Возможности любовного романа

в предыдущих сериях

Вход в старый парк зеленой темнотой

его облек, как плащ, прохладой вея,

как вдруг вдали, в другом конце аллеи,

что в этот час была совсем пустой,

в зеленом солнце, как в листве зеленой,

фигурка белым огоньком

зажглась и долго отдаленной

казалась, проходя по затененной

дорожке, прежде чем потом

обдало нестерпимым светопадом

ее бесшумные шажки.

И тени сразу стали глубоки,

открытые глаза качнулись рядом,

и, наконец, обрисовался лик

и, как картина, замер в ожиданье

на миг немого противостоянья —

и вечным стал, и сгинул в тот же миг.

Райнер Мария Рильке. “Встреча в каштановой аллее”P. S

Однажды у Леонарда Коэна спросили, о чем, собственно, его Boogie Street. Старый “ублюдок в костюме”, как он сам себя назвал в одной из своих песен, стал рассказывать о сингапурском бульваре, где он однажды оказался. Шумная улица, которая днем напоминала базар с назойливыми торговцами, предлагающими всевозможный товар, ночью превращалась в red district с легкодоступным сексом. Там же продавали пиратские аудиокассеты. Коэн подошел к одному из торговцев и спросил, нет ли у него случайно каких-нибудь записей Коэна. Торговец куда-то сбегал и принес всю дискографию, все альбомы Коэна по доллару за штуку.

Но в песне речь о другом, продолжал Коэн. Буги-стрит – это метафора мира, в котором есть только работа и вожделение, это пространство повседневной жизни, лишь изредка дарящее детские объятия, поцелуй возлюбленной или какой-то иной пограничный опыт, ненадолго смягчающий наши затвердевшие сердца. В этой связи Коэн вспомнил своего учителя дзен, говорившего, что побывать в раю, конечно, приятно, но жить там невозможно, потому что там нет ни ресторанов, ни туалетов. “Вот и все мы, – заключил Коэн, – уповаем на божественные мгновения, упрятанные в объятия и поцелуи, во внезапные прикосновения к прекрасному и приливы счастья, но всякий раз нас отбрасывает назад, на Буги-стрит”.

Ну и верности ради:

На самом деле эта улица в Сингапуре называется Бугис-стрит.

Буги-стрит, если верить Гугл-картам, есть только в одном городе мира – в захолустном местечке Хуслия на Аляске. Она всего метров сто в длину и названа как раз в честь Леонарда Коэна и его песни. Это такая дыра, что туда даже не доехала съемочная машина Гугла и там не получится высадить Вергилия и совершить вместе с ним прогулку, как мы с вами уже привыкли в этой истории из реальной жизни. Высокая 1

Одно время мы подумывали купить дом. Деревня Высокая лежит в треугольнике между Литомышлем, Скутечем и Высоке-Мито, и с какой стороны туда ни приедешь, сразу видно, что она оправдывает свое название. Дорога, а точнее, аллея ореховых деревьев, протянувшаяся на несколько километров, здесь настолько узкая, что встречные машины едва не врезаются друг в друга; впрочем, мы все равно ехали медленно, любуясь окрестностями.

Дом, выставленный на продажу, значился под номером один. Когда-то здесь был постоялый двор, где путникам перепрягали лошадей. Перед домом росли две старые липы и небольшое ореховое дерево, а напротив был установлен придорожный крест с именами погибших в Первой мировой войне: Ведрал Йозеф, Мекота Йозеф, Стокласа Ян, Мекота Вацлав, Ржига Винценц, Мекота Ян…

Нас уже ждала риелтор. Она показала нам дом с бывшими комнатами для постояльцев, сарай из опоки, совершенно черную и уже не используемую кухню, закрытый двор, яблоневый сад и, наконец, гостевой зал, где на полу покоился послеполуденный свет, в одном из косых квадратов которого потягивалась кошка. Мы провели там около получаса; риелтор как бы вскользь заметила, что этот дом с его особой атмосферой идеально подходит для молодой пары, которая сможет вдохнуть в него новую жизнь, и в конце многозначительно добавила, что несколько лет назад здесь хотел поселиться Доминик Гашек, родившийся неподалеку, в Пардубице^[82].

Прежде чем снова сесть в машину, мы решили пройтись по деревне. Домов тут было мало, в основном каменные или бревенчатые; по их стенам вился плющ, на фасадах виднелись небольшие ниши для статуэток Девы Марии, а над одной из дверей была изображена сцена пахоты. Перед некоторыми строениями красовались высокие изваяния из песчаника, похожие на барочные чумные колонны, но из-за обилия деталей и персонажей одновременно напоминающие стены индуистских храмов, – видимо, здесь поселился какой-то скульптор, превративший деревню в галерею под открытым небом. Стоял конец лета, и в воздухе пахло размякшими сливами и алычой, а ветер, со свистом несущийся с окрестных полей, казался таким же обязательным, как шум моря на побережье.

Прошел целый месяц, прежде чем мы смогли признаться друг другу в том, что полюбили это место. Мы оба постоянно вспоминали этот дом и в мечтах каждый по-своему представляли, что перенесем туда некую пока неведомую часть нашей жизни. Мы даже рисовали себе эту новую жизнь – с полотняными шляпками банок домашнего повидла и с дружескими посиделками в гостевом зале. Решение пришло само собой. Но, зайдя на сайт агентства недвижимости, мы увидели, что объявление закрыто. Риелтор подтвердила мне по телефону, что дом уже продан.

В этом доме была комната, из которой я бы мог устроить себе кабинет. В ней стоял только старый стол, а за окном виднелись две липы и придорожный крест с именами павших. Вверху на белых листах бумаги у меня бы значилось “Высокая 1”, как в названии этой главы, единственном, что осталось от нашего дома.

Странно, но всякий раз, как я в своих воспоминаниях о будущем забредаю в этот дом, я представляю себе, что Нина беременна. Будто бы в то лето мы подсознательно готовились именно к этому решению. Вот почему нам понадобилось столько времени. Но разве такое возможно – что мы упустили целую жизнь только потому, что, осмотрев дом, не прислушались к тишине, которая воцарилась потом в машине?

В одном из своих воспоминаний о будущем я вижу, как ты, одетая в полосатое желто-белое платье из секонд-хенда, приближаешься к дому по длинной аллее ореховых деревьев, неся на локте старую плетеную корзинку. Дует ветер, и при резком его порыве ты поднимаешь корзинку над головой, потому что с деревьев так и сыплются орехи. Нас разделяет несколько десятков метров, и я слышу, как ты визжишь. Ты визжишь, ты беременна – о, это пронзительное счастье!