Вредина, маг и обряд, пошедший не так!

Глава 40. Всем нравятся закрытые гештальты

Вам когда-нибудь доводилось проснуться в мыльной опере?

Мне, кажется, довелось. Через три дня после того, как мы с блеском сдали Зелья и теперь на всех порах неслись к последнему экзамену, я очнулась не от звука будильника.

И не от приятного голоса Артура: «Доброе утро, героиня. На твою долю кофе в Сироппинге брать?». И даже не от удара наотмашь мягкой лапкой Васьки вкупе с тяжелым прыжком прямо на грудь. (В моменты побудки хозяина каждый кот — почти космонавт, покоряющий Юпитер — вес его магически увеличивается в два с лишним раза, а моська приобретает героическое выражение).

О нет…

Я — равно как и Артур — проснулась от тяжелого стука в дверь.

— Кого там принесло в такую рань? — сквозь зубы процедил взъерошенный Эдинброг, выползая из-за балдахина своей кровати, будто бы из-за театральной кулисы. Я только повернулась набок, сбрасывая Ваську со своей койки, и сонно пробормотала что-то вроде «Брум-пам-вух…»

Но мгновение спустя сон как рукой сняло.

— Приветики, Артур! У меня к тебе дело! — раздался веселый баритон Бориса Отченаша, в котором едва-едва угадывалось волнение.

Артур молча захлопнул дверь.

Я начала судорожно прикидывать даты у себя в голове и поняла: ага, Борис сварил свой Отвар Взгляда Прошлого и теперь жаждет обелить себя перед Эдинброгом, показав историю о смерти Аманды. Гиблое дело, как по мне.

В душе заворочалась тоска. Мы с Артуром так и не поговорили о его погибшей девушке. И так и не раскачали маятник наших отношений — ни в сторону настоящей близости, ни в сторону былой формальности. Так, покачивались на мягких волнах нерешительности, как два очень скованных персонажа ситкома, которым зритель уже устал орать со своей стороны экрана: ну! Ну давайте, блин! Ну хоть что-нибудь!.. Ну поговорите вы обо всем!

В дверь опять забарабанили…

— Борис, ты здесь нежеланный гость. Иди к чертям собачьим, — прошипел Эдинброг прямо сквозь обшивку. На пальцах его скакали магические искорки ярости.

— Екарный бабай, тебе что, не ясно, что я просто так не пришел бы? — по-медвежьи ревели с той стороны. — Нам надо разобраться с одним делом!

— «Нам надо» — то есть тебе?

Артур на удивление хорошо толковал речь Бориса.

Они продолжали спорить на повышенных тонах, пока я, возмущенно постанывая и зажав уши руками, не прошлепала в ванную… А когда я вышла, в комнате никого не было. Кажется, землянин все-таки убедил Эдинброга выйти. Или тот его убил и пошел прятать труп.

Судя по грязной серости, царившей за окном, сегодня у нас плохая погода. Низкие тучи быстро неслись по небу, накрапывал дождь, а лес чернел, как поставленные частоколом карандашные грифели. Редкие студенты, бегущие туда и сюда, кутались в мантии и прятали продрогшие руки в карманы.

Все это в целом напоминало мне тоскливую атмосферу некоторых полотен Писсарро… Там, конечно, Париж, а здесь — магический мир, но легкая печаль и бесконечное беличье колесо повседневности схожи.

Я надела атласное платье-комбинацию пудрового цвета — какая радость, хоть в Форване попробую такой наряд, на Земле никак не удавалось подобрать модель! Поверх натянула теплую и объемную кремовую кофту, на ноги — тяжелые кроссовки, чтобы сбить общий градус нарядности. Связать волосы в небрежный пучок, зацепить на шею массивную цепочку — и вуаля, можно было бы смело шагнуть в Париж 2020, если бы за окном все-таки был он, а не Гало…

Со вздохом я села за письменный стол и посмотрела на календарь. Там опасным красным цветом была обведена дата моего отъезда в столицу и ныряния в Большой Адронный Портал. Под календарем лежал и мой билет на дилижанс, который, собственно, заберет меня из академии. Я взяла его в руки: аккуратная бордовая карточка с моим именем, датой, маршрутом.

А под ней… Еще одна такая же карточка. «Билет Артура Ван Хофф Эдинброга».

На душе, на которой было так тяжело, вдруг чуть-чуть прояснилось. Артур хочет меня проводить? Или ему просто по пути — ведь ему надо в эту таинственную Антрицатовую Библиотеку, изучать наследие отца и готовиться к появлению Тварей?

Да плевать! Все равно я буду рада видеть его в тот момент, как нырну в ворота портала — говорят, они такие огромные, что можно армию сквозь них провести… Может быть, можно как-то договориться о том, что сквозь миры мы станем слать письма друг другу? А может, я стану основательницей Галианского межпланетного туризма?

А может… остаться тут самой?

Ой, нет. Это точно плохая идея: ведь, не будем врать, мне интересен не мир Гало как таковой, а Ван Хофф Эдинброг. А он будет занят, ужасно занят своей великой миссией, а потом… Я так и не знаю, что он хочет сделать потом.

Я многого о нем не знаю. Да, может, в последнее время нам удивительно легко общаться, и мы уже честно поведали друг другу большую часть наших биографий, и у нас очень похожие взгляды на жизнь и ценности в оной, а когда мы смотрим друг на друга или, тем паче, касаемся, то шарахает так, что в первый момент удивленно моргаешь: ты что, шаровая молния, кто ты?.. А потом не хочется отходить.

Но Артур так и не показал мне — сам — свой кабинет за Тучевой дверью, не рассказал об Аманде, не поведал, что будет делать, когда спасет мир. А значит, полного доверия нет. Не такие уж это пока и глубокие чувства, наверное.

Но… Господи, как же я не хочу с ним расставаться. Такое ощущение, что, вопреки всему, впервые жизни внутри крепнет уверенность: это мое. Это точно мое. Делай что хочешь, но, если расстанешься с ним — эта рана не заживет.

Прошло время завтрака, затем отзвучал полуденный гонг. Артур все не возвращался.

Я начала нервничать. Сначала я долго и упорно мерила комнату шагами, потом оставила записку на столе и ушла в Сироппинг. Когда я вернулась, записка лежала нетронутой. Шуточки на тему Борисова убийства перестали казаться смешными.

Я нашла Мэгги и спросила ее, не видела ли ребят.

— А разве в нашем мире есть хоть какой-то шанс увидеть их вместе? — удивилась медсестричка. — Они же давно не дружат… Нет, в общем, я их не видела.

У Бориса в пентхаузе тоже было пусто, и даже Младший Мерклый Иньч отсутствовал (или просто не отвечал на стук). Как заправская ищейка, я обыскала всю академию, но безуспешно.

Тогда я отправилась изучать территории Форвана. И вот там, в дальнем ландшафтом саду, пустынном и полузаброшенным, среди мостиков и пирамид, павильонов и прудов, я нашла старый грот, а возле него — каменную скамейку, увитую тревожным багряным плющом.

На ней понуро сидел Артур, подперев подбородок руками и бессмысленно глядя на танец листьев, сорванных ветром. Они кружились и вихрились над гравийной дорожкой, и пляска их становилась то тоскливой, то отчаянно-лихой, в зависимости от того, как темнело и светлело небо в узоре туч…

— Не помешаю? — спросила я, подходя.

Эдинброг вздрогнул, выдернутый из мыслей, но потом кивнул:

— Садись.

Какое-то время мы сидели молча.

— Артур, все нормально?

— Да, просто… — он будто умыл лицо ладонями. Взгляд у него был сухой и болезненный. — Просто Борис… Он показал мне кое-что. И хотя я знал, что увижу, это все равно оказалось куда больнее, чем я думал. А думал я много, поверь, — он горько хохотнул.

Я нервно облизала губы. Я решила признаться ему, что знаю, о чем он говорит.

Но Артур заговорил первый:

— Вилка, изначально я не хотел рассказывать тебе об этом, но теперь — хочу. Более того, я должен. Дело в том, что здесь, в Форване, у меня была девушка. Ее звали Аманда. Я любил ее. Очень сильно. А потом…

— Я знаю, Артур.

Эдинброг поднял на меня взгляд:

— Знаешь? — недоуменно.

— Да.

И я рассказала ему обо всем: о том, как разглядывала фотографию в запертом кабинете, о том, как общалась с Борисом о случившемся, о том, что признала в мистере ДэБасковице брата Аманды… Я говорила и до жути боялась, что сейчас он обвинит меня во лжи, в слишком длинном носе, лезущем не в свое дело, накричит и уйдет. И все станет очень плохо.

Так плохо, что теперь я начну считать дни до отбытия с радостью, а не тоской.

Но Артур, дослушав меня, только головой покачал, будто бы удивленно:

— Ну да, конечно же, ты все знаешь. Как я мог подумать иначе? Ты же такая… не знаю. Непоседливая. Любопытная. Непредсказуемая.

Я криво усмехнулась:

— Если ты хотел обругать меня этим — не получилось. Звучит как комплимент.

— Это и есть комплимент, Вилка.

Он замолчал. Вновь начал накрапывать дождь, потом лить сильнее, еще сильнее… Артур сплел заклинание и над нами повис куполообразный зонтик. Один на двоих. Мне было приятно, что он не сделал два разных.

Артур посмотрел на меня и вдруг протянул вперед руку, заправил прядку, выпавшую из прически, мне за ухо.

— Ты всё еще любишь её? — ляпнула я, хотя вопрос явно был слишком личным.

— Она мертва.

Вот так ответ: не да и не нет. Как в старом фильме, где один всегда говорит «люблю тебя», а второй — «аналогично». И всем понятно, что это фигня какая-то, но что ж поделаешь.

— Мне жаль, — сказала я.

— Спасибо, — сказал он и поморщился: так себе ответ получился. С другой стороны — ну а что тут еще ответить? "Мне тоже" не подходит: наши чувства несоизмеримы.

Артур поднялся, пригласил меня взять себя под руку и подвел к гроту. Там, внутри искусственной пещеры, было что-то вроде алтаря: каменная плита с какими-то магическими значками, а перед ней — небольшая чаша бассейна. Вода внутри выглядела как водоворот-воронка. Куда-то бесконечно утекала.

Артур остановился перед бассейном.

— Вилка, я хочу, чтобы ты знала: я очень рад, что ты попала сюда из-за ошибки в ритуале, — сказал он негромко. — Сначала я злился, конечно… Потом думал — не повезло. Затем стал понимать, что ты достаточно приятный… — он замялся.

— Фамильяр? — подсказала я с горечью.

— Нет. Напарник. Но теперь… — он поднял взгляд наверх, будто задумавшись, а потом посмотрел мне в глаза. — Теперь я понимаю, что это был настоящий подарок. Ты даже не представляешь, сколь долгое время я был мертвым внутри. Или спящим — так глубоко, что неотличимо от комы. Но сейчас я будто проснулся. Мне снова нравится жизнь. Я смотрю вперед с интересом. Я начинаю думать, что иногда испытания — это еще и способ вырасти, а не только тяжелый долг. И что многие проблемы… довольно веселые, если честно. Их даже можно назвать приключениями. И это все благодаря тебе. Просто рядом с тобой по-другому не получается: ты такая живая…

И продолжил:

— Последние два года были непростыми. И полными плохих выборов с моей стороны. После гибели Аманды я намеренно возвел свое горе на пьедестал и отказался от всего другого. Я будто пытался наказать саму жизнь своим невниманием, презрением и яростью за то, что она отобрала у меня двух дорогих людей подряд. Но проблема в том, что я не жизнь наказывал. А самого себя.

— Ты скорбел, Артур. Это нормально.

— Сначала — да. Но потом это чувство выродилось в тупую злость и обиду. В горделивую холодность и презрение. Мол: все вы — поверхностные, бездумные идиоты. А я — я несчастен, и значит, я велик. Но это уже не скорбь. Это деградация вкупе с оскорблением памяти тех, кто ушел.

Ничего себе он загоняется.

— Я больше не хочу так жить, — сказал Артур. — Она мертва. Я жив. И я впервые за долгое время хочу двигаться дальше. Но для этого надо отпустить Аманду.

— Сомневаюсь, что такие решения принимаются разумом, — честно сказала я. — Нельзя приказать себе разлюбить кого-то, Артур. Даже если это кажется верным.

Уж я-то знаю.

— Я уже разлюбил. Осталось только признать это. И попрощаться.

Он вытянул из-за ворота водолазки кулон на серебряной цепочке. Старомодный, круглый, с легкой вязью букв. Артур отщелкнул крышечку. Внутри была, конечно же, фотография сияющей ДэБасковиц…

Артур большим пальцем погладил кадр, потом что-то шепнул, вновь захлопнул амулет и бросил его в бассейн с водоворотом. Я вскрикнула от удивления, когда ледяная вода окрасилась в пронзительно-красный цвет. Мгновение — и амулет пропал. Буквы на алтаре засветились и потухли.

— Прощай, — тихо сказал Эдинброг бурлящей воде.