно выброси пакость! — как всегда не вовремя подошла мама, на этот раз Максимина. Она была не слишком похожа на маму, а скорей на сердитую тётку. Других слов, кроме «пакости» у неё не было.

— Это моё, — забормотал Максим. — Я его не ловил. Я позвал, и он пришёл…

Ну почему Данька не волшебник? Почему волшебников не бывает? Что есть сил Данька твердил, обращаясь в уме к Максимовой маме:

— Ты погляди, какой он хороший, какой живой, настоящий…

— Миу, — подтвердил котёнок.

— Что ты собираешься с ним делать? — потребовала злая мама.

— Я буду его любить… — великанские губы задрожали. — Я его уже люблю.

— Любишь? А что он, наверное, голодный, не подумал. Пошли, нальёшь ему молока.

Вот и всё. Жизнь потихоньку становится лучше безо всяких волшебников. Не бывает их. А что касается Вали и Вики, которые сейчас в больнице глотают невкусные таблетки, то какие же они волшебницы? Они самые обычные ведьмы.