© Срибный И., 2016
© Издание, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Группа ушла далеко за перевал, и только здесь стало ясно, что идти дальше не имеет смысла: в горах быстро темнеет, а впереди громоздился высокий горный кряж, преодолеть который группа уже не успевала…
Кефир и Могила ушли искать пещеру, пригодную для ночлега, а остальные упали на рюкзаки, забросив ноги на высокие валуны.
Новый начальник разведки майор Дорошин, впервые возглавивший поиск, начал развязывать шнурки на берцах…
– Не делай этого! – сказал Седой, искоса взглянув на майора.
– Почему? – удивился Дорошин. – Пусть ноги отдохнут.
– Если сейчас снимешь ботинки, ты их потом не сможешь надеть, – пробурчал Седой. – Это аксиома.
Майор Дорошин прекратил свое занятие и, как и все разведчики, забросил ноги на валун.
Стало смеркаться… Окровавленный кусок неба на западе отчаянно сражался с надвигающейся ночью за жизненное пространство. Казалось, что облитые кровью вершины гор зашевелились и вспухли гигантской живой волной, готовой обрушиться на группу сверху… С гор потянуло холодом… Дорошенко зябко поежился, кутаясь в ворот бушлата. Ему стало жутковато в этой теснине горных хребтов, и потянуло на разговор.
– Слышь, Егор! – сказал он почему-то полушепотом. – А тебя почему Седым зовут? Из-за того, что волос седой?
Седой долго молчал, закрыв глаза.
– Ты когда-нибудь слышал звук, когда пуля входит в мертвое тело? – вдруг спросил он, не открывая глаз.
– Н-не доводилось, – почему-то заикнулся Дорошин.
– В Афгане у кишлака Бедак мы вторые сутки лежали в засаде на караван. Группу повел новый командир – лейтенант Некрасов. Тебе прекрасно известно, чем кончаются в разведке штампы… Нельзя повторяться… Нельзя ходить дважды по одной и той же дороге… Ну, и так далее… Так вот, на той тропе, что мы сторожили, до этого мы уже «забили» два каравана, и Некрасов прекрасно знал об этом. Но повел нас именно к Бедаку. На рассвете второго дня, на самой заре начал бить снайпер духов. Тремя выстрелами он сложил гранатометчика и радиста. А мы никак не могли засечь его! Радист еще шевелился, и лейтенант Некрасов пополз к нему. И тогда снайпер начал издеваться над ним, всаживая пулю за пулей в сантиметре от его головы – в самую грань между жизнью и смертью… Но каждую третью пулю он вбивал в мертвые тела рядом. Этот звук… Это чавканье, с которым пуля пробивает мертвое уже тело… Потом ему надоело играть с Некрасовым в жизнь-смерть, и он выстрелил ему в голову… Я лежал в двух метрах от Некрасова и все видел и слышал, но ничем не мог ему помочь… Все это длилось не больше минуты… Потом снайпер ушел…
Седой замолчал. Казалось, он полностью погрузился в свои воспоминания…
– И что? – не выдержал Дорошин. – Ты так и не ответил на вопрос.
– Да, – сказал Седой. – Вопрос… Я был тогда молод, и волосы, и усы у меня были темные, почти черные… Когда я уезжал в военное училище, я не стал, как раньше, на боевых, стричься «под Котовского», и у меня быстро отросла шевелюра. Командир отряда, когда провожал меня, сказал: «Смотри-ка, Егор, Афган прошел без единого седого волоса!» Но я-то знал, что я весь седой, как пепел. Так и сказал ему. «Да где ж ты седой?» – удивился командир. «Я весь седой внутри! Душа у меня седая, пеплом белым запорошенная!» – ответил я, потому что тот случай у кишлака Бедак отпечатался в моем мозгу намертво. А когда вернулся в отряд, то так и остался Седым. Хотя… Седеть я действительно начал очень скоро…
Крававо-алое солнце медленно сползало за горный кряж, чтобы где-то там отлежаться, зализать полученные накануне раны. Но к утру оно опять с опаской выглянет из-за горных вершин и, озираясь по сторонам, все так же неспешно покатится к зениту, отчаянно выжигая полнеба. И так каждый день… Словно на жертву…
Темень ночи уверенно растворялась в сверкающем горном воздухе…
– А ты что, после училища вернулся в Афган? – спросил Дорошин.
– Я думал, ты задремал… Вернулся… На должность командира группы… От должности командира роты отказался, хотя была возможность сразу запрыгнуть туда, благо была она вакантной, а желающих занять ее не было. Но решил повременить, хотя меня еще помнили по рассказам в отряде. И даже кличка «Седой», оказывается, прижилась и запомнилась. Но только люди уже были другие, командование другое… Надо было осмотреться. Ведь входило в Афганистан одно поколение, а через пять лет воевало там уже другое… И это новое поколение офицеров уже понимало, что мы были брошены в страну, где коварство, подлость, бесчестность возводились в ранг добродетели. Где подкуп, взяточничество, спекуляция, наркотики были так же обычны, как у нас очереди к пустым прилавкам магазинов. А эти болезни не лечатся, они приобретают характер эпидемии и ширятся. От Кабула до самой Москвы. Я думаю, оттуда мы их и притащили… Эти болезни…
– Говорят, и война там была другая? Более жестокая, что ли?
– Более жестокая? – Седой присел, прижавшись к валуну спиной. – Не знаю… Вот лишние жертвы были, это точно. Я помню, как в Панджшере батальон за один день потерял семьдесят человек убитыми. Они шли по реке на юг. Две роты шли вдоль левого берега, одна – по правому. С ними шли еще по одной роте афганцев. По замыслу операции они все должны были идти по тактическим гребням, занимая высоты. Но жара стояла невыносимая, и люди начали падать. И командир батальона решил «пожалеть» своих бойцов и не тащить их в горы. Но в штаб исправно летели радиограммы об успешном продвижении и занятии господствующих высот. В полдень, в самое пекло, комбат увел батальон под сень чахлой рощицы и устроил привал. А что? Дремотная тишина – только птички чирикают, противника не видно и не слышно… Солдаты упали на раскаленные солнцем камни, прислоняясь РД к деревьям, выпили воды, закурили. И вот тут их начали расстреливать с трех точек. С тех самых тактических высот, которые они должны были по ходу движения занимать… На них обрушилась просто лавина огня… В итоге… Семьдесят человек… Мальчишек…
– И что было за это комбату? Это же прямое невыполнение приказа!
– У комбата, наверно, сразу же «сорвало крышу»… Он выхватил из кобуры «ПМ» и пошел в атаку на духов. Ему дали дойти до середины реки, где самое сильное течение, и свалили выстрелом в лоб…
Из темноты неслышно материализовались две бесплотные в садящемся на землю тумане фигуры и присели рядом с Седым, едва слышно хрустнув камнями.
– Командир, глухие стены! – полушепотом сказал Кефир. – Дальше есть крутой закоулок, для обороны, если что, удобный. Перекемарить можно только там, больше негде.
– Веди, Сусанин, – сказал Седой, легко поднимаясь с камней, от которых теперь несло могильным холодом.
Группа вытянулась длинной цепочкой и, слегка похрустывая камешками под ногами, исчезла в каменных джунглях.
Минут через сорок дошли до укрытия, обещанного Кефиром, и тихо завозились, расстилая снайперские коврики, распаковывая спальные мешки. Ушли на посты дозоры.
Седой по укоренившейся годами привычке долго смотрел на небо, чтобы знать, какая погода ждет группу завтра. Над головами разведчиков бесшумно ворочались тяжелые тучи, набухшие проливным дождем. Воздух заметно свежел…
Седой тяжело вздохнул, предчувствуя непогоду, и стал заворачиваться в спальник.
– Спокойной ночи! – сказал вдруг Дорошин.
Седой вскинулся от удивления, подняв голову. У них не принято было произносить лишние слова, а слова, произнесенные майором, в данной ситуации выглядели не просто лишними… Они выглядели нелепо здесь, в горах, на жесткой подстилке из холодных камней, которые к утру, даже через коврик и пух спального мешка, начнут тянуть из тебя тепло…
– Да? – спросил Седой. – Спокойной ночи?
Майор не ответил. Впервые попав в такие тяжелые условия, он уже спал мертвым сном смертельно уставшего человека.
– Это ж надо такое придумать? – пробурчал Седой, снова кутая голову в спальник. – Спокойной ночи, а? Вот что значит штабное воспитание. А завтра он что, скажет «доброе утро»?
– Командир, что-то не так? – услышав глухое бурчание Седого, спросил Кефир.
– Спокойной ночи, Кефир! – ответил Седой.
– Чего-о, блин? – удивленно протянул Кефир.
– Спи, блин! – Седой наконец упаковался в тесный спальник и взвизгнул «молнией», запахиваясь до подбородка… – Дождь завтра будет!
– А-а, поэтому спокойной ночи желаете? – успокоился Кефир.
– Именно поэтому, рядовой Кефаев! Именно поэтому…
С рассветом разведчики преодолели горный кряж и спустились в глухую котловину, окруженную со всех сторон серыми обрывами скал. С запада на восток котловину пересекала небольшая речушка, обозначенная на карте тоненькой голубой ниточкой. Котловина была довольно обширная, густо поросшая лесом и идеально подходила для обустройства бандитской базы. Здесь оперативники ФСБ не ошиблись… Более того, подтвердилось и то, что база здесь была, но… не вчера и даже не месяц назад. Все обнаруженные разведчиками следы говорили о том, что база покинута еще прошлым летом или ранней осенью.
– Что и требовалось доказать… – хмуро сказал Седой и со злостью пнул ногой ржавую консервную банку, которая, подпрыгивая на камнях, улетела в реку. Он не любил дурную работу, а этот выход изначально считал провальным и не скрывал этого.
– Ну, проверить информацию все равно надо было, – примирительно сказал майор Дорошин.
– Зачем? Эта база была нужна, когда духи плотно контролировали горные районы. Осенью их выбили отсюда, и они рассосались по равнине, приняв вид законопослушных граждан. Нет никакого смысла им сюда возвращаться. Во-первых, далеко от наших гарнизонов: попробуй дотащи отсюда килограммов двадцать взрывчатки, скажем, до Курчалоя, чтобы устроить диверсию… Во-вторых, если здесь и оставлен запас оружия, так, на всякий случай, то мизерный. А ты подумай, как сюда доставить запас тротила, патроны, гранаты? Только вертушкой! На горбу – надорвешься!
– Да, по тем горкам, по которым мы скакали, добираясь сюда… Действительно, надорвешься. – Дорошин подошел к столу, сколоченному из неоструганных досок, и, сбросив с плеча автомат, присел на широкую скамью, серую от времени и непогоды.
Седой сел рядом и закурил, пуская дым кольцами.
– Нашли, командир. – К ним подошел Кум, утирая лоб грязной банданой. – Мелочовка: два цинка патронов 5,45, половина ящика тротила и ящик гранат разных.
– Тротил, пожалуй, заберем, – сказал Седой. – Остальное взорвите! Да побыстрей! Уходить надо – вот-вот дождь пойдет!
Он с тоской посмотрел на серое небо, плотно занавешенное тучами, обещающими скорый дождь. А идти под дождем в горах – занятие не из приятных…
Взорвав боеприпасы, группа двинулась в обратный путь. Но не успели разведчики дойти до подъема на кряж, как в небе громыхнуло, блеснув зарницей, и полил дождь.
Седой от души выругался, поскольку подниматься в гору по раскисшей глине вперемешку с мелкими камешками было невозможно. Он махнул рукой под деревья, и разведчики ушли под густую сень вязов и буков, присаживаясь под стволы. У всех были непромокаемые пончо с капюшонами, которые можно было использовать и как палатки. Они давно уже обзавелись ими, покупая недостающее снаряжение в военных магазинах Хасавюрта и Буйнакска, и лишь майор Дорошин накинул на плечи древнюю плащ-палатку, которая под непрерывным дождем промокала через час-полтора.
– Это надолго! – сказал Седой, усаживаясь на свой рюкзак. – Время только потеряем! Нам бы на кряж подняться, можно бы было вертушку запросить для эвакуации.
– А если над рекой? – спросил Дорошин.
– Не сядет. Деревья слишком близко к реке подступают. Блин, столько времени зря убили!
– Ну, хоть что-то же мы нашли!
– Это ты считаешь, нашли? Два цинка патронов? – Седой улыбнулся в жесткие усы. – В Афгане, в горах юго-западнее Гардеза, мы десантировались на поиск склада боеприпасов, расположенного в пещере, о которой ни мы, ни проводник из местных, сливший информацию о складе агентурной группе, ничего не знали. Десантировались с вертолетов в глубокий снег, и вертушки сразу же ушли, чтобы создать у духов видимость обычного облета местности. Проход в скалы закрывало пулеметное гнездо духов с «ДШК». Нам удалось тихо обойти его и убрать охрану из четверых духов. Площадка, представшая перед нами, была с двух сторон ограничена высокими скалами и упиралась в пещеру, до которой было метров 50. И вот здесь по нам открыли шквальный огонь. У духов оказались пулеметные гнезда на горках с обеих сторон от входа в пещеру, откуда они поливали нас свинцом. Кроме того, огонь велся непосредственно из пещеры, где тоже были оборудованы огневые точки. Мы вынуждены были залечь в снег и ждать, пока не отработают гранатометчики. Вся надежда теперь была на их меткость… Гранатометчикам удалось подавить все огневые средства духов, и мы выдвинулись к пещере. Но выбить духов из пещеры оказалось делом весьма затруднительным…
Седой закурил и сквозь мокрую листву посмотрел на небо. Не увидев в тучах ни единого просвета, он нахмурился, но ничего по поводу погоды не сказал.
– Так вот, – продолжил он свой рассказ, – в пещере было темно, как… В общем, как в заднице у Али-Бабы и всех его сорока разбойников, вместе взятых… Нам тогда выдавали фонарики в корпусе из тонкой жестянки, оставшиеся еще с Великой Отечественной. Но они очень быстро погибали, стоило сесть на него или уронить. К тому же они работали от квадратных батареек напряжением 4,5 V, а их в Афгане достать было невозможно. Так что на выходы мы ходили без света. Это после пещеры мы все дружно пошли в дукан и купили мощные фонари…
Духи простреливали вход и не давали нам прорваться внутрь пещеры. Тогда, не зная высоты свода, мы стали закатывать туда гранаты. Стрельба сразу смолкла, и мы впятером вошли в пещеру, через несколько шагов наткнувшись на какие-то стеллажи, вдоль которых шел высокий бордюр, ограничивая проход к стеллажам, а уже вдоль бордюра тянулся длинный узкий коридор. Мы на ощупь двинулись по коридору и дошли до поворота, но из-за поворота духи снова открыли огонь. Нам пришлось повторить игру в бильярд, закатывая им под ноги гранаты. Они снова прекратили стрельбу, поскольку уклон был в их сторону, и подкатить нам пару-тройку гранат они не могли – гранаты все равно скатились бы обратно к ним. Мы пошли по коридору и вышли к запасному лазу, через который и ушли басмачи.
Бросив на всякий случай наружу пару гранат, двое самых худых из нас выбрались на свет божий, но скоро вернулись. Духи ушли в лес, и, по следам около лаза, их было десятка полтора.
Кто-то зажег пиропатрон, ярким снопом света осветив пещеру… И здесь у нас всех отвисли челюсти, а тела, несмотря на жестокий сквозняк покрылись холодным потом… Ты, наверно, видел кочующие из фильма в фильм американские двухкилограммовые пакеты с пластиковой взрывчаткой «С-4»? Видел? Все стеллажи в пещере были буквально завалены этими пакетами. Взрывчатки там было несколько тонн! А по углам были аккуратно сложены штабеля из итальянских противотанковых «TS-6.1». И вот в этом адском месте мы с духами гоняли гранатами в бильярд, не подозревая, какой опасности себя подвергаем. Нас спасло только то, что гранаты мы катали вдоль стеллажей по коридорам… Вот так-то… Саперы сразу занялись приготовлением ловушек из трофейного пластида, ставя их на неизвлекаемость и задавая получасовое замедление. Дождавшись саперов, мы не стали больше играть в Рэмбо, и на задницах очень быстро спустились к площадке эвакуации.
Седой аккуратно загасил окурок и сунул его под корень дерева.
Майор Дорошин только представил себе склад с «С-4», по полу которого катаются и рвутся гранаты, и ему стало не по себе. Он внимательно посмотрел на Седого…
– Не-ет, – протянул Егор, заметив его взгляд. – Седеть я начал позже. А тогда… Только выйдя из пещеры и увидев ослепительно-белый, искрящийся снег, я понял, что все еще жив, и впервые в жизни перекрестился…
Вскоре дождь превратился в ливень, сопровождаемый грозовыми разрядами. С гор побежали грязные, замешенные на глине ручьи, вымывая с высот накопившийся за зиму мусор из веток, прелых листьев, мелких камней.
– Блин, теперь мы тут застряли надолго! – глухо сказал Седой. – Нечего и думать о подъеме, пока глина не подсохнет до камня.
Разведчики сбились в плотную кучу, растянув над собой плащ-палатки, чтобы создать дополнительную защиту от дождя. Но все они знали, что это ненадолго.
– И единственный необвалившийся блиндаж в лагере духов взорвали! – с горечью сказал Кум, кутаясь в пончо.
– Мы бы все в него все равно не забились, – не поддержал его Кефир. – Он человек на пять-семь был рассчитан. Чего жалеть?
– Ну, хоть по очереди бегали бы греться! Там печка была…
– Ну да! – отозвался сапер Крот. – Печка без дымохода! Здорово бы мы там нагрелись… Прокоптились бы только!
Разведчики хохотнули. Кум обиженно засопел…
– А ты, Крот, не умничай! – сказал он. – Расскажи лучше, как ты на попа учился!
– Ну, учился! И что здесь такого?! Ты тоже учился. На сварщика…
– Что, правда, учился на священника? – спросил майор Дорошин.
– Правда! – ответил Крот. – В Сербии я видел, как люди убивали друг друга, в сущности, являясь одним народом. И те и другие были сербами. Только одни стали мусульманами при турках, а другие остались православными. Но и те и другие воевали за будущее СВОЕЙ страны… И я понял, что бороться надо только за свою душу, за самого себя. И пошел в семинарию…
– Ни хрена себе! – вдруг прервал его Могила. – А я и не знал, что ты у нас поп!
Крот даже не посмотрел в его сторону.
– Но только там я понял и другое: каждый должен обрести и нести Бога в себе, а этому научить нельзя. Христианство в семинарии так же далеко от Христа, как Россия в то время была далека от социализма. А все потому, что мы так и не научились отличать добро от зла!
– Это как так? – спросил Кум. – Мы добрые, боевики – злые! Чего тут различать?
– А-а, вот видишь, Кум, в чем беда?! Боевики ведь тоже думают о добре и зле! Но только для них мы – злые! А они добрые!
– Это уже их проблема! – воскликнул Кум. – Мало ли что они там думают?!
– А евреи и арабы? А америкосы и иракцы? А сербы и албанцы? Где зло? Где добро? Зло коварно и многолико! Тысячелетия назад мы начали партию с дьяволом. Шах: мы жертвуем царской семьей, офицерами и армией! Бессмысленно атакуем, рокируемся, делаем ход конем Семена Буденного – пат! Дьявол располагает миллионами способов атаки и защиты, а мы знаем только грабли, на которые наступили и расшибли себе лоб…
– Да-а… – Седой задумчиво смотрел на зарницы, полыхающие над высокими зубцами гор. – Трагедия России двадцатого века – в ее бескультурье. Уничтожив старую интеллигенцию, мы долго и тяжело пытались вырастить новую. В итоге полностью потеряли умение распознавать зло, маскирующееся под добро. Вторжение в Афганистан окрестили интернациональным долгом, а мы и поверили… И тут начались шараханья… Наша интеллигенция восприняла вторжение, войну, как «святое, патриотическое дело», быстро, без всякого промежуточного перехода перескочив к твердой уверенности в том, что «война в Афганистане – это ад, мерзость и позор». А что она скажет завтра утром по поводу ЭТОЙ войны? Какие слова найдет для нас?
– И какой же выход? – наморщив лоб, спросил Кум. – Что, зло непобедимо?
– Я думаю так! – сказал Крот. – С добром все ясно! Оно неизменно, как заповеди Христовы. Человечество в своем развитии уже прошло через религию Бога-Отца. Познало религию Бога-Сына. Пришло время Бога – Духа Святого. И я верую, что эта религия выйдет из России и спасет мир!
– Что за бред ты несешь, Крот?! Еще ни разу за века существования человечества ни одна религия не спасала мир! Начиная от первых Крестовых походов и заканчивая мусульманским экстремизмом, крайние течения в религии всегда несли только войны. Так можно и отцов-иезуитов оправдать, сжигавших еретиков на кострах! Ты сколько проучился в семинарии? – спросил его Седой.
– Полтора года… Потом пошел в Чечню. А что?
– Крепко они тебя накачали за это время… Я не разделяю твою уверенность. Я думаю, что единственное, чего мы достигнем… нам чаще будут менять грабли: старые на новые…
Разведчики угрюмо молчали, думая каждый о своем.
Ливень прошел, и теперь с неба сыпала мелкая морось.
Седой посмотрел на часы, было уже 12.20. Полдня потеряно впустую. Его всегда злило ничегонеделание, но время, убитое по чьему-то нелепому приказу, он переживал очень болезненно.
Как будто прочитав его мысли, майор Дорошин сказал, глядя на небо:
– Вроде как уходят тучи.
По верхушкам деревьев прошелестел легкий ветерок. Потом опять… И задул, зашептал листвой, сбрасывая на промокшие плащ-палатки мириады сверкающих брызг.
Седой оживился.
– Если ветер тучи разгонит, солнце быстро высушит подъем, – сказал он, складывая плащ-палатку. – Тогда сможем уйти еще сегодня. А с кряжа вызовем вертушку. Не хотелось бы ночевать на мокрой земле…
Солнце вскоре показалось в разрывах грязно-серых туч.
Седой смотрел на его палящий диск, прикрыв рукой глаза, и думал, что солнцу тоже достается на этой войне. В него стреляли солдаты, когда зной становился нестерпимым и просто так – от нечего делать… Его проклинали, когда в бою оно светило противнику в спину, а тебе в глаза, не позволяя вести прицельный огонь. На его восход молились духи и наши вертолетчики – выпущенные из «Стрел» и «Игл» самонаводящиеся на источник тепла ракеты часто уходили на солнце. Поэтому летчики всегда старались зайти на цель из-под солнца.
Но сейчас его жаркие лучи были необходимы, чтобы высушить подъем, иначе разведчикам не подняться на кряж.
Через два часа Седой отправил на разведку Кефира и Могилу. Вернувшись, они доложили, что ливень смыл глинистый слой, обнажив скальные породы, и можно идти.
Поднявшись на кряж, устроили привал.
– До перевала дойти не успеем, – щуря от солнца глаза, сказал Седой.
– Можно заночевать на старом месте, – предложил майор Дорошин. – Туда-то дойдем?
– Группа, подъем! Приготовиться к движению! – скомандовал Седой и посмотрел в сторону майора. – Ни-ко-гда, ни при каких обстоятельствах не останавливайся на ночевку дважды в одном и том же месте! Пошли!
Спустившись с кряжа, группа двинулась по тенистому лесу, разорванному скальными выходами, и скоро разведчики миновали место предыдущего ночлега.
– Командир, скоро начнет темнеть! – нагнал Седого Кефир. – Пора бы и ночлежку поискать.
– Дойдем вон до тех скал, – Седой кивнул подбородком на каменный разлом, – там посмотрите.
До скал дошли уже в сереющем свете сумерек. Кефир и Могила ушли, неслышно растворившись в камнях. Но не успел Седой отправить людей в охранение, как на поляну вышло человек двадцать вооруженных людей – по виду контрактников. Одеты они были так же, как и федералы, воюющие в горах, – в потрепанные горки, в касках, бронежилетах. В общем, группа выглядела так, как должны были по уставу выглядеть российские военные.
– Наши? – полувопросительно, тихо сказал майор Дорошенко. – Разведчики?
Седой молчал, разглядывая непонятных солдат. Краем глаза он увидел, что его разведчики, скрытые от противостоящей группы общей массой, начали уходить за деревья, занимая позиции для боя.
Что-то было не так в облике этих солдат… И вдруг он понял – разведка, а тем более контрактники, никогда не полезут в горы в касках и бронежилетах! Значит, это духи, вырядившиеся под федералов для совершения какой-то диверсии. «Тогда почему не стреляют?» – подумал он и тут же сообразил, что разведчики, одетые в грязные разношерстные одеяния, небритые, осунувшиеся, выглядят, наоборот, как боевики. Только из другого отряда.
Обе группы стояли и пялились друг на друга…
– Вокховерг мила ву? (Кто старший?) – спросил вдруг солдат, стоящий несколько впереди остальных.
Седой сделал шаг вперед и, вскинув автомат, открыл огонь, целясь поверх бронежилетов. И тут же, упав на землю, откатился за небольшой валун, по которому мгновенно зацокали пули, высекая снопы искр.
Очень кстати возвратившиеся из камней Кефир и Могила ударили духам во фланг, укрываясь за скалами.
В такой ситуации спасти могли только выучка и скорость реакции… У разведчиков эти показатели оказались выше, чем у духов.
Внезапно стрельба прекратилась.
Седой медленно поднялся, держа дымящийся автомат наизготовку, и осмотрелся.
Девять тел валялись на земле, не подавая признаков жизни. В том числе и амир отряда, задавший вопрос, послуживший сигналом к открытию огня… Остальные духи ушли в лес.
Над поляной низко стелился кисло пахнущий пороховой дым…
– Все живы?! – спросил Седой, взглядом выискивая каждого разведчика.
– Все! – нестройным хором отозвались пацаны.
– Осмотрите тела! – сказал Седой. – Кум, Вован, Ящер – в лес. Удаление сто, дальше не ходите.
Трое разведчиков ушли в лес по широкому кровавому следу, стелившемуся по еще влажной после дождя траве.
Седой развернул карту, пытаясь определить маршрут группы диверсантов.
– Батон, рацию! Передай, что в квадрате 65–16 обнаружена группа боевиков, численностью 20–25 человек, одетых под российских солдат, следовавшая в направлении населенного пункта Даттах. В ходе огневого контакта девять боевиков уничтожены.
Вернулась группа Кума.
– Ушли! – доложил Кум. – У них как минимум один труп и двое-трое раненых.
– Почему так решил?
– Метрах в ста пятидесяти отсюда обнаружили лужу крови. С такой кровопотерей человек не выживает… Там же бинты. На земле лежали трое. Перевязывали двоих.
– Я же сказал, не удаляться дальше ста метров!
– Там лес заканчивается и идет каменное ложе. Мы бинты увидели издалека и пошли проверить.
– Ладно! Ночевка отменяется. Уходим!
– Почему? – удивленно спросил майор Дорошин. – Люди устали!
– Потому что духи местные! И к утру могут перекрыть нам все ходы-выходы. А потом нас загонят в какой-нибудь тупиковый огрызок ущелья и расстреляют, как в тире.
– Уходим! Кефир, Могила, идете в головном дозоре!
Сухой, подтянутый, словно свитый из одних мышц, майор Дорошин думал, что на перевале Седой скомандует привал. Его уже штормило от высоты, от недостатка кислорода, от неимоверного физического напряжения, от пробирающего до костей холода… Но разведчики шли как заведенные.
В полночь луна опять спряталась за тучами, и перевал преодолевали в полной темноте. Шли в связках по три человека, страхуя друг друга, потому что на перевале неожиданно повалил мокрый снег с дождем. Все мгновенно вымокли до нитки, но все равно шли без остановок, потому что туман сгущался, и скоро на расстоянии трех метров уже ничего не было видно. Как в такой обстановке находили дорогу Кефир и Могила, майор Дорошин не знал.
На спуске идти стало еще тяжелей. Майор шел в полусонном состоянии, уже не отличая сон от реальности. Все чувства притупились, уступив место полнейшей апатии. Несколько раз он хотел сесть в снег и не вставать больше, но тут же вспоминал, что он второй в связке, и если сядет, то рядом с ним вынужденно сядут еще двое разведчиков – его подчиненных. И, подстегивая себя нечеловеческим усилием воли, продолжал идти.
Рассвет застал группу в очередной долине, после которой им предстояло перевалить еще одну горку и… все – они в точке эвакуации. Вышли к реке, весело журчащей по камням, и, наполнив фляжки, сразу ушли под деревья.
Майор Дорошин с удивлением смотрел на зеленую траву, посеребренную росой, на зелень листвы в лесу и не мог поверить, что ночью они с трудом пробивались через снеговые заряды… В лесу разведчики развели в ямке бездымный костерок, обложив его голышами. Голышам давали нагреться и сушили с их помощью одежду, раскладывая ее на горячих камнях. На спиртовках закипела вода, и потянуло ароматом чая. Согревшись и подкрепив силы тушенкой, пошли дальше.
А была весна. И где-то, совсем рядом с Чечней, в городах ходили девушки в коротких юбках, и парочки сидели в открытых кафе, обнимались на лавках в парках и скверах, и никому не было дела до этой войны…
Их все-таки ждали… Когда группа вышла из лесу и головной дозор начал подъем на горку, с высоты застучали автоматы. Духи поторопились открыть огонь, не дав разведчикам полностью выйти из леса, поэтому, отстреливаясь, группа быстро откатилась в лес. Их, видимо, пытались окружить, поскольку из лесу тоже начали стрелять в их направлении, но духам не хватило времени, чтоб завершить свои маневры. И майор Дорошин понял, насколько прав оказался Седой, заставив группу идти всю ночь без остановок. Ведь если бы не этот сумасшедший ночной марш-бросок на пределе сил и возможностей человека, духи успели бы к утру приготовить им засаду, из которой они вряд ли смогли бы вырваться… Майор стрелял в лес, чувствуя, как с первыми выстрелами проходит дрожь в руках и возвращается уверенность. Он лупил, глядя, как от выстрелов осыпаются ветки и отлетает от деревьев кора. Он изливал злобу за пережитую в страшном напряжении ночь, за моменты страха, пережитые минутой раньше. Он словно хотел расстрелять свой страх и остановился только тогда, когда автомат, выбросив крайнюю гильзу, замолчал, щелкнув вхолостую бойком…
Внезапно все стихло… Разведчики, заняв круговую оборону, «ловили тишину», внимательно вслушиваясь во все звуки леса, пытаясь различить в них «чужие», посторонние звуки.
Дорошин подполз к Седому и открыл было рот, чтобы спросить, что они будут делать дальше. Но Седой внимательно посмотрел на него и приложил палец к губам. В полной тишине прошло минут десять…
Седой кивнул Куму и пополз в лес, бесшумно извиваясь в траве. Кум пополз за ним, слегка приотстав. Метров через двести Седой вдруг замер и, показав Куму два пальца, тихо сместился за дерево, достав из ножен свой древний НР-43. Кум сделал то же самое. Седой привстал на одно колено и осторожно выглянул из-за дерева. То, что он увидел, не обрадовало его. Он показал Куму два пальца, встряхнул ими и снова показал два пальца. Кум понял, что ползут двое духов, а через несколько метров за ними – еще двое. Седой показал знаком Куму отойти и, ткнув пальцем в его сторону, показал два. Кум кивнул головой и отполз назад…
Седой присел, прислонившись спиной к дереву и откинув голову, и полностью расслабился. Он пропустил мимо себя первую пару духов и ждал вторую. Когда тихий шелест травы возвестил об их приближении, он снова привстал на одно колено. Теперь он был похож на сжатую пружину, на курок, готовый выстрелить. Духи проползли мимо, и он прыгнул на спину крайнего к нему, ткнув его деревянной рукоятью ножа в основание черепа. Мгновенно перекатившись через него, Седой прыгнул на спину второго. Захватив его пальцами за глазницы, он до отказа запрокинул голову духа назад и полоснул острым как бритва лезвием по горлу. Некоторое время он держал голову духа запрокинутой, чтобы тот не захрипел в конвульсиях, и, как только тело обмякло, он отпустил голову и утащил тело в кусты.
Взвалив на плечо тело вырубленного, который все еще был без сознания, он, пригибаясь, пошел к своим. Через десяток метров из-за дерева шагнул Кум и, перехватив тело духа, забросил себе на плечо.
Кум сбросил духа на землю, и от удара он сразу пришел в себя и сел, удивленно оглядываясь.
Чтобы не дать ему времени на раздумья, Седой сразу начал допрос.
– Сколько вас? – спросил он.
– Дваццат издес и дэсят на висота.
– Почему прекратили атаку?
– Амир Анзор шел пэрвий. Ви иво убили. Ми ни знала шо делат. Иса сказал, ползат нада к вашь позиций и сматрэть, скока вас. – Дух снова удивленно оглядел группу разведчиков. – Вас всыго дэсят? Ви спэцназ?
Седой рассмеялся.
– Я что-то не пойму, ты меня будешь допрашивать или все же я тебя?
– Это ти мина биль па галава? – Чеченец пощупал затылок. – Зачэм так сылна биль? Шо, сапсэм дурак?
Теперь уже смеялись все. Вопросы пленного как-то разрядили обстановку…
– Если вы не вернетесь, что будет делать Иса? – уже серьезно спросил Седой.
– Дыругой чэтверо пошлеть. Иса упрамий, как ишак! Ти мина отпускай, я скажу, шо ви крутой спэцназ, и нам тута дэлат нечева. Иса мина слушат будэт и увидет моджахэдов.
И тут под курткой пленного забурчала рация.
Мгновенно выхватив ее из-под куртки, он пытался что-то крикнуть в микрофон, но Седой выбил ее из рук духа и поймал на лету.
– Тимон, что говорят? – спросил он Тимоху, двадцать лет прожившего в Грозном и знавшего чеченский язык, как свой родной.
– Гора запрашивает Ису, что им делать. Русские не идут… Иса отвечает, что отправил разведку… Когда они вернутся, Иса будет знать, сколько нас, и решит, что делать.
Пленный сразу загрустил…
– Ладно! – сказал он. – Дайте мне рацию, я дам команду уходить. Обмануть я не смогу, раз ваш товарищ знает чеченский.
– Ни хрена себе! – сказал Седой. – Да ты разговариваешь почти без акцента…
– Ничего удивительного… Я пятнадцать лет преподавал в школе русский язык и литературу. Одно условие!
– Говори!
– Ваши люди идут на высоту, убеждаются, что там никого нет, и вы отпускаете меня!
– И ты будешь и дальше воевать против нас?
– Да! Если не буду я, будет другой! Моя смерть ничего не изменит…
– Давай, командуй! – Седой протянул рацию духу.
Пленный заговорил по-чеченски.
– Иса, это Анзор! Слышишь меня? Снимай людей, и отходите на базу. Я догоню вас. Я у русских. Ты что, не понял? Они захватили меня! Все! Выполняй! Ишак! Это спецназ! Военная разведка! С кем ты собрался воевать?! Делай, что я сказал!
– Рацию верни, – тихо сказал Седой.
– Зачем? Я же все сделал, как обещал!
– А что тебе помешает передумать через пяток минут? Давай-давай! Нам пригодится в дороге послушать разговоры твоих орлов! А ты отдыхай пока.
Чеченец отошел и уселся под дерево.
Седой подмигнул Куму, и тот понимающе кивнул головой, что не укрылось от глаз майора Дорошина.
– Егор, отойдем? – сказал он.
Они отошли в сторонку.
– Во-первых, – сказал Егор, предваряя вопрос майора, – непреложный закон разведки – не оставлять свидетелей. Во-вторых, он полевой командир среднего звена, и он видел нас. Запомнил нас в лицо. Тебе надо объяснять, чем это чревато для группы?
– Нет! Не надо! Эмоции…
Через два часа над точкой эвакуации завис вертолет. Разведчики быстро запрыгнули в его чрево, и вертушка, накренившись на левый борт, пошла в разворот…
На следующий день разведчики – чистые, выбритые, отоспавшиеся, занимались чисткой оружия, приведением в порядок изрядно потрепанного в горах обмундирования, снаряжали разгрузочные системы.
В полдень Седого вызвали в штаб, в группу связи. Говорил он с начальником разведки.
– Егор, дело – дрянь!
– Что случилось? – спокойно спросил Седой, уже догадываясь, что речь сейчас пойдет о Даттахе.
– Сегодня в 6.00 духи все-таки вошли в селение Даттах со стороны футбольного поля, откуда их никто не ждал. Они строем дошли до здания администрации, напротив которого расположен и временный отдел милиции. Там было десять местных милиционеров-чеченцев и двадцать прикомандированных – пензенский ОМОН. Несколько ментов вышли на улицу, стали перешучиваться с духами, принимая их за своих. Те спокойно разделились на две группы и пошли громить селение. Вылавливали по спискам работников администрации и тут же казнили. Здание сожгли…
– А что же менты?
– Они забаррикадировались в своем здании и держали оборону. Потеряли двенадцать человек. Много жертв среди гражданских.
– Ну а мы-то при чем? Мы сразу же дали радиограмму об обнаружении и боестолкновении с этой бандой. Даже дали предполагаемое направление ее движения, которое подтвердилось сегодняшними событиями. Что ж не приняли срочных мер те, кому это положено было сделать по долгу службы?
– Да дело уже не в том, кому давать звездюлей! Дело в том, что духи снимали свой беспредел на видеокамеру. Там, в банде, было человек пять славян, вот их-то в основном и снимали. Славянские морды, добротный русский мат и тэ дэ. А в 12.00 эта пленка уже лежала на столе президента Ахмата Кадырова.
– Оперативно! Но наталкивает на определенные мысли…
– Эти мысли выбрось из головы! Кадыров потребовал от командующего немедленного и полного расследования обстоятельств нападения. Дал на это двое суток.
– А что, все бандиты спокойно ушли? Без потерь?
– Если у них и были потери, то всех своих мертвых они унесли с собой. Ты дашь мне сказать главное?!
– А ты еще не сказал?
– Егор, не юродствуй! Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь! По факту боя с этой бандой вы все будете допрошены следователями чеченской прокуратуры.
– Это исключено! В противном случае группу придется сразу же после допроса расформировывать и выводить нелегально из Чечни. По одному…
– У вас же есть документы прикрытия!
– Ментовские? И что группа ментов делала в лесу? Грибы собирала? Никто в эту липу не поверит! Тем более что ментовские «ксивы» прокурорские работники смогут элементарно проверить по учетам МВД.
– Это приказ командующего…
– Послушай, Николаевич, ты же официальное лицо! Вот пусть тебя и допросят! А ты в своих показаниях скажешь, что разведгруппа ГРУ не может быть расшифрована в соответствии с законом. К тому же наши личные дела в бригаде, а здесь мы все под вымышленными фамилиями. И при допросах это сразу же вскроется!
– Блин, не знаю, что делать…
– Я знаю! Всех, кто был в этом выходе, с сегодняшнего дня надо отправить в отпуск. Никто из наших не был в отпуске уже по году и более… А за то время, что мы будем отдыхать от ратных трудов, твои оперативники через агентуру в бандах должны раскопать всю подноготную этой операции духов. Тем более тебе известны двое из банды – Анзор – бывший школьный учитель и его помощник Иса, которого он ласково дважды назвал «ишаком». Уже есть от чего плясать.
– Так! Это идея, достойная реализации! Пойду докладываться командующему. Думаю, он пойдет навстречу. Давай, до связи.
– Давай, товарищ начальник. Дерзай! Только сделай так, чтоб мы в Ханкале не светились. Отпускные документы и деньги перебрось нам сюда, чтоб мы ушли незаметно.
Седой вернулся в расположение и собрал всех, кто ходил в крайний выход.
– Так, пацаны! Назревает серьезная проблема – чеченская прокуратура жаждет получить от нас показания о бое с духами, переодетыми под федералов.
Разведчики тихо зароптали, недоуменно переглядываясь.
– Но! Я предложил начальнику разведки немедленно, с сегодняшнего дня, отправить всех нас в отпуск, благо мы все имеем за душой неиспользованные отпуска.
– Вот это дело! – воскликнул Кум. – Исстрадалась душа по кобылам, скачущим по дискотекам!
– Не стыдно тебе так – о женщинах? – с укором спросил Седой.
– Так я ж не о женщинах! Я о кобылах, готовых раздвинуть ноги за бокал коктейля «Пино Коллада»!
– Ладно, пока не шибко обольщайтесь, ибо вопрос с командующим еще не решен. Но если он будет решен, завтра нам доставят документы и денежное довольствие. После этого мы рвем на броне в Хасавюрт, берем маршрутку и пилим домой!
– Ура! Ура! Ура! – в один голос полушепотом произнесли разведчики.
– А теперь – разойдись!
На следующий день майор Дорошин прилетел сам и доставил все необходимое.
Седой с удивлением рассматривал свое отпускное удостоверение – ему насчитали 59 суток отпуска – основного и реабилитационного после ранения.
– Ну, ни хрена же себе! – только и смог вымолвить Седой, сворачивая бумажку. – Вот это отпуск! Да я забуду за это время, с какой стороны к бэтээру подходить!
Разведчики дружно рассмеялись.
– Николаич! Ну, зачем мне посчитали все в кучу?
– Командующий велел тебе хорошо отдохнуть! Кстати, по банде уже есть серьезные наработки. Думаю, через пару недель раскрутим полностью.
– Так Кадыров же дал всего два дня!
– Командующий встречался с Ахмат-Ходжи и объяснил ему ситуацию. Но на вашем допросе прокуратура настаивает, поскольку вы единственные свидетели того, что перед вами были боевики и сражались вы с переодетыми духами. Так что сваливайте из Чечни, и чем быстрее, тем лучше!
– Да кто бы спорил? Мы – не будем!
Не знал Седой, да и не мог знать, чем закончится для него этот отпуск, каким обернется концом…
Седой сутки отсыпался… Вставал, выпивал стакан воды и снова падал в кровать.
Почувствовав себя полностью восстановившимся от постоянного недосыпания, он встал под душ и долго стоял под колючими струями то горячей, то холодной воды.
Проснулся он вечером, и идти никуда не хотелось, но холодильник был пуст, а есть хотелось. Он оделся и пошел в супермаркет. Купив сосисок, десяток яиц, хлеба и пива, он пошел домой. Смотрел «ящик для дураков», как он называл телевизор, пил пиво, закусывая сосисками, и чувствовал, как тоска постепенно змеей заползает в душу…
Включил компьютер, вошел в почту, но, увидев более трехсот неотвеченных писем, выключил.
Поневоле вспомнил жену, которая с полгода назад загуляла с «мальчиком», который был младше ее на пятнадцать лет. Он все еще любил ее, хотя возврата к прошлому не хотел. Он вообще не терпел предательства ни в каком виде. А ее поступок он считал предательством – подлым и коварным…
Седой вышел на лоджию и долго курил, глядя на пролетающие по проспекту машины, гуляющих, смеющихся людей, и вдруг остро почувствовал свою ненужность в этом красивом мире, расцвеченном тысячами разноцветных огней витрин магазинов, развлекательных центров, кафе и ресторанов. Он был здесь лишний, никому не нужный…
Он вдруг вспомнил, как они в Ачхой-Мартане брали амира, известного под кличкой Мелхи. Три недели группа шарахалась по лесам, выбивая бандитов одного за другим, и только амиру с охраной удалось прорваться в Ачхой-Мартан. Уходя от преследования, амир и шестеро его телохранителей перебежали через обмелевшую речку Ачхи и укрылись в каком-то строении, потому что дальше бежать было некуда – впереди расстилалось обширное поле, ровное, как стол. Разведчики окружили строение и предложили духам сдаться. В ответ раздались автоматные очереди. Седой кивнул Филину, и тот, сдернув с плеча «муху», запустил снаряд в окно. Со звоном вылетели стекла, из строения повалил дым, из которого вышли четверо духов с поднятыми руками.
Седой влетел в строение и, выбив ногой дверь в какую-то комнату, вдруг увидел в глубине комнаты грязного бородатого мужика в пропотевшей бандане, с бешеными, налитыми кровью глазами. Его автомат был направлен точно в грудь Седого. Тот мгновенно нажал на спуск и… услышал звон разбитого стекла… Он подошел ближе и увидел на грязном полу осколки зеркала…
«Ну все… Дожил! Расстрелял собственное отражение в зеркале», – подумал он. Подняв с пола кусок зеркала побольше, он долго рассматривал свой звероподобный облик и с трудом узнавал себя.
Тогда Седой подумал, что когда-то все это кончится и он снова примет нормальное обличье. Но теперь его не радовало то, что он чист, гладко выбрит и пахнет хорошим одеколоном. Ему привычней и комфортнее было в его старом привычном облике лесного бродяги…
Он упал на диван лицом вниз и попытался снова уснуть, но после суточного сна спать не хотелось. Маясь от безделья, он решил позвонить брату в Донецк.
Анатолий ответил сразу. Обменявшись дежурными фразами о семье, о погоде, о самочувствии, Седой сказал:
– Толян, у меня два месяца отпуска. Я хочу приехать к тебе. Съездим на могилы родителей, дедов и бабок проведаем в их вечных приютах…
– Погоди, Егор! – Толян не скрывал радости от звонка брата, которого не видел уже лет пять. – У меня к тебе другое предложение. У тебя плавки есть?
– Какие плавки? – удивился Седой. Он уже и слово такое позабыл.
– Плавки, чтобы плавать! В море! – терпеливо объяснил брат. – У меня две путевки в санаторий «Металлург» в Сочи, а моей Валентине отпуск не дают. Заезд через пять дней – у тебя будет время подготовиться. Я приеду к тебе на поезде, потому что у нас билетов в Сочи не достать, а от тебя махнем на машине. Там же недалеко вроде? Согласен, братишка?
– Ух ты! Заманчиво, блин! Я хоть на людей посмотрю, а то одичал в горах да в лесах! Конечно, согласен, Толян! Что за вопрос?! Давай, готовлюсь к морю, брат!
Утром он поехал на рынок и купил все, необходимое для морского отдыха. После этого загнал своего «скорпиончика» на техобслуживание и, договорившись со знакомыми мастерами, чтоб проверили все узлы и агрегаты машины, со спокойной совестью поехал домой на такси.
По пути Седой решил заехать в знакомый уже много лет пивной бар, где по привычке собирались разведчики. Его в шутку и называли «У Егора».
Он не ошибся – вся развеселая толпа разведчиков была там. Сдвинув вместе три стола, разведчики гуляли так же, как и воевали, – от души. Это у них называлось «до первого убитого»… То есть как только кто-то падал «лицом в салат» или со стула, загул считался законченным.
Увидев командира, разведчики обрадовались, задвигали стульями, высвобождая место. Выпили. Но за весельем, льющимся рекой, Седой увидел в глазах каждого тоску, затаившуюся в уголках, под веками.
Седой встал. Разведчики разом замолчали…
– Дорогие мои братишки! С некоторыми из вас мы вместе еще с первой войны, некоторые пришли уже во вторую. Но это не важно! Важно то, что мы вместе – в горе и в радости, на войне и за этим столом. В госпитале я написал стихи. Они, конечно, корявые, не обессудьте… Послушайте:
Мы приходили, пропахшие потом,
Запахом смерти, тротила, свинца…
Мы нашу войну называли работой,
И этой работе не видно конца…
Семьи ломались, и дети-сироты
Нас забывали, не видя годами.
Обрушив на нас об Отчизне заботу,
Власти предержащие нас предавали!
Шарик земной своей кровью обмыли —
Наши тела – от Чечни до Афгана.
В скальных породах ребята застыли,
На перевалах, в снежных саванах…
В бой уходя за Россию, за веру,
Мы никогда ничего не просили.
Лишь бы Всевышний смотрел на нас сверху.
Только б нас дети наши простили…
– Давайте мы эту чарку поднимем за наших детей, чтоб миновала их наша доля, чтоб… Словом… За деток наших!
Вскоре Ящер, стойко державшийся на протяжении всего вечера, все-таки уронил тяжелую голову на стол. И разведчики сразу засобирались, потому что закон в их среде, однажды принятый, оставался законом навсегда…
Таксистам в этот вечер было много работы…
В эту ночь Седой спал плохо…
Разбалансированный неожиданным отпуском организм никак не хотел выходить из состояния боевой готовности, удерживая в этом состоянии и свою психическую составляющую.
Седому снилось, что он, школьник с ярко-алым пионерским галстуком на шее, отвечает у доски. Но дальше шло что-то совсем невообразимое: за учительским столом восседал командующий группировкой, по привычке прикуривая одну сигарету от другой, и, постукивая по столу указкой, задавал каверзные вопросы.
– Автомат «А-91» рассчитан на ведение огня патронами калибра 9×39 миллиметров, тип «ПАБ-9», «СП-5», «СП-6», – тараторил безусый Седой, стриженный под «полубокс», звонким мальчишеским голосом. – Прицельная дальность стрельбы – 200 метров. Скорострельность – 700 выстрелов в минуту. Автоматика работает на отводе пороховых газов. Эффективный глушитель…
– Достаточно! – снисходительно сказал командующий. – Так, «АКМС» ты, конечно, знаешь, как «Отче наш», «ВСС» тоже, давай-ка, расскажи мне про «муху».
– Есть! – звонко ответил Седой и вскинул правую руку в пионерском салюте. – Гранатомет «РПГ-18», именуемый нами «мухой», имеет калибр 64 миллиметра, начальная скорость гранаты – 114 метров в секунду. Прицельная дальность до 200 метров. Масса гранаты – 1,4 килограмма. Боевая часть кумулятивная. Бронепробиваемость до 150 миллиметров…
– Так, пионер, ставлю тебе пятерку! – Командующий прикурил следующую сигарету.
– Под салютом всех вождей! – гаркнул Седой, выбросив руку и четко разворачиваясь через левое плечо.
– Пионер Джоник!
– Й-я! – подскочил Джоник, едва не опрокинув парту.
– К доске!
– Й-есть! – гаркнул Джоник и строевым шагом пошел к доске, печатая шаг.
– Тебе вопрос, пионер: противотанковый гранатомет «РПГ-7»!..
И тут в окно класса влетела граната Ф-1 и бешено завертелась на линолеуме пола. За окнами школы затрещали автоматы. Со звоном посыпались разбитые пулями стекла…
– Ложись! – во весь голос заорал Седой, падая на пол. И вдруг увидел, что граната подкатилась прямо к его голове… Он резко крутанул свое тело вправо, откатываясь от гулко хлопающей по полу ребристой рубашки гранаты, и… оказался на полу, завернутый в мокрую от пота простыню, как гусеница в кокон…
– Господи! – вздохнул Егор, с трудом выбираясь из цепких объятий сна. – Да что ж это за сон такой?! Дебилизм сплошной!
Он сбросил с себя простыню и отнес ее на лоджию сушиться.
Закурив, Седой долго стоял на лоджии, стараясь отдалить от себя сон, в котором он чуть не погиб от взрыва гранаты….
Застелив кровать свежей простыней, он снова рухнул в объятия Морфея.
Теперь ему снилось, что разведчики уходят от преследования по открытому со всех сторон, прямому как стрела ущелью. Пули высекают искры прямо у их ног, а они бегут из последних сил. Седой вдруг понял, что ноги не слушаются его. Каждый шаг давался с огромным трудом и болью. Он уже не бежал, а шел, еле-еле переставляя ноги…
А пацаны удалялись все дальше и дальше. Он хотел закричать, позвать их, но голос почему-то пропал, и из его горла вырвалось только какое-то змеиное шипение.
Он понял, что ему не уйти, и остановился, поджидая духов. Он знал, что магазин автомата пуст, и отбросил его в сторону, выхватив из потертых деревянных ножен «НР-43». В другой руке он мертвой хваткой зажал гранату, вырвав кольцо с предохранительной чекой. Духи окружали его молча, скаля зубы в зловещих ухмылках. Седой выжидал… Но вдруг духи разом бросились на него, словно стая волков. Он, как мог, отбивался ножом, но в тесноте навалившихся на него тел не мог никому причинить серьезного вреда. И тогда он, что было силы в легких, заорал «А-а-а!» и бросил себе под ноги гранату…
В стену громко постучал сосед. И Седой понял, что он действительно кричал во сне. Мышцы левой руки, удерживающей во сне гранату, свело судорогой… Во рту пересохло…
Седой тяжело встал с кровати и, шаркая по полу разношенными тапками, пошел на кухню. Достав из холодильника запотевшую бутылку пива, он пальцами сковырнул крышку и припал к горлышку, выпив бутылку залпом.
Усевшись за стол, он долго думал, что могут означать эти кошмарные сны, но так как никогда не был силен в их толковании, решил, что это просто реакция мозга на события последних дней в Чечне. «Или просто непереваренный кусок шашлыка!» – подумал он, вздыхая.
За окнами брезжил рассвет, и он решил не ложиться больше, потому что еще один подобный сон вырубит его из деятельной жизни на весь день.
Седой включил компьютер и начал отвечать на накопившиеся письма. Большая их часть оказалась рекламной чушью, и он безжалостно поудалял ненужное. За работой незаметно пролетело время, и, взглянув в угол экрана, он увидел, что уже 8.10. Сладко потянувшись, он решил прилечь на полчасика… и провалился в сон…
Проснулся он около одиннадцати, абсолютно ничего из приснившегося не помня. Но два предыдущих сна засели в памяти намертво.
Дел было много, и Седой, раздирая рот зевотой, пошел в душ.
Он никогда не верил в сны и снисходительно выслушивал истории других о сбывшихся якобы снах. Раньше ни один из его снов не сбывался, хотя часто снились ситуации, подобные сегодняшним. Но сны этой ночи почему-то серьезно встревожили его. Был в них какой-то намек, предзнаменование.
Но поразмыслив, он решил, что чушь все это несусветная, о которой нужно просто забыть!
Целый день он был занят делами, накопившимися за время его пребывания в Чечне: сделал отметку в отпускном удостоверении в военкомате, пообщался с бывшими коллегами по службе (до Чечни он служил в городском военкомате), уплатил коммуналку, выстояв длиннющую очередь в сберкассе, отвез в прачечную грязное белье и обмундирование… Но едва он вошел вечером в квартиру, как тревожное чувство, вызванное ночными кошмарами, вновь вернулось к нему.
Он не мог себе объяснить эту тревогу, возникшую, казалось, на пустом месте, и это еще больше угнетало его. Потому что он знал свою военную интуицию, которая практически никогда не подводила его в боевых условиях, вовремя предупреждая об опасности. Но он сейчас находился далеко от войны, в мирном городе, где ничто не должно было угрожать ему…
Просидев весь вечер у компьютера и уничтожив достаточное количество немецко-фашистских захватчиков, гоняя в «Medal of Honor», он, наконец, успокоился и пошел спать…
Спал Седой крепко, без сновидений…
Ах, море! Ну что за сказочный мир?! Этот ласковый вечерний прибой, лижущий пятки, этот воздух, сладко пахнущий прелыми водорослями, йодом, остывающей после дневного зноя галькой, эти полураздетые женщины с обворожительными улыбками, приехавшие в санаторий отдохнуть от работы, от кухни, от опостылевших мужей – такие нежные и доступные…
Седой отдыхал! Он несколько лет считал отдыхом выезд в Буйнакск или Хасавюрт с колонной, когда в ожидании загрузки можно было посидеть в кафе, выпить пару-тройку рюмок хорошего кизлярского коньяка и съесть пару кусков шашлыка из осетрины, обильно поливая их выжатым соком лимона или макая в гранатовый соус…
Но теперь он познал настоящий отдых! Он бродил в сумерках с очередной подругой по улице Роз, поражаясь обилию разноцветных крупных цветков и их аромату, который кружил голову, заставлял учащенно биться сердце в предвкушении ночи, обещающей сладкие объятия и горячие, ни к чему не обязывающие поцелуи…
Он с удивлением и восхищением разглядывал стволы пальм, на которые неизвестный художник в великолепном полете фантазии умудрился намотать в поразительно красивом беспорядке коричневые нити кистевидных волокон, крепких на разрыв.
После руин и разрушений войны он наконец-то попал в рай великолепных архитектурных ансамблей, старинных особняков, цветущих парков.
И… через неделю он уже полностью забыл о войне, о неимоверных физических и моральных нагрузках, о приятной тяжести оружия в руках… Он полностью окунулся в этот сказочный курортный сон…
Только одно смущало его и заставляло выходить на пляж только ранним утром и вечером – многочисленные безобразные шрамы от пулевых и осколочных ранений, в изобилии покрывающие его тело. Он не терпел с детских лет проявлений жалости к себе, и, единожды заметив, с какой материнской жалостью смотрит на его шрамы пожилая женщина, он сразу же решил для себя не выходить на пляж в дневные часы, когда там полно народу.
Время в Сочи летело с неимоверной скоростью, и братья глазом не успели моргнуть, как пролетел двадцать один день отдыха, предусмотренный путевкой.
Седой загрустил. Ему не хотелось уезжать, но Анатолию через неделю нужно было выходить на работу.
– Ладно, братишка, давай еще пару дней побарахтаемся в море дикарями, а потом я тебя довезу до самого дома, – предложил Седой.
– А жить где будем? – Анатолий любил комфортную жизнь.
– Брат, я же военный человек! У меня в машине есть все! И даже двухместная палатка! Есть надувной матрац, такие же подушки… Мы встанем где-нибудь на Мамайке в соснах и пару дней оттянемся по полной!
– Ладно! Уговорил. Правда, я хотел попасть домой пораньше, там ведь тоже дела есть…
– Толян! Поверь мне, моему военному опыту: все дела не переделаешь! Никогда! Всегда будет что-то, что ты хотел сделать, да не успел или не позволили обстоятельства.
– Я же сказал, что согласен! Поехали на Мамайку.
Братья набрали продуктов на два дня, взяли две бутылки водки, десять пива и, загрузив портативный холодильник, стоявший в багажнике «Форда-Скорпио», помчались на выезд из города, в поселок Мамайка, поразивший их во время экскурсионного путешествия на теплоходе полупустыми пляжами и чистой как слеза морской водой.
Седой еще тогда присмотрел группу сосен, подумав, что вот идеальное место для дикого отдыха.
Он быстро поставил палатку, которая была предназначена для гор, и достаточно было только раскрыть ее, как каркас сам ставился на место. Оставалось только закрепить ее на земле или на льду приколышами. Словом, через десять минут палатка с матрацем и подушками была полностью готова к эксплуатации…
– Вот это чудо! – сказал Анатолий, глядя, как ловко Седой управляется с палаткой. – Никогда не видел такой!
– Это горный образец. Если в горах застал буран или сильный снегопад, дорога каждая секунда. Поэтому здесь все рассчитано на быструю установку. Хочешь, оставлю ее тебе?
– Конечно, хочу! Это же для рыбалки, для охоты вещь очень удобная! Раз – и готово: палатка стоит! Да все мои товарищи по рыбалке просто обалдеют, когда увидят это чудо!
– Лады, Толян! Доедем до Донецка, заберешь палатку.
– Ты не шутишь? Расстаться с такой вещью!
– У нас будет очередное списание, и я себе еще возьму. Не переживай!
Двое суток братья фактически не выходили из моря, будто стремясь накупаться в соленой морской воде на всю оставшуюся жизнь…
А вода была просто чудо – прозрачная, каждый камушек виден на дне, теплая как парное молоко, а установившийся штиль, как будто специально для них, давал возможность расслабленно полежать на воде, ловя лицом нежные солнечные лучи… И казалось, не будет конца этому раю на земле, – так спокойно и тихо было на этом кусочке морского побережья, выбранного братьями для двух дней отдыха…
Братья пили холодное пиво, болтали ни о чем, отчаянно предаваясь только морю и безделью…
И не знал Седой, что совсем чуть-чуть остается до того момента, когда он навсегда потеряет свое спецназовское прозвище и станет простым гражданином Сербиным… А Анатолия ожидала совсем иная – непредсказуемая судьба…
Оставалось чуть-чуть до поворота судьбы, который навсегда изменит жизнь…