Автор Жан — Луи Гаск
Рисунки Жан — Елод Пертюзе
«Прекрасная подруга, сладчайшая и очаровательная,
Я пишу Вам из изгнания эту печальную песню
Из Лерида, из земель Пере, доброго короля Арагона
Позвольте мне рассказать Вам, как был взят Каркассон
Когда огромная армия крестоносных рыцарей
Была послана Римом и королем Франции,
Чтобы украсть у нас наши земли, добро и жизнь,
Как бесчестно бросили в темницу нашего юного виконта
И уморили его…
Ныне я всего лишь рыцарь–фаидит,
Но придет день, когды мы вернемся, и нас будет больше тысячи,
Мы вышвырнем клириков, французов и предателей
И вернем себе наши владения и замки.
Я не буду больше, о дама, писать песни,
Пока мы вновь не освободим Каркассон
Ибо когда Честь и Paratge восстанут из пепла,
Мы вернем себе радость и утраченную любовь».
Каркассон еще в давние времена был таким укрепленным городом, что если геста не лжет, то Карл Великий никогда бы не сделался его владетелем, если бы башни не склонились перед ним. С двумя предместьями по бокам и сорока башнями, город напоминает корабль, выплывающий на равнину. На востоке находится предместье Сен — Мишель, называемое также Кастелляр, поскольку будучи на холме, оно лучше укреплено. На севере бург Сен — Винсент сползает на равнину под гордым взглядом Монтань Нуар. Каждое из предместий окружено стенами, но также и рвами; а сердце города возвышается своими башнями над Од, или, как говорили сарацины, рекой Атакс, текущей с Пиренеев.
На площади Орм перед своим красивым дворцом Раймонд Роже Тренкавель, виконт Каркассона, Безье, Альби и Лиму, любил принимать своих вассалов и консулов города. На этом месте отцы наши всегда приносили оммаж виконтам. И я также приносил оммаж за свой маленький замок де Мираваль, и множество раз клялся в верности своему сюзерену. Когда дважды в год бывали огромные ярмарки, а также просто в рыночные дни, со всех сторон сюда стекались неисчислимые толпы. Каждый знал, что наш молодой сеньор, Раймонд Роже Тренкавель, наш пастушок, Pasturet, как его по–дружески называли — человек добрый, справедливый и толерантный.
«Все могут приходить в Каркассон, и запрещено оскорблять или причинять ущерб любому человеку и обзывать евреев, сарацин или даже еретиков».
Консулы также очень справедливо правили городом. «Торговцы рыбой, приходящие из других земель, должны заплатить при переходе моста через Од четырьмя рыбами из ста, но не слишком маленькими и не слишком большими». Здесь, во дворце, более, чем в каком–либо ином месте, знали, как куртуазно обходиться с дамами. Трубадуры и жонглеры пели в огромной зале, звуки флейт раздавались над кровлями и стенами, крытыми шелковыми драпировками, в свете факелов, под аккомпанемент волынок можно было видеть прекраснейших и благороднейших дам: Агнесс и Азалаис, и даже Вас. Пусть Бог благословит Вас, ибо всегда в моем сердце будет жить Ваша кроткая улыбка!
Виконт Каркассона в круглой комнате
со своими советниками баронами и преданными вассалами.
Войска крестоносцев начинают осаду города.
В круглой комнате наш благородный виконт собрал своих баронов и преданных вассалов. Там был и я, но в моем сердце больше не было ни смеха, ни радости, ибо на заре этого летнего утра посланцы из Безье принесли ужасные новости. Из Безье, которое наш виконт совсем недавно оставил укрепленным и процветающим, и уехал вооружать Каркассон.
Город был взят, и в течение трех дней его грабила армия крестоносцев! Они не пощадили ни женщин, ни детей, ни стариков, они убили всех!
Говорят даже, что аббат Сито, Арнод Амори, возглавляющий крестоносцев, лично вдохновил их на эти убийства! Когда его спросили, что делать, чтобы различить добрых католиков от еретиков, которых они отказались выдать, он ответил: «Убивайте всех, Бог своих узнает!»
Если Бог — Отец, и Он благ, то конечно же, Он узнает своих в этой жестокой бойне, только там не будет ни одного убийцы и насильника.
Каждый день, с того времени, как стало известно о взятии Безье, в город стали стекаться огромные толпы, бегущие от многочисленной крестовой армии; они думали, что найдут в Каркассоне неприступное убежище. Самые храбрые рыцари приехали в город на лошадях со своими оруженосцами, повозками и пожитками. Я тоже оставил свой маленький замок в Мираваль, забрал пятнадцать своих солдат и пошел защищать нашего виконта и его город.
С высоты башни, которую я охранял, мне хорошо было видно предместье Сен — Винсент и равнину.
Прямо напротив меня высилась Монтань Нуар, подернутая белым туманом. Оттуда в город гнали стада быков, чтобы иметь запасы мяса и шкур. Укрепляли стены, углубляли рвы; даже разрушили трапезную и погреба каноников кафедрального собора, чтобы взять балки, доски и леса. Наш епископ, приятный на вид широкоплечий детина, о котором говорили, будто его мать — добрая дама, то есть еретичка, говорил, что мы должны изо всех сил защищаться от армии крестоносцев, потому что в Безье они убивали даже священников в облачении, прямо у алтаря. Женщины ходили к потоку за водой, чтобы беречь колодцы, источники и фонтаны. В то же время, мы с отрядами солдат разрушили все мельницы вокруг, чтобы оставить крестоносцев без муки и хлеба.
Когда звонили к вечерне, огромная армия крестоносцев появилась на равнине с восточной стороны, и солнце блестело на тысячах щитов, копий и шлемов, которых было так много, как колосьев пшеницы в поле, а рога тревожно трубили с высоты башни Пинте. Эта огромная змея приближалась, повозки и мулы, рыцари и солдаты, рутьеры и клирики. За ними поднималось облако пыли. Такой огромной армии я еще в жизни не видел!
Во главе всего этого воинства гордо ехал на муле аббат Сито и размахивал мечом, словно распятием. Тысячи их окружили город, их знамена горделиво развевались и хлопали по ветру.
На своей груди эти пособники дьявола нашили огромные кресты из кроваво–красной ткани. С высоты городских укреплений наш благородный виконт долго глядел на все это, а потом собрал всех мужчин, солдат и рыцарей, перед дворцом, на площади дель Орм. Я тоже там был, стоял возле часовни святой Марии.
Появился Раймонд Роже, окруженный своей свитой; он был молод, храбр, а лицо его сделалось суровым. Рядом с ним стояли его жена, Агнесс де Монпелье, с сыном Раймондом, которому едва исполнилось два года; а также дамы и девицы, оруженосцы, солдаты, рыцари, слуги и лакеи, священник и даже нотариус — все люди из дворца пришли сюда.
Он оглядел всех нас, и мне показалось, что он взглянул мне прямо в глаза. И тогда я понял, что умру, но буду защищать для него Каркассон.
«Встаньте, бароны, седлайте своих лошадей, выберите четыреста лучших боевых скакунов, и пока день еще не сменился ночью, ринемся на этих людей, которые расположились на наших склонах».
Но сеньор Кабарец, могущественный барон, взял слово и ответил ему:
«Господин, завтра, когда настанет день, французы попробуют отрезать нас от воды, которую все мы пьем. Лучше поберечь силы для боя на тот момент».
Все согласились с этим мудрым советом. И сказали: слушайте, завтра будет день и завтра мы будем биться.
Была организована оборона. Слабые места укреплялись. Дополнительные защитные конструкции окружили стены и башни, и каждый пытался помочь.
С многочисленных башен Каркассона осажденные видели, как прибывают войска крестоносцев. Тех самых, которые грабили Безье три дня, и которые убили там всех мужчин, женщин, детей и стариков.
Когда настала ночь, тихая, звездная, летняя ночь, засияла луна. Но в сгустившейся тьме вокруг города зажглись другие огни, огни крестоносной армии. Мои товарищи укрепляли укрепления. Стоя на вершине башни, я представлял себе, словно я уже в небесах и могу коснуться рукой звезд.
Добрые христиане говорили, что однажды все мы упали с неба, словно звездный дождь. Там мы были ангелами, а сейчас мы — бедные, попавшие в ловушку люди. И что Бог — Отец послал сюда, вниз, Своего Сына, чтобы спасти нас от зла.
«Отче Святый, Боже Правый, избавь нас от зла этой огромной армии».
Вдалеке мы видели несколько других огоньков, из Сайссака и Фанжу, которые словно побуждали нас сопротивляться. Я смотрел вверх, но горы скрывали слабые огоньки моего замка. Потом ночь начала растворяться в ясном белом и розоватом свете нарождающейся зари. И тогда я увидел, что к армии крестоносцев подошло подкрепление, и что это были люди графа Тулузского, которые тоже нашили на себя кресты в знак покорности. Эти люди, которые были нашими братьями и друзьями, неужели они тоже пришли осаждать город?
В лвгере врагов было всего вдоволь, в том числе множество хлеба. Позавтракав, французы и нормандцы взялись за оружие. И вот они уже атакуют город со всех сторон. Я слышал, как их епископы и аббаты поют, пока эти громилы штурмовали наименее защищенный бург Сен — Винсент. Они приставляли лестницы к укреплениям, шла ожесточенная битва, и множество нападающих падало вниз. Наши арбалетчики и лучники выпустили такую тучу стрел, что она на мгновение закрыла небо, распугав птиц.
Но они подожгли пригороды и тоже доставали нас своими стрелами. Со стороны ворот Салин и Миндальных ворот их было очень много и они атаковали одновременно. Другие уже заняли берега реки под донжоном. И вот они уже вне досягаемости наших арбалетчиков. С высоты городских башен наши стрелы падали во рвы, но не причиняли вреда врагу. И тогда клирики Церкви Римской вновь принялись петь свое Veni Sancta Spiritus. Они предусмотрительно держались подальше от битвы.
В туче огненной пыли враги в огромном количестве проникли в город. Пригород Сен — Винсент пал! Все отступили к воротам бурга. Крестоносцы начали засыпать рвы и поджигать дома. Мы также были отрезаны от доступа к реке. Мы забаррикадировали ворота, хотя нас душил едкий запах адского пожара, поднимавшийся вокруг. Густой дым окутал башни, поднимаясь до самых зубцов.
В этот день и в этот час мы больше не видели ни одной птицы в небе. Сможем ли мы атаковать сегодня, как хотел того наш виконт? Один из пригородов взят, но город, являющийся их целью, хорошо укреплен, а арбалетчики достаточно многочисленны, чтобы отрезать им путь к воротам бурга, называемым также воротами Родез.
Крестоносцы ринулись в первую атаку. Но осажденных было достаточно много, и они были хорошо организованы.
Так прошло два или три дня.
Но, тем не менее, у нас забрезжила надежда, когда ранним утром с
вершины башни Пинте дозорный громко затрубил в рог. С восточной стороны показались стяги короля «Эн Пере», нашего верховного сюзерена, доброго короля Арагона, реющие над сотней рыцарей! Их было слишком мало для битвы, значит, это сам король прибыл для переговоров. Он уверенно проследовал через лагерь осаждающих прямо к шатру графа Тулузского, своего шурина. На лугу, на берегу реки, под сенью деревьев он спешился с коня, перевел дух, а потом завел беседу, можно ли изыскать средства, чтобы добиться мира, ибо, поскольку мы его вассалы, его долг — защищать нас. Наконец король вышел, вновь оседлал своего парадного гнедого коня с длинной гривой и поскакал к городу один, без охраны. Трое его товарищей сопровождали его до Нарбоннских ворот. Вместе с нашим виконтом и всеми рыцарями мы приготовились встречать его с сердцем, преисполненным радости и надежды; пришел ли он помочь нам?
Встреча между Симоном де Монфором и королем Педро Арагонским, который приехал договариваться о мире.
«Сир, все мы, Ваши подданные, и были ими еще во времена короля Амфоса, Вашего отца, к которому были глубоко привязаны. Мы отдадим Вам город, если Вы обеспечите нам мир.
— В вашем городе слишком много детей, женщин и стариков. Вы не сможете долго сопротивляться такой огромной армии крестоносцев. Вам не хватает провианта; вы уже вынуждены брать воду из фонтана и источников, которые вскоре пересохнут. И если, не дай Бог, город возьмут, то они всех тут поубивают, как в Безье».
Король вернулся к французским баронам. Он провел много времени с аббатом Сито, легатом апостольского престола, без согласия которого никто не мог ничего ни сделать, ни решить. Но когда он вернулся к нам с новостями, мы увидели, что он разочарован, озабочен и пребывает в гневе.
«Армия позволяет уехать виконту с одиннадцатью людьми по его выбору в полном вооружении. Остальные сдаются на милость крестоносцев.
Я им ответил, что это произойдет разве что тогда, когда осел улетит в небо…
Да лучше я умру, вскричал наш виконт, чем оставлю пропадать своих людей и рыцарей. Вам лучше уйти, а мы будем мужественно защищаться, и отвечать ударом на удар. И если нам суждено умереть, то мы умрем с честью и paratge!
С этими словами, видя, что он не может нам помочь, король уехал с сердцем, полным печали.
На берегу реки крестоносцы рубили деревья, чтобы строить военные машины и частоколы, и носили стволы, чтобы засыпать рвы предместья Сен — Мишель, которое было хорошо укреплено. Толстые стены, укрытые свежесодранными шкурами.
Французские рыцари тщетно кружили, пытаясь найти наиболее легкий проход. Но наши были начеку, и их арбалеты не позволяли приблизиться вражеским солдатам. Тогда епископ, приоры, монахи и аббаты со стороны крестоносцев принялись кричать:
«Вперед! Без пощады! Чего вы ждете? Убивая их, вы спасаете свои души! А если вас убьют, вы попадете прямо на небо! Вперед, воинство Христово, бейтесь с врагами, будьте безжалостны к этим еретикам. Убийство их угодно Богу!»
Они атаковали внезапно, все вместе; наши легкие стрелы пронзали их кирасы, и мы защищались с таким мужеством, что французы отступили. Под дождем камней, стрел и копий, они пытались отойти, оставляя убитых и забывая о раненых. Но тут один рыцарь–крестоносец, храбро, всего с одним оруженосцем, не боясь опасности, подъехал и бросился в ров, чтобы спасти рыцаря, лежавшего там со сломанным бедром. Потом он тут же отступил под защитой красного щита, украшенного большим белым львом. Это был граф Симон де Монфор, которого называли волком, говоря, что он настолько жесток, насколько хитер. Я видел, как надвигалось множество огромных военных машин, катапульт и камнеметов. Эти машины были укрыты за высокими частоколами. Мы не могли их остановить, их тяжелые каменные ядра свистели в воздухе и обрушивались на наши стены, раздробляя укрепления, их кладку и крыши.
Приблизилась четырехколесная колесница, так называемая «кошка», полностью закрытая несколькими слоями бычьих шкур. Наши стрелы не представляли для нее опасности. И вот саперы уже у подножия стен, слышны были удары их кирок о камни.
Мы обрушили на них дождь огня и камней. Даже женщины участвовали в обороне. Но саперы пробили дыру в стене, и спрятались в ней, укрывшись от стрел. Тогда мы стали стрелять огненными стрелами, и подожгли «кошку». Она сгорела, но было уже слишком поздно, потому что под стену был совершен подкоп. И когда настала ночь, враги подожгли мину в подкопе и смогли убежать.
Когда занялся день, стена обрушилась, оставив пролом. Крестоносцы с грохотом прорвались туда, и мы вынуждены были отступить выше, в Сите, вместе со всеми жителями, защищавшими бург. С высоты укреплений мы видели мародеров, грабивших дома и искавших поживы. Французские рыцари вернулись к своим шатрам, за исключением одного, сеньора де Кузи, который, вместе с бандитами, искал легкой добычи.
Раймонд Роже Тренкавель собрал всех нас, конных и пеших; мы должны были сделать вылазку, чтобы поджечь предместье.
— Вперед, по коням! Мы должны выгнать бандитов, которые грабят дома, и поджечь все предместье, пока нападающие там не укрепились. Иначе они установят здесь свои катапульты, чтобы разрушить наши последние укрепления.
Нас было около сотни рыцарей, вместе с нашим виконтом, и вот мы собрались, окутанные тучами пыли и мух, а наши боевые кони рыли копытами землю от нетерпения. Арбалетчики должны были прикрывать нас своими железными стрелами с высоты стен. Мое сердце билось так, что чуть не выскакивало из груди, ведь нам предстояло победить или умереть.
Рыцари рядом со мной боялись, я видел это по их глазам — нас было слишком мало для вылазки. Нужно было действовать очень быстро, пока французы вновь не взялись за оружие и не пришли с подкреплением.
Затрубил рог. В одном порыве, издавая единый клич, мы ринулись вперед. Мы мчались галопом по улицам предместья, а копыта коней стучали о мостовую, как град во время грозы. Мы набросились на противника, опрокинули его, и раздавая налево и направо удары мечами и секирами, проламывали шлемы, рассекали кольчуги, ломали щиты и поражали грабителей. Пока эти трусы собрались бежать, люди из города пришли с факелами, подожгли дома и вернулись.
Я вытер свой меч, покрытый кровью. Мы возвращались в город победителями.
Позади себя мы оставили пронзенного копьем рыцаря–вора, пришпиленного к дверям, а пламя уже пожирало дома.
Мне казалось, что осада продолжается целую вечность. Знойный летний ветер, овевавший башни, обжигал наши исхудавшие тела, покрывая их пылью. У нас почти не оставалось воды, колодцы опустели, а мы все пытались выжить.
Я наблюдал за французами — они укрывались в тени, и могли пить и есть, сколько захотят. Я слышал, как они поют, до нас долетал запах жареного мяса.
Французы отступили под тучей стрел арбалетчиков
В городе началась нехватка продовольствия, которое распределяли по норме. Особенно мало было воды. Дети умирали, взрослые были истощены
Здесь, в городе, все провоняло содранными шкурами, над которыми кружили мухи, и запахом болезни. Количество жителей выросло за счет беженцев и обитателей двух разрешенных предместий. Источники практически пересохли, а воды для всего населения не хватало. Очень много было женщин и детей, которые плакали, причитали, воздевали руки к небесам. Но дождь не выпадал, колодцы оставались пустыми, никогда раньше нам не приходилось испытывать подобных страданий. Уже восемь дней, как король Арагона уехал, и мы остались лицом к лицу с силами дьявола. Мы жили, как в аду. Лошади нас звали, я слышал их ржание, но у нас не было воды, чтобы напоить их.
Но вот мы увидели, как один из начальников крестоносцев приближается к городу. Он явно ехал на переговоры, потому что он был невооружен и с ним было только тридцать конников. Мы тоже оседлали лошадей и поехали им навстречу.
Он пожелал говорить с виконтом:
— Мессер, я Ваш родственник, и по этой причине я бы хотел, чтобы между Вами и армией крестоносцев было заключено соглашение. Подчинитесь папе и французским баронам. Тем самым Вы спасете жизнь жителям города, Вашим вассалам, и Вашу собственную. Ибо, если город возьмут силой, вас ожидает та же судьба, что и Безье.
— Мессер, — отвечал наш виконт, — я соглашаюсь на переговоры о мире, и я бы поехал в лагерь крестоносцев, если Вы обещаете мне безопасность.
— Я Вам гарантирую ее, здесь, перед Вашими людьми, и уверяю Вас, что приведу Вас обратно.
После этих слов я и еще многие рыцари, вооружившись, поехали сопровождать нашего сеньора. Мы доскакали до шатра графа Неверского. Французы и бургундцы смотрели на нас с изумлением. Девятеро из нас спешилось, чтобы сопровождать Раймонда Роже в шатер графа Неверского. Но французские бароны не желали ничего слушать и ни о чем говорить. Решение нашей судьбы было предоставлено аббату Сито и другим монахам:
— Виконт останется пленником, а остальные выйдут из города только в штанах и рубахах, и тогда им сохранят жизнь. Мы выберем нового виконта среди предводителей нашей армии. А тем, что мы найдем в городе, мы заплатим нашим людям, солдатам и рыцарям.
Наш сеньор ответил им:
— Это бесчестно, и поступать так — это трусость и предательство; я дал слово всем этим рыцарям, что они живыми и здоровыми вернутся в город. Но я останусь вашим заложником, если вы не тронете жителей города, а мой народ, мои люди и моя семья смогут жить в мире!
Аббат Сито прервал его и заявил:
— Наша честь — от Бога, не беспокойтесь о ней; Вы останетесь здесь нашим пленником. Что касается Ваших рыцарей, то когда они будут возвращаться в город, наши люди будут следовать за ними, и ворота города должны остаться открытыми. И еще до сегодняшнего вечера жители города должны покинуть Каркассон, не унося с собой ничего, кроме своих грехов!
Что до Вас, то, осмелившись противостоять Церкви Божьей и защищать еретиков, Вы виновны в грехе толерантности. Потому мы Вас заменим французским бароном. И когда право завоевания будет соблюдено, мы Вас освободим.
Солдаты окружили нас, и направив на нас копья, стали нас оттеснять, а двое из них подошли к Раймонду Роже, забрали у него меч и связали руки. При этом бароны краснели от стыда и опускали глаза. Их солдаты все дальше и дальше оттесняли нас острыми пиками. И тогда мы поехали под усиленным эскортом в город, ко дворцу. Нам нужно было сказать всем — консулам, горожанам и рыцарям, что нужно уходить. Что нет смысла сопротивляться, иначе они казнят нашего виконта, а Каркассон будет взят силой, как Безье.
Город объяло молчание, все спешили. Крестоносцы выводили из домов детей и женщин. Десятки рыцарей–крестоносцев собирали добычу и охраняли ее от грабителей. Жители должны были выходить из города по одному через маленькие ворота, ведущие на север, в рубахе и штанах — девицы и благородные дамы, солдаты и рыцари, дети и их матери, старики и больные. Они все вышли с пустыми руками, и одни отправились в сторону Тулузы, а другие — в сторону Арагона. Пока французы еще не заняли дворец, я успел зарыть под землей два глиняных кувшина, набитых монетами — возле часовни святой Марии, вдали от чужих взглядов. Я должен заплатить эти деньги своим людям, я не хочу, чтобы их украли французы.
Когда–нибудь я сюда вернусь. Но когда я вышел из города, обогнул городские стены и взглянул на очертания Пиренеев на горизонте, то увидел, что вскоре начнется дождь. Я нашел убежище по другую сторону Пиренеев, в земле Лерида.
Огромный черный ворон вылетел из–за башни Пинте и перекувыркнулся в бледном небе, испуская тягостные крики перед тем, как скрыться.
Раймонд Роже Тренкавель вместе с несколькими рыцарями пошел вести переговоры о сдаче. Аббат Сито, вопреки всем законам рыцарства, приказал оставить его в пленниках. Это был конец осады Каркассона. Население должно было покинуть город через маленькие ворота, выходившие на север. После чего город был разграблен.