Открыв глаза, я увидел над собой стандартный потолок со световой панелью — в каждом первом присутственном месте такой. Я лежал на спине, меня ничего не сковывало, никаких неприятных ощущений, но — глефы не было! Всадника Ветра не было в моей руке!
Удар злости, густо замешанной на панике, занял долю секунды и унялся так быстро, что я мог бы его и не заметить: глефа тут же возникла у моей правой ладони, и пальцы рефлекторно сомкнулись на таком знаком древке. Но лежа держать оружие неудобно, и Всадник Ветра клюнул носом, одновременно, судя по ощущениям, задев что-то другим концом. Нечто со звоном полетело на пол.
— О! Я так и думала, что они не рассчитали!
В моем поле зрения — с левой стороны — появилась мама. Афина Ураганова выглядела не лучшим образом. Глаза красные и внутри и снаружи — в смысле, видно, что и плакала, и недосып такой, что сосуды полопались. При этом говорила она твердо и четко, даже с юмором.
— Что? — не понял я.
— Они отодвинули столик от твоей правой руки, но недостаточно далеко, — сказала мама. — А я говорила! Я говорила, что надо сразу на потолок глефу скотчем прилепить!
— Чужих предметов-компаньонов касаться нельзя, — неожиданно хрипло сказал я, и тут же почувствовал, как хочу пить.
— Ну тогда записку. «Кир, не призывай глефу, ты в палате госпиталя, можно все разнести», — хихикнула мама. — Нет, поленились стремянку затаскивать… Водички хочешь? Только не садись пока, я тебе дам из соломинки попить.
Мама и в самом деле поднесла к моим губам стакан с торчащей из него соломинкой.
— Как представитель Ядерного Щита, сотрудничающий с ребенком-волшебником на благо человечества, позволю себе поинтересоваться — тебе не больно?
Горжусь своей матерью. И формулировки не позабыла, и умудрилась сказать эту фразу предельно ласково.
Я прислушался к себе. Это было трудно: голова слегка плыла, как при температуре, но других неприятных ощущений не было.
— Как будто не совсем ясно мыслю. Но ничего не болит.
Афина улыбнулась — я бы сказал, сквозь слезы, но слез на глазах как раз не было. А улыбка получилась неожиданно жалкая.
— Ты на всякий случай не шевелись. Тебя правда по клочкам собирали. Я видела.
Да, отличный способ доставить матери незабываемые впечатления: спасти ее от террористов и героически умереть прямо перед ней! Хотя нет, не прямо. Она к тому времени уже побежала спасать АЭС. Говорю же, горжусь мамой. Что было бы, если бы она осталась причитать над моим окровавленным телом? Правильно, ничего хорошего.
— Очень важно, чтобы нигде не болело, — продолжала Афина с хорошо замаскированной тревогой в голосе, — мне врачи сказали. Проклятье реагирует на боль. Так что если хоть где-то заболит, ты сразу говори, ладно? Тебя накачали обезболивающими так, как с обычным ребенком ни за что бы не рискнули.
— Ну, уж лучше умереть от передоза, чем от перитонита, — вяло пошутил я. Наверное, не слишком удачно, потому что в палату тут же вошел человек в белом халате.
— Доктор Ураганова, ваш визит окончен, — стальным, четким тоном произнес он. — Не стоит провоцировать гиас. Мы договорились, десять минут.
— Да-да, конечно, — мама еще раз жалко, не характерно для себя улыбнулась мне, сжала мою левую руку и даже не вышла, а как будто была выставлена из кабинета: вошедшая за врачом медсестра поддерживала маму под локоть довольно жесткой хваткой. Самое удивительное, что мама, эта женщина-таран, подчинялась безропотно, почти заискивающе.
Кстати, обращение «доктор» к ней меня сперва удивило, а потом я вспомнил, что она же совсем недавно, летом, защитила докторскую диссертацию. Не по фундаментальной ядерной физике, а по какой-то закрытой инженерной теме. Я попросил хоть намекнуть, по какой, а мама ответила, что даже если бы тема не была закрытой, я бы не то что название не понял — я бы в принципе не понял, при чем тут работа атомных турбин.
И добавила, что вообще-то в их отделе по одной-то докторской у каждого есть, а в ее возрасте уже пора бы писать вторую, если хочешь карьерного роста. Задумчиво так добавила.
— Добрый день, Кирилл, — доктор со стальными интонациями улыбнулся мне, тон его неожиданно стал почти ласковым. — На что-нибудь жалуетесь?
— На жизнь, — пробормотал я. — Бьет ключом, и, что характерно, всегда по голове.
Врач коротко улыбнулся — скорее, потакая больному, чем заезженной шутке — и серьезно ответил:
— Вот голова у вас как раз цела, в нее ни разу не попали. Вы везучий парень! Думаю, теперь все у вас будет хорошо, — еще одна профессиональная улыбка.
— Угу, я вам верю, — сказал я честно. В самом деле, раз я жив и в сознании, значит, Проклятье меня не уничтожило, а раны рано или поздно заживут — регенерация ведь.
— Какие у меня ранения? Когда я смогу вставать? — спросил я.
Если судить по моим воспоминаниям, в меня как минимум несколько раз попали. И раз я отключился, значит, была серьезная кровопотеря. Регенерация, видно, сперва справлялась, потом перестала. А в таких случаях, как я читал, дети-волшебники просто исчезают. Или их исчезает Проклятье. Даже тогда, когда их можно было бы спасти силами современной медицины. Правда, критериев, от которых зависит исчезновение, не знаю, их нигде не публикуют.
Но если со мной такого не произошло, стало быть, регенерация продолжает работать и подлатает меня рано или поздно. Свистопляс упоминал, что после неудачной драки с чудовищем отлеживался дня два. Я все-таки в медицинском учреждении — как сказала мама, в госпитале, значит, в военном? — так что дело должно идти бодрее, но и помяло меня посильнее.
А, ладно, чего гадать, будем надеяться, этот врач-рвач не будет играть в веселую игру «убереги нежную психику ребенка от лишней информации». Лучше его послушать.
— Вы сможете вставать как только мы прокапаем вам последний курс обезболивающих, — огорошил меня врач. — То есть минут через тридцать. Нет-нет, лежите! Не пытайтесь шевелиться. Нам удалось управляемо ускорить регенерацию без нарушения структуры ваших тканей и органов благодаря метакосмическому коллагену. Но технология экспериментальная, мы не знаем, как заживление влияет на болевые рецепторы, поэтому перестраховались с обезболивающими. Если вы сейчас резко встанете, неприятные ощущения могут вернуться. Также мы дали вам откровенно слоновью дозу тромболитиков на ваш вес, у них сильные побочные эффекты.
— Какой-какой коллаген? — зацепился я за непонятное слово.
— Метакосмический коллаген. Взвесь органических соединений, универсально воздействующих почти на любых позвоночных… — врач осекся. — Прошу прощения. Особое вещество, вроде геля. Его иногда добывают из коконов, которые оставляют Твари. Недавно в наш госпиталь поступила большая партия. Не до конца испытанная, но мы рискнули применить ее на вас. Говорю же, вы везучий.
— То есть слизь, которую я добыл, меня же и спасла? Надо же.
— А это вы добыли? — удивился врач, уж не знаю, по-настоящему или поддельно. — Вот уж действительно! Удача на удаче.
Помилуйте, должно же быть когда-то и умение… Ну ладно, в моем втором мире этой цитаты не знают.
— То есть без этой слизи я бы точно умер?
Врач покачал головой.
— Я не люблю гипотетические сценарии. Вы не умерли — это прекрасно. Обычно Проклятье уничтожает носителей при болевом шоке, остановке сердца или смерти мозга — вы избежали всех этих ситуаций, в том числе благодаря усилиям медиков, которые не допустили критического падения давления. А затем коллаген дал нам возможность быстро привести вас в норму, а не держать подключенным к аппаратуре, чтобы давление крови не падало. Что довольно сложно в ситуации с восемью проникающими ранениями.
Охренеть, в меня восемь пуль всадили, а я почти не почувствовал! Не знаю только, можно ли ситуацию назвать везением. Везет, как утопленнику, которого не повесили.
— А где я вообще нахожусь? — спросил я. — В городской больнице?
— В том крыле, которое военный госпиталь, — кивнул врач. — Мы опасались, что ваш гиас сработает на ночевку под крышей, но, к счастью, обошлось. А то были предложения разбить для вас армейскую палатку во дворе, но время было дорого. Ваша матушка сказала, что все будет в порядке — и оказалась права.
Ну да, мама меня хорошо знает. Знает, что я не стану чувствовать себя обязанным врачам, которые спасали мою жизнь под какой угодно крышей. Благодарным — да. Но обязанным? Они точно так же делают свое дело, как я делаю свое.
— Так уже ночь прошла?
— Да, сегодня утро следующего дня после нападения на электростанцию. Ваши раны даже с коллагеном быстрее бы не зажили… Ну вот, пока мы говорили, как раз прошло время. Сейчас позову медсестру, она отключит вас от капельницы и мы осторожно попробуем подвигаться. Сделаем кое-какие тесты, если все хорошо, то можете быть свободны.
— Что, и все? — удивился я. — Неужели никто из Службы не хочет со мной пообщаться? Да и у меня самого масса вопросов по поводу террористов…
— Кого?
— В смысле, захватчиков электростанции.
— Эти вопросы не ко мне, ко мне — по медицинской части, — профессионально дружелюбный тон врача несколько сдал, в нем послышалось легкое раздражение, стальные ноты вернулись. — Представитель Службы действительно ждет в коридоре, но для начала давайте убедимся, что вы не страдаете от побочных эффектов, что у вас нет тошноты, рвоты, спутанности создания и тому подобного. После этого делайте что хотите и общайтесь с кем хотите.
Чего это он завелся? Вроде я ж ничего такого не спросил… Ну ладно, как бы то ни было, а идея «отсоединиться» от капельниц и прочей медицинской машинерии — очень своевременная.
Медсестра действительно явилась, и следующие полчаса я послушно приседал, крутил головой, поднимал руки, открывал рот, сдал кровь и даже пописал в баночку. В общем, изображал образцового больного. Когда я сел, голова действительно немного закружилась, но очень быстро это прошло.
— Да, если бы я не видел вас вчера, сказал бы, что вы идеально здоровы. Хоть в истребитель вас сажай, — заметил врач, когда проверил на планшете, подключенном к госпитальной Сети, результаты моих анализов. — Моча еще не совсем хороша, но это более чем объяснимо. Через несколько дней должна прийти в норму. Если у вас нет жалоб, можно спокойно выписывать. Я бы сказал, явиться на повторный осмотр дня через три, но вы же не явитесь.
— Это вряд ли, — честно подтвердил я. — И жалоб у меня нет.
На мне была больничная пижама, но медсестра, когда врач дал добро, сходила куда-то и принесла прежнюю одежду. К счастью, регенерировавшую вместе со мной, а то надевать окровавленный и дырявый свитер мало приятного.
Хорошо быть ребенком-волшебником! То есть вообще хреново, но когда дело доходит до восстановления от последствий собственной обостренной принципиальности, то лучше не придумаешь. Мне сейчас только продолжительного «отдыха» в госпитальной койке, пролежней, катетера и стомы в животе не хватало для полного счастья!
— Ну вот, а теперь можете встретиться с представителем Службы, — сказал врач. — Он по-прежнему ждет в коридоре. Здесь будете разговаривать?
— Да нет, сам выйду, — покачал я головой. — Что я буду у вас палату интенсивной терапии зря занимать?
— И то верно, — кивнул врач. — Знаете что? Давайте я вас тогда для разговора в нашу ординаторскую провожу.
Похоже, его раздражение улеглось. Или мне с самого начала показалось.
В коридоре представитель Службы ждал меня не один — Афина Ураганова тоже сидела в одном из кресел, кажется, дремала. Впрочем, увидев меня, она вскочила.
— Кир!
— Как видишь, я уже в полном порядке, — я покрутился перед ней. — Было бы, из-за чего переживать!
— Точно-точно? — подозрительно спросила мама. — И если я тебя обниму, из тебя кровь не потечет?
— Ну, это с какой силой сдавишь, — фыркнул я.
Мама обняла меня так, будто я был сделан из хрусталя. Как в раннем детстве, когда я болел с температурой. Наше проявление чувств было прервано легким покашливанием. Тогда я отпустил маму (разумеется, я тоже обнял ее в ответ, и крепче, чем она меня!) и поглядел на службиста.
Нормальный такой мужик, вовсе не «неприметный кгб-шник», скорее, наоборот: симпатичное располагающее лицо, мог бы играть положительных полицейских в кино.
— Корсаков Никодим Матвеевич, — он протянул мне руку, и я без колебаний ее пожал. — Я ваш и Афины Аполлоновны куратор от Службы. До сих пор мы не были знакомы, но, кажется, пришло время пообщаться.
— Да, — сказал я, — у меня к вам много вопросов. Меня обещали в ординаторскую проводить…
— Вы идите, — сказала мама неожиданно, — а у меня дела.
— В смысле? — не понял я.
— В прямом, — ответила мама. — Если ты сейчас будешь с Никодимом Матвеевичем говорить о чем-то важном, то у меня уровня допуска нет. А если о неважном, то я спать хочу, — она очень правдоподобно зевнула.
По моему скромному мнению, ей больше помогла усталость, чем актерский талант.
— Почему моему связному не дали допуск? — я холодно поглядел на куратора.
— Потому что я не хочу, — тут же вмешалась Афина, закатив глаза. — Кир, ну сам подумай! Я и так твой связной и работник АЭС. Нужно мне еще в международную политику лезть? Или в магические тайны?
Ого, то есть будут и магические тайны?
Хотя… Что-то мне этот отказ матери выглядит подозрительным, как будто ей заранее настойчиво посоветовали «не лезть». И, скорее всего, опять по той же набившей оскомину причине, что, мол, если я начну чересчур на нее полагаться, то может сработать гиас. Вряд ли, я все-таки не воспринимаю себя ребенком — и никогда, с тех пор, как вернулась память, не воспринимал. Но Службе и самой Афине этого знать неоткуда.
Ладно, не хочет слышать секретную информацию, не надо. Если я сочту нужным что-то ей рассказать, я так и сделаю, невзирая ни на какие уровни допуска. Потому что могу, вот почему.
В общем, мы попрощались с мамой, после чего я направился за службистом Корсаковым и врачом в ординаторскую.
Ординаторская больше всего напоминала комнату в общаге, только с одним диванчиком вместо трех-четырех кроватей. Шкафчики, в углу кухонный стол с микроволновкой и чайником, в центре еще один круглый стол со стульями, на нем — корзина с несколькими вскрытыми и прихваченными зажимами упаковками вкусняшек, на стенах — разномастные плакаты и календари.
Мы расположились на продавленных мягких стульях за круглым столом, но не напротив друг друга, а рядом, — так, чтобы на стол можно было опереться локтями. Эту диспозицию для разговора выбирал службист, и я оценил, как он стратегически посадил нас на таком расстоянии друг от друга, что наши глаза оказались на одном уровне. То есть не мне не надо было голову задирать, не ему — смотреть сверху вниз.
— Итак, Кирилл, еще раз — приятно с вами познакомиться, — улыбнулся Корсаков. — С вашей матерью мы уже несколько раз беседовали, а с вами как-то не сложилось… Позвольте мне для начала выразить вам глубочайшую признательность! Пока вы был в отключке, поступили предварительные результаты расследования. Согласно отчету, ваши действия полностью соответствовали обстановке и оказались решающими. Командир дежурной группы спецназа выражает вам благодарность за спасение жизней его людей. Кроме того, благодаря вам удалось не допустить жертв и среди заложников.
— Мне нужно было взять живым этого мужика с ноутбуком, — покачал я головой. — Было бы, кого допросить.
— Не нужно, — неожиданно резко произнес Корсаков. — Его личность уже установлена, контакты и биография взяты в разработки. Поэтому причины его поступка тоже скоро станут известны. А счет действительно шел на секунды. Я не специалист, но, насколько я понял из отчета, ему оставалось ввести буквально одну или две команды, и процесс форсированного вывода реактора в аварийный режим было не остановить.
От этих слов у меня что-то разжалось внутри. Я, в принципе, и так не сомневался, что не зря все это сделал. Но приятно было слышать подтверждение своей правоты.
Корсаков, между тем, продолжал:
— Так что вы все сделали правильно, это я вам как бывший полицейский говорю. Если же вам кажется, что вам не хватает профессионализма… — тут Никодим Матвеевич чуть развел руками. — Нет предела совершенству. Капитан Теримов — это командир группы спецназа — заодно просил меня передать, что они приглашают вас в гости. Думаю, и потренировать вас не откажутся.
— Все это очень приятно слышать, — сказал я чистую правду. — Но я сделал то, что считал необходимым, вот и все.
— Естественно, — кивнул Корсаков. — Но имейте в виду, что руководство АЭС хотело направить в Магистериум прошение о том, чтобы представить вас к государственной награде. Юристы их отговорили.Детям-волшебникам традиционно государственные награды не вручаются. Считается, что вы и так все герои.
Да? А жаль. Титул рыцаря хорошо звучал бы вместе с моим новым именем. Рыцарь Всадник Ветра! (Шучу. Ужасно звучало бы. Хорошо, что мне он и не светит.)
— Ладно, — сказал я. — Хотите меня наградить, выдайте мне много сладкой и вкусной информации. Я бы еще там, на АЭС, голову бы сломал, если бы у меня было время думать. Почему эти гребаные захватчики вообще попытались осуществить свой самоубийственный план⁈ Это же ядерная катастрофа! О чем их заказчики вообще думали? И кто их заказчики? Какое, блин, государство оказалось достаточно тупым⁈ Кто-то с другого материка?
Кстати, а это вариант. Одно плохо: это не мой прежний мир, где действительно существовала закоокеанская сверхдержава, которая думала, что может гадить в Евразии как угодно, а ей ничего за это не будет. В этом мире все крупные государства сосредоточены на Ойкосе, первом континенте. Таланн и Болос, два других, значительно меньше по размерам, и на каждом из них больше всего земель у Ордена. Хотя нет, на Болосе больше всего земель у некоего экзотического государства Сойглеп, но девяносто процентов его территории — безводная пустыня с редкими оазисами. И нет, нефть там не качают.
— То есть вы так уверены, что это не секта, не бандитская группировка, а именно государство?
— Исполнители могут быть и сектантами, — я пожал плечами. — Скажем, ребята из «Воли древних», насколько я помню, в принципе осуждают деятельность Ордена — надо, мол, молиться древним магам и полагаться на детей-волшебников. Но они маргиналы, у них ни средств на подготовку, ни возможности достать план АЭС. А у бандитов нет причин идти на такой риск. Если только кто-то не припрятал в операционном зале рекордную нычку наркоты стоимостью в несколько миллиардов, но тогда сам захват выглядел бы по-другому.
Никодим Матвеевич улыбнулся.
— А знаете, вы угадали. Большинство исполнителей захвата действительно имеют связь с «Волей древних», но их дополнительно подготовили и вооружили. А заодно проинструктировали, как пройти первый КПП на машине, битком набитой людьми и оружием, по минутам расписали все действия. Что касается заказчиков и организаторов… Вкратце я могу вам сказать, что у этого инцидента есть несколько уровней. На том, в который меня посвятили в общих чертах, имела место провокация с целью захватить контроль за ресурсами другого государства, не нашего. Но вы уверены что вам, как мальчику-волшебнику, безопасно желать вмешаться в международную политику?
Я задумался.
— Почти уверен, — наконец сказал я. — Дело дошло до подрывов АЭС — а это угроза всему человечеству. Проклятье не вмешается. Уже не вмешалось — а должно было, как только я начал расспрашивать о роли другого государства.
Корсаков кивнул.
— Хорошо. Но мои полномочия на этом заканчиваются.
Он подчеркнул голосом «мои».
— А чьи начинаются?
— Чтобы встретиться с этим человеком, вам придется отправиться в другую больницу. К сожалению, он сейчас не может далеко передвигаться. Поездка будет довольно долгой. Вы готовы?
Я прикинул. В пещере ничего не требовало моего внимания, встреч я тоже никому не обещал. Мама уже со мной попрощалась. Почему бы и нет?
— Хорошо, — сказал Никодим Матвеевич, — тогда я вызываю корову.
И достал из кармана знакомый мне по виду коммуникатор.
Корова — это дальнемагистральный вертолет. Это куда ж мы летим-то⁈