ВЛАДИМИР СПЕКТОР
ВСЁ ЭТО НУЖНО ПЕРЕЖИТЬ…
МОСКВА
2016
НЕБЕСНЫЙ ЗНАК
Размышления над творчеством Владимира Спектора
Впервые с Владимиром Спектором мы встретились ещё в середине 70-х годов прошлого столетия на семинаре у известного поэта Иосифа Курлата. Это был редкостный наставник, любивший «возиться» с творческой молодёжью. А потом было совещание молодых литераторов в Харькове, где я дал рекомендацию своему другу и коллеге для вступления в Национальный союз писателей Украины. Уже тогда мне по душе была философская направленность его поэзии, идущая от жизни, а не «высосанная из пальца».
Всему свой срок. И снова листопад,
Донбасский воздух терпок и морозен.
Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик - орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
Действительно, всему свой срок. Сегодня поэт Владимир Спектор известен в Луганске, Киеве и Москве, он возглавляет одну из писательских организаций, сохраняя порядочность, скромность и доброжелательность. Вообще, если посмотреть на мир поэзии пристальнее, можно разделить его на две части: для одних поэзия – дело чисто любительское, для других – судьба. Трудно не согласиться с тем, что для Спектора поэзия – это судьба. Какие бы волны не швыряли его, не били о берег непонимания, зависти, равнодушия и пошлости, он всегда оставался самим собой, шёл прямо и бескомпромиссно к своей цели. А она у него одна: быть мастером поэтического слова на территории любви, на территории борьбы за человеческое счастье. Казалось бы, в его стихах всё сказано просто, но в то же время и глубоко. Это глубокая простота не всем доступна, отсюда и суровая ухабистость начала его творческого пути, но и уверенное осознание того, что впереди – простор непознаваемый, и назначение поэта – не только познать его, но и открыть людям.
Тот факт, что лишь в 39 лет вышла его первая книга «Старые долги, мне говорит не только об издательских мытарствах, но и о том, что Владимир с самого начала свято относится к Слову и, может быть, слишком требовательно. Хотя большая требовательность к себе, как к поэту, ещё никому не навредила. Владимир Спектор вошёл в поэзию из конструкторского бюро тепловозостроительного завода, где работал ведущим конструктором, занимаясь мудрёными гидравлическими и теплотехническими расчётами, а также изобретательским творчеством (которое в чём-то сродни поэзии). Пройдя закалку в прославленном трудовом коллективе, с первых стихов он не играл в рифмы, а корпел над художественностью и содержанием, поднимая планку мастерства от книги к книге. И упорный труд увенчался успехом. Его поэзия обрела свой голос, чем-то похожий на тревожный гудок локомотива, мчащего по рельсам современной жизни, то легко, то натружено, преодолевая тяжкие перегрузки времени, где порывом чувств, а где – хладнокровной аналитичностью.
Ярость разбитых дорог,
Старость забытых путей.
Молча шагает Бог
Среди своих детей.
Музыка громко кричит,
Сад это или ад?
Не поминая обид, -
Только вперёд, не назад.
Только вперёд, туда,
Где среди всех дорог
В сёла и в города
Совесть идёт, как Бог.
До чего волнительно и правдиво! И потому веришь этим словам, хоть понимаешь, насколько трудно в этом мире быть искренним и правдивым. Но только так можно передать своё чувство, своё воззрение на жизнь и людей. И прав был Сергей Есенин, когда сказал:
Быть поэтом – это значит тоже, если правду жизни не нарушить, рубцевать себя по нежной коже, кровью чувств ласкать чужие души.
А вот - стихотворение другой метрики. В нём до того тонкие оттенки чувств, что невозможно их увидеть, постичь разумом. Они взрываются в душе и кажутся бесконечными:
Не убавляя ничего, не добавляя,
На волшебство и торжество не уповая,
А просто принимая, словно дар,
Пространство, где волненья и тревоги
Бредут, как пилигримы по дороге,
А радость, будто солнечный удар,
Внезапна, горяча и безрассудна…
Жить по любви, казалось бы, не трудно,
Но души, что закрыты на замок,
Таят в себе ответы на вопросы.
Не дождь на землю выпадает – слёзы,
И воздух чёрствый, хоть и весь промок.
И это тоже Владимир Спектор. Здесь много того, что даётся, на мой взгляд, тончайшей проницательностью и восприимчивостью, как бы внутренним потоком сознания. С каждой книгой таких элементов у автора всё больше. Почти всё творчество поэта носит философский характер, но если бы в его сознательное осмысление того или иного образа не врывалась какая-то Божественная сила, действующая в подсознании, стихи были бы простой констатацией факта.
«Давно было замечено, - говорит Шиллинг, - что в искусстве не всё делается сознательно, что с сознательной деятельностью должна соединяться и бессознательная сила, и что только полное слияние и взаимодействие их создаёт великое искусство». На мой взгляд, эти слова имеют прямое отношение к юбиляру. Да и сам В.Спектор этого не скрывает:
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
Известно, что чаще всего настоящее творчество начинается с ощущения своего детства, своей малой родины, своего времени. Читая Спектора, по-настоящему окунаешься в эпоху второй половины минувшего века, ощущаешь аромат луганских улиц, дворов, парков, который слышен в его стихах и сегодня, соединяя прошлое и настоящее, проявляя тревогу за будущее.
Запах «Красной Москвы» -
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознанье своём…
Как у каждого настоящего поэта, у Владимира Спектора есть и пронзительные, трогательные строки о любви, без которой невозможно любое творчество. И ещё у этих строк есть такие качества, как искренность и доброта. И поэтому им веришь.
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
Жизненный путь Владимира Спектора подошёл к новому рубежу, за которым талант подкрепляется зрелостью и мудростью прожитых лет. Он – автор более чем 20 книг поэзии и публицистики, лауреат нескольких престижных литературных премий, среди которых - имени Юрия Долгорукого, Сергея Михалкова, Арсения Тарковского, Николая Тихонова, «Круг родства». В этом – признание мастерства и таланта. Он – сопредседатель Межрегионального союза писателей и Конгресса литераторов Украины, главный редактор альманаха и сайта «Свой вариант», член Президиума Международного Литературного фонда.
Судя по его общественной и писательской деятельности, можно с уверенностью сказать, что Владимир Спектор – в расцвете творческих сил, а, значит, впереди – ещё немало побед и чудесных свершений. Желаю, чтобы долго-долго его вдохновенное перо из конца строки переходило в начало, создавая всё новые и новые произведения, радующие читателей.
Андрей Медведенко,
поэт, заслуженный работник культуры Украины
АННОТАЦИЯ
Лирическое, философское осмысление жизни – характерная черта творчества Владимира Спектора, известного поэта, лауреата литературных премий, среди которых - имени Юрия Долгорукого, Арсения Тарковского, Сергея Михалкова, «Круг родства» имени Риталия Заславского…
В стихах автора прослеживается судьба поколения, родившегося в 50-х годах минувшего века. Здесь и раздумья о своем месте в жизни, войне и мире, о любви и вечных нравственных ценностях.
Владимир Спектор - cопредседатель Межрегионального Союза писателей и Конгресса литераторов Украины, член Президиума Международного Литературного фонда.
Среди книг Владимира Спектора – сборники стихов «Старые долги», «Усталый караул», «Прямая речь», «Не по Гринвичу отсчитывая час», «Ничего не изменилось», «История любви забытой», «Призрак счастья», «Степень свободы», «В дыхании пространства», «Время предпоследних новостей», «В Луганске-Ворошиловграде…» и другие, а также книга очерков «Мальчик с улицы Английской».
НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ
* * *
В душе – мерцающий, незримый свет,
Он с лёгкостью пронзает стены.
Взгляни вокруг – преград, как будто, нет.
Но как тревожны перемены.
Небесной тверди слыша неуют,
Беспечно дышит твердь земная.
И нам с тобой – вдоль перемен маршрут,
Пока горит огонь, мерцая.
* * *
Выжить…
Отдать,
Получить,
Накормить.
Сделать…
Успеть,
Дотерпеть,
Не сорваться.
Жизни вибрирует тонкая нить,
Бьётся, как жилка на горле паяца.
Выжить,
Найти,
Не забыть,
Не предать…
Не заклинанье, не просьба, не мантра.
Завтра всё снова начнётся опять.
Это – всего лишь заданье на завтра.
* * *
- Ты слышишь, как сердце стучит у меня?
- Нет, это – колёса по рельсам…
- Ты видишь – дрожу я в сиянии дня?
- Ты мёрзнешь. Теплее оденься…
- Ты видишь – слезинки текут по щекам?
- Нет, это дождинки - к удаче…
- Ты чувствуешь – я ухожу к облакам?
- Я вижу, я слышу… Я плачу.
* * *
Было и прошло. Но не бесследно.
Память, словно первая любовь,
Избирательно немилосердна,
Окунаясь в детство вновь и вновь,
Падая в случайные мгновенья,
Где добром отсверкивает зло…
Счастьем было просто ощущенье,
Что осталось больше, чем прошло.
* * *
И, в самом деле, всё могло быть хуже. –
Мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит,
Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».
Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,
Где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.
А в лучшее мне верится труднее.
* * *
Не изабелла, не мускат,
Чья гроздь – селекции отрада.
А просто – дикий виноград,
Изгой ухоженного сада.
Растёт, не ведая стыда,
И наливаясь терпким соком,
Ветвями тянется туда,
Где небо чисто и высоко.
* * *
Яблоки-дички летят, летят…
Падают на траву.
Жизнь – это тоже фруктовый сад.
В мечтах или наяву
Кто-то цветёт и даёт плоды
Даже в засушливый год…
Яблоня-дичка не ждёт воды –
Просто растёт, растёт.
* * *
В раю не все блаженствуют, однако.
Есть обитатели случайные.
Речь не о том, что в небе много брака,
И не о том, что ангелы печальные
Никак не сварят манну по потребности
И шалаши с комфортом всем не розданы…
Но что-то есть ещё, помимо бедности,
В чём чувство рая близко чувству Родины.
* * *
Природа танца – в танцах от природы.
Под ветром ива – будто балерина.
И человек под ветром несвободы
Податлив, как танцующая глина.
Но танец, растворимый, словно кофе,
У глины проявляет твердь гранита,
Когда любовь тождественна Голгофе,
И память пляской ветра не сокрыта.
* * *
Нет времени объятья раскрывать,
И – уклоняться некогда от них.
И в спешке пропадает благодать,
Чужих не отличая от своих.
Нет времени сравнить добро и зло,
Не забывая в муках о добре…
От «было» до «проходит» и «прошло» -
Нет времени. Нет времени. Нет вре…
* * *
Лежит судьба, как общая тетрадь,
Где среди точек пляшут запятые,
Где строки то прямые, то косые,
И где ошибок мне не сосчитать.
Бежит строка в дорожной суете,
И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.
А в небесах рисует строки ветер.
Он в творчестве всегда на высоте.
А у меня сквозь низменность страстей,
Невольную печаль воспоминаний
Таранит, разбивая жизнь на грани,
Строка любви, парящая над ней.
* * *
На рубеже весны и лета,
Когда прозрачны вечера,
Когда каштаны – как ракеты,
А жизнь внезапна, как игра,
Случайный дождь сквозь птичий гомон
Стреляет каплею в висок…
И счастье глохнет, как Бетховен,
И жизнь, как дождь, – наискосок.
* * *
Тёплый ветер, как подарок с юга.
Посреди ненастья – добрый знак.
Как рукопожатье друга,
Как улыбка вдруг и просто так.
Жизнь теплей всего лишь на дыханье,
И длинней - всего лишь на него.
Облака – от встречи до прощанья,
И судьба. И больше ничего.
* * *
«Неделовым» прописаны дела,
А «деловым» – как водится, успех.
«Неделовые» пишут: «Даль светла»,
А «деловые» знают: «Не для всех».
Но где-то там, за финишной прямой,
Где нет уже ни зависти, ни зла, –
Там только мгла и память за спиной,
Но память – лишь о том, что «даль светла».
* * *
Какою мерою измерить
Всё, что сбылось и не сбылось,
Приобретенья и потери,
Судьбу, пронзённую насквозь
Желаньем счастья и свободы,
Любви познаньем и добра?..
О Боже, за спиною – годы,
И от «сегодня» до «вчера»,
Как от зарплаты до расплаты –
Мгновений честные гроши.
Мгновений, трепетом объятых,
Впитавших ткань моей души.
А в ней – доставшийся в наследство
Набросок моего пути…
Цель не оправдывает средства,
Но помогает их найти.
* * *
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в отцепленном вагоне
Предвещает не победу, лишь участье
В том процессе, что зовут
"борьба за счастье".
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в оцепленном вагоне,
предвещает он победы вам едва ли,
Не для вас куют победные медали.
Претенденты на медали в оцепленье
Цепь за цепью переходят
в наступленье.
Претенденты на победу в марафоне -
Это вам трубит труба в Иерихоне.
Не до жиру, не до бега, не до смеха...
Претенденты...
Претенде...
И только эхо...
* * *
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
И летит среди прочих миров
Мой, ничтожный, прекрасный, родной.
И скрепляется кровью кров,
И вопрос, как крыло за спиной.
* * *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось,
И теперь течёт во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Всё, что будет – будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
Мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – всё дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
А в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
Ветер кровь
Мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
Парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
Маршируем на ученье,
Всё слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поём.
О красавице-дивчине,
О судьбе и о калине,
И о времени своём.
КАЖДЫЙ ВИДИТ ЛИШЬ ТО, ЧТО ХОЧЕТ
* * *
Запах «Красной Москвы» -
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознанье своём…
* * *
Голос эпохи из радиоточки
Слышался в каждом мгновении дня.
В каждом дыхании – плотно и прочно,
Воздух сгущая, храня, хороня
В памяти - времени лики и блики,
Эхо которых очнулось потом
В пении, больше похожем на крики,
В радости с нечеловечьим лицом.
* * *
Уходит время бескорыстных песен,
Всё реже слышно: «Друг, товарищ, брат»…
Всё чаще: неудачлив, значит – честен,
Зато нечестен – выгодно богат.
Ты чувствуешь, дружище, как уходит
Наивная застенчивость, и с ней –
Нелепое, как дым без парохода,
Теряет голос эхо наших дней.
* * *
Блеск хромовых сапог тогда,
Как чудо электроники сейчас.
И неизменна лишь звезда,
Чей вечный взгляд сквозь время не угас.
В нём – суета и маета
Полузабытых дел, ненужных слов.
Не для души всё, но - для рта…
А для звезды небесной - лишь любовь.
* * *
Как живётся? – В контексте событий.
И, наверно, в контексте тревог,
Наслаждаясь луною в зените,
Как мерцаньем чарующих строк.
Как живётся? – С мечтой о Карраре,
Невзирая на то, что труха, -
Повсеместно, не только в амбаре.
И лишь шаг – от любви до греха…
Но, взрывая нелепые будни,
Прорываясь сквозь дни и века,
И сквозь слёзы – любовь неподсудна,
И, как стих, иногда высока.
* * *
Открыта в комнату воспоминаний дверь,
Хотя скрипит и поддаётся туго…
Не списки кораблей – находок и потерь –
Зовут, перекликаются друг с другом…
Тугие паруса и ветер молодой,
Солёный привкус встреч и расставаний…
И память, что наполнена живой водой,
Не делит взмах – на «поздний или ранний».
Где похвалы бутон, а где угрозы плеть –
Не разберёшь, не сыщешь пятый угол…
И нелегко понять, тем более смотреть,
Как за любовью мрак идёт по кругу
* * *
Инерция…
И для души
закон Ньютона применим.
Никак мне не расстаться с ним.
Воспоминаний сила
опять меня сдавила…
Души моей потёмки –
потёмки кинозала.
Замедленная съёмка.
Смотрю, и всё мне мало.
* * *
Прощаемся пока не навсегда
Под ветром, что становится вдруг встречным.
Сквозь память и года, как поезда –
Прощания и встречи не навечно.
Осваивая свой земной маршрут,
Встречая, забывая, провожая,
Как уберечь небесный дар минут,
Сверкнувших дальним отраженьем рая?..
* * *
Мой дед здороваться любил
И вслух читать газеты.
Читал, покуда было сил,
Про жизнь на белом свете.
С машиной швейной был в ладу
И с нашей старой печкой.
А вот в пятнадцатом году –
Стрелял под Берестечком.
«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –
Рассказывал он внукам.
В работу верил. Не в рубли.
И уважал науку.
Моим пятёркам был он рад.
Предсказывал победы.
Хотел, чтоб был я дипломат…
А я похож на деда.
Детство
Дед шил шапки и пел песни.
А я сидел на столе и ел картошку.
Пахло кожей и тёплым мехом.
А на стене висела карта мира.
И два портрета висели рядом.
А на них – два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил последнюю шапку.
Давно дед спел последнюю песню.
А со своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства.
* * *
Мама, всё получилось не так,
Как ты, пророча, говорила.
То ли память, а то ли сквозняк
То, что стало и то, что было,
Перемешав и разворошив,
Душу терзает и тревожит.
Осень, швырнув листву, как гроши,
Стала мудрей, но не моложе.
Что ни случилось, а ты права,
Отрицание отрицая.
Кругом идёт, как жизнь, голова,
Несовпаденья все прощая.
* * *
Надо, чтоб всё, в аккурат, совпало,
А иначе не получится ничего.
А иначе – всего будет мало,
Как любви без греха у аббата Прево.
Через пыль и пространство желаний,
Боль умений, страданий, любви торжество
Вдруг проявится отблеск не ранний…
А иначе – не получится ничего.
* * *
Дышу, как в последний раз,
Пока ещё свет не погас,
И листья взлетают упруго.
Иду вдоль Луганских снов,
Как знающий нечто Иов,
И выход ищу из круга.
Дышу, как в последний раз,
В предутренний, ласковый час,
Взлетая и падая снова.
И взлетная полоса,
В мои превратившись глаза,
Следит за мной несурово.
* * *
Заскакивал в последний вагон,
Выпрыгивал на полном ходу.
В небе считал не только ворон,
Со всех сторон – не одну беду
Ждал, словно рыбу крючок в воде.
Но таила улов свой вода…
А счастье с бедой – вдвоём везде,
Как день или ночь, в судьбе - всегда.
* * *
От возраста находок вдалеке
Я привыкаю к возрасту потерь.
И где пятёрки были в дневнике,
Пробелы появляются теперь.
А я в душе – всё тот же ученик.
Учу урок, да не идёт он впрок.
Хоть, кажется, уже почти привык
К тому, что чаще стал звонить звонок.
* * *
Приходили в комнату тени
И вели беспокойные речи
О потерях-приобретеньях,
О грядущих разлуках и встречах.
И язык мне их был понятен,
И в крови стыла дрожью истома,
Словно тенью солнечных пятен
Обожгло окна отчего дома.
* * *
Каждый видит лишь то, что хочет
Каждый знает лишь то, что умеет.
Кто-то отметит, что день – короче,
А для кого-то лишь ночь длиннее.
Но и разбив черепаший панцирь
дня или ночи, в осколках желаний
Отблески счастья найдёшь, между прочим,
Словно последнюю мелочь в кармане.
* * *
Не хватает не злости,
Не нежности –
Не хватает в судьбе безмятежности,
Не хватает улыбки крылатой,
Лёгкой детскости, не виноватой
В том, что всё получилось
так странно,
Что в смятении люди и страны,
Что в конце благодатного лета
Все прозаики мы. Не поэты.
* * *
И бабка, что курила «Беломор»,
И та, что рядом с нею восседала,
Покинули, покинули наш двор.
И на скамейке пусто стало.
И только девочка трех лет
Зовет беспечно: «Баба Сима!..»
Да белый свет. Да синий цвет,
Да желтый лист, летящий мимо.
ПРИЗРАК СЧАСТЬЯ
* * *
Упавшее небо давит на плечи,
И мне оправдаться пред будущим нечем.
Цепляясь за небо, я падаю тоже.
И только земля провалиться не может.
И, превозмогая чужое бессилье,
Я в кровь раздираю
не руки,
но крылья.
* * *
И тень в окне, и мысли озаренье –
Лишь кажется, что это невзначай.
Как отблеск жизни – каждое мгновенье
Таится между «здравствуй» и «прощай».
Не стой под эхом – первые свиданья
Вдруг оглушают, приглашая вновь
Туда, где мимолётны расставанья,
Как тень в окне, как первая любовь.
* * *
С низкого старта - как в школе учили,
Где стометровка – сквозь парк и печали.
Жизнь настоялась наливкой в бутыли,
Но отстоялась ли? Это – едва ли…
Снова и снова – вперёд и по кругу,
Кто - наугад, ну, а кто-то – по карте.
Даль стометровки, как прежде, упруга,
И продолжение – с низкого старта.
* * *
Из поцелуев, слёз,
открытий и объятий,
Любви, в которой по соседству
«да» и «нет»,
Вдруг возникает, словно
снимок в аппарате,
Судьбы мерцающий
и небесспорный свет.
В нём всё, что помнится,
и что, увы, забыто,
Отец и мать,
что ищут правду в небесах,
И книг любимых
беззащитная защита,
И профиль счастья сквозь обман
любви и страх.
* * *
Толстый и застенчивый «жиртрест»,
Гордый, в той же мере, что и жалкий….
Призрак одиночества воскрес,
Выходя из школьной раздевалки.
Он меня узнал и подмигнул.
Я – в ответ, сквозь время расставаний,
Где вдоль детства - вечный караул
Из надежд и разочарований.
* * *
Плотная парадная колонна –
Вдох и выдох – лишь на «раз и два».
Мысли и поступки – все синхронны,
Словно улетевшие слова.
Марширует целая эпоха,
Не скорбя, рыдая и трубя.
Падая на половине вдоха,
Отвечая каждый за себя…
* * *
- Как называется это кино?
Главная роль, словно шита по мне….
- Ведать о том никому не дано.
И не кино это вовсе, и не…
- Как всё знакомо - улыбки и свет,
Впрочем, вон – тени, я их не узнал…
- Если досмотришь – узнаешь ответ.
Жизнь, как кино – не скрывает финал.
* * *
У первых холодов – нестрашный вид –
В зелёных листьях притаилось лето.
И ощущенье осени парит,
Как голубь мира над планетой.
И синева раскрытого зрачка
Подобна синеве небесной.
И даже грусть пока ещё легка,
Как будто пёрышко над бездной.
* * *
Осень слышна едва-едва
В трепете крыльев, шорохе листьев.
На языке стынут слова
Из одинокой, предутренней жизни.
Над тишиной, как надо мной –
Звёзды пространства мигают с укором.
Я обернусь – а за спиной
Годы – сквозь листья, как тень разговора.
* * *
Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю.
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может, время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьётся в каменной клетке квартала…
* * *
Мне все ещё как будто невдомёк,
Мне кажется, что я не понимаю…
Стучит будильник,
но молчит звонок,
Звучит симфония,
не первая – седьмая.
Какой сумбур!
Какая благодать!
И первый день
похож на день последний.
О чём там говорить,
о чём молчать,
Когда уже ломают дверь
в передней.
* * *
Идут незримые минуты,
но внятен их тревожный гул.
Не забирай мою цикуту,
Я всё равно уже хлебнул.
Не забирай, прошу, не трогай,
Ты видишь – нет на мне лица.
Я подышу перед дорогой,
Я это выпью до конца.
Я всё равно уже отравлен,
Но мне отрава эта – всласть.
Там, где от центра до окраин
Не слаще выжить, чем пропасть.
И пусть свеча почти задута,
Я и допью, и допою.
Не забирай мою цикуту,
Пускай отраву, но мою!
* * *
Забывая время полицаев,
Продлевая время подлецов,
Как НЗ, объятья раскрывая,
Уповаем только на любовь.
И когда приходит время сбора,
Где, как камни, тяжелы слова,
Лишь любовь спасает от позора
Только тем, что, как всегда, права.
* * *
Символ-памятник исчезнувшей эпохи –
Тень огня, папаха, грозный вид…
Время кануло – от выдоха до вдоха,
И звезда погасшая молчит.
Время кануло сквозь каменные латы.
Не поймёшь – кто прав, кто виноват.
Вереницей лица птицами сквозь даты…
Как по небу, в памяти летят.
* * *
Почему сквозь годы густо льётся кровь,
Превращая время в поле брани?
Господи! Струится вновь она и вновь,
Сквозь любовь и память, сквозь страданья…
Почему жестокость набирает вес,
Злость усердно души рвёт и жилы?..
Как же долго Тот, кто умер и воскрес,
Набирает праведные силы…
* * *
Бессмертие – у каждого своё.
Зато безжизненность – одна на всех.
И молнии внезапное копьё
Всегда ли поражает лютый грех?
Сквозь время пограничной полосы,
Сквозь жизнь и смерть – судьбы тугая нить.
И, кажется, любовь, а не часы
Отсчитывает: быть или не быть…
* * *
Всё перепутано и недосказано,
Не договорено, недоцеловано,
Так что слова разбираем не сразу мы
И забываем их разочарованно.
Исповедимы пути? Нет, наверное,
Там, где любовь, словно жертва напрасная,
Недоцелованная и неверная,
И перепутанная, и прекрасная…
* * *
Он попал под автобус «Ростов – Мариуполь»,
И кровавые пятна затмили стекло.
Как обычно, толпа хлопотала над трупом,
И шофёра в тоске безысходной рвало.
Между двух городов, посредине дороги
Он лежал на земле. Не бывает чудес.
Но завыл верный пёс во дворе в Таганроге.
И упала слеза из развёрстых небес.
* * *
Звезда дороги – за окном,
И свет её – сквозь день и ночь.
Стучат колёса: «Что потом?
И как помочь и превозмочь?»
Помочь, понять, найти, простить -
Сквозь стук колёс и звёздный свет…
И я разматываю нить
Судьбы, скрывающей ответ.
* * *
Остановка в пути
отозвалась в душе тишиной.
Не стучали колёса,
и что-то ещё не скрипело.
Только память беззвучно
и гулко шепталась со мной,
Наполняя дыханием прошлого
душу и тело.
Эхо сказанных слов
замирало средь шума дорог,
Силуэты родных
проявлялись и таяли снова…
Остановку в пути
вдруг дарует, чарующе-строг,
Тот, кто учит,
что делом становится каждое слово…
* * *
Над кабинетами, над приёмными,
И над мыслями потаёнными
Дух начальства, пузатый, грозный,
И просителей – слёзно-постный.
Всё меняется – пьесы и роли,
Превращая диезы в бемоли,
Вызывая то плач, то смех.
Но, как прежде, манящий грех
Вновь находит в постели у власти
Не свободу, а призрак счастья.
ЗА ГРАНЬЮ ДЫХАНЬЯ
* * *
Перпендикуляр в параллельных мирах…
Что он ищет? Какую родню?
Память детства на пионерских кострах,
Догорает. Её не виню.
Эта память – сама перпендикуляр
К параллелям гламурного дня.
Пионерский костёр похож на пожар,
Догоревший в душе у меня.
* * *
Медальный отблеск крышек от кефира
Остался за границею веков.
Остались там же – очередь за сыром
И пионерский лозунг «Будь готов!»
Другая жизнь, хорошая, плохая,
В которой по соседству – зло с добром.
А для кого-то отраженье рая
В той крышке с её мнимым серебром.
* * *
В последнюю минуту сна
Вдруг ощутил, что мне видна
Чужая жизнь, где старики,
Своим желаньям вопреки
Бредут неведомо куда…
(У многих на спине – звезда).
И я иду за ними вслед,
И время тает, его нет.
Сквозь дальний плач – аккордеон,
И вдруг – обрыв. И кончен сон.
Недобрым утром, в тишине
Я наяву, а не во сне
Сквозь жертвенно-багровый свет
Почуял жизнь, которой нет,
Сквозь явь и сон, сквозь «нет» и «да» –
Всё та же, желтая звезда.
* * *
Убивали, стреляли,
пытали и вешали
Лишь за то, что - не свой,
лишь за то, что – чужой.
И плевалась патронами
ненависть бешено
В час, когда состраданье
вели на убой.
В муках корчилась совесть,
рыдало отчаянье.
Справедливость терпела
удары под дых…
Как сквозь годы, сквозь смерть
прорастало раскаянье.
Только ненависть снова
живей всех живых
* * *
В Освенциме сегодня тишина.
Не слышно стонов, выстрелов, проклятий
Хотя почти забытая война
Не выпускает из своих объятий
И тех, кто обживает небеса,
И тех, кто на земле еще покуда.
А память воскрешает голоса,
Которые доносятся ОТТУДА.
Они звучат сегодня и во мне,
Живые строки Ветхого Завета,
Где жизнь сгорает в бешеном огне.
За что и почему? – И нет ответа.
За что и почему? – Ответа нет.
Да и вопросы забываются с годами.
И, кажется, чернеет белый свет –
Под бормотанье: «Было, но не с нами…»
Потомки Геббельса – как сорная трава,
Напялившая незабудок маски.
И кругом – от неправды голова
В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.
Мол, там совсем не мучили, не жгли
В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.
Но стон доносится из-под земли:
Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»
В Освенциме сегодня тишина,
И не седеют волосы убитых.
Приходят и уходят времена
И, проявляясь на могильных плитах,
Бессмертны имена познавших ад,
И в небеса ушедших без ответа.
За что и почему? Они молчат.
И словно божий суд, молчанье это.
* * *
Из-под снега выглянет асфальт –
Как лицо из-под белил.
Главного ещё я не сказал.
Хоть и много, вроде, говорил.
Все старо, как прошлогодний снег.
Да и нынешний уже не нов.
Хоть и близким кажется успех –
Дотянуться не хватает слов.
Поищу их в письмах фронтовых.
Там про снег и про войну.
В лица дядей вечно молодых
Сквозь их строки загляну.
Снег в тех письмах – вечно молодой,
Лучшие слова – одни на всех.
Время между мною и войной –
Утрамбовано, как снег.
* * *
Снегу не хватает белизны,
Миру не хватает тишины,
Злости не хватает добрякам,
Доброты – решительным рукам,
Теплоты – во взглядах на бегу,
Паруса – на тихом берегу,
Мира – в небесах и на земле…
Только снега много в феврале.
Но и снегу не хватает белизны.
В феврале цветные снятся сны.
Не хватает пенья майских птиц,
Просто счастья для знакомых лиц.
* * *
То ли тень, то ли облако,
То ли пыльный рассвет…
Время – долго ли – коротко
От «пока» до «привет».
Словно облако – призрачна
И прозрачна, как лёд, –
Тень всегда безошибочно
То берёт, то даёт…
То ли с нею все связаны,
То ли тень вяжет всех –
Фразой, что недосказана,
Захлебнулся успех.
Пустоцветом сквозь облако
Догорает закат.
Время – долго ли коротко –
Тешит тающий взгляд.
* * *
Удача в профиль и анфас
Сквозит сквозь «да» и «нет»,
Как незатейливый рассказ
Сквозь красочный сюжет,
Как сквозь зеркальное стекло
Сквозит то смех, то плач
Во время счастья, что прошло
На сквозняке удач.
* * *
Всё – как прошлой зимой,
то в окне, то в зрачках – непогода.
Полусонный покой –
на земле, в небесах… Лишь душа,
В небеса воспарив,
до заветного звёздного брода,
В непогоду сквозь боль несвободы
парит, чуть дыша.
Всё, как прошлой зимой, но не так,
хоть мгновенья похожи.
Снегом стала другая вода.
И другая беда
Расцарапала память до боли другой,
и до дрожи,
Всё, что было «сейчас», уводя из «всегда»
в «никогда»…
* * *
Невзначай, ненароком, случайно –
Что такое, за что – не пойму.
Загляну в переулок,
Как в тайну,
Что живёт в обветшалом дому.
Там старуха сидит молчаливо,
Там старик смотрит хмуро в окно.
Во дворе осыпаются сливы –
Их зимою не есть всё равно.
Ощутишь вдруг такое томленье
Дней прошедших, и тех, что идут.
Будто годы,
сжимая в мгновенья,
Призывает к себе Страшный суд.
* * *
Никого по отдельности нет.
Все впрессованы в родственный лёд –
И повенчанный с ночью рассвет,
И закат, давший ночи развод.
Лёд, случается, тает порой,
Обнажая греховность обид.
Вновь скрепляет всё только любовь,
Даже тем, что внезапно молчит.
* * *
Несмотря и вопреки
Сквозь мгновение струится
Тень руки или реки,
Взмах крыла или ресницы.
Вопреки и несмотря -
Сквозь шуршанье за спиною
Ощущаю, что не зря
Небу – свет, земле – земное…
* * *
Жизнь, словно пропитана пальмовым маслом,
И время скользит – то вперёд, то назад.
Подмена взрывается миной фугасной.
Опасно! Где был дефицит – суррогат.
Опасно, когда вместо крови – нейтральный,
Как масло, пульсирует в венах раствор…
Опасно, что жизнь – словно рынок центральный,
Где кажется полным пустой разговор.
* * *
Всё остаётся со мной –
Дети, судьба, мечты.
А птица над головой –
Может быть, это ты.
Всё остаётся со мной,
Как тихое наше «прости».
Выстрел чужой за спиной
Птицу не сбил с пути.
* * *
В мои летящие песни
ты проникаешь сквозь воздух.
Ты приникаешь взглядом
к моим потаённым мечтам…
Но пересыхает в гортани
осеннее слово «поздно»,
И память вскрывает пространство
на вечные «тут» и «там».
За гранью дыхания – тени
забытых воздушных замков.
Там – память и поцелуи,
и нашей любви цветы.
Там – жизнь без волшебных сказок
и скатерти-самобранки.
Но главное, что за гранью
дыханья – и я, и ты…
ВНЕ ВРЕМЕНИ И ВНЕ ПРОСТРАНСТВА…
* * *
Потаённый тает свет,
Отражаясь ближней далью.
Тени завтрашних побед
Гаснут в планке над медалью.
И который век подряд
Насмехается над властью
Жаркий, терпкий аромат
Ожидаемого счастья.
* * *
Параллелограмм перестраивается
в круг
И спрямляет углы.
Бывший враг говорит тебе:
“Друг”,
А вратарь забивает голы.
День темнеет и падает
в ночь.
Улыбаясь, светлее мрак…
Тот, кто может, не хочет
помочь,
Тот, кто хочет, не знает, как.
* * *
Говорят, надежды умирают.
Где их кладбище – никто не знает.
А другие говорят – надежды вечны,
Даже если несерьезны и беспечны,
Словно небо, словно воздух они с нами.
Греет душу их негаснущее пламя.
Даже если жизнь темна иль полосата.
Даже если ты уходишь без возврата.
* * *
Оттепель бывает летом,
Когда на душе холода,
Когда вдруг согреет светом
Далёкая прежде звезда.
Не тает лишь тихий ужас,
Сковавший и глаз, и бровь.
А свет проступил сквозь стужу,
Как сквозь нелюбовь - любовь.
* * *
Незаконченность мира, любви, перемен,
Неизбывность, но не обреченность.
Забываю, прощаю встающих с колен,
Злобу их обратив во влюблённость.
Облака из души воспаряют туда,
Где им плыть, небеса укрывая,
Где, рождаясь, надеждою манит звезда,
Обретая законченность рая…
* * *
Всё то, что было мелочным и зыбким,
Вдруг обрело свой вес и очертания.
Обрывок разговора, тень улыбки,
И песнею звучащее признание.
Полунамек – сквозь время и пространство,
Как полувздох, таинственный и нежный…
Сквозь золото осеннего убранства –
Из будущего – вдох и выдох снежный.
* * *
А в детстве были витамины радости,
И это не казалось странным.
Не потому, что не хватало сладости,
Была вся радость в имени – «бананы».
Сегодня всюду – спелые и ранние,
Бананы в будний день, и в воскресение…
И, значит, правда, радость ожидания
Намного слаще счастья обретения…
* * *
Искать и находить слова,
И превращать их в эхо взгляда.
Наверное, любовь права,
Когда твердит – ей слов не надо.
Искать и находить ответ
На тот вопрос, что вечно рядом,
В котором скрыты «да» и «нет»,
И то, что не расскажешь взглядом…
* * *
От перекрёстка тревог и сомнений
До поворота надежд и желаний –
Ветер весенний и вечер осенний,
Замысел поздний и промысел ранний.
Листья листаю, прильнув запоздало
К строчкам судьбы, что от края до края,
Не разбирая, где много, где мало,
Ветер встречая и боль провожая…
* * *
Надо учиться забывать,
по небу памяти летать
свободно и легко.
Примерно так, как в листопад
парит, взмывая наугад,
как гений над строкой,
Какой-нибудь кленовый лист,
или шальной парашютист
над миром и войной.
И я парю в твоих глазах,
забыв, что есть война и страх.
А в небесах - весь мир со мной…
* * *
Воспарил во сне, как наяву…
И проснулся. Дождь стучал по крыше
Неуверенно, как новую главу
Набирающий на клавишах Всевышний.
Облака заткали небосвод,
Но идёт набор главы полётов.
Род проходит и приходит род…
И парит в мечтах всё время кто-то.
* * *
Непредсказуемость мозаики судьбы,
Где каждый камешек – кровавый.
Где от бесславия до славы –
Пространство боли и надежд, любви, борьбы…
Пейзаж, в котором каждое дыханье дня
Рисует правду и неправду.
И где лишь кровь – основа смальты,
Скрепляющей судьбу, и правду, и меня.
* * *
Мы с тобой – в параллельных мирах.
Сквозь разорванность тени и света
Вижу, как догорает в кострах
Разделившее нас бабье лето.
Параллельного мира броня
От любви защитить не сумела.
И витает в мерцании дня
Тень огня, обжигая несмело.
* * *
Среди потока людей и машин,
Среди городской суеты
Острей ощущаешь, что ты – один,
Что ты – это только ты.
И, все же, оставшись наедине,
Пускай не сразу, не вдруг
Любовь и дружбу ценишь вдвойне,
Как самый спасательный круг.
* * *
У дружбы и любви на страже –
Отсутствие корысти и причин.
Иначе – купля и продажа
Друзей, неверных женщин и мужчин.
Знакомо всем и повсеместно
Предательство, то громкое, как джаз,
То скрытое мотивом мести…
А вот меня спасали, и не раз
Друзья, нежданно, не картинно.
И ангел пел над заводской трубой…
А были и удары в спину,
И ангел плакал над моей судьбой.
* * *
Кленовых вертолётиков полёт,
Потом – паренье листьев под дождём.
И осень полушепотом поёт,
Как мы на разных улицах поём,
Встречаясь и прощаясь, находя
Забытый голос и случайный взгляд…
Под искрами кленового дождя,
Идя вперёд и падая назад.
* * *
Вхожу, как невидимка,
в людскую суету,
Не чувствуя обид,
не празднуя успех,
И рядом чьи-то души
на солнечном свету,
Сквозь призму дня летя,
являют смех и грех.
Меня не замечая,
подлец и врёт, и бьёт,
Не ведая, что сам
висит на волоске…
Сквозь время негодяев
тащу судьбу вперёд,
Туда, где благодать
незрима вдалеке…
* * *
Вне времени и вне пространства
Порою мыслей бег тревожный.
Сквозь безобидность и тиранство,
Сквозь всё, что каждый миг возможно,
Где жертва вновь стремится в сети,
Где поздний вдох и выдох ранний…
Где мы с тобой в неясном свете
Вне времени и расстояний.
* * *
Вращение велосипедных спиц
Кромсает воздуха сырое тело.
Прозрачность и невидимость границ
Дрожит в пространстве света, и несмело
Зовёт и заполняет непокой
Вращеньем спицы, как полётом птицы…
И пустота, волнуясь под рукой,
Собою растворяет тень границы.
* * *
Телеэкранность автобусных окон.
Мир за стеклом, говорящие лица…
Вечер развёрнут сверкающим боком,
Время блуждает, исходит и длится.
Время стоит на пустой остановке,
По мониторам сверяя движенье,
Листья срывая, как будто листовки,
В лицах встречая своё отраженье.
* * *
Восходить к абсолюту покоя
Сквозь тщету суетливого дня –
Лишь в мечтах представляю такое,
Отпуская, прощая, храня
На окраине памяти Слово,
Что взрывается Делом подчас…
Восхожу и прощаю Вас снова.
Что ещё могу сделать для Вас…
* * *
Неоновые многоточия гирлянд
Венчают недосказанность аллей.
Сквозь тёмный вечер проявляется талант
Плакучих ив, берёз и тополей
Раскрашивать безликий сумрак бытия
Наивной праздничностью фонарей.
Щемящей тайной кажется судьба моя,
А память в цвете – ярче и острей.
* * *
Не хватает света по утрам,
Схожего с улыбками на лицах.
Кажется, часы стучат: «Пора»,
Несмотря на то, что время длится.
Не хватает праздника в душе,
Счастья, что как лёд на солнце тает.
Хочется «ещё», а не «уже»…
И тебя мне тоже не хватает.
* * *
Радость ожидания родных,
Маленьких чудес, больших подарков…
Радость оттого, что в этот миг
Даже сердцу становилось жарко.
Радость ожидания любви –
И открытия, что это – рядом…
Годы, как мячи летят, - лови!
И ловлю. И провожаю взглядом.
* * *
Я словно подключен к розетке,
И слышу пульсацию крови
На грани перезарядки,
На склоне любви и тревог.
А сердце грустит в грудной клетке,
И в такт ему у изголовья -
Тени былых идеалов,
Которых достичь я не смог.
Всё вновь отложилось на после,
И вновь я шагаю по краю
Мечты и скупой надежды,
И кровь ударяет в висок.
Я рядом с тобой, я возле,
За что, почему – не знаю.
Но боль не слабей, чем прежде,
И путь к тебе так же далёк.
* * *
Где-то вдалеке,
На пустой реке –
Надувная лодка, рыба плещет.
И осенний пляж,
Тишины той страж,
Словно разорившийся помещик.
Ты не береди
Пустоту в груди.
Вот уже и даль реки в тумане.
Над пустой рекой
Дышится легко…
И судьба – как в матовом экране.
* * *
Хрупкое равенство дня и меня,
И времени горький осадок.
А за спиною – всё та же возня,
Где вкус равнодушия – сладок.
Дней оголтелость упрячу в карман,
Тёплой ладонью согрею…
Тают обиды, и гаснет обман.
И даже враги – добрее.
* * *
Небо сменило кожу, деревья меняют краску.
Это – не новый имидж, это – возврат к судьбе.
Значит, почти что прожит этот подарок царский.
Снова небесный Китеж птиц призовёт к себе.
Дождь превратив в чернила, раскрашивая неярко
Дни, и траву, и листья, осень дарует час.
Час для любви и света, посланье с небесной маркой,
Где листья, как поцелуи, и всё – как в последний раз.
* * *
Сквозь солнечность надежд прощального тепла,
Где каждый день – с особой позолотой,
Незримая, как взмах небесного крыла,
Звезда любви мне прошептала что-то.
Мне эхо донеслось тревоги и тщеты,
И горькой правды, говорившей честно…
И вместе со звездой над бездной я застыл.
И подо мной застыла эта бездна.
* * *
Фотошоп не разгладил тревожные сны,
Смоделировав швы бытия.
Монитор – как глубокое небо весны,
Подтверждает, что жизни края
Растворяясь во всех мегабайтах тоски,
Недоступны для ложных звонков.
Швы пространства, как прежде, близки и крепки,
И не сны их сшивают, а кровь.
* * *
Где-то на окраине тревог,
Где живут бегущие по кругу,
Вечность перепутала порог,
И в глаза взглянули мы друг другу.
Черствые сухарики мечты
Подарила, обернувшись ветром
В мареве тревожной маеты,
Где окраина так схожа с центром.
* * *
Снова повод похож на причину,
А причина со следствием в ссоре.
Мимолётность вдруг кажется длинной,
Словно паузы тень в разговоре.
В разговоре вскипают вопросы,
Но в ответах – как в паузе, холод.
О причинах судьба только спросит,
А для следствия важен лишь повод.
* * *
Отсверкали веселые дни,
Словно скрылись за серою шторой.
Мы опять с тобой, осень, одни,
И все те же ведем разговоры.
Кто, зачем, и откуда, и как,
И опять: “почему”? – нет ответа.
Это юности стертый пятак
Прокатился сквозь позднее лето.
УДАР ЗА УДАРОМ…
* * *
Удар за ударом. Спасибо, Луганск,
Ты учишь терпеть эту боль.
И я, не успевший устать от ласк,
Вживаюсь в судьбу, как в роль.
А жизнь так похожа на чёрный пиар,
А мир так насыщен войной…
И надо держать, держать удар
И сердцем, и клеткой грудной.
* * *
Зачем всё это происходит?
Куда несётся мрак и свет,
Клубок несыгранных мелодий
И неотплясанных побед?
Зачем стремится сделать больно
Тебе и мне не друг, не враг,
Всего лишь хам самодовольный,
Без выгоды, а просто так?
Зачем, куда – и нет ответа.
В ответе – каждый за себя.
Хоть много звёзд, но мало света…
И свет ласкает, не любя.
* * *
Как плахи нет без палача,
А без картины – отраженья,
Так целое – виднее в мелочах,
Словно подарок в день рожденья.
Подлец себя не видит подлецом,
Он деликатен для себя в избытке,
Себя жалея, хмурится лицом,
Смывая капли крови после пытки.
За всё себя готов он оправдать,
Он – просто выполняет своё дело.
Но Каинова светится печать,
На мелочах, да и на жизни в целом.
* * *
Готовы оправдать любое зло,
Всё понимающие, светские…
Мне на таких всегда везло
И в это время, и в советское.
Понять их, в общем-то, легко.
Своя рубашка дольше носится…
А то, чем пахнет твой покой, –
Так это лишь с потомков спросится.
* * *
Добро опять проигрывает матч.
Счёт минимальный ничего не значит.
Закономерность новых неудач
Почти равна случайности удачи,
Чья вероятность близится к нулю,
Как вероятность гола без штрафного.
Добро, проигрывая, шепчет: «Я люблю»,
И, побеждая, шепчет то же слово…
* * *
Все вокруг досадно и нелепо,
Как солдат, чихнувший на параде.
Попадаю пальцем прямо в небо
Сквозь косые дождевые пряди.
Я не знаю нового прогноза,
Да и старому, наверное, не сбыться.
Говорят, что дождь похож на слезы,
Украшающие злые лица.
* * *
Среди кривых зеркал, где лишь оскал стабилен,
Где отраженье дня неравносильно дню,
Всесильный бог любви не так уж и всесилен,
Вскрывая, словно ложь, зеркальную броню.
И впрямь прямая речь там ничего не значит.
Но кровь и там, и здесь – красна и солона.
Пульсирует она, как в зеркалах удача,
Чья тень хоть иногда и там, и здесь видна.
* * *
Упасть намного легче, чем подняться.
Пропасть намного проще, чем найтись.
Потери и находки в ритме танца,
И блюз паденья – это тоже жизнь.
Но простота тождественна печали,
Как красота – любви, как ни крути…
И коль паденье суждено в начале,
Подъём завещан таинством пути.
* * *
Среди чёрных и белых –
Расскажи мне, какого ты цвета…
Среди слова и дела,
Среди честных и лживых ответов
Проявляются лица,
И – по белому чёрным скрижали.
Время памяти длится,
Время совести? Вот уж, едва ли…
* * *
Растекается, плавясь, не прошлое время, а память.
Не на глине следы – на слезах, на снегу, на песке,
Злые будни смывают легко их, как будто цунами
И парит в небесах, налегке или на волоске,
Отражение эха, улыбки, любви, трибунала…
Отражение правды в сухих, воспалённых глазах.
В этом зеркале времени память почти что узнала,
Как мутнеет от страха судьба, и как прахом становится страх.
* * *
Приспособиться и быть, как все,
Не как белая ворона,
Мчаться не по встречной полосе,
Не на красный, – на зелёный.
Приспособиться, как дождь к зиме,
Или как снежинка к лету.
Привыкать, как свет к полночной тьме,
Даже, если нету света.
Привыкать к тому, что из мечты
Вырастают новые загадки,
Что режим набора высоты
Горький в той же мере, что и сладкий.
* * *
У разных мыслей – общая основа.
И суть её – словарное кольцо.
И даже превращаясь в дело, слово
Меняет форму, сохранив лицо.
У разных слов – похожие обличья.
Хоть это ни о чём не говорит.
Охотник вдруг становится добычей,
Храня при этом неприступный вид.
* * *
Венозной крови пенье под иглой –
Мы все – немного радиолы.
В душе мотив какой-то заводной,
Назло страданиям, весёлый.
Пою, похрипывая, словно диск
Пластиночный, из той эпохи.
Пою, превозмогая страх и риск,
Который ощущаю в каждом вдохе.
* * *
Начинается новый круг.
Или дуга.
Ищет во мне старый друг
Образ врага.
Да и круг за моей спиной
Полон вражды.
Будто шумный ручей весной –
Талой воды.
И у осени в небесах –
Круговорот,
Где в любовь переплавить страх
Мой черёд.
* * *
Сигаретный дым уходит в небо,
Тает в воздухе последнее «Прости»…
Над дорогой, городом, над хлебом –
Божьи и житейские пути.
Жизнь зависла над чертополохом.
Только мир, по-прежнему большой.
Не хочу сказать, что все – так плохо,
Не могу сказать, что хорошо.
* * *
Мне всё дается
«с потом, с кровью».
Шутя, играя –
не умею.
Хоть и завидую порою
Тем, кто ловчее и сильнее…
А всё ж судьбу свою
не хаю.
В ней боль соседствует
с любовью.
Пусть песня лучшая –
другая,
Мне эту петь
дано по крови
* * *
Облака плывут с востока,
И державен их поток.
Безразлична им морока –
Запад прав или Восток.
Им, наполненным дождями,
Важен только свой маршрут
Над полями, над вождями,
Что пришли и вновь уйдут.
* * *
Сбой в системе координат.
Видишь – нормою стало предательство.
И не климат в том виноват,
И не личные обстоятельства.
Просто пала горизонталь,
Заменив содержание формою,
Где, устав от закалки, сталь
Утвердила предательство нормою.
* * *
Сувенирная резьба и позолота
Листьев, что разбросаны в пространстве
Поздней осени, готовящей к полёту
Боль и маету непостоянства.
Каждый – лёгок, одинок и уникален,
Но костру привычней – общий ворох.
Вроде, и полёт судьбою был объявлен,
И в пустынно-сумрачных просторах
Шелестящее свеченье листопада,
И весенний проблеск перспективы.
Это – память, раздающая награды
До последнего осеннего призыва.
* * *
Всё своё – лишь в себе, в себе,
И хорошее, и плохое.
В этой жизни, подобной борьбе,
Знаю точно, чего я стою.
Знаю точно, что всё пройдёт.
Всё пройдёт и начнётся снова.
И в душе моей битый лёд –
Лишь живительной влаги основа.
ОЖИДАНИЕ ЧУДА
* * *
Подожди, душа моя,
Слышишь, музыка струится,
То ли грусти не тая,
То ли, как ночная птица,
Превращая ремесло
В Божий дар и вдохновенье,
И мгновенье, что пришло,
Поднимая на крыло,
Вслед за прожитым мгновеньем…
* * *
Ожиданье чуда, как любви,
Ожиданье счастья, как прозренья.
Кажется, что только позови –
От спасенья и до воскресенья
Пролетит эпоха, словно миг,
В отраженье звёздами врастая…
Вслед за ней парю в глазах твоих,
Хоть чудес давно не ожидаю.
* * *
Душа моя, мне хорошо с тобой
И плохо без тебя.
С тобою даже дождь другой –
Ведь он идёт, любя.
Сквозь эти струи дождевой воды
Мне слышится твой смех.
В раю иль на краю беды -
Мы далеки от всех.
* * *
Гудки локомотивов маневровых,
Ночная перекличка поездов
И мыслей, от бессонницы суровых,
Как путешественник и командор Седов…
Но в мыслях, что суровы только внешне,
Вопросов вязь, надежды и мечты.
И речь друзей, и лица их, конечно,
И много ещё разного. И ты.
* * *
Не слова, не отсутствие слов…
Может быть, ощущенье полёта.
Может быть. Но ещё любовь –
Это будни, болезни, заботы.
И готовность помочь, спасти,
Улыбнуться в момент, когда худо.
Так бывает не часто, учти.
Но не реже, чем всякое чудо.
* * *
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
* * *
И взгляд, как поцелуй, короткий,
Но, всё ж, пронзающий насквозь,
И тень стремительной походки,
И ощущенье, что «всерьёз»…
И тонкий луч, как стих Марины,
Сквозь одиночества печать…
И жизнь – как клинопись на глине,
Где мне не всё дано понять.
* * *
Опять всё мелочно и зыбко,
И все заботы – об одном.
И лишь случайная улыбка,
Перевернув в душе вверх дном
Всё то, что мыслями зовётся,
Отвлечь способна и увлечь,
Чтоб снова Пушкинское солнце
Смогло взрастить прямую речь.
* * *
Давай не думать о плохом,
Страницы дней листая.
Пусть даже, словно птица, в дом
Влетает весть лихая.
И день пройдёт, и ночь пройдёт,
И вместо утешенья
Судьбы продолжится полёт
Сквозь память и прощенье.
* * *
История любви забытой,
Растерянно, задёрганной,
разбитой
На тысячи осколочных ночей,
На тысячи житейских мелочей,
На крохи правды
и мгновения обмана.
Любовь разбитая
похожа на тирана,
Пытающего душу, плоть и кровь…
Любовь забытая.
Но всё-таки, любовь,
Хоть горькая, обидная и злая.
Пускай не рай.
Но отблеск рая.
* * *
Любовь, как поэзия, без дураков
Не может парить и творить.
Безумные чувства и магию слов,
Сплетая в суровую нить,
Суровая жизнь, где любовь и стихи
Легки, даже если всерьёз,
Дарует лишь тем, кто как все дураки,
Мечтают, не чуя угроз.
* * *
Мамонтов сгубила доброта,
Что была с их мощью соразмерна.
А мораль истории проста:
Видимо, лишь сволочи бессмертны.
Я им шлю негромкий свой привет
Прямо в дебри мусорного бака…
Мамонтов уже так долго нет,
Вымирать и вам пора, однако.
* * *
Зима обживает пространство
И делает призрачным время,
Прозрачность его сокращая,
И свет умножая на мрак.
И сквозь неизбежность прощаний
Я вместе с пространством, со всеми
Скольжу, как снежинка по краю,
От тайны всего лишь за шаг.
От тайны рожденья и смерти,
В которой любовь без ответа,
В которой вопрос, как надежда,
А память слоёна, как снег.
Зима, как воскресшая жертва,
Вернёт свою призрачность лету,
Где эхом пространства забрезжит
Рассвет, как любовь, не для всех.
* * *
В небесную высь
по наивности, видно, стремлюсь,
В пространство от счастья
до пятого времени года.
И пусть заблужусь, ошибусь, ушибусь.
Ну и пусть.
Но вдруг приоткроется
тайна вещей и природы.
Где вещая память пророчит,
пугая меня,
Там чьи-то следы – к облакам,
навека, сквозь погосты.
Там пятое время не года,
а жизни, маня,
Зовёт и меня в эту высь,
где не падают звёзды.
* * *
Заводской трубы погасшая сигара –
Это время «некурящих» городов.
Вместо дыма или пара – тень «пиара».
И ещё – майданный пар орущих ртов.
Справедливость ныне – в кошельке гордыни,
А забывчивость наивностью зовут.
В небеса восходят трубы в Украине,
Под безмолвный и бездымный свой салют.
* * *
Понимаешь, какие дела –
Пахнут кровью чужие пророчества.
Хочет светлой прикинуться мгла,
А вот свету быть мглою не хочется.
Понимаешь, забытые сны,
Возвращаясь, не ведают промаха.
Мгла становится тенью войны,
И витает над ней запах пороха.
* * *
Эта пуля не убила меня –
Она потеряла силу,
Словно пятак, что катился, звеня,
И, вдруг, замолчал постыло.
Пуля в аорту летела, и, всё ж,
Сердце стучится – промашка…
Есть ещё ложь, как предательский нож,
И рядом - душа нараспашку.
ЖИЗНЬ, КАК СОБАКА, ВОЕТ НА ЛУНУ
ххх
Когда прилетают снаряды,
То ангелы – улетают.
Эхо их хрупких песен
Дрожит, отражаясь в кострах.
Снаряды взрываются рядом,
И все мы идем по краю
Последней любви, где свету
На смену приходит страх.
Снаряды летят за гранью,
Где нет доброты и злобы,
Где стало начало финалом,
Где память взметает сквозняк.
Вновь позднее стало ранним,
И ангел взмолился, чтобы
Вернулась в наш дом надежда,
Но, прежде, чтоб сгинул мрак.
ххх
Все уже не может быть, как прежде.
Смолкли прошлой жизни голоса.
Взорванной, расстрелянной надежде
Выпала дорога в небеса.
“До” и “После” – страхи и тревоги,
Как у деда, позже – у отца…
Тень войны – у самого порога.
Тень беды – с начала – до конца.
ххх
Город захвачен в плен
Временем сорванных крыш,
Где от упавших стен
Стонет подавленно тишь.
Время нежданных мин
Взорвано крахом идей.
Город один на один
С эхом немых площадей.
* * *
Стихи не убеждают.
Побеждает автомат.
И правда стремительно
теряет силы.
Ты, кажется, верил в победу,
загадочный брат,
Не зная, что память
расстреляна с тыла.
Прицелы не сбиты,
и тлеет огонь баррикад,
Не мёртвые души
идут на погосты.
Живые уходят туда,
и пути нет назад.
И даже в стихах всё
смертельно не просто.
ххх
Поезда сюда не идут.
Время пятится в шепот: “Прости…”
Это взорван былой маршрут,
Это ранена память в пути.
Только мины влетают в дом,
Где испуг – у друзей в голосах.
Просто город пошел на слом
Вместе с эхом в немых небесах.
И никак не замкнутся в круг
Обесточенные провода…
Поезда, позабыв испуг,
Подъезжают к вокзалу “Беда”.
ххх
Вот замысел, неведомый уму, -
Врагами назначать в своем дому
Друзей, соседей, отправляя всех
Прямой наводкой, позабыв про грех,
Прямой наводкой в злые небеса,
Сквозь детские, бездонные глаза,
Не ведая, что другом бывший враг
Уже готовит твой небесный шаг.
И вновь, который век, кровит венец.
И стынет кровь под взрывами сердец.
* * *
Увидь меня летящим,
но только не в аду.
Увидь меня летящим
в том городском саду,
Где нету карусели, где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
Там, где полетов нет.
ххх
И жизнь коротка,
И не вечно искусство,
Под взрывом фугасным
Летящее вдоль бытия.
Ушедшего времени
Мысли и чувства,
Музейную гордость
Калечит эпоха моя.
Разорваны в клочья
Картины и люди.
Послание ада
Несет в себе каждый снаряд.
Музеи не плачут
Под залпы орудий.
А люди сквозь вечность
Беспечную в бездну летят.
ххх
Ненависть не учит любить,
Тем более, целовать.
Ненависть учится бить
И, может быть, убивать.
Еще она учится лгать
Ей правда – как в горле кость.
А злость ее злая мать.
Я ненавижу злость.
ххх
Уже и небо почернело, как река,
На дне которой илом – наши даты.
И в черном небе – дети и солдаты,
Тень самолета или птицы, облака,-
Века, где Слово, падая, возносит тьму,
И назначает черное быть белым.
Где кровью пишется судьба. Не мелом.
Где снова сумрачно и сердцу, и уму.
ххх
Добро и зло меняются местами.
Не разобрать, кто прав, кто виноват…
Из ненависти облако над нами,
Из облака – не дождь на ниву – ГРАД.
Откуда эти бешенство и злоба?
И гибельный, безжалостный сквозняк?
Толпятся, забивая крышку гроба,
Добро и зло, и бывший другом враг.
ххх
Чужая сытость пахнет кровью
Чужая кровь – фугасной миной,
Свечой, горящей в изголовье
В финале странной и недлинной
Извечной драмы, где в начале
Взрывался только детский хохот…
Вся жизнь взорвалась и пропала
Как эхо выдоха и вдоха.
ххх
Вновь бесноватость назначает встречу.
И ненависть, оскалив черный рот,
Взрывает, убивает и калечит,
И, кажется, назад, а не вперед
Стремится время, как палач за плахой,
Как мракобес, лелеющий войну.
И прошлой смерти воскрешая страхи,
Жизнь, как собака, воет на луну.
ххх
Расстреливая села, города,
Взрывая школы, садики, больницы,
Как пьется-кушается вам, как спится,
Министры, генералы, господа?..
Не на бумагах, ведь, - на лбу печать,
Не ладаном, а смертью пахнут руки...
За кровь, нечеловеческие муки
Когда-нибудь придется отвечать.
ххх
Тень Шекспира, пролетев над Украиной,
Не заметила ни Гамлета, ни Лира,
Но увидела, что страсти роковые
Разрушительны, как сотни лет назад.
Правят те же персонажи — Зло и Жадность.
И жестокое Коварство над Любовью
Издевается, как прежде. И убийца
Торжествует. И никто не виноват.
* * *
«Миру – мир» заменили на «Смерть врагам»,
И врагов стало пруд–пруди…
Говорят – поклонялись не тем богам,
Потому и кипит в груди
Ярость, будто из моря вражды волна,
Человечий смывая лик.
Несвященная губит страну война,
Все слова заменив на крик.
* * *
Всему свой срок. И снова листопад,
Донбасский воздух терпок и морозен.
Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик – орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью,
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
.* * *
Война не мировая,
Но мир уже военный,
Хоть падают снаряды
Пока что вдалеке.
Смертельная отрава
Пульсирует по венам,
И ненависти пепел –
В зажатом кулаке.
Ещё полны кофейни,
И детвора хохочет,
Но где-то чьи-то руки
Нажали на курок.
Война не мировая
Мерцает между строчек,
Но эхо дальних взрывов
Не слышно между строк.
* * *
Когда закончится война,
И станут красными все даты,
Засохнет кровь, и брат на брата,
Познав все ужасы сполна,
Не будет наводить прицел,
А наведёт мосты по-братски…
Но в мире всё не так, как в сказке,
И потому для тех, кто цел,
Пока ещё, как мир нужна
Надежда, что случится чудо.
Воскреснет счастье ниоткуда,
Когда закончится война…
ххх
Все закончится когда-нибудь,
Смолкнут позабытым эхом взрывы.
Жаль, что невозможно заглянуть
В будущее – как вы там? Все живы?
Жаль, что продолжается война,
Проявляясь масками на лицах.
И уже почти что не видна
Тень любви. А ненависть все длится.
* * *
В городе фонтанов
жил рабочий люд.
Вроде, ничего не изменилось.
Только вот характер
Стал у жизни крут.
И фонтаны плакать разучились.
В небе проплывают
Те же облака.
Равнодушно смотрит в реку ива.
Кажется, вот-вот,
Зажмуришься слегка, –
И опять, как в детстве, всё красиво.
Только всё, что было –
Не вернуть назад.
Жизнь идёт, как поезд без стоп-крана.
Кто ты мне, –
Товарищ, волк иль брат,
Город, что забыл свои фонтаны.
* * *
И мобильная связь –
лишь привычная часть
Повседневного быта.
Я звоню в никуда, -
Чей-то голос, смеясь,
«Ваше время забыто».
Повторяю звонок,
Но в ответ лишь гудок,
Холодок душит ворот.
Время шутит со мной
Или впрямь стал чужой,
Прошлым кашляя, город.
Я напомню ему,
Как он жил по уму,
Как он душу калечил.
Я мобилен, как сон.
Как чужой телефон.
За себя я ответил.
* * *
Земля со множеством
пулевых ранений
Не сходит с орбиты,
хоть ей очень больно,
Но слёз дождя
удержать не в силах,
И смыть не может
кровавый закат.
А люди думают -
жизнь будет вечной,
Бесстыжей, как будто
выстрел контрольный.
И, вроде бы, не стреляют.
А пули – летят и летят…
* * *
О солдатах столько песен и стихов,
Сколько стоптано солдатских каблуков.
Но тачаются, как прежде сапоги,
И не все еще написаны стихи.
ОТКУДА РОЖДАЕТСЯ ЗЛОСТЬ?..
* * *
Канонадное эхо кузнечного цеха
похоже на эхо войны.
Гулко ухает молот,
и пресс, словно пушка грохочет,
Наполняя кошмарами сны,
заглушая дыхание мирной страны,
Где над смертью мучительной
кто-то безумно хохочет…
А не так далеко разрушает покой
канонадное эхо стрельбы.
Брат на брата идёт,
хмуро глядя в прицел автомата.
Не судьбу выбирая, а словно рабы,
погружаясь в болото борьбы,
Забывая, что эхом витает
над каждым расплата…
* * *
Отболев, появляется снова.
Разрывая планету на части,
Вслед за делом бросается слово,
И становится призраком счастье.
Свет распался на части света,
Мир с войной говорит несмело.
Есть вопросы, но нет ответов.
И до них – никому нет дела.
* * *
Жизнь не похожа на ту, что была.
Она не хуже, не лучше.
Всё так же вершатся судьба и дела,
На солнце находят тучи.
И вновь продолжается круговорот,
Мгновенье сменяет мгновенье.
И в каждом – внезапный уход и приход
В молчанье и в сердцебиенье.
* * *
Мои друзья меня не понимают.
Мы говорим на разных языках.
И между нами бывшая прямая
Вдруг превращается в зигзаг.
А раньше был язык мой
всем понятен,
Как дровосек из сказок
братьев Гримм.
Зато теперь как много белых пятен,
Когда мы слушаем и говорим.
Мы говорим: “Куда же нам
деваться?”
А слышим канонады дальний гул.
И, заменив “Товарищи”
на “Братцы”,
Пугает нас все тот же караул.
* * *
А в море под названием “война”
Есть остров под названием “любовь”.
Там ночью канонада не слышна
И там под крик “Ура!”
не льется кровь.
Там смерть невероятна, как вчера.
Там жизнь любви равна лишь и верна.
И, если слышится там изредка “Ура!”
То лишь от поцелуев и вина.
Но волны все опасней и страшней.
И тает остров в утреннем дыму.
Я знаю – “на войне, как на войне…”
Но сердцем эту мудрость не пойму.
* * *
Вновь жизнь пульсирует, как рана.
И, дернув за рычаг стоп-крана,
Не знаешь – что там впереди.
Какие брезжут перспективы –
Убьют нас или будем живы
И веселы, как Саади.
Глаза пугают, как двустволка,
Язык – колючий, как иголка, –
И это наш с тобой портрет.
А мы себя и не узнали,
Мы просто жали на педали,
Но скорости все нет и нет.
Зато бывают перестрелки,
И это, право, не безделки –
Поникнуть со свинцом в груди,
Где жизнь пульсирует, как рана…
О, боже, помирать нам рано,
Когда еще – все впереди.
* * *
Ружье висит и не стреляет,
Хоть пьеса близится к концу.
По площади сквозняк гуляет,
Как будто тени по лицу,
Вопросы, слышатся, советы –
Куда, зачем, откуда, как…
Как тополиный пух, билеты
По площади несет сквозняк.
Ружье молчит. Молчит зловеще.
Лишь гром грохочет, как в аду.
И как носильщик тащит вещи,
Тащу себя я сквозь беду.
* * *
Подобно рыбкам на сковороде,
Танцуют в шоу телеперсонажи.
Маршрут проложен от «везде» к «нигде»
Сквозь жизнь, похожую на распродажу,
Где тень креста затмила тень Христа,
Где, что ни день, - то пляски всё дороже…
Сквозь жизнь, где обжигает доброта.
И где от зависти – мороз по коже.
* * *
Если не слышать друг друга,
Можно оглохнуть от взрыва,
Где в динамите страсти
Клокочут гордыня и спесь…
Парящее эхо испуга
Рождается молчаливо.
И, кажется, злое счастье
В судьбе «тяготеет доднесь»…
* * *
Вспоминаю армейскую жизнь.
Как шептал я себе: “Держись!”
Как гонял меня старшина
И кричал мне: “А, вдруг, война?..”
Как я песни в строю орал,
Как потом в лазарете хворал.
Как до блеска я драил полы,
Как казался себе удалым,
Хоть и не был большим удальцом –
Хмурый воин с худущим лицом.
Но зато по команде “Отбой” –
Засыпал я, довольный судьбой,
Потому что служил стране,
И светилась звезда в окне,
Потому что, как ни ряди –
Жизнь была еще вся впереди.
* * *
Была шинель мне велика.
Погоны я пришил неловко.
Не уронил все ж честь полка,
Когда “В руках у нас винтовка”
Пел на плацу. Когда: “Не трусь”, –
Шепнул сосед. –
“Тяни носочки…”
У ягод был различный вкус.
А помнятся одни цветочки.
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке…
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблен,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
* * *
Что это? Горьких вишен
В этом году так много.
Что-то в моих деревьях
Сладость пошла на убыль.
Горечь дождей осенних
Въелась в судьбу, в дорогу.
И пропитала землю,
И перешла на губы…
* * *
У доброты – всегда в запасе
доброта,
Ее количество – неиссякаемо.
Но эта истина, хоть и проста,
Увы, так трудно познаваема.
Кулак, наган, ложь или грош –
Вот аргументы нашей злости…
А мир вокруг – по-прежнему хорош,
А мы – по-прежнему
безжалостные гости…
* * *
Детство пахнет
цветами – майорами,
Что росли на соседнем дворе.
И вишневым вареньем,
которое
Розовело в саду на костре.
Детство пахнет
листвою осеннею,
Что под ветром
взлетает, шурша…
Что ж так больно глазам?
На мгновение
Запах детства узнала душа.
* * *
Бурьян пророс из детства моего.
Я не узнал его.
Он посерел от пыли.
Качаясь скорбно на ветру,
Он шелестит. И шепчет мне:
“Мы были.
И ты играл со мной
В военную игру…”
“И с другом! –
Я кричу ему. –
И с другом!”
И смотрит дочка на бурьян
С испугом.
А он пророс из детства моего.
* * *
Откуда рождается злость?
Из зависти или вражды,
Как лёд – из прозрачной воды,
Как из ботинка – гвоздь.
Цепляется грех за грех,
И холодно даже двоим…
От злости лекарство – успех.
Зачем он приходит к злым?
ЕСТЬ ЕЩЁ ДЛЯ СЧАСТЬЯ ВРЕМЯ
* * *
Взгляни в окно
И позабудь на миг
Забот привычных бремя.
За снежной дымкой
Дальний путь.
И есть ещё для счастья время…
* * *
Здесь все, как прежде,
все, как прежде.
Сквозь неизменное житье
Наивный краешек надежды
Ведет сознание мое.
Враньем и правдой переполнен,
Искал я старые следы,
И, словно Людвиг Ван Бетховен,
Оглох в предчувствии беды.
Знакомых улиц душный вечер,
И снятый с прошлого покров…
Сквозь разговоры, лица, встречи
Невинная сочится кровь…
Обретение
Как трудно обрести уверенность в себе,
Не потеряться, не раскиснуть, не сломаться.
И в трудную минуту не сробеть,
И, победив,
собой не восторгаться.
Не позабыть среди мороки дел
Взглянуть на небо и вдохнуть всей грудью.
Услышать соловья.
Запомнить, как он пел,
Запомнить все. Такого уж не будет.
Не повторяясь даже в мелочах,
Волнуя,
увлекая
и тревожа,
Зовет нас жизнь. В ней радость и печаль,
И все впервые. Хоть и с прошлым схоже.
* * *
Я жил на улице Франко,
И время называлось «Детство»,
С 20-й школой по соседству.
Всё остальное – далеко.
Взлетал Гагарин, пел Муслим,
«Заря» с Бразилией играла,
И, словно ручка из пенала,
Вползал на Ленинскую «ЗИМ».
В «Луганской правде» Бугорков
Писал про жатву и про битву.
Конек Пахомовой, как бритва,
Вскрывал резную суть годов.
Я был товарищ, друг и брат
Всем положительным героям
И лучшего не ведал строя.
Но был ли в этом виноват?
Хотя наивность и весна
Шагали майскою колонной,
Воспоминаньям свет зелёный
Дают другие времена.
Я жил на улице Франко
В Луганске – Ворошиловграде.
Я отразился в чьём-то взгляде
Пусть не поступком, но строкой.
А время кружит в вышине,
Перемешав дела и даты,
Как будто зная, что когда-то
Навек останется во мне.
* * *
Город европейский мой
с неевропейской культурой.
Со своей китайскою стеной
и конною скульптурой,
С пыльным небом
и промышленным ландшафтом.
Где к заводу примыкает шахта,
Где над церковью – немым укором крест.
Где на кладбище убогом
не хватает мест.
Город мой,
любимый
и проклятый,
Мы с тобою друг пред другом
виноваты.
Я виновен в том,
что грязный ты
и серый,
Ну а ты – что мы живем без веры,
Погружаясь,
словно в Дантов ад,
В женский мат
и в детский мат,
Совесть, как друзей своих теряя.
Город мой, под звон твоих трамваев,
Как когда-то под церковный звон,
Жизнь проходит, как тяжелый сон,
Жизнь проходит, словно лотерея,
И от неудач своих дурея,
Ищем мы
виновных
каждый час.
Город мой,
прости сегодня нас…
* * *
Не хочется уходить,
даже проигрывая «под ноль».
Не хочется уходить,
даже превозмогая боль.
И даже обиды нож,
что режет всегда живьём
Он тоже бывает хорош,
словно команда «Подъём!»
Не хочется уходить
ни в тучу, ни в синеву,
А хочется просто жить.
Хотя бы так, как живу
* * *
Отсутствие ветра и плохих новостей –
Такое бывает нечасто.
Хороших и разных – нас много детей.
Бог ведает всю свою паству.
Незримое эхо грядущих тревог
Как пыль вдоль дороги клубится.
Спокоен лишь всё понимающий Бог.
А сердце-бедняжка, стучится.
* * *
Стараюсь не делать зла.
И не обижаться на зло.
А спросят: «Ну, как дела?»
Жизнь моё ремесло –
Отвечу, и буду впредь
Жить, избегая обид.
Хотя и непросто терпеть.
Хотя и сердце болит.
* * *
В чём-то похож на всех,
В чём-то – лишь на себя,
Как прошлогодний снег
На эталон дождя.
Кто-то уходит в ночь,
Тень утопив в снегу.
Мне ему не помочь.
Но, всё-таки, – помогу.
* * *
У воспоминаний – сладко-горький вкус.
Проверяю старые пророчества,
Там, где я по имени зовусь.
Здравствуй, отчество!
Все, что было – здравствуй и прощай,
Гордые надежды недобитые.
Память настоялась, словно чай,
Не с лимоном, а с обидами.
Обижаюсь, впрочем, только на себя.
Полагаюсь тоже. И заранее
Принимаю то, что будет, не скорбя.
То, что было, – до свидания.
* * *
Шаг за шагом познаю себя,
Сравнивая то, что было, с тем,
Что стало.
Жизненную книгу теребя,
Продираюсь сквозь кварталы
И вокзалы.
Правила познавший назубок,
Я не путаю, где красный,
Где зеленый.
Но какой от этих знаний прок
В сантиметре от обрывистого склона.
* * *
Едем, едем… Этот кружит,
Тот петляет по спирали.
И следит – не сесть бы в лужу,
Чтобы вдруг не обогнали.
А дорога-то – щербата.
Проезжаем чьи-то даты,
Чьи-то хаты, казематы…
В небе скачет конь крылатый.
А дорога – не цветами,
Вся усыпана камнями,
Изборождена следами,
И пропитана веками и годами,
и часами…
И слезами вся дорога,
Как святой водой, умыта.
Скользко. Смотрят все под ноги.
Сеют звезды через сито.
В спешке звезд не замечают.
Звезды падают на землю.
А дорога мчится дальше.
А из звезд растут деревья.
* * *
От мыса «Надежда» до города «Счастье»
Билеты в продаже бывают нечасто.
Зато остановку с названьем «Печали»
На нашем маршруте не раз мы встречали.
Там суетно, зябко, тревожно, неловко.
Но, всё-таки, это своя остановка.
Идут поезда и туда, и оттуда.
В надежде на счастье, в надежде на чудо.
* * *
У каждого – свое,
И каждому – свое.
Глянь – не над падалью
кружится воронье –
Над Родиной. Уж в небе стало тесно,
Хоть жить, по-прежнему,
тревожно – интересно.
Свое вдруг кажется
совсем чужим.
Мечты сгорают, превращаясь в дым,
Не в журавлей, как думал я
когда-то,
И не в вороний след
на дне заката.
* * *
Притворяюсь веселым. Знакомое дело.
Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.
Что в душе наболело – скрываю умело,
И за то, что несмелый – прощенья прошу.
Открываю и вновь закрываю скрижали.
Паникую и вновь обретаю покой.
И удача внезапной сестрою печали
Вдруг бросается вслед за случайной строкой.
* * *
В простоте старинной
Месят руки глину.
Месят, чтоб когда-то
Глина стала хатой.
Да и мне досталась
Не такая малость.
Горсть песка земного
Переплавить в слово.
* * *
Не хочется спешить, куда-то торопиться,
А просто – жить и жить, и чтоб родные лица
Не ведали тоски, завистливой печали,
Чтоб не в конце строки рука была –
В начале…
НОВЫЕ СТИХИ
* * * Я, к сожаленью, видел это - Плевок ракетный, роковой… И стало окаянным лето, А тень войны над головой
Накрыла сумраком смертельным Любви погасшие зрачки, Где отразился понедельник Началом траурной строки.
* * * Жизнь продолжается, даже когда очень плохо. Кажется — вот оно, время последнего вздоха.
Кажется, кажется, кажется… Но вдруг, нежданно Ёжик судьбы выползает из злого тумана,
И открываются новые, светлые двери… Так не бывает? Не знаю. Но хочется верить!
* * * Всех ненавидящих — прощаю. Смотрю в упор — не замечаю. А вижу, как трава растёт. Её ведь тоже — топчут, топчут, Она в ответ растёт, не ропщет, Растёт, как будто бы поёт.
Поёт под злыми каблуками, Под равнодушными плевками. Над нею — неба блеск живой. И, ненавидеть не умея, Растёт, беспечно зеленея, Растёт — то песней, то травой.
* * * Не выкорчевываю корни — извлекаю. Любовь и дружбу не делю, не вычитаю. Читаю мысли, что считают — повезло. И умножаю, умножаю, умножаю Печаль и слёзы на удачи. И не знаю, Как вывести за скобки боль и зло.
Гармонию и алгебру не разделяя, Я цену правды познаю — не вычисляю, И степень милосердия ценю сильней. Есть план решения, но нет пока ответа, И доказательств теоремы тоже нету. И длится, длится извлечение корней.
* * * Условно делимы на «право» и «лево». Как славно незримы «король, королева, Сапожник, портной»… Это со мною и с целой страной,
Где всех поделили почти безусловно На «любишь — не любишь», на «ровно — не ровно», А будто вчера - Жизни беспечной была, как сестра,
Страна, где так быстро привыкли к плохому, Где «эныки-беныки» вышли из дому, А следом свинец, Хочешь — не хочешь, но сказке — конец.
* * * От поцелуев до проклятий (ты слышишь, Карл (или Аркадий?), От канонадного разгула (с востока, кажется, подуло) До чаепитий на диване (с дрожащей ложечкой в стакане), Сквозь эхо прошлых разговоров (и пересудов липкий ворох), Сквозь дальний мрак и близость света (летящего под вой ракеты)… Везде ОНА — как в сериале, (в землянке, во дворце, в подвале), Везде ОНА — до слёз, до дрожи. (Ты чувствуешь)? Я тоже, тоже…
* * * Обмену не подлежит Дорога в один конец. Меняются миражи, Меняется ритм сердец.
Но этот незримый свет - Он твой лишь. И в этом суть. Нет смысла менять билет, Когда не дано свернуть.
* * * Долгожданный, как в прошлые годы трамвай, Проявляет себя интернет. Он кипит, словно круто настоянный чай, Даже если заварки в нем нет.
На друзей и врагов поделил монитор Всех, врастающих в злую игру. Приговором вдруг брезжит экранный простор На безлюдно-трамвайном ветру…
* * * Не радикулит мешает подняться с колен - Просто леность завистливой злобы. Кто-то плакал, а кто-то хотел перемен - На коленях ползут нынче оба.
Запивая враждой каждый жизни глоток, Не любя, не скорбя, забывая… Взгляд с колен никогда не бывает высок, Даже в сторону ада и рая.
* * * Всё бывает нежданно-негаданно, Непредвиденно и опрометчиво. Даже если дорога накатана, Даже если доказывать нечего.
Лишь признанья в любви своевременны, Даже если войной обесточены. Даже если мигает растерянно В такт разрывам звезда полуночная.
* * * Не отключается кнопка «Прошедшее время», В чьих зеркалах отражение юности длится. Вместе со всеми я тоже ловлю отраженье, Тенью своею врастая в любимые лица.
В будущем времени — только вопросы, вопросы… Кнопка его каждый раз нажимается туго. Что-то мешает глазам — то ли дождь, то ли слёзы, Чтоб отразиться навеки, теряя друг друга.
* * * Суровый Бог деталей подсказывает: «Поздно». Уже чужое эхо вибрирует во снах, Где взрывы — это грозы, а слёзы — это звёзды, И где подбитый страхом, чужой трепещет флаг.
Суровый Бог деталей оценит перемены, Чтобы воздать детально за правду и враньё, Чтобы сердца любовью наполнить внутривенно, Чтоб излечить от злобы Отечество моё.
* * * В промежутке между взрывами — война, Между облаками — небосвод. Тишина нежна и не слышна, А звезда мигает: «Перелёт».
Почему-то оказались суждены Нам с тобой дороги в никуда. Ведь ни миру, ни войне мы не нужны, Как перегоревшая звезда.
* * * Абрикосов золотой запас Съеден. Лишь остатки — вон, в пыли. А остатки времени сейчас Делятся на дни и на рубли.
Присмотрись — виднеется сквозь прах Абрикосовый нектар и цвет. И сгорает на моих кострах Золотой запас угасших лет.
* * * Слова по поводу, без повода, То равнодушные, то страстные. И, как циркач идёт по проводу, Так я — сквозь тёмные согласные…
Где предложение кончается, Неведомо словам-фонарикам... Но вдруг надежда проявляется, И мы идём, держась с ней за руки.
* * * Захлебнулась одиночеством гармонь. Память старика — сплошной простор. За какую клавишу ни тронь - Только эхо, а не разговор.
Только эхо старых песен в тишине И улыбки мимолётной свет. Но ещё летит, летит ко мне Эхо взрыва всех ушедших лет.
* * * Включалась «Ригонда» - и бодрость лилась через край. «Маяк» был умелым художником «нежного света». «Кудрявая» слушала вместе со всеми «Вставай»! И я подпевал про «борьбу роковую за это».
Но слышались в пении вовсе иные тона. «Ригонда» мигала своим заговорщицким глазом, Меняла пластинки, и с ними менялась страна, И я просыпался, как все, как сегодня, - не сразу.
* * * На повороте визжат тормоза. Модно быть «Против». Не модно быть «За».
Модно награды давать палачу… Модно быть гадом. Но я — не хочу!
* * * Принимаю горечь дня, Как лекарственное средство. На закуску у меня Карамельный привкус детства.
С горечью знаком сполна - Внутривенно и наружно. Растворились в ней война, И любовь, и страх, и дружба...
* * * А смысл разве в том, чтобы слаще поесть И выпить полней, через край? ...Под ветром на крыше вибрирует жесть, Трезвонит тревожно трамвай.
От смысла весьма и весьма вдалеке Толпятся неловко года. Не пойманной рыбой скользит по реке, В глазах отражаясь, звезда...
* * * Посмотришь на небо — как будто ракета. Потом замечаешь — она неподвижна - Звезда, от которой ни тени, ни света. А лишь отражение призрачной жизни.
И, кажется, там, где ни дна, ни покрышки, Где мрак настоялся на вечных загадках, Там кто-то листает небесную книжку, И наши страницы - в нежданных закладках.
* * * Тороплюсь, не поспешая, Медлю тоже невпопад… Солнце, как любовь большая, Освещает всё подряд.
То налево, то направо, Наугад и напрямик… Где-то деньги, где-то слава, Я к ним так и не привык.
Даже плача, улыбаюсь, Не хочу терять лица, Постепенно продвигаясь От начала до конца.
* * * Связаны по рукам и ногам Всем, что сказано и не досказано. «Аз воздам!» - И друзьям, и врагам, Что по жизни одним миром мазаны.
«Аз воздам!» - Эхо сквозь времена, Где за Словом встаёт многоточие, Где над миром витают война, Тишина и бессвязные прочие…
* * * - Купить подешевле, продать подороже… - И всё? Ты уверен? - Конечно. - И, всё же, Зачем, почему, и опять нет ответа… - Ты чувствуешь осень? - Я чувствую лето. Но светлых надежд замечаю пропажу. - Так, значит, всё правда, и всё — на продажу? - Не знаю. Но осень шуршит за порогом. Дороже — дешевле… Все ходим под Богом. Все ходим под небом, любовью хранимы, Сквозь прошлые вёсны, грядущие зимы, Влюбляясь, смеясь и надеясь до дрожи… Причём здесь дешевле? Причём здесь дороже?
* * * - Всё хорошо. Только небо сердито, Гром, как внезапный разрыв динамита Или как эхо ночной канонады… - Может быть, хватит, об этом. Не надо…
- Всё хорошо. Только дождь без просвета. - Это преддверие бабьего лета, Дальней зимы и мужской непогоды… - Капля за каплей, за годами годы Всё хорошо, - повторяю я снова, Мальчик из прошлого. Дедушка. Вова...
* * * Осень поспит еще, Летний снимая стресс. Под дождевым плащом - Память цветных небес.
Время уходит вспять, Сонно глотая свет. Жаль, что учиться ждать Времени больше нет.
* * * Кто они? Кем же себя возомнили? Сделаны так же — из праха и пыли, Страха, надежды, влюблённости, боли… Или у них всё отсутствует, что ли?
Судьбы людские вершат, не жалея. Правда, - «ни эллина, ни иудея»… Дни так ничтожны, мгновения — кратки, И, исчезая, летят без оглядки…
Вечное эхо вздохнёт: «жили-были». Кто они? Кем же себя возомнили?..
* * * Невидимая тень идёт за нами вслед, Быть может, след потерь скрывает свет побед.
Мерцает силуэт в сквозных полутонах, У тени свой ответ на каждый новый шаг.
Неверные шаги в тени ещё видней, Неявные враги — как хор полутеней.
Сквозь тень и свет идём в обход и напролом, Шагая день за днём под ангельским крылом.
* * * Кажется, что смотрю в даль И вижу былой горизонт. Там закаляется сталь, Днем и ночью — трудовой фронт.
Но сквозь «ветер в ушах — БАМ» Там другие слышны слова. «Люблю тебя» - тоже там, Видно, память всегда права,
Забывая боль, как сон, Вспоминая тебя и нас... Под небом былых времён Я помню, я плачу сейчас.
* * * Даже забегая вперед, не увидеть того, что идет по пятам, Разделяя на этот и тот свет, пронзающий душу и здесь, и там.
Даже зная в лицо весну, мимо счастья возможно пройти без труда. Забегая вперед, вздохну: Это просто дорога оттуда туда.
* * * Как мне обнять то, что с детства любимо - Улицу Даля, Советскую, мимо Завода ползущий трамвай, Мимо родного Луганска... Вставай! На остановке — знакомые лица. Время Луганска упрямое — длится Среди разрухи, страданий и ран. Это история, словно таран, Лупит, на прочность судьбу проверяя… Здравствуй, сосед! Что ж так долго трамвая Нету и нету… - Не жди, не придёт. Год, считай, нету. Да, больше, чем год. Значит, пешком, как нормальный влюблённый, Вдоль Карла Маркса и вдоль Оборонной. Вон - Дом со Шпилем, «Россия» и Пед, И «Авангард», где «Зари» гаснет свет. В мыслях иду, как летаю по краю, И, обнимая в душе, понимаю - Тает слезинкой дорога назад… Где ты, Луганск-Ворошиловоград?
* * * Всё это нужно пережить, Перетерпеть и переждать. Суровой оказалась нить И толстой — общая тетрадь
Судьбы, которая и шьёт, И пишет — только наугад. Я понимаю — всё пройдёт. Но дни — летят, летят, летят…
ВСЁ МОГЛО БЫТЬ ХУЖЕ…
« Не только мужество и решительность могут подвигнуть на большие дела, но и просто лень…»
Дж.Рескин
* * *
И, в самом деле, всё могло быть хуже. –
Мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит,
Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».
Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,
Где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.
А в лучшее мне верится труднее.
Конечно, всё могло быть хуже. Жизнь приучает к здоровому пессимизму, и любое достижение, даже самое маленькое, становится возможным только преодолением мыслимых и немыслимых трудностей, плюс ещё и собственных недостатков – лени, нерешительности, глупости, да мало ли ещё каких… Но зато и очередное поражение (не глобальное, конечно, а в личных устремлениях, судьбе, карьере) воспринимается не как трагедия, а как закономерный результат, изменить который можно только дополнительным трудом, терпением, упрямством, в хорошем смысле этого слова. «Невзирая ни на что» - этот девиз стал для меня (и для многих, кому довелось жить и выживать в данное время в данном месте) путеводным и определяющим. А это значит - не ждать помощи и поддержки ни от кого, а надеяться только на себя. Ну, а когда помощь всё же приходила и приходит, это - дополнительный праздник. Очень люблю и ценю друзей, которых мало, уважаю приятелей и знакомых (их много), традиционно побаиваюсь врагов (их, как выяснилось, тоже много, но, к сожалению, знаю их мало). Благодарен родителям, которые дали всё, что могли и считали нужным и полезным. И, конечно, дедушке, который очень любил меня, и я это ощущал постоянно. Вплоть до школы я каждый день, за исключением выходных, был на его попечении.
* * *
Мой дед здороваться любил и вслух читать газеты.
Читал, покуда было сил, про жизнь на белом свете.
С машиной швейной был в ладу и с нашей старой печкой.
А вот в пятнадцатом году – стрелял под Берестечком.
«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» – рассказывал он внукам.
В работу верил. Не в рубли. И уважал науку.
Моим пятёркам был он рад. Предсказывал победы.
Хотел, чтоб был я дипломат… А я похож на деда.
В детском садике я не прижился, а бабушка, к сожалению, ушла из жизни очень рано, когда мне было чуть больше трёх лет. В садик я ходил два дня, принёс оттуда чудные, на тогдашний мой взгляд, строки «Из Москвы пришла программа какать больше килограмма. Кто наложит целый пуд, тому премию дадут», а также «Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи, за веревочку дёргнула и немножечко….». И ещё несколько подобных шедевров (которые запомнились мгновенно и на всю жизнь). С гордостью вечером я их исполнил перед ошалевшей от моих талантов родительской аудиторией. Помню, папа сказал: «Хорошая память у ребёнка». Больше я в детское дошкольное учреждение не ходил. Полностью оценил, каким добрым и заботливым был дедушка, только, став взрослым. И мне стыдно, что я не сказал ему «спасибо», не поцеловал, не обнял лишний раз. Действительно, дети жестоки. Между прочим, у дедушки с бабушкой была история, достойная любовно-приключенческого романа в стиле Дины Рубиной. Он – красавец-здоровяк из бедной семьи, играючи жонглировавший двухпудовыми гирями. Работал конюхом, как говорил сам – был при лошадях, и подрабатывал грузчиком (здоровье позволяло, с мешками управлялся не хуже, чем с гирями). Такой себе местечковый биндюжник (дело происходило в Знаменке Черкасской губернии) с могучими кулаками и доброй душой. По воскресеньям вместе с местной шпаной прогуливался туда и обратно вдоль магазинчиков и питейных лавок, имея интерес на мир посмотреть и себя показать. Однажды на спор съел более двух десятков пирожных, получив в качестве приза ещё два десятка. В общем, видный парень с неоспоримыми достоинствами. Кстати, одно из них, по его рассказам – умение приподнять лошадь, а когда надо – и телегу. Как он познакомился с дочерью зажиточного торговца Соней, мне неизвестно. Он не рассказывал, а я спросить не догадался. Но – познакомились. И, видимо пришлись друг другу по душе. Такое бывает. Симпатия переросла в любовь, что совсем не понравилось семейству Сони. Тут грянула первая Мировая война, и Борис отбыл на фронт, где служил справным артиллеристом, участвовал в боях (особенно запомнилось ему сражение под местечком Берестечко, о котором часто рассказывал). Вернулся домой уже после революции. Война… Погромы… Сонина родня решила ехать в Америку (сегодня понятно, что решение было мудрое). А Соня сказала: «Я люблю Борю и останусь с ним». Это – Поступок, и это – большая любовь. Всё так и вышло. Семья уехала. До середины 30-х годов редкие письма ещё доходили из Филадельфии, где обосновались ставшие очень дальними близкие родственники. А потом связь прекратилась. И так и не возобновилась. В 60-е годы мама пыталась найти следы невиданных ею американских дядюшек и тётушек, но время смыло их, как всё на свете. Семейное предание гласило, что в одном из довоенных писем оказались доллары. Не много, но всё-таки… Преданный делу партии беспартийный дед благоразумно решил, что самое спокойное – утопить зелёные бумажки в уборной. Что и было сделано под недоумёнными взглядами не столь стойких и идеологически выдержанных родственников. Дед, между прочим, ещё успел послужить конюхом в Красной кавалерии, а потом с молодой женой поехал искать счастье на Донбасс и нашёл его в Луганске, где работал сначала в конном хозяйстве, а потом в производственной артели, везде получая за доблестный труд Почётные грамоты. Он ими чрезвычайно гордился. И везде отмечали его честность, простодушие и доброту. Главным богатством семьи были, как водится, дети. Два сына-погодка Давид и Иосиф, и младшая дочь Женя. Сыновья, так же, как их отец в прошлую войну, ушли на фронт в 1941-м. И не вернулись. Потому, наверное, так рано покинула этот неласковый мир красавица Соня, ставшая моей бабушкой. Дед после её смерти больше не женился.
Детство
Дед шил шапки и пел песни. А я сидел на столе и ел картошку.
Пахло кожей и тёплым мехом. А на стене висела карта мира.
И два портрета висели рядом. А на них – два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму, чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил последнюю шапку. Давно дед спел последнюю песню.
А со своих портретов смеются геройски дяди… Смеются из моего детства.
* * *
Из-под снега выглянет асфальт – как лицо из-под белил.
Главного ещё я не сказал. Хоть и много, вроде, говорил.
Все старо, как прошлогодний снег. Да и нынешний уже не нов.
Хоть и близким кажется успех – дотянуться не хватает слов.
Поищу их в письмах фронтовых. Там про снег и про войну.
В лица дядей вечно молодых сквозь их строки загляну.
Снег в тех письмах – вечно молодой, лучшие слова – одни на всех.
Время между мною и войной – утрамбовано, как снег.
О шапках я написал не просто так. Выйдя на пенсию, дед увлёкся изготовлением шапок и фуражек (можно, наверное, сказать, что это было своеобразное хобби, которым он занимался основательно и с удовольствием). У него были самодельные лекала для всех размеров головных уборов, и среди соседей и знакомых он обрёл уважаемый статус шапочных дел мастера, (что в эпоху дефицита ценилось, как всё материальное). Причём, денег за работу принципиально не брал. Но благодарности в виде конфет, или другого «продухта» принимал. Дедушка был не очень грамотный человек, писал с чудовищными ошибками, да и читал с трудом. Но у него была хорошая память, он запоминал прочитанное, а поскольку чтение детских книг в его исполнении было главным и любимым развлечением моего раннего детства, то уже повторное прослушивание народных сказок (причём, были две книги – на русском и на украинском языке), стихотворений Барто, Маршака, Чуковского и Михалкова, а также «Приключений Незнайки» Носова (красиво оформленной книжки на украинском языке) шло без запинок, да ещё и с житейскими комментариями. Может быть, из-за этих книг, а может всё как-то предопределено Богом, но с детства мне хотелось стать не военным, не космонавтом (ох, как это было модно в 60-е), не геологом, а писателем, или (как уступка реальности) – журналистом. В роду писателей не было, хотя дядя, родной брат мамы, после окончания школы сочинил целую повесть под названием «Одноклассники» и послал её для оценки Борису Горбатову. Но все оценки отменила война, похоронившая и дядю, который после окончания педагогического техникума пошёл на фронт, и его повесть. А ещё один мамин брат окончил военное училище и сгинул в Брестской крепости. Мама писала Сергею Смирнову, просила помочь найти хотя бы упоминание о брате. «Пропал без вести» - это всё, что нашлось. Пишу это в конце января 2015 года в родном Луганске. Здесь снова идёт война. Жестокая, кровопролитная, беспощадная. Из двух областей сделали гетто, наподобие тех, куда фашисты загоняли евреев. Теперь здесь широкое представительство национальностей, но обзывают всех одинаково – «вата», «колорады», «сепары»… Откуда столько ненависти, злорадства? Как быстро всё забывается… Гетто, блокада, война… С кем??? Со своим народом? Людям моего поколения (о тех, кто старше – и речи нет) это не то, что понять трудно, представить невозможно. Но вот всего за пару десятилетий вырастили бездумную, не знающую истории, дремуче-агрессивную молодёжь, для которой «нация превыше всего», а убить – всё равно, что «дёргнуть за веревочку». В середине 50-х годов, когда ещё так свежи были воспоминания о кошмарах войны с не доморощенными, а иноземными фашистами, даже самые матёрые фантасты не могли до такого додуматься.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги