Вторая итерация

1

Проснулся в сильнейшем беспокойстве. Что-то противно ворочалось и ныло в груди, силясь дотянуться до горла. Из головы медленно испарялся, улетучиваясь, образ маленькой светловолосой девочки с парой веселых бантиков на крохотных косичках. Она уже, должно быть, совсем взрослая, растит детей и редко вспоминает исчезнувшего в далеком прошлом отца. Мне от этого не легче. Что бы ни говорил я сам себе, какие бы доводы, основанные на строгой логике, ни изобретал, случившееся все еще оставалось слишком близким. Затерявшаяся в пустыне космоса девочка так и жила во мне непоседливым любопытным сорванцом, обожавшим без спроса шарить в ящиках с моим инструментом и немедленно материализовывавшимся под боком, стоило достать паяльник или загреметь ящиком с дрелью.

Я рывком сел в постели. Остатки сна еще морщили кожу на лице, но знакомое окружение мастерской властно выметало нахлынувшие воспоминания прочь. На верстаке у стены громоздился недоделанный каркас проектора – новой, захватившей меня идеи. Обычно, едва проснувшись, еще не позавтракав, я бросался к нему, и часто лишь сильный голод напоминал мне о временно забытой рутине жизни. Но сейчас даже он казался нелепым куском хобби одинокого человека. Я заозирался, словно только что очутился на этой планете, словно воздух Земли еще не покинул мои легкие: обширное помещение с невысоким потолком и отсутствующей стеной, в широком просвете клубился туман далеких облаков; анфилада столбов, подпиравших светлое деревянное перекрытие; развешанные по стенам инструменты, длинные верстаки, самодельный токарный и сверлильный станки, пресс, жерла нескольких печей, украсивших дальнюю стену, являющуюся не чем иным, как натуральной скалой; лестница наверх, прижавшаяся к стене справа, и длинный ряд полок на стене слева, забитый разнокалиберными устройствами и приспособлениями. Все довольно грубое, на мой вкус, как будто самодельное, во всем изобилие бронзы, непривычное глазу землянина.

Встал. Голова очистилась. Я дома – в Гнилом Зубе, как я прозвал этот утес. Настоящее логово – убежище таинственного волшебника, пришельца из другого мира. Таким это место с полным основанием считали местные. И, кстати, да – это я. Ну, в смысле могущественный инопланетянин, волшебник, эль, затворник и отшельник, от которого лучше держаться подальше.

Тоска не уходила. Маленькая девочка отчаянно боролась за место в памяти. Не спеша, как был в белье, подошел к дышащему теплым влажным воздухом проему. Высокие грубые перила отделяли шелковистый на ощупь пол от захватывающего дух обрыва, нависавшего над бесконечным серо-буро-черным морем инопланетного леса. Свес крыши, поблескивающий повисшими капельками дождя, отчасти скрывал такую же бесконечную, как и лес, невысокую пелену облаков над головой. Легкие порывисто рванулись, втягивая воздух и пространство. Помогло. Я немного расслабился и даже покосился на незаконченную работу, но что-то этим утром шло не так – беспокойные мысли тут же заняли отвоеванную у памяти территорию.

Хмыкнул. Отсюда, с этого утеса на краю Облачного края, казалось, что одиночества на Земле не существовало вовсе. Всепроникающая связь, спутниковые, мобильные, кабельные и прочие сети опутывали жизнь людей, подчас заставляя их мечтать о редких моментах уединения. Те, кто мог позволить, тратили немалые средства, просто чтобы на недолгие дни оказаться вдали от цивилизации – на рыбалке, охоте или в путешествии по желательно малообжитым, а лучше вообще необитаемым местам. Я там вырос, мне казалось, что это нормально. И, как выяснилось, это совсем не так здесь – на Мау. Начинаю привыкать к тому, что встреча с дорогими тебе людьми – это редкий праздник, и даже добравшаяся с оказией весточка, порой несущая на себе следы далекого путешествия, – радость.

После возвращения я видел Ану всего несколько раз. Последний – когда она забирала сына в какой-то аналог интерната на далеком севере. Процедура была неотъемлемой частью жизни местной знати, и я не протестовал, хотя и немного удивился, когда узнал, что никаких каникул не предполагалось еще как минимум лет пять, до тех пор пока он не подрастет настолько, чтобы путешествовать хотя бы без сопровождения пары нянек. Тот факт, что ребенок фактически будет расти вне семьи, похоже, никого не волновал. И ладно еще Ана – она скелле, но и Сам считал это абсолютно нормальным. Он, едва ли не с гордостью, поведал мне о годах, проведенных в похожем заведении, и, кажется, не только не разделял моего беспокойства, а даже остался в некотором недоумении, сообразив, что же меня насторожило. К слову, его я видел один-единственный раз – именно он и должен был доставить внука в интернат.

Ана целиком погрузилась в интриги. Главой Ордена могла быть лишь скелле, принявшая обет, – монахиня, как я переводил на русский местное слово. Но с тех пор, как Старшая сестра фактически самоустранилась, воцарилось своеобразное двоевластие – делами управляли в основном выходцы из университета в Арракисе, в большинстве примкнувшие к моей супруге, но при этом юридически Орден по-прежнему подчинялся Старшей сестре. К хаосу и неразберихе добавился еще и монарх, вздумавший переоформить свои отношения с Орденом и, к моему удивлению, затеявший какую-то интригу в отношении меня. Все это я узнавал во время кратких визитов Аны в поместье, где провел ужасно унылые и скучные несколько декад. Окончательно одуревший от одиночества, после очередного визита супруги, к слову монополизировавшей самолет, я, едва ли не силой, заставил ее убить, как она выразилась, несколько дней и забросить меня на приметную скалу – мое старое убежище.

Руки не давали обмануться – слегка шершавая и как будто пористая древесина широких перил привычно легла под ладони. Время и труд сделали свое дело – мое, теперь уже совсем не тайное, убежище худо-бедно восстановлено. Умело использующий мой новый статус старый приятель Сардух платил регулярными караванами носильщиков. Последние появлялись на краю плато как рейсовый автобус – каждые пять дней, доставляя запрошенные мною материалы и продукты без единой задержки, если только не принимать во внимание тот факт, что от заказа до поставки порой проходили три-четыре декады. Впрочем, до поры до времени я не жаловался. Восстановление мастерской и начатые проекты позволили на время сделать осмысленным свое существование. Кто связывался со стройкой, знает – она не даст вам времени на тоску и уныние, жадно глотая каждый крохотный кусочек свободного времени.

Вернувшись назад, в сумрак у дальней стены – более привычной к пламени печей, чем дневному свету, – я поставил большой медный чайник с водой на магический нагреватель, подтянул гирьку и толкнул упрямый лепесток балансира, запуская равномерное вращение кристалла. Бронзовая болванка под чайником, как заправский хамелеон, мгновенно обернулась темным оттенком, чтобы пару секунд спустя налиться пунцовым жаром. Мокрый чайник недовольно зашипел и зафыркал, но быстро утих, впитывая поток тепла, родившийся в окрестностях Источника. Так или иначе, воды в нем было много, и пока она закипит – можно было, пожалуй, прогуляться.

Лестница выныривала под нешироким навесом на краю обширной крыши. Когда-то на ней запросто помещалась пара самолетов – не земных, конечно, а моих летучих самоделок. Теперь же посреди единственного на планете аэродрома одиноко торчало сляпанное на скорую руку недоразумение, которое я про себя называл ступой Бабы-яги. Небо над головой, привычно для здешних мест затянутое облаками, медленно ползло к скальной стене, замыкавшей пространство с востока, скрывающей близкое, заросшее высоченным лесом, плато Облачного края.

Ступа смотрелась жалко. Корзину воздушного шара без последнего – вот что, на самом деле, это напоминало. Только вместо тепловой пушки – блестящий влажной потемневшей бронзой магический привод, увенчанный таким же бронзовым шаром с креплениями – чебурашкой. Тем не менее, его было более чем достаточно, для того чтобы подняться на скалу, да и тяги у этого чуда инопланетной техники хватало, чтобы нести на внешнем подвесе почти тонну металла. В принципе, для путешествия по окрестностям большего и не требовалось – этакий грузовой лифт с возможностью небыстрого полета.

Второй раз за утро вздохнул. Пора было признаваться самому себе в том, что уже, на самом деле, давно было ясно. Все эти попытки найти дом обречены изначально. Даже с точки зрения аборигенов, семья и скелле – вещи несовместимые. Нет, конечно, женская природа неизбежно прорывалась сквозь бронированную маску невозмутимости, но нужно быть поистине большим оригиналом, чтобы назвать домом хижину, балансирующую на краю вулканического кратера. Кратер, для тех, кто не понял, – скелле. А хижина – это я. Красиво, слов нет. Но это не дом – это какое-то бесконечное приключение. С другой стороны – Гнилой Зуб. Тихо, спокойно, безопасно – твори, выдумывай, пробуй. Тоска! Каким бы влюбленным в технику анахоретом вы ни были, она не самоцель. Мне безумно не хватает человечества! Того, земного, которое с жадностью впитает все, что бы я ни сделал, и потребует еще, награждая кипящим потоком идей и творений других.

И, наконец, подарок настоящих инопланетян – Храм. Та еще заноза!

Я потер лицо руками, прошелся по уже начавшим белеть доскам к самому краю пропасти – мое любимое место. Давно стали привычными длинные сутки, меньшая сила тяжести, ровный теплый климат, но именно здесь, вглядываясь в щель между серым небом и черно-серой массой, заполнившей долину далеко внизу, я всегда ощущал, что не дома – не на Земле. Что-то не так в этих облаках, что-то не так в этом лесу, что-то не так с этим горизонтом и этим дождем.

Под ногами тихо звякнул колокольчик – это гирька привода, своим весом вращавшая кристалл в нагревателе, отмерила десяток сантиметров пройденного пути. По опыту знаю, что еще парочка, и чайник заревет разбуженным гейзером – надо спускаться. Легко сбежал вниз, успел метнуться к нагревателю, до того как тот превратил утреннюю порцию орешка в стендовые испытания реактивного двигателя. Привычная суета отвлекла – погреть лепешки, натолкать в них сыра и вяленой козлятины, развести пастилы и дать раствору немного остыть. Побросал готовый завтрак на разделочную доску и потащил к столу неподалеку от проема. Взгляд споткнулся о проектор, но запах еды и голод оказались сильнее.

Помесь кружки с бокалом изготовил сам из прозрачной смолы, благо последняя от температуры кипящей воды почему-то становилась прозрачнее и прочнее. Случайно открыл, когда испытывал первый образец. Приделать ручку не удалось – смолу надо было отливать одной заготовкой – приклеенная деталь неожиданно и не вовремя отваливалась. Поэтому полулитровый бокал покоился в неаккуратно сваренном бронзовом подстаканнике – привет, РЖД. Чудовищная конструкция вместе с напитком весила не меньше килограмма, но я ее не променял бы ни на какую местную стеклянную емкость. Сардух, побывавший на скале дней десять назад, увидев ее, хмыкнул, с сомнением повертел в руках, но ничего не сказал, хотя и был явно озадачен.

Мысли толкались и копошились. Способности, возникшие у меня при смешении местной материи и земной, продолжали деградировать. Еще год, и я уже не смогу быть с Аной. Однажды близость закончится моей смертью. Я об этом никому не говорил, но давно заметил, что звон в ушах, который всегда выдавал близкое присутствие скелле, как-то утих, да так, что я временами просто не замечал его. Раньше я умудрялся сваривать бронзу, просто вращая шарик с кристаллом в руке, теперь даже и не пытался. Что-то еще оставалось, но затраты не стоили усилий – проще было установить нужный кристалл, сфокусировать линзы и запустить привод, вращавшийся примитивной часовой гирькой, – вари сколько хочешь, не напрягаясь и не боясь потерять в нужный момент направление на Источник.

Дар Храма от этого не зависел, но и толку от него было немного. Если честно, я старался избегать его. Чуть сконцентрируешься, и вот она – сияет звездой будущего черная дыра, привычные вещи и окружение уплывают, улетают в закоулки памяти минувшим, а настоящего-то и нет. Что бы ты ни сделал – все безвозвратно, даже стакан поставить на то же место невозможно. Стоит посидеть в таком состоянии подольше, и возникает ощущение, что ты несешься один-одинешенек в темной бездне, а привычный мир – лишь тени потока случайных встречных. В голове начинают ворочаться какие-то образы – вероятно, символы базового языка хозяев Храма, но я не в силах дождаться их осознания. Сильнейшее ощущение, что я сам распадаюсь на кусочки, что я сам – лишь тень, лишь проекция мимолетных событий. Чувство было настолько подавляющим, что я терял контроль над собственным разумом и, естественно, тут же выныривал, отгораживался от неприятных видений, пытаясь сохранить себя, свою целостность. Вероятно, надо было бы не сопротивляться, дождаться фиксации хотя бы одного понятия, но это было слишком – добровольно потерять личность, даже если тебе обещали ее вернуть с премией! Да, собственно, никаких мыслей или страхов и не было – я не выбирал, терпеть или нет. Честно, много раз пытался с одним и тем же результатом. Стоило лишь потерять себя, как я судорожно, рефлекторно, как это делает утопающий, выдергивал свое существо на поверхность к привычному сладкому воздуху и синему небу. Это здесь, на краю бездны, я мог бояться и преодолевать – там срабатывал какой-то древний участок мозга, который не интересовался моими стремлениями. Он тупо спасал тело и разум так, как считал нужным.

Болтая ногами на высоком табурете, осторожно прикоснулся к кружке – еще горячая. Ну, да, и я никуда не спешу. Выцепил из лепешки кусок вяленого мяса, бросил в рот и вздрогнул – подчинявшаяся до того только мне и ветру тишина лопнула, впуская далекий звон. Это у меня такой дверной звонок – в крохотной беседке на краю обрыва висит небольшой медный колокол, лупить в который полагается караванщикам, извещая мое инопланетное величие о прибытии. Однако сегодня я никого не ждал, как, впрочем, и в ближайшую пару дней.

С сожалением покосился на стынущий завтрак, уже понимая, что любопытство побеждает голод – кого там черти принесли? Метнулся за штанами, накинул подобающую статусу короткую безрукавку, исчерканную цветными узорами Уров, торопливо куснул лепешку и выбрался на крышу, жалея, что мой импровизированный аналог кофе еще не остыл – жевать всухомятку еще то удовольствие. Летательный аппарат никуда не делся. Перекинул ноги через глубокий вырез в стенке корзины, окинул взглядом внутренности – забытые мешки, намокшие от прошедшего дождя, тубус с подзорной трубой, висящий на крючке, слабый аромат парфюмерии – так пахла мокрая древесина одного из местных растений, – и сдвинул привод. Последний делала Ана, сдержанно возбужденная и радостная оттого, что я не особенно сопротивлялся требованию отдать ключи от машины, фигурально выражаясь, так что никаких механических вертушек – иначе пришлось бы переименовывать ступу Бабы-яги в пепелац из-за очевидной схожести.

Корзина вздрогнула, пол наклонился – я повис на приводе, как на поручне вагона метро в далеком прошлом, слегка чиркнуло днище по доскам, и ступа наклонно устремилась в сторону пропасти, слегка набирая высоту. Обернувшись, я разглядывал знакомые черты монументального утеса, давшего приют моему убежищу. По мере того, как он удалялся, справа и слева распахивался вид на протяженный обрыв Облачного края, поросший высоким лесом, нависающий широкой светло-желтой полосой над темным подножием долины. Показалось, что облачный потолок слегка приблизился, дуновением ветра шевельнуло одежды, когда из-за края скалы стала заметна светлая беседка на самом изломе кромки плато. Наученный опытом, я предпочитал начинать знакомство с гостями издалека. На этот раз вроде никаких неожиданностей – заметна одинокая фигурка рядом и какое-то копошение вдали под еще не рассеявшейся тенью деревьев. Все по протоколу – можно приблизиться, пожалуй. Я поправил привод и начал медленный спуск по широкой дуге, одновременно извлекая подзорную трубу. Никаких пятнышек, никакого мельтешения отблесков искусства – значит, никаких скелле или магических сюрпризов. Беседка понемногу приближалась. Под деревьями удалось рассмотреть пару палаток, которые, похоже, прямо сейчас сворачивали несколько человек. Выходит, кто бы там ни был, они пришли еще вчера и терпеливо дожидались утра, не решаясь тревожить мой отдых, – хороший знак. Еще минута неспешного полета, и я узнал фигуру рядом с беседкой – Домдрусвал, по-простому – Дом, один из штатных караванщиков, которому доверил эту почетную роль сам Сардух. Чего это он раньше срока?

Медленно и неспешно опустился. Дом приветливо улыбался, не торопясь подходить, – правила поведения были намертво заучены всеми караванщиками. Одна небрежность, и ты мгновенно потеряешь и непыльную работу, и почетное положение посредника между простыми коммерсантами и таинственным элем, легко конвертируемое, как я подозревал, в изрядный доход – во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы бывший староста платил караванщикам. Ну, ладно – меня все устраивает. Выбираемся.

– Дом, что случилось? Я не ждал вас сегодня.

Караванщик расслабился и зашагал навстречу:

– Я с гостями. А их никогда не ждешь – они сами приходят.

– Ну, если незваные, то да – сами.

Молодой высокий парень, с традиционным хвостом волос обитателей фронтира, улыбчивым хитрым лицом индейца и очень темными глазами, остановился напротив:

– У них письмо от Сардуха. Пришлось вести. Ждать не захотели. – Он кивнул за спину.

Я всмотрелся – от леса неторопливо приближалась троица незнакомцев. Хотя почему незнакомцев – одного я точно знаю! Хотя в походной одежде просто так и не угадать столичную штучку, человека, которому доверены многие тайны двора, – архивариуса. Как там его? Сомтанар – с трудом протиснулось в память забытое имя. Лысый, невысокий, но живой и деятельный мужчина в возрасте, с умными глазами.

Присмотрелся к сопровождающим, и по телу медленно прокатилась неприятная волна, пальцы нащупали шарик с кристаллом в кармане жилета. Двое. Разные люди, разные волосы, одежда, обувь, но при этом неуловимо одинаковые – поджарые мужчины, бесстрастные лица, цепкие быстрые глаза. До боли, в буквальном смысле, знакомый типаж – именно тот, который я меньше всего желал видеть поблизости от моей драгоценной тушки. Пусть даже они уверены, что перед ними могущественный эль, способный стереть в пыль целую улицу, что мне делать, если им придет в голову это проверить? Ведь я-то знаю, что теперь моих способностей едва ли хватит на пару незамысловатых фокусов.

Вздохнув, потащил шарик наружу. Ослабевшие чувства не дали бы определить направление на источник, но дар Храма, по счастью, жил своей жизнью – стоило едва заметно напрячься, и будущее вырастало за спиной. А чтобы не отключиться в тошнотворном водовороте, много не надо – только сориентировался, и снова в привычный мир, где рука уже накрывает тень звезды суррогатом конвертера – смоляным шариком с наглухо вмурованным кристаллом какой-то соли. Караванщик догадался, что происходит, перестал улыбаться и, почти пригибаясь, отступил на пару шагов. Знакомого касания магии едва хватило, чтобы слегка подогреть мозг, неумолимо теряющий материю родины, – хватит, пожалуй, на сильный ожог или слабый испуг. Оставалось надеяться, что до этого не дойдет.

Я поднял руку.

– Сомтанар, здравствуйте! Будьте любезны, оставьте ваших людей, где стоите! – громко поприветствовал архивариуса, который нерешительно замялся довольно далеко от меня.

– Хорошо! – Он почему-то остановился и сам обернулся к сопровождающим, что-то сказал, те молча покивали и слегка разошлись в стороны.

– Идите сюда! – пришлось звать.

Одетый в прочные брюки, длинную рубаху по местной моде и такую же длинную безрукавку почти до колен с многочисленными карманами, мимолетный знакомый приблизился.

Как ни мала была порция энергии, зацепившаяся за сознание, меня потряхивало, и, когда подошедший архивариус вздрогнул, что-то рассмотрев в моем лице, я решил избавиться от нее – сопровождающие не делали попыток двигаться, и я немного успокоился. Дом повел носом, сморщился, когда зашипел мокрый песок невдалеке, и поторопился отодвинуться:

– Э-э, я, может, пойду? – Он бросил быстрый взгляд на застывшего архивариуса и заозирался на далекий лагерь, стараясь не смотреть в мою сторону.

– Иди. Отведи вон тех обратно, – немного напряженно, захваченный почти гигиенической процедурой, я отстраненно мотнул головой в сторону приятелей архивариуса, и караванщик, что-то коротко буркнув, рванул прочь с изрядным облегчением.

Сомтанар растерянно проводил его взглядом и замер, рассматривая меня.

– Что привело вас, любезный, в такую глушь? – наконец улыбнулся я слегка напряженному визитеру. Было похоже, что мое внезапное напряжение не ушло бесследно в мокрый песок, теперь клубившийся паром, а частично перекинулось на моего гостя.

– Вы напрасно так… – замялся он. – Реагируете, – наконец-то нашел слова. – Я с самыми добрыми намерениями. – Он замолчал, нахмурился чему-то, посмотрел мне прямо в глаза, было заметно, как напряжение медленно оставляло моего гостя. – Честно признаться, я воспользовался поручением его величества, но ни в какой мере не хотел доставить вам каких-либо неудобств. – Он повертел в воздухе кистью, как бы указывая на удалявшихся вместе с караванщиком сопровождающих, и продолжил: – Эти господа – не мои слуги. Это, если можно так выразиться, охрана, навязанная мне заботой его величества. Прошу меня простить. Этот любезный человек, – продолжил он, очевидно, имея в виду караванщика, – нас подробно проинструктировал. Но я не вполне могу распоряжаться людьми монарха. – Он скорчил кислую физиономию, украшенную, впрочем, вполне разумным, твердым взглядом.

Я постарался изобразить самую приветливую улыбку, которую только мог:

– Оставьте извинения, Сомтанар. Я рад видеть вас! Не могу, правда, сказать этого о тех господах. Надеюсь, от меня не требуется общаться с ними. – Я закончил фразу скорее утверждением, чем вопросом. – Но вы не ответили.

– Э-э, вынужден все же вновь просить прощения. – В его речи чувствовалось остаточное напряжение. – Собственно, нам не довелось поговорить в тот раз. – Взмах руки. – А я человек крайне любопытный. – Сомтанар неожиданно искренне улыбнулся. – В некотором роде, это моя профессия. Я очень много читаю, и, как вы можете догадаться, из не вполне доступных источников. Вот я и надеялся, что интерес к общению у нас мог бы быть взаимным.

Он смотрел с плохо скрываемой надеждой. Если учесть, что перед моим носом только что помахали морковкой поистине космических масштабов, то его опасения выглядели неуместными и даже трогательными.

– Правильно надеетесь. Я тоже любопытен. И не только потому, что это моя профессия. – Я всмотрелся в шевеление в далеком лагере. – Но все же, что хочет его величество?

Сомнатар посмотрел на меня как будто с некоторым удивлением:

– Ну, если вы настаиваете. – Он зачем-то оглянулся, повертел головой, посмотрел на беседку, наконец продолжил, сложив на животе руки: – Собственно, меня инструктировал Ас. Его величество я не видел. Но инструкции были весьма обширны. – Он замолчал, рассматривая меня взглядом, характерным для исследователей, – взглядом отстраненного наблюдателя.

До меня медленно доходило. Мне ведь уже сказано – направлен с поручением. Очевидно, речь идет о каком-то разговоре, о сообщении информации – требовать немедленно выложить ее все равно что при дипломатическом визите затевать переговоры с посланцем на трапе самолета, не позволив ему даже спуститься на вашу территорию. Нехорошо получается.

– На этот раз я попрошу прощения. Извините, какое-то сумбурное утро – я даже не позавтракал. Прошу вас, составьте мне компанию, если не возражаете.

– Возражаю? Помилуйте. Весьма признателен за доверие.

– Доверие. – Я продолжал тупить. – А, ну да! Прошу вас, – пробормотал я, жестом указывая на застывший неподалеку пепелац.

Ступа, несмотря на внушительную грузоподъемность, была маленькой и, пожалуй, могла бы вместить не более четверых – и то при условии, что они готовы терпеть такую близость в мире, где не знали метро. Сомтанар застыл, вцепившись в борт, отчего мне пришлось, в свою очередь, отодвинуться к противоположному, в попытке сохранить равновесие. Его спина ничего не выражала, пока мы по широкой дуге облетали утес, и лишь когда я на мгновение завис, готовясь заходить на посадку, он обернулся. Архивариус выглядел взбудораженным – этакая смесь разных чувств: страха, восторга и любопытства. Он мельком глянул на меня, за мое плечо – на бесконечный лес долины, на привод, которым я управлял парой длинных, блестящих латунью рычагов с деревянными шариками на концах, счастливо улыбнулся, сохраняя каким-то образом следы испуга в лице, и вновь отвернулся. Наверху чувствовался слабый освежающий ветерок, я повисел пару секунд, ловя его нежные касания, и направил летательный аппарат на широкую крышу моего логова.

Попытка усадить архивариуса за стол провалилась – он хаотично исчезал, чтобы тут же материализоваться в самых разных местах моего дома. Его воспитание зримо проявлялось в виноватом выражении восторженного лица, когда я обнаруживал его то наклонившимся, внимательно разглядывающим часовой механизм, вращавший привод нагревателя, то задумчиво водящим пальцем по шпинделю токарного станка, то почти с головой нырнувшим в печь отжига, то с полуоткрытым ртом уставившимся на хитросплетения сварочного агрегата. После нескольких попыток упорядочить эти хаотичные перемещения, я сдался. Спокойно приготовил второй завтрак, залил кипятком свежие порции орешка и уселся наблюдать за неугомонным гостем на любимый табурет. Он что-то почувствовал, прекратил дергать сверлильный станок, отличавшийся, к слову, от местных версий лишь приводом, оглянулся на меня – из полутьмы мастерской я, должно быть, смотрелся неподвижным силуэтом – и, с сожалением оглядев на длинные полки, заставленные всевозможным инструментом и приспособлениями, поспешил к столу.

– Присаживайтесь, уважаемый. Я, извините, еще не завтракал, так что позволил себе вас не дожидаться.

Сомтанар замер рядом со столом, разглядывая нехитрую снедь, поднял бровь, демонстрируя удивление:

– Орешек? С утра? Да еще и горячий?!

Я развел руками:

– Меня он не пьянит. А вам я просто не могу предложить ничего иного. Где-то, правда, должна была оставаться от супруги банка с сушеными водорослями, но – найти не смог. Может, воды?

Он махнул рукой, забираясь на высокий табурет:

– Не стоит. Орешек так орешек. Буду приучать себя к хорошему. – Он поднял кружку, понюхал парящее содержимое, посмотрел на меня. – Знаете, сколько такое варево будет стоить в долине?

Я пожал плечами – какая разница?

– Заваренный кипятком, орешек надо выпить немедленно – остыв, он потеряет все свои свойства. – Увидев мое лицо, добавил: – О! Похоже, вы этого не знали?

– Не знал. Но что это меняет?

– Как что?! Представляете, сколько стоит этот объем напитка такого качества?! Горячий напиток готовят из пастилы. И то только тогда, когда уверены, что смогут столько выпить.

– Помилуйте, Сомтанар! Мы не в Арракисе, и я не богатый алкоголик. Но если для вас это перебор – давайте разведу пастилу. Сделать?

2

Архивариус обожал путешествия. Ему снились другие города, архипелаг утонувшего континента, легендарные южные острова, затерявшиеся где-то за океаном. Страсть к далеким землям зрела каждый год, проведенный в Арракисе. Быть может, это и была настоящая причина такой одержимости – просто мечта разрушить многолетнюю однообразную рутину дворцовой жизни. Его профессия привязала его к этому месту – центру сосредоточения всего, что уцелело от древних. Нет, не так – центру всего письменного наследия великих предков. Все, что не было уничтожено или похоронено в башне Старшей сестры, так или иначе попадало в его руки. Его долг и его профессия требовали все это читать. От него зачастую зависела судьба той или иной книги, той или иной бумаги. Монархи вовсе не жаждали возрождения былого величия цивилизации Мау, но древняя история хранила корни многих родословных, многих прав и обязательств. Да и знания, тем более запрещенные, лучше хранить под надежным замком и под своей властью, чем надеяться на обеты скелле. Толку, правда, в этих пыльных грудах макулатуры было бы мало, если бы не те, кто мог их прочитать и понять, что можно было без жалости уничтожить, что спрятать и хранить до времени, а что использовать. Этим и занимался Сомтанар – сначала как младший чтец, потом как хранитель, помнивший еще прежнего архивариуса, а со временем и занявший его место.

Он всегда мечтал о новых местах, о новых людях и использовал любую возможность для кратких поездок, порою выдумывая насущную необходимость проверить находку в далеком поселке старателей, вместо того чтобы с комфортом и спокойствием дождаться, пока монарший курьер доставит ее в столицу. Разумеется, эта страсть стала очевидной для окружающих, и со временем поездки удавались все реже и реже. Представьте же, какую бурю фантазии вызывала у него информация об иных мирах, о легендарных и, как теперь выяснилось, вполне реальных путешествиях между ними. Когда Сомтанар впервые увидел Илью, его трясло – трясло от близости невероятного, от прикосновения к чуду. Там, где другие видели лишь странные черты чужеземца, архивариус угадывал признаки иных рас и звездных систем. Сам облик Ильи был для него кусочком межпланетного путешествия, кратким взглядом через замочную скважину в иной мир. Сомтанар помнил каждое слово, сказанное элем на том приеме. Слова эти не только снились ему ночами, он записал их и тщательно обдумал каждое. Но этого было так мало!

Когда уважаемый Ас, правая рука самого монарха, завел окольный разговор, явно следуя собственным замыслам, Сомтанар сразу же понял, о чем речь, и бесцеремонно прервал помощника его величества, чем, как ему показалось, немало удивил последнего.

– Уважаемый Ас, я согласен.

– Согласны? На что?

– Если я вас правильно понял, вы ищете переговорщика с элем – так? – Он дождался замедленного кивка собеседника. – Ну, вот на это я и согласен. Переговорить с ним.

Одна из бровей на обычно невозмутимом лице Аса поползла вверх.

– И вас не интересует тема переговоров?

– Любезный Ас, вы же не сомневаетесь в моей памяти или пунктуальности? – он ответил с кривой усмешкой, дождался очередного кивка от нахмурившегося советника и продолжил: – Можете не сомневаться, я в точности передам ваше сообщение и скрупулезно выполню все ваши инструкции. Ну, и прошу вас, не заводите разговор о хранении тайны – осмелюсь вам напомнить, что это моя специальность и часть профессии, если хотите.

И вот он здесь – в убежище того самого инопланетянина, беседа с которым была грубо прервана в прошлый раз. Более всего оно, убежище, напоминало судоремонтную мастерскую в Саутриме, в которой ему довелось побывать в молодости. Почти тот же упорядоченный хаос станков, инструментов, заготовок, печей, верстаков и полуготовых изделий. Не было лишь суетящихся рабочих и надменных мастеров, не пылали огни в печах, не лязгали инструменты. Тихо и чисто. Внимание Сомтанара привлекли разнокалиберные устройства, явно связанные с искусством, посредством которых эль, очевидно, обходился без многочисленных помощников и открытого огня.

Сам эль изменился мало – высокий, сухощавый, абсолютно лысый, со спокойным и немного беспокоящим взглядом странных желтых глаз. Сомтанар не сразу понял, в чем дело, – Илья смотрел так, словно не просто был знаком с ним, а хорошо знал его интересы, тайные страсти, его мотивы и желания. Так взрослый снисходительно посматривает на хитрющего ребенка, задумавшего симуляцией выпросить порцию варенья для лечения внезапной тяжелой болезни. Эта доброжелательная снисходительность немного задевала, но Сомтанар готов был вытерпеть многое.

– Илия, правду говорят, что вы раньше были покрыты волосами? Говорят, что вы походили на мун из Великих гор.

Горячая волна разведенного кипятком орешка в очередной раз прокатилась по его пищеводу, даря ожидаемую беззаботность и упрощая общение. Возможно, излишне, – подумалось Сомтанару, но уже было все равно – он получил то, что хотел, и теперь даже сам монарх не смог бы оторвать его от эля.

Тот, почему-то невесело, усмехнулся:

– Преувеличивают. Просто у нас сохранилось оволосение лица. – Он провел руками по щекам и губам, показывая, где у его народа росли волосы. – В остальном мы мало чем отличаемся.

– А что случилось? Почему вы теперь лысый?

– Поверьте, Сомтанар, – эта история принесет вам одно лишь беспокойство. – Эль помолчал и кратко добавил, почти выплюнул: – Скелле.

Архивариус поднял руки:

– Любезный Илия, поверьте, меня меньше всего интересует история вашей жизни на Мау. Извините, если затронул вас чем-то. – Он опустил глаза, затем быстро посмотрел на инопланетянина: – Вы поймите, меня распирает от вопросов! Я, честно говоря, не знаю, с чего начать. И у меня – предложение. Давайте честный обмен – один вопрос, один ответ. По очереди. Вы не против?

Сомтанар поерзал на табурете, Илья отвернулся, высматривая что-то в провале за отсутствующей стеной. Больше всего архивариус боялся, что тот откажется, – скажет, мол, говорите, чего там его величество хотел, и валите подобру-поздорову. Поэтому он не удержался от глубокого вздоха, когда эль привстал, потянулся, обернулся к Сомтанару и ответил:

– Отлично! Думаю, это то, что надо! У меня тоже немало вопросов. – Он подошел к ограждению, повертел головой, как будто разминая мышцы шеи, и неожиданно спросил: – А как там ваши сопровождающие? Готовы подождать?

– Куда они денутся? – Сомтанар равнодушно махнул рукой. – Будут сидеть сколько надо.

Он встал, секунду подумал и, подхватив кружку с раствором, подошел к Илье:

– Илия, а вы богов видели?

Тот обернулся, посмотрел с удивлением:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вы же общались с Храмом – он, наверное, вам много чего рассказал. Боги, они какие? Они вообще есть?

– Первый вопрос? – Илья засмеялся.

Но Сомтанар остался серьезен:

– Ага. – Он отхлебнул.

– Сомтанар, дорогой, у меня тут есть хороший друг, так вот, ему достаточно пары таких кружек, чтобы, скажем так, приобрести философский взгляд на жизнь.

Архивариус ответил растерянным взглядом, потом смутился:

– Да, вы правы. Я уже давно почувствовал, что мне слишком хорошо. – Он вернулся к столу, поставил на него с видимым сожалением кружку с раствором и обернулся. – Слушаю вас внимательно.

Илья вздохнул, развернулся лицом к гостю, застыл, опираясь на ограждение над пропастью:

– Боги есть. Но я бы не использовал это слово. В нашем языке им обозначают совсем другую сущность. Здесь же боги – настоящие инопланетяне. Представители высокоразвитой цивилизации – куда более развитой, чем наши с вами. Создатели Храмов. Лично я их, конечно, не видел, да, полагаю, что это и невозможно, но их изображения Храм охотно демонстрирует. Он, надо сказать, вообще ничего не скрывает, все, что знает, рассказывает. Это ведь просто искусственный интеллект, функция. – Илья подошел к столу, сел, взял свою монструозного вида кружку, посмотрел на Сомтанара и отставил. – Знаете, дорогой архивариус, вокруг звезд крутятся разные планеты.

Сомтанар состроил едкую ухмылку, скривился:

– Илия, если и остались на Мау люди, которые что-то помнят, то перед вами один из них. Вы сэкономите много времени, не пытаясь объяснять элементарные вещи.

Эль кивнул:

– Хорошо. Так вот, некоторые звездные системы включают в себя несколько звезд. И бывает, что это не захваченные взаимным тяготением случайные странники. Ваша звезда, например, – он махнул рукой куда-то в сторону далекого леса, – была захвачена тяготением черной дыры – того, что скелле называют Источником. – Эль отмахнулся: – Но я не об этом. Бывает, что из одного и того же вещества рождаются сразу две звезды. Мир несправедлив, и обычно на всех не хватает, как результат – гигантские планеты, состоящие большей частью из газа, так и не ставшие самостоятельной звездой. Иногда такие гиганты излучают в космос больше энергии, чем получают. В нашей системе, кстати, есть такая.

Эль на минуту замолчал. Сомтанар терпеливо ждал.

– Те, кого вы называете богами, родились на такой планете – газовом гиганте. Внешне они напоминают земных китов.

– Кого?

– Простите. Кит – это земное животное. Внешне оно похоже на ваших лохов, только не ползает по дну, а плавает в толще океана, держась поверхности. Очень большое, может – метров тридцать в длину, умное, социальное, и оно нам родственник, в отличие от лохов. Так вот, боги по сравнению с ним вообще огромные – около километра, а бывает и больше. Такие гигантские сигары, парящие в плотной атмосфере планеты, в сотни миллионов раз большей по размеру, чем, например, Мау, которая к тому же и греет себя сама. Их общество чрезвычайно сложно организовано, а главное – по-другому. – Он покрутил в воздухе кистью руки. – Например, один такой «кит» – это не одна личность, а скорее временное вместилище кочующих семей из разных личностей. – Илья задумчиво посмотрел на застывшего Сомтанара, спешащего переварить информацию. – Как вы догадываетесь, я и не пытался разобраться. То, что мне демонстрировал Храм, выглядело слишком грандиозно! Особенно учитывая масштабы – представьте себе багровые до черноты облака, фиолетовые молнии размером с наши планеты, которые повисают ожившими дорогами, свет, который падает не сверху от солнца, а идет снизу, от ядра. Можно посвятить жизнь, изучая эту маленькую вселенную, к тому же обитаемую, но – у меня она, жизнь, я имею в виду, одна.

Помолчали. Сомтанар раздумывал о множестве вопросов, рожденных единственным ответом.

– Представьте себе, – неожиданно продолжил эль, – в этом бескрайнем океане есть высоты или глубины – как назвать, – где могут существовать сложные углеродные полимеры. Именно там и зародилась жизнь, оттуда вышли далекие предки богов. Конечно, разумная жизнь вездесуща, и они освоили планету от ядра до спутников, но начиналось все именно там – в узком слое, зажатом между багрово-черными клубящимися глубинами, где газ спрессован до состояния жидкости, и ревущими штормами верхней атмосферы, где рядовое облако способно поглотить десятки наших планет, а ветра рождают потенциалы, достаточные для молний в тысячи километров протяженностью. Если сравнить с Землей или Мау – наши миры просто карлики!

Сомтанар зажмурился, пытаясь представить масштабы, потом встряхнулся, вопросов меньше не стало – скорее наоборот.

– Илия, будем считать, что вы ответили, – медленно произнес он. – Впредь я буду думать, о чем спрашивать, или мы никогда не закончим – у меня тоже жизнь одна. – Он усмехнулся и сделал большой глоток слегка остывшего отвара. – Ваша очередь!

Эль встал, ушел в глубину своего убежища. Затрещала цепь, гирьки подмеченного Сомтанаром механизма взлетели под потолок. Илья поставил чайник на широкий темный блин, щелкнул какой-то рычажок, с равномерным стуком задергался маятник, завертелся небольшой маховик, засветилась красным жаром подставка. Архивариус с интересом следил за маленьким таинством. Наконец, Илья повернулся:

– Меня интересуют эли. Кто они? Откуда? Что за мир? Все, что о них известно.

– Сказал эль, – пробормотал Сомтанар.

Илья расслышал, улыбнулся:

– Про меня можете не рассказывать.

Сомтанар с сомнением смотрел на Илью. Первый вопрос – самый сокровенный, тот, который зудел днем и ночью под кожей, не давая сна и отдыха, – или не так? История древних увлекательна, но то ли это, что волнует эля? До этого момента все казалось чудесным приключением: путешествие в край контрабандистов, таинственное убежище могущественного волшебника, он сам – такой странный и чужеземный, полет над пропастью и, наконец, таинственный сумрак запретного логова. Но прямо сейчас удивление от неожиданного вопроса как будто на мгновение смыло налет тайны с его собеседника. Сомтанару показалось, что рядом с ним не могущественный пришелец, а потерявшийся путешественник, пытающийся нащупать дорогу в незнакомой местности.

– Боюсь, что мой ответ будет слишком краток, чтобы зачесть его. Вы уверены, что это важно?

Ответом ему была спина эля, внимательно ждущего чего-то от размеренно щелкающего механизма. Какое-то время он не шевелился, затем что-то фыркнуло и стало посвистывать, набирая высоту. Илья встрепенулся, остановил тикающий маятник и торопливо сдернул недовольно заворчавший чайник с нагревателя.

– Какая разница, уважаемый Сомтанар? – подойдя к столу с парящим бронзовым чудовищем в руке, спросил он. – Вы ведь не торопитесь?

– Нет, нет, нет, – заторопился подтвердить архивариус. – Я надеюсь, мы только начали.

Следя, как эль готовит свежую порцию орешка для себя и освежает кипятком остывшую кружку гостя, Сомтанар заговорил:

– Собственно, известно, что элей было два, не считая вас.

– Три.

– Что?

– Три. Так сказал Храм. Но, извините, что перебил, это не так важно. Скорее всего, первый погиб слишком давно, чтобы о нем остались какие-нибудь записи.

Сомтанар недовольно нахмурился:

– Мне почему-то кажется, что вы знаете больше меня. Зачем же был этот вопрос?

– Храм знает только то, чем делился с ним его гость. Не считая, конечно, того, что он бесцеремонно считывает всю формализованную информацию.

– Простите, не понял.

– Храм легко воспринимает все, что связано с языком. Но не видит того, что мы не транслируем в языковые образы. Например, вы можете помнить, как взлетели на мою скалу, но если не напишете рассказ об этом, Храм этого не воспримет. Он легко разбирается со всем, чему нас когда-то учили, но не видит непосредственный жизненный опыт, хранящийся в памяти. Он может, правда, легко извлечь слова, которые вы или я говорили во время полета, но все остальное – нет. Чтобы он это узнал, придется рассказать – то есть перевести в текст, в те же слова.

– Вот оно в чем дело. То есть содержимое книги, которую я читал, он воспринимает, а вот что я ел или о чем думал в тот момент – нет.

Илья пожал плечами, отхлебнул из своей кружки:

– Не уверен насчет «думал». Но идею вы уловили. Так что там с элями?

Сомтанар вздохнул и заговорил. На удивление, оказалось, что знал он не так уж и мало. Предшественник Ильи был известной личностью и немало наследил в истории. Вот только очень скоро стало ясно, что эля интересует в основном то, о чем меньше всегоизвестно, – ему была нужна любая информация о мире, из которого тот явился. Как туда попали люди? Как давно? Обычаи, язык, внешний облик? Далеко ли их планета? Что эль рассказывал о своем прошлом?

– Илия, поймите, эль не оставил записей, заметок, воспоминаний. Все, что мы о нем знаем, – свидетельства древних. Они писали лишь то, что видели. Он был темный, в отличие от вас. Я имею в виду – темнокожий. Поэтому легко вписался в тогдашнее общество, где превалировали древние. Свой мир он называл Гера, и, по косвенным признакам, у них там было принято многоженство. Во всяком случае, на Мау он очень быстро обзавелся тремя женами – все из высших маути. Главной его заслугой считается то, что он каким-то образом научил общаться с Храмом местных жителей. Не всех, конечно, но, пройдя определенную процедуру, некоторые действительно могли общаться, как тогда писали, с богами. Очень быстро такие люди сформировали закрытую жреческую касту, сыгравшую впоследствии решающую роль в Катастрофе. Здесь, в долине Дона, они не уцелели, но известные вам хилиты – потомки таких жрецов с запада.

Илья слушал очень внимательно, было похоже, что вопрос был задан не ради простого интереса, что за ним что-то стояло, но он не торопился уточнять.

– Спасибо, Сомтанар! Очень жаль, что мой предшественник оказался таким молчуном. Но, честно говоря, я и не рассчитывал на многое. – Он улыбнулся. – Ну, что же, будем считать, что вводными вопросами обменялись. Ваша очередь, уважаемый архивариус. Быть может, мы сэкономим немного времени, если вы обозначите, так сказать, сферу ваших основных интересов?

– О, это очень просто! – Сомтанар засмеялся. – Боги, Земля и вы.

– Я? – Илья, казалось, был немного озадачен.

– Ну, не ваша персона в узком смысле этого слова, уж извините, а ваши цели, намерения, планы, большей частью как раз в связи с богами и Землей.

Сомтанар не выдержал, вскочил. Его деятельная натура, несмотря на профессию, требовавшую усидчивости, прорывалась, соблазненная действием горячего орешка. Он пробежал вдоль ограждения, всматриваясь в открывающийся простор и все более светлеющее пасмурное небо. Выглянул на лестницу, ведущую наверх, нырнул в сумрак мастерской, несколько секунд завороженно рассматривал странный механизм, стоящий на отдельном верстаке, провел рукой по цепям, на которых болтались небольшие гирьки – сейчас неподвижные, но о назначении которых он уже догадался, пока рассматривал, как эль кипятил воду на похожем устройстве. Вернувшись к столу, он встретил вполне доброжелательную усмешку на слишком длинном и слишком профилированном, по местным меркам, лице эля.

– Илия, честно говоря, я в смятении. Меня интересует Земля. Все, что вы только помните, – история, жизнь, биологическая и жизнь землян, природа – все! Интересуют боги – их цели, они сами, история их вмешательств в наши жизни, опять же – все! Но, пока я, с вашего любезного позволения, бродил по мастерской, я подумал, что, по большому счету, все это терпит, это не так срочно. Даже если мы пропустим что-либо в этот раз, то, я надеюсь, сможем продолжить наш разговор в будущем. – Сомтанар всмотрелся в собеседника, уловил его ободряющий кивок, перевел дух и продолжил: – Вопрос, от которого зависит настоящее, – один. Что вы собираетесь делать?

Илья отвернулся, посмотрел в провал, немного помолчал, запихал остаток лепешки в рот и, хмурый и сосредоточенный, начал жевать, временами поднося ко рту монструозную парящую емкость с орешком. Сомтанар присоединился к нему, в свою очередь позволив себе большой глоток душистого отвара. Он задумчиво вслушивался в теплую волну, согревшую пищевод, когда эль заговорил.

– Простой ответ, уважаемый архивариус, – я сам не знаю. – Он внимательно смотрел на Сомтанара. – Кроме того, вы ведь так и не поведали мне о поручении, которое вам дал его величество. Оно тоже может повлиять на мои планы.

Сомтанар в ответ состроил кислую физиономию и досадливо махнул рукой:

– Чушь! Его величество, по-моему, не вполне понимает, с кем имеет дело. – Он откинулся на спинку стула. – Вы ответите? Или мне сначала изложить послание?

Илья опустил голову, усмехнулся:

– Если честно, Сомтанар, я сейчас как бы в своем мире, меня волнуют и заботят проблемы, которые, с моей точки зрения, не имеют и малейшего отношения к монарху. От того, что вам поручено передать, я не жду ничего, кроме ненужных и лишних хлопот, отрывающих меня от сокровенных забот в, честно говоря, довольно скучный мне мир отношений между аристократией, Орденом, семьей и монархией. Это неприятность. – Илья невесело улыбнулся. – И я бы предпочел ее вообще не трогать. – Он о чем-то задумался: – Есть у нас такая поговорка, – но продолжать не стал, встал, коротко бросил: – Подождете пять минут? Я еще толком не умывался. Обещаю, начнем с моего ответа.

– Конечно. Извините за доставленные неудобства.

Эль дернул ртом, но так ничего и не ответив, зашагал в глубь помещения, где скрылся за не замеченной Сомтанаром дверью.

Архивариус вскочил. Подошел к верстаку, на котором громоздилось сложное сооружение из блестящих бронзой штативов с многочисленными регулировочными барашками и тягами, фиксирующее в сложном пространственном порядке разнокалиберные линзы и призмы – все, очевидно, из стекла Радужного разлома. С трех сторон квадратного основания громоздились механизмы со знакомыми приводами на гирьках, дарившими движение небольшим маховикам, в данный момент пустым, но Сомтанар заметил два длинных пенала, заполненных прозрачными шариками с фасками, очевидно, предназначенными для установки в эти непонятного назначения устройства. Каждый шарик был небрежно подписан значками незнакомого языка. Такие же закорючки пестрели по всей поверхности стола, покрытого, среди прочего, и сложным рисунком, нанесенным на большой лист бумаги, плотно прижатый по краям латунными защелками. Впечатленный, он замер, рассматривая массивную конструкцию, тщась разгадать ее назначение. Взял в руки один из шариков, поднес его к глазам – в серединке застывшей аномалией, крохотным червячком висел небольшой темный кристаллик. Что все это значило?

Скрипнула дверь. Сомтанар поспешил вернуть шарик на его гнездо в пенале – почему-то в этот момент он больше всего боялся перепутать лунку. Встретился взглядом с чужими желтыми глазами. Эль смотрел благожелательно, коснулся рукой бронзы одной из тяг и, как показалось архивариусу, с сожалением отдернул ее.

– Простите, Сомтанар. Забыл о гостеприимстве – засиделся тут, знаете ли, в одиночестве. Если вам понадобится, то за той дверью, – он махнул рукой, – уборная и ванная комната. Не стесняйтесь, прошу вас – похоже, нам предстоит долгий разговор.

Сомтанар сдержанно кивнул:

– Благодарю вас. Я повременю. – Он хитро улыбнулся. – Так вы придумали, как ответить на мой вопрос?

Илья вернулся к столу, сел в кресло, откинулся в нем, вытягивая ноги.

– Да. Придумал, – кивнул архивариусу, подошедшему следом. – Видите ли, Сомтанар, я не вполне уверен, что правильно понимаю цели богов. Храм вот заявляет, что они соскучились. Хотят, понимаете ли, общаться с равными. Может, и так. У нас на Земле было много попыток установить контакт с наиболее развитыми формами жизни. Некоторых обезьян учили земным языкам, и они вполне себе уверенно общались. – Он заметил поднятый в невысказанном вопросе палец Сомтанара, кивнул. – Обезьяны – это наши ближайшие родственники. Представьте волосатого человека, только на четвереньках, живущего на деревьях и с мозгами раз в шесть меньше, чем у нас с вами. – Эль коротко засмеялся, глядя на собеседника. – Нет, нет, не как муны – полностью волосатые. Я вам покажу.

Илья быстро подошел к полкам у ближайшей стены, взял оттуда небольшой черный прямоугольник и вернулся в кресло. Архивариус терпеливо ждал, пока эль зачем-то возил пальцами по странному предмету, ему показалось, что в этот момент лицо пришельца озарилось неясными отсветами, отчего выглядело совершенно чуждым, инопланетным. Наконец тот замер, секунду задумчиво смотрел на свой прямоугольник, протянул его Сомтанару:

– Вот, смотрите. Это шимпанзе бонобо.

Сомтанар был потрясен. На той стороне прямоугольника, которая не была ему раньше видна, открылось яркое и предельно четкое изображение странного существа, в задумчивом взгляде которого угадывалось что-то до боли родное, человеческое.

Он долго, застыв, разглядывал странную тварь, незнакомую густую зелень позади, почву, скрывавшуюся под густой невысокой растительностью незнакомого вида.

– Что это? – преодолев шок, выдавил он из себя, не отрывая взгляда от планшета.

– Наш ближайший родственник. Обезьяна. Один из видов.

Сомтанар мотнул головой, перевернул прямоугольник, озадаченно разглядывая черную стеклянную поверхность, вновь повернул таинственный предмет. Картинка неведомого животного дрогнула под его пальцами, дернулась, он машинально двинул рукой, и появилось новое изображение – группа таких же волосатых существ: оскаленные морды с огромными клыками, у двоих в руках обломанные ветки, эта же пара стоит выпрямившись на слегка согнутых ногах, все вместе, видимо, орут на что-то живое и пятнистое в ближнем углу кадра.

Сомтанар уже осознанно, хотя и нерешительно, повел пальцем, картинка послушно сдвинулась, и вместо нее на экране появилась пара тех же обезьян, сидевших рядышком, одна из них знакомым человеческим жестом обнимала вторую, как показалось ошарашенному архивариусу, чем-то опечаленную. Вокруг царствовала залитая солнцем зелень. Все, абсолютно все, кроме этих животных, сочилось зеленым. Земля? Вот такая она?

Эль молчал. Сомтанар завороженно листал картинки, порой возвращался назад, тщательно высматривая признаки такой чужой и такой в то же время близкой, узнаваемой жизни. Когда очередная картинка дернулась и отказалась сменяться новой, он, как обиженный ребенок, поднял глаза на Илью.

Тот, терпеливо ждавший все это время, как ни в чем не бывало продолжил:

– Это, Сомтанар, планшет. Земное устройство, которое я принес на Мау. Здесь оно не вполне функционально, но кое на что все же годится – показывать картинки, например.

Илья протянул руку, и Сомтанар, чувствуя, как добровольно лишается сокровища, вернул чудесное устройство хозяину.

– И много там таких картинок?

– Очень много. На нем хранится пара популярных энциклопедий с иллюстрациями.

– Вы хотите сказать…

– Уважаемый Сомтанар, давайте вернемся к вашему вопросу. Думаю, единственный способ сохранить упорядоченность в нашем общении – придерживаться выбранных правил: один вопрос – один ответ. Согласны?

Сомтанар со вздохом закивал, не отрывая глаз от планшета в руках эля:

– Да, да, конечно. Вы правы. Так, о чем мы?

– Я говорил о мотивах богов. О том, что чем-то подобным люди занимались на Земле. Но наши эксперименты были скорее про границы разума, про исследование возможностей родственных видов. Никто всерьез не надеялся вырастить новых разумных. Боги же, по словам Храма, предлагают именно это. Они утверждают, что наше общественное сознание вполне созрело для этого и переходу на новый уровень препятствует лишь медленно меняющаяся биологическая часть человека. Как утверждает Храм, наша способность порождать языки имеет генетическое основание. – Эль останавливающим жестом показал, что видит непонимание собеседника. – Имеется в виду структура нашего мозга, которая воспроизводится почти неизменно при каждом рождении нового человека.

Сомтанар задумчиво кивнул, и эль, явно возбужденный, продолжил:

– Храм видит тут материальное препятствие. Он считает, что отсталость материи индивидуального мозга препятствует восприятию нами языка другой структуры – более сложного уровня организации.

– И что же? Он предлагает переделать нам мозги?! – На этот раз Сомтанар остановил жестом уже открывшего рот Илью. – И мы ушли от мотивов богов, не так ли? Зачем им это?

Илья поморщился, вздохнул:

– Мотивы, мотивы. Честно? Я их не вижу! Точнее, не верю тому, что мне говорит Храм. Вряд ли он врет. Скорее всего, я не могу правильно воспринять их, и Храм попросту кормит меня упрощенной историей – как говорится, для дикарей. – Несколько мгновений он молчал. – По самым скромным оценкам, боги возятся с человечеством – точнее, с колониями, такими как Мау или Гера, – уже не менее десяти тысяч лет. С моей точки зрения, это многовато для эксперимента. Но кто их знает? Может, они живут еще дольше или вообще бессмертны. Тогда то, что нам кажется неуместным, для них – пара мгновений, эпизод.

Эль пожал плечами. Встал, прошелся, помахивая планшетом. Когда он подошел к ограждению, Сомтанар почувствовал, как заныло под коленками, – ему было страшно смотреть, как эль равнодушно вертит редчайшей драгоценностью над пропастью.

– Илия!

Тот обернулся, и Сомтанар, мысленно выдохнув с облегчением, продолжил:

– К чему тогда возня с колониями? Пусть переделывают мозги, если могут, и наслаждаются общением.

Илья пожал плечами:

– Ну, частично я здесь вижу следы логики. Храм утверждает, что человечество, при всей его биологической ограниченности, обладает коллективным, распределенным между индивидами, разумом. И вот его-то мощи вполне достаточно для решения любых задач.

– Тогда я ничего не понимаю. Достаточно или недостаточно? Если достаточно, то зачем что-то переделывать, да еще и без спроса?

Илья вздохнул:

– Сомтанар, вы заставляете меня выступать защитником Храма и его создателей. Имейте это в виду. – Архивариус закивал, и эль продолжил: – У сознания есть материальная основа – носитель. Для человека это его тело, мозг, в первую очередь. Для человечества в целом – совокупность материальной культуры и людей, владеющих этой самой субстанцией – культурой. Богам нужны оба компонента для успеха задуманного. Здесь, на Мау, произошла Катастрофа, перечеркнувшая планы, которые они пытались реализовать как минимум в двух искусственно созданных колониях. Что произошло на Гере – неизвестно. Теперь же они обнаружили, что земляне самостоятельно развили свою культуру до необходимого уровня и все, что остается, – немного модифицировать наиболее медленно изменяющуюся часть человечества – его биологию.

– Если земляне справились без помощи богов, может, и не надо трогать биологию?

Илья небрежно бросил планшет на стол, Сомтанара так и подмывало схватить его, но он сдержался.

– Храм утверждает, что дело в языке. Именно язык – главное связующее звено человечества, то, что формирует его целостность. И это та часть, которая целиком базируется в наших мозгах. – Эль постучал пальцем по виску, кивнул: – Берите планшет, не стесняйтесь. Я там настроил его на головную страничку о Земле. О планете, для начала.

Архивариус немного смутился, но тем не менее не колебался ни минуты, схватил вожделенный предмет, мгновенно оживший под его пальцами.

Сказать, что он потерялся, – ничего не сказать. Через какое-то время, с трудом расслышав слова эля, поднял глаза, обнаружил того сидящим в расслабленной позе в глубоком кресле грубого вида. Смысл его слов медленно просачивался в голову, возвращал с далекой планеты на Мау, в реальность.

– Храм не переделывает мозги. Думаю, это невозможно. Он считает, что достаточно снабдить нас дополнительными рецепторами, которые будут воспринимать часть реальности, ранее нам недоступную. А мозг со временем сам изменит структуры языка, пытаясь описать воспринимаемое.

– Простите? – Сомтанар все еще не мог сосредоточиться.

– Это как со скелле. Думаю, что создатели Храмов не зря выбрали Мау для колонии. Часть людей здесь могли воспринимать то, что обычно для нас недоступно.

Архивариус окончательно очнулся:

– Вы хотите сказать, что они уже меняли мозги наших предков?

– Не знаю. – Илья равнодушно пожал плечами. – Возможно, меняли, возможно – все сформировалось по естественным причинам. Важно другое – вместо того, чтобы дать основы для новой языковой структуры, дар превратился в банальное таинство – магию. Привитие новых рецепторов, искусственное или естественное, не дало того, на что рассчитывали боги. В условиях примитивной культуры люди не стали разбираться с подарками. Это как дикарям выдать радиоприемник. Они быстро научатся с ним обращаться – и только. Чего там исследовать – магия!

Сомтанару почему-то стало обидно.

– Вы сами говорили, что цивилизация древних ни в чем не уступала земной, и, возможно, даже превосходила ее!

Илья усмехнулся и поднял в миролюбивом жесте руки:

– Говорил, говорил. И даже убежден, что превосходила. Во всяком случае, мои соплеменники о прыжках с планеты на планету могут только мечтать. Но мы знаем достоверно три факта: первый – третий эль отказался от предложения Храма, второй – при его жизни цивилизация древних только начинала свой скачок, и третий – Катастрофа. Иными словами, если для контакта необходимы два компонента – нужным образом структурированное индивидуальное сознание и развитая культура, способная обслуживать коллективный разум, – то на Мау оба условия одновременно не сложились.

Илья надолго замолчал, Сомтанар задумался, невидящим взглядом посмотрел на планшет, поднял глаза на эля:

– Возможно, тайна Катастрофы связана именно с предложением Храма.

Эль подался вперед, прищурился:

– Вы что-то знаете об этом?

Сомтанар не удержался, рассмеялся:

– Это другой вопрос! – Повертел в руках планшет, с сожалением положил его на стол, поднялся. – Илия, если я правильно понял, вы получили от Храма некое предложение. – Он всмотрелся в откинувшегося назад с непонятной гримасой эля, открыл рот, собираясь продолжить, но тот его перебил.

– Да. Уважаемый архивариус, вы правы. Храм решил, что земная культура вполне созрела для его целей. Осталось немного подправить некоего персонажа, – Илья характерным жестом постучал себя пальцем по голове и продолжил: – И отправить его на Землю. Так сказать, сеять доброе и вечное.

Сомтанар вскочил. Мысли в его голове вспухали, сталкивались и лопались, как пузыри на кипящей от дождя луже. Забыв о правилах и условиях, брызги сознания выплескивались наружу:

– На Землю?! Это возможно?! А?! – Он повторил жест эля, постучав себя по голове. – Храм что-то сделал?! Он что-то дал?! – замахал руками. – Извините! Слишком много вопросов!

Сомтанар отвернулся, невидящим взором уставившись в унылый пасмурный день, набиравший силу над темными клубами леса внизу, заполнившими все до далекого горизонта. Из-за спины раздался голос хозяина:

– Ничего страшного. Вы, можно сказать, тот, кто мне нужен.

– Что вы имеете в виду? – обернулся архивариус.

– Я не принял решения. Я завис и не вижу пока выхода. Обсуждать же ситуацию с кем-либо здесь, на Мау, – бесполезно. Скелле, более других готовые воспринимать мои слова, как выяснилось, еще те ретрограды. Все их интересы сосредоточены вокруг прошлого: мифы, предания, обеты, клятвы. Боятся возвращения ужасов, о которых не имеют ни малейшего понятия. Вы, пожалуй, единственный человек за долгое время, который понимает, о чем я говорю. Поэтому не извиняйтесь. Я сам жажду поделиться.

Илья встал, подошел к Сомтанару, облокотился на ограждения пропасти, заговорил, всматриваясь в клубящийся у подножия лес:

– Есть два препятствия. Первое – я боюсь возвращаться на Землю. – Эль сделал паузу. – Тому множество причин. В то же время я скучаю. Вы не представляете, как я скучаю по Земле! На целой планете я нашел, и то благодаря случаю, единственного человека, который хоть что-то понимает в моих словах, – вас. У меня здесь семья, ребенок, друзья, есть связи и важные знакомства, я вообще неплохо тут устроился. И при этом я чудовищно одинок! – Эль на мгновение оторвался от вида долины, слегка прищурившись посмотрел на притихшего архивариуса. – Знаете, я хорошо говорю на вашем языке, я более-менее освоил древний, но не могу поделиться своим беспокойством с собственной женой, к примеру. Ощущение, что отсутствует масса слов, таких знакомых и привычных на Земле. Мне постоянно приходится изобретать какие-то иносказания, метафоры, эвфемизмы, чтобы объясниться. И этого все равно мало. Мне нужна Земля! Здесь я неполноценный огрызок своего мира. Вы не представляете те ощущения, которые я пережил, когда попал туда, нечаянно использовав Дорогу Домой. Я говорил и не чувствовал этого. Я не думал о языке, о сложностях перевода. Говорить там – это как дышать. Просто быть там, среди людей, которые думают, как ты, которые читали в детстве те же книги, смотрели те же мультики, играли в те же игры, которые верят в то же, что и ты, – счастье!

Эль выпрямился и замолчал. Сомтанар замер, чувствуя, как прикоснулся к кусочку настоящего иномирья. Этот высокий худощавый пришелец, важная персона и пугающий своими возможностями маг, затворник, в удаленное логово которого, как баржи по Дону, идут караваны, предстал перед ним не как человек, а как оторвавшаяся деталь инопланетного космического корабля – одинокая и бесполезная без улетевшего в дали космоса скитальца. Он еще переживал это чувство, когда Илья равнодушно развернулся спиной к грандиозной панораме и заговорил снова:

– Второе препятствие – дар Храма. – Эль внимательно посмотрел на молчаливого архивариуса. – Храм переделал какие-то клетки под рецепторы нового типа. Я теперь должен воспринимать новые аспекты реальности. Но. – Он сделал паузу. – Я не могу ими пользоваться.

– Почему? – не удержался Сомтанар.

– Все работает как задумано. Я легко их активирую, если можно так выразиться. Но новая реальность настолько тошнотворна, что меня выбрасывает из этого состояния буквально за несколько секунд.

– Вы видите что-то чудовищное? – осторожно, ощущая некоторый испуг, спросил Сомтанар.

– Да нет, нет, – быстро ответил эль, махнул рукой, немного помолчал. – Понимаете, это как-то связано со временем. Я воспринимаю в этом состоянии всю материю, как тени в быстром потоке. Как завихрения на поверхности текущей воды от камней или порогов, которых нет. Объекты, которые я вижу, – вы вот, например, – становятся как бы памятью. Память есть, и она постоянно наполняется, а реальности нет. Ощущение, что реален только сам поток. – Он поморщился. – Начинает тошнить. Кажется, что и меня самого нет. Все в голове спутывается, и меня выбрасывает. Сколько ни пытался, удержать себя в таком состоянии долго не могу.

– Может, Храм может помочь?

– Не, – эль мотнул головой. – Он сказал – все штатно. Мол, новые связи растут медленно. Занимайся регулярно, и будет тебе счастье. – Илья усмехнулся. – Только вот я не понимаю, как это делать, если меня выдергивает из нового состояния не мое решение, а какой-то рефлекс, которым я не управляю.

Они молчали.

– Илия? А что вы должны делать на Земле? Ну вот прибыли вы туда – что дальше?

Эль вздохнул:

– Тонкая тема. Насколько я понимаю, со временем в моей голове должна образоваться сама собой структура, адаптирующая сознание к новому восприятию. Ну, как музыканты от длительной тренировки начинают воспринимать ноты, написанные на бумаге, как настоящие звуки, а со временем и движения пальцев, извлекающие уже реальный звук, становятся неосознанными, автоматическими. Они как бы сразу думают музыкой. Для них услышанный тон или мелодия – уже движение пальцев, без участия сознания. А нотные знаки – язык, описывающий новое восприятие мира. Храм считает, что со временем и я, подобно музыкантам, начну воспринимать реальность по-новому, и отражением этого станет новый язык. Он даже подселил его элементы в ткань моего мозга, чтобы оформление произошло легче.

Илья оторвался от ограждения, подошел к столу, взял с тарелки небольшой остаток бутерброда, задумчиво посмотрел на него и бросил в рот. Прожевав, обернулся к задумчивому собеседнику:

– Моя миссия – сообщить новый язык землянам. Вроде как к дикарям, не знающим музыки, возвращается похищенный иноземцами скиталец и привозит не только идею мелодии, но еще и нотную грамоту для комплекта. Ну а уж дикари сами это дело оприходуют, напишут пару нетленных шедевров, и тогда иноземцы примут их в большую семью меломанов.

– А если туземцы не примут родича? Скажут, не нужны нам эти заморские штучки?

– Примут, примут. Они любопытны от природы. Как только услышат музыку, оценят ее реальность, сразу найдутся те, кто это дело исследует. Конечно, творить они будут уже свое, но сама идея – извлекать гармонический набор звуков, влияющий на эмоциональное восприятие, станет привычной и понятной.

– Я так понимаю, что для этого все же надо, чтобы дикари были не сильно дикие. А то съедят они скитальца – и дело с концом!

Илья усмехнулся:

– Ну да.

– И это причина, почему Мау сейчас Храм не устраивает.

Илья задумчиво посмотрел на Сомтанара:

– Не уверен, но, кажется, да.

– Может, для начала, для опыта, попробовать передать идею какому-нибудь дикарю, который заведомо не будет кусаться?

– Вы, Сомтанар, кажется, намекаете на себя?

Архивариус почувствовал себя неуютно под, как ему показалось, слегка насмешливым взглядом Ильи, но пересилил смущение и честно признался:

– Ну, а почему нет?

Похоже, этот архивариус – родственная душа. Готов, из чистого любопытства – вернее, любознательности – сунуть голову в темноту инопланетного логова. Я какое-то время разглядывал его: хотелось понять, есть ли внешние черты, судя по которым можно было бы сразу определить этот тип авантюристов-исследователей. Но невысокий лысоватый человечек напротив мог быть кем угодно – от мелкого торговца до крестьянина. Ничто, кроме умных быстрых глаз, не выдавало в нем человека, занимавшего одну из самых засекреченных должностей в монархии Мау. Разве что говорить с ним было намного проще, чем с теми же мастерами в Саутриме, которым, помнится, пришлось долго и иносказательно разжевывать идею калибра – не диаметра ствола огнестрельного оружия, а средства измерения. Этот, похоже, понимал меня – во всяком случае, он ни разу не потребовал пояснений, к чему я уже привык, имея дело с купцами и мастеровым людом. Не хотелось его огорчать, но он, при всех его достоинствах, не годился. Язык Храма должен воспринять не отдельный человек, а человечество. Да и я, честно говоря, до сих пор не понимал, что делать с этим даром. Но огорчать гостя не хотелось, поэтому я дипломатично уклонился от ответа:

– Мы обсудим этот вариант. Но мне кажется, что вам стоило бы для начала выполнить поручение его величества. Что оно – величество, я имею в виду, – поручило вам?

Сомтанар нахмурился, встал, слегка поклонился:

– Прошу прощения, Илия. Вы правы. Давайте покончим, пожалуй, с этим.

Он подошел к небольшой сумке, которая раньше болталась у него на плече и которую он скинул на верстак, едва попал в мастерскую, порылся в ней и извлек небольшой пакетик. Немного торжественно произнес:

– Его величество просили передать, что не держат на вас зла за нарушение запрета на посещение Храма. Вместе с тем они просили напомнить, что ваши потомки на Мау остаются их подданными от рождения, и они надеются, что ваши не вполне обдуманные поступки не повлияют на будущую судьбу ваших детей.

Он уставился на меня, я кивнул, и Сомтанар продолжил:

– Кроме того, его величество благосклонно велели передать в ваше пользование древний артефакт, принадлежавший вашему предшественнику. – Архивариус начал разворачивать сверток, ничуть не соответствуя предыдущим почти торжественным словам, впился зубами в неподатливый узел, после чего весело взглянул на меня, продолжая извлекать непонятную штуковину. – Я, каюсь, любопытен. Навел кое-какие справки – предмет этот доставила во дворец лично Старшая сестра. Что это такое, я не знаю, но хранилось оно, похоже, в ее личном сейфе.

Наконец, процесс удаления упаковки был завершен, и Сомтанар протянул мне длинную прямоугольную пластину серого цвета, один угол которой был как будто надкушен. Я взял оказавшийся неожиданно легким предмет, повертел в руках – никаких надписей, символов, ничего больше, просто прямоугольник, фактурой поверхности напоминающий камень. Ровные, слегка скругленные грани не оставляли сомнений – это искусственный объект. Упоминание Старшей сестры немного насторожило, и я принял непрошеный дар с опаской.

– Вы знаете, что это? – Сомтанар, похоже, уже неоднократно исследовал непонятный предмет, и сейчас его больше интересовала моя реакция, чем содержимое разодранного пакета.

– Понятия не имею! – честно признался я. – А вы? Знаете, что это?

– Откуда?! Я же не эль!

Я всмотрелся в собеседника:

– Хотите сказать, что его величество отправил мне в подарок предмет, о котором не имеет ни малейшего представления?

Сомтанар как-то поежился и согласился:

– Да, странно. Но мне более ничего не сказали. Я думал, что вы знаете, что это.

– Насколько я понимаю, с вами беседовал Ас?

– Да. Но он только сказал: «Отдашь еще вот это. Передай, что он принадлежал последнему элю».

– И только ради этого вас отправили в это путешествие?

– Конечно нет! Разве вы не поняли? Речь идет о судьбе ваших детей!

– Погоди ты! Что это за хрень такая?!

Сомтанар выгнул бровь и, задумчиво глядя на булыжник в моих руках, предположил:

– Возможно, они рассчитывали, что эль сможет разобраться с этим?

Ну да – подумалось. Я же эль! Я повертел предмет в руках, привычно накрыл им источник, отбросив его тень на себя, но ничего особенного не почувствовал. Покрутил его, как если бы это был кристалл, меняя оси вращения, но не почувствовал даже легкого дуновения ветерка. Что бы это ни было, оно не давало тени. А без тени моя природа инопланетянина ничего не чувствовала. Уже собираясь отложить непонятное на потом, я бросил быстрый взгляд на застывшего архивариуса, на его вытянутое от любопытства лицо, и нырнул в безумие Храмового дара.

Черной водой рванулось в лицо ускользающее прошлое, знакомо забились текучими отблесками ближайшие предметы, и неожиданно пугающей звездой вспыхнул непонятный подарок. Словно река, в холодном потоке которой я стоял, против всех законов природы извернулась, и часть ее воды ускоряясь рванула против течения, ослепительной иглой разбиваясь о невидимую преграду впереди. Сознание зацепилось за новую картину, позволяя удержаться, не выскочить раньше времени из тошнотворного водоворота. Я, обрадованный новой возможностью задержаться, осмотреться в искажении реальности, шагнул вперед, вглядываясь в сверкающие брызги, и те дрогнули. Поток подхватил меня, время впереди раздвинулось, смещаясь, блеснуло блестящими текучими разводами, огибающими настоящее. Испугавшись, я попробовал вырваться, выскочить назад, но было поздно.

3

Старший лейтенант Володин развалился в удобном кресле, забросив, по ковбойскому обычаю, ноги на рабочий стол. От давних предков голливудских героев он все же отличался – вместо пыльных сапог из толстой потертой кожи на его ногах красовались белые носки из натурального хлопка – известная редкость по нынешним временам. Подобная вольность, неуместная для обитателей Москвы, в данный момент была им справедливо заслужена. Володин переживал небольшой личный триумф, и никто не посмел бы сделать ему замечание. Да, честно сказать, и некому было это делать – в просторном кабинете, где обычно помещались сразу трое сотрудников одного из самых секретных подразделений союзной полиции, никого, кроме него, не было.

Просторное окно из сложного бутерброда поляризованных стекол и тончайших токопроводящих структур, призванных предотвратить любую возможную утечку данных, выходило в обширный двор хозяйственного управления столичной полиции, где их отдел, в целях конспирации, и располагался. Стояло лето, и отблески солнечных лучей, причудливо преломляясь в многочисленных окнах, пятнавших стены, окружавшие ведомственную территорию, придавали кабинету, где наслаждался заслуженным отдыхом старший лейтенант, пестроту дна бассейна или обширного аквариума, расцвеченного солнечными зайчиками. Володин пошевелил пальцами, задумчиво следя за изгибами ткани на носках, и подумал, что, возможно, скоро станет капитаном – капитаном полиции, если быть точным.

Чем новое звание привлекало Володина, который никогда в жизни не имел собственной формы – даже для фотографии в личное дело китель с галстуком ему был предоставлен на время прямо в ведомственном фотоателье, как по старинке назывался отдел учета и регистрации, – он не знал. Володина сманили на работу в полиции прямо из университета, по окончании которого он планировал заняться наукой. Видимо, планировал без должного энтузиазма, зато отличался известной долей авантюризма и тягой к приключениям, что, без всякого сомнения, учли полицейские вербовщики. Как бы там ни было, но он сейчас здесь и крайне доволен собой.

В голове мелькали детали раскрытого дела, отчет о котором он полминуты назад благополучно зарегистрировал. Странный день – ни разу не праздник, но сидит занозой в голове у каждого русского человека – 22 июня 2045 года. Июнь понятно – война началась, но это было в сорок первом. 2045-й тоже ясно – официальный юбилей, отгремел парад на Красной площади – все дела! А все равно кажется, что сегодня еще какой-то праздник, или не праздник?

Когда Володин только родился, камеры видеонаблюдения, как рассказывал отец, уже украшали собой едва ли не каждый столб в столице. Но никто тогда и представить себе не мог, во что это превратится через четверть века. Мало того, что камеры сами по себе стали микроскопическими и почти вездесущими, так и с развитием динамических сетей они превратились в один из самых многочисленных и самых распространенных узлов. Как морской прибой или океанские волны, данные перекатывались по просторам бесконечно перестраивающихся дин или дюн, как называли в его среде эти сети для краткости. Ничто и никто не мог спрятаться от их взора. Регистрировалось все! Можно сказать, что в глубинах сетей постоянно мигрировало отражение самой реальности. Сложные комплексы высокого уровня непрерывно обслуживали это отражение, стремясь спасти от неизбежной деградации то, что было важно. Преступность изменилась принципиально. Она никуда не исчезла, но теперь злоумышленник мог надеяться лишь на одно – то, что его активность не привлечет ничье внимание. Только так он мог надеяться избежать правосудия. Но если ты уже был замечен, то все – суши сухари! И вот, посреди этого царства упорядоченной тотальной слежки, в центре Москвы, исчезает подозреваемый – мелкий торговец дурью. Да как исчезает – с концами! Ни один из десятков тысяч потенциальных регистраторов его не обнаружил!

Собственно, отдел, куда угодил Володин, занимался именно этим – необъясненными исчезновениями, неразгаданными глюками и прочими секретами, нарушавшими тотальную гармонию правосудия. Секретность была связана в основном с тем уровнем допусков и ресурсов, которые вручались его сотрудникам. Пожалуй, именно их богоподобное положение и требовало столь трепетного внимания и охраны. Ни одно из загадочных исчезновений, которыми занимался лично старший лейтенант, само по себе не стоило такого внимания. Вот, возьмем этого торгаша – толкал таблеточки студентам через нескольких посредников. Кому он нужен?! Исчез? И слава богу! Но если исчез один – могут исчезнуть и другие. А вот это уже опасно! И именно эту опасность, благодаря толковому оперативнику, удалось ликвидировать!

Володин сбросил ноги со стола, подошел к окну. Возбужденный мозг никак не хотел успокаиваться, прокручивая детали только законченного отчета.

Настоящую революцию в цифровой мир принесло создание аналоговых систем распознавания. Распознавания всего: лиц, людей, слов, звуков, интонаций, настроений, дорожной обстановки и прочего и прочего. Аналоговые машины с легкостью и практически мгновенно переводили на любые языки, системы идентификации узнавали людей даже в таких обстоятельствах, когда сами люди были не вполне уверены в выборе, автопилоты давно стали привычной опцией любого автомобиля, самолета или поезда. Но была одна небольшая заминка – прежде чем модуль идентификации, например, уверенно скажет, что этот персонаж на видео – Вася Пупкин, этот самый модуль надо создать. Не запрограммировать, не записать в глубины памяти мировой сети, а создать – физически. Аналог, брат, это тебе не вечно текучая цифра!

Когда Володин получал паспорт, огромный суперкомпьютер, располагавшийся на окраине города, потратил десяток минут, только чтобы спроектировать модуль идентификации, затем притаившийся в том же здании высокотехнологичный завод еще целый день выращивал тонкопленочную структуру, которая по традиции называлась чипом – не одного, конечно, только Сашки Володина, но еще нескольких тысяч старшеклассников, и на этом все не закончилось. Готовую сборку из нескольких сотен чипов, так называемый банк, доставили в особый центр, где присоединили к одному из крупнейших общесоюзных узлов. Только после – а это произошло уже на следующий день после формальной процедуры «паспортизации» – невидимое око государства стало распознавать Володина как своего нового гражданина.

Такие центры, где сопрягались два мира – цифровой и аналоговый, – были разбросаны по всей Москве, как и по остальным городам огромной страны. И в отличие от почти совершенно виртуального мира сети, они требовали много большего внимания – нельзя было просто скопировать в цифре модуль распознавания или сохранить на всякий случай виртуальный отпечаток, модуль каждый раз требовалось создавать, как говорится, во плоти.

В одном из таких центров трудился рядовой техник – Глоба Роман Николаевич. В его обязанности входил контроль за работой специальной программы. Последняя непрерывно сканировала виртуальное отражение реальности, переливающееся по узлам подвижного мира дюн в поисках заданных объектов. Информации было слишком много, с избытком, и задачей программы было скопировать и сохранить в дата-центрах стационарной сети только то, что было действительно важно.

Специфика аналогового мира часто требовала от техников непосредственной работы руками. После очередной возни с капризным банком чипов наш техник обнаружил небольшой глюк – сохраненное изображение дергалось, как если бы из него удалили небольшой фрагмент. Быстро выяснилось время в аналоговой части банка, задающееся собственным генератором, хотя периодически и синхронизировалось с глобальной сетью, но именно что – периодически, и, когда неловким движением кто-то задел выводы кристалла генератора, прошел сбой, и оно сместилось на 16 секунд. Сбой этот сохранялся недолго – до очередной синхронизации. Однако все пакеты, прошедшие через систему распознавания, приобрели неверную маркировку. Надо сказать, что программа слежения, кроме всего прочего, выполняла обязанности мусорщика. Специфика динамических сетей подразумевала распределенное хранение пакетов по всей сети, следствием чего было появление множественных копий одной и той же информации в разных узлах. Чтобы избежать перегрузки и освободить ресурс, программа удаляла все дубли при выгрузке пакета, а так как часть пакетов оказалась промаркирована с ошибкой, она приняла их за те же дубли и удалила.

Рома оказался парнем сообразительным. Он догадался, что безобидный глюк может быть использован для того, чтобы удалить всю информацию из динамической сети за заданный период, пусть и небольшой. Конечно, это будет замечено, и глюк устранят. Но потерянной информации уже не вернуть. Да и не факт, что это быстро заметят. Если пропадет десяток секунд скучного ночного пейзажа, вряд ли кто-то обратит на это внимание. Главное, чтобы в кадре ничего не происходило именно в моменты начала и восстановления целостности отражения.

Никому не нравится, что за ним наблюдают. Пусть это и всего лишь безмозглые вездесущие регистраторы, призванные облегчить ваш быт, вроде холодильника или гардероба. И если вы не приобрели, по тем или иным причинам, сомнительную честь быть наблюдаемым объектом, информация со всех этих маленьких электронных глаз рано или поздно бесследно исчезнет в сети естественным образом. Несмотря на это, приметой времени стало движение изоляционистов – повсеместное и, кажется, не знающее границ. Эти люди покупали только ту электронику, которая несла на упаковке маркировку перечеркнутого глаза. Безобидные чудаки, служившие пищей для маркетинговых хищников, боролись за право уединения. Кто, как не сетевой техник, доподлинно знал бессмысленность их усилий!

Однако, если есть спрос, будет и предложение. Роман был парнем практичным и быстро сообразил, что, при известной осторожности, фокус можно продать – это ведь его находка! Если запустить такой сбой, например, ночью, когда в кадре движение отсутствует, то можно вырваться, пусть ненадолго, из тюрьмы тотальной слежки! Конечно, надо учесть много нюансов, но если кто и может это сделать, то это он – тот, кому и доверен контроль за частью системы.

Володин оторвался от окна и попросил робота приготовить чай, мысленно перечитывая свой отчет.

Техник не зря учился. Кроме знания своей работы, он был вполне рассудительным и последовательным парнем. Для начала он решил проверить свои возможности. Его девушка не заподозрила ничего предосудительного, когда Рома попросил ту выйти из метро по дороге домой в строго запланированное время – секунда в секунду. Чем-то отговорившись от ее слабого любопытства, техник, убедившись, что она выполнит условие, замкнул нужные контакты в известном ему по долгу службы банке, точно – секунда в секунду. Он знал, что подруга работала допоздна, ему частенько доводилось встречать ее с работы на безлюдной площади, украшенной светом периферийной станции метро, чаще всего малолюдной, сооруженной здесь, вероятно, из-за находившегося поблизости стадиона. В выбранный день матчей не было, и он мог рассчитывать на почти гарантированную чистоту эксперимента.

Все сработало почти идеально. Запущенный им тестовый модуль не обнаружил на площади ни одного человека, и только подозрительно изменившая свое положение одна из дверей павильона выдала глюк. Главное – его подруга миновала площадь невидимкой! Программа утверждала, что ситуация в заданном пространстве наблюдения контролировалась с двух с лишним тысяч регистраторов, но факт оставался фактом – движение людей замечено не было. Правда, тест был помечен как подозрительный – хитроумный робот обнаружил мелкие нестыковки в движении множества мелочей – от не распознаваемого глазом шевеления листвы до изменения светимости ламп. Но Рома ликовал. Всегда ведь можно выбрать такую сцену, где неподвижность фона обеспечена – подъезд какой-нибудь или подземный переход. Лишь бы не помешал случайный фантик, потревоженный сквозняком!

Сам Роман изоляционистом не был. Да с его положением это было и невозможно. Каждый день проверяя работу того или иного модуля, он видел маленькие цифры в углу кадра – число активных регистраторов. И эти цифры только в исключительных случаях опускались ниже сотни. В помещениях – несколько сотен. На улице – безграничное множество. Достаточно сказать, что каждый человек таскал на себе пару десятков регистраторов – от очков до одежды. Так или иначе, Рома знал, что все эти люди, изоляционисты, – обычные чудаки. Но они платили! Его бабушка купила холодильник за тройную цену только из-за значка на упаковке! Когда вечно нуждавшийся молодой техник узнал это, он рвал и метал, но переспорить пожилую женщину было невозможно. Та категорически отказалась возвращать устройство. Роман был на грани служебного проступка – так хотелось показать упертой старухе статистику. У него не было нужного доступа, но он и без него подозревал, что в бабулиной квартире найдется несколько тысяч сетевых узлов – взять хотя бы медицинский центр, который та заботливо протирала от пыли каждый день, не доверяя роботу даже такую безделицу!

Алиса, так по старинке назвал офисного робота один из напарников Володина, пригласила оценить последний сорт китайского чая – свежайший сбор. Пока что еще старший лейтенант оторвался от окна и подошел к столу. Маленькая фарфоровая пиала слегка парила, баюкая в своих стенках светло-желтый напиток с едва уловимым зеленоватым оттенком. Блаженное время! В конторе он один, работа выполнена, впереди вечер – и Володин использует его на все сто! Ну а пока – чай.

Долго ли, коротко – когда ищешь, всегда рано или поздно находишь. Глоба, зачастивший на загородные собрания и слеты изоляционистов, скоро познакомился с мелким торговцем дурью, использовавшим эти сходки с вполне утилитарной целью – именно на них он обычно встречался со своими распространителями. Хитрый торгаш уже чувствовал опасно выросшую популярность своих агентов и отчаянно искал способ оборвать связи до того, как станет поздно. Мгновенно распознав осторожный намек Романа, он вцепился в него мертвой хваткой. Торгаш, надо отдать ему должное, отлично разбирался в людях – для него Роман был ясен и понятен, а значит, безопасен и полезен. И вот, в один прекрасный вечер, торгаш, к слову, уже попавший под наблюдение, был зафиксирован вошедшим в свою квартиру. Прикидываясь идейным, он регулярно чистил свое жилище, поэтому достоверно было известно лишь о его нахождении внутри – пульс, дыхание, состав воздуха, электроприборы, перемещения, функционирование коммунальных и бытовых систем. Этого было вполне достаточно, чтобы представлять в общих чертах, чем занимается наблюдаемый объект, при условии, что он ведет обычную жизнедеятельность, а не изображает ее. Сеть зафиксировала, как в два часа ночи тот поднялся с кровати – вероятно, чтобы посетить уборную. Когда оперативная группа спустя еще час вошла в квартиру (система сообщила, что живых в помещении не регистрируется), там никого не было. Напряженный поиск в сети ничего не дал – объект исчез. Так же оказались безрезультатными и поиски традиционными методами – ни у родителей, ни у многочисленных друзей и знакомых объекта более не видели.

– Вторую заварку? – вывел Володина из воспоминаний бархатистый антикварный голос робота.

– Да, давай! Сегодня – гуляем!

Володин еще не решил, что значит – гуляем. Он надеялся на фантазию и энциклопедические знания московских злачных заведений своего друга и напарника – Витьки Филимонова. Последний сейчас пребывал на пяток этажей ниже, в глубоком подвале, где располагался крупнейший стационарный узел большой сети – именно его наличием в этом здании и был продиктован выбор места нахождения их отдела. Узел был защищен, изолирован, законспирирован и тщательно замаскирован – пока Сашка не выберется наружу, никакая связь с ним невозможна. Вот и сидел Володин в скучной конторе, вынужденно дожидаясь друга.

Раскрутили всю эту историю с торгашом и техником вовсе не оперативники, хотя последние и клялись достать исчезнувшего даже со дна морского, а именно он – скромный старший лейтенант, обожавший решать ребусы и загадки. Нисколько не сомневаясь в компетенции своих коллег, он не стал тратить время на прочесывание отраженной реальности вокруг места исчезновения, а сразу же зачерпнул пошире, стараясь, чтобы в копию отражения попали и данные соседних крупных узлов. Это было настоящее море информации, и только неограниченный – ну, почти неограниченный – ресурс, доверенный секретному подразделению, позволил все это сохранить и переработать. Аккуратно сшивая сегменты застывшего прошлого, Володин и вышел на временной шов, безошибочно указавший на районный вычислительный центр, где этот мелкий глюк, так вовремя и удачно для исчезнувшего торгаша, случился. Ну а дальше – дело техники. Надо признать, что и опера не подкачали – получив в свои зубы ниточку, они раскрутили все клубочки прошлого до самых кончиков, обнаружив довольного и упитанного пропащего в крохотной приморской деревеньке на Дальнем Востоке. Последний, как выяснилось, умудрился обзавестись новым паспортом – модулем распознавания, но эта история уже не интересовала Володина. Его миссия закончилась в тот же день, когда он указал на узел сети, виновный в глюке.

Вторая чашка одарила его более взрослым, зрелым ароматом с небольшой горечью.

– Алиса? – позвал он робота, но вместо немного надоевшего голоса, от которого до сих пор сходил с ума Филимонов, отозвался один из интерфейсов.

Володин обернулся. Со стены на него хмуро взирало начальство – подполковник полиции Антон Федорович Жвания. Именно так: Антон Федорович и Жвания.

– Здравия желаю! – откликнулся старший лейтенант, с подобравшимся сердцем. Не похоже, что Жвало – подпольное погоняло начальника – решил поздравить подчиненного с закрытым делом.

– Прохлаждаешься, – утвердительно объявило изображение.

Володин обиженно промолчал. Жвало каким-то неуловимым образом подергал всем лицом, не задерживаясь ни на каком выражении, – при этом его глаза двумя серыми буравчиками, неотступно и не моргая, следили за старшим лейтенантом.

Наконец, вероятно насладившись растерянностью подчиненного, лицо задвигалось, выплевывая из-под пушистых седых усов слова:

– Дело по Илье Злобину у тебя?

Володин растерялся:

– У меня много дел. Надо посмотреть, товарищ подполковник.

– Не надо. Я уже посмотрел, старший лейтенант. Проверь вводные. Кажется, он объявился.

Начальник исчез не прощаясь. Настроение стремительно портилось. Вот к чему это: «старший лейтенант»? И что это за Злобин, чтобы его разорвало?!

Володин со вздохом полез в служебный защищенный канал. Алиса, несмотря на антикварный голос, оснащенная новейшими модулями ситуационного распознавания, молчала.

Так. Что это за Злобин? Угу. Есть такой. В 2032 году исчез, находясь прямо под полицейскими регистраторами. Более того, исчезновение наблюдал дежурный наряд, что называется, собственными глазами. До того разыскивался как пропавший без вести с 2020 года. Что за хрень?! Тогда еще, наверное, и Алисы-то не было!

Володин опустился в кресло, бегло читая материалы, написанные немного странным, как будто чужим языком. Еще бы – двадцать пять лет прошло! Злобин этот – какого он там года, – должно быть, старикашка дряхлый! Загрузились данные с модулей распознавания, и Володин застыл в изумлении: в кадре, немного растерянно, брел по перрону молодой мужчина – высокий, сухощавый, абсолютно лысый, едва ли не до черноты загорелый. По его движениям, по шагам чувствовалось, что это крепкий и сильный человек, но двигался он замедленно, будто нес невидимый груз. Космонавт после лунной станции – мелькнуло в голове старшего лейтенанта сравнение. Чушь какая-то! Как модуль мог его опознать? Этот персонаж на экране двадцать пять лет назад еще под стол ходил и никак не мог быть тем отцом семейства, пропавшим в Измайлово бог знает сколько лет назад!

4

Смятение. Отличное слово, прекрасно описывающее мое состояние, когда я обнаружил себя лежащим на раскаленной сковороде летней южной степи. Земной степи, блин! Опять! Я застонал, выгибаясь дугой, как будто это могло помочь, и рывком сел. Закружилась голова, затошнило, родная планета неумолимо притягивала к себе, как истосковавшаяся мать, и я, хмуро окинув взглядом залитый солнцем простор, обреченно откинулся на спину. Где-то в кристально чистой синеве прятался жаворонок. Меня мутило. То ли от пережитого прыжка, то ли от знакомого ощущения потери. Только что я в очередной раз потерял семью, друзей, устоявшуюся жизнь. В спину вцепилось бугристое разнотравье – слегка выгоревшее, оглушительно воняющее медом и землей.

Мелькнула мысль – может, это Гера? Но оказалось, обмануть память – не ту, которая пряталась в высших отделах коры, а ту, за которую отвечали неясные бугры древнего происхождения, украшавшие ствол головного мозга, – невозможно. Я знал. Знал на сто процентов – я дома. Я на Земле. Поэтому неуклюжий выверт возбужденного сознания исчез, даже не породив вялого шевеления распластанного тела. Чего тут проверять – Земля!

Закрыв глаза, я повернулся на бок, подтянув колени. Думать было больно, и я застыл пустой личинкой среди цветных пятен света, колышущихся под закрытыми веками. Ненадолго – забытое щекотное чувство коснулось вытянутой, зажатой землей и моим потяжелевшим телом руки – кто-то мелкий, наплевав на переживания внезапно рухнувшей горы, полз по своим насекомьим делам.

Невольно застонав, я опять сел – Земля кружила вокруг, не спеша определяться, с какой стороны вцепиться в заплутавшего путешественника. Хотелось вновь упасть, но я сдержался, дождался, когда планета успокоится, и осмотрелся уже осознанно.

Показалось, что выкинуло туда же, куда я попал в прошлый раз, но, сколько ни всматривался, не заметил никакой дороги. Вот черт! Точно это Земля?!

Солнце палило безжалостно, но, несмотря на это, было вполне комфортно. Дальше сидеть или лежать погруженным в страдания было глупо. Мозг привычно отгородился от случившегося, занявшись самой насущной проблемой – хотелось пить.

Вертикальное положение подарило приступ головокружения, новый кругозор и первую цель – расчерченная однообразными лесополосами степь ныряла с одной стороны в пышную темную зелень, за которой, выше шевелящихся в мареве макушек деревьев, виднелся далекий голубоватый горизонт.

Шлепанцы с Мау – настоящий инопланетный раритет – оказались крайне неудобной обувью для передвижения по подвяленному степному разнотравью. Острые будылки кололи щиколотки и норовили запутаться в немудреном переплетении ремешков. Приходилось по-особому ставить ноги, но и так, пока вышел на узкую пыльную полоску мелкой травы, окаймлявшей лесополосу, ноги покрылись мелкими ссадинами. В тени разросшихся деревьев двигаться оказалось намного проще и комфортнее, и уже очень скоро я стоял на крутом косогоре, у подножия которого угадывалась какая-то вода, вроде мелкой реки. С высоты отлично просматривалось все пространство вдали, и никаких сомнений, если они и были, что это Земля, не оставалось. Вон виднеется дорога, вон белеют какие-то строения, плотно укутанные зеленью, а вот там определенно город или, по крайней мере, крупный населенный пункт.

Под склоном в благодатной пятнистой тени невысоких деревьев обнаружился крохотный ручеек. Как оказалось, в паре десятков метров выше травянистую кручу размыло до блестящей в воде мелкой цветной гальки – родник! Лысина, скажу я вам, удобная штука, когда мозг кипит от перенапряжения, – поливаешь ее холодной водой и чувствуешь, как тают струйки перегретого пара из ушей.

Закинув про запас пару литров прохладной жидкости в благодарный желудок, осмотрелся. Склон упирался в густые заросли какой-то водной растительности, окаймленные редкими скоплениями небольших деревьев. Где-то там в глубине этих джунглей местного разлива должна была прятаться вода, но или ее было слишком мало, или камышу удалось победить некрупный поток и полностью скрыть русло. На высохшей, несмотря на тень, земле, с мелкими и редкими перышками зеленой травы, угадывалась то ли тропа, то ли ее древние останки. Определившись с будущим направлением движения, присел, привалившись спиной к колючему, осыпающемуся мелким мусором стволу, и задумался. Надо было собрать и отсортировать мысли, принять новую реальность, отложить в сторону то, что здесь несущественно. А что несущественно? Мау? Ана? Сын?

Рука нащупала брусок – подарок Старшей сестры, которую я никогда толком и не видел, но которая умудрилась-таки достать непокорного эля. Очень хотелось размахнуться и отправить непонятную хреновину в последний полет, но вместо этого я зачем-то окунул ее в прохладную воду журчавшего рядом родника. Разверзлись небеса – ага, сейчас! Ничего не произошло – просто мокрый камешек, при этом легкий, как если бы был сделан из чего-то пористого. Земля! Все мои приключения казались фантастикой, бредом больного сознания, и я потянулся к дару Храма. Качнуло. Река, как выяснилось, вполне себе полноводная, обнаружилась неподалеку, склон за спиной засеребрился косо уходящими вверх слоями, подрубленными омывавшим их водным потоком, вдали под ногами разбивала течение настоящего переливчатая блямба – Луна, братцы! С трудом сообразил, что тошнотворное ощущение падения рождала масса планеты под моей пятой точкой – казалось, она сама была источником настоящего. Во всяком случае, в отсутствие черной дыры я мог продержаться немного дольше, к тому же поток ощущался стабильным и равномерным, отчего в мерцании теней удавалось распознавать окружающую реальность. Настоящее струилось от каждого предмета, однако совершенно терялось на фоне того могучего, что порождалось массой Земли. Удерживая себя в непривычно долгом погружении в дар, поднял руку с чертовым булыжником. Перед глазами что-то шевельнулось, с трудом понял, что это моя же рука. Сосредоточился, уже понимая, что пора выныривать, или желудок извергнет не только дармовую влагу, но и остатки инопланетного завтрака – пусто! Билет в один конец! Я еле разглядел этот брусок – бесполезный прямоугольник в переливающейся руке.

Уже вынырнув, отвалившись и закрыв глаза, почувствовал облегчение. Все эти годы, Ана, скелле, все эти смерти и все эти жизни далеких отсюда людей – реальны, я не сошел с ума. Странная одежда на мне – не больничный халат удравшего от санитаров пациента. Дар Храма при мне! Значит, по крайней мере одна цель в моей жизни осталась. Я не закончил, я еще в игре. И я вернулся не просто так, не только лишь с бесполезными воспоминаниями – во мне есть не просто новое знание, но и нечто вполне материальное!

Отвык я ходить по-настоящему. Каждый шаг отдавался тяжелым ударом по пяткам, болели плечи, как будто на мне повисла не легкая накидка, а тяжелая зимняя шуба, все время хотелось остановиться и лечь. Но еще сильнее хотелось достичь хоть какой-то определенности, и я шел. Тропинка вывела к узкому проходу в камышах, захлюпала вода, щиколотки ощутили прохладу, опасно закачалась пара шатких досок, приведших к настоящему мостику, пересекавшему неширокое открытое зеркало темной воды. Под потоком солнечного жара на мгновение остановился, любуясь блестящей рябью на воде и тенистыми укрытиями в стене камыша. Как же я соскучился по всему этому! В памяти мелькнула мастерская, обрыв, незавершенный завтрак, и я вздрогнул. Ладно, потом налюбуюсь – надо выбираться.

Идти пришлось довольно долго. За рекой нашлась наезженная грунтовка, но никакого транспорта или людей видно не было. Двигаясь по пыльному проселку, скоро наткнулся на самую настоящую дорогу – железную. Поначалу глаз зацепился за идеально ровную насыпь, прятавшую от глаз часть горизонта. Позже заметил аккуратный забор вдоль полотна. Во всем остальном – дорога как дорога. Креозотом, как в моем детстве, правда, не воняет – бетон и железо, редко расставленные широкие п-образные мачты, какие-то свежеокрашенные ящики на бетонных столбиках, хрусткая щебенка, натоптанная тропинка вдоль ограждения. Осмотрелся – кажется, дальше в жарком мареве начинавшейся второй половины дня виднелся какой-то разрыв в правильном чередовании столбов, грунтовка раздваивалась, и я отправился туда.

Первого человека встретил уже на входе в окутавшийся клубами зелени поселок. Асфальт. Странный какой-то – почти белый и как будто нарочито грубый, но без единой трещинки или выбоины. Засмотрелся и не сразу заметил женщину, стоявшую за забором и рассматривавшую, прикрывшись рукой от солнца, меня. Увидев мой взгляд, равнодушно отвернулась и скрылась в тенистом проходе. Кишки тронуло невнятное беспокойство – на женщине, как мы бы интеллигентно сказали – даме бальзаковского возраста, болталась просторная, сверкающая серебряным зеркалом, переливчатая майка. Я растерянно заозирался и рассмотрел вывеску, украшавшую поодаль дорожный поворот: «Станица Рождественская». Так, все-таки дома.

Несмотря на проявившуюся вдруг теплолюбивость, жара жгла неимоверно. Хотелось пить, и мелко подрагивали колени, отвыкшие от земного тяготения. Видимо, по причине зноя улицы незнакомой мне станицы были пусты. Только вдали какая-то белая машина, не доехав, свернула в боковой проход, сверкнув ослепительным солнечным зайчиком. Я нутром чувствовал, что расплачиваться за путешествие предстоит проверенным способом – временем. Взгляд постоянно цепляли мелкие непривычности, вроде того асфальта или маечки на женщине, отсутствие проводов вдоль улицы, необычные, на мой взгляд, излишне тонкие, мачты уличного освещения. Никак не получалось высчитать точно, но если тарифы на межзвездные путешествия не изменились, то тут уже должны были во всю идти сороковые. Слава богу, хоть все выглядело живым и здоровым. А то прилетишь тут, понимаешь, проведать родину, а здесь радиоактивная пустыня – спаси, господи!

Ближе к центру появилась жизнь, редкие, пестро одетые прохожие всматривались в меня, но явно не как в загадочную диковину, а просто как в незнакомца, забредшего туда, где редко бывают посторонние. Медленно и бесшумно проползла еще одна машина – может, электромобиль, но, по крайней мере, на колесах. Значок на багажнике показался знакомым, но и не более. Медленно вышагивая по обочине, проводил ее взглядом и заметил, как та свернула в сторону огромного, прятавшегося в тени деревьев здания с темными зеркальными стенами – явно мне туда.

О да! Кондиционер – величайшее изобретение человечества! Вытянув гудящие ноги, от пуза напившись у небольшого фонтанчика питьевой воды, я приходил в себя на стилизованной под старину лавке, попутно оглядываясь по сторонам. Что-то вроде торгового центра, хорошо знакомого мне по моему прошлому, – собрание разношерстных заведений на все случаи жизни – от еды до спорта. Малолюдно. Редкие посетители двигались целеустремленно, никаких зевак, праздношатающейся публики, продавцов или охранников. Назначение большинства секций непонятно, но павильон, напоминавший салон связи, обнаружился прямо у входа. Небольшой зал, ряд мерцающих полупрозрачных терминалов, какие-то штуки, похожие на торговые автоматы, и никакого персонала. Парнишка в зеркальной футболке – почти как у той тетки – повертелся перед одним из непонятных устройств, подхватил выпавший в лоток мелкий предмет и выскочил на улицу, одарив меня мимолетным равнодушным взглядом. Я обернулся, просторный холл был малолюден, и на меня никто не смотрел. Вперед. Миутих говорил, что мой банковский счет привязан к общей учетной записи – чего-то вроде паспорта. Надо вернуть себе личность.

Уверенно, хотя и устало, зашел в секцию и озадаченно замер в растерянности. Ну, и что мне делать? Полупрозрачные терминалы переливались сложными многоцветными узорами. Последние явно несли какую-то функциональность, так как на украшения не тянули, но какую? Ни одной кнопочки, которую можно было бы нажать! Ни одной панельки, которой можно было бы коснуться! Я постучал пальцем по экрану ближайшего устройства – ожидаемо ничего не произошло.

– Изолят?

Я устало обернулся. У входа в павильон стоял совсем еще молодой парнишка в длинном, до колен, переливчатом балахоне и с добродушной ухмылкой рассматривал мое озадаченное лицо.

Помедлив, я нашелся:

– С чего так?

Ухмылка на лице незнакомца раздвинулась, блеснули зубы:

– В таких-то шмотках? – Его глаза опустились, почти презрительно вглядываясь в цвета древнейшей аристократической семьи Мау.

Я развернулся к нему, но не успел ничего сказать – из глубины холла выскочила такая же молоденькая девушка в удивительно простом и незамысловатом, на фоне балахона приятеля, коротком платьице. Последнее явно было призвано не украсить даму, а лишь оттенить юное здоровое тело. На мой взгляд – ее наряд мог бы дать фору моему в простоте, но на лице парнишки не было и следа того легкого презрения, с которым он смотрел на мою одежду, лишь очевидная радость встречи.

– Привет!

– Привет! Чего тут у вас?!

Я залюбовался незнакомкой, понимая, насколько отвык от земных лиц.

– Да вот, Изя заблудился! – парень кивнул в мою сторону.

Неожиданно она дернула того за руку и осуждающе покачала головой:

– Извините его. – Девушка состроила злую гримасу своему приятелю и добавила, обернувшись ко мне и не обращая внимания на его смущенные оправдания: – Терминал для изолятов в противоположном углу холла. У меня бабушка им пользуется!

Одарив меня этой ценной информацией и забыв попрощаться, незнакомка утащила своего приятеля.

Ага. Ясно. Изолят. Ну, ладно, пусть так. Видимо, это как-то оправдывало мою растерянность при встрече с местной электроникой. Примем к сведению.

Мысли копошились в голове, пока я двигался по периметру обширного холла, рассматривая здание. Часть павильонов – явно торговля, но странная. Повсюду были расставлены многочисленные манекены в разнокалиберной одежде и, вероятно, модных аксессуарах, но привычных мне магазинов не было. Типичная секция была наполнена незнакомыми терминалами, большей частью простаивающими втуне, но у некоторых я заметил людей: одна дама замерла, приникнув лицом к раструбу, напомнившему мне аппарат окулиста; хмурый пожилой мужчина всматривался в светящийся пол под своими ногами, время от времени что-то негромко комментируя, – рядом с ним при этом никого не было. Мелькнула пара секций на вполне понятном русском языке, предлагавших блюда советской и паназиатской кухни. Часть помещений выглядели абсолютно пустыми, несмотря на заметные цветастые вывески над ними.

На указанном месте обнаружился чудовищных размеров терминал, от которого сразу пахнуло моим прошлым – тут тебе и огромный экран с ясной и понятной картинкой и текстом, и глазки разнообразных камер, и окошки для карт или чего-то подобного, и датчики отпечатков пальцев, и еще множество, очевидно, необходимых прибамбасов. О да! Если эта штукенция для изолятов, то я – изолят. Перед монструозной машиной переминался пожилой дедушка в модной в мое время кепке и вполне понятной и родной легкой светлой рубашке и просторных джинсах, из-под которых торчали голые ступни, попиравшие простые резиновые шлепанцы. Я сразу же почувствовал некоторую почти родственную близость к незнакомцу – если бы не годы, потраченные на прыжки между звезд, я мог бы сейчас быть таким же, как и он.

– Не подскажете? – обернулся тот, заметив мою тень.

– Извините, я сам такой агрегат впервые вижу, – честно признался я.

Дед оглядел меня с сомнением, но ничего не сказал.

Тут я вздрогнул – в руках у него было устройство, с которым я бы нашел общий язык. Это был смарт, в точности такой, каким я пользовался двенадцать или пятнадцать лет назад – толстенькая пластинка, на поверхности которой угадывался знакомый интерфейс. Старикан небрежно постукивал им по экрану автомата.

– Извините, пожалуйста, – обратился я к тормозящему деду.

Тот обернулся с вполне добродушным выражением на лице.

– Не подскажете, где вы смарт…

Я не договорил, лицо незнакомца вытянулось и даже, как мне показалось, приобрело почтительное выражение.

– Да вы никак без даже модуля?!

– Ага, – не стал я скрывать, так как булыжник, полученный от Старшей, едва ли был им, а больше у меня ничего и не было.

– Мое почтение! – протянул дед и, поджав губы, уважительно кивнул, затем молча отвернулся и после нескольких быстрых ударов пальцем по экрану и негромкого жужжания протянул мне выскочившую из отдельного лотка одноразовую упаковку.

– Меня, ежели что, зовут Алексей Иванович.

– Илья.

Дед кивнул и отвернулся. Я посчитал, что пока не готов к общению, и поспешил в сторону. Расположившись на очередной лавке, неожиданно задрожавшими руками вскрыл упаковку.

Одноразовый смарт. Простой прямоугольник – примерно сантиметров пятнадцати в высоту, тонкий – пара миллиметров, гибкий, но достаточно прочный, батарея одноразовая – раньше хватало на пару недель, экран – что-то вроде цветной электронной бумаги, но гораздо более контрастный и быстрый, чем в мои времена, стандартный набор модулей. Смарт включился сам, после вскрытия упаковки. Я уже знал, что и выключится он сам – как только сядет батарея. Интерфейс попросил представиться – я выбрал «биометрия», продемонстрировал пальцы и физиономию, проговорил пару ключевых фраз и после паузы, показавшейся мне зловещей, обнаружил себя полноценным гражданином. Ну как полноценным – по крайней мере, у меня был счет в банке и паспорт, если это можно так назвать.

На лавочке просидел около двух часов. Давно ушел выручивший меня старикан, я сбегал к одной из разведанных ранее секций, где автомат выдал шикарный гамбургер с бутылкой пива, которые я и употребил не отходя, как говорится, от кассы. Немного повисел в трансе, наблюдая, как небольшой робот сноровисто убирает пустую бутылку, салфетки, упаковку, протирает столик и, кажется, пол. Вернулся на обжитую лавку.

Итак. Я в Союзе. Ага. Ну, это ясно. Станица Рождественская – есть такая. Есть станция – об этом я и сам догадался. Есть подходящий поезд вечером – купил билет в отдельное купе. Кстати, денег не особенно много. У них тут была какая-то деноминация, и я с трудом ориентировался в текущих ценах, но по стоимости поездки до столицы догадался – долго я не протяну. Смарт Миутиха не отзывался, оставил ему несколько сообщений – на всякий случай. Порылся в текущих новостях, понял, что безнадежно потерялся. Мир казался совершенно чужим. Вроде знакомые слова, страны, но с моим прошлым никак не вяжутся, не стыкуются. Кто-то с кем-то встречается, Москва выражает озабоченность. Вроде не воюют, и то хорошо. Станция на Луне в очередной раз обезлюдела. Решил – забить. Для меня сейчас важно просто освоиться, пережить неожиданное возвращение, а там – видно будет.

5

Поезд был безлюден, шикарен и быстр. Рано утром разбудил поездной. Как водится, к этому уже начал привыкать, не человек. Всю дорогу я развлекался с этим неугомонным искусственным интеллектом. Его заботило все – от климата в моем купе до аэрации воды в душе. Нечего и говорить о еде и массаже – у вас билет «все включено». Так что просыпался я отдохнувший и бодрый. Земля еще давила, но я уже умудрялся время от времени забывать об этом – видимо, разница в тяготении была не такой уж критичной. Кроме того, поездка оправдала в моих глазах преувеличенную стоимость билета – вероятно, я, слабо ориентируясь в деталях, приобрел самое дорогое, что было.

Разглядывая в окно проплывавшую Москву, ощутил некоторое беспокойство – что с Михаилом? С Мариной – его супругой? Удастся ли их найти? Или я буду вынужден в одиночку осваивать еще одну планету – пусть и родную, но такую, как оказалось, незнакомую.

Москва пахла свежестью. Вокзал прятался в тени, но безоблачное синее небо обещало скорое явление его величества Солнца во всей мощи. Я разглядывал ничуть не изменившиеся силуэты Казанского вокзала, наслаждаясь моментом, вероятно недолгим, пока все казалось знакомым и привычным.

– Злобин?

Не сразу догадался, что обращаются ко мне, – за годы на Мау отвык от собственной фамилии. Пара молодых парней – один повыше и помоложе, держится чуть в стороне, другой постарше, со слегка отрешенным взглядом, как будто рассматривает что-то за моей спиной.

– Чем обязан? – ответил сухо, хотя уже начал догадываться, кто это.

– Вам придется пройти с нами.

Вот так вот сразу – ни тебе «здрасьте», ни тебе «пожалуйста» – пройдемте!

– С какого перепуга? Может, представитесь, для порядка? – набычился я.

Незнакомцы удивленно переглянулись. Молодой, что держался в стороне, потрогал висок и негромко, со странным выражением в голосе объявил:

– Он без модуля.

Старший озадаченно замешкался, даже отступил на полшага, представился, зачем-то тыкая пальцем у себя перед грудью:

– Полиция Москвы, старший оперуполномоченный Васильев. – Оглянулся на напарника, ткнул пальцем в воздух, добавил: – Оперуполномоченный Сахно.

На мгновение показалось, что зрачки в его глазах мелькнули чем-то зеленым – неярко так, без света, как будто подернулись на неуловимый миг болотной дымкой. Я посмотрел на высокого, тот замер, разглядывая меня почти с восхищением – даже рот приоткрылся. Чего это он?

– А документы теперь что, уже не предъявляют? – искренне поинтересовался я.

Реакция оперов была странной – их лица вытянулись, старший нахмурился, чувствовалось, что я нарушил какой-то внутренний порог, но сказать ничего не успел, вмешался молодой:

– Гош, да у него вообще кроме смарта – ничего!

Старший оглянулся, показалось, выпрямился, теперь и он выглядел удивленным, негромко буркнул, обращаясь к напарнику:

– Из идейных, что ли? – Его лицо приобрело сухое казенное выражение, голос потяжелел. – Достаньте смарт, господин Злобин.

Я не видел причины отказываться и вытащил свой одноразовый доступ в большой мир.

Младший хихикнул. Старший несколько секунд тупил, уставившись на устройство в моей руке, посмотрел на меня, оглянулся на напарника, его лицо вновь поменялось – теперь это была смесь дружелюбного любопытства и непонятного веселья, как если бы я устроил этой парочке бесплатный аттракцион.

– Хрена себе древность! – с восхищением протянул младший.

– Вы где его взяли? – с искренним любопытством поинтересовался Васильев.

– В автомате, – так же искренне ответил я.

– Где? – удивился молодой.

– Терминал для изолятов, – прокомментировал тому Васильев и кивнул мне: – Оптику включите и на нас наведите.

Пока я тормозил, разглядывая собственный смарт, молодой пододвинулся ближе, взглянул, вытягивая шею, на экран и, не спрашивая моего разрешения, быстро ткнул пальцем в одну из иконок. На экране замелькали ноги Васильева, обведенные кучей разноцветных рамок. Тут уже включилась моя собственная забуксовавшая соображалка, и я навел смарт на оперативников, которые, как обычные пацаны, замерли передо мной, скалясь и позируя с видимым удовольствием. Экран расцветило мельтешение значков, среди которых выделялась парочка щитов с Георгием Победоносцем, прочно прилипшая к груди моих визави. Я же, уже догадавшись, что происходит, изумленно рассматривал настоящую россыпь разнокалиберных меток, кружившую в кадре, – одни прочно прилипли к зданиям, путям и даже фонарям, другие – испуганными цветными бабочками кружили вокруг. Я развернулся к стоявшему рядом поезду и ткнул пальцем в неприметную табличку, казалось бывшую частью вагона, которой, однако, в реальности не наблюдалось. Та послушно развернулась, брызнув кучей текста и таких же цветных насекомых. «Поезд номер 30, вагон 1», – успел прочесть я, пока меня не отвлек тот, кто назвался Васильевым.

– Господин Злобин, поверьте, я давно так не веселился, но давайте все же не будем терять наше время. Пройдемте, машина ждет нас. Наши полномочия рассмотрите по дороге. Если у вас какие-то планы, сообщите, и мы разошлем уведомления.

– Хорошо, – кивнул я, теряясь в догадках, о каких уведомлениях идет речь. – Пойдем, раз ждет.

Пока шагали по перрону, я постоянно крутил смарт, убеждаясь, что от меня все это время прятался другой мир – мир, где существовала практически полная копия города, вместе с его жителями, транспортом, домами и погодой, и я мог, при желании, взаимодействовать почти с любым элементом. Даже мусорные бачки у края перрона готовы были сообщить степень их заполнения, время очистки, тип отходов и контакты коммунальной службы. Даже к торговому автомату с мороженым не было нужды подходить – на выходе из вокзала дорогу заступил цветастый робот, вручивший мне случайно заказанное эскимо, чем в очередной раз, по-видимому, развеселил моих сопровождающих.

Машина оказалась небольшим микроавтобусом. Младший тут же забрался за руль, а мы с Васильевым уютно откинулись в комфортных креслах салона. Я посмотрел на оперов вооруженным взглядом, выяснил, что младшего звали Богданом, а старшего Игорем. Смарт теперь прочно прилип к моей руке – любой вопрос, любой ответ, а также сервис, услуга, связь и прочее. Машина тронулась почти сразу – я не заметил, чтобы Богдан вставлял куда-нибудь ключ или вообще трогал какие-то кнопки – просто сел и начал выруливать с переполненной парковки. Двигался автомобиль почти бесшумно, и я был уверен, что он электрический, пока на общей дороге, где водитель сразу же бросил руль и, ничуть не смущаясь, развернулся вместе с креслом к нам, под капотом не раздалось негромкое, еле заметное гудение.

– Чего гудит? – небрежно поинтересовался я.

– Старенький роторник. Что вы хотите? Машине уже лет десять! Она еще тридцатых годов, поди!

– Ага. Ясно, – соврал я, решив отложить эту тему.

Тем более что посмотреть было на что. Москва! Я, вообще-то, вырос здесь. Это мой город! Странно, но, вглядываясь в изменившийся мегаполис, чувствовал, что начинаю успокаиваться. Вряд ли тот же Богдан знает, что это за невзрачное здание на углу, а вот я, пожалуй, мог бы многое рассказать о нем – на всю жизнь запомнил чебуреки, которые когда-то, давно даже по моим меркам, там продавались и за которыми мы, студенты, частенько бегали. Или вот эти ворота – теперь модерновые, по виду стеклянные, а мне приходилось гонять туда, в затерявшийся в глубине автосервис, свою первую колымагу, тогда, когда они еще были настоящими – грохочущими крашеным железом. Я чувствовал, что моя Москва приветствует меня, знакомыми окнами выглядывая из-под налета будущего, как если бы ждала все эти годы, не сдаваясь строителям. Город, конечно, сильно изменился, но я по-прежнему без труда ориентировался. Поэтому легко сообразил, куда меня привезли, – проспект Мира, какое-то бывшее здание одного из московских министерств, теперь перестроенное снаружи, но все равно узнаваемое.

Запарковались. Вошли через главный вход. Просторный полупустой холл. Я удивленно вытаращился на настоящего живого охранника в форме, кивнувшего моим сопровождающим. Васильев, заметив мой взгляд, хмыкнул и гордо мотнул головой:

– А то!

Лифт, без единой кнопки внутри, поднял меня в сопровождении одного только старшего опера на четвертый этаж – Богдан умчался куда-то прочь, едва мы переступили порог здания. Унылый коридор – я помнил сотни его близняшек – привел к очередной двери. Васильев постучал, вошли. Просторный кабинет, в нем двое – один пожилой, с отчетливой сединой на висках грузный мужчина, очевидно, хозяин, сидел за столом в стиле хай-тек у глухой стены и устало разглядывал нас. Второй – молодой еще парень, подскочивший при нашем появлении, пожал руку оперу, с интересом косясь в мою сторону, потом развернулся ко мне, предложил:

– Присаживайтесь, Илья. Ничего, что я без отчества?

– Ничего, я привык.

Я сел на удобный стул напротив одинокого стола, посмотрел на пожилого – тот молчал, глядя на меня как на диковину. Из-за спины раздался голос Васильева:

– Он без модуля.

Обитатели кабинета одновременно уставились на него. Тот добавил:

– Вообще без ничего. Какой-то одноразовый смарт, типа тех, что были в тридцатых, – и все. Так что по старинке – он вас, господа, не видит. – И уже другим тоном, очевидно, обращаясь к пожилому: – Иван Саныч, может, я побегу? У меня Стромынка горит.

– Давай, Гош, – проскрипел хозяин кабинета и кивнул.

Его голос был сиплый и скрипучий, как у старого курильщика, но табаком в кабинете не пахло, да и признаков того, что кто-то еще в этом городе помнит забытую привычку, я пока не видел.

Дверь захлопнулась. Я сидел расслабленный. Вроде общались со мной вполне доброжелательно, никто не орал и не требовал признаться в убийстве первоклассницы, более того, опера даже интересовались моими планами на вечер. То, что я плохо ориентируюсь в реальности и похож на какого-то изолята, насколько я понимал, не преступление. Какие ко мне могут быть претензии у органов? Вряд ли убийства скелле подпадают под земную юрисдикцию, да и распространяться о своих путешествиях я пока не собирался. Кроме всего прочего, если честно, то полицейские оказались для меня настоящим спасением – на какое-то время я был избавлен от необходимости самому решать, что делать и куда идти. Я впитывал кусочки нового мира и при этом оставался подневолен, как турист, купивший экскурсию по городу.

– Господин Злобин, я старший следователь по особо важным делам Сивцов Иван Александрович, – заговорил пожилой, не меняя позы. – Вот тот товарищ – старший оперуполномоченный Александр Володин. Он у нас специалист по базам данных. – Тут пожилой как-то кисло скривился и добавил: – Ну, можно так сказать.

Он на некоторое время замолчал, разглядывая меня. Я пожал плечами и на всякий случай после паузы брякнул:

– Очень приятно.

– Вам понятна причина вашего задержания?

Я уже начитался метаданных, пока путешествовал по городу.

– Да. Я вроде числюсь в розыске на основании заявления родственников?

Иван Александрович кивнул и протянул ладонь в сторону молодого:

– Давай, Володин.

Тот подскочил ко мне, уселся на такой же стул напротив, как и оккупированный мной.

– Илья Егорович, у нас произошел сбой в данных, касающийся вашей личности. Мы сейчас проведем небольшую процедуру. Это, как вы понимаете, в ваших же интересах. Не беспокойтесь, у нас уже все подготовлено – она не займет много времени.

– Что за процедура? – поинтересовался я.

– Э-э. Надо обновить некоторые данные по вашей идентификации. – Ответ Володина был уклончив.

– Ну, обновляйте.

– Очень хорошо! – как будто обрадовался Александр.

Он на мгновение застыл, вглядываясь в стену, которая внезапно для меня превратилась в экран. Было ощущение, как будто там открылось широкое окно, настолько качественным было изображение. Виднелся пустой стеклянный стол, что-то вроде планшета на нем и стул позади. За стулом – комната, но ничего интересного в ней я не увидел. Так, стена вдалеке с косым отсветом солнца, незнакомая картина – какая-то абстракция – и высокий худой светильник. Иван Александрович крякнул и, немного оттолкнувшись от стола, развернулся в своем кресле с колесиками. Раздался женский голос:

– Одну минуту, пожалуйста!

– Не торопитесь, мы подождем! – отозвался Александр.

Кто это? Голос не старый.

Метнулась тень. Незнакомая женщина появилась в кадре, слегка запыхавшись. Уселась, посмотрела вопросительно.

– Здравствуйте.

– Еще раз здравствуйте, Дарья. Вы помните, о чем мы условились? – спросил Александр.

– Да, конечно.

Она с любопытством разглядывала своих собеседников, при этом росло впечатление, что меня не видела. Ее взгляд спокойно перемещался от Александра к следователю, абсолютно игнорируя мое присутствие. Женщина мне сразу понравилась – чувствовалось, что природная молодость уже ушла, но приятное открытое лицо, короткая стрижка в стиле «это случайно ветром надуло», ухоженное подтянутое тело оставляли ощущение здорового благополучия. Не скажу, чтобы она была в моем вкусе, но возникло чувство симпатии и доверия к незнакомке. Было в ней что-то, по чему я очень соскучился, что-то земное, домашнее.

Александр бросил быстрый взгляд в мою сторону, посмотрел на Саныча, тот, оказывается, тоже разглядывал меня, дождался еле заметного кивка и обернулся к гостье:

– Дарья, посмотрите, пожалуйста, внимательно – узнаете ли вы этого человека?

Я всмотрелся в оперативника – кого он имеет в виду? Тот, в свою очередь, разглядывал меня. «Кто это? Это опознание?» – мелькнули мысли и исчезли, вспугнутые задушенным женским криком. Незнакомка широко открытыми глазами уставилась прямо в мое лицо, зажимая рот обеими руками. Навсегда исчезнувшие волосы на моей голове, кажется, шевельнулись щекотной волной от макушки к затылку, показалось, сдвинулись напряженные уши. Узнать маленькую девочку со светлыми косичками в эффектной брюнетке казалось невозможным, но где-то в глубинах сознания билась уверенность – это она. Самое интересное, что фотографии моей дочери, которые я видел, гостя у Михаила тринадцать лет назад, ничуть не помогли – встреть я ее на улице, и прошел бы мимо, может, и не обернувшись. Чувства и ощущения не успели оформиться мыслью – женщина внезапно резко двинула рукой, и экран исчез.

Это не обои. Когда я попал в кабинет, взгляд мазнул по скучным стенам не задерживаясь – обычная офисная отделка, в мое время говорили «обои под покраску». Теперь я собственными глазами видел, как на месте исчезнувшего изображения не спеша проступил рисунок, бледный узор, вернувший стене ее скучный вид. Я таращился, силясь определить, есть ли граница между экраном и остальной стеной, или, что теперь казалось наиболее вероятным, обычных стен в этом помещении вообще не было. Сознание заполнило странное желание подойти, пощупать, колупнуть ногтем. Медленно, словно издалека, в голову пробивался невнятный шум – Володин о чем-то переругивался с Санычем. Скользя взглядом по стенам, я наконец-то разглядел его – Александр, озабоченно хмурясь, уставился в пол, время от времени зачем-то двигая рукой и бросая короткие фразы следователю – их смысл проходил мимо, не цепляя. Взгляд скользнул дальше и споткнулся о заледеневшее, напряженное лицо последнего, буравившего мою голову светло-серыми глазами.

– Что? – бросил я в ответ и очнулся.

Тело передернуло, я поежился. Саныч опустил глаза, глубоко вздохнул, бросил короткий взгляд на Володина.

– Не отвечает, – буркнул тот недовольно, продолжая водить руками по воздуху.

– Господин Злобин, – вновь нацелил на меня следователь глаза-буравчики. – Вы узнали эту женщину?

– Нет. Не узнал. – Я немного помолчал и решил быть искренним: – Хотя у меня есть догадки на этот счет.

– И? – Он побарабанил пальцами по столешнице. – Продолжайте, Илья.

– С вашего позволения, я оставлю их при себе.

Саныч покривил губы, откинулся в кресле, ответил сухо:

– Это ваше право.

Он посмотрел на Володина, тот, продолжая совершать таинственные жесты в воздухе, пожал плечами.

– Господин Злобин, заявление о вашем исчезновении поступило в полицию четверть века назад. Было возбуждено дело, и, по всем правилам, оно должно было быть окончательно закрыто и навсегда отправиться в архив лет десять назад. Но в 2032 году вы или некое неустановленное лицо активно использовали банковский счет и даже обновили биометрические данные в системе. В связи с этим производство было возобновлено, и был объявлен розыск этого неустановленного лица, использовавшего идентификационные признаки пропавшего гражданина. По делу были опрошены свидетели – супруги Касимовы, – однако никаких новых сведений получено не было. В связи с известными изменениями в системе гражданской регистрации, произошедшими за это время, дело было переквалифицировано. Теперь речь идет о незаконном использовании учетных данных. И у нас есть основание предполагать, что именно вы и являетесь тем неустановленным лицом, которое воспользовалось регистрационной записью пропавшего гражданина.

Я пожал плечами:

– И на основании чего, позвольте поинтересоваться, вы решили, что я – не я?

По лицу Сивцова, или Саныча, пробежала улыбка, явно укоряющая меня в умственной отсталости.

– Не знаю уж, как к вам обращаться, но потерявшийся Злобин должен бы быть несколько постарше того человека, который сидит передо мной – лет этак на двадцать пять! – Он покачал головой. – Промашка вышла!

– Это ваше субъективное мнение, Иван Александрович. – Я был спокоен. – Его к делу не подошьешь. А вот что подошьешь, так это личные биометрические данные и показания свидетелей, в том числе родственников. – Накатило раздражение. – Или думаете, я не понимаю, что здесь происходит?

– Что это вас так возбудило?

– Да то! Может, я по личным причинам не желал ни с кем видеться. Вы нарушили мои личные права. Испортили настроение любезной женщине, вмешались в дела, которые вас не касаются. И все это, заметьте, за казенный счет. Можно подумать, вам делать больше нечего!

– Не вам решать, чем мне заниматься! – Следователь остался спокоен, откинулся в своем кресле, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, посмотрел на Володина – тот не отозвался, и он вновь склонился над столом. – Тем не менее вы должны понимать, что у нас к вам много вопросов, и от ваших ясных ответов зависит, как скоро вы отправитесь по своим делам.

Мы помолчали, Сивцов не выдержал первым:

– О чем задумались, господин Злобин?

– Да вот, думаю, если я вообще откажусь отвечать, может, удастся сэкономить еще больше времени?

Взгляд Сивцова метнулся к Володину, тот его заметил и с кислой гримасой покачал головой в ответ.

Что-то не срастается, подумал я. Опознание явно должно было подтвердить мою роль самозванца.

– Молчание не в ваших интересах, – продолжил следователь. – Вы должны понимать, кто бы вы ни были, а вы не с Луны свалились и знаете, что последует в случае вашего отказа.

Пришла моя пора всмотреться в лицо усталого следователя. С Луны, говоришь? Тот что-то почувствовал, мне показалось, смутился, отвел глаза.

– Предположим, что с Луны. Проясните последствия, господин следователь, если вам не трудно.

Сивцов пожал плечами:

– Не трудно. Вы будете зарегистрированы как отслеживаемый объект! И можете не сомневаться – судья охотно сделает это.

По его виду, по ленивой ухмылке, по тому, как он небрежно смотрел на меня, мало интересуясь или делая вид, что мало интересуется моей реакцией, я понял, что должен испугаться. Я и в самом деле ощутил некоторое беспокойство – скорее от самоуверенного вида Сивцова, чем от его слов, но внутри невидимой громадой висел мир Мау, Храм и его хозяева, висели годы странствий и смертельной опасности, новая реальность и загадки космических масштабов.

– Если я правильно понял, вы угрожаете мне слежкой? – я ухмыльнулся в свою очередь.

Сивцов дернул головой, как будто собирался что-то сказать, но замер, с прищуром вглядываясь в мое лицо, молча двинул челюстью, бросил быстрый взгляд на Володина, вновь всмотрелся в меня:

– Значит, будете молчать?

– Пока да.

– Что значит – пока?

– Иван Александрович, у вас, с моей точки зрения, уж извините, профессиональная деформация. – Меня отчего-то понесло. – Я буквально осязаю десятки версий, которые зреют в вашей голове. Вы ждете ответов, которые позволят избавить ваш разум от этой толкотни. Но у меня их нет! Я не собираюсь лгать только ради того, чтобы мои слова, как заклинание волшебника, оживили одну из этих гипотез, наполнили ее жизнью и ясным смыслом.

Сивцов откинулся в кресле, его серые глаза на загорелом лице, казалось, впились в меня невидимыми лучами.

– Ну что же, тогда мы сами оживим ее, как вы тут поэтично выразились.

– Не оживите. – Я повернулся в кресле, без спроса заняв локтями часть стола хозяина кабинета, наклонился вперед. – Вы спросили, что значит – «пока»? «Пока» значит, что я дождусь момента, когда у вас не останется никаких идей, никаких самых сумасшедших версий, когда вы будете готовы поверить чему угодно, лишь бы решить эту загадку. И тогда я, может быть, расскажу вам свою историю. Но не раньше! И причина не во мне, а в вас – вы пока просто не готовы меня слушать.

– Это ваше субъективное мнение, – вернул мне мои же слова следователь. – Может, проверим, готовы ли мы принять вашу версию?

– На месте. Мне нужно полчаса, – неожиданно вмешался Володин, все это время погруженный в невидимую мне бурную деятельность.

Иван Александрович недовольно мотнул головой, устало посмотрел на меня:

– Господин Злобин, вам придется задержаться еще на некоторое время. У нас есть такое право – можете свериться со своим… – Он поморщился, подбирая слово. – Со своим протезом. Если можно так назвать то древнее устройство, которым вы пользуетесь.

– Вы про смарт?

– Да какой это…?! – Он махнул рукой. – Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Я обернулся. В дальней стене бесшумно открылась дверь, которой я раньше не видел. На поверхности обоев сейчас обрисовался цветной геометрический узор, в месте, где должна была быть ручка. Ручки, впрочем, не было.

Встав, я медленно подошел к двери, заглянул в открывшееся помещение – небольшая комната с легким диванчиком, изящным столом и парой кресел. Окно – такое же, как и в кабинете Сивцова, никаких решеток, или что там должно быть в узилище. Обернулся. Володин вместе со следователем молча наблюдали за мной. От их взглядов, от пары внимательных глаз, мне почему-то стало не по себе. Шагнув вперед, миновал проем, осмотрелся. За спиной, почти над ухом, что-то тихо и коротко зашипело. От неожиданности я отпрянул и обернулся – дверь исчезла.

6

Ну и ладно. Я не против. Лавина информации: поезд, вокзал, полиция, наконец нежданное короткое свидание с незнакомкой – вероятно, моей дочерью, – куча непонятных терминов, недомолвок, намеков. «Смешались в кучу кони, люди…» – все как у классика. Устал. Хотелось закрыться от всего и немного подумать. И спасибо господам полицейским – сами того не предполагая, они оказали мне услугу.

За окном, накрытая тенью от соседнего здания, мирно лежала небольшая площадь. Редкие люди спокойно шли по своим делам. Дальше, резко высвеченный солнцем, переливался разноцветными боками незнакомых машин проспект Мира. Как же я скучал по всему этому! Я вздохнул – ну вот, наслаждайся.

Диван – гладкий, мягкий, легко проминающийся однотонный пластик. Такое ощущение – все новое, только вчера из магазина.

Сел, достал несправедливо презираемый Сивцовым смарт. Несмотря на опасения, тот послушно реагировал на мои манипуляции. Может, тут и есть какие-нибудь ограничения, но я их не заметил. Осмотрелся через его интерфейс – после буйства виртуального мира в городе поначалу показалось, что вокруг полная пустота, но – нет, пара иконок все же имелась: выглядящая наклейкой на стене пиктограмма бутылки – вероятно, вода – и цветной узор в том месте, где должна бы быть ручка невидимой двери. Подумав, решил не трогать эти значки до времени. Для начала хорошо бы понять, о чем говорили полицейские, считая меня упоротым идейным изолятом. Что за модуль? О чем речь?

Информации оказалось море. Смарт охотно вываливал на меня ее потоки по любому запросу, и я задумался – до визита сюда я провел целую ночь в поезде, развлекаясь с поездным и пытаясь, хотя бы поверхностно, ознакомиться с прошедшими изменениями, но оказалось, что мы находим лишь то, что ищем. Откуда мне было знать, что простой запрос по слову «модуль» откроет мне новый мир.

Итак, модуль. Картинка немного ошарашила – что-то вроде сперматозоида с очень длинным хвостиком. Хвостик – сложная конструкция из тончайшей несущей биметаллической спирали и автономной колонии генно-модифицированных нейронов, выращенных из стволовых клеток будущего хозяина. В голове – крохотный процессор и немного памяти. В ходе простейшей минутной процедуры специальным инструментом ваш персональный модуль загонялся этим самым хвостиком в один из кровеносных сосудов на затылке. Головка оставалась торчать на поверхности сосуда. При необходимости именно за нее модуль, в ходе уже более сложной процедуры, можно было извлечь – например, для замены. Хвостик этот – много тоньше волоса, голова – наверное, с маковое зернышко. Установленный, он никак не ощущался, обнаружить с помощью внешнего осмотра это устройство, скрытое покровными тканями и с хвостом, болтающимся в одном из сосудов, было невозможно. Но в новом мире Земли эта мелочь меняла почти все. Нейроны, питаясь своим естественным образом – из крови, генерировали слабое переменное напряжение на частоте около 50 герц, которого, как оказалось, вполне хватало на многолетнее сохранение функций процессора, прятавшегося в головке. Работа последнего была примитивна и однообразна – он дремал до времени и, разбуженный внешним электрическим сигналом, для приема которого, кроме всего прочего, и служил в качестве антенны хвостик, отзывался – посылая или принимая для последующей передачи пакеты данных. По сути, это был такой маленький ретранслятор, в обычных условиях сигнал которого был виден внешним устройствам на расстоянии не более полутора метров. Настоящая его миссия была одна – добавить к каждому пакету особую приписку, вроде паспорта, однозначно идентифицирующую пакет как принадлежащий именно вам. Подделать такой паспорт было исключительно трудно, так как основой для его подписи служил отпечаток вашего собственного генетического кода.

Сложнейшее устройство – гибрид биологии и техники, и абсолютно примитивный функционал. На хрена было огород городить? Оказалось, много для чего. Например, модуль сам по себе открывал многие двери – в буквальном смысле слова. Я вспомнил сумку, которую постоянно таскал с собой в той, ни такой и далекой для меня жизни. Ради чего? Да ради того, чтобы было куда рассовать связки ключей от дома, машины, работы. А еще – пропуска, карточки, паспорт, документы на автомобиль. Теперешние москвичи, подозреваю, просто забыли, что это такое, – открыть сумку, извлечь нужные ключи, открыть дверь в подъезд, потом в квартирный блок и, наконец, в дом. Сейчас, если дверь их распознавала, она для них всегда была открыта – и наоборот. Детвора суетливым ручьем рвалась через входные двери школы, даже не замечая последних, но стоило приблизиться постороннему, и все системы охраны вставали на дыбы. Городской транспорт распознавал пассажиров и снимал плату за проезд, о чем современные горожане зачастую даже не вспоминали. То же самое – повсеместно: магазины, терминалы, рестораны и прочее, о чем я еще даже не догадывался.

Но это на самом примитивном уровне. Еще там, на юге, я обратил внимание, что прохожие или посетители того центра, где мне посчастливилось заполучить смарт, в отличие от моего времени, не таращились, как завороженные, в коробочки с переливчатыми экранами. Оказалось, что более половины населения давно носили искусственные глазные хрусталики. И эта доля непрерывно росла. Старики, наиболее стойкие противники новых технологий, просто не могли отказаться от возможности смотреть на мир как в молодости. Да и молодежь, несмотря на все усилия изоляционистов, или изолятов, как их часто называли, делала несложную операцию, все последствия которой исчезали за день. За это они получали не только надежный оптический прибор, который, в отличие от природного хрусталика, никогда не помутнеет и не потеряет свою эластичность, но и собственный, встроенный в него интерфейс. Им не было нужды осматривать город через экран древнего смарта – они видели его модифицированный облик изначально. Конечно, для обработки такого потока информации требовались мощности, несравнимые с теми, что были у модуля. Да и хрусталик собственного процессора не имел – лишь пленочную электронику, питавшую сам интерфейс. Всю работу делали серверы, или сервы, как их тут называли, – настоящие маленькие компьютеры, связанные с большой сетью и способные, если понадобится, поручить нужную работу их старшим собратьям, разбросанным по просторам планеты. Сервы были по-настоящему вездесущи. Их устанавливали, что ожидаемо, везде, где было электричество, и не только. Кроме вашего ночного светильника, сервер, скорее всего, вы бы нашли в ваших кроссовках, некоторой одежде и вообще везде, где можно было найти способ снабдить их энергией. А если такого не было – где-нибудь в джунглях или пустыне, – то всегда можно было прихватить с собой небольшую коробочку со спутниковой связью и автономным питанием.

Вот для того, чтобы связать воедино хрусталик с сервером, и служил, кроме прочего, модуль. Тупое устройство лишь транслировало запросы и ответы от посторонних узлов, но делало это защищенным способом, гарантируя вашу личную уникальность. Без него – никак. Ну, почти. У меня же его не было, вот и приходилось, согнувшись на скользком диванчике, таращиться в крохотный экранчик допотопного смарта.

Вообще, оказалось, что на Землю буквально накатывал вал устройств и изобретений, позволявший связать воедино реальный мир с виртуальным двойником. Прямо сейчас шли дискуссии о допустимости использования нового поколения модулей. Это должна была быть сложная сеть генно-модифицированных клеток, свободно плававших в потоке крови, способная, по необходимости, образовывать сложные агрегаты, вроде тромбов, для выполнения тех или иных функций.

Я откинулся на спинку, переваривая вычитанное. Объяснилось странное поведение оперов. Володин вон руками по воздуху двигал – небось, у него целый букет этих самых модулей! Да и опера, скорее всего, напичканы ими по самые ноздри. Они же на службе – кто им позволит разоружаться?! Напротив, вставят даже то и туда, что и куда не надо, – вдруг понадобится! Нравится, не нравится – терпи, боец!

В комнате было тихо. Я встал и осуществил давнее желание – колупнул ногтем стену. То ли она тут была другая, то ли еще что, но показалась самой обычной крашеной штукатуркой. Подошел к окну – тень на площади слегка сместилась. Интересно, как долго они собираются меня тут держать? Сивцов сказал, что я могу просмотреть всю информацию по задержанию, но почему-то именно это волновало меньше всего. Земля не стала проще. Если бы, вернувшись, я встретил мутное средневековье, то – да, надо бы было волноваться. Вдруг герцогу моя рожа не понравилась – велит придержать ее в подвале пару лет, пока не надумает, чего с ней делать. Здесь же явно стало только сложнее, а значит, система сама проследит, чтобы права пропавшего гражданина случайно не нарушили.

Вернулся на диван. Надо было выяснить окончательно, несмотря на то, что я уже догадывался, что к чему, что это за изоляты, к которым меня причислили?

Ничего особенного. Любые изменения порождают противодействие, как, собственно, и вообще любое движение материи. Изоляционисты выступали за сохранение чистоты данного нам от природы тела, активно противодействовали любым попыткам сделать обязательным установку любых модулей. Кроме того, и тут отчетливо запахло паранойей, пропагандировали избавление от любых электронных элементов из-за угрозы массовой слежки и под предлогом соблюдения права личности на изоляцию – отсюда и термин. Как по мне, слово скорее намекало на мое текущее положение. В этом смысле я – да, изолят. Хуже было то, что, как ожидаемо оказалось, это движение активно использовалось разного рода криминалом невысокого уровня с вполне утилитарной задачей – скрыть свою деятельность. Из-за этого любой относительно молодой человек, приписывающий себя к изолятам, в глазах полиции по определению становился подозрителен, что, вероятно, напрямую коснулось меня.

Смарт в руках пискнул, потом еще, и еще. Чего это? Я всмотрелся – боковая грань пульсировала, меняя цвет. Звонок? Мне звонят? Немного потупил, разбираясь, как ответить. Наконец, на экране развернулась непонятная картинка – потолок, край светильника, полоса отблеска от чего-то наискось. Я ждал. В нижнем углу была видна моя физиономия – незнакомая, осунувшаяся и чересчур загорелая. Какое-то время молча рассматривал самого себя, потом раздалось шуршание, потолок дернулся, мелькнуло далекое слепящее окно, и появилась она – Даша. Теперь я был в этом уверен.

Мы молча смотрели друг на друга.

– А почему ты лысый? – неожиданно спросила она.

– Так получилось, Даш. – Я ухмыльнулся. – Вроде эпиляции, только на всю жизнь. – Я помолчал, добавил: – Наверное, на всю. Очень удобно, кстати, – бриться не надо.

Она снова, как в первый раз, зажала рот ладошкой, ее глаза расширились, я услышал какой-то писк, взгляд Даши метнулся, изображение дернулось, на секунду остановилось – очевидно, женщина держала камеру, или что там было в руке.

– Извините, – почему-то перешла на «вы». – Мне звонят. Это из полиции – я должна ответить, – быстро проговорила почти шепотом, и все кончилось.

Какого хрена?! Что там происходит?! Как она нашла мой номер?

Неважно. Накатила очередная волна раздражения. Я всегда с уважением относился к работе полиции, но никогда не был объектом ее интереса. Внутренняя убежденность в собственной невиновности подпитывала сложную смесь обиды на творящуюся несправедливость и раздражения – рука сама тянулась в карман за кристаллом. Того не было, только странный камень – коварный подарок Старшей сестры. Некоторое время смотрел на него, как будто он мог чем-то помочь. И, как ни странно, помог – Мау никуда не делся, я не бредящий шизофреник, за мной иная реальность – моя опора, моя миссия.

Ну что же, к ней и обратимся. В комнате тихо, будто и не течет неподалеку проспект огромного мегаполиса. Глухая стена напротив, отблески солнца на далеких московских зданиях, теснивших другую сторону рукотворной реки. Откинулся на диване, закрыл глаза, напряг рецепторы – дар Храма. Те легко, без тошноты и изнеможения, отозвались. Сдуло, сдернуло настоящее, бесконечным потоком уносилось прочь прошлое. В его завихрениях и водоворотах узнавалось окружающее. Вот – Земля, Луна, Солнце, стена напротив, испятнанная тенями. Я чувствовал, как несется на меня моя планета и никак не настигнет.

Не было судорожного отвращения, я мог осмотреться, успевал думать. И сразу же заметил – мое тело явно отличалось от окружающего. Точнее, материя, из которого оно состояло. В блестящих тенях угадывалось то тошнотворное, разрушающее сознание мерцание, неизменно выбрасывавшее меня из наблюдения на Мау.

Внезапно пришла догадка: что в маяках, что в подарке Старшей, что в реальности далекой планеты, омываемой потоками материи черной дыры, что в моем теле, было одно общее – мы все словно были опалены Источником – черной звездой. Это ее отблеск невыносимо вонял относительным будущим, которое не давало мне сосредоточиться там, под иным небом. Здесь и сейчас это ушло, но не совсем – осталось тело, принесшее сюда следы дикого ветра чужой звезды. В нем было столько этого блеска, что я торопливо перевел внимание прочь, так тошнотворно он ощущался – его было больше, чем в любом маяке, больше, чем в камне Старшей. Я принес сюда, на Землю, материю, обожженную черной дырой. Как на Мау тело, напитываясь местным веществом, обретало неожиданные способности, пока сохранялась разница между принесенным с Земли и тем, что было впитано в новом мире, так и здесь я был носителем огромной энергии, порожденной разницей между возрастом – так я это ощущал – вещества в моем теле и Землей.

Вот, видны тела полицейских в соседней комнате – сплошное мельтешение теней. Здание вообще выглядело как бурлящий хаос, переплетение кипящих брызг и их отблесков. Я был будущим, они прошлым. Как если бы я стоял выше в речном потоке, чем силуэты рыбаков поблизости. Чувствовалось напряжение, я ощущал себя наблюдателем, тратящим слишком много сил, чтобы разобраться в запутанной картине, накатывала усталость. Поток прошлого омывал ближайшее, он беспокоил, он мешал отрешенному созерцанию. Темными тенями ворочались символы языка творцов Храма. Пытаясь разглядеть силуэты людей, развернулся и машинально прикрыл мерцавший поток от моего тела, мешавший сосредоточиться – как если бы тенью одного из символов загородил свет от слишком яркой лампы.

Мелькнул внезапно раздвинувшийся потолок. Твердый пол жестко, обидно, но безболезненно ударил в спину. Секунду лежал, соображая – как это меня выкинуло, торопливо поднялся. Володин и Сивцов, разглядывавшие огромный экран во всю стену, полуобернувшись, ошалело таращились на меня.

Сам, немного ошалело, осмотрелся. Соседняя комната! О как интересно!

– Э-э, извините. А где у вас туалет? – первое, что пришло в голову.

– Туалет? – Володин.

– Ну да.

Они переглянулись. Что-то происходило из ряда вон, и это было на их лицах.

– Вы как сюда попали? – уставился на меня следователь.

– Через дверь. – Я улыбнулся.

– Какую дверь? – Сивцов даже рот приоткрыл, отчего показалось, что снял невидимую форму, стал проще и естественней.

Я ткнул пальцем за спину, как будто было не ясно, через какую. Володин тихо буркнул, экран, который я не успел рассмотреть, закрылся, Сивцов дернулся, оглянулся на пустую стену и выпрямился. Выглядел он донельзя удивленным, но говорил уверенно:

– Вернитесь, пожалуйста, в помещение для задержанных.

Я оглянулся, дверь позади вновь проявилась, и на моих глазах с тихим шипением приоткрывалась.

– А туалет?

– Потерпите. Мы вас вызовем через пять минут. Решение по вам судья уже принял.

– Хорошо. – Я пожал плечами и, делая вид, что так и надо, вернулся в «помещение для задержанных».

Дверь закрылась. Я прилип лбом к окну. Стекло оказалось теплым и оттого ощущалось пластиковым каким-то. Внизу на площади какая-то женщина, по-видимому громко, издалека что-то говорила мужчине у входа. Тот, полуобернувшись, отвечал, затем махнул рукой и скрылся под нависающим козырьком. Все – в полной тишине. Я сообразил, что слабый шум, который принимал за отголосок живого города, издавал поток воздуха по периметру помещения – вентиляция? Я в изоляции. Помещение для задержанных. Криво усмехнулся. Ну-ну!

Честно признаться, до случившегося я был все же немного растерян. Храм, миссия и все такое казались сном больного разума. Ощущал себя одиноким и даже беспомощным. Где-то в глубине души прятался крохотный, но беспокойный страх прожить остаток дней кем-то вроде городского сумасшедшего, пытаясь догнать убежавшее по своим делам человечество. Дар Храма выглядел как бесполезная финтифлюшка. Гравицапа. Что с ней делать? Демонстрировать желающим? Было ощущение, что с этими демонстрациями я скорее найду себя в цирке, чем среди ученой братии, разве что последняя будет из области психиатрии. Неожиданное открытие все изменило – вернулась немного высокомерная уверенность, сродни той, что питала самолюбие таинственного эля, сотворившего не пойми что в Козьем переулке. Годы на Мау не прошли даром – у меня есть что предъявить самоуверенным соплеменникам!

Когда за спиной знакомо прошипела дверь, я был в отличном настроении. В кои-то веки мне не нужна подзорная труба с линзами из Радужного разлома. Я теперь сам как те линзы. Лишь бы заряда энергии, ненароком принесенной мною от черной дыры, хватило. А то кто его знает? Может, еще одна попытка, и моими благодарными слушателями навсегда станут студенты какого-нибудь медицинского института.

Сивцов вернулся за свой стол. Володин, стоя у окна, задумчиво разглядывал что-то мне невидимое. Понятно – просматривает, наверное, запись моего внезапного появления на собственных хрусталиках. В кабинете добавились еще два персонажа. Оба в незнакомой темной форме, молодые и равнодушные. Конвой – подумалось, и я не ошибся.

Следователь скучным сиплым голосом сообщил, что я арестован на один месяц решением какого-то там суда по подозрению – дальше шел список статей уголовного кодекса, которые я не запомнил, но уяснил, что меня обвиняют в подделке и в незаконном использовании чужой регистрационной записи – страшное преступление в текущих реалиях! Основанием для ареста послужил акт генетической экспертизы, установившей мой биологический возраст как не соответствующий возрасту пропавшего более четверти века назад гражданина. Думается, это, пока я сидел в соседней комнате, успели. Интересно, законно ли это? Впрочем, посмотрим. Так или иначе, откуда-то начинать надо. Конечно, тюрьма – не лучшее место, но у меня теперь всегда есть выход – в буквальном смысле слова. Пока потерплю, посмотрю, как там у них сейчас.

– Иван Александрович, вы упомянули супругов Касимовых. – Наконец я осознал, что беспокоило меня уже какое-то время. – Можно с ними связаться?

Один из конвойных тронул за рукав, Сивцов остановил его, приподняв тяжелую ладонь со стола.

– Они погибли. – И в ответ на мой невысказанный вопрос добавил: – Три года назад. Автокатастрофа. За рулем был Михаил. Вы его знали?

Я кивнул. Не вытерпел, видно, решил окончательно стать землянином, освоить последний не дававшийся ему рубеж.

– Как это случилось?

– Не интересовался, извините. – Сивцов покачал головой и опустил ладонь.

Уже выходя, натолкнулся на взгляд Володина – никаких линз и виртуальной реальности – взгляд, который я часто видел у немногих коллег в прошлом, взгляд человека думающего, человека, получившего задачу и увлеченно решающего ее. Странно, но именно его вид вернул мне ощущение, что я по-настоящему дома.

7

Только сталкиваясь с властями, Круча вспоминал то имя, которым неведомые чиновники наградили подкидыша в далеком прошлом, – Крутов Павел Валериевич. Конечно, у него должны были быть папа и мама, но его судьба, судя по всему, их совсем не интересовала. Жизнь свою, впрочем, он начинал не в городских трущобах, а в подмосковном доме ребенка, куда найденыша доставила местная полиция.

Подкидыш оказался не простым. Острый быстрый ум в подросшем малыше сочетался с почти полным отсутствием эмоций. Круча не чувствовал чужих, хотя и прекрасно распознавал, а позже научился и сам изображать загадочную для него черту обычных людей, когда это было выгодно. Нельзя было сказать, чтобы он совсем ничего не чувствовал, – плотские ощущения были вполне ему доступны, хотя некоторые из них, по-видимому, и в урезанном виде. Он слабо чувствовал боль, был равнодушен к еде и почти равнодушен к сексу. Пожалуй, единственной оставшейся дверью в мир нормальных людей было удовольствие от получения новой, желательно ограниченно доступной информации. Чужие тайны притягивали его, даже когда не могли принести никакой выгоды.

Может быть, поэтому, а может быть, потому, что ему казалось это более перспективным, он отлично учился, попутно поглощая массу литературы, подбор которой показался бы, мягко говоря, странным, если бы нашелся воспитатель, поинтересовавшийся, что же читает этот подросток с внимательным пытливым взглядом. Чего он точно не читал, так это художественной литературы. С его точки зрения, герои романов, которые заставляли читать преподаватели литературы, вели себя, в большинстве случаев, абсолютно неадекватно. А те немногие, поведение которых он считал разумным, казались ему предельно глупыми.

К двадцати он уже знал: он – психопат. Эта информация, может быть, потому что относилась к его личности, оставила его равнодушным. Психопат? Очень хорошо.

Сейчас Круча гулял. Гулял по загородному лесу, сосновая опушка которого начиналась прямо за забором его загородной резиденции. Никакого удовольствия от этого он не ощущал – спасибо, хоть небольшой ветерок отгонял назойливых комаров и немного остужал вспотевшее тело. Странным, с его точки зрения, времяпровождением он занимался вынужденно – приехал Серый, его доверенное лицо во многих делах и давний напарник. А лес был одним из немногих мест, где можно было говорить прямо, без опасения быть подслушанным. У такого авторитета, как Круча, причастного почти ко всем операциям серьезного криминала, касавшимся сетевых структур, были более чем весомые основания опасаться наблюдения. Да и почему – опасаться? Круча был под негласным наблюдением со времен своего первого столкновения с законом, еще пятнадцать лет назад. Так что сейчас он не просто гулял – он бродил по участку леса, заранее осмотренному и подготовленному для такого случая.

Серый боялся Кручи до одури. И последний, прекрасно зная это, умело поддерживал эти чувства. Вот и сейчас он, не реагируя на поток слов, замер мрачной фигурой, повернувшись к собеседнику спиной, – пусть понервничает, будет больше ценить жизнь, когда выберется из страшного неухоженного леса в знакомый с детства город, в котором, надо признать, Серый чувствовал себя как рыба в воде.

– Еще, Круча. Мусорок изоляторский капнул – к ним пассажир заехал по нашей статье.

Круча дернул плечом – мол, говори. Конкурентов он не любил.

– Я пробил. Фраерок этот находил учетки пропавших и доил их понемногу. Сам чистый – типа идейного. Даже модуля нет. Спалился по-глупому – подцепил запись чувака лет на тридцать старше себя. Чего делать? Он на нашей поляне кормился. Поучим малость?

Круча резко развернулся, отчего Серый, побледнев, отступил назад.

– Зачем? Его закрыли уже. Тебе что, больше делать нечего?

– Не, Круча, я типа подобрать. Ценный же кадр! А чтобы посговорчивей был, прижать маленько. Хату там найти пострашнее или еще чего.

Круча молчал, сверля взглядом партнера – того сильно интересовала глубина хвои под новомодными кроссовками, и он увлеченно раскапывал ее пяткой.

– Говоришь, тридцать лет?

– Ага. – Серый продолжал рыть.

– Тогда ведь модулей не было. Как же он древнюю учетку сломал?

– Не знаю. Вроде смарт у него был.

– Оставь Америку в покое! – немного резко бросил Круча, отчего Серый испуганно замер. – Ей и так досталось! Чего ты докапываешься до нее?!

Собеседник хмыкнул, но взгляд остался испуганным.

– Прессовать не надо. Попроси Павла, пусть посмотрит, можно ли достать его. Если есть вариант, пусть подкатит, предложит работу – ну, как обычно. Но при любом раскладе я должен точно знать, как он ломал учетки, – понял?

– Ясно. Сделаем.

Серый, с видимым облегчением, уехал. Круча готов был отправиться следом. Загадка! Что-то, чего он не знал. А так быть не должно! Этот мир подчиняется ему, и, если он что-то прячет, в чем-то не признается своему повелителю, это бунт! Возбуждение, если это можно было так назвать, было настолько необычно сильным, что он даже почувствовал слабые отголоски гнева. Круча никогда бы не признался, но он ждал и подсознательно искал таких мгновений – его влекло и манило то, чего он от рождения был лишен, – эмоции. Хотя бы в таком суррогатном виде, как злость. И весь остаток вечера он бережно хранил и растягивал немногое доступное ему.

Жвало был мрачен. Все бы ничего, но он был во плоти. Лично приперся в кабинет оперативников и теперь вышагивал за спиной Володина, воняя каким-то древним одеколоном – последний писк столичной моды, между прочим.

Смонтированную картинку с камер они просмотрели уже несколько раз: вот в помещении для задержанных неподвижно сидит подозреваемый, откинувшись на спинку дивана, вот в следующий момент он исчезает, чтобы в той же позе и том же положении очутиться посреди кабинета Сивцова, еще миг – и он валится на спину, потеряв опору. Диван остался на месте. Порядок событий не менялся, с какой бы камеры они его ни просматривали. Изначально Володин подозревал трюк, который провернул техник с сетевого узла, сдвинув временные метки так, что пропала часть записи, но, внимательно изучив все детали, ничего подобного подтвердить не удалось. Даже на экране, который рассматривали следователь и оперативник во время появления Злобина, отразилась его тень – точно в тот момент, когда он и появился. Никаких разрывов в картинке не было, ведь в углу экрана постоянно меняли свои цифры часы.

– А что с этой, его дочкой? – буркнул Жвало, уставившись в окно, помолчал, фыркнул: – Дочь – она же старше его!

– Пока на контакт не идет, товарищ подполковник. – Так как Жвало молчал, Володин добавил: – Может, негласно, так сказать?

Речь шла о генетической экспертизе – так как предполагаемая дочь не являлась подозреваемой, то и заставить ее сдать пробу на тест официально было невозможно.

– Почему? Это же в ее интересах!

– Мне, товарищ подполковник, кажется, она боится чего-то. Подозреваемый действительно очень похож на Злобина. Она мне его фотографии показывала – одно лицо. Только этот лысый и потертый, что ли.

– Какой?! – Жвало развернулся к Володину, и кабинет тому показался слишком маленьким.

– Потертый, – тихо повторил опер, поднял глаза и добавил: – На фотографиях он такой ухоженный, домашний. А этот как старый ножик – весь царапанный, битый. – Замолчал на секунду, подбирая слова. – Как будто его точили сто раз, лысый весь, и, похоже, у него волосы вообще не растут – ни на голове, ни на морде.

– Это возможно? – Жвало сел, и Володин немного успокоился. Сидящий подполковник был привычен и не так грозен.

– Я попросил в изоляторе. Медблок там все обязаны проходить. Эскулапы сообщили, что у него повреждены все волосяные фолликулы. Сами они есть, а волосы не растут. Можно заказать исследование.

– Закажи. – Жвало устало махнул рукой. – А что его… – Он пожевал губами, помычал. – Что эта дама говорит?

– Ничего существенного. Говорит, на лицо – вылитый. Только, как я и упоминал, покоцанный какой-то. Она пыталась связаться с ним, пока тот сидел в комнате, хотя я и обговаривал специально, чтобы никакой самодеятельности. Пришлось вмешаться. – Он виновато потупился. – После этого заперлась. По нашим данным, плакала. Психи сказали – шок. Говорят, скоро пройдет. Медцентр не использовала.

– Ладно, Володин, давай негласно – надо убедиться, что это не он. – Жвало помолчал. – Или он.

– Есть, товарищ подполковник!

– Есть у него, – Жвало поднял глаза на Володина, – какие идеи, Александр?

Володин внезапно вспомнил слова Злобина, которые тот адресовал следователю. Он обратил тогда на них внимание, хотя и был страшно занят. Торопливо вызвал интерфейс на хрусталик привычными движениями глаз, используя детали окружающей реальности как указатели, открыл запись с заранее заготовленной меткой и повторил слово в слово:

– Он Сивцову сказал: «…дождусь момента, когда у вас не останется никаких идей, никаких самых сумасшедших версий, когда вы будете готовы поверить чему угодно, лишь бы решить эту загадку. И тогда я, может быть, расскажу вам свою историю».

– Ишь ты! – Жвания потянулся к столу поблизости, оперся о столешницу вытянутыми руками, коротко пробарабанил неясную мелодию. – Работаем, Александр. Делайте тест. И закажите исследование по волосам. – Он ухмыльнулся, потер рукой подбородок. – Может, и я такую эпиляцию сделаю. – Хитро прищурился. – Косяк работает?

– Уже в камере.

Жвало задумчиво кивнул:

– Володин, ты нашу схему знаешь. У Сивцова своя задача – у нас своя. Учти, он калач тертый – не заметишь, как будешь на него работать.

– Да, я уже почувствовал, – пробурчал Александр и неожиданно для самого себя озвучил то, что подспудно беспокоило его все это время: – А если, товарищ подполковник, он и правда тот самый Злобин?

– Ну вот тогда и отправишься к нему на поклон. Скажешь: извините гражданин, я – все. Сдулся! Рассказывайте, я чему угодно теперь поверю! – Жвало встал. – Но не раньше. – Он задрал вверх указательный палец и добавил, почему-то с грузинским акцентом: – И только по моей команде.

8

В изоляторе я никогда не был. Хотя и довелось посидеть на Мау, но вспоминать о тех временах не было ни малейшего желания. Версия из будущего приятных впечатлений оставляла мало – представляю, что тут творилось в мое время. Догадываюсь, что кое-что изменилось в лучшую сторону. И это кое-что – количество заключенных. В камере, куда я в конце концов попал, было шесть коек, никаких двухэтажных конструкций, выделенное помещение под санузел и окно в дальнем конце длинного помещения. Без каких-либо решеток, просто наглухо закрытый полупрозрачным стеклом проем. Вероятно, была вентиляция – воздух был свеж и прохладен, несмотря на пяток любопытных физиономий, уставившихся на свежего пассажира.

Чувствовал я себя, как ни странно, замечательно. Во-первых, тело наконец-то адаптировалось к земному тяготению – но это что касается плотского, а во-вторых, внутри меня кипело и клокотало свежее открытие, буквально выталкивая мои ощущения из унылой реальности. Мало того, что в местных условиях я, наконец, мог пользоваться непрошеным подарком – новыми рецепторами, – так еще и символы языка создателей Храма оказались не просто закорючками чужих знаков, а настоящими шаблонами или фильтрами-закладками. Нацепил такой на фонарик, и вот тебе картинка на ближайшей стене, поменял фильтр – другая. Фокус лишь в том, что источник света в моем фонарике – распадающаяся материя моего собственного тела, побывавшая в объятиях настоящей черной дыры. Результат – изменение не просто игры теней, а воспринимаемой реальности. Почему воспринимаемой? Да потому, что я помнил новую физику древних – трехмерное эвклидово пространство, в котором мы существуем, лишь плод нашего сознания, минимально необходимая пространственная топология нейронов, воспринимающая окружающую действительность без явных противоречий.

Мне нужно было время. Спокойное и сытое. Такое, чтобы я мог погрузиться в новые ощущения, разобраться с даром, оценить все его возможности. Тюрьма – это, конечно, хорошо – тебя поят и кормят, дают время поспать и подумать, но, как выяснилось, оставлять в покое меня, по крайней мере пока, не собирались. Сначала долго везли куда-то в совершенно закрытом электромобиле, потом непрерывно дергали: пройдите сюда, станьте здесь, разденьтесь, положите руки сюда, станьте вон туда, оденьтесь, подпишите здесь, здесь и здесь, пройдите, стоять, идите, опять стоять, опять идти, возьмите это, читайте, распишитесь – и так, мне показалось, целый день до вечера. Я чувствовал себя малышом, которому родители только что подарили суперский игрушечный грузовик, вынужденным после этого таскаться за предками по бесконечным лестницам, эскалаторам и станциям метро с одной-единственной мыслью – добраться наконец до дома и вскрыть запечатанную цветную коробку, рисунки на которой издеваются над невинным пацаном, маня фантастическими возможностями.

Камера. Десяток глаз. Одна свободная койка. Я поздоровался, бросил на нее массивный сверток, окутанный плотным пластиком. Мне его вручили внутри, уже отмытому едва теплым душем, подозреваю, наполовину состоящему из какой-то химии или еще чего похуже – во всяком случае, хмурый мужик, который запускал меня в этот агрегат, совершенно серьезно сказал:

– Если жрать хочешь, не вздумай глотать эту воду!

После чего захлопнул дверь, не дав даже поинтересоваться возможными последствиями.

Меня переодели – свободные штаны и просторная рубаха, шлепанцы, напомнившие мне кроксы из моего времени, и больше ничего – даже носков не дали. Пока я озадаченно рассматривал тут же выданный мне тяжелый большой сверток пластика, охранник буркнул в спину:

– Даже не пыжься! Никаких сервов. Привыкай к тишине! – Он хихикнул и зачем-то добавил: – Матросской.

«Да мне по хрену!» – хотелось ответить, но я промолчал. Мне хотелось в камеру – туда, где меня не будут постоянно шпынять, где я смогу, наконец, вскрыть эту треклятую коробку с инопланетным грузовиком.

– Тебя как зовут, приезжий? – молодой парень на средней койке у стены напротив.

– Илия. – Спохватился. – Илья, – торопливо поправился.

– Первый раз, что ли? – Лицо парня ехидно улыбалось.

Я всмотрелся, накатила усталость, разговаривать не было ни малейшего желания, поэтому с некоторой задержкой ответил:

– Здесь да.

– В смысле? – Взгляд парня метнулся в сторону соседа напротив – мужчина лет сорока задумчиво подпирал стену рядом с единственным окном.

Но я отвернулся. Надо разобраться со свертком, потом поговорим.

– Серый, погоди. Дай пассажиру заехать, – заступился кто-то позади.

На плотном пластике нашлась яркая красная надпись и характерный рисунок в форме узнаваемой молнии. Я потянул за хлястик, пластик лопнул и, легко поддаваясь рукам, сполз. Внутри обнаружился туго свернутый матрас в вакуумной упаковке, подушка и одеяло – в таком же пластике – и небольшой, гремящий содержимым пакет. Последний вскрыл первым – зубная щетка, паста, мыло, бритва, пара плотно упакованных полотенец, – поначалу не разобрался, что это за колбаски. И еще очки зачем-то. Все. Ни тебе маски для сна, ни шапочки для душа! Где шампунь, лосьон для тела, кондиционер? Где крем для рук? Для лица? Для… ну, для еще чего-нибудь? Обидно, слушай!

Общение с сокамерниками затянулось. Двое, включая серьезного дядю у окна, – мошенники. Ну, во всяком случае, шили, выражаясь на местном диалекте, им именно это. Еще пару, включая Серого, держали «ни за что» и должны были со дня на день отпустить. «Ни за что», насколько я понял, означало кражу. Тот, что заступился, пока я тупил над поклажей, – со смешным погонялом Абибас, подозревался в незаконных операциях с банковскими данными – тьма! Спокойный и рассудительный парень примерно моего возраста признался, что мама назвала его Анатолием, и взялся объяснить, но я прервал его – вроде говорил по-русски, а ничего непонятно. «Глезер заскринил, считай, пара тегов в кармане! И я же никого не обманываю. Эфир принадлежит народу!» – несмотря на то, что с последним я был склонен согласиться, вникать в современные технологии сейчас настроения не было. Не то чтобы было неинтересно – выжигала сознание собственная космическая тайна.

Моя статья УК произвела на сидельцев ошеломляющее впечатление. Когда я озвучил, что мне шили легавые – подметил, словечко было в ходу, – повисла тишина. Ее нарушил самый старший – Семен, как он коротко представился:

– Это ты не по адресу заехал, братан!

– Точно! – тут же поддакнул ему Серый.

– Если ничего не путаешь, то здесь ты не задержишься. Слышал я про таких. – Он в своей привычной манере задумчиво рассматривал меня. – Дяди серьезные. Матроска им не по масти! Такие в Лефортово отдыхают. – Он немного помолчал, причем ему внимательно вторила вся камера. – Если ты здесь, значит, чего-то у тебя не то. Краями проехал по чужой теме или еще что.

Десять внимательных глаз. Спокойные, нервные, разные, все с одним любопытством – что ты за фрукт такой? Ща! Лучшее место, чтобы рассказать про Мау, скелле и инопланетян! Впрочем, вопросов по теме не задавали – здесь это, видимо, не принято. Более того, откровенно сторонились чужого любопытства – я это сразу почувствовал. Все жадно слушали, но никто не спрашивал. Если пассажир говорит – его право, но не более.

Окно темнело, когда принесли ужин. Который час, я не знал – смарт отобрали, часов не было. Спросил Абибаса – как-то он исхитрялся всегда быть рядом:

– Слушай, а который час?

Тот отмахнулся:

– Да все норм. Они никогда точно не приносят, вечно – плюс-минус полчаса.

– А времени-то сколько?

Лицо Абибаса вытянулось, он насторожился, как если бы я признался в дурной болезни:

– Что значит «сколько времени»? У тебя что, с модулем проблемы?

– Во-первых, у меня его нет. Во-вторых… – Я пытался продолжить, но споткнулся о глаза – вся камера, как один, уставилась на меня, разве что рты не открывали. – Что?

Абибас оглянулся на сидельцев, те уже прятали глаза, но я чувствовал, как напряженно шевелятся их уши.

– Это правда? – понизив голос, спросил он.

– Ну да.

Собеседник как-то странно поежился, бросил быстрый взгляд на меня, оглянулся на притихшую камеру:

– Ты не удивляйся. Мы же не знали, как там у вас.

– У кого «у нас»? – вопреки его просьбе, все же удивился.

– Ну, кому по твоей статье билеты выписывают. – Он неуклюже скривился, добавил, еще понизив голос: – У верхних типа.

– Верхних? – продолжал тупить я, на всякий случай тоже заговорив едва слышно.

Абибас, приоткрыв рот, смотрел на меня слегка наклонив голову, потом, зачем-то еще раз оглянувшись, быстро заговорил:

– Те, кто систему ломают, считаются вроде элиты – Робин Гуды типа. У нас их верхними зовут. Только это все одни слухи – такие перцы до нас не опускаются и в Матроску не попадают. Народ, конечно, много чего рассказывает, только – болтовня это. Говорят, они могут под любого человека измениться, говорят, им любые счета и учетки – ну, наверное, любые – открыты. Они где хочешь пройти могут. Некоторые говорят, что они вообще неуловимые – сечешь? Ты вот под камерами идешь, а они другого человека видят – прикинь!

Его горячий восторженный взгляд искал что-то в моем лице, я посмотрел вдоль камеры – сидельцы не смущаясь таращились в нашу сторону.

– Не, уважаемые! Это не про меня. Полагаю, у этих «верхних» модулей как червяков в тухлой рыбе. У меня и одного-то нет. Я пассажир случайный! Сбойнуло что-то – проверят да выпустят. Вон половина изолятов без них ходит – элита, блин!

Неожиданно заговорил Семен:

– Не скажи, дорогой! Как раз «верхние» никогда добровольно модуль себе не поставят! Для них это финиш. Вон китайцы, если кого подозревают, что он верхний, сразу насильно модуль ему вживляют. И все – финита ля комедия!

– Ладно, ладно. Какой я «верхний», я даже не понимаю, как вы время определяете – сервов-то здесь нет.

– Как это нет? Есть. Только они локальные – с сетью не связанные. Только и можно, что время посмотреть, встречу с адвокатом согласовать да жалобу накатать. Ну и там, медицина – ясно дело, материалы по следствию, которые тебе положено знать, и так далее.

Я потянул за край упаковки с чем-то, по виду – кашей. Треснуло, пахнуло горячей гречкой. Сердце сжалось предвкушением – сколько раз на Мау я мечтал об этом! Внутри, в отдельном отсеке, обнаружилась пластиковая ложка и два куска хлеба. Кроме каши полагался большой запечатанный одноразовый стакан – на ощупь горячий.

Камера завороженно наблюдала, как я разбирался с нехитрой упаковкой, я делал вид, что не замечаю этого. Не удержался, протянул, смакуя:

– Гречка! С мясом.

Рядом хихикнул Толя Абибас:

– А что ты хотел? Не на курорте!

Отправив в рот ложку каши, я даже зажмурился. Повернул голову к пристроившемуся рядом на краю стола Абибасу:

– Слушай! Ну а новости там всякие? Что в мире происходит? Вы что здесь, в полной изоляции, что ли?

– Да нет. Я же говорю – локалка. Фильмотека, новостной канал, книжки, музон, главного нет – связи.

Я не отставал, наслаждаясь кашей:

– А как ты пользуешься этим – хрусталики?

– Ну да. – Абибас смотрел с недоверием. – Здесь все такие.

– А аудио?

Абибас широко улыбнулся:

– Въехал, братан. – Он заговорщицки подмигнул и с видом наставника, растолковывающего неучу элементарные вещи, забубнил с набитым ртом: – Аудиомодуль вживляют в паре с новыми кристалликами. Некоторые вообще всю улитку меняют – слух типа апгрейдят. У меня стандарт. У Семена вон такая – продвинутая. – Он понизил голос и еле слышно добавил: – Привет, Семен. – Последний, не отрываясь от своей упаковки, которую предпочел употреблять все там же, у окна, послал его. – О! Видал? – довольно осклабился мой собеседник.

– Ну, а как же те, у кого свои глазки?

– Дык вон же тебе очки выдали!

Я бросил взгляд на небрежно откинутое устройство:

– А уши?

– Да ладно, братан! Перебор получается. Дело твое, под что ты косишь, но такое любой школьник знает. Не с Луны же! Тебе в школе похожие не выдавали? – Он всмотрелся в меня, помотал головой. – Хотя нет – ты перец, похоже, древний, а эту хрень лет двадцать как ввели. – Он забросил очередную ложку в рот и невнятно продолжил: – Дужки там через кости черепа работают. Прикольно, кстати!

– А мне что делать? У меня же модуля нет.

– Точно! – Абибас замер, рассматривая меня.

У окна захихикал Семен. Я посмотрел на него, тот протянул руку с оттопыренным вверх пальцем.

– О, я въехал! – восхищенно прошипел Абибас. – Это же нарушение гражданских прав. Принудительная изоляция!

Пытаясь сообразить, что так восхитило Семена, я углубился в кашу, но вычистить до дна пластиковую емкость не успел – щелкнул дверной замок, дверь открылась. Все вскочили, я, немного промедлив, неохотно поднялся следом.

Охранник. Один. Зашел по-хозяйски, осмотрелся. Нашел меня взглядом:

– Злобин, – утвердительно. – С момента вашего задержания двенадцать часов не истекло. – Я молчал. – Тем не менее администрация приносит вам извинения.

Он протянул совсем уж крохотный пакет.

– Получите.

Я взял. Охранник постоял, видимо ожидая какой-то реакции, но я понятия не имел, что происходит, поэтому молчал. Тот, в конце концов, коротко кашлянул, бросил быстрый взгляд на меня, еще раз осмотрелся и вышел. Дверь закрылась.

– Блин! – Абибас. – Извини, если спалил. Не догнал.

– Расслабься. Я и не рассчитывал.

До меня уже дошло, что невольно администрация почти допустила нарушение каких-то неведомых мне прав задержанного. Вероятно, серьезное, если оно произвело впечатление на Семена. Правда, как его использовать, я все равно не знал. Оставалось делать вид, что я крутой перец, маскирующийся под глухого неуча. Главное, не пережать.

Камера вроде немного расслабилась. Каждый занимался своими делами: Абибас завис на своей кровати – глаза его двигались, но взгляд был мертвым, оторванным от реальности, похоже выглядели еще трое, Семен лениво ковырялся с непонятным мне пакетом – расспрашивать не было желания. Радовало уже то, что внимание вокруг моей персоны немного снизилось, – пора было перевести дух.

Еще сегодня утром я мчался в комфортабельном поезде, задумчиво выбирая между «континентальным» и «островным» завтраками, спина ныла, вспоминая оставленный мир, разум метался в неопределенности – что делать, куда податься, на хрена я здесь? В голову лезли дурацкие переживания об оставленном в Гнилом Зубе архивариусе и о близких. Прошел всего день – я в изоляторе, сыт и накормлен, мозги кипят от неожиданного поведения храмового дара. Даже с дочерью увиделся. Что делать? Да то, о чем просил Храм! Человечество, судя по всему, не успокоилось – оно стремительно уплотняет свою культуру, приближаясь к порогу, когда последняя станет материальной частью сознания. Мне надо лишь убедительно передать сообщение, посеять зерно нового знания, а мои потомки точно разберутся с ним.

Даже не пакетик – конвертик. Трескучий пластик охотно ломается в заранее заготовленных местах. Внутри – карточка, похожая на банковскую, цветастая, вся в рекламе, на обороте по центру – крохотный прямоугольник с изображением отпечатка пальца, куча цифр, пятнистые квадратики, напоминающие древние кьюар-коды. Кроме нее – плотно сложенная в десяток слоев инструкция, больше похожая на вкладыш серьезного лекарства.

Поднял голову – похоже, в узилище после ужина наступило особое время. На этот раз все, включая Семена, очевидно, погрузились в виртуальную реальность. Стало даже немного жутко – сидят, молчат, головами крутят, глаза бегают, но видно, что их разум не здесь. Хотя вон Абибас, каким-то образом заметив мой взгляд, вынырнул, осознанно кивнул – мол, чего? Я отмахнулся – плыви давай.

Карточка оказалась индивидуальным модулем. В инструкции сказано, что последний предназначен для лиц, которым противопоказана имплантация, и специального контингента. Надо понимать, это про меня.

Быстро разобрался с нехитрой инструкцией. Чего там разбираться? Уголок сломал – карта проснулась. Заряда хватит на полгода. Приложил палец к датчику – ничего не произошло. Пискнули очки, которые я заранее подтянул поближе. Мимо в санузел протопал один из сидельцев «ни за что», покосился уважительно, ничего не сказал – и слава богу. Нацепил очки – и охренел! Я-то думал, что картинка будет проецироваться на стеклах, а оказалось, они – бутафория. Ну как, не совсем, конечно, они умеют самозатеняться, поляризуются там по-хитрому, как-то отслеживают положение зрачка, но главное – само изображение рисует крохотный, хрен обнаружишь, не зная, лазер прямо на сетчатке.

Пришлось немного потупить, пока сообразил, как все работает. Достаточно посмотреть неподвижно больше чем полсекунды на любой предмет, и на нем появляется метка. После этого глаза движутся свободно, искусственная картинка остается в поле зрения неподвижной, а метка используется как что-то вроде курсора. Вообще, тут семь разных способов и куча настроек, но я подобрал первое попавшееся – времени нырять в эту бездну не было. Уже хотелось спать – сказывался напряженный денек, и по-прежнему жгло сознание открытие новых особенностей дара. Бегло просмотрел предоставляемые возможности, оставил на виду метку часов и снял очки. Осмотрелся. Теперь я понимал своих сокамерников – они как будто смотрели свое кино, но любое движение в реальности отзывалось изменениями в интерфейсе – шевелились расставленные метки, открывались или закрывались поля зрения и так далее. Если оставаться неподвижным, то они тебя в таком состоянии, скорее всего, и не заметят, если, конечно, не следят специально. А это то, что мне и нужно. Я собирался нырнуть в свое собственное восприятие реальности.

Открылась дверь санузла, чернявый невысокий сиделец замер в проеме неподвижно, постоял, вращая глазами, бросил на меня осмысленный взгляд и вернулся на свою койку.

Уехал, подумал я, следя за его лицом. В последний раз оглядел камеру и потянулся к рецепторам.

Тени. Свет. Прошлое. Будущее. Если немного напрячься, можно двигаться вдоль собственной памяти, отбрасывая слишком далекое или сиюминутное. Картинка мира меняется, гонясь за движением памяти, и ты начинаешь понемногу осознавать происходящее вокруг. Время. Даже за эту нехитрую мудрость приходится платить той же монетой. Где-то неподалеку – река. Она не сейчас, она уже давно, но еще не так далеко, как Луна. Река мне нравится – она постоянно меняется, переливаясь тенями. Но по-настоящему интересны люди. Их много. Оказывается, я нахожусь в доме, битком набитом людьми. Брызги теней мечутся, меня трясет, как от озноба.

– Илья! Блин. Чего это с ним?!

Абибас. Его лицо прямо перед моим.

– Абибас, не лезь не в свои дела! Ты что, идиот? Пассажир залетный, не нашей масти! – голос Семена из-за его спины.

Я отвожу руку Анатолия, пытающуюся схватить меня за плечо.

– Ты чего?

– О! Очнулся!

– Толя! Я и не отрубался. Ты чего от меня хотел?

Абибас с озадаченным лицом выпрямился:

– Так свет гасили. Десять минут на поссать, потом вообще вырубят. – Всмотрелся в мои непонимающие глаза и добавил: – И локалку отрубят. Режим типа!

– А-а. Все, понял. Извини. Кто там последний? – кивнул на санузел.

– Нет там никого. – Внимательный взгляд Семена. – Иди.

Я и пошел. Хотелось спрятаться на мгновение от постоянного подозрительного внимания, остаться наедине с собой. Правда, санузел для этого не очень годился. Кроме всего прочего, мне уже сообщили, что в изоляторе нет ограничений на контроль со стороны администрации – так что пара сотен камер имелась и тут, в сортире. Ничего! Ночь все равно моя. Лежать бревном в кровати ведь не запрещается – а это то, что мне и надо.

Ана тронула меня за плечо. Я сразу понял, что мы не на Мау, что она здесь, на Земле, как тогда, в тот раз. Ее лицо было таким живым, таким расслабленным, каким никогда не бывало под светом Источника. Хотелось рассказать ей, показать Землю, как тут здорово. Но Ана, качнув головой, вновь дернула меня за плечо. Как-то странно, не по-женски и не так, как поступила бы скелле. Та бы просто фыркнула недовольно, и ты бы мгновенно проснулся.

Я и проснулся. Блин! Опять Абибас! Сам не ожидая того, я застонал.

– Подъем, соня! Ща жрачку принесут!

– Какую жрачку? – Образ жены медленно испарялся, уступая место унылой реальности. Какую Землю ты ей собрался показывать, Илюша?

9

Ближе к вечеру запросил встречу адвокат. Я к тому времени, похоже, прочно завоевал среди сокамерников репутацию – не от мира сего. Постоянно отключался, почти ни на что не реагировал, пропустил обед – пришлось с часовым опозданием глотать холодный борщ, жевать застывшее картофельное пюре с котлетой, запивая все это богатство еле теплым чаем. Как ни странно, мне нравилось – уж очень соскучился по привычной еде. Вот выйду, найду еще заведение с грузинской кухней и набью брюхо пряным харчо, настоящим хачапури и добью поджелудочную железу порцией хинкали – штук на шесть. По странному выверту сознания постоянно казалось, что Ана где-то рядом, что я не просто буду хомячить в уголке, а покажу любимой скелле традиции далекой прародины. Помнится, в прошлый раз она с ума сходила от московской выпечки, так что мне пришлось даже аккуратно намекать на всякие последствия для женского организма. Скелле, впрочем, даже на Земле – считай, в отпуске – оставалась скелле. Она лишь презрительно повела взглядом на тупого мужлана и продолжила, помнится, расправу со свежим круассаном. Всякий раз, осознавая, как она далеко, и, очень может быть, навсегда, я чувствовал себя неуютно, и вновь нырял в измененную реальность Храма.

Много исследовать не получилось, но и того, что я понял, хватило, чтобы поежиться от испуга. Расстояния между объектами в привычном мире были лишь следствием реализации вероятных событий материи. Прошлое не становилось ближе, но вероятность наступления событий для разной материи отличалась. Возьмите набор шариков и отбирайте последовательно в случайном порядке пары. Очень быстро история жизни каждого станет индивидуальна, не только по тем парам, в которых каждый шарик участвовал, но и по количеству таких событий. Одни шарики вырвутся вперед, другие отстанут. Прожитая жизнь одних окажется короче или длиннее, чем других. Такая флуктуация является примером того, почему реконструированный сознанием мир выглядит как набор обособленных объектов. Представьте теперь, что вам удалось отобрать набор из шариков больше других, отставших в этом состязании. Ожидаемая вероятность наступления события в этом наборе на отрезке времени, простой последовательности событий, будет выше, чем у другой материи – остальных шариков. Достаточно предложить им посредника – искусственно собранную выборку, а в моем случае в ее качестве выступали символы языка создателей Храма, и можно ожидать некоего события с большей вероятностью, чем средняя по больнице. Шарикам все равно, кто будет их следующим напарником по событию. Не все равно нашему сознанию. Для нас событие, в котором участвовала материя, разнесенная прошлым по разным углам Вселенной, – аномалия. Нам кажется, что объект внезапно изменил свое положение. На самом деле, это всего лишь сознание пытается примирить наблюдение с собственной топологией.

Такие аномалии случаются и без участия инопланетян – в микромире. Но законы вероятности беспощадны, и там, хотя такое в определенном масштабе происходит повсеместно, остается неразличимым для наблюдателя. Скорость света – лишь средняя вероятность наступления события для определенного подмножества «шариков», из которых состоит Вселенная. Скорость эта нарушается постоянно – строго говоря, ничто вообще не движется точно в соответствии с этой величиной. Но для макромира, для среднего по палате, – это константа.

Черная дыра – аномалия материи. Это, образно выражаясь, те шарики, которые сильно оторвались от среднестатистического фона. Их подмножество выглядит как область, материя из которой не участвует в событиях. Как если бы там наш разум собрал шарики, уже отыгравшие свой жизненный путь. Но и материя, которая просто побывала рядом, тоже отличается измененной величиной ожидания события. Вот так я и прыгнул с дивана на пол.

Да, забыл сказать – все аналогии неверны. Элементы материи участвуют в выборке по всей Вселенной. Они существуют в собственном пространстве, где каждый элемент – нормаль. Шарики же – это, скорее, тени, события, которые мы и интерпретируем. Впрочем, сути это не меняет – я прыгнул.

И очень удачно! Мог оказаться на улице, на высоте четвертого этажа, удивленно таращившимся на московских ворон, пока затылок не встретился бы с мостовой. К счастью, вероятность очутиться в толще более плотной материи – в бетоне, к примеру, или под землей – стремительно приближалась к нулю. Увеличение масс, участвующих в событии, кардинально понижало вероятность комплексного события. Так что, скорее всего, у меня бы просто ничего не получилось, вздумай я украсить своей тушкой кремлевскую стену, например. И слава богу! А вот шанс сверзиться с высоты был абсолютно реален.

От напряжения почувствовал себя вымотавшимся, болела голова. Просто для того, чтобы отвлечься, переключить раскалывающееся сознание, надел очки. Хитроумный девайс немедленно предложил проследовать к медблоку – что-то ему не понравилось в моем организме, который он, не спрашивая моего согласия, быстренько, между прочим тем же лазером, протестировал на давление, пульс, оксигенацию и основные гормоны. Я удивился. Ничего похожего на медблок в камере не наблюдалось. Спросил Абибаса. Тот махнул рукой:

– Не обращай внимания. Артефакт нормальной жизни. Тут все девайсы стучат, так или иначе, так что, если администрация решила бы, что ты готовишься склеить ласты, уже бы прибежали.

Обнаружил назначенную мне встречу с адвокатом и машинально подтвердил ее. Вокруг шла своя, своеобразная жизнь. Мимо шныряли сокамерники. Хмурый черныш вскрывал с озабоченным видом какую-то упаковку – Абибас подмигнул:

– Посылочка. Может, и нам перепадет.

По определенному графику сидельцев забирали на помывку – в душ, по-простому. Я нашел и просмотрел внутренний распорядок: моя очередь только завтра – меня же вчера мыли. Поковырялся, выяснил, когда запланирован ужин, обнаружил, что мне положено два часа прогулки на свежем воздухе, и, не успев обрадоваться, осознал, что бездарно их потерял, пока валялся в трансе до обеда. Пока шарился по незнакомому интерфейсу, запищало в ухе – меня предупреждали, чтобы приготовился, встреча с адвокатом через двадцать минут.

Сбросил очки и осмотрелся. Камера стала привычной и начинала давить. Захотелось плюнуть на все, закрыть глаза и оказаться там, над не такой уж и далекой речкой. Сдержался. Что потом? Пользуясь способностями, тырить хавчик в лавках? Так их здесь попросту нет. Ночевать в пустых номерах отелей? На Земле, как оказалось, такое количество глаз, что меня, стоит только засветиться, а, удрав из изолятора, я однозначно добьюсь этого, найдут за пять секунд. И что дальше? Прыгать, пока батарейки не сдохнут? Или сразу махнуть обратно – на Мау. Вот только проектор я свой так и не доделал. А без него где это Мау? Куда прыгать? Даже оставшиеся маяки – там.

Я тяжело вздохнул, замок щелкнул, дверь открылась.

– Злобин. На выход.

Я подхватился, сунулся к охраннику, но тот остановил меня, кивнул на мою койку:

– Модуль.

– Чего модуль?

Надо было видеть его лицо – искреннее, неподдельное изумление, немного испорченное сомнением в моей умственной полноценности.

Вспомнив, что эта хрень здесь зачастую нужна, хотя бы для того, чтобы открывать двери, а уж в изоляторе, вероятно, исполняла еще кучу неведомых мне функций, сделал вид, будто банально запутался – считал, что модуль со мной. Похлопал по карману на груди, крутнулся, подобрал карточку с обломанным уголком с постели, бросил ее в тот же карман, обернулся с улыбкой к задумчивому охраннику:

– Готов!

– Ну-ну, – буркнул тот и вышел, оставив дверь открытой.

Адвокат оказался примерно моего возраста. Ухоженный, улыбчивый, подтянутый малый с жестким взглядом.

– Присаживайтесь, Илья. – Стоя у окна – не мутного полупросвечивающего, а настоящего прозрачного, за которым виднелись какие-то кирпичного цвета здания, – он указал на одинокий стул у небольшого стола со стеклянной на вид столешницей.

Я осмотрелся. Небольшая комнатка. Пустая. Светло-бежевые стены, темно-серый пол. Кроме стола и двух пластиковых стульев, пустая вешалка слева от двери. Больше ничего. У адвоката, вероятно, никаких вещей при себе не было, что, как я уже начал привыкать, вполне естественно теперь. Небось, у него этих модулей, вместе со вспомогательными имплантами, как изюма в «калорийной» булочке. Пожал плечами, сел.

– Здравствуйте. – Адвокат тоже опустился на стул напротив. – Меня зовут Сотников Павел Михайлович. – Он немного помолчал, я сообразил, что ждет ответа, но Мау отучило меня от формальных приветствий, улыбнулся, добавил: – Знаю, что имплантов у вас нет. Казенный модуль, конечно, выдали?

Я кивнул и хлопнул ладонью по карману.

– Вижу, что и очки вы не принесли. Придется вам в таком случае поверить мне на слово – я адвокат Московской коллегии адвокатов.

– Верю, – равнодушно бросил я.

Сотников довольно ухмыльнулся, как будто мой ответ был ожидаем.

– Илья, можно я так буду вас называть?

– Можно. Называйте.

Адвокат снова ухмыльнулся, мне показалось, еще немного, и подмигнет мне.

– Илья, по вашему делу назначен защитник. Насколько я вижу, с вами он до сих пор не беседовал? – Я кивнул. – Должен вас проинформировать, что вы вправе в любой момент отказаться от него и выбрать защитника по своему усмотрению.

– Я правильно понял, вы предлагаете свои услуги?

– Правильно. – Он серьезно смотрел в мои глаза.

– Позвольте поинтересоваться – чем вызвана такая честь?

Адвокат дернул губами, скривился:

– Видите ли, я специализируюсь по вменяемой вам статье УК. И поверьте, лучшего варианта вам найти не удастся.

– Охотно верю. Но не уверен, что мне вообще нужен защитник, Павел Михайлович.

– Зовите меня Павел. Мы ведь одного возраста – не так ли?

– Это сложный вопрос. Оставим его.

– Хорошо. Конечно. – Он откинулся на спинку, оставив на столе правую руку, и принялся методично постукивать ладонью, объясняя прописные, с его точки зрения, истины: – Уверяю вас, Илья, – защитник всегда нужен. Вот, например, знаете ли вы, что были задержаны на основании экспертного заключения, не авторизованного Союзным министерством юстиции?

– Нет, – я мотнул головой. – Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что могу добиться вашего освобождения в течение суток, в то время как государственный защитник еще даже и не соизволил с вами встретиться. И, уверяю вас, он, если вы не потребуете, еще долго тут не появится.

– Прекрасно. Догадывался о чем-то подобном. Но вы не ответили на мой вопрос – откуда такая забота?

– Да, извините. – Он покивал. – Виноват. Не представился. Вы ведь даже без очков. Я, видите ли, штатный адвокат крупной изоляционистской ассоциации. Как вы можете догадаться, у людей, входящих в нее, бесконечные проблемы с государством. Ну да вы, вероятно, и сами в курсе. Так что это моя прямая обязанность – защищать ее членов.

– А при чем тут я?

– Видите ли, Илья, мои клиенты – угнетаемое меньшинство в этом мире. Им приходится вести постоянную борьбу за свои права. А в таких условиях они стремятся использовать любые доступные ресурсы, привлекать любые таланты. Мы постоянно мониторим все действия властей в этом направлении, в том числе любое уголовное преследование по нашей теме. Так что факт вашего незаконного задержания сразу же стал нам известен. – Он с немного наигранной досадой покачал головой: – Извините, что среагировали с опозданием. Но, поверьте, теперь ваши проблемы закончились. Давайте оформим соглашение, и через пару часов вы уже будете на свободе.

– Прелестно!

Деловитое выражение на лице адвоката дернулось, глаза сузились, на мгновение передо мной очутился другой человек – немного усталый, серьезный, с очень внимательными холодными глазами.

– Э-э, – протянул он, вглядываясь в меня. – Не понял.

– Я тоже, – согласился с ним я. – Вы тратите свое время на совершенно постороннего вам человека. Зачем?

Павел откинулся на спинку своего стула. Его лицо опять изменилось – спокойное, деловое, как у дипломата на переговорах по разоружению.

– Я уже сказал, Илья, – мы заинтересованы в сотрудничестве с талантливыми людьми. Полагаем, что и вы, в сложившихся условиях, признаете, что работа с нами может быть выгодна для вас. Уже одна лишь юридическая защита – важный бонус. Но, уверяю, не единственный. Оказавшись на свободе, вы это быстро поймете, уверен. Многие мечтают о возможности работать под крылом весьма состоятельной и могущественной организации.

– Угу, – я кивнул. – Кажется, я начинаю понимать. – Адвокат вскинулся, собираясь перебить меня, но я его прервал, быстро добавив: – Есть, правда, один весьма существенный нюанс. – Я поднял руку, демонстрируя пустую ладонь. – Кажется, вы ошиблись адресом, Павел. Уверен, что у меня нет талантов, которые вы мне приписываете.

Адвокат широко улыбнулся.

– Напрасно вы так, Илья. Для нас все очевидно. Человек, который смог прожить значительную часть жизни без генетической регистрации, не говоря уже о разнообразных имплантах, – несомненный талант. И его опыт весьма важен для нас. Понимаете?

– Понимаю. Но вы оцениваете ситуацию, не владея некоторыми важными данными, – отсюда и ошибка в интерпретации.

– Так объяснитесь. – Павел смотрел так, что было ясно – он готов потратить остаток жизни, выслушивая своего клиента.

Но я им не был. И, разумеется, не собирался ничего объяснять. Хотя, надо было признать, опыт прожитых лет действительно чего-то стоил. Во всяком случае, стоил жизни тех людей и скелле, что погибли в результате столкновения разных человеческих культур. Я понимал, что меня покупали – бесцеремонно пользуясь обстоятельствами, вынуждали согласиться на туманные выгоды. Вот только те, кто стоял за этим ухоженным самоуверенным законником, ошиблись. Покинуть изолятор я мог самостоятельно, не пользуясь ничьей помощью. Вот что делать дальше – вопрос. И похоже, что скорее помощь или как минимум непротиводействие государства – вот что было мне на самом деле необходимо.

– Павел, давайте поступим так. Я скоро выйду. И, возможно, свяжусь с вами. Вы повторите свое предложение, но уже в новых обстоятельствах и, я надеюсь, с конкретными деталями. Согласитесь, это будет – если будет – гораздо более честная сделка, не так ли?

Адвокат некоторое время молчал, думал, потирая подбородок рукой и время от времени посматривая на меня.

– Я вас понимаю, – наконец произнес. – Но мне кажется, что вы ошибаетесь. Давайте-ка лучше поступим по-другому: я повторю свое предложение, ну, скажем, – он поднял к потолку глаза, – через неделю. И поверьте, мы не обманываем. Сделка в любом случае будет честной.

– Верю, – безразлично согласился я. – Давайте.

Павел завис. Он молчал, рассматривая меня. Было похоже, что он немного растерялся. Потом мотнул головой, не вставая со стула и не меняя позы, только оттопырил пальцы на руке, поглаживающей подбородок:

– Хорошо.

За спиной щелкнуло, затылка коснулся легкий сквозняк. Я молча поднялся и так же молча шагнул мимо равнодушного конвойного, оставляя позади молчаливого законника с его безусловно выгодным предложением.

Жвало был чем-то доволен. Его крупное лицо хмуро взирало на Володина с одной из стен служебного кабинета, но по прищуренным глазам, по тонким морщинкам в их уголках, по мелким бесятам, поблескивавшим в глубине, оперативник понимал, что грозы не будет.

Дважды переделанный генетический тест однозначно подтвердил – моложавый лысый мужчина с немосковским загаром, множеством мелких шрамиков и ссадин на руках, как если бы он регулярно использовал их для труда – не стучал по клавишам или месил воздух в Вирте, а резал, рубил, строгал, пилил, паял и варил неподатливый металл, – со следами искусно залеченного смертельного ранения и застарелыми штаммами бактериальной флоры в кишечнике был отцом обаятельной москвички старше его по биологическому возрасту.

Так как тест проводился в оперативных целях, его нельзя было предъявить судье, и, следовательно, некий Илья Злобин вполне мог оставаться в изоляторе под внимательным и разносторонним наблюдением до истечения срока ареста. Но события, как часто бывает, взбрыкнули. Дарья Ильинична, ненадолго отгородившись от оперативников после неудачного опознания, внезапно объявилась, потребовав проведения формального исследования. И поскольку, в отличие от нее, Володин уже прекрасно знал, каким будет результат, весь замысел подержать подозреваемого под чутким контролем начал трещать. К тому же на сцену выполз старый знакомый, криминальный адвокат Сотников, и, нисколько не смущаясь негласного наблюдения, ткнул Володина, что называется, мордой в субстанцию – указав на ошибки в экспертизе возраста, которые, опять же, могли понудить суд выпустить Злобина. Трое суток – слишком мало! Косяк только начал налаживать доверительные отношения. Эксперты вообще сказали, что не знают, почему у арестанта не растут волосы, и запросили на исследование вопроса полгода. Полгода! Да еще и попросили допустить их к объекту – им анамнез, видите ли, подавай. Пора было рвать волосы и кричать: «…гипс снимают, клиент уезжает!»

Жвало, тем не менее, был спокоен.

– Ты, Александр, слишком привык к этим игрушкам. Сеть! Дины! Живой работы, почитай, не нюхал. Если у тебя камеры чего не видели, то тебе кажется, что этого и не было. А клиент-то у нас живой! Ты заключение по его физиологии видел?

– Так точно, – уныло подтвердил опер.

– Так точно. Ты на свои руки посмотри! Этот парень каждый день должен был свои в груду кирпичей и железок совать. А у тебя не то что занозы, заусенца, почитай, никогда не было!

– И что мне теперь?! Учиться завтрак самому готовить?! – возмутился Володин.

– Сам ты завтрак! Ищи, где он пахал. Где в наше время можно руками работать? Да еще и без защиты. Да еще и без медблока. У него половина ссадин свежие! Это значит, что он еще неделю назад куда-то их совал, куда не надо.

– Есть, – уныло ответил опер. – Ищем уже. Все записи прошерстили. Самое раннее – нашли, как он около железки появился. Вышел откуда-то из степи. Отправили людей, они там поищут.

– Ага, поищут. Такой же гений, типа тебя, дрона отправит с ароматическим датчиком. А сам будет задницу свою греть. – Жвало бросил взгляд в сторону, вероятно на невидимое окно, и добавил: – Или охлаждать. – Еще помолчал. – Чего там Косяк нового сообщил?

– Да ничего существенного. Злобин ведет себя странно. Делает вид, что элементарных вещей не знает. Но разбирается быстро, на дурака не похож. Сначала говорит, что первый раз Вирт увидел, а потом сидит там, как и надо. Врет, похоже. Еще. Время от времени отрубается – замирает неподвижно и с трудом реагирует на попытку растрясти его. Пытается скрывать этот транс, ждет ночи. Косяк подходил, рукой водил, заговаривал – не реагирует.

– Спит, может?

– Не, – Володин помотал головой. – Глаза открыты. Жалко, модуля настоящего у него нет. Можно было бы медиков напрячь – чего там. – Опер смущенно потупился, но потом поднял глаза: – Антон Федорович?

– Ну? – буркнул, продолжая таращиться в невидимое окно, начальник.

– Я вот думаю, как так может быть – отец младше дочери своей! Не вяжется никак! Вот нас учили, что свидетельские показания так же важны, как и объективные данные.

– И чего? – недоуменно вытаращился на него Жвало.

– Ну так, может, сказать, что, мол, все! Сдаемся, мол! Рассказывайте! – Володин всмотрелся в нахмурившегося начальника и торопливо добавил: – Пусть он свою версию изложит! А что?

Жвало помолчал.

– Саш, он же тебе сказал, что когда ты уже чему угодно будешь готов поверить. А ты готов? Если он тебе сейчас про зеленых человечков, например, загибать станет – поверишь?

Володин мотнул головой.

– Ну и работай. – Жвало постучал пальцами по столу, пошевелил настоящую бумагу, лежавшую перед ним. – И вот еще что. – И после паузы: – Сотников.

– Я понял, Антон Федорович. Наблюдаем по полной. И тоже по Злобину.

Жвало уставился на Володина, но ничего не сказал. Исчез. Стена вновь стала стеной.

Серый Павла к себе не допускал. Последний был полон модулей и имплантов, что тебе настоящий терминатор из древнего фильма. Серый же входил в стерильную зону, лично общался с Кручей и контачить с ходячей выставкой электроники и генной инженерии для него было «западло». Но приходилось. Павел был важным элементом, соединявшим мир «верхних» с обычной жизнью. Серый лично возил оговоренные гонорары писателям, талантливо поддерживавшим мифы о «верхних», да и городской фольклор не отставал, причем совершенно бесплатно, поэтому «верхним» себя никогда не считал и вообще не верил в их существование. А вот адвокат, кажется, велся на эту романтическую бредятину. Хотя и странно – по роду занятий кому, как не ему, знать правду! Многие из его клиентов как раз и были единственно теми, кого можно было бы назвать этим модным словом. Но слишком уж они были обычными. И Сотников подсознательно отгораживал их, веря, что существуют еще и настоящие, те, кого никто и никогда не ловил. Серый усмехнулся. Круча спалился много лет назад, и Серому та история была хорошо известна, а вот адвокатишка, похоже, не был в курсе – у него всякий раз загорались глаза, стоило оговориться о стерильной зоне или ненароком помянуть Кручу. От воспоминания о боссе передернуло.

Уютное стильное помещение не совсем типичного московского кафе. Пятна солнца, раскиданные на мебели и полах, немногочисленные посетители, жмущиеся невидимками в тенях. Нетипичность заведению создавали настоящие официанты, как в старину. Не одинокий скучающий администратор, присматривающий за снующими между залом и кухней роботами, а живые люди со своими лицами, фигурами, жизнью и проблемами. Ясно дело, стоило такое удовольствие недешево – достаточно посмотреть на полупустой в разгар ланча зал, но Серый любил это место именно за оттенок архаичности, возможность почувствовать себя этаким барином, повелевающим прислугой.

Из невысокой стопки у входа он подхватил такой же старомодный, как и само заведение, планшет – одноразовое развлечение для скучающих клиентов. Хотя дизайнеры постарались стилизовать эти устройства под бумажные газеты, сохранившиеся, вероятно, лишь в музеях, но все равно было заметно его современное происхождение. Серого планшет интересовал совсем не как атрибут спектакля, разворачивающегося в зале, полном похожей на деревянную мебели, а как средство связи – вполне безопасное в своей анонимности. Несмотря на необходимость, общаться с Павлом он предпочитал дистанционно. Техника не всемогуща, и отследить канал связи с публичного устройства – это время и ресурсы, а Серый не считал, что предстоящий разговор с адвокатом настолько интересен кому-либо, чтобы играть по-взрослому.

Сделав заказ, проводил взглядом молодую девушку, оказавшуюся его официантом, – вероятно, студентка, подрабатывающая на летних каникулах, – и вызвал Павла.

– Да. – Судя по картинке, тот был в своем офисе.

Серый поморщился – с таким же успехом можно было общаться прямо из кабинета следователя. Сотников был уверен в надежности защиты, установленной лучшими специалистами, рекомендованными, между прочим, самим Серым, но именно поэтому тот и морщился. Он лично платил этим гениям цифры за многочисленные закладки в защите адвоката, а потому ни на секунду не сомневался, что те охотно брали деньги у любого – ну, почти любого – заинтересованного клиента. Не говоря уже о том, что каждый из них – кто явно, кто в темную, – работал на власти.

– Опять ты из офиса, – укоризненно покачал он головой.

– Серый, такая у меня работа. Ты знаешь, что по квоте я обязан раз в неделю принимать бесплатного клиента, которого назначает ассоциация. В офисе принимать. Понимаешь? Это не я придумывал! И время не я назначил. Сказать кто?

– Ладно, ладно, не кипятись. – Серый примирительно поднял ладонь. – Будем говорить тогда по-честному, как есть.

– Конечно, – быстро кивнул Павел.

«По-честному» означало исключение из общения любых опасных тем, даже намеков на них. Да и оставшееся следовало обсуждать косвенными ссылками, понятными, как предполагалось, только говорящим.

– Чего клиент? Подписался?

– Нет.

У Серого взлетели брови.

– Как так?

– Торгуется. Предлагает вернуться к разговору, когда выйдет.

– Да ладно! – Серый прищурился. – Он так уверен?

Павел замялся, нахмурился, поднял взгляд на собеседника:

– Мне кажется, с ним что-то не так.

– Ну-ну. Кажется. Расскажи, Паш, чего тебе кажется. – Несмотря на насмешливый тон, Серый насторожился. Неужели залетный фраер не тот, за кого себя выдает?

– Не похож он. Понимаешь? Вообще не похож! А ты знаешь, я таких клиентов перевидел больше, чем кто-либо еще.

– Ну, – подбодрил Серый затормозившего на мгновение адвоката.

– Мужик. Настоящий. Бесхитростный.

Характеристика с точки зрения беседующих была уничижительной. Подразумевалось, что у того, кого так описали, личный интерес или отсутствует, или уступает первенство интересам других людей. Такой мог запросто пожертвовать своими нуждами, а потому был непредсказуем и опасно глуп. Чем еще, кроме тупости, можно было оправдать поведение мужика? Сдохнуть ради других – вот пример полнейшего идиотизма! И сколько раз такое бывало?

– С чего ты так решил?

– Да я вижу. Его не интересуют условия. Я ему про выгоды от сотрудничества, а он равнодушен. Как будто ему все равно. Где его интерес? Ради чего он тогда чистил счета того покойничка? Я ему про волю толкую, а он ведет себя так, как будто в любой момент выйти может! Смотрит на меня, как будто экспонат разглядывает, – ни страха, ни тоски, ни страсти! Я как будто не по адресу обратился! Понимаешь?

– Может, «первоход» неопытный? Не обтесался еще?

– Тертый он! Это – зуб даю! Глаза как рентген, и спокоен, будто не он чалится, а я.

Серому в описании Павла померещился Круча, и он непроизвольно поежился.

– Чего-то ты, Паш, гонишь. То – мужик бесхитростный, то – тертый. Так не бывает. – Он всмотрелся в обиженно замолчавшего адвоката. – Давай так! Пусть посидит пока, мы ему хороший номер организуем. И тогда посмотрим, как запоет.

– В том-то и дело, Серый. Движуха пошла вокруг него. Экспертиза какая-то назначена. Типа у него дочь в Москве. Опасаюсь я – выйдет он. Не зря же он такой спокойный да уверенный был.

Серый задумался. Мутный фраер на киче – одно дело. Мутный верхний, гуляющий по Москве, – другое. Круча точно такое не оставит. Он конкурентов на дух не переносит – они его поляну косят, как он говаривал. Предчувствие надвигающихся проблем заставило напрячься. Подошедшая официантка что-то приветливо сказала, поставила тарелку с салатом, но все удовольствие от общения прошло мимо. Девушка обиженно ушла, а мысль все не выстраивалась.

– Давай так, Паш. Фраера не трогаем. Смотрим, что будет. Если через неделю все так же будет куковать, сделаем, как я сказал. Пусть опыта набирается. – Серый усмехнулся. – Ну а если выйдет, надо отследить, где заляжет. Это я сам сделаю. Ты – дочку эту пробей.

– Да чего там пробивать? У меня все есть. Баба обыкновенная, только по виду – старше нашего клиента. Муть какая-то. Я решил, что ее специально подвели, но не с такими же косяками. Дочь – старше отца.

– А чего «следак»?

– Откуда я знаю? Клиент соглашение не подписал.

– Ладно. Закрыли тему. – Серый уныло ковырнул салат вилкой.

– Приятного аппетита, – пожелал Павел и отключился.

Вам когда-нибудь доводилось выходить из тюрьмы – пусть она даже называется следственным изолятором? А вот мне довелось! Хорошо! Жаль только, погода подкачала. Я жался под куцым навесом, накрывавшим ступеньки, ведущие к железной двери, через которую меня только что выпустили, пережидая зарядивший дождь. На ливень тот не тянул – так, просто плотный мокрый дождина, что настораживало. Ливень-то и переждать не долго, а такой вот дождик может сыпать весь день. Несмотря на это, настроение было отличное. Всего несколько дней, а мне уже все осточертело – не нашел я ничего полезного в этом сомнительном опыте арестанта. Хоть и пробыл им всего ничего, но ни малейшего желания продлевать удовольствие не обнаруживал. А ведь я получил то, что мне было нужно, – время. Пока сидел, худо-бедно разобрался с неожиданным поведением дара, не тупил, как залетный инопланетянин, сталкиваясь с изменившимся бытом, по верхам ориентировался в происходящем в мире.

Неширокая улица, с виду никаких отличий от моего времени, заросла по-летнему густой зеленью, обильно смоченной бесконечной водой с неба. Тяжелая листва шипела и ворочалась под потоками, лениво шевелясь, отряхивалась обильными плевками воды на мокрый темный асфальт самого обычного вида. Через дорогу стояла одинокая белая машинка незнакомой марки. Одна. В Москве. Это было странно – может, там нельзя было парковаться и она лишь притормозила на время, да так и не решалась отъехать? В салоне ничего не было видно, и я уже почти не обращал на нее внимания, когда дернулись дворники на лобовом стекле и стало понятно – машина ждет. Я тоже ждал – мне, честно говоря, и спешить-то было некуда. Мы стали ждать вдвоем.

Медленно, как будто неуверенно, автомобиль тронулся – мотора не было слышно, лишь шипение воды под колесами, – проехал метров пятьдесят – я уже почти попрощался с ним, – внезапно резко развернулся и, почти обрызгав меня, подлетел к ступенькам. Дверь распахнулась. Незнакомый парень помахал рукой из салона, приглашая меня, и я решился – быстро, оленьими скачками прыгая по воде, подбежал к машине и, пригнувшись, занырнул в просторное и светлое нутро. Захлопнул дверь, бросил пакет с вещами, выданный на выходе, на сиденье – камень, карточка модуля, и все, смарт отсутствовал – может, разрядился или не положено. Незнакомец позади отодвинулся, вжавшись в дверь напротив. Пять метров, ну десять – максимум, а я весь мокрый! Протер лицо и осмотрелся – двое. За рулем женщина, отвернулась, напряженно высматривает что-то в боковом зеркале. Молодой парень лет двадцати пяти с любопытством разглядывает меня, по-хозяйски развалившись на диване.

– Здравствуйте! – это он.

Я, по приобретенной на Мау привычке, снова забыл поздороваться, кивнул с извиняющимся видом:

– Доброе утро!

Мимо шипя пронеслось что-то большое – то ли автобус, то ли длинный грузовик незнакомого вида, обдало нас хлестким ударом воды, дворники метнулись стервенело, сдирая ее с лобового стекла. Женщина повернула голову, машина, набирая скорость, устремилась следом за обидчиком. Я узнал ее – женщину. Даша. Моя дочь.

Молча таращился на ее профиль, поймал в салонном зеркале знакомые глаза, но не смог произнести ни слова. Как обратиться, что сказать? Передо мной незнакомый взрослый человек, по какой-то прихоти природы наделенный узнаваемыми чертами моей жены и моими желтыми глазами.

– Я так понимаю, вы мой дедушка?

Я всмотрелся – молодой, выглядит, правда, старше, чем по моим расчетам должен бы, сухощавый, глаза спокойные и умные, внимательно следят за моим лицом. В отличие от дочери, мне он казался незнакомым – вероятно, сказывались гены отцовской линии.

– Возможно, – уклонился, бросил взгляд на желтые глаза в зеркале.

– Федор, не приставай. Приедем – наговоритесь.

Уже знакомый голос – немного напряженный.

– Да ладно. Чего, поговорить нельзя? – И уже обращаясь ко мне: – Крутой прикид! Этника?

Сообразил, что он имеет в виду мою одежду – парадный халат в цветах Уров – кстати, вернули его уже выстиранным и выглаженным. Кивнул:

– Вроде того. А куда едем?

– Вещь! – оценивающе поджал губу парень, покивал головой, добавил: – Куда, куда… Домой, куда еще?

Дочь молчала. Я постоянно ловил ее взгляд в зеркале, но мне она еще не сказала ни слова.

– Домой – это куда? И чей дом? – настоял я, хотя, по большому счету, мне это было все равно.

Как выяснилось, внучек соображал быстро:

– Дед, какая тебе разница? Приедем – увидишь.

– Ну да, никакой, – вынужденно согласился и отвернулся, всматриваясь в проносящуюся мимо мокрую набережную – Яуза? Помолчал, выдавил немного мучавшее беспокойство: – Где мама?

Тишина. Я обернулся. Федор с ухмылкой смотрел на водителя, та молчала. Я уже собирался повторить вопрос, когда парень небрежно бросил:

– Бабушка уехала.

Сказано было так, будто мы виделись вчера, а сегодня она, без предупреждения, не явилась на встречу. Я открыл рот, чтобы уточнить, но тут заговорила Даша:

– Мама вышла замуж. Давно. Еще когда ты только пропал. – Она помолчала. – Мы с ней ссорились из-за этого. Потом я вышла замуж – рано, родила вот это чудо. С мамой почти не виделись – у нее другая семья. – Я поймал взгляд в зеркале. – Я связалась с ней. Она не хочет тебя видеть. У нее со здоровьем не очень – нервы. Лучше оставить ее в покое.

– Ясно. – Что еще можно было сказать?

– Дед! – Парень явно забавлялся. – А ты где был? Особое задание родины в тылу индейцев?

– Ага. В плену был, – отшутился я, но дочь не поняла.

– В каком плену?!

– Это я пошутил. Обещаю. Честно! Все расскажу. Надо только придумать…

Я замялся, и тут же встрял Федор:

– Ясно дело! Прежде чем говорить, надо бы придумать что.

Я рывком развернулся к нему и заметил, как сузились его глаза, но мне всего лишь хотелось объясниться:

– Знаешь, Федя, кто чаще всего пропадает из семьи?

– Кто? – Тот оставался собран и внимателен.

– Сумасшедшие. Психи.

Федор, не спуская взгляда, замедленно кивнул.

– Так вот. Последнее, что я хочу, так это чтобы меня посчитали за такого несчастного! – Я помолчал, оглядел моих спутников. – Когда я начну рассказывать, ты сразу же решишь, что у меня кукушка уехала. Это потому, что ты меня никогда не видел. Прошу тебя, как только ты окончательно уверишься, что имеешь дело с психом, посмотри на твою маму. Прошу это потому, что прямо сейчас, без разных исследований и прочей тягомотины, у меня есть только один факт – но железный. Помни о нем. Я – твой дед. Я – Дашин папа. Но я моложе ее. Каждый раз, как решишь, что я вру, – сравни меня и мою дочь – твою маму.

Я почувствовал, что не так начался наш разговор, что надо было тоньше, деликатнее, что зря я горячился, как ненормальный – ну точно псих, – что нельзя женщине про возраст, но было поздно – что сказано, то сказано.

– Вы и правда… – Внук помолчал, поморщился. – Вы внешне, по крайней мере, не можете быть папой мамы.

– Угу, – кивнул я хмуро.

– Но вы ошибаетесь. Я вас видел. У мамы куча фотографий, да и видео полно. И я правда не понимаю.

– Отлично! У нас есть шанс.

Автомобиль прижался к обочине. За тротуаром виднелись мокрые кусты, мимо проносились другие машины, рядом не было ничего, ради чего стоило останавливаться. Я повернулся к Даше – та сидела, уткнувшись в сжатые ладони и навалившись на руль.

– Ма-ам! – Федор перегнулся к ней, погладил ее плечи.

Я чувствовал себя тошно и отвратительно, будто обидел собственного ребенка.

– Даш, бесенок, прости меня, я больше не буду! – протянул руку и впервые за долгие годы дотронулся до нее, а сердце почему-то тоскливо сжалось от всплывшего ощущения другой женщины. Ана, как мне тебя, оказывается, не хватает!

Квартира была просторной и светлой. Несмотря на погоду, казалось, будто ее подсвечивал краешек солнца. И она была очень женской. Даша любила хай-тек, но подсознательно делала его теплее и домашней – вот пара тигрят устроилась на краю суперсовременного кухонного агрегата, вот вышитый совенок, прячущийся в закутке за футуристичного вида стеклянной дверью, вот – букетик засушенных цветов. Не зря мне не понравился ее муж еще в тот раз, когда меня занесло на Землю, – с ним она развелась, как только Федька ушел в армию. Сейчас сын заканчивал университет, жил отдельно, и Даша, я догадывался, часто скучала в лабиринте большой квартиры.

Мы вкусно поели, много болтали ни о чем, оттягивая момент моего рассказа. Город накрыли дождливые сумерки, когда я после неловкого молчания наконец заговорил.

Это больше напоминало исповедь. Свет не включали. Постепенно тени, изначально прятавшиеся в глубине комнат, осмелели, захватив все пространство и жадно присосавшись к слабому свету, падавшему из окна. Мои слушатели закутались в них, их лица потерялись, они как будто исчезли, лишь изредка напоминая о себе неловким движением. Не знаю, как сложился бы мой рассказ, если бы я видел их. У меня было ощущение, что говорил я для себя – прежде всего для себя. И я старался быть честным, хотя возможно ли это, когда пытаешься несколько лет жизни втиснуть в рамки одного вечера?

Когда я выдохся, Федор включил свет. Помолчали. Видимо, они тоже не ожидали подобного. Даша сидела молча, мне показалось, немного напряженная. Удивительно, но Федор отреагировал с неожиданно практичной деловитостью, хотя мне и почудились нотки сарказма в его словах.

– Дед, и как же ты собираешься выполнять поручение этого Храма?

– Думаю найти каких-нибудь ученых, физиков например, рассказать им то, что запомнил. Запишу, естественно. Там, конечно, проблемы будут – у тех людей математика своеобразная, напоминает таблицы. Я и там-то не очень разобрался, а переводить – еще та задачка. Как говорится: не знал, да еще и забыл!

– Не найдешь ты никого, дед, – неожиданно заявил Федор.

– Почему это?

– Так нету их. Физиков. Были, да вышли.

– Опять ты про свое, Федь! – вмешалась Даша.

– Но это правда! – возразил парень, вскинувшись.

– Все! У меня на сегодня – перебор! – заявила его мать, добавила: – Пойду чай травяной приготовлю.

Он проводил ее взглядом и обернулся ко мне:

– Дед, капитализм у нас. Хоть и государственный!

– И что?

– Да то. Люди делают то, за что им платят. Ну или на чем они заработать могут. А физика – дно. Если ты еще не понял, дед, то я на физическом факультете учусь. У нас один препод, и тот такой древний, что каждый раз боюсь – придет ли на семинар. Во всем мире настоящих физиков осталось штук десять, наверное. И все такие же древние. Вымирающий вид! Мамонты.

– В наше время то же самое было, но люди оставались людьми – всегда находились те, кто ради решения загадки готов был многим пожертвовать.

Федор махнул рукой:

– Мало быть упертым, надо еще и способности хоть какие-то иметь! А сейчас Вирт все высосал.

– Не понимаю. – Я нахмурился. Опять новые слова, термины.

– Чего тут непонятного?! Что такое виртуальная реальность? Это, по сути, отражение реальности в искусственной вселенной. Пока это была забавная игрушка – отлично. Но когда это стало тканью жизни, наступила катастрофа. – Я молчал, он многозначительно смотрел на меня, потом продолжил: – Сколько нужно людей, ресурсов, чтобы перенести реальную реальность в виртуальную? При том, что живая материя все время меняется. У меня куча знакомых – такие же студенты, как и я, целыми днями прописывают Москву в воображаемом мире. Реклама, городской ландшафт, коммерция, транспорт, население, медицина и так далее и так далее. Неплохо зарабатывают, между прочим. Они одной Москвой уже на всю жизнь работой обеспечены! А вокруг целый мир!

– Но ты вот, например, учишься на физика. Значит, есть и другие.

– Нету никаких. Учиться-то я учусь, но работать надо. Физика не та область, где можно с одним компом чего-то нарыть. Она требует эксперимента. А он нынче денег стоит. Которых никто не дает.

– Подожди. Еще в мое время, а прошло всего ничего, строили какие-то ускорители, термоядом занимались, бозоны искали. Не может быть, чтобы за тридцать лет это все забросили. Значит, и люди есть, те, которые со всем этим работают.

Федор со скептической ухмылкой откинулся в кресле, проводил взглядом мать, принесшую посуду, и заявил:

– Это все инженеры! У них задача, за нее платят – они ее решают. Как на самом деле – не их ума дело. Я, кстати, таким же стану. Зовут работать на термояде. Буду повышать экономический выхлоп реактора, так сказать. – Он посмотрел на меня с ехидцей. – Дед, ты интересный! Как ты думаешь, если человеку сытую и обеспеченную жизнь дать, будет он пахать, тайны вселенной искать?

– Будет, – не согласился я.

– Ха-ха, два раза. Дед, ты же принципы знаешь – критерий истины практика. Ну так посмотри на организмы, которые нашли вечную экологическую нишу! Они сотни миллионов лет не меняются. И человек такой же. Пока саблезубые за пятки кусали, он думал, изобретал. А как перебил их, житье-бытье наладил, так и сдулся. Если тебе за рисование лейблов в Вирте платят в два раза больше, чем профессору, который нам из упрямства физику твердого тела читает, то кем ты станешь? Правильно! Художником. А Вирт абы каких художников не желает – ему лучших подавай! Вот и не осталось физиков! Как и антропологов, и палеонтологов и прочих. Не, они есть, конечно, но только на весь мир – единицы. Друг друга знают, редкие гранты совместно пилят. Вот только лучшие ли они?

– Федь, ты пессимист!

– Стал таким, – заметил он, принимая от матери корзинку со сладостями.

– Я верю в людей. Да и не нужны мне профессора, по большому счету. Я как вирус. Мне важно оставить здесь побольше информации. Испачкать, так сказать, благостную картинку. А люди разберутся. Сами раскопают, проверят и повторят. Загадка не даст им успокоиться. Главное, чтобы у них были исходные данные. Трудно построить теорию того, чего ты никогда не наблюдал. А я – как раз такое. Вот, возьми мой халатик. Представь, что подумает какой-нибудь ботаник или генетик, когда выяснит, что его ткань сделана из волокон растений, которых никогда на Земле не было? Или если кто-то вздумает проверить новую физику? А вон тот камешек – камешек ли это? Я, например, никогда такого материала не видел.

Федор схватил виновника моих бед и завертел в руках.

– Ну да. Любопытно. – Он поднял на меня взгляд. – Можно я его в лабораторию отнесу?

Я на мгновение завис – камень все еще соединял в моей душе два мира, хотя, возможно, это и было одноразовое устройство.

– Бери. Но с условием – не ломать. И вернуть мне.

– Да без проблем, – легко согласился Федор.

Даша вздохнула. Мы, не сговариваясь, уставились на нее. Она улыбнулась, махнула рукой – все нормально. Ее взгляд метнулся, какое-то мгновение она сидела уставившись в полутемный угол, потом подняла на Федора удивленные глаза:

– Федь, а так может быть? – И после паузы: – Сети нет.

– Как это? – Федор усмехнулся, замер, подражая матери, и с явным удивлением обернулся ко мне: – Нету! Изолированный дин. Все работает, а большой сети не видно.

Я остался спокоен – ну нет и нет, что такого? Пожал плечами. В коридоре квартиры что-то щелкнуло. Хозяева замерли, повернув головы на звук, я в полном недоумении следил за ними.

Быстро, по-деловому, в комнату вошли один за другим двое. Молодые, сухощавые, с быстрыми точными движениями. Решительные. Стоило Даше вскочить, издав неясный звук, один быстро протянул руку, что-то хлопнуло, и дочь осела в кресло. Я и не заметил, но, оказывается, уже стоял на ногах. Дернулся Федор. Еще один хлопок – на этот раз руку вытянул второй. Я разглядел короткий черный цилиндр в его ладони. Федор повторил движение матери. Я изумленно всмотрелся: они не упали, не рухнули, подкошенные, они опустились в кресла как будто сами, как если бы из последних сил управляли собственным движением, но теперь замерли неподвижными куклами, сохраняя положение тел, даже моргая, но совершенно безвольно. Двое расступились, сосредоточив внимание на мне, но ничего не предпринимали.

– Все в порядке. Оставайтесь на месте, – глухо пробурчал тот, что был слева.

Позади ворвавшихся ощущалось какое-то движение, кто-то перемещался по квартире, но я его не видел, с изумлением рассматривая гостей. Оба в светло-серых комбинезонах с накинутыми и плотно затянутыми капюшонами, на руках такие же серые перчатки, обуви нет – точнее, она пряталась под полностью закрывавшими ноги штанинами. Нижняя часть лица прикрыта чем-то вроде воротника, глаза закрывают очки, за блеском стекол ничего не видно. Оба, как одинаковые болванчики, зажали в правых кулаках то оружие, которым обездвижили дочь и внука, но на меня не направляют, держат вроде эстафетных палочек.

Я подобрался. Один против двоих с оружием – без шансов. Разве что попытаться прыгнуть, и в этот момент в проеме двери появился новый персонаж. Шагнул в комнату. Такой же комбинезон, но человек другого типа. Невысокий, плотный – я сразу почувствовал, что он гораздо старше. Те – бойцы, этот – командир.

Пришелец спокойно огляделся, задержав взгляд на дочери, шагнул ближе ко мне, всматриваясь в мое лицо.

Не знаю, что со мной, наверное, я ненормальный – в книжках пишут, как у главного героя в такой момент просыпается злоба и ненависть в груди, я же, напротив, застываю как лед, успокаиваюсь, внимание собирается, концентрируясь на главном, в голове – пустота. Жду.

Незнакомец приблизился. Я заметил, как один из бойцов, тот, что был слева, сдвинулся, заняв дверной проем, второй шагнул ближе.

– Ты кто такой? – спокойно спросил пришельца.

Тот пожал плечами, оттянул маску со рта и безразличным тоном не сказал, проинформировал:

– Вопросы задавать буду я. Вы – аккуратно отвечать, и, если будете внимательны, скоро все закончится и мы уйдем. Ваши родственники, – он усмехнулся, – не пострадают.

– Ты не представился.

Едва я успел закончить фразу, мой визави дернул головой, взгляд поймал шагнувшего вбок бойца, и тут же сильнейший удар в челюсть на мгновение потушил сознание.

Было странно и неловко. Почему-то я сидел, а напротив меня возвышались ноги незнакомых людей. Реальность медленно вползала в голову. Язык запнулся о сломанную пару зубов, рот наполнился вкусом крови, я сглотнул. Краем глаза заметил, что Федор следит за мной, хотя тот по-прежнему оставался неподвижным манекеном. Я потянулся, чтобы подняться, и почти уперся в незнакомца, который, в свою очередь, опустился на корточки.

– Тихо, тихо, тихо. Оставайтесь на месте, и все будет хорошо.

Голос негромкий, уверенный. Мое спокойствие, и так почти ледяное, сконцентрировалось до узкого тоннеля, в котором остался лишь этот гость, боец справа и коридор, заслоненный незнакомцем.

– Это ваш смарт?

Мой визави протягивал знакомый прямоугольник.

– Не знаю, – выдавил я, шепелявя.

Человек шевельнулся, я сжался, ожидая удара, но боец просто взял мою руку в незнакомый захват, оттопырил мой палец и ткнул им по экрану смарта в руке старшего.

Смарт ожидаемо ожил. Я усмехнулся – вот почему мне не вернули его с вещами.

– Ваш, – констатировал человек напротив, кивнул и продолжил, уставившись мне в лицо: – Теперь я расскажу вам, что мы будем делать. Вставать не надо. Вам же сказали, оставайтесь на месте.

Чувствительный удар по ребрам. Больно, обидно, но не сильно.

Он начал говорить, но напрасно – я его уже не слышал. Мир изменился не сильно – все те же потоки будущего, тени прошлого, я уже приспособился к ним, а потому сразу же стал вспоминать ближайшее прошлое. Оно тут же проявилось – вот люди в комнате, вот коридор, боец на входе. О риске не думал, накрыл все словом, провалился в него, вынырнул.

Резкий возглас позади. Осмотрелся. Сижу на заднице у поворота на кухню, перед глазами угол стены, темная прихожая с белеющей входной дверью, яркий свет из комнаты позади.

Боец, блокирующий выход, застыл, что-то ответил невидимому собеседнику, развел руками. Спокойная, но резкая команда – он начал пятиться, затем разворачиваться в мою сторону, но не успел.

Когда-то, еще в студенческие годы, на день рожденья мне подарили настоящую бейсбольную биту. Она бывала в деле, настоящие американские игроки лупили ею по мячу, потом один из них, украсив нехитрый инструмент автографом, осчастливил поклонника презентом. Неведомыми путями бита попала в Россию, чтобы ее новый хозяин избрал это произведение столярного искусства подарком – вроде редкость, но и отдать не жалко. Естественно, я давным-давно забыл про нее. Каково же было мое удивление, когда, попав в квартиру дочери, обнаружил это нехитрое приспособление висящим на почетном месте в коридорной нише, украшенное собственной подсветкой. Хотелось бы думать, что это память об отце, а не хвастовство редкостной древней деревяшкой.

Что-то изменилось во мне на Мау – только этим могу объяснить, почему я бил незнакомого мне человека, как говорится, от всей души, прямо по затянутому светлой тканью кумполу, нисколько не опасаясь убить. В последний момент он что-то почувствовал, попытался пригнуться, но только сделал хуже – неизвестный американский мастер, выточивший эту биту лет шестьдесят назад, вряд ли предполагал, что она будет крушить затылки русских бандитов, или кто они там, на другом континенте за океаном во времена, когда уже и след простыл той маленькой компании, когда-то выпускавшей топовый спортинвентарь.

Стукнуло. Как будто под серым капюшоном другая деревяшка, обмотанная чем-то мягким. Боец молча рухнул. Не осел, как мои, а именно рухнул кулем, потерявшим опору мешком. В полумрак коридора на меня уставились две пары глаз, поблескивающих зеркалами очков. Незнакомец со смартом так и сидел на корточках полуобернувшись, над тем местом, где секунд десять назад был я, боец, бивший меня, стоял рядом, уже готовый к действию. Я приготовился снова нырять в восприятие, дарованное Храмом, уже наметил место скачка – позади старшего, но тот все нарушил, резко бросив уже срывающемуся с места бойцу:

– Стой! Я сам.

Опять он опоздал, я уже нырнул, но запомнил какую-то безжалостную, беспощадную злобу, пробившую и блестящие очки, и скрывавшую нижнюю часть лица маску.

Вынырнул у стены, уже ожидая, что увижу, начал резко разворачиваться, поднимая руки, и услышал характерный звонкий стук дерева по твердому полу – бита не ушла со мной, она осталась висеть в воздухе и, в полном соответствии с законом всемирного тяготения, устремилась навстречу гигантской массе поблизости – Земле. Все застыли, включая меня. Я в замешательстве, понимая, что лишился надежного оружия, и не понимая, что делать: прыгать еще раз или бить тем, что осталось, – руками. Боец, позади которого я оказался, уже разворачивался, как в замедленном кино, я видел его профиль и, ни о чем больше не думая, саданул правым кулаком в его челюсть – за зубы, гад!

Костяшки скользнули, пальцы шибануло резкой болью, но сработало. Никогда никого не отправлял в нокаут, и на тебе – первый раз, и сразу – удача!

Однако, похоже, этим она решила и ограничиться. Старший резко остановился и, пока я приходил в себя, соображал и лупил по чужой морде, развернулся и уже несся обратно. В руке у него что-то блестело, и было ясно, что еще раз прыгнуть я никак не успеваю. Предстояло встречать бешеного вооруженного зверя, уже разогнавшегося и буквально воняющего лютой злобой.

Ничего я не успел. А что можно успеть за три метра полета пушечного ядра? Расслышал лишь знакомый хлопок – так же стреляли из своих палок, похожих на глушители, пришлые гости. Старший врезался в меня, как паровоз в самоубийцу. Снес вместе со всем содержимым: даром Храма, кишками, костями и плотным обедом. Меня впечатало в стену, воздух вышибло из легких, локомотив затормозил, вяло ворочая ногами, и сполз с меня, как внезапно заснувший медведь с охотника – воняя жаждой крови, шерстью, царапая случайным прикосновением когтей. В проеме коридора вновь что-то шевельнулось, меня резко толкнуло в грудь, и свет погас.

10

Второй раз. Жвало явился в кабинет Володина лично уже во второй раз. Застав кроме Александра его напарника, выгнал последнего под каким-то предлогом, обошел комнату, заглянул в каждое окно, долго выбирал куда, усесться, а умостившись в жалобно пискнувшее кресло, едва не изнасиловал кухонного робота с голосом Алисы – в отличие от начальственных хором, опера обходились старой моделью, отказывавшейся работать с последней китайской коллекцией чая.

Наконец, обнюхав хищным крупным носом поданную чашку и удовлетворенно хмыкнув, навел свои жутковатые рентгеновские глаза на Володина:

– Ну что, Александр? Молодец! Отчет я твой видел, теперь объясни, пожалуйста, человеческим языком, на чем Крутов спалился?

– На лени, товарищ подполковник.

Жвало отхлебнул из чашки, немного прищурился, Володин понял – нужны подробности.

– Круча, товарищ подполковник, уже несколько раз светился с одним и тем же приемом.

– Давай сейчас без званий, Саш, – благодушно перебил его начальник.

Александр кивнул:

– Мы его еще в деле Рогозина раскусили. Только тогда немного опоздали. Узлы в динах формируют сеть примитивно – по какому маршруту придет самый быстрый ответ, тот и используется. Так они что в прошлый раз сделали – отправили на склад по разным договорам и в разное время несколько коробок на хранение, а в них установили кучу сервов специализированных, да еще и с выделенными стационарными каналами. В нужный момент все это хозяйство включилось, и местные дины, обнаружив такую халяву, тут же переконфигурировали сеть через новые жирные узлы. Фокус был лишь в том, что это были мощные закладки, которые эмулировали для них такие ответы, чтобы те считали, что сеть в норме, – по сути, блокировали маршрутизацию. Картина: все работает, камеры все видят, датчики все регистрируют, а уходят эти сведения в большую сеть уже откорректированные. Они в тот раз целый час там работали, все, что нужно, вывезли, и охрана ничего не заподозрила – ночь, нестандартных запросов нет, а стандартные все обслуживают закладки. Рухнуло, только когда в соседний склад явился кто-то, а свет и не включился. Клиент тут же запрос – чего, мол, не работает? А как будет работать, если они фильтровали все данные с датчиков движения? Как ни выстраивай, а соседей-то тоже прихватили.

Жвало прикончил чашку, потребовал новую и благосклонно кивнул – продолжай.

– Воришек взяли. Поработали с ними, и стало ясно, у кого они безопасность заказывали. Круча, ясно, не при делах. Но это нас и не касается. Я фортель этот запомнил, сервы изъял, спецы по софту в пять минут все взломали и нам, как они называют, «античит» скинули. – Володин рискнул, прервался, под смертельно опасным молчанием начальства дошел до робота, заказал и взял любимый шоколад и только после этого, предчувствуя новые погоны на плечах, продолжил: – Когда стало ясно, что Злобиным их ассоциация заинтересовалась, я заранее по всем адресам, куда он мог явиться после изолятора, свои сервы накидал с этим софтом. Ну, а уж когда местный сетевик вдруг начал вокруг квартиры той дамочки закладки грузить, нам уже все ясно стало – работать по этому адресу будут, и притом – сразу же, пока сетка не скомпрометировалась.

Жвало поморщился:

– Как ты это все выговариваешь?

– Извините, товарищ… – Володин запнулся. – Антон Федорович!

– Ладно, ладно! – Жвало отмахнулся. – Хорошо, что хорошо.

– Антон Федорович, – решился Володин. – Можно вопрос?

– Догадываюсь, – поморщился тот, но кивнул. – Валяй.

– Мы Кручу кололи, наши ребята брали его – почему же Злобина контора забрала? Сивцов вон роет, как бульдозер. А эти – на все готовенькое!

Жвало отвернулся, подвигал могучей челюстью, сморщился, отставил чай:

– Саш, у каждого свое дело, понимаешь? Вот Сивцов, например, чего роет? У него версия – тест генетиков был на родственную близость, сечешь? Может так быть, что Злобин не отец Дарье, а брат, например? Может. По возрасту так вообще в масть! Взяли его в роддоме и зарегистрировали другие родители – а что, бывает. За деньги, к примеру. Потом отец пропал. «Учетка» повисла – не умер же, а на ней счета, имущество, то да се. Бывает, кроме хозяина никто и не знает, что у него есть. Вот братец с сестрицей и вступили в преступный сговор. Брат – вылитый отец. Ну, есть нюанс – молод. Но компьютер этого не видит – есть доступ, пользуйся. Есть данные, что они это еще четырнадцать лет назад задумали. Их тогда спугнули – полиция искала похожего персонажа с какой-то дамочкой, но – улизнули. Затихли. А сейчас решили – чего ждать? Столько времени прошло! Версия?

– Угу, – уныло согласился Володин.

– Угу! Версия! – Жвало сделал паузу, почему-то вздохнул. – У конторы тоже версия. Подозреваемый исчез, а потом снова объявился через тридцать лет. Где он был? Да так, что его ни одна союзная структура не видела, не регистрировала. Ясно где! Там, где нет Союза. А где же его нет? Да у наших партнеров по переговорному процессу, например! Сечешь?

– Секу, – согласился оперативник. – Но я про другое. – Он всмотрелся в расслабленное начальство. – Как он скачет так? Вы же сами видели?

– Саш, если ты чего-то не понимаешь, это не значит, что этого нет. Контора рассуждает просто: явился клиент от супостата, снабженный легендой и прикрытием, установлено использование неизвестной нам технологии в боевых и разведывательных целях. Они рассуждают как? Клиент спалился под угрозой личной безопасности – отлично! Что надо делать? Работать. Вопросы?

Володин набрал воздуха, вопрос был один, и он рвался из него наружу:

– Антон Федорович, но вы же видели! Он рассказывал почти три с половиной часа! Про инопланетян! Про это – Мау! Про черную дыру!

– Я вот смотрю на тебя, Володин. – Александр подобрался, услышав свою фамилию. – И удивляюсь. Тебе ли версию не придумать?! Я тебе на ходу пяток набросаю. Первая – псих. Они ведь, ты знаешь, убеждены, что нормальны. Вторая – его специально так подготовили или сделали психом. Эти – партнеры, чтобы им пусто было! Третья – тонкая работа по выходу на спецов по новым технологиям и так далее. Четвертая…

– Антон Федорович, не надо четвертую, я тест заказал. Не на степень родства, а прямой ответ на вопрос: отец или нет? – Жвало помрачнел, ждал, выжигая своим рентгеном Володина. – Они прислали ответ: с вероятностью 99% – отец.

– Вот! – подполковник поднял палец. – Девяносто девять! Не сто!

Палец значил много, завидев этот жест, стоило остановиться, но Володина понесло:

– Антон Федорович, я тоже психологию проходил!

Жвало сжал руку в кулак и медленно поднялся, нависая над Александром. Тот поспешил встать, чувствуя, как заветные погоны дымятся и плавятся под взглядом подполковника полиции.

– Ладно, Саш, – неожиданно мягко сказал тот. – У каждого своя работа. Пусть Сивцов родственные связи копает – не вздумай говорить ему о тесте, контора пусть остальное проверяет. Давай-ка мы своим делом займемся – надо убедиться, что сеть под нами. Понимаешь? Что нам не скармливают картинки от Мосфильма. Жду отчета через неделю.

– Есть. – В этот момент почему-то Володин почувствовал, что поступил правильно. Хотя спроси его почему – точно не ответил бы.

Сижу в кровати. Молодая девушка, в неузнаваемо больничном, потирает мне руку пахучей ваткой. В воздетой правой – агрегат, похожий на футуристического вида бластер. Лицо благожелательное. Внимательно вглядывается в глаза – и, полуобернувшись к невидимому собеседнику:

– Ну вот. Очнулся. Все в порядке.

Она выпрямляется, виден Федор, жмущийся на стуле неподалеку. Тот улыбается:

– Дед! Здорово!

– Здорово.

Отвечаю машинально – я все еще там, в бою, правда никакого адреналина нет уже и в помине – лишь исчезающее удивление от смены обстановки.

Осматриваюсь. Было бы похоже на номер в дешевой гостинице, если бы не обилие неизвестного назначения аппаратуры – палата в больнице? Кроме моей кровати – минимум мебели. Пара стульев – один из них оккупировал внук, чем-то страшно довольный. Нормально родина встретила: поезд, тюрьма, драка, больница.

Девушка – вероятно, сестра, – упаковывая «бластер» в небольшой чемоданчик, повернула голову и сказала, почему-то обращаясь к Федору:

– Сейчас позову куратора. Можете поболтать пока. – И вышла, бросив на меня странный взгляд.

– Мы где?

Начал я и запнулся о собственные зубы, точнее, о странную коробочку на месте передних резцов. Повозюкал языком, потрогал пальцем – похоже на пластик.

– Резцы тебе, дед, нарастили, а нервы с сосудами, или чего там, растут медленно, – со знанием дела пояснил Федор, наблюдая за моими манипуляциями. – Это дренаж такой, ну или типа того – я не разбираюсь. У тебя в зубах пока две дырки. Их заделают, когда нервы отрастут. Это недели через две – не раньше. А картридж этот тебе каждый день менять надо будет. – Он хихикнул. – Имей в виду, в нем тоже модуль имеется. В медицинских целях типа.

– Ага. – Я убрал палец изо рта. – Так где мы? И вообще?

Опустил ноги на пол, нащупал заранее подставленные тапочки, встал – вроде нормально, ничего не болит, на ногах легкие свободные штаны, сверху – просторная футболка с рукавами до локтей. Внук просвещал:

– Это больничка. Ведомственная, – со значением и расстановкой произнес он, дождался моего внимательного взгляда. – Нас после нападения всех сюда перевезли. Только меня с мамкой чем-то кольнули и велели выспаться. А с тобой чего-то долго колдовали. Не иначе разбирали на запчасти, чтобы убедиться, что ты никакой заразы с собой не притащил. – Он подмигнул. – Я бы, дед, проверил – все ли на месте? Мало ли какой болтик забыли.

Послушно проверил – черт, нижнего белья нет. Хотя болтики на месте. И в целом чувствовал себя отлично. Если бы не продукт передовых технологий на месте передних зубов, так и вообще сказал бы – как новенький!

– И сколько мы тут?

– Второй день уже. Мамка уехала – работа. Только подписку дала. Я остался. Когда еще такое увидишь? В универе про инопланетян не рассказывают.

– А чего ты видел-то? – с сомнением спросил я.

– Все! – весело отозвался внук. – Хрень, которой нас оглушили, только на двигательную систему воздействует, и то – избирательно. Я про такое раньше только читал, а тут – на тебе, сам испробовал. Очень удобно. Тела таскать не надо, например. Говоришь, что делать, и клиент исполняет – молча притом. Одна проблема – он при этом все видит и слышит, только сказать сам ничего не может. Нас, стопудово, куда-то везти собирались, иначе бы другим чем отрубили. Я же говорю – удобно. Говорят встать – встаешь, иди – идешь.

Дверь открылась, и вошел незнакомый мужчина – лет сорок, лицо умное, высокий лоб, приветливый, улыбчивый. ФСБ-шник, сразу же подумалось. Хотя я даже и не знаю, как у них эта контора теперь называется. Он кивнул Федору, тот откинулся в кресле, явно собираясь смотреть очередное представление со мной в главной роли.

– Сергей, – представился вошедший и протянул мне руку.

Я пожал. Блин, отвык я от этого жеста, оказывается. Как будто в турпоездке и местный абориген предложил потереться носами.

Абориген заметил мое колебание, но не среагировал, поинтересовался:

– Как вы себя чувствуете, Илья Егорович?

– Спасибо, прекрасно. Можете, кстати, называть меня просто – Илья.

– Отлично. В таком случае предлагаю перейти в более комфортное для нас всех помещение. Полагаю, мы все жаждем общения? – Он обаятельно улыбнулся, я же оглянулся на окно, хотел подойти, выглянуть, и все время что-то или кто-то не давал.

– Ведите, – согласился.

Больничка удивила – вместо ожидаемого коридора за дверью обнаружилась просторная комната. Судя по обстановке, я бы назвал ее приемная. Но мы не задержались, свернули в дверь слева и очутились в новом помещении. Операционная? В глазах зарябило от многочисленных устройств и аппаратов неясного назначения. В центре стоял длинный стол, под напоминающим вытяжку или операционный светильник капюшоном, почему-то с парой высоких стульев, небрежно притулившихся у края.

– Дед, кофе будешь? – Внук, ненамного младше меня, деловито – явно уже бывал здесь – прошмыгнул в самое сердце блестящего хромированного кошмара.

Блин! Это кухня!

– Располагайтесь, Илья, – Сергей протянул руку, предлагая выбрать место в небольшом алькове, который я сразу и не заметил. Неглубокие, но по виду удобные кресла, скорее предназначенные для принятия пищи, нежели для комфортного полулежания, окружили овальный стол, поблескивающий столешницей с изображением спиральной галактики. Я присмотрелся – показалось, что последняя слегка вращалась. Почему нет? У них теперь, похоже, любая ровная поверхность могла оказаться экраном. Привыкай, Илья. Но вместо стола я шагнул к огромному окну, занимавшему дальнюю стену за мебелью.

В первое мгновение показалось, что это тоже экран, но нет – все так и есть, настоящее окно. Большой двор, окруженный выкрашенными желтой краской стенами невысоких двухэтажных корпусов с узнаваемо московскими чертами, явно старые разросшиеся деревья, вон тот великан – сто процентов дуб, неширокие пустые дорожки, усыпанные сбитой недавним дождем листвой, трава, тусклое, все еще пасмурное небо наверху. Не так мне представлялось тайное убежище секретных служб в середине двадцать первого века.

Постоял, разглядывая. Не хотелось оборачиваться, чтобы не видеть чужую обстановку, незнакомые предметы, загадочные аппараты. Там была моя Москва – тут, за спиной, уже другая.

– Не удивляйтесь. Это у нас дизайнеры так баловались. Захотелось им, видите ли, кухню в ретродизайне! – как-то почувствовал мое настроение куратор, как его назвала сестра.

– Ретро?! – Я обернулся, всмотрелся в эти потоки хромовых трубок, наборы переключателей и блестящих полированным эбонитом верньеров.

– Ну да, – Сергей немного удивился. – А что, не похоже?

– Фотографию вроде еще в девятнадцатом веке изобрели, не так ли? В каком прошлом ваши дизайнеры такое видели?

– Ну-у, – протянул мой визави. – Это же не копия, а стилизация.

– Ага. Стилизация космической техники, как ее представляли лет двести назад.

С чувством оскорбленного эксперта по средневековью, которому только что подсунули новодельный меч в стиле восьмого века под видом одиннадцатого, я опустился в одно из кресел так, чтобы не видеть новомодную пыточную, маскирующуюся под банальную кухню.

– Дед, я тебе делаю? – Федор с явным удовольствием возился в самой гуще хрома, шипя паром и гремя мельницей.

Нос уловил запах кофе, нестерпимо захотелось горячего орешка.

– Валяй. – И уже обращаясь к Сергею, который озадаченно щелкал переключателем на неизвестном науке устройстве: – Я, между прочим, еще не завтракал.

– Да вот, – с досадой отозвался тот, – я и пытаюсь.

– Не работает! – весело сообщил ему Федор. – Только через сеть! Бутафория!

– Да? – почему-то удивился Сергей. – Ну, ладно. Что бы вы хотели, Илья?

Завтрак затянулся. Нападавшие, как объяснил на правах хозяина Сергей, были не вполне рядовыми преступниками, жаждавшими обрести секреты взлома учетных данных пропавших людей. Они, не без оснований, полагали, что я преуспел в этом. Он уверил, что нам ничего не грозило – с самого начала все контролировала полиция под чутким присмотром неназываемой организации, которая меня и приютила.

Заметив мой скептический взгляд и язык, в тысячный раз скользнувший по зубным картриджам, быстро добавил:

– Ну, почти ничего. Честно говоря, никто не рассчитывал, что вы окажетесь настолько непредсказуемым. Мы считали, что вас собираются увезти. Это в наше время единственный способ избежать нежелательного внимания. Машина нами контролировалась, и, как только бы вы оказались внутри, арест стал бы чисто технической процедурой.

Я усмехнулся:

– Ага, химия – жизнь!

– Что? – не понял меня Сергей.

Я отмахнулся:

– Не важно. Мне другое интересно. Вы ведь слышали мой рассказ?

– Конечно, – охотно согласился куратор, и уже обращаясь ко внуку: – Федор, ты, похоже, лучше меня тут ориентируешься – не приготовишь ли еще кофе, пожалуйста?

– Тот же? – спросил внук, вскакивая.

– Да, пожалуйста. – Сергей проводил внука взглядом, обернулся и зацепился за мой – я ждал.

Агент нахмурился:

– Не надо так. Вы же были проинформированы, что суд установил полный контроль за вами. Насколько я знаю, даже подписали извещение.

– Я не про это. Контролируйте сколько влезет! Вы слышали мой рассказ, скорее всего, видели, наверняка не с одной камеры, анализировали – скажете, нет?

– Илья, к чему вы ведете?

– Вы что, мне поверили?

– А что, не надо было? – улыбнулся Сергей.

Я почувствовал раздражение. До того куратор производил впечатление искреннего и благожелательного человека, сейчас же, впервые за весь разговор, я не мог добиться прямого ответа на вопрос. К его чести, он быстро ориентировался:

– Илья, мы никому не верим на слово. Ваша информация будет перепроверена. Но жить и работать в тотальном недоверии нельзя. Пока мы не получим однозначного ответа – правда ли то, что вы рассказали, мы исходим из того, что – правда.

Подошел Федор с кофе. Сергей поблагодарил его. Я поймал его на мгновение замерзший взгляд, и несколько секунд спустя внук извинился и, отойдя к столу посреди кухни, замер, увлеченно разглядывая входную дверь. Сергей что-то сказал, но я следил за внуком и не ошибся. Тот вернулся, с расстроенным и недовольным выражением на лице:

– Блин! Семинар перенесли. Мне срочно ехать надо, препод – зверь, останусь без зачета.

– Не переживай! Дед тебе все расскажет, – успокоил его Сергей, но у меня сложилось стойкое убеждение, что это его рук дело – слишком заготовленной и прозрачной была его реакция. – Надеюсь, ты помнишь, что дал подписку? При всей формальности, ее нарушение, к сожалению, влечет уголовную ответственность.

– Да помню я, помню, – поморщился внук и посмотрел на меня: – Дед, ты модуль далеко не оставляй – я после пары свяжусь. И мама тоже просила, чтобы ты не терялся. Она к вечеру освободится – наверняка будет дома ждать нас.

– Не потеряется! – весело, явно забавляясь, уверил его куратор.

Я встал и обнял парня:

– Давай, Федь, до вечера. Извини, что так вышло.

Попрощались, внук исчез за дверью, я посмотрел на развалившегося в кресле Сергея, потягивавшего ароматный напиток:

– Это вы его спровадили?

– Да, – тот не запирался.

– Зачем? – я опустился в кресло.

Мой собеседник усмехнулся:

– Представьте, что мы вам поверили!

– Ну, допустим. Что такого секретного может быть в нашем разговоре?

– Дело не в секретности. Помните, говорили, что вы на Земле как вирус, что ваша цель – запятнать новой информацией, заразить, как вы высказывались, максимальное число людей?

Я поморщился:

– Я так не говорил. Я говорил, что должен заразить информацией коллективное сознание человечества, а оно само разберется, что с ней делать и как.

Сказал и почувствовал – зря. Звучало пафосно и искусственно, как бред нездорового человека, но визави реагировал вполне благосклонно:

– Не смущайтесь, Илья. Пока не доказано, что у вас галлюцинации, вы для нас настоящий инопланетянин. И мы должны относиться к вашим словам с должным уважением.

Мы оба на минуту замолчали, Сергей следил за моим лицом, я думал – может, я и правда сбрендил? Сижу тут, рассказываю доброму доктору свои видения. Рука потянулась к карману, но в больничной одежде его не было. Я поднял взгляд.

– Все ваши вещи в гардеробе в соседней комнате. И мы пока не нашли никаких признаков психического расстройства, – догадался куратор. – Мы, как я уже сказал, считаем, что вы здоровы, и, поверьте, относимся к вашему рассказу абсолютно серьезно. – Он сделал вид, как будто подбирает слова, затем продолжил: – Понимаете, «серьезно» – значит ответственно. Поэтому я и назначен быть той частью человечества, которая добровольно готова «заразиться», если продолжать говорить вашими словами. Вдруг зараза смертельно опасна? Тогда пострадаю лишь я. Разумно?

– Ну да, – согласился я, все еще обдумывая ситуацию.

Мне не нравилось, категорически не нравилось, что объект для общения выбирал не я, что за ним стояли силы, профессионально никак не готовые для этого. Хотя кто и когда готовится к контакту с инопланетянами? За неимением гербовой пишут на простой? Плюнуть и загрузить этого профессионального слушателя по полной? Вывалить на него все, что удалось выжать из Храма, обрывки физики древних, незнакомую математику? Все как есть? Недоученное, недочитанное, недопонятое? А потом завещать распилить череп в поисках рецепторов, которые без спроса добавил Храм, и добить сверху туманными описаниями базовых слов чужого языка? А остаток дней прыгать под прицелами тысяч датчиков, помогая родине осваивать наследие, или дар, любезных китообразных тварей?

– Давайте начнем с простого, – предложил я. – Объясните мне мой статус, ограничения, претензии ко мне, если они есть.

Сергей подобрался, от его вальяжности не осталось и следа – деловой строгий тон, отточенные слова:

– Вы, Илья, по-прежнему числитесь подозреваемым по уголовному делу. Решение будет принимать судья по ходатайству следователя. В настоящий момент в пределах города Москвы вы совершенно свободны. Можете остановиться у дочери, хотя мы бы рекомендовали вам служебную квартиру – по крайней мере, пока не завершится наше сотрудничество. Извините, но влиять на следствие не в наших правилах. – Он почувствовал какую-то фальшь и добавил: – По крайней мере в вашей ситуации. – Он смотрел твердо. – Если вы искренни, то все так или иначе завершится в вашу пользу. Пока же следователя можно считать этаким независимым проверяющим. Согласитесь, что ваша история – из ряда вон, и чем больше проверок она пройдет, тем лучше для вас. Не так ли?

– Согласен.

– Ну вот и прекрасно! Дело осталось за малым.

– Когда так говорят, все обычно заканчивается плохо.

– Бывает, – охотно согласился куратор. – Но, думаю, не в нашем случае. – Он отодвинул давно опустевшую чашку из-под кофе и продолжил: – Как бы там ни было – правдива ваша история или нет, факт остается фактом – вы оторваны от нашей материальной культуры, как, позволю вам напомнить, вы сами выражались. – Увидев мой недоуменный взгляд, развел руками: – У вас нет ни одного модуля, даже базового, который в наше время стоит у девяноста процентов населения. Для страны, для города вы неодушевленный предмет, ограниченный в доступе к фундаментальным правам наших граждан. Вас даже замки, если вы не используете, выданный в изоляторе суррогат, не узнают.

Я перебил его:

– Ну, как-то я обходился до этого. Вон даже добрался на шикарном поезде до столицы! Да и этот суррогат меня полностью устраивает. И – да! – я покрутил рукой в воздухе, как будто вспоминая. – Десять процентов тоже как-то обходятся.

Сергей покивал, как будто соглашаясь, но сказал совсем иное:

– Вы просто не в курсе. Никто не захочет добровольно оказаться среди этих десяти процентов! Это в основном люди с медицинскими противопоказаниями, дети и совсем небольшой процент убежденных изоляционистов. Среди последних, между прочим, большая часть так или иначе связаны с криминалом. Модуль – это как паспорт в ваше время. Подумайте, чего вы были бы лишены, не будь его у вас. Сейчас еще сложнее. Грубо говоря, теперь паспорт проверяет любой замок, да и почти вся бытовая техника, кроме разве что простейшей. Даже то, что выпускается под маркой «чистой», – не более чем лукавство, уж поверьте мне. Отказываясь от установки, вы фактически ставите себя вне рамок общества. – Он задумчиво покрутил пустую чашку и с улыбкой всмотрелся в меня: – Кроме того, он уже есть у вас. Не знали? Внук должен был сказать.

Я насторожился, что он имеет в виду? Мне что-то вживили, пока я был в отключке?

Сергей рассмеялся:

– Видели бы вы свое лицо! Нет, не беспокойтесь, принудительно ставят модуль только по решению суда опасным преступникам, а вы пока таким не являетесь! Да даже если бы и были, суд без вашего участия невозможен.

– Что вы, в таком случае, имели в виду? – Его смех меня не убедил.

– Вам зубы восстановили? Восстановили. Сейчас на них стоит медицинский картридж, контролирует восстановление тканей под дентином. В нем почти такой же модуль, как и базовый. Ну, там только расширенная медицинская приблуда. А так – то же самое. Вы ведь от этого роботом не стали? Наоборот – именно благодаря ему через пару недель у вас будут зубы не хуже прежних. – Он хихикнул. – Можете опять ломать!

За окном что-то мелькнуло, я повернул голову – синичка. Уселась на оконном отливе, косит взглядом – видит ли? Я махнул рукой – птица не реагировала. Ясно – стекло прозрачно только изнутри. Я не сомневался: надень сейчас очки или наведи смарт на него, и увидишь метку интерфейса – можешь совсем затенить стекло, можешь сделать его полностью прозрачным, наверняка есть еще десяток параметров, которые с легкостью будут подвластны тому, у кого есть модуль с нужным допуском, интерфейс, вроде хрусталиков, и связь с сервом. Впрочем, в этой ретрокухне у любого чайника есть свой сервер.

Синица улетела. Я почти почувствовал жесткий трепет ее крыльев, хотя снаружи не долетало ни звука. Хорошо они придумали: модуль установили, никакой суд не подкопается – забота о здоровье. Язык невольно пробежался по картриджу. Одна проблема – временный, да и зубы еще раз выбить можно.

– Илья, этот модуль временный. Сейчас речь не о нем. Речь о том, что мы хотим с вами сотрудничать. Мы предлагаем лучшие условия. Подумайте: у вас будет свое жилье, исчезнут любые проблемы с легализацией, наконец, вы будете заниматься тем, ради чего и вернулись на Землю. Да и мы не одинокий, случайно найденный вами, ученый со своими тараканами, мы – само государство. Все, что требуется от вас, – подтвердить свою благонамеренность, стать полноценной частью целого. Заметьте, даже с этим мы вас не торопим. Осваивайтесь, думайте, изучайте. У нас сложилось впечатление, что вы крайне любознательный человек. Используйте это. Примите решение, когда сами разберетесь, как все устроено. Единственно, вы должны понимать, что сейчас будете удовлетворять свое любопытство за наш счет, уж извините за бестактность. Поэтому – не затягивайте!

– Да, я понимаю. Но и вы должны понять – жизнь научила меня быть осмотрительным. И я собираюсь использовать ваше любезное предложение освоиться по полной. Дайте мне возможность подумать. Я ведь никуда не убегу.

Сергей заразительно засмеялся:

– Вы-то?! С вашими этими прыжками?!

Я невольно улыбнулся, но признался:

– Это я могу, конечно. Но куда? Я допрыгался уже.

Сергей встал и двинулся вглубь кухни. Луч солнца упал на желтые корпуса напротив, отчего аппаратура радостно заблестела.

– Вы извините, я кофейный наркоман. Пока рядом есть кофе, не могу остановиться. Вам сделать?

На Земле меня ждало второе открытие – я привык к орешку. Выпитый кофе оставил кисловатое послевкусие, которое не скрыла даже порция подсластителя, добавленная без спроса Федором. По привычке я ждал одного – получил совсем другое. Поэтому ответил не колеблясь:

– Нет. Спасибо. Мне, пожалуй, достаточно.

Куратор, я его уже почти так называл, зашумел кофемолкой, чем-то постучал и спросил:

– Вот вы говорите – куда? А куда вы можете? Например, обратно на это «Мау» сможете?

– Я не знаю, – честно признался я. – Вроде бы могу бросить тень на любой уголок Вселенной, но не знаю, как его рассмотреть. Я, перед тем как вернуться, как раз занимался одной штукенцией – называл это устройство «проектор», он и должен был дать мне возможность определить координаты не только Земли и Мау, но и Геры – это третий мир, заселенный людьми.

– И как? – прозвучало из облака кофейного аромата.

– Никак. Не успел. – Я посмотрел за окно, где двор вновь погас, потух под спрятавшим солнце облаком.

– Жалко.

– Сергей, а что дальше? Я имею в виду – сегодня. Могу я, например, уйти?

Тот вынырнул из воцарившегося полумрака, с очередной чашкой в одной руке и стаканом воды в другой.

– Сегодня можете отдыхать. Я попрошу сестру – она объяснит, как обращаться с картриджами. В своих вещах найдете смарт и очки. Но советовал бы привыкать к очкам, если уж не готовы к имплантации, – смарт слишком архаичен, вы постоянно будете обращать на себя внимание. Базовый модуль, который вам выдали в изоляторе, носите с собой – в нем есть полезные для вас функции, которых лишен медицинский. Насколько я знаю, вечером вас ждет дочь. Я, кстати, обещал ей, что вы вернетесь домой. Ну, а завтра – я вас найду. Вам предстоит большое количество болтовни. У нас это называется – интервью. Сможете поделиться всем, что наболело. По опыту знаю, одним днем это не ограничится. Но, надеюсь, вы понимаете, что это в ваших интересах. И, кстати, послезавтра наши спецы просили, если вы не против, продемонстрировать пару прыжков. Я, честно говоря, и сам бы посмотрел. И, – он сделал паузу, – не затягивайте с решением по модулю. Очень многое станет гораздо проще. – Он улыбнулся и добавил: – Для вас.

11

Глаза Даши округлились.

– Так у тебя есть сын?

– Ну да.

– А как его зовут?

Я замялся. Допрос продолжался второй час, и я, честно говоря, устал. Меня и так пытали с утра до вечера, так еще и дома приходилось отдуваться.

– У них с именами сложно. Особенно в аристократии. Мальчик до пятнадцати их лет имени, кроме родового, не имеет. Точнее, у него есть куча прозвищ, которые меняются с возрастом и окружением. Например, моего сына жена называла «писклей», потом – «егозой», а когда дед увозил его в интернат – «букой». Не сомневаюсь, что там его одарят еще парой десятков. Товарищи будут звать одними, преподаватели – другими. Между прочим, там есть еще один персонаж без имени – монарх, местный царь. Он, правда, выборный, но я не об этом. Чем род аристократа древнее, тем короче будет имя ребенка. У моего сына оно будет из трех звуков. У монарха, как я сказал, его вообще нет. Так что можно считать, что все дети до совершеннолетия на Мау равны по статусу монарху.

– Чушь какая-то! – парадоксально отреагировала дочь.

– А как жену зовут?

Ответить я не успел, щелкнула входная дверь, Даша вздрогнула и напряглась – недавние события еще не забылись, но это был Федор – возбужденный и загадочный.

– Привет, мам! – Он поцеловал Дашу, забился в любимое кресло, по обычаю Мау – черт надоумил меня рассказать ему, – не здороваясь со мной.

– Дед, надо поговорить.

– Может, ты сначала руки помоешь? – возмутилась дочь.

– Я облизал уже, – объяснил Федор, но вылез нехотя из своего гнезда и затопал в ванную.

Даша не усидела, вскочила и устремилась следом – контролировать. Я откинулся в кресле, приходя в себя. То, что было для них красивой сказкой, еще совсем недавно было моей жизнью. Она еще не успела поблекнуть, выцвести, и рассказы о личном казались неуместными. Для меня все эти инопланетяне были недавним прошлым, я еще даже не успел ощутить разлуку с ними, и рассказывать о той семье было неловко и немного больно.

Пискнули очки, лежавшие неподалеку на столике под рукой. Я уже привычным жестом нацепил их и удивился – закрытый вызов, на иконке знакомое лицо – тот оперативник, которого я однажды видел в кабинете следователя. Уже привык, что куратор доступен всегда и легко решает любые вопросы. Для меня он стал представителем власти, Земли, если угодно. Так что же надо полиции?

– Илья, здравствуйте.

Выглядел тот не смущенным, а озадаченным, как будто сам не понимал, зачем связался со мной, но отступать уже некуда.

– Добрый вечер, – отозвался я.

– Чего ты говоришь? – выглянула Даша, увидела мой взгляд в очках, мгновенно сориентировалась, махнула рукой – извини.

– Скажите, Илья, вы знакомы с гражданкой Злобиной?

– С кем? – я удивился.

Естественно, у бывшей супруги, которую тщательно скрывала от меня дочь, когда-то была моя фамилия. Родители умерли, а других женщин с моей фамилией я не встречал. Хотя и был уверен – не то что в России, но и в одной только Москве найдутся таких тысячи.

Володин, вспомнил я фамилию опера, нахмурился, повел глазами и повторил:

– Анна Злобина.

Сначала я протупил, затем догадка подбросила меня из кресла, как катапульта.

– Может, Ана? – Я торопливо уточнил: – Анну не знаю, но мою жену на Мау зовут Ана!

Володин рассматривал меня в задумчивости. Молчал. Я уже начал заводиться, когда он неожиданно спокойно спросил:

– Вы можете описать ее?

– Жену?! Конечно. – Что за дурацкие вопросы? – Она черная. – Я запнулся. – Ну, не как негры, но очень темная кожа. Черты лица ближе к европеоидным. Волосы темные, прямые, толстые – она их часто в пучок такой собирает. Да и вообще – она красивая! Увидите, мимо не пройдете. – Я почему-то добавил: – Хотя это только на Земле безопасно. На Мау вам было бы лучше не подходить без спроса.

– Почему это? – удивился опер.

– Потому, – буркнул я, мое терпение заканчивалось.

Позади картинки с полицейским что-то двигалось, я присмотрелся, интерфейс тут же чутко переключился, стали видны удивленные лица дочери и внука, раздался голос Володина, и я вновь сосредоточился на нем:

– Посмотрите, пожалуйста, на это видео и ответьте на вопрос – знаете ли вы эту женщину? Предупреждаю, что данная процедура может рассматриваться в суде как процедура опознания.

В следующее мгновение я увидел Ану. Никаких сомнений! Какое-то помещение. Она сидит на стуле и смотрит мимо камеры. Поза, выражение лица, манера – скелле. Меня чуть мороз по коже не продрал! Сейчас обидится на что-нибудь и спалит полицейский участок к той матери! Тут же ощутил нешуточное облегчение – это Земля. По крайней мере, ее второе посещение этой планеты не начнется со смертоубийства!

– Блин! Декабристка хренова!

– Как вы сказали? – Володин.

– Я сказал: да, узнаю! Это моя супруга Ана Ур. Никогда Злобиной не была и не будет. Скорее всего, назвалась так, потому что это то немногое, что она знает по-русски!

– Илья, не волнуйтесь так. С ней все в порядке. – Он помолчал, разглядывая меня.

В голову не к месту влезла мысль – а как он меня видит? Ультраширокая камера на очках или ему стены помогают? Торопливо прогнал шальное мудрствование. Ана здесь!

– Илья, мы пытались с ней объясняться, но полицейский сервер не смог определить язык, на котором она говорит. Подключили лингвистов из университета – они теперь нам мозг выносят. Просят личного общения и больше материала для дешифровки. Не нашли на Земле такого языка, но нашли общие корни в некоторых словах с лингвистическими терминами, которые ходят в их среде со времен некоего Михаила Касимова – кстати, выдающаяся личность, в узкой среде, правда.

Я кивнул:

– Еще бы. Мишу звали Миутих.

Володин выпучил глаза:

– Да ладно!

– Вот вам и ладно! – Я ухмыльнулся и добавил: – Это и вас, товарищ майор, касается. Проверьте биографию выдающегося лингвиста и объясните, каким образом мой бред влияет на события пятнадцатилетней давности.

– Не помню, чтобы я называл вам свое звание. – Услышав этот голос, я усмехнулся. – Но можете не сомневаться, проверим.

Володин, отвернувшись, куда-то таращился, потом посмотрел в камеру, но обратился не ко мне:

– Товарищ Герасимов, не стоило вам вмешиваться в закрытый канал, да еще и под судебным ордером. Могу прямо сейчас организовать вам большие неприятности.

Изображение Сергея, который по факту засветился как майор Герасимов, не появилось, но голос оставался спокоен:

– Судебный ордер вам уже отправлен – извините, что не проинформировал раньше. Полагал, что уж кто-кто, а вы прекрасно ориентируетесь в ситуации.

– Мало ли что я видел. Закон есть закон.

– Еще раз извините.

– Может, вернемся к моей жене? – вмешался я. – Когда я смогу ее увидеть?

Володин пропал, я уже начал волноваться, что бы это могло значить, но он вновь вплыл в поле зрения:

– Завтра привезут в Москву. Мы организуем сопровождение, доставят без лишнего официоза. – Он помолчал, колдуя с чем-то невидимым, и добавил: – Могли бы и сами доставить.

Я опешил:

– Простите?!

Володин поморщился:

– Это не вам. – Помолчал, потом посмотрел прямо: – Илья, мы отключаемся. О вашей супруге позаботятся коллеги товарища майора. – В его голосе звучало неприкрытое ехидство. – Наше дело – опознание. Звоните ему.

Связь прервалась.

Вечер. Большая комната, залитая с потолка похожим на солнечный светом, имитирующим тени от невидимой перголы, расчерчивающие стены. Дочь с внуком застыли рядом с выходом, в глазах – ожидание. Я озираюсь с дурацкими очками на носу – ощущение, как будто снова прыгнул – только что был там, и вот – тут.

– Она здесь, – растерянно.

– Кто? – Даша.

– Жена его. Чего не поняла?! – Федор.

– Какая жена?

– Ну ты, мам, даешь! Бабушка, блин! – Он хихикнул. – Та! Какая? С Мау этого.

– Как это?

Дочь явно растеряна, она смотрит на сына, но тот не успевает ответить, она хмурится, затем смотрит на свободную от солнечных полос стену, та моргает, и появляется Герасимов – собственной персоной.

– Я прошу прощения, Дарья Ильинична, но с вашим папой до сих пор очень тяжело общаться – очки эти дурацкие. Ощущение, что смотришь в волшебную сферу из мультиков.

Ага, думаю, значит – ультраширик. Как есть псих. Жена сиганула за ним через несколько световых лет, а он думает о технике.

Сергей немного помят – ощущение, что одевался впопыхах, но держится уверенно:

– Илья, не переживайте, супругу вашу привезут завтра к вечеру. Мы организуем вам связь – можете поговорить. Я, собственно, почему звоню – Дарья, к сожалению, должен буду похитить вашего папу. Он будет жить какое-то время на служебной квартире.

– Почему? У меня что, места мало? – возмутилась дочь.

– Нет, нет, не беспокойтесь. Дело не в квартире. Просто наша гостья, если все, что рассказывал Илья, правда… – Он замялся, подбирая слова. – Ну, ей лучше какое-то время побыть на карантине. Я уже не говорю о том, что, в отличие от Ильи, она – незаконный мигрант, и… – Он снова замялся, потом махнул рукой: – В общем, процедура сложная!

– Ладно, ладно! – я отмахнулся. – Можете меня соединить с ней?

– Она сейчас спит. – Он всмотрелся в мое лицо. – Вы не волнуйтесь, с ней все в порядке. Ее покормили, девушки подобрали одежду – та, что была на ней, испачкалась. – Он помялся. – Илья, она странно ведет себя.

– То есть? Что вы имеете в виду?

– Она уверена, даже чересчур уверена в себе. Такое ощущение, считает, что ей все должны. Ведет себя ровно, но очень удивляется, когда ей предлагают стул.

Я улыбнулся:

– Она скелле. Я же говорил вам. Видимо, ей так удобнее здесь, потому что реально на Земле она простая женщина. Что касается стула, то это культурный диссонанс – на Мау только высший может себе позволить встать, когда остальные сидят. Они ждут его приглашения. Когда вы пытаетесь ее усадить, вы как бы говорите ей, что не она решает, может она стоять или сидеть. Сказать такое скелле – верная дорога к не самым приятным ощущениям, а то и смерти.

– Интересно.

Я смотрел на Сергея. Было ощущение, что в нашем общении что-то изменилось. Он всегда был очень благожелателен, но, разговаривая с ним, я ощущал, что его добродушие – инструмент, что он прекрасно осознает цель и готов вести себя как угодно, лишь бы ее добиться. Сейчас в этом коротком «интересно» был совсем другой человек. Словно правдой оказалось то, чего он никак не ожидал, и теперь не знает, что дальше и как быть. Вот уже два дня он задавал мне вопросы, и по этим вопросам я узнал о его намерениях больше, чем он хотел. Так, его мало интересовала история, обычаи или культура чужого мира. Его не интересовало наследие древних! Даже осевой интерес – загадка моих прыжков, вертелся вокруг того, может ли повторить этот фокус другой человек, а если нет, то почему. Он как бы хотел сразу же построить самолет и не тратить двадцать лет на школу и университет. Я постоянно ощущал, что его вера в мои слова – обязанность, но терпел это. Какая разница как и через кого, все же я оставлял здесь мой опыт. Хотел Сергей или те, кто за ним стоял, или нет – я передавал послание Храма. Понемногу, по капельке. Сейчас же, на мгновение, он как будто очнулся – дикарь, страстно желавший летать, но с презрением относившийся к той нудятине, что втолковывал ему пришелец, вдруг осознал, что последний не врал – именно эта нудятина и есть путь в небо. И он разочарованно вопрошал скорее себя, чем меня, – интересно, неужели так и есть?

– Завтра с утра приезжайте в больницу. Пропуск уже готов – войдете без проблем, только не забывайте модуль. Если ваша супруга проснется, мы организуем связь. – Он кивнул дочери и внуку: – Спокойной ночи, Дарья, Федор. – Вновь задумчиво посмотрел на меня, но ничего спрашивать не стал, кивнул: – До завтра, Илья.

Мы остались одни. Ну как одни? Насколько это возможно в мире, где любой утюг следит за тобой парой глаз, как минимум.

Я не мог стоять. Возбуждение переполняло. Честно – я уже готов был потерять. Я лишь отдалял, как мог, этот момент – мгновение, когда осознаешь, что все твои близкие навсегда в прошлом. Все еще совсем рядом в памяти – может, обойдется? Знал, что не обойдется, но делал вид, что это такая затянувшаяся командировка – экскурсия в будущее родного мира. И тут – на тебе. Ана! Вот же женщина! Скелле! Я бы, небось, сопли жевал да рассчитывал, готовился да прикидывал, а она – как в омут! Декабристка, блин!

– Ну что, Володин – молодец!

– Спасибо, товарищ подполковник.

Володин не любил яркий свет ночью. Вот и сейчас в логове особого отдела царил густой полумрак, мечтая завоевать все пространство помещения для темного повелителя. Его планам, как это часто бывало, вновь мешал подполковник Жвания – позывной «Жвало». Он вольготно расположился на одной из стен в ярко освещенном окне, за которым прятался интерьер его кабинета.

– Чего это у тебя темень там? – вглядываясь за спину оперативника, поинтересовался начальник.

– Так ночь уже, товарищ подполковник.

– Ночь? Какая такая ночь? У нас, Володин, без разницы, ночь или день! Мы всегда на страже. Ты чего там, спать собираешься?

– Никак нет, товарищ подполковник.

– Ладно, – протянул Жвало. – Заслужил. Можешь хоть вообще весь свет выключить! – Он хихикнул. – Я тебя все равно вижу.

Александр замялся, не зная, что ответить, но, похоже, Жвало и не ждал никакого ответа:

– Написал представление на тебя, Володин. Готовься. Верти дырки в погонах. Но! – Он по своему обыкновению воздел палец и заговорил с грузинским акцентом: – Раньше времени не праздновать!

– Спасибо, товарищ подполковник!

– Тухлое дело с этим Злобиным. И благодаря тебе его у нас забрали. Считай, что мы его закрыли. Успешно. Еще раз – молодец.

– Так, товарищ подполковник, я же всего лишь ваше поручение исполнял.

Та область, где впервые удалось засечь Злобина, была тщательно исследована поисковыми модулями с ароматическими датчиками. Поиски привели к пустому полю, по периметру которого Володин и установил сторожевые станции – мало ли что еще проявится? И проявилось! Хотя, честно говоря, Александр на это и не рассчитывал. Сработала, скорее, обычная привычка к тщательной зачистке исследуемой территории – не важно, реальная ли это земля или лабиринты программных библиотек.

Не на этом поле, в полукилометре в стороне, но чувствительности станций вполне хватило, чтобы засечь появление человека, что называется, из ниоткуда. Пока местная полиция добралась до цели, последняя успела отмахать пяток километров и хорошенько искупаться при попытке форсирования небольшой, но плотно заросшей камышом речушки.

Надо было видеть лица стражей порядка, с матюками и нелестными комментариями в адрес Володина извлекших из камышового лабиринта модельной внешности темнокожую женщину, сразу же заявившую:

– Ана Злобин.

Она еще много чего говорила, но с переводом не справились не только штатные модули наряда, но и головной полицейский сервер. Последний, ясное дело, был оборудован аналоговыми сегментами распознавания всех известных земных языков, включая наиболее крупные вымершие. Отчего напрашивался вывод – задержанная несла откровенный бред, имитируя человеческую речь. Но оказалось, что Володин подсознательно и ждал чего-то подобного – история Злобина все же оставила зарубку в его сознании. И эта зарубка мгновенно воспалилась и страшно чесалась все время, пока ошарашенный опер таращился в экран на высокомерно поглядывавшую в ответ инопланетную красавицу. Попадись на эту удочку какой-нибудь бомж, хоть самого загадочного вида, и вряд ли эффект мог сравниться с этим. Не теряются в степи женщины такой красоты и стати. Разве что если бы на месте ее появления обнаружилось место боя, забитое телами павших охранников. Тогда – да. Но тщательно прочесанное поле не порадовало ничем, кроме пары зайцев, десятка куропаток и несчетного количества полевок.

– Вот я и говорю, Володин – молодец!

– Товарищ подполковник, так получается, что Злобин этот правду говорил?

Жвало помрачнел:

– Александр, ну вот зачем ты мне праздник портишь? Дело забрали – значит, мы все правильно сделали. Мы за что в ответе? За сеть! Доказали, что сеть работает четко под нашим чутким? Доказали. Пусть теперь у пограничников голова болит – как это иноземные граждане шастают тут, как будто так и надо.

– Товарищ подполковник, разрешите мне встретить задержанную?

Жвало всмотрелся в Володина, улыбнулся:

– Что, Саш, захотел на инопланетную красоту посмотреть?

– Товарищ подполковник! – возмутился опер. – Пока задержанная под нашей юрисдикцией. Хочу убедиться, что все пройдет чисто.

– Врешь, – спокойно заключил Жвало. – Чего-то ты задумал, Володин, – уж я тебя знаю. – Он помолчал, задумчиво потирая широкую челюсть. – Но вот что скажу – езжай. Только учти, что ребята, которые нашу дамочку из болота тянули, уже сидят всем отделом на карантине в ведомственной больничке. Если не хочешь загреметь на внеплановое медобследование, то поостерегись там. Костюм, все дела – понял?

– Понял, товарищ подполковник. То есть есть! – обрадовался Александр словам начальника.

– Есть у него, – проворчал тот. – Чую, нельзя тебя туда посылать. – Он вздохнул, всмотрелся в набычившегося подчиненного. – Ладно. Разрешил, значит – разрешил. Все! Отбой.

12

Неширокая московская улочка. Не центр, но и не забитая небоскребами окраина. Старые деревья выглядывают из-за оград редких скверов, невысокие дома теснятся молчаливыми свидетелями нешумной жизни. Одностороннее движение. Машин немного. Циклон, испортивший несколько дней капризного лета, наконец свалил, сдвинулся куда-то за Волгу. Облака еще несутся, торопятся догнать убежавшую непогоду, солнце безжалостно лупит их жгучим светом – пошли прочь, этот город мой! Я шагаю, прячась от него, по тенистой стороне, жалея, что поддался убеждениям дочери и набросил неумирающую джинсу поверх футболки – к вечеру навалится духота.

Чугунный забор на противоположной стороне. Знакомые корпуса желтеют в умытой зелени. Ни одного человека на дорожках под ней. Мне туда, там меня ждут. Что-то происходило всю ночь. Обещанной связи с Аной так и не дождался. Сначала просили подождать, потом ссылались на самолет, потом Сергей просто сообщил – скоро увидитесь, и оборвал связь. Невежливо.

Огляделся, пропустил ползущую неспешно развалюху – похоже, какой-то древний гибрид, так пахнуло от незнакомого пепелаца бензином, перешел дорогу. Стоило подойти к красивой калитке плетеного чугуна с такой же массивной звездой в центре, как та немедленно щелкнула. Я догадался – открыто, входите, пожалуйста. Немного постоял. Не знаю почему, но с появлением Аны все изменилось. Я уже не в первый раз подхожу к этому госпиталю без вывесок, но сейчас ощущение, как будто не стоит этого делать, как будто есть вещи поважней, чем многочасовой монолог под тысячей камер. А что делать? Сюда скоро привезут мою жену – куда мне еще идти?

Потянул за тяжелый металл – тот, совсем как в старину, скрипнул протяжно и открылся. Зашел на территорию, отметил новый щелчок за спиной – капкан закрылся, прицелился идти к знакомому зданию, когда услышал живой голос:

– Илья!

По боковой дорожке быстро шел, почти бежал куратор – майор Сергей Герасимов. Отчества пока не добыл, ну да и бог с ним.

– Доброе утро! – Он светился приветливостью, хотя вид помятый. – Пойдемте, я вас провожу. Вас разместят в отдельном корпусе. Там шикарная квартира и отличное оборудование. Немного придется потерпеть – карантин, как вы понимаете. – Он с показной досадой развел руками.

– Пойдемте, – согласился я, снова забыв поздороваться.

Незнакомый корпус в глубине – три этажа, портик у входа, живой человек, не робот, в странного вида комбинезоне бредет вдоль стен, периодически воздевая к окнам штангу с маленьким блюдцем на конце. Увидел нас и быстро скрылся за углом.

– Это кто? – спросил скорее для развлечения.

– Техобслуживание. В корпусе давно никто не содержался. – Сергей быстро поправился: – Не живет тут сейчас никто. Ну, да теперь – он в вашем полном распоряжении.

– По сравнению со следственным изолятором – очевидный прогресс.

Сергей косо посмотрел на меня:

– Зря вы так. Мы ведь уже говорили на эту тему.

– Говорили. И я здесь, – согласился я, продолжая злиться. – Не обращайте внимания – нервы. Когда, кстати, Ану привезут?

– Буквально через полчаса. Самолет уже прилетел. Коллеги проведут формальности – и сюда.

– Вы смогли с ней поговорить? Переводчики заработали? – как бы невзначай поинтересовался.

– Увы, нет. Очень мало времени. Но лингвисты говорят, что обязательно решат эту проблему. Надо лишь больше времени и материала. Ваша супруга не очень разговорчива.

– Но уж генетический анализ, я полагаю, сделали?

Сергей рассмеялся:

– Вы, Илья, очень торопитесь. Нет, еще не сделали. Ночь все-таки. Да и спешки, я полагаю, пока нет. А почему вы спрашиваете?

– Да потому, что на моей стороне до сих пор лишь мои слова и эти прыжки, которые, как вы говорите, пока на удалось отследить инструментально. Мне же, как вы догадываетесь, критически важно доказать, что я не псих и мои истории не плод больного.

– И опять двадцать пять! – проворчал Сергей, открывая тяжелую двустворчатую дверь. – Поверьте, наши медики, еще пока вы валялись без сознания, доложили – психически здоров. Так что – оставьте!

Я ловлю себя на мысли, что и правда – меня понесло. Наверное, нервничаю. Хотя по ощущениям – спокоен, как слон в национальном парке.

Поднимаемся по широкой лестнице на второй этаж. Дверь – жалкая стилизация под дерево, какие-то кнопки, мигающие панели, незнакомец в комбинезоне и маске рядом.

– Здесь я вас оставлю. Мой товарищ покажет вам, как все устроено внутри. – Он кивает на незнакомца, тот не двигается, ждет чего-то. – Модуль, я вижу, с вами, очки найдете внутри, если забыли. Да о чем это я – увидите, там есть все, что только нужно человеку. Любая связь, любые интерфейсы. – Он широко улыбается. – И да, поздравляю! Отныне вы на полном иждивении государства. Если что-то понадобится, только сообщите!

– Знаете, где еще можно побыть на этом самом иждивении? – напряжение не дает мне расслабиться.

Сергей корчит гримасу, кивает незнакомцу, и тот делает шаг к двери. Смотрит на моего сопровождающего.

– Илья, не прощаюсь. Думаю, сегодня мы еще не раз увидимся.

Куратор протягивает руку, я, чувствуя легкую вину за напряженную встречу, пожимаю ее.

Этот перец в комбинезоне мог бы и не входить. Все и так ясно – небольшая квартира из трех комнат. Оборудована как космический корабль – автономная система жизнеобеспечения, искусственная атмосфера, изолированный контур водоснабжения и так далее. В отличие от той палаты, если это можно так назвать, где я очнулся, все проще и сложнее одновременно. Комнаты маленькие, кухня раза в три больше самой большой, санузел мало ей уступает. Везде обилие интерфейсов, экранов – без малейшей попытки как-то скрыть или стилизовать все это «техно». Чем-то мне это напомнило поезд, в котором я добирался до Москвы, но там был стиль, там где-то в соседнем купе, вероятно, повалялся дизайнер. Здесь все грубо – например, кран: сунул руки – потекла вода, сверху управляющие панели – температура, напор, степень аэрации, минерализация, цвет, прозрачность. Пока разберешься – руки уже и мыть не надо. И так – все.

Перца выгнал. Он охотно свинтил, даже не пытаясь попрощаться – тоже с Мау? Еще раз прогулялся по карантинному блоку – так напоследок обозвал это узилище экскурсовод. Долго не мог ни на чем сосредоточиться, нигде не сиделось и не стоялось. Наконец, завис над самым большим интерфейсом в ванной комнате: что значит пульпирование, какой pH должен быть у стоков, чем он регулируется, как работает бактериальный анализатор? В голову просочилось подозрение: несколько дней жил у дочери, и все прекрасно управлялось через виртуальную реальность – здесь-то зачем эти экраны? Схватил очки, осмотрелся, так и есть – все устройства и интерфейсы в карантине строго локальные, через очки ничего не видно, даже обычных меток. Ну, что же, я из прошлого – мне даже удобнее. Всмотрелся в зеркало – взгляд страшный, как у сумасшедшего: мышцы лица напряжены, глаза покраснели, будто мне бой предстоит, а не встреча с любимым человеком. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, умылся холодной водой, стою верчу головой в поисках полотенца или чего-нибудь, чем они тут вытираются.

За спиной щелкнул замок, коротко прошипел воздух, я обернулся – Ана. Стоит, меня не видит, прямая как палка скелле – знали бы земляне, что это значит, обделались бы от страха.

– Ана! – я шагнул к ней.

Резкий разворот, взгляд в ответ, как выстрел, и я уже рядом. Она почти рухнула в мои объятия. Физически почувствовал, как мгновенно расслабились ее мышцы, что-то буркнула в мою грудь, ее руки медленно поднялись и плотно стиснули мое тело поперек груди – именно так женщина обнимает мужчину на Мау, а не виснет на его шее, как здесь. Мы стояли, я вдыхал ее запах – пахла она уже Землей, но мне хотелось верить, что еще не выветрился кусочек того воздуха – воздуха далекой планеты шестилетней давности.

Она подняла голову:

– Извини, эль, я не успела. Но я принесла маяки. Те два, которые оставались у тебя. Помнишь, ты показывал, где их спрятал?

– Ань, за что ты извиняешься? Это я виноват. Все, что случилось с тобой, – это из-за меня! Я вообще не знаю, как мне исправить все это!

– Не понял, дурак. Старшая специально отправила к тебе тот артефакт. Она знала, что будет. Не знаю откуда, но знала. И так радовалась, что проболталась об этом раньше времени. Не знала старая сучка, что стены в башне теперь не слушают ее приказов. Я, как узнала, тут же вылетела. Опоздала на пару часов. Этот идиот Сомтанар еще носился перепуганный по нашему логову.

– Он жив? – я немного отстранился, любуясь красотой своей скелле.

Она криво усмехнулась, вглядываясь в мое лицо:

– Я скелле, а не тупой мужлан. У меня нет обыкновения ломать табуретки, за которые случайно зацепился пальцем.

Вспомнила. Вот же! Один раз-то и сорвался! Вместо этого сказал:

– Я люблю тебя. И… – Я замялся, но она требовательно подтолкнула. – Я едва не простился с тобой уже, – прошептал то, в чем боялся признаться себе сам.

Она погладила меня рукой по щеке – по-прежнему идеально голой, и на какое-то время мы снова зарылись в объятия.

Потом отрылись, снова зарылись, и снова, и снова. Я соскучился, а в Ане проснулась женщина, задавленная суровой дрессурой скелле, женщина, навсегда спрятанная в бетонном бункере глубины души от опаляющего дыхания Источника. Земля освободила ее, и она спешила, спешила вдохнуть жизнь полной грудью.

Очнулся я в ванной, наполовину торчащим из воды, изогнувшимся над дурацкой панелью, судорожно пытаясь заставить воду пахнуть лавандой – «так же как в той маленькой раковине». Маленькая пятка медленно скользнула между моих лопаток.

– Ань, подожди.

– Скажи, Илья, а когда мы вернемся, ты сможешь быть со мной?

Я развернулся. Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз. Ана, расслабленной кошкой утонувшая в душистом кипящем озере, смотрела так, как могут только эти пушистые твари – неподвижный, предельно сосредоточенный взгляд – последнее, что видят их жертвы перед смертью.

– Ты знала, что я теряю способности? – я немного удивился.

– Не знала. – Она погрузилась почти по самые глаза – тигриный взгляд застыл, как перископ, потом вынырнула. – Но это не так уж и сложно вычислить. Не забывай – я скелле.

Я помедлил:

– Не уверен, но предполагаю, что все начнется по-новому. Новый цикл, так сказать. Какое-то время они будут расти, пока не достигнут пика, – потом снова пропадут.

– Ну, потом – это потом.

Я прекратил терзать стену и обернулся к жене:

– Полагаешь, нам надо вернуться? – В голове всплыли два камушка, лежавшие без призора на столе в кухне.

– Конечно! – она явно удивилась. – Ты эль. Ты уже не принадлежишь этому миру. Твоя миссия на Мау не закончилась.

– Ань, моя миссия там только началась. И, если уж на то пошло, Храм желал, чтобы я попал сюда – на Землю.

Она вынула из воды две изящных темных руки со светлыми ладошками, забросила их на бортики, не отрывая взгляда от добычи:

– Ты сам говорил, Храм – безмозглое устройство. Оно не может ничего желать.

– Не такое уж и безмозглое… – начал было я.

– Не важно, – перебила меня она. – Ты здесь. Ты добился чего хотел?

– Еще нет.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга двумя застывшими удавами.

– Хорошо. Я подожду. Сколько тебе надо времени?

Я замялся, опустился в воду, ноги скользнули по ногам супруги.

– Думаю, что немного. Проблема не во мне.

– А в чем? – Ана почти мурлыкала, но я по-прежнему ощущал ее смертельное в другом мире внимание.

– Я не могу связно передать все, чему научился. Это ведь не учебник и не цикл статей по теме, это, по сути, путевые заметки, обрывки ворованных сведений и криво понятых объяснений. Все, чем я могу удивить местных, – дар Храма.

– Что за дар? – перебила Ана. – Эта хрень, от которой тебя тянуло блевать?

– Она, – протянул я, – эта, как ты выразилась, хрень без присутствия Источника оказалась не такой уж и тошнотворной. Я не только могу воспринимать реальность иначе, но и, пользуясь символами языка создателей, кое-что делать.

Ана потянулась, придвинулась ближе – кошке надоело забавляться, она желала сожрать несчастную мышь, обняла меня за шею:

– Давай ты расскажешь об этом поподробней, – она почти мурлыкала. – Но не сейчас.

– Ну так что там с этим даром? – час спустя напомнила мне неугомонная инопланетянка, когда мы расположились на кухне, где мне предстояло решить еще одну загадку – как заказывать еду на космический корабль.

– Не знаю, что там Храм намудрил, но я просто воспринимаю пространство вокруг, через память. – Я бросил не поддавшийся с первого раза интерфейс и с энтузиазмом продолжил: – Как бы это объяснить? Представь, что расстояние – это прошлое. Чтобы рассмотреть что-то вдалеке – нужно его вспомнить. Направления вроде остались те же, но все восприятие идет через механизмы памяти.

– Ты не отвлекайся давай, – Ана кивнула на брошенный мною планшет. – Есть хочу.

Я вновь погрузился в дебри странного меню, почему-то начинавшегося не с вопроса о том, что хочет заказчик съесть, а с кучи вопросов по желаемому питательному, калорийному и минеральному балансу, с любезным предложением вычислить все эти параметры самостоятельно, на основе персональных данных медицинской станции.

– Допустим, я могу представить, как это выглядит. Но чем же ты удивил местных? Эти твои россказни – те же слова.

– Храм дал мне еще и базовые символы их языка, – задумчиво проговорил я, забираясь в настройки блока питания. – Они выглядят как разные светофильтры, которые надеваешь на глаза. Вот вспоминаю я, к примеру, тот угол комнаты, – я кивнул за спину жены. – И накладываю на это воспоминание один из символов.

Я поднял голову, отложил планшет в сторону, секунду повисел застывшим болванчиком и с грохотом рухнул на пятую точку в намеченном углу. Черт! Забыл, что появлюсь там в той же позе!

Когда я выбрался, наконец, из переплетения собственных конечностей, то обнаружил Ану, нависающую надо мной, с выражением немалого изумления на лице.

– Ну вот как-то так, – проинформировал я ее.

– Великолепно! – проговорила она размеренно и тихо.

В ее словах не было ни тени сомнений, ни подозрений в обмане или трюкачестве – женщина моей мечты!

– Ты сказал – разные светофильтры.

– Ну да, – тоскливо кивнул я в ответ и уже на своих двоих побрел обратно – жрать-то надо.

– А что дают остальные?

– Непонятно. – Я подхватил непослушный девайс и уселся на диван, закинув ногу на ногу. – Только ничего не происходит просто так. Я притащил с Мау немного материи Источника. Она светит будущим. – Я поморщился: – Не, не так. Она как бы ближе, чем все остальное, хотя в реальности – это одно и то же расстояние. – Покривил ртом, недовольный объяснением, и махнул рукой: – Не важно. Важно, что все это счастье за счет этой материи. Прыгая, я ее выжигаю – она уплывает в памяти и равняется с обычной. Поэтому я боюсь экспериментировать, боюсь остаться ни с чем. Ведь я тогда и для местных останусь просто психом с фантазией. – Я горько усмехнулся. – На Мау не мог исследовать, так как там этого добра слишком много, а здесь боюсь исследовать, так как приволок слишком мало. – Я посмотрел на молчащую Ану: – Некоторые символы жрут эту материю, но, что при этом происходит в реальности, я не могу отследить – я либо там, либо здесь. Один из символов как-то влияет на время. Мне казалось, когда я его использовал, что просидел, возясь с ним, гораздо дольше, чем показали часы, когда вынырнул. С остальными вообще тьма. Но еще немного экспериментов – и финиш. Закончатся они.

Планшет, сдавшись, пискнул. Я уставился на картинку – ну, и что дальше? Поднял глаза на жену, она замерла темным силуэтом на фоне яркого окна, от нее так и разило скелле.

– Илья, ты что, не видишь? Ты же сам все понял – тебе рано сюда. Сначала – Мау. Там ты должен разобраться с этим даром, а не прыгать как дикарь с арбалетом без стрел – ура, мне чего-то дали!

– Ань, может, ты и права, но я не выбирал. Я и сам знал, что не готов.

– Эта сука старая уже заплатила, – тихо проговорила скелле.

Я всмотрелся в ее силуэт – почему-то не было никакого желания уточнять, как платила Старшая сестра и кому.

Пискнул интерфейс, что-то громыхнуло, одна из дверок, как я считал, посудомойки или микроволновки проиграла короткую мелодию и со щелчком приоткрылась. Я повернул голову, минуту таращился на ожившую кухню, наконец собрался, вскочил, и в этот момент одна из стен обернулась экраном – товарищ майор.

– Илья, прошу прощения за вмешательство. Не задержу вас надолго.

– И вам не хворать, – отозвался я, не очень довольный.

Сергей широко улыбнулся:

– Здоровались уже.

Его взгляд метнулся, улыбка приобрела оттенок туповатой дурости, я оглянулся – незаметно и тихо подошла Ана и замерла за моей спиной.

– Ана, здравствуйте еще раз! – майор был сама галантность.

Моя скелле никак не отреагировала, мгновенно обернувшись в высокомерную молчаливую статую.

– Илья, давайте к делу. – Он дождался моего кивка. – Мы решили сегодня вас не беспокоить. Понимаем, что вашей супруге надо сориентироваться, отдохнуть и все такое. – Он поморщился собственным словам, махнул рукой и продолжил: – Обращайтесь по любым вопросам. Постараемся все решить. Единственная просьба: лингвисты жалуются – что-то не дается им этот язык, не могли бы вы связаться с ними – я оставлю контакт, они жаждут пояснений.

– Хорошо, – послушно кивнул я.

– У меня все. Переведите, пожалуйста, вашей супруге, что мы рады ей и сожалеем, что придется терпеть некоторые неудобства. Я надеюсь, скоро мы снимем все ограничения.

Он снова широко улыбнулся с тем же неуловимым оттенком идиотии, присущей очарованному самцу, махнул открытой ладонью и отключился.

Я обернулся к Ане:

– Тебе привет.

Она фыркнула:

– Извини, я кое-что забыла. В этом городе меня встречали несколько человек. Все в непонятных костюмах, как будто думают, что они защитят их от скелле.

– Они не тебя боялись, – буркнул я и зашагал к приглашающе открытой дверце.

– Не важно. Один из них передал тебе записку и дал понять, что ее никто не должен видеть.

Я резко затормозил. Потом очнулся, не оборачиваясь, делая вид, что ничего особенного жена мне не сказала, начал извлекать из терминала доставки – как это было обозначено в интерфейсе, – упаковки с едой. Записку?! Да я за все время, пока тут болтаюсь, еще ни разу клочка бумаги не видел!

– Ань, только ничего не трогай. Ты уверена, что ее никто не заметил?

– Уверена. Тот человек был очень ловок, и, мне показалось, он отлично знает, что делает.

– И где она? Только говори, не двигайся!

– Илия, за кого ты меня принимаешь?! – в ее голосе прорезался космический холод.

– Ань, извини. Просто это, скорее всего, важно. Я от неожиданности.

– Понятно. – Она помолчала. – Ты тоже извини! Забыла я про нее, – немного смущенно добавила она. – А эти твои соплеменники за стенами – они что, подслушивают?

Я глубоко вздохнул:

– Угу. – Про то, что они, скорее всего, еще и подсматривают и, вероятно, постоянно мониторят всякие медицинские параметры, я решил промолчать.

– Но они же не понимают, что мы говорим?

– Ань, это временно. У нас тут своя магия. Чем больше мы с тобой общаемся, тем скорее они изучат язык. Не в полной мере, конечно, но начнут понимать, о чем мы секретничаем. Хуже того, как только они разберутся, они переведут и все, о чем мы говорили до того.

– Как это? Они что, помнят наши слова? – В ее голосе звучало недоверие.

– Не они. Машины. И да, все запоминают. Поэтому я даже и не буду спрашивать, как выглядел тот человек. Они все равно его вычислят, но не сейчас. Сейчас у нас небольшая фора.

– Тогда нам надо поторопиться. Если они поймут, что это за камни, они поймут, что это власть над нами, и отберут.

Я, распечатывая очередной салат, глубоко вздохнул:

– Они вроде не враги. Но я бы на их месте – забрал. Так, на всякий случай. Изучить типа.

Ана обняла меня сзади, ее руки скользнули под моими:

– Пахнет вкусно, – мурлыкнула девушка, и я почувствовал, как ее рука коснулась кармана на моих штанах.

Это было нестерпимо. Я попросил Ану накрыть стол, а сам рванул в уборную. Уверен, что разного рода датчиков и там более чем достаточно, но будем надеяться, что они в основном медицинского свойства.

Бумага. Натуральная бумага. Потомки могли бы изобрести чего-нибудь посвежее. Тонкий листок сложен много раз, обе стороны исписаны мелким, но аккуратным почерком.

«Факт. А еще говорят: научный факт. В чем разница? В одном слове – наука. Наука, наука – болтовня одна! Не. Это единственный инструмент у человечества, который позволяет предсказывать будущее. Не Ванга, не бабка Марфа, а наука. Если она что-то предсказывает, то хоть бешеным псом отгрызи себе хвост – так и будет. Говорит, она, к примеру, рухнет этот мост. Можешь не сомневаться – рухнет как миленький. И наоборот. И никакой приворот ни от какой бабки не поможет! Вот потому все и носятся с ней, в рот заглядывают, хвостами виляют. Чего хочет инженер от науки – рецепт. Мол, возьми то да се, добавь этого, три раза сплюнь – и будет тебе синхрофазотрон. И будет, что самое интересное! Вот тебе факт – шаровая молния. Есть она? Есть. Видели ее? Да тысячи людей, и среди них десятки настоящих ученых! Научный ли она факт? Нет! Как так? Да потому, что нет рецепта, как сделать, как повторить. Предсказания нет, а значит, нет науки. Вот когда в школьной лаборатории училка по программе детвору шаровой молнии обучать станет, вот тогда это и будет – научный факт. Что для этого надо? Поймать эту молнию за хвост да посадить под замок, чтобы очкарики палками в нее тыкали да скальпелем кожу снимали. Тогда, пяток очкариков позже, и станет шаровая молния научным фактом. Выйдет такой чумазый шестой в дырявом халатике и скажет, что и как делать, чтобы звездануло. И никуда не денешься – звезданет! А пока не поймали, не получится ничего. Жалко мне эту молнию, слов нет! Летала она свободная, а теперь будет сидеть под замком да в клетке, пока ее на части не разберут, клизмы все нужные не поставят да прыгать по команде не научат».

Ни подписи, ни тебе «здрасьте», ни тебе «прощай». А смысл ясен, как белый день. Ты, Илюша, чего сюда приперся? Сказки рассказывать? Так тут таких сказочников – несколько миллиардов. Ты вот прыгаешь прикольно, видишь там чего-то – вот давай науку из этого делать! Говоришь, что у тебя готовый рецепт есть, только ты его не доучил, не понял, но рассказать готов? Чувак! У нас такими рецептами весь Интернет полон. Давай-ка полезай в клеточку. Не жмет? Нормально? Щас чуток напряжение повысим. И пока ты нас – не, неправильно, – пока мы на тебе прыгать так же не научимся, будешь ты героем научного подвига! Поставим тебе памятник, как той мыши лабораторной.

Дожевал бумажку, выплюнул, спустил воду. Надеюсь, у них медицинский модуль не заклинит от небольшого количества целлюлозы в отходах. Я же почти инопланетянин – мало ли какие у нас обычаи. Посидел еще, подумал. За дверью тихо. Вылез в конце концов.

Ана увлеченно трескала что-то фиолетовое – свекольный салат? Вообще не помню, чтобы его заказывал! Подняла лицо, жует, а глаза как у той кошки – не поставят мне памятника, сожрет она меня до подвига.

Нутро мутило. Вздохнул тяжко, подошел ближе:

– Поехали домой.

Ана улыбнулась перепачканными губами:

– Доем только.

13

День казался длинным, как на Мау. Я понимал, что времени нет. Сейчас местные спецы взломают язык Аны, как опытный продавец на рынке ломает кокос, вставят в него трубочку с зонтиком и подадут с улыбкой – пейте на здоровье! Но надо было терпеть. До ночи время есть. Федька сообщил, что их с матерью посадили на карантин. Занятий все равно никто не отменял, и он завис на лекциях. Дарья тоже написала, что очень занята. Было в их словах что-то такое успокоительное, такое беззаботное, что ломало и корежило весь мой настрой. Ничего особенного, Илья! Посидите на карантине, поработаете с органами, а как все, что мог, сделаешь, так и в путь! Все равно на Мау десяток местных лет пройдет, пока вернетесь, – торопиться некуда. Годик, полгодика – не в счет.

Общение с лингвистами на всякий случай отложил – наплел им с три короба, всучил, как кость собаке, – лишь бы отстали, – список личных местоимений. Они в ответ поведали, что генетики проверили уже не только нас с Аной, но и гигантское количество микроорганизмов, заселивших наши многоквартирные тела. Объявили, что расхождение с земными аналогами составляет, по их оценкам, порядка восемнадцати тысяч лет. Но среди прочих были найдены и более молодые версии – около восьми тысяч. У меня все ожидаемо, никаких древних герцогов или инопланетян в роду – среднестатистический русский, а вот у Аны – сплошной восторг! Настоящая Ева! Во всяком случае, для большей части населения Европы. При этом, похоже, никого не интересовало, что на все эти исследования мы согласий не давали. Хотя, если честно, мне и самому было любопытно.

По Ане не определишь – выучка скелле. А вот я нервничал. Одна записка, пусть она и была созвучна собственным мыслям, круто изменила отношение к происходящему. Ладно Ана, та домой собралась, а я? Я же дома. Или нет? Где теперь дом? Прыгаю тут из одной тюрьмы в другую!

Говорить старались поменьше – нечего помогать науке на службе товарища майора. Я уже тут так наследил, что, надеюсь, местные головастики нароют-таки что-нибудь полезное. Храм и его миссия по какой-то причине отступили в область отдаленного будущего. Ну, не готов я еще! Не готов! Одно дело – явился бы на Землю, расшвыривая пространство и время движением мысли, и молвил – присоединяйтесь, братия, к высшему разуму! И так, чтобы тучи на небе и лучи солнца как теплые руки всевышних. И я такой, парящий в небе, с распростертыми объятиями – мол, не торопитесь, всех примем, проходите, не толкайтесь, берите учебные материалы.

Вместо этого, соблюдая меры строжайшей конспирации – все время делал вид, что интересуюсь чем угодно, только не Измайловым, аккуратно исследовал карту Москвы. Не дай бог, на точке старта какой-нибудь небоскреб вырос. Придется с боем брать чью-то квартиру или вламываться в ювелирный магазин. Вроде пронесло. Все то же, что и пятнадцать лет назад. Ясно дело, поменялось многое, но дома те же и дороги такие же. Найдем.

Мигнул вызов, ответил – Федор. Знакомая квартира дочери распахнула стену, Федька, чем-то довольный, лыбился:

– Здорово, дед!

– Привет.

– Чего кислый такой?

– Да так, осваиваемся.

Федор вздохнул:

– Дед, у меня кирпич твой отняли, – он виновато развел руками. – Приятель, которому я его отдал, только и успел сказать, что это интерметаллид какой-то. Какие металлы – из головы вылетело. Сказал, что хорошо известен, но в земных условиях его получить практически нереально, из-за загрязнений исходного сырья и атмосферы. Его только плавкой в вакууме из сверхчистых компонентов получали, да и то – пена выходила. – Он скорчил кислую физиономию. – Больше ничего не успели. – Он опять развел руками: – Забрали.

– Жалко, – протянул я. – Я попрошу, чтобы вернули. Типа дедушкино наследство.

Глаза Федора округлились, а выражение лица приобрело узнаваемо глуповатые черты. Оглянулся – так и есть, Ана, вынырнув из темноты, рассматривала внука.

– Здрасьте, – среагировал тот первым.

– Это кто? – Ана.

– Внук это. Зовут Федор. Сын моей дочери. Позже познакомитесь. – Помолчал. – Может быть.

– Чем-то похож на тебя, – невозмутимо вынесла вердикт скелле и, на мгновение сбросив привычную маску, улыбнулась Федору.

Я смотрел на него – чем похож? Разные же! Лицо внука менялось, пока в глаза не вернулся блеск разума. Я снова оглянулся – Ана исчезла.

– Офигеть! – протянул внук. – Крутая тетка! Прям мороз по коже!

– Ладно, внучек, – я усмехнулся. – Как вы там? Где Даша?

– Нормально. Говорят, выпустят чуть ли не завтра. Мама в своей комнате – у нее сдача проекта. Ругается с кем-то. Слышишь?

– Не, – покачал я головой.

– Да не важно, – отмахнулся Федор. – Я чего спросить-то хотел. – Он задумчиво уставился на меня.

– Спрашивай, – подтолкнул я.

– Ты ведь ничего не рассказал про то, как они – он мотнул головой туда, где исчезла Ана, – смотрят на мир. В чем разница с нами? Ты же со звезды на звезду прыгал – наша физика такого не позволяет.

Я оглянулся, жены видно не было. Большая часть отведенной нам квартиры погрузилась в плотный полумрак, лишь мерцали некоторые активные интерфейсы да пробивалась полоска света из комнаты, в которой скрылась супруга. Свет уличных ламп освещал скорее потолок, чем интерьер, угадывалось шевеление ветвей за окнами – ветер, что ли, поднялся? Комната Федора была ярко освещена, но тот свет не мог пробиться через стену. Последняя, превратившись в огромный экран, каким-то образом гасила его.

Приняв решение, я удобно уселся, вытянул ноги. Федор следил за мной с прищуром, потом кивнул, подтянул свое любимое кресло – пока был в гостях, я это подметил, – и скопировал мою позу, скрестив пальцы на животе. При этом нахмурился и одновременно выдвинул нижнюю челюсть вперед – видимо, таким образом изображал крайнюю степень серьезности. Какой он физик? Актер, блин!

– Все довольно просто, – начал я. – Никогда не думал, как мы познаем окружающее? – Не дожидаясь ответа, махнул рукой – риторический вопрос, продолжил: – Мы делим его на части. Греки даже слово такое придумали – анализ. Значит – «разложение».

– Дед, – прервал меня Федор, – мы философию на первом курсе проходили.

– Отлично! Научный коммунизм не проходили, случаем?

– Чего?! – внук вытаращил глаза.

– Да это я так, пошутил. Продолжим: анализ – метод познания. У него есть и оборотная сторона – синтез, но о нем позже. Я о том, что это единственный метод, который мы используем. Представляешь, жизни на Земле миллиарды лет, а ничего нового мы не изобрели. Он существует со времен первых многоклеточных. Вот как они мир воспринимали? Был у них простейший набор рецепторов на теле – химических, скорее всего. Те же клетки, только чувствительные к чему-либо. И вот один подает сигнал – «бяка», другой – «вкусно». И наш предок сокращает один мускул и расслабляет другой – чтобы, значит, ползти туда, где «вкусно», а не туда, где «бяка». Мир для него состоит из частей: одна часть хорошая, другая – нет. Анализ, однако – как говаривал чукча! И говорит это о том, что он, метод этот, органическая часть нашего разума. И единственный, я повторюсь, способ исследования окружающей реальности! – Впервые я говорил с человеком, который мне доверял, и спешил, нервничал оттого, что боялся не успеть. – Мы делим то, что воспринимают наши органы чувств, на части. Но не произвольно, а присваивая каждому объекту индивидуальное «качество» – между прочим, философский термин.

Я на минуту задумался:

– Федь, вас программированию учат? Ну там классы и прочая.

– Я иногда думаю, что нас только этому и учат теперь.

– Тогда поймешь. «Качество» в философии – это как «класс» в программировании – полный набор характеристик, включая функции, определяющий реальный объект. Ну, например: «дверь». Ее описание включает все: размеры, текстуры, варианты, использование. Огромное множество разных параметров, и для любой двери их набор одинаков. Только их значения для каждого реального экземпляра – разные. Эта дверь – большая, эта – маленькая, эта – деревянная, эта – бумажная, эта с окном, а эта с двумя. Программисты в мое время говорили, что реальный объект – конкретная «реализация» того или иного класса. Так же и у нас в голове, для каждого объекта из внешнего мира формируется его описание, класс или качество – выбери любой термин, что больше нравится. Описание не конкретное, а структурное – чем этот объект отличается от другого. Так, для дерева там будут параметры ветвей, ствола, листьев, плодов. Для них тоже есть свои качества-описания, свои классы. И так далее. Если взять сложный класс и развернуть все качества, которые нужны, чтобы его полностью описать, получится гигантская иерархия описаний, заканчивающаяся на самых простых, на объектах микромира.

Федор молчал. Я всмотрелся – хотелось объяснить, уточнить, договориться о терминологии, но что-то поджимало, росло ощущение, что времени совсем мало.

– Короче, Склифосовский! Жил-был на Мау один перец – такой же, как и я, – пришелец. Только не с Земли, а с еще одной планеты. – Я отмахнулся от, очевидно, заинтересовавшегося внука: – Я не про него, а про его историю. Думаю, что не сам, с подачи Храма, но он задался вопросом: зачем постоянно повторять одну и ту же операцию, пытаясь разделить наблюдаемый мир на все более мелкие кирпичики? Может, сразу начать с наименьшего? Древние, предки нынешнего населения, задались вопросом: какой объект имеет самое элементарное качество? Такое, что уже не разбивается на части? И что это за качество такое? Неделимое и неотторжимое, но при этом простейшее.

Внук шевельнулся. Его поза изменилась, он наклонился вперед, ждал.

– Имя, внук. Самое элементарное качество – имя. Ну или, если говорить о математике, номер. А самый элементарный объект тот, который отличается от прочих одним – существованием. И его номер – символ его бытия! – Я вздохнул, всмотрелся в молчащего Федора. – Номер – это, конечно, не вполне верно. Примитивно. Посмотри на мир вокруг. Бесконечно меняющийся, движущийся, живой, в конце концов. Как его построить из мертвого набора номеров? Где движение в этом множестве? Что может произойти среди абсолютных эгоистов, которые своим существованием отрицают всех остальных? Висят себе и висят в собственном вселенском одиночестве некие элементы – простейшие Вселенной. Вроде ничего! На самом деле, это не вполне имя, у них проще – существует некий детерминант, который определяет, что этот элемент не тот. – Тут я сам поморщился. – Математически это, ясен пень, немного сложнее, чем просто номер. Но представь множество таких объектов. Все, что есть у любого из них, – этот детерминант. – Я раскрыл ладонь, обращаясь к внуку: – Так как же оживить это царство простейших?

– Может, они между собой чего могут?

– Верной дорогой идете, товарищи! Так говаривал древний вождь, – я воздел палец к небу. – И как: между собой? – Я не стал дожидаться ответа, продолжил сам: – Все, что может между ними произойти, – некое событие, когда детерминанты двух разных элементов окажутся тождественны. – Я заметил нахмурившееся лицо моего терпеливого слушателя и поспешил упростить: – Ну, считай, что элементы иногда в случайном порядке попарно образуют некое событие. Всего лишь!

– Хаос какой-то, – прокомментировал Федор.

– Ага. Он и есть. Только тут все и начинается. Анализ закончился – нечего анализировать. Осталось множество таких примитивных объектов, что уже копать некуда. Зато воцарился его антипод – синтез. С этой пустоты, с этого нуля древние начали строить модель материи. Ты помнишь, у нас не было никаких других более сложных качеств, или классов, в терминологии программистов. Не было времени, не было пространства, расстояний, скоростей – ничего. Это ведь тоже качества. Мы же говорили о множестве элементарнейших сущностей, с элементарнейшим качеством. А теперь – есть! Смотри: если есть последовательность событий, то есть их порядок – одно произошло раньше, другое позже. Это время. Есть глобальное – по порядковому номеру последнего события. Есть локальное – по номеру события в последовательности событий конкретного элемента. Есть расстояния. Например, между двумя последовательными событиями с участием одного и того же элемента. Логично принять, кстати, его единицей. Сразу же появляется и пространство.

– Не вижу, – перебил меня Федор. – В этой системе каждый элемент – нормаль. Собственное измерение. Ты сам сказал – эгоист. И пространство, даже если выработать для него правила, будет с такой же размерностью, сколько и этих простейших, – вставил Федор.

– Верно. Но связей в нашем мозгу никогда не хватит, чтобы описать такое. Поэтому пространство мы создаем сами. То, что мы видим, – виртуальное отражение реальности в нашем сознании. Критерий один – чтобы не было видимых противоречий. Вот какова в нашем случае должна быть размерность такого пространства? – я пощелкал в воздухе пальцами. – Возьми четыре события, между каждой парой расстояние – единица. – Я вновь воздел палец к потолку. – Это допускает логика данного хаоса. – Палец сменила раскрытая ладонь. – Какова должна быть размерность вмещающего всю эту хрень воображаемого пространства? Точнее, минимально возможная размерность?

– Три, – тихо ответил внук, немного подумав.

– Во-во. И это размерность не реальности, а топологии нейронной сети нашего мозга! Трех осей достаточно, чтобы отражение было непротиворечивым. Мозгу наплевать на реальность, если отражение работает, если ты нашел пищу и удрал от хищника. А всякие константы?! Вот, например, скорость распространения событий – от одного события по цепи «предок – потомок» к другому?

– Ну, это, вообще-то, случайная величина.

– Ага. А если элементов очень много и на значимом отрезке времени?

– Средняя вероятность события в серии? Типа скорость света в вакууме. – Внук чесал затылок.

– Ну, ты понял.

– Чего вы тут обсуждаете? – в комнату вошла немного взъерошенная Даша, и я сразу же вспомнил ту девочку, которая обитала так недалеко в моей памяти.

– Ма-ам, погоди.

– Ладно, Федь! – Я чувствовал, что тема много больше и этого вечера, и этой комнаты. – Мы еще даже не рассматривали необратимость событий, не считали принципы образования объектов – это связанные подмножества событий, – не вводили понятия массы и времени жизни. Так мы до утра договорим.

– Ну и что? – Федор вопросительно глядел на меня. – Куда нам торопиться?

Аргумент бил ниже пояса. Я надул щеки и набрал воздуха. К счастью, вмешалась дочь:

– Ты меня познакомишь со своей супругой?

Выдох ушел мимо.

– Конечно. – Я позвал в темноту комнат: – Ань!

Федор надулся.

– Это кто? – голос прозвучал прямо над ухом, и я вздрогнул от неожиданности.

– Моя дочь. Ее зовут Дарья, или Даша.

Повисла тишина. Женщины смотрели друг на друга. Я не понимал выражение лица дочери, она сейчас напоминала скелле – застывшее холодное любопытство. Наконец, улыбнулась – как-то невесело, даже, мне показалось, испуганно, произнесла:

– Здравствуйте, Анна.

– Здрасьте, здрасьте, – прокомментировал Федор, явно недовольный женским вмешательством. – Она тебя не понимает! – И уже обращаясь ко мне: – Дед, ты сказал «необратимость»?

– Ну да, – вынужден был ответить ему, хотя рядом молчали самые близкие мне женщины во Вселенной.

– Скажи ей, что я рада видеть ее и прошу прощения, если задела чем-то ее чувства. – Ана улыбнулась – мягко и как будто виновато.

Охренеть! Скелле! Извиняется!

– Но тогда вся Вселенная закончится, как только сгорят все возможные события?! – Федька.

– Даш, Ана рада тебя видеть и просит прощения за что-то. – Я состроил зверскую рожу Федору, но все же бросил в ответ: – Да, именно.

Федор округлил глаза, пробормотал что-то вроде «темная материя» и замолчал.

– Я горжусь своим отцом, – неожиданно ответила Даша. – И очень хотела бы увидеть брата.

Я механически переводил, благо Федор завис в перезагрузке.

– Не могу этого обещать, – грустно произнесла Ана и опустила голову, которая, как иногда мне казалось, никогда не наклонялась ниже, чем было нужно, чтобы окатить собеседника презрением.

Она положила руку на мое плечо, глаза наши встретились, и тихо добавила:

– Нам пора. Не переводи ей это.

Я кивнул. Ана, не прощаясь, молча отвернулась от экрана и растворилась в сумраке кухни.

– Зря я это! – Дарья, похоже, расстроилась.

– Что зря?

– Ну, про сына. – Даша повернулась и очень быстро вышла.

– Но ты так и не показал принципиальную разницу подходов. В схеме, которую ты описал, такие прыжки тоже невозможны! – горячо затараторил внук, который на этот раз никак не реагировал на инопланетную красавицу. – Ведь весь наблюдаемый нами мир – это множество событий, а не элементов, которые эти события образуют. Последние – свободны. – Он нахмурился: – Ну, почти свободны, с кем взаимодействовать. А события связаны в пространстве и времени!

Я вздохнул. На душе кошки скребли, но ответил:

– Федь. В этой системе пространство однозначно строится только для прошлого. Есть еще тонкий кипящий слой настоящего, где существует неопределенность, особенно на больших расстояниях. – Я всмотрелся в Федора. – Надеюсь, сам разберешься. Могу лишь подсказать, что элементы образуют события не синхронно. Всегда есть такие, которые поучаствовали в большем или, наоборот, меньшем количестве событий. Для материи, собранной из таких элементов, вероятности комплексных событий, а это и есть объекты, искажаются. Более того, пространство событий строится на этих флуктуациях. Мы видим черную дыру не потому, что кто-то или что-то собрал в одно место молодую материю, а потому, что молодая материя так и выглядит – черной дырой. Нет никакого тяготения, например. Все ровно наоборот. Так выглядит неизбежность образования события для произвольных пар элементов. Нам кажется, что материя притягивается, а на деле – это отражение вероятности.

Глаза Федора изменились, он встал, подошел ближе.

– Де-ед, – протянул, потом прижал ладонь ко рту, замолчал, убрал руку, тихо проговорил: – Ты же хотел запачкать здесь все! Запятнать, так сказать, коллективное сознание Земли новой реальностью, новой информацией.

Я отвел глаза:

– А я чем занимаюсь?

– Ты мне, – он выделил это местоимение, – мозг пачкаешь! А должен – всем!

– Федя, не кричи. Все – это кто? Наш общий заботливый приятель?

– Ты не понимаешь, дед. Я уже придумал, как это можно было бы сделать! Я знаю, что новое не приживается, знаю, что пациента надо кормить кучей лекарств, чтобы он не отторг имплант, – я нашел такое лекарство!

– Интересно, – признался я.

Теперь, похоже, торопился внук – кажется, он догадался, что мы собираемся сделать. Он не мог этого знать, но явно что-то почувствовал.

– Смотри. Какое главное средство распространения сложной информации? – Сам же и ответил: – Книги. Но они разные! Некоторые вообще никто не читает. А что точно читают? Беллетристику. Лабуду всякую про любовь и пришельцев, – он поднял палец, подражая моему недавнему жесту. – И какая самая читаемая? Фантастика!

Я усмехнулся:

– Хочешь из меня писателя сделать?

– Ну да. Ты же за этим и явился!

– Федь, я – инженер, а не писатель. Я запятые, когда пишу, ставлю на всякий случай после каждого слова! Чтобы писать – уметь надо. Про талант вообще не говорю!

Он внезапно погрустнел, отмахнулся:

– Проехали. Опоздал я со своей идеей.

Мы замерли, рассматривая друг друга. Отличные экраны научились делать потомки – стою, почти упершись носом в него, а кажется, что внук – вот он, и ничего нет между нами.

– Маму позвать?

– Не надо. – Я помялся. – Скажи ей чего-нибудь. Потом.

– Не бзди, дед! Разберусь.

Я всмотрелся. Впервые отчетливо ощутил, что по возрасту мы ведь совсем еще близки. Был бы отличный друг. Я ведь так скучал всю жизнь по тому, с кем можно делиться сокровенным. Не девичьими тайнами или медицинскими анализами, а тем, что не каждый поймет. Тем, что скручивает мозг в трубочку, от разговора о чем болит от нестерпимого напряжения голова. И вот! Нашел.

Ударом ладони потушил экран. Не прощаясь. Стало темно и пусто. Перед самым носом желтела уличным отсветом пустая стена. Какое-то время стоял, не зная, что сделаю в следующий миг, стоял, пока за спиной еле слышно не шевельнулась темнота.

– Нам пора.

14

Странные получились сборы. Вроде опытные люди, знаем, куда попадем. И все равно надеемся на авось. Все затмевает главное – удрать. Сергей, кстати, не объявлялся, и это немного беспокоило. Казалось, отдели от меня Ану, и все наши планы пойдут прахом. Но то ли они на самом деле проспали наш настрой, то ли были уверены в себе. В последнее верить не хотелось – все-таки я здесь почти чужой, плохо ориентируюсь и не знаю их возможностей.

Так или иначе, чувствовали, что предоставлены сами себе. И вместо упаковки шоколадных батончиков занялись первоочередным – надо было проверить, сработает ли дар Храма на двоих? Ведь я еще хорошо помнил тот деревянный звонкий стук биты по полу.

Ану воспринимал отчетливо, хотя и странно – тело супруги переливалось, что-то было ярче, что-то виднелось тенями. Узнать ее через такое восприятие не смог бы – человек, женщина, живая. Черты прятались под искаженными цветами подвижной живой ткани. Случайно помог намокший рукав ее халата. Он отчетливо выделялся, хотя остальная одежда напоминала скорее облако из теней, окружившее живую сердцевину.

Ну да! Точно! Еще в прошлый раз мы обсуждали это с Михаилом. Объект переноса формируется вокруг протонного облака, в качестве основы которого выступали ядра водорода. А этого добра больше всего было в воде. Ну, и в наших телах, ясно дело. Придется мокнуть.

– Ань, у тебя что-нибудь местное с собой есть?

Она пожала плечами, подумала, молча достала такую же карточку, как и та, что мне выдали в изоляторе:

– Дали понять, чтобы носила с собой.

– Оставь, – бросил я и задумался. Такого рода устройств они могли привесить нам сколько угодно. Как проверить? Я сомневался, что даже при тщательном осмотре смогу распознать какую-нибудь нить, вплетенную в ткань, или крохотную иголочку, впившуюся под кожу. Выбора не было – инструмент у меня один, и я вновь нырнул в глубины странной памяти.

Карточка еле виднелась. Попробовал накрыть ее отсвет символом чужого языка – ничего. Тронул другой – бесполезно. Внезапно меня толкнуло, я очнулся и только после этого сообразил – вскрикнула Ана.

Свет мы не включали. Квартира, или, точнее, наш суперсовременный изолятор, погрузилась во мрак. Совсем уж темно, впрочем, не было: отблеск освещенного двора за окнами, неяркие, но многочисленные огоньки панелей, желтая полоска от неплотно прикрытой двери в ванную. Лица Аны я почти не видел – так, темный силуэт, но чувствовал, как она взбудоражена.

– Что случилось?

– Источник, – почти прошептала она.

– Что Источник?

– Я ощутила тебя, как привыкла ощущать Источник. Только очень слабый.

– О как! – Помолчал. – Еще попробуем?

Кажется, она кивнула. Я нырнул, вспомнил нужный символ, накрыл им мерцающую фигуру рядом. Как сквозь сон, вспомнилось – «да»! Это в реальности воскликнула моя скелле. Прежде чем вернуться, успел заметить, как поблек отсвет будущего. Символы жрали вероятности, будущее утекало. Если я хочу удрать, то с экспериментами надо завязывать.

– Ну, чего?

– От тебя сквозило им! Слабо, но отчетливо.

– Ты смогла бы что-нибудь сделать?

– Да нет, конечно. Представь, что ты ждешь ветра, его нет, и вдруг кто прошел рядом. Так – даже не дуновение!

– То есть даже не убить никого. – Я грустно вздохнул.

Она засмеялась:

– Дурачок. Убить даже ты можешь. Это слишком просто. Тем, что от тебя дыхнуло, я полгорода могла бы уложить. Я про серьезное.

– Серьезное? Да мне и этого хватит! Будешь запасным станковым пулеметом.

– Чем? – прозвучало холодно.

– Важным козырем, – пояснил я молчаливой темноте. – Погоди, надо все же до конца проверить. Эти символы что-то делают, только я не могу определить что. У меня запас материи тает, а на что он расходуется, не вижу.

Сосредоточился на карточке и, торопясь, чтобы не потратить лишнего, стал по очереди накрывать ее теми символами, чье действие было неизвестно. Всего-то дюжина загогулин, две, пусть три, понятны, – по остальным быстренько пробегусь.

Повезло. В спешке мог и пропустить. Один из знаков, показалось, слегка притушил и без того слабый силуэт. Решил, что неровно наложил его, сдвинул подальше. Надо помнить, только что у меня все это в памяти ворочалось: «дальше» – значит «в прошлом», «дальше» – значит «напрягись, вспомни». Это не глаз прищурить или в бинокле винт подкрутить – у меня уже голова раскалывалась! Казалось, запутался и сам уже – прошлое. Вспоминаю самого себя!

Карточка блеснула. Слабый отблеск убегающего настоящего трепетал по краям. Еще чуть памяти. Отблеск исчез. Вернул назад – появился. Какой-то слишком ровный, я бы сказал – рукотворный. Только подумал и сразу понял – антенна. Я вижу активную антенну. Уже начинало тошнить, уже нестерпимо болел затылок, но я не отступил, осмотрелся. Ядрен батон! Да тут антенн как клопов! Вынырнул.

– Илия, все в порядке? Ты стонал.

– Чего, серьезно? – я удивленно вгляделся в родной силуэт. – А я не заметил.

– Я заметила. Все в порядке?

– Да. Все отлично! Сейчас чиститься будем.

Был такой фильм в прошлом, «Ирония судьбы, или с легким паром!», а в нем эпизод, когда один из героев пытался принять душ в одежде. Когда я это видел, мне всегда было жалко того человека, казалось, я физически ощущаю все неудобство и неловкость его положения. И вот – здрасьте! Я сам, да еще и с любимой женщиной, забираюсь в душевую, разодетый, как на парад.

До последнего момента казалось, вот-вот пискнет интерфейс, щелкнет дверной шлюз, войдут незнакомые люди в странных комбинезонах, кто-то вытянет руку с зажатым в кулаке устройством, и все оборвется. Но квартира осталась темной и тихой. Ванная комната пылала островом нестерпимого света. Горячим дождем сыпалась вода. Мы потоптались, неловко пристраиваясь друг к другу. Ана привычно обняла меня, я притянул ее ладонями, наклонил голову, чувствуя знакомый запах мокрых волос, и нырнул в память, как прыгнул за борт.

Далеко вспомнить не получалось. Громада планеты ощущалась отчетливо, но уже через несколько сотен метров все сливалось в мутный хаос, и вспомнить – разглядеть детали – было невозможно. А мне это очень важно – я не хочу рухнуть на мостовую с высоты десяти метров, прижимая к себе доверившуюся душу. Угадывалась ровная поверхность неширокой улицы неподалеку – как в хаосе леса угадывается заросшая просека. Я постарался вспомнить ее как можно лучше и прикрыл заветным символом.

Небольшой толчок – все-таки ошибся с высотой, – но мы устояли. Мягкий желтый свет уличных фонарей окутывал нас, замерших на самой середине неширокой улицы. Вода стекала теплым водопадом, собираясь в небольшую лужу под ногами. В голову лезла дурацкая мысль – надо было душ выключить. Яркий резкий свет обдал, заставив зажмуриться, – какая-то машина вывернула со двора и замерла, рисуя длинные тени наших фигур.

Мы торопливо сбежали на тротуар. Мимо проплыло лицо водителя с выпученными от удивления глазами. Тихо засмеялась Ана. Я не удержался и поцеловал ее мокрую щеку. Было хорошо и свободно. Мы были одни, и только от нас зависело наше будущее. Но вдалеке все еще угадывалась знакомая чугунная ограда, поддерживающая темные купы деревьев за ней, – надо было спешить. Я осмотрелся, и мы двинулись на восток. По моим расчетам, предстояло пройти около двенадцати километров. Рассчитывать на городской транспорт не приходилось – вся электроника, которую я смог рассмотреть, осталась лежать унылой кучкой на кухонном столе. Если учесть, что нам предстояло избегать крупных оживленных улиц, шагать надо было часа три. И это был самый рискованный момент. Я не сомневался, что наше исчезновение уже обнаружили, был уверен, что легко найдут, даже и без модулей – город был настоящим океаном из электронных глаз. Расчет был на то, что никто не знает, куда мы идем и зачем. Ну в самом деле, цели зачем-то движутся в Измайлово – я бы на месте наблюдателей и не стал препятствовать. Куда интересней понять, зачем беглецы туда отправились, с кем у них встреча, резидент какой страны поджидает их в темном переулке на дипломатическом транспорте?

Я настолько уверился в собственной фантазии, что даже удивился, когда на очередном перекрестке пустого ночного города нас окружили фары сразу трех автомобилей. Преследователи все делали быстро и грамотно – они заблокировали основные пути возможного движения, выпустили по несколько темных фигур из внутренностей внезапно появившегося транспорта и стремительно сжимали кольцо. Я еще стоял, рассматривая неожиданный спектакль, а супруга уже обняла меня за пояс и прижалась головой к моей груди. В последний момент мне показалось, что одна из фигур взмахнула рукой, – кажется, начала что-то говорить, я еще подумал – товарищ майор, но сознание уже нырнуло в окрестности прошлого, расчерченные быстро приближающимися силуэтами.

Опять толчок. Снова ошибся с высотой? Темный сквер. Или, может, небольшой парк. Вдали мелькнули огни, и мы, не говоря ни слова, устремились в противоположном направлении. Мягкая трава под ногами, редкий треск павших веточек сменились утоптанной тропинкой, а следом и длинной пустынной аллеей с редкими фонарями. Я замер, определился с направлением, и мы снова зашагали.

– Они нас скоро найдут?

– Думаю, уже нашли.

– И где они? – она повела рукой.

– Не знаю. Просто надеюсь, они сообразили, что отловить нас, как убежавших обитателей зоопарка, слишком сложно. – Я снова осмотрелся, вгляделся в уже начавшую подсыхать Ану. – Если я прав, они перестанут играться в догонялки и будут просто следить за тем, куда мы направляемся. А как определятся, встретят.

– Хочешь сказать, мы топаем прямо в ловушку?

– Ага.

– Чего «ага»? Что мы будем делать?

– Спокойно. Я дам вам парабеллум.

– Прекрати! Ты знаешь, что я не понимаю эти местные фразочки! – Ана шипела, как закипающий чайник.

– Ань, у нас есть запасной станковый пулемет!

Мы пересекли небольшую пустую улицу. Начался еще один сквер, но вдали уже переливался огнями живой, несмотря на позднее время, Московский проспект. Надо было определяться – рискнуть и двигаться по кратчайшему пути или заложить большой крюк?

– Пулемет – это козырь? Правильно?

– Правильно, правильно. – Я остановился. – Давай-ка еще раз сиганем? Не знаю, на сколько меня хватит, но пусть они думают, что я могу это делать сколько влезет. Заодно через дорогу перейдем в неположенном месте.

В этот раз прыжок вышел мягким и похожим на какой-то фокус: стояли себе в тени деревьев, впереди шипел колесами широченный поток – свет мигнул, и мы стоим на дорожке между вздымающихся в небо огромных корпусов, озаренные цветной подсветкой, а мерцающая река за спиной лишь угадывается тихим гулом. Одни. Так бы и прыгал до самой точки, если бы был уверен в себе, точнее, в запасе материи.

– Козырь – это я?

– Ты, – не стал я отпираться. – Хотя и не без моей помощи.

Мы, уже немного подсохшие, что беспокоило, двинулись по замысловато изогнутым тротуарам, крытым цветной мозаичной плиткой, мимо молчаливых громад небоскребов. Э-эх, погулять бы здесь днем!

– Ты хочешь, чтобы я их убила? – тихо и неожиданно спросила Ана.

– Нет. – Я сам чувствовал неуверенность в своих словах. – Это крайнее. Ты же можешь напугать, усыпить. Я не знаю. Не только же убивать!

– Ладно.

Она говорила тихо, и мне вдруг стало ее жалко – мою скелле. Я не выдержал, остановился и притянул ее к себе.

– Ты чего? – так же тихо продолжила она. – Не беспокойся. Если надо, я всех убью.

Я невольно поежился. Земля. Ана здесь – обычная, хоть и необыкновенно красивая женщина. Но это видимость. Скелле никуда не делась. Вот она – послушно ждет в моих объятиях, готовая распоряжаться чужими жизнями, ценой потерянного детства, потерянной природы.

Вздохнул:

– Пойдем, скелле. Нам еще долго. – Подумал и добавил: – И очень далеко.

Герасимов был зол. День был долгим и хлопотным. Майор еле добрался до кровати, но заснуть ему так и не дали – его подопечные умудрились сбежать. И что им не бежалось утром?! Или через пару дней?!

Сейчас он стоял в одних трусах в темноте собственной квартиры и, закрыв глаза, принимал информацию. Жена давно привыкла к подобному и даже не пошевелилась, когда он кряхтя выбрался из постели – от этого почему-то было еще обиднее.

– Пытались еще прыгать?

– Нет, товарищ майор. После того, как задержание сорвалось, только два раза.

– Куда они идут?

– Судя по всему, в район Измайлово.

– И чего там, в этом Измайлове?

– Аналитики докладывают, что Злобин впервые там пропал.

– Карту дай. – Он поморщился: – Да не эту. Где застройка на дату первого эпизода.

Всмотрелся в красную точку на экране:

– Совмести с современной.

Минуту разглядывал схему, застывшую на его сетчатке, скомандовал:

– Группу на эту точку. Рассредоточиться, ждать меня. Будут изменения в движении объектов, немедленно докладывать.

Лето. Днем еще жарко, а ночи уже холодные. Не могли предки столицу где-нибудь в Италии поставить? Герасимов поежился. Типичная застройка по проектам тридцатилетней давности. Называлось «реновация». Он усмехнулся – дома по этой программе до сих пор не достроили, а уже первым пора на пенсию.

Он прошелся по пустому двору, побродил по тротуарам. Дома, битком набитые жителями, спали. Точка, где, по сообщениям далекой древности, пропал Злобин, ничем особенным не выделялась – обочина, фонарь, запаркованные автомобили. Прошерстили сейсмосканером – ничего особенного.

– Оперативников рассадить по этим машинам, – он махнул рукой. – Только проследите, чтобы хозяев охрана не разбудила. – Уже тише добавил: – Не хватает мне еще ночных разборок!

Майор дождался, пока опера в спецкостюмах быстро разместились по чужим машинам, и не подумавшим пикнуть на вторжение незваных гостей. Все затихло. Он осмотрелся. Обычный двор, спящие авто, дежурный свет, озаряющий пустые тротуары.

Герасимов вышел точно на точку, где тридцать лет назад исчез рядовой московский инженер, потоптался.

– Где там они?

– Десять минут. Идут дворами.

Он переключил интерфейс на оперативную схему: двор, застройка, машины, вот – опера, рассаженные по точкам, вот – резерв, скучающий за соседним зданием, оцепление, отгоняющее или задерживающее случайных ночных прохожих, полицейские коптеры, способные, в крайнем случае, и сами задержать беглецов, наблюдение. Из этой паутины выбраться невозможно. Интересно, что же они ищут?

Наконец, в полутемном проходе между зданий что-то шевельнулось, приблизилось. Двое. Идут спокойно, держатся за руки. Ну прям двое влюбленных на прогулке. Если не знать, что один тридцать лет скрывался от системы за границей, а когда появился, оказался оснащен новейшей технологией перемещений, а вторая вообще генетическая загадка – то ли клон, выращенный супостатами, то ли женщина с модифицированной генетикой. Штатный спец по генам, увидев результаты анализа, тут же объявил – розыгрыш! Не смешно!

Увидев Герасимова, гости остановились. Он улыбнулся им, развел руки в стороны, но с места не сдвинулся. На всякий случай в кармане грелся штатный парализатор.

Женщина – красивая, в очередной раз отметил майор, – шагнула вперед. Злобин пристроился сзади. Что за хрень? Майор опустил руки. Команду на задержание он мог дать в любую секунду, да и ребята отлично знали, что делать, без всяких команд, но любопытство мучало – что им здесь надо? Злобин положил руки на плечи темнокожей красавицы, выражение его лица стало отрешенным. В следующее мгновение эта пара двинулась прямо по направлению к майору.

Герасимов немного даже растерялся. Все было странно. Женщина шла прямо на него. Ее взгляд отдавал смесью интереса и безразличия, напряженного внимания и скуки. Майор завороженно всматривался в это прекрасное лицо, пока вдруг не осознал – кошка! Так кошка смотрит на мышей – безразличие внезапно сменяется смертельным вниманием, игра – презрением.

Интерфейс все это время бился в ушах. Наконец Сергей перевел внимание на схему и увидел, как по мере движения парочки гасли отметки засады. Опытные оперативники, если верить датчикам, один за другим засыпали. Он присмотрелся к уже основательно приблизившимся гостям: женщина не изменилась, только стали лучше видны точеные черты прекрасного лица, мужчина, как слепой вышагивавший следом, крутил головой, его глаза двигались, но, очевидно, он ничего не видел. Или видел что-то другое, подумалось майору.

Последняя пара припаркованных машин преграждала путь этому шествию, майор, завороженно следивший за ним, уже тянул руку к парализатору, когда женское лицо слегка скривилось, словно ей что-то не понравилось, и машины, жалобно скрипя резиной, отодвинулись в сторону прямо на глазах Герасимова. Он опешил, промедлил, и этого хватило – в следующее мгновение прямо перед собой он увидел красивые глаза, густо обрамленные темным пухом ресниц.

Его трясли. Он заслужил этот сон, он выстрадал его! Кто посмел вторгнуться в его царство?! Глаза с трудом узнавали реальность – оперативник? Почему холодно? Майор шевельнулся, в бок уперся кривой камень бордюра, нос уловил запах мятной жевательной резинки.

– Майор, где они? – пробился в голову чужой голос.

Послесловие

Тошнило. Да еще и под ногами висела непонятная белесая бездна. Что за хрень? Я поднял голову. Прямо на меня падало небо – темное, волнистое, почти черное. Оно обрушилось тяжелым ударом, вышибло остатки воздуха из легких, и мир перевернулся. Блин! Ну кто возвращает путешественника на планету вверх тормашками?! Древние! Вы охренели?!

Вынырнул уже задыхаясь. Слава богу, все на месте – небо наверху, вода внизу.

– Илия! – далекий голос вернул спокойствие.

Я дома