Высокая цитадель

I

Резко зазвонил звонок.

О'Хара поморщился во сне, глубже закопался в подушку и натянул на голову тонкую простыню, обнажая ноги. Его товарищ, лежавший рядом с ним, протестующе пробормотал что-то. Не открывая глаз, О'Хара протянул руку к тумбочке, схватил будильник, швырнул его на пол. И опять уткнулся в подушку.

Звонок продолжал звенеть.

Наконец, О'Хара разлепил глаза и тут понял, что это был телефон. Он приподнялся на локте и с ненавистью стал всматриваться в темноту комнаты. С тех самых пор, как он начал останавливаться в этом отеле, он просил Рамона перенести телефон ближе к кровати, и тот клялся, что сделает это на следующий же день. Так продолжалось уже около года.

Он встал с постели и прошлепал, не зажигая света, к туалетному столику. Поднимая трубку, он отодвинул краешек занавески и выглянул на улицу. Было непроглядно темно, до рассвета оставалось еще часа два.

Он проворчал в трубку:

— О'Хара.

— Черт побери! Что там с тобой? — спросил Филсон. — Я уже четверть часа трезвоню.

— Я спал, — ответил О'Хара. — Я обычно сплю по ночам, как большинство нормальных людей, за исключением янки, которые занимаются организацией полетов.

— Очень смешно, — сухо откликнулся Филсон. — Ладно, подваливай-ка сюда. Тут предполагается один рейс на рассвете.

— Что за дьявол! Я ведь только шесть часов назад вернулся. Я устал.

— Ты думаешь, я не устал? — сказал Филсон. — Это очень важно. Боинг-727 совершил вынужденную посадку, и сейчас контролеры его не выпускают. Пассажиры совершенно взбешены: пилот и стюардесса настаивают на том, чтобы их срочно отправили к морю. Ты же знаешь, какое значение для нас имеет связь с ЮЖАМА. Если мы пойдем им навстречу, они будут нас регулярно подкармливать.

— Держи карман шире, — сказал О'Хара. — Они будут использовать нас в случае необходимости, но в свою сетку полетов они нас не включат. Так что стараешься за спасибо.

— Все равно попытаться стоит, — настаивал Филсон. — В общем, давай-ка двигайся.

О'Хара подумал было сказать о том, что уже превысил свою месячную норму налета, а впереди оставалось еще недели полторы. Но только вздохнул:

— Ладно, я иду.

Он знал, что разговор с Филсоном об инструкциях бесполезен. С точки зрения этого жестокосердного типа устав Международной авиационной ассоциации существовал только для того, чтобы его нарушать, если не игнорировать вовсе. Если бы он вздумал скрупулезно выполнять все инструкции, то его копеечная фирма просто не смогла бы существовать.

Кроме того, размышлял О'Хара, пришел бы конец и ему: в случае потери работы прожить было бы тяжко. В Южной Америке слишком много развелось отставных пилотов, готовых взяться за любую работу, а вакансий крайне мало. Латаная-перелатаная техника Филсона — это все, на что еще можно рассчитывать. «Черт! — с отвращением подумал О'Хара, — я на каком-то дьявольском эскалаторе, двигающемся не в ту сторону. Кажется, бегу изо всех сил, а впечатление, будто все время стою на месте».

Он бросил трубку и опять посмотрел в окно, пытаясь разглядеть небо. Там вроде все было спокойно, но вот горы?.. Он всегда думал об этих коварных горах, чьи зазубренные вершины, как белые мечи, вонзались в небо. «Дай Бог, чтобы Филсон получил хорошую метеосводку».

Настроение испортилось окончательно. Сейчас его раздражало все. Уже в миллионный раз он спрашивал себя, что он делает в этом богом забытой стране, в этом тоскливом городе и в этой загаженном отеле.

Он резко открыл дверь и, как был с постели, вышел в коридор, как всегда неосвещенный: в этом отеле в местах общего пользования свет тушили в одиннадцать вечера. Смело прошел в душ, не заботясь о том, что его кто-то может увидеть голым. А вдруг встретится дама?! Сейчас для него не имело значения, видела ли она когда-нибудь раньше голого мужчину. Если нет, так самое время увидеть. Да и потом все равно было темно.

Он быстро принял душ, смывая с себя ночной пот, вернулся в комнату и нажал на кнопку настольной лампы у кровати, не зная, зажжется ли она. Шансы были мизерные — электроснабжение в этом городе было ненадежным. Но волосок в лампе постепенно накалялся, и О'Хара начал одеваться при слабом свете: надел теплое шерстяное белье, джинсы, плотную рубашку и кожаную куртку. В жаре тропической ночи он опять стал обливаться потом. Но из опыта знал, что в горах будет холодно.

Он взял со столика металлическую фляжку, поболтал ее и нахмурился. Она была наполовину пуста. Можно было бы разбудить Рамона и попросить долить ее, но он решил не делать этого. Во-первых, Рамон не любит, когда его будят по ночам, а во-вторых, он начнет задавать неприятный вопрос о том, когда ему заплатят по счету. Лучше попробовать достать чего-нибудь в аэропорту.

II

Он припарковал свой помятый автомобиль на стоянке, вылез и с удивлением увидел, что аэропорт был необычайно ярко освещен. Вообще это был второразрядный аэродром, который рассматривался большими авиакомпаниями только как полоса для вынужденной посадки, но для Филсона это было главное поле его деятельности. Перед контрольной вышкой было видно лоснящееся тело Боинга — 727, принадлежащего компании ЮЖАМА. О'Хара некоторое время с завистью смотрел на него, потом переключил свое внимание на дальний ангар.

Там стояла на заправке «Дакота», на хвосте которой даже на расстоянии при ярком свете можно было различить эмблему — два заглавных А, переплетенных между собой и художественно выполненных в виде двух островерхих горных вершин. «Мне, пожалуй, подходит летать на самолете, украшенном таким двойным А, — подумал О'Хара. — Алкоголики всех стран, соединяйтесь! Жаль, что Филсон не понимает этой шутки». Но Филсон страшно гордился своей Андской авиалинией и никогда по ее поводу не шутил. Вообще он был человеком без чувства юмора.

Он подошел к главному зданию и увидел, что там толпились люди, уставшие, грубо разбуженные среди ночи и очутившиеся черт знает где. Он стал пробираться сквозь толпу к кабинету Филсона. Голос американца с западным акцентом звучал громко и раздраженно:

— Это черт знает что такое! Я буду говорить об этом с мистером Коульсоном, когда мы доберемся до Рио.

О'Хара улыбнулся и толкнул дверь филсоновского кабинета. Филсон сидел за столом, рукава его были засучены, лицо лоснилось от пота. Он всегда сильно потел, особенно в чрезвычайных ситуациях, а так как его жизнь состояла из сплошных кризисов, странно было, что до сих пор не расплавился вовсе. Он поднял глаза на вошедшего О'Хару.

— А, наконец-то ты здесь.

— Приятно, когда тебе рады, — заметил О'Хара.

Филсон проигнорировал эту реплику.

— Ладно. Дело вот в чем. Я заключил контракт с ЮЖАМА на переброску десяти из ее пассажиров в Сантильяну. Они там должны успеть на корабль. Возьмешь первую машину. Ее сейчас заправляют.

Его голос звучал подчеркнуто деловито, и по тому, как он произнес «заключил контракт с ЮЖАМА», О'Хара чувствовал, что Филсон сейчас воображает себя крупным боссом, дающим задание своим подчиненным, забыв на мгновение о том, кем он был на самом деле, — пожилым отставным летчиком, ведущим скудное существование за счет эксплуатации тарахтящих, двадцатипятилетней давности, списанных армейских самолетов.

О'Хара спросил коротко:

— Кто летит со мной?

— Гривас.

— А, этот наглый негодяй.

— Он сам вызвался — не то что ты, — отрезал Филсон.

— В самом деле?

— Он был здесь, когда семьсот двадцать седьмой приземлился, — сказал Филсон и слегка улыбнулся. — Это была его идея — взять несколько наиболее нетерпеливых пассажиров, и он позвонил мне. Такие сообразительные парни нам нужны.

— В полете он мне не нравится, — сказал О'Хара.

— Ну, ты, конечно, летчик классный, — без воодушевления заметил Филсон. — Поэтому ты главный, а он — помощник. — Он задумчиво посмотрел в потолок. — Когда я налажу связь с ЮЖАМА, я возьму Гриваса в контору. Он слишком хорош, чтобы быть простым летчиком.

У Филсона явно была мания величия. О'Хара сказал подчеркнуто:

— Если ты думаешь, что ЮЖАМА предложит тебе контракт, то ты сумасшедший. Они, конечно, заплатят за то, что ты перевезешь их пассажиров, поблагодарят тебя и пошлют тебе прощальный поцелуй.

Филсон ткнул ручкой в сторону О'Хары.

— Тебе платят за то, что ты можешь оседлать самолет. А шевелить мозгами предоставь мне.

О'Хара сдался.

— Что случилось с семьсот двадцать седьмым?

— Что-то с системой питания. Они там ее сейчас проверяют. — Филсон взял со стола пачку листов и потряс ими в воздухе. — Тут еще надо перевезти кучу техники. Вот документы.

— Боже! — воскликнул О'Хара. — Это же внеочередной рейс. Разве обязательно его загружать?

— Внеочередной или нет, а ты полетишь с грузом. Черт возьми, если есть чем заполнить самолет, зачем же я буду посылать его порожним?

О'Хара помрачнел.

— Я просто подумал, что мог бы для разнообразия хоть иногда давать нетрудные рейсы. Ты же знаешь, у меня всегда перевес, а это дьявольская работа — лететь через перевалы. Старая стерва ковыляет как гиппопотам.

— Ты вылетаешь в лучшее время суток, — сказал Филсон. — Позже, когда солнце поднимется выше, будет хуже. В общем, проваливай и не раздражай меня.

О'Хара вышел из кабинета. В главном зале народу было уже меньше. Поток недовольных пассажиров ЮЖАМА направлялся к старенькому аэродромному автобусу. Но несколько человек продолжали стоять — это и были те, кто спешил добраться до Сантильяны. О'Хара не стал их разглядывать. Пассажиры или груз — ему было все равно. Он возьмет их на борт, переправит через Анды, высадит с другой стороны и все — интересоваться ими нечего. Ведь водитель автобуса не интересуется своими пассажирами. А он кто? Он и есть водитель воздушного аэробуса.

Он посмотрел на документы к грузу. Филсон опять в своем репертуаре. Он подбросил ему два контейнера, и О'Хара ужаснулся, увидев, сколько они весят. «Когда-нибудь, — подумал он гневно, — я напущу на Филсона инспектора из международной ассоциации, и его отправят на виселицу». Он скомкал в руке бумаги и зашагал к Дакоте.

Гривас был уже у самолета. Он стоял, картинно опираясь на подвеску. Увидев О'Хару, выпрямился, бросил окурок сигареты, но остался стоять на месте. О'Хара подошел к нему.

— Груз уже на борту?

Гривас ухмыльнулся.

— Да.

— Проверяли? Закреплен надежно?

— Конечно, сеньор О'Хара. Я сам смотрел.

О'Хара хмыкнул. Он не любил Гриваса ни как человека, ни как летчика. Он не доверял его выхоленности, густому налету фальшивой манерности, которая лезла в глаза так же, как и кожаный отблеск его напомаженных волос, аккуратная щеточка усов и до блеска отполированные ботинки.

Гривас был изящный, но жилистый человек, постоянно улыбавшийся. Этой улыбке О'Хара не доверял больше всего.

— Как погода? — спросил он.

Гривас поднял глаза к небу.

— Вроде ничего.

О'Хара сказал слегка ядовито:

— Неплохо бы поглядеть метеосводку, как вы думаете?

Гривас ухмыльнулся.

— Я принесу, — сказал он и тут же засеменил в диспетчерскую.

О'Хара посмотрел ему вслед, затем повернулся к «Дакоте» и подошел к грузовому люку. «Дакота» была одним из самых удачливых самолетов, когда-либо сконструированных, — рабочая лошадка союзников во время Второй мировой войны, налетавшая бесчисленные тонно-километры по всему миру. Это был блестящий для своего времени самолет, но это время давно прошло.

Этой «Дакоте» исполнилось уже четверть века, она была сильно потрепана слишком большим количеством налетанных часов и плохим обслуживанием. О'Хара даже не мог сказать точно, сколько в ней неполадок, да и не пытался считать. Он знал их хорошо. Он точно знал, какой лифт у рулевых тяг, на что способен изношенный мотор и как выжать из него максимум возможного, знал и то, как сажать этот самолет так, чтобы не перегружать ослабленное шасси. И, кроме того, он знал, что в один прекрасный день вся эта прискорбная конструкция сыграет с ним злую, убийственную шутку где-нибудь над острыми белоснежными пиками Андов.

Он влез в самолет и осмотрел его мрачное нутро. Там было всего десять мест, не роскошных откидывающихся кресел ЮЖАМА, а жестких кожаных сидений, снабженных поясами безопасности — обойтись без них даже Филсон не решился, хотя и ворчал что-то об их дороговизне. Задняя часть фюзеляжа была грузовой, и в ней уже стояли два больших контейнера.

О'Хара подошел к ним и рукой попробовал крепежные тросы. Иногда он с ужасом воображал, как несется вперед весь этот груз в случае неудачного приземления или попадания самолета в воздушную яму. В этом случае все пассажиры, имевшие несчастье лететь Андской авиалинией, будут прикончены. Он ругнулся про себя, обнаружив плохо затянутый узел. Этот пижон Гривас со своей небрежностью когда-нибудь погубит его.

Осмотрев груз и закрепив его как следует, он прошел в кабину и проверил оборудование и приборы. Механик осматривал снаружи один из двигателей. О'Хара, высунувшись из окна, спросил по-испански, все ли в порядке. Механик сплюнул, провел пальцем по горлу и произвел леденящий душу звук.

— До поры до времени, — пробурчал он.

О'Хара горько улыбнулся: механик тоже прекрасно все понимал.

Он закончил осмотр приборов и пошел в ангар поискать главного механика Фернандеса, у которого всегда в запасе имелась бутылочка или две, — тоже вопреки распоряжениям Филсона. О'Хара симпатизировал Фернандесу и знал, что Фернандес отвечает ему тем же. Они ладили друг с другом, и О'Хара всячески старался не испортить их отношения, понимая, что поссориться с главным механиком означало бы получить пропуск в вечность.

Он поговорил с Фернандесом о том о сем, заполнил свою фляжку и, возвращая бутылку, сделал из нее быстрый глоток. Когда он шел обратно к «Дакоте», начало светать. Гривас был уже в кабине и возился со своим портфелем, не зная куда его лучше поставить. «Смешная вещь, — подумал О'Хара, — портфель — такая же принадлежность летчика, как и всякого другого горожанина». Его собственный портфель уже лежал под его сиденьем. В нем не было ничего, кроме пакета с бутербродами, которые он купил по дороге в ночном кафе.

— Получили метеосводку? — спросил он Гриваса.

Гривас передал ему бумаги, и О'Хара сказал:

— Можете выводить машину.

Он внимательно просмотрел сводку. Она была неплохой, совсем неплохой. Никаких бурь, никаких отклонений от нормы или иных неприятностей. Но О'Хара знал, что метеорологи часто ошибаются, и напряжение внутри него не спало. Это было то напряжение, никогда не покидавшее его в воздухе, благодаря которому он еще оставался жив, тогда как многие из летчиков, более опытных, чем он, погибли.

Когда «Дакота» замерла перед главным зданием, О'Хара увидел, как Филсон вывел на поле небольшую группу пассажиров.

— Проверьте, чтобы они как следует застегнули ремни, — наказал Гривасу.

— Я не стюардесса, — мрачно ответил тот.

— Когда вы будете сидеть на том месте, где я сижу, будете отдавать приказания, — произнес О'Хара холодно. — А пока вы должны их исполнять. И я бы хотел, чтобы вы обеспечили безопасность пассажиров лучше, чем вы это сделали с грузом.

Улыбка исчезла с лица Гриваса. Но он встал и пошел в салон. Затем подошел Филсон и сунул О'Харе бумагу.

— Подпиши.

Это была справка Международной авиационной ассоциации на вес и топливо. О'Хара увидел, что Филсон опять в графе «вес» написал липу, но не стал спорить и расписался. Филсон сказал:

— Когда доберешься, позвони мне. Может, будет обратный груз.

О'Хара кивнул, и Филсон удалился. Двери с грохотом захлопнулись. О'Хара обернулся к Гривасу:

— Выводите самолет на полосу. — И включил радио.

Гривас угрюмо молчал. Он увеличил обороты двигателей, и «Дакота», покачиваясь, покатила от главного здания в темноту, нелепая и неуклюжая на земле. О'Хара выключил в кабине верхний свет, и стало темно, только слабо светились приборы.

Когда они вышли на полосу, он вспомнил, что Филсон не дал ему номера рейса. «Ну и черт с ним, — подумал он. — Контрольная служба должна быть в курсе дела». Он включил микрофон и сказал:

АА, спецрейс до Сантильяны. — АА вызывает контрольный пункт Сан-Кроче. Разрешите взлет.

В эфире прорезался слабый голос.

— Контроль Сан-Кроче. — АА спецрейс до Сантильяны. Взлет разрешаю. Время два двадцать три.

— Вас понял. Конец связи.

Он взялся за ручку газа и пошевелил ее. Та поддавалась с трудом. Не глядя на Гриваса, он сказал:

— Уберите руки с рычагов.

Затем он двинул ручку газа вперед. Моторы взревели. Спустя четыре минуты самолет после слишком длинной пробежки был в воздухе.

В течение часа он сам управлял самолетом, выводя его по долгому подъему на крышу мира. В каждую минуту можно было ожидать, что старая кляча выкинет какую-нибудь штуку. Очень аккуратно и мягко он совершал какие-то почти незаметные маневры, всем своим существом стараясь прочувствовать работу машины. Время от времени он бросал взгляд в сторону Гриваса. Тот сидел по-прежнему мрачный, безразлично глядя перед собой.

Наконец О'Хара счел, что все в порядке, включил автопилот, и потом еще в течение пятнадцати минут внимательно наблюдал за ним. В прошлый полет он вел себя плохо, но Фернандес заверил, что теперь все будет хорошо. Он доверял Фернандесу, но не до конца и считал, что лучше самому все проверить.

Затем он позволил себе расслабиться и посмотрел вперед. Наверху, в воздухе, было уже не так темно, и, несмотря на то что рассветало сзади, какой-то странный свет мерцал вдали. Он понял, в чем дело. Впереди высились Анды, снежные вершины которых отражали восходящее солнце. Сами горы были еще не видны. Они были скрыты поднимавшимся от джунглей утренним туманом.

Он стал размышлять о своих пассажирах. «Интересно, — думал он, — знают ли они, на что себя обрекли? В этом самолете нет герметизации, а высота полета должна быть большой. Будет холодно, будет трудно дышать в разреженном воздухе. Дай Бог, чтобы среди пассажиров не оказалось сердечников. По-видимому, Филсон предупредил их обо всем, хотя было в лучше, если в этот пройдоха промолчал. Из жадности он даже не обеспечил их приличными кислородными масками. На борту были только баллоны с кислородом и трубки.

Он задумчиво поскреб щеку. Эти люди не были обычными пассажирами, к которым он привык, типа американских горных инженеров, летящих в Сан-Кроче, либо небогатых местных бизнесменов, которые были горды тем, что летят самолетом Андской авиалинии. Эти люди были пассажирами ЮЖАМА — богатые и не привыкшие к трудностям. К тому же они сильно торопились, иначе у них хватило бы ума не пользоваться Андской авиалинией. Пожалуй, ему надо бы нарушить свои правила и пойти поговорить с ними. Когда они узнают, что придется лететь не над Андами, а сквозь них, они, вероятно, будут напуганы. Лучше их немного ободрить.

Он сдвинул фуражку на затылок и сказал:

— Гривас, следите за машиной, я пойду к пассажирам.

Гривас высоко поднял брови. Он настолько удивился, что даже забыл о своей мрачности.

— Зачем? — он пожал плечами. — Что за важные птицы эти пассажиры? Мы же не ЮЖАМА. — Он беззвучно засмеялся. — Ах, да! Вы же увидели девушку, вам хочется повидаться с ней еще раз, не правда ли?

— Что за девушка?

— Ну просто девушка, женщина. Очень красивая. Я думаю, я познакомлюсь с ней, когда они будут высаживаться в… э… э… Сантильяне. — Его голос звучал самодовольно, он смотрел на О'Хару искоса.

О'Хара вынул из нагрудного кармана список пассажиров. Быстро пробежал его глазами — как он и предполагал, большинство были американцы. Мистер и миссис Кофлин из Чаллиса, штат Айдахо — туристы; доктор Джеймс Армстронг — Лондон, Англия, профессия не указана; Раймонд Форестер — бизнесмен из Нью-Йорка; сеньор и сеньорита Монтес, аргентинцы, — профессия не указана; мисс Дженнифер Понски из Саутбриджа, штат Коннектикут, — туристка; доктор Виллис из Калифорнии; Мигель Родэ — национальность не указана, профессия — торговец; Джозеф Пибоди из Чикаго, штат Иллинойс, — бизнесмен.

Он щелкнул пальцем по листу, улыбнулся и сказал:

— Дженнифер — хорошее имя, но фамилия Понски? Не представляю вас с особой по фамилии Понски.

Гривас почему-то смутился и неестественно засмеялся.

— Э, мой друг, вы можете сами заняться Понски. А я буду с моей девушкой.

О'Хара вновь посмотрел на список.

— Тогда это должна быть сеньорита Монтес, если, конечно, не миссис Кофлин.

Гривас хмыкнул, его настроение явно улучшилось.

— Ну, вы сами узнаете.

— И узнаю, — сказал О'Хара.

Он вышел в салон, и десять голов сразу повернулись в его сторону. Он приятно улыбнулся им, стараясь походить на пилотов ЮЖАМА, для которых умение общаться с пассажирами было столь же важно, как и умение управлять самолетом. Повышая голос, чтобы перекрыть рев моторов, он сказал:

— Я полагаю, мне надо сообщить вам, что мы будем в горах примерно через час. Будет холодно, так что приготовьте ваши пальто. Мистер Филсон, наверное, предупредил вас, что этот самолет не имеет герметизации, но мы будем на большой высоте не более часа, так что с вами ничего не случится.

Дородный человек с обветренным лицом прервал его:

— Никто мне ничего не говорил.

О'Хара мысленно ругнул Филсона, но сделал улыбку еще более дружелюбной.

— Постарайтесь не волноваться, мистер… э…

— Пибоди, Джо Пибоди.

— Мистер Пибоди. Все будет в полном порядке. Рядом с каждым сиденьем есть кислородная трубка с наконечником. Если дышать будет трудно, можете ею воспользоваться. Мне трудно говорить так громко, я подойду ко всем по очереди. — Он вновь улыбнулся Пибоди, но тот в ответ бросил колючий взгляд и отвернулся.

О'Хара наклонился к первой паре:

— Простите, ваши имена?

Один из пассажиров сказал:

— Я Форестер.

Другой коротко добавил:

— Виллис.

— Приветствую вас на борту нашего самолета, мистер Форестер, мистер Виллис.

— Понятия не имел, что полечу на таком драндулете. Я думал, их уже и в помине нет, — сказал Форестер.

О'Хара смущенно улыбнулся.

— Что ж, это ведь экстренный рейс. Его организовали в большой спешке. Это промашка Филсона, что он не сообщил вам об отсутствии герметизации в этом самолете.

Улыбаясь, Виллис сказал:

— Я как раз прибыл сюда исследовать жизнь в условиях больших высот. Недурное начало для меня. Как высоко мы заберемся, капитан?

— Не выше, чем семнадцать тысяч футов, — ответил О'Хара. — Мы полетим через горные проходы, не поверх вершин. Кислородными трубками пользоваться легко. Просто дышите — и все.

Он повернулся, чтобы отойти, но почувствовал, что кто-то держит его. Пибоди, привстав, вцепился в рукав его куртки.

— Эй, командир…

— Одну минуточку, мистер Пибоди, я сейчас вернусь к вам, — сказал О'Хара, взглядом осаживая Пибоди.

Тот заморгал глазами, отпустил рукав и сполз на свое сиденье. О'Хара подошел к человеку, сидевшему по правому борту. У него был орлиный нос и короткая седая борода. С ним рядом находилась девушка необычайной красоты, насколько мог судить О'Хара по ее лицу, которое, впрочем, было почти скрыто меховым воротником пальто.

— Сеньор Монтес?

Человек повернул голову.

— Не беспокойтесь, капитан. Мы знаем, что нас ждет. — Он поднял руку в перчатке. — Вы видите, мы хорошо экипированы. Я знаю Анды, сеньор, и знаю эти самолеты. Анды мне хорошо известны. Я прошел их и пешком, и на муле. В юности я покорял даже их самые высокие вершины, так, Бенедетта?

— Да, дядя, — отозвалась она бесцветным голосом. — Но это было давно. Не думаю, что твое сердце теперь…

Он похлопал ее по колену.

— Ничего, со мной все будет в порядке, не правда ли, капитан?

— Вы знаете, как пользоваться кислородным баллоном? — спросил О'Хара.

Монтес кивнул, и О'Хара успокоил девушку:

— С вашим дядей все будет в полном порядке, сеньорита Монтес. — Он подождал, что она ответит, но она промолчала, и он прошел к следующему ряду.

Сидевшие там вряд ли были четой Кофлин, слишком уж разномастная пара для американских туристов, хотя женщина была, несомненно, американкой. О'Хара спросил:

— Мисс Понски?

Она вздернула свой острый нос и раздраженно сказала:

— Я заявляю, что все это никуда не годится, капитан. Вы должны немедленно повернуть обратно.

Улыбка чуть не слетела с лица О'Хары.

— Я постоянно летаю по этому маршруту, мисс Понски. В нем ничего страшного нет.

Но на ее лице явственно проступал страх — страх перед полетом. Сидя в кондиционированном, комфортабельном салоне современного реактивного лайнера, она могла побороть его, но простота «Дакоты» делала его явным. Здесь не было декора, который мог дать ей иллюзию того, что она находится в гостиной, — один голый алюминий, побитый и исцарапанный, да многочисленные трубки, напоминавшие разъятое во время операции тело.

О'Хара спокойно обратился к ней:

— Вы кто по профессии, мисс Понски?

— Я школьная учительница из Саутбриджа, — сказала она. — Я работаю учителем уже тридцать лет.

Он решил, что она по натуре довольно словоохотлива, и подумал, что этим можно воспользоваться, чтобы успокоить ее. Он перевел взор на мужчину. Тот сказал:

— Мигель Родэ.

Он представлял собой этническую аномалию — испано-немецкое имя, испано-немецкий облик: соломенные волосы и бусины черных глаз. Результат многолетней давности немецкой эмиграции в Южную Америку.

— Вы знаете Анды, сеньор Родэ? — спросил О'Хара.

— Очень хорошо, — ответил тот скрипучим голосом. — Я жил в этом районе много лет. Теперь возвращаюсь назад.

О'Хара вновь обратился к мисс Понски:

— Вы преподаете географию, мисс Понски?

— Да. Это одна из причин того, что я приехала в отпуск в Южную Америку. Лучше рассказывать о вещах, которые видела своими глазами.

— Тогда вы имеете прекрасную возможность, — сказал О'Хара с воодушевлением. — Вы увидите Анды так, как никогда бы не увидели их с самолета ЮЖАМА. Сеньор Родэ, без сомнения, покажет вам наиболее интересные места.

Родэ понимающе согласился.

— Да, это очень интересно. Я хорошо знаю горы.

О'Хара ободряюще улыбнулся мисс Понски, которая ответила слабой, дрожащей улыбкой. Он обратил внимание на то, что в черных глазах Родэ появился блеск, и обратился опять к левому ряду.

Человек, сидевший рядом с Пибоди, несомненно, был англичанином, и О'Хара сказал:

— Рад вас приветствовать, доктор Армстронг. Извините, мистер Пибоди.

Армстронг дружелюбно произнес:

— Приятно слышать английскую речь, капитан, в конце концов, этот испа…

Тут вмешался Пибоди.

— Черт меня дери, вы думаете, мне доставляет удовольствие сидеть здесь, командир? Что это за дьявольский маршрут, скажите ради Бога!

— Его организовал один американец, мистер Пибоди, — спокойно ответил О'Хара. — Итак, вы что-то говорили, доктор Армстронг?

— Не ожидал встретить здесь английского пилота, — сказал Армстронг.

— Я ирландец. Мало ли где нас можно встретить, — улыбнулся О'Хара. Советую вам потеплее одеться. И вам тоже, мистер Пибоди.

Пибоди вдруг захохотал и пропел:

— Моя жаркая любовь меня греет вновь и вновь… — Он вытащил из кармана брюк фляжку и помахал ею в воздухе. — Это заменяет мне пальто.

На мгновение О'Хара увидел в Пибоди себя, и ему стало страшно.

— Как хотите, — сказал он сухо и проследовал к последней паре сидений напротив багажных полок.

Кофлины были пожилой четой, этакие Филемон и Бавкида. Ему уже явно было за семьдесят, да и ей не намного меньше, но в их глазах сохранилось что-то от молодости, они были полны добродушия и любви и жизни. О'Хара спросил:

— Все в порядке, миссис Кофлин?

— Да, да, все хорошо, правда, Гарри? — Ее глаза лучились радостью.

— Безусловно! — важно ответил Кофлин и посмотрел на О'Хару. — Мы полетим через Пуэрто де лас Агилас?

— Правильно, — подтвердил О'Хара. — Вы знаете эти места?

Кофлин засмеялся.

— В последний раз я был здесь в 1912 году. А сейчас я просто хочу показать жене те места, где прошла моя непутевая юность. — Он повернулся к ней. — Я имею в виду Орлиный перевал. В 1910 году мне потребовалось две недели, чтобы пересечь хребет. А теперь мы это сделаем за час-два. Разве не замечательно?

— Конечно, — с охотой согласилась миссис Кофлин.

О'Хара решил, что с Кофлинами никаких осложнений не будет, и, поговорив с ними еще немного, вернулся в кабину. Самолет все еще шел на автопилоте, а Гривас сидел в кресле, слегка развалясь и глядя вперед на приближающиеся горы. О'Хара сел на свое место и тоже стал внимательно смотреть на надвигавшуюся каменную стену. Он проверил курс и сказал:

— Держите азимут на Чимитаксл и скажете мне, когда будет двести десять градусов.

Он посмотрел вниз на землю и с удовлетворением обнаружил знакомые знаки — извилистую ленту Рио-Сангре, железнодорожный мост через нее. Часто и давно летая по этому маршруту, он назубок выучил, как выглядит земля, и точно знал, опаздывает он или нет. Он понял, что северо-западный ветер, предсказанный метеорологами, был несколько сильнее, чем ожидалось, соответственно подправил курс, опять включил автопилот и немного расслабился. Теперь можно было спокойно ждать сообщения Гриваса об азимуте на Чимитаксл. Он сидел и смотрел, как плывет под крылом самолета земля — серые и оливковые холмы сменились скалистыми выступами, затем начались покрытые снегом вершины. Он решил перекусить и достал из портфеля свои бутерброды. Возникло желание сделать глоток из фляжки, но тут же перед ним возникло испитое лицо Пибоди, и что-то словно взорвалось в его душе — желание выпить вдруг исчезло.

Гривас вдруг положил компас и сказал:

— Тридцать секунд.

О'Хара бросил взгляд на голые скалистые вершины — знакомая дикая картина. Некоторые из этих вершин были его хорошими друзьями, например Чимитаксл, всегда указывавший ему путь. Другие были страшными врагами. В них словно жили дьяволы, насылавшие ветры, снежные бури и туманы. Но он не боялся их, он хорошо изучил их и знал, как избежать таящуюся в них опасность.

Он взял пилотирование на себя и стал мягко давить на рулевую колонку. Опыт подсказывал ему, как сделать правильный поворот. Его ноги двигались в полном согласии с руками, и самолет плавно пошел влево, заходя в видневшийся в каменной стене проем.

Гривас тихо произнес:

— Сеньор О'Хара!

— Не мешайте мне сейчас.

— Нет, буду! — отозвался Гривас, и тут же послышался какой-то металлический щелчок.

О'Хара искоса посмотрел на Гриваса и оцепенел, увидев наставленное на него дуло револьвера. Он дернул головой, не веря своим глазам.

— Вы что, с ума сошли?

Гривас осклабился:

— Разве это имеет значение? Важно то, что на этот раз мы не полетим через Пуэрто де лас Агилас, сеньор О'Хара. — Его голос стал жестким. — Выправляйте курс по азимуту сто восемьдесят четыре.

О'Хара глубоко вздохнул.

— Нет, вы в самом деле сошли с ума, — сказал он. — Уберите пистолет, Гривас. Наверное, я был слишком придирчив к вам, но это же не причина, чтобы вытаскивать оружие. Спрячьте его, и мы забудем об этом инциденте. А в Сантильяне мы выясним наши отношения.

Гривас оскалил зубы.

— Вы дурак, О'Хара. Вы думаете, что я это делаю по каким-то личным причинам? Но если так, скажу вам вот что: вы недавно заявили что-то о том, что вы командир и имеете право командовать. — Он слегка поднял дуло револьвера. — Ошибаетесь. Вот что дает это право. Полное право. Так что меняйте курс или я снесу вам башку. Помните, что я тоже могу пилотировать этот самолет.

— Выстрел будет слышен в салоне, — предупредил О'Хара.

— Я запер дверь, а потом, что они могут сделать? Я же останусь единственным пилотом здесь. Вам-то, впрочем, об этом нечего беспокоиться, вы будете мертвы.

О'Хара увидел, как напрягся его палец на спусковом крючке. Он прикусил губу и начал делать разворот. «Дакота» повернула к югу и теперь шла параллельно главному Андскому хребту. Гривас был прав, черт его дери. Быть убитым не имело смысла. Но что ему нужно?

Он положил самолет на курс, данный Гривасом, и хотел включить автопилот. Гривас дернул пистолетом.

— Нет, сеньор О'Хара, вы сами ведите самолет, я хочу, чтобы ваши руки были чем-нибудь заняты.

О'Хара медленно положил руки на штурвал и посмотрел направо, на проплывающие рядом высокие вершины.

— Куда же мы летим? — мрачно спросил он.

— Вас это не касается. Но это недалеко. Мы приземлимся всего лишь через пять минут. Там будет полоса.

О'Хара стал размышлять. Насколько ему было известно, никакой взлетно-посадочной полосы в этом районе не было. Вообще на такой высоте никаких аэродромов быть не могло. Он знал о военных аэродромах в Андах, но они были по другую, тихоокеанскую сторону хребта. Он решил подождать и посмотреть, что будет дальше.

Его глаза остановились на наушниках с микрофоном, висевших на крючке слева от него. На Гривасе наушников не было. Если включить микрофон, громкий разговор будет слышен в эфире, и Гривас этого не поймет. Стоило попробовать.

— Здесь же нет аэродромов, — сказал он, и левая рука его как бы случайно сползла со штурвала.

— Вы всего не знаете, О'Хара.

Его пальцы нащупали рычажок микрофона, и, включая его, он, чтобы замаскировать от Гриваса свои действия, слегка наклонился вперед, будто внимательно смотрел на приборы. Затем он с облегчением откинулся назад в своем кресле и громко произнес:

— У вас ничего не выйдет, Гривас. Вы что думаете, что сможете вот так украсть целый самолет? Вы же сами знаете, что если эта «Дакота» не придет в Сантильяну вовремя, ее будут искать.

Гривас расхохотался.

— Ох вы и хитры, О'Хара, но я хитрее. Радио не работает. Я позаботился об этом, пока вы там болтали с пассажирами.

О'Хара почувствовал, как у него похолодело где-то в низу живота. Он посмотрел на лес скалистых вершин впереди, и его охватил страх. Эти горы он уже не знал, и они представляли собой грозную опасность. Ему было страшно и за себя, и за пассажиров.

III

В пассажирском салоне было холодно, дышать в разреженном воздухе было трудно. Сеньор Монтес сидел с посеревшим лицом и синими губами. Он взял в руки трубку с наконечником и сделал несколько глотков кислорода из баллона. Его племянница порылась в сумочке и достала какие-то пилюли. Болезненно улыбнувшись, он положил одну из них под язык. Постепенно, хотя и не полностью, к нему вернулся естественный цвет лица, и он почувствовал себя немного лучше.

Сзади сидела мисс Понски. Ее рот постоянно находился в движении, но не потому, что она дрожала от холода, а потому, что она все время говорила. Мигель Родэ уже узнал большую часть ее биографии, которая его абсолютно не интересовала, однако он старался этого не показывать. Он слушал ее болтовню, изредка поддакивал и рассматривал затылок Монтеса своими черными живыми глазами. Отвечая на какой-то вопрос мисс Понски, он выглянул в окно и внезапно нахмурился.

Супруги Кофлин тоже смотрели в окно. Мигель Родэ сказал:

— Мы же должны были лететь через ущелье, я совершенно уверен в этом. А мы вдруг изменили курс и движемся на юг.

— А мне кажется, что везде одно и то же — горы и снег, — возразила миссис Кофлин.

— Насколько я помню, Эль Пуэрто де лас Агилас вон там, позади, — встрял в разговор мистер Кофлин.

— О Гарри, ты, наверное, забыл. Ты же здесь пятьдесят лет не был. Потом, ты же не видел его с самолета.

— Может, и так, — произнес он неуверенно. — Но все-таки это странно.

— Ну, Гарри, пшют ведь знает, что делает. Мне он показался хорошим, толковым парнем.

Кофлин продолжал смотреть в окно и ничего не сказал.

Джеймса Армстронга сильно раздражало соседство Джо Пибоди. Этот человек представлял собой несомненную угрозу. Его фляжка невероятно больших размеров была наполовину опустошена, и ее хозяин уже пришел в состояние воинственного возбуждения.

— Нет, что вы скажете об этом летуне, дьявол его возьми! Как он меня осадил! Ведет себя нахально, выставляет из себя англикашку, черт бы их побрал!

Армстронг мягко улыбнулся.

— Я ведь…э… э… тоже англикашка, знаете ли, — заметил он.

— А, ну, я не говорю о присутствующих. Это не принято, кажется, да? Я ничего не имею против вас, англичан, кроме того, что вы вечно втягиваете нас в ваши войны.

— Я вижу, вы читаете чикагскую «Трибюн», — сказал Армстронг.

Форестер и Виллис особенно не разговаривали: общего между ними было мало. Как только они закончили обмен незначительными репликами, Виллис достал большую книгу, которую Форестер оценил как во всех смыслах тяжелую, поскольку она, судя по всему, была связана с математикой. Время от времени Виллис делал на полях книги какие-то пометки.

Форестеру заняться нечем было. Прямо перед ним находилась алюминиевая перегородка, на которой висели топор и аптечка первой помощи. Смотреть на них было утомительно, и он перевел глаза туда, где сидел сеньор Монтес. Судя по цвету лица, тому было нехорошо, и Форестер вновь задумчиво посмотрел на аптечку.

IV

— Вот она, — сказал Гривас, — делайте посадку.

О'Хара вытянулся, чтобы посмотреть на нос «Дакоты» Прямо впереди, среди нагромождения камней и сугробов, он увидел короткую взлетно-посадочную полосу, точнее, просто карниз, вырубленный на склоне горы. Он успел лишь мельком взглянуть на нее, и она исчезла.

Гривас потряс револьвером.

— Разворачивайтесь!

О'Хара заложил вираж и пошел по кругу над полосой. Теперь он разглядел спускающуюся от нее горную дорогу, извилистую, как змея, и кучку каких-то строений, вроде сараев. Кто-то предусмотрительно очистил полосу от снега, но признаков жизни вокруг видно не было.

Он оценил расстояние до земли, посмотрел на прибор высоты.

— Вы с ума сошли, Гривас, — как можно спокойнее сказал он. — Здесь же нельзя сесть.

— Вы сможете, О'Хара! — настаивал Гривас.

— И не подумаю, будь я проклят. Самолет перегружен, мы на высоте семнадцать тысяч футов. Чтобы нормально сесть, нужна полоса раза в три подлиннее. Воздух разрежен, скорость резко уменьшить невозможно, мы бухнемся на эту полосу, и никаких тормозов нам не хватит. Мы просвистим до конца и вылетим с нее прямо на каменный склон.

— Вы сможете, — упрямо повторил Гривас.

— Ну вас к черту!

Гривас наставил револьвер.

— Хорошо, я сам произведу посадку. — Он был взбешен. — Но сначала я вас пристрелю.

О'Хара посмотрел на черную дыру, смотревшую на него дьявольским зрачком. Видна была нарезка в стволе, казавшаяся громадной, словно у гаубицы. Несмотря на холод, пот градом катился по его спине. Он отвернулся от Гриваса и вновь посмотрел на полосу.

— Зачем вам это нужно? — спросил он.

— Вам этого не понять, даже если я и скажу. Вы ведь англичанин.

О'Хара вздохнул. Ситуация была щекотливой. В принципе, если все рассчитать точно, он смог бы посадить «Дакоту», хотя бы так, чтобы она не разлетелась при этом на куски. У Гриваса шансов не было — он непременно превратит ее в груду металлолома. И решился:

— Ладно. Предупредите пассажиров. Велите им собраться в хвосте.

— Не заботьтесь о пассажирах, — резко ответил Гривас. — Вы что, надеетесь, что я оставлю кабину?

О'Хара сказал:

— Ладно, раз вы настаиваете на таком риске, я попробую. Но, предупреждаю вас: даже пальцем не прикасайтесь к рычагам. Вы пилоту не помощник — лучше меня знаете. Я все буду делать сам.

— Действуйте, — коротко ответил Гривас.

— Мне нужно время, — предупредил О'Хара. — Я хочу получше рассмотреть, что там внизу.

Он сделал четыре круга, внимательно вглядываясь в эту крутившуюся под «Дакотой» смертельную полосу. Пассажиры сейчас уже должны понимать, что что-то не в порядке, подумал он. Ни один нормальный пассажирский самолет не выкидывает таких фокусов. Может, они уже встревожены и попытаются что-нибудь предпринять? Тогда появится шанс обезвредить Гриваса. Но что намерены делать пассажиры, ему было неизвестно.

Полоса была не только короткой, но и страшно узкой, предназначенной для самолетов гораздо меньших размеров. Придется садиться на самом краю, но и тогда крыло будет царапать каменную стену. Важно было знать направление ветра. Он посмотрел на строения, надеясь увидеть где-нибудь дымок от печки, но ничего заметно не было.

— Я снижаюсь, — доложил О'Хара. — Пройду над полосой, но пока еще садиться не буду.

Он стал делать широкий разворот для захода на посадку. Затем направил нос «Дакоты» на полосу, словно прицел ружья, и самолет гладко и быстро стал снижаться. По правому борту замелькали скалы и снег. О'Хара весь напрягся. Если конец крыла заденет склон, это будет конец. Впереди быстро бежала полоса, словно проглатываемая «Дакотой». Вдруг она оборвалась, и все исчезло — только долина далеко внизу и голубое небо. О'Хара налег на рычаг, и самолет резко взмыл вверх.

Теперь уже пассажиры точно знают, что дела плохи, решил он и, обращаясь к Гривасу, произнес:

— Целым самолет удастся вряд ли посадить.

— Доставьте меня в целости! — приказал Гривас. — До остального мне нет дела.

— А мне нет дела до вас, — процедил сквозь зубы О'Хара.

— Позаботьтесь о своей собственной шее, — сказал Гривас. — Тогда и моя будет в сохранности.

Но О'Хара думал о десяти пассажирах в салоне. Он сделал еще круг, размышляя, как лучше осуществить посадку. Он мог сесть с выпущенным или невыпущенным шасси. Посадка на брюхо будет на такой скорости страшной, но зато быстрее произойдет торможение. Весь вопрос в том, можно ли в этом случае удержать машину на прямой линии. С другой стороны, если выпустить шасси, можно погасить скорость до соприкосновения с землей — в этом есть свое преимущество.

Он мрачно улыбнулся и решил осуществить и то и другое одновременно. В первый раз в жизни он благословил Филсона и его паршивые самолеты. Он отлично знал, какую нагрузку может выдержать шасси, и обычно его задачей было посадить «Дакоту» как можно мягче. На этот раз он, выпустив шасси, посадит ее так, что стойки сломаются, как спички, и это будет одновременно посадкой на брюхо.

Он нацелил нос «Дакоты» на полосу и предупредил:

— Сейчас начнется нечто. Опускаем закрылки, выпускаем шасси.

Самолет стал снижать скорость. О'Хара почувствовал, что рычаги в его руках стали липкими. Он стиснул зубы и сосредоточился так, как никогда раньше.

V

Когда самолет вошел в крутой вираж, Армстронга со страшной силой бросило на Пибоди. Пибоди в этот момент подносил к губам фляжку, чтобы сделать очередной глоток виски, и горлышком его неожиданно ударило по зубам. Он поперхнулся, нечленораздельно взревел и что есть мочи отпихнул Армстронга от себя.

Родэ очутился в проходе вместе с Кофлином и Монтесом. Он с трудом поднялся, энергично тряся головой, затем наклонился, чтобы помочь встать Монтесу, который что-то быстро говорил по-испански. Миссис Кофлин помогла своему мужу сесть обратно на место.

Виллис делал какие-то пометки на полях книги, когда на пего навалился Форестер. Карандаш в его руках хрустнул. Форестер, не пытаясь даже пошевелиться и не слыша слабых жалоб Виллиса на то, что его раздавили — Форестер был человеком крупного телосложения, — с изумлением глядел в окно.

В салоне поднялся невообразимый галдеж на английском и испанском языках, над которым доминировал резкий и визгливый голос мисс Понски, истошно вопившей:

— Я знала! Я знала, что все это плохо кончится!

Она начала истерически хохотать, и Родэ, отвернувшись от Монтеса, дал ей сильную оплеуху. Она посмотрела на него с удивлением и вдруг разразилась слезами.

Пибоди заорал:

— Что вытворяет этот чертов англикашка? — Он взглянул в окно и увидел посадочную полосу. — Этот негодяй собирается здесь садиться!

Родэ о чем-то быстро говорил с Монтесом. Тот был настолько потрясен, что выглядел совершенно безучастным. Родэ сказал несколько слов девушке и указал на дверь в пилотскую кабину. Она энергично кивнула, и он встал со своего места.

Миссис Кофлин, наклонившись вперед, утешала мисс Понски:

— Не надо волноваться, — говорила она, — ничего страшного не произойдет.

Самолет вышел из крена, и О'Хара в первый раз пошел над полосой. Родэ перевесился через Армстронга и смотрел в окно. Мисс Понски опять завизжала от страха, когда мимо окна проносились скалы. Они были столь близко, что самолет чуть было не задел их крылом. Затем О'Хара круто взял вверх, и Родэ вновь потерял равновесие.

Первым к решительным действиям перешел Форестер. Он сидел ближе всех к кабине и, встав, схватился за ручку двери, повернул ее и толкнул. Дверь была закрыта. Он стал давить на нее плечом, но тут самолет круто накренился, и Форестера отбросило в сторону. О'Хара повел машину на посадку.

Форестер схватил висевший на переборке топор и поднял его, чтобы ударить по двери, но Родэ схватил его за руку.

— Это будет быстрее, — сказал он и показал ему крупнокалиберный пистолет. Он встал перед дверью и три раза выстрелил в замок.

VI

О'Хара услышал выстрелы за мгновение до того, как «Дакота» коснулась земли. Он не только слышал их, но и видел, как вдребезги разлетелся альтиметр на приборной доске. Но у него не было времени оглянуться, так как «Дакота» уже грузно опустилась на дальнем конце полосы и понеслась по ней с громадной скоростью.

Послышался ужасный треск лопнувших стоек шасси, самолет содрогнулся и, бухнувшись на брюхо, со скрежетом и визгом заскользил к дальнему концу полосы. О'Хара отчаянно работал вырвавшимися из рук и из-под ног рычагами, стараясь удержать машину на прямой линии.

Боковым зрением он увидел, как Гривас повернулся к двери. О'Хара решил воспользоваться этим и, оторвав одну руку от рычага, наотмашь ударил Гриваса. У него был всего лишь миг для удара, и, к счастью, он, видимо, не пропал впустую. Но удостовериться в этом не мог, так как всецело был поглощен машиной.

Скорость между тем все еще была высока. «Дакота» прошла уже половину полосы, и О'Хара уже видел пустоту, начинавшуюся там, где полоса кончалась. В отчаянии он повернул руль, и самолет нехотя со страшным скрипом пошел вправо.

О'Хара сжался и приготовился к удару. Правое крыло соприкоснулось с каменной стеной, и самолет стало разворачивать. О'Хара увидел, как стена пошла прямо на него. Нос самолета врезался в скалу, треснул, и переднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Потом что-то ударило О'Хару по голове, и он потерял сознание.

VII

Он пришел в себя оттого, что кто-то бил его по щекам. Его голова перекатывалась из стороны в сторону, ему хотелось, чтобы это прекратилось и он смог бы опять уйти в забытье, но удары продолжались. Он застонал и с трудом открыл глаза.

Наказание исходило от Форестера. Когда тот увидел, что О'Хара очнулся, он повернулся и сказал Родэ:

— Держите его под прицелом.

Родэ улыбался. Он держал пистолет в руке, но дуло было опущено вниз. Форестер сказал:

— Что ж это вы, черт возьми, устроили?

О'Хара, морщась от боли, поднял руку и, ощупав голову, обнаружил шишку величиной с куриное яйцо. Слабым голосом он проговорил:

— Где Гривас?

— Кто это Гривас?

— Мой помощник.

— Он здесь. Но он в плохом состоянии.

— Надеюсь, что этот негодяй умрет, — сказал О'Хара. — Он наставил на меня револьвер.

— Вы управляли самолетом, — сказал Форестер, зло глядя на О'Хару, — вы посадили самолет. Я хочу знать, почему.

— Это Гривас. Он вынудил меня.

— Сеньор командир говорит правду, — сказал Родэ. — Этот Гривас собирался стрелять в меня, и сеньор командир ударил его. — Он сдержанно поклонился. — Большое спасибо.

Форестер повернулся, посмотрел на Родэ, затем перевел взгляд на Гриваса.

— Он в сознании?

О'Хара осмотрелся. Бок фюзеляжа самолета был вмят в скалу, кабину пронзил ее острый выступ, который ударил Гриваса и размозжил ему грудную клетку. Дела его, кажется, были плохи. Но он был в сознании, глаза были открыты, и он смотрел на окружавших людей с ненавистью.

О'Хара слышал, как в салоне безостановочно кричала женщина и кто-то еще монотонно и глухо стонал.

— Скажите, ради Бога, что произошло там?

Никто не ответил, так как Гривас начал говорить. Он шепотом, с трудом произносил слова, изо рта у него текла кровь.

— Они схватят вас, — сказал он. — Они здесь будут с минуты на минуту. — Его губы приоткрылись в дьявольской усмешке. — Ничего, я выкарабкаюсь. Меня положат в госпиталь. Но вас, вас… — Его прервал приступ кашля. — Но вас всех прикончат. — Он поднял руку, пальцы сжались в кулак. — Вивака…

Рука бессильно упала вниз, а выражение ненависти в глазах сменилось удивлением — удивлением перед смертью.

Родэ схватил его за руку, пощупал пульс.

— Все, это конец.

— Он был каким-то фанатиком, — сказал О'Хара. — Абсолютно сумасшедший.

Женщина продолжала кричать, и Форестер сказал:

— Ради Бога, давайте выбираться отсюда.

В этот момент хвост «Дакоты» опасно присел вниз, а кабина задралась кверху. Послышался звук рвущегося металла, и над выступом скалы, который размозжил Гриваса, поползла трещина. О'Хара вдруг с ужасом осознал ситуацию.

— Ни с места! — закричал он. — Не двигайтесь!

Он повернулся к Форестеру.

— Выбейте это окно.

Форестер с удивлением посмотрел на топор в своих руках, словно он забыл о его существовании, и, размахнувшись, ударил им по стеклянно-пластиковому овалу. Тот, не выдержав такого яростного удара, разлетелся вдребезги, и образовалась дыра, через которую мог пролезть человек.

О'Хара скомандовал:

— Я вылезу и посмотрю, что там. Никто из вас пока не должен двигаться. Позовите из салона всех, кто может подойти сюда.

Он пролез в дыру и с удивлением увидел, что нос «Дакоты» снесен напрочь. Он взобрался на верх фюзеляжа и посмотрел назад. Хвост и одно крыло висели в воздухе там, где кончилась полоса. Весь самолет был словно на весах, и пока он смотрел, задняя часть его опустилась еще ниже. Со стороны кабины послышался скрежет.

Он лег на живот и пополз, извиваясь, вперед, чтобы заглянуть в кабину сверху.

— Положение скверное, — сказал он Форестеру. — Мы висим на двухсотфутовой высоте, и единственное, что держит эту чертову машину, — кусок скалы. — Он показал на вонзившийся в кабину каменный выступ. — Если кто-нибудь пойдет назад, равновесие может быть нарушено, и самолет полетит вниз.

Форестер повернул голову и прокричал:

— Все, кто может двигаться, сюда!

Послышалось легкое движение, и в дверь протиснулся Виллис. Голова у него была в крови. Форестер опять закричал:

— Еще кто?

Сеньорита Монтес умоляющим голосом проговорила:

— Помогите моему дяде, пожалуйста, ну, пожалуйста.

Родэ, оттеснив Виллиса, шагнул в проем двери. Форестер резко сказал:

— Не ходите слишком далеко.

Родэ, не взглянув на него, вышел в салон и наклонился, чтобы поднять Монтеса, который лежал около двери. Взяв его под мышки, потащил в кабину. Следом вошла сеньорита Монтес.

Форестер посмотрел на О'Хару.

— Здесь слишком много народу. Надо начать выводить людей наружу.

— Сначала пусть просто вылезут наверх, — сказал О'Хара. — Чем больше веса будет здесь, тем лучше. Пусть сначала идет девушка.

Она покачала головой.

— Нет, сначала дядюшка.

— Ради Бога, он ведь без сознания, — сказал Форестер. — Идите, я позабочусь о нем.

Она продолжала упрямо мотать головой, и О'Хара вмешался:

— Ладно. Виллис, выходите. Не будем терять времени. — Голова у него раскалывалась, он с трудом дышал в разреженном воздухе. Сил и желания возиться с женскими капризами не было.

Он помог Виллису вылезти из окна и проследил, чтобы тот разместился на верху фюзеляжа. Когда вновь заглянул в кабину, девушка переменила свое решение. Родэ поговорил с ней мягко, но решительно. Она прошла в кабину, и О'Хара помог ей выбраться наружу.

Следующим подошел Армстронг. Он сказал:

— Там сзади кровавое месиво. Я думаю, что пожилой человек в заднем ряду мертв, а его жена тяжело ранена. Боюсь, что ее нельзя трогать.

— А что насчет этой женщины, Понски?

— Она прекратила кричать, сейчас просто сидит, уставившись в одну точку.

— А Пибоди?

— Багаж бросило на нас обоих, и он наполовину погребен под ним. Я не смог его оттуда вытащить.

О'Хара попросил Форестера пойти посмотреть. Родэ стоял на коленях около Монтеса, стараясь привести его в чувство. Форестер, поколебавшись, сказал:

— Теперь здесь побольше веса, и, наверное, будет безопасно пройти назад.

— Идите осторожно, — сказал О'Хара.

Форестер невесело усмехнулся и вступил в салон.

Мисс Понски сидела в застывшей позе, плотно обхватив себя руками, и смотрела перед собой невидящими глазами. Форестер, не обращая на нее внимания, начал разбирать чемоданы над Пибоди, складывая их на передние сиденья. Пибоди пошевелился, и Форестер стал его трясти. Когда тот обрел способность соображать, Форестер прокричал ему в ухо:

— Идите в кабину, в кабину, понимаете?!

Пибоди неопределенно мотнул головой, и Форестер сделал шаг дальше.

— Господи Боже мой! — прошептал он при виде того, что произошло.

Кофлин превратился в комок окровавленного мяса. Груз, стоявший в хвостовой части самолета, от удара сорвался с креплений, сокрушив последний ряд пассажирских сидений. Миссис Кофлин была еще жива, но обе ее ноги были оторваны ниже колен. Ее не убило сразу только потому, что в тот момент она наклонилась вперед, чтобы утешить мисс Понски.

Кто-то тронул Форестера за плечо. Это был Пибоди.

— Я же вам сказал — идите в кабину. В кабину, немедленно! — закричал Форестер.

— Я хочу выйти наружу, — пробормотал Пибоди. — Я хочу выйти отсюда. Дверь ведь там, сзади.

Форестер не стал терять времени. Он нанес Пибоди резкий удар под дых, затем, когда тот согнулся, хватая ртом воздух, свалил его на пол ударом по шее. Подтащив его к кабине, он сказал Родэ:

— Поглядите за этим идиотом. Если будет буянить, бейте его по голове.

Он прошел обратно в салон и взял мисс Понски за руку.

— Пойдемте, — сказал он мягко.

Она поднялась и последовала за ним, как сомнамбула. Он довел ее до кабины и передал О'Харе. Посмотрев на Монтеса, увидел, что тот очнулся и вскоре может передвигаться. Когда голова О'Хара вновь появилась в проеме окна, сказал:

— Сомневаюсь, что старая леди вынесет передвижение.

— Выносите ее оттуда, — скомандовал О'Хара. — Ради Бога, выносите!

И Форестер вернулся назад. Он не знал, жива миссис Кофлин или нет, но тело ее было теплое. Из размозженных ног струилась кровь. Он взял ее на руки и внес в кабину. Родэ, увидев ее, тихо присвистнул.

— Кладите ее на сиденье, — сказал он. — Нужно наложить жгуты.

Он снял пиджак и рубашку и стал разрывать ее на ленты.

— Выводите старика, — сказал он Форестеру.

Форестер и О'Хара помогли Монтесу выбраться наружу. Обернувшись, Форестер увидел голую спину Родэ, покрытую от холода мурашками.

— Одежда, нам нужна теплая одежда, — сказал он О'Харе. — К ночи здесь будет страшно холодно.

— Черт! — отозвался О'Хара. — Это дополнительный риск. Я не…

— Он прав, — сказал Родэ, не поворачивая головы. — Если у нас не будет одежды, мы к утру тут все превратимся в льдинки.

— Хорошо, — вздохнул О'Хара. — Готовы рискнуть?

— Попробую, — ответил Форестер.

— Но сначала надо высадить людей на землю, — распорядился О'Хара. — И еще. Нам понадобятся карты местности. Они в кармане моего сиденья.

— Я их достану, — сказал Родэ.

О'Хара осторожно спустил людей на землю, и Форестер начал перетаскивать чемоданы в кабину. Затем он поднял обмякшее тело Пибоди и бесцеремонно вытолкал его в окно, где О'Хара столь же бесцеремонно свалил его на землю. Родэ с осторожностью передал О'Харе тело миссис Кофлин, и тот был поражен его легкостью. Сам Родэ выбрался следом и, стараясь не делать резких движений, спустился на землю, принимая миссис Кофлин.

Форестер начал передавать чемоданы. О'Хара просто кидал их вниз. Некоторые чемоданы раскрылись, но большинство выдержали удар.

«Дакота» накренилась.

— Форестер, — закричал О'Хара. — Вылезайте!

— Тут еще есть.

— Вылезайте, говорю вам, — взревел О'Хара, — вы что, идиот? Самолет же падает.

Он схватил Форестера за руки, решительно вытащил его из окна, и тот тяжело спрыгнул на землю. Затем спрыгнул сам, в этот же момент нос самолета задрался кверху и, опрокинувшись через кромку скалы, со скрежетом и в облаке пыли исчез из виду. Двумястами футами ниже он грохнулся о землю. Длинное эхо прокатилось по горам, и потом все стихло.

О'Хара посмотрел на людей, молча стоявших рядом с ним, затем окинул взглядом окружавшие их суровые и дикие горы. Порыв холодного ветра, дувшего с ледников, заставил его содрогнуться. Встретившись глазами с Форестером, он содрогнулся вновь, но уже по другой причине. Оба поняли, что шансов на спасение слишком мало, и то, что они избежали гибели вместе с «Дакотой», было, вполне вероятно, лишь прелюдией к более продолжительным мытарствам.

VIII

— Так, давайте послушаем обо всем с самого начала, — сказал Форестер.

Они все собрались в ближайшем сарае. Внутри него ничего не было, но все же это было укрытие, к тому же в нем был очаг. Армстронг развел огонь, используя дрова, которые Виллис принес из соседнего сарая. Монтес лежал в углу, и его племянница хлопотала над ним, а в другом углу мрачно сидел Пибоди, переживая похмелье и волком глядя на Форестера.

Мисс Понски напрочь освободилась от страха. Стоило ей ощутить твердую почву под ногами, как она рухнула на промерзшую каменистую землю и впилась в нее ногтями в экстазе облегчения. О'Хара подумал, что она никогда в жизни не найдет в себе силы войти вновь в самолет. Но сейчас она обнаружила замечательные качества медсестры и помогала Родэ ухаживать за миссис Кофлин.

Этот Родэ — интересный человек, подумал О'Хара. В нем открылись глубины, о которых трудно было бы предположить. Хотя он не был медиком, но обладал хорошим знанием практической медицины, а это было в данных обстоятельствах просто необходимо. О'Хара поначалу обратился к Виллису, прося его помочь ухаживать за миссис Кофлин, но тот, покачав головой, ответил:

— Извините, я физик, а не врач.

— Доктор Армстронг? — спросил О'Хара.

Армстронг также с сожалением произнес:

— Я историк.

Итак, за дело взялся Родэ, не бывший врачом, но обладавший медицинскими познаниями и… пистолетом.

О'Хара повернулся к Форестеру:

— А теперь слушайте, как было дело.

И он начал рассказ с отлета из Сан-Кроче, стараясь извлечь из своей памяти все, что говорил Гривас.

— Я думаю, он сошел с катушек, — заключил О'Хара.

Форестер нахмурился.

— Нет, это все было запланировано. А сумасшествие не планируется. Гривас знал и о существовании этой полосы, и курс сюда. Вы сказали, что он был на аэродроме в Сан-Кроче, когда приземлился самолет ЮЖАМА.

— Да, я еще тогда подумал, что это немного странно. Я имею в виду то, что у Гриваса не было привычки слоняться среди ночи по аэродрому без дела. Не так уж он любил свою работу.

— Похоже, он знал, что с «Боингом» ЮЖАМА случится поломка, — заметил Виллис. Форестер бросил на него быстрый взгляд, и Виллис продолжал: — Это логично. Он увел не самолет, а содержимое самолета, и этим содержимым были люди с «Боинга». О'Хара говорит, что эти лайнеры перевозят горное оборудование, но оно явно Гриваса не интересовало.

— Это все значит, что в «Боинге» была произведена диверсия, — сказал Форестер. — Если Гривас рассчитывал на его приземление в Сан-Кроче, за ним, видимо, стоит какая-то крупная организация.

— Мы знаем об этом, — сказал О'Хара. — Гривас же упомянул какую-то группу в связи с нашей посадкой и злорадствовал, что они будут здесь с минуты на минуту. Но вот где они?

— И кто они? — добавил Форестер.

О'Хара вспомнил, что Гривас сказал еще: «…что прикончат вас всех». Но решил никому не напоминать об этих словах и вместо этого спросил:

— Помните его последнее слово? Вивака. Это какая-то бессмыслица, по-моему. Я такого испанского слова что-то не припомню.

— Я хорошо знаю испанский, — сказал Форестер подчеркнуто. — Такого слова в нем нет. — Он хлопнул себя по ноге. — Я бы дорого дал, чтобы узнать, что же тут происходит и кто несет за это ответственность.

Слабый голос донесся из угла комнаты.

— Я боюсь, джентльмены, что ответственность за это в некотором роде несу я.

Все находившиеся в комнате, за исключением миссис Кофлин, повернулись в сторону сеньора Монтеса.