Впереди - полоса

Леонид Самофалов Впереди — полоса

Проект «Военная литература»: militera.lib.ru

Издание: Родины солдаты. — М.: Мол. гвардия, 1983.

OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)

Родины солдаты: Повести и рассказы / Сост. В. Ерашов. — М.: Мол. гвардия, 1983. — 448 с. — (Б‑ка юношества). Тираж 200000 экз. Цена 2 руб.

Проделав пилотаж в зоне, Алексей Баталин осмотрелся. Впереди — заснеженные пики, слева — зеленая долина, в долине петляет речка — быстрая, холодная, белая от пены. Вдалеке на зелени — серый штрих бетонной полосы, за ней угадывается скопление домов — городок.

— Двести пятый, я одиннадцатый.

— Одиннадцатый, я двести пятый, — послышался в наушниках голос руководителя полетов. — Разрешаю посадку.

С потерей высоты долина становится шире, но горы остаются такими же громадными.

После третьего разворота он выпустил шасси, убрал ручку управления двигателем — в обиходе РУД — на упор малого газа. Убрал резковато. Обороты быстро уменьшаются. И вдруг оборвался звук работающего двигателя! В следующую секунду Баталин уже докладывал:

— Двести пятый, остановился двигатель.

Он не отрывал глаз от стрелки высотометра, а правая ладонь, сжимая ручку управления, действовала как бы сама по себе и задавала машине наиболее выгодный угол планирования.

«Спокойно! Без паники! Высота еще есть. Надо попытаться запустить двигатель».

— Баталин! — раздался в наушниках голос руководителя полетов. — Переключи…

Потом Алексей пытался осмыслить, сам он сделал все необходимые переключения или следовал командам с земли. Очень уж совпадали его собственные действия с командами!

Стрелка указателя оборотов дрогнула, пошла вправо, до слуха донесся нарастающий свист: двигатель запустился. Обороты плавно возрастают, стрелка приближается к отметке «40».

Взлетно–посадочная полоса. Удар о бетонку тяжеловат. Ничего, обошлось. Бежим по полосе…

Тягач отбуксировал машину Баталина. Набежали специалисты. Механики по авиационному оборудованию быстренько извлекли опломбированную бортовую систему автоматической регистрации параметров полета. Было слышно, как техник самолета Владимир Торгашин и механик Анатолий Драчев о чем–то спорили, слов не разобрать. Двигатель перед запуском они проверили, после запуска прослушали. Кто ж виноват, что он остановился.

— Черт его знает, товарищ лейтенант, — с досадой проговорил Торгашин. — Думали–думали, ничего не придумали.

— Я слышал, как вы думали.

— Не должен был он останавливаться!

— Это вы в цель, — ответил Баталин. — Прямо в яблочко. Он вообще не должен никогда останавливаться, пока не остановишь.

Подошел заместитель командира эскадрильи по инженерно–авиационной службе капитан технической службы Сливкин в сдвинутой на затылок фуражке. Рыжие волосы Сливкина слиплись на лбу.

— Ну что? — обратился он к технику и механику.

— Ничего, Григорий Денисович. — Торгашин развел руками. — Если и есть что, так снаружи не видно. Разбирать надо.

— Разбирать погодите! Команды не было. А в журнале летчик расписывался перед вылетом?

— Обязательно, Григорий Денисович. Без этого они не взлетают.

Сливкин повеселел и обернулся к Баталину.

— Поди, что–нибудь не так делал, а, лейтенант?

— Делал как надо, — холодно произнес Алексей.

— Тогда и волноваться нечего. У нас все в порядке, у тебя все в порядке. Блеск! А ты чего, лейтенант, в костюме паришься? Иди переодевайся — в штаб все равно вызовут. Сейчас прибористы графики там всякие чертят, на линейках подсчитывают — ищут. Чего на припеке–то сидеть?

Переодевшись, Алексей направился к стартовому командному пункту, где летчики в тени невысоких деревьев дожидались своей очереди на вылет. Тарас Лапшин подвинулся на длинной низкой скамейке.

— Садись.

— Благодарствую.

Тарас повернул к нему остренькое свое лицо, усеянное крупными веснушками.

— Нашли отчего?

О предпосылке к летному происшествию знал уже весь аэродром: динамики развешаны повсюду.

— Ищут, — отозвался Баталин.

— Если так долго ищут, значит, ты не виноват, — задумчиво произнес Лапшин.

Он был уверен: произошла какая–то чертовщина, машина сама «взбрыкнула», а может быть, и скрытый заводской дефект. Об этом в училище говорили на занятиях. Летаешь себе, летаешь, вдруг — неожиданное «взбрыкивание».

Летчики не прислушивались к беседе молодых пилотов. Из динамика над головой слышались распоряжения руководителя полетов, командира второй эскадрильи майора Алдонина.

Внешний осмотр двигателя ничего не дал. Командир полка Сердюков приказал разобрать на «одиннадцатке» силовую установку.

— Выходит, полеты прекращаем? — спросил старший штурман полка подполковник Якунин.

— Нет, летаем. Мы и так еле в план укладываемся. Не знаю даже, как будем выглядеть в соревновании с этой предпосылкой!

В одном из помещений командно–диспетчерского пункта специалисты анализировали записи бортовой регистрирующей аппаратуры — САРПП. Мнения разделились. Одни утверждали: виноват летчик, другие возражали.

— Все ясно, — заявил руководитель группы дешифровщиков капитан Омелин, молодой мужчина с залысинами до макушки. — Пилот второпях переместил РУД за положение «стоп». Вот и все!

— Из чего это видно? — спросил командир первой эскадрильи майор Попов.

Скулы у Попова были шире лба, нос немного удлинен и загнут книзу. Волосы цвета соломы распадались на стороны, как их ни зачесывай.

— Смотрите сами. — И капитан принялся водить пальцем по линиям графика. — Вот эта нисходящая — линия записи оборотов. В этой точке — обозначим ее точкой «а» — она изламывается. Видите?

— Почти незаметно.

— Но ведь есть! Что тут отрицать?

— Я ничего не отрицаю, — ровным голосом ответил Попов. — Я только говорю: излом почти незаметен.

Капитан загорячился.

— Ваш летчик поставил РУД на «стоп» или даже за «стоп». Сработал гидрозамедлитель, обороты уменьшились до нуля. Вот и все!

— Не вижу истоков вашего «выходит», — по–прежнему не повышая голоса, произнес Попов. — Так и я могу объяснить: в силовую установку перестало поступать топливо, обороты уменьшились до нуля. Где же причина?

— Э, нет, товарищ майор! — Омелин усмехнулся. — Мое «выходит» подкреплено объективными данными. Вы обычно шасси выпускаете перед третьим разворотом, не так ли?

— Обычно. Но не во всех случаях.

— А какая при этом выдерживается скорость?

— Не свыше пятисот пятидесяти.

— Вот то–то! — капитан с торжеством поднял палец. — А у вашего летчика она была равна семистам! Отсюда выходит: времени до посадки в обрез, необходимо резко снижать обороты. В спешке РУД переводится не в положение малого газа, а на «стоп». Но ваш лейтенант этого не видит, потому что выпускает тормозные щитки.

— Совершенно с вами согласен, — послышался от двери голос подполковника Кострицына, заместителя командира полка. — Я запрашивал дальний привод, там подтверждают: один из истребителей шел к полосе на повышенной скорости.

Попов не заметил, как вошел подполковник.

— Кто именно подтверждает? — спросил он, не оборачиваясь к Кострицыну.

— Ефрейтор Юрчишин.

— Хорошо, — сказал Попов. — Я с ним поговорю.

— То есть, — подполковник впился взглядом в комэска, — вы намерены ревизовать мои слова?

— Я намерен отыскать истинную причину остановки двигателя. Но для этого мне нужны факты. Не сомневаюсь, что Юрчишин говорит правду, но мне нужно расспросить его подробнее.

— Шерлок Холмс! На версию других выдвигаете свою?

— Сравнение неудачное, — парировал Попов.

Кострицын обратился к Омелину:

— Распорядитесь принести записи «одиннадцатой» в предыдущих полетах.

— За какой период? — уточнил Омелин.

— За самый короткий. Хватит записи предыдущего полета Баталина.

Принесли запись, началась дешифровка. Попов внимательно следил за ходом дела. Картина складывалась не в пользу Баталина. В предыдущем полете после третьего разворота он держал скорость около семисот километров в час.

— Ну, что вы скажете, товарищ майор? — обратился к нему подполковник. — Хотите, расшифруем и другие записи?

— Зачем?

— Чтобы вы имели факты.

— Дело ваше, — невозмутимо отозвался Попов. — Чем больше, тем лучше. Но даже один этот факт противоречит вашей версии, товарищ подполковник. Скорость после третьего разворота была завышена, а двигатель не останавливался. Не останавливался он и во всех предыдущих полетах.

Попову нельзя было отказать в логике. Даже Омелин склонил голову, призадумавшись.

Кострицын вышел из себя.

— Да он, этот ваш Баталин, либо разболтан до предела, либо вообще больной! — выпалил он. — Вместо того чтобы думать о пресечении нарушений, вы вздумали выгораживать виновника!

— Я попросил бы разговаривать со мной так, как требуется по службе, — заметил Попов.

— Надо гнать таких из авиации! — не слушая командира эскадрильи, продолжал Кострицын, — Вам известно, что он во время полетов песни поет, стихи сочиняет? У вас в воздухе есть время петь? Нет? И у меня нет, и ни у кого нет! Он и вас и всех нас подведет под монастырь! Он на нашу голову инспекторов нашлет, а нашу часть, как вы знаете, должен посетить маршал! Кого вы защищаете, товарищ майор?

— Никого, товарищ подполковник. Летчик Баталин в защите не нуждается: он не останавливал двигателя. Капитан Омелин может не знать, но вам превосходно известно: конструкция рычага управления двигателем на нашем истребителе исключает непреднамеренное перемещение его в положение «стоп». Это проверено экспериментально. И я хочу разобраться объективно…

— Это не объективность, — прервал его Кострицын, — это объективизм! Вы защищаете честь мундира!

На разборе полетов, выслушав мнения по поводу предпосылки, командир полка сказал:

— С выводами спешить не будем. Техники разбирают двигатель. Послушаем, что они скажут.

Сердюков велел остаться командирам эскадрилий и их заместителям. Летчики разошлись.

Попов связался по телефону с ефрейтором Юрчишиным.

— Я не говорил, что скорость была завышена, товарищ майор, — ответил удивленный Юрчишин. — Я сказал товарищу подполковнику: мне показалось, что кто–то прошел над нами быстрее обычного.

И тут Кострицын передернул!

С первых дней пребывания Баталина в полку у него не сложились отношения с Кострицыным. Началось с торжественного построения. В то утро Сердюкова вызвали в штаб округа, он поручил провести церемонию заместителю. Кострицын, намолчавшись, увлекся речью так, что заскучали и «старички» и новички. Попов отметил про себя: как важно уметь говорить коротко и ясно!

Неожиданно Кострицын умолк и остановил взгляд на Баталине.

— Что вы сказали рядом стоящему, лейтенант?

— Сказал, горы красивые, товарищ подполковник.

— Вам что, надоело меня слушать?

— Нет, пожалуйста… — Баталин смутился.

Многие едва сдерживали улыбки.

— У вас, лейтенант, будет еще много времени любоваться горами!

Нет, не забыл подполковник того построения!

Баталина в гостинице не оказалось. Дежурная, пожилая женщина, спросила Попова:

— Вы не Алексея, случайно, ищете?! Он вам записку оставил.

«Юр. Алексан.! — прочитал Попов. — Я у Логинова. Бат.».

Дом Логинова, командира звена, как и большинство домов в городке, был построен на две семьи. Палисадники, небольшие огороды, несколько фруктовых деревьев, три–четыре ряда виноградных лоз под проволочной сеткой. Многие соорудили душевые кабины: четыре столба, мешковина, списанный подвесной бак из–под топлива.

Логинов долго ждал очереди на бачок, дождался и получил. Он позвал на помощь товарищей. Работа во дворе кипела. Сам Валерий Логинов, Мохов и Лапшин тесали столбы. Баталин долбил ломом ямы.

— Вижу, помогать не надо, — сказал Попов. — Народу целая рота.

— Почему не надо? — живо отозвался хозяин. — Досок для настила нет, а Шевченко обещал. Сходил бы принес.

Логинов ловко орудовал топором. Стружка не падала на землю, а завивалась спиралью. Бревно оставалось гладким, словно по нему провели рубанком. Логинов был родом из костромской деревни, а вот Тарас Лапшин из сальских степей, и топором орудует так, будто собирается столб перевести на дрова.

— Так ты пойдешь за досками, нет?

— Пойду, но с Алексеем. Поговорить надо.

Логинов понимающе кивнул. Баталин бросил лом. Улица пустынна. Промчалась на велосипедах стайка ребятишек, — пыль и снова тишина.

— А ну–ка, Алешка, по совести: ставил ты РУД на «стоп» или нет?

— Да нет же, Юрий Александрович! — горячо заверил Баталин. — Я, если хотите знать, когда перевел на малый газ, еще посмотрел: точно, «мал. газ». Какой мне смысл врать? Так и так предпосылка. Стал бы я терпеть, чтобы у меня двигатель разбирали! Я летать хочу, Юрий Александрович.

— «Мал. газ», говоришь… Времени у тебя было в обрез, могло показаться.

— Нет, Юрий Александрович, хорошо помню: малый газ.

— Омелин мужик толковый, но не знает он одного: если перевести РУД на «стоп», на схеме не будет того излома. Излом потому и получился, что ты перевел рычаг на уменьшение оборотов. Но почему же остановка, черт бы ее побрал?

— Не знаю, — ответил Баталин, глядя под ноги. — Сам думаю и удивляюсь.

— Ладно, будем искать. Но это счастье, что перед тобой полоса была! А случись такое в зоне, на маршруте? Над горами летаем! Вот почему надо обязательно найти причину.

— Техники найдут. Шевченко пригласят, он докопается.

— Слушай–ка, а что ты там рифмовал в полете: «Тараска» — «аска»?

— Да это Лапшин чуть в зону ко мне не влез, я и пригрозил: погоди, Тараска, будет тебе встряска!

— Гм… А кое–кто считает, что ты стихи в зоне сочиняешь. Поостерегись!

В сумерках с реки вернулись жена Логинова Катя и шестилетняя дочь Маринка.

— Первое разогреть? — спросила Катя.

— Давай сразу второе, — ответил муж.

Щелкнула дверца холодильника, Катя поставила на стол бутылку водки. Хозяин принялся разливать. Свою рюмку Баталин отставил.

— Я — пас.

— А тебе–то как раз и не мешало бы!

— Завтра в штабе разговор предстоит. Кострицын учует.

— Молоде–ец! — одобрил Логинов и обратился к жене: — Присядь, подруга жизни. Устала?

— Я лучше пойду Маришке почитаю, ведь вы сейчас начнете про полеты–самолеты говорить. А потом еще и кофе запросите.

— Как пить дать!

— А кто будет готовить?

— Ясное дело, ты.

— За это я тебе утром рубашку не выглажу.

— Понесешь наказание!

Катя была права: разговор шел о служебных делах.

— Ты, Алексей, особенно не переживай, — наставлял Логинов. — Держи хвост морковкой. На первых порах у всех что–нибудь случается. И у меня было, у Юрия вот да и у самого Кострицына. Хороший был мужик, но почему–то забывать об этом стал. А — был!

— Кофе нужен? — послышался из кухни голос Кати.

— В самый раз!

— Ты, Валера, супругу не в лотерею выиграл?

— Где уж, Юра, такую выиграть! Такую искать надо. Искать да искать, тогда и повезет.

В темноте хозяева провожали гостей. В свете фонаря увидели: высокий мужчина в форме вышел из калитки на той стороне улицы и скрылся в ближайшем переулке.

— По–моему, Кострицын, — тихо произнес Тарас.

— Ну и что? — спросил Мохов.

— Окна были открыты. Он мог нас слышать.

— Ну, о нем–то мы как раз хорошее говорили!

— Все равно скажет: пьянствовали.

— Это он от врача вышел. Что бы значило?

— Может, заболел?

— Завтра узнаем.

Попов пришел в свою холостяцкую квартиру, включил свет, открыл окно и лег с книгой на диван–кровать. Не читалось.

Когда он с женой приехал сюда, Наташа воскликнула:

— Это ужас, Юра! Куда ты меня завез? Кошмар!

Через два месяца прилетел ее отец. Он молча прошел в кухню, открыл холодильник — пусто. Посуда немытая, стол с утра не прибран. Крутой характером отец Натальи взбеленился.

— Мерзавка! Ты знаешь, как летчику нужно питаться, как отдыхать?

Уехал он на другой день, сказав зятю:

— Прости! Не сумел я ее воспитать, проморгал где–то. Не годится она в жены.

Наталья всплакнула. А на другой день вернулся Юрий с аэродрома — нет жены. Дверцы шкафа нараспашку, вещи раскиданы. Уехала.

Ворвался Логинов.

— Слушай, Сердюков машину дает. Говорит, нагоните автобус в городе.

Юрий даже не спросил, откуда друг знает о случившемся: в городке всегда всё знают.

— Не стоит, Валера.

Утром Сердюков вызвал Попова, Логинова, инженеров и техников.

— Итак, что же с двигателем одиннадцатого?

— Пока ничего особенного не обнаружено, — ответил заместитель командира полка по ИАС подполковник–инженер Крушилин.

— А что обнаружено «неособенного»?

— Небольшое сужение маслопроводов лобового картера, — доложил инженер первой эскадрильи Сливкин.

— Думаете, это могло быть причиной остановки двигателя?

— Пожалуй, нет, — крайне осторожно ответил Сливкин. — Некоторые из деталей мы уже прокачали керосином — загрязнение минимальное.

— Что еще обнаружено?

— Трещина в жаровой трубе.

— Из–за трещин двигатели не останавливаются. Ваше мнение о причинах предпосылки?

— Пока ничего определенного, — был ответ инженеров.

— Подключите Шевченко.

— Есть.

Инженеры вышли. Командир полка обратился к Попову:

— Отстранять Баталина от полетов причин покуда не вижу. Но и резервную машину дать не могу. Возьмите спарку, проследите за его действиями, особенно перед посадкой. Если у вас неотложные дела, пусть летит ваш заместитель или вот Логинов.

— Нет, я сам.

Попов нашел Баталина в курилке неподалеку от СКП — стартового командного пункта.

— Отстранили? — спросил Алексей.

— Нет. Велено нам с тобой на спарке покататься. Пошли в дежурный домик, подготовимся.

— А какое задание? — спросил Баталин.

— Пустяки. Виражи, боевые развороты — левый, правый. Спирали — восходящая, нисходящая. Ну и посадка.

Алексей обиделся: и впрямь пустяки. Он уже «бой» с Логиновым вел, по маршруту ходил, на перехват его посылали вместе с Поповым.

Врач Олег Толмачев сегодня особенно занудливо выспрашивал его о самочувствии, тщательно проверял давление, пульс, а под конец спросил:

— Вчера на вечеринке не были, лейтенант?

— Почему вчера? Я каждый день на вечеринках бываю.

— Везет!

— Сами понимаете, холостой, неженатый.

«Кострицына работа», — подумал он, уходя от врача. Не иначе предупредил Толмачева: дескать, проследи утром, не дрожат ли руки.

— Не огорчайся, — сказал Попов. — Так уж заведено: за предпосылкой спарка. Давай–ка лучше глянем, какая у нас сегодня наземная, тактическая, синоптическая обстановка, рассчитаем, нарисуем себе всю картинку по этапам.

Пошли в костюмерную, облачились в зеленые высотные костюмы, запросили разрешение на вылет. Сидеть в спарке пришлось довольно долго. Наконец СКП дал команду запустить двигатель и рулить к исполнительному старту.

Взлетели, пришли в зону. Баталин доложил руководителю полетов, что готов выполнять задание. Разгон, левый вираж, правый… Разгон, правый вираж, левый… Левый боевой разворот, правый…

— Повторить! — услышал он в наушниках команду Попова.

Правый… Левый…

— Добирай ручку! Плавно!

Проделав восходящую спираль, Алексей вошел в нисходящую. Сперва делал мелкие витки, затем крупнее, еще крупнее, увлекся «раскруткой», однако Попов его не останавливал, никаких замечаний не делал. Баталин доложил на КП о выполнении задания, получил «добро» на посадку, начал строить заход.

Попов впился взглядом в приборную доску.

Прошли над дальней приводной радиостанцией — скорость завышена: около восьмисот. Попов забеспокоился, однако, переломив себя, решил не вмешиваться в действия Баталина до конца: надо хоть для себя прояснить.

Полоса приближается, скорость упала до шестисот пятидесяти, тем не менее она на сто километров в час превышает допустимую.

Баталин выпустил тормозные щитки. Попов видел, где они приземлятся — далеко за посадочной отметкой. Однако Баталин прекрасно чувствовал машину: он поставил РУД на «малый газ», выпустил до упора щитки и мягко коснулся полосы у самого посадочного знака, в то же мгновение выпустив тормозной парашют. Посадка получилась, что называется, тютелька в тютельку.

Баталин зарулил на стоянку. Подбежали техники, подставили бортовые лестницы. Юрий и Алексей покинули кабины и сняли шлемы.

— Скажи, почему ты и сегодня садился «на скоростях»?

— Разве? — удивился Баталин. — Я и не заметил.

— Ты на приборы смотришь?

— Конечно. Но не всегда.

— А вчера смотрел?

— Зачем, Юрий Александрович? — Баталин улыбнулся. — Я и так все вижу и чувствую.

— Слушай, Алексей, мне не до шуток! — строго сказал Попов. — Даже сам главный маршал авиации обязан изучать условия, при которых мы тут взлетаем и приземляемся. Ты завышал скорость неоднократно, но до вчерашнего дня этого не замечал или не хотел замечать никто, потому что садишься ты классно, ничего не скажешь. Тебя надо «ловить» над дальним приводом, и Кострицын вчера это понял. Потому–то в предпосылке целиком и полностью обвинили тебя. И что же? Ты продолжаешь свое! Тебе что, летать надоело?

— Юрий Александрович, но ведь если бы я вчера не завысил скорость, разве я дотянул бы до полосы?

— Ах, вон что! Выходит, ты еще и герой? Черт побери, но твой запас против тебя же и обернулся! Ты пытался избавиться от излишка скорости и остановил двигатель!

— Я не о двигателе сейчас говорю, — упрямо продолжал Баталин. — Выходит, всем было бы легче, если бы я действовал по правилам и скапотировал бы перед полосой! Зарылся бы носом в землю, а инструкцию не нарушил!

— Не говори глупостей!

Тем не менее Попова выбило из колеи рассуждение Баталина. Если он не останавливал двигатель, то завышенная скорость перед посадкой явилась для пилота спасением. Рельеф перед полосой неровный, катастрофа была бы неминуемой. Дьявольщина, но не поощрять же проступки! Эдак можно все с ног на голову поставить!

Угадав замешательство комэска, Баталинпопытался наступать.

— Это не глупости, это все из логики вещей. Сажусь без движка — недовольны. Сажусь с движком — недовольны.

— Хватит! — отрубил Попов. — Я вынужден отстранить тебя от полетов. Сдашь мне зачет через пять дней, тогда посмотрим.

Прапорщик Шевченко пришел на аэродром с рассветом. Он всегда приходил раньше всех.

Сняв чехлы, он отнес их от машины. Открыл люк осмотра двигателя и занялся привычной работой.

Аэродром начал оживляться: перекликались техники, громкоговорители разносили команды на всю долину, рокотали тягачи и топливозаправщики, синий дым медленно сносило на бетонку.

Пришел механик Петя Королев, «второгодник».

— Здравия желаю, Иван Макарович.

— Мое почтение. Куда ролик задевал?

— Какой ролик, Иван Макарович? — удивился Королев.

— Тот, что на тяге хотели заменить.

— У вас он, Иван Макарович.

— Весь ящик обыскал.

— Вы его, помнится, в карман клали.

Шевченко достал из наколенного кармана чистую ветошь, под ней — ролик.

— Будь ты неладен! Час ищу. — И прежним ворчливым тоном: — Чего стал? Помогай.

В кармане забыл — не беда. В кабине не забыть бы или в одном из лючков. Тогда — горе!

По долине прокатился грохот: это спарка пошла разведывать погоду. Обычно за погодой любит летать сам командир полка. Летая на спарке, он прикидывает, будет сегодня план или нет. Предугадать трудно: в горах погода меняется быстро.

Вернулась спарка, Сердюков передал «погоду» на КП. Тотчас загрохотали двигатели, истребители направились на старт. Гром при ясном небе — это первый из них пошел в высоту.

Потянулась в голубом пространстве белая нить. Командир звена первой эскадрильи Логинов поздоровался с Шевченко.

— Отчего не там? — показал глазами вверх Шевченко.

— Скоро, Иван Макарович. Переодеваться иду. А вас Сердюков просит осмотреть движок одиннадцатой.

— Выходит, не нашли ничего? — задумчиво сказал Шевченко, доставая ветошь и протирая руки. — Ну а сам как думаешь: останавливал парень двигатель или нет?

— Не останавливал.

Шевченко поскреб щеку.

— С виду ничего парень, только вроде как без царя в голове! С такими случается: сразу не сказал правду, а потом неловко признаваться. Мне, конечно, не в свое дело встревать не след, но я своему брату–технику верю. Народ знающий. Не нашли ничего — значит, не было. И я не найду! Не господь бог.

В костюмерной Баталин принял душ, надел обычную полевую форму. Аэродром живет, кипит. Хорошо ребятам! А тебя же дернул черт продемонстрировать свою, баталинскую посадку! Выходит, не то делай, что хочется, а что старшие велят.

В библиотеке он взял учебники и забрался в класс тактики. Тут было прохладно — окна на север. Раскрыв учебник по самолетовождению, он не заметил, как пролетели полтора часа. Вдруг в классе стало темно. Глянул в окно: горы наполовину затянуты тучами.

В коридоре послышался топот, дверь открылась, вбежали Мохов и Лапшин.

— А-а, вот он где!

Мохов объявил:

— Парадными колоннами — в штурманский класс! Лекцию слушать.

Кряжистый подполковник Якунин, старший штурман полка, при появлении молодых летчиков хмуро произнес:

— Опаздываете.

Уселись во второй ряд. Баталин положил перед собой учебники.

— Что за книги? — спросил подполковник. — Учебники? Недавно из училища — и уже учебники! И в кабину с собой берете?

— Никак нет, — гаркнул Алексей. — По причине отстранения от полетов.

Раздался смех.

— За что отстранили?

— За хорошую посадку.

— Не понял юмора. Ваша фамилия Баталин? Тогда знаю. Садитесь.

Якунин взял мелок, нарисовал на доске гору, слева от нее — изогнутую стрелку.

— Итак, рассмотрим, как влияет рельеф на воздушные потоки. Стрелка — это ветер. Гору он огибает плавно, а дальше происходит следующее… — Он провел волнистую линию. — Приземный слой, зона умеренной и сильной турбулентности.

Под волнистой линией появилась еще одна, потом еще и еще.

— Что мы наблюдаем при полетах в горах? — Якунин нарисовал силуэт самолета. — Прежде всего быстрое изменение направления ветра. Скажем, вы начинаете разбег при встречном ветре, в конце разбега он становится попутным, а после отрыва от полосы — боковым. Это особенно заметно на высокогорных аэродромах, но наш расположен в долине. Хорошо это или плохо?

— Хорошо, — сказал Баталин. — Но это и очень плохо.

— Удивительно тонко сказано! В долине ветер более устойчив, однако при наборе высоты надо смотреть в оба — машина быстро приближается к горам. Тут надо точно знать условия набора и метеообстановку не только на данный день и час, но и на данную минуту. Это сложно, и не мне вам говорить — испытали сами.

О сложностях Якунин говорил долго. В горах ветер часто меняет не только направление, но и силу, неравномерный прогрев склонов порождает хаос термических потоков, от болтанки захватывает дух, создаются дополнительные перегрузки.

— Вот они, твои красивые горы! — ворчливо заметил Мохов Баталину после занятий. — Такую красоту век бы не видеть.

— А я всегда говорил, что дело наше плохо. Тут либо — либо.

— Либо — что? — поинтересовался Тарас, всегда все принимавший всерьез.

— Либо летать и не слушать лекций, либо слушать лекции и не летать. Я давно заметил: в классе наговорят такого, что хоть к аэродрому не подходи!

Возле столовой летчики встретили Попова, он возвращался из магазина с хозяйственной сумкой. К сумке в свое время его приучила жена. Она дни напролет лежала на диване с книгой и командовала: «Ю-юра! У нас холодильник пустой». Когда Наталья сбежала, он одно время ужинал в столовой, а затем вновь пристрастился бегать за покупками.

После столовой Баталин, Лапшин и Мохов пошли в Дом офицеров смотреть кино. Когда вышли, с неба сеялся мелкий дождик.

Общежитие наполовину пустовало, голоса и шаги гулко отдавались в коридорах. Баталин и Лапшин пожали руку Мохову, сказали «чао». Они жили в одной комнате.

Тарас разделся и лег, взяв книгу. Он повернул к себе фото девушки. Девушку звали Таней, она была невестой Тараса. Историю его любви знали все, потому что он никогда ничего от товарищей не скрывал.

Тарас уже предупредил полковое начальство, что месяцев через семь ему понадобится отдельное жилье. Врач Толмачев его заверил: Тане обеспечена работа медсестрой или лаборанткой.

Пока Тарас читал, Алексей сидел за столом и писал сценарий. В основу его он положил историю любви Тараса и Тани. Работа продвигалась медленно — не хватало времени. Теперь свободного времени стало больше. Алексей дописывал эпизод неудачного сватовства Лапшина.

«Пугливо прислушиваясь к отдаленному лаю собак, Тарас пробирался огородами к дому невесты. Сапоги он крепко прижимал к груди, не желая, чтобы они испачкались в удобрениях. Позади оставались следы его ног сорок первого размера. Открылась дверь, и на пороге появилась близкая родственница невесты.

«Что надо?» — спросила она вечно простуженным голосом.

«Свататься», — ответил Лапшин.

«Ах, прошу проходить!»

В горнице сидел народ: родственники.

«Ну, где жених?» — жуя пирог, спросил один из самых бородатых родственников…»

Алексей вдруг вспомнил, что Мохов собирался почитать учебник. Баталин хохотнул: он знал Валеркину способность «отключаться», едва голова касалась подушки. По коридору он на цыпочках прокрался к Валеркиной комнате. Мохов спал при верхнем свете, на груди у него лежала книга «Расчет крыла самолета на прочность». Баталин взял книгу, выключил свет и вернулся к себе.

— Спит? — спросил Тарас.

— Как ангел. Смотри, что читает!

Даже хладнокровный Тарас удивился:

— Вот это да!

Баталин взял ручку и продолжал писать.

«Татьяна не нашлась что ответить родственнику, ее волновало качество пирогов. Родственница всплеснула руками.

«Ослепли! — вскричала она. — Поменьше пить надо!»

Народ начал разглядывать Лапшина, а тот сильно пригорюнился, и предчувствие его не обмануло.

«Если этот, то номер не пройдет».

«Почто?» — грозно спросила родственница.

«А рыжий. Дети рыжие будут».

Татьяна швырнула пироги в печку и ушла в светелку, а Тарас похлопал глазами и вышел через парадное».

— Дал бы почитать, — попросил Тарас, когда Баталин начал раздеваться.

Алексей молча протянул ему толстую тетрадь в коричневом переплете. Главный герой повествования прочел и произнес:

— Чушь, но написано хорошо. Вообще, Алешк, тебе надо по–серьезному писать.

— Не понял, — отозвался Баталин. — Про тебя по–серьезному?

— Не про меня, а так… Про всех.

— Издеваешься?

— Была охота!

— Тарас, ты в своем уме? Это ради смеха.

— Так ведь и получается смешно!

— Ну, ладно. Свет гасить?

На другой день была пятница, и летчикам объявили, что в субботу желающие смогут поехать в город на экскурсию — осмотреть недавно пущенный алюминиевый завод. После экскурсии можно будет остаться в городе на выходные дни — места в гостинице забронируют.

Утро выдалось таким же пасмурным, как и накануне. Когда стали подъезжать к городу, в тучах появились просветы, выглянуло солнце, все вокруг заиграло живыми, сочными красками.

Огромный завод стоял от города в стороне.

Главный инженер провел летчиков по цехам и лабораториям. В крытом переходе возле плавильного цеха висела табличка «Место для курения» и стоял бачок с водой. Баталин остановился, достал сигареты.

— Покурим.

Мимо прошли две девушки в одинаковых серых кофтах и красных косынках. На боку у каждой висел продолговатый черный футляр.

— Девушка, — обратился к одной Мохов, — скажите, пожалуйста, вашей маме зять не нужен?

Она приветливо улыбнулась.

— Смотря какой зять!

Мохов немедленно протянул руку:

— Валерий.

— Саша, — ответила она.

— Тарас.

— Баталин, Алексей Дмитриевич, ПВО, Советский Союз. Подполковник.

Саша, принимая шутку, привстала на цыпочки, чтобы разглядеть погоны Баталина.

— Ничего не поделаешь, — произнес он. — В нашем магазине других звездочек нет.

— А вы купите в нашем военторге.

— Понятия не имею, где он.

— А мы вам расскажем!

— Вообще–то, — заметил Валерий, — у нас в ходу больше метод показа.

— Н-ну… я не знаю. — И Саша взглянула на подругу. Баталин догадался спросить:

— А вас как зовут? Марина? Значит, вы тут работаете?

— Мы пирометристки, — пришла на помощь подруге Саша. — Мы берем замеры в горячих цехах. Хотите посмотреть?

— О, еще спрашиваете!

— А как нам отсюда выбраться к проходной? — спросил Мохов.

На лицах девушек появилось разочарование.

— Секундочку! — проговорил Баталин. — Не надо торопиться. Я, например, так и не узнал, где в городе военторг. И я очень хочу, чтобы вы, Саша, и вы, Марина, выполнили свое обещание. До которого часа вы работаете? До пяти? Если в шесть мы встретим вас в каком–нибудь приметном месте, вы нас не прогоните?

— Давайте у «ажурного». Там и автобусная остановка рядом.

— Есть у «ажурного». В шесть.

В гостинице летчики попросили номер с тремя кроватями.

— Так, — произнес Алексей, бросая на одну из кроватей чемоданчик. — Какие соображения насчет дальнейшей программы?

— Есть хочется, — отозвался Мохов.

— Мне тоже, — заявил Лапшин. — Но после этого я вам не товарищ. У меня своя программа.

— Тарасон, — позвал Баталин. — Мы тебя сразу не бросим. Сейчас спустимся в ресторан, а после введения питательных средств в отощавшие организмы побродим с тобой по торговым точкам. Заодно выясним, что такое «ажурный».

Выяснять пришлось недолго: «ажурным» в городке оказался дом старинной постройки. Находился он напротив гостиницы.

— Ага, — пробормотал Алексей. — А где тут остановка? Вон она. Порядок!

Саша и Марина подъехали к «ажурному» на автобусе. Летчики едва узнали девушек: обе были в нарядных платьях, с прическами (на заводе обе подбирали волосы под косынки).

В первую минуту Алексею показалось, что рабочий наряд Марине больше к лицу, но через минуту он думал иначе. «О, бог ты мой! Если бы не Валерка с Тарасом, никто не поверил бы, что я с ней познакомился сегодня. Будь умницей, Алексей Дмитриевич, не стой столбом, делай что–нибудь или говори!»

— Мы тут с моим другом, товарищем подполковником Моховым, посовещались, — сказал он, — и наметили: сначала идем в кино, а потом в одно симпатичное заведение неподалеку, перекусить и потанцевать. Какие будут замечания, предложения, уточнения?

— Симпатичное заведение — кафе «Чашма», — сказала Саша. — После кино в него не попасть: народу битком.

— Век живи — век учись, — строго внушал Баталин Мохову. — Поступим мудро. Валера идет за билетами, а мы покуда захватим столик в кафе. Принято?

— Не совсем, — возразила Саша. — Вашему другу будет скучно одному стоять в очереди.

— А с девушкой тебе не будет скучно, Валерий?

— С девушкой мне будет весело, Алексей.

— Так чего же ты стоишь и ждешь?

Кафе стояло в глубине парка. Баталин с Мариной пришли вовремя: через десять минут там не осталось свободных мест.

Оглядевшись, Алексей с удивлением заметил за соседним столиком знакомое лицо: водитель электрокара со склада готовой продукции. Он сидел в компании парней и бросал на летчика недобрые взгляды. В его приятелях Алексей узнал рабочих плавильного цеха. «Гм… похоже, что назревают интересные события!»

Официант спросил:

— Что будем закусывать? Вина у нас только сухие.

— Это хорошо, — одобрил Алексей. — Мокрых мы не пьем.

Он наклонился к уху официанта:

— Я вас прошу, сервируйте стол на четверых так, как будто вы сами за него сядете.

Официант зарумянился, наклонил голову и быстро отошел. Баталин отправился предупредить швейцара, чтобы он пропустил Мохова.

Разговаривая со швейцаром, он увидел в парке военный патруль. «Да, черт побери, когда разыграются интересные события, через минуту патруль будет здесь. Предпосылка на шее висит, а если еще в комендатуре побывать — дело швах!»

Посмеиваясь, Алексей прошел мимо столика, за которым сидели заводские парни. «Я вас сегодня повеселю, ребята, но главное — не зацепить Валерку».

Появились Валерий и Саша. Было решено махнуть рукой на билеты в кино.

Официант, которого Саша называла Витей, подал бутылку дефицитной «Хванчкары» и мороженое.

Баталин заметил, что во время танцев его намеренно задевали локтями, вызывая на скандал. Особенно старались парни с алюминиевого завода. До поры до времени Алексей будто бы этого не замечал и посматривал на задир доброжелательно. «Ничего, друзья, у нас все еще впереди!» Лишь одно вызывало у него тревогу: Марина становилась все более грустной.

На улице к Баталину подошел водитель электрокара и попросил прикурить. Алексей достал газовую зажигалку и ласково произнес:

— Подойди–ка поближе.

— Впрочем, мерси, — отказался парень и коротко взглянул на Марину.

Баталин с Моховым поняли: стычки не будет.

Валерий и Саша уехали, Алексей и Марина медленно пошли по улице, держась за руки. Алексей спросил:

— Ведь мы еще встретимся до отъезда?

— Нет. Я работаю с утра.

— Даже в праздники? Но завтра мы все равно встретимся.

— Алеша, вам далеко ехать. Последний автобус к вам уходит в половине седьмого.

— Как–нибудь доберемся. В случае чего посидим где–нибудь на лавочке. А утром к нам пойдет продуктовая или с топливом.

— Разве так можно?

— Можно. И даже нужно.

Потянулись палисадники. В глубине садов стояли одноэтажные дома. За густой зеленью светились окна.

— Пришли, — сказала Марина, останавливаясь у калитки. — Наши еще не спят.

— Значит, мы увидимся там же, у «ажурного». И опять в шесть.

— Лучше в полшестого. У вас еще час до автобуса будет.

— Есть. В полшестого.

— Тогда я пойду, а то ругаться будут.

Баталин услышал, как негромко хлопнула дверь. Возле гостиницы его ждал Мохов.

— Как дела?

— Нормально. А ты что–то быстро.

— На автобусе — не пешком. К тому же ей завтра на работу.

Лапшин лежал на диване и читал «Неделю».

— Явились, — сказал он с облегчением. — Из–за вас не сплю. Как шеи? Не болят?

— Странно! — произнес Мохов, взглянув на Баталина. — Он что–то знает.

— Да, я все знаю!

И он рассказал, что его потянуло взглянуть, как веселятся в кафе Баталин и Мохов.

— Вас я увидел сразу. Но вот за соседним столиком товарищи мне совсем не понравились. Ну, думаю, зашатается скоро эта «стекляшка»! Смотрю, однако, подлетает к ним официант и что–то начинает им говорить на форсаже. Те на него смотрят как на дохлую мышь, а он начинает постукивать рукой по столу.

— Ага, это наш Витя. Дальше.

— А дальше электрокар хочет его отодвинуть, но рядом с вашим Витей появляется другой официант, потом третий, и вся бригада за столиком опускает плечи.

— Ясно, — произнес Баталин. — С официантом Витей нам крупно повезло. Я держался, покуда мои ребра прощупывали во время танцев. Но дал себе слово влепить при выходе первому же. А потом уж по обстоятельствам… Обошлось. А то ведь с патрулем шуточки плохи!

Проснулся он с ощущением, с каким просыпался по праздникам. Открыв глаза, подумал: «Марина!»

Он запустил подушкой в Мохова, тот вскочил и хрипло произнес:

— Ну, это уж свинство!

— На зарядку!

Тарас высунул нос из–под простыни, затем полез головой под подушку.

Баталин вышел на балкон и огляделся. С четвертого этажа видна была зелень садов да крыши. Километрах в трех дымили трубы завода. «Марина!» — снова подумал он.

Подняв телефонную трубку, он позвонил в таксомоторный парк.

— Куда собираетесь ехать? — спросил диспетчер.

— В городок.

— Никто не поедет. Обратный пробег порожний.

— Платим в полуторном размере.

— Ваш телефон?

Мохов и Лапшин, проснувшись, с интересом слушали его разговор.

— Тарас, ты когда–нибудь видел живого миллионера? — спросил Валерий.

— Широкая натура! Комсомолец с купеческими замашками. И как он оказался в нашем здоровом коллективе?

— Пошевеливайтесь, я есть хочу!

Затем друзья проводили Тараса на автовокзал, пошли в кинотеатр и взяли билеты на фильм, который не посмотрели вчера.

В половине шестого девушки приехали на автобусе к «ажурному».

Когда они вышли из кинотеатра, на улице уже горели фонари.

— Куда теперь? — спросила Саша.

— Господи! — проговорила Марина. — Им теперь неизвестно как добираться. Последний автобус ушел.

В вестибюле гостиницы администратор спросила:

— Молодые люди, такси заказывали? Позвоните в диспетчерскую.

— Звони, Валера, а я за вещами, — сказал Баталин и побежал наверх.

В машине Алексей достал из чемоданчика училищный конспект по устройству двигателей и вырвал чистую страницу.

— Разберете, куда мне писать? — спросил он Марину. — Это на всякий случай. Но в пятницу вечером я обязательно буду здесь.

— Ой, мы с четырех дня будем работать!

— С четырех дня и до?..

— Часу ночи.

— Встречу у проходной.

Она опустила голову и тихо вздохнула.

— До свиданья, Алеша.

С утра у первой эскадрильи были стрельбы по мишеням. Но Баталину предстояло завтра сдавать зачет. Если Попов не срежет его каким–нибудь каверзным вопросом, то опять допустит к полетам.

Самолет Баталина без двигателя выкатили из ангара. У машины возился механик Драчев.

— Где Торгашин? — спросил Алексей.

— В ПАРМе, товарищ лейтенант. С двигателем там…

Баталин пошел в мастерские и отыскал Торгашина.

— Так что же все–таки?

— Лично я, Алексей Дмитриевич, говорил и буду говорить: все нормально.

— А что говорит Шевченко?

— Ничего не говорит. Турбину на зуб пробует.

— Ладно, — сказал Алексей, — до встречи.

Он вышел из мастерских и направился к учебному комплексу. «Алексей Дмитриевич, и как тебя угораздило сесть с превышением скорости?»

В прохладном классе тактики занималась третья эскадрилья. Баталин решил забраться на пригорок, посмотреть, как будут уходить в воздух летчики первой эскадрильи и летающие мишени. На гребне он отыскал плоский камень и сел. До мишеней было далековато. Он знал: летающую мишень отлаживают так, чтобы в воздухе она «хитрила», уклонялась от выпущенных в нее ракет, не уступала истребителям в скорости и маневренности. Ведь и настоящий противник тоже не станет соваться под ракету! «Мишеньщикам» не позавидуешь: работа тонкая.

Но вот мишени заправляют топливом, заряжают пороховые ускорители. Люди пошли в домик на краю стартовой площадки. Все замерло: ждут сигнала с КП. Наконец загрохотали двигатели, на взлет пошла первая пара, за ней вторая, третья. Самолеты заняли в небе свои эшелоны, ходят парами и поодиночке.

По бетонке разбегается еще одна машина. Эту либо Кострицын пилотирует, либо сам Сердюков. Машина–сопроводитель.

Теперь очередь за мишенью.

Ослепительное пламя охватило пусковую установку. Мишень сошла с направляющей и ринулась в небо. Пламя и дым тащились за ней, покуда не отделились ускорители. Серебристый крестик начал уходить по большой дуге влево, к нему поспешил другой сопроводитель, оба резко набрали высоту, развернулись и ушли за сверкающую вершину горы.

Баталин подумал, что у штурмана наведения на командном пункте взмокнет спина. Каждую пару и каждую одиночку нужно последовательно навести на цель.

Пилоты примутся долбить «противника» холостыми ракетами–болванками, но у мишени огромный запас прочности, и развалит ее боевой ракетой лишь последний стреляющий пилот, скорее всего Логинов или Попов.

Неподалеку от СКП Баталин встретил прапорщика Шевченко.

— Иван Макарович, что там с моим движком? Не удалось узнать?

— Узнаю. Потерпите.

На самом деле он уже внимательнейше осмотрел все промытые керосином узлы двигателя и не нашел решительно ничего, что могло бы послужить причиной его остановки в воздухе. Но предполагаемый дефект, которого не нашел даже он, Шевченко, обязательно себя проявит, и хорошо, если снова все обойдется благополучно.

В штабе он встретил Сердюкова.

— Вы ко мне, Иван Макарович?

— К вам, товарищ полковник. Все по двигателю одиннадцатой. Хотел у вас просить денька два. Надо поковыряться.

Сердюков коротко взглянул ему в глаза и взялся за раздвоенный подбородок: признак глубокого размышления. Кострицын и Омелин убедили его: двигатель остановил Баталин. Но сомнения оставались. А тут еще маршал авиации прилетает!

— Сколько, говорите, нужно? Хорошо, действуйте.

В мастерской прапорщик взял инструмент, подошел к турбине и принялся неторопливо снимать одну из лопаток…

Мохов на стрельбах по мишени промазал. Об этом говорили на разборе полетов. Баталину показалось, что Валерий слушал руководителя полетов с видом стороннего наблюдателя. «Хандра. Надо что–то придумывать и выводить Валерку из его теперешнего состояния!?»

В автобусе к друзьям подсел Логинов.

— Чем заниматься намерены?

— Сам думаю: чем? — ответил Баталин.

— Тогда я скажу. Вы мне бачок на душевую затащили, а вода не течет. Почему? Труба не подведена. Переодевайтесь — и ко мне. С Толмачевым я договорился. Поужинаете у меня.

Завернули к Попову, открыли калитку, позвали: «Юрий Александрович!» — молчание.

— Подождем? — спросил Лапшин.

— Самих ждут, — сказал Баталин. — Но оставим записку.

В полутемной квартире на спинке стула полевая форма, в которой Попов вернулся с аэродрома.

— Смотри, ушел в парадном мундире! — промолвил Тарас.

— Да нет, надел что–нибудь штатское.

— Сроду не видел его в штатском!

На письменном столе лежали карандаш, бумага. Алексей приподнял один листок и увидел фотокарточку. Он так и застыл. Мохов и Лапшин, взглянув на фото, тоже замерли. С фотокарточки на них смотрела молодая женщина с детской коляской; взгляд у нее был слегка испуганный. Все трое хорошо знали эту женщину и историю ее неудачного замужества.

Баталин положил лист на прежнее место. Друзья двинулись к двери, Лапшин произнес:

— Но записку надо все равно оставить.

— Разумно.

Летчики прикрыли дверь и перевели дух.

— Как ее зовут, Тарас? — шепотом спросил Мохов.

— Наталья.

— А жену?

— О, черт, тоже Натальей.

— Не везет командиру, — посочувствовал Валерий. — А я‑то думал, что одному мне не везет.

Во дворе у Логиновых лежали тонкие трубы и медные краны.

Встречая друзей у калитки, Логинов удивился:

— А чего у вас глаза квадратные?

— К Попову забегали, а его нет.

— Он в город уехал.

За работой говорили о Попове.

— Я думаю, — рассказал Логинов, — Наталья никогда его не любила. Ей надо было отвертеться от распределения. Поеду, дескать, взгляну, какая она там, Азия. Понравится — хорошо, не понравится — прости, Юра, мы друг друга не поняли. А тут у нас балерины не танцуют, эстрадные светила не поют, в библиотеке за хорошей книгой очередь. Кошмар! И — до свиданьица, Юрий Александрович!

— Может, лучше вообще не жениться? — сказал Баталин.

— Об этом и не думай! С виду оно вроде неплохо жить одному, а на поверку — плохо! И твой командир эскадрильи… будет и у него пара!

Баталин высунулся из душевой, где навинчивал шведским ключом вентиль на стояк.

— А можно посмотреть, какая она будет лет через пять?

— Нет, Алексей, уволь! — отозвался Логинов. — Но вот, к примеру, жена Сердюкова. Начинала она жить с таким же лейтенантом, как и вы сейчас, в тайге. Потом в тундре, в горах. Детей вырастили, муж ею доволен, а она им гордится. И правильно. Мы — летчики. Часто взлетаем, зато скоро возвращаемся. А возьмите жен моряков? Мужья плавают месяцами, детей не узнают, вернувшись. А жены ждут. И так — десятилетиями. Это подвиг, братцы–товарищи! Они еще и работают, а на работе всякое случается. Но при этом каждая думает: мне, дескать, что, я на твердой земле, а вот моему Алексею или там Валерию — каково в море или под водой? Конечно, нашему брату тоже не надо завидовать, но мы тянем одну лямку, а они по меньшей мере три. А служба им не засчитывается, денег им не платят и наград не дают.

На крыльце появилась Катя.

— У меня ужин готов, а они все канителятся! Долго еще будете?

— Любезная моя спутница, — обратился к ней муж, — хотя бы сегодня ты можешь не ворчать?

— А почему сегодня? Светлый праздник какой?

— Потому что у нас гости.

— Какие еще гости? Тут все свои.

Утром другого дня Попов подошел к Баталину после построения.

— К зачету готов?

За теорию и матчасть Алексей спокоен, побаивался он каверзных вопросов по навигации.

— Готов, — ответил он.

— Зачет принят.

Баталин раскрыл рот.

— К полетам допускаю, — продолжил Попов. — А пока — в класс.

«Ну и цирк! — думал Алексей, шагая за командиром. — Удивительный вы народ, Юрий Саныч».

Стены класса увешаны схемами, графиками, полярами. Летчики торопливо рассаживались.

Попов снял часы с руки и положил перед собой на стол.

— Сегодня займемся несколько новым для вас делом, а именно — моделированием. В частности, попытаемся моделировать атаки наземных целей.

Он нарисовал на доске систему координат, затем три полусферы с центром в точке пересечения ординат — три зоны разлета осколков от различных средств поражения. Трое друзей с улыбками переглянулись. Этот рисунок они уже видели: под ним на письменном столе Попова лежала фотокарточка женщины с детской коляской.

— Теперь, — продолжал Попов, — у нас есть возможность определить минимально допустимую перегрузку при стрельбе. Баталин, что там случилось?

— Ничего, конспектируем.

— А вид такой, будто вы только что Америку открыли. Идем дальше. Кальку расположим на планшете так, чтобы найденную нами точку на шкале совместить с заданной дальностью начала стрельбы. В результате узнаем значение перегрузки, при которой можем своевременно уйти из зоны разлета осколков, вернее, даже миновать ее.

— Разрешите спросить, товарищ майор? — обратился к Попову один из летчиков.

— Пожалуйста.

— Как при таком моделировании избежать ошибок на практике? Ведь мы замечаем мишень издалека, огонь открываем тоже издалека, чтобы не проскочить над целью. Так ведь?

— Так, так, — поощрил комэск.

— Но ведь издалека мы можем и неправильно определить угловые размеры мишени, следовательно, поневоле войти в зону разлета осколков.

— Не войдете, если будете знать формулу для отыскивания ошибки в определении размеров цели. Вот она. — И постучал мелком по доске.

Словом, занятия шли своим чередом, Баталин слушал вполуха. Он размышлял о Попове и той молодой женщине, случайно увиденной им на фотокарточке: это была дочь подполковника Кострицына. Где они встречаются? И встречаются ли? Ведь никаких разговоров по этому поводу в гарнизоне не возникало, никаких слухов, даже намеков. Поистине загадка!

— Баталин, пройдите к доске.

Он вышел к доске и взял мелок. Требовалось найти величину минимально допустимой перегрузки, которая исключала попадание машины в зону разлета осколков. Пользуясь формулой, Алексей быстро нашел ее: три и пять десятых. Командир эскадрильи попросил заменить одну цифру в уравнении — получилась семикратная перегрузка. Ну а за этим стояла уже как минимум предпосылка!

— Если же вам еще и захочется убедиться в результатах стрельбы, — произнес Попов, — то сделать это удастся лишь через две секунды, когда снаряды достигнут цели. За это время машина переместится в сторону объекта на четыреста девяносто метров, то есть на полкилометра. Давайте посмотрим, на какой высоте при семикратной перегрузке вы сможете выйти в горизонтальный полет.

Подставлено новое число, получен результат — сто метров. Теперь уже не только Баталин, но и вся аудитория смотрела на доску с удивлением.

— Хорошая она штука, математика! — произнес комэск. — Все по–честному, без обмана. Естественное желание проверить качество стрельбы привело вас в зону интенсивного разлета осколков. Тут предпосылкой не отделаешься, тут — происшествие!

— Можно вопрос, товарищ майор?

— Можно.

— Я вот подумал, — сказал, вставая, один из летчиков, — в классе хорошо решать такие задачи. А как быть в полете? Мы только что убедились: нам каждая секунда дорога. Значит, решать уравнения некогда, а графиков на каждый случай нет.

— Если бы и были, так в них некогда копаться, — проворчал Баталин.

— Не ворчите, лейтенант, — Попов улыбнулся. — Очень рад, что вас это взволновало. Попытаемся решить проблему. Да, графиков в кабине нет, но на основе моделирования мы можем составить номограмму для определения параметров стрельбы и безопасности вывода машины из пикирования. Правда, для этого нам придется твердо запомнить угловые размеры всех мишеней на полигоне, а также расположение их относительно оси прицела. Но игра стоит свеч.

Он стал набрасывать новый график. Баталин смотрел на возникающую номограмму, на самого Попова, на его быструю руку и думал, что если та женщина с детской коляской не любит комэска, то она просто дура. Он все умеет, все знает и по–настоящему красив.

Комэск взглянул на часы и стал надевать их на руку.

— Изготовлением единой номограммы придется заняться в следующий раз, — сказал он. — Не уложились, но вами я доволен. А сейчас пора в тренажный зал.

В тренажном зале летчики всегда занимались с охотой, поскольку мощные кондиционеры создавали здесь прохладу.

Когда первая эскадрилья подошла к «ангару» — так летчики именовали комплекс, — из него начали выходить пилоты второй.

— Салют передовикам производства!

— Отпахались, середнячки? Как грунт, трудоемкий?

— Сейчас увидите!

Попов переходил от одного тренажа к другому, молча выслушивал вводные и ответы летчиков, некоторых поправлял, давал советы. Вместе с ним ходил врач Олег Толмачев, тоже присматривался и прислушивался. Это было внове.

«Сейчас Логинов даст взлет и сразу же посадку», — подумал Алексей, забираясь в кабину по приставной лесенке.

Экран перед кабиной засветился, на нем появилась уходящая вдаль бетонка взлетно–посадочной полосы. Высились горы, в стороне виднелась полосатая куполообразная будка стартовой команды, за ней, в отдалении, холмик с вогнутой сеткой радара.

Прозвучала команда взлететь, сделать круг и идти на посадку.

«Посадка так посадка. Спи, малышка, сладко–сладко, если ты не куропатка».

Он запросил орнитологическую обстановку. Орнитологическая обстановка было столь же важной, как и метеорологическая. Некоторые птицы перестали бояться человека. Встретишься с птичкой на взлете — считай, в тебя снаряд угодил.

Дано разрешение на взлет.

Бетонка на экране двинулась навстречу. Пошла, пошла… побежала… понеслась!

Сейчас главное — выдержать взлетный угол. Правда, не слышно рева двигателя, не давит на тебя бронеспинка, нет намека на вибрацию, но это чепуха. Полет на тренажере — дело серьезное. Комнаты, примыкающие к залу, напичканы приборами, которые отмечают и записывают все твои действия, малейшие отклонения рулей, каждую мелочь. И от того, как ты «взлетишь» и «приземлишься» в неподвижной кабине, зависит, взлетишь ли ты сегодня на истребителе.

Странное ощущение: скалистые вершины приближаются и в то же время как бы удаляются. Машина стремительно набирает высоту и вместе с тем как бы приседает. Но вот вершины ушли под плоскости, машина, нацеленная носом в бездонную синь, «зависла», вроде перестала двигаться. Однако в следующий миг она врезалась в полупрозрачное облако, белые клочья пронеслись мимо, тут же вернулось ощущение движения.

— Делай круг и заход на посадку, — послышался голос командира звена.

— Вас понял: круг и заход на посадку.

Боковым зрением он углядел, что подошел Попов, за ним шел полковой врач. Это встревожило Алексея: комэск наверняка готовит каверзу. Ничего удивительного: если принял зачет не спрашивая, то должен проверить, насколько «поумнел» его подопечный после самостоятельной теоретической подготовки.

— На глиссаде, — доложил Алексей. — Иду по знакам.

— Понятно, на глиссаде, — отозвался Попов. — Метеорологическая обстановка усложнилась: порывистый боковой ветер, четыре балла. Будьте внимательны!

Вот это и есть каверза! Надо же придумать: боковик! Откуда ему тут взяться! Но за это надо комэску спасибо сказать, мог бы наслать ураган или «афганец».

— Первый, высоко выравниваешь!

Погрешность он выровнял быстро, приземлился точно у знака. Но замечание все–таки схлопотал!

Попов отошел к соседнему тренажу, Алексей вылез из кабины и вопрошающе взглянул на командира звена.

— С чего раньше времени выравнивать начал? — добродушно спросил Логинов. — Боковика испугался?

— Не испугался, но все–таки он отвлекал.

— Не он отвлекал, а что–то другое. По лицу было видно: ты вроде как задумался.

Рядом с Логиновым стоял Толмачев. Он внимательно слушал разговор.

— Стихи не приходили на ум, лейтенант?

— Какие еще стихи? — настороженно спросил Баталин.

— Судя по вашему лицу, вы сейчас, думаете: и на кой дьявол эскулап привязался?

— Ничего такого не думаю, — хмуро отозвался Баталин. — Но ведь и вы тоже: стихи!

— Я прослушал две записи ваших разговоров в воздухе. Вы рифмуете и напеваете, это плохо. Вполне может получиться срыв. Есть хорошие стереотипы мышления и поведения, есть вредные, есть нейтральные. Старайтесь вырабатывать у себя только полезные.

— Зачем же их вырабатывать, Олег Григорьевич? — удивился Алексей. — Я так понимаю: даже хороший стереотип — это штамп. Разве штампы могут быть полезными?

— Могут. В общем, я говорил с людьми, которые вас неплохо знают. Они заметили, что вы любите рифмовать по любому поводу. А рифмовать — это работа. Как вы ее совмещаете с другой — и очень сложной — работой в полете?

— Олег Григорьевич, я не люблю рифмовать, — искренне заявил Баталин. — Я совсем не напрягаюсь, все получается само собой. И ни разу меня это от дела не отвлекало.

— Н-ну, что ж… — Толмачев задумался. — Значит, это склад мышления. Склад, между прочим, интересный…

Баталину опять была приготовлена спарка. После вынужденного перерыва в полетах этого не миновать.

Во вторую кабину сел летчик–инструктор, заместитель командира эскадрильи, капитан, недавно вернувшийся из отпуска. С ним Баталин еще не летал.

Полетами руководил Попов.

Алексей постарался точнее выдержать угол при взлете, появилось то же ощущение, как и на тренаже: будто горы стремительно приближаются и одновременно отодвигаются. Однако ни проседания, ни «зависания» машины после прохождения над вершинами не было.

Выполнив несложное задание: короткий маршрут по прямой и дважды перемена курса, Алексей заволновался перед заходом на посадку.

— Знаки хорошо видите? — услышал он голос капитана.

— Вижу хорошо.

— Тогда не запаздывайте.

Свой полусовет–полузамечание инструктор произнес ровно, без выражения в голосе: выучка. Он понял состояние Баталина и не хотел, чтобы летчик волновался еще больше.

«Так, Алексей Дмитриевич! Посадка — это же ваш коронный номер. Делайте, как учили. Иначе опять спарка».

Выпустил шасси, закрылки — началось торможение.

Он внимательно поглядывал на указатель скорости. Пройдя над желтой металлической сеткой ближнего привода, опустил нос самолета и начал выравнивание.

Вот полоса. Вот посадочный. Чуть задира–а–ем нос…

Чиркнули о бетонку шасси. Проседание на амортизаторах. Легкое, потом все более крупное содрогание машины на стыках плит, ощутимое стремление тела налечь на приборную панель — хорошо действует тормоз.

Зарулив к заправочной колонке, он разомкнул привязные ремни и спустился по подставленной техником лесенке, снял гермошлем.

— Разрешите получить замечания, товарищ капитан.

— Вы их уже получили: внимательней при заходе по знакам.

До стартово–командного пункта было метров двести. Тарас и Валерий сидели на скамейке под деревьями. Алексей плюхнулся рядом с ними.

— Слышал? — спросил Мохов. — С утра полетов не будет. Маршал прилетает.

— Брось!

В отдалении метался «газик» командира полка.

У Сердюкова не выдержали нервы: помчался инспектировать.

— Лейтенант Баталин, пройдите на СКП, — послышалось из динамика.

— Видишь, Бат, заело у них без тебя.

— Я так и знал, — промолвил Алексей, поднимаясь. — Не поверите: трудно быть гениальным.

Помощник руководителя полетов встретил его словами:

— Вам запланировали вылет. А то завтра неизвестно, какой расклад получится. Начинайте готовиться. «Пятнашка» заправится, ее и поднимете.

Машина Тараса!

«Погоняем твою лошадку, Тарас, покажем, что такое класс!»

Задание — отработка парной слетанности на маршруте. Ему сказали, что он идет в паре с Логиновым.

Командир звена подписал полетный лист и велел идти осматривать машину.

Солнце уже клонилось к западу, когда они, взлетев, описали над аэродромом круг и пошли к югу. При подходе к границе Логинов приказал Алексею перейти из правого пеленга в левый. Алексей приподнял нос самолета, чтобы при случайном проседании истребителя не попасть в спутную струю командирской машины. Теперь машина Логинова была справа и чуть ниже.

Тягуче двигались назад скалистые громадины с глубокими бороздами, расходящимися от вершин, почти всегда заснеженных. С высоты казалось, будто вершины только слегка припорошены снегом, на самом деле он лежал многометровым слоем. В узких и глубоких разломах ущелий царила темнота, не поблескивали речки, лишь пороги и водопады выдавали себя пеной.

— Внимание, пятнадцатый! Справа «соседи»!

Алексей глянул вправо: на фоне грязновато–серой полосы параллельным курсом двигались две серебристые сигарки, за ними тянулись ниточки инверсионных следов. «Сигарки» стали укорачиваться и как бы вспухать: пошли на сближение. Экран радиолокационного прицела оставался чистым, засветок не было. Значит, «соседи» не имели на борту системы помех, чтобы забивать аппаратуру противника.

Ну, долго они еще будут сближаться?

Машины уже видны во всех деталях: носы как у акул, сильно скошенные назад стабилизаторы, похожие на ракеты подвесные баки, ракеты по сравнению с ними кажутся малютками. Блеснули фонари. Солнечные блики сместились назад — «соседи» перестали сближаться и пошли параллельным курсом. Алексей различил желтоватое пятно лица пилота ближайшей машины. Почудилось, будто и выражение лица уловил: настороженность, недружелюбный интерес.

Чего ради они подошли так близко? Пришла в голову нелепая мысль: вдруг они ринутся в атаку? Принимать бой или уходить? И штурман наведения молчит.

— Пятнадцатый, сбавь обороты до семидесяти.

Алексей выполнил команду, и «соседи» проскочили вперед. Баталин расслабился: они с командиром звена оказались в выгодном положении, могли теперь следить за действиями чужой пары.

— Пятнадцатый, влево девяносто, форсаж!

Алексей выполнил разворот, и обе машины взяли курс на аэродром.

Перед высоким хребтом истребители попали в зону сильной турбулентности. Баталин ощущал беспорядочную качку, временами перегрузки становились такими, что рябило в глазах. Болтанка кончилась неожиданно, как и началась, и Алексей увидел ущелье и узкую ленту бетонки. Командир звена начал заходить на посадку, Алексей пошел на новый круг. Машина Логинова с белым куполом тормозного парашюта мелькнула на полосе. Послышалась команда Попова:

— Пятнадцатый, посадку разрешаю.

Переодеваясь после душа, Баталин вспомнил взгляд Кострицына там, у самолета. Странный был взгляд: холодный и в то же время задумчивый. Что, товарищ подполковник, не нравится вам Алексей Дмитриевич Баталин? Все еще не нравится?

Он пытался взбодрить себя. Особых причин унывать не имелось. Но все–таки предпосылка — это угнетало. А завтра прилетает маршал. Человек легендарный. Если не стоял у истоков авиации, то уж зарю авиации застал. Еще в детстве Баталин читал о нем, о его подвигах, о редком хладнокровии при встречах с врагом! Об огромном мастерстве. Как хотелось быть похожим на него! Потому он и стал военным летчиком, что брал с него пример. И вот возможность увидеть этого человека. Как он сам–то будет выглядеть в глазах маршала?

Утром, едва загомонили под окнами воробьи, Алексей встал и побежал на речку делать зарядку. Он выработал для себя особый комплекс упражнений. Заканчивалась зарядка ледяной ванной, и так изо дня в день.

Он пытался доказать Лапшину и Мохову, что тренировки нужны для них самих. Мохов отвечал:

— Командование лучше знает, сколько нам надо. Я от обязаловки не отлыниваю, делаю что велят.

— Тарасон, — как–то обратился Алексей к Лапшину, — Моховик от природы лентяй, его потолок — летчик первого класса. Но ты–то в космонавты мечтаешь пропыхтеть. Загремишь!

— С чего бы это?

— Медики спихнут.

— Бат, если ты так за спорт, то зачем куришь?

— Брошу, — пообещал Баталин.

— Когда?

— В первый день после свадьбы. Это будет подарок супруге.

— А если супруга будет курить?

— Значит, свадьбы не будет.

После зарядки наступил черед купания. Пробыв в ледяной воде минуты три, он выбрался на берег и растерся полотенцем.

Самым людным местом по утрам становилось бытовое помещение с гладильной доской.

Вчера по случаю прилета маршала летчикам сказали: выйти на построение в полевой форме — маршал парадности не любит. Алексей прикрепил нагрудный знак («крылышки» с цифрой 3 в середине — третий класс) и направился в столовую.

Прибежал посыльный и что–то сказал командиру эскадрильи. Попов торопливо закончил завтрак и поспешил к выходу. Стало известно, что самолет маршала на подходе.

Показался «газик» командира полка. Сердюков объявил:

— Самолет маршала вернулся на аэродром вылета. Причина пока неизвестна. Очень плохая связь. Возможно, из–за грозы.

Небо над головой оставалось покуда чистым, но горы «курились».

По бетонке прогрохотала спарка и ушла за «погодой». Вернулась она через полчаса, отрулила на стоянку и затихла. Ничего утешительного она не привезла.

Попов отозвал Баталина в сторону.

— Как самочувствие?

— Нормально.

— Иди в «бытовку», надевай высотный, потом двигай в дежурный домик. Заступишь на боевое дежурство. Выделяю тебе свою «двадцатку».

— А не слышно?.. — начал было Алексей.

— Слышно. Думаю, не сегодня–завтра все выяснится.

— Шевченко?

— Он. Доброе дело сделал Иван Макарович. Надо чуточку подождать.

«Значит, — думал Алексей, шагая к высотному домику, — Шевченко что–то все–таки обнаружил. Хорошо, мне в летную книжку предпосылку не записали. Впрочем, Попов не дал бы, да и Сердюков не пошел бы на это. Обидно, что до маршала не разобрались. Прилетит, а я все еще предпосылочник».

Дежурный домик стоял у самой взлетной полосы, в нем было прохладно, тихо, слышно лишь, как шелестит кондиционер да изредка потрескивает в динамике.

С востока потянул крепкий ветерок, вершины гор окутала серая муть. Через десять минут стали сверкать молнии. Хлынул ливень. Над бетонкой и рулежными дорожками поднялась белая пыль.

«Вот это напор!» — подумал Алексей.

Еще через минуту не стало ни полосы, ни дорожек, все закрыла плотная водяная завеса.

«А если сейчас командно–диспетчерский пункт объявит вылет? Взлететь совершенно невозможно!»

Ливень начал ослабевать. Стали видны истребители, рядом с ними топливозаправщик и пусковой агрегат. Вращается чаша радара, кланяется антенна высотометра.

Летчик, дежуривший с Баталиным, перелистывал старые журналы. Во время грозы он поднимал голову при сильных вспышках. Один раз Алексей услышал глуховатый голос: «Во дает!» Лицо у летчика широкое, кожа в крупных порах. Пожилой, лет тридцати пяти, он был летчиком–снайпером, о нем писали в газетах и журналах.

— Слушай, друг, в шахматы играешь? — спросил Баталина напарник.

— Немножко.

— Давай. Я тоже немножко.

— А если?.. — И Алексей указал глазами на динамик.

— Вернемся — доиграем.

И он расставил фигуры на доске.

Партия растянулась, до конца дежурства оставалось часа полтора. Дождь перестал, появились голубые просветы. Наступал вечер.

— Сам–то откуда? — спросил напарник. — Может, земляки?

Алексей сказал, тот покачал головой.

— Так это ты и есть Баталин. Тут о тебе только и разговоров. Молодец, молодец! А зачем крылышки сложил, когда драться надо? Если ты в небе орел, не будь курицей на земле. — Он встал, подошел к окну. — Вот и смена подкатывает!

На рулежной дорожке показался тягач, он буксировал чей–то истребитель. Алексей вздохнул полной грудью. Ничего не делал, а усталость!.. Лучше трижды в зону на пилотаж слетать, чем отдежурить здесь.

Покуда бушевала гроза, Попов ходил от тренажа к тренажу и давал летчикам вводные с учетом грозовой обстановки.

— Ваши действия? — спрашивал Попов сидевших в кабинах пилотов.

Один спешил обойти грозовой фронт, другие шли над ним, некоторые рвались на перехват прямо через эпицентр, подвергая себя смертельной опасности. Попов подсказывал: «Теряете время», «Расходуете много топлива», «На цель вышли, но как теперь на точку будете возвращаться?» Он заставлял думать о запасных аэродромах, передавать цель летчикам других частей.

На КДП Сердюков собрал командиров эскадрилий и устроил совещание.

— Всем отдыхать. Полеты начнем в двадцать один ноль–ноль. Маршала следует ждать завтра к полудню, если только опять не задержит погода. Значит, до встречи успеем отдохнуть и после ночных.

— Как быть с новичками?

— Пусть гуляют. Им не вредно.

Попов зашел на КП, затем поехал в городок. Он свернул к реке и вдоль берега зашагал к рощице. В просветах между деревцами виднелась детская коляска с поднятым верхом. Рядом на раскладном стульчике сидела женщина и читала книгу.

— Наташа, — негромко позвал он.

Она выронила книгу, лицо ее исказилось. Юрий испугался.

— Что ты, Наташа?

Она вздохнула и попыталась улыбнуться.

— Разве можно так пугаться? — сказал он.

— Ненормальная стала!

Баталин, поглядывая на небо, побежал к реке на зарядку. Вершины гор не «курились», лишь кое–где виднелись перистые облачка.

До встречи с Мариной оставалось сорок три часа. Вечность!

В общежитии, когда он вернулся с реки, все уже были на ногах. Тарас смочил в одеколоне ватку и протирал выбритые щеки.

— Валерка бреется? — спросил Алексей.

— Спит.

— Сколько можно?

Позднее построение выбило всех из привычного ритма. Лапшин сел писать Тане. Спохватился и Баталин, попросил у Тараса бумагу и шариковую ручку.

«Дорогие родители! Сообщаю вам, что скоро женюсь. Ее зовут Мариной. Она работает на заводе пирометристкой. Пирометр — это прибор, который измеряет температуру на расстоянии. Сегодня к нам прилетает маршал, сейчас идем его встречать. Очень хороший человек, я его знаю, только еще не познакомились. Летаем мало, ем за троих. О свадьбе сообщу. Целую.

Алексей».

Тяжелую транспортную машину летчики посадили чисто — «притерли» к полосе. Пассажиры, наверное, не почувствовали приземления.

Построившись, полк с интересом наблюдал за гигантом с четырьмя двигателями, подвешенными на пилонах под крыльями. Машина медленно подрулила к краю аэродрома и замерла, оборвался свистящий гул двигателей.

Низко нагнувшись в проеме двери, на трап ступил человек огромного роста. Он был под стать машине, на которой прилетел. Вся левая сторона маршальского мундира была занята орденскими планками, над ними поблескивали две Золотые Звезды.

Сердюков отдал рапорт.

— Вольно, — произнес маршал и пошел вдоль строя, перед Поповым он задержался.

— Как служится, товарищ майор? Еще не в академии?

От массивной фигуры маршала веяло огромной физической силой.

«Ему можно без высотного костюма, — подумал Алексей. — С одной кислородной маской. Все перегрузки выдержит».

По трапу сошли еще несколько человек, Баталин не поверил глазам, увидав начальника училища Лебедева.

Послышалась команда разойтись. Попов, Баталин, Лапшин и Мохов бросились к Лебедеву.

— Ну, ну! — говорил генерал–лейтенант авиации, пожимая руки воспитанникам. — Рад, рад видеть! Тебя, Юра, рад еще и поздравить! Как у вас тут, а?

— Служим, товарищ генерал–лейтенант авиации. Все нормально.

— Летаете без происшествий?

— Происшествий у нас при Сердюкове еще не было.

— А предпосылки есть?

— Случаются.

— У меня, товарищ генерал–лейтенант авиации, уже была, — невесело сказал Баталин.

— Как? — не поверил Лебедев. — У тебя?

— Анатолий Васильевич, — окликнул его маршал.

— Зовут, — сказал Лебедев. — Еще увидимся, поговорим.

Попов обернулся к Баталину.

— С этой предпосылкой пока неизвестно. А человека расстроил.

— Все равно же будет разговор. Лучше предупредить.

— Лишнего не бери!

Вертолет пошел на круг, и среди холмистой местности открылась огромная ровная площадка с макетами самолетов, ракетных установок, танков, бронетранспортеров. В стороне виднелась взлетно–посадочная полоса с отходящими от нее рулежными дорожками, прямоугольниками стоянок, вертолетными площадками. На пологом холме виднелся домик штаба.

Вертолеты зависли над холмом и спустились на землю, смолк грохот двигателей, концы лопастей у винтов провисли. Пассажиры вышли. Баталин обратил внимание, что дышалось здесь легче, чем в долине.

С обзорной площадки полигон хорошо просматривался. Сердюков оставил гостей, сходил в штабной домкк и сказал:

— Начинаем.

Старший штурман полка Якунин поднялся в застекленную башенку штаба. Снизу было видно, как он устраивался на вертящемся кресле, взял микрофон.

Послышался гул: высоко прошла пара самолетов. Через некоторое время самолеты появились с юго–запада и низко пронеслись над полигоном, сбрасывая бомбы. Отделяясь от самолетов, бомбы вращались в продольной плоскости и, падая, не взрывались, а неслись кувырком, оставляя за собой огненные валы. Все, что попадалось им на пути, охватывалось пламенем.

Баталин слышал разговор солдат:

— Ну, держись! Будет работенка.

— Да, накидают трассеров, за день не соберем!

На полигоне одна за другой заходили пары и одиночные машины, обрушивая бомбы и ракеты. От пушечных очередей разлетались мишени.

Из динамика на столбе время от времени доносилось:

— Алдонин идет парой, майор, командир второй эскадрильи… На группу танков заходит Логинов, старший лейтенант, командир звена первой эскадрильи…

В минуту затишья Баталин произнес:

— Ну, кузнечики, готовьтесь! Через годик и нам такую же музыку исполнять.

— Тише, Бат! Наш Попов идет!

На обзорной площадке затаив дыхание следили за Поповым во все глаза. Горка. Переворот. Петля Нестерова. Каскад бочек. Петля. Боевой разворот. Пикирование. Горка…

Искусный летчик работал у самой земли. Такого каскада фигур, да еще так низко Баталину не приходилось видеть.

— Да, вот это Попов!

Лебедев не удержался и сказал маршалу:

— Из нашего училища.

— Молодец, — прогудел маршал. — Мастер! Машина Попова растаяла в небе.

Из–за бархана показались два вездехода, они тащили огромную раму с натянутой фольгой. Из динамика послышалось:

— Заместитель командира полка, летчик–снайпер подполковник Кострицын.

Вверху послышался гул и замер, наступила тишина. Затем над горизонтом появилась черточка, разрослась, круто взмыла вверх над блестящим щитом, стремительно ушла в зенит. От машины отделилась точка, а сама машина легла на спину и в перевернутом положении устремилась к земле, очень низко перевернулась и скрылась из глаз. А точка, отделившаяся от самолета, все еще двигалась вверх. Но вот остановилась, замерла и начала падать. Упав, она пробила фольгу, взметнула фонтанчик пыли. Это и была бутафорская бомба.

Баталин, восхищаясь, покачал головой: ну и Кострицын, старый волчище! Какая точность!

На обратном пути с полигона в склоне вертолета было шумно: летчики обсуждали увиденное, каждый хотел научиться владеть машиной так, как Попов и Кострицын. Сгоряча Баталин положил себе два года, но, подумав, накинул еще год. Потом, представив себе больше сотни упражнений, которые предстояло научиться выполнять с закрытыми глазами, он к трем годам прибавил еще год. К тому времени он достигнет возраста Попова. Кстати, тогда можно будет подумать и об академии.

Маршал, знакомясь с «хозяйством» Крушилина, заглянул в ПАРМ и увидел зачехленную машину.

— На ремонте?

— Н-не совсем, — замялся Крушилин. — Тут у нас предпосылка произошла. Летчик остановил двигатель перед посадкой. Но не признается, валит на силовую установку. Мы ее разобрали — никакого дефекта.

— Та–ак, — задумчиво протянул маршал. — А какой ему был смысл останавливать двигатель?

— Смысла, конечно, не было. Но он превысил скорость и второпях поставил РУД на «стоп».

— Летчик опытный?

— В том–то и дело, что нет, товарищ маршал авиации. Можно сказать, новичок.

В разговор вмешался Лебедев.

— Фамилия летчика Баталин?

— Совершенно верно, товарищ генерал–лейтенант авиации.

— Должен вам сказать, товарищ подполковник, — произнес Лебедев, — Баталин — один из лучших выпускников.

— Так, — сказал маршал, — но вернемся к нашему разговору. Если силовая установка разобрана и осмотрена, почему простаивает машина?

— Разрешите ответить, товарищ маршал авиации? — попросил Сердюков. — Чтобы окончательно убедиться в исправности двигателя, я дал задание изготовить шлиф и направить его в лабораторию вместе с одной из лопаток турбины.

— Заключение лаборатории есть?

— Шлиф и лопатка отправлены только сегодня, товарищ маршал авиации.

— Ясно, что ничего не ясно, — произнес маршал. — Зачем же обвинять летчика в предпосылке раньше времени?

С высоты своего роста он взглянул сначала на Сердюкова, потом на Крушилина.

— Побыстрей улаживайте с машиной. Если летчику надо учиться, то машина не должна гулять. Кстати, ее номер?

— Одиннадцатый.

— Хорошо, не двадцать первый, — сказал маршал.

Лебедев загадочно улыбнулся.

— Видимо, связано с неприятностями, товарищ генерал–лейтенант авиации? — тихо спросил Сердюков.

— Да, был у нас в полку штурмовик с таким номером. Так часто ломался, что ни разу не был сбит до самого конца войны. Стоит сейчас памятником у завода.

По пути в штаб гости зашли на КП первой эскадрильи. Попов, его заместитель, командиры звеньев составляли план полетов. При появлении маршала все встали.

— Как дела, как работается, товарищи? Предпосылки есть?

— Есть за последнюю декаду, — ответил Попов. — Одна — лейтенант Баталин.

— Вот как! Получается, недоученный?

— Напротив, товарищ маршал авиации. — Попов смело взглянул в глаза собеседнику. — Считаю Баталина талантливым летчиком.

— Так, так! Попрошу подробнее.

Выслушав командира эскадрильи, маршал снял фуражку и поискал глазами стул, чтобы сесть.

— Интересная фигура ваш лейтенант. Вижу, вы с ним не скучаете. Ну а как он в училище, Анатолий Васильевич?

Лебедев задумался.

— Человек он интересный. Летает смело — любит летать. Но сам создает себе сложности: отступает от наставлений, идет на риск. И вот бесшабашность эту мы, к сожалению, из него не вытравили!

— Та–ак! — произнес маршал и, вставая, обратился к Сердюкову: — Распорядитесь всю документацию по анализу полета и формуляр двигателя доставить завтра в штаб.

— Есть, товарищ маршал авиации.

— С утра запросите лабораторию о результатах исследований. Заключение пусть пришлют телефонограммой.

— Будет исполнено.

— Продолжайте, товарищи, — обратился маршал к летчикам. — Спасибо за сегодняшнюю демонстрацию готовности. Летаете отлично.

Маршал и сопровождающие ушли. Лебедев задержался.

— Юра, завтра улетаем, а хотелось бы поговорить. Когда освободишься?

— Анатолий Васильевич, прошу ко мне после ужина!

— Так и сделаем.

— Может, ребят пригласить?

— Ты хозяин, ты и распоряжайся.

Лебедев вышел. На улице он увидел трех друзей–лейтенантов. Они решительно шагали к мастерским.

— Далеко собрались? — окликнул их Лебедев.

— Ругаться, — ответил Баталин. — С инженером эскадрильи.

— Поздновато, раньше надо было. Теперь без вас все образуется. Советую зайти на КП к Попову.

Утром Алексей прибежал к реке на зарядку. На берегу стояли двое мужчин в спортивных трико. В одном из них по росту и сложению Баталин признал маршала, второй был Лебедев. Гости распутывали рыболовецкую снасть.

Взмахом руки Лебедев подозвал Алексея. Маршал, забросив спиннинг, ничего не замечал вокруг.

Лебедев попросил Алексея:

— Помоги, а то я в этой паутине завяз.

Баталин стал помогать распутывать лесу.

— Поймали что–нибудь?

— Ничего, а Владимир Церенович вон каких подцепил.

Он кивнул на россыпь камней: там лежали три форели, одна еще не уснула и била хвостом.

— Ух ты-ы! — восхитился Баталин. — У нас далее Логинов и Шевченко за раз больше двух не приносят.

Маршал сделал подсечку и принялся быстро вертеть катушку. Показалось изогнутое тело рыбины, у самого берега она отчаянно забилась. Маршал ловко взметнул удилищем, и рыбина будто сама прыгнула к нему в ладонь.

— Та–ак! — пробасил маршал, увидев Баталина. — Доброе утро, юноша.

— Это Баталин, — представил Лебедев.

— Тот самый? А он никого не напоминает вам, Анатолий Васильевич?

— Алексея Шаравина. Еще в училище я спросил: не родственники они случайно? Оказалось, нет. А сходство потрясающее.

— Только Шаравин, помнится, никогда в воздухе двигатель не останавливал!

— Я тоже не останавливал, товарищ маршал авиации.

— В таком виде я не маршал, а Владимир Церенович. А где же ваша снасть?

— Я тут просто так. — Баталин смутился. — А вы маринку поймали.

Маршал нахмурился.

— Разве это не форель?

— Бросьте ее назад в речку, она ядовитая.

— Не может быть! Такая красавица? Надо же! Спасибо, Алексей Дмитриевич, выходит, я вам жизнью обязан!

Маршал швырнул рыбину в середину потока.

На аэродроме маршал первым делом спросил Сердюкова и Кострицына:

— Документация готова?

— Готова, товарищ маршал авиации.

На некоторых страницах маршал задержался.

— Гм… Выходит, в свое время двигатель был переконсервирован? Кто еще, кроме прапорщика Шевченко, обнаружил, что двигатель прошел переконсервацию?

Ответа не последовало.

— Где инженер эскадрильи? Справьтесь у него.

Крушилин по телефону поговорил со Сливкиным и доложил:

— Инженер эскадрильи знал о переконсервации, но забыл.

Маршал смотрел на Кострицына долго, тяжело. Квадратная челюсть выдвинулась, лицо окаменело. Лебедев знал, что это означает приступ гнева.

— Запамятовать такое!.. — произнес маршал.

Отложив формуляр, он потребовал анализы полетов. Капитан Омелин торопливо расстелил на столе график и красным карандашом подчеркнул букву «а» у излома линии оборотов двигателя.

Маршал попросил Сердюкова вызвать командира первой эскадрильи. Попов явился немедленно.

Водрузив очки, маршал принялся разглядывать линии графика.

— Ну, допустим… — проворчал он, как бы соглашаясь с тем, что график составлен по всем правилам. — Где записи КЗА?

Записи контрольно–записывающей аппаратуры лежали на столе.

— Принесите лупу, — приказал Омелину маршал.

Изучая записи, маршал вдруг взглянул на Лебедева и попросил его подойти.

— У тебя как со зрением, Толя? — спросил он.

— Пока не жалуюсь.

— Взгляни–ка. — И он указал на одну из линий.

— По–моему, нормально, — ответил генерал–лейтенант.

— А теперь через лупу!

Лебедев взглянул и уставился на маршала.

— Неужели заброс?

— А что еще может быть, если обороты превысили сотню процентов?

Но Лебедев постарался быть объективным до конца.

— Возможно, это предусмотрено техническими условиями.

— Не предусмотрено! В формуляре оговорена «сотка». Дайте–ка мне записи прежних полетов Баталина.

Омелин вышел и вернулся с плечистым сержантом, оба несли папки с записями. Разглядывая через лупу ленты, которые регистрировали обороты двигателя, гости некоторые из них откладывали в сторону. Таких набралось четыре.

Маршал снял очки и поднял голову.

— Вам необыкновенно повезло, товарищи. К вам в полк пришел талантливейший летчик. Это летчик «от бога».

Он помолчал.

— Я у вас гость. Я не инспектирую, только интересуюсь состоянием дел. Поэтому все останется, как есть. Но хочу предупредить: если не придет конец вашему благодушию, беды вам не миновать. — Он поднял отложенные ленты и тряхнул ими. — С этим разберетесь без нас, мы вам не няньки. Но прошу разобраться и сделать выводы.

Обед повара приготовили праздничный.

С бокалом в руке маршал произнес целую речь. Гарнизон ему понравился, мастерство летчиков заслуживает похвалы. К сожалению, отстает технико–эксплуатационная часть, однако есть надежды, что подтянутся и техники.

Маршал добросовестно отведал от каждой перемены подаваемых блюд и похвалил кулинаров.

— Эк у вас кормят, Игорь Николаевич! — обратился он к Сердюкову. — Из чего это вы к норме добавляете?

— Кроме рыбы, ничего не добавляем, товарищ маршал авиации. Правда, зелени больше обычного. Даровая, сама под ногами растет. А в остальном — обычная летная норма.

После обеда летчики высыпали из столовой. Приказано было не расходиться. Рассевшись за столами, летчики продолжали шутить, громко смеялись. Только два человека ощущали если не тревогу, то большое напряжение. Это были Баталин и Попов.

Юрий договорился встретиться с Наташей, а она не могла ждать до бесконечности, Баталин лихорадочно высчитывал, что, если с проводами получится задержка, он может не успеть к проходной завода.

Маршал и сопровождающие прошли в штаб, экипаж транспортного самолета сел в микроавтобус и помчался к дальней стоянке. Через полчаса запустили двигатели.

Маршал обошел строй. С Поповым он простился за руку. Нашел глазами Баталина, чуть улыбнулся, ободряюще кивнул. Пригласив сопровождающих к машине, маршал пошел последним. У трапа он вскинул руки, в ответ прогремело «ура!».

Захлопнулся бортовой люк, и загрохотали все четыре двигателя. Огромная машина подрулила к месту старта.

Тяжело взмыв над долиной, самолет медленно набрал высоту, свалился в крен и пропал, блеснув на солнце, за северным хребтом.

Прозвучала команда разойтись.

Попов положил руку на плечо Баталина.

— В город сейчас?

— Да.

— Желаю счастья.

— И я вам счастья желаю, Юрий Александрович!

— Спасибо! Буду стараться.

Крушилин молча протянул Сердюкову листок телефонограммы.

— Ну, ну, — произнес командир полка и стал читать. Иногда он произносил вслух: — «Изменения структуры металла»… Оч–чень хорошо! «Лопатка, снятая с турбины, вытянута»… Просто превосходно!

Бросив телефонограмму на стол, он долго смотрел на Крушилина.

— Так. Прапорщику Шевченко мы объявим благодарность. Но вам, товарищ подполковник, и капитану Сливкину что мы должны объявить?

Он нервно закурил и, зажав сигарету в зубах, поставил локти на стол. Вдвоем с капитаном Омелиным они рассматривали в лупу ленты с записями оборотов двигателя «одиннадцатой». У Омелина стали подкашиваться ноги. Чудовищно! Если бы не мастерство Баталина, он мог бы попасть под трибунал. Эти простенькие на вид листочки превратились бы в обвинительные документы.

— Капитан Омелин, — произнес Сердюков, — поделитесь наблюдениями.

Омелин стоял бледный.

— Я вас очень прошу, капитан! — с тяжестью в голосе произнес Сердюков.

— На всех лентах просматривается отклонение линии записи оборотов, — тихо сказал Омелин.

— Куда отклонение? На сколько?

— В сторону завышения от максимального значения. На пять–шесть процентов.

В помещении наступило долгое молчание. Все было ясно: двигатель работал ненормально. В последнем вылете «одиннадцатки» от заброса температуры за предельную величину лопатки турбины перегрелись, вытянулись и коснулись корпуса — двигатель заклинило. По чистой случайности его заклинило в тот момент, когда Баталин двинул ручку управления на «малый газ». Вот откуда появился резкий излом на графике в точке «а»!

Сердюков еще раз просмотрел ленты. Все отклонения возникали к концу полета, когда двигатель «уставал». Но к этому времени летчик уже готовился к посадке, сбрасывал обороты, и заброс, не успев проявить себя, прекращался. Выходило, что несколько раз пилот подвергался смертельной опасности.

— Искать причину предпосылки мы начали не с того конца, — сказал Сердюков. — Вот формуляр двигателя. Вот журнал по эксплуатации. Двигатель был переконсервирован спустя четыре дня после гарантийного срока консервации. Налицо явное нарушение правил: двигатель необходимо было направить в капитальный ремонт. Но инженер первой эскадрильи даже забыл о самом факте переконсервации! Хорошо, догадался заглянуть в формуляр прапорщик Шевченко… В результате головотяпства лейтенант Баталин находился на грани между жизнью и смертью. Ведь если бы турбину заклинило над горами, неизвестно, успел бы он катапультироваться!

Представив катапультирование и приземление в здешних горах, каждый из летчиков ощутил холодок на спине.

— Между прочим, Баталин тоже не беленький, — прервал молчание Кострицын. — Записи объективны: он ходил с завышением скорости.

— Сергей Петрович, — заметил командир полка. — Если бы он не ходил с завышением скорости, мы с вами сейчас не сидели бы здесь.

— Не хотите же вы сказать, — удивился Кострицын, — что он и дальше будет летать как захочет?

— Дальше он будет летать, как велит программа. Но летать он будет не с больным, а со здоровым двигателем. Маршал Тулаев говорил правду: это незаурядный летчик, летчик «от бога». А мы поторопились повесить на него предпосылку. Признаюсь, во многом тут и моя вина.

— Кстати, — обратился командир полка к Попову, — предпосылку вы занесли в его летную книжку?

— Нет, — ответил Попов. — Я с самого начала не верил, что он остановил двигатель.

Оставшись один, Сердюков открыл журнал и стал его перелистывать. «Летчик Баталин непреднамеренно остановил двигатель». Сколько он воевал с Кострицыным за это слово «непреднамеренно»! Сердюков стал писать: «Лейтенант Баталин двигатель не останавливал. Остановка произошла в результате вытяжки лопаток от заброса температуры. Подтверждено анализом записей КЗА и лабораторными исследованиями. Обнаружено изменение структуры металла лопаток турбины. В аварийной ситуации лейтенант Баталин действовал уверенно, грамотно.

Командир Н-ского ИАП полковник Сердюков».

Подполковник Кострицын закуривал, но спички попадались плохие: шипели, не хотели загораться. Наконец одна зажглась, Кострицын выпустил дым и, глядя поверх головы Попова, спросил:

— Скажи, давно у тебя с Натальей?

— Что именно?

— Ну, скажем, давно у магазина встречаетесь?

— Больше года.

Кострицын затянулся несколько раз подряд.

— Что теперь делать будем? Ведь вместе нам не служить.

— Считаю, надо и Наташу спросить. Насчет будущего мы с ней не говорили.

— Дела-а! — произнес подполковник. — Устал я что–то. Надо бы в отпуск, а нельзя: со дня на день придется принимать полк.

— Понимаю.

— Слушай, давай без дураков. Ты знаешь, где сейчас Наталья? Я тоже знаю. Приходите–ка домой вместе. К черту все слухи, сплетни! Нет так нет, а да так да!

— Хорошо, Сергей Петрович.

— А за Баталина извини.

— Да, да, — смущенно ответил Юрий. — Конечно…