Вопросы «почему» и «зачем» относительно некоторых фонологических новаций в истории славянских языков/диалектов

Анализируя состояние лингвистики на исходе XX в., Т. М. Николаева высказала мысль о том, что «типология диахронических изменений предполагает изменение внимания от Как? не только к Почему?, но и к Зачем?» [Николаева 2000, 17]. Справедливость подобной постановки вопроса очевидна, поскольку она сама по себе провоцирует новые интерпретации таких явлений, для которых в науке уже сложились традиционно принятые толкования.

После падения редуцированных произошли разнообразные изменения в фонетическом строе славянских языков/​диалектов. Поскольку эти изменения объединены причинно-следственной связью с падением редуцированных, то и вопрос «почему» в отношении их всех предполагает одинаковый ответ. Но при дальнейшем развитии темы возникновения тех же явлений ссылки на сам факт падения редуцированных недостаточно — меняется вопросная процедура, применимая к данному явлению, и, соответственно, получаемые ответы предлагают новое содержание тех же фонетических процессов.

Это можно показать на примере таких, возникших после падения редуцированных фонологических новаций в славянских языках/​диалектах, как формирование корреляции палатализованности и позиционно обусловленное устранение (нейтрализация) оппозиции по участию голоса шумных согласных.

Ответы на вопросы «почему» и «зачем» при интерпретации языкового факта не обязательно образуют непрерывную последовательность. Ответ может остановиться на стадии «почему», а ситуация, предполагающая постановку вопроса «зачем», в применении к тому же явлению не возникает. Примером этого может быть факт формирования корреляция палатализованности.

Появление палатализованных согласных в славянских языках принято возводить к праславянскому сингармонизму, при котором сочетание согласного с передним гласным унифицировалось по высоте тона.

Качество согласных в этой ситуации обычно определяется как «полумягкость» (обозначается как t˙). Центральным моментом в образовании корреляции палатализованности является утрата слабого переднего редуцированного гласного *ь̯, оставлявшего, однако, после себя позиционно обусловленное повышение тона предшествующего согласного. Естественно было бы ожидать, что позиционно обусловленное свойство должно исчезнуть вслед за сегментом, его вызвавшим. Но в данном случае этого не произошло, и в части славянских языков/​диалектов палатализованность согласных сохранилась на конце слова и перед согласными вопреки отсутствию следующего *ь̯.

Предполагается, что сохранению позиционного качества согласного способствовало его некоторое физическое свойство — а именно происшедшее еще до падения редуцированных усиление полумягкости до мягкости, а там, где этого не произошло, полумягкость согласного исчезла вместе с *ь̯. Так в традиционно сложившейся интерпретации формирования корреляции палатализованности дается ответ на вопрос «как?».

В этом рассуждении появление фонологической категории, каковой является корреляция палатализованности, ставится в прямую зависимость от интенсивности артикуляции мягкости, поскольку считается, что сильная мягкость согласных сохранилась после утраты следующего *ь̯, а слабая — нет (т. е. *tʼь̯ > tʼ, но *t˙ь̯ > t). Однако в действительности мягкие фонемы в тех языках/​диалектах, где они имеются, достаточно широко варьируют высоту тона в зависимости от соотношения длительности переходного (і‑образного) участка и ядра гласного, следующего после согласного (поэтому мягкие фонемы реализуются как мягкими, так и полумягкими согласными). Проблема состоит в том, почему после утраты *ь̯ вообще сохранилась вызванная этим гласным позиционная мягкость, безразлично какой интенсивности. В языке должен был существовать специальный механизм, провоцирующий такой результат. По этому поводу можно заметить следующее.

Утрата редуцированных гласных не была одномоментным фонетическим сдвигом. По замечанию Бодуэна де Куртене, существовали «переходные стадии от полного существования к исчезновению звука. На этих стадиях имеется еще в душах говорящих воспоминание и представление известного звука, но без необходимости исполнения, которое таким образом является факультативным» [Бодуэн де Куртене 1903]. В ситуации потенциальной вариативности может по-разному проявляться в фонетической программе слова такой синтагматический момент, как антиципация гласного *ь̯. При наличии антиципации непроизнесение *ь̯ создавало контраст между ожидаемым гласным (передним, достаточно высоким) и реально следующей паузой (*tь̯ #). Нереализованное ожидание могло компенсироваться сохранением или даже усилением повышенного тона согласного. Но фонетическая программа слова могла и по-иному реагировать на ослабление участия редуцированного в звуковой цепи — это воспринималось как данность и антиципация *ь̯ исключалась из правила построения звуковой последовательности. В этом случае позиционная палатализованность согласного утрачивалась вместе с *ь̯.

В фонетическом слове, сохранившем антиципацию *ь̯, контраст между ожидаемым и реальным сегментом был также ощутим, если после *ь̯ следовали губной или задненебный (т. е. веляризованные) согласные (*tь̯p, *tь̯k). Здесь также включался компенсационный механизм сохранения позиционной по происхождению палатализованности. Поэтому позиция перед названными согласными преимущественно является позицией различения твердых и мягких согласных там, где есть корреляция палатализованности.

Вызванный падением редуцированных сбой в фонетической программе слова был менее ощутим, если *ъ̯ утрачивался между губным согласным и паузой (*pь̯ #). Низкий тон веляризованных губных препятствовал их компенсационной палатализованности. Поэтому в большей части языков/​диалектов, имеющих корреляцию палатализованности, мягкие губные в конце слова отсутствуют. Исключение в этом плане представляют русские говоры юго-восточной части территории ДАРЯ [Атлас 1986] и некоторые серболужицкие говоры [Sorbischer Sprachatlas 1990, 233]. В болгарских диалектах мягкость финальных губных ассоциируется с заимствованной (турецкой) лексикой [Кочев 1968]. И никогда твердые и мягкие губные не образуют оппозицию перед согласными (если не принимать во внимание сочетание слова с частицей, как в русском огра́пʼка (imp.) — трʼа́пка).

Что касается зубных согласных, то они сохраняли палатализованность на конце слова везде, где есть соответствующая корреляция, и по-разному вели себя перед не губными и не задненебными согласными.

Исходя из сказанного, на вопрос, почему после падения редуцированных в одних славянских языках/​диалектах появилась корреляция палатализованности, а в других нет, можно ответить так. Потому, что ослабление/​утрата редуцированных гласных и осознание этого носителями языка могли не совпадать во времени. Там, где в программе слова сохранялся автоматизм антиципации переднего гласного *ь̯, согласные стали мягкими вопреки фактическому отсутствию этого гласного (до этого они могли быть как полумягкими, так и мягкими, т. е. *t⁽˙ᵗʼ⁾ь̯). Другой вариант развития выражался в том, что синхронно с утратой *ь̯, из программы слова исключалась антиципация этого гласного, что автоматически устраняло следы предшествующей палатализованности (как полумягкости, так и мягкости). Надо признать, что это различие вызывает очередной вопрос «почему?», но ответ на него, видимо, надо искать в более общих закономерностях устройства звуковых последовательностей в соответствующих языках/​диалектах (характер связи согласного и гласного вообще). Таким образом, вопросы, касающиеся собственно образования корреляции палатализованности, заканчиваются на «почему?». Вопрос «зачем?» не возникает, поскольку никакая лингвистическая цель в связи с наличием корреляции или ее отсутствием не ассоциируется. Те последствия для фонематического устройства языка/​диалекта, которые сопровождают корреляцию палатализованности, не являются целью ее появления.

Но вопрос не только «почему?», но и «зачем?» отчетливо просматриваются в тех изменениях, которым подверглась в славянских языках/​диалектах после падения редуцированных синтагматика шумных согласных, различающихся участием голоса.

Результатом падения редуцированных явилась последовательность шумных согласных, неоднородных в отношении участия голоса. Это была абсолютная новация, поскольку контраст по наличию/​отсутствию голоса между рядом стоящими шумными согласными до падения редуцированных был невозможен. Как и в случае палатализованных согласных после утраты *ь̯, адаптация шумных согласных к новой ситуации (утрата *ъ̯, *ь̯) происходила неодинаково в разных языках/​диалектах. При этом следует различать позицию перед согласным (сочетание согласных) и перед паузой (конец слова).

Сочетания шумных согласных, неоднородные в отношении участия голоса, имели альтернативное развитие в зависимости от того, включалась или нет в фонетическую программу слова антиципация второго согласного при выборе первого. В этом случае антиципация была новацией, поскольку до падения редуцированных первый и второй согласный априорно были одинаковы по отношению к участию голоса в их артикуляции (составляли в этом плане артикуляционное единство). Обусловленная антиципацией регрессивная ассимиляция согласных по участию голоса присутствует в большей части славянских языков/​диалектов.

Но в некоторых диалектах антиципация не включается в фонетическую программу слова. В этом случае как бы сохраняется фантомная память о гласном, разделявшем согласные (вновь — «воспоминание и представление известного звука»), и произносится последовательность согласных неоднородных в отношении участия голоса. Включение глухих и звонких согласных в фонетическую программу слова лишено параллелизма. Отсутствие антиципации звонкого согласного при выборе предшествующего шумного (т. е. произношение td) является редкостью в славянской речи. Отсутствие же антиципации глухого согласного (т. е. dt) достаточно распространено. Традиционно это принято считать проявлением хронологически разных этапов единого процесса регрессивной ассимиляции по голосу шумных согласных — озвончение глухих (td > dd) происходило раньше, чем оглушение звонких (dt > tt) [Бернштейн 1961, 263]. Суждение основано на представлении о том, что после падения редуцированных глухие и звонкие шумные согласные образовали один синтагматический класс, в характеристику которого входило отношение к участию голоса.

Однако возможно и другое объяснение тех же различий в образовании сочетаний шумных согласных. Глухие и звонкие согласные различаются не только участием голоса, но и уровнем напряженности основной артикуляции. Различие согласных по типу fortis/​lenis, там, где оно есть, накладывается на различие по участию голоса, и эти признаки могут конкурировать в своей значимости для опознания согласного как звукотипа. От того, какой признак является доминирующим, зависит синтагматическое поведение согласных [Пауфошима 1987, 100]. При этом высказывается предположение, что в славянских диалектах оппозиция согласных по напряженности отражает более раннее состояние, чем различие по голосу [Касаткин 1995].

Исходя из сказанного, можно допустить, что после падения редуцированных антиципация ненапряженного (звонкого) и антиципация напряженного (глухого) согласного при выборе предшествующего шумного согласного могли возникнуть независимо друг от друга, а не как элементы единого процесса. Поэтому современные модели консонантных сочетаний [dt, dd] и [tt, dd], возможно, не находятся в отношении хронологической последовательности, а репрезентуют независимые друг от друга типы включения в фонетическую программу слова сочетаний шумных согласных, появившихся после падения редуцированных. Причину такой дифференциации можно видеть в том, что контраст по звучности или напряженности между хронологически более ранним сегментом *tъd и последующим *td, с одной стороны, и между *dъt и dt — с другой, был неодинаковый. В первом случае после t продолжал следовать сегмент высокой звучности и низкой напряженности (некоторый аналог *ъ̯), что облегчало включение в программу слова антиципации звонкого/​ненапряженного согласного (поэтому почти всегда td > dd). Во втором случае контраст между сегментами dъt и dt был более резким и это тормозило включение антиципации глухого/​ненапряженного согласного в фонетическую программу слова (сохранение в некоторых диалектах произношения dt).

Вероятность различия уровня напряженности у шумных согласных в период после падения редуцированных подтверждается поведением этих согласных в позиции на конце слова, т. е. перед паузой (‑#). Принято считать, что оглушение звонких согласных на конце слова — это самое позднее проявление начавшегося после падения редуцированных изменения шумных согласных по участию голоса [Бернштейн 1961, 263; Колесов 1980, 161]. Между тем основания для изменения согласных в названной позиции были иными, чем перед согласными. Падение редуцированных создавало на конце слова принципиально новую синтагматическую ситуацию — возникло сочетание согласного с паузой (С#). Унификацию по участию голоса вновь возникших консонантных сочетаний в принципе можно соотнести с синтагматическим образцом, известным до падения редуцированных, хотя и он не всегда получал продолжение. Для сочетания С# такого образца не было, а сама по себе пауза не может требовать изменения уровня участия голоса в предшествующем сегменте (ср. синтагматику сонантов). Сохранение звонких согласных перед паузой, хотя и более редкое, чем их оглушение, представлено в диалектах разных славянских регионов.

Более распространенная в той же позиции утрата голоса шумным согласным сопровождается и повышением его напряженности. Такое изменение выглядит достаточно мотивированным при контакте со следующим согласным. Но звуковой ноль, каким является пауза, не содержит мотива для выключения голоса. Причина этого явления может состоять в стремлении сохранить консонантный контур слова.

Утрата конечных редуцированных гласных была одним из проявлений того, что конец слова находился в зоне сниженного произносительного внимания. В такой же ситуации оказался конечный согласный. Слабая напряженность звонкого согласного, не поддержанного следующим гласным, т. е. перед паузой, снижала его выразительность и могла способствовать его утрате даже при сохранении голоса, и тем более при выключении голоса (в последнем случае образуется «безголосый lenis»). Можно отметить, что факты утраты финальных звонких заднеязычных спирантов, которые отличаются особенно низкой напряженностью, известны в славянских диалектах.

Изменение d > t перед паузой является эффективным способом фиксации контура слова в его финальной части. Достигалось это усилением напряженности согласного, что автоматически сопровождалось выключением голоса, так как звонкость должна комбинироваться с ненапряженностью. Напряженность глухого согласного может сопровождаться придыханием, следующим после основной артикуляции [Касаткин 1995, 43]. Такое придыхание в особенности должно сопровождать ту напряженность, которая возникла как реакция на утрату конечного редуцированного, — примеры этого из болгарского говора приведены в [Калнынь, Попова 1993, 132]. Охранительная тенденция в отношении конечного согласного (фонетического контура слова) в русских говорах может проявляться в произношении гласного пазвука типа d после звонкого согласного [Атлас 1986, 177] или вообще после конечного согласного независимо от участия голоса — в последнем случае высказывается мнение, что этот гласный является производным от напряженности артикуляции вообще конечных согласных [Виноградов 1918, 8].

В консонантных сочетаниях происходит уподобление по признакам голоса и напряженности — сравнительный уровень приоритета этих артикуляций в данной ситуации не просматривается. В конце слова очевиден приоритет артикуляции напряженности как средства, гарантирующего от ослабления и возможной утраты конечного согласного.

Именно потому что изменения согласных по участию голоса в консонантных сочетаниях и на конце слова имеют в своей основе разные стимулы и акцентируют при этом разные компоненты артикуляции шумных согласных, может существовать временно́й разрыв между этими изменениями. Это выражается в том, что в славянских диалектах известна ситуация, когда сочетания согласных унифицированы в отношении участия голоса, а на конце слова различаются глухие и звонкие шумные согласные (так, например, в некоторых украинских говорах).

Вопрос почему? приложим к изменению шумных согласных по участию голоса перед следующим согласным. Это происходит потому, что в фонетическую программу слова включается антиципация следующего согласного при выборе предыдущего. Антиципация звонкого согласного практически генерализировалась в славянских языках/​диалектах. Наличие/​отсутствие антиципации глухого согласного варьируется по диалектам. Вопрос зачем? в отношении изменения согласных в консонантных сочетаниях применим в том случае, если признать сочетание tt произносительно более удобным, чем dt, что не очевидно.

В отношении оглушения шумных согласных перед паузой (конец слова) доминирует вопрос зачем? В этом случае преследуется цель фиксации консонантного контура слова в его финальной части. Если поставить вопрос почему?, то только для того чтобы узнать, что подвело к постановке указанной цели, а это опять будет общая причина в виде факта падения редуцированных.

Таким образом, все вышесказанное может показать, что, переместив внимание от вопроса как? к почему? и особенно зачем?, можно выявить в возникших после падения редуцированных фонематических сдвигах такие аспекты, которые отличаются от принятых в славянском языкознании интерпретаций.