Воротясь из паломничества. Стихи

Только Родина и осталась…

Остальное — зола и тлен.

Не разгонит мою усталость

Ветер путинских перемен.

Не разгонит, не растревожит…

А когда случится беда,

Только Родина и поможет

Пережить мои холода.

И когда переменный ветер

Разметает родной язык,

Только Родина и ответит

Мне на мой отчаянный крик.

Все разъехалось, разбежалось,

Разменялось вслед за страной…

Только Родина и осталась…

Но она осталась со мной.

Светало. Вставало светило.

И тело, пройдя через мрак,

внезапно себя ощутило

готовым для будущих драк.

Я встал, отшвырнув одеяло,

и крикнул в оконную гнусь:

«Ну, кто там с мечом и забралом

опять посягает на Русь?

В какой развеселой кибитке

к нам катит шальная беда

и чьи ядовитые свитки

на наши летят города?

Кто пробует снова и снова

посредством поступков и слов

коварно разрушить основы

моих православных основ?

Кто хочет владеть и княжить

на землях наших отцов?

А поворотись-ка, враже,

открой мне свое лицо!»

Я крикнул. И стало тихо.

Умолк иноземный гул.

И в комнату черное Лихо

вошло и уселось на стул:

«Ты звал, и я появилось.

Но прежде чем рваться в бой,

кого же, скажи на милость,

ты видишь перед собой?

Ты сам у себя в полоне

и сам себе худший враг.

Ведь это твои ладони —

жесткие, как наждак,

глаза со зрачками психа,

в которых застыл дебош…

Я твое русское Лихо.

Ужели не признаешь?»

«Прочь, порождение мрака!

Дай мне сразиться с врагом!» —

«Охолонись, рубака.

Нет никого кругом».

Расправив могутные плечи,

Я вышел вершить дела.

И пал от цирроза печени

На самом краю села…

Лежал я светло и тихо

Несбывшимся бунтарем.

И плакало русское Лихо

Над русским богатырем…

Как близок путь от счастья до беды.

Как годы пролетают мимо, мимо…

Нет времени испить глоток воды

с источника Святого Серафима,

припасть к мощам и обрести покой

и жить во имя, ради и во благо,

покуда под рукой течет рекой

бумага. Терпеливая бумага.

Она готова вынести на свет

и боль мою, и строки покаянья…

Но времени опять безбожно нет,

и нет в душе любви и состраданья.

Вся жизнь моя — овражистый пустырь,

и с каждым днем овраги шире, шире…

А мне б уехать в город Алатырь

и позабыть о суетливом мире.

Окончить путь в мужском монастыре

под крылышком отца Иеронима…

Но дух томится в тесной конуре,

а годы пролетают мимо, мимо…

Велик и грозен счет моих долгов.

Но, может быть, на станции доставки

зачтется мне без подписи и справки,

что я прошел четыреста шагов

по краешку дивеевской канавки…

Идя путем фатальным и летальным

По пыльным тропкам выжженной страны,

Я научился выглядеть нормальным

В глазах друзей, начальства и жены.

Я научился русское ненастье

Переносить с улыбкою шута

И делать экивоки новой власти

Из глубины газетного листа.

Пройдя сквозь революции и войны,

Похоронив надежды и мечты,

Я научился выглядеть спокойным

У края, над обрывом, у черты…