Время невысказанных слов

Книга 1. Поиски. Дороги. I

…Когда-нибудь я напишу о нем.

Я стану старой и никому ненужной, и целыми днями только и буду печь диковинные пироги и писать сладкие до ломоты в зубах истории, которые не будет читать никто, кроме меня и моих подружек – таких же старых перечниц, как и я. Да, я буду этакой элегантной бабулькой с высокой прической и идеальным маникюром в сиреневой шали, с сигарой в зубах, и платье, больше подходящем для какого-нибудь приема, чем для дома. Я буду сидеть у огня (да, у меня дома будет камин), задумчиво смотреть на огонь, стряхивая пепел с длинной сигары в пепельницу и  писать свои жуткие истории, больше похожие на безудержный поток воспоминаний, недостоверный и приукрашенный до невероятности. Рядом будет сидеть мой огромный ленивый кот, а лучше кошка. Я буду почесывать ее за ухом и сетовать на то, что вот, мол, какая я старая и никому ненужная…

А может быть, все будет не так, не знаю. Но как бы ни было, я все равно однажды напишу о нем. Хоть что-то, хоть самую малость, чтобы, наконец, понять.

Но это случится не скоро. Лет через пятьдесят, не раньше.

Пока же я стою под этим глупым несносным дождем, еще больше испортившим и без того паршивое настроение, и смотрю ему вслед. Смотрю, как он уходит. Вот кто-то берет меня за руку и осторожно пожимает ее, словно боясь, что я вырвусь. Но у меня даже нет сил обернуться.

Слезы стекают по лицу вместе с гримом, застилают глаза, и кажется мне, все рябит передо мной, даже фигура, удаляющаяся по косой улочке чужого города.

Я ощущаю свою холодную руку в руке своего друга и снова начинаю чувствовать. Слова, краски, шум машин, музыку из ближайшего дома и человека рядом…

Оборачиваюсь, обнимаю его, и вместе мы идем назад к автобусу. Марк что-то напевает и чудится мне, что все вернулось в тот далекий странный день год назад – тот же дождь, люди, автобус, Марк и та песня…

***

…Откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Снаружи идет дождь, там мокро и прохладно, а внутри запотевшее стекло и бешено веселящиеся подростки. Мои товарищи по несчастью, которых я очень люблю, но от которых, к сожалению, иногда устаю. Безумные, безусловно, сумасшедшие театралы–любители, с огромным фонтаном идей в голове и полным отсутствием контроля.

Запертые в одном душном автобусе, вынуждены терпеть друг друга и всеобщее сумасшествие.

В такие минуты мечтаешь только об одном – о тишине, которая кажется как никогда недостижимой. Атмосфера же буйства накалена до такого предела, что, кажется, можно пощупать ее пальцами. Единственное спасение – представить, что все уже закончилось, и я уже лежу в своей постели. Но и это кажется невозможным, особенно когда рядом с тобой сидит…

 – Варька! Варька! Послушай, такая классная мелодия! – моя соседка Инга протягивает мне наушник, но в принципе, в этом нет необходимости – музыка, льющаяся из плеера, слышна и так. И слишком знакома она, чтобы  я не могла угадать ее с первых аккордов.

И опять меня погружает в пучину, из которой не выбраться. Я знаю все пассажи, они пропитывают мои руки, готовые совершать привычные движения пальцами, голову и мое тело, которое уже не может находиться в прежнем положении.

 – Инга, привет. Варь, пошли, нужно поговорить. – От погружения меня отвлекает мой друг Марк и его приятель Максим. А последнему-то что здесь надо? Раз, что не переносит меня, два – что ухмыляется так, как будто это я притащила его сюда силой.

 – Что за секреты? – удивляюсь я.

 – Просто мне нравится вид из заднего окна, – мило улыбаясь, разводит руками мой дружок.

 – Ну, что? – я облокачиваюсь на заднее кресло, рядом примащиваются мои товарищи, выкраивая себе место среди сваленных кое–как костюмов и реквизита. Вся основная масса веселится в начале автобуса.

 Но ни Марк, ни Максим не горят желанием начать разговор.

 Я молча смотрю сквозь мутное от разводов стекло на залитую дождем дорогу, по которой снуют машины.

  – Слушай, Варь, – мнется Марк, – откажись от роли в новой Яшиной постановке. 

  – …

  – Мы слышали, он говорил с тобой, но понимаешь, Анжела бесится.

  – Простите?..

  – Ты же слышала. – Вступает Максим.

  Я закашлялась.

  – Простите, но не кажется вам, что это уже перебор? С какой стати?

  – Ты же знаешь, как долго она напрашивалась на главную роль в этом новом Яшином проекте! С тех пор, как он начал об этом говорить… теперь же, если она узнает, что все переменилось, то…

 – Что будет? Конец света? – фыркнула я. – Во–первых, ничего еще неизвестно. Он упомянул об этом вскользь, всего раз. Да и то, ясно было, что он будет еще полгода все это обдумывать. А, во–вторых, не понимаю, почему я должна кому-то что-то уступать, только потому, что у этого кого-то может случиться истерика!

Дождь за окнами пошел сильнее, но я лишь мельком взглянула в окно.

  – Ладно, Максим, от него я ожидала чего угодно, но ты, Марк!..

Я развернулась и, покачиваясь, двинулась к своему креслу.

II. Июль

Так я начала работать в кафе. И прошло некоторое время, прежде чем я смогла воспринимать эту работу не просто как неприятную, но обязательную ступень к воплощению задуманного плана; воспринимать людей, которые меня окружали не просто «коллегами по несчастью», не просто симпатичными, но далекими от моей жизни людьми, а кем-то большим. Кем-то, кто совершенно не задумываясь, перечеркнул мою прежнюю, как оказалось, очень «детскую» жизнь.

Прошло время, да….

А пока я все еще роняла дурацкие неподъемные подносы, с которых посуда так и норовила соскользнуть и разбиться о холодный пол… Я роняла подносы, ловила насмешки Мишки–певца и сочувственные взгляды бармена Анатолия; училась не горбиться и передвигаться с тяжелой кладью одновременно, и притом быстро; выдерживала безумную энергию Владилены и высокомерную жалость официантки Тони – словом, втягивалась в работу «на полную катушку». Я знала, что Мишка за моей спиной заключает пари о том, сколько я еще смогу продержаться, пока хозяйка не выдержит и выгонит меня, и что победит: неуклюжесть или профессионализм.

Я хотела поставить ставку, но передумала. Вместо этого взяла себе горячий шоколад и уселась за Толину барную стойку, где коротала время перерывов. Оттуда я периодически подавала голос, жалуясь бармену на свою никчемность – тот лишь смеялся и советовал не принимать все так близко к сердцу.

Бармен Анатолий – вот кто, пожалуй, с самых первых минут внушил мне четкое ощущение, что я здесь не лишняя, что даже в этом кафе, где я еще ничего не умею, мне рады не просто как постороннему человеку, который уйдет отсюда через некоторое время с легким сердцем, без привязанностей  и терзаний.

Ведь все мы, в сущности, собрались здесь совершенно случайно, и вряд ли бы встретились в обычной жизни – настолько разными мы были. А это чувствовалось во всем: в манере говорить, в историях из жизни, которые здесь, как на исповеди, выкладывались в редкие свободные минуты, в отношении к самой жизни и в проблемах, которые у каждого были свои, невыдуманные и не менее серьезные.

О некоторых проблемах здесь же, наоборот, старались умолчать, хотя хвостики этого «умолчания» все равно прорывались наружу.

Вообще, это было удивительное место. Никогда еще я не встречала столько интересных людей, а секрет был лишь в том, что все они приходили сюда, где обстановка просто располагала к доверию и вот таким посиделкам при уютном свете и негромкой живой музыке.

Но это я поняла не сразу.

 – Шампанского, Анатолий! Празднуем! – раздался знакомый голос и послышался удар ладонью по барной стойке. Не нужно было быть большого ума, чтобы догадаться, кто это.

 – И что же? – лениво откликнулся бармен. – Твой приход на работу вовремя – впервые за эту неделю, кстати?

 – Нет, дурашка! Вашего покорного слугу пригласили петь на открытии кинофестиваля. Как тебе это? Кто-то, наконец, сможет сделать что-то полезное в этом городе, – я представила, как Мишка на этих словах поклонился, и усмехнулась, когда  услышала, как что-то (вроде головы) стукнулось о барную стойку. – Кстати, о деле и пользе. Где это наша мышка–птичка–стрекоза рабочая? Почему она не порхает между столиками, норовя разбить очередной дороженный сервиз?

Я вылезла из-за стойки и красноречиво посмотрела на певца полей.

 – Ну, и что еще скажешь?

 – Варвара! – раздался оклик Владилены.

 – Варвара! – пискляво подхватил Мишка. – Иди быстрей, хозяйка зовет!

 – Мы еще не закончили.

 – Не сомневаюсь! – пропел он мне вслед.

Владилена стояла у входа в подсобку.

 – Итак, прохлаждаемся?

 – Уклоняемся от тяжких поручений, – сдувая челку с глаз, поправила я.

Владилена хмыкнула.

 – На днях к нам должен зайти журналист, будет писать о нашем кафе. Вряд ли он представится в свой визит, скорее смешается с толпой посетителей. Поэтому я очень надеюсь, что ты уже вполне готова не уронить поднос кому-нибудь на голову. 

– Что-то не припомню, чтобы когда-нибудь я это делала, – несколько обиженно заявила я.

– Ну что ж, кто знает, может быть, ты поднялась на новую высоту, – усмехнулась хозяйка.

Прозвенел колокольчик, в кафе ввалилась небольшая толпа посетителей.

 – За работу, – подбодрила меня Владилена.

Я направилась к кабинкам, в которых располагались новоприбывшие, когда позади громко окликнули:

 – Девушка, девушка, увижу я меню, наконец, или нет?!

Я быстро повернулась. За столиком, мгновение назад еще пустующим, сидел посетитель. Я вернулась, протянула меню.

 – Простите, мне показалось, что вы только что вошли.

Посетитель демонстративно взглянул на часы на запястье. Нехотя открыл меню, казалось, тщательно просчитывая каждое свое действие по часам. Терпеть не могу таких клиентов! Сейчас будет полчаса резину тянуть, выбирать, переспрашивать по двадцать раз. В результате закажет совсем не то, о чем спрашивал, выскажет сотню наставлений и наградит порцией чаевых в виде пренебрежительного взгляда, как будто я вовсе не человек. Конечно, опыта у меня было еще маловато, но таких посетителей видно сразу.

III. Конец июля

 – Смотрите–ка, опять пришел. Ох, чует мое сердце по твою душу, Варенька, ох, по твою!

 – Слушай, ну почему сразу по мою! – тихо обругала я Мишу, чтобы посетитель не слышал.

 – Поверь мне, старому морскому волку, а я и не такое на своему веку повидал! Что это он на тебя вечно косится, даже сейчас!

Я пихнула певца в бок.

 – Да он не на меня, на тебя косится! Потому что ты причитаешь на все кафе и пялишься на него в открытую!

 – Прекратите оба. Сейчас Владилена выйдет и устроит вам! – оторвался от коктейлей Анатолий и подтолкнул ко мне поднос с бокалами.

Я отправилась разносить напитки.

 – Выбрали уже что–нибудь? – обратилась я к давешнему парню со странными синими глазами. Именно на его счет сейчас разорялся Михаил.

 – Да, мне, пожалуйста, солянку, отбивную, салат «Цезарь», капучино. Только… все сразу, если можно.

 – Конечно, – я уже повернулась, чтобы отойти:

 – Да, и… – он вытянулся, пытаясь рассмотреть мое имя на блузке. – Варвара, вы не скажете, что это за странный мужчина сидит у барной стойки. Вы его знаете?

 Я быстро обернулась. Миша активно подавал Тоне какие-то знаки в другой конец зала. Она, как обычно, гордо его игнорировала.

 – Это не странный мужчина, он вообще-то нормальный, – я быстро улыбнулась. – Это Михаил, он поет по вечерам после восьми. Как правило, песни знаменитых джазовых исполнителей.

 – И за Эллу Фицджеральд? – улыбнулся посетитель.

 – За Эллу поет хозяйка, – рассмеялась я, представляя сей странный дуэт на сцене – Мишка Подлый трус и Владилена, и в этот момент увидела саму Владилену, выходящую из кухни. Посетитель тоже ее увидел и, кажется, как и я, живо вообразил себе эту картину.

 – Это шутка, – прыснула я. – Хотя, наверно, это привлекло бы постояльцев в новое кафе.

 – Да, Варвара, я уже говорил вам, что вам не место среди официантов.

 – Интересно, может быть, вы хотите предложить мне другую работу? Отвергая – предлагают, знаете ли…

– Рад бы, но никому не посоветую своей работы. Иногда лучше официант.

– А что у вас за работа?

– Я журналист.

– А я собираюсь поступать на факультет журналистики в следующем году. Извините, меня ждут.

Я спохватилась, что еще не отнесла посуду на кухню, и быстренько откланялась. Пока дошла до барной стойки, в голову пришла интереснейшая мысль.

 – Слушайте, – прошептала я, улучшив минутку. – Кажется, этот парень, что уже второй раз приходит сюда, и есть тот журналист, о котором говорила Владилена.

– Да ну, – протянул Мишка, намереваясь крутануться на стуле и посмотреть на новоявленного журналиста, но я не дала – потянула за рукав и заметила:

 – О тебе он тоже, между прочим, спрашивал.

 – И что же? – полюбопытствовал певец.

 – Спрашивал, в качестве кого тебя тут держат. Он, кажется всерьез, опасался, что ты буйный, – предвосхищая следующий его вопрос, я без слов изобразила, как Миша подает знаки официантам.

 – А ты молодец, – похвалил певец, ничуть не расстраиваясь. – Занятия в театральной студии не прошли даром.

  – Будет приятно вычитать в газете, что главной достопримечательностью нового кафе является буйный по прозвищу Мишка Подлый трус, которого держат в этом самом кафе в качестве певца. 

 – Приятно, – согласился Михаил. – Живенько и наконец–таки по делу. Нигде больше таких, как я и не держат. 

  – Они определенно многое теряют, – закатила я глаза, беря поднос.

 – Скажите… – я выставляла тарелки на стол и между делом вела допрос.

 – Борис, – подсказал он.

 – Да, Борис, почему вы спросили про Мишу?

 – Просто любопытно. Я и в прошлый раз обратил на него внимание и сейчас он мне почему-то снова бросился в глаза.

 – Ну, как раз «почему» – тут все вполне понятно, – улыбнулась я. – Если хотите, оставайтесь на его выступление – он хоть и шут, но… в общем, вы не пожалеете.  

 – Ох, – он вскинул руку, посмотрел на запястье. – Вряд ли я смогу.

 – Тогда как–нибудь в другой раз. Мне кажется, на это стоит взглянуть.

 Борис кивнул.

 – Хорошо, обещаю, если я не уеду, зайду сюда специально взглянуть на вашего певца.

 – Уедете?

 – В Москву. Я, если честно, не воронежец.

 – Простите… – я подумала, что это уже действительно превращается в допрос. – Мне нужно возвращаться к своим обязанностям. Не подумайте, я не с каждым посетителем вот так… точу лясы. Ну если, вдруг…

– Да нет, ничего. Этим мне здесь и нравится.

– Правда?

– Вот поэтому я и сказал, что вам нельзя быть официанткой. У вас слишком неформальное общение.

IV. Август

 – И, похоже, скоро придется переходить на утреннее время, – заявила я в один из вечеров, оглядывая зал.

 – Почему?

 – Начало учебного года, Смирнитский перенесет репетиции в студии на вечер, когда все относительно свободны.

 – А чем тебя не устраивает утреннее время? – Анатолий как всегда метался между посетителями, и разговаривали мы урывками. 

 – Да всем устраивает, но… вставать рано! Ты не представляешь себе, как я ненавижу рано вставать!

 – О, а что бы ты заговорила, если бы пришлось ходить в школу или в универ…

 – Да, но мне-то не нужно… – я с усмешкой обернулась к бармену.

Раздался звонок колокольчика.

 – О, все я пошла, – обреченно сказала я. Сегодня был тяжелый вечер – народ валил валом.

 – Не надо, – остановил меня Толя, вглядываясь в зал.

 – Почему? – я попыталась обернуться, но мне не дали.

 – Варвара, солнышко мое, – это Мишка положил мне руку на плечо.

 – Вот почему, – кивнул Анатолий.

 – Ты опаздываешь, – заметила я, взглянув на часы. 

 – Разве? – он был, видимо, не очень обеспокоен по этому поводу.

 – Владилена уже грозилась всеми проклятьями.

 – О, она просто тает от звуков моего голоса. Стоит мне только запеть: «Summertime…»

 – Ты бы лучше шел к микрофону, – заявила подошедшая Тоня. – Толя, в чем дело? Я еще час назад просила достать мне ту коробку из подсобки! Если Владилена увидит, что посуда еще не на месте…

 – Ты видишь, что творится? – он выразительно посмотрел на тех, кто сидел у бара.

 – Я-то вижу… – заметила она.

 – Слушай, что ты постоянно придираешься? Думаешь, я работаю меньше тебя? Так ты встань на вечерок к стойке…

 – С удовольствием простою весь вечер на одном месте и не буду метаться по всему залу!

 – Сейчас, я достану твою коробку, подожди!

 – Ну уж нет, спасибо, уже Никиту попросила! – Никитой звали третьего официанта, работавшего в нашей смене.

 – Тогда в чем вообще проблема? – расстроено поинтересовался он.

 –  Ни в чем. На меня всем плевать. – Тоня резко развернулась и отошла.

Анатолия отозвали.

Мы с Мишей, молчавшие весь диалог, выразительно переглянулись.

 – Что делается, что творится! – заметила я.

 – О да, – Миша задумчиво улыбнулся.

Тоня меня не любила. Не знаю, в чем причина, но при моем появлении она всегда делала своими глазами нечто такое, от чего мне хотелось оглядеть себя, оправить кофту и проверить чистоту манжет.

Ей будто приходилось принимать меня в свою команду, что она и делала с превеликим одолжением.

Не знаю, что она там говорила, про то, что на нее всем плевать, но это была неправда. По крайней мере, ее любила Владилена, что давало существенные бонусы в такой работе, только вот, видимо, не хватало чьей-то определенной любви, иначе… Я хотела засмеяться, но не смогла. Может быть, я отлично ее понимала.

Вообще, что касается коллективной работы, то здесь у нас проблем не было. Мы все отлично общались друг с другом, правда, вот Тоня не очень переваривала Мишу и меня, но с этим, пожалуй, можно было смириться, как обоюдно решили мы с ним.

Со всеми легко было работать. Владилена была шикарна и неповторима. Все говорили, что такую хозяйку еще поискать надо. Тоня беспрекословно выполняла свои обязанности и, за исключением редких случаев, не пыталась делить территорию. Миша веселил и разбавлял атмосферу. Анатолий…

Если, входя в кафе, вы видели жизнерадостного и улыбчивого парня, вечно что-то напевающего, настроение ваше стремительно взлетало вверх. Быстрее, чем температура в термометре, поверьте. А если вы видели его каждый день, то настроение ваше начинало улучшаться уже по дороге на работу.

Он, внутри себя, не иначе, относился к этой жизни как-то так, что иногда хотелось положить ему руку на плечо и впитывать его энергию и тепло, как от солнечного света или от батареи. Правда, не хотелось его самого лишать этой энергии, но я была уверена, что этой жизненной силы ему хватило бы на всех.

Его светлые волосы всегда стояли на голове ежиком, и мы много раз шутили, что это антенна, по которой он получает энергию от самого солнца. Единственным его недостатком – если это можно считать недостатком – была лишь, пожалуй, придирчивая любовь к стильным вещам, на которых он был помешан еще с тех времен, когда не работал в баре, да и вообще ни в чем не нуждался. Он был москвичом, «в четвертом поколении», – как шутливо замечал он, и родители были против, когда их сын заявил, что уезжает в Воронеж.

 – Они не знали, на какой срок я еду, почему не могу остаться, не знали, как меня вернуть. Но я, признаться, и сам не хотел возвращаться. Все было так странно! Даже для меня, но для меня это была прекрасная странность, о другом я и не мечтал, а они видели в этом лишь попытку загубить свою жизнь. И из-за этого мы постоянно ссорились.