Всего один неверный шаг

Глава 36

Он хотел даже отправить Соколова (тем более тот знал, куда ехать, нашёл, когда хотел поговорить), но в итоге перевёл денег Вере, и та купила каких-то приятных мелочей: цветы, фрукты, конфеты, тёплые носки, блокнот с карандашом (медсестре было виднее, Света не первый раз там лежала).

Но разговор о её диагнозе Наварский считал нетелефонным.

И, прежде чем предметно говорить с врачом, хотел услышать ответы от Светланы.

Вчера поздно вечером в Москве, когда, наконец, все основные мероприятия были закончены, остались лишь пара дежурных встреч, назначенных на утро, Наварский спустился в интернет-центр отеля и просидел там несколько часов. Он искал картины Светиного отца. И уже думал, что его поиски так и не закончатся успехом, когда вдруг вспомнил фамилии на входной двери её коммуналки.

Он поочерёдно вводил «Груздев», «Сиамский», «Мозер». И на «Мозер» ему повезло.

Как он сразу не сообразил, что её отец может быть не Огнёв и не Огнев.

И, конечно, понял, о чём говорил Сокол, едва увидел картину «Одна ночь с королём».

Растерзанное тело девочки, забившейся в угол комнаты, всё в ссадинах и кровоподтёках, едва прикрытое какой-то тряпкой — и был основной сюжет картины. И девочкой этой была Света.

Её боль. Её горе. Её отчаяние. Её тело, над которым беспощадно надругались.

Игорь не хотел делать поспешные выводы. Он до хруста сжал кулаки. До боли стиснул зубы. Это невозможно видеть даже на картине, особенно отцу двух девчонок, да любому нормальному человеку. Как пережить такое — он не представлял. А как такое можно рисовать — у него не укладывалось в голове.

И всё же он хотел знать, кто это сделал.

Этот вопрос он и задал Свете в машине.

— Я просто хочу понять, — сказал он и добавил: — Конечно, ты можешь не отвечать.

— Я отвечу. Это нетрудно, — покачала она головой, не опустив глаза. — Нет, конечно, это был не отец. Соседи сдали комнату мужчине, ничего не спросив, ничего не проверив, а он оказался педофилом, недавно вышедшим из тюрьмы. Обычный мужик, не молодой, не старый, тихий, доброжелательный, ничем не примечательный. Где-то он, конечно, работал. В свободное время мастерил что-то из дерева, даже делал отцу подрамники. Я совсем его не боялась. Да никто его не боялся. Пока однажды он не сделал со мной то, что сделал. Избил и жестоко изнасиловал. Это был обычный день. Отец куда-то совсем ненадолго отлучился. А когда пришёл, нашёл меня в одной из наших комнат в углу в таком виде.

— Но зачем он это нарисовал? — выдохнул Игорь.

— Каждый справляется с потрясением как может. Кто-то молчит и старается забыть. Кто-то рассказывает о себе в сети. Кто-то пишет книгу. Кто-то идёт к психологу. Но мой отец был художником с фотографической памятью. Он выплеснул свою боль на холст. Не для того, чтобы продать. Для того, чтобы справиться. Это был его способ терапии, его попытка принять случившееся и не винить себя.

— У него не получилось? — хрустнул пальцами Наварский.

— Нет, — ответила Света. — Он повесился не из-за творческого кризиса, не от отчаяния, безденежья и прочих мук творчества, как все решили. Он повесился, потому что так и не смог себя простить за то, что не сберёг, не защитил, и ничем не смог мне помочь. Как не смог помочь маме. Она умерла, когда я была очень маленькой. Он не выдержал. Когда эту картину купили, это надломило его ещё больше. Он написал вторую с похожим сюжетом, словно не хотел верить, что это не случайность, а закономерность. И её купили за ещё большие деньги. А чего только о нём ни писали, — она покачала головой. — Люди злы. Люди глупы. Люди безжалостны.

— А как справилась ты?

— Не знаю. Никак, — покачала она головой. — Я словно отключилась, вылетела из своего тела, отделилась от того, что со мной происходит, словно это происходит не со мной. Моя психиатр сказала, что это очень действенный способ. И потом я переживала не столько за себя, сколько за отца. Мне даже казалось, если бы он не знал, мне, наверное, было бы легче. Может, поэтому я избегаю отношений. Я боюсь сделать больно не себе, а тому, кто рядом. Лишь один мужчина был мне столь же дорог, как отец, и, наверное, как ты сейчас. Но у нас с ним были совсем другие отношения, и его уже нет в живых.

Наварский покачал головой.

— Спасибо, что поделилась. — Он завёл машину. — Куда тебя отвезти?

— Куда-нибудь, где есть мост, вода и голуби. Мост — это место моей силы.

— Почему?

— Не знаю, просто люблю мосты.

— А голуби?

— Они вкусные, — ответила она и засмеялась. — Я шучу. Я знаю, многие их не любят, считают заразными, глупыми и бесполезными. Их даже называют летающими крысами. Но голуби скорее относятся к птицам-жертвам. Они входят в рацион ворон, чаек и прочих пернатых хищников. Это практически единственные птицы, которые близко подпускаю к себе человека и за ними можно наблюдать, но платят очень высокую цену за жизнь в городе и легкодоступный корм — отходы не лучшая еда для них. А ещё они очень сообразительные и дружелюбные — разве этого недостаточно, чтобы их любить?

— Более чем, — улыбнулся Игорь.

Он помнил, что есть в Петербурге такое место — Семимостье. Говорят, там можно загадывать желания, и там точно много голубей. А местом силы, где у человека словно вырастают крылья, считается один из тех семи мостов — Пикалов.

К нему они и приехали.

Хотя и выглядела Света сегодня получше, этой хрупкой девочке точно нужны были силы.

— Неправда! Отрекаются любя, — читала она, стоя между гранитных обелисков с резными цоколями, золочёными шишками наверший и белыми шарами фонарей.