Война в облаках

Ник Картер

Война из облаков

Посвящается сотрудникам секретных служб Соединенных Штатов Америки.

Первая глава

Он определенно был кубинским морпехом. У него была особая чванство, это невероятное равновесие, даже когда он крался по вулканическим берегам, пробирался через джунгли или потел на горных тропах.

Я следил за ним шесть миль всю ночь. Через вулканический берег горы. Торо, через участок тропического леса Никарча; теперь он отдыхал, переводя дыхание и задыхаясь, фыркал, готовясь к восхождению на Альто Арете.

Дом дона Карлоса Италла, военного волшебника, жестокого вождя партизанских сил, которые не позволили миру прийти на эту прекрасную землю.

Дон Карлос, монах, человек Божий, религиозный фанатик, религия которого заключалась в лишении жизней, пролитии крови, возбуждении маниакальных страстей в мужчинах, которым было бы гораздо лучше дома, трахая своих жен, возделывая поля, выпивая вино, любя своих детей.

И кубинские морские пехотинцы были левой рукой этого Бога, этого скромного монаха, который любил войну превыше всего и который жил в полной защите и уединении среди своих братьев-монахов в древнем аббатстве, занимавшем плоскую вершину Альто-Арете, на высоте трех тысяч футов среди джунглей.

Моя работа заключалась в том, чтобы вывести этого человека из его горного логова. Чтобы свергнуть человека-бога. Уничтожить кубинских морских пехотинцев, вразумить последователей монаха или убить их, чтобы снова принести мир Альто-Арете и мир в долину Рена ниже этой высокой вершины.

Мое имя? Ник Картер. Моя работа? На данный момент, чтобы свергнуть человека-бога по имени Дон Карлос Италла.

«Ник, - сказал Хоук, - мы завершили мирный договор, который положит конец долгой войне между Никарксой и Апалкой».

"Они оба готовы подписать?" Я спросил.

Фактически, я не знал, что Никарса и Апалка, две островные республики к югу от Кубы, даже находились в состоянии войны. Но в любой момент времени в разных частях света происходит, возможно, пятнадцать небольших войн. Широкую огласку получают большие войны.

«Все участники согласились с этим», - сказал Хоук. «За исключением дона Карлоса Италла. Он - яростный враг никарксанской структуры власти. В основном религиозные разногласия, но ходят слухи, что кто-то в стране однажды сделал что-то ужасное по отношению к нему или его семье. Я не знаю подробностей Я знаю, что дону Карлосу нужно показать свет. Думаешь, ты справишься, Ник? "

«Конечно, могу, сэр».

Если бы я знал то, что узнал позже, я бы, наверное, не сказал ничего настолько ужасно глупого. Не знаю, что бы я сказал этому человеку, но это не было бы таким определенным глупым хвастовством.

Я также знал, что мне нужно еще многому научиться, и все это плохо для нашей стороны. Все, что я знал наверняка (а это было больше, чем я хотел знать, когда узнал об этом), так это то, что дон Карлос и его ближайшие помощники находились на вершине Альто Арете, которую я теперь мог видеть вдалеке, темные облака парят над ее огромным , бугристым пиком. Они были вооружены до зубов. Подняться можно было только по узкой извилистой горной тропе, оставлявшей на своем пути огромные пропасти. Тропа охранялась снизу доверху.

Чего я не знал, так это того, сколько охранников было на месте, сверху или снизу. Я также не знал, есть ли на горе другие средства защиты - минные поля, электрифицированные заборы, змеиные ямы, сторожевые собаки и тому подобное.

Кубинский морской пехотинец собирался сказать мне то, чего я не знал, только он еще не знал, что он собирается сказать мне.

Теперь он был всего в сотне ярдов от меня. Мы были все еще в двух милях от подножия Альто Арете, где тропа начинала свой вертикальный подъем к вершине, все еще окутанная кучевыми облаками.

Я увеличил темп, вспотев, как евнух с эрекцией, сокращая расстояние между нами. Впереди был небольшой фермерский дом, расположенный в предгорьях, овцы паслись на лугу у извилистого ручья. Кубинец, столь же холодный, как реакция зрителей на новую телевизионную программу комедийного сериала, свернул с тропы и со сверхъестественной грацией направился к ферме.

Я подождал, пока он пересек ручей, затем проверил свое вооружение. К моей пояснице была привязана Вильгельмина, большой «Люгер», на котором не было зазубрин для убийств. Если бы я начал подрезать свой пистолет, Вильгельмина давно бы исчезла в куче документов.

Был Пьер, моя, по общему признанию, старомодная газовая бомба, но эффективная, как всегда, в этом мире современных химикатов, зелий, лекарств и галлюциногенов, бьющих из аэрозольных баллончиков. Он был холоден и спокоен в своем крошечном мешочке из овечьей шерсти прямо за моими яичками. Все трое были мне дороги.

Последним, но иногда и первым, кто использовался, был Хьюго, мой острый как бритва стилет, который всегда в ножнах на моем запястье. Всегда, за исключением случаев использования. Однако иногда мне приходится использовать более примитивное оружие. Они также довольно эффективны даже в этом современном мире. Я называю их «руками».

Я стоял у тропы, за банановым деревом, высматривая вверху огромных скорпионов, которые любят зеленые

бананы и смотрел, как кубинец исчезает в тени возле фермы. Я знал, где он. Когда дверь открылась и мягкий свет проник в лунную ночь, это подтвердилось. Он стоял на крыльце фермера, и я подумал, что он остановился, чтобы выпить воды или, возможно, вина.

Я был неправ.

Женский крик, раздирающий тихую ночь в джунглях, сказал мне одно, и только одно. У фермера родилась дочь. Кубинец знал о ней. Он остановился, чтобы повеселиться и порезвиться, и ей это было не очень интересно.

Очевидная уравновешенность кубинского морпеха не смогла очаровать девушку.

Даже когда я бесшумно мчался по тропинке к ручью, я вызвал спусковой крючок, и Хьюго оказался в моей руке. Время было важно, но молчание было жизненно необходимо. В двух милях впереди шел целый отряд кубинских морских пехотинцев. Один лай Вильгельмины - и звук отрикошетит от Альто Арете, отправив весь проклятый отряд вниз по тропе в четыре раза быстрее.

Крики, особенно женские, не заставляли их вылетать из палаток. Женские крики были довольно обычным явлением в этой долине с тех пор, как дон Карлос Италла ввел кубинцев.

Они никогда не станут для меня обычным делом.

Мой босс, Дэвид Хок, однажды сказал мне: «Ник, ты никогда не станешь жертвой настоящего врага. Ни один человек, каким бы чудовищным, злобным и могущественным он ни был, никогда не превзойдет тебя. Ты получишь свою, мой мальчик, по следу дамской юбки ".

Дамы, с которыми я дурачусь - и иногда спасаюсь - не носили юбок уже пятьдесят лет, но Хоук немного старомоден.

Я перебрался через ручей, даже не намочив обуви. Другой крик, приглушенный закрытой дверью, раздался в ночи. Дикая, напуганная птица с бананового дерева ответила ужасным криком. Потом тишина. Настолько тихо, что я мог слышать хриплое журчание ручья позади меня.

Я скрылся в тени, но не попал на крыльцо. Первые три окна не представляли ничего интересного - перевернутый стул, разбитый кувшин, помятый коврик - все это указывало на признаки борьбы в семейной гостиной. В четвертом окне я увидел фермера и его жену, свернувшихся на кровати. Им пришлось сбиться в кучу; они были связаны вместе.

Пятое окно сказало все.

Кубинец раздевал девушку, которая была чертовски зрелой молодой тварью, и она корчилась обнаженной на своей узкой койке. Ее черные волосы каскадом ниспадали на заплаканное лицо, покрывая большую часть ее молодой груди. Она пыталась прикрыться, но ее тонкие коричневые руки не могли справиться со всеми делами сразу.

Кубинский морской пехотинец снимал штаны, высунув язык, его выпученные глаза смотрели на соски, кремовую грудь, лобковые волосы, округлый животик, длинные просторы бедер, соблазнительно блестящие в свете керосиновой лампы.

Когда морпех забросил штаны у дальней стены и начал расстегивать тунику, я поднял руки к оконной раме. Хьюго был крепко зажат в моих зубах. Окно не сдвинулось с места от легкого давления, поэтому я толкнул его здоровым толчком. Ничего.

Туника была без штанов. Кубинский морской пехотинец был хриплым. Его светло-коричневые мускулы задрожали в свете керосиновой лампы, когда он стянул грязную белую футболку, просунул большие пальцы руки под пояс шорт и быстро дернулся вниз. Он стоял ко мне спиной, поэтому я не мог понять, что происходит впереди, пока не увидел, как глаза девушки расширились. Она смотрела на его промежность. То, что она увидела, принесло новый ужас.

Именно тогда она дала мне возможность действовать, не потревожив местный отряд морской пехоты и не повредив мне голову. Винтовка мужчины была прислонена к изножью кровати, и девушка сделала выпад.

Она двигалась быстро. Кубинец опоздал с ответом, но он откинул шорты и кинулся к винтовке, когда девушка сомкнула руки на стволе.

Я ударил обеими руками по оконной раме, замок сломался, и окно поднялось с резкой скоростью убийственной карнавальной поездки.

Девушка визжала, мужчина рычал, поэтому звук поднимающегося окна был утерян. Я прыгнул головой вперед, низко наклонив голову, чтобы развернуть корм. Я приземлился посреди комнаты на пятки и ягодицы, затем вскочил на ноги. Кубинец, схватившись руками за приклад винтовки, резко повернулся и впился в меня взглядом, обнажив зубы и десны, как у пойманного в ловушку животного.

"Quien es?" - зашипел мужчина по-испански. "Что произошло?"

«Просто немного нарушил покой», - сказал я, не в силах устоять перед этим ужасным старым каламбуром. Жаль, что он не понимал английского. Как бы то ни было, я уловил крошечную морщинку в уголках его рта. Ей-богу, он понимал английский.

Я сидел в моей «если-ты-не-атакуй-меня», «Я-не-атакую-ты» присядешь, Хьюго блестел в моей протянутой правой руке.

Девушка внезапно выпустила винтовку и перевернулась на кровать. Еще одна демонстрация полосатых лакомств, пока она не натянула на себя простыню.

Взгляд кубинца следил за ней. Мои глаза следили за ней. Теперь мы были лицом к лицу. У него был правый конец винтовки.

У меня был правый конец Хьюго.

"Quien es?" - сказал он снова по-испански, спрашивая меня, кто я такой.

«Меня зовут Картер», - вежливо сказала я, подталкивая Хьюго немного ближе к его теперь вялому члену. «Я также известен как N3, также Killmaster, числовой агент AX. Это проясняет ситуацию?»

Он начал двигать рукой к спусковой скобе. Его большие голубые глаза смотрели на мои большие карие глаза, хотя нас обоих разрывало на части желание увидеть, что красавица делает на койке.

«Опустите винтовку, - сказал я, - или я сниму ваше мужество».

«Никаких hablo engles», - сказал он.

Если бы он говорил по-английски. Я подумал, он чертовски рискует. На кону стояло его мужество. Его рука переместилась на ложу еще на четверть дюйма.

Я бросился вперед. Мужчина отскочил назад. Девушка закричала. Я легонько провел стилетом, пролив всего несколько капель крови прямо на культю его члена, где она растворилась в курчавых черных волосах. Он вскрикнул на универсальном языке боли.

Его палец нашел спусковой крючок, и я направил Хьюго в другое место. Хорошая цель. Вибрирующий кончик шпильки зацепил ноготь и прорезал его, как глазурь на праздничном торте ребенка. Я почувствовал, как лезвие вошло в кость, когда я взмахнул стилетом, почти перерезав его палец на спусковом крючке.

Винтовка полетела, как я и предполагал. Девушка снова закричала, как я и предполагал. Кубинец обеими руками держал свое истекающее кровью мужское достоинство, как я и любой другой.

И все было кончено. Так просто. Говорите с любым мужчиной разумно на любом языке, и он поймет вашу точку зрения. Хьюго является лидером в своей области в умении говорить и подчеркивать аргументы.

То, что я узнал в течение следующих нескольких минут, заставило меня заболеть.

После того, как я развязал старую фермерскую пару и связал веревками моего кубинского спортсмена-коммандос-художника-гримера Марин, я узнал, что это были Хорхе и Мелина Кортес. Дочь была Элисией, семнадцати лет. Сын, Антонио, девятнадцати лет, был призван в партизанский отряд Италла год назад, и с тех пор о нем ничего не слышно.

Элисия потеряла девственность три месяца назад, когда прибыли кубинские морпехи. Она потеряла его так же, как сегодня вечером собиралась потерять свободу воли. Морской пехотинец остановился на пути между деревней и гарнизоном, увидев девушку верхом на лошади по полям. В пьяном виде он решил испытать товар, счел их подходящими и нагло сказал своим товарищам.

В течение трех месяцев Элисия кричала почти каждую ночь. Несмотря на то, что ее родители знали распорядок и никогда не ссорились, распорядок всегда был одинаковым. Элисия закричала, когда появился морской пехотинец, он связал стариков и сорвал одежду девушки с ее тела.

Спустя три месяца она все еще боролась. Ее ненависть зародилась, как лабораторные культуры.

Почему старик не взял ружье и не застрелил следующего ублюдка, который пришел развлечь его дочь? Угрозы, вот почему. Свиток в мешке был бы меньшим, чем могла бы ожидать девушка, если бы старик сопротивлялся.

Посещения, возможно, не были санкционированы доном Карлосом Италла, но ему сказали о них, но он ничего не сказал. Ему были нужны кубинские морпехи; ему не нужна была эта старая фермерская пара и их прелестная дочь.

«Но почему дон Карлос продолжает свою битву, когда оба правительства хотят мира?» - спросил я старика. Я спросил Хоука, и я даже задал президенту тот же вопрос. Их ответы были изложены в протоколе, политических предположениях, слухах; много вздора. Ответ старика был единственно верным.

«Потому что он человек сатанинский, а не человек Божий».

Я надеялся, что неправда была описание стариком дона Карлоса Италла. Семифутовый гигант, горец весом в триста фунтов, глаза, похожие на горящие слитки фосфора, руки, способные крошить плиты из нержавеющей стали. Ярость монстра с гулким голосом, подобным раскату грома.

Очевидно, дон Карлос Италла был местным драконом, существом, способным соперничать со Смаугом Толкина, спрятанным на своей злой вершине горы, куда никогда не заходила ни одна женщина, где приветствовали сатану, где войны планировались, но никогда не велись, в облаках.

Что ж, пришло время для некоторых изменений.

Если дон Карлос не выйдет из своего облачного убежища, чтобы воевать со мной, я бы пошел на войну с ним. Мой вид войны на моих условиях.

Волшебники, великаны и люди сатаны всегда причиняли мне королевскую боль в заднице.

Элисия была в шоке после небольшой схватки между мной и ее потенциальным любовником. Мать купала ее, укутывала и села в задней спальне, раскачивая на коленях, пела тихим, мягким голосом о потерянных испанских принцах и далеких замках. Правильный уход за детьми. И она была ребенком, не подготовленным ни морально, ни физически к тому насилию, которое пришло к ней со всего Карибского моря.

Гнев нарастал во мне с каждым словом, сказанным старым фермером. И грязный солдат сидел, слушая эти слова, все еще держась за промежность. Я не мог быть настолько жестоким, чтобы связать ему руки за спиной, но, тем не менее, они были связаны. После прослушивания старого мужчины и

узнав также, что это третий визит этого ублюдка, я пожалел, что совсем не отрубил ему руки.

«Хорошо, поговорим», - сказал я, нависая над ним.

«Нет comprendo», - сказал он, глядя вверх, что я интерпретировал как презрение.

Хорошо, сукин сын, так держать. Я только злюсь сейчас, ты просто подожди, пока я разозлюсь.

«Вы понимаете, - сказал я.

Он встал, но я поднял руки, пока говорил, так что это могло быть следствием этого. Может, он не говорил по-английски. Я знал, что мой испанский не соответствовал деталям, которые мне были нужны от этого жокея. Во время.

Хорхе Мелина дал мне фонарь, чтобы я мог спуститься в сарай. Я не хотел, чтобы он или его жена видели, что будет дальше. Вряд ли это то, что вы хотите запомнить, чтобы показать и рассказать.

Лошадь, имя которой, как я узнал, звали Пистола, смотрела на нас огромными испуганными глазами, когда мы наткнулись на ветхий сарай. Я шел твердыми шагами, едва сдерживая гнев. Я хотел ударить. Я имею в виду, действительно ударил. Мои намерения, должно быть, были очевидны для моего друга-морпеха, потому что, как только мы подошли к сараю, он запел.

Глава вторая

Морского пехотинца звали Луис Пекено, и убивать его не было удовольствием. Убивать никогда не бывает удовольствием, за исключением безнадежно безумных, даже в экстремальных условиях, когда вашей жизни угрожает опасность. Я никогда не убивал без сожаления; Я надеюсь, что никогда не буду.

Больше всего меня беспокоило то, что моей жизни не угрожала непосредственная опасность со стороны сержанта. Луиса Пекено. Но если я оставлю его в живых, он непременно доберется до своего подразделения и доложит о моих действиях и целях в маленькой островной стране. В тот момент моя жизнь не стоила бы пота от голеней.

То, что сказал мне Луис Пекено, убедило меня в этом.

По его словам, кубинский контингент возглавлял полковник Рамон Васко, человек, который был таким же маньяком, как дон Карлос Италла. Полковник Васко вырос в Нью-Йорке и вернулся на Кубу, чтобы присоединиться к революционерам Фиделя Кастро в 1957 году. Его опыт работы в кубинском «секторе меньшинства» Готэма породил в нем сокрушительную ненависть к американцам.

«Он неоднократно говорил нам, - сказал Луис, когда я развязал его, - что если мы обнаружим, что какие-либо американцы вмешиваются в наше великое дело здесь, в Никарксе, мы должны выпотрошить их и скормить свиньям».

Еще хуже, чем мрачная ненависть полковника Васко к американцам, была прочная военная защита, которую он организовал для защиты дона Карлоса и его собратьев-монахов.

Луис сказал, что Альто-Арете, проливая кишки так, как ему велено проливать кишки американцев, был действительно неприступным. Тропа по склону горы. В Торо можно было попасть только по веревкам, управляемым сверху. Пробелы в тропе были идеей полковника. Он взорвал их динамитом, чтобы создать огромные пропасти, и устроил подъемные станции над точками, где тропа была снесена взрывом.

Сверху вооруженные солдаты проверяли, приветствуется ли путешественник. Если так, они опускали веревки и поднимали посетителя на следующий уровень тропы. В противном случае они сбросили бы валуны на бедных людей. И солдаты были так хорошо спрятаны на своих заставах над тропой, что никакая огневая мощь снизу не могла их сбить.

Еще до того, как путешественник смог выйти на тропу, ему пришлось пройти через тысячу кубинских морских пехотинцев, разбивших лагерь в базовом лагере у подножия горы Торо. Здесь была строгая охрана, и до сих пор ни один нежеланный посетитель не прошел мимо морских пехотинцев. Однако однажды, как сказал мне Луис, солдаты на первой заставе - первом перерыве пути - приняли группу никарксанских дипломатов за врага и раздавили их всех валунами, а затем разрядили свои российские Ак 47 в их морщинистые трупы. .

Если нежелательный посетитель или враг проникнет в морскую пехоту и каким-то образом пробьется через разрывы тропы, сквозь кусочки острого металла, пропитанного кураре, этого посетителя встретит минное поле на вершине Альто-Арете. Если бы он прошел через это целым, он бы натолкнулся на высокий металлический забор, заряженный десятью тысячами вольт электричества. Если каким-то безумным и извращенным поворотом реальности он перелезет через этот забор, не будучи зажаренным до корки, его встретят сотня вооруженных монахов и злобных сторожевых собак, зараженных бешенством.

Атака с воздуха была столь же бесполезной, даже если бы у меня был доступ к флоту бомбардировщиков или истребителей. Зенитные орудия с компьютерным управлением обрамляли границы Альто-Арете. Они уже уничтожили всю авиацию сопротивляющихся партизан и сбили несколько частных самолетов, которые отважились приблизиться к священной горной вершине.

Как будто все эти новости не были достаточно удручающими, сержант Пекено сказал, что дон Карлос планирует начать кровавую революцию всего через шесть дней. Сумасшедший монах, который поддерживал постоянную радиосвязь со своими агентами в столице, договорился о том, чтобы группа союзников Апалкана посетила его на вершине горы через несколько дней. Если он получит полную поддержку своих революционных идеалов, он станет сигналом к ​​началу войны.

Его партизаны с помощью кубинцев подавили бы все сопротивление правительства и даже убили бы членов комиссии мира, которые уже пытались разработать договор между двумя островными странами.

Луис сказал, что после того, как вся пыль рассеялась, дон Карлос станет бесспорным вождем обоих островных народов и будет окружен только фанатичными верующими. Вместе, под руководством и руководством этих психов, Никарса и Апалка станут царством террора, начнут крестовый поход завоеваний, который может довольно быстро привести мир к третьему крупному конфликту.

Насколько я знал - а информация моя поступила непосредственно от президента Соединенных Штатов - я был единственным американцем в Никарксе. И я знал также, что я был единственным человеком, за пределами шайки чокнутых дона Карлоса Италла, кто знал о его планах. Короче говоря, N3, Killmaster для AX, был единственным человеком, который мог остановить Дона Карлоса. К сожалению, я не смог этого сделать с имеющимися в моем распоряжении планами и оружием. И я бы точно не смог этого сделать, если бы Луис Пекено вышел на свободу и рассказал все, что знал обо мне. Я уже столкнулся с его склонностью к пению, как птица, обо всем, что он знал.

«Повернитесь, сержант», - сказал я, когда Луис закончил свой невероятный рассказ. «Откройте дверь стойла и войдите внутрь. Я собираюсь надежно связать вас и забрать вашу форму. У меня есть планы на этот счет. Здесь вы будете в безопасности. Даже семья, которую вы терроризировали, накормит вас и принесет вам воды . "

Когда он вошел в стойло, на лице сержанта появилась улыбка. Пистола отошла в сторону, ее глаза заблестели в свете фонаря, боясь этого нового вторжения в ее личную жизнь. Луис был убежден в моей мягкости, зная, что все американцы мягкие и не могут набраться храбрости или жестокости, чтобы сделать то, что должно быть сделано в жестком, беспокойном мире. Он чувствовал себя в безопасности благодаря этому знанию, и потому что он знал, что его товарищи будут приходить каждую ночь, чтобы увидеть Элисию, и освободят его.

Я позволяю этим утешительным мыслям вертеться в голове сержанта какое-то время, чувствуя, что достаточно плохо умереть с насилием, а тем более с испуганными и тревожными мыслями. Но мое срывание было не просто срывом.

«Последняя услуга, сержант», - сказал я, доставая блокнот и ручку. «Я хочу, чтобы вы помогли мне нарисовать карту укреплений на вершине Альто Арете. После этого я оставлю вас спать, а затем сеньор Кортес принесет вам еду. Вы поможете мне?»

Чтобы нарисовать подходящую карту, потребовалось довольно много времени. Я поймал Луиса на лжи, отвлечении от его первоначальной истории, но наконец убедился, что карта в основном точна. Я положил блокнот и ручку в карман и встал. Я обошел сержанта морской пехоты и сунул Хьюго в руку.

«Я ухожу от вас, сержант», - мягко сказал я.

Он повернулся ко мне, улыбка стала шире на его лице, когда моя рука выскочила и прижалась к нервному соединению на его шее в верхней части его правого плеча.

Он мгновенно потерял сознание, и я вошел в стойло с Хьюго в руке. Я воткнул стилет ему в грудную клетку, попав прямо в сердце. Он ничего не почувствовал и умер через несколько секунд. Я взял лопату и закопал его в стойле. Я похоронил его глубоко.

* * *

"Аааиии!

Элисия вскрикнула в панике, когда я вошел в дом. Она все еще была на руках у матери. Она могла бы спать беспокойно, но теперь она проснулась, и вид формы морской пехоты вернул ее в глубину ужаса.

«Все в порядке», - сказал я поспешно, но мягко. «Все в порядке, Элисия. Я не кубинец. Я человек, который спас тебя от него. Мне просто нужна его форма».

Старик Хорхе и Мелина опомнились первыми. Когда они узнали, что это я, а не здоровенный кубинец, на их морщинистых лицах расплылись огромные улыбки, обнажив зубы, которые никогда не знали ни минуты гигиены полости рта.

«Это так, как он говорит, niña», - сказал старик своей дочери. «Это хороший человек, а не плохой. Где - что ты сделал с солдатом?»

Я сказал им. Врать им было бы бесполезно. Их глаза расширились от ужаса и испуга. Пришлось их успокоить.

«Тебе не нужно беспокоиться о том, что его найдут другие морпехи», - сказал я. «Если бы он был жив, у вас было бы гораздо больше забот. Теперь его друзья наверняка придут сюда искать его и Элисию. Важно, чтобы мы вывели всех вас отсюда в какое-нибудь безопасное место в горах. . Я буду стараться…"

«Нет», - сказал Хорхе, энергично качая старой головой. «Здесь я родился, здесь я умру. Отведи Элисию в дом моей кузины на холмах. Она может показать тебе, где это. Когда придут солдаты, мы притворимся невежественными. Они не найдут тела. . Если они это сделают, мы готовы умереть. Пожалуйста, возьмите нашу дочь и позаботьтесь о ней. Найдите нашего сына, и он поможет ».

«Нет», - сказала старуха, прижимая Элисию к своей пышной груди. «Мой ребенок остается здесь».

"Баста!" - рявкнул старик, поворачиваясь к ней. «Теперь мы сами занимаемся своей жизнью, старуха. У тебя не может быть всего, чего ты желаешь в жизни. Возьми Элисию, возьми ее сейчас».

Так и было решено.

Когда пришли морпехи, старая пара говорила, что прибыл сержант морской пехоты, изнасиловал Элисию и похитил ее. В помещении будет произведен обыск, но я хорошо похоронил сержанта, был одет в его форму, и запах конюшни помешал бы даже хорошо обученным ищейкам вынюхать его могилу.

Через десять минут я достал свой рюкзак, спрятанный возле фермы. Оставив там мою портативную рацию, мы с Элисией отправились пешком в темноту, направляясь по узким тропинкам в чернильной тьме ночи джунглей. Девушка больше не плакала, но все еще была напугана - и отчасти это был страх передо мной. Я старался не прикасаться к ней, пока мы шли через ночь. Несколько раз мы случайно сталкивались, и она отпрянула, как будто я был змеей. Это была не самая удачная ситуация.

Через час после того, как мы вышли из дома, Элисия остановилась на выступе высоко над долиной. Она остановилась без предупреждения, и я ударился о ее теплое, гибкое тело. Она не отшатнулась. Я почувствовал ее палец к моей губе и услышал ее тихий шипящий звук.

«Прямо впереди», - сказала она с мелодичным акцентом, который был удивительно мягким, учитывая ее прежний визг и продолжение, - «впереди открытое место, откуда мы сможем увидеть главный лагерь. Мы должны быть осторожны, чтобы нас не заметили. их."

Мы медленно двинулись вперед и, конечно же, вышли на открытую площадку, откуда у нас был четкий вид на долину Рейна внизу; ясно, то есть, за исключением тьмы, которая лежала на земле, как черный бархатный занавес. В темноте я мог различить силуэты затемненных домов, деревьев, извилистой реки, стекающей с арройо, оврагов и источников горы Торо. В домах было мало фонарей. После прихода кубинцев большинство граждан ввело для себя своего рода комендантский час, боясь выходить на улицу, боясь даже дать мародерским пехотинцам понять, что они живы.

Я поднял взгляд вверх и увидел темный столб, поднимающийся в небо. Это был Альто-Арете, и со стороны горная колонна выглядела как огромный дымоход, поднимающийся с горы Торо. Раньше я не видел Альто Арете с этой точки зрения. Это было внушительно, впечатляюще и, что хуже всего, пугающе и неприступно.

Элисия потянула меня за рукав (точнее, за рукав сержанта) и приблизила меня к острому краю уступа. «Слева, - сказала она, - где вы видите сияние света».

Я наклонился вперед, осознавая, что мои пальцы ног в больших боевых ботинках Луиса Пекено торчат в пространство, и увидел свечение, а затем его причину. В небольшой долине у главной долины были видны десятки костров. Они тянулись вверх по узкой лощине и вокруг подножия горы, как электрическое ожерелье на шее из черного дерева. Это была тысяча морских пехотинцев, охранявших продвижение к главной тропе до Альто Арете.

В тот момент я поблагодарил интуитивные рассуждения, которые привели меня на след кубинского морского пехотинца. Если бы я не последовал за ним, я бы не нашел семью Кортес и эту девушку. Без девушки я бы никогда не нашел эту безопасную тропу на гору напротив горы Торо. Без этого безопасного следа я бы ворвался в лагерь морских пехотинцев, был бы выпотрошен и скормлен свиньям. Или этим бешеным собакам наверху.

«За этим лагерем, - сказала Элисия тем же мягким мелодичным голосом, - это лагерь партизан, поддерживающих дона Карлоса. Никто из нас не смеет приближаться ни к одному из лагерей, но я наблюдала с этой точки на своей лошади. Я уверен. что Антонио там внизу, с другими партизанами.

«Но он так близко к дому», - сказал я. «Почему бы ему не уйти и не вернуться к своей семье?»

Я мог только догадываться по выражению ее лица. Я знал, что она смотрит на меня так, словно я был самым тупым гринго на свете.

«Дезертиры расстреляны», - сказала она. «То же самое с их семьями, включая двоюродных братьев и тех, кто женился в семьях».

«Сладкий букетик», - пробормотал я. «Ладно, поехали в дом твоего кузена, а потом я вернусь сюда, чтобы дождаться рассвета».

«Зачем тебе это делать? Ты тоже можешь остаться с моей кузиной».

«Я не могу нигде оставаться, Элисия. Я приехала сюда не для того, чтобы спрятаться».

«Хорошо», - сказала она, снова коснувшись моей руки. Мне это начинало нравиться. «Я тоже не буду скрывать. Давайте оба дождемся рассвета».

Не было времени объяснять ей, что я планировал придумать лучший способ проникнуть в этот лагерь морской пехоты, будучи сержантом. Луис Пекено, или что она будет только мешать моему прогрессу. Мы были в часах ходьбы от дома ее кузины, учитывая, сколько времени нам потребовалось, чтобы добраться до этой точки от фермы ее родителей. Я взял ее за руку и оттащил от уступа. Она не отшатнулась от моего прикосновения.

«Мы сделаем это по-моему», - сказал я. «А это значит, что я доставлю тебя в безопасное место, и вернусь сюда один».

«Все командуют никарксанцами», - почти угрюмо сказала она. Затем она вздохнула. В мягком сиянии костров морского пехотинца я мог поклясться, что видел улыбку на ее лице. В этот раз,

улыбка говорила, она не возражала против того, чтобы ею руководил посторонний.

Ей потребовалось три часа, чтобы добраться до дома кузины, на самом деле хижины на северных склонах горы Торо. Мы пересекали долину и реку Рена так много раз, что я сбивался с пути и сомневался, что когда-нибудь вернусь к этой смотровой площадке.

Когда мы стояли на пыльной дороге, ведущей к хижине, где собиралась прятаться Элисия, она подошла ко мне. Из ее дыхания пахло цветком апельсина, и я удивился, как ей это удалось, учитывая отсутствие зубных щеток и пасты в доме ее родителей. Она порылась в кармане и вложила мне в руку золотую цепочку и медальон.

«Антонио подарил это мне на шестнадцатый день рождения, - сказала она, - отдай ему, и он узнает, что ты наш друг».

«Может быть, и нет», - сказал я, всегда сомневаясь Томас. «Он мог подумать, что я украл его у тебя. Или взял силой».

«Нет», - сказала она. «Прежде чем мы покинули родительский дом, я сложила записку в медальон».

Я начал возражать, вспоминая ее нежелание идти со мной, вспоминая, как она отпрянула от моего прикосновения к тропе. И тогда я знал. Она доверяла мне с самого начала, но ее воспоминания о том, что эти морпехи делали с ней, были настолько свежи в ее сознании, что она бы отпрянула от прикосновения любого мужчины. Тот факт, что она вообще со мной потеплела, было достаточным доказательством того, что воспоминания исчезали по мере того, как в ней укреплялось доверие.

Тогда я подумал о том, чтобы поцеловать ее на прощание, но отказался от этой идеи. Есть такая вещь, как испытать удачу. Пока я думал об этом, она встала на цыпочки, нашла мое лицо в темноте и крепко и нежно поцеловала меня в губы.

А потом, как призрак или тень, она ушла, и я стоял, как юный любовник, на грунтовой дороге, следуя за ее телом своим воображением. Напряжения прекрасной старинной песни "На улице, где ты живешь" пронеслись в моей голове.

С большой неохотой я повернулся, чтобы вернуться по своим следам к уступу над лагерем морских пехотинцев.

Свет только начинал проникать в горы, когда я вернулся к смотровой площадке, которую показала мне Элисия. Я прижался к земле и смотрел на лагерь, когда становилось все ближе. Когда было достаточно света, я достал из рюкзака бинокль, изучил расположение отряда морской пехоты и не смог найти никаких указаний на то, какая рота где стоит. Сержант Пекено сказал мне, что он был в роте пекарем второго батальона. Я бы сделал все возможное, чтобы избежать этого батальона: даже если бы я мог сойти за мертвого сержанта, я не собирался быть расстрелянным за дезертирство. Луис был уже несколько часов в самоволке.

Но моя форма и использование испанского языка по крайней мере позволили бы мне попасть в лагерь, не вызывая чрезмерных подозрений. После этого у меня не должно быть проблем с тем, чтобы точно определить, где расположились партизаны, и я без труда пойду туда и наведу тайные справки о некоем Антонио Кортесе.

По крайней мере, я так думал.

Я снова спрятал свой рюкзак, выбрал сектор, который казался наименее сосредоточенным, выбрал тропы, ведущие в этом направлении, и отправился на поиски его пешком. Солнце уже взошло над восточными горами, когда я перешел реку и приблизился к краю лагеря. Костры, согревавшие их ночью, погасли: строились новые, чтобы приготовить утреннюю трапезу. Только заспанные охранники и повара были на ногах. Я выбрал особенно сонного охранника, который прислонился к дереву. На импровизированной вывеске перед его постом было написано: HQ-Zed Compania - штаб-квартира компании Z.

«Atención», - сказал охранник, когда я подошел. Он сам более или менее привлек внимание.

Я изобразил свою самую робкую ухмылку, отточил невнятный пьяный испанский и сказал охраннику, что я сержант. Луис Пекено из компании B, возвращающийся из чудесной ночи с местной девушкой на одной из крестьянских ферм. Я сказал, что пытался добраться до своей родной роты до подъема и был бы признателен, если бы он не поднял шум и не навлек на меня проблемы с моим лейтенантом.

Он ухмыльнулся в ответ, понимая, и пропустил меня, не пропустив зевка. Я был в.

Я нашел табличку со штаб-квартирой компании B в двухстах ярдах дальше по долине, ловко обошел ее, перейдя на высокий склон, и попал в поле зрения компании J у входа на главную тропу, ведущую к горе, в Альто-Арете. Некоторое время я бродил в этой местности, оценивая местность, а также вероятные сведения и бдительность охранников у ворот, затем вернулся в район роты Z, где надеялся добыть пищу. Запах готовки вверх и вниз по узкой выемке морщил мой живот и заставлял пускать слюни. Мне пришло в голову, что я не ел со вчерашнего полудня. Во время обеда я был занят, присматривая за своей жертвой, сержантом Пекено, за которым я следил из столовой столицы до дома Хорхе и Мелины Кортес - и до Элисии.

Я нагло подошел к трем жилистым поварам, работавшим в

за примитивным столом, за измельчением курицы и овощей и бросанием их в в огромный черный горшок над пылающим огнем. С помощью нескольких хорошо подобранных слов лжи, нескольких хитрых подмигиваний и замечаний о притягательной силе местных девчонок я сумел выклянчить еду. Первая ложь касалась моей предполагаемой специальной миссии полковника Васко. Повара были очень впечатлены моим статусом, поэтому я хорошо поел, присел у дерева и осторожно следил за скорпионами. Я должен был внимательно следить за поварами; один из них исчез, когда я ужинал тушеным мясом, и я даже не заметил, что он ушел.

"Атенсион!" Это была резкая команда. Я заперся перед лицом человека, который, очевидно, совершал жестокие поступки за свои примерно сорок пять лет существования на Земле. Он был высоким и широким, с огромной копной черных волос, которые неохотно переходили в седые. Его широкая грудь была украшена достаточным количеством медалей, чтобы утомить обычного человека даже от того, что он носил их. «Su nombre y jefe, por Favor».

Я встал и, несмотря на то, что я был высоким человеком выше шести футов, обнаружил, что смотрю снизу на грубое, покрытое шрамами, рябое лицо офицера. Судя по его знакам отличия, я догадался, что это полковник Рамон Васко. И он потребовал мое имя и имя моего командира.

«Сержант Луис Пекено», - быстро ответил я, стоя по стойке смирно. «Мой командир, капитан Родригес, послал меня из лагеря партизан, чтобы предупредить, что в его лагерь мог проникнуть американец».

Полковник какое-то время изучал меня, пытаясь понять, был ли я самозванцем или просто глупцом. Я пытался передать идею глупости, и мне это явно удалось. Самая тонкая часть моей истории касалась капитана Родригеса. Я не знал такого человека и только предполагал, что в отряде из тысячи кубинских морских пехотинцев должен быть капитан по имени Родригес.

"Что Родригес делает с партизанами?" - спросил полковник. «Он работает в компании Q, прямо там, внизу горы».

«Его послали с некоторыми из нас, чтобы расследовать волнения среди крестьян-мобилизованных», - быстро сказал я, рассчитывая, что история об Антонио будет распространенной.

«Я не помню, чтобы санкционировал такое изменение в назначении капитана». Полковник все еще изучал меня, все еще будучи убежденным, что видел глупость, но, возможно, также искал замаскированную крысу.

«Я считаю, что это ваш адъютант санкционировал изменение», - сказал я. Я даже не был уверен, что у полковника есть адъютант.

«Хорошо», - сказал он наконец. «Скажите капитану Родригесу, что его сообщение доставлено. Мы знаем, что на острове есть американец, но в последний раз его видели в столице. Нет никакой возможности, чтобы он здесь появился - и уж точно он никогда не найдет лагерь партизан. на свой пост сейчас ".

Я быстро отошел, желая держать подальше от себя сильного, угрюмого и явно злобного полковника.

"Atenci6n, Pequeno!" - прорычал полковник.

Я разрывался между тем, чтобы стоять по стойке смирно и бегать, как кастрированная дикая кошка.

«Не так, тупица», - сказал полковник Васко, смеясь над моей теперь очевидной глупостью. «Там находится нижнее минное поле. Возвращайся тем же путем, которым пришел, вон там».

Слава богу, он указывал направо, иначе я бы взлетел в другом неправильном направлении. Но благодаря полковнику я наконец-то был на пути к партизанам. Но все могло очень легко испортиться, пойти не так. Иногда небольшая глупость может творить чудеса.

Но я так сильно вспотел не из-за неправильного направления, когда я пошел прочь по небольшому холму. Я вспотел, потому что только что прошел через тот участок, который, по словам полковника, был нижним минным полем. Главное чудо заключалось в том, что я не ступил не в том месте и разлетелся на куски.

Тем не менее, путь к партизанскому лагерю оказался не таким простым, как предполагал полковник. В двухстах ярдах вверх по узкой тропе, ведущей от главной лощины, я безнадежно заблудился. Тропа закончилась, и я стоял, глядя на стены джунглей. Лозы заросли высокими деревьями, создавая сеть препятствий. Подлесок добавил изюминки запечатанной стене зелени.

Я собирался повернуть назад, чтобы найти другой путь, когда часть джунглей задрожала, задрожала и затем отошла в сторону. Седоватый мужчина в крестьянской одежде с русской винтовкой, перекинутой через костлявое плечо, шагнул в проем и ухмыльнулся мне.

"Вы потерялись, сержант?" - спросил он по-испански.

«Нет», - сказал я, быстро соображая. «Я служил курьером большую часть ночи и шел по следу, когда был выдан сегодняшний пароль. Я боялся, что меня застрелят, если я позвоню тебе».

Я знал достаточно о военных операциях, чтобы разбираться в паролях и их ежедневной смене. И я знал, что это контрольная точка, где потребуется пароль.

"Откуда вы знаете об этом месте?" - потребовал партизан, глядя на меня с еще большим подозрением, снимая свой Ак-47. «Только лидеры и несколько избранных стражей знают об этом месте».

Очевидно, я не мог сказать ему, что просто наткнулся на него

Что ж, я обманул полковника Васко рассказом об особом задании капитана Родригеса. Я бы поднялся по служебной лестнице.

«Мне об этом рассказал сам полковник Васко», - сказал я, нагло глядя в крестьянское лицо и не сводя глаз с его рук, сжимавших русское ружье.

«А почему он не дал тебе пароль?»

«Как я уже говорил вам, - сказал я, изображая раздражение, - я уже два дня шел по следу. Я не смог получить сегодняшний пароль».

Я подумал, что он внимательно меня осмотрел, проверяя, действительно ли форма моя. Форма подходила как перчатка, но мужчина все равно не выглядел впечатленным или убежденным.

"Кого вы ищете?"

«По приказу полковника Васко, - сказал я, подчеркивая имя военачальника, которого явно боялись и которого боялись, - я должен найти человека по имени Антонио Кортес и доставить его в штаб».

Партизаны изучали меня во многом так же, как полковник изучали меня, пытаясь оценить глубину моей глупости или моей проницательности.

«Это Антонио Кортес», - медленно сказал он, сжимая винтовку и проходя через отверстие в стене джунглей. Я огляделся вокруг и увидел, что он был один, что густые лианы и подлесок, которые он так легко передвигал, едут на деревянной платформе с огромными резиновыми шинами. Это был эффективный и оригинальный камуфляж. «Кто он и почему так важен для полковника?»

Я пожал плечами и выглядел настолько глупо, насколько мог. «Я всего лишь курьер. Я не занимаюсь объяснением причин команд моих игроков».

Партизан засмеялся, закашлялся и выплюнул комок мокроты. Пыж угодил мне в правый ботинок. Пока я изучал ситуацию там внизу, пытаясь решить, сделал ли он это нарочно, партизан замахнулся винтовкой и попал мне прикладом в лоб. Я упал, глаза слезились от удара, но я все еще был в болезненном сознании.

«Глупый дурак», - сказал партизан, поворачивая винтовку и вонзая дуло мне в горло. "Если бы вы пришли от полковника Васко, вы бы знали пароль. Он передает его курьерам за ночь до смены. Иногда у них есть неделя паролей в их знаниях, на тот случай, если они будут искать след, когда обычный войскам дается ежедневная сдача. И, если бы вы были от полковника, вы бы знали, что Антонио Кортес находится в загоне, который планируется расстрелять сегодня в полдень, вместе с двадцатью двумя другими нарушителями спокойствия и потенциальными дезертирами ». Он сильнее нажал на ствол автомата, почти перекрыв мне дыхание. «Кто ты и что тебе здесь нужно? Будь быстрым и правдивым, мой друг, или ты никогда не будешь ничем иным, как пищей для личинок, скорпионов и муравьев в этих джунглях».

Я собирался спросить, почему он обманул свиней, лишив их хорошей еды, но решил, что легкомысленность сейчас не нужна. Кроме того, он еще не догадался, что я американец. Это было хорошо - или нет? Возможно, правда подарит мне еще несколько минут жизни. Я никак не мог достучаться до Вильгельмины, Гюго или Пьера и использовать их, пока этот человек не нажал на спусковой крючок своей автоматической винтовки и не превратил меня в ловушку для насекомых.

«Я американец, которого все ищут», - сказал я, немного развращая свой испанский, чтобы убедить его в моем статусе гринго. «Я хочу, чтобы меня отвезли к полковнику Васко. У меня есть для него важная информация о планируемом американском нападении».

Его глаза расширились, но он не ослабил дула винтовки. Он все еще был зажат в моем горле. Я произнес эти слова своего рода фальцетом, хватая ртом воздух, чтобы дышать, а тем более говорить. Его глаза снова сузились, и улыбка вернулась.

«Я приказываю…»

«Я знаю инструкции», - сказал я, задыхаясь. «Вырежьте всех американцева и скормите их свиньям. Но у меня есть важные новости для полковника. У вас будут большие проблемы, если новости не дойдут до него вовремя».

Он снова прижал винтовку, но не ослабил бдительности. «Зачем вы шли сюда, когда полковник идет в противоположном направлении? И что это за история с Антонио Кортесом к полковнику Васко?»

Я знал, что больше не могу причинить Антонио вреда, тем более что его должны были застрелить в полдень. Я хотел бы еще глубже вовлечь его в свою паутину правды и лжи.

«Антонио Кортес - один из ключевых контактов для американцев, которых отправляют в Никарксу», - сказал я, отойдя от винтовки и сев на землю.

Винтовка снова прижалась к моей шее, заставляя меня снова лечь на спину. Хмурый вид партизана вернулся.

«Кортес - всего лишь мальчик», - усмехнулся он. «Что он мог знать об американцах, о том, что он был важным контактом. Он ничто, крестьянский парень, который попал не в ту компанию и получил смертный приговор за свое сопротивление великому дону Карлосу».

«Сапате было всего девятнадцать, когда он намеревался уничтожить тиранических правителей Мексики», - сказал я, опираясь на свои знания о революционерах.

«И он был убит за свои усилия».

«Но только после больших успехов на поле».

«Верно. Хорошо. Встань. Делай это осторожно. Я отведу тебя к своему начальнику, и пусть он сам решит, что с тобой делать.

"

Встав, я нажал на спусковой крючок Хьюго, и стилет легко скользнул мне в руку. Но партизан прицелил винтовку мне в горло, и у меня не было возможности атаковать его. Мы прошли через искусственное отверстие в стене джунглей. Как только это отверстие было закрыто, я знал, что мой труп будет приготовлен. Я знал, что шеф этого человека свяжется по радио с полковником Васко, и, когда эти двое сравнят записи, полковник узнает, что это я его одурачил. В своем гневе он вполне мог приказать застрелить меня, выпотрошить и накормить кого-нибудь или что-нибудь, кто окажется голодным.

Бородатый партизан опустил винтовку и потянулся к рукоятке, чтобы откатить замысловатые ворота на место. Это был мой момент. Я подошел ближе, отбил винтовку и, прежде чем мужчина успел крикнуть, я врезал Хьюго в горло, скрутил, надрезал и резко потянул вверх. Он умер мгновенно, и мое раскаяние было минимальным.

Я снова оттолкнул отверстие, потащил тело партизана через тропу и обратно. Я протиснулся в стену джунглей рядом с тропой, бросил мертвое тело в заросли и устроил подлесок так, чтобы он не выглядел так, будто его не тревожили сто лет. На то, чтобы найти его, у них уйдут дни, и то только следуя за своим носом.

Однако, оказавшись внутри территории, с замаскированными воротами на месте, я понятия не имел, куда идти, не представлял, сколько еще партизан было между мной и частоколом, где Антонио ожидал казни. И снова я должен был бы следовать своему собственному чутью и надеяться, что оно не приведет меня через минные поля или против людей вроде полковника Васко.

Чтобы найти частокол загона, потребовалось всего полчаса. Подозрение, казалось, отпало от партизан теперь, когда я был внутри лагеря. Для них было немыслимо, чтобы какой-либо посторонний человек мог зайти так далеко; а кубинская форма внушала им трепет. Они боялись бросить вызов сержанту кубинской морской пехоты, который шел целеустремленным шагом и, казалось, точно знал, куда он идет и что делает. Вряд ли они знали, что я был младенцем в пустыне. Опасный младенец, но тем не менее младенец.

Частокол был узнаваем по высокому забору с колючей проволокой, вооруженной охраной вокруг импровизированных ворот и тощим, безоружным крестьянам, выглядывающим из-за ограды. Я подошел к охранникам и был приятно удивлен, когда они обратили внимание. Это был для меня плюс, приобретенный высокомерными кубинцами, и я решил использовать этот плюс наилучшим образом.

«Приведите заключенного Антонио Кортеса к воротам», - приказал я на своем лучшем кубинском испанском языке. «Он должен быть допрошен относительно информации, которой он может располагать об американце, который приехал в Никарсу, чтобы вмешаться в революцию».

Охранники - их четверо - уставились на меня и друг на друга. Похоже, они не собирались выполнять приказ с какой-либо степенью оперативности.

«Поторопитесь, черт вас побери», - сказал я, будучи настолько высокомерным, насколько я знал, что кубинцы могут быть с этими простыми крестьянами. «Полковник Васко ждет этой информации. Выведите сюда Кортеса».

Они спеша много натыкались, друг на друга и даже на колючую проволоку, где зацепились за свою уже изодранную одежду. Но они распахнули ворота и, пока трое из них держали нацеленные винтовки на разношерстную команду заключенных за забором, один из них вошел за тощим, темноволосым, черноглазым мальчиком, который был достаточно похож на Элисию, чтобы быть близнецом. и по телосложению, и по высоте.

Антонио Кортес выглядел угрюмым и упрямым, когда охранник привел его ко мне. Казалось, он собирался плевать мне на ботинки, и я бы не стал его винить. Однако если бы он это сделал, мне пришлось бы сбить его с ног за его усилия, чтобы сохранить мой имидж кубинского некоммерческого общества.

«Пойдем со мной», - сказал я, протягивая сорок пятый калибр сержанта Пекено и наводя его на Антонио. Я посмотрел через плечо на охранников. «Все в порядке, - сказал я. «Я должен взять у него интервью вне пределов слышимости. Я беру на себя полную ответственность».

Казалось, они нервничали по этому поводу, но один мужчина снова закрыл ворота, а другие опустили винтовки и снова обратили внимание. Это работало как чары. Даже слишком.

Когда мы были вне пределов слышимости, я повернулся к Антонио спиной к охранникам, чтобы они не могли читать по моим губам, будь они так склонны. Это была моя ошибка, но тогда я этого не знал.

«Не говори ничего, Антонио», - сказал я. «И не удивляйся тому, что я говорю. Просто слушай и продолжай смотреть угрюмо и сердито. Ты понимаешь?»

"Кто ты?"

«Друг. Американец. Меня послала сюда твоя сестра». Его глаза расширились, а на губах мелькнула улыбка. «Не меняй выражений», - отрезал я. «Черт возьми, охранники смотрят». Мрачный взгляд вернулся.

"Откуда я знаю, что ты говоришь правду?"

«Во-первых, - сказал я, теряя терпение, - у тебя нет выбора. Тебя расстреляют через несколько часов. Если я все сделаю правильно, я смогу уйти отсюда с тобой, притворившись, что я отвезу вас к полковнику Васко ".

«Конечно», - сказал он теперь очень угрюмо. "И как только мы выйдем из лагеря, вы убъете меня сами. "

«Не будь дураком. Если бы я хотел, чтобы ты умер, я мог бы убить сейчас. А еще лучше, я мог бы оставить тебя для твоей маленькой вечеринки в полдень. Есть еще кое-что». Я выудил из кармана золотую цепочку и медальон. «Твоя сестра подарила мне это. В медальоне записка. Вы не можете рисковать, прочитав ее сейчас. Вы должны мне доверять. И мы…»

«Ублюдок», - взорвался Антонио. «Вы забрали это у нее. Вы убили ее, забрали это и пришли, пытаясь убедить меня рассказать все, что я знаю о контрреволюции».

«Опять же, - сказал я, вздохнув глубже, когда терпение истощилось, - не будь дураком. Я оставил Элисию живой в доме твоей кузины. Она дала мне эту цепочку и…»

"Как зовут нашего кузена?"

Я сказал ему имя, которое дала мне Элисия, никогда не встречая кузину.

«Вы могли узнать это имя от властей», - отрезал он. «Они знают всю мою семью и убьют их, как только меня казнят. Но, конечно, вы все это знаете, поскольку вы из властей».

«А ты строго от голода», - сказал я, теряя терпение перед этим маленьким упрямым контрреволюционером. «Послушайте меня. Я расскажу, как я здесь оказался».

Я рассказал ему о преследовании кубинского морского пехотинца, о том, как помешать ему изнасиловать Элисию. Тогда я совершил ошибку, сказав ему, что это было одно из серии изнасилований. Он взорвался от ярости, прежде чем я закончил.

«Грязные свиньи!» - кричал он. Я мог слышать - даже чувствовать - охранников шевелятся позади меня. В любой момент они откроют огонь по Антонио, убьют его, а затем заставят местного командира расспросить меня о том, что, черт возьми, происходит. Я поднял руку, чтобы заставить замолчать горячего головы, но он разразился тирадой.

«Я убью вас всех за то, что вы сделали с моей сестрой. Я не умру в полдень, грязный ублюдок. Я буду жить, и я буду вести контрреволюционеров, чтобы стереть каждое ваше пятно с лица Никарсы. Ты пришел ко мне с цепью и медальоном, которые ты взял у моей сестры, когда осквернял ее, чертов животное ... "

Теперь сзади меня подбежала охрана. Я мог слышать щелчки и хлопки их винтовок, когда патроны вводились в патронники. У меня были всего несколько секунд, чтобы действовать, а чтобы успокоить разъяренного Антонио Кортеса, понадобится неделя.

Я прыгнул вперед и ударил стройного никарксанца по заднице. Этим же движением я держал Вильгельмину в левой руке. Я обернулся, когда ошеломленные охранники пытались решить, куда им направить винтовки - на меня или на упавшего Антонио.

Они слишком долго колебались. Я выстрелил из обоих пистолетов - люгера Вильгельмины и пистолета сорок пятого морского сержанта. Четырьмя меткими выстрелами я сбил всех четверых охранников.

Но вокруг лагеря за частоколом раздались крики и крики, и я увидел свежих охранников, собирающих оружие и бегущих в нашем направлении. Я наклонился и схватил Антонио за руку, поднимая его на ноги.

«Следуй за мной», - отрезал я. «Если вы это сделаете, у нас может быть шанс выбраться отсюда. Если вы этого не сделаете, тогда вы можете отправиться в ад, мне все равно».

Я бросился бежать, надеясь, что не потерял чувство направления по тропе, которая привела меня в это гнездо неприятностей.

В третьей главе

Я не мог использовать газовую бомбу, даже если бы успел добраться до нее вовремя. Я бы убил друзей Антонио в частоколе - а их было больше, чем я думал вначале. Грохот выстрелов вывел десятки из них из низких, убогих хижин на частокол.

А партизаны и кубинские морпехи выходили из казарм за частоколом. Один только бег не сделает этого для нас. Пришлось создать диверсию.

«Принеси винтовки и пистолеты охранников», - крикнул я Антонио, бросаясь к воротам в заборе из колючей проволоки. «Давай. Сделай это быстро».

Я открыл ворота, и партизаны-диссиденты устремились к оружию, которое Антонио уже собирал в кучу. Сам Антонио сжимал в руке российский автоматический «Вольский» и готовил залп для нападения на наступающих охранников.

Мы оба открыли огонь одновременно: Антонио , я с Вильгельминой и сорок пятью. Все партизаны попали в грязь, плашмя на животе. Некоторые из них даже повернулись и побежали. Но кубинские морпехи, лучше обученные и более мотивированные, продолжали наступать.

Когда казалось, что мы с Антонио будем поражены морскими пехотинцами, которые уже открыли огонь на бегу, полдюжины друзей Антонио заняли профессиональные позиции справа от нас и открыли сокрушительный огонь по приближавшимся морским пехотинцам. Их три «Вольска» и три сорокапятых гремели в пыльном подворье.

На этот раз укрылись даже кубинцы. Есть храбрость и целеустремленность, но есть еще глупость. Кубинцы не были дураками.

Во время этой короткой передышки, пока морпехи искали укрытие - и пока некоторые из них кричали другим партизанам, чтобы они вышли из укрытия, я дернул Антонио за рукав и кивнул в сторону узкой тропы, ведущей обратно в джунгли. Будем надеяться, что это была та, которая вела к замаскированным воротам на колесах.

«Мы будем отступать попеременно», - сказал я. «Давайте возьмем точку у входа в тропу, а затем откроем огонь, пока ваши друзья отступают»."

Оно работало завораживающе. Или почти как один. Этому способствовали безоружные друзья Антонио, которые носились по территории, создавая замешательство, ища оружие. Некоторые из них были достаточно храбры, чтобы броситься к первой группе павших кубинцев, чтобы отнять у них оружие.

Мы с Антонио и двумя его друзьями-повстанцами заняли позиции у входа на тропу. Мы снова открыли огонь по перегруппировавшимся кубинцам, стараясь не пропустить суетливых друзей Антонио. Когда мы стреляли, более десятка повстанцев промчались мимо нас по тропе, нашли высокую точку на склоне холма и начали стрелять по кубинцам.

«Хорошо. Наша следующая очередь. Пойдем по следу».

«Нет», - резко сказал Антонио. «Я остаюсь здесь, пока они все не умрут».

Он был твердоголовый. «Послушай, чемпион, - сказал я, - если ты прямо сейчас не пошевелишь задницей, я выстрелю в нее. Нет времени на споры. Весь проклятый батальон полковника Васко будет здесь через несколько минут. минут."

Чтобы подчеркнуть свою команду, я держал сорок пять нацеленный на его голову. Этот угрюмый взгляд вернулся, и он решил сопротивляться даже мне. Но он произвел еще одну очередь с «Вольской», послал отряд кубинцев влетать в грязь, а затем быстро двинулся по тропе. Я пошел за ним.

Мы достигли высшей точки, и я махнул рукой повстанцам. Еще трое присоединились к нам, и мы взяли верхнюю точку, чтобы защитить вход на тропу. К сожалению, у всех нас кончились патроны, когда огромная банда кубинцев и никарксанских партизан достигла точки, которую мы пытались защитить.

Тогда я использовал Пьера. Маленькая газовая бомба проплыла над джунглями и загорелась прямо перед бегущими войсками. Они немедленно начали задыхаться, когда вокруг них взорвалось бледно-голубое облако. Антонио недоверчиво посмотрел на меня, затем улыбка смогла стереть угрюмость.

«Отличная работа. Вы убиваете их всех».

«Не всех», - сказал я. «И если мы не двинемся отсюда, этот газ догонит нас по ветру. Пойдем - и на этот раз без споров».

«Я с тобой», - сказал он.

Мы пятеро бежали по тропе. Он был настолько узким, что мы могли бы защитить его от армии, если бы у нас было достаточно боеприпасов. На вершине тропы, где стояла фальшивая стена, другие диссиденты остановились, полагая, что они зажаты. Когда я вышел на небольшую поляну, меня охватил гнев. Они думали, что это я привел их в ловушку.

Я изобразил свою лучшую улыбку и поднял руки.

«Не пугайтесь, господа, - сказал я. «Выход есть. К сожалению, лидеры тоже об этом знают, поэтому у нас мало времени. Слушайте внимательно».

Я сказал им, что они были ядром контрреволюционной группы, которая должна была свергнуть дона Карлоса, изгнать кубинцев и заключить необходимый мир с апалканцами. Я установил высокий выступ над дном долины, с которого открывается вид на основной кубинский контингент, как место встречи и будущий командный пункт. Большинство из них знали, где это.

"Хорошо. Как только мы выйдем из этого комплекса, я хочу, чтобы вы пошли веером по всем тропам. Путешествуйте вдвоем. Найдите оружие и боеприпасы, когда и где сможете. Если вы убьете, не позволяйте этому быть пустой тратой. Найдите время, чтобы обыскать человека, которого вы убиваете. Возьмите все его оружие. Мы встретимся на выступе через шесть часов. Это будет в 15:00 "

Все согласно кивнули, а затем изумленно уставились на меня, когда я вытащил из гнезда огромный катящийся кусок джунглей. Смеясь и ухмыляясь, они начали проходить.

Прямо в зубы злобной стрельбы.

Прибыли люди полковника Васко и перекрыли выход. Друзья Антонио падали как мухи. Я почувствовал тошноту, видя резню и зная, что я ее устроил, зная, что я был в ней.

Я тогда запаниковал, считая, что все потеряно. Но я заметил два полных пояса с боеприпасами, брошенные одним из друзей Антонио. Я схватил их и схватил Антонио за руку.

'Сюда. Назад по тропе ".

Он начал сопротивляться, зная, что возвращение на территорию, вероятно, было самоубийством. Но движение вперед было верным самоубийством. Он пришел, схватив на бегу лишний пистолет

Однако не все потеряно. Я получил один важный урок, путешествуя по тропам джунглей с их неумолимыми стенами. Урок заключался в том, что стены джунглей не так уж и безжалостны. Даже у самых толстых стенок листвы есть слабые места, но чтобы обнаружить эти слабые места, требуется обученный и наблюдательный глаз. По пути вверх по тропе я заметил как минимум две области, где мужчина мог протиснуться и прикрыться сзади.

Я привел Антонио к ближайшему, мы протолкнулись и притаились в тусклой беседке из листьев и лиан. Не успели мы обосноваться на сырой, темной земле, как снизу послышались шаги. Пьер сделал свое дело, но есть предел, как долго газовая бомба может оставаться эффективной. Тропа внизу была очищена от газа, приближались кубинцы и партизаны.

Мы ждали, боясь сделать движение или звук. А потом послышались голоса, сначала приглушенные и бормочущие, потом все громче и ближе. Вместе с голосами раздались трескучие звуки мачете, рубящего стены тропы.

«Он все еще находится на территории», - раздался пронзительный сердитый голос полковника Рамона Васко. «Этот гребаный гринго перехитрил всех вас. Что ж, клянусь Богом, вы найдете его или вы все будете жить, чтобы пожалеть об этом. Я хочу этого человека. Вы меня слышите?»

Господи, подумал я, тебя слышит весь Карибский бассейн. Я огляделась, чтобы посмотреть, есть ли выход из этого тупика. Не было, если только мы немного не взломали. Но у нас не было мачете, и шум определил бы наше убежище.

Я не перехитрил партизан и морских пехотинцев полковника. Я перехитрил себя.

Полковник все еще изрыгал приказы, рассказывая, как он лично узнает цель моей миссии, прежде чем приступить к нелегкой хирургической технике, известной среди животных как потрошение. Мачете все еще рубили стены джунглей по обе стороны узкой тропы, приближаясь к нашей нише.

Я услышал царапанье и царапание поблизости и увидел, что Антонио использовал свою винтовку Вольска, чтобы работать на мягкой земле позади нас.

"Что произошло?" Я прошептал. "Что делаешь?"

«Почва мягкая, и большинство корней не так прочны, как те, что растут над землей. Мы можем прорыть себе путь сквозь корни».

Сначала я подумал, что он сошел с ума. Чтобы пройти более нескольких ярдов в этих густых джунглях, потребуются часы, даже дни. Пока я думал об этом, Антонио поднял огромную глыбу корней и земли и протиснулся мимо нее. Он работал почти бесшумно. То, что он издавал тихие царапающие звуки, перекрывались криками полковника, щелканьем мачете и хрюканьем людей, которые ими владели.

Я применил свою винтовку к кустам прямо перед Антонио. Грязь сошла так легко, что мы могли быть двумя детьми на пляже, вычерпывающими песок, чтобы похоронить пляжного хулигана.

К тому времени, как мачете были рядом с нашей нишей, мы продвинулись на двадцать футов в джунгли, заменяя каждый выкопанный нами куст. Практически не было никаких признаков того, что мы прошли. По крайней мере, мы так надеялись.

«А, я думал, что нашел их, - услышали мы слова кубинца, - но это всего лишь небольшое отверстие, ведущее в никуда».

«Не медлите», - рыгнул полковник. «Если их там нет, спуститесь вниз и найдите другое отверстие. Найдите его. Найдите гребаного гринго».

Мы были в безопасности. Мы также были истощены, голодны, хотели пить и очень нуждались в помощи. Мы затащили себя в место, настолько маленькое и тесное с виноградными лозами, что мы не смогли бы включить чихание в наш режим, не получив грыжу. Итак, мы лежали там, глядя сквозь густую листву, наблюдая, как крошечные солнечные лучи пытаются проникнуть во мрак.

Через несколько минут в джунглях стало тихо, если не считать приглушенного взрыва внизу. Через час не было ни звука, кроме птиц, которые вернулись после ухода кубинцев, партизан и газа. Антонио готовился вернуться к тропе, но у меня было подозрение, что наши враги еще не закончили ее.

"Подождите."

«Для чего? Они ушли. Они ищут нас в другом месте, и мне нужно уйти, или я умру прямо здесь».

«Ты не умрешь, пока не двинешься», - сказал я. "Просто подожди."

Через несколько минут мы снова услышали их след. Теперь они нас не искали. Они вернулись, чтобы унести мертвецов, друзей Антонио, убитых, когда я открыл эти проклятые ворота.

«Я должен научиться слушать вас, сеньор», - сказал Антонио с ноткой искренней благодарности в голосе.

«Тебе лучше научиться чему-нибудь, - сказал я, улыбаясь ему, - или эта твоя горячая голова убьет тебя».

«Это почти сработало», - сказал он. «Я высказался слишком рано, прежде чем мои друзья были готовы действовать. Я был ответственен за то, чтобы всех нас заперли в комплексе и приговорили к смерти сегодня в полдень».

Почему-то я не удивился. Но тогда я бросил этот вопрос. Я снова вытащил цепочку и медальон и сказал ему прочитать записку от Элисии. Он сделал это, пытаясь разобрать слова в тусклом свете. Когда он прочитал это, на его лице была отчасти улыбка, отчасти озабоченность.

«Я должен поблагодарить вас за то, что вы спасли ее от этой жестокой участи», - сказал он. «Теперь она в безопасности, но как насчет моих родителей?»

«Они отказались покинуть ферму. Но я не думаю, что кубинцы будут их беспокоить - они такие старые и беспомощные, и они безупречны».

Его лицо было злым и хмурым.

«Вы не знаете этих ублюдочных кубинцев», - сказал он. "Их планы далеко идущие. Когда Дон Карлос будет у власти, кубинцы будут приходить толпами. Они будут искать землю. Проницательные кубинские командиры уже убивают наших старых граждан и законно захватывают их землю. Когда придут другие, они получат высокие цены за землю, взятую кровью. У них есть все основания убить моих родителей ».

«И у нас есть все основания остановить их, начиная с дона Карлоса».

«Вы даете команды, - сказал он, теперь открыто улыбаясь, - и я буду подчиняться. Без вопросов».

Мальчик вырос очень быстро, хотя и тяжело

Я подождал еще час, прежде чем мы выскользнули из нашего укрытия. Мы сделали это осторожно, заменив каждый вырванный с корнем куст и виноградную лозу. У нас не было причин скрывать убежище сейчас, но я хотел, чтобы этот злобный полковник подумал, что мы ускользнули от его пальцев с помощью какой-то магии или гения. Я хотел, чтобы он переоценил мои силы. Враг, который переоценивает, так же уязвим, как и тот, кто недооценивает.

Три часа спустя, в полдень, когда Антонио и его друзья были намечены к казни, мы оказались на небольшом выступе далеко под фермой его родителей, где я спрятал свое радио. Я включил батареи и настроился на специальную частоту, используемую всеми агентами AX для секретных контактов с поля. Как N3, лучший Killmaster для AX, вызов на этой частоте примут быстро в офисе AX на DuPont Circle в Вашингтоне.

Дэвид Хок, мой босс, никогда меня не подводил. Если бы мне позвонили из центра Тихого океана, в считанные минуты на помощь мне пришли бы самолеты и / или атомные подводные лодки. Однажды Хоук даже реквизировал авианосец ВМС и все его самолеты, чтобы вытащить меня из опасности.

Когда я получил офис AX в Вашингтоне, я дал закодированный ответ и попросил прямую ссылку на Дэвида Хока.

«Недоступно», - последовал краткий ответ. "Что вы хотите сказать, N3?"

Я пытался скрыть разочарование в голосе, когда описывал безнадежность штурма горы Торо и Альто Арете. Я предоставил подробности, данные мне Луисом Пекено (и подтвержденные Антонио Кортесом) о тысяче морских пехотинцев, партизанах, сломанных тропах, о том факте, что склоны горы были засеяны отравленными кусками металла. Я рассказал о планах дона Карлоса Италлы начать тотальную войну за шесть дней. Я рассказывал о зенитных батареях, управляемых компьютерами, о минных полях на вершине и внизу горы, об электрифицированном заборе, бешеных сторожевых собаках и вооруженных монахах. Я рассказал о небольшой группе диссидентов Антонио, некоторые из которых, очевидно, избежали засады, и о других, о которых Антонио знал и с которыми мы надеялись установить контакт. Я рассказал о группе, прибывшей из Апалки, чтобы встретиться с доном Карлосом, чтобы спланировать поддержку Апалканом его революции. Наконец, я рассказал о том, как дон Карлос уничтожил мирную комиссию, пытающуюся разработать договор между Никарксой и Апалкой.

"А что вы хотите от AX?" - ответил анонимный голос.

То, как он задал вопрос, заставило меня содрогнуться. Его тон подразумевал, что что бы я ни спросил, я этого не получу.

«Меньше всего мне нужно - это сбросить еду, оружие и боеприпасы в место, которое я обозначу», - сказал я. «Что мне действительно нужно, так это небольшой отряд Коммандос Синего Света, чтобы помочь мне нейтрализовать…»

«Минутку, пожалуйста, N3», - сказал короткий голос.

Его не было на долгое время, и я начинал понимать вспыльчивость Антонио, его отсутствие терпения. Я хотел сбросить проклятое радио с горы.

«Особое послание от президента», - снова послышался голос. «Эта страна не будет в дальнейшем вмешиваться. Никакого сброса с воздуха. Никакого отряда коммандос. Вы должны выполнить эту миссию самостоятельно, N3, без какой-либо связи со страной вашего происхождения».

«Черт возьми, чувак, - отрезал я, - мое прикрытие уже раскрыто. Они знают, что я американец, и они знают, что я здесь, чтобы остановить дона Карлоса. Они знают…»

«Тебе нужно решить свои проблемы», - сказал голос по радио. «Вы и только вы. Снова и снова, N3. Пожалуйста, не связывайтесь с нами снова на этой частоте, пока ваша миссия не будет завершена, и вы не захотите сделать окончательный отчет».

Радио отключилось, связь оборвалась. Я почти сбросил его с горы, но Антонио внимательно следил за моей реакцией. Я невольно улыбнулся. Вот и все, что Хоук готов вытащить меня из неприятностей, где бы я ни был и насколько серьезными были проблемы.

«Вы слышали этого человека, Антонио. Мы сами по себе».

Он собирался что-то сказать, когда мы услышали, как позади нас хрустнула ветка. Мы уже загрузили два русских Вольска лишними обоймами, а пустые сорок пятые выбросили. Они были слишком тяжелыми, чтобы их можно было носить с собой в ожидании дополнительных обойм. Я приклеил Вильгельмину к пояснице, где она обычно отдыхала. Я припрятал лишние 9-мм патроны к рации, но еще не перезарядил люгер.

Антонио ответил первым. Он плюхнулся на живот и высунул вперед громоздкую «Вольску», прицеливаясь в направлении шума ломающейся ветки. Я засунул рацию обратно в нишу между тремя камнями, схватил и сунул в карман две лишние обоймы для Вильгельмины, затем пошел на огневую позицию.

Мы подождали минут три, прислушиваясь к тишине леса за нашим безопасным уступом. Позвали птицы. Ветер свистел с прекрасной долины Рена. Однако поблизости не было никаких признаков присутствия людей или животных. Антонио собирался снова встать, когда мы снова услышали щелчок. Затем последовало несколько щелчков. Господи, там должен быть целый батальон. Как они нас нашли?

Падение с дальнего конца уступа было больше двадцати футов, без наклона. Падение издалека

Внизу был голый участок из гравия и острых камней, а под ним - густые джунгли. Даже если бы мы перебрались через край, не сломав ни костей, а точнее, шеи, нам нужно было бы пересечь несколько десятков футов открытой местности, прежде чем достичь укрытия в джунглях.

У нас не было выбора. Холм позади нас был заполнен морскими пехотинцами или партизанами, или обоими, занимавшими позицию, чтобы поймать нас под перекрестным огнем, от которого даже муравьи не смогли бы сбежать неповрежденными .

Хотя я был убежден, что они могли видеть нас или видели нас раньше и продвигались вверх по квадрантам, я ощутил еще одну возможность построить свой имидж фокусника с добрым полковником Васко. Я жестом пригласил Антонио следовать за мной.

Используя локти вместо ног, я перешагнул через узкий выступ в сторону, где спуск к каменистой местности был не таким высоким и крутым. Мы перевалили через край, как пара угрей. Не успели мы покинуть космос, как я услышал резкий лай полковника.

«Огонь, огонь, огонь! Уничтожьте их!»

Он явно потерял желание расспросить меня, а затем лично удалить мой кишечник. Он не собирался позволить мне снова ускользнуть, как это было там, на тропе.

Мы с Антонио одновременно ударились о землю. Он легко приземлился, перевернувшись в воздухе, чтобы удержаться на ногах. Я немного ошибся и упал под углом, качнувшись вперед и лязгнув лодыжкой о выступ скалы. Боль прокатилась по моему телу, как приливная волна гранул. Я подавил крик, не желая доставить полковнику ни минуты удовольствия.

Мы бросились бежать - я хромал - еще до того, как морские пехотинцы и партизаны перестали стрелять. Мы были среди темных деревьев, прежде чем они появились на выступе выше. Я знал, что они будут ожидать, что мы побежим прямо с крутого холма сквозь деревья.

«Иди налево», - сказал я Антонио, задыхаясь от боли, которая все еще проходила по моим костям. «Я пойду направо. Оставайся на вершине холма. Когда будешь свободен, встретимся со мной на смотровой площадке, о которой я говорил, с видом на долину и гору Торо».

Дальнейшие инструкции были отрезаны пулями, пробивавшимися сквозь деревья. Антонио взлетел, как было указано. Я побежал, хромая, в другую сторону, слыша выстрелы над собой и пули, врезавшиеся в каменистую почву прямо позади меня.

Я не прошел и двадцати футов, когда пуля попала в меня. Это был рикошет от камня, но он был столь же эффективен, как если бы он был нанесен прямо из дула российского автоматического оружия. Я почувствовал глухой удар в мягкой части моего левого бока, ближе к спине. Однако я продолжал бежать, ожидая, пока град пуль меня зарежет.

Я прошел триста ярдов, прежде чем рухнул от боли. Моя лодыжка пульсировала, как барабанная дробь. Мой бок, теперь обильно истекающий кровью, казалось, будто его укусила акула. Слабость пришла с болью, и мне пришлось отдохнуть.

Выстрелов сверху больше не было. Вскоре, однако, я услышал, как они проносятся сквозь деревья. Большая часть поискового отряда катилась под гору, но полковник, теперь сообразивший меня, отправил некоторых из своих людей на боковые вылазки. Их не потребуется слишком много, чтобы прикончить меня.

Я поднялся, не обращая внимания на боль и слабость, насколько это было возможно - а это было немного - и, спотыкаясь, прошел еще двести ярдов, а затем начал спуск прямо вниз. Я заставлял их искать уйму джунглей. Я просто надеялся, что не потеряюсь в процессе.

Через час я потерялся, и мне было все равно. Боль была постоянной хрипящей по всему мне, больше не концентрируясь в лодыжке и боках. Слабость также была постоянной и росла галопом. Я мог сказать, что мой разум заигрывал с делериумом, и я пытался сохранять ясные мысли, принимать ясные решения.

Но один след был похож на другой. Все ручьи казались тем же самым потоком, который я уже пересек и снова пересек. Все камни на моем пути казались мне камнями, которые я упал за много миль назад. Я продолжал и продолжал подниматься и спускаться с холма. Иногда я бродил по возвышенностям, где деревья были редкими и движение было легким. Иногда я спускался по крутым ущельям и попадал в густые джунгли, куда идти было почти невозможно.

Я продолжал, зная, что нужно потерять себя, чтобы потерять врага. Я также знал, что мне нужно остановить кровотечение в боку, иначе я просто выйду из этих густых джунглей. Я остановился у ручья у мшистого берега. Я снял рубашку с мучительной точностью и посмотрел на рану. Она был рваной. Пуля должна была разорваться, когда попала в меня. Было как минимум три прокола, один большой и два маленьких. Кровь текла от каждого из них.

Я оторвал кусок хвоста и собрал немного влажного мха. Я завернул мох в кусок ткани рубашки и, используя ленту, которой держал Вильгельмин,

На месте я приклеил промокшую повязку к ране и зафиксировал ее.

Новая боль пронзила меня, угрожая потерей сознание. Я глубоко вздохнул и вспомнил, как подумал, как хорошо было бы проползти внутри этого мшистого берега и заснуть, только чтобы проснуться как беззаботное и неохотное насекомое или червяк. Какое сладкое блаженство это было бы.

Как ни странно, воспоминания о прощальном поцелуе Элисии заставили меня почувствовать реальность. Я вспомнил ту темную ночь на грунтовой дороге возле хижины кузины, когда она встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня нежно и крепко. Меня не целовали так невинно и приятно с тех пор, как я был подростком в старшей школе. Возможно, мои нежные воспоминания об этом поцелуе были как-то связаны с тем фактом, что Элисия, будь она в Соединенных Штатах, была бы относительно беззаботным подростком в старшей школе. Вместо этого она была крестьянской девушкой на этом измученном острове, открытой добычей для двуногих животных с другого острова, которой суждено состариться, подвергнуться насилию, измучаться и опустошиться к тому времени, когда ее подростковые годы едва прошли. «Боже мой, - подумал я, - у нас, американцев, действительно все мягко».

А потом мысленно вычеркнул «мы». На данный момент я был одним американцем, который не подходил для мягкой жизни.

Я двинулся дальше, и боль в боку странным образом утихла. Однако моя лодыжка продолжала давать о себе знать, поэтому идти было трудно. К середине дня оно было почти у меня. Мои мысли были странными и отстраненными, и я знал, что бреду не по дням, а по часам.

Я видел себя бегающим голым по карибскому пляжу, преследуемого стайкой обнаженных красоток. Даже когда я подумывал повернуться лицом к ним и своей восхитительной судьбе, образ разрушился, и я скатился с горы раскаленной лавы, чувствуя, как мое тело на самом деле поджаривается от сильного жара. Я внезапно похолодел и проснулся, обнаружив, что погружаюсь в холодный, быстро бегущий ручей. Вода ослабляла повязку на моей ране, и я выполз из ручья, чтобы вытереться листьями и снова наложить повязку.

Голод снова поднялся в моем животе с сильным урчанием. Я не мог голодать. С тех пор, как я поел, прошло чуть больше суток, но за это время я сжег много калорий. И потерял много крови.

После часа отдыха на берегу ручья, где мне не удалось накопить энергию, как я надеялся, я свернул по изношенной тропе, которая вела вверх по небольшому подъему. Подъем не был крутым, но восхождение на него было похоже на попытку взобраться на южную стену Эвереста. Я достиг вершины, увидел, что тропа исчезает в лесном ущелье, и решил спуститься и посмотреть, куда ведет тропа.

Я сделал два шага, моя лодыжка ударилась о камень, и все суставы пронзила жгучая боль. Я почувствовал, что теряю сознание, и посмотрел в небо в поисках точки на самом деле. Там ничего не было настоящего. Облака плыли по лазурному небу, но для меня они больше не были реальными. Насколько я знаю, это могли быть зефир в голубом желе.

Небо внезапно забилось у меня перед глазами. Я не знал, что падаю, пока не упал на землю и не почувствовал, как камни царапают мое лицо и руки. Я скатывалась в ущелье, где, как мне подсказывало что-то в моем сумасшедшем разуме, огромные гнезда змей джунглей ждали, чтобы сожрать меня, наполнив меня своим болезненным ядом.

* * *

Я проснулся и лежал на спине. Надо мной не было голубого неба, залитого облаками. Была сеть виноградных лоз, искусно приделанных к крыше. Вокруг меня были стены из того же материала джунглей, показывая руку человека. Слева от меня была открытая дверь, показывающая небольшую поляну, а за ней - зеленые джунгли. На улице казались сумерки. Или рассвет.

Слабость все еще была со мной, но мой разум, казалось, функционировал четко. Я не чувствовал боли в боку или лодыжке, но не чувствовал, что меня накачали наркотиками.

Помещение, образованное соломенными стенами и крышей, было маленьким, словно предназначенное для содержания в неволе человека или животного. Это напомнило мне хижину, использовавшуюся в африканском лагере для военнопленных, в котором я однажды провел несколько месяцев, прежде чем Хоук нашел меня и спас. Но в этой комнате не было жарко, как в африканской версии.

Я начал садиться, чтобы немного лучше сориентироваться. Что-то удерживало меня, и тогда я понял, что привязан надежно. Мои руки были раскинуты и привязаны к кольям, вбитым в глиняную землю. Даже моя голова была связана, ее обвивали мягкими лозами и прикрепляли к столбу где-то позади меня. Под моим торсом лежал мягкий поддон из зарослей соломенных джунглей.

Как ни странно, я не боялся быть привязанным в этой маленькой хижине с низким потолком. Это были лекарства, которые заставили меня чувствовать себя в безопасности, те же лекарства, которые сняли мою боль. Но я этого еще не знал.

На смену страху пришло причудливое, почти комичное ощущение, что я перевоплотился Гулливера, что лилипуты из джунглей привязали меня к этой маленькой хижине. Я почти ожидал увидеть крохотных шестидюймовых индейцев, ковыляющих в хижину, чтобы посмеяться надо мной, с триумфом указать на великана, которого они схватили и привязали своими маленькими лозами.

Мой первый импульс,

должен был позвать меня, чтобы узнать, действительно ли крошечные существа привели меня сюда и почему. Я передумал, зная, что маленькие существа вроде лилипутов существуют только в литературе и в умах безумных людей. Что-то большое и настоящее сделало это со мной. Моими последними воспоминаниями был бег по тропинке в овраг. Тем не менее, я не чувствовал боли в лице и руках, которые, должно быть, были сильно поцарапаны при падении.

Хотя естественный страх не вселился во мне - опять же из-за наркотиков - у меня было естественное подозрение, что ни один здравомыслящий человек или никакой друг не привел бы меня в эту хижину и бросил бы на землю. Почему меня не убили, я не знал. Мой разум начал придумывать всевозможные ужасные планы, которые мог составить мне мой похититель.

Я снова задумался о том, чтобы позвать меня, чтобы добраться до сути этой тайны, хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство и покончить с зверствами, когда на открытую дверь упала тень. Снаружи послышались шорохи шагов.

И тут в дверях появилась огромная неповоротливая фигура. Он был таким высоким, что я мог видеть только его ноги. Фигура встала на колени и продолжала стоять на коленях. Я предположил, что рост человека составлял около семи футов.

Он смотрел на меня из открытой двери. Свет позади него не позволял мне ясно видеть его лицо и одежду. Но было очевидно, что он великан, и в этом тусклом свете сумерек (становилось темнее, поэтому я знал, что это не рассвет) я мог видеть его глаза, сверкающие и сияющие.

С трудом отдышавшись, я вспомнил описание дона Карлоса Италлы, которое мне дали. Я слышал слова старого Хорхе Кортеса, как если бы он был со мной в хижине:

Семифутовый гигант, весом в триста фунтов, глаза, похожие на горящие фосфорные слитки, руки, способные крошить плиты из нержавеющей стали. Ярость монстра с гулким голосом, подобным раскату грома.

В тот момент я знал, что люди дона Карлоса Италлы нашли меня в том овраге, привели меня сюда, в эту хижину, и доставили меня на место. Они также накачали меня наркотиками, чтобы я был послушным.

Я знал это точно. Но настоящего страха я не чувствовал. Единственное, о чем я сожалел, глядя на гиганта с массивными руками и красными блестящими глазами, - это то, что я не поддался своим прежним побуждениям купить и управлять заправкой для грузовиков вдоль тихого шоссе в Огайо.

Скоро тихих шоссе уже не будет. И никакого Ника Картера.

Глава четвертая

«Добрый вечер, дон Карлос», - сказал я, пытаясь говорить фальшиво, хотя мое сердце снова забилось от страха. "Ты сейчас делаешь мне операцию?"

Гигант ничего не сказал. У него что-то было в правой руке, но я не видел, что это было. Пистолет? Нож? Скальпель? Он начал заползать в хижину, медленно продвигаясь ко мне. Вещь в его руке поцарапала по глиняному полу.

Еще до того, как гигант подошел ко мне, я почувствовал его всепоглощающий запах. Это был запах тела до энной степени, и он наполнил маленькую хижину до отказа. Был ли дон Карлос Италла застенчивым, как и другие его таланты?

«Ешь, друг мой», - сказал великан на прекрасном испанском. «Ешь и снова спи. Наступает ночь, а я ночью не разговариваю».

Больше он ничего не сказал. В его руке была миска. В миске были овощи, приготовленные в каком-то пикантном бульоне, приготовленном не из животных. Гигант кормил меня кашей своими массивными пальцами, проталкивая лакомые кусочки мне в губы. Я был слишком голоден, чтобы учитывать тот факт, что эти руки, вероятно, не мыли уже год. И каша была отличной. Это также было наркотиком.

Через пять минут после еды я снова заснул. Когда я проснулся, солнечный свет превратил поляну в яркую, сияющую аллею. Я даже мог различить мух и пауков на стенах и потолке невысокой хижины.

И великан снова подошел, чтобы встать на колени в дверном проеме и пристально взглянуть на меня.

Это был не дон Карлос. Теперь я мог видеть его лицо более отчетливо, и это было старое лицо, полное морщин, с тощей, истощенной бородой. Однако его глаза казались молодыми и сверкали, как агаты. К тому же он был не таким большим, как я думал прошлой ночью. Его основная масса составляла в основном несколько слоев грубой одежды, которая выглядела так, как будто он мог соткать ткань сам.

"Кто ты?" Я спросил.

«Вопрос, сеньор, в том, кто вы? Я нашел вас на тропе, лежащим, уткнувшись головой в кусты, а ваше тело пылает лихорадкой. Я не нашел на вас ничего, чтобы сказать, кто вы».

«Что ж, меня вряд ли стоит выставлять на стоянку, как животное», - сказал я, теребя веревки, которые все еще держали мои руки, ноги и голову.

«Нет закона, - сказал он, - который гласит, что только хорошие и дружественные могут быть ранены и потеряны в джунглях. Ты мог быть одним из гор. Твоя рана могла быть нанесена одним из их врагов. Пока я не знаю кто ты есть, ты остаешься связанным, как ты говоришь, как животное ».

Тогда мне стало легче дышать. Он явно имел в виду Альто Арете и Дона Карлоса. Столь же очевидно, что он был врагом дона Карлоса. Еще более очевидно то, что он был высокообразованным и красноречивым человеком. Его испанский был академического класса.

Я не видел причин не верить этому человеку.

Я рассказал ему, кто я такой, и описал ему свою миссию. Я рассказал ему о семье Кортез и о том, как я спас Элисию и Антонио, только для того, чтобы увидеть, как друзья Антонио попали в засаду, следуя моим указаниям. Старик терпеливо слушал, фиксируя внимание на каждом слове, глядя на меня своими горящими глазами. Однако, пока я говорил, свет, казалось, стал теплее. Когда я закончил, он остался на корточках прямо у порога. Я почти не замечал запаха его тела; Я к этому привыкал.

«Значит, я не враг», - продолжил я. «Мне нужна ваша помощь. Жителям Никарки нужна ваша помощь. У нас есть всего шесть дней, чтобы помешать дону Карлосу фактически поджечь страну».

«Четыре дня», - сказал он. «Вы проспали два дня».

«Я боялся этого», - сказал я. "Почему ты накачал меня наркотиками?"

Он улыбнулся сквозь морщины. «Для исцеления», - сказал он. «Я сделал припарку из трав для твоей раны, но ты бился в лихорадке. Ты бы не принял пользу трав. Я дал тебе пейот, чтобы твои мышцы успокоились».

Я не спрашивал его, как он ввел в меня пейот, когда я был без сознания. Я видел, как индейцы в других джунглях использовали примитивные бамбуковые иглы для инъекций лекарств и наркотиков. Мне даже не хотелось думать о хитрости, которую этот человек мог использовать, чтобы ввести пейот в мои вены.

«Хорошо», - сказал я, глядя с него на лозы, привязанные к моим запястьям. «Ты поможешь мне? Ты мне доверяешь? Ты знаешь, что я друг, а не враг?»

«Я помогу, связав вас еще на один день. Если вы двинетесь сейчас, вы откроете рану. В следующий раз вы можете умереть на тропе».

Я начал паниковать. Два драгоценных дня уже прошли. У меня было всего четыре дня, чтобы добраться до Альто Арете и остановить дона Карлоса. Мне нужно было время, чтобы организовать Антонио и его оставшихся друзей, привлечь более преданных сторонников и найти путь через неприступную оборону горы Торо и Альто-Арете.

«Я должен передвигаться, - сказал я, умоляя старика, - иначе все мое тело станет бесполезным. Если я пообещаю остаться здесь с тобой, постепенно приводить свое тело в форму и завтра уехать, развяжешь ты?» мне?"

Он обдумал просьбу, очевидно, понял ее логику и наклонился вперед, чтобы развязать лозы. Я медленно сел, чувствуя себя одурманенным и слабым, борясь с головокружением, угрожавшим сознанию. Я долго сидел, качал руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение. Еще один день в таком положении, и я не смог бы моргнуть, если бы не спланировал это заранее.

За пределами хижины я не мог открыть глаза на свет. Я прищурился и обошел поляну, осматривая свой новый дом ». Мы были на вершине горы, на ровном плато. Старик по имени Пико прибыл в это место тридцать лет назад и расчистил деревья и кустарник, чтобы построить себе дом, дом, который нельзя было увидеть ни сверху, ни снизу, и доступ к которому мог получить только человек. оставивший узкий след, который он старался скрывать каждый день свежей листвой.

«Я нашел тебя, - объяснил он, - когда я подошел к концу своей тропы, чтобы собрать бананы, кокосы, манго и овощи. На такой высоте не растет ничего съедобного».

Мы съели еще одну миску кашицы, и я нашел в ней кусочки кокоса и манго. Как и прошлой ночью, было вкусно. Пока мы ели, старик рассказал свою историю.

В ранние годы он был профессором антропологии в университете Никарса и дослужился до главы отдела индийской культуры, а затем стал участником заговора с целью свергнуть тиранического лидера. Его стараниями он был тяжело ранен, его семья была убита, и он был опозорен. Он тоже был безработным. Он сбежал в джунгли и был схвачен нинками, которые жили на холмах, не слишком много миль от этой поляны. Некоторое время он жил с индейцами и подружился с молодым воином, который сказал, что ненавидит сражения и хочет стать монахом.

«Наша дружба была недолгой, - сказал старик. «Мой друг, которого звали Ансио, с течением времени становился все более фанатичным. Я слышал от других, что он и группа его последователей участвовали в каких-то жертвенных обрядах на горе Торо. Тогда на Альто Арете никто не жил. В те дни не было тропы к вершине этой великолепной скальной колонны. Но Анчио и его последователи нашли древнюю пещеру и использовали ее, чтобы принести жертвы этому новому холму, который они нашли ».

«Что они использовали в качестве жертвоприношений?» Я спросил. "Козы? Свиньи? Овцы?"

Лицо старого Пико потемнело, и он закрыл глаза. «По слухам, они использовали детей из племени Нинка. Их собственного племени».

Эта история меня не шокировала, потому что не удивила. Книги по истории полны историй о человеческих жертвоприношениях, большинство из которых - дети или девочки.

«История гласит, что Анчио и его друзья брали детей в пещеру и сжигали их там на каменном алтаре», - продолжал Пико, открывая глаза и позволяя им светиться, как угли, на меня. "Я узнал правду об этом

когда моего собственного ребенка похитили ночью ".

«Я думал, вы сказали, что ваша семья была уничтожена революцией».

Он почти улыбнулся. «Моя первая семья. Когда я жил с индейцами, я женился, а она родила мне дочь. Когда дочери исполнилось одиннадцать лет, она исчезла. Я спросил Анчио о ней, и он сказал, что ничего не знает. Я мог сказать по его глазам, что он лжет.Тогда я последовал за ним и его друзьями и узнал, что он действительно солгал, и я ушел сломленным.Я слышал слухи о нем, о жертвах, но у меня не было доказательств. " Он остановился, не в силах продолжать.

«И вы нашли эти доказательства», - сказал я.

Голова Анчио упала, словно он неохотно кивнул в знак согласия. «В ту ночь, когда я последовал за Анчио и его друзьями, они поднялись на гору Торо по трудной тропе и пришли к глубокому месту в земле. Я последовал за ними вниз по каменным ступеням в своего рода колодец, в котором не было воды. Я помню, как полз затем через дыру и выход в огромную пещеру глубоко внутри горы. То, что я там увидел, почти стерло мои воспоминания о той ночи ».

"Что вы там видели?" Я спросил. Я сидел впереди, у меня по коже покалывало, когда я ожидал ужаса его истории.

«Все было кончено», - сказал он. «Я ничего не мог сделать. Моя дочь была мертва несколько дней назад, но они продолжали осквернять ее безжизненное тело. Пока я смотрел, они облили маслом тела нескольких безжизненных молодых девушек и зажгли факел…»

Он остановился, его глаза горели ненавистью. Он закрыл глаза. Я ждал, но ему больше нечего было сказать. После жестокой смерти его одиннадцатилетняя дочь была принесена в жертву новому злобному богу Анчио. Она была сожжена в этой пещере. Анчио поднял голову и открыл глаза. Он продолжал, как привидение, нараспев:

«Моя ярость была велика, возможно, слишком велика. Меня охватил своего рода шок. Я выполз из этой пещеры и поднялся по каменным ступеням сухого колодца. Я бесцельно бродил по тропе всю долгую ночь. Когда наступил день, моя ярость была все еще велика, как и мое потрясение. Именно тогда я решил покинуть этих людей. Однако перед тем, как уйти, я попытался закрыть эту злобную пещеру, чтобы предотвратить дальнейшие жертвы и дальнейшие пытки невинных. не стремился отомстить Анчио. Его бог - или мой бог - смирится с виной Анцио и принесет соответствующее наказание. Но я действительно искал пещеру. Я ничего не нашел. Со временем я пришел в это место и построил свой дом. первый человек, с которым я разговаривал за тридцать лет ".

Отшельник. Настоящий отшельник. Я слышал о них и читал о них, но никогда не встречался лицом к лицу. Я ожидал, что отшельники будут молчаливыми людьми, молчаливыми до ошибки, но старый Пико, казалось, был готов и готов говорить снова и снова в течение нескольких дней. И у меня было всего четыре дня на выполнение поистине невыполнимой миссии.

«В слухах есть еще кое-что, о чем вам следует знать», - сказал Пико. "Возможно, это не поможет, но вам следует об этом знать. Говорят, что дым от жертвенных костров никогда не выходил из устья пещеры. Говорили, что в течение нескольких дней после принесения жертв в жертву тонкие клубы дыма можно было увидеть поднимающимся с Альто Арете ".

Я немного подумал, потом знал ответ.

«Прямо посреди горы есть дымоход, - сказал я. «Что-то вроде туннеля. Должен быть».

«Об этом говорят слухи. Не следует слишком доверять слухам».

Но, подумал я, ненавидя себя за сложный каламбур, где дым, там огонь. Там, где есть дым, есть и дымоход. Дымоход прямо через центр горы Торо, через массивную колонну и через вершину Альто Арете.

Я провел день, медленно перемещаясь по поляне, даже испытывая ноги на крутых участках тропы. Однако большую часть времени я сидел рядом с хижиной с Пико и собирал мозги этого человека, чтобы получить дополнительную информацию.

К ночи я узнал только, что племя Нинка все еще живет в районе у восточного склона горы Торо, и что Анчио либо был их вождем, либо был убит за свое рвение в совершении человеческих жертвоприношений. Я знал, что одним из моих первых шагов было найти индейцев Нинка и поговорить с Анчио, если он все еще был рядом. Если бы я нашел эту древнюю пещеру, то вполне мог бы найти вход через причудливую защиту дона Карлоса Италлы.

Вот почему я нарушил обещание, данное Пико, и убежал в ночь. Я обещал подождать хотя бы до полудня и следующего дня. Но мои дни уходили слишком быстро, и я чувствовал себя сильным. Я направился к смотровой площадке, вопреки надежде найти там Антонио живым и здоровым.

Рассвет только начинался, когда я приблизился к смотровой площадке, которую Элисия показала мне в ту ночь, когда я отвел ее в хижину ее кузины. Я бы добрался до него раньше, но я все время терялся на безумной тропе Пико.

Рана на моем боку пульсировала от боли, но она не открылась, и я был уверен, что работа Пико выдержит испытание. Если, конечно, я не поссорюсь с партизаном или кубинским морпехом. Излишне говорить, что мое долгое путешествие от хижины отшельника Пико было осторожным, я избегал всех признаков цивилизации.

Я медленно пробирался сквозь листву, осторожно приближаясь к наблюдателю. Антонио мог схватить и подвергнуть пыткам, он мог бы сказать кубинцам, что должен встретить меня здесь. Тогда опять Антонио мог скрываться там со своей винтовкой наготове и мог выстрелить в меня, если бы я издал малейший шум.

Мне всегда казалось глупым, когда я читал в книгах, что люди сигнализируют друг другу ночью особым птичьим криком или улюлюканьем, как совы. Теперь мне это не казалось глупым. Мне жаль, что я не разработал такой план с Антонио.

В этом не было необходимости. Когда я выскользнул на поляну и осмотрел открытый выступ, Антонио крепко спал. Друг с ним тоже спал. В тусклом свете не совсем рассвета они выглядели как два бревна, завернутые в одеяла.

На всякий случай, если это были не Антонио с другом, я опустил тяжелый русский автомат «Вольску», которую нес с собой, и поднес Вильгельмину. Я сел сбоку от тропы и нацелился на первого спящего, укрытого одеялом.

«Антонио, проснись».

Бревно поднялось, одеяло упало, и Элисия Кортес смотрела вниз на дуло моего люгера, ее глаза были шире блюдца.

«Сеньор Картер», - взорвалась она слишком громко, чтобы успокоиться. «Мы думали, что ты мертв».

Антонио зашевелился в своем одеяле, и я подумал, что, возможно, он тоже был ранен, хуже меня. Но он проснулся, доказав лишь то, что крепко спал.

Когда я рассказал им обо всем, что случилось со мной с тех пор, как мы с Антонио расстались на крутом склоне холма, и сверху падали пули, Элисия следила за каждым моим движением, ловя каждое слово. Она тоже медленно приближалась, как будто я был костром, и воздух был холодным.

«Мы много слышали об отшельнике с горы Торо, - сказал Антонио, когда я закончил, - но вы первый человек, который увидел его за тридцать лет и рассказал об этом. В легендах говорится, что он готовит и ест любого, кто подходит к его пещере ".

«Истории все ложные, - сказал я. «Во-первых, этот человек - вегетарианец. Он не будет убивать животных ради еды или для ношения одежды. Во-вторых, у него нет пещеры - только хижина, которую он построил из виноградных лоз. А теперь расскажи мне о сами. Как вы оказались вместе? Где ваши друзья? "

Оба лица помрачнели. Элисия смотрела в землю, но оставалась рядом со мной, время от времени касаясь меня коленом, рукой, рукой. Антонио рассказал, как он нашел одного из своих друзей, раненного, бесцельно блуждающего по тропе. Друг умер у него на руках. Других он не нашел.

Наконец, он вернулся в дом своих родителей, надеясь, что, возможно, некоторые из его друзей оставили там весточку.

«Хорошо, что я не пошел домой», - грустно сказал он. «Произошло то, чего я боялся. Мои родители ушли, а в доме живет группа кубинских морских пехотинцев. Я расспрашивал, но соседи могли сказать мне только, что два дня назад в ночи кричали и кричали. И была стрельба, затем тишина. Я знаю, сеньор Картер, что наши родители мертвы. Теперь наша собственность принадлежит полковнику Васко ».

Я знал, что полковник Васко продаст его по высокой цене кубинским иммигрантам после того, как кровавая революция установила контроль над доном Карлосом и сделала Никарсу и Апальку союзниками Кубы. У Антонио были причины опасаться смерти его родителей. «Это может показаться неблагодарным для памяти твоих родителей, - сказал я, - но у нас нет времени оплакивать их должным образом. Наш величайший шанс - найти племя Нинка, попасть в жертвенную пещеру в горах и уповать на Бога. дымоход достаточно велик, чтобы по нему можно было пролезть ".

«Я знаю кратчайший путь к землям Нинка», - сказал Антонио, просияв, несмотря на горе по своим родителям. "Вы готовы к путешествию?"

Я ехал всю ночь, но спал и отдыхал больше двух дней. Я был готов. Чтобы убедиться, Элисия настояла на том, чтобы взять с собой мою винтовку. Она бы понесла меня, если бы была достаточно сильной. Казалось, она не могла уделить мне достаточно внимания, чтобы меня коснуться.

По мере того, как мы продвигались по темным тропам к землям Нинка, становилось все более и более очевидным, что Элисия влюбилась в меня. Вспоминая, каким я был в ее возрасте, я не собирался недооценивать эту любовь. Это было реально и сильно. Но я не платил! то же самое и с ней. С тех пор, как в моем уме возникла связь между Элисией и американскими школьницами, я думал об этой девушке так, как отец может относиться к дочери. Я даже начал питать фантазию, что мог бы каким-то образом вывести ее из этой беспокойной страны и найти ей приемный дом с другом в Штатах.

Там, как я думал, свой типично американский образ мышления, она сможет закончить учебу, жить в мире, возможно, влюбиться в красивого белокурого мальчика из футбольной команды и поселиться в пригороде с парой машин, собакой и ипотекой. . И, конечно же, дети.

Мы отдыхали у чистого ручья примерно в полдень, когда Элисия принесла мне емкость с водой, села рядом со мной и посмотрела мне в глаза. Антонио ушел вниз по течению в поисках съедобных фруктов и овощей.

«Я не поблагодарила вас за спасение моей жизни», - сказала она.

«Я не спасал тебе жизнь, Элисия», - сказал я, вспоминая ту ночь, когда морпех с огромным органом пытался ее изнасиловать. «Я просто остановился…»

«Ты спас мне жизнь», - решительно сказала она, кладя свою изящную коричневую руку мне на колено. "Я пообещал себе в тот же день, что, если морпехи снова придут и сделают это со мной, я перережу себе горло. То, что я жил, то, что я жил последние три месяца, не было жизнью. Это было была ужасной смертью, полной ужаса и отвращения, но без радости. Я все еще чувствую отвращение ».

"К кубинцам?"

Она с любопытством посмотрела на меня. «Нет, к себе».

«Почему тебе было бы противно себя чувствовать? Ты не сделала ничего плохого?»

Она посмотрела в землю и сняла руку с моего колена. «Вы не думаете, что я испорчена? Вы не думаете, что я вызываю отвращение?»

«Боже правый, нет. Почему я так думаю?»

Она не ответила, и я начал думать, насколько похожи жертвы изнасилования во всем мире. Они не могут контролировать то, что с ними произошло, они были невольными жертвами одного из древнейших человеческих вторжений в личную жизнь, но, похоже, они всегда чувствовали вину или, в случае Элисии, отвращение к себе. Это было явление, которое меня не переставало удивлять. У меня не было слов, чтобы утешить девушку или изменить ее мнение о себе. Но я все еще не мог молчать.

"Девственность важна для тебя, не так ли?" Я спросил.

Она вскинула голову и какое-то время смотрела мне в глаза. Затем она отвернулась и пробормотала почти неслышное «да».

Тогда ты должна считать себя девственницей, Элисия. В вашем уме вы. Вы ничего не дали добровольно. Это было взято у вас. В глазах Бога вы все еще неиспорчены, если вы должны так смотреть на это ».

На ее губах появилась легкая улыбка, а затем она снова опечалилась. Она посмотрела на меня, глядя мне в глаза.

«За много месяцев до прихода морских пехотинцев, - сказала она, обращаясь к священнику на исповеди, - у меня были определенные мысли, определенные чувства, которые я не могла контролировать. Несмотря на все, что произошло, у меня все еще есть эти мысли и эти чувства ».

Я прекрасно понял. Девушка сьала женщиной, у нее были мысли и чувства по поводу секса. Они были у нее с двенадцати или тринадцати лет. Поскольку они были у нее, она чувствовала, что то, что случилось с ней, было Божьей волей, что у нее не отняли девственность. Она считала, что ее предыдущие мысли на самом деле стали причиной изнасилований.

«Мысли и чувства, которые у вас были и есть до сих пор, - сказал я, - являются естественными мыслями и чувствами. У каждого человека и каждого живого животного есть эти чувства. Однако они не должны быть источником вины. В глазах Бога - и в мой - ты все еще девственница, все еще неиспорченная, или как там это слово ".

Она придвинулась ближе, казалось, понимая, что я пытался сказать. Или так сильно хотела понять, что обманывала себя.

«Я знаю, какие мысли естественны, - сказала она, - а какие - нет. То, что я сейчас чувствую, для тебя естественно. Если я еще девственница, я хочу, чтобы ты получил плоды моя девственности ".

Даже американская старшеклассница со всей ее современной смелостью, вызванной национальной жаждой честности и прямоты, не смогла бы выразиться более прямо. И очень немногие американские школьники отказались бы от такого предложения. Но я был далеко от школы. И я не мог дать столько, сколько взял бы.

Мое молчание было моим ответом. Элисия сидела и смотрела на меня несколько секунд, затем ее глаза упали. Я дал ей все подумать. Она рассмотрит все возможности. Возможно, я думал о ней с отвращением, даже соврал, когда сказал, что она все еще нетронута, что ей нечего стыдиться. Возможно, я считал ее ниже своего достоинства, поскольку я был явно важным агентом американского правительства, а она была скромной крестьянкой из Никарксии. Возможно ...

«Вы думаете, что я все еще ребенок», - сказала она тихим голосом, оборвав мои размышления. «Ну, я не ребенок. За последние три месяца я пережила много и повзрослела. А вчера был мой день рождения. Мне сейчас восемнадцать, по закону я женщина».

«С днём рождения, Элисия», - сказал я, улыбаясь.

Она нахмурилась. «Шутите», - сказала она, сменив хмурый взгляд на женственный взгляд проницательных знаний. «Хорошо. Пройдет время, и ты узнаешь правду обо мне, о моей женственности».

Она встала, не сказав ни слова, и пошла помогать Антонио искать обед.

Когда мы остановились на вечерний перерыв, мы с Антонио искали еду, а Элисия исчезла в джунглях. Она провела весь день, пытаясь произвести на меня впечатление своей женственностью. Каждый раз, когда я приближался к ней по тропе, она опускала лиф блузки, чтобы обнажить большую грудь. Своими широкими бедрами она ударилась о мои бедра. Она таскала с собой все больше и больше наших вещей, включая все украденное у Антонио огнестрельное оружие. Теперь, когда мы приблизились к истощению, а она показывала признаки усталости от всех дополнительных усилий, она исчезла.

Я нашел узкую тропу

спустился к банановой роще и последовал за ней. Я собрал несколько спелых бананов, когда услышал плеск сразу за рощей и стеной из виноградных лоз. Я отложил бананы и пошел на разведку, винтовка "Вольска" перекинулась через плечо.

Брызги продолжались, и, когда я добрался до стены из виноградных лоз, я услышал тихое пение. Это была Элисия. Ее нежный, чистый голос поднялся в темном воздухе джунглей, напевая старинную испанскую песню о любви:

"Когда моя любовь рядом со мной,

Я как роза,

Бутонирование, распускание, цветение

Больше, чем знает моя любовь. "

Мне было интересно, знает ли она, что я рядом, слушает, может быть, даже смотрит на нее в ручье. Нет, решил я. Она понятия не имела, что я рядом. Ее пение было слишком мягким и предназначалось только для ее ушей. Она еще не устраивала брачный зов.

Я отвернулся от стены из виноградных лоз, зная, какие прекрасные виды и чудесные занятия лежат за ней. Я видел эту девушку обнаженной при крайне ужасных обстоятельствах. Увидев ее здесь, в ручье, обнаженной, и зная, что происходит в ее разуме и теле, я бы побудил меня к глупым и осуждающим действиям. Я могу быть убийцей и важным государственным агентом, но я не камень. Во всяком случае, не специально.

Ужин был восхитителен. Антонио нашел самые разные фрукты и овощи, которые можно добавить к моим бананам. Элисия, однако, была самой приятной из всех. Она купалась в ручье и обнаружила, что цветы апельсина терлись о ее кожу. Она достаточно хорошо пахла, чтобы есть, и у меня было отчетливое ощущение, что она будет лучше, чем фрукты и овощи, которые мы ели. Мне было трудно отвести от нее глаза, но я решил просто насладиться ее ароматом и ее близостью и отпустить его.

Мы отдохнули всего два часа после обеда и продолжили путь в полной темноте. Я потерял чувство направления и понятия не имел, на какой стороне горы Торо мы были. Похоже, Антонио точно знал, куда мы идем, и, несмотря на то, что Элисия продолжала играть в женщину и врезаться в меня в темноте, давая мне все преимущества ее женственной полноты, мы добились хорошего прогресса.

Была почти полночь, когда Антонио остановился перед нами на тропе и поднял руку, призывая к тишине. Мы сгорбились в джунглях, не видя ничего, кроме своих рук перед лицом. Я собирался спросить Антонио, почему мы остановились, когда, казалось, весь ад вырвался на тропу.

Сначала последовала высокая беспорядочная трель, как будто клетки тысячи маньяков только что сотрясали. Затем вокруг нас грохотал и бился грохот, мало чем отличавшийся от давки тяжелых животных. Возможно, слоны или носороги. Мы изо всех сил пытались выровнять наше оружие, когда вокруг нас загорелись огни и рой спустился.

Элисия испустила пронзительный крик. - проревел Антонио. Я уже открывал рот, чтобы добавить к общей суматохе, когда сильные руки схватили меня за руки и прижали их сзади. Я издал один крик, прежде чем грубый тканевый мешок сорвался с моей головы. Я почувствовал, как шнур слишком туго обвязывается вокруг моей шеи. Другие руки были на моих ногах, ступнях и туловище. Одна ощупывающая рука даже нашла повязку на моей ране и послала потоки боли по моей нервной системе.

А потом, как будто щелкнули выключателем, джунгли замолчали. Большую часть часа нас несли по темной тропе, кружили вокруг, чтобы потерять чувство направления, а затем бросили на твердую землю. Когда мешок сняли с моей головы, я оказался привязанным к Элисии и Антонио, бок о бок, в соломенной хижине, очень похожей на ту, в которую меня поместил Пико. Однако потолок был значительно выше, и кучу половин вокруг нас кругом стояли голые индейцы. Факелы были прикреплены на стенах, вдали от горючей соломы.

Из круга индейцев вышел невероятно толстый мужчина во всевозможных цветочных и пернатых регалиях, украшавших его тело в стратегически важных местах. Большая часть его была выставлена ​​напоказ, и он выглядел так, как будто его завернули в балахон. Я никогда не видел таких просторов человеческой кожи на одном скелете.

«Я Ботуссин», - сказал он глубоким, богатым голосом с легким рычанием. «Я глава Ninca». Он кивнул на высокого гибкого смуглого мужчину, который был невероятно красив, с одним орлиным пером в длинных волосах и чьи интимные места были прикрыты мягким мешочком из овечьей шкуры. «Это мой сын, Пурано, наследник моего трона. Теперь вы сообщите нам свои имена и причины, по которым вы вторглись в земли Нинка, а затем вы будете переданы нашим копейщикам для казни. Теперь вы говорите. "

Он указал на меня толстым пальцем. Честно говоря, я очень устал от того, что меня связали, и меня просили высказать все свои мысли о том, кто я и что делаю. Я чувствовал рядом со мной дрожащее тело Элисии. Ее страх помогал мне сохранять спокойствие. Этот толстяк имел в виду бизнес, и я чертовски лучше отнесусь к этому делу серьезно. Он не мог меньше заботиться о том, от чего я устал. Но я действительно не знал, с чего начать с ботуссина, как много я должен ему сказать.

Во-первых, я не знал настроений индейцев нинка во всем, что происходило в Никарксе. Никто не удосужился спросить их - в том числе и наших разведчиков, информация которых заставила меня очутиться здесь на этом диком и шерстяном каперсе.