Всё – одно

«Быть маленькой, но живой, разумной и творческой искоркой в бесконечном космосе намного интереснее, чем обитать на плоской ограниченной Земле в центре своего крошечного мирка».

Джефф Хокинс

Всё – одно

То была необычная цивилизация.

Как оказалось – жизнь не такая уж редкая штука в Галактике. Правда, по большей части, неразумная, даже совсем простейшая: бактерии, микробы, бывают растения, но тоже примитивные. Встречал и многоклеточных животных на разных стадиях эволюции. Несколько раз попадались полуразумные, но это удача сродни той, как застать пляж без отдыхающих в купальный сезон. Скорее всего, пред тем был шторм.

Всё же, почти в самом начале карьеры, мне повезло. Я нашёл разумную жизнь соответствующую всем нормам стандартной классификации из Общего справочника разведчика дальнего космоса. Правда уровень развития их цивилизации оказался примитивным, едва первобытнообщинный строй организовали, даже сформировавшегося языка у них ещё не было. Всё больше «экали» и ревели, как сирена погрузчика в космопорту.

Но они были разумны.

За такое открытие мне дали государственную награду: лично президент приколол к парадной с иголочки форме. Шутка ли – впервые за всё время была обнаружена разумная жизнь! Кто-то ещё, помимо нас, обладал разумом!

Хотя той цивилизации было всё равно, какую великую ценность в их лице я отыскал. Они занимались своими насущными делами. В основном дубасили друг друга примитивным оружием, добывали пищу, совершали набеги на соседей и рассматривали ночное небо. В перерывах рисовали на всём на чём рисовалось. Даже срисовали группу контакта, вместе с их кораблём, когда те прибыли исследовать мою находку. Если смогут развить свою цивилизацию и рисунок сохраниться – та ещё загадка будет для их потомков!

Мы то уже вымрем к тому времени, некому будет рассказать правду. Почему-то все так думают, я не возражаю, но такие разговоры мне не нравятся.

В общем, аборигены занимались своими проблемами, куда им до понимания того, что помимо них ещё есть разумные существа в нашей Галактике? Это знание – отдушина для таких как я, чувствующих бесконечную одинокость, а потому улетевших от перенаселённого дома в глубину космоса.

Хоть и не я выбирал планету, куда полететь, а целая команда научных сотрудников НИИ по поиску чужих цивилизаций, знаменитым, как водится, стал именно я. Вскоре только с моей фотографией, сделанной, когда я прибыл домой после известия об открытии, у обывателей и ассоциировалась работа в дальней разведке. Сказать по правде – фотография получилась не очень. Я тогда изрядно устал, потому скорее не улыбался, а просил, чтобы мне дали отдохнуть, хоть полдня. Но что поделать? Отдохнуть мне не дали.

Мгновенная слава национального героя голову мне не вскружила, зато такой неожиданно быстрый успех окончательно и бесповоротно определил мою будущую жизнь. Жизнь разведчика дальнего космоса.

Я был молод.

Выросшие за моей спиной крылья воодушевили меня небывало, одним взмахом забросив в самые глубины Галактики. Первооткрыватель! Герой! При этом откуда-то возникла уверенность, что все главные открытия ещё впереди, стоит только проникнуть чуть дальше, чуть глубже, долететь до той звёздной системы, а потом до следующей, перескочить парочку и устремиться вперёд; немного усилий ещё тысячи таких как я разведчиков и сковырнётся холодный пласт молчаливого, притягивающего неизвестностью космоса, а новые цивилизации посыплются, как жетоны из игрового автомата.

Много лет, без отдыха, отпуска, без встреч с быстро стареющими, умирающими родными. Тысячи и тысячи самых перспективных планет или их лун.

Больше ни одного успеха.

Ни у меня, ни у других. Что и стало основным открытием, как решили государственные мужи в больших кабинетах на Родине. Быть может за исключением найденной моим коллегой планеты целиком и полностью заселённой вирусами, что стоило ему жизни.

Находка оказалась в высшей мере странной. Вирусы вещь опасная, даже лучшая экипировка не всегда способна защитить от них; тем более модифицированные, какими и оказались те невидимые обитатели, в буквальном смысле заполонившие всю планету.

Общественность опять была взбудоражена. Вирусы? И больше ничего? Как такое возможно? Теоретики тут же принялись разрабатывать теории кооперативной эволюции, практики искать средства на масштабную научную экспедицию для подтверждения теории и, желательно, ни одну, а пока они искали – научные сотрудники лабораторий программировали невероятно сложные, учитывающие мириады факторов, биологические модели, чьим венцом должны были стать вирусы. Кажется, все ресурсы были брошены на поиск разумного ответа по неразумным теориям.

Ведь никто из научного сообщества, вдруг ставшего столь же близоруким, как и звёзды шоу-бизнеса, многие из которых поражены этой профессиональной болезнью с самих ранних шагов своей карьеры, не смел взглянуть в глаза самому простому объяснению, какое только возможно. Вирусное оружие.

До сих пор это кажется мне странным и необъяснимым. Хотя я многому не могу найти объяснения: всегда слишком занят изучением новой звёздной системы, её карты, планом полёта, ремонтами, приготовлениями, перепроверкой снаряжения. Привык думать лишь о том, как рассчитать количество провизии, проверить каждый сантиметр на своём корабле, получить новую спец. одежду, запасные части, провизию. Много забот у разведчика. Только такое внимание к деталям служит единственным спасательным плотом для одинокого смельчака в глубине неизведанного космоса.

***

Оставаясь легендой, благодаря которой всё новые и новые юнцы приходили в отряды разведчиков, я чаще стал повторять себе: «В одну и ту же воду в реке дважды не войти – утечёт и ищи свищи». То была любимая присказка моего отца. Стала и моей. Повторял, морщился, но продолжал летать. Мы все продолжали. Ведь должен кто-то. А то как?! Вечное оправдание.

И всё же та граница, что очерчивает конец земли перед обрывом, остановила меня. Романтика полётов истощилась, как ресурсы на моей родной планете. Остался голый космос. Впервые я посмотрел на него взглядом, свободным от мечтаний, от воодушевления, от надежды; глянул прагматично и тут же весь его фасад обрушился, оставив меня наедине с пустой театральной сценой в межсезонье.

Уже не раз и не два начал я задумываться о том, чтобы уйти на почётную, обеспеченную пенсию. Благо возраст позволял: сто пятнадцать лет, если по общекосмическому, а по биологическому – все триста. Тот ещё долгожитель. Самое время, чтобы обзаводиться потомством, обрести, наконец, семью и спокойную жизнь.

Хотя, конечно, были сомнения: смогу ли без космоса?

Решил, что смогу. Если и нет, то всегда можно вернуться инструктором, обучать зелёнку – восторженных юнцов.

Так и решил.

Последний, на этот раз действительно последний разведывательный полёт, а не крайний, и вот она – жизнь: жена, семья, детишки, отдых и не пыльная работа, чтоб мозги не обленились. Слишком много было примеров, как отличные ребята, после ухода на покой, сгорали буквально за какие-то десять-двадцать лет. Умирали, не дожив до первого дыхания старости. Подумать только! Двести, а то и все триста лет летать, рисковать, ни раз и ни два находиться на самом краю, иногда переступая край, чтобы за двадцать свести свою жизнь в могилу. Растечься, как твёрдая льдина под тёплым дождём!

Двадцать лет. Это же сущий миг. Мне же хотелось пожить ещё довольно. Лет сто, а если и получится, то все сто тридцать.

На сегодня это был мой самый лучший план.

Я улыбнулся.

Домик у озера, обязательно высокогорного, холодного и такого голубого, будто глина. Рыбалка по утрам перед лекцией в каком-нибудь институте или колледже или в школе. Да не всё ли равно? Жизнь что надо.

Я и сам не заметил, как такие мысли вытеснили из меня прежде негасимые мечтания о межзвёздных связях и дружбе между разумными расами Галактики. Крупинки планет великого будущего прошли сквозь сито.

Боковым зрением я выхватил вспыхнувший на панели огонёк, а за ним ещё один. Корабль что-то хотел сказать мне.

«Ещё минутку», – подумал я, как будто «Глазастик» был в силах прочитать мысли. Да он даже говорить не мог, как разведчики нового типа у молодых.

«Глазастик» был кораблём первых поколений, уже много лет он честно служил мне. Как смеялись надо мной мои же ровесники, давно поменявшие свои разведчики на новые: «Корни пустил старик, одним организмом стали, новый симбиотический разум»; а я не хотел другой корабль. Действительно свыкся с Глазастиком, да и видел его чаще кого бы то ни было.

Немного беспокоился за его судьбу после того как уйду из разведчиков, но меня заверили, что его отправят в музей. Не на металлолом, как обычно бывает. Всё-таки исторический артефакт. Это радовало.

Там с Глазастиком и встретимся, два пенсионера. Нам будет о чём помолчать.

Пока же рука потянулась дёрнуть нужный тумблер. Поддался он с приятным щелчком. Огоньки погасли. Всего лишь предупреждение о скором прибытии на место.

Я вернулся к своим мыслям. Где же мой дом у озера, семья оживляющая его? Как будто утонуло всё в абсолютной тишине космоса, разорвалось на нейтрино и улетело со световой скоростью сквозь звёзды. Не догнать.

Вспыхнул новый сигнал, теперь уже на экране. Корабль не хотел оставлять меня наедине с собой, звал меня.

– Э-эх, Глазастик, ты прав, замечтался я. Нельзя! Рано. Рано.

Пришлось выкарабкиваться из своих мыслей как альпинисту вверх по ущелью.

Подъём прервало хрипение динамиков:

– Разведчик один, слышите нас? – окончательно растаптывая пастораль моего будущего требовательно зазвучал голос диспетчера.

– Разведчик один на связи, – отчеканил я, хотя ещё полностью не вывалился из убаюкивающей дремоты мыслей.

Внешние звуки мерно работающего разведывательного корабля вновь возвращались в мою жизнь. Рано мечтать, работы ещё на две планеты! Пусть меня и отправили в самую спокойную систему, судя по первичным данным дальнего осмотра, но всё же – Космос! Шутить с ним не стоит.

Пришлось ещё раз встряхнуть головой, прогоняя мифические наваждения насланные разыгравшейся фантазией. Где-то я слышал, что тот, кто счастлив по-настоящему, никогда не мечтает. Для этого нет смысла. Не встречал таких среди разведчиков. Да и вообще.

– Разведчик один, у вас всё хорошо?

– Да, тринадцатый, всё отлично, хорошо. Решил проверить скафандр, увлёкся, прошу прощение, – ложь как-то сама собой вырвалась, мог ведь сказать и просто, что всё хорошо.

– Отвлекаться не стоит, – с пониманием отозвался голос диспетчера, – Вы уже мыслями дома, но будьте внимательны, разведчик один. Космос.

Я и сам знал, что отвлекаться нельзя. Поморщился.

– Космос, – как какой-то тайный код повторил я, – принято.

Космос. Короткое слово красной нитью прошедшее через всю мою нынешнюю жизнь. Космос. Мне будет его не хватать. Будет.

– Разведчик один, путеводитель показывает, что вы уже можете наблюдать исследуемую планету визуально, подтвердите.

– Кхе-эх, – крякнул я, – сейчас глянем.

Компьютер отсеял убийственный свет звезды, светившей прямо в лоб, и вывел планету в стократном увеличении на два больших экрана передо мной.

Красавица! Почти как моя родная, оставшаяся в тысячах световых лет позади, только свечение от неё необычное. Отсюда кажется голубой, а не привычно зелёной, но чем ближе к ней буду подлетать, тем яснее будет, что на самом деле её поверхность далека и от такого сияния.

Только сейчас, отсюда она кажется одетой в прекрасные голубые одежды. Какая же она будет на самом деле? Все планеты обманчивы. Совсем как девушки – пускают пыль в глаза при первом свидании, а затем показывают весь вид и характер, стоит только сблизиться. Метановые облака? Атмосфера из расплавленных металлов? Ртутные дожди? Алмазные горные цепи или океаны жидкого золота? а может быть азота? Природа и не такие кренделя может выписывать. Кто знает, чем встретит очередная планета? Будет ли соответствовать научным данным?

И это вовсе не плохо, иначе никто не пожелал бы стать разведчиком.

Никто из нас об этом не говорит, но все ищут не просто разумную жизнь, а жизнь, какая бы существовала и развивалась в таких экстремальных условиях, которые бы даже не рассматривались учёными в качестве возможных. Это всё давняя мальчишеская мечта, выросшая из протеста, что жизнь может быть такой и никакой иначе. Никому и никогда разведчик не признается, но это так. Я знаю, вижу в глазах других.

В этом и состоит наше отличие от учёных, заставивших детские фантазии влезть в тесные одежды науки, когда разведчики ищут чистую мечту. Прекрасную, как сама жизнь и как сама жизнь – неуловимую.

Не поймаю её и в этот раз. Никто не отправит «легенду», «героя» уходящего в отставку, на экстремальную планету. Максимально безопасная последняя разведка.

Нет смысла жаловаться.

Даже зная это, я забыл о предстоящей отставке, о доме возле озера, о жене, ещё не найденной, о детях, похожих на нас обоих, а значит не существующих; забыл о не пыльной работе, утренней рыбалке в безмятежном будущем и ежевечернем отдыхе на веранде деревянного дома.

Я видел только её. Здесь, на расстоянии, полную надежд и чаяний, голубую мечту. В ней аккумулировались все мои детские ночные фантазии, находившие волю под открытым небом. Они раньше меня научились летать к звёздам. До сих пор, спустя столько лет, я лишь пытаюсь нагнать их. И, кажется, уже потерял из виду.

Она была прекрасна.

Я убавил увеличение. Планета стала похожа на маленькую перламутровую пуговку, пришитую к чёрной одежке неразговорчивого космоса.

Необходимость в отчёте вырвала из меня слова, так неуместные сейчас:

– Визуальный контакт есть. Наблюдаю планету, эм, – я сверился с картой, – НПНТ 12-471-3 и её спутник. Подтверждаю данные первичного осмотра: спутник один.

Я выстучал на клавиатуре уточнённые координаты объекта исследований и своего местонахождения.

– Принято. Разведчик один, есть ли какие-нибудь осложнения?

– Проверяю.

Я провёл рукой по путеводительной панели. Планета ушла. Растворилась. Исчезла. Свернулась сама в себя и рассыпалась на цифры и буквы данных. Локаторы Глазастика прощупывали её, лишая покрова таинственности.

Один палец щёлкнул по кнопке, другой задал на шкале чувствительность. Дальше началась игра с клавишами, как на трубе, разве что звука не было, а только графики и таблицы на экране. Я включал и выключал локаторы, переводил их в разные режимы работы и отслеживал результат. Можно, конечно, поручить и компьютеру – уж он то справится на отлично, сомневаться не стоит, но а если то самое «вдруг»?

Вдруг.

Да. Вдруг Жизнь. Разумная. Увидит меня своими средствами обнаружения, услышит, выйдет на связь? А найду её не я, а лишь компьютер. Ему то всё равно, а вот мне… Нет уж, я сам. Сам проведу всё сканирование.

Я зажмурился. Но не ослеп. Ребёнок, увидевший впервые много, много, много лет назад взлёт космического корабля вживую, открыл глаза и смотрел со всех сил. Смотрел и надеялся. Надеялся найти… пускай не мечту! Но что-то особенное, что всегда пытаются найти дети.

Вдруг именно эта планета? Голубая кроша НПНТ 12-471-3. Вдруг она?

Первичная, дальняя разведка показала тишину, локаторы ближнего действия подтверждали информацию полученную ранее большими научными кораблями, лишь незначительно подправляя, уточняя данные. Обычные космические жильцы: пыль, метеориты, астероиды, кометы. Они не опасны, курсы наши не пересекаются, а с остальной мелочью справятся защитное поля Глазастика. Атмосфера планеты не кислотная, термически устойчивая, не агрессивная, подходящая для любых форм жизни, что нам известны.

Один из локаторов показал какой-то всплеск на радио-волнах, но после нескольких повторных попыток – ничего. Всё спокойно, как в моих планах на будущее, однажды вдруг сразу переставших быть просто мыслями.

Надо подойти ближе.

– Тринадцатый, локаторы молчат, был единичный всплеск, но он не повторился. Скорее всего помехи оборудования. Запрашиваю разрешение начать выполнять облёт. Подтвердите.

Короткая тишина перед ответом:

– Даём разрешение на выполнение плана облёта.

– Так точно, – козырнул я своему отражению в экране бортового компьютера. Глазастик подмигнул мне несколькими всполохами индикаторов.

Тринадцатый – это позывной разведывательной экспедиции состоящей из двух кораблей, несущих каждый по два разведчика. Обычно большие научные корабли остаются на краю системы, чтобы вести «широкое» сканирование, но здесь им пришлось углубиться внутрь. Кометное облако, окружающее исследуемую звёздную систему мешало сканированию. Хоть оно и было довольно разряженным, всё равно искажало данные, что очень не нравилось учёным.

Спустя несколько дней сканирования выяснилось, что в этой системе есть ещё астероидный пояс, за которым и располагаются интересующие нашу разведывательную экспедицию планеты. Не уникально, но работа осложняется. Было решено приблизиться к поясу, затем направить корабли в разные стороны вдоль него, а четырём разведчикам пролететь внутрь.

Мне достались две планеты: вторая и третья от звезды. Самые перспективные. Подозреваю, что так команда выражала мне свою признательность и уважение. Остальные разлетелись обследовать спутники газовых гигантов и четвёртую от звезды – красную, как глаза молодых после бессонной ночи.

В целом, звёздная система не представляла из себя ничего особенного. Разве что уж очень удобна она была для образования разумной жизни.

– Ну, полетели приятель, – сказал я Глазастику и малым ионным ходом направил его к открытому всем космическим ветрам лику спутника. Первой цели моей разведки.

Космическая колыбель вновь приняла меня в свои объятия.

***

Война!

Даже сквозь бесконечность космоса доносились тревожные вести. Они отскакивали от планет, ударялись о метеориты, расшвыривали космическую пыль, облетали звёзды, ныряли в червоточены, собирались в плотные информационные потоки и неслись, неслись вихрем безмолвные вестники.

Война!

Война!

Завтра!

Через день!

Ещё через день!

Война!

Вся команда слышала о якобы готовящемся мировом конфликте.

Один, другой, понизив голос и косясь по сторонам, осмеливался впервые вслух произнести слово «война». Не зря же оно летело к нам через всю галактику. Искало цель.

– Война? – переспрашивал я, будто мне не хватало устрашающего воздействия раз произнесённого слова.

«Война! Война!» – вторило эхо вопящей Родины, пробивая корабельную обшивку.

– Зачем? – немного глупо спрашивал я. Сорвалось.

– Зачем? Ха! Чудак ты! "Почему?", – вот самый точный вопрос, – отвечал мне тот из экипажа, кто первым вслух сказал это слово. Остальные, составившие кружок вокруг него, предосудительно смотрели на меня.

– Почему?

– Именно, «почему» а не «зачем»! Ресурсы! Опять не поделили ресурсы колоний, всё просто! – слышал я многозначительный ответ объясняющий всё в нашей пыхтящей на ухабах жизни.

– Да-а, – протягивал я и махал рукой.

Так я уходил от всяких разговоров о войне. Не моё, да и не может она быть настоящей здесь, посреди такого целостного, оттого прекрасного, безмолвия Космоса. К тому же – разве у нас мало ресурсов? Да их с лихвой хватит на тысячи и тысячи и тысячи лет. Может быть даже миллионы.

Кружок смыкался, к нему присоединялись новые слушатели, в основном молодые навигаторы, инженеры, техники. Они старались пролезть, услышать хоть что-то и слышали измышления раскачивающие их самих, а за ними нашу лодку-корабль. И в каждом произнесённом слове им слышалось слово «война» – хлёсткое, как свист порвавшейся струны.

– Космическая дыра их сожри! – взрывался в конце концов какой-нибудь разведчик, ещё моего поколения, один из первых, – сто лет в обед, а твердят одно и то же: всё что мы вам должны, то прощаем, а ваши долги будьте добры отдать. И договориться не могут. Даже тут позавтракать спокойно не дают! И-э-эх! – слышался удар его ладоней об стол.

Хлопок уносился прочь и, словно наблюдая за ним, все повернулись в сторону обшивки корабля. Вглядываясь в неё, как будто она была прозрачная.

– Их бы сюда, в космос! Поняли бы тогда – что значит жить!

Старые разведчики, вновь ухватив краюшку дряхлеющего вместе с ними чувства всепоглощающей свободы, каким одаривает космос в первые годы знакомства с ним, согласно кивали: что те могут знать о жизни у себя там, в уютных кабинетах? Где им понять жизнь, глядя только на её, пусть и искусно нарисованную, но картину за окном? Как они могут решать что жизнь, что война?

Молодой же экипаж, ещё не разучившийся смотреть в сторону дома, ясно ощущающий не ослабевшие, пока, нити, тянущиеся через бесконечное пространство к оставленным воспоминаниям, всё ещё управлявших их чувствами, плотнее группировался и продолжал шептаться.

Старые, все как один, махали руками и уходили прочь.

Я старался об этом не думать; погружался в работу, в свои мысли, планы, даже темы будущих лекций придумывать начал. И всё же червь, скрутившийся из симбиоза мыслей о войне и вслух произнесённом слове «война» – жёг меня.

«Дело серьёзное, серьёзное. Послушай! Серьёзное! Война! Ведь действительно… война!.. а что если начнётся!», – терзал он меня, и не оставалось ничего другого как согласиться с ним, плюя в сердцах на его раздражающую «правоту».

Раз даже в дальнем космосе слышны были отголоски каких-то политических дрязг, вклинивающихся в мои планы на будущую мирную жизнь – что же на самом деле происходит там? Несвойственный вопрос для космического разведчика стоящего спиной к дому и привыкшего видеть только нескончаемые дали космоса перед собой и новые, открывающиеся миры.

Хотя во мне, растерявшего романтику исследователя за семьдесят общекосмических лет службы, тот приют, что я отыскал в своей работе – прохудился, отсырел, а сил ремонтировать его не было.

Я запирался в своей каюте и начинал читать новости, давно переставшие быть новостями на Родине, превратившись в размытый, однотонный фон для новых событий.

В каких-то странах шли столкновения, где-то свергались правительства. По решению суда переходили из рук в руки планеты, решения оспаривались, признавались незаконными, затевались новые тяжбы, воспламенялись новые конфликты. Где-то какая-то страна отвечала на политическую ноту другой страны категорическим несогласием, на что та другая страна, считающая только себя в праве действовать таким способом, вводила ограничения в свою пользу. Ей отвечали. Снежный ком разрастался. Одни несогласия провоцировали другие, за ними ещё одни и так появлялись крепко сбитые разногласия, пробуравить которые не смогли бы и лучшие горные машины, могущие грызть даже алмазную твердь планет, спрессованную адским давлением.

Всё это было очень похоже на лоскутное одеяло, чьи куски наползают друг на друга, рвут на части, а одеяло тем временем ветшает.

И откуда только ресурсы берутся на всё на это? Крутился у меня вопрос, пока читал. Я даже не про ископаемые, перерабатываемые отдалёнными полуавтоматизированными колониями и вывозимые космическими танкерами в гигантских количествах. Но сколько умов направленно не на развитие, а на планирование очередного хода в «Великой Шахматной Игре» – неизбежным итогом которой станет война и крах? Ведь играем мы сами с собой – на обоих половинках шахматной доски фигуры одного цвета – значит и выигравших не будет.

Привыкнув всё мерить эффективностью на решение поставленной задачи, как раз тогда я впервые задумался: каков коэффициент полезного действия нашей цивилизации? Насколько плотно прилажены все шестерёнки и как точно они взаимодействуют друг с другом? Нигде ли не проскальзывают? Не застревают? Нет ли лишних шестерней или целых узлов? Правильно ли вообще выстроен общественный механизм?

Замаячивший призрак ответа показался мне жутким, поэтому я просто перестал обдумывать эти вопросы.

Отвернулся.

Переключился на поиск успокоения и вскорости нашёл его. Периферия! Всё это, по большей части, происходит на периферии, в развивающихся странах, каких ещё осталось не мало. Они едва освоили космос, только учатся решать проблемы цивилизованно. Значит это всё лишь затухающие склоки, отголоски былого. Мне повезло родиться в технологичной стране, локомотиве прогресса, самом могущественном куске из того самого лоскутного одеяла. Она могла позволить себе такие экспедиции как наша. Пусть остальные грызутся, рано или поздно мы их воспитаем. Всё образуется.

Всё образуется.

Удовлетворившись этим, с вернувшимся чувством спокойствия, я выключал новости и уходил к себе. Какая война может быть у меня дома, в моей могучей стране?

Нет больше цивилизации.

Успокоение приходило, но оставляло широкий проход для гонимых мною мыслей. Когда я ложился спать, в тот самый промежуток между сном и явью, отогнанные мысли вырывались на свободу. Едва ли осознавая, что я это я, спрашивал себя: как же нам, то есть нашему виду, удалось забраться так далеко в развитии, отправиться, – подумать только! – на другой конец Галактики, не поубивав друг друга раньше? Как мы умудрились запрыгнуть в последний вагон с ресурсами родной планеты, чтобы успеть высадиться на других и забрать ресурсы оттуда? По легкомысленности ли или из-за страха не сделав из этого выводы.

И как так получается, что даже сейчас, когда провозглашён мир без войн, мы всё ещё не можем навести порядок внутри себя, из-за каждого угла ожидая фантом новой войны? И, наверное, даже с облегчением выдохнем, когда он окажется не бестелесной страшилкой, парящей в воздухе, а ступит на землю, обретёт плоть, пусть ужасную, но снимающую тугое напряжение ожидания.

В такие моменты, не успев толком заснуть, я просыпался. Буквально выпрыгивал из последних сил из этого холодного междусна.

Не может такого случится.

Не может.

В тепле каюты, в надёжности корабля, спроектированного лучшими умами, построенного лучшими руками, прослужившего уже сотню лет, в профессионализме экипажа – я находил успокоение. Не может такого случиться!

«Мы справимся!» – говорило что-то внутри меня: «Ведь не можем просто так сгинуть в небытие».

Мы справимся, преодолеем, разрешим. Обязательно.

Может быть, не я буду тем, кто справится, но обязательно найдётся кто-то.

Эти оправдания убаюкивали. С лёгкостью смазанного оружейной смазкой затвора, я проваливался в тёмные мир подсознания.

***

Вспыхнул сигнал. Я пробежался глазами по путеводительной панели. Всё в порядке. Прибыл на место.

Спутник НПНТ 12-471-3 холодным телом нависал надо мной. Надо было перевернуть разведчик брюхом к поверхности. Глазастик послушно выполнил манёвр.

Итак, план прост: просканировать поверхность и направиться к планете. На орбите спутника я не заметил ни одной космической станции. Никаких следов развитой цивилизации.

Я немного замешкался: брать управление в свои руки или довериться автопилоту, удовлетворившись ролью наблюдателя? Но…. Какое тогда удовольствие от полёта?

– Так точно! Никакого! – повеселел я и принял управление, – Во-о-от так, справимся, Глазастик? Как думаешь? Разве что немного…., – я добавил корректировку бортового помощника на уровень пятнадцати процентов. Всё-таки перестраховаться надо, не хотелось бы закончить свой полёт грудой металлолома на безжизненной поверхности спутника.

Тринадцатый вышел на связь:

– По поступившим показаниям мы видим, что вы на ручном управлении с корректировкой пятнадцать процентов, подтвердите.

– Подтверждаю, сектор чистый, звезда умница, спокойная, гравитационных, магнитных волнений нет. Аномальных выбросов частиц не фиксируется. Одна планета один спутник, решил размять косточки.

Диспетчер ответил не сразу, видимо совещался со старшим дежурным.

– Разведчик один, увеличьте корректировку до трети, как поняли?

Пришлось крепче сжать зубы. Какая же треть? Так совсем не чувствуется штурвал, а я…

– Разведчик один, подтвердите.

– Подтверждаю, треть.

– Видим, спасибо.

Ну, что же. Пусть так. Я потёр руки:

– Давай знакомиться? – обратился к спутнику.

Заработали локаторы, началось трёхмерное построение поверхности космического тела. Я совершал один виток за другим, меняя орбиты.

Спутник был без атмосферы, без тектонической активности, без воды в каком бы то ни было состоянии, со множеством метеоритных следов. Я спустился ниже. Никаких биологических признаков жизни.

Не выживший при родах брат планеты.

– Не густо, да Глазастик?

Глазастик ответил мерными звуками работы своего компьютера.

Графики монотонно текли по мониторам. На большой экран я вывел картинку спутника подо мной.

– Да, – вглядывался в открывшийся перед собой вид, – ты видишь ровно то же самое, что вижу и я, Глазастик. Пустоту. Ну, спутники твёрдых планет все такие. Отчаиваться не будем. Хотя, если бы была развитая техногенная цивилизация, то первым делом они бы его колонизировали… Отличная отправная точка для исследования своей системы. Маленькое притяжение, близость к родной планете. Ресурсы есть. Что скажешь, Глазастик?

Глазастик был занят работой. Он, слегка корректируя мой курс для лучшей работы локаторов, медленно облетал спутник, тщательно исследуя каждый его километр.

Кратеры, кратеры, кратеры и ещё раз кратеры. Космос беспощаден и равнодушен к своим многочисленным отпрыскам; оставляет незаживающие раны на всех, кто не успел укрыться плотной атмосферой. Да и им порой достаётся.

Постепенно, начав с полюса, я подвёл корабль к экватору, где локаторы и зафиксировали нетипичное отражение от поверхности.

Глазастик тут же вывел результат на экран. Всё выходило к тому, что внизу были какие-то металлические объекты правильной формы. Сердце моё забилось сильнее. Как у рыбака, когда поплавок несильно качнулся на поверхности. Рыба? Или…

– Тринадцатый, получил добро от Глазастика. Снижаюсь, чтобы проверить.

Диспетчер ответил не сразу.

– Вас понял. Переключились на вас, картинка есть, наблюдаем.

Аккуратно, снижая скорость и корректируя курс, я завис над интересующим местом. Задействовал антигравитационные тормоза. Глазастик находился точно над тем местом, где сработали локаторы. Результат повторился. Но изображение выводилось нечёткое. Слишком много пыли нанесло на возможное искусственное сооружение.

– Расстояние девяносто, пока локаторы не могут с достоверной точностью распознать аномалию. Подхожу ближе.

– Вас слышу, следим.

«Ближе мой хороший, ближе. Что там за рыбка у нас?», – шептал я Глазастику, послушно исполняющему все мои указания, незаметно корректируя работу тормозов и двигателей.

«Давай Глазастик, вскроем эту банку. И мне нужны фрукты, а не черви», – от напряжения я высунул язык. Не часто мне приходилось доходить до такого этапа работы. Видели бы меня сейчас юнцы! Посмеялись бы – ветеран побывавший на тысячах планет, а переживает, как зелёнка. Тысяча то она есть, да осталась позади; здесь же, сейчас – моя последняя.

– Семьдесят, – сообщил я.

Да и к тому же: на тысячи планет я, может, и побывал, но лишь на единицах дёргался поплавок. И лишь однажды клюнула рыба.

– Шестьдесят пять.

Я включил оптику, увеличил изображение. Кажется удалось что-то рассмотреть, локаторы подтверждают. На экране рядом появилось отрисованное ими изображение находки.

– Тринадцатый, – с волнением сказал я, – наблюдаю искусственное сооружение.

В один миг меня захлестнула радость с разочарованием. Цивилизация! Технологически развитая! Они вырвались из своей планеты и теперь… Но нет.

– Биологических признаков жизни нет, – проговариваю для отчётности вслух результаты работы Глазастика, успевшего вгрызться своими локаторами вглубь поверхности, – строения старые, почти полностью разрушены.

Настала пауза во время которой, понимая бессмысленность действий, но всё же перепроверил показания Глазастика.

«Признаков биологической жизни нет».

Сорвалось. Опять.

– Подойду ближе.

– Принято, мы наблюдаем, – выдохнул диспетчер.

Голос его принял прежнее спокойствие. Он, как будто, даже обрадовался, словно тяжёлая ноша соскочила с его плеч и упала под ноги. Можно перешагнуть. Не тот ли это молодой сотрудник, что с таким горящими глазами слушал новости о войне?

– Тридцать, – сообщил я высоту.

Мощная оптика, выдвинувшись из брюха корабля, с полными деталями показала картинку подо мной. Так и есть. Никаких признаков активности. Разруха и запустение.

– Объект наблюдаю визуально, качество отличное, изображение чёткое. Это бывшая колония. По-видимому, одна из первых. Скорее всего жителей с НПНТ 12-471-3. Разрушена, жизнедеятельности нет. Почти вся скрыта под грунтом.

Я прищурился. Если не Глазастик, я бы её даже и не заметил. Она почти слилась с серым грунтом спутника. Где-то едва выглядывали крыши, в одном месте зиял провал.

– Заброшена давно, – вынес я окончательный вердикт и выключил оптику. Опять мои опасения подтвердились. Все либо неразумны, либо едва обрели разум, либо уже вымерли. Жуткое постоянство. Широкие полосы. Где же та узкая, заточенная под разумную жизнь?

– Вас поняли, сделайте несколько снимков, окончите сканирование и отправляйтесь к планете. На спутник мы вышлем команду для подробного исследования и взятия образцов.

«Могло быть», – подумалось мне.

Оставшуюся часть я полностью отдал на откуп Глазастику. Такую монотонную и скучную работу он выполняет отлично. Нашлись ещё несколько аналогичных построек, все по периметру экватора. Где-то даже удалось распознать взлётно-посадочную площадку.

«Конечно, – подумалось мне, – было бы слишком шикарным подарком, если бы в последний разведывательный рейс мне попалась здравствующая техногенная цивилизация; а так… уже третья погибшая на моём счету».