Вьющиеся розы

1

Под завалами мусора, осклизлых коряг и старых покрышек течет тонкий поток. Чистый. Можно промывать раны и поить ребенка. Светлый. Около него видно даже ночью. Скрытый от глаз и неслышимый уху. Но живой. Моя любовь.

Первый день отпуска! Господи, счастье-то какое! Дорис блаженно застонала, закапываясь с головой под одеяло. Тепло, сонно и нежно пахнет лавандой. Где-то здесь, под одеялом, еще витают обрывки странных снов, навестивших ее этой ночью. Но они уже истончились и потеряли свою осязаемость. Дорис попробовала вспомнить, отчего так сжималось ее сердце, но сны, словно испугавшись ее внимания, бесследно растворились. Ну и славно. Дорис высунула голову из-под одеяла.

Итак, сегодня был первый день ее отпуска. А это значит, что можно валяться в постели, сколько душа пожелает, завтракать в одиннадцать, гулять по побережью и смотреть любимые фильмы хоть с утра до вечера. Наконец-то привести в порядок дом. И встретиться с подругами. А еще… Еще можно на целый месяц забыть про проверку самостоятельных заданий и тестов, про склочных родителей Сандры и Луи, про строгий костюм и безупречную прическу. И про старую выдру — директрису мисс Уотсон, которая не дает продыху ни одному молодому учителю, считая главной своей обязанностью поддержание репутации элитной школы и безукоризненное соблюдение дресс-кода. Одним словом, Дорис Кэмпбел чувствовала себя так, словно она юная девушка, только что покинувшая родительское гнездо.

Свобода.

Дорис откинула одеяло. И как была, голышом, завертелась перед зеркалом. Взлохматила золотистые волосы и пообещала себе, что следующий раз уложит их в прическу строгой учительницы ровно через месяц. Вскинула руки и покрасовалась перед зеркалом боком. А что, очень даже неплохо. Талия тонюсенькая, грудь красивая и круглая, даже бюстгальтер можно не носить. Кстати, это будет еще один план — попробовать жить без нижнего белья. Как настоящая француженка. Шея вполне себе высокая и лицо… милое. Дорис скептически отметила, что вот как раз лицо могло бы быть и покрасивее. Но потом запретила себе упаднические мысли и решила объявить сегодняшний день праздником в честь себя.

Первым этапом означенного мероприятия стала теплая ванна с несколькими каплями апельсиновой эссенции. Дорис всегда была неженкой и поэтому, когда представлялась такая возможность, предпочитала вместо практичности душевой кабины расслабляющую негу ванны. Потом, завернувшись в огромное персиковое полотенце, Дорис наведалась на кухню. Придирчивое изучение продовольственных запасов показало отсутствие более-менее праздничной еды, что и неудивительно в доме одинокой женщины, большую часть своей жизни проводящей на работе. Значит, оставался единственный вариант — завтрак в кафе. Еще не хватало начинать такой знаменательный день сандвичами и растворимым кофе. А в том, что сегодняшний день знаменательный, Дорис почему-то ни капли не сомневалась.

Через час неторопливых сборов Дорис вышла из дома. Ее ослепило и обескуражило солнечным светом, сочным ароматом подстриженного газона, теплым пряным воздухом прогретой земли. Лето. А она совсем не заметила, как оно наступило. Да и была ли весна? Довольно. Хватит уже любить свою работу (она все равно этого не заметит). Пора уже начинать любить себя. Дорис решительно застучала каблучками по направлению к старому центру города. Мысль добраться туда на машине даже не пришла ей в голову. Во-первых, потому что хотелось ощутить лето всем телом. Не зря же Дорис надела сегодня свое самое любимое платье. Легкая янтарно-шафранная ткань, подчеркивая талию и мягко касаясь бедер, свободно спадала до колена. В этом золотистом струении Дорис чувствовала себя частью солнца и теплого ветра. Законченность ее солнечному облику придавали легкие туфельки на небольшом каблучке и летняя сумочка в тон, на которую Дорис в порыве вдохновения повязала газовую полоску желтого шарфика.

А во-вторых, и если честно, мисс Дорис Кэмпбел терпеть не могла водить машину. Она ее просто боялась. Разумеется, в рабочие дни ей приходилось мириться с необходимостью выводить это железное чудовище из гаража, с замиранием сердца проезжать перекрестки и напряженно парковаться на школьной стоянке. Можно было также поднапрячься и съездить на выходных в ближайший торговый центр, чтобы загрузить полный багажник продовольствия и бытовых мелочей и не тратить драгоценное время на каждодневное посещение магазинов. Но мучить себя этой процедурой во время законного отпуска было выше ее сил.

Поэтому Дорис, свободная и легкая, с распущенными волосами и парой тонких браслетов на запястье, направилась пешком в свою любимую часть города. Дорис любила Атланту за ее демократизм и многообразие жизни. Каждый мог найти район города, отвечающий его вкусу и устремлениям. Деловые люди приводили в движение маховики бизнеса в районе знаменитых небоскребов Атланты, студенты роились в студенческом городке Технологического института, штурмовали университеты или весело проводили время в многочисленных колледжах. Южане гордились тем, что в Атланте есть даже афроамериканские колледжи, оборудованные по последнему слову науки. В деловой части города теснились бесчисленные банки, страховые компании, предприятия машиностроения и, что вызывало особый восторг ее учеников, компании вкусо-пищевой промышленности, например головной офис фирмы «Кока-кола».

А вот пригороды, мирно дремавшие днем, только к вечеру наполнялись жизнью и ребячьим гамом. Дорис, как и подавляющее большинство жителей Атланты, жила в пригороде, уютно чувствуя себя среди невысоких коттеджей и сочной зелени парков. А гулять, когда выдавалась такая редкая возможность, предпочитала в старом центре. Здесь работало не много офисов, поэтому было существенно тише и спокойнее, чем в любом другом районе Атланты. Зато почти на каждом шагу были всевозможные закусочные, от старых и милых кафешек до современных и строгих баров, от респектабельных и шикарных ресторанов до демократичных бистро под полосатыми тентами.

И было среди них одно кафе, небольшое и уютное, с белыми скатертями и резной мебелью, в которое Дорис любила наведываться в минуты наибольшего душевного комфорта. Ей нравилась почти домашняя кухня, легкая отстраненность этого места от суеты большого города с его бесконечной гонкой за успехом.

Мелодичный звон дверного колокольчика заставил бармена оторваться от неторопливого заполнения каких-то бумаг. Это был мужчина средних лет с аккуратной щеточкой усов на гладком румяном лице. Белая рубашка и небольшая щегольская бабочка дополняли облик симпатичного хозяина. Хотя… Дорис скользнула взглядом по его вышколено-приветливому лицу. Вряд ли он здесь хозяин. Она кивнула в знак приветствия и остановилась у стойки, разглядывая рекламный постер с фотографиями новых блюд.

— Что будете заказывать, мисс? — с профессиональной улыбкой осведомился бармен.

— Кофе по-мексикански и взбитые сливки с шоколадом. Пожалуйста, не добавляйте орехи, как вы сделали это в прошлый раз.

— Что? Ах, да-да. Извините. — Бармен сделал короткую пометку в свой блокнот. — Устраивайтесь, ваш заказ скоро будет готов.

— Здравствуйте, Сэмюел, — раздался за спиной Дорис дребезжащий старческий голос.

— О, миссис Норманн! — Бармен расплылся в радушной улыбке. — Как поживаете?

— Спасибо, поживаю. — Рядом с Дорис показалась узловатая рука, сморщенная, как у птицы. Рука уцепилась за стойку. Аромат дорогих духов, приятный и чуть старомодный, коснулся обоняния Дорис.

Она изо всех сил сдерживала любопытство, чтобы не оглянуться, иначе бы ей пришлось смотреть на обладательницу руки и дерзкого голоса в упор.

Пальцы миссис Норманн, как назвал ее бармен, были темными, кожа напоминала коричневатую кору, однако ногти выглядели ухоженными и были покрыты матово-жемчужным лаком. Рядом с рукой на стойке появилась плоская лаковая сумочка. Такая сумочка без труда украсила бы холеное плечо какой-нибудь светской львицы. Лет пятнадцать назад.

— Сэмюел, вы так и будете на меня смотреть или все же предложите леди чашечку кофе?

— Да-да, миссис Норманн. Извините, миссис Норманн. — Продолжая бормотать извинения, бармен с поразительной для его фигуры ловкостью унесся куда-то во внутренние помещения. Потом так же быстро вернулся. — Извините, миссис Норманн, вам черный кофе с корицей без сахара и два сливочных бисквита с фисташками, правильно?

— Как всегда, — ворчливо заметила миссис Норманн.

Дорис не вытерпела и отошла к декоративному шкафчику, стеклянные полки которого были уставлены шоколадными фигурками ручной работы. Трехмачтовый кораблик со снастями из сладкой ваты, шоколадная скрипка и букетик анютиных глазок из белого и темного шоколада. А вот новые фигуры: белые голуби на атласном сердце из молочного шоколада.

Помещение кафе наполнилось мелодией Штрауса. Кажется, из «Летучей мыши», подумала Дорис и смутилась от собственной музыкальной безграмотности. Говорила же ей мама, чтобы она побольше слушала классику.

Дорис стрельнула глазами в сторону стойки. С этого наблюдательного пункта ей была хорошо видна прямая спина в сливочном жакете и аккуратная каштановая прическа. Пока Дорис рассматривала творения шоколатье, старушка успела взобраться на высокий табурет, придвинутый к стойке. Теперь она с большим достоинством извлекала из сумочки сотовый телефон.

— Алло? — неторопливо вопросила миссис Норманн. — Да, милый. — Помолчала немного, склонив голову набок. Заправила волосы за ухо. Дорис заметила крупные малахитовые серьги и такое же кольцо на левой руке. — Конечно, милый. Допью кофе и приеду. Я же не могу ехать к тебе, не подкрепившись.

Безмолвный и тем еще более услужливый бармен придвинул миссис Норманн дымящуюся чашечку и блюдце с бисквитом.

— Разумеется, привезу. Не скучай. — Миссис Норманн закрыла телефон и осторожно пригубила кофе.

А где же второе пирожное? — подумала Дорис. Ох, и влетит же ему сейчас.

Но вместо этого она увидела легкий кивок, которым старушка одарила беднягу Сэмюела. Потому что рядом с ее заказом появилась картонная коробочка с логотипом кафе. Очевидно, ее содержимое предназначалось тому, с кем миссис Норманн только что беседовала.

— Он считает, что разъезжать в открытой машине в такую жару вредно для здоровья, — пожала сухими плечами миссис Норманн.

Сэмюел, облокотившись на стойку, изображал само внимание.

— А я не променяю мою малышку ни на какие новые финтифлюшки. — Она горделиво кивнула в сторону двери.

Малышкой оказался алый открытый «форд», припаркованный на стоянке для инвалидов перед кафе. Дорис подумала, что по количеству жизнелюбия будет, пожалуй, тяжеловато тягаться с этой славной миссис. Укоризненно улыбнулась Сэмюелу, показывая, что все еще ждет свой заказ, и перешагнула маленький порог соседнего зала. Здесь было пусто, только в дальнем углу у окна примостился паренек богемного вида, углубленно изучавший глянцевый журнал.

Дорис с удовольствием осмотрелась, выбирая столик. Пожалуй, этот, в уголке. На него не падают прямые солнечные лучи из окна, и хорошо виден весь зал.

— Мисс, ваш заказ. — Молодая официантка стояла рядом с ней, вопросительно оглядываясь.

Дорис показала ей на выбранный столик. Села, удобно откинувшись на спинку стула.

Ей было здесь уютно. Спокойная простота стиля и средневековые мотивы в полуфантастических картинах на стенах. Темные деревянные рамы придавали им определенную законченность, вписывая необычный мир картин в пространство современного города. Дорис не знала точно, как называется такой стиль, кажется постмодернизм. Но она любила разглядывать эти полотна, находя в них знаки того, что уготовила ей судьба. Вот, например, эта картина, на которой из причудливых переливов форм проступает фигура — мужчина в вороненом доспехе напряженно сжимает древко вычурного тонкого знамени. Чуть прищурены острые серые глаза. Властный изгиб бровей. Какое красивое и сильное у него лицо…

— Простите. — Поток ее мыслей был прерван неожиданным вторжением.

— Да?

Прямо перед ее столиком стоял мужчина и, улыбаясь, ее рассматривал.

— Что вы хотели? — От неожиданности фраза прозвучала несколько резче, чем она хотела. На секунду ей показалось, что этот человек знает ее мысли, что он сейчас расскажет ей о необычайном мире, изображенном на картине. Потом она увидела у него в руке полоску ткани желтого цвета.

— Я — ничего. А вот вы, очевидно, захотите вернуть себе это. — Незнакомец говорил серьезно, но его серые глаза насмешливо изучали Дорис.

Она почувствовала, что от его взгляда лицо начинает пылать, перед глазами плывет, как-будто он ее целует. «О господи, где твой стыд, Дорис! Очнись. Ты ли это?!» — пронеслось в, разом потяжелевшей, голове.

— Меня зовут Стивен Тайлер. — Он спокойно и решительно подвинул себе стул и, не дожидаясь приглашения, уселся за ее столик.

— Дорис Кэмпбел, — машинально проговорила она, отстраненно удивляясь бархатистой влажности своего голоса.

— Ну, и что у нас сегодня в меню? — Он говорил это так, как будто они знакомы тысячу лет и просто продолжают прерванный разговор.

— Кофе. И взбитые сливки с шоколадом. Очень вкусно. — Дорис внезапно поняла, что слишком долго и слишком пристально всматривается в лицо незнакомца, и поспешно опустила глаза, передавая ему кожаную папку меню.

Впрочем, поглощенная своими переживаниями, она не заметила, что и он уже, наверное, нарушил все возможные правила приличия, неотрывно глядя на нее.

— Просто эспрессо. Двойной. Без сахара.

Властный взгляд серо-стальных глаз, спокойный сильный голос. Таким голосом можно заказывать кофе, а можно отдавать приказы войскам, атакующим вражеские бастионы.

Он даже не потрудился позвать официантку. Она как-то внезапно материализовалась рядом со столиком.

— Итак, мисс Кэмпбел, признайтесь, вы специально оставляете свои хрустальные башмачки на ступенях кафе? — Тайлер задумчиво протягивал ей злополучный шарфик. Протягивал, но не отдавал в руки.

— А вы всегда садитесь за стол без приглашения? — вспыхнула Дорис. Натолкнулась на его пристальный взгляд и смутилась. — То есть спасибо, мистер Тайлер. — Она внезапно почувствовала себя тем самым бастионом, который был атакован генералом Тайлером. Причем перевес в численности войск был явно на его стороне. — А как вы узнали, что этот шарф мой?

— Цвет платья, — лаконично ответил он и положил перед ней шафрановую полоску.

Дорис торопливо потянулась за ней, радуясь возможности спрятаться от его внимательных глаз. В его взгляде что-то менялось. Насмешка таяла, уступая место какому-то новому, проступающему из глубины чувству.

Тайлер и сам не понимал, почему он не может оторвать глаз от этой странной девушки. Какие изящные у нее пальцы. Тонкие запястья. Плавный изгиб шеи, нежная ямочка ключиц. Он внезапно понял, что очень хочет дотронуться до нее губами, ощутить под тонкой тканью платья ее разгоряченное тело… Хм.

— Я работаю топ-менеджером в крупной табачной компании. — Он сам не понял, зачем сказал это, может быть для того, чтобы разорвать то магнетическое притяжение, которое возникло между ними и готово было окончательно захлестнуть двух совершенно незнакомых друг другу людей. Мужчину и Женщину.

Да, именно так. Стив был изумлен тем, как внезапно и яростно проснулся в нем мужчина. Стив был красив и знал это. Он был успешен и богат и постоянно чувствовал свою власть, личную силу, воплощенную в его воле и деньгах. Недостатка в женщинах он не испытывал с четырнадцати лет. Сначала это были девочки-тинейджеры, горящие жаждой первооткрывательниц, потом пьяные от свободы однокурсницы, потом жадные до богатых женихов девицы из делового круга. Им всем было от него что-то нужно: престижа и зависти подруг, секса, денег, но не его самого. Рядом с этими женщинами он чувствовал себя инструментом для достижения желанного счастья. И ощущал каждой своей клеточкой свою непричастность к этому счастью. Как он сам относился к женщинам, с которыми спал и с которыми мог переспать, приложив более или менее значительные усилия? Разумеется, так же. Они давно потеряли для него свою индивидуальность и душу, став способом физического удовлетворения или продвижения по карьерной лестнице.

Внимательный и аналитический ум Стива уже давно вывел признаки одиноких (или готовых стать таковыми) искательниц выгодных браков. Вот сейчас он скажет ей, этой смущенной трепещущей девушке, о своем положении, и она превратится в такую же бездушную красивую куклу. Вот сейчас в этих топазовых глазах загорится знакомый болезненно алчный огонек — и тогда сказка лопнет, необъяснимое, потрясающее притяжение пропадет, мир снова станет бездушным и серым. «Я работаю топ-менеджером»…

А она молчит и недоуменно улыбается. Отводит рукой золотистую прядь, заслонившую лицо.

— А я учительница литературы.

— Ты совсем не похожа на школьную учительницу.

— У меня бакалаврская работа по поэзии Роберта Бернса. Может быть, слышали его «Честную бедность»?

— Нет, никогда. Расскажи.

Она рассказывает, и лицо ее, оживленное и чистое, движения ее губ, светящееся глаза, браслеты на тонком запястье становятся, внезапно и властно, центром его мира. Он слушает и не может наслушаться, а потом рассказывает сам. О себе, о своей мечте пройти по Амазонке сквозь не освоенные еще цивилизацией земли. И она смеется, и ее губы подрагивают в такт его рассказу. Они знают друг друга тысячу лет. Они понимают с полувзгляда то, что происходит в душе другого. И это самое важное в их жизни.

Резкий звук, непонятно откуда взявшийся, разрывает уединение маленького кафе. Она вздрагивает. Он досадливо морщится, о чем-то вспоминая. Это телефон. В кармане его пиджака надрывается требовательный, беспощадный звонок.

— Да, Майкл. Да, разумеется. Через десять минут, как договаривались. — Он встает, накидывая пиджак. На его лицо снова неумолимо опускается маска целеустремленного и циничного бизнесмена.

Она молчит и смотрит на него, не зная, что сказать.

Он поворачивается к ней, на мгновение его глаза снова становятся живыми.

— Позвони мне, слышишь, Дорис? Обязательно позвони. — Он кладет ей в руку визитку.

— Да…

Тихо звякает дверной колокольчик. Она остается. Одна?..

Машинально, почти не понимая, что происходит вокруг, Дорис Кэмпбел брела по улицам города. Она не замечала палящего зноя, который разливало слепящее полуденное солнце, не слышала гудков машин, обиженно проносившихся в паре метров от ее тонкой фигурки.

В ушах у нее все еще звучал его голос, глубокий и сильный. Щеки еще горели под его взглядом. А перед глазами плыли образы его мира — мужского мира красоты и жестокости, полного смертельно опасных диких зверей, непроходимых дебрей и стремительного течения.

Как странно, думала Дорис, он рассказывал о своей мечте, а ведь и жизнь он себе выбрал такую. Не столь красивую и чистую, как мир Амазонки, но столь же беспощадную и неудержимую. И как же он чертовски красив! Наверное, у него куча женщин. И любовью он занимается так же яростно и страстно, как и живет.

Дорис закусила губу. Она не помнила, когда последний раз испытывала такое возбуждение от близости мужчины. И испытывала ли его вообще. Ее грудь напряглась, хотелось выгнуться, плотно сжать ноги и застонать. В предвкушении, предчувствии чего-то надвигающегося, жаркого, не дающего дышать и думать. Господи, какая же я счастливая!

Добравшись до дома, Дорис первым делом залезла под душ. Это было одно из ее «патентованных» средств, которое применялось в экстренных случаях. Оно было изобретено Дорис еще в колледже, когда после развеселой вечеринки, затянувшейся до утра, требовалось как можно скорее привести себя в человеческий облик. Процедура заключалась в помещении своего доверчивого и размякшего тела в теплый душ, который под влиянием коварной воли Дорис вскоре доводился до состояния едва выносимого кипятка. А потом одним движением неумолимой руки превращался в ледяной каскад. Болезненно. Зато действует безотказно.

Дорис проторчала в ванной целую вечность. Как все-таки здорово жить одной, когда никто не вторгается в твое уединение и можно расслабляться и приводить в порядок мысли и тело столько, сколько твоей душе угодно! Например, можно после душа бродить по квартире голышом, не опасаясь оскорбить чьего-нибудь утонченного вкуса. А потом, забредя в кухню, внезапно почувствовать непреодолимый голод и жадно вгрызться в кусок ароматного бекона прямо у холодильника, еще изучая содержимое всевозможных пакетов, баночек и коробочек со снедью.

Дожевав бекон и обнаружив себя все еще раздетой, но уже гораздо более вменяемой, Дорис решила, что назрела необходимость заняться своей внешностью. Накинув на ходу гипюровый пеньюар, она занялась рассмотрением визиток известных ей салонов. Она не понимала еще, что с ней произошло. Она внезапно увидела мир не таким, каким видела его на протяжении последних нескольких лет. Не как интеллектуальная и выдержанная школьная учительница, с утра и до вечера, изо дня в день живущая по сухим строгим правилам, а как красивая и чувственная молодая женщина. Дорис на мгновение остановила руку, готовую нажать клавишу вызова. Красивая? Она не думала о себе как о красивой уже почти два года. И уже почти два года у нее не было мужчины. Мерзавец Дейв. Дорис тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания, и решительно нажала кнопку телефона.

Неожиданно для нее самой, в ней проснулась красотка-стерва.

С добрым утром, душечка, — сурово поприветствовала ее Дорис. — Имей в виду, что я не собираюсь потакать твоим капризам и тратить все мои сбережения на глупые наряды и бирюльки.

А еще на пилинг, массаж, стрижку, прическу, маникюр и, разумеется, педикюр, — сладко пропела стерва. — Поверь мне, тебе понравится!

Главное, чтобы ему понравилось, — мысленно вздохнула Дорис.

Понра-авится, особенно на ощупь, — замурлыкала стерва.

Дорис покраснела и, торопливо сунув в карман пластиковую карту, пулей вылетела из дома.

Через некоторое время Дорис стояла перед матово-поблескивающим столиком администратора салона. Спа-салон совмещал все затребованные стервой процедуры и много еще всяких премудростей, названия которых звучали как тайный язык, призванный вызывать трепет и восторг простых смертных. В воздухе витала атмосфера гламурного изыска, запах дорогого парфюма пьянил и кружил голову. Причудливые формы интерьера цвета кофе и топленого молока как будто изменяли привычные очертания прямоугольного пространства, околдовывая Дорис и приводя ее в состояние легкого эстетического транса. Ей казалось, что она попала в какой-то необычный мир, в котором вся жизнь строится вокруг красоты и красотой дышит. И обитательницы этого мира, профессиональные красавицы, могли убедить любого циничного скептика, что женственность и ухоженность — это самое важное, что может быть в жизни любой представительницы прекрасного пола. За стенами этого мира фей красоты обычно называли профессиональными разводилами.

Как бы там ни было, выплывая из салона, Дорис пребывала в твердой уверенности, что деньги и остатки ее первого свободного дня были потрачены не зря. Разве можно придумать денежный эквивалент обновлению? Новые ухоженные ступни стали легче и как будто даже меньше в размере, кожа дышала упругой гладкостью. Очищенное масками и воодушевленное массажем лицо стало на пару лет моложе и на десяток лет беззаботнее. Волосы, подпитанные какими-то невообразимой пользы бальзамами, благодарно ластились к открытой спине своей хозяйки. Дорис была теперь свято уверена в своей неотразимости и потому открыта миру с его изменениями и лукавыми сюрпризами.

Впрочем, не ко всем сюрпризам. Уже придя домой и счастливо растянувшись на диване, Дорис обнаружила то, что разом вышибло ее из состояния блаженной гармонии.

Визитка пропала.

Дорис не поверила себе и с чувством нарастающей и невосполнимой потери принялась перетряхивать содержимое сумочки. Пусто. Всполошившись, она собралась было звонить в недавно покинутый салон в надежде, что визитка случайно выпала из кошелька именно там. И, уже взяв в руки телефон, вспомнила, что расплачивалась в салоне кредиткой, почти чувствуя, как та становится легче, освобождаясь от накопленного денежного жирка.

Она снова и снова перебирала вещи: сумочка, карманы, журнальный столик у входной двери, визитница. Пусто.

Визитка Стива Тайлера пропала.