Второй полёт Гагарина

Глава 1

1

Стоило выбраться из-под одеяла, подчинившись тревожному предчувствию, как босые ноги ощутили холод дощатого пола. В полумраке виднелись казарменные ряды коек, через проход на меня надвигалась пара худых парней, оба выше ростом, лица до глаз замотаны полотенцами, сзади виднелись ещё трое.

- Допрыгался, салажня? Ща узнаешь: дедушек надо уважать.

Старослужащие принялись «учить» молодых? Как всё знакомо! В прямом смысле слова – до боли.

- Юра, берегись! – донеслось откуда-то сбоку, на этом поддержка закончилась.

Обладатель полотенца выбросил кулак, намереваясь вырубить меня первым же хуком. Я уклонился и пробил ему в корпус, затем сцепился со вторым.

Что происходит? Как здесь оказался? Не до рассуждений, дрался чисто на рефлексах, отметив, что тело моё вдруг стало молодым, быстрым, гибким, словно сбросил полсотни прожитых лет… Да, это просто сон, но чертовски реальный, было очень больно, когда старички, уже потерявшие полотенца, своей массой прижали меня к стене и метелили со всей пролетарской ненавистью.

Вспыхнули потолочные лампы, чей-то командный голос прокричал:

- Отставить! Смирно! Что здесь происходит?

- Молодой безобразничает! Набросился на нас.

Отвечал ему балбес, обещавший привить уважение к дедушкам.

Поскольку оба нападавших прекратили разминаться со мной как с боксёрской грушей, я бессильно сполз по стене вниз. Из носа текли кровавые ручьи, в голове словно кружилась карусель. И нестерпимо вдруг захотелось курить, хоть бросил полвека назад.

- Бушнев! Шпанько! – гремел тот же голос. – Опять ваши художества. Старший наряда! Вызвать дежурного по училищу. Сержант! Встать можешь?

Это меня, что ли?

- Так точно…

Ответить по-уставному, вытянувшись «смирно», так, как в меня вбивали два года срочной службы, а потом двадцать три года в ВВС, не мог. Даже когда выпрямился, планета покачивалась под ногами, один глаз не хотел открываться более чем наполовину.

- Дергунов! Помоги сержанту одеться и отведи в санчасть. Вы двое отправитесь под арест за нападение на помощника командира взвода.

- Он первый начал, товарищ капитан! – совсем по-детски промямлил второй из драчунов, но никакого сочувствия не вызвал.

Пацаны тем временем усадили меня на койку. Кто-то принёс мокрое холодное полотенце и обтёр лицо. Сознание вполне прояснилось и с безжалостностью прокурора сделало вывод: происходящее – ни разу не сон, не галлюцинация. Пока имело смысл не спешить и довериться двум молодым людям, лучше ориентирующимся в местных реалиях.

Я натянул синие галифе и защитного цвета гимнастёрку, намотал портянки, вспоминая, как приходилось это делать десятки лет назад. Вставил ноги в безупречно начищенные сапоги. Затянул ремень. Парни помогли надеть шинель, а вот с зимней шапкой – беда, здоровенный шишак, вспухший на лбу, противился её водружению на голову. Названный Дергуновым извлёк из тумбочки летнюю пилотку со звёздочкой, и мы втроём покинули казарму.

Шли куда-то через плац. Другой боец, с буквой К на шинельном погоне, стало быть – курсант, плёл что-то примирительное: да ты не думай, не все старшаки против тебя, это только Бушнев, Шпанько и Ошурков совсем охреневшие… Потом добавил несмело:

- Ты же других не назовёшь? Ну, когда к замполиту потянут?

- Я видел только Бушнева и Шпанько. Не бзди. Остальных не сдам.

Эти фамилии запомнил со слов капитана. А остальные… Наверно, предстоит выучить.

Фельдшер делово осмотрел, задал несколько вопросов, тщательно вглядывался в зрачки. Вынес вердикт: ничего страшного, но лучше полежать пару дней в лазарете. Замазал мне ссадины чем-то щиплющим, по поводу фингала, залившего глаз, выписал в качестве лекарства утешительное «до свадьбы заживёт». Скормил пилюльку, дав запить из гранёного стакана.

- Курсант Гагарин! Отдыхать. Утром осмотрит врач.

В дверном стекле мелькнуло отражение, мутное, но я определённо видел этого человека. На плакатах, по телевизору, в газетах. Неужели…

Через четверть часа, наконец, оказавшись на койке и в относительной безопасности, поскольку на второй койке в палате маялся животом татарин-первокурсник, что-то сжевавший в увольнительной и не агрессивный, можно было заняться проблемами глобальными: кто я, где нахожусь, и, главное, когда это происходит.

Стоп… А ведь в кабинете фельдшера на стене висел отрывной календарь. Услужливая память словно на экран монитора вывела картинку: двадцать восьмого января тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Изображение мирно пашущего советского трактора и какой-то мелкий текст, его не прочитал.

Ну и память! А что удивляться, чувствовал себя удивительно молодым и свежим, невзирая на побои и вкус крови на губах. Сосуды головного мозга не забиты всяким мусором, накопленным за восемьдесят лет.

Нет, до восьмидесяти вроде бы не дожил. Последнее, что запомнил – сообщение ТАСС о триумфальном запуске ракеты «Союз-2.1б» с космодрома «Восточный», её разгонный блок «Фрегат» доставил на орбиту спутник из Зимбабве и ещё какие-то космические аппараты, рекордное количество за один присест.

Конечно, здорово, что запуск прошёл успешно. Но меня, журналиста, десятки лет писавшего об авиационной и космической технике, морально убил торжественный дикторский тон, когда новость повторили на Первом канале. Наверно, нужно было транслировать что-то оптимистическое после сообщений об утечке воздуха из российского сегмента МКС, повлёкшего задраивание люка к нашему модулю «Звезда». Хуже того, команда Илона Маска отправила на МКС свой транспортный корабль, способный поднимать орбиту станции и замещать наши «Прогрессы».

С расстройства хлопнул рюмку, потом другую. Возможно, изношенное сердце не выдержало. И очутился в пятьдесят седьмом, в ипостаси… Ну, да, не просто сходство в стекольном отражении, сомнений нет, курсанты называли меня Юра, фельдшер – курсант Гагарин.

Неужели правда?

Чтоб мне сквозь землю провалиться! Хоть стой, хоть падай, это же Юрий Гагарин, тот самый, первый космонавт СССР и планеты Земля, пока ещё только сержант и курсант авиационного училища! Многие биографы описывали неприятный эпизод, когда будущего героя однокурсники отмолотили до потери сознания.

Теперь я – это он? Или он – это я… От случившегося голова идёт кругом, хуже чем от побоев.

Боже, за что?! Я тебя просил совсем не об этом! Вспомни, Всеведущий, как я рвался в отряд космонавтов, вернувшись из Вьетнама. Ни разу не был ранен или сбит, не катапультировался, честно уронил в джунгли один «фантом» и парочку чего-то попроще. А главное – образцовый член КПСС со стерильными происхождением и биографией, идеальным здоровьем… Но мне сказали на комиссии: рост велик для космонавтики. Не послушались меня. А ты, Всемогущий, наверняка занимался чем-то более неотложным, оттого не вмешался.

И вот теперь, после смерти… Зачем?! Если грешен – накажи справедливо. Если можешь – прости мне грехи и отправь на покой.

Ты подарил мне вторую молодость?

Но это же Гагарин! Га-га-рин!!! Последний человек на Земле, на чьём месте я хотел бы очутиться, вытеснив его личность. Самый главный, самый важный герой страны Советов. Не просто человечек, коего засунули в «Восток» вместо собачек или манекена Ивана Ивановича, а совершивший потрясающий подвиг. Он мог и должен был погибнуть, лишь воля к жизни и атомное хладнокровие позволили Юрию Алексеевичу выкрутиться из смертельной петли. Не только сохранил себе жизнь, он спас реноме советской космонавтики и всего СССР. Если после репортажа с орбиты наши предъявили бы журналистам лишь тело утопленника, а Шеппард приводнился благополучно, советский приоритет был бы очень сильно подмочен. Даже – обнулён.

А ведь именно советские успехи заставили американцев втянуться в лунную гонку, запускать станции к дальним мирам… Гагарин выполнил сверхзадачу не только в интересах нашей Родины, но и всего мира.

Всё, что я знал и читал о Гагарине, пусть приукрашенное, говорит о незаурядности его натуры. Скажу объективно: у меня жабры коротки быть Гагариным. И что делать? Просто выживать в советском прошлом, радуясь молодому телу, побои на котором бесследно исчезнут через несколько дней, вновь ощущая несравненное счастье полёта на истребителе, а в космос прекрасно смотается Титов или кто-то ещё из первого набора, есть такой вариант. Но справятся ли они? Я – не Юрий Алексеевич, зато знаю, что ему предстояло пережить – дикие вибрации, уход на высокую нерасчётную орбиту, неотделение приборного отсека, удушье, потеря лодки и опасность спуска прямиком в Волгу с гарантированным буль-буль…

На этом мысли начали путаться. Наверно, фельдшер дал пилюльку чего-то успокоительного, глаза слипались, и подбитый, и целый. Мной завладел сон без сновидений, такой глубокий молодецкий. А какой иначе может быть в здоровом теле, неполные двадцать три года отроду?

Проснулся в шесть, словно по звонку будильника или крику дневального «рота, подъём», заменяющему в армии кукушку в часах. На моих наручных кировских с гордой военной звёздочкой на циферблате треснуло стекло. Не знаю – во время ночной драки с дедушками или раньше.

Умывание холодной водой, да не просто холодной, а ледяной, быстро прояснило разум, к сожалению, зубная щётка была недоступна. Мой татарский напарник крепко храпел, в санчасти не принято будить столь рано, и не обращал внимания, что его новый сосед одевается.

В коридоре висело большое, чуть мутное зеркало, позволяющее военнослужащему проверить уставной внешний вид перед выходом из здания. Уставной… Лучшая шутка дня.

На меня смотрело то самое лицо, известное по фотографиям и десяткам видеороликов, но распухшее и с полузакрытым левым глазом. Ссадины коричневые от йода. Улыбнулся, получилось хорошо – та самая гагаринская улыбка, что через четыре года станет известна всей планете, если не оплошаю. Слава Богу, старшаки не выбили ни один зуб. С коронкой точно не пустят в космос, при взлёте, наслышан, вибрации такие сильные, что не только мосты и коронки – пломбы вылетают на раз.

Спустился на первый этаж, меня окликнул старшина со змейкой и чашкой на голубой петлице, в армии эту эмблему зовут «тёща ест мороженное», старый и очень невоенного вида, если бы не форма:

- Курсант! На зарядку и построение тебе не положено. Курни – и обратно.

- Так воздухом подышать. Дедушки по голове приложили, на воздухе быстрее заживёт. После – в столовку, товарищ старшина.

- Во суки! – тот добавил весьма непечатное слово. – Это в пехоте да в танках норма, что старые молодым вставляют пыжа. В авиации отродясь не водилось. Слушай, может – не ходи в столовку. Наряд принесёт пайку сюда – по числу больных. Собственно, вас-то двое. И вид нестроевой, пилотка вместо шапки, не положено это. Зимняя форма одежды, сержант.

- Не налезет шапка, пока шишка не опадёт. Пойду я, товарищ старшина. Не должен показать старичкам, что трушу.

- Вот это молодец! Но гляди, чтоб не добавили.

Действительно, январский мороз щипал за щёки и легко проникал под тонкую ткань пилотки. Её можно развернуть, опустив на уши, чтоб не отморозились, но уж слишком буду напоминать пленного немца под Сталинградом. И так нарушаю форму одежды. Пока удаётся терпеть – терпим.

Под ногами скрипел снег. После развода часть курсантов примется зубрить матчасть и теорию пилотирования, другая отправится на хозработы, в том числе на чистку снега, пусть через час следы их усилий исчезнут под белым покровом.

Армейский пейзаж, а военные училища и базы военных частей похожи друг на друга как однояйцевые близнецы: казармы под прямым углом, большой плац для тренировок по шагистике и «к торжественному маршу… поротно…», штаб, столовка, флагшток, иконостас со всякими марксами-лениными-хрущёвыми, тем не менее, всё это было мне более чем знакомо. Дежа вю? Я едва не хлопнул себя по голове, вовремя спохватился – на ней же шишки. Ведь сам закончил в шестьдесят седьмом ОВВАУЛ (Оренбургское высшее военное авиационное училище лётчиков), и замполит буквально на каждом занятии напоминал: здесь учился первый космонавт СССР, честь ему и слава…

Правда, когда Гагарин поступал, училище называлось Чкаловским. Город переименовали в Оренбург, название заведения могли бы и сохранить, Валерий Чкалов – он на весь СССР Чкалов, но кто-то решил иначе, не важно.

По крайней мере, я отлично знаю, где тут что. И как бегать в самоходы. Корпуса выходят на улицу Челюскинцев и Советскую, туда нельзя, мигом заметут. Выбираться проще в противоположную сторону – к реке Урал, там возможны варианты…

Упс, отставить, Гагарин был весь из себя примерный, в самоволки не ходил, подавал пример истинного комсомольца-ленинца, рисовал стенгазеты, штудировал первоисточники марксизма-ленинизма и исторические документы КПСС, похоже, искренне верил написанному. Настолько, что тянул в светлое коммунистическое будущее сокурсников едва ли не за уши. Те, отнюдь не диссиденты, всё же не настолько стремились быть идеальными оловянными солдатиками.

Ситуация осложнилась тем, что в процессе хрущёвской реформы армии сокращались сроки подготовки лётчиков, лучших второкурсников перевели сразу на третий. Гагарин был старше большинства курсантов, отдав несколько лет Саратовскому индустриальному техникуму и аэроклубу ДОСААФ. Но для третьекурсников, «дедушек», оставался «молодым». Назначение «молодого» заместителем командира учебного взвода, причём рьяного службиста, вызвало глухое сопротивление прежнего состава, и оно переросло в открытый бунт.

Я остановился, едва не споткнувшись. Далеко не все эти подробности знал, читая книжки про Гагарина, зачастую весьма тенденциозные, противоречивые, порой откровенно лживые. Неужели начала помогать мне память настоящего Юрия Алексеевича? Или от шока вспомнил давно забытое.

Снова накатила пренеприятная мысль, не дававшая покоя ночью, пока не уснул. Моя отправка в прошлое уничтожила личность настоящего космонавта №1! Если я не смогу его заменить достойно, что, скорее всего, и произойдёт, история советской космонавтики изменится. Или, как сочиняли фантасты и осторожно предполагали некоторые физики, я попал в параллельную реальность. Тогда послезнание спускается в унитаз, коль понятия не имею, насколько этот мир соответствует известному мне.

Пока в ушибленных мозгах носился ураган самых противоречивых размышлений, раздался топот десятков сапог. Мимо в сотне метров пронеслись курсанты, похоже – мой взвод, потому что мелькнуло знакомое лицо Дергунова. Парни, выложившиеся на гимнастических снарядах, тяжело дышали и не смотрели по сторонам, краснолицые и распаренные, несмотря на лёгкую одежду – галифе и гимнастёрки, явно не по погоде января в Южном Приуралье. Ещё прошлым утром я, точнее – моё нынешнее тело, бежал (бежало) в том же табуне, наверняка не испытывая ни малейшего дискомфорта. Скорее – мышечную радость.

Старший лейтенант, скакавший рядом со взводом, заметил меня и приблизился, сбавив прыть.

- Сержант! Почему не в медчасти?

- Виноват, товарищ старший лейтенант. Проветриваю голову, чтоб быстрее зажила. Хочу как можно быстрее вернуться к занятиям. Скоро вылеты…

- Если хочешь в воздух, слушайся врачей. Доктор Сарнов тебя осматривал?

- Никак нет. Только фельдшер при госпитализации.

- Тот Рембрант, что расписал тебя йодом… Марш в медчасть! И не сметь её покидать. Сам пойми, с черепно-мозговой травмой шутки плохи. Могут списать из ВВС.

Я получил не так уж много, засветив Бушневу в пузо, а Шпанько в челюсть, да и потом отбивался сколько мог, выиграл драгоценные секунды до появления офицера. Гагарин в памятной мне реальности месяц провалялся на койке… И то остался одним из самых здоровых людей на планете. Но зачем спорить?

- Есть идти в медчасть!

- Юра… - вдруг совсем иным тоном спросил офицер. – Как ты после этого?

- Отвратительно. Нет, не физически. Я в норме. Но чувствую себя преданным. Товарищ старший лейтенант, я ведь для них старался. Авиация – не пехота, где винтовку наперевес и ура на пулемёты. Тут очень точно нужно соблюдать каждую мелочь. По Як-18 помню, любая ошибка, и ты – в штопоре. Если высоты хватит, выберешься, если нет – прощай, Родина. Расхлябанность для них же самих – угроза их жизни. Разобьются на дурницу и самолёт угробят.

- Да… Тебе двадцать три, а рассуждаешь как ветеран. Правильно рассуждаешь. Сосунки позже до этого дойдут. Кто успеет и не погибнет. Я не ошибся, выбрав тебя своим помощником.

- Прошу освободить меня от этой должности. Командир обязан быть авторитетом для подчинённых. То, что я допустил нападение – мой провал. В самолёт и в своё умение летать верю, в лидерские качества – больше нет.

Офицер огорчился.

- Давай так. Временно ставлю Дергунова. А ты выздоравливай. Позже вернёмся к разговору. Кругом марш!

Я повернулся, отстучал строевым положенные шаги, потом перешёл на обычный аллюр. Вернулся в медчасть ровно к завтраку, склевал макароны и выпил чаю, намазав хлебушек маслом. Затем схарчил хлеб и масло татарина, тот ещё не был способен питаться обычной едой.

Доктор Сарнов, майор медслужбы, светил мне лампочкой в глаза, проверял рефлексы, задавал вопросы «какое сегодня число», «где мы находимся», «как фамилия командира учебной роты», на последний вопрос я ответа не знал и предложил ему: что вы всё о ерунде да о пустяках, лучше спросите меня о скорости отрыва и скорости сваливания МиГ-15бис, допустимых перегрузках и углах атаки, заправочных ёмкостях, боекомплекте. Сарнов рассмеялся.

- Спросить-то могу, но я сам не знаю правильные ответы. Но раз ты столь уверен в себе, могу подтвердить: мозги у тебя не пострадали. Отдохни до завтра, понаблюдаем. Если всё будет в норме, отпущу.

Как велел командир, после завтрака и медосмотра я никуда не пошёл, растянулся на койке и погрузился в размышления. И неожиданно почувствовал приступ странного, мало на чём основанного оптимизма.

Я свалился в январь пятьдесят седьмого – до запуска первого спутника и начала космической эры по советскому календарю. На самом деле, первый космический аппарат вылетел выше условной границы атмосферы и космоса, поднявшись на сто восемьдесят восемь километров, если не ошибаюсь, ещё в сорок четвёртом, это была ракета А4 Вернера фон Брауна. В руках американцев в мае сорок шестого она добыла фотоснимок Земли из космоса. То есть Землю фотографируем из космоса, но космическая эра ещё не началась? Не смешите тапочки моей бабушки.

Добавлю, что совсем не смешно, до чего докатилась российская космонавтика, дочка великой советской. Тот же «Фрегат»… А ведь он, по существу, только дополнительная разгонная ступень к ракете, чей прототип эксплуатируется с пятьдесят седьмого года! Все последующие ракеты-носители «Союз» представляют собой лишь модернизацию королёвской «семёрки», первоначально созданной как межконтинентальная баллистическая ракета, гордый советский ответ на американские стратегические бомбардировщики в Турции и в Европе. Когда она впервые вывела «Спутник ПС-1» на замкнутую околоземную орбиту, по всему СССР заключали пари: через сколько лет советские люди ступят на поверхность Луны и Марса. Максимум – десяток лет. Если не звёзды, то тела Солнечной системы казались на расстоянии вытянутой руки. Но Советский Союз распался, от России отделилась и стала враждебной самая ракетная республика великой страны – Украина, в жовто-блакитной стране от прошлой ракетно-космической роскоши вообще не сохранилось ровно ничего. Роскосмос кое-как выжил, что парадоксально, за счёт американских заказов на двигатели РД-180. К сожалению – при слишком ограниченных бюджетных вливаниях, они были недостаточны ещё в «жирные» годы, до COVID, до санкций на фоне СВО.

Потерпели неудачу запуски российских беспилотных станций к Луне и Марсу. Перспективная национальная околоземная станция и новые космические корабли нам демонстрируются постоянно, но лишь в качестве макетов, собранных на уровне школьного кружка «Умелые руки». Обещанная дата запуска всё время сдвигается вправо, снова вправо, испытывая терпение болеющих за нашу звёздную отрасль. Спасибо, «Ангара» взлетела, остальное – подновляемое и слегка модернизированное наследие Королёва, Глушко, Янгеля, Челомея, привет из пятидесятых и шестидесятых годов.

Фактически всё, что получалось у Роскосмоса – выводить на околоземную орбиту беспилотный или небольшой пилотируемый корабль. Одноразовый. То есть уровень шестидесятых годов… Согласен, преувеличиваю, техника продвинулась вперёд, в шестидесятые не было таких спутников связи, как две тысячи двадцатых, не говоря о ГЛОНАСС. Но советские аппараты катались по Луне, совершили мягкую посадку на Венеру и Марс! Что для Роскосмоса, увы, пока недостижимо.

И максимум, что удалось – рапортовать о космическом сотрудничестве с Зимбабве, коль вытянули на орбиту их спутник. Назовите меня пессимистом, но Зимбабве – не самый крутой партнёр из возможных. Те же индусы продвинулись в экспериментах на Луне куда дальше, чем советские учёные и ракетчики, но россияне индусам не особо нужны.

Всё, баста, будущее – в прошлом, как ни парадоксально это звучит. Я – в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, это моя единственная реальность, а грядущее рождается сейчас, ничего ещё не произошло, мы куём его сами.

Мы развиваем настоящую, лучшую в мире космонавтику. Слово «батут» никому и в голову не придёт.

Я – Гагарин. Пусть лишь чисто внешне и подделка внутри, никто не должен этого знать.

Всё, что знал и читал о настоящем Гагарине, пусть несколько приукрашенное, говорит о незаурядности его личности. Свои способности оцениваю не более чем на средний уровень.

Хорошо. А что необходимо минимально? Полярный лётчик с отменным здоровьем, член КПСС, щуплый и низкорослый, не испугавшийся «испытания новой техники». То есть первый круг отбора кандидатов пройду.

Лидерские качества? Не столь важно, человек-то на орбите один, и ему не нужно отдавать команды Королёву.

Обладатель белозубой улыбки – хоть на рекламу зубной пасты. Могём! Оптимист? Да… Только придётся несколько лет давить свой скепсис, что не очень просто, прекрасно зная, к чему придёт СССР. Только не к коммунизму, обещанному Хрущёвым на восьмидесятый год. Автор обещания не дожил, не услышал упрёков – ну и где? А народ развлекался анекдотами: взамен ранее назначенного коммунизма объявлена Олимпиада.

Очень хотелось курить… Наверняка в тумбочке в казарме запасены папиросы. Но курение вредит, в пятьдесят седьмом этому не придавалось значения. Если брошу, буду здоровее! А значит…

Что я вообще расстраиваюсь? Жабры коротки? Бог, природа или что-то ещё непонятное выписали мне второй шанс. Я должен, просто обязан не только повторить подвиг Гагарина, но двигаться дальше. Что о нём писали... Юрий Алексеевич тяжело перенёс испытание славой, первое время распустил себя, по свидетельству Каманина выпивал, сильно разбился, выпав из окна накануне XXII съезда КПСС, а при попытке вернуться в лётную форму, снова подчинив себе истребитель, нелепо погиб. Уже одно это могу исправить – удержаться от соблазнов, их хватило в моей прежней жизни.

Но, главное, я как журналист в общих чертах знаю основные ошибки, сгубившие лунную пилотируемую программу СССР, потом – программу челноков. Не потому, что умный такой, всё проще, читал многочисленные отчёты специалистов. Сейчас, решись мудрствовать и пророчествовать вслух, услышу лишь одно: крепко тебя Бушнев и Шпанько по голове приложили, иди подлечись ещё. А вот к первому космонавту Земли непременно прислушаются.

Всему своё время. И я нахожусь в весьма удачной его точке.