Летние утро, птицы щебечут, прыгая с ветки на ветку. Розы благоухают на клумбах, бабочки порхают с бутона на бутон. Солнце ласкает теплыми лучами мое лицо, пробиваясь сквозь зеленые ветви дерева. Вызывая у меня улыбку, которую я адресую своим взволнованным родным. В ответ мне ободряюще пожимают ладошку. Мои родные с показным спокойствием и наигранной и уверенностью, стараются ободрить меня. Хотя получалось все наоборот.
- Мам все будет хорошо, не волнуйтесь. Что со мной может случиться? Усну, проснусь как новенькая, утешала я родных сидя в халате на скамейке в больничном скверике.
В ответ мама обняла меня со словами.
- Анютик радость ты наша, ты всегда успокаиваешь и ободряешь всю семью, поцеловала меня мама в макушку, украдкой вытирая свои слезы.
Остальная семья с приклеенными улыбками и наигранной бодростью по очереди говорили позитивные слова, стараясь скрыть свое волнение и всю серьезность моего положения.
В мои двадцать лет наступил этап неопределенности, все будет зависеть от успеха операции. Узнав о своем диагнозе, расстраивалась я не долго, оптимистическая натура взяла верх над унынием и безнадегой. Моим родным приходилось гораздо тяжелее. На моих глазах, они крепились, как могли, чтобы лишний раз меня не волновать.
Как будто я маленькая, не осознающая реалии действительности. Конечно, я допускала летальный исход, но никто же не знает, что там? Может там новая жизнь для меня? Кто знает?
Больше всего я расстраивалась из-за родных, но одно меня радовало, я у них не одна, у них есть о ком заботиться, моя младшая сестренка, не даст им долго горевать и тосковать.
По асфальтной дорожке в нашу сторону торопливо шла медсестра хирургического отделения. Ее белоснежный халат на фоне зеленых буксусов, ярким пятном бросался в глаза, привлекая наше внимание.
- Пройдемте, вас ждут.
Вот так коротко и сухо решалась моя дальнейшая жизнь. Я поцеловала всех, с напутствием не волноваться, и твердой походкой пошла за медсестрой.
Пройдя все предварительные процедуры, меня на катале вкатили в операционную. Профессор ободряюще улыбнулся, заверил меня, что все будет в порядке, это не первая подобная операция в его практике. Затем занялся своей докторской суетой, отдавая распоряжение ассистентам. Анестезиолог вколол из шприца лекарство в систему, затем склонился над моим лицом с маской в руках. Считай до двадцати в обратном порядке, не волнуйся, ты просто уснешь.
Анестезиолог обманул меня, ничего я не уснула. Я сверху наблюдала за ходом операции, было немного не обычно, видеть свое тело, лежащие на столе, а так, в общем-то, ничего интересного не происходило.
Но затем мое внимание привлек зов отчаяния, безнадежности, страха. Во мне поднялось желание утешить, я двинулась в сторону зова. Но меня остановил противный истеричный писк аппаратуры. Всполошивший всю операционную, медики засуетились вокруг меня, профессор выкрикивал распоряжение. Из общего шума я выхватила только одну фразу "Мы ее теряем".
Зов становился слабее, а я застряла посередине, интуитивно я понимала, что мое решение пойти на зов, привело к тому, что "меня теряют" медики. Но там столько отчаяния, безнадежности и страха, что колебалась я мгновение, затем ринулась на зов, а будь, что будет! Успела подумать я, прежде чем меня поглотила темнота.