Время играть

Альбина Нури Время играть

Наверное, я сразу понял, что не стоит в это ввязываться. У вас так бывает? Вроде ничего не предвещает беды, а что-то внутри тебя шепчет: «Добром это не кончится!» Тонкий голосок, тихий… Так просто — взять и не услышать, так легко отмахнуться. Вот и я отмахнулся.

Было тринадцатое октября, День осени. В нашем университете его всегда отмечают сокращенные пары, концерт, а после то, что преподаватели чопорно называют «праздничным вечером».

Все началось, когда этот самый вечер был уже в разгаре. Желающие затарились выпивкой, преподы ушли (у них свои радости, а музыка звучала все громче и громче.

Я стоял возле стены в огромном полутемном зале и размышлял: уйти или еще рано?

Липатов, сокурсник и сосед по комнате в общаге, куда-то подевался, и вот тут подошел Марк. Самый крутой парень в университете, настоящая звезда, внешне чем-то напоминает Бреда Питта в молодости, ездит на дорогушей машине. Одни говорят, что у него отец какая-то важная шишка, другие — он торгует наркотой или делает еще нечто незаконное.

Марк собрал вокруг себя свиту, которая смотрит ему в рот и всюду за ним таскается. В том, что он подошел ко мне и заговорил, было что-то фантастическое. Я даже огляделся по сторонам: ко мне он обращается или нет? Но дальше начался просто космос, потому что Марк сделал глоток пива и небрежно спросил, не хочу ли я вступить в игру.

— Заметь, я не всем предлагаю. Но мне сказали, ты неплох. У тебя может получиться.

Ему сказали! Сказали обо мне! Да еще похвалили, и он прислушался!

Лихорадочно думая, что ответить, чтобы не опозориться, я прочистил горло и спросил, что за игра, какие правила.

— Правила предельно простые. В игре три раунда. Если успешно пройдешь хотя бы один, выигрываешь. Если не получилось ни разу — выбываешь. Согласен?

Конечно, я был согласен! Неужели кто-то отказался бы, очутившись на моем месте? Но с другой стороны, что там за раунды? Облизнув пересохшие от волнения губы, я задал этот вопрос вслух.

— Обычные детские игры. Салки, прятки, жмурки. У каждого — своя игра. Тебе скажут, что и когда нужно делать.

— Детские игры? — Улыбка у меня вышла кривая и неуверенная.

Скорее всего, Марк все же решил поиздеваться. Сейчас я соглашусь, а его дружки явятся откуда ни возьмись и поднимут меня на смех. Марк, видимо, понял по моему лицу, что я сомневаюсь, и сказал:

— Запиши телефон. Захочешь играть, дай знать. — Он продиктовал номер. — Реши сегодня до десяти часов. Нет так нет. Но ecли откажешься, будет жаль. Тому, кто выиграет, как говорится, почет и уважение. — Марк вдруг подмигнул. — Учеба станет в радость, как сказал сегодня наш уважаемый ректор.

Не произнеся больше ни слова, Марк удалился, а его хохочущие дружки так и не появились. Значит, он говорил всерьез. Быть может, это что-то вроде посвящения для вступления в клуб избранных, поэтому предлагают не всем. Липатову, например, никто не предложил. Выходит, меня выбрали?

Короче, горделивые мысли, что я смогу войти в университетскую элиту (как показывают в голливудских фильмах), подтолкнули меня к тому, что уже через полчаса, выйдя из здания, я набрал номер Марка и объявил о согласии. Да и эти полчаса еле выдержал, велел себе выждать для солидности, чтобы не напоминать собачонку: поманили — она и побежала.

— Отлично. Ты сделал правильный выбор, — немного пафосно произнес Марк. — Скоро с тобой свяжутся. Но имей в виду, что после того, как ты согласился, отказаться от участия нельзя.

Это прозвучало немного зловеще.

Я ни с того ни с сего вспомнил, как во время нашего разговора свет от крутящегося под потолком серебряного шара падал на лицо Марка неровными бледными полосами, отчего оно казалось неживым, ненастоящим, будто маска, и мне почему-то стало страшно. Вот в этот миг и захотелось отказаться, подумалось, что лезть в это не нужно, но я, конечно, отбросил тревожное ощущение и подтвердил свое согласие.

В сифу мы в школе играли. Стоило кому-то после звонка проорать: «Сифа», как все начинали кидаться чем-то грязным, противным — испачканной мелом мокрой тряпкой или жеваной бумагой. Главной задачей было уклониться, что бы сифа не коснулась тебя. Но сейчас-то что это за «избранный предмет»? Кто должен его выбрать? Видимо, другой игрок.

Так ничего и не сообразив, я ушел умываться и чистить зубы. Всю дорогу до университета ждал, когда кто-то подбежит ко мне и что-то бросит, но так и не дождался. Мне вообще стало казаться, будто все это шутка, глупость. Какая игра? Да еще и в сифу!

Началась лекция по истории. Целых две пары скучного до зевоты бормотания, тоска зеленая, но сегодня я даже не пытался ничего записать, да и в сон не клонило: надо подготовиться к семинару по философии. Я, конечно, читал, но требовалось повторить.

Фамилия нашего преподавателя Лютиков. Лютиком его не называли — только Лютым. Про него в универе ходили легенды: на экзаменах валил всех подряд, народ пересдавал раз по пять, многих в итоге отчисляли.

Раз в месяц Лютый проводил на семинаре контрольный тест. В каждом семестре — четыре теста; если не сдашь два из них к сессии он не допускал. Первый я с грехом пополам сумел сдать (нас, счастливчиков, было меньше половины группы).

Марк сообщил, что игра длится всего сутки, причем отсчет начинается в тот момент, когда я дал согласие. То есть с десяти вечера до двадцати двух ноль-ноль следующего дня.

Липатов пришел в общагу позже меня, пьяный в дрова, рухнул в кровать и захрапел. Мне пришлось вставать и запирать дверь — именно поэтому я точно знаю, что ночью никто в нашу комнату не входил.

Я подумал было, что это Липатов положил мне под подушку записку (тоже мне, Зубная фея!), но он и после звонка будильника спал так же крепко, широко разинув рот, распространяя вокруг себя такое амбре, что хоть топор вешай, как говорит моя бабушка. Да и сон у меня чуткий, я проснулся бы, вздумай кто-то шарить у меня под подушкой.

И тем не менее записка лежала там. Вечером, когда я расправлял постель, ее не было, а теперь я держал в руках лист плотной белой бумаги, на котором печатными буквами было написано: «Игра первая. Сифа. Задача противника — задеть вас при помощи избранного предмета, ваша задача — не допустить этого».

Я перевернул лист, но на обратной стороне — ничего.

Так что лекцию по истории не писал никто, все зубрили. Игра, конечно же, вылетела у меня из головы. На перемене мы ждали Лютого и обсуждали, кто что знает, как собирается сдавать.

Я шпорами пользоваться не умел, потому надеялся, в голове хоть что-то отложилось, но большинство подготовилось основательно. Одни написали основные термины прямо на руках и спрятали под длинными рукавами. У других в арсенале были крошечные шпоры, укрытые в самых неожиданных местах: специально пришитом кармане юбки, в футляре для очков или в колпачке от авторучки. Некоторые оптимисты надеялись воспользоваться телефоном.

Сильнее всех тряслась Корнеева — маленькая, с писклявым голоском и огромными глазами навыкате (некоторые умники дразнили ее «пучеглазой»).

Корнеева тоже жила в общежитии, она приехала из глухой деревни. Училась плохо, предыдущий тест написала хуже всех в группе, и Лютый, кажется, находил особое удовольствие в том, чтобы третировать ее, при каждом удобном и неудобном случае сообщая, что экзамена Корнеевой не сдать.

— А я не могу вылететь, — чуть не плакала та. — И домой вернуться! Мать убьет!

Она написала целую портянку и прилепила с внутренней стороны столешницы.

— Зачем так много настрочила? — спросил Липатов. — Спалит же.

Корнеева забормотала про плохую память, и тут вошел Лютый. Первым делом он распорядился сложить сумки на задние ряды.

— При себе — только ручка. Ничего, никаких телефонов на партах! Листочки я дам, на каждом стоит моя подпись.

Каждый сел за отдельный стол. Хорошо еще, что на свое усмотрение пересаживать не стал. Тест был у каждого индивидуальный, Лютый сидел за столом, время от времени поглядывая на студентов. Через полчаса народ начал расслабляться, потихоньку доставать заготовки.

Я порадовался, что мне хоть на это нервы убивать не нужно. Да и вопросы были не такие уж сложные.

Гром грянул за двадцать минут до окончания пары. Лютый поднялся в полный рост и объявил, что начинает проверять всех на наличие шпаргалок.

Мои несчастные одногруппники по его требованию закатывали рукава, выворачивали карманы… Лютый обыскивал парты, осматривал спинки стульев, куда можно было жвачкой прилепить лист бумаги.

Уберечься от зоркого ока не удавалось почти никому, то и дело слышалось злорадное: «Покиньте аудиторию. Не зачтено». У меня, разумеется, ничего не обнаружилось, и Лютый прошел дальше. Сердце билось в груди птицей с переломанными крыльями, хотя меня ни в чем уличить не могли.

Немного придя в себя, я огляделся и увидел, что бедолага Корнеева, сидящая в соседнем ряду, делает мне какие-то знаки. Белое лицо было перекошено от ужаса, губы тряслись. Ей было решительно некуда деть свою огромную шпаргалку, до казни оставались мгновения.

Лютый подходил все ближе. Корнеева скатала свою шпору в шарик — точнее, это внушительный ком, похожий на снежок. Мне пришло в голову, что она могла бы съесть ее, но до такого Корнеева не додумалась.

Лютый обыскивая парня, сидящего перед нею.

Корнеева умоляюще произнесла одними губами:

— Помоги!

Я сразу понял, о чем она просит. Мой ряд уже обыскали, если она бросит мне бумажный шар, тo я смогу поймать его и спрятать, — второй раз Лютый меня осматривать не станет, а у нее ничего не найдут. Размышлять было некогда, счет шел на секунды, и я кивнул.

Улучив мгновение, Корнеева ловко перекинула мне шпору и отвернулась. Лютый долго пыхтел, но так ничего у нее и не нашел. Экзекуция окончилась, а вскоре прозвенел звонок. Я увидел, как Корнеева подходит ко мне, приготовился принимать благодарность за спасение утопающего, но она удивила.

Приблизившись почти вплотную, улыбнулась и посмотрела мне в глаза. В ее улыбке не было и тени смущенной признательности, лишь жадное, неприкрытое торжество.

— Ты проиграл, — проговорила она. — Я победила!

— Что? — Я все еще не понимал, хотя уже начал догадываться.

— Сифа! Ты тоже игрок. Я выполнила задание! — Голос ее вибрировал от восторга, лицо казалось неприятным, каким-то лягушачьим. Прежде я этого не замечая.

— Я же тебе помог, — растерялся я. — Как ты…

— А вы тут все думали, я просто пучеглазая дура, корова деревенская? Так меня называли, думали, не слышу? — Глаза налились ненавистью. — А я и тест сдала, и тебя, умника, обыграла!

Девушка толкнула меня плечом и пошла прочь. Я смотрел ей вслед. Произодшее казалось диким, я был больше потрясен яростной злобой, направленной на меня, чем проигрышем в непонятной игре.

Словно почувствовав мой взгляд, Корнеева обернулась у самой двери и проговорила немного смягчившись:

— Соберись. Игра — серьезное дело. Ecли проиграешь… — Она запнулась. — Короче, приложи все усилия.

Корнеева давно вышла из аудитории, а я все стоял, как пень посреди леса. Потом, наконец, сложил в сумку тетради, достал телефон и увидел новое сообщение. Номер отправителя был незнакомый. Мне лаконично сообщали: «Итог первой игры: поражение. Ожидайте уведомления о начале второй игры».

По расписанию у нас была еще одна лекция. Я вышел в коридор, сам не зная, что собираюсь делать. Идти в аудиторию и сидеть там как ни в чем не бывало? Вернуться в общагу? А может, пойти куда-то выпить пива, чтобы успокоиться?

Я стоял, а все шли мимо, спешили куда-то с озабоченными лицами. У окна веселилась компания ребят, парень с длинными волосами рассказывал что-то, размахивая руками, остальные помирали со смеху. Я вдруг понял: они все — отдельно, а я — отдельно.

Потому что я в игре, что бы это мм значило.

— Привет. — услышал я и обернулся.

Лина. Я обратил внимание на нее еще на вступительных экзаменах. Эго была самая красивая девушка, которую мне доводилось видеть Она училась в параллельной группе, мы пересекались на общих лекциях, а в последнее время начали немного общаться. То есть мне стало удаваться ответить ей, не запинаясь и не краснея. И я робко надеялся, что она проявляет ко мне интерес.

— Идешь на лекцию?

На Лине были черные джинсы и синий свитер, рыжеватые волосы забраны в небрежный узел на затылке.

— Я… вообще-то я…

— Вот и мне не хочется. Может, сходим куда-нибудь, прогуляемся?

Она, кажется, немного нервничала. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди и озарить все кругом, как у Данко, и я хотел сказать, что пойду с ней куда угодно, но тут включился разум.

«Ты уже сделал сегодня глупость и проиграл. А если Лина тоже игрок? С чего вдруг она подошла и начала разговор?»

— Ты извини, что уговариваю тебя прогулять. Просто настроение ни к черту, — сказала Лина и грустно улыбнулась. — Не могу больше тут торчать.

«Надо соглашаться! Второй раз она не предложит, решит, что я полный придурок!»

В этот момент зазвонил мой сотовый. Как вовремя!

Я не хотел брать, но Лина сказала:

— Ответь. Вдруг что-то важное.

Она отошла немного в сторону.

— Вторая игра. Прежде чем я объясню суть, вы должны выбрать цвет.

Голос был странный. Слишком низкий для женского, слишком мягкий для мужского.

Звучал он глуховато, но в то же время гулко, будто говоривший вещал со дна колодца, при этом закрыв рот подушкой.

Я провел рукой по волосам. Цвет? Выбрать цвет?

— Вы можете назвать любой оттенок.

Лина стояла в двух шагах, такая невыносимо прекрасная и милая.

— Синий, — произнес я.

— Спасибо, — отозвался мой собеседник. — Игра продлится полтора часа. Она называется «Кот, какая сметана?», но правила немного изменены. Ваша задача — провести эти полтора часа там, где нет ни одного предмета, вещи, словом, ничего синего цвета. У вас есть пять минут форы. Отсчет пошел.

Голос умолк. Я застыл, сжимая телефон в руке.

«Игра — серьезное дело. Если проиграешь…» — всплыло в памяти.

— Так мы идем? — спросила Лина.

Девушка моей мечты. Девушка, в которую я тайно влюблен. Девушка в синем свитере.

Я помотал головой. Слова про то, что мне нужно срочно уйти, прозвучали жалко. Но у меня не было выбора. Я оставил Лину стоять в коридоре — ничего не понимающую, слегка обиженную — и бросился от нее прочь, как от зачумленной.

Где спрятаться? Двери аудиторий были открыты, в каждой полно людей, туда соваться нельзя. Господи, сколько же вокруг синевы, я и не замечал! Синие куртки и джинсы, сумки и рубашки, заколки для волос и кроссовки, сине-голубые стены коридора, бело-голубая плитка и раковины в туалете.

Минуты таяли, я мчался по коридору, бешено вертя головой по сторонам. Подвальные помещения! Там архив, можно пересидеть полтора часа.

Дверь оказалась заперта.

Столовая? Не вариант, тоже много народу, к тому же могут оказаться синие тарелки, кастрюли или еще какая-то утварь, нельзя рисковать.

Библиотека? А как быть с корешками книг и фото на обложках?

«Господи, что я за дебил? Зачем назвал такой часто встречающийся цвет? Не мог выбрать, например, оранжевый?»

Я вылетел на крыльцо здания. Две минуты, осталось лишь две с половиной минуты! Куда бежать?

Тут мне пришла в голову светлая мысль: футбольное поле! Сейчас октябрь, занятия по физкультуре проходят в зале, на поле точно пусто, и там все белое или серо-коричневое: земля, пожухшая трава, лавки, ворота.

Я рванул на поле что было сил. Легкие горели, ногу я подвернул, но и внимания на боль не обратил. Увидев перед собой поле, понял, что оказался прав: никого, кроме меня, и нигде ничего синего. Хотел было броситься туда, но…

«А одежда на мне?!» — сверкнуло в голове.

Как я об этом не подумал! Надо срочно избавиться от всего синего!

Сорок три секунды! Сумка, носки и ботинки черные, штаны серые, трусы белые с красным (господи, спасибо за эти маленькие радости, не пришлось посреди поля снимать и выбрасывать!), куртку я оставил на вешалке, да она н не синяя, а вот свитер — черный с бирюзовым. Считается бирюзовый оттенком синего или нет?

Времени на раздумья не оставалось. Я стянул свитер, оставшись в серой футболке. Снова рванул за угол, затолкал свитер в сумку, а сумку (мало ли, какая там синяя мелочь окажется!) сунул под скамью (синюю, разумеется) и побежал обратно. Оставалось надеяться, что сумку не заметят и не сопрут, но, откровенно говоря. сейчас я думал только о том, чтобы успеть добраться до поля.

Когда время истекло, я был на месте, но все равно бежал на середину поля: тут, в центре тусклых серо-коричневых оттенков, чувствовал себя в большей безопасности. Лишь бы кто-нибудь не приперся, не испортил все! Пока мне везло. Я стоял посреди футбольного поля, никто ко мне не приближался. Минуты шли (медленнее, чем хотелось бы). Я стал успокаиваться и почувствовал, что начинаю мерзнуть: середина октября, промозглый день, все небо в тучах, вот-вот начнется не то снег, не то дождь, а я в футболке!

Это были, наверное, самые долгие полтора часа в моей жизни. Я трясся от холода, как мокрый щенок, приплясывал на месте, чтобы чуточку согреться, и постоянно озирался по сторонам, боясь, что кто-то заметит меня, решит разобраться, что случилось, захочет помочь… И тем самым все испортит.

Всего за пять минут до конца отведенного мне времени случилось то, чего я никак не мог ожидать. Нет, ко мне не подошел доброхот в синей куртке, не подбежала девчушка в синей шапочке, на поле не выехал синий автомобиль. Все по-прежнему было серо-бело-коричневым. Под ногами, по обе руки все хорошо. А вот над головой…

Тучи — свинцовые, тяжелые, набрякшие дождем или снегом, похожие на грязное ватное одеяло, которое кто-то набросил на город, — внезапно разошлись, выглянуло солнце. Я сдуру даже обрадовался, потому что стало чуть теплее.

Но радость длилась недолго. В кривом разрезе разъехавшихся в стороны облаков показалось небо. Узкий, как лезвие ножа, готового вонзиться в горло, неровный лоскут. Пронзительно синий, каким бывает небо только осенью.

Я бешено огляделся. Ведь почти получилось! И потом, это же небо! Как человек может влиять на такие явления?! Это нечестно!

Никто не шел ко мне, чтобы сказать, что я опять проиграл. Телефон в кармане брюк молчал. Может, я все-таки выиграл?…

Это упало прямо передо мной. Свалилось с жесткого неба, кажется, прямо из дыры, образовавшейся в облаках. Я заорал от неожиданности и отпрыгнул в сторону, в первый момент даже не сообразив, на что смотрю.

Птица. Это была птица. Не знаю какая, вероятно, одна из тех, что не улетают на юг, остаются зимовать. А может, она как раз летела в теплые страны, но злая сила вырвала ее из родной стаи, чтобы камнем швырнуть о землю. Хотя сейчас октябрь, поздновато уже лететь, наверное.

В голову лезла всякая чушь, и мне страшно было отпустить эти нелепые мысли, осознать случившееся. А случилось невозможное. В клюве упавшей возле моих ног птицы виднелся плотный белый конверт.

Двигаясь, словно в глубоком трансе, я присел на корточки и попытался вытянуть его. Птица, которая была еще жива, затрепыхалась, и я испуганно отдернул руку. Мне было жаль это несчастное создание, в то же время не оставляло ощущение, что мы похожи, я сам напоминаю эту птицу.

Она перестала дергаться, затихла, припав к земле. Клюв приоткрылся, и конверт оказался в моих руках.

«Итог второй игры: поражение. Ожидайте уведомления о начале третьей игры», — вот что я прочел.

На мою сумку никто не позарился. Я сходил за курткой, оделся. Настенные часы в холле показывали половину четвертого: до десяти вечера мне предстоит сыграть еще в одну игру, а нервы на пределе, силы на исходе.

Проходящие мимо косились на меня. Наверное, вид был жуткий, а взгляд стеклянный, как у наркомана. Я никого не замечал, не узнавал.

В общагу я не пошел, бродил по улицам, пытаясь сообразить, как поступить, ожидая, что мне сообщат о начале новой игры. Я даже согрелся, точнее, мне было все равно, холодно или тепло, собственное тело казалось чужим и непослушным.

Мобильник запищал: пришло сообщение. Я трясущимися руками вынул сотовый, едва не выронив его. Это оказалась обычная рассылка, но я заметил, что предыдущее сообщение — извещение о проигрыше в первой игре — пропало. Как исчез из журнала звонков и вызов, сообщающий о второй игре.

Я не удалял их, никто не мог взять мой телефон, чтобы сделать это, ведь он всегда был при мне, однако и звонок, и сообщение исчезли. И в этот момент я четко осознал ужас положения, в котором оказался. Мне со всей очевидностью стало ясно, что мой противник, тот, кто организовал эту игру, — вовсе не человек.

Как человек мог бы проделать все это: пробраться в запертую изнутри комнату и сунуть под подушку лист бумаги? Удалить информацию из моего телефона? Сбросить с неба птицу с письмом в клюве?

Да и это, скорее всего, цветочки, каких же ждать ягодок?

Не человек… Как страшно, если вдуматься. Но кто тогда? Ведь никого и ничего за пределами нашего мира не существует?

Или существует?

Мама говорила: «Не играй с шулером — у него карты крапленые; не садись обедать с дьяволом — у него всегда ложка длиннее».

А я, кажется, сделал это. Сел обедать, к взялся играть. Никакой надежды.

Но ведь Корнеева выиграла! От этой мысли стало жарко. Как я мог упустить из виду? Она смогла, значит, это возможно, сдаваться рано. Да и вообще, я понял: мне нужно к Корнеевой, маленькой, смешной, пучеглазой Корнеевой, которая сумела обыграть дьявола! Наверняка она знает больше меня, подскажет что-то, поможет. Ведь это благодаря мне она выиграла, если уж на то пошло!

Я забрел довольно далеко от общаги и вернулся, когда уже стало темнеть. Пока метался, пытаясь узнать, в каком она блоке, Корнеем нашла меня сама. Вернее, не она, а новости о ней.

— Девчонка на крышу забралась!

— Спрыгнет, точно спрыгнет, ой, мамочки!

— Зачем? Надо полицию! Вызовите кто-нибудь ментов!

Обрывки фраз, чьи-то истерические вопли и слезы накрывали меня с головой, окутывали плотным облаком. Я летел по лестнице на девятый этаж (лифт вечно застревал), даже не понимая, зачем мне так нужно добраться до Корнеевой, что я буду делать, когда увижу ее, что хочу услышать.

У двери на крышу толпились люди, не решаясь выйти наружу: вдруг самоубийца испугается и спрыгнет? Я как-то умудрился просочиться сквозь толпу, и никто меня не остановил.

Очутившись на крыше, я словно шагнул в невесомость. Звуки стихли, все исчезло. Остались лишь я, пустота и Корнеева, стоявшая у края.

Было ветрено и сыро, все-таки пошел мокрый снег. Плохой день, чтобы уйти из жизни: если есть посмертная память, в ней застрянет только промозглая морось.

Уже стемнело, но все было хорошо видно: свет лился из окон соседних зданий, переливались мишурным блеском витрины и вывески. Лицо Корнеевой было одухотворенным, словно она собиралась прочесть стихи.

— А, это ты, — бросила она. — Так и знала, что явишься. Чего тебе?

Мне нужно было о многом ее спросить, но слова сорвались с языка до того, как я успел всё обдумать:

— Тебе было проще! Ты знала, что я игрок, а я про тебя нет! Ты могла выбирать и планировать, а я был пешкой! — Вправду думаешь, что мне было легче? — спросила Корнеева, и лицо ее смеялось, сморщилось.

Внезапно я понял, что она имела в виду. Для каждого — своя игра, так сказал Марк. Если бы мой выигрыш зависел от другого человека, если бы я знал, что кто-то погибнет, чтобы я победил, разве стал бы пытаться!

Или все же?…

— Почему ты хочешь умереть? Ты выиграла. Надо выиграть хотя бы одну игру и…

— Оказалось, есть суперигра, — крикнула Корнеева, и ее круглые глаза стали еще больше. — Если хватит мужества сыграть, присоединишься к Нему! Если нет, откажешься, Он явится за тобой и сожрет твою душу!

«Кто?» — хотел спросил» я, но это было излишне: все ведь понятно.

Тот, у кого карты крапленые. У кого ложка всегда длиннее.

Кого не переиграешь, как ни старайся.

Я не знал, что сказать, но Корнеева и не ждала моих слов.

— В детстве мы прыгали в траву с крыши гаража. А еще в снег с недостроенной двухэтажки. Летишь вниз — и дух захватывает! Не вce решались, но я всегда прыгала. И сейчас прыгну. Я сыграю!

Дверь на крышу с треском распахнулась, послышались грохочущие шаги и голоса.

Корнеева посмотрела туда и улыбнусь.

— Нет! — закричал я и рванулся к ней.

— Да! — громко сказала она и опрокинулась навзничь.

Спустя несколько часов я лежал в своей комнате, уставившись в потолок. Липатов тихо сидел в углу. Поначалу он пытался расспрашивать меня, но потом понял, что это бесполезно, и отстал.

Тело Корнеевой увезли. Полицейские поговорили, с кем хотели, и тоже уехали, вместе с журналистами. Никто ничего не мог сделать, никто ничего не знал.

Кроме меня.

Пятнадцать минут назад мне позвонили. Я поднял трубку и услышал голос. Искажений, звучащий глухо и словно из глубины колодца, но на этот раз вполне узнаваемый. Женский. Да не просто женский.

— Третья игра, — произнесла Корнеева.

— Выиграла и присоединилась к Нему?

— Сейчас двадцать ноль-ноль, — не слушая меня, говорила Корнеева или то существо, каким она стала. Кто-то, забравший себе ее голос. — Финальная игра продлится два часа. В десять вечера все закончится либо победой, либо поражением. Это прятки. Ваша задача — спрятаться за это время так, чтобы вас не нашли. Удачи.

Я не собирался прятаться: можно ли скрыться от Сатаны? Разве что в церковь пойти. Но церкви, наверное, ночью закрываются. В принципе, я сумел бы пробраться, но не видел смысла: во-первых, я неверующий, а во-вторых, бесполезно. Допустим, я каким-то чудом переиграю нечистого. Потом мне предстоит суперигра, а к ней я не готов. Не хочу ни присоединяться, ни отдавать душу на растерзание.

Навалилась апатия, сил не было даже руку поднять. К тому же я, видимо, простудился — била дрожь, тело ломило.

— Пойду поем, — сказал Липатов. — Жрать охота. Почти девять уже. Потом и двадцатый схожу. — В двадцатом блоке почти каждый вечер играли в карты. Ты, может…

— Нет.

Липатов ушел. Скоро девять вечера. Значит, остался примерно час.

Я достал сотовый, полистал телефонную книжку, нашел номер Марка. Думал, в памяти его не окажется, но ошибся.

— Слушаю, — прозвучал холодный голос.

— Выиграть нельзя, — сказал я. — Это обман. И я скоро умру, как Корнеева. Зачем ты заманиваешь людей на смерть?

— Ты сам согласился, — напомнил Марк. — Мог и отказаться, тебя не заставляли. Сам же хотел популярности, легкой жизни, денег, любви и уважения, надеялся все это получить.

— Ты ничего толком не объяснил.

— Надо думать головой, задавать вопросы, чтобы понять, поднимешь ты этот вес или нет. — Марк вдруг негромко засмеялся, а потом проговорил усталым голосом: — Годы идут, десятилетия пролетают. Века. Телеги и повозки на дорогах сменились автомобилями, письма стал и писать в телефонах, придумали Интернет, но природа человека неизменна. Все так предсказуемо и скучно.

— Кто ты? спросил я, хотя вопрос был глуп, а ответ — очевиден.

Марк повесил трубку.

Мне вдруг стало страшно. Я думая, что уже перегорел, но, как выяснилось, страх был жив. Вскочив с кровати, я заметался по тесной комнатке, ища, куда спрятаться.

Не придумав ничего лучше, забаррикадировал дверь письменным столом, задернул плотные шторы, забрался в стенной шкаф. По-детски, но что еще я мог сделать? Никаких идей в плавящуюся от температуры голову не приходило.

Половина десятого. Без четверга. Без десяти. Скоро где-то скажут: «Я иду искать!» Двадцать один пятьдесят пять.

В шкафу было тесно, пахло пылью и дешевой туалетной водой Липатова. Голова кружилась. Возможно, мне все это лишь мерещится? Может, я заболел, лежу сейчас в кровати в температурном бреду и ничего этого не было: вечеринки, Марка, игр. Все сон. Только сон.

— Я иду искать! — сказал кто-то.

Говорящего я не видел. Голос был незнакомый и знакомый одновременно. Я будто знал его, но не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Следом раздались тяжелые шаги. Слоновьи, оглушительно громкие, они топали, постепенно приближаясь к шкафу. Я не сомневался, что этому существу известно, где я, и оно лишь забавляется, делая вид, что ищет.

— Кто не спрятался, я не виноват! — словно мантру, нараспев произнес голос, и дверцы шкафа распахнулись.

Я не выдержал и закричал, прижимая ладони к лицу, так невыносим был ужас. Потом все же нашел в себе силы взглянуть на своего мучителя, но возле двери никого не было. Медленно выбравшись из шкафа, я увидел, что комната пуста.

Никого здесь нет, только я.

«Показалось?»

Затылок обожгло: я ощутил нечто похожее на порыв горячего ветра или чье-то дыхание.

— Итог третьей игры: поражение.

Я ждал, что будет дальше.

— Вы проиграли. Но мы милосердны к игрокам и предоставляем выбор. У вас есть пятнадцать минут. Если не воспользуетесь предложением, можете проститься и с душой, и с жизнью. Все это у вас заберут. Если хотите побороться, продолжайте игру.

— Игру? — прошептал я.

— Совершенно верно. В течение следующих суток вам нужно будет найти человека, готового сыграть. Если он согласится и победит, вы свободны. Оба. Если проиграет — оба умрете.

— Вы обманете. Я уже понял, что в игре нельзя победить.

— Ошибаетесь. Правила для каждого свои. Для вас они такие. Будете их соблюдать, выиграете.

Я резко обернулся, чтобы взглянуть в глаза говорящего, но позади меня никого не было. Лежащий на кровати телефон пискнул: включился таймер.

Пятнадцать минут.

За это время мне предстояло решить, стоит ли жизнь того, чтобы кто-то рисковал своей ради моего спасения. Просить о таком я мог лишь одного, и этот человек согласится, я был уверен на сто процентов. Мама. Она рискнет ради меня, всем пожертвует.

Но я знал, что не стану. Не смогу.

Есть вариант использовать кого-то втемную. Допустим, Липатова. Наплести ему с три короба, а там видно будет. Возможно, я смогу помочь ему выиграть, хотя бы попытаюсь, ведь от этого будет зависеть и его жизнь, и моя.

Корнеева была права: сделать выбор нелегко, очень нелегко. Готов ли я на сволочной поступок? Я пока не понимал.

В дверь толкнулись.

— Эй, ты чего там? Чё заперся?

Липатов. Я отодвинул стол от двери, открыл. Он стоял на пороге слегка навеселе, взлохмаченный и немного ошалевший.

— Прикинь, я выиграл! Повезло! На ящик пива играли, завтра подгонят!

«Хоть кто-то выиграл», — подумал я.

— Выглядишь так, будто собираешься коньки отбросить, — озабоченно сказал Липатов. — Ложись-ка. У меня аспирин есть.

Таймер показывал, что осталось три минуты.

— Липатов, — позвал я.

— Чего? — Он смотрел на меня, еще не зная, что в эту минуту я пытаюсь решить его судьбу. А заодно и свою.

Внезапно мне стало легко. Я все про себя понял и принял решение.

— Тащи свой аспирин, Липатов, — сказал я. — И выпей за меня завтра, когда пиво подгонят.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.