Выбор оружия

1

Три главных российских вопроса:

1. Что делать?

2. Кто виноват?

3. Сколько дадут?

Автор предупреждает, что все события и персонажи вымышлены, любые совпадения названий, фамилий и сюжетных коллизий – случайность.

– Фролов Семен Петрович, семьдесят девятого года рождения, уроженец деревни Нижние Утюги… А что, есть верхние?

Милицейский сержант мусолил паспорт так, словно заподозрил в его предъявителе японского шпиона. Не торопясь, пролистал все страницы и заглянул под суперобложку; мелкий дождь его не беспокоил, и лишь когда тяжелая капля разбилась о дерматиновый козырек форменного кепи, раздраженно дернул головой.

– Есть, двадцать километров от нас. Да только там никто не живет…

Проблемы географии и вымирающих деревень были сержанту не интересны. Страж закона не разменивался по мелочам:

– …Утюги Тамбовской области. Да ты, парень, бандит!

– Какой же я бандит!

Среднего роста и плотно сбитый, с короткой стрижкой, в джинсах и тяжелой кожаной куртке, на представителя оргпреступности Семен тем не менее походил еще меньше, чем на иноземного лазутчика, засланного склонить российский парламент к отказу от Курильских островов.

– Известно какой – «тамбовский». Еще скажи, что не слыхал про них. Правда, они почти все из города убежали, испугались нашего генерала, как только он им войну беспощадную объявил…

Фролов неопределенно кивнул. В местных приоритетах он разбирался слабо и название криминального сообщества слышал только от своего друга Славки, но ему показалось что сержант относится к фроловским землякам с симпатией.

– …и прописки у нас нету, – заметил проницательный мент.

– Я только вчера приехал, – Семен знал, как можно оправдаться, – к другу. Служили вместе.

– Ага, я в курсе: все так говорят. Где билет?

– Выбросил.

– Зря.

Сержант впервые поднял глаза от паспорта, и взгляд его Семену не понравился. Плохой взгляд, не ментовский – хотя у ментов он тоже не самый ласковый, но так смотрят темным вечером в безлюдной подворотне, готовясь ткнуть ножиком в брюхо или дать железом по черепу.

– К другу приехал, – повторил Семен, отгоняя неприятное впечатление. – В армаде вместе служили. В Чечне.

Сержант остался равнодушен к его словам, и впечатление не развеялось. Проверка документов происходила хоть и в вечернее, но еще не темное время, на одной из окраинных улиц, куда Семен забрел, гуляя по городу. Патруль он заметил издалека и мог бы с легкостью скрыться, но не стал, шел своей дорогой и послушно остановился, когда бело-синий УАЗ скрипнул тормозами и сержант с неуставным чубом пшеничного цвета крикнул простуженным голосом:

– Иди сюда!

Водитель оставался в машине., покачивая головой, слушал радио и глазел на девчонок, укрывшихся от дождя под навесом автобусной остановки.

«…но ты – не Ди Каприo…» – неслось из УАЗа, и Семен мысленно сказал: «Вот уж точно», имея в виду самого себя.

– Штраф восемь рублей, – объявил сержант, постукивая ребром паспорта по ладони, но деньги достать не позволил, как только Фролов потянулся к карману, грозно рявкнул: – Стой! Я сам посмотрю. Есть чего запрещенного? Оружие, наркотики?

– Откуда?

– Оттуда. Ну-ка, поворачивайся… Подчиняясь командам, Фролов поднял руки и дал ощупать сначала передние карманы, а потом стал враскорячку к грязному борту УАЗа.

Досмотр длился долго. Семен покосился через плечо на стража порядка, но получил чувствительный тычок в почку:

– Не ерзай!

В Утюгах, как в Верхних, так и в Нижних, такое не практиковалось. Там был всего один участковый, начавший службу лет сорок назад. Он не носил дубинки и автомата, не знал нового Уголовного кодекса и характеристик пистолета Макарова, но с кражами справлялся и скандалы бытовые гасил, не позволяя кухонным склокам перерастать в смертоубийство. Правда, бухали, а последнее время и ширялись в деревне не меньше, чем по всей свободной России, но не один участковый в том виноват…

– Свободен! – сержант шлепнул Фролова дубинкой по ноге, всучил паспорт и быстро прыгнул в машину.

Обдав Семена грязной водой, УАЗ рванул от тротуара.

– А как же штраф? – машинально спросил Семен.

Пораженный догадкой, он сунул руку в задний карман, содержимым которого так дотошно интересовался служивый с длинным чубом. Выдохнул: деньги на месте. Наверное, какой-то срочный вызов, вот они и сорвались. Не только же иногородних гонять научены, есть дела и поважнее. Как-никак, криминальная столица, а не какие-то Старые Васюки. И штраф не взял, потому что сам – человек в погонах, и солдата, с войны вернувшегося, всегда поймет…

Завывая сиреной, патрульная машина свернула в проулок и скрылась из виду. Семен уверился в предположении о срочном деле, в то время как наркотского вида подросток предположил иное:

– За пивом поскакали, козлы!

Ошиблись оба, но Фролов – в меньшей степени. Наряд ППСМ [1] потребовался командиру батальона, и вызов действительно был неотложным, но вовсе не для получения очередного задания…

Семен спустился в кафе. Шесть ступенек, сводчатая дверь, звякнувший колокольчик и душный, прокуренный полуподвал на пять столиков. Три были заняты, один – «заказан», последний почти свободен: одинокая девушка допивала пиво.

– Что будем брать, молодой человек? – Фролов и не заметил, как оказался около стойки.

Барменша была шаблонно красива и доступна. На «бэйджике», приколотом к полупрозрачной блузке, над именем «Любовь» следовало бы дописать: «Свободная», а ниже – поставить цену в у. е.

– Водка, пиво? Минералка? – не предложив ничего более изысканного, девушка перестала облокачиваться на стойку и выпрямилась, лишив клиентов радости созерцать ее нижнее белье.

Зрелище, конечно же, предназначалось не Фролову, а настоящим самцам, чьи джипы теснились у входа, как боевые кони, столетий восемь назад поджидавшие рыцарей у коновязи трактира.

– Мне пивка для рывка.

Барменша посмотрела с сомнением: было очевидно, что на серьезный рывок Семен не способен, не тот калибр, и наметанный взгляд ее не подвел – когда назвала сумму, Семен едва не подпрыгнул.

– Сколько?

– Сорок пять.

Интерьер заведения не соответствовал прейскуранту.

Семен безропотно выложил стольник – расписаться в нищете было выше сил. Тем более что в его положении пара-тройка червонцев ничего не решала.

Пены в кружке оказалось не меньше, чем пива. И то и другое было теплым, а сдачу барменша насыпала влажными десятками, после чего декольте царственным движением оборотилось в сторону ценителей внедорожных машин.

– Свободно?

Не дожидаясь ответа, Фролов подсел к одинокой девушке. Выложив сигареты, чертыхнулся: в пепельнице горкой высились окурки.

– Здесь вообще убирают?

– Только надоедливых клиентов. Попроси, тебе выделят тряпку.

– Я эту тряпку на ее крашеную голову и накручу!

– Да? Хотела бы посмотреть, да боюсь, навряд ли у тебя получится, – девушка усмехнулась и, показав мелкие острые зубки, добавила: – Мы с ней в одном классе учились, да и живем неподалеку, так что я ее хорошо знаю.

Семен попробовал пиво:

– Моча разбавленная.

– А ты хотел неразбавленной? Тут прилично обслуживают только своих. А остальных —так, чтобы больше не приходили.

– Те, значит, свои? – Семен незаметно кивнул на соседей.

– Еще какие! Хозяева. Здесь, и еще во многих местах. «Тамбовские», кажется. Тот, крайний, тоже из моей школы, на год младше… А бородатый – их «бригадир».

В иерархической лестнице криминальной империи Фролов разбирался слабо. Если судить по рассказам Славки, по приглашению которого он и приехал в Новозаветинск, полномочия нижне-утюговского бригадира сильно отличались от городских, хотя и там, в умирающем колхозе, он пользовался немалой властью. И тоже ездил на внедорожнике, правда, отечественного производства и гнилом.

– Земляки, – пробормотал Семен, разглядывая их боковым зрением.

– Ты, значит, оттуда? А чего к нам занесло? Мальчик больше не хочет в Тамбов?

– Что там делать? Заехал, матери показался, и сюда. Славка звал. Я приехал, а его уже посадили. Он дембельнулся на месяц раньше.

– Тебе повезло, что не приехал с ним вместе.

– Повезло, конечно. Только что теперь делать – ума не приложу.

– Езжай обратно.

– Без денег там делать нечего.

– А здесь?

– Здесь хоть заработать можно. Славка говорил, в большом городе деньги лежат под ногами, надо только не бояться их поднять и не тормозить.

– Что ж, попробуй, Билл Гейтс рязанский!

– Кто?

– В том-то и дело, что никто! У тебя образование есть, связи? Или, может, умеешь что-то такое, чего другие не знают? Деньги, может,и лежат, да только представь, что с тобой сделают, когда ты за ними нагнешься!

– Славка звал…

– Ну и где он сейчас? Хочешь составить ему компанию?

– Он по дури сел.

– А что, кто-то садится по-умному? Нет, я согласна, если спереть миллион баксов, то за него можно и пострадать годик-другой, оно того стоит. Да только люди с такими деньгами не садятся. Вон у них спроси, у земляков. Людей много, а фантиков всегда не хватает. У кого они есть – у того и пиво холодное.

– Чего ты ко мне привязалась?

– Понравился!

Семен посмотрел: симпатичная. До этой минуты он расценивал ее лишь как случайную соседку, теперь задался вопросом: шутит или, может, действительно ей приглянулся?

– Между прочим, они сюда, наверное, тоже не с чемоданом баксов приехали, – Фролов так, чтобы со стороны это не было видно, указал на земляков. – У них получилось, а я чем хуже?

Девушка не ответила, а через некоторое время, когда пауза затянулась, вздохнула:

– Мент родился. Мне, кажется, пора.

– К менту?

– К дому. Хорошая девушка должна ложиться в кровать в восемь, чтобы в девять вернуться домой.

У Семена, непонятно отчего, заполыхали уши.

– Погоди, еще пиво будешь?

– Пиво? – Она задумалась, прикусив нижнюю губу, что Фролову очень понравилось и вызвало учащенное сердцебиение. – Нет, чего-то не хочется. Возьми мартини.

– Оно тут есть?

– В Турции все есть. Только напомни Любке, что для меня. Меня, кстати. Вера зовут.

– Маленькая?

– Как видишь, не очень. Метр семьдесят два. Девяносто – шестьдесят два – девяносто пять. Ты только один этот фильм видел? Бедненький!

Зарево с ушей перекинулось на лицо. Второй раз в течение вечера он ляпнул глупость, как будто кто-то тянул за язык. И вправду, утюг! Скрывая замешательство, Фролов повернулся к стойке, где бородатый бригадир с довольным видом пыхтел сигарой и трепался с барменшей, пуская дым в разрез ее блузки, что им обоим очень нравилось.

– Сейчас возьму. Пускай он отойдет.

– Не дождешься. Они уйдут вместе. Какое ему дело до их отношений? Но показалось, что по душе саданули наждачкой…

Бородатый замолчал при его приближении. Сидел на высоком табурете, болтал ногой в сверкающем ботинке и улыбался в тридцать – или сорок? – два зуба неимоверной белизны.

– Еще пивка? Для второго рывка?

– Мне мартини, для Веры.

Что нужно брать к итальянскому вермуту, Семен не представлял и заказал первое, что попалось на глаза:

– Два бутерброда с форелью, фисташки и шоколад.

– Шоколад большой?

– Нет, ма… Средний, вон тот!

– Двести пятьдесят, – округлила Вера, не тратя время на калькулятор.

Семен кивнул. Солидно кивнул, с достоинством, чтобы никто не усомнился в его платежеспособности. Деньги доставал не торопясь, вытащил из заднего кармана всю пачку и, продолжая разглядывать витрину с салатами, небрежно бросил три сотенных, а Люба протянула к ним наманикюренные пальчики, но замерла, как будто коснулась ногтями чего-то противного.

– Это смешно?

– Что?

Бородатый бандит придвинулся ближе, навалился мощным локтем на стойку, пыхнул сигарой, сгреб и скомкал банкноты, скатал их в хрустящий шарик, засунул его в нагрудный карман Семеновой куртки:

– Не шути так больше, не надо. Остро пахнуло опасностью. Неуловимо изменив положение тела, бригадир изготовился к удару. Стоит что-то не так сказать или хотя бы неправильно посмотреть, и унизанная перстнями колотуха обрушится на голову Фролова. За что?

Он развернул деньги. В первый момент ничего не понял – а потом залился краской пуще прежнего.

На бумажках, размерами и цветом сходных со сторублевыми купюрами, было написано: «Сотка бабок. Конкретный банк» и нарисована обезьяна, делающая непотребные жесты.

Увидев реакцию Семена, бригадир расслабился и даже хлопнул его по плечу:

– Такая валюта тут не катит!

– Двести пятьдесят, – напомнила хозяйка. Последующие четверть часа прошли, как в тумане. Вера дала Семену «пятихатку», и он оплатил заказ. Несколько раз ходил от столика к стойке, что-то ронял, позабыл о сдаче и был возвращен грозным окриком бородатого… Когда дымка развеялась, его трясло от желания добраться до тощей глотки сержанта, вцепиться в нее и душить, колошматя затылком об стену. Вера смотрела участливо:

– Не переживай, со всеми может случиться. Правда, не со всеми случается.

– Меня менты обокрали.

– Я не прокурор, можешь не жаловаться.

– Да я честно говорю!

– А я тебе верю.

– Это здесь, рядом, было. Докопались, что прописки нет… Козлы! Там сержант такой был, длинный, тощий как вобла, челка вот такая и усы – трамплин для ман…

– Кажется, я его где-то видела. – Вера подняла стаканчик с мартини. – Мы сегодня пьем, или как? Фролов схватился за пиво:

– Слушай, а ведь он в этом районе работает, его найти можно! Вера усмехнулась:

– И что ты сделаешь, когда найдешь? Подкараулишь в темном углу?

2

Бело-синий УАЗ лихо залетел во двор одноэтажного кирпичного барака, где располагался отдельный батальон патрульно-постовой службы, развернулся по широкой дуге, обдав водой серые ворота служебных гаражей, и замер перед входом. Сержант Казначеев – высокий, худой, резкий в движениях, взбежал на крыльцо и, прежде чем войти, тряхнул пшеничной челкой и огладил усы – трамплин для всяких вошек.

Вошел, не зная, что последний раз переступает обшарпанный порог в качестве сотрудника милиции. Интуиция, спасавшая от всевозможных неприятностей, на этот раз спасовала.

Он наклонился к окошку в стеклянной перегородке, за которой сидел дежурный:

– Чего там?

– Комбат вызывает.

– Опять цветы для дочки понадобились?

– Там узнаешь. – Дежурный прятал взгляд, и Казначей насторожился:

– Он один?

– Увидишь.

– Да пошел ты, пень толстозадый! Сержант повернул в коридор, быстрым шагом двинулся к кабинету начальника. Ни страха, ни какого-то особого волнения не было, только злость на дежурного. Не знает или боится сказать? Вот сука! А ведь никогда его не обижали…

– Артем!

В дежурном проснулась совесть, и он решил предупредить. Выскочил из-за своей загородки, воровато озираясь, догнал и шепнул на ухо, дыша чесночным перегаром:

– Там начальник ОУРа [2] и с ним опер-"убойщик" [3]. По твою душу. Ты что натворил?

– Убил. Деда Мороза заказывали? Платите, я исполнил!

Дежурный отшатнулся:

– Да ну тебя!

Казначей все понял: «заложили» свои. Те, кому верил и помогал. С кем жрал водку, делал бабки и драл уличных проституток. Чем это может грозить? Искушенный в разборках с мелкими правонарушителями и методах «опускания» ларьков, в уголовном праве он «поляну не сек».

Казначей похлопал себя по карманам. Кое от чего надо избавиться, и немедленно. Вернуться, оставить в машине? Опасно, там водитель, а при нынешних раскладах не разберешь, кто из своих переметнулся к противнику. Ладно, в сортире есть надежное место…

Ничего спрятать Казначей не успел. Опер, очевидно, видевший, как подъехал «уазик», вышел в коридор:

– Тебя долго ждать? Или повестка нужна? Сейчас вручу!

Ни выражение лица, ни голос хорошего не предвещали. Артем невольно оставил привычный нагловатый тон:

– Да иду я, иду…

Перед дверью с буквой "М" Казначей остановился и, потирая низ живота, озабоченно объявил:

– Я быстро. Бляха-муха, сожрал чего-то несвежее, с утра крутит…

Финт не удался.

– Шавермой дармовой объелся? – Опер рывком за локоть оттащил Артема от спасительной двери и буквально втолкнул в приемную начальника.

По статусу никакой приемной комбату не полагалось, но тем не менее она имелась и была заботливо отделана на средства азербайджанской диаспоры. Обязанности секретарши исполняла батальонная машинистка; сейчас ее не было, на столе пылились вазочка с цветами и зачехленная «Ятрань». В открытую дверь кабинета были видны комбат и начальник районного угрозыска майор Катышев по прозвищу Бешеный Бык. Среднего роста, с коротко остриженной мощной головой, он опирался на стол чугунными кулаками, и полированная столешница гнулась под его стокилограммовым весом. Облаченный в подполковничий китель комбат сидел, откинувшись на спинку офисного кресла. Меньше всего он сейчас походил на справедливого фронтового «батяню», скорее – на уличенного в кражах ГСМ [4] тылового снабженца.

Оно и понятно – проделки подчиненного всегда могут отразиться на его шефе, тем более, когда они связаны не только нитями служебных отношений. А Казначей и подполковник связаны были. Не то, чтобы очень крепко, но вполне чувствительно, если за эти нити как следует потянуть.

От позиции комбата зависело, как обойдутся с Артемом в дальнейшем.

«Сдаст», – решил Казначей, и под ложечкой засосало.

– С тобой хотят пообщаться. – Начальник смотрел на стену, где висел портрет первого президента в камуфляже и краповом берете, как будто спрашивал совета, но президент молчал, и комбат, вздохнув, повторил: – Хотят с тобой пообщаться…

– Да? А по какому поводу?

– Сам прекрасно знаешь, – в разговор вступил опер. Казначей вспомнил, что фамилия его – Волгин, и в РУВД он имеет репутацию мента, с которым сложно договориться.

– Наблудил, так имей мужество ответить.

– Нигде я не блудил, но пообщаться готов. Только, Василий Данилыч, – Казначей обратился к прямому начальнику, – меня подменить некем…

– Ничего, город без твоей защиты как-нибудь перетопчется, – усмехнулся начальник районного УРа и провел ладонью по своему затылку.

– Так мне ехать?

И комбат за столом, и президент на стене молчали. За них ответил опер:

– Куда ты денешься? Только пушку не забудь оставить.

Артем промедлил лишь секунду, но двое в штатском ощутимо напряглись.

– Что я, сумасшедший? – пожал плечами Казначеев, выкладывая на стол «макар» с запасным магазином.

– А что, нормальный? – Волгин привычно выщелкнул патроны, проверил маркировку на донышках гильз.

– Да табельные они, табельные! Откуда у меня свои?

– Оттуда, откуда и героин. Пошли. На улице, заметив удивленный взгляд своего водителя, Артем шагнул к «уазику», чтобы объяснить ситуацию, но был возвращен на прежний курс рывком за локоть и помещен на заднее сиденье «десятки» с частными номерами – личной машины начальника УРа. Волгин устроился рядом и развернулся вполоборота:

– По браслетам соскучился? Могу легко окольцевать.

– Между прочим, вы не УСБ [5]…

– Так и ты не депутат.

Катышев водил машину резко, как делал все в этой жизни. По дороге к РУВД они успели многих «подрезать», еще больших – обматерить. Влетели в широкий двор райуправления и затормозили перед порогом, так клюнув «носом», что Казначей впилился лбом в передний подголовник.

– Шагай, важный птица. – Волгин придержал дверь машины, пока Артем выбирался наружу, и пропустил его в РУВД перед собой.

Поднялись на третий этаж и прошли в кабинет, на двери которого висела табличка «Группа по раскрытию умышленных убийств» с одной, уже знакомой Казначею, фамилией. Сколько Артем помнил, эта группа, в торжественных случаях, вроде Дня милиции, именуемая элитным подразделением уголовного розыска, всегда состояла из одного человека. На две другие должности, положенные по штатному расписанию, желающих не находилось. Вспомнив любимую шутку туповатого начальника СМОБ [6] и желая разрядить обстановку, Казначеев спросил:

– А остальные опера – грузины по фамилии «Вакансия»?

Обстановка не разрядилась.

Волгин брезгливо поморщился, а Катышев, встав перед постовым как бандит перед жертвой ДТП, рявкнул:

– Ты чо делаешь?! – И закатил такую оплеуху, что Казначей шарахнулся о мягкое кресло в углу кабинета и сел на пол, потрясенно мотая головой.

– Да вы что, мужики?

– Мужики тебя в камере драть будут, пацан недоделанный. Закатывай рукава!

– Пожалуйста. Что я, наркоман, что ли?

Дырок в венах у Казначея, и правда, не было. До сего дня ширялся он всего лишь трижды и всякий раз, памятуя о конспирации, выбирал новое место, благо таких мест на человеческом теле немерено, и многие из них никто не проверяет – противно.

– А что, нет? Скажи, ни разу не пробовал. Казначей шмыгнул носом и отвернулся к окну. Хоть он и помнил, что главное – ничего не признавать даже под пытками, но выдержать взгляд опера не смог.

Волгин присел рядом с Артемом на корточки, двумя жесткими пальцами взял его за подбородок и заставил посмотреть глаза в глаза.

– Так что там у нас с дурью? Казначей истекал потом, как в сауне.

– Ну, было пару раз…

– Из них последний – сегодня утром? Когда, «ломать-то» начнет?

– Не начнет.

– Все так говорят. А потом, в камере, на трусах вешаются.

– Да не «сижу» я на игле!

– Никто этого и не говорит. Ты просто свободный гражданин свободной России. Новое поколение, которое выбрало «герыч» [7].

Человек с расширенным сознанием. Теперь скажи, что покупаешь «когда как» у незнакомых черных на Правобережном рынке, и что вообще наркомания – болезнь, которую надо лечить. Брать деньги с нормальных налогоплательщиков – и на вас, педерастов, тратить, вместо того, чтоб старикам пенсии повысить.

– Между прочим, давно доказано, что если есть предрасположенность от рождения, то никуда не денешься, рано или поздно начнешь ширяться.

– Да? Кем, интересно, это доказано? «Медельинским картелем»? Не «сидит» он! Смотрите, какой особенный! Нельзя быть чуть-чуть беременным. Или ты наркот, или нет. Середины не бывает. Ни бросить, ни вылечиться нельзя.

– Почему? Лечат…

– Чтобы излечиться, мало поваляться в больнице и промыть кровь за родительские деньги. Надо рвать со всеми знакомыми и драпать из города в самую глухую деревню, где до ближайшего наркодилера – сто верст по тайге пешим ходом. Тогда, может, чего и получится. Но не здесь, где тебя каждая собака знает и дозу предложить норовит. Я понимаю, молодняк сейчас идет безбашенный. Которые из нищих семей – от безысходности ширяться начинают, обеспеченные – с жиру бесятся. Но тебе-то почти двадцать пять, другое поколение! Да и на работе должен был навидаться, как героин за два года из человека животное делает.

Опер отпустил Казначеева. Продолжая сидеть рядом с ним, достал раздвижную синюю пачку французских сигарет, не торопясь прикурил, выпустил ароматный дым в потолок.

– Хватит, тема себя исчерпала. Жалеть вашего брата ты меня не заставишь. Есть, конечно, отдельные… Но сколько лет работаю – не видел практически ни одного «чистого» наркомана, каждый на криминал как-то подвязан. Кражи, грабежи, убийства за тридцать копеек – лишь бы на дозу заработать…

– Между прочим, в Голландии наркотики разрешены.

– Вот и дуй в Голландию, а здесь выворачивай карманы.

На стол легли пачка легкого «Мальборо», зажигалка «Ронсон», пейджер, бумажник и, отдельной пачкой, половина того, что отобрали у Фролова. Среди настоящих купюр затесались кредитки «конкретного банка» с глумливой обезьяной. У Казначея потемнело в глазах: он подумал, что за ним могли следить с самого утра и, значит, видели, как он «обул» деревенского парня. Когда мрак рассеялся, бумажная мартышка ухмылялась пуще прежнего.

Волгин пересчитал деньги:

– Да, не слабо живет ППС за две недели до зарплаты. Ты сколько получаешь, тонны полторы? Здесь почти столько же.

– Знакомый долг вернул.

– Можешь его назвать? Прямо сейчас, чтоб я перезвонил и проверил.

– Я телефон его не знаю.

– Понятно, вопрос снимается. Говоришь, лечить тебя надо? С того парня, которого ты сегодня «кинул», еще денег содрать и на твое лечение пустить?

– С какого парня?

– А что, это девка была? Объявится «терпила» – раскатаю по полной программе. Даже если ты «черного» шваркнул.

Опер повертел в руках банкноты с обезьяной:

– Слепых попрошаек обманываешь?

– Да нет, просто прикольно…

После денег пришел черед пейджера. Модель была из дорогих, компания-оператор – престижная. Волгин принялся листать сообщения, потом прервался и спросил у Казначея:

– Не возражаешь?

– Пожалуйста, если надо. – Самое важное Артем стер еще утром, перед заступлением на смену.

Четыре года назад, устроившись в милицию после того, как потерпел фиаско в качестве агента риэлтерской фирмы, Артем не ставил левые доходы во главу угла. Глупо отказываться от денег, которые сами плывут в руки, но использовать должность ради прикрытия каких-то своих махинаций он не собирался. Отнюдь не по моральным соображениям, просто боялся, не зная, как это делать, не попадаясь. К славе, тем более посмертной, он тоже не стремился и на задержаниях опасных преступников – такое хоть и редко, но случалось – пупок не надрывал. Настоящая жизнь начиналась после работы – друзья, девочки, кабаки, куцые, но время от времени случавшиеся благодаря старым связям приработки. На службе он просто отбывал номер. Внешне опрятен, с товарищами вежлив, с начальством – тем более. Служебные показатели средние, зато стабильные – руководство довольно. Но время шло, Артем срастался с новым коллективом, а былые товарищи отдалялись, так что «халтуры» постепенно иссякли. Наступила пора делать выбор.

Все милиционеры получачи примерно одинаково, но одни жили хорошо, а другие – не очень. Можно сказать, совсем не жили. Перехватывали «чирик» до зарплаты, травились безобразной «Примой» и водкой подвального разлива, плодили нищее потомство в облезлых ментовских общагах. На пенсион выходили с полным набором хронических болезней, и мало кто из них доживал до старости; о тех же, кто дожил, много лет назад заметил книжный пират Джон Сильвер: «Живые позавидуют мертвым». Другие радовались каждому дню, на вопрос о делах отвечали «0'кей», меняли тачки и радиотелефоны, баловали детей и любовниц, гоняли в отпуск за границу. Расслоение было не только в ППС – коснулось всех милицейских служб, хотя и в разной мере. Встречались такие, кто умел совмещать службу – вне зависимости от должности и подразделения, – с честным зарабатыванием денег «на стороне», но было их мало, и были они крайне далеки от народа. К тому же – Артем в этом нисколько не сомневался – в нашей стране ничего, кроме геморроя, честно не заработаешь, да и не наградил Господь его соответствующими талантами, оставил лишь два крайних варианта. Какой никакой, а все-таки выбор. У некоторых нет и такого. Сомнения были недолги, и в один прекрасный день, добившись перевода в экипаж, где службу понимали «правильно», пошел сын Божий Артем по кривой дорожке, в чем до последнего времени ничуть не раскаивался.

Особого греха он в этом не видел. Коли государство, в лице как властных структур, так и простого электората, не возражает, чтобы те, у кого есть зубы и руки, подняли кусок – отчего ж не поднять? Главное, знай меру, не переусердствуй со слабыми и не лезь на делянку более сильного, не лапай то, чего по должности и видеть не положено. Старший экипажа, мужик тертый и немолодой, как-то по пьяному делу сравнил государство с продажной женщиной, которая ломается лишь для того, чтобы набить себе цену, в душе давно готовая позволить любые прихоти и извращения клиента… Там были еще какие-то слова про наши законы и наших правителей, но Казначей их не запомнил, в памяти, замутненной хорошей дозой «Смирнова», отложилось лишь самое главное, на что он ссылался, иной раз приводя философское обоснование своим бесчинствам.

Самый легкий доход приносили пьяные. Обирали лишь тех, кто гарантированно не станет жаловаться; среди них встречались люди с деньгами, но в основном доставались крохи. Кавказец, не имеющей регистрации в городе, давал полтинник, а то и «стошку» только за то, чтобы его не тащили в отдел. Платил – и не чувствовал себя обиженным, за исключением случаев, когда не в меру бойкий первогодок пытался задрать таксу. Тем, кто знал места, в прежние времена за смену удавалось насшибать по двести-триста рублей на каждого члена экипажа – естественно, «грязными», поскольку приходилось делиться с теми, кто непосредственного участия в поборах не принимал, но по своему служебному положению имел право на долю от прибыли. Со временем такая халява иссякла, сыны гор привыкли к дисциплине и обзавелись справками, подтверждающими их законное нахождение в городе, благоразумно рассудив, что выгоднее один раз рассчитаться с начальником, чем постоянно отстегивать его подчиненным. Доводилось тормозить тачки, пассажиры которых очень не хотели показывать содержимое багажников или свои документы, – очевидно, спешили по важным делам, а в свободной стране один хороший человек всегда может договориться с другим, когда никто не видит. Под патронаж Артема перешли несколько торговых точек, владельцы которых платили дань деньгами и товаром. «Время крыш» заканчивалось, «коммерсы» старались увильнуть от «налога», но кое-что перепадало до сих пор, да и Артем, вспомнив свое агентское прошлое, сумел воспользоваться новыми связями и провернуть пару выгодных сделок.

Летом девяносто седьмого, в кратчайшие сроки вытеснив традиционное «черное» [8], на рынок наркоты обрушился героин.

Число торговцев и потребителей стало множиться в геометрической прогрессии – и младший сержант Казначеев не растерялся, смекнул, как поиметь свой грошик с такого прибыльного дела. На тротуарах выстроились проститутки-"трассовички", состоящие из «пробитых» наркоманок, к которым в теплое время года присоединялись «любительницы», вышедшие подзаработать на колготки и дискотеку, и с каждой, стоявшей под фонарем на маршруте его патрулирования, получивший третью лычку и почетную грамоту Казначей имел маленький, но регулярный доход – не говоря об удовольствиях плотского плана…

– Ты чо, уснул? – Начальник УРа отвесил еще одну плюху, и Казначей, всем боком приложившись о сейф, машинально вскрикнул:

– Чего руки-то распускать?

Бешеный Бык, свою молодость проведший в спецназе внутренних войск, весело удивился:

– Ты хочешь, чтобы я распустил ноги? Смотри, не пожалей! И встань, как положено…

– Что у нас с Юриком? – спросил Волгин.

– С каким Йориком?

– Ты что, прямо здесь обдолбаться успел? Оставь Шекспира, мы о прозе говорим.

Прекрасно понявший вопрос Казначеев тянул время, надеясь придумать достойный ответ, но в голове вертелась сплошная лабуда вроде предоставленного 51-й статьей Конституции права не давать показания. Получив от Катышева еще один подзатыльник, он раскололся…

С Юриком случилась беда. Большая беда. Можно сказать, больше просто некуда. Юрик – двоюродный брат Димыча из соседнего взвода, пять дней тому назад отбросил копыта. Черт знает, почему. Скорее всего, «передознулся» [9].

Пытались откачать – хлестали по щекам, укладывали в ванну с холодной водой, делали искусственное дыхание. Все тщетно! Под молодецким напором грудная клетка Юрика трещала, но душа его, уже достигшая врат ада, обратно не возвращалась. Обиднее всего было Артему: Димон «ширнулся», в то время как он, хотевший лишь понюхать «герыча», не успел. Окочурился Юрик в квартире, что осложняло ситуацию. Случись это где-нибудь на лестнице – и можно было бы уйти. Мертвому – все до балды, а вот живым, особенно «обдолбанным», проблемы не нужны. Труп – не шприц, быстро не выкинешь, да и стремно как-то близкого, человека в лес волочить или в помойке закапывать, тем более что в соседней комнате маман «Поле чудес» смотрит и, какой бы глухой ни была, в любой момент может нос из своей конуры высунуть. Договорились, что Казначей тихо линяет, а Димыч остается и принимает удар на себя.

Два дня Казначей шхерился по знакомым, потом Димыч отзвонился, успокоил: опера, конечно, наседали, но он стоял на своем и друга не сдал. Рапорт об увольнении пришлось написать – так из всех возможных неприятностей эта еще наиболее либеральна, могло быть хуже, если б взялись и закрутили гайки как следует.

Оказывается, взялись, и Димыч, стало быть, компаньона «вломил». Что ж, этого следовало ждать. Когда у человека такой «дозняк», то он, из одного страха перед «ломками» расскажет все, достаточно лишь слегка пугануть камерой.

– Если б не занимались самодеятельностью, а сразу «скорую» вызвали, парень жив бы остался, – сказал Волгин.

– А вам что, его жаль? Сами ж говорили про наркоманов. Знаете, какая у него, да и у Димки тоже, доза?

– Знаю. – Опер закончил писать показания Казначея, придвинул к нему бланки.

– Прочитай и распишись… Готово? Теперь бери чистый лист.

– Рапорт на увольнение?

– Нет, на материальную помощь. Не спрашивая, Казначей поставил дату двухнедельной давности, чтобы его могли включить в ближайший приказ.

– Молодец! – Катышев похлопал Казначея по плечу.

– Теперь ксиву на стол – и свободен. Открываю знакомую дверь – человек я гражданский теперь… Пшел вон, ублюдок!

Артем вылетел в коридор.

Волгин сидел, облокотившись на стол обеими руками и массируя лоб. Потом посмотрел на начальника:

– Сколько таких, как он, еще осталось.

– Есть и нормальные…

– Давно такую тварь не встречал.

– А что ты еще сделаешь? Прокуратура, может, и «возбудится» [10], так ты сам видишь, что материал-то дохлый, хрен какую статью этим ублюдкам повесишь. По жизни, конечно, обидно, да…

– Чувствую, мы с ним еще увидимся, – вздохнул Волгин.

3

Галина Степановна вернулась из СИЗО [11] в четвертом часу вечера.

Славку арестовали три недели назад, один из его подельников находился в бегах, но следователь разрешил свидание – хотя обычно, говорили знающие люди, такое не практикуется.

– Как он? – Семен встретил пожилую усталую женщину в коридоре.

Армейский друг был в порядке. Попал в нормальную камеру, где авторитетом, конечно, не стал, но и не шестерил сверх меры; чморил слабых и уживался с сильными без особого ущерба для самолюбия.

– Славик нигде не пропадет, – улыбнулся Семен, выслушав скупой ответ женщины.

Отмечая дембель в компании школьных приятелей, Славка подрядился вместе со всеми «поставить» богатую хату. Пили они пятый день, деньги кончились, но продолжения банкета хотелось, и кто-то из собутыльников поклялся, что наводка верная, а дело – яйца не стоит. Выеденного. Собутыльники превратились в подельников. В квартире действительно было чем поживиться. Не тратя время на поиски тайников, набили два рюкзака подвернувшимися под руку шмотками и хотели слинять, но получился облом: прямо в подъезде нарвались на милицейский патруль. Что обидно – оказавшийся там не по вызову бдительных соседей или сработавшей сигнализации, а совершенно случайно. Славик сдался без боя. Другие – нет. Поэтому, наверное, всех и «закрыли», кроме одного, в суматохе сумевшего убежать. По мнению родственников и родителей, надобности в аресте не было. Фактически причиненный ущерб невелик, а то, что из четверых двое прежде судимы за подобные шалости, – роли не играет. Тяжелое наследие тоталитарного режима, и все такое прочее. Тем не менее прокурор прислушался к доводам следствия и арест санкционировал. Почему-то во всем мире полицейские органы не любят «квартирников», не хотят вникать в их трудности, душевные терзания и детские комплексы…

– Мне он ничего не просил передать?

– Сегодня освобождается мальчик из его камеры, он занесет письмо. Что у вас за дела, о которых мне ничего нельзя знать?

Промолчав, Семен скрылся в комнате. Врать не хотелось, но и правду не скажешь.

Славка молодец, что сумел написать. Прочитав весточку от друга, Семен сможет определиться, как быть дальше. Галина Степановна и так уже косо смотрит, хотя и не намекает, что загостился. Сегодня не намекает – а завтра скажет открытым текстом, характера ей не занимать. Вот только куда податься? Не в Утюги же свои возвращаться…

Гонец пришел ровно в шесть. Долговязый лысый парень в костюме с чужого плеча был весел и нагловат. По дороге он успел изрядно нализаться, да и здесь не растерялся – как увидел бутылку «Синопской», так к ней и прилип, высосал половину, прежде чем выдать грязный помятый листок, с обеих сторон исписанный Славкиным почерком. Галина Степановна, ясное дело, посланием заинтересовалась, но Семен был тверд, в руки не дал и сам при ней читать не стал, пообещав впоследствии пересказать то, что адресовано лично ей.

За чаем посланец, безбожно матерясь, рассказывал байки из зековской жизни и возжелал заночевать, но был выставлен за дверь. Оказавшись на лестнице, скандалить не стал, смылся на удивление быстро и тихо, чему Семен удивлялся до тех пор, пока не увидел вывернутые карманы своей куртки.

– Вот оно, тюремное братство. – Ущерб составил рублей тридцать, и кидаться вдогонку Семен не стал.

Уединившись в комнате, расправил листок, свернутый трубочкой.

– Интересно, как он его из камеры вынес… Буквы были мелкие, но разборчивые – как-никак половину службы Вячеслав провел штабным писарем.

«Привет, братишка! Вот и опять судьба-злодейка нас разлучила, а так хотелось выхлебать с тобой цистерну водки и вставить…»

По прочтении у Фролова вытянулось лицо. Армейский друган, с которым они рисовали такие грандиозные планы на будущее, его откровенно кидал. Понятно, что обстоятельства форсмажорные, но ведь не до такой же степени!

«Прости, братуха! Лавэ нужны на адвоката, и отдать твою долю я не могу. Они в надежном месте, даже мать не знает где. Скоро я выйду, и мы…»

Ага, плавали, знаем. Бабка надвое сказала, отпустят ли его на суде, могут и реальный срок влепить, без всяких условностей, да и до суда еще дожить надо. Кто знает, когда он состоится? Вон, люди по два-три года сидят, а ради Славика никто суетиться не станет… Ладно, выпустят – и что дальше? Где он деньги возьмет? У адвоката обратно попросит?

Из Чечни, где их полк воевал с октября девяносто девятого, ушлый Слава вывез три «макара», прибор бесшумной стрельбы, гранаты и патроны, которые должен был реализовать в городе до приезда Семена, заложив тем самым финансовую базу их будущего предприятия…

– Как раз хватит ларек открыть, – говаривал Слава, по вечерам глядя в темное чеченское небо. – Продуктовый, для начала. Потом, конечно, развернемся по-настоящему. Одну гранату надо будет оставить.

– Зачем?

– Сам догадайся. Эх ты, деревня! Придут бандиты денег требовать, ты говоришь: «Пожалуйста», лезешь как будто в кассу, а сам – херак им в морду «лимонкой» и кричишь: «Отскочи, падлы, я Басаеву ногу рвал и вас на куски порву!» Как ты думаешь, наедет на тебя после этого кто-нибудь?

…Оружие воровали вместе и прибыль от его продажи должны были разделить поровну. Фролов, на лишний месяц оставшийся в части и приложивший немало смекалки, чтобы скрыть факт хищения, рисковал не меньше пьяного дембеля, раскатывающего по просторам отчизны с арсеналом в мешке. Мог поехать и Семен, но решили, что лучше Славке, как располагающему неизмеримо большими возможностями по части незаконных сделок. В Утюгах за пистолет Фролов мог выручить бутылку самогона и ведро прошлогодней картошки.

Из письма следовало, что продано все, кроме одного ПМ. Он покоился в тайнике неподалеку от дома. Предчувствовал Вячеслав свой арест или вульгарно пробухал за три недели всю память, но так или иначе он оставил карту. Фролов снял с полки томик боевика «Дурной стреляет без повода», который Славка начал читать еще в Чечне и очень расхваливал. «От года своего рождения отними десять…» – гласило конспиративное указание. Семен сначала отнял, потом прибавил, но ничего не получалось, карта не желала обнаруживаться до тех пор, пока он просто не потряс книгу вверх тормашками. К одной из страниц оказался подклеен кусок кальки. Нарисовано было довольно толково – сказывалось штабное прошлое нынешнего арестанта. Семен легко сориентировался – вот только что делать дальше? Пойти и застрелиться?

Вячеслав предлагал продать железку самостоятельно либо перепрятать и ждать лучших времен. Фролова охватил приступ злобы. Мало того, что кинул, так еще и подставляет самым дурацким образом: он что, совсем охренел писать такие вещи открытым текстом? Сколько рук прошло письмо, кто его читал? Этот долбаный гонец – наверняка. И хорошо, если спьяну ничего не запомнил, а если записка побывала у ментов, и ей позволили дойти до адресата только затем, чтобы его, Семена, взять с поличным?

Отдышавшись, Фролов попробовал рассуждать конструктивно. Возвращаться в деревню не хотелось, а значит, оставалось заняться продажей пистолета. Или идти грузить вагоны, да только этим можно и в Тамбовской заниматься…

Надо посоветоваться. Галина Степановна в таких делах не помощник, зато Вера может подсказать.

Настроение резко улучшилось и, собираясь на свидание, он насвистывал: «Я начал жизнь в трущобах городских…»

Казначей проснулся рано, как будто спешил на работу. Теперь спешить не надо… Закурил, пуская дым в сторону сержантской формы, висевшей на «плечиках», повешенных на ключ в дверце шкафа. Больше ее не надевать. Загнать, что ли, скупщикам на барахолке?

Раздавив окурок, он повертелся с бока на бок и незаметно уснул, но к полудню был на ногах и, наскоро перекусив яичницей с сосисками, отправился на рынок.

Толкучку, как всегда, заполнял самый разношерстный люд. Профессиональные торгаши и «синяки», пропивающие последнее. Старики, вышедшие продать ненужные вещи. Наркоманы в поисках дозы. «Лохотронщики», карманники, бомжи. Интернатовские малолетки, готовые отдаться за конфету на палочке. Покупатели, старающиеся беречь карманы и держаться подальше от сомнительного контингента. Около стеклянного павильона союза ветеранов чеченской войны стояли несколько иномарок, возле которых молодые люди соответствующей наружности лениво перетирали свои или чужие – кто их разберет, – проблемы. Возле патрульного УАЗа угощались шавермой его коллеги. Бывшие коллеги… Казначей подошел, поздоровался. Ответили, глядя с плохо скрываемым любопытством: все уже были наслышаны о вчерашнем, история успела обрасти массой домыслов. Потрепались ни о чем, поржали над свежим анекдотом. Обошлось без вопросов и подколок в адрес Артема. Все были, казалось, доброжелательны, но трещина в отношениях уже обозначилась. Когда допили баночное пиво, говорить стало не о чем. Распрощавшись, Казначей по центральному проходу дошел до последних рядов и оказался возле «своих» ларьков. Хозяин, суетливый парнишка неполных двадцати лет, поспешил подойти.

– Привет!

Они пожали друг другу руки. Барыга смотрел на мента с новым выражением. Значит, уже наслышан, что мент – вчерашний…

Вместо положенной суммы парнишка дал половину:

– Только пойми меня правильно, хорошо? Вас много, я один, на всех меня не хватит, а ты уже не в системе.

– Быстро ты забыл мою доброту…

– Я все прекрасно помню. Договоришься с ними, – парнишка боязливо указал за спину, где были и ветераны, и постовые, – я буду только рад. Ко мне они уже подходили.

Артем знал бывшего участкового, который «держал» вещевой рынок, и бывшего дежурного, который успешно верховодил на рынке колхозном. У того и другого был внутренний стержень или что-то еще, позволявший справляться с делами вне зависимости от должности и ксивы в кармане. Артем таких качеств был лишен. Природа поскупилась, а сам не развил. Кого в том винить?

– И вот еще что… – Торговец сильно волновался. – Ты меня слушаешь? Мне нужна машина. Постарайся вернуть до конца недели…

Старенький «фиат-ритмо» Казначей «отжал» год назад. Вроде и не напрягал, попросил покататься, но так попросил, что вопрос о возврате до сегодняшнего дня не возникал. Машина дышала на ладан, в нынешнем положении была чистой обузой, но отказаться от нее Артем не мог.

– А если не верну?

Торговец смешался. Зная о факте, он не был посвящен в детали увольнения Казначея и мог лишь гадать, кем станет тот через несколько дней. Сопьется, как часто бывает с уволенными ментами, или пополнит ряды братвы, что тоже случается не слишком редко? Десятки вариантов, малейший нюанс много значит, а потому ссориться пока не резон. Постарался сказать примирительно:

– Ты же помнишь, как мы договаривались? Как только мне понадобится, ты сразу отдашь. Тем более у меня жена на восьмом месяце, мало ли что, а такси не всегда поймаешь…

– Мы и с этим по-другому договаривались. – Артем показал деньги, которые все еще держал зажатыми в кулаке. – Когда полностью рассчитаешься, тогда и поговорим. Пока!

«На рынке делать нечего, – думал Артем, проталкиваясь к выходу. – Тачку я ему, конечно, не отдам, но и он мне больше не заплатит. Чего доброго, договорится с кем-нибудь, чтобы мне шею намяли… Может, продать ее, пока доверенность действует? Смысла нет, мороки. больше, чем прибыли. Блин, с квартиры съезжать придется, не по карману она сейчас. К сеструхе, что ли, податься? Заодно и на жратве сэкономлю». .

В кармане завибрировал пейджер. «Срочно позвони», без подписи. Казначей остановился, раздумывая. В его положении лучше отказаться, но анонимное сообщение гарантировало пятьдесят баксов или большую, отменного качества дозу героина за двадцать минут несложной работы. Ширнуться не тянуло, но порошок всегда можно превратить в деньги, а сейчас каждая копейка имеет вес.

Приняв решение, он быстрым шагом удалился от рынка на полтора квартала и закрылся в телефонной будке. Номер помнил наизусть…

Сева Брошкин торговал наркотой с незапамятных времен. Счастливчики рождаются в рубашках; Брошкин, очевидно, появился на свет с «баяном» [12], калькулятором и «чеком» [13] в руках и нашел свое призвание на ниве нелегального бизнеса.

Что интересно – в отличие от большинства коллег по ремеслу, сам не баловался даже «травкой». Дважды его судили, но сроки давали символические. Освободившись в конце восьмидесятых, в поле зрения оперов он больше не попадал, но однажды нарвался на Казначеева. Случайно нарвался, по собственной глупости, непростительной для делового человека, но все обошлось. Между ними возникло нечто вроде дружбы, основанной на взаимовыгодном сотрудничестве. Брошкин подарил и оплачивал пейджер, изредка подставлял под задержание мелких потребителей отравы, раз в месяц передавал пару купюр с портретами заморских президентов. Артем предупреждал о милицейских облавах, мог выбить должок с зарвавшегося покупателя, иногда сопровождал при перевозке товара. О возможности попасть в расставленную операми ловушку Казначей не думал; весь расчет строился на защиту от случайного наряда ППС, вздумавшего ошмонать машину Брошкина.

– Есть работа?

– Как обычно. Сможешь подъехать через двадцать минут?

Брошкин, скрупулезный в мелочах, так и не удосужился выучить график работы Артема, из чего следовал вывод, что помощников у него много и он договаривается с тем, кто свободен.

– Если смогу, то опоздаю, а не смогу – приеду вовремя.

– Что?

– Ничего, старый анекдот. Лечу!

Брошкин жил в деревянном доме на обочине шоссе, с видом на озера. Снаружи – голимая лачуга, внутри – реальный дворец. Артем завидовал…

Машина Севы была под стать дому: гнилой кузов на новеньком шасси с форсированным движком. Устроившись на обтянутом мехом переднем пассажирском кресле, Артем вертел головой по сторонам, приглядываясь, нет ли слежки. У профессионала его действия могли вызвать истерику: контрнаблюдению он учился по книжкам типа «Атака Дурного», авторы которых имели такое же представление об ОРД [14], как Брошкин – об астрофизике.

Их ждали на берегу карьера в лесном массиве, недалеко от брошенных корпусов физико-технического института, в месте, мало известном даже коренным горожанам. Окрестности идеально подходили для съемок «Сталкера-2» и голливудских блокбастеров о конце света: километровые свалки, железобетонные конструкции непонятного назначения, пустующие дома и лес, в чащобе которого водились немцы и партизаны, не знавшие об окончании войны.

Артем остался ждать в машине, Брошкин ушел, отсутствовал не больше трех минут. Деревья не позволяли разглядеть, с кем он встречался, был виден только синий бок классических «Жигулей», на которых приехали поставщики.

Пакетик с дурью Сева убрал под сиденье.

– Нормально?

– Как обычно. Но самое трудное впереди. Все фразы были ритуальными и повторялись из раза в раз, но затем Казначей перевел разговор в новое русло:

– Давно хотел спросить: если я оставлю мусорню, ты сможешь меня пристроить?

Перед железнодорожным переездом стояли гаишники. Увидев приближающуюся машину, они оживились, шагнули навстречу. Замолчав, Казначей лихорадочно вглядывался в номера: если районные, то могут знать его в лицо и отпустить без придирок. Нет, эти не знают: отдельный городской батальон дорожно-патрульной службы. Все, приплыли…

Брошкин был спокоен. Инспектор приказал остановиться. Внутри у Казначея все оборвалось. Читай он в детстве «Двенадцать стульев» – мог бы сопоставить свои ощущения с состоянием Кисы Воробьянинова наутро после гулянки с девушкой Лизой. «У меня нет денег…» У Казначея не было ксивы.

При случайном досмотре обнаружить спрятанный в машине героин практически невозможно, и Казначей должен был это понимать, но страх мешал думать здраво. Найдут, непременно найдут! Ноздри щекотал запах параши. «Закроют» именно его, а Брошкин, как всегда, отвертится! Наркоторговец спокойно сбавлял скорость. Увидев бездействие помощника, пихнул локтем:

– Доставай свой мандат, чего тянешь? Артем механически кивнул.

В ту секунду, когда машина остановилась, он распахнул дверь и бросился в лес.

За ним никто не побежал.

Артем несся, не чувствуя ног, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки.

Гаишники подошли к машине.

– Ну, дядя, показывай что у тебя есть запретного…

Когда наркотик был найден, старший инспектор, в чине капитана, вздохнул:

– А ведь мы хотели только документы проверить. Другу своему спасибо скажи!

– Он мне не друг. – Брошкин успел выбрать способ защиты. – Попросил подвезти, и все. Откуда я знал, что он дурью заряжен?

– Оперу это расскажешь.

– Да хоть генеральному прокурору с девочками. Давайте подумаем, как взрослые люди: что вы мне предъявить можете? Свидетелей нет, понятых нет, пассажир сбежал. Вечный «глухарь» получается, и ребята из местного отделения вас за него не поблагодарят.

– Если тебя как следует обработать, ты все расскажешь.

– Уверены? Стану называть всех своих друзей, замучаетесь проверять. А потом от своих слов откажусь и жалобу накатаю.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Можно договориться… Будь шанс «приземлить» Брошкина – гаишники, может, и не купились бы. Но в бесперспективной ситуации чего ради стараться? Доказать, и правда, не удастся…

Несколько зеленых купюр сменили владельца.

– Мои документы в порядке? – Брошкин улыбнулся. – Можно ехать дальше?

Молчание – знак согласия.

Сева потянулся к героину, выложенному на капот его машины, но мент с погонами старшины перехватил руку:

– Куда прешься? Это же не твое!

– Я заплатил за себя и за того парня… – Желание хохмить пропало, когда инспектор сжал его запястье:

– Следи за базаром, уродец! Что ты сделал? Кому заплатил? Может, еще скажешь, что взятку дал?

– Я все понял, – Брошкин смиренно опустил глаза, – я был не прав. Но если мы один раз нашли общий язык, то что нам мешает договориться еще раз? Я готов заплатить за свою ошибку… в разумных, конечно, пределах.

Старшина презрительно скривился:

– У меня дочка в десятый класс ходит, у них половина школы на игле сидит, в каждом сортире торгуют такие же, как ты. Съе...вай и радуйся, что легко отделался, а это я сожгу. Ну, брысь!

4

Проснулись около восьми: надрывался звонок.

– Кого это черти принесли? – в прихожей пробормотал Фролов, подавляя зевоту. Вера молча скользнула от кровати к креслу, на котором в беспорядке была разбросана одежда, закуталась в халат и, придерживая его на груди, вышла, плотно закрыв дверь. Семен натянул трусы: если грядут неприятности, их надо встретить, хоть чем-то прикрытым.

Знай он, что грядет на самом деле – сиганул бы в окно в чем мать родила.

Напрягая слух, Фролов разобрал, что явился мужчина. Не предвыборный агитатор и не сантехник, а кто-то знакомый, кого Вера сразу пригласила на кухню. Ревность царапнула сердце. Стараясь двигаться тише, Фролов поднялся и стал искать штаны.

За кухонным столом сидел парень лет двадцати пяти, при появлении Семена он затравленно обернулся. Тощий, с косой челкой цвета спелой пшеницы, с тонкими неровными усиками…

Потрясены были оба. – Т-ты?!

– Ты?

Вихрь мыслей взметнулся в голове Семена. Лейтмотив был один: подлый мент, укравший его деньги, теперь домогается Веры. Неспроста она замерла у раковины с таким озабоченным видом. Мент не в форме, значит – не на работе. Сейчас увидит, кто в доме хозяин. Держи, мужик, волна накатывает!

Фролов ударил с замахом и чуть было не угодил Казначею в висок, но тот упредил тычком в пах. Семен отлетел, приложившись спиной о холодильник, в котором что-то звонко обрушилось.

Артем затанцевал в боксерской стойке.

– Да вы что? – заорала Вера, хватая скалку. – Совсем оху...ли?

Драка получилась бестолковой. Увернувшись от ноги Казначея, Фролов зацепил его за штанину и повалил, они покатились по полу, хрипя и брызгая слюной. Фролов был сильнее, Артем – ловчее и нахрапистей, он чаще оказывался наверху, таращил рыбьи глаза, шипел угрозы и матерился. Сильных ударов не получалось, лупили друг друга по мясу, скребли пятками пол – пока Вера, извернувшись, не опоясала Казначея скалкой поперек спины.

– Хватит!

Выгнувшись дугой. Казначей скатился с Семена под стол. Оставаясь там, отдышался, промокнул под носом кровь и сказал с оттенком восхищения:

– Ну ты и даешь, сестренка, … твою мать!

– Кто? – Фролов, воспринявший действия Веры как помощь лично себе, хотел вскочить, чтобы расправиться с противником, но получил деревяшкой по темени – совсем, правда, не сильно и шлепнулся на задницу. – Кто?

– Болт в пальто! – весело отозвался Артем из-под стола. – Ох-хо-хо, Верунчик, тяжелая у тебя рука!

– Сестра? Чья?

– Не твоя же!

– А ты, значит, брат?

– Ага, старший. А ты, как я понимаю, Веркин бойфренд? Горяч! Вер, он и в постели так быстро заводится? И так же быстро кон… Все-все-все, молчу-молчу!

Семен побагровел. Кабы драка не была такой спонтанной – надрал бы задницу этому петуху! Главное, не переводить борьбу в партер, там этот вертлявый может и отбрыкаться.

Вера неожиданно рассмеялась, бросила скалку, отворачиваясь, закрыла лицо руками. Не истерика – ей действительно было смешно.

– Ну вот и добазарились. – Казначей встал, помассировал поясницу, грязным платком стер кровь с усов. – Знакомство, как говорится, состоялось. Объявляется перемирие. Будем знакомы: Артем.

Семен хотел демонстративно отказаться от рукопожатия, но Вера надавила взглядом, и он мрачно шлепнул по Артемовой ладони. Тем не менее счел необходимым тут же уточнить:

– Это ты у меня деньги спер.

– Доказать можешь?

Фролов молчал, набычившись.

– Ну ладно, действительно, спер. С кем не бывает? Давно это было, в другой жизни. Очень многое изменилось… Все верну, отвечаю. С процентами. Но не сегодня. Сегодня я и сам пустой. Но в ближайшем будущем. Ты ведь пока не собираешься в эти, как их там, ржавые бигуди?

Фролов не собирался. Хотя не исключал такой возможности – накануне вечером, после краткого объяснения с Галиной Степановной, настойчиво пожелавшей ознакомиться с письмом сына, он собрал вещи. Если и Вера выставит за дверь – податься будет некуда. Пока что не обсуждали, на сколько он здесь останется. Может, до конца месяца, а может – навсегда.

– Понятно, – Казначей ухмыльнулся. – Одобряю выбор сестренки. Какое-то время, как говорится, нам предстоит жить вместе. Сема, не сверкай глазами, я не покушаюсь на твою добродетель. Слушай нюанс: раньше я снимал квартиру, но сейчас возникли временные трудности финансового характера. Как говорится, мне объявили дефолт. Поправлю дела – сразу уеду. Я ведь тоже молодой и горячий, мне тоже хочется погулять, и все такое прочее. Между прочим, характер у меня не такой поганый, как кажется некоторым с первого взгляда, так что притерпимся… Чуть не забыл: выкинули меня из ментовки, Сема, такая вот паскудная история получилась…

– Давно пора было.

– Считаешь? Не согласен. По-твоему, я один плохой, а все остальные – белые и пушистые? Разуй глаза, в двадцатом веке живем! Сема, я жалости не прошу, мне объясниться хочется. Да, взял деньги, был грех. Как говорится, ничего личного, просто бизнес. Был бы ты на моем месте – поступил бы так же. Жить-то надо! Или ты думаешь, что можно протянуть на зарплату в одну тысячу рублей?

– Я-то причем? Твои трудности!

– Ха, не скажи. Подвернулся под руку – вот и стал при чем. Обстоятельства такие. Не нагнешь другого – загнешься сам. Что, в армии этому не учили?

– То армия…

– А здесь, по-твоему, тишина и покой? Ты, кстати, действительно в Чечне был?

– Шесть месяцев.

– Круто! Голубой берет?

– Царица полей.

– Тоже не хреново. Такие люди нужны Германии. – Казначей посмотрел на Фролова оценивающе. – Часом, не снайпер?

– Водитель.

– Жаль, а то бы я подобрал тебе работенку непыльную. Шутка! Закон мы, как говорится, чтим. Есть планы на будущее? Можешь не отвечать, и так ясно. Что, кстати, с твоим другом? Ты ведь, кажется, к кому-то приехал?

– Сидит.

– Печально. Ладно, прорвемся. Голова есть, без дела не останемся. Теперь, сестренка, давай решим организационные вопросы. Комната у тебя одна, и делить ее ты намерена с кавалером. Шведскую семью я не предлагаю, так что остается кухня. Хорошо, что не холодильник. Выделишь какой-нибудь тюфяк? Я не привередлив, ты же знаешь. Хочу отоспаться, а то ночью даже покемарить не удалось. Сама знаешь, дело молодое…

Казначей врал. Опасаясь мести Брошкина, он до утра кочевал по знакомым. Нигде подолгу не задерживался, «сбивал со следа» оперов, которые, как ему мнилось, уже начали охоту. С рассветом паника уступила место расчету: даже если Севу посадили и он его выдал, ради столь мелкой сошки никто не станет бросать все дела и носиться по городу.

Получив от Веры матрас, Казначей растянулся поперек кухни и захрапел, испуская аромат пивного перегара и грязных носков.

Семен и девушка закрылись в комнате. Она была задумчива, он решил проявить благородство и предложил:

– Может, мне лучше уйти? В душе Семен надеялся, что его порыв будет отвергнут.

Так и произошло.

– Оставайся, мне будет спокойнее.

– Правда?

– Нет, бля, вру!

Пауза. Семену редко доводилось слышать хорошие слова.

– Честно?

– Сказано ведь… После смерти родителей мы разменяли их квартиру, получилось две однокомнатных. Артем в агентстве недвижимости подрабатывал, сначала вроде получалось, тачку приличную купил, серьги мне подарил. А потом одним махом все потерял. За долги свою хату отдал, но его с оплатой обманули, не дали и половины того, что обещали. Я пожалела, к себе прописала.

– А что милиция?

– Сам не видишь? Милиция за стенкой дрыхнет.

– Не все ж такие.

– Поверь, он был еще не худшим.

– За что его уволили?

– Мафии на хвост наступил. Не задавай дурацких вопросов – не услышишь дурацких ответов.

– А почему у вас фамилии разные?

– Так и отцы были не одинаковые…

– Чем он теперь займется?

– Придумает что-нибудь. Такие, как он, не: пропадают.

– Ты им как будто гордишься.

– А за что ненавидеть? Плохого не делал, да и брат все-таки.

Добравшись до дома и употребив в качестве успокаивающего средства коньяк с лимоном, Брошкин сел за телефон. Сделав два звонка, он выяснил подробности увольнения Казначея. Спрашивал о другом, но рассказали самую свежую новость. Естественно, сплетен было больше, чем правды, но факт оставался фактом: Казначеев больше не мент. Это меняло дело. Поначалу Сева решил, что ловушка была спланирована коварным сержантом, но теперь понял, что тот просто испугался, оставшись без документов, и подставил его. По самым скромным подсчетам, Сева «попал» почти на тонну баксов – с учетом выплаченного ментам, упущенной выгоды и остатков по расчету с поставщиками. Не слишком крупные деньги, но и прощать нельзя. Не в копейке дело – в принципе.

Приняв решение, Брошкин выпил стопку коньяку, потом еще и еще… В результате своему куратору от ОПГ [15] он позвонил лишь на следующий день.

– …Будь дома, ребята скоро подъедут, – устало приказал бородатый «бригадир» и, выключив мобильник, повернулся к барменше Любе: – Видишь, дорогая, каким спросом я пользуюсь? Все со своими проблемами лезут, всем надо помочь. Никакой личной жизни!

Через несколько минут возле дома Севы Брошкина остановился элегантный темно-вишневый «Вольво-960». Приехали трое: Олегыч, Вован и Максим. Первый, выполнявший функции водителя, был одет в демократичную, но вовсе не дешевую джинсу, его спутники – в костюмы со строгими галстуками. Пиджаки слегка оттопыривали пистолеты ИЖ-71 в наплечных кобурах – так называемые «служебные» варианты «Макарова», предназначенные для оснащения частных охранных структур. Суммарный возраст троицы не превышал семидесяти лет, порочных наклонностей в их внешности не просматривалось. Ни дать ни взять – управленцы нового поколения, с высшим образованием, боксерским прошлым, отсутствием судимостей и четким пониманием того, что в этой жизни сколько стоит.

Олегыч привычно остался скучать в машине, двое прошли в дом.

Брошкин встретил их, волнуясь:

– Доброе утро, господа.

– Для кого как, – Максим оценил помятое лицо страдальца и усмехнулся.

– Рассказывай, что у тебя стряслось, – Вован, бывший в троице лидером, наркоторговцев не любил, хотя и знал, что без них лишился бы значительного куска своих доходов.

История Брошкина сочувствия не вызвала.

– Нашел, с кем вязаться! Сам виноват. Крутись, как хочешь, но чтоб через неделю бабки были. Как и обычно, без всяких скидок. Позже – пойдут проценты.

Отношения Севы с бандитами были весьма своеобразны. Он добросовестно отсчитывал им долю с прибыли, но какой-либо реальной помощи не получал. Разве что однажды, когда попал в ДТП и расцарапал своим «ведром» крутую иномарку: оказавшийся среди пассажиров Вован ограничился оплеухой, в отличие от остальных, с ходу начавших лягаться.

– Вы меня неправильно поняли. – Брошкин взъерошил свои волнистые черные волосы, седину которых регулярно закрашивал. – Я хочу разобраться с Артемом.

– Чужими руками? – В голосе Вована прозвучало осуждение. – Наша разборка дорого стоит, а тут не та сумма, чтоб нам стоило заморачиваться.

– Я заплачу. По реальной таксе.

– Заплатишь? Или заплачешь? – уточнил ироничный Максим, а Вован ничего уточнять не стал, покачал головой и вздохнул:

– Ты таксу-то живую видел? Она ведь низкая, но такая длинная…

– Мне важен результат.

Специалисты по разборкам переглянулись. Если лох сам лезет в петлю, глупо отбирать у него табурет. Составив мысленно смету предстоящей операции, Вован поморщился: прибыль выходила пустяковой. С другой стороны, доллар лишним не бывает…

– Приятно иметь дело с реальным пацаном. – Вован ухмыльнулся, давая понять, что предложение принято. – Что молчишь, Максим Львович? Впишемся?

– Однозначно.

– Слыхал, купец? Гони аванс!

Брошкин подогнал.

Вован встал, расправил широкие плечи:

– Отдыхай. Коньячку дерябни, с девочкой потанцуй – если они тебя еще интересуют. Могу предложить на выбор по сходной цене. Не надо? Смотри, как знаешь. Да, и на пару дней торговлю свою сверни, мало ли что…

Из дома они вышли улыбаясь.

– Покуда есть в России дураки, мигрировать нам вовсе не с руки, – заметил Макс, который имел некоторый поэтический дар и родственников в Париже.

От Брошкина знали, что по адресу прописки Артем не проживает, снимает квартиру недалеко от работы, но где именно – барыга подсказать не мог, поскольку всегда связывался с ментом через пейджер.

– Может, ему «стрелу» забить? – усмехнулся Максим.

– Или сестренку пощекотать? – Олегыч обожал такие темы.

Вован отверг оба варианта, как и прозвучавшее минуту спустя предложение раздобыть адрес через сослуживцев Артема, за деньги или путем прямого «наезда».

– Зачем тратиться? Мы пойдем другим путем…– Вован набрал номер на клавиатуре мобильника, которым была оснащена машина и включил громкую связь.

– Дежурный по батальону Баранов слушает!

– По батальону кого? – притворно изумился Максим; Вован показал ему кулак и представился:

– Подполковник Калинкин из главка. – После школы он мечтал стать военным, в Рязанское десантное не поступил, но умел рычать командным голосом и носил часы с парашютиком на циферблате. – Где там у вас Казначеев?

– Не могу знать, товарищ полковник, – бодро отозвался дежурный. – Он же уволен.

– Знаю, что не награжден. Сегодня он у вас не появлялся? Как с ним связаться?

Уверенный тон, слухи о причинах увольнения Казначея, фамилия, показавшаяся смутно знакомой, уже слышанной ранее в милицейской среде, заставили дежурного взяться за книжку с адресами личного состава…

– Одну минуточку, товарищ полковник…

– Быстрее.

…тем более что Казначей был уже «отрезанным ломтем», а дружбы с ним Баранов отродясь не водил, наоборот, однажды крепко повздорили.

– Записываете? – Дежурный старательно продиктовал два телефонных номера. – У него еще пейджер есть…

Через минуту, когда мимо проходил один из взводных, Баранов спросил:

– Слышь, а кто такой Калинкин?

– Пиво такое.

Дежурный почесал затылок и чертыхнулся. В километре от него, в салоне вишневого «вольво», гоготал Максим:

– Прикольные парни в этом батальоне баранов! Эй, Олежкин, ты меня тоже вломишь, когда тебе опер позвонит?

– Сема, ты в машинах сечешь?

– В каких машинах?

– В стиральных. С пятью колесами и рулем. Да не обижайся ты, что за привычка дурная? Понимаешь, у меня тачка не заводится, я в этом деле – полный ноль, а ты же, говоришь, водилой служил. Посмотришь, а? С меня пузырь. «Фиат» старенький – считай, что те же «Жигули».

Разговор происходил часа в три дня, после того, как Артем выспался и перекусил. Фролов хотел отказаться, но Казначеев был настойчив, а Вера молчала…

На улице Артем остановил частника и сговорился, не торгуясь. Уступил Семену переднее место, расплатился заранее, долго смотрел в заднее стекло – «проверялся». Несмотря на внешнюю браваду, чувствовал себя неуютно. Проснувшись, он позвонил Брошкину. Тот ответил, голос был злой и нетрезвый. Сумел откупиться, или менты не нашли героин? Если товар не отняли, а сумма выкупа была небольшой, то можно рассчитывать, что через какое-то время Сева угомонится и перестанет думать о мести. На работу к нему, конечно, не попросишься, но по улицам можно будет ходить, не озираясь. То, что Брошкин не пытается найти его сам, было плохим знаком; ничего не сказав. Казначей повесил трубку.

Когда проехали половину маршрута, Казначей нажал кнопочки пейджера и выругался.

– Непруха, Сема, на работу меня срочно вызывают, в отдел кадров.

– И что теперь?

– Откуда я знаю? – Казначей изобразил раздумье. – Могут там до вечера промариновать, бюрократы чертовы. Как говорится, для них бумажка важнее человека. Разворачиваемся, что ли?

– Тебе решать.

– Может, ты ее сам посмотришь, а? Она около батальона стоит, я объясню, как найти, не ошибешься. Держи ключи! Если все нормально, то бери ее и дуй к Верке, а я сам подгребу, как освобожусь. Чего тебя меня ждать… Шеф, тормози!

Когда остановились. Казначей быстро сочинил рукописную доверенность и покинул машину. Его план был прост, Фролову отводилась роль пешки. Артем боялся, что возле работы его могут ждать – опера, бандиты, пьяный Брошкин с «берданой»… Если повяжут Семена – расклад станет ясен и будет время откорректировать дальнейшие действия. А если Сема уедет спокойно, то и в квартире, скорее всего, засады нет, можно спокойно идти за шмотками.

Тормознув еще одну машину, Казначей поехал вслед за Фроловым. Вышел чуть раньше, окольными путями добрался до подъезда расселенного дома, откуда был хорошо виден пятачок позади здания батальона, на котором сотрудники парковали свои машины. «Фиат-ритмо» выделялся среди них ярким желтым пятном.

Семен шел, как ни в чем не бывало, не подозревая, что через несколько минут ему, быть может, выкрутят руки и отобьют печень. Хорошо, когда такие есть! В дальнейших планах Казначея ему отводилась не последняя роль – естественно, разменной фигуры.

Фролов покружил вокруг «фиата», пнул ногой скаты, открыл дверь. Заверещала сигнализация. Смутившись, Семен долго возился с брелоком, нажимая не ту кнопку. Потом задрал крышку капота и склонился над двигателем. Казначей усмехнулся: машина полностью исправна, но чем дольше Сема будет подставляться, тем лучше…

Из батальонного здания вышел милиционер. Без головного убора, руки в карманах, зевает на ходу. Не засада, скорее – кто-то из дежурных, привлеченный звуком сигнализации. Так и есть, Баранов! У него тут «Таврия» тестя стоит, вот он и переживает, реагирует на каждый звук. Даже если голубь крышу испачкает – не сносить Баранову головы.

– Привет, Тёмыч… Ой, кто это?

Фролов обернулся. Баранов хлопнул ресницами:

– А где Артем?

– Он просил его машину посмотреть. Я его… друг. – Фролов показал техпаспорт и доверенность.

– Понятно…

– Его в отдел кадров срочно вызвали.

– Да? – Дежурный вспомнил странный звонок и испытал облегчение. – И верно, его из главка искали. Ну, раз все нормально, то я пойду. Когда выезжать будешь – смотри, не зацепи мою ласточку. Почесав пузо, Баранов ретировался в дежурку. Фролов сел в машину. Все исправно. Непонятно, почему Артем не мог завестись. Погоняв двигатель на холостых оборотах, Семен выехал со стоянки. До Веркиного дома было недалеко, но он сознательно выбрал длинный маршрут. Плотный автомобильный поток его не пугал, он прекрасно чувствовал и улицу, и машину. Когда еще доведется прокатиться за рулем иномарки? Не важно, что она начала свою жизнь в качестве такси на улицах Турина, когда Семен читал букварь; не важно, что в его карманах гуляет ветер. Он молод, он силен, вся жизнь впереди.

Немного усилий, чуть-чуть везения – и все получится.

В открытое окно врывался теплый ветер. Тучи, все утро провисевшие над городом, расступились, и на вмятинах капота играли солнечные зайчики. Семен включил магнитолу.

«Ты – не Ди Каприо!» – прокаркали изношенные динамики.

В квартире Артема никто не ждал. Казначей достал чемодан, побросал в него одежду, туалетные принадлежности, кое-что из сувениров, прилипших к рукам за время службы в милиции – «выкидуху» с наборной рукояткой, зоновской работы портсигар, позолоченное колечко. Лишнего скарба у Казначея отродясь не бывало, и сборы вышли недолгими. Покончив с ними, он заперся в туалете…

…Старенькая иномарка борзо вырулила из-за угла, визгливо затормозила и встала поперек дороги, не достав до бампера «вольво» нескольких сантиметров. Из рыдвана испуганно таращился мужик в очках с сантиметровыми линзами.

– Ё-моё, совсем лохи охренели, – весело изумился Максим, а Олег выставил в окно гладкую и крепкую, как пушечное ядро, голову, и обложил незадачливого водилу матом. Лениво обложил, без искорки, чисто формально, и Макс предложил выйти, исправить недоработку:

– Настучать ему, что ли, по тыкве? Лох осадил назад, освобождая проезд, и «девятьсот шестидесятый» вальяжно вкатился во двор под завывание двенадцати колонок: «Я маленькая лошадка… Привезла вам новый мир, привезла вам героин…»

– Выключи эту лабуду, – поморщился сидевший сзади Вова, – и тормози. Работаем.

Олег остался в машине, двое прошли в парадную. Поднимаясь по лестнице, Вован с мобильника позвонил в квартиру Артема.

– Не отвечает.

– Что ты предлагаешь? Лично мне не климатит здесь сидеть, неизвестно чего дожидаться.

– Посмотрим по ситуации. Может, в хату удастся войти. А может, он просто на толчке застрял. Чуть погодя еще раз попробуем… Вован угадал, именно так все и было. «Кому надо – найдут», – решил Казначей, убедившись, что на звонок ответить не успел. Подхватив чемодан, он посмотрел в «глазок» и решительно повернул головку замка.

– Твою мать!

Ключи остались лежать на столе. Пришлось! вернуться за ними, потом задержаться перед зеркалом, показывая язык и соображая, не забыл ли что-то еще. Лишь затем он резко распахнул дверь…

Остолбенели все трое: Вован с «мобилои»,Казначей с чемоданом и Макс,чесавший что-то в левом кармане.

Немая сцена была короткой.

Казначей громко икнул.

Не изменившись в лице, Вован перебросил телефон в левую руку, а правой засадил Артему в челюсть.

Бывший сержант милиции улетел в конец коридора.

– Через порог нельзя, – сказал Максим, перестав чесаться. – Поссоритесь.

– Простите, это квартира номер шестнадцать? – спросил Вован, заходя. – Максим Львович, закройте, пожалуйста, дверь. Сигнализации нет? Отлично. Ну что, скотина цветная, потанцуем в последний раз?

«Танцы» длились пятнадцать минут. Казначей трижды утрачивал связь с реальностью, но Макс подносил ватку с нашатырем, и спасительное небытие отступало.

– Обязательная программа закончена, – объявил Вован, присаживаясь на кровать и растирая отбитые кулаки. – После перекура переходим к беспредельной части выступления. Или лучше договоримся? Ответь, Тема.

В процессе экзекуции Вован снял пиджак,оставшись в ослепительно белой сорочке и брюках, о «стрелочки» которых можно было резать бумагу. Ширину плеч эффектно подчеркивали желтые ремни кожаной наплечной кобуры. Отточенным движением, не глядя, Вован поправил шелковый галстук с узором из лошадиных голов,вздохнул и спросил у Максима:

– Я отвлекся и чего-то не слышал, или пациент молчит?

– Молчит, – скорбно подтвердил Максим Львович и с маху сочно вонзил остроносый ботинок Артему под ребра. – Забыковал, блоха помойная?

– Лучше договоримся, – простонал Казначей, когда круги в глазах стали менее яркими.

– Начинай. Есть чем оправдаться – я готов выслушать. Нет – лучше не тяни время. Раз, два, три… Понятно. С тебя три тонны и пять дней срока. Через неделю – четыре тонны.

– Да откуда у меня такие деньги! Ударом каблука между лопаток Максим припечатал Казначея к полу:

– Захлопни хавальник, дешевка! Ты на сколько Брошку опустил, не помнишь? Еще скажи, что гаишники не в доле, что не ты им наводку дал!

– Да вы чего…– Казначей хотел возмутиться, но тут же пожалел об этом.

Одним ударом Максим перевернул его с живота на спину, второй пришелся в самое больное место. Артему стало очень плохо. Три штуки бакинских больше не казались большими деньгами.

– Радуйся, что к нам попал, другие сняли бы гораздо больше. Мы свое хотим вернуть, чужого нам не надо. Денег нет? Квартиру продай. Что, научить, как это делается?

– Уже продал.

– Ё-моё, как тесен город: лохи по второму кругу пошли. А что у тебя есть?

– Ничего.

– Так не бывает. У каждого человека есть, что продать.

– Сестра у него, младшая, – напомнил Максим. – Возьмем ее в заложницы?

– В наложницы, – тонкие губы Вована искривились в усмешке. – Только если она лицом на него похожа – я столько не выпью… У нее хата своя? Вот тебе и ответ, товарищ гвардии сержант. Поехали, приценимся.

«Надо со всем соглашаться, – думал Артем. – Главное, чтобы они сейчас отвязались, а потом я выход найду. За пять дней многое изменится…»

Вован, наверное, умел читать мысли. А может, аналогичных ситуаций в его практике было до черта, и он давно усвоил, что конкретно и в какой момент подумает терпила. Думают всегда одно и то же, не хитра наука…

Он передернул затвор пистолета:

– Ты меня правильно понял? Подумал, что будет за обман? Легко не отделаешься, обещаю. Прежде, чем сдохнуть, увидишь, что сделают с твоей сестрой. Она, конечно, останется жива, но для чего нужна такая жизнь? Увидишь все в подробностях, а может, и сам поучаствуешь… Потом ты сдохнешь, но умирая, будешь знать, что по твоей вине баба навсегда осталась инвалидом. Ни детей у нее не будет, ни мужиков. Кто на нее позарится, если ей, например, лицо кислотой облить? Стоит такая картинка три штуки зеленых? Как знаешь, но по-моему, и пятидесяти не стоит. Бежать тебе некуда, к ментам ты не пойдешь. Можешь, конечно, удавиться, но сестренка-то никуда не денется.

– Я все отдам, – сказал Артем чужим голосом.

– Посмотрим, – Вован убрал пистолет и достал диктофон. – А сейчас расскажи-ка нам в подробностях, что у тебя с Брошкой вышло…

Казначей рассказал, как помогал наркоторговцу, сколько получал за это, как «подставил» при последней поездке.

– Если думаешь, что я не смогу этим воспользоваться, то ошибаешься, – Вован выключил запись. – На Брошку мне наплевать, рано или поздно он все равно сядет. Пойми главное: дело не в деньгах, мне эти три косаря погоды не делают. Вопрос принципа…

Доехали очень быстро. Артему хотелось максимально оттянуть момент встречи с Верой, но сие от него не зависело. «Лишь бы ее не было дома», – молил он, когда поднимались на лифте но она была и открыла после первого звонка.

Вован прошелся по квартире с хозяйским видом. Заглянул в шкафы, подсчитал метраж, посетовал, что в ванной обвалился кафель. Уходя, напомнил:

– Пять дней.

В машине Максим высказал сомнение:

– Зря ты его так сильно зарядил. Не соберет он бабок, где ему их взять? Сдуру может руки на себя наложить или в ментовку сунется.

– Кто его там слушать станет?

– Думаешь, у него корешей не осталось? Накидают в карманы патронов с наркотой и закроют за милую душу.

Бандиты внимательно посмотрели друг на друга.

– Фигня, – отмахнулся Вован. – «Накидают!» Было б так просто накидать – мы бы все давно уже на киче сидели. Ё… твою за ногу!

Как и час назад, до столкновения двух машин остались микроны. Перед благородным «вольво» застыл облезлый «фиат», из-за руля которого таращился олух с деревенским лицом.

– Это уже перебор. – Максим Львович распахнул дверь. – Стоило простить одному, так все, как петухи, налетели. Слышь, дятел, ты за сколько права купил?

– Что это было?

– Я попал. – Артем покосился на только что закрывшуюся дверь. – На меня конкретно наехали.

– Они?

– Троллейбус! Три штуки зелени требуют.

– Откуда у тебя столько?

– Я бы уже отдал, если б были. Кранты мне, Верка. Приплыл… Тут только два варианта: или валить их всех, или бабки искать.

– Когда ты заплатишь, они разведут тебя на все остальное.

– Один хрен, деваться некуда. Они приходили, чтобы посмотреть квартиру. Догадываешься, для чего?

– Не маленькая.

– Ты меня, наверное, ненавидишь. – Казначей шмякнул кулаком по коленке. – Да я сам жить не хочу!

– А если уехать?

– Куда? И что, потом всю жизнь от них бегать?

– Нет, лучше всю жизнь платить. Расскажи подробно…

В изложении Артема факты перевернулись с ног на голову. Будучи ментом, он задержал барыгу с партией героина, чем оставил мафию без солидного куша. Выждав время, бандиты нанесли ответный удар. Артем не исключал, что его отставка – их козни. Если уж комиссара Каттани затравили, то что такое сержант Казначеев? «Коза Ностра» и не поморщится, его проглотив.

– Хватит. – Вера махнула рукой, и в этот момент в дверь позвонили.

– Кто это… – Казначей напрягся. Открыв, Вера охнула – на пороге стоял Фролов, закрывая руками разбитое лицо.

– Что случилось?

Не отвечая, Фролов прошел в ванную.

– Сеня, – крикнул вдогонку Артем, – ты угробил машину?

Вооружившись карандашом и блокнотом, Артем производил расчеты. «Тачка – 300 баксов, одолжить – 500-1000… Веркины серьги…» Считал он долго, несколько раз все перечеркивал и начинал заново. Итог оказался оптимистичнее, чем он ожидал:

– Нам не хватает тысячи долларов, что составляет почти тридцать тысяч рублей.

«Нам!» Семен был автоматически причислен к команде попавших в беду. Посмотрев на Веру, от возражений он отказался.

– Какие будут предложения, дамы и господа?

Предложений не поступило.

– Сеня, тачка на ходу?

– Она была в порядке. Не понимаю, почему ты не мог ее завести.

– Со мной такое случается.

– Кстати, тебя же в отдел кадров вызывали! Где они могли тебя прихватить?

– Догадайся с трех раз, – Казначей печально улыбнулся. – Я же говорю, с моим увольнением не все чисто. Я сейчас мотанусь по корешам, разведаю обстановку и попробую денег занять. А вы пока здесь покумекайте. Не помнишь, в «фиате» горючка есть?

Когда остались одни. Вера посмотрела на Семена:

– Попал ты… не вовремя. Может, уйдешь, пока не поздно? Тебя наши проблемы вроде бы не касаются.

– Куда это я пойду? А ты? Можно, конечно,всем вместе у меня отсидеться, да только скучно там, и условий никаких. Вам же, городским, комфорт нужен, видел я в армии…

– Дурилка ты. – Вера, сидевшая рядом с Семеном на подлокотнике кресла, взъерошила ему волосы. – Какая деревня? Прав братик, или платить надо, или валить.

– Я и говорю, что можно в деревню…

– Не куда валить, а кого.

– Кого?

– Их, конечно. Да только проблемно это.

– Пистолет нужен?

– А у тебя что, есть? И пушка нужна, и тот, кто на курок нажать сможет, тоже нужен. Киллера нанимать – дороже трех штук обойдется. Да и как ты себе это представляешь: выпасать по одному и хлопать или ждать, пока они все вместе к нам заявятся?

Фролов вспомнил Максима. Когда он бил, на лице не отразилось ни одной эмоции. Как гвозди в стену заколачивал. А если ему «макара» в лоб упереть – испугается?

– Почему нельзя обратиться в милицию?

– Думаешь, они всю жизнь нас станут охранять? Да и не пойдет братик в милицию, чувствую, накосорезил он такого, в чем никогда признаться не захочет.

– У него что, друзей там не осталось?

– Ты не обратил внимание, как он любит всех подставлять? Его друзья ничуть не лучше. В таком деле они не помощники…

Через час они лежали в кровати, обнявшись. Семен только что видел небо в алмазах: щадя его потрепанные силы, Вера изначально взяла инициативу в свои руки, а страсти в ней было столько, словно Фролов купил им обоим билет на «Титаник».

– У меня есть пистолет, – сказал Семен.

Артем отсутствовал более суток. Вернулся злой, швырнул ключи на стол, грязными руками похватал макароны со сковородки. Ел, громко чавкая:

– Ни черта с деньгами не получается. Машину по-быстрому не продать. Двести баксов достал, и все. Одни вообще говорить не хотят, другие морду кривят: у самих проблем полно. Козлы! Веркин, ты серьги еще не заложила? И правильно, в ломбарде копейки заплатят, а я настоящего покупателя нашел. Надежный пацан. Да не дуйся ты, когда эта карусель закончится, я тебе новые подарю. А может, и эти удастся выкупить, парень обещал их у себя придержать. Доставай…

Вера молча выложила перед братом сережки. Старинной работы, не слишком изящные, тяжелые, они стоили немало, в отличие от остальных ее украшений, связываться с продажей которых смысла не было.

Казначей нахмурился, разглядев на металле царапинку:

– Ладно, потянет. Сеня, не впадлу: налей, пожалуйста, чаю.

Закончив обед. Казначей уехал. Фролов поднял крышку сковородки:

– Все мясо сожрал.

Вера махнула рукой. Она стояла у окна, провожала взглядом машину брата. Не оборачиваясь, спросила:

– Что ты говорил про пистолет?

– Есть одна волына.

– Откуда?

– Оттуда. Из-за речки.

– Твой друг поэтому и сел?

– Нет, мой друг на краже погорел.

– Поехали, посмотрим.

– Ты зачем? Я и один сгоняю.

– Со мной надежнее. Если на ментов нарвемся – меня никто обыскивать не станет. И напиши заявление, что хочешь добровольно сдать оружие в милицию. Должно помочь, если прихватят…

До места добрались общественным транспортом. Оказалось, Вера неплохо знает район:

– Мы с родителями жили в том доме…

От трамвайной остановки до места шли довольно долго. Купили две бутылки пива. Вера что-то рассказывала о своем детстве, но Семен отвлекся, думал о своем, хотя обычно живо интересовался ее историями.

Он никогда не слышал про ружье, которое висит на сцене в первом акте и непременно выстрелит в акте последнем, но сейчас впервые не просто задумался – осознал, что затея с оружием может кончиться плохо. Славка подбил – сам бы он так и сидел в своей деревне на сеновале, мечтая о лучшей доле.

«Пойми ты, сейчас время такое, – уговаривал армейский друг. – Никто не принесет и не предложит, надо брать самому. Будут жить только те, у кого есть зубы и руки. Естественный отбор! Еще старик Дарвин об этом писал. Не отступать и не сдаваться! „Лореаль Париж“– ведь мы этого достойны! Скажи, братан!»

Пример Славки доказывал, что в рассуждения вкралась ошибка. Но ставки сделаны; можно уйти – так ведь второго шанса, скорее всего, не представится.

Схема, которую начертил Славка, оказалась на удивление точной.

Фролов нерешительно замер, но Вера его подтолкнула:

– Не тормози, на нас никто не смотрит. Медленно удалялись женщина с собакой и чета пенсионеров, вдалеке гоняли на велосипедах мальчишки. Из-за деревьев доносились голоса: возле небольшого костерка бухали мужики в спецовках. Хоть пистолеты откапывай, хоть вешайся – всем наплевать.

– Я подержу, – Вера взяла его бутылку, протянула детский совок, который прихватила из дома.

На дне неглубокой сырой ямы лежал полиэтиленовый сверток.

– Давай быстрее, – Вера от нетерпения притопнула ножкой.

Шумели деревья, дымился костер, звенела о стаканы бутылка и резвился ротвейлер, а Семен Фролов разворачивал упаковку.

Два слоя целлофана, промасленная ветошь, газета…

Что там было сказано по поводу ружья?

– …понимаешь, сейчас нет середины, – бубнил пьяный Славка, склонившись над бутылкой самогона; дело было незадолго до дембеля в каптерке, от которой удалось раздобыть ключи. – Ты или палач, или жертва. Мошенник – или лох. Насильник…

– Ты хочешь быть палачом?

– А как иначе в этой стране ? – Славик встряхнул бутылку, оценивая содержимое. – Я не хочу быть палачом – но и не хочу, чтобы в меня опять стреляли.

Как по заказу, в километре от них, на окраине города, полоснули автоматные очереди.

– Слыхал ? Нас спросили, прежде чем сюда загнать? И дальше не спросят…

Бестолковый, тем более по пьянке, разговор. Но именно он оказался решающим…

– Господи, да сколько можно ковыряться? – Вера нервничала, заметив вдалеке желто-синее пятно патрульной машины.

Кроме пистолета и пачки патронов в свертке лежала граната. Наверное, Славик специально ее оставил, гонять рэкетиров от ларька.

Семен снарядил магазин. Погладил тупые круглые головки дремлющих смертей, лихим движением вогнал магазин в рукоятку ПМ. Посмотрел маркировку: РА 0115. Все правильно, один из тех, что удалось умыкнуть со склада. Интересно, хватились уже недостачи?

Рука, держащая пистолет, дрожала. Фролов сидел, привыкая к новым ощущениям человека с оружием. Не на войне – в мирном вроде бы городе. Левой ладонью сжал гранату. Ну, где там Макс? Подходи, смертничек!

Какие глупости лезут в голову.

– Дай мне, – спокойно сказала Вера; приняла оружие, обыденно воткнула за брючной ремень, ссыпала в карман патроны, на дно сумочки уложила гранату. – Приберись.

Фролов сгреб ветошь, поджег газету.

– Уходим.

Уходили, не торопясь. Всю дорогу молчали. Что-то новое появилось в их отношениях. И в отношении к жизни – тоже.

Из патрульной машины, стоявшей в проезде между домами, за ними наблюдали три пары глаз.

– «Девятку» хлещут, – определил водитель. – Значит, уже пьяные. И в лес ходили… Ото, смотри!

Размахнувшись, Фролов швырнул бутылку на газон.

– Задерживаем «по мелочи» [16]?

Старший экипажа поморщился:

– Парень с девчонкой гуляет, никого не трогает. Бутылку эту бомжи через минуту подберут, «спасибо» скажут. А что в лес ходили… Ты, когда пиво пьешь, под себя ходишь?

– Я бы у них все-таки документы проверил, – водитель не обиделся.

– Думаешь, если он в розыске, так у него в паспорте отметка стоит? Или ты все ориентировки помнишь? Сиди, еще найдем, кого проверить.

Артем сиял, как новенький рубль.

– Учитесь, студенты. Осталось найти пятьсот баксов. Все остальное у нас в кармане. Будете со мной – не пропадете!

– Я все-таки не понимаю, почему бы просто не пойти в милицию, – объяснения Веры не удовлетворяли Фролова.

Казначей рассмеялся:

– И не поймешь! Кто там работал, ты или я? Поверь, насмотрелся за пять лет. Запомни: каждый сам хоронит своих мертвецов. Никто этих бандосов не закроет. Побеседуют, по почкам разок заедут – и все. А на следующий день они приедут к нам. Не они, так их кореша. Мало таких случаев было? Тогда уж точно и квартиру придется продать, и все остальное. Нет, пока что выход только один: платить. Вопрос в том, где взять пять недостающих сотен. Есть предложения?

Фролов пожал плечами. Ответить грубо, но справедливо, типа: «Ты виноват – тебе искать», не хватило духа, как-никак Веркин брат. Когда пауза затянулась – спросил, хотя минуту назад не помышлял этого делать; может быть, только для того, чтобы не молчать:

– А если продать пистолет? Сколько стоит?

– Газовый? – деловито уточнил Артем. – Какой модели, калибр?

– Настоящий.

– Тс-с, – театрально поднеся палец к губам, Казначей увеличил громкость радио. – Ты это о чем?

Фролов был уверен, что Вера ему все рассказала. Посмотрел на девушку – она хранила независимое молчание, как будто вообще не слышала разговора.

Выслушав ответ Семена, Казначей на секунду задумался, потом азартно хлопнул себя по колену:

– Поехали, посмотрим одну точку. Вместо какого-нибудь рынка или других мест с сомнительной репутацией, где, как думал Фролов, можно продать оружие, остановились на тихой улочке в трех кварталах от дома Веры. Ничего примечательного вокруг не было: блочные девятиэтажки, машины вдоль тротуаров, загаженные газоны, стандартный павильон «24 часа» на пустыре между домами. У павильона разгружался грузовичок с косой надписью «Свежий хлеб» на боковине кузова.

Фролов решил, что Казначей его оставит, чтобы сходить посоветоваться о пистолете со знающим человеком. Но Артем устроился поудобнее и угостил Семена сигаретой:

– Есть огонек? Мерси! Здесь спокойно, нам никто не помешает. Стремно говорить при Верке, она баба хорошая, но – баба. Ответь на очень простой вопрос: ты со мной или нырнешь в самый важный момент?

– Ты про деньги?

– Про жизнь, – Казначей глубоко затянулся, посмотрел на Фролова оценивающим взглядом, спросил веско, уже в вопросе подразумевая ответ: – Ты что, всерьез подумал, что я пять соток достать не могу? Есть вариант с бандитами расплатиться за их же счет и еще немного денег поднять. Ты же в город приехал не только для того, чтобы по шее задаром получать? Или я тебя переоцениваю? Можно, конечно, твоего «макарку» загнать, сотни за три уйдет. Но, во-первых, нет времени настоящего покупателя искать, они, как ты понимаешь, на каждом углу не стоят. Во-вторых, не заинтересуется настоящий купец одним стволом с сомнительной родословной. Был бы «кольт» или «беретта» – другое дело, а «пээмов» в городе, как грязи. С машиной попробовать прокрутиться… Рассчитаемся с долгом, а дальше? Так вот, повторяю: можно сделать так, чтобы эти козлы сами за себя заплатили.

Фролов слушал очень внимательно. Он был готов на что угодно, лишь бы поквитаться с бандитами. Боль от побоев утихла, но душу саднило. Кулаками с ними не справишься, финансовую катастрофу не устроишь. Перестрелять бы их всех к чертовой матери – да тоже не выйдет, разве что во сне.

– Я времени зря не терял. Год назад Максим – тот самый, кто тебя отбуцкал, – отобрал у одного барыги тачку. «Мерседес» девяносто третьего года, «сто двадцать четвертый» кузов. Не Бог весть что, но лучше этой колымаги. У него еще две лайбы есть, но в основном он пользуется именно этой. У барыги остались ключи и пульт сигнализации – он с братом напополам машиной пользовался, и у них все в двух экземплярах было. Макс об этом не знает, так и катается, ничего не переделав. Если мы «мерсюка» уведем, нам заплатят тонну баков.

– Сколько? Да он стоит раз в десять дороже!

– В пять. Машина убита напрочь, Максим в нее, наверное, даже бензин не заливал. Нормальные расценки, не переживай. Тем более что не надо возиться с сигнализацией и ключами. Гараж, где ее примут и номера перебьют, я знаю, там мой знакомый работает. Я бы мог и один справиться – но, во-первых, хочется дать и тебе подзаработать, а во-вторых, сам знаешь, я в технике не очень шарю, а ты, как я убедился, – конкретно сечешь. Двадцать восемь кусков за четверть часа работы. Круче только Майк Тайсон получает, но ему, извини, за это в башню колотят. Я знаю, как тачку слямзить без шума и пыли. Два раза в неделю Макс приезжает к одной телке. Машину ставит перед подъездом, но окна квартиры только во двор. У нас минимум час времени чтобы сделать все, что угодно. Прикинь, какое у него будет хлебало!

Последнее замечание являлось весомым аргументом.

Фролов не торопился с выбором, оттягивая принятие решения.

На самом деле, все было решено той кавказской ночью, когда они со Славкой украли первый пистолет.

Брошке не повезло второй раз. Что особенно обидно – опять по чистой случайности. Ополчись на него опера, задумай они хитрую комбинацию, чтобы заманить его в свои сети – он бы не так переживал. А тут – собственная жадность подвела. Кого в ней винить?

Брошкин так и не оставил торговлю. Более того, польстился на выгодный заказ и продал дурь человеку, от которого всегда старался держаться подальше. Черт знает, почему так получилось. Полгода отказывал, а тут взял и согласился.

Человека повязали, он дал полный расклад, и к вечеру опера нагрянули с обыском. Брошкин испугался, но быстро взял себя в руки. Дом большой, укромных мест много. Ищите, господа сыскари! На протяжении всей процедуры Брошкин не уставал взывать к понятым, приглашенным из числа соседей: «Смотрите, как бы чего не подкинули! Внимание, у меня здесь только что цепочка золотая лежала, куда дели?» Возились несколько часов, использовали специально обученного спаниеля, простукивали стены и полы, перевернули все барахло, но ничего не нашли. Когда обыск закончился, Брошкин не поленился заявить жалобу на грубое поведение сотрудников и настоял, чтобы ее внесли в протокол.

Севу забрали в отдел, долго допрашивали, давили очной ставкой с задержанным, но он стоял на своем и тайну ментам не открыл. Под конец «очняка» покупатель, сбитый с толку уверенным тоном Брошкина, отказался от первоначальных показаний.

Дома Сева первым делом прильнул к спасительной бутылке коньяка. Потом выспался, потом протопил баньку и славно попарился, потом выпил еще. Много выпил, значительно больше, чем надо, и слегка потерял контроль над реальностью, что и вылилось в телефонный звонок бородатому «бригадиру».

– Я не понял, ты на меня что, наезжаешь? – бородатый добавил еще пару фраз и перезвонил Вовану. – Пошли кого-нибудь, клиент буянит…

Вовану не хотелось заморачиваться. Он только что приехал в гости, где рассчитывал с большим удовольствием провести время. Скинул тесные ботинки, развалился на диване, оценил доносившийся с кухни запах жареного мяса и приготовился свернуть пробку на бутылке виски «Старый сержант». Все бросить и ехать на другой конец города, чтобы накостылять зарвавшемуся барыге? За каждым гоняться – носилок не хватит. Вован переадресовал указание Максу, который так же не высказал рвения:

– Какой, к херам собачьим. Брошка? – возмутившись, Максим «подрезал» маршрутное такси. – Да я… Да мы…

Рявкнув командирским голосом, Вован отключился, а Максим едва не сбил пешехода и был вынужден резко затормозить.

Настроение испортилось безвозвратно. Увеличив скорость до прежней, Максим сделал два звонка. Колдобины нещадно лупили подвеску «мерина», и Макс скалился при каждом ударе.

Предупредив подругу, что задерживается, он набрал номер Брошки.

– Дома? Ну, жди, проблемный ты наш! Голос не предвещал хорошего, но аккумулятор садился, связь прерывалась, и Сева не распознал беды, летящей к нему со скоростью сто километров в час.

По шоссе Максим несся зигзагом, высматривая нужный дом с обеих сторон: нервничая, он позабыл нужный адрес. Калитку распахнул ударом ноги, секундой позже той же ногой заехал в дверь так, что зашаталось все здание.

– Тебя долго ждать? Открывай быстрее!

Расположившись на скамейке во дворе дома, где проживала подруга Максима, Казначей и Фролов ждали. Время приближалось к одиннадцати. Часа полтора назад, когда еще не было так темно, они заметили похожий «мерседес», пролетевший по шоссе, и Казначей вспомнил о Брошке: именно он в свое время рассказал про Максима.

Оставив Фролова, Казначей обошел дом вокруг, посмотрел на окна квартиры.

– Задерживается наш друг. Девчонка дома телевизор работает, так что появится, никуда не денется…

Вере не говорили о предстоящем деле. Она, конечно, что-то поняла, но вопросов не задавала! Семену такое ее поведение пришлось по душе. Настоящая боевая подруга: не закатит истерику в трудный момент, не спросит: «Зачем?», когда он скажет, что надо прыгать. Он чувствовал, что привязался к ней по-настоящему. В минуты близости шептал слова, которых никому раньше не говорил, расставаясь, считал минуты до встречи. Она своих чувств не раскрывала, на прямые вопросы – он рискнул пару раз спросить, что она о нем думает, – отшучивалась, но было очевидно, что он ей, конечно, небезразличен.

Одна мысль временами отравляла идиллию: что бы было, окажись на месте Веры другая девушка? Он любит именно ее или просто первую, которая ему встретилась в городе?

Казначей не говорил о пистолете, но Фролов вооружился: подставлять голову под колотуху больше не хотелось. Артем клялся, что все пройдет удачно, но ведь многое зависит от случайностей. Кто даст гарантии в таком деле? Как бы логично и гладко все ни было рассчитано, Максим мог появиться в самый неподходящий момент. Фролов твердо решил, что пасовать не станет, достанет ствол. Посмотрим, какой герой этот боксеришка! Будет рыпаться – схлопочет пулю в брюхо.

Перефразируя Славку, можно было сказать:

«Лучше быть угонщиком, чем тем, у кого угоняют». Семен не чувствовал себя неправым – жизнь заставила, обстоятельства. Не за этим же он приехал в город! Просто так карта легла…

– Смотри! – Казначей пихнул его коленом. – Он!

С шоссе на улицу повернула машина. Она была еще далеко, но сердце сказало: та самая. Максим ехал на разрешенных шестидесяти, желтые огни фар слегка качались вверх-вниз, левая светила чуть ярче. Остановившись возле подъезда, Макс долго сидел, скрестив руки на баранке и глядя перед собой. Пронесшийся мотоциклист высветил остроносый профиль бандита, и Фролов невольно сжал пистолет. А может?.. Далековато, но он успеет пробежать полдистанции прежде, чем Максим отреагирует, а там уже не промахнешься.

Максим зашел в дом. Дверь подъезда не закрывалась, и было видно, как он стоит на площадке в ожидании лифта, переминаясь с ноги на ногу. В его руке блестела бутылка шампанского.

– Не терпится ему, – Артем беззвучно усмехнулся.

Потной рукой Фролов продолжал ласкать рукоять пистолета. Очень хотелось выстрелить – может быть, потому, что в данный момент это было решительно невозможно.

Максим вошел в кабинку лифта, и двери закрылись.

Для страховки выждали несколько минут и только потом подошли к машине. Фролов вздрогнул, когда пискнула сигнализация.

– Работает, – прошептал Казначей, открывая дверь.

«На хрена я ему понадобился? Он бы и один прекрасно справился», – запоздало подумал Фролов.

– Садись, твою мать, долго стоять будешь? – Казначей устроился за рулем и запустил двигатель; едва Семен плюхнулся в соседнее кресло, рванул так, словно за ними уже; гнались.

В салоне остро пахло незнакомым, явно дорогим, дезодорантом. Именно это приковало внимание Фролова, и он встряхнулся, только услышав злобный шепот Артема:

– Фиг ли рот раззявил? По сторонам смотри, придурок!

До конца проспекта им не повстречалось ни одной машины. Потом Казначей свернул во дворы, пропетлял по неосвещенным проулкам, дважды царапнул днищем асфальт и въехал в промзону, где сбавил скорость, высматривая одному ему известные приметы.

Остановились перед неплотно прикрытыми железными воротами. В широкую щель был виден мужчина в бейсболке и кожаной куртке. Приглядевшись к машине, он кивнул и отворил створки. Казначей загнал «мерседес» во двор. Со всех сторон громоздились останки машин, от привычных отечественных до редких иномарок, впереди был плохо освещенный бокс с ремонтной ямой, на краю которой стояли двое в оранжевых комбинезонах.

Примерившись, Казначей ловко загнал «мерседес» на яму и выключил зажигание.

– Все, аллее. А ты боялся!

Они вышли из машины.

– Привет, Артем, – сдержанно поздоровался один из мужчин, лет тридцати пяти, лысоватый, с заметным брюшком, туго обтянутым синтетикой комбинезона. – Обошлось без осложнений? Поздравляю с почином.

Улыбаясь, Казначей протянул ключи. Фролов знал, что с хозяином гаража Казначей раньше вместе работал. Тот был командиром взвода, уволился за какую-то провинность. Вроде бы кого-то избил. Должны были судить, но то ли срок дали условный, то ли до сих пор не собрались. Казначей назвал его Иваном, но Семену показалось, что это его не настоящее имя.

Иван обошел вокруг машины. Присел на одно колено, оценивая подвеску, пнул баллоны, поднял крышку капота. Казначей подмигнул Семену.

Тихонько насвистывая, Иван подошел к багажнику, вставил ключ и нахмурился:

– Не открывается… Рассмотрев скважину, удивился:

– На черта было туда спички совать?

– Это не мы, – Казначей нервно хохотнул. Из карманов комбеза Иван достал плоскогубцы, нож, какие-то тонкие проволочки, отвертку. Помощник стоял рядом, с фонарем в руке.

– Мастер, – уважительно выдохнул Казначей, а Фролова уже охватило предчувствие страшной ошибки.

– …мать вашу! – Иван открыл багажник отшатнулся от машины. – Вы что, совсем охерели, придурки?

Ухмылка застыла на лице Казначея. Заглянув в «мерседес», он окаменел.

Не дыша, подошел Фролов и встал рядом. Снизу вверх стеклянными глазами на них cмотрел Брошкин, лежащий в позе эмбриона.

Он был в трикотажном спортивном костюме и одном тапочке.

Фонарь в руке помощника Ивана, на миг ярко вспыхнув, погас.

И где-то далеко за их спинами равнодушно прогрохотала уходящая электричка.