Взрыв на макаронной фабрике

Звонок в дверь оторвал меня от увлекательного занятия: я сидела перед зеркалом и вдохновенно наносила маску на свое прекрасное лицо. Мой любимчик, такса Рудольф, дремавший на диване, зашелся лаем.

– Нету меня дома! – стараясь не шевелить губами, проворчала я.

Звонок повторился снова, но уже более настойчиво.

– Тьфу, чтоб вас! – Мелькнув в зеркале зеленым лицом, я – куда денешься – пошла открывать.

Рудольф, продолжая возмущаться, посеменил следом за мной.

Щелкнув замком, я рывком распахнула дверь и грозно прорычала:

– Ну?!

На пороге, смущенно улыбаясь, стоял Вовка Ульянов с каким-то типом, и этот тип хищно скалился.

Тут необходимо пояснить, что Вовка работает старшим следователем прокуратуры и состоит в чине подполковника. К этим двум несчастьям добавляется еще одно: с некоторых пор он является еще и моим родственником. В обозначении родственных связей я не сильна, поэтому скажу: Вовка – муж моей двоюродной сестры Дуськи. Я умолчу о том, что Вовка – полный тезка вождя мирового пролетариата. А это, согласитесь, лишь добавляет в его характер красок вредности и злопамятства.

Не могу сказать, что мы со следователем испытываем друг к другу теплые чувства, как положено близким родственникам. Дело в том, что мое любимое занятие в свободное время – раскрытие всяких преступлений. Поскольку мой муж, Ромка Алексеев, – бизнесмен, то, сами понимаете, свободного времени у меня навалом. После нескольких удачных дел я всерьез стала помышлять о собственном частном детективном бюро. Однако вредный Ульянов считает, что сыском должны заниматься исключительно профессионалы и уж точно не женщины. По его мнению, женщина может только рожать детей и скандалить с мужем. Ну, в крайнем случае управлять государством (см. сборник статей В. И. Ульянова (Ленина). Понятно, что пойти на поводу у мужского шовинизма я не могу. Поэтому приходится раз за разом доказывать дорогому родственнику свои права, равно как и права других женщин.

В связи с этим смущенная улыбка на лице старшего следователя, стоявшего сейчас на пороге, вызвала у меня легкую оторопь. Впрочем, улыбка Вовкина быстро сошла с лица, уступив место удивлению и небольшому испугу.

– А… Ну… – неуверенно произнес Ульянов и отступил на шаг.

Тип, сопровождавший Вовку, продолжал улыбаться, но уже несколько кривовато.

– Так и будем на пороге стоять? – поинтересовалась я.

– Жень, это ты? – на всякий случай уточнил Вовка.

– Нет, индийский раджа, – огрызнулась я.

– А что у тебя с лицом? – Ульянов испуганно сглотнул.

– Это я позеленела от радости, увидев тебя! Проходите в комнату, я сейчас…

С этими словами я скрылась в ванной и принялась соскабливать уже застывшую до состояния цемента маску. Надо сказать, что и прическа моя была в этот момент не из лучших. В народе это называется точно и емко: «Взрыв на макаронной фабрике». Так что ради гостей пришлось заняться и прической.

Когда с наведением красоты было покончено, я вернулась к Ульянову и незнакомцу.

Вовка по-хозяйски развалился на диване и заигрывал с Рудольфом. Незнакомец сидел в кресле и улыбался. С момента появления в моей квартире он не произнес ни слова, а только и делал, что щерился.

«Больной, наверное», – решила я и уселась напротив Вовки.

– Ну-с, дорогой родственник, – вопросительно уставилась я на него, – что привело вас ко мне? Вроде бы я еще не успела ничего натворить…

– Да ладно тебе, Жень, – вновь смущенно потупился Вовка, – чего ты сразу начинаешь? Я по делу!

Это заявление еще больше меня изумило. Последний раз «по делу» Владимир Ильич заходил, когда хотел очередной раз арестовать меня, чтоб не путалась под ногами и не мешала работать.

– По де-лу! – протянула я. – Так-так! И что же это за дело такое? Доблестному и мудрому следователю прокуратуры понадобилась помощь дилетанта? Видать, не все в порядке в вашем королевстве!

Ульянов сморщился, словно у него вдруг заболели все зубы.

– При чем здесь наше королевство? Тьфу, я хотел сказать, прокуратура. Тут другое… Понимаешь, Жень… – Вовка замялся. – Кстати, познакомься: Рассел Доуэрти. Он полицейский из США…

Услыхав свое имя, американец улыбнулся еще шире.

«Теперь понятно, почему он все время улыбается! – догадалась я. – Эти янки даже в гробу смеются!»

Я кивнула Расселу и представилась:

– Женька. В смысле Евгения Зайцева.

И тут же обратилась к Вовке:

– Он по-русски не говорит? Для чего ты его притащил?

Вовка заволновался:

– Жень… хм… Можно, Рассел у вас поживет? Недолго, всего-то пару недель. Понимаешь, у нас с Дусико ведь однокомнатная, да еще ремонт… Мы сами живем, как в пещере, и спим в обнимку с рулонами обоев и ведрами с краской…

– А зачем он вообще здесь? – удивилась я. – Я имею в виду в России?

– Группа американских товарищей приехала перенимать опыт, – пояснил Вовка. – Разместить велено по семьям. На гостиницу, сама понимаешь, у нашего ведомства денег нет. А у нас с Дусико ремонт, краска…

– Да помню: обои, пещера… Только вот скажи мне, родственник, это какой же такой у вас в конторе необыкновенный опыт, что его приехали перенимать аж из неблизкой Америки? Ладно, – махнула я рукой, – пусть живет! Я его научу родину любить!

– Зайцева, – забеспокоился Ульянов, – вот только этого не надо! Прошу тебя как человека: без выкрутасов…

– Ну, это уж как получится, гражданин следователь! Сам знаешь, я за себя не отвечаю! Не волнуйся, Вова, – успокоила я Ульянова, заметив в его глазах мольбу, – все будет о'кей! Я устрою господину Доуэрти культурный отдых по полной программе!

Последнее заявление еще больше обеспокоило старшего следователя. Но выхода у него не было, и он лишь горестно вздохнул. Я растянула губы в улыбке: – Ну что, Рассел? Welcomе in Russia!

Доуэрти энергично затряс головой и неожиданно заявил:

– Горбачьефф… Пьерьестройка… Водка… Икра…

– Во дает янки! – восхитилась я. – Даже про икру вспомнил! Споемся, амиго!

Я вскинула руки, сцепленные в замок, вверх, потрясла ими в воздухе и, обратившись к Вовке, спросила:

– Чего это он такой политически неграмотный? Перестройка, Горбачев… А у тебя никого получше нету?

Ульянов развел руки в стороны, мол, выбирать не приходится.

– All right, – кивнула я, – мы его слепим из того, что дали! Рассел, нихт Горбачев, перестройка – капут, икра – дорого! Вова, а он по-русски совсем не андестенд?

Рассел поморгал и ответил по-русски, но с сильным американским акцентом:

– Я немножко говорю на русский. Перед отправкой Россия мы учили язык два месяц. Трудно! Я еще очень много не понимать…

– Ну вот, слава тебе господи! – с облегчением выдохнула я. – Значит, сумеем договориться. Я, конечно, английский знаю. Только англичане меня почему-то не понимают. Вернее, понимают, но не очень… как-то через раз… За два месяца русский, естественно, не выучить. В нем одних падежей шесть штук! Но ты не расстраивайся, Рас, жизнь научит!

Вовка внимательно слушал мой монолог и кисло улыбался.

– Что ж, Рассел, – Ульянов поднялся, – устраивайся здесь, а завтра я за тобой с утреца заеду.

Доуэрти согласно кивнул, и мужчины скрепили договор крепким рукопожатием.

– Жень, – уже на пороге обратился ко мне следователь, – ты это… не очень-то… ну, в смысле…

– Все-все, гражданин начальник, я все поняла. Американец будет в порядке, ты ж меня знаешь, Вовасик!

– Да уж, – печально вздохнул Вовка, – именно это меня и беспокоит! Я тебя очень прошу: не роняй честь государства перед иностранцем…

– За все государство я отвечать не берусь, а честь родной прокуратуры соблюду, – твердо пообещала я. – Все, Вовасик, пока! Пойду американца воспитывать. Привет семье!

Вовка еще раз вздохнул и ушел, а я вернулась в комнату.

Рассел по-прежнему сидел в кресле, но уже не улыбался, а, прикрыв глаза, о чем-то размышлял. Вполне вероятно, вспоминал свою далекую родину. При моем появлении он открыл глаза и поинтересовался:

– Женька, где я можно принять душ и переодеваться?

Я отвела гостя на половину Вениамина.

Венька – наш с Ромкой давний друг, а с Алексеевым у них еще и совместный бизнес. До свадьбы мы с Ромашкой соседствовали. После вступления в законный брак объединили жилплощади и до поры до времени жили в трехкомнатном дворце. Однако всему на свете приходит конец. Пришел он и нашему с мужем блаженству в «царских» апартаментах – Веник прочно занял мою однокомнатную конуру. А что поделаешь? Друг все-таки! Жизнь Веньку, конечно, потрепала. Он прошел путь от химика до бомжа. С моей и божьей помощью ему удалось вновь обрести статус социально полноценного человека. А природный ум и оборотистость сделали из него бизнесмена.

В последнее время Веник стал часто где-то пропадать по ночам. На все мои расспросы он только ухмыляется и молчит, как ветеран партизанского движения. Алексеев, конечно, знает причину отлучек друга, но из-за мужской солидарности не желает удовлетворять моего любопытства и тем самым страшно меня нервирует.

Показав американцу удобства, я сказала:

– Действуй, Рассел. Потом слегка перекусим и в музей отправимся – будем расширять твой кругозор.

– Музей? Какой музей?

– А он у нас только один, да и тот краеведческий, – ответила я и пошла сооружать нехитрый обед.

Рассел вскоре вышел из душа и, сверкая голливудской улыбкой, уселся за стол. Пока он с аппетитом уминал домашние пельмени, я незаметно его разглядывала.

«Какой-то он неправильный американец, – рассуждала я про себя. – Нет, улыбка у него вполне американская, а вот все остальное… Где, спрашивается, мужественный подбородок? Где стальные мышцы и большой пистолет? А пронзительный взгляд голубых глаз? Да и глаза у него не голубые, а вовсе карие. Рост, конечно, тоже подкачал. В кино показывают копов под два метра ростом. А этот так, копчик, а не коп… Хотя лопает, как кашалот. Вон, полкило пельменей умял в три минуты!»

Доуэрти отправил в рот последний пельмень и сыто улыбнулся:

– Вкусно! Я слушал, что русский хозяйка – самый лучший. Это правда. Спасибо, Женька!

Тьфу, иноземец, несмышленый! И для него, выходит, я Женька…

– Ладно, американец, потопали в музей!

Краеведческий музей нашего городка располагался в парке. Последний раз музей я посещала, будучи еще школьницей. Впечатление осталось так себе. Больше всего мне понравился древний человек с каменным топором в руках. Его гипсовая скульптура занимала центральное место экспозиции. После визита в этот центр культуры я пообещала себе, что никогда больше ноги моей здесь не будет. И вот теперь приходилось нарушать слово, а это вовсе не входит в мои привычки. Однако я помнила и об обещании, данном Вовке, и, посетовав про себя на судьбу-злодейку, решительно шагнула на ступеньки невысокого крыльца.

– Женька, там кровь! – остановил меня возглас Доуэрти. – Смотри!

Я посмотрела туда, куда указывал Рассел. В самом деле, на зелененькой, недавно появившейся траве отчетливо виднелись следы крови. Создавалось впечатление, что кто-то смертельно раненный старался заползти в кусты.

– Наверное, собаки кошку задрали, – попыталась успокоить я американца, а больше себя. – Надо посмотреть…

Я подошла к кустам, заранее предчувствуя нехорошее. Так оно и вышло. В кустах, подтянув ноги к животу, лежала молодая женщина в светлом, очень дорогом брючном костюме. Глаза ее были закрыты, и тело казалось абсолютно неподвижным. Возле тела расплылась небольшая лужица уже темной крови.

– О господи! – простонала я. – И почему все это случается именно со мной? Даже в музей спокойно не сходишь – кругом трупы валяются! Ну что я теперь Ульянову скажу?!

– Женька, – позвал Рассел, – она еще жива.

Американец сидел на корточках и, как показывают в фильмах, щупал пульс на сонной артерии.

– Красивая… – Я присела рядом.

Внезапно женщина открыла глаза и зашевелила побелевшими губами:

– Родион… не должен… алмазы… найди…

Тут она судорожно дернулась и снова потеряла сознание.

– Надо звонить полиция, – нахмурился Рассел. – Это насильная смерть…

– Надо звонить Вовке. – Впав в уныние, я достала мобильник.

– Что у тебя? – мгновенно отозвался Ульянов. – Покойник?

– Еще нет… – Я виновато потупилась, словно следователь мог меня видеть.

– Слава богу! Ты где? Рассел с тобой?

– Ага! Мы в музее! А насчет покойника… Это не я, честное слово! Это все американец твой…

– Что-о?! – заорал Вовка.

– Это он ее нашел! – пролепетала я. – Я хотела в музей, а он… Только она еще не совсем покойник. Но может им стать в любую минуту… Ты бы приехал, Вов?

Ульянов издал протяжный рев и отключился.

– И чего орать? – пожала я плечами, уловив неприятные ощущения в области желудка. – Можно подумать, я их сама штампую!

– Надо найти свидетель, – вновь заговорил Доуэрти.

– Не надо, – отмахнулась я и уселась на ступеньки крыльца. – Сейчас опергруппа прибудет, пускай сами разбираются. А впрочем… Знаешь что? Ты иди в музей, может, и найдешь там каких свидетелей. А я пока тут посижу. Покараулю, Вовку подожду… О'кей?

– О'кей, – серьезно кивнул Доуэрти и вошел в здание.

Едва тяжелая деревянная дверь закрылась за его спиной, я вновь бросилась к женщине. Она по-прежнему была без сознания. Оглядевшись, я не обнаружила вокруг ни сумочки, ни окурка, словом – ничего, что могло бы дать мне хоть какую-нибудь зацепку. Тогда недолго думая я пошарила по карманам светлого костюма. В брюках ничего не нашлось, зато в кармане пиджака я нащупала что-то твердое и не очень большое.

– Ой, – громко икнула я, вытащив на свет божий находку, – бриллиантик…

Камушек размером с сигаретный фильтр весело заискрился на солнце. В этот момент у входа в парк послышались звуки сирены. Я поспешно сунула находку в карман джинсов и вновь уселась на ступеньки.

Спустя полминуты у музея остановился «газик» опергруппы, машина «Скорой помощи» и автомобиль с надписью «Прокуратура». Этой машине я была рада меньше всего. Тем более что из нее выскочил, подобно джинну из бутылки, Владимир Ильич Ульянов. Широкими шагами он направился в мою сторону. Я быстренько прочитала про себя «Отче наш», мысленно же выпросила у всевышнего теплое местечко в раю и смело поднялась навстречу следователю.

– Где Рассел? – буравя меня взглядом, процедил Ульянов.

– В музее. Свидетелей ищет…

– Ясно. Значит, так: сейчас ребята зафиксируют твои показания – и домой!

– Но… – попыталась возразить я.

– Я сказал – домой! – рявкнул Вовка. – И ни шагу… Никуда… До моего приезда! Ты меня поняла?!

Негромко пискнув в знак согласия, я почему-то засуетилась: сначала я ткнулась в музей, откуда как раз выходил Рассел. Потом ринулась к выходу из парка, минуя оперативников. Грозный рык Ульянова заставил меня вернуться и начать все сначала под недоумевающим взглядом американца. Наконец стало стыдно за свою бестолковую суету, и я решила покурить и успокоиться. С независимым видом подойдя к Ульянову, я стрельнула у него сигарету и полезла в джинсы за зажигалкой. Из кармана что-то выпало.

– Diamond… – растерянно констатировал Доуэрти, возвращая мне камушек.

Старший следователь изумленно уставился на меня, ожидая объяснений.

Я втянула голову в плечи, но смело соврала:

– Ну да, бриллиантик. Подумаешь! У меня таких дома еще полно. Штук десять или двенадцать… Этот, между прочим, не самый красивый. Мне их Ромка подарил на годовщину семейной жизни… Вот, взяла с собой… Хотела в ювелирку заскочить, чтоб, значит, колечко заказать…

Рассел не смог справиться с удивлением и уронил свою немужественную челюсть. Однако поразило меня поведение Вовки. Он спокойно кивнул, словно бы даже поверил в то, что мой Алексеев – почти Дюпон и такие подарки у нас в порядке вещей, и негромко заявил:

– Прекрасно. Ты, Евгения, иди давай показания, а вечером я к вам зайду, поздравлю с годовщиной…

Ошарашенная переменой в настроении старшего следователя, я потопала к операм.

– А-а, Женька, привет! – поприветствовал меня лейтенант Егоров, а попросту Саня. – Вот мы и встретились! Рад тебя видеть!

– А я тебя не очень! – мрачно ответила я вместо приветствия.

– Это почему же? – искренне удивился Егоров.

– Потому! Вечно мне от тебя одни неприятности! Работать мешаешь…

– Да ладно тебе, Жень, – миролюбиво отозвался Саня. – Я тебя уважаю и почти люблю. Ведь рассудить по правде, если б не ты – мы бы все без работы остались! Только карманников на рынке да зайцев в автобусах и ловили бы! А ты нет-нет да и подкинешь нам пару-тройку трупиков. Лепота! Так что позволь выразить тебе наше ментовское спасибо за твою о нас заботу!

– Нужно мне твое спасибо, как Шумахеру велосипед! Ты давай делом занимайся, а не рассуждай! А то ведь мне домой пора, мужу обед готовить…

Врачи «Скорой» пронесли мимо нас тело женщины. Я обратила внимание, что она не была накрыта с головой. Значит, еще жива. Следом за носилками шагал эксперт-криминалист Тенгиз Гогочия. Заметив меня, он заулыбался и подошел к нам:

– Снова в деле? – Тенгиз на правах старого знакомого чмокнул меня в щеку. – И американца припахала? Молодец! Нечего ему просто так по музеям шастать, пускай окунется в прелести криминальной России!

– Да это не я его, а он меня подставил! – зло огрызнулась я. – Ты мне вот что скажи, дорогой: дамочка выживет?

– Посмотрим, – пожал плечами Тенгиз. – Пока могу сказать только одно: раны серьезные. А знаешь, чем их нанесли? Стилетом! Представляешь? Это второй раз в моей богатой практике. Оружие совсем не профессиональное. Хотя в наше время можно ожидать чего угодно… О, Ильич идет! Я исчезаю!

Гогочия догнал группу с носилками и о чем-то заспорил с доктором «Скорой помощи». Вовка с Расселом подошли к нам. Мне не терпелось расспросить американца об экскурсии в музей, но близость Вовки сдерживала благородный порыв.

– Ну, – угрюмо поинтересовался старший следователь, – уже закончили?

Саня Егоров моментально сменил благодушный тон на деловой и приступил к исполнению своих обязанностей. После соблюдения всех формальностей меня отпустили на все четыре стороны. Однако Ульянов не преминул напомнить о моем дальнейшем маршруте и о том, что вечером его следует ждать в гости. Доуэрти заявил, что остается с Вовкой, и мне пришлось в гордом одиночестве отправляться домой.

На выходе из парка я решила немного успокоить свою нервную систему и купила себе любимого мороженого с орехами. Усевшись на скамейку, я задумалась.

Дамочку, конечно, жалко. Такая молодая, симпатичная… Да и при деньгах, очевидно – один костюмчик долларов на пятьсот потянет. Бриллиантик опять же… Я в драгоценностях не очень-то разбираюсь, но судя по растерянной физиономии Рассела, камушек неплохой. Тут на ум пришли слова женщины: «Родион… не должен… алмазы… найди…» Абракадабра какая-то! Чего искать-то? Алмазы или Родиона? Мне, к примеру, известны только два Родиона: Щедрин и Раскольников. Щедрин – композитор и, кажется, уже умер. Раскольников, конечно, преступник, но вымышленный. Есть еще один Родион – это дед Алексеева. Но ему уже где-то около ста лет, живет он в деревне под Курском и дальше околицы не выходит. А алмазы для меня и вовсе – темный лес. Я слышала, что они как-то различаются по цветности, прозрачности, даже есть коэффициенты чего-то, но для меня все это – китайская грамота. Единственное, в чем я могу быть уверена, что их вес измеряется в каратах и они очень дорого стоят. И потом, что значит «найди»? Я же не геолог! Где их искать-то? В Якутии? Но там холодно. В ЮАР? Там чересчур жарко. Да не отпустит меня Ромка так далеко.

А вдруг и алмазы и Родион находятся в одном месте? Может, этот самый Родион и проткнул дамочку стилетом? Эта мысль мне настолько понравилась, что я даже забыла откусить мороженого и вхолостую задвигала челюстями. Что ж, придется заняться поисками таинственного Родиона и алмазов. Вот только Вовка снова будет топать ногами и грозиться упечь меня за решетку. И чего ему спокойно не работается? Сидел бы у себя в кабинете и опытом с американцем делился! А я бы тем временем и дело сделала…

Вспомнив про Вовку, я засобиралась домой. Следовало все-таки хотя бы ради приличия сделать вид, что я его слушаюсь.

Когда я говорила Ульянову о годовщине свадьбы, я не лукавила. Сегодня мы с Ромкой хотели отметить это событие в узком семейном кругу. Поэтому я зашла в супермаркет, расположенный неподалеку от дома, и от души затарилась кое-какими продуктами. С сумками, оттягивающими мне руки ниже колен и делавшими меня похожей на обезьяну, я, пыхтя, как революционный паровоз, тащилась к дому. Возле подъезда я столкнулась с соседом, Мишкой Николаевым. Сколько себя помню, он все время где-то учился и чаще я его видела с книгами и тетрадками, чем с девушками. Однако на этот раз Мишка нес в руках пустой пластиковый пакет. Увидев меня, Михаил хитро прищурился и, коротко бросив: «Женька, привет!», – прошмыгнул мимо.

– Нет джентльменов в родном отечестве, – проворчала я, поднимаясь по ступенькам. – Мог бы и помочь девушке сумки донести! Эх, одни сплошные разочарования…

Наконец я поднялась к себе на этаж и с облегчением поставила сумки на пол. С недавнего времени все ключи я ношу на веревочке на шее. Ромка уже устал менять замки на входной двери. Моя дурацкая привычка терять ключи доводила Алексеева до бешенства, против которого ни один вкусный обед не помогает. В конечном итоге муж решил, что гораздо дешевле повесить мне на шею канат со связкой ключей, чем менять замки пять раз в неделю.

Не успела я снять веревочку с шеи и поднести ключ к замку, как дверь распахнулась и на пороге возник Веник, сияющий что тульский самовар. Такой прием дорогого друга несколько озадачил. Подозревая Веньку во всех грехах, я переступила порог родного жилища.

– Явилась? – широко улыбнулся Вениамин. – Ну, проходи…

Из кухни доносился запах свежеприготовленного мяса, причем именно так, как я люблю: в муке и с яйцом.

– Э-э, – преградил мне дорогу Веник, – ты бы не хотела переодеться, Жень? Ты ведь все в штанах и в штанах, понимаешь! Мы с Ромкой уж и забыли, как ты в платье выглядишь… Душ прими, маску какую-нибудь наложи… Побудь ты женщиной в конце концов, а?

Некстати вспомнилось, что еще сегодня утром я сидела в зеленой маске и воображала себя преемницей Нефертити. О том, что из этого вышло, думать не хотелось.

Вениамин подхватил сумки и прошествовал на кухню. Я уныло поплелась вслед за ним…

Возле плиты суетился Алексеев. На голове у него красовалась красная бандана, а могучий торс был обвязан фартучком легкомысленной расцветки. На столе, в высокой хрустальной вазе, источал неземной аромат букет темно-алых роз. Очень органично вписывалась в данный натюрморт и бутылка мартини. На столике возле плиты лежала старая, потрепанная жизнью кулинарная книга. Помнится, мама подарила мне ее на восемнадцатилетие. Родители лелеяли надежду, что в один прекрасный день я стану образцовой женой и не менее образцовой домохозяйкой. Кто же мог предвидеть, что все так получится и я стану далеко не лучшей женой и домохозяйкой, зато буду неплохо справляться с различного рода криминалом?

Завидев меня на кухне, Ромка сперва засмущался, но потом собрал все присущее ему мужество в кулак и заявил:

– Здравствуй, любимая!

Начало обнадеживало. Правда, супруг был еще не в курсе небольшого происшествия, приключившегося со мной. Ну да ничего! Придет Ульянов и все поправит.

– Привет, милый! – Я постаралась вложить в эти слова как можно больше теплоты и нежности. Нечего дорогому мужчине раньше времени нервы портить! – А ты все у плиты! Какой же ты у меня хороший!

Послышался звук падения чего-то тяжелого. Краем глаза я заметила, что Веник поспешно собирает с пола рассыпавшиеся продукты. Выражение лица у него при этом было, мягко говоря, удивленное. Алексеев озадаченно почесал бандану и заявил:

– Ты тоже ничего! Я даже рад…

Тут он заметил нехороший огонек в моих глазах и поспешно добавил:

– Я тебя люблю, Жень! Правда! Может, ты на полчасика в ванную сходишь? А то я тут… Вернее, мы с Венькой…

Я поняла, что мое присутствие в данный момент нежелательно, судя по растерянным лицам Веньки и Ромки, готовился какой-то сюрприз.

– Конечно, дорогой, как скажешь!

Чмокнув на ходу мужа и потрепав по загривку друга, я гордо удалилась. По-честному простояв под душем полчаса, я постаралась придать мыслям нужное направление и думать о предстоящем празднике. В голове то и дело мелькали ласковые слова, которые я намеревалась сказать мужу в этот радостный для нас обоих день. Раздался робкий стук в дверь.

– Жень, – позвал Ромка. – Можешь выходить.

– Да, милый, я сейчас!

Когда я вошла в спальню, чтобы одеться и предстать перед мужчинами в подобающем виде, слезы счастья горохом покатились по щекам. Вся кровать была буквально завалена, нет, устлана алыми розами. Поверх них аккуратно лежало мое свадебное платье. Как была, в махровом банном халате, я вылетела на кухню и повисла на шее у Алексеева.

– Женька, – смущенно бормотал муж в свободное от поцелуев время, – ну ты чего? Ты переодевайся – народ же ждет! А ревешь почему?

– Так ведь люблю я тебя, Ромочка! Так люблю, что слов не хватает! А реву от радости, что у меня есть ты, такой хороший! И Венька!

Алексеев с трудом оторвал меня от шеи, и только тут я заметила, что он тоже облачился в свой жениховский костюм. За прошедший год супружества Ромашка слегка раздался вширь, и костюмчик был ему заметно тесноват.

– А где Веник? – спросила я, последний раз хлюпнув носом.

– В комнате, – мотнул головой муж. – Говорю же, все только тебя ждут.

Я умчалась переодеваться и через несколько минут явилась гостям в белом подвенечном наряде. Гостей-то, собственно, было не очень много: Венька с какой-то девицей, сосед Мишка Николаев и моя двоюродная сестра Дуська. Что радовало особенно – была она без своего Вовасика.

Отзвучали поздравления и тосты, бутылки наполовину опустели, и речи за столом стали непринужденнее и веселее. Неожиданно слово взял Веник. Он откашлялся, со значением глянул на Ромку и заговорил хорошо поставленным голосом:

– Евгения! Все присутствующие здесь знают тебя как неплохого, в общем-то, человека. Есть, конечно, отдельные недостатки, но о них мы не будем говорить в этот торжественный день. По традиции в такой день принято дарить подарки. Мы немного посовещались и решили… Вениамин запустил руку в карман пиджака и извлек оттуда… ключи от машины. Тут необходимо пояснить, что чуть меньше года назад Ромка покупал мне старенькую подержанную «девятку». Машина какое-то время служила мне верой и правдой, но потом ввиду почтенного возраста загнулась и выполнять свои прямые обязанности не хотела. И вот уже примерно три месяца я была безлошадной пассажиркой городского транспорта. В принципе я человек неприхотливый, но с автомобилем чувствую себя как-то увереннее.

– Выгляни в окно, – посоветовал сосед Мишка, хитро сощурившись.

Я взвизгнула и приклеилась к оконному стеклу. Во дворе, прямо напротив наших окон, стоял темно-синий «Форд-Мондео». Да не просто стоял: капот, крышу, багажник украшали свадебные ленточки и цветы, а на лобовом стекле красовался огромный бант, символизирующий подарок.

– Вот это да, – прошептала я и, выхватив у Веника ключи, ринулась на улицу.

В дверях подъезда я столкнулась с Вовкой Ульяновым и Расселом Доуэрти. Они посторонились, пропуская меня. При этом Вовка громко проворчал:

– Ненормальная…

Однако это замечание не смогло испортить впечатления от подарка, собственно, как и само появление следователя. Я прекрасно осознавала, что с приходом Вовки праздник закончится и начнутся суровые будни. Но все это будет после, а сейчас я гордо восседала за рулем нового автомобиля и, закрыв глаза, мечтала, как буду лихо на нем носиться по городу, и за городом, впрочем, тоже. Еще подумалось, что цвет машины очень подходит к моей новой юбке и что Рудольф будет замечательно себя чувствовать на новом кожаном сиденье.

Стук в стекло заставил меня опуститься с небес на землю. Со вздохом открыв глаза, я увидела гнусно ухмыляющуюся физиономию старшего следователя.

– Да-а, – протянул он, усаживаясь на пассажирское сиденье, – вижу, Ромка тебя балует: алмазы, машины… И за что тебе такое счастье привалило?

– А ты что, завидуешь? – огрызнулась я беззлобно.

– Ни-ни, боже упаси! Ромке твоему завидовать – врагу не пожелаешь! Да я, собственно, и не за этим пришел. У меня для тебя тоже есть подарочек… – миролюбиво ответил Вовка.

– Ордер на арест, что ли? – мрачно пошутила я.

– Да нет, совсем наоборот. По факту сегодняшнего происшествия дело против тебя возбуждено не будет.

– Вот спасибо, гражданин начальник! А то ведь я уже и вещички собрала, и сухариков насушила…

– А ты, Евгения, не ерничай, – одернул меня Ульянов. – Я ж все понимаю…

– Понимающий следователь! – Я хлопнула себя ладонью по коленке и засмеялась. – Это что-то из области фантастики!

Вовка обиженно засопел. Переживал, видимо, за честь мундира.

– Вот что ты за человек, Зайцева? – горестно вздохнул он. – К тебе по-хорошему, можно сказать, со всей душой, а ты…

– Ладно, Вова! – Я решительно пресекла бесполезный разговор. – Хорош бакланить. Все ваши приемчики уже давно известны: и ваши трезвые головы, и горячие сердца, и холодные руки… И на нервную систему нечего мне давить – это тоже уже проходили! Говори, чего надо, да пошли свадьбу догуливать.

– Свадьба – это хорошо, – согласился Ульянов. – А ты вот послушай историю одну. Очень, скажу тебе, интересную!

Поведение следователя меня настораживало. Его подозрительная миролюбивость вкупе с благодушным настроением действовали на меня, как красная тряпка на быка-производителя. Я начала нервничать и беспокойно ерзать на сиденье.

– Что еще за история такая? – проворчала я, недовольно хмурясь. – Мне к жениху торопиться надо. Ладно уж, давай бухти, но только побыстрее – супруг гневаться будет.

– Супруг твой, Евгения, уже ко всему привычный и гневается только тогда, когда ты весь ужин скармливаешь своей жирной таксе. А история такая… только ответь сначала на вопрос: почему это женщины так любят бриллианты?

– Хм… Они красивые, дорогие, и вообще…

– Вот именно, что вообще, – буркнул Ульянов. – Так подумать, ведь не хлеб, не масло, даже не колбаса, а сколько всего из-за них происходит!

Разговор начал меня напрягать – а ну как Вовасик вздумает отобрать у меня камушек? Решит, что это важная улика, и тю-тю?!

– Н-да, так вот, – продолжал развивать скользкую тему следователь, – в Якутии есть такая компания – «Алроса». Вот она-то и занимается разведкой, разработкой, добычей и переработкой алмазов. В своем роде компания является монополистом в этой области. Да, забыл: они еще и продают алмазы. Как промышленные, так и потребительские. Деньги, конечно, вкладываются в это дело сумасшедшие. Сама посуди: чтобы получить один бриллиант весом в один карат, нужно переработать около двухсот пятидесяти тонн кимберлита! Но зато и прибыль баснословная. А ты, к примеру, много знаешь людей, которые способны противостоять силе денег? О-очень больших денег!

Я на секунду задумалась и отрицательно покачала головой. В самом деле, покажите мне человека, который не мечтал бы иметь много денег! Настолько много, чтобы жить и не думать о завтрашнем дне своем, своих детей и внуков. Только одни стараются заработать деньги, а другие – получить их на халяву, причем зачастую криминальным путем.

Ульянов тем временем продолжал:

– Вот и в этом случае отыскались охотники до алмазов и денег, вырученных от их продажи. Только, разумеется, не совсем легальным путем, а точнее, совсем нелегальным. Причем, сама понимаешь, продажа алмазов – дело хлопотное. Нужны документы на камни, каналы сбыта, продавцы, покупатели… А если монополист пронюхает? Думаешь, что сделает? Возьмет хулиганов за ручку и в милицию отведет? А вот и не угадала! Скорее всего устранит конкурентов физически. Однако совсем недавно в Россию, Европу и Америку хлынул поток контрабандных бриллиантов по явно заниженным ценам. Эксперты совершенно четко определили, что это якутские алмазы. Так же четко они определили, что документы на камушки – чистой воды липа. Более того, из хранилища компании в Мирном был похищен алмаз «5 лет «Алроса», добытый в двухтысячном году. Один раз он всплыл в Европе, а совсем недавно – в Америке, причем уже раздробленный на мелкие бриллиантики в один-три карата. Так и кочуют якутские контрабандные камушки по всему миру. Ведущие ювелирные производители в панике – бриллианты чистейшей воды, а стоимость их намного ниже рыночной. Ах, ох, это же крах, разорение, подрыв имиджа и авторитета!

– Так ты думаешь… – начала я, но Вовка меня перебил:

– Я ничего не думаю. А рассказываю тебе эту историю просто в порядке общего развития. Еще об одном забыл упомянуть: все, кто так или иначе сталкивались с контрабандными камнями, – уже давно перешли в мир иной: продавцы, покупатели, курьеры, да и просто – любопытные граждане…

– И это все ты узнал, глядя на умирающую женщину? – не удержалась я от ехидной ухмылки.

– На мертвую женщину, – поправил меня Вовка. – Она умерла. Нет, это все рассказал мне наш друг Рассел, который…

– Который и прибыл сюда на поиски источника контрабанды товара, – закончила я за следователя. – Так чего же он здесь пузо греет? Ему в Якутию надо.

– Он уже там был. Следы ведут сюда, в наш город… Где-то здесь находится основной канал сбыта…

Ульянов замолчал, а я впала в задумчивость. Значит, женщину убили из-за этих алмазов. Интересно, кем она была? Курьером? Звеном длинной цепи, тянущейся аж из Якутии? Или она узнала что-то такое, что несовместимо с жизнью? И кто, черт возьми, этот Родион?

– Ладно, Вова, – наконец произнесла я, – пошли к народу, а то неудобно как-то. Чего доброго, Дусико тебя приревнует и оставит без чего-нибудь важного!

– Подожди, – остановил меня следователь. – Я не сказал тебе главного…

– Да? – подняла я бровь. – Ну говори, коли так.

– Есть сведения, что с контрабандой товара связана группировка Кузи…

Я заморгала. Всем у нас в городе известно, что Кузя – Серега Кузин – тот еще отморозок и беспредельщик. Никаких авторитетов не признает, подмял под себя весь город и единолично в нем правит. Кузя считает себя эталоном справедливости и любит повторять: «Что не может сделать государство, могу сделать я!» Когда-то он устранил небольшую группировку Аслана, давно и прочно обосновавшуюся у нас. Как водится, бандюги забили стрелку, чтобы «перетереть по понятиям». Да только для Кузи понятий не существует. За пятнадцать минут его боевики устранили всю немногочисленную бригаду Аслана, а его самого расчленили и отправили посылки с фрагментами тела его помощникам. Помощники притихли, кое-кто уехал из города, а кто-то примкнул к Кузе.

– Так что, Евгения Андреевна, если не хочешь, чтобы тебя порубали на мелкие кусочки, словно капусту, дело это оставь… Не бабья это работа! Можешь считать это бесплатным советом.

С этими словами Вовка вылез из машины и потопал к подъезду. Следом за ним потрусила и я.

Гости продолжали веселиться, будто бы и не заметили отсутствия одного из главных действующих лиц. Про себя я отметила, что к моменту нашего с Ульяновым возвращения Рассел Доуэрти был несколько пьян. Видимо, не привык еще американец к суровым условиям российской жизни. Не обращая внимания на восклицания гостей, я прошмыгнула в спальню и извлекла припрятанный камушек. Бриллиант тотчас заискрился в свете настенного светильника.

– Эх, красота-то какая! – вздохнула я и пошла сдавать вещественное доказательство Владимиру Ильичу.

Заметив меня, окосевший от усталости Рассел восторженно взвизгнул и, подскочив вплотную с бокалом в руке, радостно заорал:

– Женька! От имени весь американский народ я поздравляй тебя! Желать happy и ни пуха ни пера!

Доуэрти хотел, видимо, чмокнуть меня, но не удержал равновесия и шмякнулся на пол. Сию же секунду оттуда понеслась известная песенка:

Продолжения здравицы по-американски я не услышала: снизу раздался мощный храп.

– Все смешалось в голове бедного янки, – посочувствовала я, вынимая из ослабевших рук американца пустой бокал. – Эх, не научили его, наверное, в Америке простой истине: не умеешь пить – не пей!

Венька и Мишка Николаев потащили Доуэрти на Венькину половину, а я набросилась на мужа:

– Пошто американца напоили? А ну как помрет? Не хватало мне еще международного скандала!

– Да он выпил-то всего пару стаканчиков, – пожала плечами Дуська. – Кто ж виноват, что у них такие организмы слабые?!

– А откуда он взялся, Жень? – задал закономерный вопрос Ромка. – И почему это он тебя зовет «Женька» и лезет целоваться? А где, кстати, ты сегодня была?

Под ложечкой у меня тоскливо засосало: это ж надо, вспомнил! Я же говорила, что Алексеев только от одного вида Вовки Ульянова начинает меня подозревать в причастности ко всем преступлениям последнего столетия. Впрочем, на этот раз Ульянов повел себя как настоящий джентльмен.

– Э-э, понимаешь, Роман Александрович, это я сегодня утром привел Рассела к вам…

И Вовка еще раз повторил легенду о ремонте, красках и обоях, а также о своем необыкновенном опыте, который американцу позарез нужно было перенять. Я стояла и нагло ухмылялась. Мне очень нравилось, как Вовка сочиняет сказку для моего мужа! Это значит, что ни при каких обстоятельствах жаловаться Алексееву на безобразное поведение его супруги следователь не станет. Выходит, руки у меня развязаны и я могу с чистой совестью заняться поисками алмазов и таинственного Родиона. Видимо, на лице у меня появилось такое довольное выражение, что Ромка, уже поверивший в сказку о ремонте, снова насторожился.

– А где ты сегодня была? – еще раз спросил муж.

– В музее, – чистосердечно призналась я.

– В каком? – удивился Алексеев.

– В краеведческом. Рассказывала американцу об истории нашего края. Повышала культурный уровень заморского гостя. А то он, понимаешь, все еще про перестройку вспоминает. Темнота!

Роман перевел вопросительный взгляд на следователя. Вовка утвердительно кивнул.

Уж и не знаю, поверил мне муж или нет, но, во всяком случае, вопросов больше не задавал и снова уселся за стол. Пользуясь моментом, я передала бриллиант Вовке.

– На, гражданин начальник. Это я вытащила из кармана потерпевшей.

Ульянов сурово кивнул и неожиданно заявил:

– Спасибо, Жень! В глубине души – где-то очень глубоко – я чувствовал, что ты достойный гражданин нашей родины!

Эк как разбирает следователя! Видно, и вправду дело серьезное. Тем более! Разве я могу упустить случай утереть нос всей нашей прокуратуре, а заодно и американцам! Ну уж нет, я помню об обещании не посрамить честь прокурорского мундира! Только сегодня утром Ульянов вырвал у меня эту торжественную клятву, а я не могу дважды в день нарушать свои обещания!

– Вов, – я решила не упускать благоприятный момент и немножко потрепать расчувствовавшегося следователя на предмет информации, – а как звали убитую, ты уже выяснил?

Ульянов посмотрел на меня с высоты своего следовательского положения и проронил:

– Это конфиденциальная информация…

Я заметно скисла.

– Но, учитывая твою добровольную помощь следствию, сообщаю: убитая – Романова Анастасия Николаевна. Возраст – двадцать семь лет, место прописки… Впрочем, тебе это знать необязательно.

На этой торжественной ноте Вовка прекратил откровенничать по интересующему меня делу.

Конечно, место прописки Анастасии Николаевны Романовой – это ж надо? Совсем как дочь нашего последнего царя-императора! – я смогу выяснить без особых проблем.

С такими мыслями я вернулась к гостям, и мы продолжили празднование годовщины нашей с Ромкой свадьбы.

Поздно вечером, когда все разошлись и я уютно устроилась на плече у мужа, мне вдруг пришло в голову в очередной раз поинтересоваться:

– Ром, а Веник с этой мымрой давно знаком?

– Почему это она мымра? – обиделся за друга Алексеев.

Я зажмурилась, вызывая в памяти образ барышни Вениамина. Красавицей ее, конечно, не назовешь. Девушка ростом не вышла – Веньке она чуть выше плеча. А всех девушек, превосходящих меня по высоте, я считала ущербными и неуклюжими. Причем Катерина, так звали гостью, явно косила под Джулию Робертс: такой же большой рот и густые вьющиеся волосы каштанового цвета.

– Она, между прочим, дочь известного московского ювелира Виталия Шульца. – Ромка продолжал активно защищать честь Веника. – Очень даже ничего, образованная – МГУ закончила, юридический факультет. Сейчас работает в одной известной адвокатской конторе. Между прочим, у нее за плечами уже несколько громких дел! Ну и у нас подвизается по совместительству…

Последняя фраза Алексеева в любое другое время вызвала бы у меня бурю эмоций. Но только не теперь! Это ж надо, а? Дочь ювелира! Нет, Веник все-таки правильный мужик. Раньше у него все продавщицы были. А теперь вот, пожалуйста, какой экземпляр, а главное, как вовремя.

– А она ничего, – после некоторой паузы заметила я. – Великовата, правда, немного. А так вполне…

– Правда? – почему-то обрадовался Ромка. – Значит, ты не сердишься, что мы взяли ее к себе на фирму консультантом?

Я внимательно посмотрела на супруга: кроме робкой радости, в его глазах светился некоторый испуг. Вспомнил, наверное, какой грандиозный скандал я закатила, когда почти случайно заглянула к ним в офис! В общем-то, если быть до конца откровенной, это было не совсем случайно.

Дело в том, что у мой однокурсницы, Таньки Бычковой, муж тоже в некотором роде бизнесмен. В один прекрасный день ему срочно понадобились компьютеры. Танька, зная о работе моего Алексеева, связалась со мной, я в свою очередь – с Ромкой и Веником, и вскоре счастливый Колька стал обладателем партии оргтехники по весьма демократичной цене. На беду, Танька как бы является компаньоном и бухгалтером на фирме мужа. Они вместе ездили заключать договор в офис к Ромке и Веньке. После визита в этот вертеп Татьяна, как верная подруга, позвонила мне и сообщила, что в качестве секретарши у ребят трудится победительница конкурса красоты «Мисс Московская область». Танька очень красочно описала все параметры девушки, и я, кипя прямо-таки шекспировской ревностью, помчалась в офис к мужу. То, что я увидела в приемной, превзошло все мои самые смелые предположения. За столом сидело существо, при взгляде на которое хотелось брякнуться на колени и прочитать молитву «Пресвятая Дева Богородица, возрадуйся!» – так свято и непорочно выглядела секретарша. Огромные голубые глаза смотрели на меня так, словно видели насквозь все мои грешные мысли и поступки. Ноги девушки брали начало в районе висков, а рост лишь немного уступал высоте горы Килиманджаро. В довершение всего от нее пахло моим любимым парфюмом, а юбочка была так коротка, что сразу возникали мысли о Черноморском побережье и бикини.

Я уперлась взглядом в пупок секретарши и грозно прорычала:

– Где Алексеев?

– У них совещание, – пропела девушка голосом раннего Робертино Лоретти.

– Совещание! – взревела я басом и рванула на себя дверь, ведущую в кабинет к начальству.

На низком диванчике вальяжно расположились Ромка и Венька и неторопливо потягивали кофе из маленьких чашечек. Они чувствовали себя превосходно, и не было господам бизнесменам никакого дела до моих душевных терзаний.

При виде разъяренной фурии, ворвавшейся к ним в кабинет, оба дрогнули и вылили добрую половину содержимого чашек себе на костюмы.

– Совещание?! – еще раз рыкнула я и принялась крушить все, что попадалось под руку: хрустальную вазу, кофейный сервиз, пепельницы, цветочные горшки с редкими растениями…

Добравшись до компьютера, стоявшего на Венькином столе, я притормозила. Как истинный чайник, я испытываю некоторое благоговение перед умной машиной.

– Привет, Жень, – робко поздоровался Ромка. – В гости зашла? Кофе будешь?

Неожиданно даже для самой себя я опустилась на пол и громко зарыдала.

Короче говоря, через полчаса юный ангел из приемной был уволен. А на ее место я устроила свою тетушку, Дуськину маму: женщину в возрасте, но еще очень привлекательную и деловую. Справиться с обязанностями секретарши ей не составляло труда. К тому же я в ультимативной форме потребовала устроить ее на компьютерные курсы, а заодно и на курсы делопроизводства.

Зато теперь я абсолютно спокойна за моральный облик Вениамина и Ромки, а заодно и за свою тетушку. Раз в неделю я звоню ей в офис и тепло справляюсь о самочувствии, о личной жизни, о новых покупках и прочих милых для женщин пустяках…

– Не сержусь, – нехотя ответила я, хотя девицы ростом с жирафа вызывали у меня стойкую неприязнь. – Я могу даже с ней сходить в кафе… Веник, наверное, как честный человек, уже обязан на ней жениться?

– Ну уж, так сразу и жениться! Что ты, нашего Веньку не знаешь?

Веньку я знала. При всей его трепетной любви к прекрасному полу связывать себя семейными узами он не торопился.

– Так ты мне оставь телефончик этой вашей… консультантки. Как ее зовут, кстати? Веник вчера говорил, да я забыла…

– Катя. Екатерина Витальевна Шульц…

Мы с Ромкой еще немного поболтали о всяких пустяках, потом еще поболтали… А потом надобность в разговорах отпала – нашлись дела и поинтереснее.

Проснулась я утром с полным ощущением счастья и гармонии. Ромка с Веником уже уехали на работу, прихватив, видимо, с собой и американца. На столике возле кровати стоял высокий стакан с ананасовым соком, белела визитная карточка с телефоном Катерины Шульц и приписка, сделанная рукой Алексеева: «Жена моя, я тебя люблю!»

Сладко потянувшись, я мурлыкнула: «Я тебя тоже!» – и принялась извлекать сонного Рудольфа из-под одеяла. Такса недовольно заворчала.

– Не ругайся. – Я чмокнула Рудольфа в нос. – Сейчас пойдем погуляем, а потом будем завтракать…

Услыхав любимое слово, умный песик оживился и высунул хитрую мордочку наружу. Гулять Рудольф не очень любил. Он предпочитал прогулкам просмотр телепередач на коленях у хозяйки. Особенно уважал «Дог-шоу». Поэтому сейчас, глядя на меня глазами-маслинами, он предлагал пропустить прогулку, а сразу приступить ко второй части утренней программы.

– И не мечтай! – отрезала я. – Свежий воздух очень полезен для маленьких собачек. Эх, хорошо бы еще и спортом заняться! Бегом, например. Представляешь: я в красивом спортивном костюме бегу по залитому утренним солнцем парку, а рядом со мной семенишь ты…

Я мечтательно закрыла глаза, представляя себе эту картинку. Однако Рудольфу такая перспектива не нравилась. Он быстренько залез обратно под одеяло и свернулся там клубочком.

– Лентяй! – пристыдила я песика. – Жениться тебе надо, вот что. Жена быстренько тебя к порядку приучит…

Этого собачье сердце выдержать уже не могло. С жалобным поскуливанием Рудольф выполз из-под одеяла и опрометью помчался к входной двери. Весь его вид говорил о том, что он согласен идти гулять, заниматься спортом, бегать, прыгать, танцевать, даже подружиться с ненавистным соседским котом Тимофеем, но только не жениться.

– Да, – вздохнула я, влезая в джинсы и футболку. – С Веником поведешься – не того наберешься. Пошли уже, холостяк!

Во дворе я уселась на скамейку, отпустив Рудольфа по его собачьим делам. Он неторопливо потрусил к ближайшим кустам, но не прошло и минуты, как собака с визгом примчалась обратно, запрыгнула ко мне на колени и, мелко дрожа, уткнулась носом в живот.

– Что с тобой, милый? – опешила я от такого поведения любимца. – Кто тебя так напугал? Ну-ка давай посмотрим…

Однако Рудольф категорически отказывался сползать с колен.

– Хорошо, – разозлилась я. – Я пойду одна. Но если там ничего не окажется, то завтрака ты лишишься до самого обеда!

Угроза не подействовала, и Рудольф остался сидеть на скамейке, а я шагнула в кусты.

– Та-ак, – протянула я, увидев, чего испугался Рудольф. – Трупы размножаются, как тараканы…

На земле, широко раскинув руки в стороны, лежал мужчина явно не русской национальности. Слегка раскосые глаза были открыты и смотрели на небо, словно мужчина пытался разглядеть там вход в царствие небесное. Желтоватая при жизни кожа на круглом лице теперь приобрела какой-то серый оттенок. «Казах? Узбек? Таджик?» – подумала я. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: прилег он сюда не по своей воле. С левой стороны груди виднелось отверстие, из которого вытекла небольшая струйка крови.

Я присела на корточки и со знанием дела осмотрела смертельную рану.

– Это явно не пуля, – сказала я вслух. – И не нож. Очень похоже на заточку или на шило. Кто-то мастерски нанес удар в самое сердце, поэтому и крови немного… Дела-а!

По уже укоренившейся привычке влезать не в свое дело, я пошарила по карманам дешевого костюмчика. Во внутреннем кармане пиджака удалось обнаружить какой-то бумажный комочек и сорок пять рублей.

– Негусто! – покачала я головой. – Вряд ли его хотели ограбить. По одному виду можно определить, что подпольным миллионером товарищ не был. Может, разборки какие?

Так и не придумав ответ на свой же вопрос, я окликнула Рудольфа, поднялась в квартиру и с тоской уставилась на телефон. Хочешь не хочешь, а сообщить о находке следовало.

– Дежурный по городу лейтенант Егоров! – бодро откликнулся Саня.

– Привет, Егоров, – вяло поздоровалась я. Маленькая надежда остаться неузнанной, легонько звякнув, рассыпалась. – Ты еще и дежурный! Надо же, какая неудача…

– О, Женька! – удивился Саня. – Привет! Чего это ты звонишь? Уже соскучилась?

– Не-е, не дождешься. У меня тут… хм… дело к тебе.

– Да? – еще больше удивился лейтенант. – Интересно! И что за дело?

– Понимаешь, Саш, – замямлила я, – мы тут с собачкой погулять вышли. Ну и, как бы это сказать? В общем, он там лежит…

– Кто? Твоя собачка? Это тебе к ветеринару надо, а не к нам…

– Да нет, ветеринар тут не поможет. Там труп лежит. Нерусский.

На том конце провода повисло молчание.

– Это шутка такая? – наконец заговорил Егоров.

– Какие уж тут шутки? – проворчала я. – Там самый настоящий труп. В кустах. Нерусский.

– А какой? – Саня с успехом продолжал разыгрывать из себя идиота.

– Откуда мне знать?! – Я уже начала злиться. – Он не представился! Азиат скорее всего. Может, узбек или таджик…

– Так это правда, Жень?

– Нет, это тысяча вторая сказка Шахерезады! Так ты его заберешь или товарищ так и будет у нас под окнами разлагаться? – Не дождавшись ответа, я отсоединилась.

Только тут я обратила внимание, что по-прежнему сжимаю в руках бумажный комочек, обнаруженный мною в кармане убитого. Комочек был довольно тяжелый для простой бумажки. Я аккуратно развернула его… Бриллиантик…

Камушек был похож на тот, что я вчера нашла у убитой женщины, как брат-близнец.

– Вот это да, – выдохнула я. – Наверное, синоптики обещали бриллиантовый дождь, просто я не слышала… Иначе чем еще можно объяснить, что я уже второй раз за небольшой промежуток времени нахожу такие вот камушки? А может, это знак судьбы?

Было над чем подумать, скоротать время до приезда оперативной группы.

К моему величайшему облегчению и немалому изумлению, Вовки среди прибывшей группы не было. Зато был Тенгиз. Всегда улыбчивый и веселый, сейчас он то и дело хмурился и качал головой. Как и положено законопослушной гражданке, я чистосердечно призналась оперативникам, как нашла труп, что ничего с места происшествия не брала, что полностью осознаю меру ответственности за дачу ложных показаний и что обязуюсь явиться к следователю по первому же требованию. При этом глаза у меня были такие чистые и правдивые, а голос настолько твердый и уверенный, что в какой-то момент я и сама себе поверила.

Когда следственная бригада, изрядно натоптав у меня в квартире, направилась к выходу, я двинулась следом за ними.

– А вы куда, гражданочка? – поинтересовался незнакомый мне майор.

– Туда. – Я неопределенно потрясла рукой в воздухе. – Мне надо…

– Эх, обыватели! – вздохнул майор. – Нет бы дома сидеть, так ведь нет, надо на покойников полюбоваться! И что в них интересного?

Я могла бы ему рассказать, что интересного в некоторых покойниках найдется немало и что хороший труп может о многом рассказать знающему человеку. Однако обнаруживать свою заинтересованность трупами я не решилась и потому благоразумно промолчала. Не дождавшись ответа на свой вопрос, дядька махнул рукой и больше не доставал меня глупыми рассуждениями. Обрадовавшись, я поторопилась к тому самому знающему человеку, который по роду свой службы с покойниками сталкивается каждый день.

При виде меня Гогочия сдвинул брови и сердито надулся. Он старался не смотреть в мою сторону и делал вид, что сильно увлечен работой. Я встала в сторонке с уже успевшей собраться небольшой кучкой любопытных, усердно поковыряла носком туфли землю, исподлобья наблюдая за экспертом, а потом сделала решительный шаг ему навстречу.

– Гамарджоба, генацвале! – Я широко улыбнулась.

Тенгиз ничего не ответил, а лишь мрачно глянул в мою сторону.

– Вот тебе раз! – притворно удивилась я. – А где же хваленая грузинская вежливость и гостеприимство?! Где же, в конце концов, традиционное преклонение перед женщиной? Я тебя не узнаю, дорогой!

– Ты не женщина, – сквозь зубы процедил эксперт.

– Да? А вот мой муж думает иначе!

– Он слеп и глух. Он до сих пор не знает, что живет с атомной бомбой с уже включенным часовым механизмом!

Тенгиз поцокал языком и добавил:

– Отважный человек!

Я сделала вид, что обиделась. Гогочия бросал в мою сторону недовольные взгляды и все время что-то бормотал на грузинском языке.

– А где ты Ульянова потерял? – наконец не выдержала я. – Что-то не видно нашего начальника!

– Он на совещании. Вместе с американцем.

– Так это же здорово! – Я искренне обрадовалась. – Никто не будет мешать. Тенгиз, можно я с трех раз угадаю, чем убили этого человека?

Гогочия скептически ухмыльнулся.

– Стилет, да?

– Тут не надо быть Нострадамусом! И так видно.

– Слушай, дорогой, – оживилась я, – помнишь, ты говорил, ну, когда женщину осматривал, что за твою практику это всего лишь второй случай употребления стилета в качестве орудия убийства? А когда был первый? Тенгизик, миленький, ты не хотел бы кофейку попить, бутербродиков поесть? А то я могу предложить…

Тенгиз, секунду посомневавшись, согласно кивнул и, крикнув сослуживцам, что задержится, поднялся ко мне в квартиру.

Рудольф встретил эксперта как родного. Я засуетилась, накрывая на стол. Гогочия с важным видом наблюдал за моими действиями.

– Ты сулугуни кипятком ошпарь, – посоветовал он. – Лишняя соль выйдет, а сам сыр будет мягче. Конечно, неплохо было бы его с зеленью смешать…

Стиснув зубы, я все же выполнила пожелание Тенгиза. Вскоре мы, довольные друг другом, пили кофе и заедали его нежнейшим сулугуни.

– Ну? – напомнила я.

– Чего? – удивился Гогочия.

– Стилет… Когда первый раз ты с ним столкнулся?

– А-а… Стилет… Было это лет шесть назад… Вовка тогда еще только майора получил. Вызывают нас однажды на труп. Мы приехали по адресу и обалдели: не квартира, а настоящий музей ценностей! Антикварная лавка, да и только! И посреди всего этого великолепия лежит хозяин квартиры с дырой в груди. Рядом сидит молодая безутешная вдова и проливает крокодиловы слезы над телом супруга. По ее версии, она вернулась из загородного дома, где отмечала день рождения подруги, и нашла мужа в уже остывающем виде.

– Что-нибудь пропало?

– А как же? Конечно, пропало! Антиквар все-таки, это тебе не инженер. Там было чем поживиться. А у этого антиквара, между прочим, была еще одна страсть: холодное оружие. Ножи, ножички, кинжалы, стилеты… И вот эта самая страсть его и подвела: убит он был одним из стилетов из его же коллекции.

– Стилет дорогой? – уточнила я. – Тоже антикварный?

– Да нет. Самое интересное, что дорогое оружие осталось, хотя там была работа самого Бенвенуто Челлини! А пропал один стилет, совсем уж современный – что-то около конца девятнадцатого – начала двадцатого века.

– Ну и что дальше? – поторопила я Тенгиза.

– Ничего, – пожал он плечами. – Убийцу не нашли. Стилет тоже. До сих пор он где-то бродит… Вернее, бродил. А теперь видишь – снова всплыл.

– Ты думаешь, что это тот же самый стилет? – быстро спросила я.

– Я уверен в этом. Знаешь, когда я проводил вскрытие женщины, я обратил внимание, что один из краев раны немного более рваный. Словно на оружии была зазубрина. Точно такой же след оставил убийца и на Круглове.

– На ком?

– На Круглове. Это Антиквар. Феликс Петрович Круглов…

– Понятно… – Я задумчиво почесала за ухом. В голове замелькали обрывки каких-то мыслей, но я никак не могла поймать ни одну из них.

– Ну, пошел я, – поднялся Тенгиз. Он явно ожидал, что я его задержу, попрошу остаться, угощу обедом. Однако у меня были другие планы.

– Уже? – рассеянно поинтересовалась я. – Ну что ж, работа есть работа! Тебе теперь еще одного покойничка вскрывать предстоит. Иди. А то, не приведи господь, Вовка с совещания вернется, а тебя нет на рабочем месте…То-то скандал будет!

Едва Тенгиз, обидевшись на мое негостеприимство, ушел, я бросилась к телефону. Звонила я своей подруге, работавшей в городском загсе заведующей. По счастью, она была на месте и очень обрадовалась, услышав мой голос.

– Здорово, Женька! – воскликнула Ленка Пономаренко. – Сто лет тебя не видела. Может, встретимся как-нибудь? Посидим, поболтаем, чайку попьем? А может, и чего покрепче?

– Ага, обязательно, Лен, только не сейчас, – торопливо согласилась я. – Я по делу тебе звоню.

– Хм, конечно, по делу, – усмехнулась Пономаренко. – Просто так мне уже давно никто не звонит! Что на этот раз? Фамилию, имя менять? Или ребеночка зарегистрировать? Развестись, замуж выйти? Говори быстрее, время – деньги!

– Лен, ну не сердись, – я примирительно заканючила. – Мне действительно очень надо! Ты ж меня знаешь…

– Вот именно! – поддакнула Ленка, но тон ее значительно смягчился. – Ладно, выкладывай, чего хотела?

– Мне нужен адрес одного человека…

– Ну ты даешь, подруга! Я же не в справочном бюро работаю! Это все-таки загс!

– Лен, он умер лет шесть назад. Вы же выдаете свидетельства о смерти? Там наверняка должен быть и его адрес.

– А зачем тебе понадобился адрес человека, который умер шесть лет назад? – удивилась заведующая.

– Хочу соболезнование вдове выразить! – брякнула я. – Понимаешь, только сейчас узнала, что он умер. Ну, вот и решила… Лучше поздно, чем никогда! Так ты посмотри, а?

– Ну, не знаю! – протянула Ленка. – Это надо архив поднимать… А кто этим будет заниматься? У меня сейчас народу полно!

– Леночка, а давай послезавтра с тобой встретимся? – подхалимски предложила я. – В кафе сходим? И вообще, тебе не кажется, что мы с тобой очень редко видимся?

Пономаренко немного помолчала, а потом, глубоко вздохнув, согласилась:

– Ладно, разберемся. Давай данные твоего покойника…

– Круглов. Феликс Петрович Круглов…

– Год рождения?

– Не знаю… – растерялась я. – Зато знаю, когда он умер! Вернее, догадываюсь.

– Это я помню…

– Лен, но ведь у нас в городе не так много Феликсов, правда? Ты ведь посмотришь, да?

– Посмотрю, – отозвалась Ленка. – Позвоню, как что узнаю.

С этими словами Ленка отключилась.

Последующие полчаса прошли в томительном ожидании. Трудно объяснить, почему этот Феликс меня так заинтересовал. Впрочем, скорее всего мне очень хотелось утереть нос нашим дорогим следственным органам.

Я убралась на кухне, закурила сигарету и села у окна. Теперь мысли потекли совсем в ином направлении.

Может ли быть случайностью то, что за два дня я нашла два трупа и два бриллианта? Причем оба человека были убиты одним и тем же способом? Впрочем, по словам Ульянова, появление бриллиантов в нашем городе, в общем-то, закономерно. Это ж надо: якутские алмазы – и вдруг у нас!

Мысль о якутских алмазах заставила меня снова схватиться за телефон. На этот раз я решила связаться с консультанткой Катериной, последней пассией Веника и дочерью ювелира Шульца.

Сперва я позвонила по домашнему телефону. Там очень долго никто не отзывался. Вздохнув, я набрала сотовый номер девицы Шульц.

– Катя? – поинтересовалась я на ее нетерпеливое «алло». – Это Женя Зайцева. Вы с Вениамином на днях были у нас…

– Здравствуй, Женя, я тебя помню. Что-нибудь случилось?

– С чего ты решила? – удивилась я.

Катерина рассмеялась:

– Ну, мне чаще всего звонят в том случае, когда требуется профессиональная помощь. Тем более что, насколько помню, я не оставляла тебе своих телефонов. Значит, ты сама их узнала. Вероятно, у своего мужа. Отсюда вывод – что-то произошло, и тебе нужна моя помощь. Я права?

«Умна», – подумала я, а вслух ответила:

– В общем-то, нет. Конечно, кое-что случилось, но с этим я справлюсь сама. Я просто хотела поближе с тобой познакомиться. Ты мне понравилась… Да и Веника просто так в чужие руки не отдашь!

Я была противна сама себе. Буквально все в этой Катьке вызывало у меня взрыв отрицательных эмоций: и высокий рост, и длинные ноги, и шикарные каштановые волосы, крупными локонами ниспадающие на плечи, и невероятная схожесть с Джулией Робертс… А теперь вот выясняется, что она еще и чертовски умна. Нет, по части ума я, конечно, дам ей сто очков вперед, а вот в остальном… Рядом с этой консультанткой я выгляжу как взъерошенный воробей. Катерина, кажется, думала о том же, потому что недоверчиво хмыкнула и задумалась. За этот сравнительно небольшой промежуток времени я успела придумать несколько нелестных прозвищ для дамочки, самым безобидным из которых было «кобыла длинноногая».

– Хорошо, – наконец молвила Катя. – Я освобожусь в семнадцать тридцать. Только знаешь что? Давай в кафе не пойдем. Приходи ко мне домой.

Катерина назвала адрес. Жила она на улице Советской. За последние десять лет эта улица с пролетарским названием приобрела совсем уж капиталистический вид. В основном там строили элитарное жилье для очень богатых людей: трехэтажные коттеджи, двухуровневые квартиры с подземными гаражами и прочими буржуазными гримасами.

– За тобой заехать? – поинтересовалась консультантка.

Я сначала хотела было согласиться, но вспомнила, что теперь у меня тоже есть средство передвижения, и гордо отказалась.

– Отлично, – подвела итог Катя. – Значит, в восемнадцать я тебя жду.

Я кисло попрощалась и потащилась в ванную. Не знаю, кому как, но мне именно в ванной приходят в голову гениальные мысли. Однако сейчас что-то произошло с моей головой: она никак не хотела выдавать даже самых завалящих идей. Все мысли вертелись вокруг этой Катьки. Девушка была мне откровенно неприятна. Наверное, она это чувствовала, поэтому на праздновании годовщины даже не пыталась со мной сблизиться. Представляю себе ее удивление, когда я сама ей позвонила и предложила встретиться. Справедливости ради стоит заметить, что если она и удивилась, то ничем себя не выдала. В общем-то, признаюсь, я хотела ее использовать в своих интересах. Мне нужна была консультация ее папеньки – старого ювелира. Хотелось бы побольше узнать об алмазах вообще и о якутских, в частности, и показать ему свою находку. Тут мысли полностью переключились на камешки, и я с удовольствием погрузилась в мечты.

Телефонный звонок разорвал бриллиантовые грезы. Трубка радиотелефона лежала на стиральной машине. Я вытащила руку из ароматной пены и недовольно проворчала:

– Кто это?

– Женька, снова привет! – раздался голос Ленки Пономаренко. – Записывай адрес своего покойника. Ты была права: Феликсов у нас не много: вместе с твоим – всего трое. Правда, один сидит, а другой родился месяц назад… Тебе который нужен?

Ленка откровенно надо мной издевалась.

– Леночка, – терпеливо отозвалась я, – мне нужен тот, который умер. Покойники, знаешь ли, мне больше нравятся, чем младенцы и уголовники.

– Да? А живыми людьми интересоваться не пробовала?

– Пробовала – не впечатляет. Знаешь, перефразируя одного умного человека, «чем лучше я узнаю живых, тем больше я люблю покойников»!

– Шизофрения и некрофилия, – поставила диагноз Ленка. – Ладно, тебя, видать, даже могила не исправит. Записывай адрес. Только учти, жил он там пять с половиной лет назад. Так что кто там теперь – неизвестно!

Пономаренко продиктовала мне адрес. Самое удивительное, что покойный Феликс Петрович Круглов жил все на той же улице Советской. Впрочем, я не удивляюсь: богатому человеку только туда и дорога. Если бы меня кто-нибудь спросил, зачем я интересуюсь этим самым Феликсом, да еще убитым почти шесть лет назад, я бы точно не ответила. Вероятно, потому, что и Круглова, и женщину – тезку великой княжны, и странного азиата с бриллиантом и сорока рублями в кармане убили стилетом. Может, ключ к сегодняшним покойникам удастся отыскать в убийстве шестилетней давности?

До встречи с Катериной Шульц оставалась еще много времени. Чтобы как-то скоротать его, я решила прокатиться на улицу Советскую, по тому адресу, который дала мне Ленка Пономаренко. А заодно и новую машину опробовать.

– Рудик, – обратилась я к собаке, – ты не желаешь составить мне компанию? Будешь умницей – в кафе заедем!

Рудольф радостно тявкнул и впереди меня помчался к выходу. В этот момент раздался резкий звонок в дверь. От неожиданности я вздрогнула и, громко выругавшись, пошла открывать.

На пороге, привычно улыбаясь, стоял Рассел.

– Явился? – не слишком любезно поинтересовалась я. – Ну, проходи. Там в холодильнике покопайся. Должно вроде кое-что остаться от вчерашнего праздника, а мне некогда!

Американец сменил радостную улыбку на разочарованную:

– Я не хотеть есть остатки. Я приглашать тебя, Женька, в ресторан обедай…

Вот это подход! Чисто американский: не хочешь есть остатки – топай в ресторан.

– Рас, ресторан в России – это тебе не в Америке. Тут такие цены, что мало не покажется! На стоимость одного оленьего языка под грибным соусом у вас в Штатах можно неделю прожить, ни в чем себе не отказывая. Я уж не говорю о десерте!

– Не волноваться, Женька! Как это говорят у вас? «Офис платит!» – Доуэрти похлопал себя по нагрудному карману легкой курточки-ветровки.

– У нас говорят: «Фирма платит», – поправила я Рассела. – Никак командировочные получил? Что ж, это меняет дело! Пошли, меценат.

Подхватив собачку на руки, я первой двинулась к выходу.

– Женька, а с dog в ресторан можно? У нас собак не пускают в ресторан для человек…

– У вас и негров не во все рестораны пускают, – заметила я. – А у нас, между прочим, уже давно демократия – за деньги можно хоть корову привести! Дашь кому нужно двадцать баксов, и сиди наслаждайся…

– Двадцать доллар? – изумился американец.

– В общем-то, можно и рубли по курсу ЦБ или евро, опять-таки по курсу! А за полтинник метрдотель тебе персонально стриптиз спляшет… Ну что? Идем обедать или все-таки остатками не побрезгуешь?

Рассел упрямо наклонил голову, словно хотел забодать еще неизвестного, но уже ненавистного метрдотеля, и решительно прошагал к двери.

– Характер! – вздохнула я уважительно.

На улице я несколько раз обошла вокруг новенькой машины, прежде чем сесть за руль. Рудольф запрыгнул в салон и основательно устроился на переднем сиденье. Как-то сразу угадывалось, что никого на это место он не пустит. Доуэрти растерянно переводил взгляд с меня на собаку.

– Рудик, – обратилась я к таксе, – уступи место гостю! Рассел угостит тебя мороженым.

Рудольф что-то проворчал и неохотно переполз на заднее сиденье.

Наконец мы расселись, и я с замиранием сердца завела двигатель.

– Хорошая машина, – одобрительно кивнул Рассел, прислушиваясь к работе мотора. – Американская!

Я в некотором роде патриот своей страны, поэтому, немного обидевшись за отечественное машиностроение, заявила:

– Ничего, нормальная. Наши тоже научились делать. «Жигули», например. Или «Москвич»…

Сказав это, я густо покраснела и вспомнила, что в моей предыдущей машине, «девятке», все время что-то отваливалось, стучало и бренчало. Однако Расселу об этом знать было не– обязательно.

Всю дорогу я думала только о том, как бы расспросить Доуэрти о том, что он узнал в музее и о чем они беседовали с Вовкой. Ничего не придумав, я мысленно махнула рукой и решила, что в ресторане незаметно переведу беседу на убийство женщины и попытаюсь что-нибудь выяснить.

Ресторан, в который мы приехали, считался в городе чем-то вроде клуба бандитов. Однако основная масса братков приезжала сюда лишь под вечер, поэтому сейчас в полупустом зале сидели лишь несколько человек, полностью занятых поглощением бизнес-ланча. Моего песика метрдотель встретил как родного, чем вызвал немалое удивление как у меня, так и у американца. Кажется, только теперь он поверил, что в нашей стране на самом деле демократия. Нас усадили за столик возле фонтана, в котором плавали несколько рыбешек. Рыбки Рудольфу понравились. Он уселся на ограждение и принялся внимательно наблюдать за траекторией их движения.

Неподалеку от нас сидели два «бизнесмена» – читай: бандита – и о чем-то оживленно переговаривались. К сожалению, шум льющейся воды не давал расслышать их слова. Но судя по жестам, мирное застолье грозило в скором времени перейти в рукопашную: воздух в радиусе восьми метров был буквально пропитан ненавистью и злобой. Это обстоятельство, видимо, беспокоило Рассела. Он то и дело бросал в сторону спорящих настороженные взгляды.

Улыбающийся официант принял у нас заказ и удалился. Американец напряженно улыбался, а я решила, что настал подходящий момент, чтобы провести дознание.

– Да-а, – вздохнула я с притворным сожалением, – демократия демократией, а люди гибнут. И преступность растет… Вот взять, к примеру, вчерашнее убийство… Ты ведь знаешь, что женщина умерла?

Доуэрти кивнул.

– Можно подумать, – продолжала я развивать мысль, – что кусок хлеба не поделили! А то ведь какие-то бриллианты! Разве стоят они того, чтобы брать грех на душу? А ты, кстати, в музее чего-нибудь разузнал? Ты не подумай ничего такого… Просто чисто женское любопытство!

Рассел снова кивнул и, тщательно подбирая слова, ответил:

– Служащие музея приходить на работа со служебный вход. Поэтому они ничего не видеть. А проситель в это время еще нет. Мы с тобой быть первый проситель.

Я недоуменно уставилась на янки:

– Кто-кто? Проситель? А чего там, в музее, выпросить-то можно? Разве только каменный топор, да и тот не настоящий. Ты, вероятно, имеешь в виду посетителей?

– Да, да, посетитель! – обрадовался Рассел. – Я еще очень плохо знать русский слова.

– Ты не отвлекайся, – посоветовала я. – Давай дальше рассказывай.

– А больше все!

– Что «все»? Слова русские забыл? Так ты на английском можешь лопотать. Я пойму, не волнуйся! – успокоила я американца.

– Нет. Слова я помнить. Только дальше – служебный информация! Я не иметь право ее раз-гла-голь-ство-вать.

Доуэрти по слогам выговорил трудное слово и теперь был очень доволен собой. Я так подозреваю, что этому слову его научил Вовка Ульянов. И вообще дорогой родственник, видимо, проинструктировал Рассела насчет меня. Мне это активно не нравилось.

– Э-э, понимаете ли, дорогой товарищ из Америки, я не знаю, как там у вас за океаном, а у нас в стране официальные лица, ну, типа Вовки, так и норовят влезть в частное расследование. Они всячески пытаются утаить информацию, вставить палки в колеса и вообще осложнить нам, частным сыщикам, и без того нелегкую жизнь. В то время как мы обязаны делиться с органами полученной информацией… – Я перевела дух и посмотрела на Доу-эрти.

Он несколько секунд поморгал, а потом задал идиотский вопрос:

– Женька, а зачем нужны палка в колесах?

– Какая палка? – не поняла я.

– Ты говорить, что Вовка вставил тебе в колеса палка. Это опасно? Может, обратно на такси едем?

– А-а! Да нет, это такое выражение. Фразеологизм. Это значит, что кто-то пытается помешать работе, лезет не в свое дело.

Рассел задумался. Кажется, в его американской голове не укладывалось, как это старший следователь прокуратуры может лезть не в свое дело, особенно если оно касается убийства. Он уже хотел прояснить и этот вопрос, но я его перебила:

– Ты даже не представляешь, Рас, как тяжко живется нам, частным детективам, в соседстве с такими экземплярами, как Ульянов!

Доуэрти сочувственно засопел, но все же осторожно поинтересовался:

– А ты, Женька, частный детектив?

Я гордо кивнула.

– У нас в Америка частный детектив тоже ссорятся с полиция, – вздохнул Рассел. – А у тебя есть лицензия на сыскную деятельность?

– Конечно, – храбро соврала я. – Только дома. Я тебе ее потом покажу. Так что, дорогой коллега, можешь делиться со мной всей полученной информацией. Тем более что Вовка мне рассказал о настоящей цели твоего визита к нам в город. Тебя ведь интересуют контрабандные алмазы? В частности, один большой, распиленный на маленькие. «5 лет «Алроса» называется. Я права?

Доуэрти несколько мгновений молчал, уставившись на меня внимательным, изучающим взглядом, а потом, видимо, что-то решив для себя, заговорил…

В Нью-Йорке стояла невероятная для мая месяца жара. Шеф детективного отдела 52-го полицейского участка бессильно ругался на ремонтную службу, которую он вызвал еще утром, – ни один кондиционер во всем здании участка не функционировал. Сорвав зло на службе обеспечения, он вызвал к себе в кабинет Рассела Доуэрти. Спустя несколько минут тот явился в рубахе с короткими рукавами, насквозь пропитавшейся потом.

– Ну, что скажешь? – Шеф уставился на Доуэрти немигающим взглядом. – Как там наш бриллиантовый мальчик? Уже дает показания?

Рассел замялся, а потом негромко ответил:

– Он умер.

Какое-то время шеф молчал, а потом разразился грязной бранью, из которой можно было понять только предлоги. Наконец он успокоился и коротко приказал:

– Докладывай…

– Так ведь и докладывать-то нечего. – Рассел пожал плечами. – Убили его, и все…

– И все, – эхом откликнулся начальник. – Так просто – взяли и убили у нас! В участке! В камере! Может, ты все-таки объяснишь мне, что происходит? Почему все свидетели, все задержанные умирают, только начав давать показания?

– Русская мафия, – пожал плечами Рассел. – У нее руки длинные, вас предупреждали…

– Предупреждали, – согласно кивнул шеф. – Сколько у нас уже покойников по делу о русских алмазах? Пять? Или шесть?

– Этот седьмой.

– Отлично! Президент компании «Де Бирс» каждый день мне звонит, а что я ему должен говорить?! Вот что, Доуэрти, – шеф хлопнул ладонью по столу, – поедешь в Россию. В Сибирь, в Якутию. Оттуда алмазы текут. Вот на месте и разберешься.

– Это что, ссылка? – мрачно поинтересовался Рассел.

– Считай это отпуском, – ухмыльнулся шеф. – У тебя, вероятно, от жары мозги расплавились. Вот и охладишься в Сибири. А заодно и поработаешь – вдруг получится. Все. Иди собирайся.

– Я не понял. – Рассел внимательно посмотрел на начальника. – Вы не пошутили?

Тот промокнул лоб огромным клетчатым платком и так глянул на Рассела, что тот сразу понял: шутки кончились и в Россию ехать придется.

В общем-то, шеф был прав: президент «Де Бирс» Николас Оппенгеймер звонил в участок по пятнадцать раз за день. Уговаривал, требовал, ругался… А якутские контрабандные алмазы как шли в Штаты, так и продолжали наполнять рынок. Все, кого удавалось задержать по этому поводу, погибали, едва начав давать показания. Не срабатывала ни одна программа защиты свидетелей. Единственное, что удалось выяснить, это то, что существует некая компания «Алрос» – монополист по добыче и переработке алмазов в России – и что возле нее, а может, и под ее прикрытием, действует группа контрабандистов.

Как только первые алмазы начали появляться на американском внутреннем рынке и эксперты «Де Бирс» со стопроцентной уверенностью заявили, что это якутские камни, начальник детективного отдела 52-го участка нью-йоркской полиции отобрал группу из четырех человек, отправил их учить русский язык и велел заниматься только алмазами. Два детектива-полицейских уже погибли в перестрелке на шоссе, ведущем из аэропорта Кеннеди, при попытке задержания двух бриллиантовых курьеров. Одному удалось уйти. Другой умер в камере на второй день после ареста. Та же участь ждала и всех последующих задержанных по делу о якутских алмазах. Теперь Расселу предстояло отправиться в Россию и начинать разматывать клубок оттуда. Впрочем, в этой командировке был один существенный и очень приятный плюс: по крайней мере шеф не будет маячить перед глазами и требовать ежедневных отчетов.

В день отлета шеф, провожавший Доуэрти в аэропорту, давал ему последние указания:

– Мы связались с русскими. Во Владивостоке тебя встретит капитан Скворцов. Он поделится кое-какими наработками и потом отправит тебя в город Мирный. Там офис «Алроса». Начнешь работу оттуда. А дальше – смотри сам. Действуй по обстановке, а я за тебя помолюсь…

Доуэрти чувствовал себя не в своей тарелке. «Наверное, – думал он, – так ощущает себя инопланетянин, впервые прибывший на Землю».

В аэропорту Владивостока Рассела встречал толстый, страдающий одышкой капитан Скворцов.

– How do you do! – растянул рот в улыбке русский капитан, обнажив желтые прокуренные зубы. – Welcome!

Это были единственные английские слова, которые знал Скворцов, да и произнесены они были с таким ужасающим акцентом, что Доуэрти ни черта не понял, а скорее угадал их смысл.

Полицейский участок Владивостока сильно отличался от родного 52-го участка Рассела. Дом был настолько ветхим и обшарпанным, что, казалось, он вот-вот развалится или его снесут. А вот обитателей этого дома забыли предупредить о ждущих их переменах, и они преспокойно продолжали нести свою нелегкую службу. В кабинете капитана Скворцова висел портрет какого-то мужчины с острой бородкой клинышком и суровым взглядом.

«Вероятно, это отец Скворцова», – решил Рассел, рассматривая портрет Железного Феликса и оглядываясь в поисках портретов остальных членов семьи капитана. Однако, кроме плаката с изображением мужчины с кузнечным молотом и женщины с кривой саблей в руке, на стенах больше ничего не было. В углу рядом с деревянным столом стоял огромный железный ящик. На нем красовалась табличка с черепом и перекрещенными под ним костями. «Не влезай, убьет!» – по слогам прочитал Рассел и решил, что внутри ящика находится какой-нибудь рубильник. В этот момент в кабинет вошел еще один мужчина в форме с тремя большими звездами на погонах. По тому, как засуетился Скворцов, Рассел понял, что это его непосредственный начальник.

– С прибытием, – поздоровался начальник и протянул руку для рукопожатия.

Доуэрти понравилось, как мужчина пожал ему руку: крепко и энергично.

– Полковник Килерр, – представился вошедший. – Анатолий Борисович.

«Интересная фамилия для милицейского начальника!» – мысленно ухмыльнулся американец и в свою очередь назвал себя.

Килерр тем временем продолжал:

– Что ж, номер в гостинице «Морская» для вас забронирован. Капитан Скворцов введет вас в курс дела. Бумаги, к сожалению, мы не можем выносить из отделения, поэтому вам придется изучить их здесь. Условия, конечно, не вполне соответствуют… Но ничего лучшего пока предложить не можем – мы только через месяц собираемся переезжать в новый офис. Ну а через два дня спецрейсом отправим вас в Мирный.

С этими словами полковник еще раз пожал руку американцу и вышел. Скворцов, не теряя времени, подошел к ящику с предупреждающей табличкой и протянул руку, чтобы его открыть.

– Стой! – крикнул Рассел и схватил капитана за руку. – Электричество!

Капитан растерянно заморгал, соображая, видимо, откуда же там может взяться электричество. Потом до него дошло, что имел в виду этот чудаковатый американец.

– А-а! Да нет! – рассмеялся Скворцов. – Это всего лишь сейф. Я туда дела складываю, вещдоки всякие, бумажки, документы кое-какие.

Он повернул большую металлическую ручку, больше похожую на рычаг, и распахнул дверь сейфа.

– Так, это не то… Это тоже не то… Где же оно? – бормотал Скворцов, копаясь в кипе бумаг. – А вот, нашел.

Он извлек на свет тонкую папку с завязочками и надписью большими черными буквами на титульном листе «Дело».

– Вот, смотри – здесь все, что нам удалось нарыть: протоколы с мест происшествия, фамилии задержанных, ну и все такое… А это, – Скворцов протянул цветную фотографию, – алмаз «5 лет «Алроса».

На снимке красовался достаточно большой самородок прямоугольной формы. Даже в неограненном виде алмаз был чрезвычайно красив.

– Его украли из офиса компании в Мирном, – продолжал капитан. – Что примечательно: следов взлома и других улик нет. Два охранника убиты…

– Может, кто-то из охранников был замешан? – предположил Рассел.

– Возможно, – согласился Скворцов. – Об этом тебе в Мирном расскажут подробнее. Я же вот что хочу тебе сказать. Через наш порт уже давно таскают всевозможную контрабанду: иконы, антиквариат, золото, платину… Теперь вот прибавились и якутские алмазы. Мы, конечно, стараемся это дело пресекать, но, сам понимаешь, наши возможности ограниченны. Однако кое-что все же удалось. Верхушка преступной команды не у нас, не в Якутии и даже не в Мирном. Она в одном тихом подмосковном городке. Там разрабатываются маршруты, и оттуда же идут указания, куда, что, каким образом отправлять. Именно туда стекаются и деньги от сделок…

– А вы кого-нибудь смогли задержать и допросить? – Доуэрти вопросительно посмотрел на капитана.

– Задержать-то удалось, а вот допросить… – Скворцов безнадежно махнул рукой. – Все задержанные – мелочь, курьеры, шестерки. За ними стоят очень серьезные люди и большие авторитеты. Едва кто-нибудь из мальков попадает к нам, сразу же идут «малявы» по зонам, по СИЗО: кого, как и когда убрать. В общем, гнилое дело. И опасное.

Рассел вспомнил о «бриллиантовом мальчике», убитом у них в участке. Наверное, действительно у русской мафии очень длинные руки, раз смогли дотянуться через океан.

– Что такое «малявы»? – попытался уточнить американец у поникшего Скворцова.

– Это приказы от воров в законе «сидельцам», – пояснил тот.

– Воры в законе? Кто это? Чем они отличаются от простых воров? И вообще, разве вор может быть в законе?

– У нас все может быть, – с горечью вздохнул капитан. – Дерьмократия, мать ее!

Последней фразы Рассел тоже не понял, но решил не переспрашивать, подумав, что со временем сам разберется в ее значении.

Через два дня старенький «Ан-24», уныло дребезжа, уносил Доуэрти в город Мирный. Там его встретил молодой улыбчивый паренек, при ближайшем знакомстве оказавшийся старшим оперуполномоченным Василием Васильевым.

– Ну как там, в Америке? – хлопнув Рассела по плечу, поинтересовался Василий.

– Жарко, – коротко ответил американец.

– А у нас, как видишь, еще практически зима.

Действительно, в Мирном, хоть снег уже и сошел, было холодно и дул пронизывающий северный ветер.

– Ну ладно, поехали в офис.

Офис компании «Алрос», куда Василий привез Доуэрти, поразил даже видавшего виды Рассела. Шикарное высотное здание из стекла и бетона со скоростными бесшумными лифтами и улыбчивыми сотрудниками напомнило ему далекую родину. Василий прямым ходом направился к президенту компании. В приемной сидела уже немолодая секретарша.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась она. – Проходите, пожалуйста. Юрий Петрович ждет вас.

Они втроем вошли в просторный кабинет, обставленный добротной мебелью. За массивным дубовым столом сидел плотный мужчина. Увидев вошедших, он поднялся и сделал шаг навстречу гостям.

– Приветствую вас, – красивым баритоном поздоровался хозяин кабинета. – Заждались, заждались. Вера Григорьевна, сообразите нам кофейку. Или, – Юрий Петрович перевел вопросительный взгляд на Рассела, – чего покрепче?

– Нет, спасибо, – отказался тот. – Кофе достаточно.

Секретарша вышла.

– Что ж, присаживайтесь, – пригласил Юрий Петрович.

Несмотря на небольшую тучность, президент компании был в прекрасной спортивной форме. Доуэрти обратил внимание, как под безукоризненно сшитым пиджаком бугрились литые мышцы.

Гости и хозяин кабинета уселись в мягкие кожаные кресла за низким журнальным столиком. Вера Григорьевна принесла поднос с кофе и бесшумно удалилась.

– Итак, – Юрий Петрович жестом указал гостям на поднос, закурил сигарету и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, – итак, наши алмазы появились в Америке. Да не просто алмазы. Юбилейный самородок «5 лет «Алроса» тоже перекочевал к вам в раздробленном виде. Я не хочу, чтобы вы искали эти осколки и склеивали их. Мне нужно, чтобы вы помогли найти тех, кто занимается контрабандой моих алмазов. Предполагаю, что эти люди действуют где-то здесь. Я имею в виду не верхушку организации, а именно исполнителей. Тех, кто либо ворует алмазы с фабрик, либо занимается незаконными разработками кимберлитовых трубок. И то и другое, сами понимаете, меня сильно огорчает. Я знаю – товарищи из органов докладывали, – что удалось задержать несколько человек, причастных к этому, так сказать, бизнесу. Но увы! Ничего конкретного они сказать не успели. Ваша задача, господин Доуэрти, узнать, кто за всем этим стоит, и попытаться найти верхушку организации. Заметьте, я не прошу вас их арестовывать или применять какие-нибудь иные меры воздействия. Нет! Только найти и указать мне на них. Ну, а там уж мои люди смогут с ними разобраться… м-м… в соответствии с нашими законами. Насколько я понимаю, обезглавить преступную корпорацию и в ваших интересах, поэтому вы и здесь. Надеюсь, Николас в вас не ошибся, рекомендовав именно вашу кандидатуру для решения этой сложной задачи.

Рассел сообразил, что Николас – это президент «Де Бирс» Николас Оппенгеймер. Впрочем, ничего не было удивительного в том, что Юрий Петрович знаком с Оппенгеймером: значительная доля алмазов в «Де Бирс» поступала именно из Якутии. Однако нужно заметить, что хозяин «Алроса» не слишком понравился Доуэрти. «Самодовольный самоуверенный петух!» – с неприязнью подумал американец.

Тем временем Юрий Петрович поднялся, давая понять, что беседа подошла к концу.

– Номер в лучшей гостинице города для вас забронирован. Если нужна будет моя помощь – обращайтесь. – Он протянул Расселу визитную карточку, отпечатанную на дорогой бумаге, как бы подчеркивая значимость ее хозяина. – Здесь все мои телефоны, включая домашние и мобильные. Хоть по одному, да найдете меня! Ну а об остальном вам расскажет Василий.

– Извините, – сказал Доуэрти, тщательно подбирая русские слова. – Но, вероятно, мне придется лететь в Подмосковье. По некоторым данным, именно там находится штаб-квартира преступников…

– Да, да, я тоже об этом слышал. Что ж, как соберетесь лететь – сигнализируйте. Я выделю свой самолет, и вы без проблем доберетесь туда, куда планируете. Всего доброго!

Юрий Петрович пожал гостям руки и проводил до двери кабинета.

– Фу, до чего ж мерзкий тип! – выдохнул Василий, когда они покидали офис компании. – Не удивлюсь, если он лично и возглавляет преступный синдикат.

– Да, – согласился американец, – неприятный тип.

Мы с Расселом уже расправились с обедом и теперь вплотную занялись десертом. Рудольф, откушав, задремал в соседнем кресле.

– Ну, что-нибудь удалось нарыть? – поинтересовалась я, набив до отказа рот ореховым мороженым.

– Нарыть? – не понял Доуэрти. – Я там ничего не копать, я с бумагами работать. С работниками фабрик беседовать, система безопасности изучать…

– И как система? – Я отодвинула от Рудольфа вазочку с мороженым. Ему она все равно ни к чему, раз он спит.

– Серьезная весьма. Они в цехах даже пыль алмазную собирают. Однажды один камень пропал. Пока его не нашли – никто не мог уйти в дом.

– Понятно. Ну а по делу-то?

Рассел немного помолчал.

– Знаешь, Женька, – вновь заговорил он. – Я думаю, Василий есть правый: президент «Алроса» в этот дело замешан по самый нос. И он совсем не хотеть, чтобы я нашел здесь его сообщник. Боюсь, меня может ждать судьба тех двух труп…

– Каких труб? – не поняла я.

– Один возле музей, а другой у твой дом.

– А-а, ты имеешь в виду покойников! – догадалась я. – Не переживай, Рассел, прорвемся. И не такие дела раскрывали!

Американец печально покачал головой:

– Ты не понимать. Все умирать, кто связан с алмаз и бриллиант. Тебе не стоит этим делом работать.

Ну конечно! Сразу чувствуется рука Ульянова. Уже успел подучить америкашку, мол, Женьке даже дело о дохлом таракане нельзя доверить, не то что об алмазах!

– Знаешь, Рас, – я решительно поднялась и подхватила Рудольфа на руки, – спасибо, конечно, за обед. А насчет этого дела я тебе так скажу: как ни крути, а оба трупа нашла я. Женщина, умирая, просила меня найти алмазы и Родиона. Для меня лично просьба умираю-щего – закон. Не могу же я отказать человеку, стоящему на пороге смерти, в таком пустяке! Так что хотите вы с Вовкой этого или не хотите – а поисками я все же займусь. И не советую совать мне палки в колеса. В гневе я страшна!

Для подтверждения своих слов я топнула ногой и сердито завращала глазами. Думаю, Рассел проникся.

– Женька, я не вставлять никаких палка. Если хочешь, мы будем партнер!

– Напарниками, – поправила я Доуэрти. – Хочу. Только Вовке об этом знать необязательно! О'кей?

– Yes, – широко улыбнулся американец. – Я соглашаться.

«А куда бы ты делся, интересно!» – подумала я, гордо шагая к машине.

Еще раз полюбовавшись на новенькую машину, я уселась за руль, и мы неторопливо двинулись в сторону Советской улицы.

– Женька, куда мы ехать? – озабоченно поинтересовался Рассел, вращая головой.

– На Советскую, – пояснила я. – Это улица такая. У меня там сегодня важная встреча назначена. Я хочу заранее посмотреть, как там и что, куда в случае чего можно отходить, где снайпера пристроить…

– Такой опасный встреча? – удивился Доуэрти.

– Сама по себе встреча не опасная – я встречаюсь с подружкой Веника. Просто у меня к ней личная неприязнь, понимаешь?

Американец кивнул, хотя по его лицу было заметно, что до полного понимания ситуации ему еще очень далеко.

Дом на капиталистической улице Советской, в котором жила Катерина, расположился в глубине двора, на значительном удалении от дороги. Снаружи он выглядел как обыкновенная трехэтажка. Правда, смотрел он на мир пластиковыми звуко– и пыленепроницаемыми глазами-окнами, и во дворе было непривычно чисто. Да, и еще одно отличие от некапиталистических домов: ни одной старушки возле подъезда не наблюдалось. Это было немного огорчительно, потому что милые пенсионерки служили самым надежным и точным источником информации. Зато по газону носилась очень симпатичная рыжая такса. Увидев представительницу прекрасного пола в такой непосредственной близости, Рудольф сделал стойку, радостно взвизгнул и отважно сиганул в открытое окно. Кто бы мог подумать! Я была уверена, что моя собака больше интересуется едой и полноценным отдыхом, чем девочками. Выходит, ошибалась.

Собачки, как и положено, познакомились и принялись носиться по травке, получая от этого явное удовольствие. Пришлось мне тоже выйти из машины.

Возле газона на красивой резной скамейке сидела симпатичная девушка и улыбалась, наблюдая за игрой собачек.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, подходя к девушке. – Ваша красавица?

– Моя, – согласилась девушка. – А это – ваш принц.

Я гордо кивнула, и некоторое время мы говорили о наших любимых животных. К слову сказать, владельцы такс находят друг с другом общий язык уже на второй минуте разговора. Начинается обсуждение достоинств собачек, их характера и привычек. Все это может быть очень разным, поэтому тем для разговора множество. Но единственное, в чем единодушны все хозяева этих прекрасных животных, – таксик вовсе не злобная и злопамятная собака, это самое замечательное существо из всех четвероногих.

Вскоре мы с хозяйкой Рудькиной подружки уже болтали, забыв обо всем на свете.

Девушку звали Полина, а ее любимицу – Шура.

– Ты давно здесь живешь? – спросила я у Полины.

– С детства. Тогда здесь еще коммуналки были. Отец начал свой бизнес, он у него успешно пошел. Ну а потом он выкупил целый этаж, сделал ремонт…

– Н-да, наверное, интересные здесь люди живут…

– Да нет, – пожала плечами Полина. – В основном бизнесмены, банкиры. А они все ужасные зануды, как и мой отец. Знаешь, мне даже кажется, что все они немного больны.

– Чем? – удивилась я.

– С головой у них не все в порядке. Мой отец может среди ночи вскочить и помчаться в офис. О телефонных звонках я уже и не говорю!

Я на секунду задумалась. Мой Ромка вроде тоже как бы бизнесмен, но по ночам предпочитает мое общество. Хотя кто знает, может, все еще впереди?

– Вот раньше под нами действительно интересный человек жил. Антиквар. Дядя Феликс.

– Да? – с деланым равнодушием переспросила я, но внутренне напряглась. – Чего собирал?

– Все. Но больше всего холодное оружие любил.

– И где он сейчас? Посадили?

– Почему посадили? – Полина удивленно заморгала. – Он умер. Его убили. Представляешь! Стилетом из его же коллекции!

– Да, – посочувствовала я, – в наше время опасно быть антикваром. А что его родственники? Наверное, распродали всю коллекцию с молотка?

– А что родственники? У дяди Феликса только жена была. Намного моложе его, между прочим! Любил он ее, просто страсть! Катюша то, Катюша се… Баловал, конечно. Да она, в общем-то, неглупая. Универ закончила, на работу устроилась юрисконсультом, кажется. А насчет коллекции… Зачем же ее продавать? Денег там и так полно: от мужа остались, сама неплохо зарабатывает, да и папенька время от времени подкидывает.

– А кто у нас папенька? – спросила я, уже предполагая ответ.

– Ювелир. Он в Москве живет. Очень известный человек. Катька говорила, что он в Алмазном фонде консультантом работал. Сейчас-то, конечно, на пенсии уже. Но все равно к нему иногда обращаются за советом и для оценки бриллиантов, золота…

Полина продолжала что-то говорить, но я ее уже не слышала.

«Вот это я удачно пришла! – думала я. – Ай да Катюша! Папенька – ювелир, муженек – антиквар. Интересно, а Веник знает, что за птичка ему попалась? Надо будет его потрясти как следует!»

Из размышлений меня вывел оглушительный вопль Полины:

– Прекратите немедленно! Слезай с нее сейчас же!

Девушка вскочила со скамейки и, сжав кулачки, затопала ногами. Я перевела взгляд на газон, где резвились наши собачки. Н-да, резвиться-то они резвились, но уже в несколько ином направлении.

– Женька, их надо растащить! Я Шурку вообще стерилизовать хотела! Мне щенки не нужны!

– Не надо их растаскивать, – отрезала я. – Это психологическая травма для собачек.

– Да-а, травма! А у меня из-за этой травмы щенки будут! – взвизгнула Шуркина хозяйка.

– У тебя точно не будет, – успокоила я ее. – Если повезет, то и у Шурки тоже. Ну а коли все-таки появятся, я их себе заберу.

– Всех?

– Всех до единого!

Полина несколько успокоилась. Она вновь опустилась на скамейку и усмехнулась:

– Нет, ну Шурка-то какова? Ни одного кобеля из клуба к себе не подпускает, а тут…

– Любовь, – глубокомысленно изрекла я.

Закурив сигарету, я заметила, что в нашу сторону направляется Рассел. На его лице привычно сверкала американская улыбка.

– Чего это он лыбится? – удивилась моя собеседница. – Больной, что ли?

– Да нет, – я махнула рукой, – он американец.

– Бывает, – сочувственно вздохнула Полина и растянула губы в улыбке.

– How do you do, mister…

– Доуэрти. Рассел Доуэрти. Я говорить по-русски, – торопливо пояснил американец.

По правде говоря, он правильно сделал, ибо акцент у Полины был ужасающий: что-то среднее между горловым пением народов севера и любителем-самоучкой французского языка из глухой глубинки.

– Женька, – обратился ко мне Рассел, – это есть твой важный встреча?

Я взглянула на часы: половина шестого. В шесть подъедет Катерина. Стоит ли ехать домой или лучше дождаться ее здесь? Немного подумав, я решила все-таки съездить домой. Во-первых, нужно отвезти американца – нечего ему под ногами путаться. Неизвестно, может, Катерина в присутствии мужчины не пожелает со мной откровенничать. А во-вторых, Рудольфу тоже пора домой. Вон как утомился, бедняга. В самом деле, песик, ошалев от страсти, уселся на травке и уставшими глазами следил за своей подругой, которая радостно носилась вокруг избранника.

– Нет, – ответила я Расселу, приняв решение, – это не та встреча. Поехали, Рас, я тебя отвезу домой, а потом вернусь.

Мы попрощались с Полиной, не забыв обменяться телефонами на тот случай, если на ее Шурке все же скажутся последствия знакомства с моим любвеобильным Рудольфом, загрузились в машину и покатили в сторону дома. Когда мы уже вырулили на шоссе, навстречу нам на огромной скорости промчался черный джип «Мерседес», именуемый в народе «чемоданом». Не сбрасывая скорости, он влетел в тот же двор, откуда только что выехали мы.

– Придурок! – выругалась я, стараясь унять сердцебиение. – Кто так ездит?!

Если не считать этого небольшого происшествия, то добрались мы благополучно: гаишники остановили меня всего-то три раза, что, при моем стиле вождения, равносильно гражданскому подвигу, у новенькой машины ничего не отвалилось и бензин не закончился посреди дороги. Я высадила Доуэрти возле дома, всучила ему сонного Рудольфа и, снабдив американца ценными указаниями, поехала обратно.

Полина по-прежнему сидела на скамейке. Увидев меня снова, она удивленно округлила глаза.

– Женька! Ты чего? Забыла что-нибудь?

– Не-е, я к Катерине Шульц.

Полина нахмурилась и поджала губы:

– Не думала, что ты водишь дружбу с этой… Я с тобой как с человеком, а ты… Топай-топай, она уже дома!

Я глубоко вздохнула и двинулась к подъезду. Возле него стоял тот самый джип, с которым я так удачно разминулась несколько минут назад.

– У-у, гад! – прошипела я и, проходя мимо, изо всех сил пнула ногой по колесу.

Автомобиль в знак протеста взревел сигнализацией. Я быстренько юркнула в подъезд, дабы не возбуждать нездоровое любопытство местных граждан к своей персоне.

Благополучно миновав дюжего и чересчур бдительного секьюрити на входе, я поднялась на третий этаж и решительно позвонила в массивную, обшитую деревянными панелями дверь. Звукоизоляция была что надо, поэтому я, как ни прикладывала ухо к двери, не услышала ни трели звонка, ни шагов хозяйки. Лишь выстрелы отпираемых замков заставили меня отпрянуть.

– А-а, это ты, – слегка разочарованно протянула Катерина. – Ну, проходи…

Она отступила на шаг назад, пропуская меня в квартиру. Немного ошарашенная таким приемом, я все же отсоветовала себе обижаться и учинять скандал, вовремя вспомнив, что пришла сюда по делу.

Квартира вдовы антиквара и дочери ювелира поражала богатством и изысканностью. В холле пол был застелен персидским ковром ручной работы. Ходить по нему в уличной обуви было бы просто кощунством, и я непроизвольно потянулась к туфлям.

– Не разувайся, – проронила хозяйка, дырявя шедевр ковроткачества здоровенными шпильками. – Проходи в гостиную, вторая дверь направо, а я соображу чего-нибудь выпить!

С этими словами Катенька растаяла в воздухе, а я на цыпочках прокралась в гостиную.

«Интересно, а Веник здесь часто бывает? Шлепает, наверное, по персидским коврам как по асфальту!» – подумала я, оглядываясь.

Стены гостиной были обтянуты натуральным темно-бордовым шелком с золотым тиснением. Старинные канделябры бросали мягкие блики на стены и очень органично дополняли такую же старинную люстру. Мебель вся без исключения была антикварной, начиная от венских стульев с гнутыми ножками и обивкой в тон стенам и кончая великолепной горкой, отделанной позолотой. На одной из стен висела целая галерея фотографий в выполненных под старину багетах. Я подошла поближе, намереваясь выяснить, кто есть ху на них. За этим занятием меня и застала Катерина, вошедшая в комнату с серебряным подносом в руках.

– Веселые картинки рассматриваешь? – усмехнулась она, опуская поднос на низкий, массивный даже с виду журнальный столик. – Ничего там интересного, одно старье!

– Ну почему же? Вот мужчина – очень даже ничего. – Я ткнула пальцем в высокого худощавого и очень импозантного мужчину. – Кто это?

Не поворачивая головы, Катя ответила:

– Это мой муж. Филя.

– Муж? – Я с деланым удивлением вскинула брови. – Ты разве замужем? А Веник…

– Я вдова. Пять лет назад Феликс умер, – пояснила Катерина и налила себе в стакан добрую порцию виски. – Будешь?

– Не-е, я за рулем, – поспешно отказалась я. – Надо же, такой молодой мужчина…

– Какой там, хрен, молодой… Слушай, ты ко мне зачем пришла? О покойном Филе разговаривать?

Пришлось мне переместиться за журнальный столик. Я налила себе минералки и загрустила.

«Ну вот! И чего приперлась? – бичевала я себя. – Эта мымра вовсе не торопится делиться со мной тайнами своей личной жизни. Наверняка и адрес папашкин заныкает… А все же занятно получается: папенька – ювелир, муж, ныне покойный, антиквар. Интересно, а она знает, чем ее муженька убили?»

Бутылка перед Катериной стремительно пустела, а сама она заметно захмелела. Ее глаза как-то лихорадочно блестели, а на лбу проступили мелкие капельки пота.

«Все Веньке расскажу!» – злорадно решила я, допивая минералку.

Катерина тем временем заглотнула еще огненной воды и немигающим взглядом уставилась в окно, занавешенное тяжелыми шторами.

– Ненавижу! – неожиданно заявила она, а я удивленно заморгала: кого это она имеет в виду?

– Жизнь – дерьмо! – выдвинула очередной лозунг Венькина подружка. – Вот ты про мужа моего спрашивала…

Катька прицелилась в меня пальчиком с кроваво-красным маникюром:

– Убили его, ясно?! Я тогда еще в универе училась. Ты заметила, наверное, весь этот шик? – Мадам взмахнула рукой в неизвестном направлении. – Антиквариат, б…! Феликс обожал всю эту рухлядь. За какую-нибудь фиговину размером с букашку мог выложить сумасшедшие бабки. А оружие? На антикварные цацки он еще нормально реагировал, мог себя контролировать. Но стоило ему только увидеть какой-нибудь кинжал, тут же стойку делал, и все, прощай, крыша! Пошли! – Катерина неожиданно вскочила, но не удержала равновесия на высоких шпильках и сильно накренилась.

Я бросилась ей на помощь. Вдова антиквара вцепилась мне в руку бульдожьей хваткой и еще раз повторила:

– Пошли, сейчас увидишь!

По винтовой лестнице, которая притулилась в углу гостиной, мы поднялись на второй этаж. Катька, подобно революционному паровозу, тащила меня за собой по длинному коридору, слабо освещенному антикварными светильниками. Наконец, когда я уже потеряла надежду когда-нибудь избавиться от ее хватки, мы остановились перед дубовой дверью. Катя решительно распахнула ее и втолкнула меня внутрь.

– Смотри! – крикнула она.

Судя по всему, мы были в кабинете покойного Феликса Круглова, антиквара и страстного любителя холодного оружия. О последнем пристрастии хозяина кабинета говорила одна из стен. На ней висел огромный гобелен, на котором расположился целый арсенал железа. И чего здесь только не было: и ножи, и кинжалы, и кривые турецкие сабли, шпаги, стилеты. На специальной подставке тускло поблескивал настоящий самурайский меч.

– Мама! – прошептала я пересохшими губами.

Как-то сразу стало понятно, что у покойного Феликса было мало шансов стать долгожителем.

Тут мое внимание привлек прозрачный ящичек, стоявший на специальной, обитой темно-алым бархатом подставке. Под стеклом красовался… стилет. Но что это был за стилет! Широкая рукоятка, инкрустированная драгоценными камнями – изумрудами, рубинами, сапфирами, бриллиантами, – венчала пирамидальное лезвие стилета, таинственно мерцавшее в лучах искусственного освещения. Катерина, тонко улыбаясь, сидела за массивным рабочим столом своего покойного мужа.

– Это Челлини… – небрежно бросила она. – Хрен знает какой век. Все камни настоящие. Отец проверял.

– А сколько он стоит? – по-прежнему шепотом поинтересовалась я.

– А нисколько! – обрадовала меня хозяйка.

– Как так?

– А так! Это единственный экземпляр в мире. Его можно продать только на аукционе. Воровать бессмысленно – все равно не продашь.

– А если камушки поковырять? – не унималась я.

– А смысл? Каждый камень занесен в каталог. Цены такие, что годового бюджета России не хватит, чтобы купить хотя бы один из них…

Когда-то в розовом детстве я читала про Бенвенуто Челлини. Его заказчиками были принцы, короли, королевы, величайшие дома и императорские династии Европы. Жизнь, конечно, мастер прожил бестолковую, но шедевров после себя оставил множество. И вот теперь один из них я видела в непосредственной близости от себя. Передать словами душевное волнение, которое я испытывала в эту минуту, не берусь. Но тут в самый неподходящий момент раздался звонок в дверь.

Розовая дымка, витавшая передо мной, легонько звякнув, разбилась. Катерина, видимо, слышала этот звон, потому что досадливо сморщилась и, вполголоса матюгнувшись, пошла открывать. Я же продолжала любоваться шедевром средневекового мастера, но впечатление было уже не то. Впрочем, меня можно понять: из прихожей доносились возбужденные голоса. Со вздохом оторвавшись от произведения Челлини, я переместилась поближе к двери, чтобы расслышать, о чем спорят хозяйка и неизвестный гость. Голос принадлежал мужчине, причем, судя по всему, молодому. Красивый баритон с чувством выговаривал Венькиной подружке:

– Ты мне что говорила? Где экспертиза?! Мне бумаги нужны! По-твоему, я век должен здесь сидеть?! Ты же знаешь, каждый мент в вашем паршивом городишке меня рад зарыть. Надоело ждать. Да и дело стоит! Короче, три дня тебе, поняла? Не управишься в срок – пеняй на себя. Все брошу и слиняю отсюда к такой-то матери! Добра у меня достаточно – проживу!

Из коридора донесся звук пощечины и неразборчивое бормотание Катерины. Вслед за этим раздались звуки непонятной возни и Катькин голос, ставший вдруг визгливым и противным:

– Гад! Да все, что ты имеешь, ты получил благодаря мне! Вспомни, где я тебя подобрала! Если б не я, ты бы сдох в своем госпитале! А теперь перья распустил – добра у него, видите ли, достаточно… Козел!

– Лучше б я сдох! – проворчал незнакомец, заметно успокаиваясь. – До сих пор кошмары по ночам снятся…

Дальше мне стало неинтересно, ибо с первого этажа понеслись звуки поцелуев и малоразборчивое бормотание хозяйки. Да, темпераментный народ, ничего не скажешь! Сначала по ведру помоев друг на друга вылили, а теперь милуются. Впрочем, у каждого свои причуды.

Я отскочила от двери, ведущей вниз, и попыталась привести мысли в порядок.

«Что это? Кто это? Катька встречается и с Веником, и с этим типом? Господи, о чем это я?! При чем здесь Веник?! – Голова разламывалась от впечатлений. – Я здесь с единственной целью – узнать координаты папашки. Но судя по всему, Катька далека от откровений. И что за жизнь такая?! Все приходится делать самой! А Веника я все-таки хлорочкой спрысну – мало ли что».

Успокоив себя таким образом, я энергично стала осматривать кабинет покойного Феликса. Ящики рабочего стола оказались девственно– чисты. Кроме стопок писчей бумаги стандартного формата и великолепного качества и нескольких каталогов известных аукционов, там ничего не было.

«Черт! – разозлилась я. – Что такое не везет, и как с этим бороться!» Это про меня.

Тут я заметила на столешнице мобильный телефон Катерины. Схватив его, я влезла в справочник, мысленно поблагодарив всевышнего за то, что никакой блокировки на аппарате не было. Мне без труда удалось отыскать телефончик папаши Шульца.

– Ну хоть что-то, – проворчала я, переписывая номер на клочок бумаги.

Неожиданно трубка в моих руках ожила и завибрировала. На экранчике высветилась информация о поступившем сообщении. Я с детства знаю, что читать чужие письма, записки и прочие личные заметки нехорошо. Но тут… бес попутал, ей-богу! Объяснив себе, что мое любопытство – и не любопытство вовсе, а следственные действия, я нажала на кнопочку.

«Катерина, срочно. Плохо. Папа».

Интересная информация, а главное, бесполезная. Любящий папа сообщает любимой дочери о плохом самочувствии, только и всего. Стоило из-за этого нарушать собственные жизненные принципы? Я глубоко вздохнула: за последние несколько дней я слишком часто стала их нарушать, так что одним больше, одним меньше – какая разница?!

Вернулась Катерина. На ее левой щеке ярким пятном выделялся отпечаток пятерни.

– Извини, – улыбнулась она. – Сантехник заходил. У нас с водопроводом что-то не в порядке…

«Ну да, – мысленно усмехнулась я, – и он тебя случайно огрел смесителем по щеке. Однако я что-то не слышала, чтоб этот «сантехник» ушел. Значит, сейчас последует недвусмысленный намек на прощание… Что ж, я и сама уйду. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить!»

Однако Катька не стала меня выставлять за дверь. Вместо этого она уселась за журнальный столик, налила себе в стакан виски и залпом его осушила.

– Ну, как тебе собрание железа? – поинтересовалась она, жуя тоненький кругляшок лимона.

– Впечатляет, – кивнула я. – А твой муж, случайно, не собирал драгоценные камни? Ну, изумруды всякие, бриллианты…

– Нет, – резко ответила вдова. – У меня с детства на камни аллергия. Видеть их не могу! У меня отец ими сильно увлекался, а мне они до смерти надоели. Я даже украшений с камнями не ношу…

В самом деле, холеные пальчики Катерины украшало единственное колечко из платины с золотом без единого драгоценного камня. На изящном запястье болтался браслет из тех же благородных металлов.

– А вот я люблю бриллианты, – протянула я. – Мне Ромка на годовщину подарил один камушек…

– Да? – Катька удивленно подняла бровь. – А мне казалось, что он подарил тебе машину!

– И машину тоже, – кивнула я, раздосадованная своим промахом. – Только машина как бы от имени всех, а бриллиантик Ромка от себя лично преподнес, уже ночью… Только я в них ничего не понимаю. Может, проконсультируешь меня, Кать?

– Нет, – отрезала она.

– А твой отец не мог бы…

– Папа сильно болен. Ему сейчас не до консультаций.

Настроение хозяйки изменилось. Теперь она явно тяготилась моим присутствием: нервно поглядывала на часы, висевшие в кабинете, бросала нетерпеливые взгляды на дверь – словом, давала понять, что аудиенция окончена.

– Ой, – воскликнула я и вскочила, – совсем забыла! Мне же к маникюрше надо! Ты уж извини, Кать, что так недолго пробыла у тебя в гостях…

– Да ладно, – махнула рукой хозяйка, – что я, не понимаю: маникюрша – дело святое! Я провожу тебя.

Она поднялась и провела меня до выхода. Из-за одной из многочисленных дверей до меня донесся шум льющейся воды и мужской голос, фальшиво распевавший: