Глава 25. Ты очень дерзкая, Вилка

Полет с нойдичем полностью оправдал мои ожидания!..

Я, знаете ли, обожаю летать.

В больших самолетах: чтобы место было у окошка, чтобы смотреть на эту крохотную дырочку, которая есть в каждом иллюминаторе — наблюдать, как вокруг нее конденсируется воздух, будто сам Боинг дышит восторженно при виде бесконечных кучевых облаков снаружи, или цветных полей Голландии, и синей роскоши Тихого океана, или — редчайшая редкость, дар богов избранным — восхитительных переливов северного сияния…

Люблю летать и на маленьких кукурузниках. Так, чтоб, все аж тряслось внутри, и добродушный пилот говорил тебе, пассажирке: на, подержи штурвал, если хочешь! — и ты держишь и не понимаешь — это все шутка, он усмехается в усы потому, что ты веришь, что рулишь, или наоборот — потому что ты реально рулишь?.. Помню, я так и не решила эту загадку: пришел мой черед пересекать салон и выпрыгивать с парашютом.

Адьос, ребята!

С ним, собственно, я тоже люблю летать. Когда сначала падаешь вниз, как безумный снаряд, неучтенная бомба, и щеки развеваются на ветру (они реально колышутся, какими худыми бы ни были, как у несчастного лабрадора, высунувшего голову из окна автомобиля), а потом — рывок!! И над тобой стремительно раскрываются метры и метры ткани… И все вдруг замедляется, и ты плавно тянешь стропила туда и сюда — кружишься, как небесный укропчик, и холмы заваливаются вправо, потом влево, потом стремительно приближаются… Главное — не сломать себе ноги, приземляясь.

В общем, к полету на галианском нойдиче я была готова на все сто процентов, чем немало удивила Артура.

Мне показалось, взгляд обернувшегося Эдинброга наполнился каким-то новым уважением, когда мы взмыли, дракон сильно накренился, выходя на одному ему ведомую воздушную трассу, и я, вместо того, чтоб завизжать, провыла радостно:

— Ну как шикарно-о-о-о!!! А можно еще виражей?!

Кажется, наш лазоревый транспорт понимал человеческий язык, потому что дальнейший полет до гор пестрел мертвыми петлями и спиралями, «кобрами», «колоколами» и «бочками» — в общем, всевозможными фигурами пилотажа. Зеленые лужайки и синие озера академии только и успевали мелькать подо мной, сменяясь поочередно сизой короной гор и бездонным колодцем неба.

Я была в полном восторге. Артур в какой-то момент весьма рискованно оторвал одну руку от гребня нойдича и быстро наколдовал вокруг нас страховочные ремни. Корзинку с пикником трясло так, что все наши яйца и яблоки в ней грозили побиться до непотребства.

Но неважно!

Пронзительный летний день, ледяной высокогорный воздух, веселый дракон под ногами и счастливые до хрипа вопли — я подозревала, что это может оказаться самым счастливым эпизодом моего попаданства.

Когда мы наконец приземлились на поле, заросшим клевером и желтыми лютиками, меня аж ноги не держали. Артура, впрочем, тоже. Он слабо махнул нойдичу, что-то сказал на своем магическом языке, и дракон, вновь почтительно поклонившись, упорхнул за горизонт.

Мы же сначала сели на траву, а потом, оценив свои силы, поочередно упали на нее.

— Меня тошнит, — сказала я таким идиотски-радужным тоном, будто это была лучшая новость дня. — Идеально!

— Ты весьма парадоксальный человек, мисс Вилка… — пробормотал Артур, прикрыв глаза.

О! Меня повысили до «мисс»! Немного невовремя, немного неуместно, но приятно!

— Нет, просто люблю американские горки.

— Что это?

Я рассказала…

Артур задал уточняющие вопросы. Я с энтузиазмом углубилась в экскурс по миру земных развлечений.

Очень нескоро Эдинброг спохватился, собрал себе в волевую кучку, поднялся и сказал:

— Ну что, давай тренироваться.

— А может, еще полежим? Так хорошо на солнышке!

— Хм. Ты знаешь принцип «подобное притягивает подобное»?

— Эм. Ну да?

— Полежим сейчас — будем потом еще дольше лежать. После экзамена. В лазарете. Разбитые нимфином в пух и прах. Так что подъем, фамильяр!

* * *

Мы практиковались без передыха до самой ночи и вернулись в академию совсем без сил.

Я давно так крепко не спала, как после этой тренировки! На следующее утро Артур утверждал, будто во сне я требовала, чтобы меня превратили в нойдича — чтобы самой летать. Я вещала так убедительно, что в какой-то момент он чуть было не поддался на уговоры.

— Ты обещала, что если я полечу в горы на тебе, что наши припасы для пикника не помнутся, а ты покажешь мне небо в алмазах, — ехидно докладывал он за чашечкой кофе.

— Какой позор… Спи в берушах, Эдинброг!

— Что такое беруши? — любознательный, ишь ты…

И вновь день в горах!

И вновь напряженная, но интересная учеба.

На самом деле, основных техник боевого взаимодействия колдун-фамильяр имелось всего десять штук. Они были достаточно простыми — под интеллект животного. Поэтому с ними мы разобрались шустро.

Основная работа заключалась в том, чтобы выстроить стратегии битвы. Вот тут-то и крылось наше слабое место. Приходилось учитывать, что я, в отличие от нормальных спутников, не шустрая и не мощная, не верткая и не летающая, не могу спрятаться в кармане у Артура или спугнуть пуму (а заодно и экзаменаторов) поистине царственным рыком… Торчу вместо этого в центре арены, как каланча, и «всем своим видом провоцирую и умоляю вывести себя из игры первым делом» (по словам Эдинброга).

— Разве у меня такая вызывающая внешность? — удивилась я. — Я вроде наоборот, «теплое лето» по цветотипу. Сама скромность, знаешь ли. Бежевенький, карамельненький, серенький, не?

Артура передернуло. Я обратила внимание, что он не фанат уменьшительных суффиксов.

— Не знаю, что такое цветотип, но да, Вилка — ты выглядишь вызывающе. Дело не в колористике… Скорее, — он задумался, осмотрев меня, как картину, — В твоей мимике. Жестикуляции. Позах. И, конечно же, речи.

— Эй, алё! Что не так с моей речью, чувак? — я негодующе подбоченилась и сделала эдакий рэперский взмах рукой.

Артур открыл было рот, чтобы терпеливо объяснить, но увидел шальные искорки в моих глазах и рассмеялся. Успех! Он начинает распознавать мой идиотский юмор!

— Давай сделаем паузу и отдохнем, — сказал он, приближаясь к заветной корзинке с едой.

Мы разложили наши мятые, а оттого еще сильнее благоухающие припасы на алом пледе и начали жевать. Почти сразу у нас появился идейный товарищ — лохматая рыжая корова, а-ля шотландская, вынырнула откуда-то из-за скалы. Она постояла какое-то время неподалеку, обмахиваясь хвостом и поглощая цветок за цветком, потом мы отсалютировали ей лимонадами, и корова так же молча ушла.

— Приятно поесть в хорошей компании, — хмыкнула я, как всегда после еды добродушная и разомлевшая.

Артур тоже был гармонично-благостен. Низкое солнце уже заигрывало со скалами, щекоча их то одним, то другим лучом, все ниже и ниже. Скоро начнет холодать. Прохлада одновременно с темнотой — вот слаженные хищники! — уже скапливалась в низинах и ущельях, обдавала сердитым дыханием шею. Эдинброг уступил мне последнюю клубничку и… саму скатерть.

— Накройся ей как шалью, если хочешь. Вообще наши комбинезоны греют, но…

— Кто ж в своем уме откажется от шали! — фыркнула я, принимая сомнительный дар.

Обмоталась красным пледом, как плащом, и только вышитая золотая окантовка поблескивала по краям. Я самой себе нескромно напоминала «Мадонну канцлера Ролена» под авторством Ван Эйка — фламандца пятнадцатого века. Однин из ярчайших представителей Северного Возрождения, он первый додумался подписывать свои картины (до него это не было принято) и усовершенствовал масляные краски так, что многие говорят — он в принципе их изобрел…

Меж тем, красная тряпка натолкнула меня на мысль.

— Слушай, Артур, — пробормотала я. — А у вас тут корриды нет, случайно?..

И поскольку корриды не было, я вновь стала знакомить Эдинброга с «землянскими обычаями». По итогам на основе моей идеи мы придумали кое-какой план.

Закат дошел до своей самой сочной фазы… Мы переглянулись, узрев окружившую нас красоту и как-то дружно решили дождаться в горах первой звезды. Или второй. Или пятой. Сколько звезд потребуется для красоты пейзажа?… В общем, побыть тут еще немного. А потом уже возвращаться.

Мы сели рядом, любуясь природой и Форваном, раскинувшимся внизу, будто игрушечным. Неразличимые черные пятнышки — фигурки студентов — пестрили в окрестностях, как битые пиксели на экране.

— У меня в детстве была модель академии, — вдруг сказал Артур. — Маленькая, но детальная. Окна открывались, двери. Одного не хватало — людей. Я пробовал вырезать их из дерева, слепить из глины, сложить из бумаги — получалась полная ерунда. А людей хотелось… Без людей как-то все не то. В итоге я их создал колдовством. Это было мое первое сочиненное заклинание. Шло трудно. Считай, наощупь. Я потратил год — я был очень упрямым ребенком. Никто не понимал, что я делаю: ну сидит за столом, ну чертит что-то… А когда человечки ожили… Ох, — он хмыкнул. — Прелестный был переполох, знаешь ли. Я и понятия не имел, что это считается чудом — создать что-то новое, что-то вне книг.

Он задумчиво замолчал.

Я улыбнулась:

— Наверное, так и свершаются все великие дела? Ты просто не знаешь, что какая-то вещь считается невозможной, упрямо берешься за дело, не сдаешься (не видишь повода), и в конце концов вселенная — дама лёгкая на подъем — пожимает плечами: а почему бы и нет?

— А почему бы и нет, — с улыбкой откликнулся Артур. Потом, помолчав: — А расскажи мне о своей жизни, Вилка?

— Хочешь понять, отчего я такая дерзкая?

— Может быть.

— Расскажу. Если ты расскажешь в ответ.

— По рукам.

Загрузка...