Воля. Пятая тропа

Дерево у реки

Белая бабочка, безмолвно вращающейся воронкой затягивалась в неподвижное зеркало освежающе чистой бирюзовой воды. Все ближе и ближе к источнику. Легкая рябь всколыхнула зеркальную гладь. Мотылек, уносимый другим вихрем прочь, был уже далеко, когда исчезла тишина…

Безмолвие взорвал гомон птиц, выпроваживающих из дупла своих оперившихся отпрысков. Три птенца, изгнанные родителями, еще долго кружили в вечернем небе, пока их не проглотили сумерки, а затем и чернильная ночная мгла.

Живая мгла

Обагренное отблесками утонувшего Солнца одинокое облако кровавым шаром нависло над горами. Исполосованная глубокими шрамами от мелких ручейков каменистая дорога петляла вдоль русла Бакона. Сдавившие реку с обеих сторон горные хребты казались громадными тисками, которые вот-вот начнут сходиться и с неотвратимой медлительностью втирать в древние растрескавшиеся камни мягкую сочную живую плоть случайного путника.

Внезапно в покрытых густыми лесами цепях гор угадывались хребты исполинских мохнатых драконов, готовых впечатать в дорожные камни ничтожных людишек, дерзнувших осквернить своим присутствием тысячелетнюю гармонию.

Щемящее чувство собственной незначительности и бренности охватывало любого случайного путешественника. Он казался самому себе кощунством и остро осознавал, насколько жалок среди этого величия. В присутствии вечности, казалось, каждая клетка его тела томилась тягучей болью от ощущения скоротечности и мимолетности.

В тоже время человек словно впитывал здесь нечто удивительно восторженное и светлое. Живительная зелень всевозможных оттенков, напоминала кожу, затягивающую обнаженные кости скал. Необузданный разгул всеобщего цветения знаменовал собой продолжающееся торжество жизни над мертвой материей. Стремительное пикирование ласточек у самой поверхности дороги, порхание бабочек и величественное парение в поднебесье орлов заставляло замирать сердце в сладостном восхищении. Атмосфера была насыщенным коктейлем из трелей птиц, стрекотания кузнечиков и бесконечного шума Бакона. Вода тысячелетиями с яростью билась о гранитные валуны, распадалась в пыль, создающую волшебные радужные круги и полировала, полировала камень. Грудь не могла насытиться студеной чистотой воздуха. Словно обуреваемый жаждой, человек упивался кислородом и целебным ароматом высокогорного лесного воздуха.

Но все это было днем. А ночью… Затянувшие небо тучи заслонили звезды и придавили собой вершины гор. Новолуние превратило ущелье в погруженный во мрак тоннель, без начала и конца.

Вдоль ущелья в абсолютной мгле брел малыш. Один. Человек решительно ставил стопу на дорогу, медленно, но верно шаг за шагом приближаясь к своей цели. Мрак, казалось обтекал его, готовый в любое мгновение проглотить его. Лишь неумолкаемый шум воды и звуки ночной жизни возвращали мальчика к реальности. Но тьма брала вверх.

И, когда ей почти удалось одолеть человека, память протянула спасительную палочку, и бархатную вязкую черноту внезапно сменило яркое воспоминание. Юзмекор увидел ясный солнечный день.

Тогда у кузни под навесом, расстелив на столе тонко выделанную шкуру молодого бычка, князь Схуркут — правитель западного Таузера подозвал сына.

— Это земля нашего народа, сын мой. И ты будешь ее опорой. Помни об этом. Смотри! Видишь это белое пятно? Это Вечная гора. Белая полоса, что идет вправо — Главный хребет, что простирается в сторону восходящего солнца, — Схуркут провел ногтем указательного пальца по шкуре, — а эта полоса, уходящая влево тот же хребет, уходящий в сторону заходящего Солнца.

— Вот река Бакон. А вот это скопление линий и прямоугольников, наш Зукхур. Черные линии это дороги, прямоугольники — это фамильные кварталы. Вот квартал Бергли, наш квартал. А это квартал рода Даглар. Вот квартал рода Лакрам, — он поставил палец на зеленую полосу напротив Зукхура, рядом с изображением ели и продолжил, — а эта зелень означает еловый лес на левом берегу Бакона, напротив Зукхура. Это лиственный лес у Старого села. А коричневые полосы посреди зеленых — это хребты, разделяющие ущелья.

Почти весь следующий день Схуркут провел на Большом княжеском Совете. Юзмекор слышал, что отец предложил через месяц созвать Верховное Вече. Но многие князья, подстрекаемые Джутом, двоюродным братом Схуркута, роптали, дескать негоже вовлекать народ во внутреннюю жизнь аристократии. Князь Джут правил малым или восточным Таузером, расположенным к востоку от Вечной горы. Формально на него распространялась власть Схуркута. Однако он никогда особо не скрывал свои притязания на полную власть над всем Таузером.

На этот раз Схуркут сумел убедить большинство объявить через месяц о созыве Верховного Вече, которое являлось высшим представительным органом и созывалось раз в несколько лет или в десятилетие, по исключительно важным событиям в жизни ассонского народа. В его состав избирались некоторые члены Народного Вече. В свою очередь Народное Вече, Вече ущелья и Вече селений избирались на Общинном Собрании.

Княжеский Совет принимал решения по вопросам взаимоотношений среди княжеских родов. Решение Верховного Вече имело силу закона для всего народа, включая князей.

После Княжеского Совета правитель западного Таузера встретился с сыном в кузне. Под навесом на столе была расстелена вчерашняя карта. Юзмекор понял, что последует продолжение беседы.

— Слушай внимательно, Юзмекор! К северу от Главного хребета расположены холодные, снежные земли. Там в непроходимых лесах живут древесные люди. А вот на Юге, теплое Солнце, обильные дожди, плодородная земля. Там на берегах морей и рек — вот они, стоят большие поселения. Это города, в них живет очень много людей. К Главному хребту примыкают малые, которые разделяют ущелья. Все горы вместе называются Тауландом.

Из открытой двери кузни шел запах древесного угля и железа. Князь был одет в белый длинный кафтан с золотыми пуговицами и с нагрудными карманами, обрамленными позументом. Низ кафтана имел треугольные вырезы, искусно разукрашенные плетенкой из шелковых ниток. Талия была перетянута красным поясом с золотыми бляшками в виде ромбиков. С поясом сочетались по цвету красные сапоги из сафьяна. Голову князя венчала красная шапка с золотыми ромбами, отороченная мехом белого волка. На поясе висел кинжал Селпегор, знаменитый тем, что его клинок из отборной дамасской стали испил кровь многих владык. Несмотря на свою мрачную славу, кинжал внешне был достаточно прост. Единственное украшение составляли два золотых ушка и золотая змея, держащая в зубах небольшой алмаз. Ножны и вовсе не имели никаких украшений. Тем не менее, только правители Таузера имели право надевать его. Существовало поверье, что вынутый из ножен клинок невозможно вложить обратно, не оросив его кровью.

Князь продолжал водить обломком сухой веточки по карте.

— Смотри! Из ледников Вечной горы берут свое начало реки нашего народа. Вода этих рек для народов то же самое, что материнское молоко для ребенка. Вот Бакон, в которую впадают все воды, стекающие с северных склонов Тауланда. Здесь расположено наше главное селение — Зукхур. В пяти километрах ниже по течению, где слева в Бакон впадает река Рахма, раскинулось селение Трикулан, еще в пяти километрах ниже находится Старое село. За ним не осталось более селений ассонов. А когда-то, велик был наш народ, обширны были наши владения. Столица Тауласа, Город Солнца располагался здесь, далеко на западе, в долине реки Хиз, а владения простирались до морей. — глаза князя неподвижно смотрели влево, словно он видел нечто, недоступное другим.

— А что случилось, почему ассоны живут только в нескольких селениях на берегу Бакона? — тихо спрсил сын, прекрасно зная ответ.

— Не только вдоль Бакона. Есть несколько селений вдоль левых притоков. Посмотри на карту. От Вечной горы на Север уходит хребет и плато. Они делят Таузер на Западный и Восточный Таузеры. С восточных склонов Вечной горы берут начало реки Затапливающая, Быстрая, Лесная, Речка, Мулка. В долинах этих пяти рек также живут ассоны. А мало нас осталось потому, что во времена прадеда моего прадеда с Востока пришли полчища свирепых, смуглых людей. Их сердца были полны неутолимой жадности и жестокости. Они истребляли на своем пути целые народы. Таузер, где кипела жизнь, где караваны не помещались на дороге и мешали друг другу, был втоптан конскими копытами в пыль. Город Солнца, столица гордых и свободолюбивых ассонов был стерт с лица земли. Густой лес вырос на его месте. Не шум базаров разносится над ним ныне, а хохот шакалов. Только несколько тысяч людей, бежав в неприступные горы, сумели сохранить жизнь нашего народа.

— А кто теперь живет на землях ассонов?

— Уже много поколений на землях Тауласа селятся чужие народы. С запада и с востока нас окружают малочисленные прежде круглоголовые народы моря. А с Севера степные наездники. На опустевших благодатных землях, выросли они числом и силой. Лишь неприступность наших гор, непроходимость лесов и скудость бесплодной каменистой земли служат защитой ассонам.

— А как ассоны сами добрались сюда, если горы непроходимы? — задал вопрос Юзмекор.

— На самом деле верховья почти всех ущелий имеют перевалы. Многие из них — тайна, о которой знают только посвященные. А через некоторые перевалы, в старину шли нескончаемым потоком караваны. То были золотые дни Великого торгового пути, что соединял Восток и Запад, Юг и Север. Селения располагались так близко друг к другу, что вскоре сливались в одно громадное селение, что подобно гигантской змее извивалось вдоль долин. Ныне все пути пустынны, ни один ассон на них не живет, и лишь жалкие караваны самых отчаянных купцов пересекают Тауланд, ступая по истлевшим костям наших предков.

Юзмекор внимательно слушал отца, и только один вопрос он задал.

— Отец, если пути свободны, то почему мы заперлись в неприступных теснинах? Разве могут леопарды жить в клетке? Может надо поселиться на прежних путях? Если они пустынны, то их рано или поздно заселят. И это будем не мы. Да, там мы открыты для нападений. Но, когда народы, заселившие наши прежние земли, окрепнут, они придут сюда, и нас не спасет неприступность гор.

Это были слова, достойные взрослого мужа. В любое другое время князь обрадовался бы им. Но сын сказал правду, от которой прятался его народ и которой избегал сам Схуркута. Слишком глубоко опустошила душу народа та давняя резня, устроенная полчищами кровавого железного деспота.

— Сын мой! Где два ассона, там три партии. Это наше проклятие. Мы, как и раньше, заняты междоусобицей и подобны паукам в закрытом кувшине. В нас течет кровь почти всех великих завоевателей прошлого. Каждый ассон силен как духом так и телом. Но вместе мы бессильны. Каждый сам себе князь. Неважно, где будут жить ассоны. Важно сумеют ли они помогать друг другу, признать единого правителя, побороть зависть и простить старые обиды, — князь, цедил слова, произнося их отрывисто, почти зло. Юзмекор напомнил ему о событиях сегодняшнего дня, когда Схуркут тщетно пытался убедить ассонскую аристократию прекратить внутренние распри и быть едиными перед лицом внешнего мира. Князья усматривали в его доводах лишь стремление прибрать к своим рукам власть, которую они вовсе не собирались добровольно отдавать. Их вполне устраивала легкая жизнь, а князь Джут сам рвался к власти и, поэтому, всячески препятствовал усилению Схуркута.

Эти воспоминания ослепительной вспышкой промелькнули перед внутренним взором Юзмекора. Близилось утро. Извилистое ущелье, плотно закупоренное сверху мрачными черными тучами, все еще оставалось погруженным во мрак, который, казалось, не собирался покидать эту землю. Юзмекор упрямо шел по ущелью. Там где есть светило, нет места тьме.

Природа замерла в ожидании мгновенья, когда новорожденное Солнце разорвет в клочья мглу и растопит свинцовые тучи. Мир ждал Света. Юзмекор уже был недалеко от цели своего пути когда со стороны Вечной Горы выглянуло Солнце.

Алмаз Селпегора

Тени медленно укорачивались, по мере подъема Солнца, с первыми лучами которого обычно объявлялось открытым Верховное Вече.

Двумя днями ранее мальчик неподвижно сидел рядом с убитыми родителями. Вселенная для него съежилась до размеров небольшой комнаты, в которой он их нашел. Юзмекор ожидал подобного, но в глубине его души жила надежда спасти их, хотя он знал, что это было невозможно. Ладонь отца была крепко сжата…

Обыскав дом Юзмекор нашел то, что искал и покинул селение…

— Даю вам слово князя, что я найду и жестоко покараю убийц моего брата. Пока жив я и мой сын, земля будет гореть под ногами этих выродков, — произнес Джут через день на Вече. Схуркуту незадолго до смерти все же удалось убедить оппонентов собрать Верховное Вече. Но действительность внесла в повестку дня свои коррективы. И теперь не взаимоотношения с внешним миром обсуждали ассоны, а другие вопросы. Доверенные лица всех свободных родов Таузера, одобрительно зашумели.

— Ассоны! Нас мало, поэтому мы давно отказались от кровной мести и заменили его выкупом за кровь. Но здесь особый случай! Только равный по происхождению имеет право поднять руку на князя! Не было на памяти нашего народа случая, когда чернь убивала князя! Чтобы подобное варварство не повторялось, я прошу вашего согласия на то, чтобы ответить кровью за кровь! — толпа согласно взревела.

— Благословенный мой народ! Все мы потрясены этим злодеянием. Не скоро наши сердца обретут спокойствие. Но мы обязаны продолжать дело Схуркута. Нам предстоит выбрать из среды князей нового правителя Таузера! — взял слово старый Аман, сторонник Джута, — самого родовитого и сильнейшего из сильнейших! Я не вижу никого достойнее Джута.

Мнения делегатов разделились. В толпе начался оживленный обмен мнениями. Все знали коварство Джута. Ходили слухи, что он продался наместнику повелителя ксауров. Многие терзались догадкой о том, кто помог Схуркуту преждевременно уйти в мир иной, но благоразумно помалкивали.

В то же время Аман был прав: Джут был самым родовитым и сильным из князей. Любая другая кандидатура означала междоусобную распрю. И все знали, кто ее начнет. Делегаты постепенно стали склоняться к тому, что только Джут где коварством, где жестокостью, а где и подкупом сумеет усмирить гордыню княжеского сословия.

На возвышении стояла группа князей, в основном сторонники Джута. Но даже большинство преданных союзников Схуркута, будучи реалистами и людьми практичными успели заверить Джута в своей лояльности.

— Схуркут считал сегодняшнее Верховное Вече судьбоносным для всего народа. Продолжить его дело — вот самая большая дань уважения его памяти. Он бы завещал нам продолжить начатое им, — Джут, почуявший близкую победу, увещевал Собрание.

— У Солнца нет тени, — в это время Юзмекор был далеко от Зукхура и надежно прятал Селпегор…

Шатиман — отпрыск Джута

А тем временем Священная поляна, где проходило Великое Вече, была переполнена подошедшим народом. Здесь, помимо участников Верховного Вече, собралось почти все мужское население Зукхура, включая детей и низшие сословия. Джут поднял руку. Вскоре, гул голосов сменился напряженной тишиной, а на возвышение поднялся Сирма из рода Зенду. Старейшина, имевший в народе кристальную репутацию, чьи советы высоко ценил покойный Схуркут. Но Зенду не были князьями, они были свободными общинниками. Это интриговало и немного пугало.

— Сразу после Собрания с подобающими почестями состоится прощание и погребение князя Схуркута, княгини Есенеи и их преданных слуг. Князь Джут уже дал на этот счет соответствующие указания. — Народ впитывал каждое слово Сирмы, каждую деталь происходящего.

— Ассоны! Как не может живое создание жить без головы, так не может народ жить без правителя! Верховное Вече избирает правителя, и сегодня все старейшины находятся здесь. Пропустите их вперед! Остальные покиньте площадь, таков закон! — продолжал Сирма. Людское море забурлило, но делегаты довольно быстро отвоевали свое место, а остальные нехотя, но все же ушли.

Когда Сирма продолжил свою речь, волнение постепенно стихло, и стали слышны его слова.

— Почтенные старейшины! Братья мои! Согласно законам, доставшимся нам от предков, правители Таузера выбираются на Верховном Вече самыми уважаемыми представителями свободных родов. Но многие поколения, князья из рода Бергли передавали власть от отца сыну. Сегодня мы должны вспомнить закон, завещанный нам предками и выбрать Главу народа. Ассоны, настало время выбора! Желаю нам мудрости и терпимости! — с этими словами Сирма отошел в сторону.

Вскоре Верховное Вече кипело от нешуточных страстей. На помост выскочили князья и первостепенные свободные общинники.

Некоторым казалось, что власть, о которой они не смели даже мечтать, сама просится им в руки. Однако понадобилось совсем немного времени, чтобы все встало на свои места, тем более что со многими была проведена заранее большая подготовительная работа.

Чтобы понять, что произошло, надо обратить внимание на особенности общественного устройства Таузера. Ассоны были крайне малочисленным народом: меньше чем многие окружающие их племена. В отличие от своих соседей, стоявших на пути к построению раннефеодального общества, они являлись выжившими наследниками поверженного, но некогда могущественного государства, имевшего сложную социальную структуру. Причем выжили в основном представители знати: во время тотальной резни никого не заботили слуги.

Многие аристократы позже породнились с вождями соседних народов. Кровь ассонской знати была всегда в цене. Она придавала окраску легитимности верхушке соседних племен, возвышала их над простым людом. Новые князья не желали мешать свою кровь с простолюдинами. Нет, они роднились с князьями других племен. Таким образом ассонская знать, поменяв язык и веру, продолжала управлять территорией бывшего Тауласа. Тем не менее, это были полукровки, и как всегда происходит в подобных случаях они пытались всячески умалить то, в сравнении с чем чувствовали себя ущербными.

Ассоны Таузера были в подавляющем большинстве своем знатного происхождения. Они пахали, сеяли, убирали за животными, но при всем этом странным образом оставались аристократами. Быть может даже больше, чем в эпоху поверженного Тауласа. Была ли причина в том, что суровая жизнь и отсутствие роскоши уничтожила все наносное и грязное, связанное с излишествами, или же ассоны компенсировали скудость своего быта культом воспитания и стремлением соответствовать образу идеальных героев легенд — неизвестно. Но кодекс поведения свободных ассонов стал эталоном для соответствующих кодексов и сводов многих народов. Свобода, прежде всего внутренняя, ценилась превыше всего. Можно быть свободным в темнице, а можно быть рабом в собственном золотом дворце. Сыновья князей воспитывались в семьях обычных людей. Наравне с другими детьми они работали. Так они мужали, росли со своими будущими подданными и соратниками. Знакомство с трудом раскрепощало их и избавляло от преклонения перед роскошью. Ассон никого не ставил выше себя. Напротив, больным местом их общества было то, что каждый превозносил себя. Только несколько родов, с натяжкой признавались более родовитыми. А эталоном, с которым сравнивали степень знатности того или иного рода, был род Бергли.

Поэтому, когда встал вопрос о власти, первоначальные иллюзии быстро развеялись. Недостаточно считать себя выше других, надо чтобы другие признали твой авторитет, что в Таузере практически исключалось. Участники Вече и раньше прекрасно понимали это, но осознали только теперь.

Кроме того, власть сковывала, закрепощала. Правитель зависел от всех и каждого, но мало что зависело от него. Он был закован в тесную скорлупу законов, кодексов, обычаев и предрассудков. Большую часть времени правитель должен был решать чужие вопросы чужих людей. Власть означает потерю свободы. Так рассуждали почти все ассоны. Почти, но не все. Фактически выбора у Вече не было. Признаваемый всеми Правитель мог быть избран только из рода Бергли как самого знатного и могущественного. Джут относился к старшей ветви рода Бергли. После смерти кузена князь стал самым богатым и влиятельным человеком Таузера. Его боялись, его ненавидели. В пословицы вошли его алчность и вероломство. Но он был единственным, чье избрание могло предотвратить кровавую междоусобицу. Каждый надеялся иметь на него влияние и урвать себе кусок пожирнее и делать это вполне мирно.

Вскоре старый князь Кенгеш из рода Даглар стуком своего посоха о настил помоста заставил присутствующих прервать споры.

— Народ Таузера! Достопочтенные ассоны! Вот уже некоторое время мы все говорим про одного человека, но никто не слушает соседа. Кроме Джута давно не слышно других имен! Настало время бросать камни. Да будет благословенна наша земля! — с этими словами он подошел к правому краю помоста и бросил в белое ведро камень. Спустя некоторое время были опрокинуты два ведра, стоявшие в разных углах возвышения — белое и черное. Не было необходимости пересчитывать камни. Только один камень, выпав из черного ведра, неровно покатился по грубому деревянному настилу…

Пришпоренная лошадь галопом уносила прочь от Священной поляны Шатимана, сына Джута.

Алый закат

Шум толпы постепенно стихал. Глашатаи уже известили народ о вновь избранном правителе. Практически все мужское население трех ближайших селений успело подтянуться к Священной поляне, которая давно не видела столько людей.

Верхушка Вече — наиболее авторитетные представители самых родовитых и богатых княжеских родов собралась на помосте. Джут стоял в центре.

Князь Кенгеш поднял руку с посохом и еще раз оповестил затихший народ о принятом решении. Он, как и все выступавшие после него князья, пожелал новому правителю здоровья, мудрости, силы и долгих лет жизни. Знать выразила надежду, что его правление увенчается процветанием ассонов.

Речь взявшего слово нового правителя Таузера призывала к единству, к соблюдению заветов предков. Князь посокрушался о жадности, о падении нравов, о том, что семейные и личные интересы стали выше интересов общины. И заверил присутствующих, что приложит все усилия, дабы обеспечить благополучие народа, возрождение его исконных обычаев.

— Я не пожалею ни сил, ни здоровья, ни самой жизни чтобы улучшить жизнь Таузера. В этом я торжественно клянусь! — слова поглотил одобрительный рев.

Вскоре после его речи, знать покинула возвышение. Первым ушел Джут, за ним остальные в соответствии со своим положением.

День заканчивался. В алом закатном небе кружили три птицы. Народ постепенно стал расходиться.

Сын кузнеца

Князь Джут прохаживался по двору, где, разбившись на группы, многочисленные гости праздновали свадьбу его сына Шатимана. В бывшем имении Схуркута, принадлежавшем теперь новому правителю, собрался стар и млад со всего Таузера. Простой люд толпился на улице, ожидая своей очереди вручить традиционный в таких случаях подарок князю. В людском море множество голосов сливались в равномерный гул. Недавно избранный правитель Таузера знал, о чем сплетничают его соплеменники. Пять лет назад он, как и многие богатые ассоны отправил своего сына в столицу Ксаура Оксам. Юноши поступали на службу тамошней знати, довольно щедро платившей пришельцам. Многие стремились туда. Доходило до того, что у некоторых ассонов дети не знали родного языка, а многие считали это признаком образованности и культуры.

Молодежь, побывавшая на чужбине, стояла отдельной группой, не желая смешиваться с «отсталыми невеждами». Несмотря на то, что в Ксауре многие из них имели довольно низкий статус, жизнь в Оксаме — печально знаменитом рассаднике порока, наделила их надменностью и высокомерием.

Знать, разряженная в золото, сидела отдельно под навесом. Во главе длинного стола восседал Джут. Размещение гостей строго соответствовало месту человека в социальной иерархии. Более знатные и богатые располагались ближе к главе стола. Тех кто попроще усаживали в самом конце.

Гости вели меж собой неспешные беседы. При том, что каждый из присутствующих в душе ненавидел собеседников, все излучали приветливость и дружелюбие. В то же время, при обращении к менее значимому, в их понимании собеседнику, на лицах проступала надменная и полупрезрительная гримаска. Сложившиеся правила давно превратили подобные мероприятия в состязания спеси и тщеславия. Люди отрабатывали свои роли на совесть, стараясь отвоевать место за столом, оставить за собой последнее слово. Раздуть любую мелочь и попытаться принизить собеседника. Джут всячески поощрял подобное, считая, что разлад среди его подданных облегчает ему контроль над Таузером. Более того, подобная схема взаимоотношений старательно выстраивалась до самого низа.

Ассон, что-либо значивший в обществе регулярно обеспечивал вышестоящих солидной мздой, в свою очередь облагая поборами тех, кто зависел от него. Всегда выйти из этого круга с барышом — таков был смысл этого бизнеса.

Пристойные и спокойные свадебные обряды скрывали кипящие страсти. Собравшиеся, помимо состязания в тщеславии, устанавливали «рыночную цену платежей» и одновременно корректировали правила игры.

Здесь же создавались новые группы по интересам, хотя основу общества все же определяла клановая принадлежность.

Джут фиксировал малейшие нюансы происходящего, зорко отслеживая все изменения. Как умелый дирижер он легко направлял события в нужное ему русло.

Наконец наступил долгожданный момент, когда правителю начали подносить подарки.

Каждый даритель старался превзойти остальных в щедрости подарка, в душе кляня этот разорительный обычай.

Кому-то Джут улыбался, другим прохладно кивал головой. Большинство тех, кто страстно жаждал попасть под очи князя, удостаивались безразличного взгляда и формальных слов благодарности.

Происходил отбор новых фаворитов, падение старых, но в целом в расстановке сил мало что менялось.

Рядовые общинники, для которых верховная власть была священна а личность князя сакральна, не очень сильно разбирались в хитросплетениях этого запутанного клубка человеческих страстей и амбиций. Неся дары, простой люд искренне верил в богоугодность и незыблемость древнего обряда.

Крыши домов и ограды были заполнены резвящейся детворой, с восторгом впитывающей все происходящее. Их отцы подносили подарки, а правитель ласково обходился с обычными людьми, благосклонно пожимая им руки. Князь улыбался, спрашивал про детей, о делах, обещал помощь. Народ был очарован добротой и обходительностью своего повелителя.

Дождался своей очереди и кузнец Тебед. С гордостью за хорошо выполненную работу он вручил Джуту кинжал собственной работы.

Князь выслушал здравицу кузнеца, скользнул взглядом по оружию и, не вынимая его из ножен, передал своей челяди.

— Поговаривают, Тебед, что ты усыновил мальчика.

— Да, высокий князь! Небеса не оставили меня к старости в одиночестве. Я рад что наш князь знает такие мелочи о простых людях.

— Это мой долг правителя, — пришлось изобразить вежливость Джуту. — И как же зовут его?

— Адам[1] его имя.

— Ну и имечко! — рассмеялся князь, — хорошо хоть обезьяной не назвали.

Вдоволь посмеявшись вместе со своими приближенными над своей шуткой, Джут что-то быстро пробурчал в том духе, что благодарит за подарок и желает всяческих благ. После чего обратил внимание на следующего дарителя.

Пятилетний Юзмекор в мохнатой овечьей шапке, закрывающей лицо, с самого начала свадьбы сидел в одиночестве на ограде и не пропустил ни одной детали из разворачивавшихся сегодня событий. Два года прошло с тех пор, как он стал Адамом, сыном кузнеца.

— А еще это имя означает «отец мой», — прошептал мальчик.

Источник могущества

Адам по своему обыкновению мастерил с друзьями что-то необычное на задворках. За сына Тебед был спокоен. Мысли кузнеца навязчиво возвращались к встрече с Джутом, оставившей в душе неприятный осадок. Много сил отдал кузнец, чтобы выковать клинок, подобный которому способны были создать немногие из живущих оружейников, поэтому явное пренебрежение плодом кропотливого труда зацепило мастера за живое. Вскоре мысли кузнеца соскочили с этого навязчивого круга. Он подумал, что недавно даже в мечтах не мог себе представить, что его руки сотворят подобное совершенство.

Второе дыхание в жизни разменявшего пятый десяток холостяка открылось с ворвавшимся в его судьбу трехлетним мальчуганом. Два года прошло с того раннего весеннего утра, когда найденный Тебедом на тропе малыш после нескольких дней беспамятства открыл глаза и попросил пить. К этому времени мужчина, который эти дни просидел рядом с ребенком, позже назвавшимся Адамом, твердо решил усыновить его.

Так крошечный безымянный хутор, расположенный на правом берегу Утада в месте впадения его в Бакон, пополнился восемнадцатым жителем. Кроме кузнеца здесь жил плотник Агач с женой и четырьмя детьми, кожевник Каиш семья которого также состояла из супруги и четырех детей. Пастух Койчу, смотревший за малочисленным стадом хуторчан, с женой и двумя сорванцами жил несколько особняком. Без пастбищ и пашни люди кормились ремеслом. Собирали и обменивали на продукты мед, травы.

Скудная и тяжелая жизнь не сделала черствыми души людей, сумевшим сохранить в суровый условиях человечность и благородство. Адам, оказавшийся смышленым и послушным мальчиком, пришелся по душе отшельникам. Он охотно выполнял поручения взрослых, чем снискал себе славу среди матерей, ставивших его в пример своим непоседливым отпрыскам. Тебед, известный своим суровым и крутым нравом поначалу ворчал, не вполне довольный мягким и покладистым на его взгляд характером сына. Его опасения развеялись спустя год.

В один из солнечных летних дней волкодавы Койчу, которых побаивались все жители, включая самого кузнеца, вырвались из своего загона и бросились в хутор. На свою беду на их пути оказалась жена плотника. Несчастная женщина окаменела от ужаса и не смогла сдвинуться с места. Свирепые животные, не утруждая себя лаем, в полном молчании сокращали расстояние до своей жертвы.

Адам сидел на ступенях отцовской хижины и что-то мастерил, когда раздалось грозное рычание. Отложив, свою поделку и нож, Адам быстрым шагом пошел наперерез разъяренным псам и встал на их пути. Взрослые ничего не успели предпринять, а громадные зверюги пытаясь поджать отсутствующие хвосты, уже ластились к четырехлетнему карапузу, который, впрочем, не обращая на них внимание успокаивал мать своих друзей.

В остальном мальчик мало чем отличался от своих сверстников.

Взрослые со смехом вспоминали еще один случай с ним. Когда дети едва не подрались, пытаясь выяснить, кто сильнее: тигр или лев. Спор оборвал молчавший до этого Адам, заявив, победит человек. При этом он почему-то взял в руки оказавшийся неподалеку обыкновенный веник.

Новаторы с Утада

— И что они на этот раз выдумают? — с интересом гадали жены хуторчан, изнывая от любопытства. Детвора в очередной раз исчезла с обещанием матерям приятного полезного сюрприза.

— Да кто их знает, они же не любят, когда мы вмешиваемся в их игры, — ответила жена Койчу Аруа. — надеюсь опять что-нибудь стоящее.

— Вот и интересно, что они еще такое выдумают. Но, спасибо им, теперь я за четверть дня делаю пряжи больше, чем раньше за неделю, — вступила в разговор супруга кожевника Каиша Халя. — Посмотришь на эту прялку и диву даешься: деревяшка деревяшкой, ничего особенного, за пару часов ножом выстрогать можно. Знай себе педальку нажимай и только поспевай шерсть подавать. А поди ж ты, до сих пор никто не додумался.

— Ой, девочки, чует мое сердце, что-то будет, — всполошилась Нана, — Вот мой Агач после того как увидел прялку и стиральный барабан, так места себе на находит, ходит сумрачный, что-то бормочет себе под нос, даже по вечерам в мастерской сидит. К добру ли все это? Жили ведь себе спокойно…

— Да разве что спокойно, а как жили? — возразила самая молодая из троицы красавица Аруа, происходящая из зажиточной семьи. В свое время она отвергла решение родителей о свадьбе с зажиточным, но уже в летах односельчанином и бежала в хутор с бедняком Койчу. В то время жизнь с милым ее сердцу человеку казалась важнее достатка. Но годы тяжелого труда и жизни впроголодь на многое открыли ей глаза. — Да и сейчас… Подумаешь пряжу стало легче делать, подумаешь стиральный барабан и мыло. Ну легче стирать, но все равно ведь приходится!

— Аруа, не начинай пожалуйста все сначала! — Нана, уже знала, что вслед за таким вступлением подруга начнет сетовать на то, что дескать она жила в роскоши, а оказалась в такой дыре. — Думаешь в богатой семье твоя жизнь легче была бы? Как бы не так! Да твоя свекровь из тебя все силы выжимала бы. А дорогие наряды так и лежали бы в сундуках — не приведи небеса, испачкаются еще. Как не крути, а гнула бы ты свою спину еще больше чем здесь. Койчу…

— Койчу, Койчу! Пасет себе скот, а дома шаром покати…

— Хороший человек Койчу, только в том он не прав, что ремня хорошего тебе…

— Девочки! Девочки! Хватит ссориться! — поспешила погасить загорающуюся ссору Халя. — Давайте лучше подумаем, что мы Тебеду с Агачем скажем. Я видела, как дети их инструменты унесли…

— О, небо! Муж голову оторвет Алану с Горданом! — всполошилась Нана.

— Да ладно, как-нибудь выгородим ребят, — успокоила соседку Аруа, позабыв о споре. — Пусть лучше пусть малыши приобщаются к ремеслу, нежели рискуя свернуть шею носятся по скалам. Да и под ногами у отцов меньше путаются.

— Так то оно так, да только вспомните, что творилось, когда детвора вытребовала себе инструменты.

Женщины посмеялись, вспомнив как подвергшиеся настоящему преследованию со стороны маленьких чудовищ кузнец с плотником, в конце концов капитулировали и обеспечили вымогателей всеми запрошенными инструментами. После этого детвора почти пропала из вида, перестав досаждать взрослым, чему последние были чрезвычайно рады. Именно после этого через две недели девять детей, в возрасте от 4 до 12 лет прикатили на трех тележках с кривыми и грубыми деревянными колесами нечто непонятное, оказавшееся впоследствии прялками.

Примитивные конструкции, сделанные из сырого дерева без единой металлической детали работали исправно и пришлись по душе матерям, которые теперь относились к шумным детским посиделкам более снисходительно.

Непоседы окончательно покорили сердца родителей тем, что на своих деревянных тачках за месяц вывезли накопившееся годами содержимое скотных дворов за пределы хутора и свалили все в кучу. Правда, непонятно для чего туда же сваливали собранную золу и известь. Родители оценили такой подвиг, тем более что эту работу дети взялись выполнять регулярно.

— Все равно боязно, — вздохнула Нана, — Агач очень болезненно относится, когда кто-то хозяйничает в его мастерской. Говорю же, он задумал что-то смастерить и теперь сутками себе место не находит. С утра пошел к Тебеду, даже обедать не приходил. Как засели в кузне, так и сидят, носа не кажут.

— Тебед как Адама усыновил, так неузнаваемо изменился, — согласилась Халя. — раньше приветливый такой был, общительный. А теперь не видать его. Сидит в своей кузне, выдумывает очередную диковинку, и дети у него этого набираются. И откуда он всего набрался?

— Так он пару лет на побережье в огромном городе пожил. Вот и насмотрелся на заморские штучки, — предположила Халя.

— Ой, не скажи, сколько лет сидел себе сиднем, почему тогда не вспоминал про разные вещи. Нет, девочки! Здесь что-то не так! Тут как-то Адам замешан.

— Конечно замешан! Аруа, сама посуди: жил Тебед один. Бобыль бобылем. Ничего не нужно. А теперь у него сын. Его надо вырастить, к делу приобщить, обеспечить. Тут не только про заморские диковинки вспомнишь, тут их еще и сам выдумаешь. Вон мой Агач, нигде никогда не бывал, а туда же, выдумывает что-то. Адам, смышленый мальчуган, а с таким отцом как Тебед, он еще не то придумает.

— Наверное ты права, только как бы и моего Койчу заставить шевелиться.

— Подожди немного, ты лучше нашего знаешь, что Койчу очень долго присматривается и оценивает. А уж если что-то решил, так его потом не остановишь. Да и несправедлива ты к нему. Он же у нас почти все мыло делает, даже Каиша отстранил от этого дела, — возразила Халя, напомнив о недавней эпопее.

Ее возглавил сам Тебед. Детворой была реквизирована имевшаяся зола из печей и кузницы. Вся сорная трава на территории хутора была выкошена, высушена и сожжена. Конечным итогом ряда манипуляций с золой, известняком и жиром явились около сотни темно-коричневых кусков мыла с резким запахом.

Впоследствии все признали очевидную пользу мыла. Более того, его начали периодически варить и очень выгодно обменивать на необходимые продукты в ближайшем селении. Первоначально это дело взял было на себя Каиш, однако Койчу, ранее настроенный скептически к новому делу, сделав для себя выводы после первого же обмена, внезапно увлекся мыловарением и погрузился в новое ремесло с головой, постепенно прибрав все к своим рукам.

— Поживем увидим, — непривычно смиренно произнесла Аруа, — но мне, девочки, тоже тревожно. Неспроста все это. Что-то будет.

Женщины некоторое время сидели в полной тишине. Молчание прервала глазастая Аруа, указавшая на Тебеда с Агачем несущих какую-то странную конструкцию. Глядя на счастливые лица мастеров, женщины поняли, что сегодня дети избежали порки за инструменты.

Поставив свое творение, оказавшееся первым токарным станком по дереву, Агач бросил товарища, и, махая перед носом женщин мастерски отделанным куском древесины, начал взахлеб что-то им рассказывать. Сверкая глазами, он что-то говорил о вращающейся заготовке, о том, что резец двигается в пазе между двумя досками и его не надо держать в руках. Ошеломленные женщины, не успели опомниться от столь стремительного натиска, а плотник, подгоняя Тебеда, уже уносил свое сокровище в мастерскую.

— Кажется Агач получил свою прялку, — немного истерично засмеялась Халя, первая придя в себя. Вскоре к ней присоединились Нана с Аруа и смех перешел в безудержный хохот.

Между тем изобретатели, освободив место в мастерской, установили станок и Агач без промедления приступил к работе. Неуемное воодушевление новоявленного столяра, сопровождающего каждое свое действие восторженными комментариями, начало утомлять даже его друга. Тебед уже грешным делом начал сомневаться, а правильно ли он поступил, решив, что выуживать у Адама сведения о разных полезных новинках и по мере возможностей изготавливать некоторые их них.

Он вспомнил, что такому решению предшествовали безуспешные попытки выяснить источник знаний сына. Адам крайне неохотно разговаривал на эту тему, а из его туманных разъяснений следовало, что он видел или же слышал от взрослых о многих неизвестных вещах. Кузнец припомнил, как Адам внимательно следит за его работой и работой соседей, и вникает во все детали ремесла, выспрашивая все до мельчайших подробностей. В конце концов, Тебед не выведав ничего конкретного, закрыл глаза на многочисленные пробелы и несоответствия в объяснениях, сделал для себя устраивающие его выводы и после серьезных раздумий решил, что идеи мальчика надо использовать. Однако он строго наказал сыну о своих задумках сперва рассказывать ему, а впредь вне дома помалкивать или ссылаться на него, на что Адам охотно согласился.

Деятельность Тебеда быстро изменила жизнь хутора. К тому времени, когда Тебед с Адамом побывали на свадьбе Шатимана, население хутора достигло почти полсотни человек. Жители имели пасеку из 30 ульев, вязальные и ткацкие станки.

Километрах в восьми в верховьях Утада, в стороне от посторонних глаз достраивалась пятиметровая доменная печь. Четыре воздушных насоса, представляли из себя скрепленные железными обручами деревянные цилиндры, внутри которых двигались деревянные поршни с кожаными манжетными уплотнителями, приводимые в действие четырехметровым водяным колесом. Воздух вначале попадал в небольшую камеру, под домной для более равномерной подачи, после чего, пройдя по каналам, проложенным внутри домны, разогревался и через четыре керамических сопла нагнетался внутрь домны.

Все это успела услужливо поднести память Тебеда, пока он вынужден был наблюдать, как переполняемый энтузиазмом Агач закрепляет очередную заготовку в станок.

— Сын мой, выше головы не прыгнешь, — сказал кузнец тогда сыну.

— Не попробуешь, не узнаешь, — ответил Адам.

Кузнецы будущего

Стремительный рост благосостояния хуторчан конечно же стал привлекать к себе внимание властей. У подобного рода людей крайне развито звериное чутье на потенциальную угрозу. А угрозу представляет все непонятное и не поддающееся контролю. В любой сфере Джут создавал препятствия, иногда труднопреодолимые. После многих бесплодных попыток решить проблему, люди были вынуждены обращаться за помощью к князю. На этом поле Джут развернулся с подлинным размахом, виртуозно регулируя степень проходимости им же воздвигнутых преград. Эта своеобразная система плотин и шлюзов работала безотказно и, самое главное, была исключительно эффективна для целей контроля и управления. Разумеется эффективна и полезна только для узкого круга лиц, которые собственно создавали и устраняли искусственные заторы.

Видимые отличия в хуторе начали происходить через полтора года после прихода к власти Джута. Однако не сразу он смог уделить более пристальное внимание этой загадке.

Первое время новый правитель находился в постоянном цейтноте. Обстоятельства его внезапного возвышения ставили под сомнение легитимность пребывания Джута у власти. Перешептывания об обстоятельствах гибели семьи Схуркута также не способствовали росту его силы.

Титаническая работа князя по укреплению своей власти начала приносить плоды ко второму году его правления. Где силой, где подкупом он планомерно укреплял свои позиции. В ход шли щедрые посулы, увещевания, запугивание. С десяток его врагов настиг несчастный случай.

К окончанию второго года его правления, разрозненные прежде Западный и Восточный Таузер стали приобретать черты единого государственного образования. Меньше разбойничали на дорогах лихие люди, стала налаживаться торговля. Сильнейший из рода Бергли, князь Джут, Правитель Восточного и Западного Таузера не был популярен в народе. Его присутствие чувствовалось везде. У стен есть глаза и уши, и они принадлежат Джуту. Такова была народная поговорка. Джута боялись, ненавидели, ему завидовали, его презирали. В рамках местного менталитета это был авторитет.

Теперь можно было уделить внимание и вопросам, рассмотрение которых было отложено до лучших времен.

Жители хутора закончили строительство домны, водяного колеса и механизмов подачи воздуха. Мастера под руководством Тебеда заложили справа от выпускного отверстия полутораметровую ванну из огнеупорного кирпича, с подведенными каналами для интенсивного горячего воздушного дутья. Непосредственно под выпускным отверстием были положены деревянные рельсы. По ним планировалось подкатывать ящики с литьевыми формами. Рядом хотели устроить печи из кирпича-сырца для заготовки древесного угля.

Строительство велось в тайне, поэтому за прибытием чужаков в хутор следили.

В один из рабочих дней к работавшим прискакал сын Каиша Улан. Он сообщил о прибытии в хутор путника, что хотел подковать лошадь. Незваным гостем был Тилчи — человека из окружения Джута, овеянный недоброй славой главного доносчика Таузера.

Тебед, укладывавший кирпичи в стены строящегося горна, бросив мастерок кинулся к лошади. По пути в хутор кузнец вспомнил как Адам обмолвился о том, что рано или поздно князь проявит интерес к хутору и пришлет ищейку, скорее всего Тилчи. Тебед с Каишем, Койчу и переселившимся сюда Кемуром впоследствии не раз спорили на эту тему. Все были единодушны в том, что интерес власти к простым людям всегда приносит неприятности.

Хуторчане наконец-то перестали жить впроголодь и почувствовали вкус к жизни. Нововведения увлекли их, появился азарт. Энтузиазм жителей рос при виде плодов своего труда. В сознании мастеров и их домочадцев была пройдена та грань, до которой они еще были способны и согласны вернуться в голодный сумрак изматывающей гонки за выживание. Скотское стойло зависимых животных их более не устраивало. Это была вольная жизнь.

Всего этого хуторчане еще не осознавали. Однако они остро чувствовали, исходящую от власти угрозу. В этом их мнение были едино. Спорили о том, как реагировать на угрозу. Койчу и Каиш предлагали опереться на старые традиции и ежемесячно отправлять ко двору князя подарки. Тебед и Кемур настаивали на необходимости вести работы скрытно, вдали от посторонних глаз.

— Никто не пускает на бульон курицу, несущую золотые яйца. — горячился Койчу.

— Койчу! Сегодня мы будем делать подарки, которые они с готовностью принимают. А завтра знать посчитает это чем-то само собой разумеющимся и будет уже требовать. — отвечал Кемур. — А подарки станут называть оброком.

— До нас добираться целые сутки. Мы здесь сами по себе. Так было во все времена. Никто и никогда не трогал здешних жителей. Так было даже во времена Тауласа. — вторил Койчу Каиш.

— Раньше и Джута не было, — ухмыльнулся Кемур.

— Джут такой же князь как и все остальные, — возразил пастух.

— Схуркут тоже так думал. — замечание Тебеда вызвало напряженное молчание. — Вначале князь будет доволен дарами. Но скоро ему захочется большего. И чем дальше, тем сильнее будут разгораться у него глаза от жадности. Не забудьте о приспешниках Джута. Им тоже надо жить. И чем ближе к правителю, тем роскошнее жить. Подумайте — если начнутся поборы, то конца им не будет. Вскоре мы будем работать больше чем сейчас, но жить будем впроголодь, как раньше.

— И что же нам остается делать? — Каиш с Койчу согласились с этим доводом.

— Думаю надо все строительство вести в тайне насколько это возможно.

— Но люди князя рано или поздно об этом пронюхают. Не забывай, в хуторе много женщин и детей, кто-нибудь обязательно проговорится, — выразил сомнение Койчу.

— Да, рано или поздно все станет известно. Поэтому мы должны работать так, чтобы когда придет время, никто не осмелился тронуть наши семьи, — воскликнул Кемур.

— Власть не потерпит рядом с собой людей свободных и сильных, — взгляд Каиша казалось был направлен внутрь, — но обратно в стойло нельзя. Подбирать объедки со стола Джута не хочется, да и не получится — все огрызки челядь съедает. Уезжать отсюда некуда — кругом рабство, войны. Видимо таков наш путь. Строить свой дом. Здесь.

Этот разговор происходил почти за год до прибытия Тилчи. Тебед мчался на встречу, исход которой был неясен. Внутренне он приготовился к трудному разговору.

Соратника князя он нашел под навесом у кузни, где тот увлеченно затачивал на точильном кругу свою саблю.

— Да будет твоя дорога безоблачна, — приветствовал гостя хозяин.

— Спасибо на добром слове. Здоровья и благополучия тебе, — приветливо улыбнулся Тилчи.

— Зайдем в дом, отдохни с дороги, — согласно традициям хозяин не имел права спрашивать у путника цель его визита, — отведай у нашего очага, что бог послал.

— Это будет для меня большой честью, — гость, если не желал нанести хозяину оскорбление, не имел права отказываться.

Беседуя о плохой погоде, худом урожае и падении нравов у молодежи они подошли к хижине кузнеца. Одинокая старушка, которую приютил Тебед, уже приготовила обед.

После соблюдения всех принятых условностей мужчины расположились на грубых табуретках за низеньким круглым столиком.

— Надеюсь, я не оторвал от важных дел, — заговорил пришелец.

— Нет, я уже закончил собирать дрова для изготовления древесного угля, произнес кузнец, и тут же одернул себя за оплошность. Его одежда была вымазана в глиняном растворе. К его облегчению гость ничего не заметил.

— Я смотрю, у вас многое поменялось, — хищно откусывая дымящееся свежее мясо поинтересовался Тилчи, — много новых инструментов. Я отлично заточил свою саблю. Мой слуга тратил на это почти весь день. Да и выходило у него хуже. Я видел женщины делали пряжу на вращающихся колесах.

— Мы называем их прялками. Хвала небесам, что ниспослали Каишу мысль о вращающемся колесе. Теперь наши дети меньше голодают. — Тебед по происхождению принадлежал к одному сословию с Тилчи. Формально они были равны. Но кузнец зарабатывал на жизнь своим трудом, что автоматически понижало его социальный статус. Приближенный князя получал довольствие у своего хозяина. Расслоение общества в Таузере резко усилилось при Джуте. По этой причине Тебед, ломая себя, пытался демонстрировать смирение. С этим похоже он немного перестарался, поскольку Тилчи удивило поведение кузнеца, известного своим неуживчивым характером. Однако полные чаши отменной медовухи, щедро пополняемые хозяином, вскоре сделали свое дело. Путник расслабился, объясняя обходительность кузнеца настороженностью перед растущей властью Джута.

— Судя по тому, что я успел увидеть, вы не обходитесь одним хлебом. Похоже, вам хватает и на масло, — прищурился Тилчи.

— Увы, хотели бы мы, чтобы твои слова были правдой! Мы бедные люди. Едва сводим концы с концами. Все что мы делаем, приходится обменивать на еду, — с печалью в голосе ответил хозяин.

— Люди в селениях охотно приобретают ваши поделки, это должно быть прибыльно. — возразил гость.

— Увы, они такие же бедняки как и мы, сами голодают. Продукты им самим нужны. Поэтому то, что они привозят нам недостаточно, — Тебед говорил искренне, поэтому Тилчи поверил. Все сказанное было правдой. Даже то, что получаемых продуктов недостаточно. Вблизи от возведенной домны жители устроили склад, который по их мнению наполнялся недостаточно быстро, — А сами мы не имеем ни пашни, ни пастбищ. Хвала нашему правителю, что его стараниями народ стал жить лучше, и люди могут поделиться с нами. Дозволь, Тилчи, выпить за твое здоровье. Князю повезло, что ему помогает мудрыми советами такой уважаемый всеми человек.

Грубая лесть кузнеца, переполнила гостя ощущением собственной важности. Он казалось, стал больше размерами, лицо стало строгим. Его обычно презирали и ненавидели. Поэтому примитивная хвала нашла лазейку в его изощренном и подозрительном уме. Даже очень умные и порядочные люди покупаются на лесть, если она преподнесена мастерски. Приближенный князя сделал поправку на неотесанность кузнеца.

— Да, ты прав, правитель часто прислушивается ко мне. Это очень нелегко, решать человеческие судьбы, — басом отозвался Тилчи, — к сожалению, это неблагодарная служба. Людям помогаешь, а они не понимают, что все делается ради народа.

— Черный народ всегда будет неблагодарен своим благодетелям. Ты уж прости темных и необразованных людей. Они не понимают своей удачи. Ведь ты печешься об их благе, они должны быть счастливы и восхвалять небеса за такой подарок!

— Увы, кругом непонимание и неблагодарность, — совершенно искренне посетовал княжеский осведомитель.

— Как такое может быть, — алкоголь подействовал и на мастера, — да мы ради тебя…

Вскочив он отбежал в угол хижины и достал недавно изготовленную саблю. Как и все изделия кузнеца, она не имела богатой отделки. В то же время, клинки Тебеда не имели себе равных в Таузере.

— Прими этот скромный подарок от имени всех жителей хутора, Тилчи! Знай, что мы твои верные друзья. Наш хлеб — твой хлеб. Рассчитывай на нашу посильную поддержку!

Чрезмерно щедрый подарок вначале привел гостя в замешательство. Однако застолье продолжилось. К нему присоединились друзья кузнеца, после чего возлияния продолжились с новой силой. Вскоре хозяева уверяли гостя в том, как сильно они уважают и ценят такого авторитетного человека, на что Тилчи даже прослезился. Он в свою очередь восторгался душевностью и неиспорченностью местных жителей и повторял, что будет защищать перед князем таких добрых людей, которых, как и самого Тилчи хотят оболгать злые завистники. Пиршество закончилось после уничтожения запасов мяса и медовухи в нескольких домах.

Поздно утром княжеский советник направлялся обратно в Зукхур. Последствия от выпитого накануне не мешали его изобретательному уму анализировать произошедшее. Он видел перспективы получения дополнительного дохода, не контролируемого князем. У хозяина он не мог зарабатывать больше чем сейчас. В то же время была опасность разоблачения. Жадность и страх некоторое время боролись в его душе. В конце концов перед его внутренним взором начали мелькать соблазнительные картинки обновок, которые утрут носы прочим приближенным князя и меркантильные соображения пересилили чувство страха. Весьма довольный собой от того, как ловко он обвел вокруг пальца невежественных работяг, Тилчи, в размышлениях о способах сокрытия от взора князя собственного источника доходов продолжил свой путь.

В это же время четверо мужчин пытались осмыслить произошедшее. События развивались иначе, чем они задумывали. После бурных споров, друзья решили, что совершенные Тебедом на нетрезвую голову поступки могут даже пойти на пользу хуторчанам.

— Я думаю, два-три года мы выиграли. Будем ковать железо, раз есть такая возможность, — выразил общее мнение Каиш.

Ассонская сталь

Ивы, растущие на берегу реки беспощадно вырубались: рядом с домной воздвигалось новое строение. Полгода минуло с того момента, когда собравшиеся рядом с небольшой домной хуторчане, ожидавшие с замиранием сердца первую струйку жидкого металла вздохнули с облегчением. С того дня, когда лица новоявленных металлургов обдало жаром льющегося чугуна, многое изменилось в Утаде.

В первую очередь Тебед с соратниками стремились создать токарные, и фрезерные станки. По деревянным моделям, вырезанным Агачем были изготовлены литниковые формы и вскоре отлиты в необходимом количестве чугунные шестерни для редукторов станков, маховики, для накапливания механической энергии. После долгих мучений удалось отлить станины.

На станках изготавливались детали более совершенных машин. Металла много не требовалось: старые детали отправлялись на переплавку и создание следующего поколения станков.

Отшельники научились плавить и разливать сталь. Качественная сталь, для клинков и инструмента плавилась в небольших количествах в тиглях. Тебед с сыном и Кемуром пару раз совершили небольшие походы на осликах в горы. Караваны из пяти-десяти животных возвращались, груженные минералами, содержащими, в зависимости от посещаемого ущелья, никель, хром или вольфрам. В итоге самодеятельные сталевары сумели получить методом тигельной плавки довольно качественную инструментальную сталь для резцов, сверл и напильников.

Единственное, что несколько омрачало общую картину — малое количество получаемого металла, вызванное отсутствием достаточного количества рабочих рук. Всего было выплавлено несколько сот килограммов чугуна и около сотни килограмм стали плохого качества. С качественным инструментом, ввиду сложности и трудоемкости процессов, ситуация была еще более напряженной. Их общая масса не достигала даже десятка килограмм. Тем не менее, это были первые шаги.

Главным своим достижением в этой эпопее утадцы считали освоение нарезки винтовой резьбы. Грубо ее нарезали еще на первых токарных станках. А второе поколение станков позволило создать небольшое прокатное оборудование, приводимое в движение водяным колесом или, для мелкой фурнитуры — человеком. Список изделий, получаемых прокаткой стали медленно рос. Первыми были круглые прутья. За ними последовали болты, гайки, шарики, шестерни и, наконец, листовая сталь небольших размеров.

Большим спросом у жителей соседних селений пользовались лопаты, мотыги, косы, вилы, ножи. Их охотно выменивали на продукты питания. Так сложилось, что весь обмен взял в свои руки Сатучу — брат Тилчи, обладавший отменной торговой сноровкой. Хуторчане получали в полной мере запрашиваемые продукты. Однако, для жителей Зукхура, Трикулана и Старого Села благодаря сговору Тилчи и Сатучу изделия хуторчан обходились настолько дорого, что значительная часть изготовленного накапливалась на складах братьев, которые таким образом одновременно достигали нескольких целей. Наводнение Таузера изделиями с Утада могло заставить Джута обратить более пристальное внимание на затворников и таким образом лишить братьев монополии на торговлю с хутором. Накапливаемые инструменты Сатучу начал постепенно сбывать за пределами Таузера в предгорных районах. Тебеда со товарищи это вполне устраивало. Неожиданно для братьев, за несколько качественных мечей, изготовленных из легированной стали, мастера выкупили обратно все инструменты, которые они не стали забирать, а попросили обменять в предгорьях и степи на сушеное мясо, фрукты, зерно. Сделка была выгодна для обоих сторон и способствовала дальнейшему развитию металлургии и металлообработки.

Теперь, когда исчезла угроза голода, жители хутора сумели достичь результатов не только в работе с железом. Работала маленькая лесопилка. При заготовке древесного угля Утад получал массу полезных веществ, которые собирались впрок в глиняные кувшины.

В Таузере начали пользоваться широкой популярностью глиняные емкости из-под меда со строго заданными объемами. Охотно брали чугунные гири и изготавливаемые детьми кожаные измерительные ленты с мелкой разметкой. Таузеры, поначалу недоумевающие по поводу новых непонятных мер с труднопроизносимыми названиями: килограмм, метр, незаметно для себя начали использовать их в повседневном быту.

Хуторчане поначалу ворчали, дескать с этой мелочевкой возни много, а прибыли мало. Но Тебед, обычно прислушивающийся к доводам земляков, в этом вопросе остался непреклонен, заявив, что в будущем эти новые меры будут играть очень важную роль и что надо постепенно приучать людей пользоваться ими.

Река надежды

Новый работник внимательно наблюдал за работой учителя. Койчу, ворча время от времени сноровисто укладывал саманные блоки. Стена медленно, но неуклонно росла. И как он уговорил себя променять вольную жизнь на природе на тяжелый труд строителя. И как вообще Тебед смог убедить собравшихся жителей, которых теперь, включая детей, насчитывалось около семидесяти, построить один большой общий дом. Свою затею кузнец, а ныне, по общему молчаливому согласию глава хутора, мотивировал тем, что на поляне, на которой испокон веков строилось всего несколько хижин, уже негде ступить. Скученность, и неупорядоченность создавали массу проблем, начиная от помех передвижению и кончая антисанитарией. Тебед, красочно расписывая все преимущества от строительства общего жилища, превзошел самого себя. Общие стены, утверждал он, потребуют меньше материалов и будут терять намного меньше тепла. Новые печи с дымоходами, проложенными в стенах, смогут согревать сразу несколько комнат. Этот довод подействовал на женщин, на которых лежала ответственность за заготовку хвороста и поддержание тепла в очаге.

— Означает ли это, что придется меньше топить, — спросила Нана жена Агача.

— Судите сами, — ответил Кемур, поддерживающий идею Тебеда, — На первом этаже будет содержаться скот, находиться мастерские и склады. Сверху чердак, на всей площади которого мы устроим комнаты для обучения детей и а также ткацкие, прядильные и вязальные цеха. Получается только наружные стены соприкасаются с холодным воздухом. А общие стены с дымоходами обогревают сразу несколько комнат. Мы подсчитали, если женщины будут дежурить у печей по очереди, то каждой придется поддерживать огонь в нескольких печах примерно один раз в полмесяца. Вам самим решать, как распределить дежурства.

На этом месте дискуссия временно разделилась. Женщины сбившись в отдельную кучку шумно обсуждали появившуюся возможность.

— Кроме этого, мы по чугунным трубам подведем воду прямо в специально оборудованные для стирки и для приготовления пищи помещения, — улучив мгновенье тишины, искушал прекрасную половину собравшихся Тебед. Очень быстро женщины затихли, и он продолжил, — Постоянно будет горячая вода, а грязная может сливаться по специальным чугунным трубам.

После этих доводов хозяйки еще спорили некоторое время. Но суть их возражений сводилась к сомнениям в самой возможности такой необременительной жизни.

Последовавшие уверенные объяснения Тебеда и Кемура немного растопили их недоверие. Мужскую часть поселка глава привлекал преимуществами спокойного отдыха после напряженного дня. Женщины, занятые на хозяйственных работах не будут отвлекать их грохотом посуды и своим ворчание. В этом месте ропот прекрасной половины перекрыл голос выступающего, что вызвало взрыв хохота у мужчин. Дети не будут досаждать своим шумом, потому что будут играть, обучаться или работать в специально отведенных местах.

— Не следует забывать, что никто в одиночку не способен построить просторный и добротный и безопасный дом. А сообща мы справимся. Месяцев за семь, — продолжил Тебед. — Сейчас дома разбросаны, каждый сам по себе. Не приведи небеса, случится что, каждый дом по одиночке пропадет. Только в едином доме мы будем сильны. Я предлагаю сегодня разойтись, обдумать все в кругу семьи. А завтра соберемся и окончательно определимся.

Чертыхаясь Агач положил на глиняный раствор следующий саман и вспомнил, как на второй день все жители единодушно высказались за строительство. Знали бы они заранее, во что это выльется. За первые три месяца полные энтузиазма Утадцы возвели их рваного камня фундамент на известковом растворе. На следующий месяц вырос каркас второго этажа, были устроены перекрытия. Агач с помощниками уже завершали монтаж стропил и обрешеток, а люди Койчу успели сложить всего лишь две трети стен. Строительство превратилось в негласное состязание, которое начало жить своей независимой жизнью, и чем выше росли стены, тем больше сил и энергии отдавали создатели своему совместному детищу.

Женщины и дети изготавливающие саман стремились сформовать блоков больше, чем его могли сложить каменщики. Бригады, занятые изготовлением черепицы и кирпичей, стремились обогнать и саманщиков и плотников. С плотниками и каменщиками соревновались, по одним им ведомым критериям столяры, изготавливающие двери и оконные рамы. Подобный ажиотаж подстегивал строительство.

Стремительно возводимое здание вызывало гордость своих создателей. Койчу с удовлетворением окинул взглядом 90 метровое строение, полностью перекрывшее ушелье на правом берегу. Левый берег Утада представлял собой отвесную скалу. Над рекой построили небольшую мастерскую, под ней водяные колеса. Под коридором, соединявшим мастерскую с общим зданием, расположились ворота.

В речи строителей появились новые слова: сантехника, раковина, столовая кухня, умывальная комната, уборная, прачечная. Каждая семья получала в распоряжение две комнаты. Трапезы в будущем доме решили проводить в общей большой столовой.

Спустя девять месяцев по настоянию женщин весь хутор готовился к гуляниям в честь постройки нового жилища и был занят уборкой территории. Когда весь сор был убран и ушло все наносное, взору строителей предстал плод совместного труда. Ослепительно белоснежное единое здание высотой около одиннадцати метров ласкало взор своих создателей. Только теперь они начали осознавать, что их трудолюбие, их единодушие сумели воздвигнуть это чудо.

Аман

— Уверяю, господин, я видел собственными глазами, — Тилчи, пригнув голову вкрадчиво нашептывал Джуту, — это самая настоящая крепость.

— Не ты ли уверял меня, что на Утаде все в порядке? — нехорошие нотки в голосе Джута вызвали озноб у его собеседника.

— Мой князь, я был там почти пять лет назад. Тогда это были самые обычные нищие оборванцы без гроша за душой.

— Зато с тех пор кое у кого грошей прибавилось, — под безжизненным взглядом своего повелителя Тилчи ощутил, как стремительно уменьшается в размерах. Ручейки холодного пота катились по его спине. Незадачливый доносчик уже почувствовал себя летящим в пропасть, что изредка случалось с недругами или обманувшими Джута, погибшими в результате несчастного случая. «Аман донес», — пронеслась мысль у стремительно искавшего пути к спасению придворного.

— Господин, это все Сатучу. Они с Тебедом сообща вели торговлю. Я в их торговле не участвовал.

— Но ты не осведомил меня. И они тебе платили, — казалось Джут проявил интерес к человеку, предающего родного брата.

— Мне угрожали. Но я никогда не осмелился бы идти против моего повелителя, — дрожащий, покрытый испариной Тилчи цеплялся за жизнь как мог.

— Разбогател ты тоже по принуждению, — князь пристально разглядывал приближенного, что-то решая для себя, — к этому вернемся позднее, а теперь расскажи все с самого начала.

Тилчи, нутром чувствующий, что самой страшной угрозы он избежал, суетливо засеменил вслед за хозяином, направившимся в другую комнату.

— Как я уже рассказывал моему господину, раньше хутор был самой обычной дырой. После моего посещения еще полгода время от времени люди посещали его. Как мой князь знает, раньше переправлялись через Бакон по доскам, уложенным поверх огромных валунов, расположенных в реке. После наводнения они исчезли. Никто не понимает как. Веками стояли. Да и наводнение было несильным. Однако они исчезли, а тропу, размыло. Теперь даже пешему невозможно попасть в долину Утада. Как известно, правый берег Бакона сплошь отвесные скалы.

— Как же они сообщались с Таузером? — перебил князь подчиненного.

— Они натянули между берегами канаты и по ним переправляли грузы, — удивившись вопросу Джута, который сам неоднократно видел переправу, рассказчик продолжил, — а через пару лет хутор перестал проявлять признаки жизни. Тогда этому никто не придал значения, потому что тогда начались…

Недовольство князя заставило Тилчи обойти скользкую тему. Угодливо прокашлявшись, он продолжил.

— А полгода назад я обратил внимание на то, что селения время от времени покидают с семьями люди. Как впоследствии оказалось все они из числа тех несчастных, что не в состоянии оценить подарок небес в лице нашего великого князя, который день и ночь печется о благе народа. Стремясь сослужить добрую службу моему господину, я поставил своих людей следить за переправой. Через некоторое время они задержали одинокого путника. Это оказался инородец, ехавший в гости к родственникам в предгорья и живший недалеко о поселенцев. Он рассказал много интересного.

— Что за инородец и чем он там занимался и почему жил отдельно?

— Он из предгорных племен, поселился недалеко от поселенцев с семьей. А жили они отдельно потому что… работа у них была специфическая. Они занимаются уборкой скотных дворов и выгребных ям. Им очень щедро за это платят. Но никто не хочет жить рядом с ними.

— Еще бы! То, что их отселили подальше понятно, но за что высокая плата?

— Эти люди получают для поселенцев соль, которую называют селитрой. Для чего она нужна Утадцам они не знают. Но по словам инородца его семья выпарила уже с десяток тонн, а поселенцы очень дорожат солью.

— Где этот человек? — Князь поглаживал русую с проседью бороду.

— Я оставил его у ворот. Вызванный Аман вскоре завел в комнату худощавого жилистого мужчину с обветренным лицом. Следом за ними зашел сын Джута. Отец скользнул взглядом по лицу Шатимана и слегка кивнул Тилчи, который приказал пленнику рассказать о новом поселке в верховьях Утада, не упуская даже второстепенных деталей.

— Значится, все они живут в большом доме, который перекрывает все ущелье. На первом этаже они держат скот, мастерские, цеха по обработке железа и меди. Он, значится, каменный. Второй и третий заселяют люди. А на чердаках у них школьные классы, вязальные, ткацкие и швейные мастерские, — начал дрожащим голосом заранее проинструктированный Тилчи золотарь. — Стены со стороны Бакона толстые почти метровой толщины. Первый этаж сложен на известняковом растворе из камня, второй и третий — из самана.

Несмотря на сильный неприятный акцент, начало доклада судя по всему удовлетворило князя. Он кивнул, давая понять, что следует продолжить.

— Значится, со стороны Бакона большие — почти метр на метр окна с тройным остекленением.

Эта новость первоначально привела присутствующих в замешательство, после чего начались перешептывания среди приближенных князя. Даже извечные враги-соперники Тилчи и Аман обсуждали эту невероятную новость. Никто никогда не слышал про стеклянные изделия с Утада. Оконных стекол в те времена практически не существовало, а единичные маленькие оконца из мелких стекол, стоившие баснословные деньги, могли себе позволить только владыки могучих и богатых держав.

Шатиман выразительно посмотрел на Тилчи.

— Его предупредили, что ему грозит в случае обмана. — Виновник сегодняшней встречи ответил на невысказанный вопрос. — Продолжай, но помни…

— На ночь окна закрываются железными ставнями, — вновь ропот пробежал среди присутствующих, но на этот раз рассказчика не перебили. — А со стороны перевала, значится, у них застекленный коридор на всю длину дома…

Задержанный помешкал, прокашлялся.

— Значится со стороны Бакона поселок не взять, — неожиданно быстро проговорил он.

— Пусть продолжает, — приказал Джут, поняв главную направленность рассказываемого.

— Значится, в поселке живет около ста восьмидесяти человек. Из них почти половина — мужчины. Женщин не очень много. Мужчины все хорошо вооружены. Лошадей у них нет — ни дороги не позволяют, ни корма для них нет. Есть ослы — они на них руду и грузы перевозят. А так коровы, козы для свежего молока детям, да местная порода овец, что сама себе корм из под снега добывает.

— Какие мастерские есть в поселке, как и сколько перевозят продуктов и фураж, — вопрос был задан Шатиманом.

Значится, все перевозят вьюком на ослах с берега Бакона. Очень плохая, узкая опасная тропа. Даже одинокий всадник в большинстве мест не проедет. Стараются пока погода позволяет заполнить склады. А про ремесла мало что знаю. Нас не пускают за ворота. Из услышанного, значит, понял, что поселенцы с металлом работают, с шерстью. Еще они постоянно какие-то зелья делают — вонь какую-то ветер иногда приносит. — На этом месте присутствующие, даже Джут, улыбнулись. — и значится еще, у них все работают: женщины и дети.

Пленник еще некоторое время отвечал на вопросы, после чего его увели.

— Ты, отправь пеший отряд, пусть привезут сюда одного из его сыновей, — приказал правитель Аману, после чего последовало указание Тилчи. — Ты, выбери человек пять холопов. Пусть во главе с инородцем получат эту самую соль.

— Но, мой князь, чтобы получить селитру надо несколько лет, — попытался объяснить исполнитель, но замолчал под взглядом хозяина.

— Шатиман, ты направляешь десяток воинов и организуешь полную блокаду ущелья. Ни грамма продуктов, — Джут поморщился, назвав эту меру веса, — ни клочка сена не должно попасть в поселок.

— А если спалить склады или Тебеда… — начал было Шатиман, когда остальные покинули комнату, но был остановлен отцом.

— Для того чтобы что-либо жечь, надо знать, где все это располагается. Инородец не знаком с расположением и назначением построек. Он так же и не знает людей и кто из них кем является. Тилчи, хорошо погрел руки на этом деле, а когда запахло жаренным, сам совершил вылазку в горы и многое разведал. Тебед всю жизнь жил в на Утаде и ничего не предпринимал. Что за люди стоят за ним и сколько их?

— Но я направлю лазутчиков. Они выведают план поселка, захватят пленника. Кстати что с Тилчи решишь?

— Лазутчиков направь обязательно. А вот языка брать не надо. Исчезновение сразу двух людей вызовет подозрения. Такие люди как Тилчи всегда нужны. Никогда не пачкайся сам.

— Отец, чего ты хочешь?

— Шатиман, эти люди, хотят они этого или нет, угроза для власти. Потому что они не зависят от нас. Но мы не можем напасть на них — ни один отряд по тесному ущелью не доедет до крепости и, тем более ее не возьмет. А если бы и взяли мы не можем открыто убивать соплеменников, тем более начинать войну. По крайней мере не сейчас. Вспомни, что было, когда исчезли семеро смутьянов…

— Но то что ты предлагаешь долго и ненадежно, — выразил сомнение сын.

— Не всегда самый короткий путь самый быстрый. И не всегда все простое надежно. Наше ожидание окупится. Голод сметет Тебеда и его пособников. А Утад — станет основой будущего могущества для нашей семьи. Глупо жечь то, что возвысит и обогатит тебя. Там уже много опытных мастеров. После устранения разбойничьей верхушки это быдло будет кормиться из нашей ладони. И получать только то, что мы им дадим. И ровно столько, чтобы не передохли с голоду. Они перегрызутся между собой и уже не будут представлять для нас никакой опасности. Более того, они сами начнут умолять нас решать их споры и судить между ними.

— И мы посудим, — обменялись отец с сыном улыбками.

— Ладно, ступай, да пришли ко мне Амана, — отослал сына Джут и остался один.

Прибывший вскоре Аман вошел в комнату и слегка пригнул голову.

— Сатучу, — произнес князь и вышел.

Четыре года

Ловушка для поселенцев, задуманная правящей семьей рода Бергли не сработала. Вопреки расчетам Джута никто не выдал ему лидеров поселка. Более того, блокируемые сами способствовали своей изоляции от Таузера. Даже лазутчики периодически направляемые в верховья Утада не достигали цели. На их пути вставали дозоры отшельников с огромными волкодавами.

Князь, принимая решение, исходил из того факта, что в русло Утада, можно было попасть, да и то с превеликим трудом только с Бакона. Сама долина, начинавшаяся с отвесных северных склонов Тауландского хребта была на всем своем протяжении ограничена высокими горами, склоны которых густо заросли буковым и дубовым лесом. Скалистые вершины, зачастую даже летом покрытые снегом, казалось, подпирали собой темно синее небо. Несмотря на наличие ряда седловин отсутствовали перевалы, через которые можно было пробраться в ущелье.

В то же время Джут не мог знать, что еще за полтора года до его разговора с Тилчи, именно эта изолированность побудила народ искать другой путь для сообщения с миром. Первоначально люди даже не подозревали, что могут быть дороги, свободные от ставших уже привычными, само собой разумеющимися ограничений. Что можно смотреть на свет своими глазами, а не сквозь сотканную знатью сеть.

Вольный — так прозвали свое поселение жители — решил выйти в мир, преодолев главный хребет Тауланда. Главным препятствием было то, что подобное решение не укладывалось в головах людей. Острые как зубы хищных животных пики пронзали облака. Даже седловина между ними более чем на километр возвышалась над Вольным. Ледники и отвесные скалы надменно демонстрировали свою суровую, неприступную мощь.

А за хребтом располагались теплые, богатые и плодородные долины у морского побережья…

Год спустя тропа зигзагами карабкалась по склонам гор и заканчивалась над ледником. С этого места ввысь шла лестница, подвешенная на стальных канатах. Эта небесная тропа заканчивалась на противоположной стороне хребта у двухсотметрового обрыва, где установили лебедку.

Таким образом, к моменту установления блокады Вольный уже полгода баснословно выгодно торговал с побережьем стеклами, маленькими зеркалами. Тебед и здесь решил развернуть свою миссионерскую деятельность по внедрению системы мер и весов, принятых на Утаде. За бесценок ассоны продавали весы, гири, линейки, рулетки и эталонные емкости. Обратно на спинах носильщиков с побережья шли продукты, олово, медь, серебро, золото, ртуть, хлопок, глауберова соль. Сообщение, первоначально осуществлявшееся только летом, после сооружения еще одной лестницы стало круглогодичным.

К окончанию четырехлетней блокады Утад имел 5 электростанций общей мощностью почти 200 кВт, появились станки пятого поколения на электродвигателях, небольшое производство цемента и бумаги. Блокадники наладили в мастерских единичное производство двигателей внутреннего сгорания на светильном газе, получаемого в газовых генераторах. Были изготовлены и ждали своего часа стальные плуги, конные косилки, грабли и молотилки. Кроме того, по склонам ущелья до самой седловины в соседнюю долину выросли железные ажурные башни с натянутыми толстыми стальными канатами. Почти десять башен, пока еще без канатов, стояли на противоположной стороне, в долине реки Бертед. Около двух километров оставалось до места ее впадения в Бакон.

Четыре года стали самыми плодотворными для населения Вольного. Они явились венцом тех десяти лет, что прошли со времени восхождения во власть Джута.

Главным же своим достижением, жители Утада считали создание новой общности свободных гордых людей, уверенных в себе и в завтрашнем дне.

Алан, сын плотника

Уже почти семь лет все население Утада обучалось в школе, а полученные знания сразу использовались на практике. Вольный осваивал новые производства, поэтому немногочисленные рабочие руки не оставались без дела.

Основной новаторской силой была молодежь. Ум взрослых, достаточно легко научился разбираться в механике, тем более, что все создавались их руками, однако вещи, которые они не могли наглядно представить, ставили их в тупик.

Несколько месяцев подростки во главе с Аланом в отдельно стоящем здании устанавливали оборудование для получения гремучей ртути и пироксилина. Время от времени к ним наведывался Адам.

— Скоро обед, а мы все еще возимся, — ворчал Гопан, сын Койчу, доставая из кармана сушеные фрукты.

— Не спеши, успеем. Главное, как ты сам понимаешь, надежность, иначе рванет, потом все заново строить придется, — ответил Алан, сын Агача. Паренькам исполнилось по 16 лет, и они были лидерами среди молодежи.

— Ну и зачем нам все это, — поддержал нытье Гопана его младший брат Улак. — Здесь нас никто не сможет захватить.

— А нас и захватывать не надо, взбредет кому-то на юге перекрыть перевал, мы сами к ним приползем и будем согласны платить любую цену за хлеб. Рано или поздно слухи о блокаде со стороны Таузера доползут до побережья и тогда нас точно прижмут. И с обоих сторон мы ничего не сможем сделать. А вот с новым оружием еще посмотрим, — возразил Алан завершая установку полки для реактивов.

— Мы уже почти проложили дорогу к долине Бертеда, полностью блокировать нас не удастся — не согласился Гопан.

— Нет конечно, но это все равно большой риск. Нас мало и в каждого из наших людей вложено много труда и знаний, — Алан покачал головой.

— Ты прав, — кивнул Гопан.

— Ну ладно, пусть нам скоро понадобится оружие, хотя мы его пока в глаза не видели. Согласен, что без гремучей смеси не обойтись. Но зачем нам мучения с пироксилином, если можно обойтись черным порохом. Подумаешь слабее. Мы же ставили опыты. Взрывается неслабо, зачем сильнее? Все равно его ни у кого нет кроме нас. Вернее даже у нас его пока нет, — не унимался Улак.

— Это пока нет, если мы будем его делать, то, очень скоро рецепт станет известен многим. Достаточно проследить за тем, какие грузы идут в мастерские. Вон, Джут уже набрал селитры в несколько раз больше чем у нас, хотя и не знает что с ней делать. Будь уверен, он рано или поздно выяснит, что к чему. А пусть он попробует дымящуюся серную и концентрированную азотную кислоты получить. Ха! А мы их уже и так, хоть и в небольших количествах, но давно получаем. — Гопан не согласился с братом. — Потом, опять же черный порох сыреет и портится быстро. Адам говорит, что черных порох только на первый взгляд легко делать. На самом деле, для качественного пороха надо наладить многоступенчатое производство, и это ненамного легче, чем производство пироксилина. Пусть мы потратим лишних полгода-год, но затея стоит того. Да ты сам знаешь Адама, он всегда предпочтет строить сразу каменный дом вместо деревянного.

— Да и зачем строить мастерские и налаживать производство, если потом все это ломать и все равно придется строить то, что у нас почти готово, — добавил Алан.

— Так опасно же, — уперся в свое младший из компании, известный своим упрямством.

— Когда на тренировках мы бегаем по лестницам с рюкзаками за хребет, это еще опасней.

— А зачем нам вообще выходить из долины, если будет оружие, построим настоящую канатную дорогу через хребет и будем жить спокойно. Будем сидеть у себя дома и никто нам не нужен, — обиженно пробурчал младший.

— Как это никто не нужен, твоему брату жена нужна, — шутка Алана рассмешила ребят, которые закончив работу уже направлялись в столовую.

По пути к ним присоединилась новая группа, во главе с Уланом, сыном Каиша, идущая из кузницы.

— Привет прокопченным железякам! — приветствовал Алан друзей.

— И вам здорово! — раздалось в ответ. — Надеюсь вы не взорвали поселок?

— Пока нет, он нам еще нужен: мы еще не обедали, — Гопан, известный богатырским аппетитом вызвал общий смех. — А вы когда свои колеса кончите клепать? Уже почти месяц возитесь.

— Похоже, еще столько же провозимся, — нахмурился четырнадцатилетний Горда, младший брат Алана. — Все оказалось труднее, чем мы рассчитывали.

— Как и все остальное. В книгах Адама конечно все понятно расписано, но на деле все получается со второго-третьего раза.

Компания уже подошла к дому и, взобравшись по широким дубовым ступеням в коридор, направилась в душевую комнату.

Через некоторое время почти все население поселка, за исключением тех, кто был занят на неотложных работах, собралось в просторной столовой. После обеда, когда убрали столы, народ не стал расходиться. Ежемесячно обычно все совместно обсуждали насущные проблемы, строили планы. При том, что каждая бригада имела в письменном виде план на месяц, полные чертежи и описание работ, ничто не могло заменить живого общения. Люди, ставшие за это время настоящими мастерами, обменивались опытом, маленькими, но очень важными секретами, которые невозможно почерпнуть из бумаги. Да и сами бумаги, представляли собой скорее каркас, своеобразную подсказку, которая очень помогала, но не более того. Реальное воплощение идей заставляло мастеров до всего доходить самим. Следует отметить, что с каждым новшеством, воплощенным ими в жизнь, это им удавалось все лучше. Ум людей раскрепощался, они начинали мыслить творчески. Этому же способствовала постоянная смена мест работы. Чаще всего это несколько тормозило работу, однако, лидеры поселка считали, что подобная ротация расширяет кругозор людей и способствует сплочению общины.

После того, как все набились в столовую, и стих топот по грубому дощатому полу, слово взял Тебед.

— Братья и сестры! Многие из присутствующих помнят тот день, когда впервые закрутились колеса первых трех прялок. Около десяти лет прошло с тех пор. Выросли дети, их построившие. Наш путь от нищеты, голода, болезней и притеснений начался с этих деревянных поделок. Сегодня мы свободны, одеты, чисты и сыты. Нас теперь почти триста человек. За десять лет свободные люди, не занятые интригами, и мелкой грызней; которым не надо было топтать ближнего, чтобы самому не остаться голодным; настоящие люди не одержимые тягой к роскоши, к удовольствиям и развлечениям; люди которых не гнали на бойню ради чужих интересов, сумели достичь многого. Но главное наше достижение это не наше благосостояние, и не наши технические успехи. Главная наша победа — это свобода, которой мы добились. И, прежде всего свободы внутри себя. Все наши достижения — результат творчества свободных людей, объединивших свои усилия в едином направлении. Людей, коллективно идущих к общей цели, не разбредаясь в одиночку по тупиковым тропам. И нам нравится наш мир, наш образ жизни. Но вне нашего ущелья существует огромный жестокий мир. Так вот я хочу спросить здесь присутствующих. Есть ли среди нас те, кто хочет вернуться в ту жизнь?

Шум, поднятый этим вопросом, продолжался несколько минут. Из толпы раздавались возмущенные выкрики. Практически все население Вольного составляли люди, бежавшие от насаждаемых Джутом порядков или преследуемые им. Со временем удалось перевезти на Утад их семьи. Даже в период блокады в поселок сумела просочиться почти сотня человек. Люди все были проверенные и надежные, несмотря на то, что в проверке необходимости не было: остатки некогда многочисленного народа едва насчитывали четыре десятка тысяч людей, по этой причине все отлично знали кто чем дышит.

— Я прекрасно вас понимаю и полностью с вами согласен. Нам нравится построенный нами мир и наш образ жизни. Но внешний мир, если мы не войдем в него, сам ворвется к нам. Это произойдет неизбежно, поэтому мы должны решить, как нам с ним строить взаимоотношения. Мы не хотим играть по правилам, которые он нам навяжет, но и перекраивать весь свет по своим меркам нет ни смысла, ни сил. Мы будем использовать его, но сохраняя при этом свой образ жизни. Почему я сегодня поднял эту тему, которая назрела давно, но которую мы старательно избегали, пусть расскажет Апсат.

Высокий жилистый Апсат, один из самых удачливых охотников Таузера, помимо прочих обязанностей отвечал за организацию дозоров и секретов в ущелье. Никто не мог сравниться с ним в знании местности. Поглаживая черную бородку он подошел и встал рядом с Тебедом.

— Братья и сестры, — начал он с традиционного приветствия. — Вот уже четыре года длится блокада. Первоначально Джут задумывал таким способом отрезать Утад от Таузера и лишить нас пищи. Когда мы не передохли от голода и стала очевидна бессмысленность их действий, они не сняли блокаду. Более того ужесточили ее. Теперь они оградили Таузер от Вольного. Дабы народ не портился и от рук не отбивался.

Переждав раздавшийся смех он продолжил.

— Как вы знаете Джуту не удалось внедрить к нам своих людей, в отличие от нас: при необходимости мы найдем столько золота, что сможем купить самого Джута, — в залу вновь раздался хохот. — Так вот, нам стало известно, что князь собирает против нас войско. Примерно через месяц планируют выступить.

— Как такое может быть? Ассоны не воюют друг с другом. Исподтишка резать друг друга — это всегда пожалуйста, но чтобы с войском, такого никогда не было со времен Тауласа, — выразил общее мнение щуплый Демир, токарь, как говорится от Бога, но несколько наивный в общественных вопросах.

— Раньше да, так и было, — ответил за Апсата погрузневший за десять лет Агач. — Но князь Джут тоже десять лет не сидел сложа руки. Теперь Западный и Восточный Таузер одно целое. Всю власть он собрал в своих руках. Никто и пикнуть не смеет. Он обложил народ налогами, создал постоянное войско. Недовольные, кто не смог пробиться сюда, запугиваются, лишаются имущества, закабаляются или просто пропадают. Он совершил то, чего не добился кровавый железный старец, вырезавший ассонов — надломить волю народа, лишить его веры в будущее.

— А молодые, полные сил парни, не найдя применения своим силам на Родине завлекаются в войска чужих народов и воюют за их правителей. Вот к чему пришли при Джуте: молодые и сильные ассоны в чужих войсках убивают друг друга за интересы чужих правителей, — с горячностью поддержал Агача молодой и резкий Дженгил, сам не так давно избежавший расправы Джута.

— Есть кто считает, что мы должны продолжать отсиживаться в ушелье? — вновь вмешался Тебед. Присутствующие молчаливо сосредоточенно разглядывали дубовые доски пола. Даже женщины, не желавшие ничего менять и считавшие, несмотря на тяжелый труд, свою жизнь в Вольном райской, хранили молчание. — Среди прочих причин, которых тоже достаточно, чтобы присоединиться к остальному миру, считаю эту главной. Да и прежде чем выйти в мир, надо прежде присоединиться к своему народу. Как бы мы благополучны, богаты и могущественны ни были, мы не народ. Без корней, без солнца, без будущего.

Краткая и резкая речь лидера общины была встречена одобрительным гулом. Впрочем, скоро раздались вопросы самых осмотрительных о собираемом войске.

— Этот вопрос решается. Скоро мы все получим подробности, а пока только скажу, что князь Джут передумает, а войска даже не будут знать, что должны были воевать, — Апсат, ответивший на этот вопрос хитро подмигнул, чем снова вызвал смех соплеменников. — А вот блокаду заставим снять: нечего лишать наших ассонов удовольствия видеть нас. Пусть разносят вести о нашей жизни. Сами знаете, строительство города потребует много рабочих рук.

Заявление о скором снятии блокады вызвало оживление в зале. Разбившись стихийно на группы, жители Вольного темпераментно обсуждали новость, вызвавшую противоречивые чувства.

Люди, подгоняемые одинаково как зародившимся энтузиазмом, так и в неменьшей степени стремлением обезопасить себя от внешней угрозы, все последние годы работали на пределе своих сил. Времени катастрофически не хватало. Даже при снятии блокады вряд ли многие смогли бы попасть в Таузер. Однако уже сама возможность его посещения волновала людей. Пусть при Джуте многим туда путь был заказан, но все утадцы имели в селениях многочисленную родню.

— Мы все прекрасно понимаем, что почти никто не сможет попасть в старый Таузер. Но используя труд жителей селений, мы расчистим тропу с тем, чтобы к нам могли добираться на лошадях, — вожак, казалось, угадал мысли своих соратников. — Конечно, открытие связей означает для нас массу проблем. Но, повторюсь, в отрыве от народа у нас нет будущего. Рано или поздно нас раздавят, или же наша община сама зачахнет.

Далее: наша молодежь подрастает и уже пора задуматься об их семейном будущем. А все мы прекрасно знаем, что решение этого вопроса связано с Таузером. Иначе остатки Вольного растворятся среди окружающих варварских племен.

— Оно, конечно же пора многим как-то задуматься о будущем. Но, например я не выдам свою дочь, за темного невежу, — подбоченясь, Аруа оглядела оглядела присутствующих женщин в поисках поддержки. — Я не хочу, она убиралась в хлеву какой-нибудь темной деревенщины, таскала на себе воду за тридевять земель.

Несмотря на раздавшиеся кое-где смешки — дочери Койчу и Аруа еще не исполнилось и пяти лет, — большинство, особенно женщины, с пониманием кивнули головой. Аруа, которой едва перевалило за тридцать, до замужества славилась красотой. Она выросла в состоятельной семье и поэтому когда она убежала вопреки воли родителей с Койчу, не имевшим гроша за душой, это событие еще несколько лет являлось темой для сплетен и домыслов. Тяжелый физический труд на хуторе, полуголодное существование наложили свой отпечаток на ее внешность и характер. Она знала о чем говорит, и это чувствовали слушавшие ее.

— Аруа, пока Хауа подрастет, вырастет много образованных женихов, — поднялся с места Кемур, теперь ответственный за выплавку металла и стекольные мастерские. — Мы неоднократно ранее вскользь касались этой темы. Наверное пора поговорить подробнее. Аруа, мы тоже не так уж давно были, как ты говоришь, темными и невежественными деревенщинами. Кто-то раньше, кто-то позже. Кто-то больше, кто-то меньше. Вопрос в другом. Нас здесь почти триста человек, включая детей. Как вы думаете, какая наша главная задача? Отливать железки и стекляшки? Да, это очень важно — без этого нам не выжить. Но нужно еще научить людей делать эти предметы. Мы смогли с нуля наладить разные производства, научились работать. И учились при этом сами. И я хочу сказать, что нас здесь теперь не просто триста мастеров — нас триста учителей. Если мы хотим не просто продолжить свое дело, а выжить, то наша обязанность поделиться тем, чего мы достигли с соплеменниками. И, прежде всего навыками, умениями, знаниями.

— А зачем собственно такие сложности. Все гораздо проще. Мы достигли всего своим трудом. Без сна, без отдыха, на своих горбах мы сравнились по силе и богатству с князем. Благодаря нашей технике и горам, Вольный неуязвим. Очень скоро мы сумеем сместить Джута и возглавить Таузер. Народ будет счастлив избавиться от тирана с его прихвостнями, будет торговать с нами, а мы продолжим наращивать силу. Со временем наша мощь позволит пресекать любые попытки помешать нам. — предложение Кайгиша заставило присутствующих по новому оценить свое положение, вызвав скоротечный обмен мнениями в зале. — Но мы не обязаны помогать тем, кто мирно посапывал в свое удовольствие тогда, когда мы изнуряя себя строили наше благополучие.

— Можно я скажу, — поднялся с места шестнадцатилетний Алан. — Убрав Джута и изгнав зарвавшуюся знать, мы обезглавим Таузер, оставив его без головы, пусть и прогнившей. Нам самим придется занять их место. И станем ничем не лучше Джута. Как в древней притче: убивший дракона сам превратится в него. Коль скоро мы станем властью, мы получим все ее пороки. Амбиции, прежде обузданные и направленные в едином русле к общей цели, начнут рвать нашу общину в разные стороны. Слабые, но коварные иноплеменные враги, где подкупом, где другими посулами посеют среди нас раздор.

Алан перевел дух и настроился продолжать свою речь. Агач, да и все старшее поколение с изумлением молчали, осмысливая слова юноши.

— Кемур до меня сказал, что главное — научить людей работать, дать им знания. Но, я считаю, главная основа всех наших достижений, важнее знаний, умений, мастерства — это наша сплоченность и единство. Именно благодаря им наши силы, знания и умения увеличивают нашу мощь. Мы за десять лет достигли того, о чем не могли даже мечтать другие, живущие ныне и жившие до нас. А ведь они такие же люди как и мы. Даже если взять только технику, остальному миру понадобятся столетия, чтобы достичь нашего уровня. Им помешают войны, погоня за наживой, роскошью, удовольствиями, как отметил Тебед. Поэтому, нам надо держаться нашего пути. Поработив других, сами потеряем свободу. Больше того, нельзя недооценивать Джута. Наша община это угроза не только Джуту. Наша свобода — вызов им всем, начиная от вождя захудалого племени сидящего в пещере, до самых могучих владык. И будьте уверены, даже этих нескольких лет свободы они нам никогда не простят. А Джут — пусть сам разбирается со своей головной болью. Он делает много неприятной работы, которую в ином случае пришлось бы выполнять нам. Пока не лезет сюда, он в чем-то невольно даже оказывает нам услугу.

Сотни пар глаз внимательно проводили вернувшегося на свое место Алана. Агач сидел невидящим взглядом упершись в стену. Тебед, напротив ошарашенный, но крайне довольный вновь взял слово.

— Говорят, что люди обязаны вырасти себе достойную смену. Сегодня все мы убедились, что у ассонов есть будущее. Что же, как говорится, жизнь покажет.

Иллюзия власти

Джут проводил совещание с ближайшими сторонниками в летней резиденции. Аман — его советник, Тилчи — глаза и уши князя, Атаджок — возглавляющий постоянное войско князя, в который раз перебирали детали предстоящего ранним летом похода. Не вмешиваясь в разговор, угрюмо сидел мрачный Мурдар — организатор и исполнитель почти всех ''несчастных случаев ''.

Подробности использования двухтысячного регулярного войска многократно обсуждались ранее. Сегодня речь шла о подготовке общественного мнения к немыслимой раньше акции — братоубийственной бойне. Джут желал, чтобы в погромах Вольного приняло участие население Таузера.

— Помните, ни одна живая душа не должна пронюхать о наших приготовлениях, — подвел итоги Джут, внимательно всматриваясь в подданных.

От его проницательного взгляда не ускользнула легкая тень, проскользнувшая по лицу Тилчи, который после предательства Сатучу оставался при правителе. Несмотря на то, что торговец исчез, князь, ныне объявивший себя вопреки всем устоям Таузера царем, не только сохранил жизнь осведомителю, но приблизил его к себе, посчитав, что предательство родного брата достаточно сильно повяжет Тилчи.

С тех пор предатель оказал немало пользы своему хозяину, держа последнего в курсе последних событий, вынюхивая и донося о настроениях и интригах, имеющих место в Таузере. Однако, в последнее время Тилчи сблизился с Шатиманом, что беспокоило Джута.

Сыну правителя, было уже под тридцать, и он вел свою игру. Это в некоторой степени удовлетворяло отца, которому было небезразлична судьба его богатства. А достиг Джут за десять лет правления действительно многого. Полностью подавив всякие намеки на соперничество он объединил под своей властью Таузер. В вече сидели свои люди, которые принимали за него не популярные решения. Обложив постоянно растущими поборами население, правитель сумел построить контуры государства. При нем, впервые, спустя столетия, появилось небольшое войско вместо ополчения. Доходы его казны росли также стремительно, как росла его сила. Когда-нибудь, ему придется передать власть и богатство наследникам. Но, как и всех прочих личностей его склада, Джута приводил в бешенство малейший намек на то, что необходимо с кем-то делиться властью. Впрочем, подобная ревность, особенно сильно выраженная у власть имущих, была характерна для многих ассонов, которые, достигнув преклонных лет не желали уступать дорогу молодым, тормозя развитие даже собственных сыновей. Джут никого не видел рядом со своим троном.

Даже, если речь шла о его наследнике. Особенно о наследнике, ибо Шатиман был не только достоин своего отца, во многом он превзошел родителя.

— И последнее, как идет распространение слухов? — задал вопрос правитель.

— В народе заметно брожение. Уже без нашего участия они сами выдумывают разные ужасные истории про людей Тебеда. Появляются слухи о демонах и духах, помогающих утадцам. Недавно услышал, что кузнецы закаляют клинки в крови украденных младенцев.

— После слуха о том, что жители вольного начали пить кровь и скоро запустят мор в селения, с тем, чтобы получать кровавую дань, народ готов идти громить поселок.

— Не переусердствуйте со слухами. Надо, чтобы пик недовольства пришелся как раз ко времени похода. Пусть ополчение идет впереди войска. Постарайтесь отобрать в ополчение самых ненадежных. Так и войско сбережем, и от быдла избавимся.

Поговорив еще некоторое время, вечером все разошлись. Тилчи, обдумывая как лучше преподнести отсутствующему Шатиману новость о том, что его план столкнуть между собой Джута и Тебеда удался на славу, не видел, как царь едва заметно кивнул Мурдару.

Джут, выпроводив своих сообщников, вернулся к своим повседневным делам. В горах быстро темнеет, поэтому вскоре новая, с усиленной охраной усадьба погрузилась в сон.

В это же время в спальных мешках из теплых шкур неподалеку в лесу сладко спали десять юношей из Вольного, за исключением часового. Около двух часов ночи десять одетых во все черное фигур двинулись в сторону высокого частокола окружающего усадьбу, охватывая его в кольцо. За полчаса до этого, их товарищ вызвал переполох среди сторожевых собак на окраине Зукхура. Как всегда бывает в таких случаях, поднявшийся лай подхватили соседние собаки. Оглушительный лай волной распространился на все селение. В надоедливо надрывающемся хоре, привычном для жителей сел, не каждый хозяин различит причину лая: вор ли забрался во двор, или же громадные свирепые волкодавы просто вторят своим собратьям. В этом шуме за ограду щедро полетели куски мяса, обильно приправленные сонным снадобьем. Вскоре десять черных фигур, стремительными тенями преодолели частокол и окружили дом. Мирно посапывающим, несмотря на службу пятерым часовым дополнительно укрепили сон тряпочкой, смоченной снотворным. Мирное снятие часовых позволило нападающим быстро и без суеты приступить к следующей стадии операции. Сноровисто были извлечены из рюкзаков кожаные шланги и вставлены в отверстия закрытых ставней, откручены вентили. Через некоторое время, отделившаяся черная фигура, провозившись некоторое время перед запертой изнутри дверью, проникла в дом и, побыв несколько минут вышла. Стремительные черные молнии тут же покинули Зукхур, предварительно уничтожив все следы своего присутствия.

Тьма, покрывшая землю, не мешала десятку продвигаться через ночной горный лес. С тигриной грацией мягкие плетенные кожаные подошвы бесшумно ступали по земле. Уже светало, когда десяток с ходу начал преодолевать отвесные скалы. С детства впитанные навыки скалолазания позволили им ни на минуту не прекращать путь. Через пару часов юноши из Вольного во главе с Адамом достигли середины между подножьем и вершиной хребта. Удалившись от Зукхура на пару километров по склону хребта, воины спустились в ущелье и, преодолев реку, стали взбираться на противоположную сторону ущелья, постепенно двигаясь, теперь уже в направлении столицы. Часа в три пополудни почти у самой вершины, в ложбинке отряд устроил привал в заранее подготовленном месте. Пока Гопан отламывал сургуч и открывали глиняные банки с тушенкой, Алан разжигал спиртовки, остальные готовились отдыхать. Адам, настроив подзорную трубу, внимательно наблюдал за летней резиденцией самопровозглашенного царя, видной сверху как на ладони.

Внешне все выглядело довольно обыденно, это означало, что поведение Джута они предугадали достаточно точно.

— Все тихо — погони не высылали. Похоже Джут решил держать наш визит в тайне, — Гопан, сменивший за подзорной трубой соратника обернулся к товарищам.

— Еще бы! Хотелось бы услышать, как он объяснил причину тревоги, — ответ Алана вызвал общий хохот, — Что духи подкинули ему в штаны нож для разделки скота?

— Думаете этого достаточно? — восемнадцатилетний Курч один из лучших воинов поддел ножом кусок горячего мяса.

— Думаю более чем. Как и все жестокие деспоты, уверенные в своей безнаказанности и избранности на самом деле Джут очень труслив. Трусость делает таких людей подозрительными и заставляет усиливать охрану, устраивать расправы. В глубине души они знают, что их власть и сама жизнь на самом деле эфемерна. Но, войско князя — вчерашние пастухи. Кроме отражения набегов они понятия не имеют о воинской службе. Пусть их много, но сегодня ночью ни один из многочисленной охраны не бодрствовал. Поэтому, Джут сочтет произошедшее случайностью. И будет наполовину прав. Сейчас он устраивает выволочку своим воякам. Поэтому сегодня мы вновь наведаемся в гости и это уже не будет легкой прогулкой. А завтра утром этот самозваный царек будет правильно все понимать.

— А отправить его к предкам все же намного проще, нянчиться еще с этими поросятами, — буркнул все же Курч.

— Джут это понимает не меньше нашего. Он оценит намек. К тому же поймет, что он не в состоянии скрыть от нас сокровенные тайны. Он отменит военный поход, но при этом станет активнее вредить нам другими способами. Скоро, если мы сами не отправим парламентеров с предложением об открытии сообщений, он сделает это сам. Потому, что при снятии блокады у него появится возможность собирать о нас информацию, засылать своих и подкупать наших людей. Очень скоро он попытается направить собак Мурдара — наши вылазки — это палка о двух концах. Сегодняшние акции на самом деле только усугубят проблемы, но они дадут нам отсрочку и остановят полномасштабную войну. — Алан как всегда был логичен и рассудителен.

— Но кроме Джута есть его окружение, которое будет очень недовольно резкой остановкой военных приготовлений. Они начнут оказывать на него давление, с которым ему надо считаться. — добавил Улан. — Да и большое войско без дела разлагается, в чем мы убедились, или начинает представлять угрозу своим хозяевам.

— Скорее всего, обычный мелкий набег одного из предгорных племен раздуют до гигантских величин и представят как угрозу всему Таузеру. И направят общий гнев временно на этих несчастных дикарей, — Гопан, расправившись с едой полез в спальный мешок. — А теперь баиньки.

У вершин студеный ветер пронизывал даже днем, поэтому последовавшие его примеру товарищи погрузившись с головой в теплый мех постарались не оставить ветру лазеек и вскоре уснули.

Завтра утром Джут проснется с новым подарком, а пока тяжелый переход на свежем воздухе сделал свое дело: только шаги часового по гранитному щебню изредка добавлялись к завываниям ветра.

Мост через Бакон

Утром народ начал собираться на площади. Вчера в полдень гонец принес известие о набеге, совершенном на одно из селений Восточного Таузера диким предгорным племенем. Наряду с обычной добычей налетчики на этот раз почему-то захватили с собой людей.

К моменту появления Джута и сопровождавших его старейшин разоренного селения, толпа уже роптала. Стихийно разделившись на группы, она внимала нескольким раскрасневшимся ассонам, красочно расписывающих совершенные преступления и горячо призывающих обрушить на головы злодеев гнев народа.

— Ассоны! Все мы знаем, о случившемся. Вместе с нашими братьями мы скорбим об убитых и жаждем вернуть похищенных людей! — обойдя принятые в таких случаях приветствия, открыл сход Сирма. — К нам приехали несколько старейшин из Узака. Выслушаем их, чтобы потом принять правильное решение!

В течении получаса посланники рассказывали о подробностях разыгравшейся трагедии. Налетчики, воспользовавшись отсутствием ополчения, направленного воеводой Атаджок на охрану популярного среди разбойников перевала, разорили селение. Все утро они безнаказанно творили бесчинства, а после полудня с богатой добычей покинули полыхающий Узак.

— Народ мой, скорбь переполняет мое сердце при мысли о безвинно убиенных, — наконец слово взял царь. — Гнев застилает мой взор, когда я вспоминаю, что эти животные где-то безнаказанно делят добычу. Сегодня на этой площади вопреки обычаю собралось не вече. Сегодня сюда пришел каждый, кто считает себя истинным ассоном, кто ощущает в своих жилах кровь великих предков. Сегодня здесь собрался народ! И я хочу узнать, чего желает мой народ!

Со стороны могло показаться, что толпа взорвалась. Словно ураган пронесся над площадью.

— Смерть убийцам!

— Отвоевать наших людей!

— Сжечь их дома, в рабство их семьи!

Слух едва мог выхватить из общего шума подобные выкрики, которые раздавались в воздухе еще некоторое время, пока поднятая рука Сирмы не призвала к тишине.

— Я понял волю моего народа, завтра же утром половина войска и часть ополчения направится в путь. Ни один мерзавец не избежит справедливой кары. Мы будем их отлавливать повсюду. Земля будет гореть у них под ногами. Им не скрыться: найдем под землей — убьем под землей, — слова Джута вызвали восторг подданных, в воздух полетели шапки, некоторые пустились в пляс. — Я не допущу, чтобы мой народ подвергался опасности и отдам все силы чтобы защитить вас! Только вместе мы сильны. Объединить и сделать Таузер могущественным — вот цель моей жизни! И для этого я сниму блокаду Утада. Пусть заблудшие, но они тоже ассоны, которые нуждаются в моей защите. Я приму и отнесусь снисходительно к их представителям. А сейчас здесь будет формироваться ополчение. Я знаю, что почти все ходят быть добровольцами. Но Атаджок отберет только необходимое число. Здесь тоже должны остаться защитники! И поторопитесь! Надо, чтобы еще до рассвета войско было готово тронуться в путь!

Джут покинул бесновавшуюся площадь — дальнейшее его не интересовало. Он думал, как скоро Вольный пришлет делегацию.

Утром следующего дня, когда войско и ополчение покинуло Зукхур, в месте впадения Утада в Бакон появился караван осликов. Споро разгрузив животных, двое утадцев направились за следующей партией грузов. Оставшиеся мастера, смонтировавшие не одну стальную башню канатной дороги, без промедления приступили к работе. Некоторые, перекинув веревку, перебрались на противоположный берег Бакона и также начали освобождать скалистый берег от немногочисленных наносов почвы и вбивать в камень стальные стержни.

Тридцать человек, под изумленными взглядами получивших соответствующие указания и потому не вмешивающихся царских воинов, из заранее подготовленных деталей с помощью болтов собирали мост. Работа шла быстро, поскольку его, в качестве тренировки, два раза уже собирали и разбирали. Вскоре на протянутые толстые стальные канаты стали крепить пропитанный специальным составом дубовый настил. Два верхних каната, служившие в качестве перил, также дополнительно усиливали конструкцию. Все работы шли одновременно. Три человека уже положили треть настила, а десять человек все еще укрепляли концы канатов в каменистых берегах. Для надежности места креплений залили бетоном.

Вечером также быстро свернув работу, утадцы ушли.

Дождавшись, пока мастера не скрылись из вида, Воины Джута, набранные из инородцев, несмело ступили на мост.

Аудиенция

— А мы в свою очередь можем оказать помощь князю оружием, инструментами, — при этих словах Агача Джут поморщился, а Аман вскочил на ноги.

— Как ты обращаешься к царю, смерд!

— Правнуку рабыни не пристало принижать человека свободного рода, — ответ заставил Амана побагроветь и схватиться за оружие. Однако взгляд хозяина принудил его быстро ретироваться.

— Долина Бакона не может быть продана. Земля в Таузере находится в общинной собственности, вы знаете это не хуже меня. Даже я могу распоряжаться только родовыми землями и то без права продажи.

— Совершенно верно, если речь идет о землях Таузера. Но долина Бакона находится за его пределами, что позволит вам распоряжаться ею.

— Бакон принадлежит Таузеру как наследнику древнего Тауласа, — ни один мускул не дрогнул на лице царя. Идея наложить лапы на пустующие территории пришлась ему по душе. Правда он пока понятия не имел что делать с бесплодной каменистой тесниной, на которую до сих пор никто именно из-за ее бесполезности не позарился. Но теперь эти отступники хотели прибрать ее к рукам, что означало их контроль над одной из дорог в Таузер. Пусть эта дорога была почти непроходима, но запечатывать себя Джут не собирался. — Долина никогда не будет продана или сдана в аренду.

Агач понял, что последнее решение его собеседника окончательно и решил более не затрагивать этот вопрос. От его внимания не ускользнул огонек мелькнувший в глазах Джута при упоминании о продаже земель вне Таузера.

— Если царь — посланец Вольного решился, наконец, произнести это слово. Несмотря на то, что утадцы продолжали считать Джута самозванцем, его титул утвердило Верховное Вече. Пусть полностью подконтрольное правителю, но это решение имело силу закона и соратники Тебеда, если относили себя к ассонам, обязаны были считаться с этим решением — хочет вернуть былую славу Тауласа и вернуть часть его земель это делает ему честь. Такой путь приумножит силу Таузера и казну царя. По законам, как уже упоминалось, земля находится в общинной собственности и может только быть передана в аренду какому-либо из свободных родов. Царь может себе позволить передать их в бессрочную аренду нашей общине и утвердить это решение в установленном порядке на Вече. А община в свою очередь выплатит в полной мере положенное Таузеру, а царю отдельную плату на государственные нужды.

Мысль понравилась Джуту. Ему платили за то, что ему не принадлежало. Вдобавок к этому общинная собственность прирастала новыми территориями, к тому же еще и хорошо оплаченными, что сильно увеличивало его авторитет в обществе. И, наконец, это означало, что Вольный относит себя к Таузеру, то есть фактически признает власть Джута. Пусть формально, но это только начало — мысленно потирал руки ''собиратель земель Тауласских''.

— Про какие земли идет речь?

— Три долины: Ишинд, Голрук и… — Койчу сделал паузу-Утад, — после чего скороговоркой добавил, — Долина Бакона разумеется, как говорил царь, неприкосновенна.

Сделка была для правителя, а ныне царя была более чем выгодна. Он ожидал неприятных сюрпризов. Три бесполезных для животноводства и растениеводства ущелья, одно из которых их родной Утад. Плюс все они упираются в Бакон, который остается у Джута. Правда там есть леса, и в недрах могут быть металлы, помимо используемых в Утаде. Но лесов в Таузере хватает, да и расположены они в доступных местах, а руда — так пусть эти черви сами ковыряются в земле, раз это им так нравится и приносят уже готовую сталь в Таузер. И выходы из ущелий блокируются. Несмотря на то, что эти смутьяны смогли преодолеть Тауландский хребет, рано или поздно можно будет договориться с прибрежными правителями о совместных действиях. Джут он или не Джут? Теперь главное для царя было выкачать с Вольного как можно больше.

Летающие воины

— Навались! — по этой команде бригада монтажников, расположившаяся на вершине опорной башни канатной дороги, закрепила последний трос в свивочном механизме. Со снятием блокады около 200 рабочих из Таузера нашли работу при строительстве башен. Их труд — они перетаскивали от ближайшей завершенной канатной дороги грузы, укладывали фундамент и скрепляли металлические элементы конструкции, позволил к концу года завершить монтаж башен. Ажурные металлические сооружения довольно быстро, благодаря запасенным в предыдущие годы запасамм стальных тросов, обрастали канатами. Натянутые между мачтами тросы свивались на месте, что диктовалось невозможностью изготовления, поднятия и натяжения каната большого диаметра. К концу года мастера обещали завершить работы. Дорога Вольный-Бертед, по которой на завершенных участках вовсю сновали подвешенные вагонетки на педальном приводе, пересекала помимо Утада ущелье Ишинда и Голрука. Ее маршрут сумели подобрать так, что она практически везде шла прямо, с небольшим уклоном, пересекая хребты через седловины. Лишь в нескольких местах рельеф вынудил смонтировать повороты.

Вагонетки с грузом благодаря уклону ровно и быстро мчались по канату. В двух местах стальной трос висел на высоте более километра. Немногие храбрецы имели смелость прокатиться с ветерком по этой небесной тропе. Только монтажники да молодые воины, проводившие тренировки в ущелье Ишинда бросали вызов стихии.

Вся молодежь, разбитая на десятки в обязательном порядке попеременно проходила военную подготовку. Однажды, наблюдая за десятком Улака, на веревках спускающегося с ответных скал еще в окрестностях Утада, кто-то прозвал их летающими воинами. Название пристало к молодежным десяткам, но тренировки, дабы меньше нервировать родителей пришлось перенести в соседнее ущелье, благо дорога была готова.

Сегодня десяток Хорлама отрабатывал подъем на окрестные скалы и атаку находящегося внизу у реки условного противника. Ноги соскальзывали со скользких от вросшего лишайника камней, но парни упрямо карабкались вверх. Неожиданно раздался крик — это один из воинов сорвавшись, сбил идущего следом и оба повисли на страховочной веревке. Рывок нарушил равновесие идущих впереди которые, срывая с пальцев кожу судорожно вцепились в камень, и десяток мертвой хваткой прирос к холодной морщинистой скале. Воспользовавшись остановкой, сорвавшиеся смогли самостоятельно взобрались на безопасное место, после чего десяток продолжил путь. Ближе к концу пути парни, разбились на пятерки и заняли позиции. Двое бойцов, найдя подходящее место, установили легкий миномет и приготовили боеприпасы. Остальные, сняв с предохранителя и передернув затворы самозарядных винтовок прильнули к окулярам оптики. По свистку командира десяток открыл огонь по заранее установленным мишеням. Вновь раздался свисток, и группа так же молча направилась в обратный путь.

— Ну что же, в целом неплохо, — Хорлам давал оценку действий соратников, собравших мишени — отрезки бревен с подсчитанными пулевыми отверстиями, и усевшихся перед костром. — Практически все пули достигли своих целей. По времени уложились. Но был один провальный момент.

Все посмотрели на виновника сегодняшнего инцидента.

— Я поскользнулся на лишайнике, — покраснев начал оправдываться Боча.

— Дело не в том, что ты не справился с маршрутом. В настоящем бою твой крик выдал бы нас и мог погубить весь десяток и сорвать задание. Вот в чем твой прокол.

— В следующий раз падай в пропасть молча, — попытался кто-то пошутить, однако настроение у ребят после пережитого не располагало к веселью.

— В следующий раз вообще никуда падать не надо. Ладно, погасить костер. Идем домой.

Через минуту команда направлялась к сказочной ажурной башне, возвышающейся высоко в скалах, чтобы остановив возвращающуюся пустую вагонетку вернуться в Вольный.

Короткая зима

— Аман побуждает Джута к немедленным действиям против нас, — Тебед совместно с Кемуром, Койчу и Каишем наблюдали за работой пятерки ребят, что вбивали колышки в мерзлую землю.

Место, выбранное для закладки города было примечательно тем, что здесь в Бакон одновременно впадали Бертед и Рама.

— После того как Джут опустошил наши запасы золота и инструментов он сильно окреп, но вряд ли он сразу решится нападать, — Койчу, выразил сомнение, одновременно наблюдая за манипуляциями молодежи, на местности применяющей полученные в школе знания. — Таузерское общество крайне довольно полученной платой. Но про золото, переданное нами Джуту, оно находится в неведении. Поэтому князю не с руки обострять с нами отношения. Несмотря на всю полноту власти, правитель не может идти наперекор окружению, иначе его быстро сместят. Огласка получения взятки царем вызовет в обществе недовольство.

— На крайний случай прибережем, как мы раньше решили, его сынка. Он уже давно точит зубы на папашу. В случае чего Джуту будет сильно не до нас. Как впрочем и Шатиману, — заявление Кемура как всегда вызвало улыбки.

— Ну что же, в таком случае, надеюсь, у нас будет около двух лет в запасе. Правда плохо, что город мы закладываем на Бертеде — насчет этой долины мы с Джутом не договаривались. Это в будущем может вызвать проблемы. Но Бакон почти не затрагиваем. А вот и лесопилки подвезли, — Тебед указал товарищам на подъехавшую вагонетку, с которой рабочие собирались выгружать части лесопилки. — Кстати, у нас уже работает около пятисот рабочих из трех старых селений, которые тесно общаются с нашими людьми. Уже были попытки внесения смуты среди рабочих.

— С этим ничего не поделаешь. Рабочих рук не хватает, несмотря на то, что мы хорошо платим в том числе зимой, когда у народа работы нет. Учим их конечно помалу, но в основном направляем на черновые работы, — наконец-то подключился молчун Каиш, — Адам же говорил, что надо своих людей иметь среди них.

— Уже есть парочка. Так вот, по Таузеру ходят слухи, что при ответном походе на племя, разорившее Узак, Тилчи погиб не в сражении, а получил стрелу в спину от пособников дикарей. Я думаю, что Джут преподнесет вскоре этого негодяя героем, отдавшим жизнь в борьбе с подлыми предателями. Ну и нас как всегда искусно приплетут к этому делу так, словно мы тоже замешаны.

— Чему быть того не миновать, — неопределенно протянул Тебед, направляясь вместе со всеми к дощатым домикам, рядом с которым о чем-то сыновья Каиша Шагрей и Улан жарко спорили с Горданом.

— Я же говорю, что уже пора собирать и испытывать первый трактор, — Гордан, оказавшийся талантливым техником, поскорее жаждал испытать в деле новую технику, — их чертежи, как и многой другой техники давно пылятся на полках, пора хоть что-то внедрять! Здесь техника пригодилась бы. Земля мерзлая и проку от рабочих мало!

— Их почти пятьсот дармоедов, они и так ни за что получают свою плату, — кипятился Улан, указывая на медленное продвижение работ. — Пока они выроют свои траншеи весна наступит. А нам надо до нее поставить опалубки и установить арматуру…

— Здорово, молодые люди! Что за страсти?

— Да вот, Гордан хочет собрать трактор, а освободившихся людей пустить на монтаж цементного производства. Улан считает, что мы тогда не сможем подготовить траншеи к весне, — после традиционных приветствий ввел старших в курс дела Шагрей.

— Гордан, сколько людей сможет заменить трактор? — Тебед повернулся к юноше.

— Смотря в чем, если просто перевозить грузы, то человек 30–40 с тачками. А с траншеей меньше. Но если приделать сзади ковш, то человек десять-пятнадцать точно. А еще можно будет тяжелые грузы поднимать.

— А сколько человек должно работать на самом тракторе?

— Два человека.

— Тракторы, как известно, пока лишь на бумаге существуют. Сколько людей понадобится, чтобы наладить оборудование для их производства, изготовить детали, научиться работать? А как быть с ковшом? Он у тебя есть?

— Так ведь чертежи уже несколько лет существуют! А насчет оборудования, мы же не сотнями в месяц будем их выпускать! Достаточно существующего оборудования. Ну, конечно, придется кое-какое новое изготовить но….. Нам бы месяца три-четыре….

— Вот я и говорю! Там три — четыре месяца, люди отвлекаются от основной работы, здесь, пока научатся этими железяками управлять: сколько времени пройдет! Лопатами и кирками мы быстрее выполним работы, — Улан пылко кинулся защищать свою точку зрения.

— Улан, скорее всего по старинке работы пойдут быстрее, но, используя технику, мы получаем новые механизмы, обучаем людей, которые в свою очередь научат следующих работников. А когда техника наладится, все строительство пойдет намного быстрее, — Кемур, питавший уважение к таланту Гордана, казалось поддержал новатора. — Но не забывайте, что труд каждого человека из Вольного на вес золота. Гордан, ты сам понимаешь, что уйдет много времени, много труда многих людей. За это время мы сможем изготовить и может быть даже установить оборудование для домны или литейного цеха. А где использовать трактора? Здесь и так повернуться негде. Люди справляются. Техника не самоцель. Она нужна для того, чтобы облегчить наш труд, позволить нам делать больше работы. Теперь сам рассуди: что важнее, домна или трактор? А здесь копать неглубоко, под тонким слоем гравия лежит скала. Будьте спокойны, к весне все успеем. Не забывайте, мы не только город строим. Мы еще растим его граждан. А с тракторами… Потерпят они пару лет — никуда не денутся.

Поговорив некоторое время с руководителями Вольного, шумная троица побежала проверять рабочих, сколачивающих деревянные бараки для будущих строителей города.

— Странные времена настали, — Тебед пнул ногой сложенную арматуру, — десять лет назад я не видел столько железа в одном месте. У нас почти все есть, но мне кажется что-то мы потеряли.

— Тогда мы жили впроголодь и в постоянном страхе перед завтрашним днем, — Кемур не согласился со старшим товарищем.

— Не скажи! Только что мы разговаривали о том, что предпримут Джут с Шатиманом, что Аман строит против нас козни. Нам приходится теперь думать о том, что на побережье решат поприжать нас. Приходится кормить, размещать и организовывать работу пяти сотен человек. Мы как белки в колесе — чем быстрее бежим, тем быстрее раскручиваем колесо, и приходится бежать еще быстрее, — консервативный Койчу запел свою любимую песенку, — Вчера нам нужна была пища и одежда, а сегодня у нас столько потребностей, что все в голове не удержишь — приходится записывать. Раньше было свободное время посидеть, поговорить, узнать кто чем живет, а сегодня мы вечно куда-то торопимся, забываем даже о родных.

— Как бы молодежь не отвернулась от наших старых традиций и не начала гнаться за достатком, — вставил Кайш.

— Мы уже сами отошли от прежнего. Во многом это хорошо, Но, ты прав, надо уберечь себя от многих пороков, особенно погони за богатством, — кивнул Тебед, — Тем не менее, не забывай, что пока стоит вопрос выживания, людям не до баловства. Десять лет, мы избегали открытых нападений и вмешательства. Некоторые расслабились, начали думать, что угроза надуманная. Мы то понимаем, что скоро такая каша заварится, что общине придется сплотиться. Внешняя угроза объединяет, отбрасывает в сторону все второстепенное. А если не начнут внешние доброжелатели то…

— Чем же мы тогда будем лучше Джута? — поморщился Каиш?

— Десять лет все идет к драке, и чем больше стороны накопят сил, тем сильнее она будет. Я думаю все же, что начнут первыми наши враги, а вину попытаются переложить на нас. Так ради чего их поощрять? Поживем-увидим.

— Кто знает, кто знает…

Абзольский транзит

— Ишь ты! Посмотри как выстроились, — Тебед сидел на складном стуле и разглядывал войско Силхира — мелкого князька, контролировавшего ущелье, через которое Вольный вел торговлю с побережьем. — А вот и он сам, вырядился как павлин, весь разноцветный и блестит.

— Ну вот, и дождались. Будем действовать как планировали? — Апсат всю последнюю неделю напоминал тугую взведенную боевую пружину, готовую крушить все на своем пути.

— Это неизбежно. Силхир постоянно задирает цены, в его ущелье участились ограбления караванов. Не без его ведома. При том, что наши стекла и зеркала стоят в заморских странах баснословно дорого, мы получаем о торговли все меньше и меньше. Силхир, получает от этой торговли прибыль почти наравне с нами. Дальше, думаю, положение усугубится. Его алчность не знает меры. Дождемся группы Алана и посмотрим, как прошла его встреча с царем зеев Кемером. Сатучу говорил, что с ним можно иметь дело.

— А насколько можно верить самому Сатучу?

— Как и всем прочим делягам. После того, как мы вырвали его из лап Джута и помогли развернуться он нам конечно обязан. Но, главное от разбоя абзольцев страдает также его торговля. Да и к Джуту у него должок. А Тилчи хоть и предал его, все же брат ему. Плюс ко всему мы единственная реальная сила за его спиной. Как ни крути, он многими нитями повязан с нами и не резон ему нас предавать: больше всего от этого он сам пострадает. Только скорее бы Алан с друзьями вернулись.

— С ним мои лучшие воины. Курч и Клич. Силхир наверняка перекрыл все тропы, но у абзольцев не скоро родятся воины, способные покорить пути, по которым летают наши орлы.

Мужчины еще некоторое время разглядывали всадников, большинство которых носило оружие из Вольного. Двое вооруженных винтовками воина помогли немолодым уже мужчинам на ходу заскочить в грузовую корзину. Дальше разговор продолжился в парящей в поднебесье вагонетке. Порывы ветра почти заглушали слова и собеседникам приходилось кричать, чтобы быть услышанными.

— Думаешь Кемер со временем не последует примеру Силхира? — Апсат сомневался.

— Вряд ли, зеи морской народ, издревле живущий торговлей. Кемер быстро поймет свою выгоду от владения дорогой к нам. Деньги это не только пошлина с купцов. Это еще постоялые дворы вдоль пути. Это продукты, корма для вьючных животных, охрана караванов, налоги. Добавь к этому прекращение набегов диких горцев, веками безнаказанно разоряющих зейские селения.

— После разгрома Силхира Кемер продаст в рабство оставшихся без защиты абзольцев.

— Кемер никогда не упустит своей выгоды.

— Тебед, раньше ты никогда так спокойно не говорил о несправедливости. А теперь мы обрекаем на рабство целый народ, а ты хладнокровно подсчитываешь выгоду Кемера.

— Ты прав. Иногда я чувствую: что во мне умерло нечто важное. Холодный разум говорит, что я прав, но сердце подсказывает обратное. Но я всегда беру себя в руки. Иначе нас раздавят.

— Но разве можно на несправедливости построить счастье? Можно ли, загоняя других в рабство стать свободными?

— Не знаю Апсат, не знаю. Как то задал я подобный вопрос Адаму, так знаешь что он ответил?

— Что же?

— Он спросил: «Человек рождается в крови и муках, разве это справедливо?»

Пассажиры некоторое время ехали молча, с высоты птичьего полета разглядывая Вольный.

Внезапно отдельно стоящую мастерскую, в которой получали порох, заволокло черным облаком, корзина заметно дернулась, а через несколько секунд до попутчиков донесся оглушительный грохот. Оставшийся путь они проделали сжигаемые дурными предчувствиями. Корзина, и так двигающаяся крайне медленно, теперь казалось застыла над пропастью. Когда минут через двадцать, показавшихся вечностью, они все же оказались у мастерской, их встречало почти все население Вольного. Прибывшие ранее поселенцы уже восстановили картину произошедшего.

Воспользовавшись отсутствием трех работавших мастеров, тот самый золотарь, много лет назад допрошенный самим Джутом, поджег здание. Неизвестно как ему удалось подпалить саманное здание с окнами, закрытыми железными ставнями. Тем не менее он сделал это и даже успел убежать на порядочное расстояние, когда удача отвернулась от него. Несчастный лежал метрах в пятидесяти от места взрыва, размазанный по скалистой земле настигнувшей его балкой.

— А вот и первый привет от Джута! — довольно весело сообщил подошедшим Кемур. — Никто из наших не пострадал, все на обеде были. А этот… Что с его семьей будем делать?

— Их выгонять нельзя — слишком многое знают, а другое…

— Никто из наших на такое не пойдет. Да и работенка у них такая, что никого за все богатства мира не заманишь. А эти инородцы руку набили, дело знают. Может оставить да приглядывать покрепче? — встрял в разговор старших Улак, несмотря на прежнюю нелюбовь к химии теперь одержимый всем, что имело свойство взрываться. — Эта семья уже почти десять лет добывает селитру. Когда еще других научим…

— А если опять взорвут, только на этот раз с людьми? — пробурчал Кемур, разглядывающий осколок стеклянной бутыли.

— Расслабились мы, десять лет спокойной жизни даром не проходят. Пора охранять не только внешние подступы к ущелью, но и сам поселок. После снятия блокады сюда наведываются многие с Таузера. Было бы странно, если бы Джут не воспользовался такой возможностью. Только причем здесь золотарь? Он тут годами безвылазно сидит, особенно после того как его сын пропал. — воспользовался моментом Апсат, давно требующий людей на усиление охраны.

— Каков ущерб? — повернулся Тебед к Улаку.

— Не особо велик. Если будет помещение, недели за две восстановим все оборудование, а запасы веществ мы храним в разных местах, они полностью сохранились.

— Ладно, иди к товарищам, они уже начали завалы разбирать, — Апсат повернулся к собеседникам, — Джут с Силхиром как сговорились.

— Может быть и сговорились. Перевалы в ущелье Трикулана летом можно преодолеть. Важно то, что драка начинается. Джут скорее всего не ввяжется в нее сразу, а выждет и посмотрит, чем закончится наша заварушка с абзольцами. И чем скорее мы очистим Абзольское ущелье, тем меньше у него будет желание светиться самому..

— Хвала небесам, что нам не пришлось первыми начинать первыми эту свару.

— Мы защищаем свои семьи. Правда за нами, поэтому мы сильнее, — Каиш как всегда был немногословен.

— Да уж, силы нам понадобятся. А эта первая ласточка, — Тебед кивнул на место взрыва, которое уже начали покидать жители, удовлетворившие свое любопытство, — обошлась нам очень дешево. Более того, произошедшее послужило нам хорошим уроком. Эй, малыш, подойди сюда! Сбегай к инородцам, пусть заберут своего отца. Им уже сказали? Тогда беги по своим делам.

— А вот и наши орлы едут — Апсат указал на нестерпимо медленно ползущую вниз корзину. Долгожданные посланцы, попеременно пользуясь подзорной трубой разглядывали развалины мастерской.

Желая поскорее узнать о результатах переговоров Алана с Кемером, лидеры Вольного поспешили к канатной дороге.

Когда, наконец трое молодых людей, которые как оказалось привели с собой Сатучу и незнакомого продрогшего человека, оказались на земле и после кратких приветствий доложили об итогах переговоров, стало ясно: через три дня Вольный начнет первую в своей истории войну.

— Мы еще находились у Кемера, когда он при нас отдал своему воеводе приказ о походе и послал с нами своего старшего сына. Царское войско скоро достигнет селений абзольцев. Теперь наша очередь выступать.

— Что же, надо оказать нашему гостю достойную встречу, зная по каким дорогам вам пришлось идти, сразу понятно что парень неробкого десятка.

— Это точно, — уважительно отозвался Курч о госте, молодом парне внимательно прислушивающемся к беседе. Почувствовав, что речь идет о нем и отзывы хорошие, царевич улыбнулся. — Он первый раз лез на скалы, но в грязь лицом не ударил.

— В таком случае поторопимся, нам надо многое с ним обсудить.

Руины Абзола

— Быстрее, скоро начинаем! — шепнул Апсат трем бойцам из десятка Алана, сопровождающих Тенга. Сына Кемера изъявил желание принять участие в походе, что обернулось немалой головной болью для трех бойцов. Они буквально на руках пронесли неловкого уроженца теплого морского побережья, к тому же не знающего ни одного слова на ассонском, по неприступным каменным склонам Абзольского ущелья. До сей поры защитники Абзола ни разу не допускали врага на свою землю. В нескольких местах скалы сходились настолько близко, что горстка воинов могла сдерживать полчища неприятелей. Понадеявшись на неприступность природной крепости, Силхир, при получении известий о приближении приморцев снял демонстративную блокаду Вольного и перебросил войска к входу в ущелье, приготовив неприятелю достойную встречу. Груды камней, готовые обрушиться смертельной лавиной и запереть любых непрошенных гостей в каменном колодце, молчаливо нависли над узкой дорогой. Вдоль отвесных склонов в удобных укрытиях, устроенных еще предками, устроились лучники, готовые утопить все живое в жалящем ливне стрел. Вдоль русла одного из притоков Абзола спряталась легкая конница, что всегда добивала оставшихся в живых. Очень грамотно расположил своих воинов Силхир, поэтому сейчас с азартом предвкушал будущую победу. Победа над достойным противником возвышает. Много трофеев сулит сегодняшний день, но еще больше хотелось князю славы.

Наблюдая за приближающимся неприятелем Силхир мысленно уже представил ход будущего боя, который не оставлял ни одного шанса более многочисленному и лучше вооруженному воинству Кемера.

Не мог князь предвидеть лишь одного: удара в спину. Не могли представить себе абзольцы, что за неприступными вершинами гор совершили беспримерный переход пять десятков летающих воинов. Когда закованные в утадское железо живописные витязи еще спали, когда около пятидесяти невзрачных бесформенных теней перевалили через вершины и скалистыми ящерицами проскользнули в ущелье вдоль каменистых склонов.

Пока защитники Абзола, уверенные в своей неуязвимости следили за маневрами зейского войска, внезапно вставшего недалеко от Чертовых ворот, пятьдесят пар цепких хищных глаз наблюдали за самими абзольцами.

Два войска неподвижно стояли перед тесниной. Сотни пар глаз с обеих внимательно разглядывали врагов, с которыми собрались с оружием в руках сойтись в кровавом игрище.

В этом месте скалы сошлись настолько близко, что дорога превращалась в узкую тропу над бьющейся о тесные гранитные берега рекой. По обе стороны от этих природных ворот раскинулись просторные поляны, на которых и заняли свои позиции войска.

Абзольцы сразу за проходом установили повозки, которые по их замыслу должны были препятствовать движению неприятеля, на тот маловероятный случай, сумей враги прорваться в ущелье. Пешие ополченцы, состоящие в основном из крестьян были вооружены длинными копьями и кинжалами, напоминающими скорее короткие мечи.

Войско Кемера, выстроенное в боевые порядки, также стояло на месте. Тяжелая кавалерия в богатых доспехах и пехота в полной тишине ждали решения своего царя.

Кемер, в сопровождении охраны и наиболее приближенных соратников выехал вперед, чтобы лучше рассмотреть неприятеля.

— Смотри, как демонстративно выстроились, — обратился царь к своему военачальнику. — Думает мы поверим, что это все его силы.

— Наверняка на обоих склонах скрываются лучники. Идти вперед это настоящее самоубийство.

— Я знаю, — отозвался Кемер, — Даже войско втрое больше нашего будет бессильно в этой теснине. Точно также Силхир, надумай он выйти нам навстречу обречен. Мы его доморощенных вояк в два счета положим.

— Мой царь, прошу не гневаться, тогда почему мы здесь, если не можем захватить Абзол?

— Ты отличный вояка, Оскер, но есть вещи, которых ты не знаешь. Если все пойдет как задумано, мы получим сигнал. А если нет — развернемся и уйдем.

— А что за сигнал, мы его не пропустим?

— Нет, Оскер, если сигнал подадут, мы его никак не пропустим, — улыбнулся царь поворачивая скакуна в обратную сторону.

Некоторое время, показавшееся вечностью, висела мучительная мертвая тишина. Люди, собрались сеять смерть и сами были сложить головы застыли. Они перестали слышать тысячелетний рокот реки и крики природы, когда предсмертное безмолвие обрушилось под ревом боевого рога. Последовавшая вслед за этим сигналом красная ракета, казалось, взорвала этот мир, низвергнув его в преисподнюю.

Три миномета в течение нескольких минут перемешивали великолепную конницу со скупой каменистой почвой, оставив от гордых отважных витязей подергивающиеся куски рваного обожженного мяса.

Лучники, невидимые снизу, но представляющие в своих пестрых нарядах прекрасные мишени, с безнаказанной дистанции методично расстреливались призрачными демонами, посылающими с громом невидимую смерть. Летающие воины, на многочисленных учениях решавшие более сложные задачи, уже почти закончили свою грязную работу, когда Апсат дал две зеленых ракеты и, повернувшись к Тенгу сказал: «Теперь очередь твоего отца. Он вычистит то, что осталось.» Сын царя бледный с плотно сжатыми губами судорожно кивнул и повернул голову в сторону полю боя. Он понял. Все.

Миллет

— Живее, не спать! А ты что тупишь? Бегом я сказал! — десятники бежали в голове и хвосте колонны и подгоняли отстающих. Лямки набитых кирпичами рюкзаков врезались в молодые тела, а острая ноющая боль застилала сознание парней, уже в седьмой раз покоряющих четвертый этаж строящегося города. — На обратном пути без груза отдохнете!

— Еще три раза осталось, — захлебываясь воздухом перешептывались юноши, думая, что скоро это истязание закончится, и кляня Кемера, придумавшего сочетать физические упражнения для молодежи, обучаемой военному делу, с переноской необходимых для строительства грузов.

Строители, среди которых находились отцы некоторых отроков, с сочувствием поглядывали на тяжело ползущую колонну.

Прошло два года со дня кровавой расправы над абзольцами. Союзники остались более чем довольны друг другом: избавившись от длинной цепи посредников они резко увеличили свои доходы от торговли. Кемер получил практически без боя, ибо назвать боем резню остатков разгромленного воинства Силхира нельзя, Абзольское ущелье и почти десять тысяч рабов со всем имуществом. Кровавая бойня, произошедшая на его глазах и рассказы сына позволили ему сделать надлежащие выводы. Посетив по приглашению Тебеда Вольный, Кемер был поражен увиденным и проникся подлинным уважением к могуществу новых союзников. Царь обязался за помощь в завоевании новых земель обеспечить в течение года продуктами пятьсот человек. Сделка в целом была выгодна для прибрежного правителя, учитывая, что от рабов и их имущества Вольный категорически отказался.

Новые выгодные цены, свободная дорога вызвали бурный рост товарооборота. Резкий рост доходов, позволил команде Тебеда начать полномасштабное строительство города.

По всему Таузера разъезжали посланцы Утада, предлагая присоединиться к строительству. Малоземельное население охотно шло в строители, так как по заверениям эмиссаров они могли заработать за месяц больше, чем работая полгода батраками у прижимистых хозяев. Многочисленные и назойливые предложения знати выгодно продать подневольный труд своих холопов, вежливо были отклонены.

Миллет так назвали город, рождался трудом свободных людей. Пять тысяч свободных ассонов не покладая рук возводили свое будущее. С неотвратимой медлительностью рос город, представляющий собой единое гигантское здание. Трехсотметровые кварталы, составляющие стороны исполинского квадрата сумели вырасти до четвертого этажа. Первые три этажа уже использовались по назначению, а выше круглосуточно царствовала строительная суета. Цоколь, полностью занятый под производства также находился во власти бурной деятельности ассонов. Во второй и третий уровни, по части удобств превзошедшие царские дворцы той эпохи, постепенно, из наспех сколоченных, продуваемых всеми ветрами холодных протекающих бараков перебирались граждане Миллета.

— Так! Быстро опустошили рюкзаки! Живее, живее! — продолжали зверствовать десятники, — И смотрите у меня черти, чтобы глазурь целой осталось. Поторапливайтесь! Всего три круга осталось!

Восемнадцатилетний сын Каиша Шагрей, контролировавший рабочих, с хитринкой наблюдал за показной строгостью командиров. Подойдя к одному из них, бригадир с важным видом спросил об успехах их подопечных.

— Уже конечно не такие куски мяса как раньше, но и радоваться рано, — отозвался десятник.

— Ну! Себя вспомни, каким ты пришел.

— Да уж, готов был убить своих командиров, за то, что заставляли таскать все на себе. Кстати, зачем делать все внутренние помещения из глазурованного кирпича, а между ними еще бетон заливать. Так хоть и красиво, но дольше. Чем скорее людей из дырявых бараков переселим тем лучше, не до роскоши.

— Не скажи, Ончар, вместо кирпичей вы бы таскали что-то другое. И вовсе не из-за роскоши принято такое решение. Сам посуди, нам здесь жить долго, рано или поздно пришлось бы все штукатурить. А это как, ты сам понимаешь, отселять людей, отвлекать их от работы.

— Можно все коврами покрыть.

— Ты представляешь сколько пыли и грязи будет собираться в этих тряпках? А опасность от малейшей искры? Да спасет нас небо от пожара. Здесь будет жить лучшая часть нашего народа. А так гореть нечему. Лучше год-два померзнуть, чем через полгода сгореть.

— Наверное ты прав. Но людей жалко. Ладно, Я побежал с этими лентяями обратно.

— Удачи!

Жертвы начальной военной подготовки продолжили налегке свой путь, а Шагрей вернулся к строителям.

— Ну что? На завтра все материалы есть?

— Пока всего хватает. Может керамических труб подбросить на всякий случай. Кстати, ты уверен, что от этой затеи будет какой-то толк? Не знаю, насколько горячий воздух внутри стен прогреет помещения, а вот крыс, мышей и тараканов в полостях будет предостаточно.

— Ты знаешь, в Вольном примерно так же всего пятью печами мы отапливаем все здание.

— Ха! Сравнил, так там же дымоходы, а здесь обычный воздух. Тем более, как говорят, его солнце будет греть. Вон всю южную стену из черного камня выкладывают.

— А ты приложи вот этот кусок железа к щеке, — Шагрей поднял раскаленный на Солнце мастерок и передал собеседнику, — потом поговорим…

— Ха! Так сейчас лето. А зимой от Солнца толку нет, — остался при своем каменщик, — Ладно, что будет то будет. Пора завершать план. А то к занятиям не успеем. Тоже придумали нас на старости лет учить. Некоторые с детьми в одном классе сидят. Зачем мне знать, что земля шар. Тем более никто этого не видел.

— Знание-сила, не забывай, — процитировал Шагрей висящий над входом в школьный барак лозунг и пошел дальше инспектировать свой обширный участок.

— Какие будут предложения? — Тебед с лидерами общины собрались у первой опоры канатной дороги, ведущей к запасам каменного угля, находящихся в девяти километрах от Миллета в долине реки Рама. Ситуация становилась катастрофической. Пять тысяч людей, задействованных на строительстве блестяще справлялись с поставленными задачами. Поселившиеся в готовых роскошных квартирах семьи олицетворяли новую жизнь, а сроки наступления этого светлого будущего зависели от их совместных усилий. Но сбывающаяся надежда имела свою обратную сторону, вернее цену.

— Пять тысяч людей должны есть каждый день. Прибавь сюда их неработающих домочадцев. В лучшем случае получится десять тысяч. Их тоже надо кормить. — Койчу, как обычно подкинул мрачные ноты в разговор. — В Зее, несмотря на поставляемые нами конные сеялки, жатки, молотилки и многое другое не могут вырастить столько продуктов, чтобы накормить и себя и нас. Купцы этим воспользовались и стали завозить продовольствие морем из дальних стран. Цены, как вы понимаете, сильно выросли. И если раньше наши доходы позволяли закупать необходимое впрок, то теперь хватает только на продовольствие, да и это ненадолго.

— С той стороны перевала в ближайшее время урожаи не вырастут, вниз по Бакону живут примитивные нищие племена, сами едва сводящие концы с концами, а еще дальше степь и одни кочевники. — Присоединился Апсат. — Можно с ними договориться и наладить поставки мяса. Они изредка и так пригоняют стада овец и коров. Но путь для них далек, тяжел и опасен, поэтому они неохотно наведываются к нам.

— Значит надо организовать рынок, дать ближайшим племенам сельскохозяйственную технику и очистить дорогу для поставщиков продовольствия.

— Койчу, мы несколько раз обсуждали это. Базар это очень выгодно. Благодаря нашим канатным дорогам Миллет стал мостом между морем и степью. Но вокруг базара вырастет стихийно город больше Миллета и заселенный инородцами, причем торговцами, а не крестьянами, — возразил Тебед, — в свою очередь их тоже надо будет кормить. То есть мы опять вернемся к этому же вопросу. Это не говоря о том, что конкурирующий город будет представлять угрозу для Милета и привлекать разных захватчиков и разбойников.

— Добавь к этому, что ассоны начнут смешиваться с инородцами и растворяться среди всего этого сброда, где к тому же будет процветать разврат и преступность. — Поддержал Койчу. — Нам нужны созидатели, а не торгаши.

— Тогда снабдим техникой ассонских крестьян и не будем зависеть от других народов.

— Ага, а Джут тем временем будет спокойно смотреть, как мы уводим его подданных и хозяйничаем на земле, которую он считает своей. У нас и так с ним проблемы из-за строителей. И второе. Нельзя зарывать собственный народ в землю. В знаниях его будущее. Пусть работают и одновременно учатся в Миллете. А нам рано или поздно придется решать проблему продовольствия. Так лучше решить сейчас, чем возвращаться к ней снова и снова.

— Может заставить платить соседние племена? Сил у нас хватит.

— Апсат! Нельзя постоянно воевать с соседями. С ними надо жить мирно, — бросил укоризненный взгляд Тебед, — Да и говорили уже, что взять с них нечего.

— Тогда я вижу только один выход, обеспечиваем предгорные племена сельскохозяйственной техникой. Запасы у нас есть, скоро сев начнется. Если решимся, то надо поторапливаться. Потом надо расчистить, а затем проложить хорошую дорогу по долине Бакона. Договориться с кочевниками, примирить их с землепашцами. А недалеко от Миллета отвести землю под базар. Построить постоялые дворы и ряды. За все брать большую плату, чтобы народ здесь не приживался. — Кемур скептически ухмыльнулся собственному предложению. — Нам надо сделать всего ничего: чуть меньше, чем новый город построить.

— А ведь если мы сумеем договориться с их князьками и быстро обеспечим тамошних крестьян железными плугами, то эти равнинные обитатели смогут напахать вдвое-втрое больше пашни, чем со своими деревянными зубочистками. Земли там очень плодородные. Им и нам с лихвой хватит. Были бы семена. — вопреки своему обыкновению видеть все в мрачном свете Койчу внезапно загорелся этой идеей.

— А что, продавать мы, как обычно, кроме инструментов и техники будем холодное оружие. Так что с этой стороны, кому-то, чтобы добраться до нас придется пройти через их земли, а мы уж постараемся обеспечить их воинов всем необходимым — Поддержал Апсат товарища.

— Смотри, как бы они не последовали примеру несчастного Силхира и не поперли с нашим же оружием на нас, — усомнился Кемур.

— Так вот именно что несчастного. Вон Кемер как хорошо себя ведет. А ведь мы его вооружили гладкоствольными ружьями. Хотя, надо признать, таких умных людей мало.

— В любом случае нам придется сотрудничать с соседями. Давайте зашлем нашего Алана, который любого князька убедит всю жизнь ходить пешком и безоружным, да еще думать, что это его собственная затея, — Кемер помахал рукой в ответ монтажникам, которые удобно расположились в легко катящейся по уже проложенному канату вагонетке и веселыми криками приветствовали своих вождей. — Новый урожай на равнине, не только полностью обеспечит продовольствием нынешних строителей Миллета, но и позволит увести у Джута еще тысчонку другую подданных.

— Ишь, как гладко все у вас получается, да помогут нам небеса. Сегодня же высылаем Алана, — подвел итог обсуждению этого вопроса Тебед. — Что кстати с самим Джутом делать будем? У него сейчас с Шатиманом разборки. Как бы кто из них глупостей не наделал.

— Джут конечно та еще тварь, но зато предсказуемый. А сыночек и так с детства несдержанный, после пребывания в Ксауре стал совершенно невменяем. Отец отослал его подальше от себя в свою прежнюю вотчину в Восточный Таузер. Так он там устроил ад для населения. Может помочь папаше избавиться от такого наследничка? — предложил Апсат, постукивая камнем по железной опоре.

— Ха! У Джута есть и другие сыновья. А так мы ему поможем избавиться от дурного конкурента-наследника, да еще он эту историю так раздует, что даже дети будут плеваться услышав слово Миллет. Пусть пока дерутся между собой. Народ жалко страдает. Но лучше так, чем большая драка, тогда вообще не останется тех, кого можно будет жалеть! — оборвал воинственного друга Койчу.

— Значит ничего пока не предпринимаем, — вновь подытожил бывший кузнец. — Но мне кажется, в случае, если кто-то из них начнет брать вверх, надо будет помочь его сопернику. Хотя своими руками помогать этой семейке, что кормить чайной ложкой крокодила.

— Кстати, об упомянутом Ксауре: он подобрался вплотную к Восточному Таузеру. Эта огромная страна ненасытна, при виде чужих земель. Не к добру это. Ой не к добру такое соседство. Их главный город Оксам известный рассадник порока и подлости. От него гнилыми миазмами разнузданность и порок распространяются по всей их земле. А дети ассонской знати, что обретаются там, приносят эту заразу на нашу землю. — Самый консервативный из присутствующих, Койчу брезгливо поморщился при упоминании Ксаура.

— Дикие нравы у кровожадных вождей этого народа. Мне рассказывали, что на новых землях они повсеместно чинили кровавую расправу над завоеванными, вырезая поголовно все население — добавил Апсат.

— Мы и сами вырезали абзольцев, — буркнул Каиш.

— Мы вырезали войско. Воинов, пришедшим с оружие и способных постоять за себя. Они готовы были убивать и умирать сами. Ксауры же не щадят ни женщин ни детей. Они сгоняют их в сараи, запирают и поджигают, даже в рабство не продают, — категорически не согласился Кемур.

— Братья, пока они не лезут в горы. Народ с Восточного Туазера начинает бежать сюда от Шатимана и растущего страха перед Ксауром. Это нам пока выгодно, ибо мы получаем новые рабочие руки. Надо предупредить народ, чтобы в случае угрозы, они сразу уходили к нам. Землю можно обратно отвоевать или выкупить. Мы обязаны любой ценой сохранить народ, сберечь человеческие жизни. Когда-нибудь мы укоротим руки Ксаура, но сейчас мы должны не просто копить силы, мы должны выжить и стать единым народом. Но, наверное, пока хватит о грустном? Может вернемся к нашему городу?

Соратники, которые тоже устали от обсуждения неприятных проблем, охотно согласились с предложением старшего товарища. Некоторое время мужчины молча разглядывали огромную строительную площадку, заполненную строителями. Словно гигантский муравейник, город объединил тысячи людей в единый суперорганизм, где каждый человек представлял собой жизненно необходимую часть целого. В пределах этой новой общности человек представлял из себя индивидуальность, личность, тогда как оказавшись вне ее он обращался в ничто. Муравей без муравейника.

Жизнь в эпоху перемен

— Чтоб тебя…, - вполголоса выругался строитель, споткнувшись о вылезший из земляного пола камень. — Весь день работаешь как лошадь, а дома даже пол никто подмести не может.

Его супруга, занятая штопкой прохудившейся одежды, не сочла нужным ответить на колкость.

— Подай воды, — усевшись на покрытые старыми засаленными одеялами нары, мужчина усиленно стягивал с ноги отсыревшие сапоги из потертой сыромятной кожи.

— Сам себе наливай! — последовал сварливый ответ, — Вон, все нормальные люди давно заселились в городе, живут припеваючи. И тепло там и вода есть У твоей сестры двоюродный брат ее мужа племянник жены Агача, давно бы подошел и поговорил с ними…. А мы в этой дыре живем как черви.

Женщина обвела рукой погруженную в полумрак затхлую комнатенку в бараке.

— Успокойся! Сама знаешь, скоро подойдет наша очередь, и мы тоже заселимся там. А дети уже живут там, учатся. Да ты и сама посуди: разве эта комната хуже нашей хижины в Зукхуре?

— Вот именно, что комната, а там, хоть и хуже условия, но свой дом был, а тут общий барак, кто-то чихнет, весь народ здоровья желает, — упорно провоцировала ссору хозяйка.

— Что поделаешь, все так живут! Да и зарабатываем мы тут гораздо лучше, чем дома. Еще годик, мы сможем такой дом в Зукхуре отгрохать! — мужчина, наконец одолел строптивую обувь и прилег отдохнуть.

— Ну уж нет! Обратно туда не хочу! Все подруги уже лучше любой царицы живут! Знай себе посмеиваются, над нами недотепами!

— Уймись, женщина, все будет хорошо, — начал зевать супруг.

— А твой брат со своей женой уже полгода как в городе живут и она навер… — попытка начать давно надоевшую и опасную тему была самым грубым и решительным образом пресечена пропахшим трудовым потом сапогом угодившим угрюмой женщине прямо в голову.

— Ты когда-нибудь замолчишь? Сколько раз можно тянуть одну и ту же песню, — приподнявшись на локте начал было ворчать супруг, когда пронзительный визг его благоверной заглушил все звуки в ближайшей округе.

— Ой, люди, спасите! Убивают! Ой, мои детки, сиротами останутся! — жалобы сыпались со все нарастающей силой, — Я все силы потратила на это животное, человеком его пыталась сделать! И вот какая благодарность! Ой, за что мне такая судьба!

Незадачливый метатель обуви, понимая, что спокойного отдыха ему не видать, бормоча про себя ругательства, подобрал сапог и направился к выходу. В раздражении забыв про низкую притолоку и порядочно приложившись макушкой о грубое дерево, он в сердцах смачно сплюнул в сторону голосившей жены и вышел в коридор. На счастье, на его пути не встретилось ни одной любопытной души, интересующейся причиной скандала.

На улице перед бараками свободные от работы строители играли в кости. Увлеченные игрой, они не сразу заметили подошедшего товарища.

— Что, опять? — с сочувствием повернулось несколько лиц.

— Да, не говори!

— У меня тоже, раз десять на дню пилит, дескать, у других мужья подсуетились и получили жилье в городе. Как сумасшедшая, никаких объяснений не понимает, — поддержали незадачливого супруга.

— Это все жена Каиша Халя подстраивает! Она постоянно водит наших женщин к подругам, которые уже в городе живут. Наши насмотрятся на то, в каких условиях те…

— Ууу! Надо с Каишем поговорить, пусть приструнит свою змею! — низкорослый мужичок с неопрятной щетиной, до этого с азартом наблюдавший за игрой подался вперед и ударил обветренным кулаком по ящику из под инструментов, служивший игрокам импровизированным столом.

— Верно говорит! А еще надо с Тебедом и его окружением по-мужски поговорить!

— Давно пора! Мы здесь спины гнем, работаем, а они знай себе ходят павлинами по стройке. Командиры выискались! Вчера, наверное, жидкую похлебку через раз хлебали, а теперь посмотрите на них: сам Джут им не царь и даже не князь! — дело начинало принимать серьезные обороты.

— Что мы, рабы какие? Мы свободные люди! А нам: сделать то, сделать это! Айда, проведаем этих бездельников! — призыв был с воодушевлением подхвачен присутствующими, и собиравшиеся на шум жители бараков направились в сторону дощатого сарая, служившего штабом строительства. По пути к смутьянам начали охотно присоединяться зеваки. Вскоре жужжащая словно рассерженный пчелиный рой толпа, добралась к своей цели.

Тебед, Кемур и Агач, в это время решали вопросы, связанные с запуском новой электростанции. За пять лет строительства здание достигло 9 этажей. Несмотря на то, что стройка регулярно пополнялась новой техникой, темпы работ оставались почти неизменными со времени начала этого грандиозного дела.

В это время толпа, собравшаяся до внушительных размеров, остановилась на площадке перед штабом. И люди продолжали подтягиваться.

Три лидера города, привлеченные непонятным шумом, вышли на крыльцо. Понадобилось пара секунд, чтобы понять серьезность намерений собравшихся. Остановившиеся люди взвинчивали сами себя, неуправляемая толпа жаждала немедленного действия.

— Добрый вечер! Братья! — зычным голосом попытался перекричать беспорядочный гул Тебед, — Что мы можем для вас сделать?

Яростное людское море продолжало гудеть, пока наконец, вперед не выступил высокий крепкий парень с обветренным лицом.

— Мы, значит, хотим узнать, почему мы работаем как проклятые, а живем как последний скот? — обернувшись назад, он обвел рукой стоящих за ним товарищей и продолжил, — Все подтвердят мои слова. Наши бараки насквозь дырявые. Что дождь, что ветер — хозяева в этих убогих норах. А что нам обещали, когда мы нанимались сюда? Где обещанные квартиры в городе?

— Все с этим согласны? — Тебед сузившимися глазами смотрел поверх голов. — Я спрашиваю: все согласны с тем, что сказал Кенг?

Некоторое время толпа бурлила, пока, наконец несколько голосов нестройно ответили согласием. Стало тише.

— Пусть выйдет вперед тот, кто пришел на стройку пять лет назад и до сих пор не получил квартиру, — раздался гневный голос лидера. — Нет таких? Тогда пусть выйдут вперед те, кто получает здесь меньше батраков в Таузере! Я жду! Тоже нет? Так я вам скажу, почему нет!

— Вот ты, Туар! — палец оратора ткнул в сторону неловко стоящего мужичонка, — скажи мне, ты знаешь хоть одного из здесь присутствующих, у кого дом был лучше, чем здешние бараки? А может кто скажет мне, что у князей на батрачестве ему платили больше? Ну-ну! Смелее! Нет таких!

— Не надо Тебед, мы же не про это говорим, — начал было Кенг, когда его резко оборвал бывший кузнец.

— Нет! Именно про это! Вы говорите, что работы много, что условия тяжелые. Это на самом деле так! Но ответь мне! Для кого вы работаете? Для кого город строится?

— Ну, для нас….- парень неловко переминался с ноги на ногу, сминая в руках невесть как оказавшуюся рабочую рукавицу.

— Не ну для вас, а для вас! Вы строите себе город, дом! Вы строите будущее своих детей. И за это еще получаете плату! Очень щедрую плату — больше чем можно было заработать в Таузере. И все ваши дети уже живут и учатся в городе. Я прав? — последний вопрос Тебед адресовал притихшему народу, внимающему каждому произнесенному слову.

Вначале робко, а затем все увереннее, начали раздаться одобрительные возгласы. Некоторое время в разбившейся на небольшие кучки толпе происходил оживленный обмен мнениями, прерванный новым обращением.

— А теперь, братья мои, скажите мне, от кого зависит, насколько быстро каждый из вас вселится со своей семьей в город? — раскрасневшийся Тебед не намеревался упустить изменчивое расположение народа. — Кто способен помочь вам жить достойно, как полагает свободным и гордым ассонам?

Люди, смолкшие было, опять зашумели, когда вперед вышел и встал на крыльце рядом с лидерами Миллета высокий худощавый пожилой мужчина.

— Братья мои! Сегодня мы усомнились не в том, что город скоро станет для нас родным домом. Нет! Сегодня мы не поверили себе, в свои силы. Мы усомнились в своем праве на свободную и достойную жизнь! Пусть сегодняшний день послужит нам всем уроком! Мы все прекрасно знаем, что только от нашей воли и от нашего единства зависит, когда мы сумеем построить наш город! И никто нам в этом никогда не поможет! А вот желающих помешать построить его найдется предостаточно! Я вам больше скажу! Уже сегодня мы свободны! Мы не зависим ни от кого, только от нашей цели!

— Верно говоришь, Карт!

— Правильно! Все справедливо! Как построим всем миром наш дом, так и станем жить по-человечески! — строители еще некоторое время выражали одобрение своему старшему товарищу, пока слово вновь не взял Кенг, первым осмелившийся сегодня выразить опасения толпы.

— Есть еще одно дело. Вот многие со мной согласятся. Большинство из нас работают изо всех сил. А другие бездельничают. Получается, что они поселятся в городе одновременно с нами. Только потому, что одновременно с нами пришли сюда! Или еще одно, у одних работа легче, у других труднее. А результат опять же один!

— Если кто-то бездельничает, как ты говоришь, мы это проверим. Если это так, то это не их вина, а наша ошибка. Значит где-то неправильно спланировали и не смогли организовать работу. Сам знаешь, силой сюда никого не затаскивали. Каждый из нас волен решать — строить город или уйти. Если это так, повторюсь — исправим. — Вступил в разговор молчавший доселе Агач. — А насчет второго, как определить, чья работа труднее и нужнее: сталевара или токаря? Повара что нас кормит, врача, что нас лечит или учителей, что учат нас и наших детей? Плотника или бетонщика? В город люди заселяются в том порядке, в каком они пришли в город. Сейчас все те пять тысяч людей, что начинали работу в течение первых двух лет уже стали жителями города. С их семьями это около десяти тысяч получается. И все здесь присутствующие, кто отдает силы общему делу также станут скоро полноправными гражданами.

— Я хочу сказать, что надумай мы решать кто более достоин заселиться в город, а кто меньше, очень скоро все перегрызутся между собой и тогда нам не видать никакого города, — присоединился Карт.

Народ на площади посмотрел на эту проблему, неоднократно обсуждаемую в своем кругу с другой стороны и в целом начал выражать свое согласие. В это время вперед протиснулся один из недавних игроков.

— Нам бы еще, это самое, с Каишем поговорить надо, смущаясь и запинаясь от всеобщего внимания робко произнес он.

— Что такое? Может мы сможем помочь? — вступил в разговор молчавший доселе Агач.

— Да нет. Мы хотели насчет его жены поговорить.

— Ну в таком случае надо дождаться Каиша. Он послезавтра вечером приезжает.

— Ну уж нет! За это время эта ведьма успеет несколько раз сводить наших жен к их подругам в город! — из толпы раздался возмущенный крик.

— Что такое? — прищурив глаза подался вперед Кемер.

— А то, что после ее экскурсий нам дома житья не стало! Придешь честно отработав, сил нет, с ног валишься, а тут начинается… — раздраженные голоса раздавались со всех сторон, изливая накопившееся возмущение.

— Точно! Вот их подруги лучше цариц живут, вот у них мужья такие распрекрасные, а мы такие-сякие.

— До того надоело все это слушать, что даже ночью это самое…

— А вот с этого места пожалуйста поподробнее, — безуспешно пытаясь спрятать прыгающие в глазах искорки пристал Кемур. — Это самое, это то, что мы подумали?

В толпе начали раздаваться смешки, перешедшие в общий безудержный хохот, когда Кемер с невинным видом спросил: «А что, остальные про это самое тоже забыли?»

— Т-тоже мне… с-стимул нашли, — корчась от скрутившего его смеха шепнул Кемур товарищам, имея ввиду Каиша с супругой.

Постепенно шум от всеобщего веселья снизился и Тебед решил заканчивать сегодняшнее представление.

— Братья мои! Сегодняшний день действительно многому научил нас! Отныне, вы не забывайте, что стены этого дома, — он указал на здание штаба, — открыты в любое время дня и ночи! Оно и раньше так было, но, мы считали это само-собой разумеющимся и поэтому не объявляли об этом принародно. Теперь я объявил это при всех, не забывайте об этом. Если есть проблемы, приходите, говорите, и мы решим их сообща. Только сообща и никак иначе!

Народ одобрительно загудел, приветствуя слова своего лидера.

— А теперь, братья мои, нам надо отдохнуть! А ну, айда в мяч играть! — тут же встрял Кемур сбежал по наспех сколоченным ступеням прямо сквозь толпу и быстрым шагом направился в сторону школьного поля. Постепенно с веселым шумом людское море волной подалось за ним следом.

Следующее утро обласканный утренним Солнцем Миллет встретил своей обычной организованной суетой. Усталые, но довольные результатами своего труда отправлялись отдыхать работники ночной смены. Тусклый свет газовых фонарей быстро утомлял, но осознание важности и необходимости их усилий, а также то, что плоды индивидуального и совместного труда материализуются прямо на глазах своих создателей придавали ассонам сил. Каждый удар молота приближал к мечте.

Утренняя смена уже приступила к работе, когда раздался школьный звонок.

В Миллете существовал жесткий порядок, согласно которому все жители обязаны были посещать школу, программы обучения в которой строились в зависимости от возраста учащихся. Строители и жители Миллета в возрасте свыше 25 лет познавали грамоту, арифметику и хитрости своей профессии, посещали лекции об основах естественных наук и принципах работы существующей и будущей техники.

Молодежь в возрасте от 20 до 25 лет обучалась по более интенсивной программе. В свободное от работы на строительстве или производстве время они корпели над учебниками и задачами, получая намного более обширные и глубокие знания, нежели их старшие товарищи.

Ассоны в возрасте от 7 до 20 лет разбивались на классы в зависимости от сроков начала обучения. Таким образом, в одном классе могли оказаться семилетние малыши и двадцатилетние юноши. В Миллете учащиеся могли, в случае успешного освоения дисциплин быстрее переходить в следующий класс. Естественно, что старшие не очень уютно чувствовали себя обществе малышей, и они прилагали все усилия, чтобы перейти в класс, более соответствующий их возрасту. Пять лет назад, когда силами пятисот человек началась закладка Миллета, усатым молодцам приходилось делить школьные скамьи с сопливыми семилетками, но постепенно классы стали более однородными. Ввиду нехватки учителей старшие ученики обучали младших. Считалось также, что преподавание стимулирует к более прилежной учебе. Этот метод был хорош еще тем, что подростки более склонны прислушиваться и верить своим старшим товарищам, нежели взрослым.

Наиболее способных обучала подросшая молодежь с Вольного. Выходцы с Утада, чей труд стал одним из многих кирпичиков, позволившим сделать явью строительство Миллета, являлись интеллектуальной сокровищницей созидаемого общества. Они проделали путь от примитивной прялки к сегодняшним достижениям. И именно они были первыми учениками Адама, ставшего ныне наставником восьми десятков наиболее одаренных ассонов.

Сын Агача Гордан, талантливый металлург и механик, как и свои товарищи не избежал тяжелой доли учителя. Два раза в неделю он был вынужден покидать свою любимую мастерскую, в недрах которой рождались все станки и оборудование, расходившееся по цехам и мастерским Миллета.

— Здравствуйте, братья и сестры, — поприветствовал своих подопечных девятнадцатилетний учитель. Сегодня он проводил занятия с ребятами, проявившими способности к технике и точным наукам. Обычно, находясь вне пределов мастерской и оторванный от своих затей Гордан становился раздраженным. Однако сегодня находясь под пристальным наблюдением двадцати пар критически настроенных глаз, мастер был готов к тому, чтобы ежесекундно защищать свой авторитет лучшего механика. По своему обыкновению, умные чудовища не признавали прошлых заслуг и ничего не желали принимать на веру.

— Сегодня мы продолжим наш прошлый разговор о двигателях внутреннего сгорания, — отважно ввязался в бой молодой наставник. Владение предметом и максимальная собранность пока помогали ему умело отражать вопросы-ловушки, расставляемые одаренными подопечными.

— Таким образом, использование в будущем продуктов перегонки нефти в двигателях избавит нас от строительства громоздких газовых генераторов… — продолжал развивать успех Гордан. Аудитория, несмотря на присущие подросткам скептицизм и ерничество постепенно погружались в мир техники, со знанием дела расписываемый лектором. Сегодняшнюю тему дети уже знали из книг, бережно перечитываемых и передаваемых от одного благодарного читателя другому. Здесь же, сухие книжные факты обрастали живыми подробностями. Затаив дыхание, слушатели внимали одному из главных создателей техники. Рассказ, приправленный красочными историями реальных неудач и побед увлекал ребят и делал их участниками описываемых событий. По мере повествования они воочию представляли себя в роли сталеваров и почти чувствовали, как мельчайшие брызги раскаленной окалины прожигают толстую ткань и находят на теле незащищенные участки кожи. Среди запахов горячего железа и угольного шлака явственно пахнет паленой шерстью и обожженной живой кожей. Превозмогая резкую боль мастера по двое пытаются донести носилки с закрепленным ковшом до форм и аккуратно начинают разливать жидкую сталь по формам. Работа требует от обоих сталеваров полной синхронности действий, поэтому, преодолевая тяжесть расплавленного металла и становящуюся невыносимой боль от ожогов, творцы железа сосредоточенно продолжают создавать новое чудо, которое вскоре под ударами молотов освободится от своей спекшейся стекловидной темницы и тускло отразит заблудившийся солнечный лучик. К концу лекции благодарные ученики забыв о своих каверзных вопросах с замиранием сердца слушали о мучениях мастеров, первое время пытавшихся понять, как выглядит пресловутый красный матовый цвет, когда надо прекращать ковку и затем медленно охладить стальную болванку.

— Ну что же, на этом у меня все. Правда мы несколько отвлеклись от основной темы, но в конечном итоге любой двигатель начинается в плавильном цехе. Какие вопросы будут? — вновь сосредоточился на предстоящих атаках Гордан.

— В учебнике записано, о том, что паровая машина проще и надежнее двигателя внутреннего сгорания. Кроме того, она не требует коробки передач и сцепления, намного долговечнее. Почему тогда не был построен ни один паровой двигатель? Почему сила пара используется только в паровых молотах? — раздался первый вопрос.

— Я был младше вас, когда наши родители создали первый паровой молот. Мы с друзьями могли часами наблюдать как под его ударами в руках Тебеда сталь обретает свои будущие очертания. Однажды меня осенило, что мы преобразуем вращательное движение водяного колеса в возвратно-поступательное движение поршней воздушного компрессора. Я подумал, что можно поступить наоборот и даже сумел собрать кривошипный механизм их деревянных деталей и приделать его к молоту, — в аудитории вновь наступила полная тишина. Учащиеся были поражены услышанным. Никогда ранее они не слышали историю изобретения принципиально новой техники. Их наставник предстал перед ними не просто талантливый мастер, воплощающий в металле готовые чертежи, а как человек сам сумевший сделать фундаментальное открытие. — И, я вам скажу, деревянное колесо успело совершить несколько оборотов, прежде чем эта деревянная самоделка разлетелась по кузне. То есть, одна паровая машина все же была создана.

— А почему на этом остановились? Из-за того что она сломалась?

— Нет, не поэтому. Тебед и другие взрослые были при испытании. Несмотря на уничтожение машины, они сумели оценить открывающиеся возможности. Нас переубедил Адам.

Эта новость вызвала всеобщий шум, постепенно стихший, едва Гордан продолжил.

— Это сегодня мы знаем по книгам о многом, чего мы достигнем только в будущем. А тогда…. В общем, ужасно было осознавать, что твое открытие… что все это где-то не только изобретено, но и давно отброшено как безнадежно устаревшее…, - ребята почувствовали в голосе мастера печать того горького разочарования, оставившего незаживший, даже спустя много лет, шрам в ранимой детской душе. Навсегда лишенного возможности быть первооткрывателем сына Агача тогда смогли убедить в том, что ничто не умаляет его открытия, и несмотря на то, многое изобретено и открыто, Гордану придется все постигать самому, что даже имея подробные чертежи, только он сам будет изобретать как материализовать в металле бесплотные идеи.

— В конце концов, — сказал тогда Каиш, — Каждый человек рождается, растет, умирает. И никому в голову не приходит расстраиваться от того, что это делали до него тысячи поколений людей. Именно в самом пути заключен смысл, а не в конечной его точке, которая у всех одна.

— Давайте сравним достоинства и недостатки производства обоих типов двигателей. — Продолжилось занятие. — Сама паровая машина конечно же проще чем двигатель внутреннего сгорания. Но если взять хороший паровик то ненамного. Но вот котел… Он сводит на нет все многочисленные плюсы паровых машин. Для постройки одного-единственного котла нам пришлось бы создавать огромные прокатные заводы. А газовые генераторы для получения светильного газа мы первое время лепили из сырых кирпичей за один день.

Конечно же, мы порядком помучались, решив создавать сразу более совершенный тип машин. Что-то нам далось тяжело, например высокооборотный коленчатый вал или чугунные поршневые кольца. А что-то мы решали в два счета — к примеру магнето для зажигания оказалось не так страшно, как мы опасались.

Конечно же, эти проблемы не идут ни в какое сравнение с головной болью при изготовлении паровых котлов и прокатных станов для их производства.

Ведь производство двигателей с внутренним сгоранием от выплавки до сборки размещается в нескольких небольших помещениях.

Здесь учитель остановился и оглядел в класс в ожидании дальнейших вопросов.

— А как же тогда паровые молоты? Как изготовили котлы для них? — спросил Атаз.

— Отливают их! Любой младенец из Миллета знает это! Кроме холопов, конечно! — раздалась реплика с задних рядов.

В классе раздались редкие смешки. Ученики не сразу заметили, как сжались кулаки и побагровело лицо Гордана.

— Вы оба! Вон отсюда! — дождавшись, пока готовые немедленно подраться мальчишки покинули класс, мастер повернулся в сторону учеников. — Пока эти двое дерутся, я хочу еще раз вдолбить в ваши бестолковые головы кое-что. Никогда, запомните, никогда не должен среди граждан Миллета повториться позорный поступок, очевидцами которого мы с вами только что стали! Если вы еще не поняли, что произошло, то я вам расскажу об одном решении, принятом еще в Вольном во время народного сбора.

Мальчуганы, обескураженные и несколько напуганные резкой сменой настроения наставника, притихли и ждали продолжения.

— Как вы все знаете, рабочих тогда рук катастрофически не хватало. Много раз нас искушали возможностью использования подневольного труда. Но, запомните: свободу рабским трудом не достигнешь. Осознание отсутствия будущего в тесных границах Вольного и необходимости постройки единого города еще сильнее усугубило нехватку работников. Как вы знаете, мы этот вопрос решили. Более того, многие тысячи людей ждут своей очереди стать полноправными жителями города. И все они принадлежат к свободным родам. Но наши вожди смотрели дальше в будущее. Требовались таланты. А их не может быть много. И он не выбирает в какой семье рождаться. Много было споров на эту тему.

Испытывая некоторую неловкость от того, невольно прикоснулись к неприятной и обычно избегаемой теме, ребята беспокойно ерзали на скамьях.

— Помню, Тебед тогда сказал, что талант ниспослан человеку свыше, а сословия придумали люди. Но воспитанный рабами никогда не станет свободным. А вот дети, пусть рожденные в неволе, но не успевшие заразиться рабством, могут и должны стать свободными заключил Тебед. Это вызвало бурю негодования со стороны большинства ассонов.

— Такого нельзя допустить! Неспроста тысячелетиями люди делились на сословия, — раздавалось в ответ.

— Яблоко от яблони далеко не падает. Кровь не обмануть — она все равно свое возьмет! Поколения рабства впитались в кровь!

— Но, в конце концов, — продолжил Гордан, — Тебед с товарищами сумели переубедить сомневающихся. — С тех пор, как вы знаете, миллетцы находятся в постоянном поиске одаренных детей не только среди свободных ассонов, но и среди зависимых сословий. За свободу детей и их родственников Миллет охотно платит золотом. Единственное условие, возраст новых маленьких миллетцев не должен превышать трех лет и они могут видеться с родителями раз в полгода. Это их плата за волю. Они растут воспитываются свободными людьми, но не родителями.

— Но разве в будущем они не принесут проблему Миллету? — раздался вопрос, когда учитель на минуту смолк.

— Конечно, если все одинаковые, то живется спокойнее. Но, может это к лучшему, что мы все разные. Если один путь заведет в тупик, найдется другой. Но этот мир создан не нами, и мы должны принимать его таким как есть. Если, как говорил Тебед, одаренность — дар небес, то кто мы такие, чтобы оспаривать это? В насмешку над нашими предрассудками по воле небес часто талантливые потомки закабаленных предков свободнее и сильнее разжиревших барчуков, тупо занятых наполнением своих необъятных потрохов.

— Но голос крови? Ведь люди поколениями развивали в себе многие качества., - все еще сомневались ребята.

— А разве кто-то возражает? Но талант уникален и может зародиться где угодно. Он подобен сияющей жемчужине, невесть как оказавшейся в навозной куче. Она не должна там находиться. А кровь… кровь может даже важнее воспитания. Во всяком случае, здесь можно спорить бесконечно. Но, в наших с вами жилах бьется горячая кровь всех великих народов-завоевателей. И каждый раз, благодаря ей мы выживали в очередной резне. Только когда мы сами принялись резать друг друга, над нашим народом нависла угроза вымирания. Кровь это хорошо, но телу в первую очередь необходима голова.

Некоторое время наставник молчал и, не дождавшись новых возражений, решил завершить затянувшийся урок, неожиданно свернувший в другое русло.

— А сегодняшний случай это не только дело двух повздоривших сопливых юнцов. Это нож в самое сердце Миллета. В городе нет места тем, кто делит народ. Это дело будет разбираться самым тщательным образом, и я не исключаю, что будет принято решение об изгнании семьи зачинщика. Что это означает вы все прекрасно понимаете. Подумайте об этом сегодня и не забывайте никогда. А на сегодня все. До следующей встречи.

Будни

— Сюда! Сюда! — махнул охранник людям из нового торгового обоза направляя их поочередно в тесную будку.

— Желаете заплатить за изготовление документов сейчас или при отъезде? — задал формальный вопрос стражник, набранный, как и весь остальной персонал Милетского рынка из недавно освобожденных крепостных. Чиновники, охрана, обслуга гостиниц и трактиров — подобная деятельность всецело находилась в руках этой категории людей. Они жили в двух многоквартирных домах, имели свои магазины, школу и получали отличную плату за свою работу.

Лишь в складах, где отпускались стратегические для ассонов товары сидели горожане, да вооруженные до зубов патрули из Миллета изредка дублировали работу своих коллег. Терпя из необходимости присутствие рынка, не только обеспечивающего город всем необходимым, но и приносящим прибыль, сравнимую с доходами от торговли промышленными товарами, Миллет старательно держался от него как можно дальше.

— Прямо сейчас, — ответил купец, помня советы бывалых коллег. При выезде и так недешевое удостоверение личности, представляющее из себя медную пластинку с выдавленными под прессом данными владельца и стеклянной фотографией стоило на четверть дороже.

Охранник в кирасе и стальном шлеме, вооруженный коротким самозарядным дробовиком кивнул и принялся по очереди направлять людей к фотографам и писарям, записывающим в картонные карточки с пристрастием выведываемые у приезжих данные. Приблизительно через полчаса все были зарегистрированы и в сопровождении одного из присутствующих на посту охранников направились на огороженную сеткой просторную площадь, наполовину заполненную такими же торговцами из дальних краев. Подводы отгонялись на другую площадку, животные в специально построенные для этих целей стойла. Разумеется, все эти услуги были платными.

— Пока вы можете обменять свои монеты на ассонские деньги и оплатить за стоянку подвод и содержание животных. Через час ваши данные проверят и, если все в порядке выдадут удостоверения. Напоминаю, что без него запрещено находиться на территории Миллета, его надо носить на цепочке на груди, фотографией наружу. За нарушение этого правила — штраф три апаса. Да пребудет с вами прибыток в торговле, — напутствовал рослый ассон новоприбывших.

Купец встал в хвосте куцей очереди к обменному дому. На территории рынка существовало жесткое правило, согласно которому все расчеты велись только в бумажных деньгах. Нарушение влекло изъятие удостоверения личности и лишение права въезда в течении двух лет. Горе-предприниматели заносились в черные списки, рассылаемые повсюду начиная от постов на въезде и кончая тремя постоялыми домами и работниками рынка, распределяющими торговые места. В обменных домах можно было наоборот обменять апасы на любые монеты или драгоценные металлы по твердому курсу, исключающему возможность торга. Плакаты с обменными курсами висели по всему рынку. Первое время купцы крайне неохотно меняли золото и серебро на разноцветные бумажки. Но непреклонность ассонов в этом вопросе переломила эту косность. Лишь за апасы можно было приобрести зеркала, стекла, оружие и многие другие веши, производимые только в Таузере. В конце концов, купцы сумели оценить достоинства стройной денежной системы Миллета и удобство расчетов апасами настолько, что стали увозить их с собой на родину. Так ассонские деньги начали свое триумфальное шествие далеко за пределами Миллета. Золото, заплаченное за них, в это время скапливалось в хранилище города. И его было существенно меньше, чем следовало из количества выпущенных банкнот.

Наконец разменяв свое серебро на красочные разноцветные банкноты, купец смог оплатить в кассе стойла и корм для лошадей, а также места для подвод под навесом. Прибывший определил по часам на стене кассы, что до прихода чиновников с обещанными документами осталось еще полчаса.

Пряча квитанции в карманы предприниматель присоединился к своим людям, уже удобно расположившимся на красивых деревянных скамьях со спинками под навесом. Сняв пыльный верхний халат, он примостился отдельно и в думах о том, сколько ему предстоит заплатить за постой своих людей в гостинице и за торговые места, а также о том, что лучше купить на вырученные от продажи меди и очень высоко ценившейся у ассонов ртути деньги, стал клевать носом. «Зеркала или стекла… И за еду надо платить… Готовить пищу запрещено… И носильщикам, потому что подводам тоже запрещено… Все запрещено, может дышать тоже нельзя… платить на каждом шагу… может за воздух тоже начнут деньги драть… зато безопасно и выгодно… выгодно» — хаотичное метание мыслей вконец сморило уставшего от долгого опасного пути и мытарств при въезде в Миллет купца который, свесив голову на грудь наконец заснул. Даже во сне он крепко держал, обхватив руками свое главное богатство — небольшой мешочек с семенами кок-сагыза, за который дадут золота втрое по весу.

Скоро принесут удостоверения и с гордостью надев диковинные сияющие бляхи с фотографиями и надписями из стройных непонятных букв пришельцы последуют по чистым брусчатым тротуарам в гостиницу, сдадут товар на склад, получат апасы и купят все необходимое. А за семена кок-сагыза, вопреки обыкновению, им отсыпят золота. Может они смогут провернуть на самом рынке пару сделок, прежде чем пуститься в опасный обратный путь, потому, что нельзя здесь задерживаться больше недели. Выпроводят и долго не будут пускать. Скоро придут и его бесцеремонно растолкают, а пока купец может сладко поспать, чтобы потом, протерев шершавым кулаком красные глаза, пешком поплестись в гостиницу. Потому, что лошади и паланкины тоже запрещены.

Пока купцы на рынке Милета мужественно преодолевали заграждения самой совершенной в этом мире бюрократической машины, далеко отсюда, в Восточном Таузере, разворачивались свои драматические события. Подмяв под себя все предгорные области, свирепые ксауры подошли вплотную к владениям Джута. Неоднократные переговоры рода Бергли с наместниками грозного царя всегда завершались взаимными уверениями в вечной дружбе и добрососедстве. Пышные пиры сопровождались обильными возлияниями и богатыми подарками. Внешне все выглядело пристойно и чинно. Однако мало кого вводили в заблуждение слащавые или наоборот, подчеркнуто жесткие уверения о незыблемости рубежей и нерушимом мире. На границах все чаще происходили нападения ксаурских разъездов на пастухов. В свою очередь и среди ассонов объявились охотники за легкой добычей, угоняющей скот у новых соседей. Эти люди, оправдывали свой разбой восстановлением попранной справедливости и местью за ограбленных соотечественников, лишая захватчиков имущества, отобранного ксаурами у разоренных народов. В этот порочный круг постоянно втягивались новые люди, еще сильнее раскачивая маятник агрессии. Мирные труженики, не желая оказаться между молотом и наковальней, постепенно начали покидать места будущих сражений.

Легче всего приходилось свободным, но безземельным общинникам, не имеющим, а потому и не прикипевших к своему крохотному клочку каменистой почвы, гордо именуемой землей. Они собирали свой нехитрый скарб, грузили его на трескучие разваливающиеся повозки и направлялись на запад, понукая костлявых животных длинными хворостинами. Укутываясь в затасканные одежды, целые семьи уныло брели в неизвестность. Весь Таузер был взбудоражен слухами о сумасшедших заработках строителей Миллета. Самые благоразумные понимали, что в этих сплетнях много домыслов, но грядущая опасность вынудила их покинуть могилы предков и карабкаться по опасным горным серпантинам. Для этих людей отныне Солнце всходило в Миллете. Когда обстановка на размытой границе обострилась до такой степени, что не ограничиваясь угоном скота, обе стороны начали совершать набеги на селения, призадумались и остальные. Пролилась первая кровь. Наиболее дальновидные начали распродавать свое имущество и землю, не дожидаясь когда они обесценятся, и тоже потянулись в Миллет. Оставшиеся надеялись на лучшее, или готовы были отстаивать родную землю с оружием в руках.

Первое время, семейство Бергли принялось азартно скупать за бесценок недвижимость, пока наконец не осознало, что такими темпами скоро лишится подданных. В течение короткого времени все дороги, ведущие в Миллет были перекрыты стражниками, отозванными для этого с пограничных земель.

Вода всегда пробьет себе путь. Ее невозможно удержать. Она найдет лазейку или сокрушит все преграды. Так и люди, твердо идущие к цели всегда найдут правильную дорогу. Отваливая солидную мзду на каждом посту, беженцы продвигались вперед. Как ни бесновался Джут, ничто не могло перебороть алчность стражников. Периодические шумные кампании по прекращению мздоимства не имели успехов. Не помогали даже показательные наказания пойманных за руку стражников. Напротив, поток жалоб усилился и Джут смирился, понимая, что покарав всех виновных, он может остаться без войска. Не знал царь, что доносят на горе-барышников их коллеги, желающие освободить доходное место для себя. Не знал он также, что львиная доля поборов направляется Шатиману. Сын царя решил, что раз не может остановить поток беженцев, надо получить с этого прибыль и вернуть за счет беглецов часть своих денег за купленное у них же имущество.

Вереницы людей шли на Запад. Сосредоточенные детские лица изредка озарялись светлой улыбкой, которая тут же исчезала при взгляде на мрачных родителей. Любопытство юности брало вверх и головки живо вертелись, рассматривая отвесные скалы или напротив, дно глубокого ущелья. Воздух был заполнен жалобным криком голодных домашних животных, которые не находили на обчищенных предыдущими стадами голых склонах травы. Стража на последнем посту пребывала в благодушном настроении, не зная о сгущающихся над их головами тучах. Пропущенный обоз был последним, и скоро им предстояло покинуть доходное и безопасное место. А пока, довольные полученными сегодня барышами, воины оказались настолько любезны, что дали беженцам советы и даже пожелали счастливого пути.

— Примерно через пятьсот метров будет крутой поворот. За ним вы увидите Миллет. Только в обморок не падайте, а то всякое бывает, — стражники посмеялись над своей шуткой. Ладно, проезжайте пока вас никто не видит. Счастливо добраться.

Последний караван состоял из нескольких семей, доводившихся родней. Не веря, что постов и поборов на их пути больше нет, переселенцы приблизились к громадному обломку скалы, некогда упавшему сверху и перегородившему дорогу. За ним начинался предсказанный крутой поворот. Идущие впереди мужчины остановились. Вслед за ними встала и растянувшаяся колонна. Некоторое время люди пребывали в раздумьях, прежде чем продолжить путь. Время остановилось. Исчезли звуки. Даже дети, казалось замерли, ощутив важность этого мгновения. Наконец, вожаки стряхнули с себя оцепенение и неторопливо, но решительно начали путь. Быстро преодолев поворот будущие жители Миллета прибавили шагу и перешли на бег, поскольку сзади послышался топот копыт и крики всадников. Отсюда открывался прекрасный вид на Миллет, однако усталым людям не выпала возможность разглядеть его целиком. Во всем огромном мире для них существовал лишь шум настигающей погони. И ждущие их впереди несколько загорелых крепких парней в странной пятнистой одежде.

Случайно оказавшийся в этих местах в момент нарушения несуществующей границы отряд элитной царской стражи опоздал. Все беглецы успели миновать передовой пост миллетцев, неожиданно отказавшихся от привычно предложенной взятки, когда из-за поворота вылетел отряд тяжело вооруженных конников. Зрелище страшно громыхающей монолитно несущейся стальной стены, ощерившейся копьями наполнило ужасом беженцев, а их небольшое стадо, которое они вопреки всему сумели пригнать сюда, разбежалось. Они готовились распрощаться с жизнью, или, хуже того — со свободой, когда пятерка безоружных, как им показалось парней синхронно пришла в движение. Четкими, скупыми движениями полудесяток передернул затворы автоматических винтовок и, рассредоточившись, взял на мушку несущийся строй. К величайшему изумлению новоприбывших стальная лавина резко остановилась метрах в десяти от ребят, сосредоточенно целящихся в отряд из двадцати воинов. Некоторое время отряды стояли в полной тишине, полной напряжения, пока командиры обоих отрядов не выступили вперед.

Оба воина, оказавшиеся дальними родственниками обменялись приветствиями.

— Этих людей надо вернуть, — начал зукхурец.

— Может быть, — ответил командир из Миллета и подозвал похолодевшего от страха угодить в лапы приспешников Джута вожака вынужденных переселенцев. — Сейчас мы все точно выясним.

— Есть ли среди вас беглые холопы или рабы? — обратился он к подошедшему седому старику, который в ответ неистово покачал головой.

— Нет, мы все свободные люди свободного рода. И мы не держим рабов.

— Вы не имеете права требовать их выдачи. Они свободные люди! — воин из строящегося города обернулся к всаднику..

— Но они покинули Таузер без разрешения!

— Они не покидали его, потому что Миллет тоже находится на территории Таузера, — улыбнулся воин непроизвольно поведя стволом. — Свободные ассоны вправе ездить по всему Таузеру и за его пределами где им заблагорассудится. Никто не вправе их ограничивать. И тем более это не повод их закабалять.

— У нас царский приказ. Восточные земли, да и весь Таузер обезлюдел. Скоро некому будет защищать нашу землю. — рискнул выложить последний довод воин из Зукхура.

— И некому будет пополнять сундуки Джута. Если бы он получше управлял Таузером, а не думал о своей выгоде и интригах, народ не бежал бы тысячами.

— Да как… — начал было заводиться побагровевший от гнева командир всадников. Затем, что-то вспомнив, неопределенно махнул рукой. Бросил собеседнику, — Передавай мое почтение отцу и дяде.

Не дождавшись ответа, воин развернулся и пустил скакуна в галоп, увлекая в обратный путь свой отряд.

Когда стих топот и спала поднятая копытами горячих скакунов пыль, отважный переговорщик приветливо улыбнулся старику, все еще стоящему рядом.

— Путь свободен, отец! Смело ступайте — вам помогут!

— Спасибо сынок! Да ниспошлют небеса всем вам здоровья и долгих лет жизни! Скажи, что нас ждет?

— Все будет в порядке. Вас ждут и о вас позаботятся. Сводят в баню, оденут, накормят, обеспечат ночлегом.

— А как быть с нашим имуществом, скотом?

— Не волнуйся отец. Скот у вас купят, — видя как напрягся от этой новости многоопытный старик, молодой воин поспешил добавить, — за золото и, главное, за установленную вами цену. Вас обеспечат одеждой, а вашу старую повседневную сожгут. Парадными вещами, оружием, драгоценностями и многим другим вы можете распорядиться по своему усмотрению. Разумеется за золото и за вашу цену.

— Храни вас небо, если это так, — старик все еще пребывал в недоумении. Подобная щедрость казалась верхом глупости или обманом. Хотя… Какой смысл этому юноше обманывать его. Вся его родня в полной власти Миллета, которому нет надобности опускаться до обмана.

— Ступайте, ступайте! — еще раз поторопил воин старца, — Вам многое надо сегодня успеть. Все будет хорошо. Счастливо и добро пожаловать домой!

Новые жители вновь, в который раз за сегодня начали путь в неизвестность. Впереди возвышалась вызывающая благоговейный трепет громада города, окруженная как частоколом бессметным числом дымных столбов. Город, словно гигантский муравейник жадно ожидал очередную порцию строителей.

Перевал Фаультиш

— Джут! — крик, долго не слышимый ушедшим в глубокие раздумья царем, наконец пробился к его сознанию. Побагровев от неслыханной дерзости, ибо уже семнадцать лет со дня голосования на Верховном Вече никто не смел столь фамильярно обращаться к нему, он начал нарочито медленно оборачиваться. Три дня назад царь приехал на восточную границу, чтобы лично выбрать место для закладки крепости, призванной усилить Таузер в войне нервов с Ксауром. Очарованный нетронутой красотой местности, повелитель ассонов принял решение задержаться здесь на неделю. Округлые и мягкие очертания здешних гор, покрытые сочным зеленым ковром из трав успокаивали взор. Эта веселая зелень, разукрашенная яркими разноцветными пятнами цветов источала такое насыщенное благоухание, что дурманила голову привыкшим к студеному, пахнущему вечными льдами и хвоей ветру горцам. Как разительно отличались эти спокойные горы от их родных острых, похожих на громадные зазубрины вершин. В походном шатре, установленном среди этого великолепия, глава рода Бергли приятно предавался размышлениям о государственных делах. «От жадных подонков гораздо меньше вреда, чем от честных идеалистов. Все равно у них ничего не получится. А народ уже поделили на хороших и плохих»- думал он о лидерах Миллета, мешавших ему создавать единый Таузер.

Джут уже почти обернулся к входу в шатер, твердо намереваясь примерно покарать наглеца, посмевшего грубо и оскорбительно прервать цепь его мыслей, когда боковое зрение выхватило вбегающего Амана. Верный старый Аман, цепной пес, кормившийся с руки хозяина. Это было на него так не похоже, что гнев мгновенно сменился тревогой. Ставший привычным и тщательно поддерживаемый годами образ величественного повелителя дрогнул, и он уже собирался узнать о причинах переполоха, когда вбежавший упал в двух метрах от своего хозяина. Из спины упавшего Амана торчало несколько стрел.

Следом в шатер ввалились несколько воинов в пыльных доспехах. Решительные загорелые лица. Уверенность мясника на бойне. Не многим суждено узреть свою смерть. «Ксауры. Измена. Кто?» — успела сверкнуть краткой вспышкой пороха в угасающем сознании всесильного владыки Таузера последняя мысль.

Незадоло до этого воевода Джута Атаджок получил из надежного источника сведения о приближающемся в Восточный Таузер многочисленном ксаурском войске. Не мешкая, он отправил гонца к царю и направился во главе войск на защиту дороги в Таузер, проходивший вдоль долины реки Быстрая. В местечке с названием Тихин скалы прижимались вплотную к яростно бьющейся о гранит реке. Дорога сужалась до полутора-двух метров. Место предоставляло обороняющимся огромное преимущество. Небольшими силами они могли длительное время сдерживать натиск многократно превосходящего в численности противника. Так же, как некогда князь Силхир, построивший оборону своего ущелья в расчете на неприступность местности, Атаджок решил дать бой именно у Тихина. В отличие от неудачливого хозяина Абзола, многоопытный ассонский военачальник учел возможность нападения с тыла. Единственное место, откуда неприятель мог зайти в спину обороняющимся — перевал Фаультиш был укреплен заслоном из полусотни воинов. Горстка опытных ветеранов должна была задержать врага до подхода подкрепления. Как и у Тихина, защитники перевала имели серьезное преимущество перед наступающими. С противоположной стороны крутой склон был труднопроходим и, к тому же, отлично простреливался лучниками. Вместе с тем, вероятность нападения на Фаультиш была ничтожна. От силы пять-шесть человек до сегодняшнего дня знало о его существовании. Это место было столь безлюдно и бесплодно, что даже вездесущие пастухи и охотники не подозревали о нем. Однако Атаджок, памятуя об уроках Абзола, настолько серьезно подошел к защите тыла, что даже пожертвовал защитникам перевала одну из двенадцати драгоценных пушек.

Труды золотаря, так нелепо погибшего при взрыве в Вольном не пропали даром. Джут, вполне логично рассудив, что раз поселенцы так дрожат над каждым килограммом селитры, значит она имеет большую ценность. Какую — можно узнать позже, главное заполучить драгоценное вещество с непонятным предназначением. По его приказу десять холопов были постоянно задействованы на ее производстве. Проблема была в том, что делать с ней дальше. Годами огромная куча, для которой был выделен отдельный амбар, только увеличивалась. В результате целой цепочки случайностей, а затем и планомерных поисков Джуту лет через восемь удалось заполучить отвратительный, но, тем не мене самый настоящий черный порох. К этому времени в Таузере знали об огнестрельном оружии Утадцев, поэтому не откладывая дело в долгий ящик царь подключился к гонке вооружений. Взрывающиеся горшки, дубовые выдолбленные колоды, стреляющие камнями сменились отлитыми из бронзы пушками. Мастера из Таузера начинали с нуля и не имели возможности догнать своих соплеменников из Вольного. Однако сам акт существования более совершенного оружия, и знание того, что многие вещи, о которых они раньше не подозревали, возможны, помогли им создать достаточно современные для их технологической базы изделия. Из подражания патронам миллетцев возникли холщовые мешочки с готовыми зарядами. Именно эти двенадцать пушек, которые должны стать кошмарным сюрпризом для кровожадных ксауров, готовились к бою. Обслуга обстоятельно направляла смертоносные жерла в сторону неприятеля. Давно ассоны отказались от камней, поэтому неприятель отобедает скоро липкой свинцовой картечью. Пехота, конники, лучники — все заняли свои места. Грамотно построенная оборона была готова перемолоть превосходящие силы неприятеля — в этом Атаджок был уверен. Одно омрачало его удовлетворение от мастерски подготовленной ловушки. Военачальник уже несколько часов ожидал ответного сообщения от повелителя, а вместо этого на место предстоящей битвы явился сын царя. С одной стороны, ничего обычного в этом не было, ибо Шатиман уже несколько лет был наместником Восточного Таузера и войска находились на управляемой им территории. С другой стороны, где Шатиман, там всегда подлость, интриги, кровь. Единственное утешение — он сам вызвался возглавить заслон на Фаультише, значит не будет путаться во время сражения под ногами со своими приказами. Отсидится себе на перевале в тишине, прискачет под конец битвы, а затем перед царем обыграет все так, будто победа организована и продумана от начала до конца лично им. В этом царскому сыночку нет равных. Атаджок вздохнул — надо терпеть — Шатиман наследник Джута.

Ассоны продолжали готовить оборонительные укрепления. Поперек узкого прохода защитники успели выставить два ряда бревенчатых ограждений. Еще до подхода неприятеля артиллерия и лучники нанесут огромный урон нападающим. На склонах ущелья также расположились лучники, готовые сверху обрушить на врагов смертоносный ливень из стрел. Защитники, закончив основные дела, смогли уделить время разного рода мелочевке, от которого могла так случиться, будет зависеть их жизнь. Кто-то в очередной раз проверял, насколько ладно подтянуты ремни, лучники расставляли перед собой стрелы, чтобы в бою они оказались вовремя под рукой.

Оставалась всего пара часов до заката, когда в облаке пыли и лязге железа показалось вражеское войско. Пропыленные обветренные воины, проделавшие нелегкий переход не мешкая, с ходу приступили к разбивке лагеря. У Атаджок, наблюдавшего за слаженными действиями врагов, стянуло грудь от нехороших предчувствий. Даже не верилось, что эта могучая военная машина из снующих перед ним суровых опытных ветеранов и далекий развращенный изнеженный город Оскам порождены Ксауром. Почему эти воины, иметь которых в своем войске почел бы за честь любой владыка, вынуждены творить бесчинства на краю света, в то время как их хозяева все глубже вязнут в пороке и развлечениях.

Атаджок вздохнул, и дал указание ночью усилить караулы. Завтра все решится. Каким бы ни был исход сражения, Таузер уже никогда не будет прежним. А сегодня войско должно отдохнуть. Также считали и в противоположном лагере. С наступлением темноты движение у ксауров прекратилось, лишь костры нервным кроваво-красным цветом озаряли разместившихся прямо на земле воинов.

К тому времени, когда алый, как еще не пролившаяся сегодня кровь рассвет накрыл долину, войска уже стояли в боевых порядках.

Атаджок знал, что ксауры не пойдут в самоубийственную атаку в лоб. Они обязательно предпримут какую-либо хитрость. Военачальник, поставив себя на место противника, казалось, предусмотрел все. Но смутное беспокойство не давало ему покоя. Его нервировало, что враги, вопреки ожиданиям стоят на месте, вне досягаемости артиллерии и лучников. Это так напоминало начало сражения в Абзоле, что он отослал несколько воинов Шатиману, с тем, чтобы они разведали обстановку.

Не прошло и получаса, как один из четырех отосланных разведчиков, загнав лошадь, прискакал назад.

— Там! Сзади… Ксауры… Войско идет! Остальные… — задыхаясь прокричал воин.

— Сколько, — прорычал Атаджок.

— Много! Тысячи три, не меньше… Все пешие. Больше ничего не видели. Нас передовой дозор стрелами обстрелял. Я один ушел.

— Сколько их было? Еще раз хорошенько подумай. Если ошибешься, все здесь останемся.

— Точно не меньше трех тысяч. Пешком. Только дозор и еще несколько человек конные. И еще… — спасшийся замялся.

— Говори!

— Наверное мне показалось… Один всадник показался мне знакомым…

— Он похож на очень — очень родовитого человека?

— Да.

— Когда они дойдут сюда?

— Им понадобится около получаса.

— Ступай, — отпустил разведчика Атаджок и, дождавшись, пока они не остались с помощниками одни, начал отдавать им приказания.

— Атаджок, мы все знаем, что это значит, — сказал один из них, нервно поигрывая рукоятью меча.

— Да знаем. Даже если бы у нас было время подготовиться, это ничего не дало бы. Но, сдаться это даже не рабство. Ксауры не берут в плен, они просто вырезают побежденных.

Несколько драгоценных мгновений воины помолчали, а затем бросились перестраивать войско. Решимость, отпечатавшаяся на их лицах, казалось передавалась по рядам. Не все успели понять значение новости, но общий эмоциональный настрой вбирал в себя все новых и новых воинов.

Атаджок сумел сделать невозможное: за ничтожно малое время расположил войско по новому. Поднявшись на большой камень, он обратился к своим соратникам, строй которых теперь был компактным и его могли слышать все.

— Братья мои! Эту битву должны были выиграть мы! Мы могли проиграть войну, но победили бы во многих битвах! Подлой изменой у нас украли победу. Минут через пятнадцать здесь будет враг. С тыла идет больше трех тысяч, спереди около девяти тысяч ксауров. Нас четыре тысячи, и мы зажаты. Сейчас мы поднимаемся по склону и постепенно, с боем прорываемся в Таузер. Так нас труднее удержать. Гонцов я уже разослал, если их не перехватят, они известят народ о необходимости бегства. Спасение народа в Миллете. Наша задача — задержать врага, выжить и привести народ в Миллет. Пушкарям сделать один залп и сразу отходить. Орудия бросить. Люди важнее. А теперь вперед!

Странное это было сражение. Два войска продвигались вверх вдоль долины параллельно друг другу. Только более многочисленное шло внизу, время от времени пытаясь атаковать идущих вдоль крутых каменистых склонов ассонов. Вскоре однако, понеся изрядные потери, ксауры отказались от этой бесплодной и гибельной тактики. Всякий раз попытки штурма крутых склонов заканчивались одинаково. Отстреливаясь, а чаще просто обрушивая огромные камни, горцы поднимались выше по склону. Командиры захватчиков в бессильной ярости понимали, что многократное численное превосходство и кавалерия бесполезны. Иногда громадные камни докатывались до основного войска, давя несчастных, не успевших увернуться в общей давке.

Ксауры, обремененные многочисленным скарбом, решили немного отстать, чтобы дать сражение в более благоприятных условиях. Однако, ассоны не собирались давать им передышки. Около сотни наиболее отчаянных парней остались, чтобы по мере сил продолжать тормозить продвижение врага, в то время как основные силы ушли вперед. И вновь с круч покатились камни, сея сумятицу в ряды ксауров. Время от времени эти импровизированные, но от этого не менее убийственные снаряды находили себе цель. Изредка они вызывали небольшие камнепады, и тогда гранит собирал шедрую кровавую жатву. Эта изнуряющая игра продолжалась до вечера, пока заслон не оставил войско захватчиков в покое и не направился скорым шагом в Таузер, позволив ксаурам разбить лагерь.

Пока ксауры отдыхали от тяжелого перехода и набирались сил, войско Атаджок ночью в спешке возводило заграждения на узком участке долины. Треть воинов он отправил в Таузер. Где уговорами, где силой они вынуждали население покидать родные места и бежать в Миллет. За двадцать минут ассоны должны были собрать все самое ценное, плюс запасы продовольствия и скот. Вновь потянулись по тесным долинам унылые вереницы беженцев. Плач людей, крики животных. В который раз повторялось одно и тоже. Столетия назад ужас шел впереди полчищ железного калеки, утопившего эти благословенные места в реках крови.

Воссоединение

Свежим ясным утром колонны захватчиков продолжили движение к сердцу Таузера. Кровавый опыт предыдущего дня приучил их к осторожности. Сердца воинов мимолетно обдавало холодком от каждого случайного шевеления на склонах долины. Осмелевшие дозоры рискнули подняться выше, однако их опасения оказались напрасными — врага не было. Без противодействия войско продвигалось довольно споро и вскоре достигло воздвигнутых ночью заграждений. Осматривая наспех сооруженное препятствие командование ксауров не спешило с атакой. Атаджок проявил себя умелым полководцем, сумевшим совершить настоящее чудо и спасти свое войско. В ожидании очередного сюрприза коварных горцев нападающие напряженно разглядывали завалы, пытаясь увидеть за ними прячущегося неприятеля. Протоптавшись почти час на месте, ксауры разобрали препятствие за которым никого не оказалось и вновь продолжили поход.

Полководец завоевателей Боюнкес, немолодой уже мужчина, ехал во главе войска. В обычных пропыленных доспехах он выделялся среди охраны и приближенных командиров только властной осанкой. В свирепом взгляде, который он изредка бросал на окружающую местность, горел лихорадочный огонек, слегка отдающий безумием. Здесь на войне он был в своей стихии, также как и его воинство. Недаром их избегали в столице, постоянно бросая на окраины и завоевание новых земель. Привыкшим убивать и жить в крови нет места среди обывателей, живущих размеренной, слегка сонной жизнью. Стадо и овчарки нуждаются друг в друге, но живут порознь. Хороший пастух всегда позаботится об этом. Беда, когда отслуживших боевых псов изгоняют из стаи. Горе стаду, в котором они окажутся. Еще горше придется стаду, если у их стаи клыки и когти оказались недостаточно острыми.

С подобными мыслями ехал Боюнкес в ожидании предстоящей резни. Сколько их за плечами его усталых воинов уже и не счесть. Сначала победа над войском неприятеля, затем очистка территории. Самый захудалый его воин вправе казнить и миловать сорных людишек.

— Где еще Атаджок может дать сражение? — спросил Боюнкес, обернувшись к ехавшему слева чуть сзади Шамиману.

— Это было последнее удобное место, где он мог еще как-то сопротивляться. Дальше долина не сужается. Он обречен, даже пушки потерял. — Яркие наряды Шатимана и его людей смотреись нелепо и крикливо рядом с будничными потертыми боевыми одеждами ксауров. С угодливыми выражениями лиц сами они тоже выглядели суетливо среди воинов с решительными, сосредоточенными лицами.

— Тем не менее, по какой-то причине старый лис не воспользовался возможностью и отвел войска.

— Может решил, что сражения все равно не выиграть и решил бежать? — предположил Шатиман. — И спасти что-нибудь из имущества.

— Атаджок — воин. Отважный и верный своему долгу. Не надо мерить его по себе. Он не достоин такой грязи, — словно выплюнул Боюнкес. Он презирал этого лощеного попугая, который предал отца и лично ударил ножом в спину своему войску. Без него ассоны еще с десяток лет держали бы оборону, пока, задавленные экономической блокадой, сами не приползли бы к ксаурам. Вот и сейчас он ведет за собой смерть своему народу. Свернуть бы ему шею. Но — нельзя. Негодяи всегда востребованы. Пусть он управляет ассонами. Теми, кто переживет эти несколько дней. Пусть делает грязную работу. Все равно ему никуда не деться. Его руки и так в крови соплеменников. После зверств Шатимана жестокие ксаурские законы покажутся ассонам раем. Будут жаловаться друн на друга и просиь судить между ними. А потом видно будет. Да и о старости пора подумать. Боюнкес, при всех его заслугах в Оксаме никто. Один из многих. А здесь он будет вершителем судеб. Впрочем, почему будет? Он и сейчас им является.

— Тогда может быть Атаджок хочет, собрав всех мужчин, ближе к Зукхуру дать бой? — царский сынок сделал вид, что не заметил оскорбления.

— Может быть, а может и не быть. Мне нужно знать точно. Иначе зачем ты здесь? Около Зукхура есть удобное для обороны место? — полководец все еще был раздражен.

— Нет. Там ровное, широкое место. — Шатиман, все еще старался держаться с достоинством. Будучи из той породы людей, что предают не столько из-за выгоды, сколько ради самого предательства, часто в ущерб себе, он давно понял, что совершил фатальную ошибку. Он знал, что вступив в сей порочный круг ему придется предавать всю оставшуюся жизнь. Жаль только, что он совершил глупость, не вытерпев, когда принадлежащая ему по праву власть сама упадет в руки. — Ассонское ополчение будет стоять беззащитное.

— Ну что же, поверим тебе и в этот раз.

— Я всегда держу слово! Разве мои сведения хоть раз не подтвердились? — искренне возмутился изменник.

— Лучше бы они и дальше подтверждались, — усмехнувшись про себя праведному гневу собеседника ответил военачальник. Указывая на показавшиеся строения он дал войску команду остановиться. — Это Зукхур?

— Да это его окраина. Колыбель ассонов, сердце Таузера.

— Как говорится сердце врага лучший деликатес, — обернувшись, Боюнкес объявил сбор командиров для обсуждения предстоящей битвы.

Короткий военный совет прошел как обычно. Не особо утруждая себя выслушиванием чужого мнения, военачальник изложил план предстоящего сражения. Подчиненные согласились. Предстоящее сражение не отличалось изысками. Основные силы атакуют Зукхур, а часть войск обходит его с двух сторон, чтобы отрезать путь беженцам. Уверенные в своем полном превосходстве, ксауры решили атаковать немедленно и провести ночь в завоеванной столице. На этом совет закончился, и командиры ушли отдавать соответствующие команды.

Закаленное в многочисленных битвах войско быстро выстроилось в боевые порядки и без спешки неотвратимо двинулось в сторону неприятеля. Тяжелая поступь закованных в железо ветеранов, сросшихся в единую смертоносную машину поднимала облака пыли. Словно живой железный зверь в клубах сизого дыма приближались захватчики к своей цели. В преддверии битвы выброс адреналина подавил все страхи: ксауры знали, что их боевые порядки внушают ужас врагам. Все ближе и ближе к окраине. Вот уже первые шеренги уязвимы для лучников неприятеля. Однако ни одна стрела не спела свою смертельную свистящую песню. Опасаясь коварной ловушки, воины быстрее устремляются вперед. Сердца готовы вырваться из груди и бьются с такой силой, что их стук, кажется, заглушает грохот надвигающейся баталии. Не в силах держать в себе этих разрывающихся монстров, воины начинают оглушительно реветь, когда первые линии врываются в Зукхур. Пусть их враги трепещут! Да падут они ниц перед новыми повелителями! Да наполнятся их сердца священного ужаса перед победоносным воинством Оксама! В порыве боя войско пробегает несколько сот метров и… останавливается. Смертоносные создания готовы крушить врагов. Но злокозненного врага нет. Обман! Неважно, что они все живы. Неважно, что цель достигнута — они в сердце Таузера. Их обманули! Нет врага — некого убивать!

— Этот мерзавец все-таки струсил и позорно избежал битвы, — в ярости рычал Боюнкес на спешно созванном военном совете. — Ничего! Не может он вечно бегать от меня! Рано или поздно я прижму его в угол!

Около часа прошло с момента, когда ксауры ворвались в столицу Таузера. Сбитые с толка странной победой, воины вскоре разбрелись на грабеж. Больших усилий стоило командирам навести в этом разрозненном алчном стаде, бывшем только что страшным железным тараном, некое подобие порядка. Военачальник был на грани кровавого безумия.

— Мало того, что у меня украли победу! Мало того, что этот трус увел людей и не оставил ничего ценного! Так еще эти ослы разбрелись — бей их — не хочу!

— Но мы же победили! Мы захватили без единой потери их столицу! — один из командиров робко попытался вставить слово.

— Вот именно! Без единой потери с их стороны! Тысяча убитых для Ксаура ничто, а для Таузера смерть! Эти недолюди оставили столицу, но сберегли людей! Нас обманули! — продолжал буйствовать Боюнкес. Впрочем, истерика все же, наверное, слегка сняла напряжение, и он продолжил спокойнее. — Мечом воду не разрубить. Эта победа принесла нам больше вреда. Воины готовы были к бою, а врага не оказалось. Сейчас они начнут выплескивать нерастраченную ярость и резать друг не друга. Поэтому, командирам трубить сбор. Выступаем немедленно в Трикулан.

— Но воины и лошади устали. Вдруг на пути будет засада? Бойцы перегорели — им будет трудно дать достойный отпор. — Шатиман, которому не улыбалось на ночь глядя пылиться в седле, попытался образумить собеседника. Командиры лучше знали характер своего командира и поэтому втянули головы в тщетных попытках уменьшиться в размерах. Однако, вопреки их опасениям, Боюнкес пересилил себя и ответил как можно более вежливо.

— Приказы не обсуждаются — они исполняются. А ты молись, чтобы Трикулан и Старое село оказались непокинутыми. Имущество без людей — ничто. Земля без людей — не имеет цены. А в твоем случае…

Шатиман прекрасно понял недосказанную мысль. В обмен на присягу царю ксауров он назначался правителем Таузера. Пусть над ним будет стоять наместник царя — Оксам далеко, а наместник… С ним можно договориться. Зато за спиной у Шатимана будут ксаурские клинки и не один недруг не посмеет поднять голос против него. Может он вовсе и не ошибся, променяв почетный, но шаткий трон царя Таузера на богатое и надежное место правителя. Голодную и опасную свободу на сытое и безоблачное царское холопство. А хамство Боюнкеса… все проходит. Пройдет и Боюнкес. Так рассуждал Шатиман, пока полководец не намекнул ему, что если Таузер окажется безлюдным, то ему не над кем быть правителем, а значит он не нужен Оксаму. Даже в мыслях изменник отшатнулся от такой перспективы. Но разум снова и снова возвращался к подсчетам: ''Трикулан в пяти километрах ниже там, где в Бакон впадает Рахма, еще в пяти километрах ниже Старое село. Пять километров и пять километров''.

Оба селения оказались пусты…

До наступления темноты оставалось еще часа три и Боюнкес решил довести до логического завершения дневной беспримерный марш-бросок. Снова потянулись километры каменистой дороги. Снова изможденные воины монотонно переставляли ноги, отталкивая ими от себя эту опостылевшую землю. Шатиман приотстал от верхушки вражеского войска и ехал вместе со своей охраной чуть сзади. Ему мерещилось, что его спину буравят десятки назойливых глаз. Перейдя условную границу с миллетцами войско остановилось. Командиры обсуждали обнаруженную на дороге находку.

— Это отличная новость! — азартно доказывал молодой всадник. — Эти варвары дают понять нам, что все свои ценности они бросают к нашим ногам, что самое дорогое для них — не стоит пыли у наших ног, и просят нас вычистить среди них всю грязь и извести всякую скверну!

— Нет, это означает другое! Вычистите нашу пыльную от дряхлости и грязную от алчности власть! — не согласился с ним соратник. — Но в любом случае это доброе послание! Это знаки покорности: враг склоняет свою голову перед мощью и величием Ксаура! Надо выступать дальше!

Спор разгорелся дальше. Все командиры были согласны в одном — ассоны покоряются. Разногласие вызвали сроки выступления. Наиболее горячие головы призывали выступить немедленно и по праву завоевателей удобно заночевать на территории Миллета. Более рассудительные предлагали разбить лагерь тут же и с утра выслать парламентеров.

Один Боюнкес хранил молчание, уперевшись невидящим взглядом в находку. Потом резко стряхну головой, словно сбрасывая оцепенение, и также молча повернул коня в обратную сторону. По взмаху его руки командиры развернули войско, которое вскоре покинуло территорию Миллета и, отойдя от границы на приличное расстояние, стало готовиться к ночи.

Шатиман перед возвращением все же умудрился разглядеть противоречивую находку.

В дорожной пыли валялся золотой брусок. Точно такой же рядом был аккуратно вдавлен в коровью лепешку. Над ними возвышалась небольшая тумба, где на пурпурной шелковой подушке лежал старый веник, заново перетянутый новой стальной проволокой.

Гумус

Изрезанная сеткой мелких морщин кожа на тыльной стороне ладони. Рука как рука. Только… Пращур, сгинувший в бездне времени, что видел он, обратив миллионы лет назад свой взор на себя? Кожу? Шерсть? А может чешую?

Забытый предок, ушедший во тьму тысячелетий, какими вопросами он задавался? И сколько предшественников у него было? Двое родителей, два деда и две бабушки. Потом восемь, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре… пятьсот двенадцать предков… Потом… Неужели десятки тысяч человек стали причиной существования одного единственного человека? А него тоже остаются дети, дети его детей. Опять сотни, тысячи потомков, разбросанных во времени и по Земле. Каждый человек мост между прошлым и будущим. Единственное связующее звено между тысячами предков и потомков. И… будущая земля, что вскормит новых людей. Соки земли, что есть наше тело — откуда они взялись? Кому они принадлежали в бесконечной череде жизни и тлена? Доисторическим чудовищам или великим забытым царям? И какой смысл в их полной кипящих страстей жизни? И ради чего эти жизненные бури, если их удел — забвение. И какой смысл посвящать свою жизнь удовольствиям? Лучшие скакуны, лучшие явства, лучшие жилища и самые изощренные развлечения… где все, кто это имел и чем их существование отличалось от жизни животного?

Келепен — сын Шатимана встряхнул головой, пытаясь отогнать неуместные и крайне назойливые мысли. Он только что вернулся с похорон отца и продолжал принимать соболезнования. Завоеватели не стали чинить препятствий траурным церемониям, которые получились привычно многолюдными. Обычное дело в малочисленном обществе, где каждый всем как-то доводится.

— Мир его праху. На редкость душевный был человек. Стою сегодня здесь, и могу вспомнить о нем только хорошее… — пробился в сознание Келепена осколок чьей-то речи, заставив четырнадцатилетнего подростка вновь спастись в своих несвоевременных думах.

По традиции, мальчики из княжеских семей воспитывались в семьях обычных свободных общинников. Смысл такой школы в древности состоял в том, чтобы будущие сильные мира сего смогли прожить частичку жизни, которой живут их будущие подданные. Шатиман желая избавиться от всех помех его раздольной жизни, отослал сына в такую дыру, что видел его от силы раз в год. Иногда реже. Вдали от интриг и развлечений мальчик вырос, вопреки опасениям ассонов, неплохим человеком. Конечно же кровь брала свое — куда от нее денешься? Но, несмотря на сложный характер, все признавали его «хорошим парнем».

— … всегда готов был прийти на выручку… — эти славословия были намного неприятнее, чем прямые обвинения в адрес его отца. Келепен оглянулся.

Сестренки, наплакавшиеся накануне вдоволь, тихонько всхлипывали. С ними отец был ласков, дарил подарки, иногда бывало, даже находил время поиграть. Надо же, понимают, что больше никогда им не суждено бежать наперегонки навстречу отцу после долгой разлуки. Кто первый добежит того он и усадит впереди себя на пропахшего потом коня. Не будет теперь этого. Не будут они прижиматься к такому большому и сильному, надежному папе и дергать его за бородку. Как он бывало, в ответ на такие шалости делал страшные глаза и гонялся по всему дому за озорницами а, поймав, подбрасывал высоко вверх и переворачивал вниз головой. А они после безуспешных попыток вырваться клялись, что больше не будут. Недолго длилось их детство. Пока они всего не понимают. Пока только горе по любимому человеку всецело владеет ими.

Мать придавленная свалившимся на нее горем, сидела рядом с отсутствующим взглядом. Шатиман и ее не баловал вниманием, оставив ее наедине со своими проблемами. И раньше, будучи никем, кто она теперь? При жизни мужа у нее был хоть какой-то общественный статус и опора в жизни. Что ждет ее впереди, какое будущее уготовила ей судьба, как всегда безжалостно и без спроса распорядившись по своему усмотрению ее жизнью? Сухие глаза невидяще уставились в одну точку и застыли. Нужно быть сильной, чтобы поставить на ноги сына и двоих дочурок. Сын держится молодцом. Хоть и вырос не таким как отец, однако силен. Видна княжеская порода. Поднимется еще. Только бы не сгубили на взлете. А дочурки… Вот они солнышки рядышком. Еще не наплакались. Старшей, что на красавицу-бабушку похожа, тринадцать годков. Младшая в отца пошла. Ей только одиннадцать. Что с ними будет? Где теперь все те, что чуть ли не колыбели сватов засылали? Вот они, покойного на все лады хвалят. Их можно понять. Но как же девочек пристроить? Хотя… Неважно, что судьба имущества под сомнением. Есть у нас то, что не отнять. Княжеская кровь всегда в цене. Как много тех, кто жаждет влить в свой род древнюю и такую драгоценную кровь ассонских владык и исправить свои смешные родословные. Только бы пережить эти ближайшие, самые трудные времена. Ее чадам тоже надо быть сильными. Мать повернула голову к детям и посмотрела на них.

Два крыла одной птицы

В столовом помещении отдаленного сторожевого поста, расположенного на окраине Миллета, в полной тишине сидели девять человек. Беседа прервалась и мужчины, удобнее устроившись в глубоких кожаных креслах, погрузились в свои мысли.

Миллетцы осмысливали услышанное от Атаджока. Помимо Тебеда на встрече присутствовали Агач, Каиш, Койчу и Кемур.

Предыстория разгрома Таузера потрясла слушателей. Шатиман, не имея поддержки в Таузере, приблизил к себе пришлых людей. В большинстве своем это были ассоны, давно покинувшие родину и долгое время пропадавшие на чужбине. В попытках спасти расползающееся хозяйство он призвал на место своей правой руки одного из таких скитальцев, некоего Гир-Гира, настолько давно покинувшего отчизну, что его мало кто помнил. Этот ассон удачно женился на ксаурке из Оксама, после чего его дела пошли в гору. Вскоре ему удалось стать довольно влиятельным чиновником при ксаурском дворе.

Однако, по слухам, к старости его положение пошатнулось. Поэтому когда теплое местечко стало уползать к приближенному к стопам царя молодому сопернику, предложение Шатимана оказалось как нельзя более кстати.

Улыбчивый и красноречивый новый управитель начал с того, что объездил весь Восточный Таузер, встречаясь с населением. Искреннее негодование в адрес мздоимства и хамства дворовой челяди и сетования по поводу унизительных, на его взгляд условий жизни соплеменников перемежались заверениями в том, что его усилиями будет наведен порядок. Народ настолько проникся симпатиями к Гир-Гиру, что даже последовавшие заявления о полном невежестве соплеменников в управлении и всеобщей лености были благосклонно приняты обществом. Все отнесли эти обвинения ко двору. Так началось внедрение во власть чуждых Таузеру людей. Ко времени вторжения Ксаура в окружении Шатимана осталось всего два ассона из Таузера. Все теплые еста заняли возвратившиеся из Оксама эмигранты, и даже ксауры.

При этом, до самой войны Гир-Гир продолжал пользоваться популярностью. Даже напряженная обстановка на границе не смогла этому помешать. Отрезвление, как всегда, наступило слишком поздно.

Тебед с товарищами продолжали молчать. Одно дело — сухие донесения верных людей. Совершенно по иному воспринимались известные всем события из уст человека, для которого эта бесконечная череда предательств стала личной трагедией.

Последовавшие за этим описание сражений, спешного бегства населения, и даже эпизоды с предательством Шатимана не произвели такого удручающего впечатления, как картины медленного разложения Таузерской верхушки.

— Тридцать тысяч человек… — пробормотал Атаджок, нарушив затянувшееся молчание. Он даже не заметил, что произнес это вслух.

— Тридцать четыре тысячи семьсот двадцать человек. — машинально уточнил Тебед, тоже, судя по всему блуждающий в своих мыслях.

— Сегодня второй день. Все размещены, накормлены, одеты. — Кемур по своему понял реплику бывшего кузнеца.

— Что дальше делать будем? — встрепенулся Атаджок, отгоняя внезапно навалившуюся сонливость.

— Надо строить новые бараки, с продовольствием решать… — принялся было перечислять Кумур.

— Не это имелось ввиду, — прервал бодрую речь друга Тебед, после того как посмотрел на Атаджока и получил в ответ утвердительный кивок. — Слишком разными стали ассоны за последние почти два десятка лет. Даже между родственниками пролегла огромная пропасть, которую нелегко преодолеть.

— Это не так! Мы единый народ… — начал было возражать один из зукхурцев, однако замолк, когда Атаджок устало отмахнулся рукой.

— Увы! Все верно Ериш! Настолько верно, что долго оставаться здесь опасно. — Пока все подавлены войной и бегством. Да и просто устали с дороги. Но, в такой скученности скоро начнутся недоразумения, разногласия по самым мелочным делам.

— Все равно, пока наша ближайшая задача накормить людей. А дальше видно будет! — гнул свое Кемур.

— И это так, — согласился полководец.

— Проблема в рабах, — наконец подключился к разговору медлительный Койчу.

— Невозможно заставить владельцев освободить зависимых людей, — встрепенулся Кулчу из Трикулана, прибывший с Атаджоком. У него у самого было около полутора десятка холопов. — Особенно сейчас, когда это почти единственное имущество, что у них осталось.

При слове «имущество» едва заметная гримаса отвращения промелькнула на лицах миллетцев, что не ускользнуло от внимательного взгляда Атаджока.

— Даже если все подневольные люди будут освобождены, — Тебед приложил все усилия, чтобы не сделать ударения на слове «люди» — Миллет не для них. Вы же знаете, что мы не принимаем бывших рабов.

— Но у вас есть несколько десятков холопских детей. — возразил Кулчу.

— Их родители холопы. К тому же с раннего детства они оторваны от родственников. — уточнил Каиш.

— Какая разница — они родились несвободными. — поддержал Кулчу Ериш.

— Разница есть. Новорожденные свободны. Это потом из них вырастят господ и рабов, праведников и подонков, целителей и палачей, созидателей и разрушителей. Поколение, познавшее неволю, может выпестовать только рабов. Именно поэтому мы режем корни этим детям. — в голосе Тебеда послышались стальные нотки.

— Даже не знаю, что более жестоко. Изредка наказывать рабов, или разлучать родителей с детьми. — Кулчу, казалось удивила яростная отповедь кузнеца.

— Братья мои! Я бы сказал, что мы ушли в сторону от цели нашей встречи. Но, видят небеса, даже мы, собравшиеся здесь несколько человек не можем найти общего языка. А ведь мы пришли сюда договариваться! — Атаджок побарабанил пальцами по лакированной поверхности массивного дубового стола. — Чего тогда ожидать от десятков тысяч непонимающих друг друга людей? Думаю, есть только один выход — разделиться. Только надо решить, как это сделать и как потом собрать народ в единое целое.

— Джин уже выпущен из бутылки, — решил втавить свое слово Агач, — В Миллете невольники узнали, что можно жить без рабства. Захотят они вновь в неволю? А их хозяева нечем удержать их. Начнись резня между ними — омут засосет всех. Путь один — скорейший исход рабов и их хозяев!

— Я хочу стазу уточнить один вопрос, — Атаджок был задумчив, — Миллет свожет одолеть ксауров?

Тебед, которому адресовался вопрос некоторое время молчал, и, когда молчание уже начало тяготить присутствующих, начал отвечать, тщательно подбирая слова.

— Миллет может выиграть несколько схваток. Но проиграет войну. Мы имеем огромное преимущество в оружии. Но нас очень мало. Мы не можем позволить себе терять людей. Потеря тысячи людей для ассонов — катастрофа. Сотня тысяч для Ксаура — капля в море. Нет! Война для нас неприемлема!

— Но, без предательствао Шатимана, мы бы разбили врага, а Таузер остался бы свободен. — выразил сомнение в словах товарища Кемер.

— Тебед прав, — старый вояка отрицательно покачал головой. — Эту битву я выиграл бы, как и многие другие. Но итог нас ждал такой же. Но, ксауры допустили большую ошибку: они открыто напали. Им следовало перекрыть все наши торговые пути и через пару лет блокады мы сами попросились бы в Ксаур. А так ассоны всегда могут заявить, что земля захвачена силой. Может чуть дольше, зато навсегда.

— И все потому, что правая рука не ведала, что творит левая. Таузер и Утад уже много лет делят ассонов надвое, — Кулчу с некоторым упреком смотрел на сидящих напротив миллетцев, — Случись блокада, старый Таузер остался бы один на один с громадным зверем.

— А разве зукхурцы попросили бы о помощи? — вспыхнул более молодой Кемур.

— Родные не ждут просьбы, они приходят на помощь сами.

— Такую помощь Джут счел бы вмешательством в свои дела. А потом вместе с ксаурами начать интригу против нас!

Тебед с Атаджоком встали, прерывая начавшуюся перепалку. Оба спорщика раскраснелись и бросали на друг друга яростные взгляды. Тем не менее, они подчинились авторитету старших.

— Все сказанное — правда. Вы оба правы. К сожалению. А самое печальное, что Таузера давно нет. Есть миллетцы, есть зукхурцы, трикуланцы и другие. Но, хочу чтобы наши братья сразу уяснили: при блокаде Таузера проку от нас было бы мало. Миллет едва сводит концы с концами. Причем давно.

Спутники Атаджока с интересом обернулись к Тебеду. Новость их удивила.

— Принято считать, что Миллет купается в роскоши. Мы и сами заинтересованы, чтобы люди думали так. Но уже давно наши расходы намного больше доходов. Наши товары и даже доходы от рынка не могут закрыть прореху. Десятки тысяч строителей огромного города, металлурги, рудокопы, и многие многие — всех надо накормить, одеть, обучить. Учтите, что все продовольствие Миллет покупает, как и многое другое.

— Знай Джут все это раньше… — усмехнулся Атаджок, — Как же вы умудрялись столько времени жить за чужой счет да так, что об этом даже Джут не догадывался?

— Миллет запретил хождение на рынке золота и любых денег кроме своих бумажных. Поначалу это мало кому нравилось. Но, как вы знаете, постепенно торговцы привыкли, а затем хождение наших денег началось далеко за пределами Миллета. В самых дальних странах купцы предпочитают расчитываются именно ими. Это удобно, быстро. Кроме того, нет нужды терять деньги и время у менял. А наши меры весов и длин, которые тоже получили широкое распространение оказались здесь очень кстати. Все ближайшие народы постепенно перенимают их.

— Ну с деньгами понятно, многие в Зукхуре тоже имеют их, — слова Ериша вызвали улыбки у присутствующих. Таузерцы при случае охотно приобретали миллетские деньги — сомы, игнорируя запреты Джута. — Но какое значение имеет распространение денег за пределами Миллета, если вы все равно проедаете больше чем зарабатываете? Ведь у ваших менял бумажные деньги сразу обмениваются на золото…

— Кажется, я догадываюсь. Неужели… — Кулчу обернулся в сторону миллетцев.

— Вот именно. Денег мы печатаем много больше, чем приходится на них золота, — хитро ощерился Кемур.

— Но как так… — их собеседники, сами владевшие изрядными запасами апасов невольно вскочили. Лишь полководец остался сидеть, нервно постукивая ладонью по столу. — это же обман…

— Да нет здесь никакого обмана. Мы честно меняем бумажные апасы на наши же золотые сомы.

— Но золота меньше чем вы пораздавали бумажек!

— Меньше, но всем хватит. Потому что никогда все владельцы апасов не заявятся одновременно.

Некоторое время визави миллетцев переваривали новую для них информацию.

— А ведь можно и не возвращать… — с вопросом посмотрел в сторону Кемура Кулчу.

— Можно, только какой смысл? Можно обмануть людей один раз. А так очень долго можно поддерживать наше строительство.

— Но ведь рано или поздно этот мыльный пузырь лопнет!

— Если знать меру, люди охотно примут правила этой игры. Она всех устраивает. Мыльный пузырь получится, если злоупотребить доверием людей. Но это все я сказал к тому, что Ксауру вовсе не обязательно вступать с нами в войну. Достаточно ему поприжать окружающие нас земли, чтобы мы лишились всего. Наше вооружение не поможет. У нас нет столько воинов, чтобы контролировать огромные территории. А ксаур воинов не считает. Он может себе позволить их расходовать сотнями тысяч. А нам, повторюсь — главное сберечь людей. Земли, имущество — можно купить, отсудить, завоевать обратно. Людей не воскресишь. Купцы рассказывали, как в одной заморской стране какой-то однорукий царь изгнал небольшое племя, которое после его смерти выкупали собственные дома и земли и живут там поныне…

— Да, много любопытного мы сегодня узнали. Теперь мы видим, что Миллет полон проблем, скрытых за внешним блеском. Что делать-то будем? — Атаджок постарался вернуть разговор в прежнее русло и посмотрел на бывшего кузнеца.

— Есть три варианта. Первый все поселяются Городе. Но это невозможно. В Миллете нет места рабству. Старый Таузер не откажется от него при всем желании. Второе путь. Беженцы уходят. Но захотят ли с вами идти все рабы? Это опять столкновения. Есть третий путь.

Присутствующие обернулись к говорившему.

— До сегодняшнего дня ассоны были раздроблены на чуждые группы. В Таузере это знать, свободные общинники, подневольные люди. Плюс ассоны, живущие на чужбине или вернувшиеся оттуда. Все эти группы жили обособленно. В каждом мирке свои интересы. Более однородное население Миллете. Но есть те, кто начинал свой путь еще в Утаде. Они все здесь. Есть жители Вольного, те кто уже влился в Миллет и живет в едином городе. И есть его строители, которые живут пока в стороне и скоро примкнут к Городу. Все эти люди свободны и все равны. Здесь нет зависимых людей. Просто, некоторые более равны. — Тебед обвел взглядом собравшихся. — Ассоны давно живут вместе, но врозь.

Переговорщики в полном молчании согласились с этим.

— Что бы мы не делали, часть свободных общинников придет в Миллет, часть порознь безвозвратно растворится в Ксауре и других крайнах. Некоторые станут держаться вместе и покинут Таузер. Несвободные частично примкнут к последним двум группам.

— Остается знать, — задал вопрос Атаджок.

— А вот с ними труднее всего. Миллету не нужны те, которые покупали и продавали людей как имущество. Они неизбежно разрушат единство и привнесут в жизнь Миллета интриги и междоусобицу. — обычно смешливый Кемур на этот раз говорил зло и отрывисто.

— Знать по большей части подастся в Оксам. Может еще куда. Ничтожно малое число примкнет к свободным общинникам, что решатся держаться вместе и уйти из Таузера.

— А принадлежащие им люди — задал вопрос Кулчу, заботясь о своих интересах.

— После того, как люди увидели Миллет, кто из них добровольно вернется в рабство? — на этот раз вмешался Каиш. — Хотя, если кто решит остаться со своими хозяевами, никто мешать в этом не будет. А вообщем, придется знати смириться с потерей рабов. Миллет мог бы выкупить людей. Но здесь вопрос принципиальный — покупка-продажа людей в едином городе невозможна.

— Я пришел к таким же выводам. Единственное думал можно знати, что теряют людей заплатить выкуп. Но раз Миллет не намерен платить, придется смириться. Силой знать ничего не добъется. Никто не станет в период войны с Ксауром идти на соплеменника ради шкурного интереса князей. — согласился с предыдушими переговорщиками Атаджок.

— Можно оказать поддержку тем, кто покинет Таузер вне зависимости от сословия. Чтобы им легче было осваиваться на новом месте. — предложил Кулчу.

— А зачем? — возмутился Койчу. — Они покидают Таузер навсегда и безвозвратно сгинут среди других народов. Они отрезанный ломоть для ассонов. Более того, их дети скорее всего будут врагами наших детей. Такое мы не раз наблюдали среди других племен. Помогать надо только тем, кто останется среди ассонов, хоть покинет Миллет. С ними мы неизбежно воссоединимся. Но до этого каждый из нас должен пройти свой путь.

— Единственное, куда направятся они? Все земли уже заняты, остались только пустыни — пробормотал Агач.

— Ну что же, в общих чертах мы решили что делать, осталось теперь на местах порешать мелкие вопросы. — подытожил Атаджок. — Как я говорил, мои выводы насеет будущего разделения были почти такие же. Здесь от нашей воли зависит только, чтобы все произошло гладко и безболезненно. Я не брошу тех, кто решит сохранить себя ассонами, пусть и вдали от родины. Куда мы пойдем? Есть на юго-востоке свободные земли. Мусса-кум.

— Это же безжизненная пустыня. Вы не выживете — неподдельный ужас отразился в глазах Кулчу.

— Не такая она и безжизненная. А главную угрозу для нас представляет не природа, а многочисленные враги. Там их будет меньше. К тому же тем, кто уйдет в чужие города будет не легче. Самые безжизненные пустыни в городах. Человек одинок среди людей. Ну что же нам пора — Атаджок резко оборвал речь и поднялся с места. За ним последовали его спутники.

После непродолжительного прощания, Миллетцы вернулись обратно и расселись по прежним местам. Некоторое время комната погрузилась в молчание.

Наконец, Кемур, самый младший из присутствующих оборвал затянувшуюся тишину.

— Все прошло, как мы задумывали. Единственное, мне не дают покоя Атаджок и люди, что последуют за ним. Почему в пустыню? Пока они дойдут до нее, пока обвыкнут, вернутся, пройдет почти полтора десятка лет. Сколько ассонов исчезнет…

— Меньше чем сейчас, когда ассоны режут друг друга и растворяются в Оксаме, — не согласился Агач.

— Увы, Кемур, ты не прав еще в одном, — глаза Тебеда были слегка влажными. — пройдет не полтора десятка лет, прежде чем наши вернутся. Уйдет несколько десятков лет…

— Но… — начал было Кемур, когда кузнец перебил его.

— Я сам поступил бы также на месте Атаджока.

— Я тоже не совсем понял, — присоединился к младшему товарищу Агач.

— Есть и другие места кроме пустыни Мусса-кум. Но ассоны или научаться жить вместе или сгинут. Лет за сорок не останется людей, помнящих рабство. Пустыня выдавит его по капле из душ ассонов… — тишина последовала за словами Тебеда.

— Атаджок не увидит Таузер… — вновь нарушил молчание Кемур.