«Из страстей самая злая, сильная и упорная — плотская любовь» Не этично, но необходимо. Частная жизнь, как все сокровенное, вызывает жгучее любопытство. Для многих читателей желание проникнуть в интимную сферу жизни великих скрывает попытку сбежать от серой повседневности, приобщиться к высокому, элитарному и тем оправдать свои страсти, обнаружив схожее у тех, кто на Олимпе. Многочисленные слухи и анекдоты о жизни Л. Н. Толстого и его семьи не перестают появляться на страницах газет, имя писателя постоянно мелькает в современных блогах, «живых журналах», телепередачах, — очевидно доказывая, что писатель остался навсегда и для всех символом русской сексуальной мощи.
В США нет, наверное, ни одной книги об особенностях русской сексуальной культуры, в которой не упоминалось бы имя великого писателя, да и сами названия — вроде знаменитого бестселлера Даниэля Ранкур-Лаферьера «Толстой на кушетке. Женоненавистничество, мазохизм и отсутствующая мать» — говорят сами за себя. Нетривиальные взгляды писателя на сексуальную сферу по-прежнему являются предметом живых обсуждений, хотя со времени его смерти уже прошло более 100 лет. Толстой — исключительное по яркости культурное явление. И, проникая в тайны этого явления, мы постигаем скрытые, глубокие законы жизни.
Перед каждым ученым — исследователем истории частной и интимной жизни неизменно встает вопрос: стоит ли анализировать сексуальную жизнь великих писателей, поэтов, композиторов, художников? Этично ли это? Ведь люди прошлого беззащитны перед любопытными потомками. Изучая их частную жизнь, исследователь сталкивается с серьезным нравственным препятствием. Подглядыванию в замочную скважину существуют разумные пределы, определяемые чувством такта, жалостью и элементарной стыдливостью.
Однако обращение к этой стороне литературного и, главное, жизненного творчества великих людей прошлого, в том числе Льва Николаевича Толстого, все же необходимо. Частная жизнь выдающихся людей — нередко не самая удачная, интересная и красивая страница их судеб, но это важнейший материал, нужный для понимания представлений о «разрешенном» и «запрещенном», выработанных религией, социальными нормами, медициной, а также самими великими личностями прошлого.
Эти представления стали для Л. Н. Толстого не столько орудием самоосвобождения, сколько личной дисциплины, которую ему захотелось (с годами) навязать всему обществу. Несмотря на большой нравственный авторитет писателя, современники категорически не согласились с ним. А. П. Чехов, в частности, отметил, что суждения Толстого на тему секса изобличают его «как человека, не потрудившегося прочесть хотя бы две-три книжки, написанные специалистами». Возможно, так оно и было.
Трагически рано, в двухлетнем возрасте, лишившийся матери Л. Н. Толстой навсегда сделал объектом боготворения в женщине материнское начало, раз и навсегда обозначив для себя, что все, что касается сексуального — грязно, пошло, «похотно». Психоаналитики видят в истории детской психотравмы писателя (он всю жизнь «злился» на мать из-за того, что она не кормила его грудью и «покинула», то есть умерла, столь рано, что он ее не запомнил) причину его косвенного гнева на всех женщин, не мечтающих о материнской самореализации (по сути же просто не имеющих сходства с его матерью).
Свой яростный протест против таких «праздных» женщин он вложил в уста главного героя «Крейцеровой сонаты» Василия Позднышева, который подробно описывал чувство отвращения, охватывавшее его при мысли о коитусе с женой в период, когда она кормила грудью. Явно осуждая тех матерей, которые не пытались в такие периоды ограничить проявления своей сексуальности (Позднышев, напомним, убил неверную супругу, «позабыв», что она — мать пятерых его детей), писатель открыто выражал враждебное отношение ко всем «бесстыдным, заведомо развратным» женщинам, которые не выказывали постоянной радости от возможности вынашивать, рожать и кормить грудью своих детей.
Росший без матери, без столь важных для растущего мальчика материнских прикосновений, Л. Н. Толстой в весьма раннем детстве испытал проявления ранней чувственности, осознанные им как «что-то не то». Они оставили у него неизгладимое воспоминание, дав основание его своеобразной, инфантилизированной «философии секса» на всю жизнь. «Первая, самая сильная» любовь лирического героя к Сонечке Калошиной, описанная в «Детстве», имеет много общего с реальной детской историей маленького Левушки, поведанной им впоследствии, в 1903 году, в письме к П. И. Бирюкову: «Выражалось это чувство вот как: мы, в особенности я с Митенькой и девочками, садились под стулья, как можно теснее друг к другу… и говорили, что мы — «муравейные братья», и при этом испытывали особенную нежность друг к другу. Иногда эта нежность переходила в ласку гладить друг друга, прижиматься друг к другу, но это было редко, и мы сами чувствовали, что это не то, и тотчас же останавливались».
Этот, как сам определял его будущий писатель, «чудесный, в особенности в сравнении с последующим, невинный, радостный, поэтический период с детства до 14 лет» — сменил второй, «ужасный 20-летний период».
Интимные переживания Толстого в дни его молодости, которые он позже назовет годами «грубой распущенности, служения честолюбию, тщеславию и, главное, похоти» нашли отражение в его дневниках, которые он вел с 14 до 34 лет: от первых подростковых влюбленностей до его женитьбы в 1862 г.
Дневники и письма его «прежней, холостой жизни» 1848–1862 гг., как и вторая часть трилогии «Детство. Отрочество. Юность», позволяют в буквально смысле увидеть процесс взросления талантливого и эмоционального подростка. «Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне [не] хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту пору действует с необыкновенною силою» (29.11.1851). В другом позднем автобиографическом по характеру тексте («Записках сумасшедшего») он пишет: «Четырнадцати лет я узнал порок телесного наслаждения и ужаснулся ему. Все существо мое стремилось к нему…», поскольку «в одной из наших горничных я перестал видеть слугу женского полу, а стал видеть женщину, от которой могли зависеть мое спокойствие и счастье…» Именно в этом возрасте, полагал будущий писатель «тело побеждает и наносит первую глубокую рану». Имя той горничной, как теперь известно, было Маша Брускова. Выросший сын ее впоследствии просил у Л.Н. Толстого денежного пособия, мотивируя свою просьбу тем, что он «сын той самой Маши, что изображена в «Отрочестве».
Побежденный страданиями пробуждающейся чувственности, подросток смотрел на них как «на тяжелую повинность тела», а «не как на наслаждение» и опрометчиво пометил в скобках: «я редко впадал в этот грех». Вероятно, «впадение в грех» было все же нередким, если в 19 лет «тяжелая повинность тела» привела его в больницу, и в Дневнике 1847 г. он записал: «Мелочи могут привести к серьезным последствиям. Беспорядочная жизнь, которую принимают за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души». Оказавшись после больницы в своем имении, он постоянно ставил перед собой задачу «не иметь ни одной женщины», но при этом оговаривался: «исключая некоторых случаев, которых не буду искать, но не буду и упускать». О каждом из них он скрупулезно записывал в Дневниках, часто с подробностями — как он сам считал, «себе в наказание»: «Мучает меня сладострастие — не столько сладострастие, сколько сила привычки… Не смог удержаться, подал знак чему-то розовому, которое в отдалении казалось мне очень хорошим, и отворил сзади дверь, она пришла… Чувство долга и отвращение говорили против, похоть и совесть говорили за. Последние одолели…» (17.04.1851) Пытаясь оказать сопротивление пробудившейся чувственности, Толстой искал, на кого можно было бы свалить вину — и таковые находил.
По его записям в дневниках легко проследить, что обвинение падает на «девок» — горничных, крепостных, — от расположенности которых к интимному общению с барчуком зависело выполнение или невыполнение той самой задачи «иметь» или «не иметь» интимных отношений: «О срам! Ходил стучаться под окна К. К счастью моему, она меня не пустила» (5.04.1852); «Ходил стучаться к К., но, к моему счастью, мне помешал прохожий» (11.04.1852); «Благодарю Бога за стыдливость, которую он дал мне; она спасает меня от разврата» (31.05.1852); «Девки сбили меня с толку!» (23.06.1853); «Упрекаю себя за лень и в последний раз.
Ежели завтра я ничего не сделаю, я застрелюсь. Еще упрекаю за непростительную нерешительность с девками» (1.08.1854). Мораль торжествовала лишь тогда, когда задуманное почему-то срывалось. Кроме того, любой читатель писем Л. Н. Толстого не может отрешиться от чувства, что будущий писатель постоянно лицемерил сам с собою. Он с юности отличался странным резонерством и морализаторством, отмеченным и некоторыми его корреспондентами (так, В. В. Арсеньева прямо попрекала его 12.12.1856, что он «только и умеет, что читать нотации»).
Не стоит, впрочем, забывать, что рассматриваемые 1850-е годы в биографии писателя оказались тесно связанными с Кавказом, куда он был направлен служить и где записал все приведенное выше.
Именно в те годы «удовлетворение половой потребности» оказалось у Толстого внесенным в список дел наравне с литературными заданиями и практическими работами — поскольку, по его же словам, «насильственное воздержание мешает занятиям», а «греха мало», успокаивал он себя, «ибо… девки мешают» (29.06.1853): «Весна сильно действует на меня. Каждая голая женская нога, кажется, принадлежит красавице» (18.04.1853). Десятки лет спустя он, по воспоминаниям М. Горького, как-то спросил А. П. Чехова: «Вы сильно распутничали в юности?» и на смятенную ухмылку собеседника, «глядя в море, признался: «Я был неутомимый…» и «произнес соленое мужицкое слово».
Настаивая на необходимости утоления телесной «жажды», 25-летний подпоручик Толстой уверено пришел к выводу о том, что проституция — «моральна». «Распутные женщины», счел он, «наравне с повивальными бабками, няньками, экономками, вполне могут носить почетное звание тех, кто обеспечивает добродетель у домашнего очага». «Этот класс женщин необходим для семьи при теперешних усложненных формах жизни» — подтвердил он позже, 19 марта 1870 г. в одном из частных писем. Так или иначе, но из осажденного Севастополя (началась Крымская война) молодой писатель уехал в ноябре 1855, полный чувственных вожделений: «Это уже не темперамент, а привычка разврата. Похоть ужасная, доходящая до физической болезни» (21.04.1856).
Светская жизнь конца 1850-х увлекла его, он искал новых ощущений — но уже в «своем» кругу, поэтому в списке его увлечений оказались Е. Ф. Тютчева («холодна, мелка, аристократична; привыкла печь моральные конфетки, а я вожусь с землей, с навозом»), П. С. Щербатова, А. Н. Чичерина, Е. И. Менгден, Е. В. и А. В. Львова (о последней он записал: «Поднялось, но не с такой силой») — но ни в ком не находил идеала. «Что это ради Бога? Что я за урод такой? Видно, у меня не достает чего-то?» — спрашивал он сам себя, но ответа не находил. В сугубо мужских компаниях он предпочитал поминать женщин грубой бранью (правда, собеседники из образованного сословия считали, что «слова, исходя из мохнатых уст его, звучали просто, обыкновенно, теряя где-то свою солдатскую грубость и грязь». При этом любое упоминание о женском вопросе, живо обсуждавшемся тогда в печати всей мыслящей столичной интеллигенцией, вызывало у него раздражение. В 1856-ом году на собрании петербургских литераторов писатель с негодованием отозвался о Жорж Санд, заявив, что ее блудных душою героинь следовало бы привязать к телеге и с позором провести по улицам Петербурга. «Жениться надо, жениться в нынешнем году или никогда», — поставил он диагноз своей меланхолии, записав это в дневнике от 1 января 1859. Но лишь в августе 1862 ему случилось быть приглашенным на званый обед в семью Берс, где он заметил одну из юных сестер — Сонечку, чье детское прозвище «фуфёла» нежданно показалось ему милым. «Что ежели это желание любви, а не любовь? Ребенок! Похоже…» — размышлял он 23.08.1862. Но сомнения были не в его характере. Решение 34-летний писатель принял по-военному быстро. Не прошло и месяца с той встречи, как 16 сентября он сделал предложение 18-летней Софье Андреевне Берс. 23 сентября 1862 г. сыграли свадьбу. С. А. Берс (в замужестве Толстой) оказалось суждено прожить с писателем почти полвека — до 1909 года, 48 лет. Из этих 48 лет, которые он провел с нею, по его же дневниковым признаниям, «не изменяя», тридцать три последних года он мечтал от нее сбежать — и реализовал свою мечту перед самой смертью, в возрасте 82 лет, покинув ночью дом и уйдя на станцию Астапово.
В сентябре 1862 года Л. Н. Толстой писал о начале своей женатой жизни:
«18-летний период от женитьбы до моего духовного рождения можно бы назвать нравственным… Все эти 18 лет я жил нравственной, честной семейной жизнью, не предаваясь никаким осуждаемым общественным мнением порокам…». Сам писатель, имевший к своим 34 годам не слишком длинный «донжуанский список», так и не познавший радостей взаимного счастья, был склонен считать первый — медовый — месяц «самым тяжелым и унизительным временем жизни» с женой. Он был совершенно уверен, что в это время его мужская страсть оскверняла душу и тело невинного создания. Весьма странное для опытного мужчины восприятие полового акта как «убийства» женщины («Чувственность и убийство. Да, сударь!» — именно так рассуждает один из его героев) нашло отображение в словах и поступках многих литературных персонажей, созданных писателем. Среди них, например, образ Пьера Безухова, у которого мысль о сексе с Элен вызывала чувство вины. Другой и самый выразительный пример — герой «Крейцеровой сонаты» Василий Позднышев, который считал орган своего интимного возбуждения орудием разрушения, которое «корежит изнутри женское тело». Подобный строй мыслей не мог не оставить следа на характере отношений между Львом Николаевичем и Софьей Андреевной Толстыми. При отсутствии материнской ласки в детстве, искаженном религиозными установками в воспитании, отсутствии счастливого сексуального «старта» в юности, — писатель был не лучшим совет ником для молоденькой жены. И при таком отношении к сексуальности со стороны более опытного брачного партнера, которым был Л. Н… Толстой, трудно было ожидать, что Софье в начальный период их супружества что-то будет в радость. Не удивительно, что она беспрестанно обвиняла мужа в развращенности. Л. Н. Толстой, как и его лирический двойник из романа «Анна Каренина» Константин Левин, отдавший — «не без внутренней борьбы» — своей жене Кити дневник с записями о прежней, холостяцкой жизни, поступил аналогичным образом с женой, Софьей Андреевной. Дневник познакомил ее со всеми интимными подробностями встреч мужа с прежними юными особами. Это вызвало ревность к прошлому мужа, к тому, что он до встречи с нею, любил, увлекался, переживал — и все это отнюдь не в мечтах (как она), не в воображении. Он увлекался всерьез «женщинами — живыми, хорошенькими, с чертами лиц, которыми он любовался» (дневник был начат Софьей Андреевной на 16-й день после свадьбы, запись 18.10.1862). Как раз в это время, через месяц после свадьбы, она первый раз забеременела, так и не узнав радости от физической близости с мужем. «Так противны все физические проявления!» — записала С.А. в дневнике 09.10.1862, и полгода спустя вторила: «Лева все больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня — никакой, напротив» (29.04.1863). О том, что чувственная сторона жизни продолжала в то время играть огромную роль в жизни великого писателя, говорят не только брезгливые ремарки его молодой жены, но и воспоминания его близких. Его сын Алексей, выпустивший в 1924 г. воспоминания («Правда о моем отце») записал: «Он не был свободен от этой, самой ужасной из страстей, ни в юности, ни позже, во время своей семейной жизни». Что касается Софьи Андреевны, то она была «свободна» от этой «ужасной из страстей» в силу нескончаемых беременностей и родов. Сергей (1863), Татьяна (1864), Илья (1866), Мария (1871), далее последовали умершие в младенчестве Петр (1872) и Николай (1875) — и всем им нужно было дарить время, силы. К началу 1870-х гг. писатель стал все чаще ощущать подавленность и разочарование. Мучительные сомнения, «правильно» ли он живет, заставляли его искать оправдания чувственной близости, которая всегда должна была, с его точки зрения, представать лишь как средство (рождение детей) и никогда как самоцель. Эти воззрения на сексуальность, сильно замешанные на православной этической концепции, лишили его жену радостей интимной жизни и подарили лишь вечные муки постоянного вынашивания детей, страхов перед родами и заботы о здоровье рожденных ею, между тем Л. Н. Толстой не забывал приговаривать: «Рад, что ты беременна, это по-божески. А то мне что-то было неприятно…» (1871). Он чувствовал свое одиночество в семье, впервые записал это ощущение в 1876 г., затем пытался все чаще размышлять о том, как «найти жену в ней же», но супруги все более отдалялись друг от друга, душевно и телесно. Пережив период частых родов и просто повзрослев, Софья Андреевна к своим 30-ти с лишним годам была готова наконец по-женски расцвести — но муж, приближавшийся к 50-летнему рубежу, уже миновал возраст неуемных телесных радостей и искал успокоение в тихом семейном счастье. Но его — где бы ни жила семья, в Москве или в яснополянском имении — как раз не было! «Все так же мучительно. Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена». Семейный разлад стал очевидным и непреодолимым после 1880 года. Он совпал с активными религиозными исканиями писателя. «Сожитие с чужой по духу женщиной, т. е. с ней, — ужасно гадко», — выразил писатель в дневнике свои чувства к Софье Андреевне (19.07.1884), продолжая в то же время замечать в себе и «похоть мерзкую», и «сладострастный соблазн», которые желал подавить. Он искал и не мог найти того «лучшего», что можно было бы признать совершенно и абсолютно нравственным: «Эка, скверно! Сделай себе потеху даже с женой — и ей, и себе скверно. Оскопись, как Ориген, — скверно. Мучься всю жизнь воздержанием и похотливостью, — скверно. Все скверно и все страдания…» (24.07.1885) Размышления писателя совпали по времени с бурными общественными дискуссиями о «половом вопросе». Свой ответ на него он дал своими известнейшими произведениями, созданными в это время: «Дьяволом», «Отцом Сергием», «Воскресением» и особенно «Крейцеровой сонатой». Эта повесть Л.H. Толстого в течение двух лет, пока решался вопрос о том, допустить ли ее к печати, читалась и толковалась сначала на вечерах в частных домах, а впоследствии, после издания в 1891 г., на страницах газет и журналов, да и в его собственной семье. Осуждая сексуальные отношения, писатель пытался доказать, что они всегда сводятся к борьбе за власть, к стремлению подчинить себе волю другого (эта мысль очень созвучна современным феминисткам, поэтому они часто и с удовольствием трактуют толстовские тексты). Именно поэтому брак, с точки зрения Л. Н. Толстого, не богоугоден, заключение брачных уз всегда «падение», проявление «животного».
«Из страстей самая сильная злая и упорная — половая, плотская любовь» («Крейцерова соната», 1889, гл. XI). Близился момент признания писателем «прекрас-ности» одного только полового воздержания и сознательного отказа от чувственных наслаждений: близость между супругами писатель призывал заменить нежными отношениями «брата» и «сестры»: «Предполагается в теории, что любовь есть нечто идеальное, возвышенное, а на практике любовь есть ведь нечто мерзкое, свиное, про которое и говорить, и вспоминать мерзко и стыдно. Духовное сродство! Единство идеалов! В таком случае, незачем спать вместе (простите за грубость)…» («Крейцерова соната», 1889, гл. II) Писатель все чаще приходил к мысли о том, что достаточно освободить любовь от секса, — и проблема будет решена. В отрывке, который Толстой вычеркнул из третьего наброска «Крейцеровой сонаты», Василий Позднышев говорил: «Такая любовь, эгоистическая и чувственная, это не любовь, а злоба, ненависть!». Так считал и сам писатель: стоит возвышенной влюбленности хотя бы немного окраситься в чувственные тона — и любовь становится своей противоположностью, ненавистью. В своем июньском дневнике 1884 г. писатель впервые пришел к выводу о необходимости прекращения супружеских отношений с Софьей Андреевной (отметим, однако, что в тот момент ему было около 60 лет), но и в 1889 году (когда как раз была закончена «Крейцерова соната») они все еще, по крайней мере время от времени, продолжались, и писатель мучался размышлениями: «Что как родится ребенок? Как будет стыдно, особенно перед детьми. Они сочтут, когда было… Стыдно, грустно…» (06.08.1889) Наложив на себя моральный запрет, уже немолодой, но по-прежнему полный жизненных (в том числе и сексуальных) сил писатель пришел в 1890 г. к необходимости семейного раздела. Весьма эгоистично пытаясь выстроить для себя идеальную модель будущей жизни отдельно от жены, он настаивал на немедленном разделе имущества и освобождении от обязательств перед семьей: «Хочется подвига. Хочется остаток жизни отдать на служение Богу…» (22.12.1893) к Навсегда избавиться от этого бегания по крышам и мяукания..» (22.05.1897) «Как индусы под 60 уходят в лес, всякому старому религиозному человеку хочется последние годы своей жизни посвятить Богу» (1897). В отличие от мужа, Софья Андреевна Толстая никаких подвигов самоотречения не желала, ее долголетняя жизнь с таким человеком уже была подвигом. Постепенно она стала в имении полновластной хозяйкой, контролировавшей все, вплоть до часов работы мужа. Он жаловался, что не мог закрывать дверь в кабинет, чтобы сосредоточиться — жене хотелось видеть, чем он занимается. Жаловался в письмах, но не протестовал, соглашался с этим образом жизни, поскольку считал его — с точки зрения именно половой морали — нравственным. Любила ли Софья Андреевна мужа? Многие, говорящие «да», доказывают это в том числе и тем, что она не могла заснуть, не прочтя все, написанное великим писателем за день. Утверждающие «нет» считают (на основании дневников писателя и его жены — скорее бывших средством их общения друг с другом, чем сокровищницами интимно-личных переживаний), что Софья Андреевна каждодневно унижала мужа, не брезгуя при этом ни истериками, ни даже имитацией самоубийства.
И все же не стоит забывать: при отсутствии, как выражался Л. Н. Толстой, «внешнего согласия в верованиях», супруги продолжали жить вместе — и как раз по настоянию Софьи Андреевны — практически до самой смерти писателя. М. Горький в воспоминаниях привел свой разговор с писателем, в котором Л. Н. Толстой выразился с мужицкой прямолинейностью: «Не та баба опасна, которая держит за…, а которая — что за душу!». Похоже, избранная им в жены 18-летняя девочка принадлежала именно ко второму типу. Кроме одиночества и ответственности за семью и детей в настоящем, ей как жене писателя пришлось пережить страшный суд истории в будущем. Многие так и не простили ей страданий мужа, не поняли, что пришлось ей выстрадать за долгие годы жизни с этой нарциссической личностью, полной «любви-вражды» к самому себе и психологических комплексов на сексуальной почве.
Перси Биш Шелли, пожалуй, как никто другой, воплотил в себе романтический миф о поэте-безумце. Романтическое безумие здесь — не психиатрический диагноз, а особое, ребяческое восприятие мира. Шелли всегда следовал своим принципам самым буквальным образом, особенно это касалось его отношения к дамам. Так, он был убежден, что заключать и расторгать брак может только сама любовь, а все связанные с этим церковные обряды нелепы. По этому принципу Шелли и жил — в добропорядочной, так почитающей традиции Англии начала XIX века.
Хрупкий, длинноволосый, голубоглазый Перси привлекал внимание девушек. Подружки называли его то рыцарем эльфов, то духом воздуха Ариэлем, то «ангелом, машущим крыльями в разреженном воздухе небес». Правда, сравнение с ангелом оставалось актуальным только до тех пор, пока юноша не начал излагать свои взгляды на религию. Тут уж поклонниц несколько поубавилось.
Так случилось с первой любовью поэта — кузиной Харриет Гроув.
Во время страстной переписки юный философ делился с девушкой своими потаенными мыслями. Некоторые из его посланий она показала родителям, и те запретили дочери общаться с вольнодумцем, который «ничем хорошим не кончит». Харриет мечтала о балах, об успехе в высшем обществе, но что мог дать ей этот человек, не признающий никаких общепринятых норм, отрицающий даже брак? Узнав о крамольных помыслах своего кузена, она с ужасом отреклась от него.
Перси слишком идеализировал свою Харриет, и потеряв ее, казалось, потерял все. Он еще пытался объяснить ей, что его социальные и религиозные взгляды не должны влиять на их отношения, но равнодушие девушки сделало все слова бесполезными. Вскоре Шелли узнал, что кузина помолвлена с другим. В эти дни он впервые задумался о самоубийстве — заряженный пистолет теперь постоянно был при нем.
Эта несчастная любовь подвигла Шелли на создание его первой философской работы «Необходимость атеизма», за публикацию которой он был исключен из Оксфорда и лишен денежной помощи со стороны отца.
В январе 1811 года Перси познакомился с соученицей своих сестер Харриет Уэстбрук — хорошенькой шестнадцатилетней девушкой, грациозной, с правильными чертами лица, румянцем и легкой походкой. Она не могла не тронуть воображения девятнадцатилетнего поэта. Харриет-вторая — так называл он про себя новую знакомую.
Их дружба вызвала множество сплетен в школьном окружении Харриет. «Ну, получила ты письмо от своего атеиста?» — с издевкой спрашивали ее одноклассницы. Первое время девушка не понимала значения слова «атеист», хоть и подозревала что-то ужасное. Шелли стоило немалых трудов рассеять ее детский суеверный страх.
В этот нелегкий период юношу поддерживал дядя со стороны матери — мистер Джеймс Пилфолд. Проживая у него в Кекфилде, Шелли знакомится с Элизабет Хитченер, двадцатидевятилетней учительницей. Круг ее интересов был очень широк, и тем не менее мисс Хитченер чувствовала себя одинокой. Шелли это сразу заметил. Они говорили о поэзии, о Боге, о благотворительности..
Однажды отец Харриет Уэстбрук пригласил Шелли провести лето вместе с его дочерьми в Уэльсе (старшая сестра его возлюбленной, тридцатилетняя старая дева, по некоторым сведениям, тоже питала к «молодому безбожнику» нежные чувства). Итак, юноша отправляется в путь. Прибыв на место, он не прекращает бурную переписку с мисс Хитченер. Это при том, что ближайшее почтовое отделение находилось в пяти милях от его жилища.
Когда кончились каникулы, Харриет с сестрой уехали в Лондон. С тревогой девушка пишет своему другу, что ее хотят принудить вернуться в школу. Только Шелли сможет спасти Харриет от ненавистной alma mater, и она умоляет его бежать вместе с ней. Для поэта это был крик прикованной к скале Андромеды, обращенный к доблестному Персею. Персей, Перси… Он готов стереть с лица земли всех чудовищ и тиранов!
Шелли немедленно садится в экипаж и отправляется в Лондон. Чем ближе он подъезжает к городу, тем острее в нем желание самопожертвования. Когда же схлынула волна рыцарского энтузиазма и юноша трезво взглянул на происходящее, оно показалось ему менее романтичным. Но что делать, он решает прибегнуть к единственному средству, освобождающему Харриет из-под власти мучителей, — к женитьбе.
Молодые люди тайно бегут в Шотландию, чтобы там обвенчаться. Правда, к тому моменту, когда парочка добралась до Эдинбурга, у жениха не остается денег на свадебную церемонию. Пришлось взять взаймы у хозяина дома, где они остановились.
Харриет обожала мужа. Она продолжала оставаться наивной школьницей, мягкой, уступчивой и мало сведущей не только в философии и литературе, но и в жизни вообще. Скоро девушка переняла его слова, манеру излагать мысли и сами мысли. Она любила читать, но книги выбирал, конечно, Перси.
Деньги, которые родственники должны были им прислать к сентябрю, так и не пришли. Тимоти Шелли, узнав о побеге сына с дочерью трактирщика, категорически отказался помогать ему. Каждое утро перед завтраком Перси ходил на почту, но, казалось, все забыли о его существовании. В самый отчаянный момент пришло письмо от дяди Пилфолда. В него был вложен спасительный чек.
В Швейцарии молодоженов навестил друг Шелли Хогг. Все вместе они покинули страну, но вскоре, в Йорке, деньги опять кончились. Решили, что поэт оставит жену на попечение Хогга и поедет ненадолго к доброму дяде. Правда, была еще одна причина, которая влекла его, — встреча с мисс Хитченер…
Воспользовавшись отсутствием друга, Хогг объясняется в любви Харриет и страстно умоляет ему принадлежать. Узнав об этом, Перси мчится назад, пылая праведным гневом.
Из Йорка чета Шелли переехала в Кесвик. Возрастающие денежные затруднения несколько омрачали жизнь молодой семьи, но вскоре ситуация изменилась. Это случилось, после того как они нанесли визит герцогу Норфолку. Самолюбие мистера Тимоти Шелли было уязвлено тем, что его сын прибыл к герцогу в таком бедственном состоянии, и он возобновил ему помощь в прежних размерах.
Зимой 1812 года Шелли обдумывал возвращение в свой родной Сассекс — поближе к мисс Хитченер. Вместе с ней он надеялся составить план помощи порабощенной Ирландии. Однако подруга сердца отказалась «разделить с ним благородный подвиг или славное мученичество».
В полночь 3 февраля 1812 года Шелли, Харриет и ее сестра отплыли от берегов Англии. Они направлялись в Ирландию с запасом оружия и деньгами, взятыми в долг у дяди Пилфолда. Двадцать восемь часов кряду их суденышко швыряло с такой силой, что стайка путешественников чудом не затерялась в ревущем хаосе. В Дублине Перси пытался организовать «общество мира и любви», но вскоре понял, что «взялся за дело непосильное».
Разочарованный герой возвращается в Англию и умоляет мисс Хитченер немедленно присоединиться к ним в Уэльсе. Вскоре молодая женщина переезжает в его дом. Поэт счастлив, Харриет сдержанна, но вполне дружелюбна. Мисс Хитченер теперь сопровождает семью во всех странствиях.
Так продолжалось четыре месяца, по прошествии которых «сестра души» поэта представляется ему уже «рыжим Демоном, глупым, уродливым, мужеподобным чудовищем». Созданный в воображении юноши идеализированный образ не соответствовал действительности, и с этим он не мог смириться. А мисс Хитченер все медлила с отъездом, Шелли скрепя сердце помогает ей деньгами: ведь ради него она лишилась работы, доброй репутации, здоровья и покоя.
В июне 1813 года у Шелли родилась дочь Ианта. За это время Харриет сильно изменилась: она перестала разделять интеллектуальные интересы мужа, не предлагала больше читать вслух мудрые наставления Идоменея, а просила сопровождать ее к портнихам и в ювелирные магазины.
В это время Перси серьезно увлекся 18-летней Корнелией Бойнвиль — «божественным существом, совершенно не похожим ни на кого». В ней он впервые нашел собеседницу, равную себе по уму и начитанности. По сравнению с изысканной, разносторонне образованной Корнелией несовершенства Харриет были слишком явными. Но, чувствуя свою вину перед женой, Шелли предложил ей еще раз обвенчаться по всем законам Английской протестантской церкви. Обряд состоялся 24 марта 1814 года.
Когда Харриет с дочкой уехали на лето в Бат, Перси окончательно перебрался в Лондон. Здесь его настигла новая любовь в облике дочери духовного учителя Шелли Годвина Мэри. 16-летняя девушка обладала большой страстью к знаниям, к тому же воспитывалась злой мачехой, а это Перси уж никак не мог оставить без внимания. Все больше он уверялся в том, что «божество обрело материальную форму». Но поэт был женат, хотя и не считал это помехой для новой любви и надеялся на поддержку своего учителя: не станет же препятствовать соединению двух любящих людей человек, публично заявивший о том, что брак — «самый худший из всех видов собственности».
Но к величайшему удивлению Шелли, когда дело коснулось собственной дочери, философ вдруг превратился в обывателя — он отказал Перси от дома.
Не имея возможности видеться с обожаемой Мэри, Шелли вызвал Харриет, носившую во чреве второго ребенка, из Бата и сообщил ей о своей отчаянной любви. Он заявил о готовности покончить жизнь самоубийством, если жена не проявит вели^-кодушие и не согласится на развод. Добавил также, что не будет роптать, если она не проникнется к Мэри состраданием^!), и поинтересовался, почему бы им не жить всем вместе… Харриет стало дурно, а Перси искренне не понимал причин ее мук. После двух недель болезни она нанесла визит Годвинам. Теперь уже и Мэри отказала Перси от дома: перестала отвечать на его записки, почти не выходила на улицу, чтобы не встретить «рыцаря фей».
Шелли пришел сам. Однажды он ворвался к Мэри и с криками «Любимая, нас разлучили, но смерть нас соединит!» протянул ей бутылочку с опием, а для себя выхватил пистолет. Но трагедии не произошло: закричала сводная сестра Мэри Джейн, присутствие которой Перси даже не заметил, сбежались люди. Юношу уговорили пойти домой. Несколько дней спустя Годвинам сообщили, что Перси отравился. Мэри не выдержала: узнав о несчастье, она отправила Шелли письмо. С этого дня между ними установилась тайная связь. Шелли уверил новую возлюбленную, что Харриет недостойна жалости, и принял решение: бежать, бежать как можно скорее…
Перси похищает Мэри, а заодно и ее сестру Джейн, которая тоже хотела освободиться от семейного гнета. Они отправляются во Францию. При переправе через Ла-Манш ясная погода неожиданно сменилась такой бурей, что даже бывалые матросы стали волноваться. Но все обошлось. Из Парижа молодые люди отправились в Швейцарию, из-за отсутствия денег — пешком. Для слабенькой Мэри купили ослика. Но, сделав несколько километров, бедное животное так устало, что Перси пришлось… нести его до ближайшей деревни на руках. Право, если бы он с самого начала нес на руках Мэри, это было бы гораздо практичнее, а главное — романтичнее.
Из Труа Перси отправил жене письмо с искренним приглашением присоединиться к ним и ничуть не сомневался, что она откликнется на призыв. Харриет не ответила.
После нескольких месяцев скитаний по Европе беглецы вернулись в Лондон. Их семьи, а главное — дружеский литературный круг, отвернулись от двоеженца.
Зимой 1815 года Харриет родила сына. Вопреки ожиданиям, это никак не изменило их отношений с Перси. В это время Мэри тоже ждала ребенка. Ее вынужденное затворничество скрашивал Хогг, вскоре он объяснился ей в любви. Мэри разделяла теорию своего отца, лишающую брак исключительных прав, и всячески поощряла ухаживания Хогга. Шелли не хотел быть семейным деспотом: теперь его повсюду сопровождает Клер (так на французский манер Джейн Клермонт изменила свое имя). Мэри ревнует и просит мужа прекратить отношения с ее сестрой. Перси утверждает, что их объединяет «нежная дружба». В феврале 1815 года, на два месяца раньше срока, у Мэри родилась дочь. Девочка прожила всего две недели.
В 1816 году Харриет покончила жизнь самоубийством. Потеряв надежду вернуть мужа, она связалась с каким-то офицером, но его полк отправили в далекую колонию. Личная жизнь не устраивалась. Харриет падала все ниже. Тогда сестра забрала у нее детей, а мистер Уэстбрук, отец, отказал от дома. 10 декабря был найден труп Харриет, а уже 30 декабря Перси, не теряя времени, обвенчался с Мэри. Теперь она не реагировала так болезненно на пребывание в их доме Клер, хотя повод для сплетен остался прежним и даже усугубился в связи с появлением на свет дочери Клер и Байрона Аллегры. Ведь домыслы относительно отца девочки были самыми разными.
Элиза Уэстбрук подала на Перси Шелли в суд. В результате его лишили отцовских прав и отказали в просьбе выбрать опекуна для своих детей. Ианту и Чарлза отдали на попечение некого доктора Хьюма и его жены, людей абсолютно чужих и незнакомых.
Весной 1819 года Шелли всей семьей приезжают в Италию. Здесь они живут на вилле Байрона. По дороге в Венецию заболела и вскоре умерла маленькая дочь Шелли Клара Эвелина. Врачи рекомендовали супругам покинуть Рим на самые жаркие месяцы, однако они все откладывали переезд до тех пор, пока 25 мая не заболел их сын Уилли. 7 июня 1819 года он умер.
Осень 1820 — зима 1821 года — история «итальянской платонической любви Шелли», так впоследствии назовет Мэри отношение мужа к Эмилии Вивиани. К началу их знакомства прелестной и «несчастной» Эмилии было около 20 лет. Из них она почти три года провела в монастыре. Перси, как никто другой, сострадал девушке и считал, что ее монастырское заключение похоже на тюремное. «Что за судьба! Я очень страдаю и являюсь причиной тысячи горестей для других. Простите меня, мой друг. Право, лучше Вы никогда бы не знали меня», — эти строки из письма Эмилии вызывали слезы не только у Перси, но даже и у его жены.
Вдохновленный новой любовью, Шелли создает поэму «Эпипсихидион». Подобно тому, как некогда юные Перси и Мэри бежали из туманного Лондона, так и теперь Шелли задумывал побег с Эмилией на Ионические острова — но только в стихах. На деталях этого побега поэт останавливается очень подробно, со сладострастием описывая все возможные приготовления. Причем, обращаясь к Мэри, он призывает ее разделить поровну с Эмилией власть над его жизнью и сердцем. Как всегда, Шелли мечтает о невозможном и вполне искренен в своем желании осчастливить и примирить всех. Сразу же после создания поэмы он почувствовал разочарование в объекте своего обожания — еще один кумир был низвергнут. Произошло то же, что в свое время с Харриет Уэстбрук и Элизабет Хитченер.
В Пизе Шелли знакомится с четой Уильямсов. И чем дольше продолжалось их ежедневное общение, тем сильнее менялись чувства поэта к Джейн Уильямс. Сначала она, со всеми ее хозяйственными заботами, была ему просто неинтересна. Но легкий нрав, живость, веселость девушки — все то, чего так не хватало умной, блестящей Мэри, — с каждым месяцем становились ему нужней и дороже. Очарование усилила яркая музыкальная одаренность Джейн. Шелли мечтал подарить ей арфу и просил об этой покупке в письме к Хорейсу Смиту, давнему приятелю. Однако пришлось довольствоваться присланной Смитом гитарой.
Поэт посвящает своей очередной возлюбленной стихи. Они свидетельствуют, что теперь для него духовным сиянием была озарена не Мэри, не Эмилия Вивиани, а такая, казалось бы, земная и понятная Джейн. Мэри в этих стихотворениях — всего лишь «завистливый ветер», стирающий из памяти «дорогой образ» — видимо, образ Джейн — и заставляющий поэта постоянно сожалеть об отсутствии душевного покоя. Есть в них и строки прямого обращения к Джейн как к «лучшей и самой веселой» и «всегда прекрасной и доброй».
Мэри болезненно переживала это новое увлечение мужа, но ее отношения с Джейн всегда оставались ровными. Вместе женщины переживали и те ужасные дни, когда их мужья пропали в водах Средиземного моря во время внезапно налетевшего шторма.
Перси Шелли погиб 8 июля 1822 года, накануне своего тридцатилетия, — погиб в той стихии, которую больше всего любил и которая всегда была для него источником вдохновения. Существует версия, что на яхту Шелли напали местные рыбаки с целью ограбления, перепутав ее с яхтой лорда Байрона.
Тело поэта кремировали. Его сердце уцелело чудом: друг Перси Трелони, обжигая руки, выхватил его из горсти горячего пепла. Сердце передали безутешной вдове. В 1851 году, уже после ее смерти, сэр Перси Флоренс Шелли нашел сердце своего отца — высохшее, готовое рассыпаться в любую минуту. Оно хранилось в рабочем столе Мэри, завернутое в дубликат поэмы «Адонаис», созданной Шелли на смерть другого великого романтика — Джона Китса. Томик его стихов когда-то был обнаружен в кармане мертвого Шелли.
Встреча с чудесами наяву, которыми манили нас, подростков первого послевоенного поколения, ефремовские «Рассказы о Необыкновенном», произошла у меня неожиданно на выставке полотен Н. К. Рериха в 1959 году. Тогда, вместе с группами очарованных и растерявшихся от новизны и необычности впечатлений зрителей, я, экскурсовод Третьяковской Галереи, вновь и вновь пыталась понять в сверкающей сказочности его гималайских пейзажей природу их неотразимой, живой убедительности. А когда вышел из печати большой, издательства «Гознак», альбом о творчестве Н. К. Рериха, где была помещена моя вступительная статья, мне, как молодому автору, посчастливилось встретиться с Иваном Антоновичем Ефремовым.
Сейчас, спустя много лет, отчетливо помнится поразившее при первой встрече ощущение контраста размеров обычной московской двухкомнатной квартиры и величественной фигуры отворившего дверь ее хозяина. Огромного роста, косая сажень в плечах, в свободной серой рабочей куртке, он внимательно просветил меня жестким излучением светлых пристальных глаз.
А потом взгляд смягчился, засветился доверием и даже, показалось, каким-то по-мальчишески задорным выражением. Ни разу за все так незаметно пролетевшее время наших бесед мне не пришло в голову, что он похож на «пришедшего из будущего» Дар Ветра, героя первого его фантастического романа «Туманность Андромеды», как это виделось А. И. Шалимову. Хотя, прочитав статью «Дар Ветер среди нас» я не могу не признать, что ощущение этого несомненного сходства неосознанно жило во мне, но относясь, так сказать, к прошлому. Очевидно потому, что я увидела Ивана Антоновича уже немолодым, главной его чертой показалась мне не богатырская удаль и сила, но глубокая, какая-то издревле идущая мудрость, и в славянских его чертах я с удивлением узнавала чеканную эпическую пластику давно ушедших великих и мудрых народов.
Конечно, такому впечатлению в немалой мере способствовал и «музейный» интерьер ефремовского дома. Все в нем было редкостно, доподлинно, чудесно — коллекции минералов, книги по всевозможным отраслям знаний, документальные фотографии, рисунки и картины, настоящие тибетские танки — иконы на шелке, завораживающие магией строго центрических композиций красочных изображений-символов. По обеим сторонам всегда открытой двери в рабочий кабинет симметрично, «стражами порога», высились два огромных африканских копья с мощными короткими лезвиями, а поодаль стояло и третье — точная деревянная копия боевого копья масаев с длинным и широким острием. Над входной дверью в квартиру — другой страж — древний буддийский керамический арслан, фантастический лев с хвостом яка — память о трехлетней комплексной советско-монгольской экспедиции в Гоби, которой Иван Антонович руководил в 1946–1949 годах. Широко известным естественнонаучным ее результатом стала уникальная коллекция скелетов исполинских динозавров в Государственном музее палеонтологии, а результатом художественным — документальная повесть «Дорога ветров». Вспоминая и снова переживая те вольные и счастливые дни, Иван Антонович доставал из потаенных своих архивов, показывал и комментировал экспедиционные фотографии Особенно запомнилось мне описание раскопанного древнейшего захоронения, в котором под неподъемным даже для экспедиционной лебедки каменным монолитом лежал огромный свыше двух метров, костяк человека какой-то неизвестной пока науке до-монгольской народности. «Эта находка настолько противоречила всем; уже известному и устоявшемуся, что ее нельзя было опубликовать», — сетовал Ефремов.
И, конечно, разговор неизменно возвращался к Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов, монгольский отрезок пути которой пролегал в непосредственном соседстве (по гобийским масштабам) с маршрутами экспедиции Ефремова.
«Старого» Рериха Иван Антонович лично не знал, но успел познакомиться и один раз встретиться и побеседовать с возвратившимся из Индии его старшим сыном — выдающимся ученым-тибетологом Юрием Николаевичем Рерихом. По словам жены Ивана Антоновича — Таисии Иосифовны Ефремовой, Юрий Николаевич во многом подтвердил то, что узнал Ефремов об экспедиг ции Рериха в Монголии. Со знанием дела, трезво анализировал Ефремов ход и особенности легендарной для меня рериховской экспедиции. Но не эти, в общем-то «земные», обычные подробности увлекали меня. Хотелось возможно достовернее и полнее узнать о самых главных, малоизвестных ее результатах, о которых коротко поведала в 1965 году публикация в журнале «Международная жизнь», — «Путь к Родине». Кто они, Махатмы Гималаев, приславшие с Н. К. Рерихом в 1926 году послание Советскому Правительству? Раджа-йоги, люди огромного древнего знания, — был ответ. — Того знания, которое представлялось запретным и колдовским европейскому мышлению эпохи христианского средневековья, и, по традиции, — если не колдовским, то сомнительномистическим — мышлению нового времени. Но именно наш космический век позволяет и обязывает современную науку трезво и непредвзято оценить это пришедшее из дали тысячелетий драгоценное наследие. Путь его современного нового открытия и возвращения в жизнь особенно труден — «как по лезвию бритвы». Архаична и невежественна косность запрета знания, и так же недопустима и опасна всякая его мистификация, «безответственное, скороспелое любопытство, потребительское к нему отношение».
Поэтому неизменно, полушутя-полусерьезно — «Мы чел (чела — ученик. — А. Ю.) не берем» — отвечал он на просьбы обращавшихся к нему романтиков, сразу же обезоруживая и возвращая на землю всех готовых воспарить в «высшие сферы». «Я свое мировоззрение и знание создал сам, а не получил готовым», — объяснял Иван Антонович невозможность стать чьим-либо «гуру».
— Но у него и не было свободного времени, чтобы лично учить других. Все свое время и знание он вложил в свои книги, — говорит Таисия Иосифовна Ефремова. Мы ведем разговор в его рабочем кабинете. Теперь это кабинет-мемориал, с большими фотографическими и живописными портретами писателя, с памятными сувенирами, подаренными почитателями его таланта. И так же, как при нем, летит на репродукции со старинной гравюры британский красавец-парусник «Фермопилы», и все на том же месте, за стеклом книжного шкафа, неприметная на первый взгляд фотография русского броненосца «Ретвизаи», о подвиге которого в Цусимском бою Ефремов хотел написать героический рассказ.
Таисия Иосифовна бережно достает стопку старых тетрадей. На одной из них, выцветшей за 30 лет, голубовато-серой, общей, в клеточку, надпись: «1956. Материалы по Великому Кольцу». Это — та из «премудрых тетрадей», как величал их сам писатель, в которой зафиксирована предварительная работа над «Туманностью Андромеды».
Среди плотно заполняющих записей по всевозможным энциклопедически широким проблемам — от сугубо фантастических (как «чертеж идеи» биполярной математики) и «обычных», статистических расчетов процентных соотношений воды и суши (70:30), оптимальных для развития жизни на планетах, — до полного поименного списка танцовщиц-апсар древнего индийского неба четыре странички убористого текста занимают выдержки «Кое-что важное из А. И.». Каждая фраза обозначена порядковым номером, всего их 86.
На первый взгляд эти отдельные положения не представляют собой какой-либо смысловой целостности. Это скорее глубоко эмоциональный, художественный текст, изложенный размеренным, торжественным, строфическим слогом.
25. Каждый помнит детей, ушедших из дома за счастьем, и сказки всех времен отдают счастье этим детям.
33. Магнитная волна, искра электричества и мысль — эти три путника встречают стремящегося в Беспредельность.
36. Роящийся столб мыслей проникает пространства дальних миров.
54. Только прошедший дисциплину духа может осознать, как сурова действительность свободы.
Здесь космологические положения (70. Космическая жизнь состоит из действия притяжения и отталкивания, иначе говоря, из ритма взрывов и накоплений) переслаиваются нравственно-практическими максимумами (57. Умейте поразить тьму лицемерия, но каждый лепесток искренности пусть живет!) и выводами политико-мировоззренческого характера (56. Человек, отдавшийся очень государственной религии, подобен ослу, несущему неизвестный груз); оценки особенностей религиозного мышления средневековой Европы (11. При средневековом идолопоклонстве Христу голос Фомы Кемпийского звучал протестом) дополняются суждениями о характере древнеиндийских систем (18. Хатха-Йога не должна рассматриваться как самостоятельная. Рост духа обращает ее в Раджа-Йогу). И вот он, конец нити, могущий помочь в определении этого законспектированного Ефремовым; источника, принадлежащего, по-видимому, и по содержанию, и по слогу одновременно и западной, и восточной традиции:
38. Молитва Шамбале. Ты, позвавший меня на путь труда, прими умение и желание мое. Прими труд мой, Владыка, ибо видишь меня среди дня и среди ночи. Яви, Владыка, руку твою, ибо тьма велика, Иду за Тобою!»
В «Выдержках из А. И.» дважды (38 и 65) упоминается легендарная Шамбала, тема которой проходит лейтмотивом и в индийском (цикле полотен Н. К. Рериха, и многотомной «Агни Йоге» («Живой этике»), записанной в 30-40-х годах в Гималаях Еленой Ивановной Рерих. Ее образ, «Матери Агни Йоги», со стилизованными чертами прекрасной и мудрой Уты Наумбургской, запечатлел Н.К. Рерих в одной из поэтичнейших своих картин «Камень несущая» («Держательница мира»). Стоя на горном склоне, у самого порога словно видимой в прозрачном кристалле волшебной голубой страны, она несет в ларце ее бесценный дар.
— Да, «Выдержки из А. И.» — это конспект книги «Агни Йога», — подтверждает мою догадку Таисия Иосифовна. — С «Агни Йогой» Иван Антонович познакомился, еще до встречи с Юрием Николаевичем Рерихом. Может быть, он читал ее еще в 30-е годы в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, а, может быть, встретился с нею во время своей экспедиции в Монголию в 1946–1949 годах. Там было много серьезных специалистов.
Уже само присутствие конспекта Агни Йоги в «премудрой» ефремовской тетради — свидетельство творческой дерзновенности, фундаментальности и ответственности предпринятой в романе «Туманность Андромеды» разработки темы космической коммунистической культуры Земли как синтеза многонациональных историко-культурных традиций народов. На то, как оценивал Ефремов проштудированный им источник, косвенно указывают находящиеся в «премудрой тетради», непосредственно за «Выдержками из А. И.», два небольших фрагмента-тезиса речей главных героев романа — Председателя Совета Звездоплавания Земли Грома Орма и историка Веды Конг. «Никакие документы истории (письменные), — набрасывает писатель речь Веды Конг, — не имеют значения для народной памяти, которая фиксирует только знаменитые дела. Но для знаменитых дел народная память очень долга — литература за 11 тысяч лет, наводнения, Атлантида и т. п. Поэтому всякая фальсификация истории путем уничтожения архивов, создания подбора документов, называния мест и городов бесполезны перед столетиями. В этом — народная история сказок, преданий и другого искусства, фольклора полностью расходится с историей так называемой научной, оперирующей письменными источниками и беспомощной перед фальсификацией».
Душой художника и интеллектуальной интуицией ученого-энциклопедиста Ефремов открыл и принял для себя в Агни Йоге красоту и энергию живого, «некнижного», не искаженного знания тысячелетий. Даже при беглом сопоставлении текстов его «Выдержек из А. И.» и прогремевшего на весь мир романа о Великом Кольце их идейносодержательная близость становится не только несомненной, но подчеркнуто открытой. На протяжении всего романа — почти дословно цитируемые автором чеканные афоризмы «Выдержек».
Так, изменив лишь архаическое обращение «Владыки» на современное — «Старшие», Ефремов повторяет текст «Молитвы Шамбале» в «Клятве Геркулеса», которую в его обществе будущего дают все переступающие школьный порог молодые люди, перед выбором наставника на новом этапе жизненного пути. Эту клятву произносит и анализирует в своей лекции психолог Эвда Наль: «Семнадцать лет — перелом в жизни. Скоро вы произнесете традиционные слова в собрании Ирландского округа: «Вы, Старшие, позвавшие меня на путь труда, примите мое умение и желание, примите мой труд и учите меня среди дня и среди ночи. Дайте мне руку помощи, ибо труден путь, и я пойду за вами». В этой древней формуле между строк заключено очень многое, и сегодня мне следует сказать вам об этом». Характерно, что Эвда Наль определяет текст «Клятвы Геркулеса» как древнюю формулу и в ее речи можно найти еще несколько непреложных, актуальных для космического века установок древней мудрости.
«Когда мы говорим «Хочу», мы подразумеваем: «Знаю, что так можно», — говорит Эвда Наль.
Нет личного желания, но непреложность законов материи. Не хочу, но — знаю («Выдержки», 21).
«Когда-то люди называли мечтами стремление к познанию действительности мира» (Эвда Наль).
Учение, которое ведет к истокам действительности, люди обычно называют мечтами («Выдержки», 16).
«Не обращайте внимания на спады после взлетов души, потому что это такие же закономерные повороты спирали движения, как и во всей остальной материи» (Эвда Наль).
Не обращайте внимания на ныряния и взлеты духа, ибо это могут быть лишь кольца спирали движения («Выдержки», 47).
«Действительность свободы сурова, но вы подготовлены к ней дисциплинои вашего воспитания и учения» (Эвда Наль).
Только прошедший дисциплину духа может осознать, как сурова действительность свободы («Выдержки», 54).
Облекая живой, образной плотью всеобщеимперативные формулы «древней мудрости», Ефремов делает их средством характеристики своих героев будущего. Они становятся конкретными, содержательными формами масштабного и свободного мышления историка Веды Конг. «Веда Конг думала о подвижном покое природы и о том, как удачно выбираются всегда места для постройки школ. Важнейшая сторона воспитания — г это развитие острого восприятия природы и тонкого с ней общения. Притупление внимания к природе — это, собственно, остановка развития человека, так как, разучаясь наблюдать, человек теряет способность обобщать».
Приостановка осознания духа — притупление внимания к явлениям природы. Разучаясь наблюдать, человек теряет способность синтеза («Выдержки», 14).
Глубокое диалектическое положение «неаристотелевой логики» Агни Йоги ключевой момент в речи Председателя Совета Звездоплавания Грома Орма: «Мы решаем проблемы использования производительных сил в крупном масштабе, отбросив мелко-утилитарные приспособленческие тенденции старой экономики. Однако и до сих пор иногда люди не понимают момента удачи, потому что забывают о непреложности законов развития. Им кажется, что строение должно подыматься без конца. Мудрость руководителя заключается в том, чтобы своевременно осознать высшую для настоящего момента ступень, остановиться и подождать или изменить путь.
Люди обычно не понимают момент удачи. Им кажется, что строение должно подниматься без конца, вне всяких строительных законов. («Выдержки», 17).
При сопоставлении текстов «Туманности Андромеды» и «Выдержек из А. И.» нельзя не видеть, как планомерно и многогранно введены писателем их мысли-указания в идейно-композиционную структуру романа от самого поверхностного, описательно-сюжетного уровня до самых глубоких концепционно-образных и жанрово-стилевых его планов.
Вот на страницах книги появляется яркий фрагмент жизненного уклада общества будущего — «Праздник Пламенных Чаш», весенний радостный праздник женщин, возродивший древнеиндийский обычай «выбирать красивейших женщин, которые подносили отправлявшимся на подвиг героям боевые мечи и чаши с пылавшей в них ароматной смолой». В этой сцене Ефремов, всегда с особым увлечением изучавший историю танца с древнейших времен и до наших дней, развертывает в зримые образы одну из завершающих записей своих «Выдержек»: «Как пылала смола в чашах древних и жена возносила чашу, опираясь на меч подвига» (84).
Сцена Праздника Пламенных Чаш — это, в свою очередь, непосредственный пролог к событиям дерзновенного опасного Тибетского опыта — первого межгалактического контакта (с планетой Эпсилон Тукана Туманности Андромеды). Крылатые фразы «Выдержек» (4, 9, 10)
— «Каждая ошибка, совершенная для Нового мира, превращается в цветок смелости» (4); «Лучшую песню поем дерзновению» (9); Самый маленький обратился к зажигающимся звездам и сказал: «Здравствуйте, братья!» (10) — фактически являются эпиграфами к этой главе.
«Последствия действия можно заживить лишь действием» (1), «Слово раскаяние отсутствует в словаре Сензара. Оно заменено выражением «Разумное сотрудничество» (2) — эти записи из «Выдержек» послужили писателю отправными при создании глав «Остров Забвения» и «Ангелы неба», повествующих о раскаянии и самоосуждении Мвена Маса, одного из главных участников Тибетского опыта, о его возвращении к жизни современников, о восстановлении погибшего спутника № 57.
Запись 67: «Разве герои древности похожи на героев современности? Разве герои древности нуждались в запасе неистощимого энтузиазма?
Их подвиги были кратки, и один взрыв огня мог напитать их энергию» — звучит идейно-образным лейтмотивом завершающей главы романа, в которой экипаж звездолета «Лебедь» отправляется в невозвратный 140-летний полет к планете зеленого солнца Ахернара.
И центральная идея романа — мысль о новом человеке-герое, «ненасытном в подвиге», как о норме для общества будущего, — также находит свое подтверждение в записи 61: «Герой, истинно, ненасытен в подвиге».
Атмосферой подвига, высокой героики в романах Ефремова люди будущего окружены с малых лет — с первых мгновений появления на свет, как в исключительном случае с родившимся в звездолете Эргом Ноором, увидевшим «свое первое небо» в системе двойной звезды Теты Волка — «черное; с чистыми огоньками немигающих звезд и двумя солнцами невообразимой красоты — ярко-оранжевым и густо-синим». Со времени свершения каждым молодым землянином опасных и тяжких «подвигов Геркулеса» открывается нескончаемая дорога труда, познания и восхождения. Высоким, торжественным и одновременно лаконично-репортажным, «утверждающим» слогом описываются в космических романах Ефремова незабываемые, видимые и переживаемые его героями, — дарованные им судьбой, венчающие их подвиг, сцены рождающейся в опасностях героической красоты («Опасность есть венец подвига», (44). Это картины победного прорыва давящего мрака планеты железной звезды; трагической экспедиции к «планетам-жемчужинам» Беги; восстановительных работ на спутнике на высоте 57 тыс. километров над Землей; вхождения в «нуль-пространство»; полета в «бурях аммиачного снега» Плутона; содрогающихся земных недр в титановых рудниках под Южной Америкой и т. д. Эти, как и многие другие героические пейзажи романов Ефремова воспринимаются прямым продолжением «отграненных» его «изящным и холодным стилем» (в оценке А. Толстого) реальных чудес ранних «Рассказов о Необыкновенном». Приобщая читателя к ежеминутно творимым на Земле, сию минуту рождающимся подвигам, выхватываемым крупным планом из тысяч других, писатель вновь возвращается к ним спустя 300 лет, давая уже ретроспективно легендарную их интерпретацию устами другого историка, Фай Родис, героини романа «Час быка», вспоминающей о героях древности Рен Бозе, Мвене Масе, о Дар Ветре и Веде Конг, о легендарных пионерах заселения Ахернара (то есть, о героях осуществившегося полета «Лебедя»),
Для «Туманности Андромеды», так же, как и для всех более поздних романов Ефремова, характерна особая «атомистическая», многоцентрово-динамическая композиция, широчайшая временно-пространственная и причинно-следственная связь ситуаций, событий, судеб, характеров. Невольно вспоминается запись в «Выдержках»: «Неисчислимы слои паутины кармы, связывающие самые разнородные существа». Неслучайно жанр «Туманности Андромеды» вызывает такое обилие определений: «роман-энциклопедия», «роман-утопия»; «социально-философский роман». А можно было бы назвать ее и «космическими хрониками», поскольку в них автор описывает становящуюся на его глазах «реальную историю» космического будущего, находясь в самых горячих точках ее стремительного потока. Или — «поэмой в прозе о Беспредельности», поскольку в ней он вдохновенно воспевает открывающиеся «взлетевшему» человечеству бесконечные горизонты блистающего мира звездной Вселенной.
Перенасыщенность информацией — характернейшая черта произведений Ефремова, подчас оборачивающаяся калейдоскопическим мельканием сюжетов и образов. Но неизменно в них убеждает непосредственность и яркость как бы воочию видимого, чудо предстояния несомненной реальности, которая, как и факты жизни, не требует доказательств. И в неиссякаемо-щедром творении образов стремительных потоков жизни могучей зрительной энергией и памятью геолога и палеонтолога, дисциплинированных и насыщенных самостоятельным чтением великой и древней книги природы, Ивана Ефремова настраивала и вдохновляла «самоотверженная» Агни Йога.
Спрессованная в ее мозаически пестрых строфах нравственная и интеллектуальная энергия стала для писателя-ученого тем чудесным «кремнем», из которого его талант щедро высекал пламя художественных образов. Максимы «Живой этики» вдохновили писателя на создание целого нового народа не условно-фантастических, но осязаемо-реальных образов людей коммунистической Земли, помогли развернуть огромную панораму героических человеческих характеров уходящей в беспредельность спирали эволюции.
Герои романов Ефремова — Тайс и Эрис в «Тайс Афинской», Иван Гирин и Сима, Даярам Рамамурти и Тилоттама в «Лезвии бритвы», Веда Конг и Дар Ветер, Чара Нанди и Мвен Мае — в «Туманности Андромеды» — это люди вечного поиска и светлого нравственного потенциала, непримиримые борцы со злом во имя Добра, Истины и Красоты. Венчают эту восходящую ефремовскую спираль героев образы новых людей Земли Эры Встретившихся рук, которой проложил путь воспетый в «Туманности Андромеды» дерзновенный тибетский опыт. Герои романа «Час быка», принесшие своим задыхающимся в аду бесправия и невежества братьям все безграничное космическое знание и самоотверженную помощь Земли, предстают перед жителями опустошенного, изверившегося Торманса в обличье легендарных Раджа-йогов древности.
И вместе с тем их образы полны глубокой человечности, теплоты и обаяния, они убеждают узнаваемой портретностью реалистических характеров-типов.
Лирический герой Ивана Ефремова — человек, прочно стоящий на Земле, чувствующий и осознающий свою неразрывную, кровную с ней связь и свою ответственность за нее. И всегда над ним, ведя его мечту все вперед и выше, «прорезая световые облака Млечного Пути, сияет распростертый Лебедь, вытянув длинную шею в вечном полете к грядущему», горят те же мириады солнц бесконечных миров, которые открывают людям своими «звездными рунами» тайны мироздания на полотнах Николая Рериха.
Николай Рерих и Иван Ефремов! Счастливое сцепление этих имен, сохраняя для меня все очарование редчайшей, «дарованной судьбой», субъективной случайности, открывает в то же время свою внутреннюю непреложную объективную логику. Теперь это сопоставление видится доказательным утверждением явления современной науке новой исследовательской проблемы, столь же увлекающе манящей, сколь и грандиозно необозримой. Как две стыкующиеся, каждая своим неповторимым и ярким блеском светящиеся грани единого целого, живопись и искусство слова всемирно прославленных художника-мыслителя и писателя-ученого проявляют проступающий рельеф неуклонно растущего в пространстве отечественной художественной культуры XX века кристалла крылатого космического устремления. И убеждающую, острую достоверность реальности его явления сообщает самая разительная контрастность этих граней. Если в полотнах Рериха идеи космической эволюции воплощены в образах фольклорно-романтических, то живой плотью романов Ефремова стала полная борьбы, страданий и побед прогнозируемая им история человечества. В метафорически-условных полотнах-мистериях Рериха Великая Матерь Мира напитывает светом духа и мысли все существующее, и сияющие сказочные цветы этого живого огня плывут в синеве вечности. В романах Ефремова «роящийся огненный столб мыслей» устремляется в открытый космос с вершины Кении посылкой объединенной энергии всех силовых станций Земли; и пронизывающая межгалактические пространства, несущаяся сквозь дали световых лет, всепроникающая космическая мысль есть результат направленных передач Великого Кольца высших цивилизаций.
Ефремов неизменно стремится дать материалистически-научно доказательным, открытым текстом, в земных, реалистических образах то, что в картинах «идеалиста» Рериха облечено в плоть сокровенного иносказания. — За каждой из этих методологически-полярных творческих концепций — глубокая личностная убежденность в настоятельном, не терпящем отлагательств, обращении внимания современных землян к теме актуальной огненной Беспредельности. В этой воинствующей убежденности, вдохновенной программности ее авторского утверждения — тайна неизменной, все растущей для человека конца XX века притягательности и светоносных полотен Николая Рериха, и героикоромантических книг Ивана Ефремова — их, закономерно становящихся явью наших дней, вчера еще казавшихся фантастическими, «мечтаний».
Американский медиум и ясновидящий Эндрю Джексон Дэвис (1826–1910), которого последователи спиритуализма считают одним из основателей этого учения, был невероятно интересной личностью. Его феномен не разгадан до сих пор.
«…Мир человека откроется для контактов, и духовное общение станет такой же нормой, как это возможно происходит с жителями Марса, Юпитера и Сатурна», — утверждал Эндрю Дэвис.
Исследователи феномена Дэвиса отмечали, что он был почти неграмотен и не читал книг.
Всемирно известный создатель книг о Шерлоке Холмсе Артур Конан Дойль, серьезно интересовавшийся спиритуализмом, писал о Эндрю: «Совершенно ясно, что любая труба может пропустить поток не больше определенного диаметра. Пользуясь этой метафорой можно сказать, что «диаметр» Дэвиса отличался от «диаметра» Сведенборга: Сведенборг являлся одним из образованнейших людей в Европе, тогда как Дэвис был всего лишь невежественным подростком из штата Нью-Йорк, но оба получали свои знания в состоянии транса. Откровение Сведенборга, быть может, более значительное, оказалось под воздействием его собственного ума, тогда как откровение Дэвиса являло собой несравнимо большее чудо».
Действительно, детство Эндрю никак нельзя назвать счастливым или благополучным. Он родился 11 августа 1826 года в Блуминг-Гроув, Нью-Йорк, в небольшом селении на берегу реки Гудзон. Его отец, подрабатывавший сапожником и ткачом, беспробудно пил, превратившись в алкоголика. Мать, не знавшая грамоты, отличалась фанатичной религиозностью.
Когда малышу подбирали имя, дом посетил друг семьи — дядя Маффет. Он посмотрел на младенца и сказал: «Я собираюсь голосовать за героя Нового Орлеана. Это — замечательный человек! Хочу, чтобы этот мальчик принял его имя — Эндрю Джексон». Помолчав, добавил загадочные слова: «Однако имя того большого человека не будет более значительным, чем имя вашего сына, когда он вырастет…». Но на пророчество Дяди никто не обратил внимания.
Трудное и бедное детство Эндрю не предполагало получения никакого образования, но зато с ранних лет он начал работать помощником обувщика.
Как рассказывал Дэвис в автобиографии («Магическое», «The Magic Staff»), к 16 годам он прочел лишь одну книгу, «Катехизис» (хотя впоследствии оппоненты намекали на то, что в действительности он был куда более образован, чем пытался представить). Джексон утверждал, что «психические» способности у него стали проявляться уже в 12-летнем возрасте, когда его отдали на заработки к соседу-фермеру. Он якобы слышал «ангельские голоса», дававшие ему советы и утешения.
А в день смерти матери увидел «дом в живописной местности, куда по предположению Дэвиса отправилась ее душа»: «…Я услышал неожиданно и явственно голос матери. Она просила меня посмотреть на большой красивый дом, утопавший в зелени сада. «Я теперь живу здесь — говорил голос — и мне очень хорошо…». Отчетливо звучащий, родной голос, невозможно было спутать с каким-то другим! Все это я видел и слышал, двигаясь к дому. Переступив его порог, я узнал, что моя мать недавно умерла. Немного погодя я понял, что все виденное мною по дороге домой, было свидетельством не ее смерти, а новой жизни, о которой мать сообщила мне так красиво…».
Дэвис не был религиозен в общепринятом смысле слова, Более того, его версия Евангелие носила, скорее, критический характер. По словам А. Конан Дойля, он был, однако, «…честным, серьезным, неподкупным, борющимся за правду человеком… и отличался большой щепетильностью во всех своих словах и поступках».
В 1838 году семья по настоянию Эндрю, которому такой шаг велел сделать внутренний голос, переехала в город Поукопси, штат Нью-Йорк. В возрасте 17 лет Дэвис попал на лекцию по месмеризму, которую читал доктор Дж. С. Грамс, профессор юриспруденции из Кастлтонского медицинского колледжа.
Дэвис рассказывал: «Профессор, как фокусник, сделал несколько движении руками, и властно сказал мне, сидевшему перед ним с закрытыми глазами: «Вы не сможете открыть ваши глаза!» Он ошибался! Я открыл глаза без каких-либо усилий…». История с гипнозом имела необычное продолжение. Биограф Эндрю Юрген Оливер рассказывает: «В городе жил еврей Вильям Левингстон — портной по профессии. Придя к нему дня через три после неудавшегося публичного сеанса гипноза, Дэвис рассказал об этом эпизоде и неожиданно услышал от Вильяма предложение загипнотизировать его, юноша сразу же согласился, но Левингстон попросил Дэвиса приехать в его дом ночью. Гипнотизёр-любитель, в отличие от профессионала, быстро ввел юного Дэвиса в транс и наблюдал поразительные вещи!
Эндрю Джексон без просьбы со стороны гипнотизера сразу сообщил Левингстону о его застарелой болезни. Хозяин дома был немало удивлен. Он действительно страдал от болезни, которую тщательно скрывал от родственников и знакомых. Тогда же, Вильям попросил пребывавшего в трансе Дэвиса сообщить о здоровье его жены. Недавно женщина была у врача. Доктор, при осмотре, заподозрил у нее заболевание, но прежде чем объявить окончательный диагноз, решил понаблюдать ее. Дэвис спокойно и уверенно сообщил диагноз, предложив лечение и лекарство. В том же ночном сеансе гипноза Дэвис исполнил все задания Вильяма: читал закрытые книги, не прикасаясь к ним, называл время на часах, висевших в соседней комнате, предупредил о событиях, возможных в жизни семьи Левингстона, которые действительно случились через несколько дней».
Под покровительством Ливингстона Дэвис начал развивать способность к ясновидению и занялся целительством. Он утверждал при этом, что человеческое тело становится для его «внутреннего зрения» прозрачным, источающим сияние, которое у больных органов тускнеет. При этом иногда он выполнял диагностические упражнения на расстоянии, позволяя «эфирному телу» высвобождаться из физической оболочки в результате «магнетических манипуляций».
«Юным чудом» заинтересовались медики и священники. Вильям Фишбоу — пастор протестантской церкви, познакомившись с ним и убедившись в его способностях, записал в своем дневнике: «… Мальчик показал в трансе ясновидение». Позднее он отметил, что Эндрю Джексон Дэвис, пребывая в трансе, диагностировал больных, использовал подобно врачу, медицинскую терминологию и делал это без каких-либо усилий. Юноша с весьма скромными познаниями и жизненным опытом, точно следовал специфическим описаниям болезни, отмечал ее истоки, развитие возможной патологии и предлагал известные (а зачастую тогда еще неизвестные!) способы лечения, лекарства и процедуры, которые приводили пациентов к полному выздоровлению.
Дэвис, по его собственным словам, совершал «духовные путешествия», после которых подробно описывал землю, какой она была видна с большой высоты, описывал залежи полезных ископаемых, подземные пустоты и т. д.
Вильям Левингстон, предложивший Дэвису совместный бизнес по лечению больных, оставил профессию портного и стал персональным гипнотизером Дэвиса в городке Поукипси, где оба тогда жили. Дэвис переехал в дом Ливингстона и лечил, полагаясь только на один критерий — успешное избавление пациентов от болезней.
Артур Конан Дойль пишет: «Примечательно, что на ранних стадиях развития своих психических сил Дэвис не мог вспомнить своих впечатлений сразу после выхода из транса. Но подсознание регистрировало впечатления, и по прошествии времени он мог восстановить их до мельчайших подробностей. Долгое время Дэвис оставался источником, открытым для всех, но. закрытым для самого себя».
В Нью-Йорке Дэвис начал заниматься самообразованием и привлек к себе внимание известных людей, в числе которых был и Эдгар По. Вскоре он мог уже погружаться в транс самостоятельно и начал анализировать собственные «психические переживания». Он проводил много времени у постелей умирающих, наблюдая, по его словам, отход души от тела.
Биограф спирита Юрген Оливер пишет: «В 1845 году Эндрю Джексон Дэвис обратился к доктору Силасу Лиону с просьбой стать его постоянным гипнотизером. Оба переехали в Нью-Йорк, и Дэвис продолжает зарабатывать на жизнь, занимаясь лечебной практикой под гипнозом. Тогда же он написал преподобному Вильяму Фишбоу, с которым подружился, что его интересы в области изучения природы и духовного мира человека чрезвычайно широки и попросил пастора стать его личным стенографом, чтобы надиктовать в гипнотическом трансе материал для своих публичных лекций. Дэвис почувствовал острую потребность в публичности. Хорошо образованного пастора приводили в восторг новые идеи в области биологии, физики, космологии, которые Дэвис излагал под гипнозом и он согласился с его желанием. В. Фишбоу оставляет Нью-Хейвен, где родился и жил, переезжает в Нью-Йорк, поселившись рядом с Эндрю Джексоном Дэвисом.
Однако лекции Дэвиса по надиктованным и записанным материалам успехом не пользуются. Происходит это потому, что при бодрствовании, встав за кафедру, он утрачивает убедительность и увлекательность устного изложения. Идеи, на то время незнакомые и даже дерзкие, лектором излагаются «по бумажке, монотонно и скучно. Многим они кажутся даже нелепыми. К тому же просвещенные слушатели недоумевают, обнаружив косноязычие, а порой и откровенное невежество Дэвиса.
По совету пастора, он прекращает публичные выступления. Теперь Вильям Фишбоу посвящает все свое время записям текстов, диктуемых Дэвисом, введенным Силасом Лионом в гипнотический транс. Пастор много работает, тщательно редактируя записи, систематизирует их по темам, формируя грамотный и весьма убедительный текст, заслуженно претендующий на роль глубокого научного трактата. Так была создана первая и самая значительная семисотстраничная книга Эндрю Джексона Дэвиса: «Принципы природы…» (The Principles of Nature, her Divine Revelations and Vice to Making»). Работа длилась 15 месяцев. Свидетелями происходящего был не только гипнотизер, но многие известные тогда ученые, приглашенные преподобным Вильямом Фишбоу на сеансы гипноза. Не вмешиваясь в процесс диктования и записи, они констатировали поразительную широту научной эрудиции Эндрю Джексона Дэвиса, признавали оригинальность звучавших идей из области физики, химии, биологии, медицины, психологии, к которым он апеллировал в своих рассуждениях».
Как пишет источник: «Вечером 6 марта 1844 года с Дэвисом произошло нечто, наложившее отпечаток на всю его оставшуюся жизнь. Сам он утверждал, что под воздействием некой «силы» в состоянии транса выбежал из Поукипси и оказался в горах Кэтскилл, в сорока милях от дома. Здесь он вступил в общение с двумя «выдающимися мужами», в которых позже, задним числом, узнал греческого философа Галена и Эммануила Сведенборга, которые беседовали с ним о медицине и нравственности. Встреча, по словам Дэвиса, принесла ему величайшее просветление. Позже появились предположения, что это путешествие он совершил во сне или в трансе, не выходя из дому, но, как бы то ни было, после этого происшествия характер сообщений, которые он стал получать, изменился.
Дэвис начал проповедовать о природе жизни, строении мира и истоках духовности. В ходе своего непрерывного путешествия по стране он познакомился с практикующим гипнотизером доктором Лайонсом и преподобным Фишбоу, взявшимся записывать речи, которые Дэвис произносил в трансе. В ноябре 1945 года Дэвис начал надиктовывать тексты, которые легли в основу его книги «The Principles of Nature, Her Divine Revelations, and a Voice to Mankind». Этот литературно-гипнотический опыт продолжался 15 месяцев и свидетелями происходившего были многие известные люди.
В частности, доктор Джордж Буш, профессор иврита Нью-Йоркского университета, утверждал, что «… слышал из уст Дэвиса высказывание на древнееврейском языке, представляющее собой изложение географических представлений той эпохи, которую он в своем возрасте не мог изучить за столь короткое время. Он рассуждал о древней библейской истории и мифологии, о происхождении и корнях языка, о развитии цивилизации у различных наций земного шара. Такими познаниями могла бы гордиться любая прославленная школа. Подобную глубину знаний невозможно получить, даже прочитав книги всех библиотек христианского мира».
В книге Дэвис описал свои «душевные полеты», погружения в «состояние наивысшего подъема», и функцию своего «духовного глаза». Он подробно проанализировал процесс от-хождения души от тела (который наблюдал специально подолгу оставаясь у постели умиравших людей), рассказал, как эфирное тело покидает «бедную телесную оболочку, оставляя ее опустошенной, наподобие оболочки куколки, которую только что покинул мотылек».
Исследователи феномена Эндрю Джексона Дэвиса, сравнивая его образ мыслей до «Кэтскилльского чуда» и после отмечали поразительное сходство стилистики изложенных им в гипнозе текстов новых сочинений с работами Эммануэля Сведенборга, посвященному теологическим проблемам. Сходство было настолько велико, что создатель легендарного Шерлока Холмса — Артур Конан Дойль, лично встречавшийся с Дэвисом, заметил: «Совершенно ясно, что любая труба может выпустить поток не больше определенного диаметра. Пользуясь этой метафорой можно сказать, что «диаметр» Дэвиса отличался от «диаметра» Сведенборга: Сведенборг являлся одним из образованнейших людей в Европе, тогда как Дэвис был всего лишь невежественным юношей из штата Нью-Йорк, но оба они получали свои знания в состоянии транса. Откровение Сведенборга, быть может, более значительное, оказалось под воздействием его собственного ума, тогда как откровение Дэвиса являло собой несравнимо большее чудо».
В основу своих философских воззрений Дэвис положил постулат, что путь прогресса для человечества — это «борьба с грехом», не только в библейском смысле слова, относя к последнему слепой фанатизм и ограниченность. Свое «учение» (излагавшееся с использованием длинных непонятных терминов, которые потребовали создания целого словаря) он именовал «документальной религией», хотя религией в обычном смысле слова оно не было, а, скорее, напоминало свод мнений о строении мира, механизмах природы и истоках духовности («Философия гармонии», «Божественные откровения природы», «Univercoelum»).
В описаниях посмертной жизни Дэвис следовал Сведенборгу (которого многие считали его духом-наставником), описывая жизнь, похожую на земную — «полуматериальную», лишь отчасти измененную смертью. Дэвис подробно описывал стадии развития, которые человеческому духу приходится преодолевать в процессе восхождения к божественным сферам. По слова А. Конан Дойля, «…Он продвинулся еще на один шаг вслед за Сведенборгом, не имея такого развитого интеллекта, которым отличался великий шведский мэтр. Сведенборг видел ад и рай такими, как их детально описал Дэвис. Однако Сведенборгу не удалось четко определить сущность смерти и истинную природу мира духов, как это сделал его американский преемник».
Как будто специально для тех, кто не верит в спиритизм и возможности медиумов, до 1856 года Дэвис предсказал во всех подробностях появление пишущей машинки: «…Аппарат будет иметь конструкцию пианино: набор клавиш с буквами и человек сможет записывать стихи и даже проповеди…»: и самолета: «…Будет изобретен механизм, способный использовать противоположно направленные потоки воздуха для легкого, безопасного и приятного полета, подобно полету птиц, при помощи новой двигательной силы…».
В своей книге «Проникновение» задолго до изобретения Генри Фордом автомобиля, он, в частности, писал: «Приближаются дни, когда экипажи и вагоны-салоны для путешествий появятся на сельских дорогах. Без лошадей, без пара или иной видимой силы они смогут передвигаться с большой скоростью и совершенно безопасно. Экипажи, снабженные механизмами, которые удобно размещаются между передними колесами, будут двигаться благодаря необычным и несложным смесям жидких и атмосферных газов.
Известно, что Плутон был открыт лишь в 1933 году. Задолго до этого Дэвис писал о девяти планетах Солнечной системы, причем точно указал плотность Нептуна. Правда, он ошибочно считал, что Солнечная система имеет «второй центр» и указывал на наличие некой «высшей расы», населяющей Сатурн.
В книге «Принципы природы» (1847) Дэвис предсказал расцвет спиритуализма, написав: «Духи действительно общаются друг с другом, даже если один из них находится в теле, а другой — в высших сферах. Если человек подсознательно одержим потоком психических сил и не осознает этого факта, то силы могут реализовываться в виде жизненных проявлений. Мир будет приветствовать приход новой эры, когда духовный мир человека откроется для контактов и духовное общение станет такой же нормой, как это, возможно, происходит с жителями Марса, Юпитера и Сатурна…».
В дневнике от 31 марта 1848 года Дэвис записал: «Утром, как только рассвело, теплое дыхание коснулось моего лица, и я услышал сильный звучный голос: «Брат мой, сегодня мы начали славное дело: ты увидишь рождение нового жизненного проявления». Я остался в недоумении, не поняв смысла полученного сообщения». В тот день в Гайдсвилле сестры Фокс впервые вступили в общение с невидимой сущностью посредством стуков».
В период с 1845 по 1885 годы Дэвис написал около тридцати книг, посвященных различным темам — от космологии до медицины, — и две автобиографии: «The Magic Staff» (1857) и «Beyond the Valley» (1885).
В круг общения Дэвиса входили самые известные люди страны, в том числе — президент США Авраам Линкольн, которого Дэвис поддерживал, энергично выступая против расовой дискриминации и рабства чернокожего населения страны.
Медиум даже четыре года (с 1860 по 1864) издавал журнал «Herald», офис которого был в Нью-Йорке, в котором наряду со статьями о Библии, спиритизме, публиковались статьи о правах женщин, детей, рассказывалось о реформах, планировавшихся правительством Авраама Линкольна, о Гражданской войне, которая шла в то время в США.
В 1878 году Дэвис порвал со спиритуализмом, осудив стремление его сторонников к сенсационным «чудесам» на сеансах и отсутствие интереса к философии явления.
Как пишет биограф: «Неожиданно для всех в 56 лет Дэвис стал студентом медицинского колледжа.
Историки умалчивают о том — завершил ли он медицинское образование, но доподлинно известно, что в 1883 году ему было присвоено звание Доктора Медицины, а позднее и степень Доктора Антропологии. Его жена — Делфин Элизабет Мархаму — окончила медицинский колледж, в котором он учился. Как подчеркивают современники, Дэвис впервые в Соединенных Штатах активно проводил в жизнь требования профилактической медицины и гигиены, пытаясь даже преподавать этот спецкурс в медицинском колледже совместно со своей женой.
Устав от напряжения, связанного с его желанием в середине жизни выглядеть образованным человеком при реально скудном развитии интеллекта, ограниченного религиозно-мистической ориентацией и активностью в гипнотическом состоянии, Дэвис удалился в Бостон, где открыл маленький книжный магазин. Продажа книг — это были в основном его личные сочинения, записанные под его диктовку, отредактированные и изданные при попечительстве преподобного Вильяма Фишбоу — не приносила дохода. В потайной маленькой комнате Дэвис принимал пациентов, которых лечил, будучи в гипнотическом трансе.
В те годы часто звучал вопрос, обращенный к нему. «Если вы были одарены возможностью посещать по желанию Высшие Сферы, а так же имели доступ к источникам неограниченного знания и мудрости, почему вы не дали нам больше информации относительно духовных истин, естественных законов и пророчеств?». Эндрю Джексон Дэвис отвечал: «Поскольку знание этой Сферы выше понимания человеческого разума, мне не разрешают остановиться на этом так подробно, как хотелось бы. Мне кажется, что все полученное мною из Высшей Сферы было предназначено, чтобы духовно поднять жителей Земли, то есть очищать их духовные чувства. Я думаю, что знания, которые я получал, служили человеческому роду для лучшего понимания себя, а то, к чему я не был допущен, мы не должны были еще знать…».
Эндрю Джексон Дэвис скончался в Бостоне 13 января 1910 года.
По оценкам NASA, первыми объектами для потенциальной колонизации землянами могут стать Луна и Марс. Предпочтение отдаётся Марсу, т. к. там, по всей вероятности, имеются газовая атмосфера и вода. Полёт на Марс должен состояться предположительно до 2030 года. Он займёт в обоих направлениях около 1,5 лет. Кроме того, предусмотрено пребывание двух марсонавтов на поверхности исследуемой планеты в течение 60 суток. Сложность поставленной проблемы требует незамедлительного её исследования и решения.
Подготовка к осуществлению грандиозного проекта уже началась. Согласно Программе исследований, 4 декабря 1996 года с космодрома на мысе Канаверал в направлении к Марсу была запущена космическая станция, доставившая в 1997 году на поверхность этой планеты исследовательский аппарат Pathfinder. Позже с помощью нейтронного детектора ХЕНД, установленного на американском аппарате «Марс-Одиссей», астрофизики России получили уникальные данные о наличии и содержании химических элементов в грунте Марса, в частности, водорода. В настоящее время около Марса находится европейский аппарат «Марс-экспресс», в работе которого принимают участие российские учёные.
Однако самым амбициозным проектом в изучении Марса в настоящее время является российская программа «Фобос-Грунт». Это пока единственный российский национальный проект по исследованию тел Солнечной системы, включённый в Федеральную космическую программу. Осуществление проекта — первый шаг к знакомству с загадочной планетой и её спутниками. К марсианскому спутнику Фобос уже летали российскиё аппараты. Скоро будет запущен в направлении к спутнику Марса — Фобосу украинский ИСЗ (искусственный спутник Земли), он доставит на Землю образцы грунта, образующего поверхность Фобоса. Интерес к Фобосу объясняется ещё и тем, что малые небесные тела, где нет тектонических процессов, сохранили в первозданном виде протовещество, из которого образовалась Солнечная система, в том числе Земля.
Для организации и координации всех подготовительных работ по осуществлению грандиозного космического проекта — полёту на Марс, в 2004 году в США была образована Международная научно-производственная компания «Созвездие». С июня 2010 года группа добровольцев из 3-х россиян, француза, итальянца и китайца находилась более 500 суток в изолированной камере при Институте медико-биологических проблем РАМН. Камера представляла собой прототип будущего аппарата, где «марсонавты» провели свыше 100 «марсианских» опытов по заранее разработанной программе. 04 апреля 2011 года камеру открыли. За время «заключения» в камере среди «марсонавтов» не было отмечено случаев проявления психологической несовместимости, никто из них не болел, однако у некоторых «марсонавтов» иногда наблюдалось нарушение режима сна, все они стали потреблять меньшее количество продуктов суточного рациона питания. Рассматриваемый «марсианский» эксперимент решено повторить в ближайшее время на МКС с проведением более сложных опытов.
При реализации проекта Марсианского полёта сразу же возникли серьёзные трудности, наиболее существенная из которых — огромная масса корабля. Прежде всего, до прибытия астронавтов на Марс космические корабли должны доставить туда высокотехнологичное оборудование, материалы и продукты питания для долговременного обеспечения жизнедеятельности первых поселенцев. Кроме того, нахождение одного космонавта на борту космического корабля в течение одного месяца требует 1 тыс.- 1200 кг сопутствующих грузов, в основном — продуктов жизнедеятельности (питания). На возвращение кораблей обратно на Землю необходимо иметь топливо для старта с Марса. А его нужно завезти с Земли. Таким образом, общая масса посылаемого к Марсу космического корабля вместе с сопутствующими грузами значительно превзойдёт 200 тонн. Т. к. с помощью одной ракеты такую совокупную массу отправить в космос пока невозможно, было решено послать на Марс два корабля Long Fellow (пассажирский и грузовой), грузоподъемностью почти 100 тонн каждый. Один из них останется там, полностью израсходовав свои энергетические ресурсы, в т. ч. и для марсианского старта на Землю первого.
Подъём 1 кг груза в космос в настоящее время стоит 20–30 тыс. долларов. Стоимость всего проекта существенно превысит гигантскую сумму в $750 млрд. Поэтому программа полёта астронавтов на Марс серьёзно усложнилась из-за проблемы их жизнеобеспечения. Для длительных полётов астронавтам потребуется огромное количество продуктов питания, которое невозможно будет отправить по техническим причинам. Поэтому с целью уменьшения массы корабля биофизики стали разрабатывать аэрокосмические агротехнологии замкнутого цикла по производству продуктов жизнедеятельности астронавтов на борту корабля во время его полёта. Регенерация воздуха и воды разработана достаточно хорошо и широко используется в настоящее время в космических полётах. Воспроизводство продуктов питания растительного и животного происхождения тоже возможно, но оно оказалось многоступенчатым (8-10 этапов от бактерий до растений и животных, годных для употребления человеком в пищу) и длительным (до года и более). Ясно, что этот способ регенерации продуктов питания в космосе пока не может быть использован. За решение проблемы аэрокосмической агротехнологии брались многие научные коллективы в разных странах мира, но все попытки оказались неудачными, главным образом, потому, что не учитывался факт экранирования внутреннего помещения ИСЗ от магнитного поля Земли (ГМП), которое является определяющим фактором в жизни флоры и фауны на нашей планете.
По заданию Центра управления космическими полетами России (ЦУП, г. Королёв, Московская обл.) к разработке новейших аэрокосмических агротехнологий приступил коллектив исследователей Национального аграрного университета (НАУ). Для постановки задачи и согласования условий её решения в НАУ прибыла внушительная делегация из ЦУПа во главе с замначальника по науке и испытаниям космонавтом П.Р.Поповичем. При анализе условий задачи, поставленной делегацией ЦУПа, выяснилось, что семена культурных растений упорно не желали прорастать внутри отправленного в космос ИСЗ. Хуже того, проростки растений, доставленные ИСЗ в космос, очень быстро погибали. Почему это происходит — прежде всего, и нужно было ответить на этот вопрос. Предполагаемая в ЦУПе причина гибели растений в космосе — невесомость была решительно отвергнута, так как экранирование от гравитационного поля вообще, и поля тяготения Земли в частности, невозможно. Поэтому основное внимание при исследованиях уделялась нахождению способов сокращения вегетационного периода растений под воздействием на них и их проростки постороннего магнитного поля (МП). Действительно, в начале работы учёные обратили внимание на тот факт, что урожайность озимой пшеницы, ржи, кукурузы, подсолнечника и однолетних трав в зоне Курской магнитной аномалии (КМА) с повышенным значением индукции ГМП на 10–15 % ниже, чем урожайность их в других районах со сходными почвенноклиматическими условиями, но с «нормальным» ГМП. Для сахарной свёклы имеет место аналогичная закономерность, но разницы в содержании сахара не обнаружено. Урожаи картофеля на полях КМА, наоборот, выше контрольных.
Предварительные эксперименты проводились в научной лаборатории НАУ. При проведении подготовительных работ с семенами были получены интересные результаты. В частности, оказалось, что на сухие семена МП совершенно не действует, и что растения вырабатывают защитную реакцию на действие МП. При повышении параметров МП выше значений ГМП вначале наблюдается ускорение роста растений, а затем скорость роста замедляется. Зародышевые корешки ржи и гречихи в течение первых 2-х дней прорастания были крупнее, чем контрольных. Характер многих биологических и физиологических процессов в растениях существенно изменяется под действием даже слабых изменений параметров МП. Резкие изменения МП приводят к увяданию и гибели растений. При экранировании МП рост огурцов, редиса ускорялся, а ячменя и кукурузы — тормозился. После 2-х недельного пребывания в таких условиях семена многих растений образовывали больше корней и ростовых почек (образовывались ГМ-растения). Часто они скрещиваются со своими обычными собратьями, в результате чего появляются супер-сорняки, не восприимчивые к гербицидам, бороться с которыми весьма трудно.
Несмотря на огромный объём исследовательской и практической работы, оптимальный уровень калорийности пищевых продуктов и рациональная диета питания космонавтов до настоящего времени не определены. И сделать это далеко не просто. Желательно в космических полётах питаться теми продуктами, к которым привыкли на Земле. Но меню у космонавтов весьма ограниченно, и к нему нужно привыкнуть. Так, какому-либо космонавту, находящемуся на Земле, нравятся одни продукты питания и не нравятся другие. При нахождении его в космосе часто такое сочетание продуктов питания непредсказуемо меняется. Кроме того, для приготовления пищи космонавты пользуются микроволновой печью. Она сокращает время приготовления пищи в 3–6 раз, но при этом высокоэнергетическое воздействие на любой продукт вызывает образование свободных радикалов на 1–2 порядка выше, чем при обычной термической обработке. Свободные радикалы — это очень агрессивные вещества, стремящиеся «вступить в связь» с другими веществами. Под ударом оказывается слизистая оболочка желудка, а это прямой путь к язвам, гастритам, гастродуоденитам и другим проблемам с желудочно-кишечным трактом. Чем медленнее готовится пища, тем она здоровее. Продукты, приготовленные на пару, гораздо полезнее, чем вареные, и тем более жареные. Продукты, размороженные в микроволновой печи, ещё более вредны, так как ионы водорода и кислорода, входящие в состав воды, активируются под действием микроволнового излучения и становятся опасными для здоровья. Несмотря на существенные достижения науки в решение проблемы космического питания, дальнейшие поиски могут затянуться на десятилетия. А от решения этой проблемы в значительной степени зависит самочувствие, работоспособность и, в конечном итоге, здоровье космонавтов.
Таким образом, было установлено, что действие на растения МП повышенной индукции приводит к изменениям фенофаз в начальный период их развития и даже их гибели, а также к другим эффектам, в частности к изменению цвета окраски ненастоящих листочков. Уменьшение индукции МП для редиса и огурцов также приводит к изменению фенофаз этих растений, выражающихся в ускорении набора массы проростков. МП действует на растения через воду и водные растворы, заключённые в них. Полученные результаты мы рекомендовали командованию ЦУПа учесть при проектировании установок выращивания овощей и других растений в космических аппаратах. За время перед отправкой на Марс инженеры и селекционеры, безусловно, осуществят многие научные разработки по совершенствованию техники и жизнеобеспечению марсонавтов.
В США уже разработан проект Hundred Years Starship, согласно которому на Марс будут отправлены первые поселенцы, им на первых порах продукты питания будут доставляться с Земли. Срок достижения самообеспечения марсонавтов может растянуться на десятилетия. Поэтому марсонавты обоего пола должны иметь репродуктивный возраст, сравнимый со сроком ожидаемой продолжительности жизни на Марсе (ориентировочно 20 лет). За это время население колонии может достигнуть 150 чел., что обеспечит генетическую вариантность и воспроизводство населения. Так или иначе, полёт на Марс, конечно же, состоится, в этом нет сомнений, но, очевидно, в осуществлении его примут участие всего несколько богатых государств. Уже имеется предварительная договоренность между правительствами России и КНР о совместных действиях по осуществлению грандиозного проекта освоения ближайшей к нам планеты Солнечной системы.
Каждый десятый человек не знает ни счастья, ни горя. Ученые исследовали мозг эмоционально слепых людей и нашли ответы на многие вопросы. Что именно чувствует человек, когда он испытывает ненависть? Какую роль играет в этом тело? Почему мужчины менее эмоциональны?
В повседневной жизни неспособность распознавать чувства других людей создает массу неприятностей. Многие алекситимичные люди считают себя не приспособленными к жизни, некоммуникабельными. Почти все они то и дело создают конфликтные ситуации, и сами постоянно находятся под влиянием стресса. В крови этих на первый взгляд невозмутимых людей циркулирует повышенное количество стрессовых гормонов. Последствия хорошо известны: многие алекситимичные люди страдают хроническими болевыми синдромами, гипертонией и другими болезнями, в возникновении которых большую роль играет стресс. Продолжительность жизни таких людей значительно меньше среднестатистической.
Томас Янсен тоже не лучшим образом справляется со стрессами.
— Я, например, плохо умею заговаривать с людьми, — признается он на приеме у врача Зитте. — У меня просто не получается. Я не знаю, что сказать для начала.
Зитте понимающе кивает:
— Вам известны невербальные признаки, по которым другие узнают, что человек готов вступить в разговор?
Янсен надолго задумывается.
— Чисто теоретически, — отвечает он наконец. — Я их не замечаю…
Вдруг он с оживлением добавляет:
— Это как с женщинами: моя жена говорит, что другие женщины мной интересуются, но я этого никогда не замечаю.
— Понятно. А как ваша жена узнает, что женщины проявляют к вам интерес?
Янсен вздыхает и смотрит прямо перед собой. Потом его лицо медленно расплывается в широкои улыбке:
— Я думаю, как раз по невербальными признакам!
Ничего не скажешь, Янсен не глуп.
— Это помогает ему в какой-то мере компенсировать свой недостаток, — говорит врач.
И все же, к сожалению, ума тут совершенно не достаточно.
Люди общаются между собой очень сложными способами. Словесная передача сообщений об определенных фактах составляет только незначительную часть общения. Гораздо больше информации, преимущественно эмоционального содержания, передается мимикой, интонацией, физическими реакциями и жестами. Кто глух и слеп к этим сигналам, тот даже не может участвовать в обычной болтовне за чашкой кофе — он не понимает намеков, нюансов и чувствует себя очень неловко.
Человеческие чувства служат также действенным инструментом при принятии важных решений. Задолго до того как рассудок вынесет свой приговор, человек уже знает, симпатично ли ему новое лицо, стоит ли выполнять назойливую просьбу и доверяет ли он врачу. В считаные доли секунды его эмоциональный аппарат производит оценку новой ситуации. Если у человека отсутствует эта быстрая и точная подсказка эмоций, он нередко оказывается беспомощным в изменившихся обстоятельствах и не может разобраться, что к чему.
Что же закрывает алекситимичным индивидуумам путь в мир эмоций? Каким образом люди, способные вполне нормально размышлять, вдруг «слепнут» и «глохнут», если дело касается чувств?
Маттиас Франц и его сотрудники сравнили результаты исследований на электроэнцефалографе (ЭЭГ) нормально чувствующих и алекситимичных людей. При первой же попытке получился такой ответ, что им пришлось отбросить одну из своих основных гипотез.
— Мы слишком долго верили в простую теорию дефицита, — комментирует Франц. — Многие мои коллеги думали, что у пациентов чего-то не хватает. У них якобы отсутствует нормальная связь между полушариями мозга или нет чего-то другого, и именно по этой причине мозг не способен правильно регистрировать чувства.
Но наши эксперименты показали, что эти люди получают точный сигнал: «Сейчас должно быть чувство!»…
Испытуемым, к которым был подключен ЭЭГ, Франц и его помощники показывали эмоционально выразительные сцены и лица. Когда ученые стали рассматривать электроэнцефалограммы, они не поверили собственным глазам: токи мозга алекситимичных людей давали сильные выбросы на 0,2–0,3 секунды — даже больше, чем в контрольной группе.
— Похоже на то, что алекситимичный мозг добросовестно регистрирует эмоциональные впечатления, но активно блокирует их дальнейшую обработку на очень ранней стадии!..
К такому же результату пришли сотрудники лаборатории Хубера из неврологической клиники университета в Кельне. Хубер и другие исследователи производили подобные опыты не с ЭЭГ, а с томографами ПЭТ, которые дают наглядное представление о протекающих в мозгу процессах и позволяют проследить активность разных отделов мозга.
— Мы не думали, что получим такую ясную картину, — удивляется Хубер.
Испытуемым во время опыта предлагалось точно вспомнить определенную эмоциональную ситуацию из своей жизни.
Как и следовало ожидать, у нормально эмоциональных волонтеров во время воспоминаний резко активизировалась лимбическая система — важнейший центр обработки эмоций.
У алекситимичных испытуемых она оставалась в бездействии. Вместо этого у них активизировалась совсем другая область. Она находится в левой лобной доле. У животных этот участок отвечает за подавление эмоций — страха, если опасность миновала, или агрессивности, если добыча ускользнула. У людей, насколько известно, эта область тоже служит для контроля над импульсами.
Выводы представляются Хуберу совершенно очевидными:
— У алекситимичных индивидуумов эмоции блокируются сильным торможением.
Психоаналитики встретили это открытие ликованием, ведь оно подтверждает их давнюю теорию, что бесчувственность возникает не из-за отсутствия, а из-за подавления эмоциональности — возможно, вследствие тяжелых переживаний в детстве.
— Конечно, я как психоаналитик тоже порадовался, — говорит Хубер. — В конце концов, полученные результаты говорят о том, что алекситимия не врожденное свойство, а приобретенное в течение жизни, предположительно, в очень раннем возрасте…
Опыт Томаса Янсена, по-видимому, подтверждает эту теорию.
— Плакать меня отучил отец, — говорит он.
Родители Янсена были алкоголиками. Когда он родился, матери исполнилось 16 лет, через одиннадцать лет она ушла навсегда. С тех пор мальчик жил у бабушки и только выходные проводил у отца.
— Я там всегда плакал и кричал, — рассказывает Янсен врачу. — А отец говорил мне: прекрати этот дурацкий рев.
— И поэтому вы решили, что ваши неприятности происходят от чувств?
Янсен ненадолго призадумался:
— Я не могу это толково объяснить. У меня с отцом и с матерью не связано ничего негативного, нет ни обиды, ни ненависти, но и чувства любви тоже нет…
Есть все основания предполагать, что алекситимия может служить своего рода щитом, которым люди защищаются от горького опыта.
— Существуют границы психической выносливости человека, — утверждает Генри Кристел, изучающий травматическое воздействие стресса на людей.
Кристел установил, что ветераны войны и выжившие жертвы холокоста страдают посттравматическим стрессовым синдромом и очень часто алекситимичны.
Шубич-Врана заметила, что алекситимичные родители передают это свойство своим детям:
— Судя по моим пациентам, таким способом страдания военного поколения до сих пор глубоко пронизывают наше общество…
Другие исследователи отмечают, что солдаты на поле боя под давлением смертельной опасности могут на время отключать свои чувства, чтобы преходящая бесчувственность помогала им сохранять ясную голову в экстремальных ситуациях. Тот факт, что малолетние солдаты с полной невозмутимостью совершают невообразимые зверства, позволяет предположить, что первые увиденные ими проявления жестокости сделали их алекситимичными.
— На детей такая травма действует Даже хуже, чем на взрослых, — подчеркивает Хубер. — Детский мозг обладает еще гораздо большей пластичностью…
Наряду с тяжелым детством и травмой, по его мнению, можно назвать и другие предпосылки для развития алекситимии:
— Весьма вероятно, что влияют генетические факторы, но наши исследования ПЭТ ничего не говорят об этом.
Проводилось обследование пар близнецов, которое отчасти подтверждает предположение об участии генов в возникновении алекситимии.
До этих исследований Хубер занимался другим аспектом проблемы. Он понял, что сравнение алекситимичных пациентов с эпилептиком, у которого оперативным путем нарушена связь между полушариями, совершенно правомерно. У испытуемых с алекситимией ученый обнаружил нарушения связи между левым и правым полушариями головного мозга.
— Но мы не имеем ни малейшего понятия, что это значит, — признается Хубер. — Мы слишком мало знаем о взаимодействии полушарий…
Тем не менее это направление представляется интересным. Специалистам давно известно, что полушария женского мозга ведут между собой гораздо более оживленную беседу, чем полушария головного мозга у мужчин. Хотя алекситимичных женщин тоже немало, не означает ли это, что алекситимия — это крайняя форма типично мужского мозга? В таком случае не являются ли «бессердечные» мужчины, от которых так страдают их подруги, в буквальном смысле слова суперменами? Психолог Бэрон-Кохан полагает, что это вполне возможно. «С-мозг» в крайней, экстремальной форме, согласно его гипотезе, характеризуется полным отсутствием эмпатии. Такому индивидууму чувства неведомы.
Пока это слишком отвлеченные теории. Психологи считают спорным вопросом, насколько тесно эмоциональная чувствительность связана с полом.
Во всяком случае, между мужчинами и женщинами существует еще одно заметное в повседневной жизни различие: женщины гораздо лучше заботятся о своем теле, чем мужчины. Возможно, это различие играет определенную роль в алекситимии, хотя, на первый взгляд, тут нет никакой связи.
В головном мозге имеется целый ряд участков, в частности так называемый островок (островная доля), благодаря которым человек постоянно ощущает свое тело. Туда поступают сигналы из всех частей организма, чтобы из них составлялась подробная «карта». Именно эта «карта» играет главную роль в одной из современных теорий человеческих эмоций, которую выдвинул исследователь головного мозга человека Антонио Дамасио.
Согласно этой теории, эмоции равнозначны органу чувств, посредством которого мозг воспринимает собственный организм. Подобно тому как зрительный центр в затылочной доле мозга обрабатывает раздражения сетчатки глаза, островная доля и ряд других участков мозга регистрируют сведения, полученные от всего организма. На основании этих данных они определяют свою чувствительность в каждый конкретный момент. Так же, как зрительные образы попадают в виде картинок в наше сознание, сведения о своем организме мы воспринимаем в качестве гнева, страха или грусти, если они передаются через лимбическую систему на участок мозга, отвечающий за эмоции.
Интересные данные наблюдений за алекситимичными людьми подтверждают эту теорию. На стресс и психические нагрузки они, вместо эмоций, часто реагируют физическими ощущениями. Перед экзаменами эти люди чувствуют не страх, а боль в животе; а обман и предательство вызывают у них не гнев, а головокружение, иногда настолько сильное, что приходится обращаться к врачу.
— Один мой пациент был помешан на своем сердце, — рассказывает Клаудиа Шубич-Врана. — К нему много раз вызывали «скорую». Он был уверен, что у него инфаркт. Когда мнимого больного отказывались госпитализировать, не найдя никакой болезни, он день и ночь сидел в своей машине у ворот больницы. Упрямый пациент с большой неохотой согласился лечиться в психосоматической клинике. Он раньше работал телохранителем, — продолжает Шубич-Врана. — Здоровенный, с бычьим загривком, он производил впечатление человека, с трудом сдерживающего вспышку ярости. Но он всегда говорил: «Вообще- то, у меня все нормально. Все о'кей. Вот только с сердцем неладно»…
А между тем у этого человека были все основания для волнения и гнева. Шубич-Врана узнала, что кто-то из родни, грубо говоря, кинул его при покупке дома. Теперь бедняга вынужден выплачивать «доброму родственнику» огромную сумму, хотя ему самому разрешили жить только в подвале этого дома.
— Я думаю, что в действительности он негодует и злится, — предполагает Шубич-Врана. — Но ему не приходит в голову, что сильная боль в области сердца на самом деле — гнев…
У других алекситимичных людей бывают приступы головокружения, боль в пояснице, сыпь на коже или необъяснимые боли во всем теле. Нередко они бегают по врачам, проходят бесполезные курсы лечения от разных болезней, даже решаются на хирургические операции. В конце концов их высмеивают, объявляют симулянтами или просто считают психически ненормальными.
Теория Дамасио даже объясняет, каким образом могут появляться у алекситимичных людей загадочные боли в разных частях тела.
Возможно, информация о чувствах из тела человека не проходит в лимбическую систему мозга, а воспринимается как относящаяся непосредственно к телу. По крайней мере, у маленьких детей это наблюдается очень часто. Трехлетние дети в неприятной для них ситуации почти всегда жалуются на боль в животе. Постепенно, шаг за шагом, они учатся различать свои эмоции. Но даже у взрослых сплошь и рядом происходит «короткое замыкание» между эмоциями и телом. Типичный пример: мандраж перед экзаменами часто проявляется в виде поноса.
Некоторые исследователи человеческих эмоций предполагают, что алекситимичные индивидуумы просто не научились читать сигналы своего тела, информирующие о чувствах. Мюнхенский специалист по алекситимии Гюндель почти уверен в этом:
— Чтобы хорошо разбираться в винах, нужно много учиться получать обратную информацию. Если родители не объяснили ребенку, что животик у него иногда болит от страха или гнева, то он этому никогда не научится, во всяком случае, это не произойдет само собой…
Благодаря новым знаниям и теориям в последние годы сильно изменилась методика коррекции алекситимии. Долгое время алекситимию считали неизлечимой или почти неизлечимой.
— Теперь мы знаем, что должны изменить наш подход к таким пациентам, — говорит психотерапевт Шубич-Врана. — Мы должны быть более активны.
В классическом психоанализе принято обращаться к прошлому пациента и анализировать его воспоминания, фантазии, проявленные эмоции. В случае алекситимии этот метод не работает.
Ответы и объяснения психотерапевта, по мнению Гюнделя, могут научить таких пациентов различать свои ощущения и определять чувства. Они постепенно понимают, что в чувствах нет ничего плохого.
— Научить чувствам возможно, — уверен Гюндель, — но это требует много терпения и времени…
Томас Янсен хочет на себе испробовать новую методику лечения. Его особенно беспокоят отношения с женой.
— Лучше всего я чувствую себя дома, с семьей, — говорит он и глубоко вздыхает. — Чтобы не потерять семью, я решил выяснить, что со мной происходит и как с этим бороться…
«Благие мысли, благие слова и благие дела» направляют верующих по праведному пути.»
В полумраке храма на алтаре возвышается большая бронзовая чаша. В ней горит огонь. К алтарю неспешным шагом приближается священнослужитель, весь облаченный в белое. Даже седая шевелюра скрыта белой шапочкой. Он под-кладывает в очаг полено и начинает молитву.
Огонь постепенно разгорается, оживает. Время от времени служитель прерывает чтение, чтобы принести в жертву огню еще несколько сандаловых щепочек. Окончив таинство, старик в ореоле пахучего дыма покидает алтарную комнату, оставляя пылать уже разгоревшийся очаг.
Так каждое утро просыпается Храм огня в иранском городе Йезд. Это святилище существует с 470 года.
Сокровенная церемония, повторяющаяся из поколения в поколение, не дает угаснуть священному пламени — оно непрерывно горит более полутора тысяч лет. Если огонь умрет, для зороастрийцев это будет означать, что миром овладели темные силы Зла.
Их часто называют огнепоклонниками. Это не совсем точно: зороастрийцы огню не поклоняются. Но они его чтут. Огонь — символ чистоты и праведности, сын всеведущего Ахурамазды, «Господа премудрого». По имени Ахурамазды названа одна из древнейших религий мира — маздеизм. В далекую эпоху индоиранской общности, во времена ариев, люди поклонялись многим божествам. Но пришел великий реформатор Заратуштра и свел весь этот пантеон к двум великим духам или богам. Один олицетворял добро, другой — зло.
О личности Заратуштры известно немного. Большинство исследователей сходятся в том, что он жил не позднее VI века до н. э. и происходил из рода Спитама. Имя Заратуштра («Тот, кто несет золотой свет») он получил после того как создал свое учение. Так принц Гаутама стал Буддой, а Иисус — Христом. Древние греки называли пророка Зороастром, а его доктрину — зороастризмом.
По всей видимости, Заратуштра был не только философом, но и поэтом, врачом и астрономом. Главное же — выражаясь современным языком — он был гуманистом и разработал революционную для того времени этику. Человек, учил Заратуштра, свободен в выборе жизненного пути, но он обязан обдумывать каждый свой поступок. Ведя благочестивую жизнь, мы помогаем Ахура мазде победить зло в мире. Праведный путь — Аша — открывается лишь тем, кто исполнен «благих мыслей, благих слов и благих дел».
Государственной религией зороастризм стал во времена царя Дария I Великого (522–486 гг. до н. э.). Учению Заратуштры персы следовали вплоть до арабского нашествия. Но в 637 году пришел конец правлению персидской династии Сасанидов.
Арабы-кочевники принесли ислам и начали обращать покоренный народ в свою веру. Они полагали, что персы будут противиться, но вскоре с удивлением обнаружили, что ломятся в открытую дверь. Дело в том, что в III веке правители Сасаниды превратили учение Заратуштры в религию для аристократии. Главенствовала идея иерархии и бесчисленные строжайшие предписания. Ритуалы очищения были доведены до крайности: следовало во что бы то ни стало избегать прикосновения к трупам и прочим «нечистым» предметам, проводить долгие и сложные обряды очищения водой и коровьей мочой.
Недовольные простолюдины охотно переходили в ислам, ведь это арабское учение проповедовало идеи братства. А убежденным приверженцам древней веры приходилось прятаться или бежать. В X веке немало персов-зороастрийцев осело на западе Индии, в частности в Бомбее, где теперь их потомки составляют процветающую 60-тысячную общину парсов. (Выходцем из нее был покойный солист группы Queen Фредди Меркьюри — его настоящее имя Фарух Балсара.)
На тех, кто остался на родине, обрушились жестокие преследования. От них бежали в далекие горные деревни и в города — такие, как Керман или Йезд.
Сейчас Йезд и его окрестности — фактический центр иранской общины зороастрийцев. Всего их насчитывают около 24 тысяч человек. Неподалеку от города возвышаются многочисленные Башни молчания. Возведенные на унылых холмах, эти кольцеобразные сооружения в несколько метров высотой угрюмо нависают над окружающими древний город пустынными просторами.
В наше время в жутковато торжественное лоно башен может попасть любой любопытный турист. А раньше внутрь дозволялось заходить лишь жрецам, которые приносили сюда скончавшихся единоверцев. Когда хищные птицы расправлялись с останками, священнослужители собирали кости и сбрасывали их в ров.
Этот обычай может показаться нам отталкивающим и бессердечным. Однако он отражает очень важные моменты учения. Зороастрийцы видели в этой процедуре не жестокость и равнодушие к покойному, а способ избежать загрязнения священных стихий — огня, земли и воды. С их точки зрения, тела нельзя предавать земле или сжигать, ведь трупы осквернят землю и священный огонь. А отсутствие «индивидуальных» могил лишний раз напоминает о смирении, которое живым следует испытывать перед богом.
В 1978 году исламские власти Ирана запретили использовать Башни молчания по назначению. Это стало настоящей трагедией для всей общины зороастрийцев — в одночасье отказаться от ритуала с тысячелетней историей… К тому же им пришлось искать способ хоронить умерших, не оскверняя землю.
У подножия башен, где когда-то проходили заупокойные церемонии, возникло нечто невиданное и немыслимое — зороастрийские кладбища. Чтобы избежать контакта праха с землей, было решено замуровывать тела — помещать их в герметичный цементный кокон.
В знак смирения перед Вечностью все могилы выглядят одинаково. На надгробном камне — лишь имя усопшего и строки из Авесты, священной книги зороастрийцев.
Это не означает, однако, что ушедших здесь не помнят. За них возносят молитвы, в их честь совершаются богослужения, особенно на праздник Нового года. Для зороастрийцев он наступает 21 марта, и тогда к кладбищам Йезда направляется бесконечная вереница машин.
Здесь свои правила и свой этикет: люди подходят к свежим могилам — посмотреть, кто умер за последний год, и разделить скорбь семьи. Родственники благодарят за этот знак внимания, предлагая окружающим чай и выпечку. А затем все отправляются бродить по кладбищу в поисках других знакомых.
После того как формальности соблюдены, наступает время задушевных бесед о том о сем: как дела, что хорошего произошло за год. «Люди из нашей общины разъезжаются по всей земле, а этот день дает возможность собраться вместе, чтобы разделить и горе, и радость», — говорит молодой человек.
Судя по его модному костюму, явно от кого-то из европейских дизайнеров, он прибыл сюда из далекого Тегерана.
Кроме дней поминовения, зороастрийцы ежегодно совершают паломничество к святилищам в окрестностях Йезда. Каждое такое место связано со старинной легендой. Рассказывают, что дочери последнего царя династии Сасанидов, Йездегерда III, решили бежать из-под власти мусульман. В горах недалеко от Йезда арабские всадники настигли их. Девушки бросились врассыпную и обратились к Ахурамазде с мольбой о спасении. И вдруг на глазах у изумленных преследователей скалы расступились перед каждой из сестер и сомкнулись снова. Позже в этих местах были построены храмы.
Один их этих храмов — вернее, целый культовый комплекс Пир-Херишт — возведен вокруг каменной гряды в 90 км от Йезда, там, где в последний раз видели одну из царевен-беглянок. Сюда едут по пустыне караваны машин, под завязку набитые паломниками всех возрастов и самым разным провиантом.
Руины оживают: пустые мрачные залы превращаются в кухни. Мужчины готовят восхитительные кебабы, жарят мясо, а женщины варят рис и колдуют над овощами. Другие комнаты преображаются в столовые. И вот, когда в воздухе уже разлились запахи пряностей, паломники небольшими группами начинают восхождение к главному святилищу. Наступает время молитвы.
Мужчины надевают белые шапочки, каждый берет с собой экземпляр Авесты, который можно получить тут же, в библиотеке храма. Верующие погружаются в молитвы или молча наблюдают за своими близкими.
Молитва проходит в непринужденной обстановке. То здесь, то там завязываются дружеские беседы.
Маленькая девочка устраивается в углу со своей теткой и двоюродной сестрой. Открыв том почти такого же размера, как она сама, начинает уверенно читать отрывок из Авесты. Постепенно ее дыхание становится глубже, веки опускаются, и кажется, что она впадает в забытье и вся лучится каким-то внутренним светом.
Позже, за обедом, тетя девочки рассказывает мне, что малышку зовут Веста и что ей недавно исполнилось пять лет. «Конечно, ее имя происходит от Авесты, — улыбнувшись, говорит она и уже серьезно продолжает: — В ее возрасте мало кто способен достичь такой концентрации. Не знаю, как у вас, у христиан, а у нас можно прийти в храм в любое время, когда захочешь. И здесь мы стараемся сосредоточиться на молитве. Малышка Веста — хороший тому пример».
Беседуя с разговорчивыми паломниками, начинаешь подмечать любопытные мелочи. Как непосредственны, например, отношения между юношами и девушками. Они всегда общаются свободно, на равных, никто не отводит взгляда, не краснеет и не смущается. Молодой парень объясняет мне: «Женщины играют в нашей общине главную роль. Мужчины знают, как трудно воспитывать детей, только матери и сестры могут с этим справиться. Поэтому мы уважаем наших женщин-. А беременных особенно! Беременная женщина всегда окружена вниманием». Доверительно понизив голос, он говорит мне: «У нас не бывает браков по сговору. Даже если родители и задумали бы женить своих детей по расчету, последнее слово все равно остается за влюбленными. Мы, зороастрийцы, признаем только браки по любви!» Сказав это, парень счастливо и гордо улыбается. Видимо, его скоро ожидает именно такой брак.
У зороастрийцев мужчины и женщины считаются равными во всем. Шиитский Иран требует, чтобы женщины закрывали лицо. На фоне мусульманок в черных хиджабах и темных одеждах последовательницы зороастризма выделяются яркими разноцветными платьями, как птицы, вольные лететь куда угодно. Любимый цвет — зеленый, в их культуре — символ живой природы.
Эмансипация этих «свободных женщин Востока» очевидна. Они долгое время испытывали сильное давление со стороны ислама, и поэтому в свое время поддержали умеренного президента Ирана — Мохаммеда Хатами. По всей видимости, Хатами и пришел к власти не без помощи женского электората и зороастрийской молодежи. «Президент Хатами родом из Ардакана, в 60 километрах от Йезда, — спешит пояснить молодой зороастриец. — Это совсем близко от мест, которые посещают наши паломники. Президент прекрасно разбирался в зороастрийской культуре и вскоре после избрания произнес речь в нашу защиту. И еще построил дороги, чтобы нам было легче добираться до священных мест. Поэтому очень долго все наши надежды были связаны с ним».
Обед под сводами святилища длится не один час. Сокровенные беседы и обмен новостями сменяются смешными историями. После основных блюд раздают сладости и выпечку, которой Йезд славится по всему Ирану. Мне объясняют, что любая церемония, будь то паломничество или праздник, обязательно сопровождается угощением — недаром зороастризм испокон веков учил помогать обездоленным. «А главное, мы любим общаться, — смеясь, добавляет один из моих собеседников. — Мне-то сегодня надо возвращаться в деревню, но многие останутся здесь. Будут всю ночь жарить мясо и беседовать!»
Комплекс Пир-Херишт — это несколько небольших невзрачных зданий на склоне крутых гор на краю пустыни. Это далеко не Парфенон, постройки отнюдь не поражают архитектурной гармонией. Только особое расположение святилища — на возвышенности — позволяет отличить его от других домов. Да и внутри зороастрийских храмов все очень просто — стоят они в пустыне, в деревне или в городе. Святилища представляют собой здания в форме куба, иногда над ним возвышается небольшой купол. Сюда может войти любой, но скромность убранства разочарует любителей религиозной экзотики.
Посетитель, надеющийся увидеть какие-то сокровища или красочные росписи, обнаружит внутри храма несколько помещений. На белых, как в больнице, стенах — редкие изображения Заратуштры, его учеников, тексты Гат (песнопений, сочиненных, как считается, Заратуштрой) и фрагменты Авесты в строгом обрамлении.
В глубине, в укромном алькове стоит алтарь. Светильник, несколько ветвей кипариса и металлическая чаша, в которой всегда тлеют угли. Священнослужитель и верующие бросают на них кусочки сандалового дерева — и его благоухание наполняет помещение ароматом покоя! Эта подчеркнутая аскетичность призывает к скромности и простоте. В конце концов, мы всего лишь недолгие гости на этой земле…
Никакой показной роскоши, никакой религиозной спеси. Лишь по кипарисам, растущим во внутренних двориках, можно догадаться, что в селении вообще есть храм. Над каждой зороастрийской деревней высится, как колокольня над европейским городком, хотя бы один вековой — а может и тысячелетний кипарис. Легенда утверждает, что самому древнему кипарису, растущему в Абаркохе, 4 тысячи лет.
Последователи Заратуштры неслучайно выбрали кипарис своим священным деревом. Касра Вафадари, зороастриец из Ирана, ныне профессор во Франции, объясняет: «Это дерево соотносится с землей. Его вытянутая форма и стройный силуэт воплощают представление о прямизне, благодаря которой каждый может тянуться к истине и совершенству. Но чем выше дерево, тем вероятнее, что его вершина начнет клониться вниз. И это служит напоминанием о смирении и недопустимости гордыни».
Непритязательные с виду, эти храмы с кипарисами хорошо вписываются в окружающий пейзаж. Часто они стоят вблизи какого-нибудь источника: вода очень важна для тех, кто думает о чистоте. Служб в нашем понимании в храмах не проводят, священнослужители просто помогают верующим в молитвах.
И все же храм — центр жизни общины. Место молитв и собраний, очаг культуры и муниципалитет — все сразу. Верующие сами реставрируют святилища и регулярно проводят в них совместные трапезы. Обычно они приурочены к годовщине смерти кого-либо из жителей (портреты умершего висят на улицах целый год после его кончины).
На поминальной церемонии присутствуют все члены общины, а после нее в храме и прилегающих садах накрывают столы. Еду готовят на кухнях, расположенных прямо в пределах ограды храма. Старец, явно не страдающий отсутствием аппетита, поясняет: «Каждого умершего поминают таким образом на протяжении 30 лет.
Иногда на посуде для трапезы даже гравируют его имя. Но это не единственный повод для встречи. Чего-чего, а поводов, чтобы собраться у нас хватает! Мы всей общиной отмечаем важные перемены в нашей жизни — от успехов в работе до женитьбы или рождения ребенка».
Бодрый старец еще долго говорит, рисуя передо мной поистине радужную картину — сияющий сегодняшний день древней веры. К сожалению, в жизни все не так просто: вот уже несколько десятилетий деревни и кварталы зороастрийцев пустеют. Многие покидают родные места, едут учиться или работать в Тегеран и даже за границу. Из года в год песчаные бури и дожди разрушают дома и ветряные башни, превращая их в то, чем они были когда-то — прах пустыни. Неужели близится конец зороастрийской философии, призывающей к смирению перед Вечностью?
Князья Юсуповы оставили значительный след в российской и петербургской истории. Они всегда подчеркивали свою принадлежность к татарам, указывая, что в их фамильном гербе отмечен «муж, одетый в татарское платье». А последний из рода, Феликс Феликсович Юсупов, писал: «Конечно, мне нравились красота, роскошь, удобства, яркие благоуханные цветы, но тянуло меня к кочевой жизни далеких предков». Характерно, что даже в шутливом стихотворении он называл себя титулованным татарином.
Юсуповы происходят от ногайских князей. Их предок Абубекир Бен Райок вел свое начало от мусульманского пророка Али, племянника Магомета. Его потомки правили в Египте, Дамаске, Антиохии и Константинополе. Иные покоятся в Мекке, близ знаменитого камня Каабы. Один из них, по имени Термес, ушел из Аравии к Азовскому и Каспийскому морям и захватил обширные территории от Дона до Урала, где впоследствии образовалась Ногайская Орда.
В XIV веке потомок Термеса Эдигей Мангит, слывший великим стратегом, ходил в походы с Тамерланом, бил хана-изменника Кыпчака, а потом ушел на юг к Черному морю.
Там он основал Крымскую Орду или Крымское ханство. В конце XV века его правнук Муса-Мурза, владыка мощной Ногайской Орды и союзник великого князя Московского Ивана III, захватил и разрушил Кыпчаково ханство — мятежную часть Золотой Орды. Сменил Мусу его старший сын Шиг-Шамай, но место последнего скоро занял его брат Юсуф.
Хан Юсуф — один из самых сильных и умных правителей своего времени. Иван Грозный, союзником которого он был двадцать лет, почитал тогда Ногайскую Орду как государство, а самого хана звал другом и братом.
Юсуф имел восемь сыновей и дочь Сумбеку. Казанская царица, она блистала красотой и умом, была страстна и отважна. Казань переходила из рук в руки, а Сумбека жаждала власти и брала в мужья очередного победителя. В четырнадцать лет она вышла за Еналея, ставшего жертвой сына крымского хана Сафа-Гирея. Сафа-Гирей пал от руки родного брата, который взял в жены Сумбеку. Но вскоре он был изгнан, бежал в Москву, и несколько лет царица правила одна.
Но распалась былая дружба Ивана Грозного и Юсуфа — русские войска осадили Казань. Казанское царство пало, а царица Сумбека сдалась на милость победителя. Царь Иван восхитился ее мужеством и оказал полонянке великие почести. На богато убранных судах велел доставить Сумбеку с сыном в Москву, поселил в Кремле. А Юсуф тосковал по дочери и внуку и требовал их освобождения. Иван его угроз не слушал, на письма не отвечал. Оскорбленный хан стал готовиться к войне, но был убит своим братом Измаилом.
После смерти Юсуфа его потомки ссорились вплоть до конца XVII века. Правнук великого хана Абдул Мирза был крещен, наречен Дмитрием и получил от царя Федора Иоанновича титул князя и фамилию Юсупов. Известный своей отвагой, он ходил с русским государем воевать в Крым и Польшу. Но однажды князь Дмитрий попал в немилость — его лишили половины имущества за то, что в постный день он потчевал московского митрополита гусем под видом рыбы.
Сын Дмитрия, Григорий, ближайший советник Петра I, строил флот, воевал, проводил реформы. За ум и великие способности император высоко ценил его. Князь Борис Григорьевич продолжил отцовское дело: в двадцать лет он отправился учиться морскому делу во Францию, а по возвращении стал верой и правдой служить России.
При Анне Иоанновне его назначили московским губернатором, при Елизавете Петровне — начальником кадетского корпуса. Из самых одаренных воспитанников Борис Юсупов набрал любительскую актерскую труппу, где играл и будущий поэт Сумароков. Кстати, именно по ходатайству князя в 1756 году императрица подписала указ о первом публичном театре в Санкт-Петербурге.
Николай Борисович Юсупов соединил все лучшие качества своих предков — благородство характера, ум тонкий и образованный, чувство собственного достоинства и безграничную преданность царям. Правнук Дмитрия, наказанного когда-то за гуся, он рассказывал, как однажды, ужиная в Зимнем дворце у императрицы Екатерины II, на ее вопрос, умеет ли он разрезать гуся, отвечал: «Мне ли того не уметь, заплативши столь дорого!» Императриц пожелала узнать историю и, узнав, очень смеялась. «Прадед ваш получил по заслугам, — сказала она, — а остатка имения на гусей вам хватит, еще и меня с семейством прокормите».
Князья Юсуповы были очень состоятельными людьми. Они владели множеством домов и дворцов, в которых содержались ценнейшие коллекции предметов искусства. Дворцы их и поныне считаются гордостью архитектуры Петербурга, а художественные шедевры украшают прославленные музеи России.
Первый дом Юсуповых находился на 4-й линии Васильевского острова, на котором, согласно плану Петра I, должен был размещаться центр новой столицы. Сведения об этом здании очень скудны. Так же мало сведений и о других домах Юсуповых, построенных в XVIII веке.
В 1789 году Николай Борисович Юсупов-старший вернулся из-за границы с большой коллекцией произведений искусства. Для ее размещения необходимо было большое помещение. Юсупов купил у князя Одоевского участок на набережной Фонтанки у Обуховского моста и поручил архитектору Джакомо Кваренги перестроить находившийся там каменный дворец. Работы велись с 1789 по 1792 год. В результате возник ансамбль в стиле строгого классицизма, включивший в себя главный дом с повышенной средней частью и двумя более низкими ризалитами, соединенными полукругом крыльев с двумя флигелями.
Одновременно с перестройкой дворца на месте регулярного сада был создан пейзажный, простиравшийся от Фонтанки до Садовой улицы (Юсуповский садик и сейчас — популярное место прогулок горожан). В нем устроили искусственные холмы, пруды, беседки, гроты и оранжереи.
В 1809 году князь продал имение в казну, а в 1810 году здание дворца и прилегающая к нему территория были приобретены для института корпуса инженеров путей сообщения. Сегодня здания принадлежат Санкт-Петербургскому государственному университету путей сообщения.
В 1830 году Николай Борисович купил у Александры Браницкой, урожденной Энгельгардт, дворец на Мойке со всей обстановкой за 250 тысяч рублей ассигнациями. После перестройки дворец стал трехэтажным, с восточной стороны вдоль набережной его удлинили. Причем, чтобы не нарушить симметрии старого здания, пристройка получила самостоятельный фасад. В здании создали анфиладу парадных помещений с театром. На втором этаже восточного флигеля разместили залы художественной галереи Юсуповых.
Большие средства были затрачены на внутреннюю отд елку дворца. В живописных работах участвовали итальянские мастера Виги, Медичи, Скотта, Торичелли. Роспись плафонов выполнил замечательный русский мастер Алексей Иванович Травин. В более поздние периоды над отделкой интерьеров работали архитекторы Бернар, Монигетта, Степанов, Вайтнес, Белобородов.
Именно в этом дворце в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Феликс Юсупов, Владимир Пуришкевич и великий князь Дмитрий Романов убили Григория Распутина.
После смерти князя Бориса Николаевича Юсупова его вдова Зинаида Ивановна решила построить себе новый дворец, а хоромы на Мойке оставила сыну — Николаю Борисовичу-младшему и его жене Татьяне Александровне.
На Литейном проспекте был куплен участок. Проект дворца сначала выполнял архитектор Боссе, а затем — архитектор Бонштедт. Работы велись с 1852 по 1858 год. Для облицовки фасада из Германии специально доставили бременский песчаник. Этот же камень использовался для декоративных деталей: аттиков на карнизах, пилястров, кариатид, ваз и гирлянд. Во внутренней отделке применялись искусственный мрамор, лепка, позолота, роспись и резьба по дереву, наборный паркет…
В конце 1850-х Зинаида Ивановна Юсупова уехала во Францию и там вышла замуж за маркиза де Шево (поэтому дворец на Литейном, называют также дворцом маркиза де Шево). После смерти владелицы в 1893 году огромное здание перешло по наследству к ее внучке Зинаиде Николаевне Юсуповой (по мужу — графине Сумароковой-Эльстон).
С разрешения новой хозяйки в 1908 году дворец сдали в аренду Театру сатиры и пародии «Кривое зеркало». Здание значительно переоборудовали. С началом Первой мировой войны здесь размещался госпиталь, содержащийся на средства Юсуповых (другой был во дворце на Мойке). После революции в здании находился польский Дворец просвещения им. Ю. Мархлевского. В 1934 года он стал Домом политического просвещения. С 1947 года здесь обосновалось общество «Знание».
В середине XVIII века началась застройка Невского проспекта за Фонтанкой. На месте нынешнего дома находилась небольшая усадьба. С 1792 по 1800 год этот участок принадлежал князю Куракину, который выстроил здесь большой каменный трехэтажный дом. В XIX веке он неоднократно перестраивался новыми владельцами. Была изменена и внутренняя планировка помещений. Уже всередине XIX века первый этаж сдавался под магазины, а в парадных залах второго и третьего этажей размещался один из самых фешенебельных клубов Петербурга — Английский.
В 1877 году княгиня Татьяна Александровна Юсупова, урожденная Рибопьер, купила этот дворец с участком земли в 2276 квадратных сажен за 800 тысяч рублей с лишним. Князья Юсуповы продолжали сдавать помещения дворца различным клубам и обществам. В 1881 году здесь впервые организовали выставку передвижники. А в 1885 году среди картин выдающихся художников петербуржцы увидели картину Репина «Иван Грозный и его сын Иван». Она имела такой успех и вызвала такой наплыв зрителей, что на улице пришлось выставлять отряд конной полиции.
6 октября 1924 года на Невском проспекте открылся Центральный дом работников искусств. В 30-е годы в помещениях второго и третьего этажей произвели перепланировку, при этом уничтожили все камины. В 1959 году были выполнены работы по реконструкции и капитальному ремонту здания. В настоящее время его занимает Дом актера Станиславского.
Картинная галерея, равно как и другие коллекции семьи Юсуповых, создавалась на протяжении многих лет. Основателем ее был Николай Борисович Юсупов-старший (1751–1831 гг.). Его понимание живописи и определило основное направление коллекции.
Находясь во Франции, Николай Борисович переписывался с Екатериной II и ее сыном Павлом Петровичем, будущим императором. Юсупов желал «пересадить все великое на берега Невы». Князь прилагал большие усилия, чтобы купить как можно больше интересных произведений искусства и заполучить для России наиболее талантливых живописцев, каменщиков, лепщиков. Пользуясь благосклонным отношением Екатерины Великой к искусству, наряду с живописными произведениями он покупал мозаики, шпалеры, шкатулки, фаянс и другие предметы декоративно-прикладного характера. Именно в эти годы благодаря стараниям князя в Ватикане были скопированы все лоджии Рафаэля. Екатерина II заказала ему снять копию лишь одной лоджии, но Юсупов добился ее разрешения на исполнение копий всего ансамбля художниками Мароном, Росси и их помощниками.
Среди донесений Юсупова имеется следующее: «Рафаэль сделал картоны для ковров, которые были вытканы во Фландрии. Семь из них находятся в Англии у короля, прочие потеряны, ковры — в Риме. Можно бы заказать копии с картин в Англии, а в Риме — копии с ковров, которые исполнены очень хорошо. Тогда Ее Величество имела бы главные произведения этого живописца». На что Екатерина ответила: «Об них я не имею понятия, но если сюжеты печальные или слишком серьезные, я их не хочу».
Императрица страстно любила красивые камни, особенно ценила их обработку, собирала геммы и камеи. Вот что писала она Юсупову: «Милостивый государь князь Юсупов, я получила оба ваших письма и три камеи в свое время. Я ожидала верной оказии, чтобы вам ответить, я отлично помню, что я вам обещала… Итак, Пихлер, Ведер и Амастини принялись наконец за работу, чтобы увеличить мое небольшое собрание, которое в эту осень получило некоторое подкрепление через покупку собрания резных камней герцога Орлеанского… К этой миссии прибавилась другая: мы сделали открытие, найдя громадное собрание медалей от 14 тыс. до 15 тыс экземпляров, которое валялось не знаю на каком чердаке… Мозаики для ларчиков, обещанные вами, доставят мне большое удовольствие, равно как и картина Ангелики Кауфманн — та, что уже у меня, я никогда не пройду мимо нее, чтобы не остановиться…»
Письма Павла Петровича были более конкретны: «Я получил, князь, ваше письмо из Парижа 15 (26) прошлого месяца… Я думаю, вы можете заказать картины Верне и Роберу, не стесняясь ценою. Что до Грёза, то я прикажу написать ему сегодня же, чтобы указать ему, каким способом послать его картины…»
Скупая картины и другие произведения искусства для Эрмитажа, Гатчины и Павловска, Николай Борисович Юсупов не забывает и о своей коллекции. За короткое время она пополняется западноевропейской живописью и скульптурой, оригинальными рисунками, редкими гравюрами, камеями, часами, табакерками, ценными книгами.
Уже в 1778 году в коллекции были «Лежащая Венера», приписываемая Тициану, мужской портрет Веласкеса, «Старик с ребенком» Рембрандта. Скоро в руках Юсупова оказываются четыре пейзажа Клода
Лоррена, парные портреты Рембрандта, картины Лоренцо Лотто, Рибейры, Фурини, Карло Дольчи, Доменикино, Тьеполо, Риччи, Воувермана, ван Дейка, Бурдона, Верне, Гюбера Робера и многих других.
Итальянские и французские мастера XVII и XVIII веков, голландцы и фламандцы XVII века, англичане и немцы XVIII века — вот основа галереи. Около пятнадцати лет она размещалась в доме 115 на Фонтанке, а после 1810 года 382 картины были перевезены в имение Архангельское и 120 картин — в московский дом в Харитоньевском переулке.
После смерти первого собирателя все его состояние перешло к законному наследнику — Борису Николаевичу, который в 1837 году перевез картинную галерею в свой петербургский дом на Мойке и разместил в только что созданной для этой цели пристройке. В 1839 году новый хозяин издает каталог коллекции на французском языке (ныне находится в Государственном Эрмитаже).
Борис Николаевич не любил живопись, поэтому в 1830 -1840-х годах новых поступлений не было. Зато его сын, Николай Борисович-младший, известный любитель музыки, композитор и собиратель старинных скрипок, весьма ею интересовался. Вместе со своей матерью Зинаидой Ивановной, урожденной Нарышкиной, он пополняет собрание большим количеством полотен современных ему западноевропейских художников. В галерее появились работы Коро, Тройона, Мейсонье, Изабе и многих других. К сожалению, подбор этих картин зачастую был случайным и не такого высокого качества, как прежний, дедовский.
В 1900 году на страницах журнала «Мир искусства» появилась статья Бенуа. Это было первое описание частного собрания Юсуповых. Статья подробно и глубоко знакомила с составом и характером галереи.
После 1900 года приобретения галереи носили единичный характер. Зато увеличилось собрание семейных портретов. Начатое ранее работами Ротари, Фюгера, Лампи, Вуаля, Виже Лебрена, Монье и Гро, продолженное Робертсоном,
Винтергальтером и Дюбофом, оно пополнилось великолепной серией работ Валентина Серова. В их числе три портрета Зинаиды Николаевны Юсуповой, ее мужа Феликса Сумарокова-Эльстона, их сыновей Николая и Феликса.
При Зинаиде Николаевне картины начали представляться на выставках как в России, так и за рубежом. Мужской и женский портреты Рембрандта на Амстердамской выставке 1898 года были признаны лучшим ее украшением. Шедевры юсуповской галереи побывали на выставках 1902-го, 1905-го и 1906-го. На выставку «Старые годы» в 1908 году владелица представила лучшие полотна собрания: картины Рембрандта, Клода Лоррена, Лоренцо Лотто, Питера де Хоога, Тенирса, Трооста, Тьеполо, Гварди, Ланкре, Буше, Робера, Буальи: Эти же картины в 1912 году отправились на выставку «Сто лет французской живописи» и произвели там огромное впечатление. В1919 году, согласно описи, княжеская галерея насчитывала более тысячи картин…
Главными ценностями собрания скульптуры Юсуповых были шесть античных мраморов: два «Гермеса», «Ганимед», «Мальчик с гусем», «Отдыхающий сатир», «Голова атлета». Жемчужиной коллекции — скульптурой «Поцелуй Амура» — ныне гордится Эрмитаж.
Собрание скрипок включало работы таких великих мастеров как Гаспаро Пручаро (1517), Джованно Мандино (1617), Антонио Амати (1602), Иеронимо Амати (1660), Николо Амати (1686), Джузеппе Гварнери (1686) и, наконец, самого Страдивари!
Здесь же находилось большое количество нот с автографами композиторов. Это собрание — 128 предметов — в основном было приобретено Николаем Борисовичем Юсуповым-младшим.
Знаменитая библиотека Юсуповых насчитывала более 55 тысяч томов, среди которых — более 400 инкунабул.
В коллекцию драгоценных камней, начало которой положила Татьяна Васильевна Юсупова — племянница Потемкина, входили более 180 печатей на ониксах, сердоликах и других камнях.
Огромную ценность представляют шпалеры. Три из них, изображающие охоту Мелеагра на дикого вепря, были вытканы в Брюсселе в мастерской Яна Лейнерса. Один гобелен, по преданию изображающий внуков Людовика XIV, называется «Дети-садовники». Эти три шпалеры и гобелен вручил князю Юсупову Людовик XVIII в качестве дипломатического подарка. При последних владельцах дома на Мойке в фойе театра можно было лицезреть и четыре фламандских шпалеры XVII века (все они сегодня находятся в Эрмитаже).
Искусствовед Сергей Эрнст, защищая в 1924 году музей и коллекции в бывшем дворце Юсуповых на Мойке от ликвидации, писал: «Картинная галерея является главным сокровищем юсуповского собрания. Но за почти полуторавековую жизнь собрания успел сложиться и развиться целый ряд других собраний — скульптуры, рисунков, бронзы, миниатюр, мебели, фарфора, серебра, гобеленов, кружев, табакерок, — собраний, как бы украшающих и дополняющих галерею… В этом отношении юсуповский дом является единственным на всю Россию — сохранение и защита этого редчайшего, столь богатого и столь разнообразного собрания по истории культуры и истории искусства является одной из самых прекрасных и самых почетных заслуг тех, кто ведает делами искусства в России». Но несмотря на такие убедительные слова и доказательства художественный музей вскоре был расформирован. В изгнании оказались и Юсуповы, и их коллекции…
Последний из Юсуповых, Феликс Феликсович, позже напишет в своих мемуарах: «Это история старорусского семейства в типичной для него обстановке восточной дикости и роскоши. Начинается она у татар в Золотой Орде, продолжается в императорском дворе в Санкт-Петербурге и оканчивается в изгнании».
Сколько миров существует в нашем общем мире? Кто на самом деле определяет порядок вещей на этой земле? Существует ли в действительности «всемирное правительство» и кто в него входит? Какие действующие лица стоят за наиболее влиятельными международными организациями? Вот вам история совершенно особого Герметического Ордена «Золотой Зари».
Общеизвестно, что различные тайные общества сыграли ключевую роль в наиболее важных эпизодах истории Человечества, будь то Великая французская Революция или война за Независимость в Америке. Слагаемые об этих братствах мифы и легенды приукрашивают реальность. Тем не менее, никто не ставит под вопрос влияние тайных обществ на ход мировой истории. Масоны, розенкрейцеры, «Иллюминаты», «Ку-клукс-клан», «Золотая Заря», «Общество Туле», «Аненербе» (нем. «Ahnenerbe» «Наследие предков») и другие.
Характерная черта всех этих обществ — таинственность и секретность. Учение многих из них — смесь политики, экономики, эзотеризма и метафизики.
Секреты упомянутых братств вовсе не являются вымыслом, сказками или играми для взрослых — это сложные магические ритуалы, выполняемые с технической точностью. Зачастую они основываются на старинных знаниях, а потому мало понятны для обычных, неподготовленных людей: в руках членов этих обществ ключи, открывающие тайную силу, заключенную в человеке и Вселенной.
Вполне очевидно, что подобные ритуалы и знания требуют от человека совершенно иного склада ума, чем для совершения самых ординарных действий и поступков. Нередко необходимо использовать разум и данную человеку способность к языковому общению совершенно в ином плане. Именно потому все ритуалы и обряды тайных обществ хранятся под строжайшим секретом.
Как говорил Альберт Эйнштейн, «те, кто берет на себя право принимать решения во благо или во зло остальных людей, составляют криптократию».
В 1921 году Рене Генон поставил в своей работе «Теософия: история одной псевдорелигии» следующий вопрос: «Не стоит ли за всеми этими движениями нечто куда более страшное, неизвестное даже руководителям этих обществ, которые являются не более чем простыми инструментами в руках высших сил?».
Чтобы лучше понять мир сегодняшний и мир будущего, стоит приоткрыть завесу тайны, скрывающую жизнь тайных обществ, чье вмешательство в некоторые международные конфликты в определенные моменты истории сыграло решающую роль.
Посмотрим, как развивались события. С давних времен правители людей — цари и фараоны — окутывали свое существование легендами. Различные археологические находки показывают, что, согласно преданиям практически всех народов Земли, их цари были потомками богов. В Древней Греции Олимпии — матери Александра Македонского — приснился сон, в котором ею овладевал змей. Оракул Додона в Эпире раскрыл ей тайное содержание этого сна: «Рожденный тобою сын будет потомком Зевса и простого смертного. Это значит, что в лоне твоем кровь божественная смешалась с кровью человеческой».
В Средние века многочисленные священники, именовавшие себя «наместниками Бога на Земле», правили своими народами и решали судьбу подвластных им людей.
Даже монархи недавнего прошлого убеждали всех, что власть дана им свыше, а простой народ воспринимал своих королей как богов или полубогов, облаченных в золото и пышные одежды.
После Великой Французской Революции власть начала пропагандировать абстрактные идеи, а правительство скрыло за завесой тайны свое происхождение. С одной стороны вершители судьбы народа старались походить на простых людей, не отделяться от своих подчиненных, с другой — они постоянно держали дистанцию.
Начиная с середины девятнадцатого и первой половины двадцатого столетий, целые страны не могли уже с точностью утверждать, кто ими правит, кто решает их судьбу, и кому они принадлежат.
Современные же демократические общества дают повод для самых различных толкований, что касается принадлежности власти. Кто-то говорит, что вся Америка подчинена интересам крупных промышленников, Великобритания — интересам банкиров из Сити, где ключевую роль играют финансовые поступления из Саудовской Аравии. Говорят, что Франция управляется франкмасонами, а Соединенные Штаты — финансистами-иудеями.
На самом деле сегодняшнюю власть окутывает такой покров тайны, что практически невозможно точно установить «кто есть кто» и «кто принимает решения».
Мы нередко становились свидетелями того, как падали целые верхушки демократических правительств, словно все эти политики были всего лишь марионетками, управляемыми за ниточки среди декораций из папье-маше. Но истинная власть всегда пребывает в тени, остается скрытой и непоколебимой.
Вот история одного из таких тайных обществ.
«Золотая Заря» была основана Самюэлем Мазерсом на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, если точнее, то в 1887 году.
На мысль о создании нового Герметического Ордена Мазерса вдохновило общество «английских розенкрейцеров», основанное двадцатью годами раньше Робертом Уэнтвортом Литтлом из магистров различных масонских лож. В его состав входило 194 человека, среди которых был и Булвер-Литтон — автор «Последних дней Помпеи». Гениальный эрудит Литтон не мог себе и представить, что его роман подтолкнет к созданию мистического общества, ставшего предвестником нацистских организаций. Тем не менее, в некоторых других своих произведениях, таких как «Грядущая раса» и «Занони» (в русском сокращенном переводе «Призрак» — прим. авт.), он делал особый упор на реальность духовного мира и, в частности, мира инфернального. В своих повествованиях Булвер-Литтон выказывал уверенность в том, что существуют люди, наделенные сверхчеловеческими способностями, они то и подведут лучших представителей человеческого рода к поразительным «изменениям».
Эту идею «Высших Неизвестных» можно встретить практически во всех черных мистических учениях Запада и Востока: они либо подземные жители, либо — выходцы с другой планеты, а Лавкрафт — еще один писатель, как и Артур Мейчен, входивший в «Золотую Зарю» — изображал их в своих произведениях гигантами.
Сам основатель «Золотой Зари» Самюэль Мазере утверждал, что связан с «Высшими Неизвестными» и вместе со своей матерью (сестрой философа Анри Бергсона) установил с ними контакт.
Вот выдержка из манифеста «Членов Второго Ордена», написанная Мазерсом в 1896 году: «Я ничего не могу сказать вам об упоминаемых мною Тайных Учителях, давших мне мудрость для создания Второго Ордена. Мне даже неизвестны их земные имена и лишь несколько раз мне удавалось видеть их физические тела:. Физически мы встречаемся с ними в заранее условленных местах, в заранее оговоренное время. По моему мнению, это человеческие существа, живущие на Земле, но обладающие чудовищными и сверхчеловеческими способностями:».
«Золотая Заря», не получившая еще такого распространения как учение розенкрейцеров, ставила своей целью занятие церемониальной магией, оккультизмом, участие в обрядах инициаций в различных масонских ложах, стремясь получить таким образом тайные знания и способности. Первыми лидерами Ордена были Вудман, Мазере и Винн Уэсткотт, добившиеся того, что «Золотая Заря» поддерживала тесные контакты со сторонниками антропософского учения Рудольфа Штейнера и членами некоторых движений, пользовавшихся влиянием в обществе периода предшествующего расцвету нацизма.
Так, к примеру, один из английских розенкрейцеров Роберт Уэнтворт Литтл не только оказывал влияние на «Золотую Зарю» с самого момента ее создания, но и поддерживал отношения с немецкими розенкрейцерами. В частности с доктором Вилли Леем, основавшем в Берлине секретное общество, названное «Блистающая ложа» или «Общество Вриля». С «Ложей» вступил в контакт Карл Хаузхофер, входивший вместе с Дитрихом Экардтом, Альфредом Розенбергом, Рудольфом Гессом и Адольфом Гитлером в «Общество Туле».
Впоследствии «Золотую Зарю» возглавил Элистер Кроули — одна из самых известных фигур неопаганизма, следы которого мы можем обнаружить и в Германии.
После смерти Вудмана и ухода Уэскотта великим магистром «Золотой Зари» стал Мазере, некоторое время управлявший обществом из Парижа, где он только что женился на своей двоюродной сестре — дочери философа Анри Бергсона.
На посту главы Герметического Ордена «Золотой Зари» Мазерса сменил поэт Уильям Батлер Йетс, некоторое время спустя ставший лауреатом Нобелевской премии по литературе (одно из ключевых произведений для понимания мировоззрения Йетса — «Видение»). Йетс взял себе имя «Frere Demon est Deus Inversus». Председательствуя на заседаниях общества, он всегда надевал шотландский кильт, закрывал лицо черной полумаской и носил на поясе золотой кинжал.
Среди членов Ордена «Золотой Зари» была и одна женщина — Флоренс Фарр — театральный режиссер и близкая знакомая Бернарда Шоу. Кроме нее адептами «Золотой Зари» были и многочисленные писатели: Блэквуд, автор «Дракулы» Брэм Стокер, Сакс Ромер, шотландский королевский астроном Пек, известный инженер Алан Беннет, президент Королевской академии сэр Джеральд Келли, автор откровений о существовании особых связей между пангерманизмом и исламским мессианством Джон Бушан, Герман Гессе и многие, многие другие.
Многогранный и эклектичный Жан Парвулеско сообщает нам следующий довольно курьезный факт: «Вне всякого сомнения, Герметический Орден «Золотой Зари» продолжает оставаться наиболее влиятельным духовным союзом, оказывающим сокрытое воздействие на дела внешнего мира; действуя в Великобритании — а, кроме того, и во Франции — этот союз в значительной степени предопределил невидимый ход всей мировой истории ХХ-го века. На самом деле, если из каких-то тайных соображений Император «Золотой Зари» Самюэль Лиддел Мазере управлял железной рукой своим герметическим братством из Парижа, то одной из ключевых фигур «руководящей верхушки» союза — даже более влиятельной, чем сам Мазере, от которой он и получил свои полномочия — была некая таинственная немка Анна Шпренгель — «самое восхитительное существо столетия», как назвал ее Аристид Бриан. Все происходило таким образом, словно Анна Шпренгель была единственной хранительницей «последних знаний» и, прежде всего, секрета их происхождения, позволявшего ей поддерживать непосредственный контакт с «Высшими Неизвестными», с ложами «Золотой Зари», находившимися в других странах, со службами внешней разведки, с Великими Учителями «галактического» и «межпланетного» масштаба, чье место пребывания во Вселенной находится вне границ понимания этого мира».
Однако, оставив в стороне все мистические и эзотерические стороны существования тайных братств, обратим внимание на то, как на протяжении некоего временного периода писались различные истории. Речь идет об «историях параллельных», происходивших в «параллельных мирах». Стоит отметить следующий факт: Великобритания
— основной враг Германии на политической арене времен первой и второй мировых войн, в плане эзотерическом, метафизическом и метаполитическом, была связана крепчайшими узами с этой страной, которая, по мнению стороннего наблюдателя, была ее главным соперником.
На мировой политической арене сталкиваются две основных геополитических концепции: с одной стороны — это «Атлантизм», главным представителем которого является Великобритания: царица морей и торговли, с другой — «Континентализм» с бывшим Советским Союзом, а теперь Россией, во главе. Во время второй мировой войны Гитлер допустил роковую ошибку, которую многие так и не смогли объяснить. После нарушения подписанного с Советским Союзом договора о ненападении он вводит германские войска на территорию СССР. Сам Сталин не мог в это поверить. Чем можно объяснить подобное решение? Возможно, мы так и не найдем ответа на этот вопрос. Однако, вполне вероятно, что Гитлер подчинился влиянию «Золотой Зари», поддерживавшей крепкие связи с немецкими розенкрейцерами, членами «Общества Туле» и «Аненербе», во встречах которых фюрер не раз принимал участие.
За спиной у всего мира прядется нить этого и многих других тайных решений, но вовсе не потому упомянутые выше тайные общества играют одну из ключевых ролей в определении судьбы всего Человечества. И прежде и сегодня в мире идут скрытые от посторонних глаз войны. Обезличенные существа определяют будущее всей планеты. Полубоги, на протяжении долгих лет прибиравшие власть к своим рукам, решают сегодня, кому из миллионов людей жить, а кому — умереть.
Эти тайные общества — большие или маленькие, разветвленные или нет, связанные между собой или изолированные, ведущие активную деятельность или призрачное существование — являются, ни много, ни мало, очевидным доказательством существования «другого мира» — «мира параллельного» — существования «другого измерения», заключенного при этом в мире нашем.
Если сейчас спросить «продвинутую» Публику об Ингрии, Ингерманландии и ингерманландцах, то вряд ли мы получим вразумительный ответ. Между тем они оставили заметный след в истории и культуре, а, казалось бы, этнически однородный Северо-Запад в свое время сталкивался с весьма драматичными формами проявления национального вопроса. Пример — история независимой Ингерманландской республики.
В XVII веке после утери Россией приневских земель эти территории вошли в состав Швеции под именем новой провинции — Ингерманландии. Насильственное насаждение шведами лютеранства привело к тому, что большая часть русского населения предпочла уехать на исконную Родину. Однако многие православные жители приняли шведское подданство. В первую очередь это относилось не к русским, а к потомкам древнейших обитателей этих мест — угрофин-ским племенам води и ижоры. Чтобы компенсировать недостаток подданных в новой провинции, шведские власти приступили к массовому переселению на приневские земли «чистокровных» финнов — уроженцев Великого Герцогства Финляндского. Впоследствии их назвали ингерманландскими финнами, однако сами переселенцы предпочитали называть свою новую Родину — Инфией, а себя — финнами-инкери.
Уже в XVIII веке Петр I отвоевал приневские земли, но здешнее финноугорское население сумело довольно благополучно устроиться под «благодетельной сенью Российской короны». В конце XIX века в Петербургской губернии финны-инкери, водь и ижора составляли более одной пятой всего сельского населения — более 200 тыс. человек.
Ингерманландские финны преобладали в Белоостровской, Осинорощинской, Вяртемякской, Лемболовской, Коркемякской, Куйвозовской, Колтушской, Токсовской, Матокской волостях Петербургского и Шлиссельбургского уездов.
Кроме того, в самом Питере проживало более 20 тысяч подданных Княжества Финляндского и более 12 тысяч эстонцев. Много финнов было в Царскосельском уезде, особенно в Гатчинской, Дудерговской и Староскворицкой волостях. Чисто финских деревень в Петербургской губернии было 758.
Основным занятием ин-германландских крестьян были животноводство и огородничество. В Северной Ингрии на Карельском перешейке преобладало молочное животноводство, выращивание картофеля и других овощей. Другим источником заработка был извоз в Петербурге, которым крестьяне занимались зимой, когда не было работы в поле. В зимнее время многие ингерманландские женщины нанимались в прислуги. Жители приморских районов — Сойкинского и Курголовского полуостровов — занимались рыболовством. Поселившиеся в Петербурге финны работали сапожниками, портными, столярами, ювелирами, рабочими на иностранных предприятиях Выборгской стороны. Многие финны трудились на железной дороге, соединившей Хельсинки и Петербург в 1899 году. Специфической финской была профессия трубочиста.
С конца XIX века основным промыслом становится сдача дачных помещений внаем в живописных окрестностях Петербурга. В начале XX века жители Северной Ингрии, хорошо знающие русский язык, открыли много посреднических кооперативов по продаже финских товаров в Петербурге. Дополнительным заработком для крестьян в окрестностях российской столицы было кормление чужих брошенных детей, находящихся на попечении общества императрицы Марии Федоровны, вдовы императора Павла I. Этот промысел принял такие размеры, что российское правительство, опасаясь «финнизации края», приняло решение о переселении «городских детей» в Саратовскую и Смоленскую губернии. Подъему национального самосознания финнов способствовала лютеранская церковь, действовавшая на территории Ингрии с 1600 года. Ингерманландские финны имели опыт создания органов самоуправления в местах компактного проживания. С 1703 года оставалась свободной от крепостного права Токсовская волость. В1803 году император Александр I освободил часть крестьян Гатчинской волости. После всеобщей отмены крепостного права в Инфии широко распространилось ингерманландское самоуправление на местах, стали открываться кооперативы, библиотеки, общества трезвости и просвещения, национальные школы, клубы и кружки. В 1899 году состоялся первый финский Праздник песни в Пудости, где впервые прозвучал национальный гимн Nouse Inkeri, сочиненный ингерманландским композитором Моозесом Путро. Активно работала с 1863 года Колпинская семинария — кузница национальных кадров. В Петроградской губернии действовало 229 финских народных школ, где обучалось 10 757 человек. В 1911 году национальных школ было уже 314. Ингерманландцы учились в Выборге и в Хельсинкском университете. С 1870 года в Петербурге стали выходить финские газеты. В 1877 году впервые были записаны эпические песни от знаменитой ижорской сказительницы Ларин Параске, уроженки Северной Ингрии. Записали 1152 песни, 1750 пословиц, 336 загадок и немало причитаний.
В 1908 гаду началась русификация западного края, все ингерманландские школы передавались на содержание земства, запрещалось преподавание на родном языке, учителя-ингерманландцы изгонялись. Вводилась цензура при издании газет, ограничивалась просветительская деятельность лютеранской церкви и многочисленных обществ. Русские власти запретили создание национального финского театра и музея.
В октябре 1917 года большинство ингерманландцев поддержало большевиков. Но потом большевики закрыли ингерманландские газеты «Инкери» и «Нева». Органы местного самоуправления ингерманландцев были отстранены от дел уже в начале 1918 года. Большевистское руководство обрушило на крестьян Петрофадской губернии продовольственные реквизиции, принудительную мобилизацию в Красную армию, деятельность комитетов бедноты, мародерство красноармейских частей. Это повлекло открытый протест против власти большевиков.
В середине лета 1918 года начались крестьянские восстания в Волосовской и Молосковской волостях Ямбургского уезда, которые перекинулись в соседние волости. Восставшие взяли станции Волосово и Вруда и перерезали Балтийскую железную дорогу. Бои шли около недели. Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий снял с фронта регулярные войска 7-й Армии. Восстания прокатились по Лигову, Пулкову и Красному Селу, затронули Староскворицкую и Дудергофскую волости Царскосельского уезда, часть Лужского и Шлиссельбургского уездов, Колтушской волости, населенных в основном финнами и ингерманландцами. За 1918 год с марта по октябрь произошло 46 крестьянских восстании против советской власти, так как Ингрия в основном была заселена крепкими «середняками»-единоличниками (как финнами, так и русскими, и эстонцами). Волосовским бунтом руководил ингерманландец капитан Конто. В августе 1918 года восстали жители Губаницкой и Бегуницкой волостей. Поводом послужила незаконная реквизиция лошадей. Весной 1918 года был образован Комиссариат по делам национальностей Петроградской трудовой коммуны, в задачу которого входило удовлетворение всех политических, правовых, культурных, религиозных и бытовых нужд национальных меньшинств в пределах Северной области, но по большевистским правилам в ущерб национальным интересам большинства ингерманландцев. Летом 1918 года в Петроградскую губернию из Финляндии переселились 5 тыс. участников финляндской революции, которые спасались от расплаты. «Красные финны» стали навязывать ингерманландцам свои революционные порядки.
Весной 1919 года русский Северный корпус под командованием генерала Родзянко начал боевые действия в Западной Ингрии в направлении на Петроград. На Сойкинском полуострове у деревни Косколово планировалось произвести высадку 1-го Ингерманландского батальона, состоящего из выходцев из Северной Ингрии. Но местные советские красные отряды под командованием Трофимова и Афанасьева отбили первую высадку. Ингерманландский народ вступил в Гражданскую войну под разными знаменами за чужие интересы, был раздроблен и разбросан в многомиллионной русской среде, по разным политическим партиям, что и привело к трагедии.
17 мая 1919 года в Копорском заливе состоялась вторая высадка Ингерманландского батальона. Отряд Трофимова-Афанасьева отошел к крепости Копорье. Заняв Сойкино, отряд Ингерманландского полка смог мобилизовать только 50 местных ижор — остальные отказались, так как еще верили в рабоче-крестьянскую советскую власть. При наступлении на Копорье погибли 43 солдата и 4 офицера из Ингерманландского полка и командир батальона — капитан Тюнни. Полк отошел на переформирование на Сойкинский полуостров, где пополнился шведскими, финскими и эстонскими добровольцами, его численность достигла 1621 человека. 24 мая 1919 г. Ингерманландский полк выбил фасных из Копорья. Чтобы завоевать расположение местных жителей, ингерманландцы стали раздавать через оставшиеся органы местного финского самоуправления продукты. Летом начались противоречия между русским командованием и руководством ингер-манландских формирований, которые в военном отношении подчинялись эстонскому генералу Лайдонеру. Кроме того, ингерманландцы вели сепаратистскую пропаганду в районах компактного проживания ижор и финнов, агитируя за создание независимой Ингерманландской республики. Белогвардейцы всегда выступали под знаменем «единой и неделимой России» и слышать ничего не хотели о независимых государствах вблизи бывшей столицы империи. К 1919 году на территории Петроградской губернии проживало около 209 тыс. финнов, эстонцев, ижор и вещи, владевших почти 75 % земельных угодий для ведения интенсивного сельского хозяйства.
13 июня 1919 года Ингерманландский полк взял форты Серая Лошадь и Красная Горка (Юхимякки), гарнизоны которых состояли из бывших крестьян Петроградской губернии, недовольных грабежами красных комиссаров. Путь на Петроград был открыт, Эстонский корпус генерала Лайдонера вышел к станции Лигово. Белые части начали грабежи крестьян на территориях, отвоеванных у красных. Генерал Родзянко издал приказ «О временном праве пользования землей», который отменял завоевания даже Февральской революции, и ингерманландские крестьяне стали нападать на тылы наступающей Белой армии.
В июне 1919 г. состоялось несколько собраний ингерманландских беженцев в Финляндии, посвященных будущему Ингрии. В газете «Карьяла», издававшейся в Выборге, писалось: «Финская Ингерманландия должна быть свободна от русских угнетателей, а Петроград пусть будет или главным городом финской Ингерманландии, или международным «вольным городом», но никогда не угрожающим мечом в руках российской мировой политики». Еще раньше
31 марта в Петрограде взорвали водопроводную станцию на Шпалерной улице, теракт осуществили 36 ингерманландских беженцев.
В мае 1919 года начались массовые репрессии, мобилизация в Красную армию, аресты. Руководил карателями заместитель председателя ВЧК Петерс. Жители Северной Инфии стали переходить финскую границу в районе Рауту — Раасули (Сосново — Орехово), где скопилось до 3 тыс. человек. Одновременно жители пяти сел Лемболовской волости, непосредственно примыкающие к финской границе, подняли восстание и 10 июня ликвидировали здесь советскую власть. Крестьяне организовали отряд самообороны. Участок площадью 30 квадратных километров вышел из состава России. 9 июля в Рауту прошло собрание ингерманландских беженцев и был избран Временный комитет Северной Ингрии во главе с Термоненом, впервые провозглашена идея независимой Инфии, которая должна была освободиться от русского влияния и войти на федеративных началах в союз прибалтийских государств. Военное министерство Финляндии наконец согласилось снабдить ингерманландский отряд в Кирьясало и выделило 500 винтовок и 8 пулеметов.
Отрядом руководил подполковник русской службы Георгий (Юрье) Эльфенгрен, финляндский дворянин. Весной 1918 года он со своим полком разбил финских и русских красногвардейцев в районе станции Рауту, перерезав железную дорогу на Петроград, по которой шло снабжение красных в Финляндии. После окончания освободительной войны в Финляндии, Эльфенгрен входит в состав делегации финской Карелии, передавшей председателю парламента Свинхувуду предложения, касающиеся обустройства южной Карелии со столицей Выборгом. В течение лета 1919 года Эльфенгрен устанавливает контакт с представителем генерала Юденича в Финляндии генералом Гулевичем и главой северо-западного правительства Лианозовым. 27 июля 1919 года из Кирьясало отряд Эльфенгрена перешел финскую границу и захватил Коркимяки, Васкелово, Лемболово, Верхние и Нижние Никуляссы. В захваченных деревнях бойцы отряда стали расправляться с ингерманландцами — сторонниками советской власти, в Никуляссах расстреляли секретаря партячейки Суппоненна, его отца и председателя сельсовета Кяппи, в Лемболово — народного учителя и его жену. Местное население двояко относилось к «освободителям» — ингерманландцы боялись карателей из красного Петрограда. Красные организовали контрнаступление и при поддержке двух бронепоездов 31 июля вынудили Эльфенгрена отвести отряд в Кирьясало. В августе-сентябре в мятежной республике насчитывалось до 7 тыс. беженцев из Северной Ингрии. 8 августа 1919 года красные, в ответ на поход отряда Эльфенгрена, ворвались на территорию мятежного округа, беженцы бросились в Финляндию. 18 августа красные оставили Кирьясало, опасаясь вмешательства Финляндии. 31 августа 1919 года в селе Кузыкино был образован Комитет Западной Ингрии во главе с Тюнни, добивавшийся автономии в составе России и активно сотрудничавший с русскими белогвардейцами. 28 сентября Северо-Западная армия генерала Юденича начала новое наступление на Петроград из Эстонии.
15 октября эстонско-ингерманландские отряды, наступавшие на северном фланге белых, взяли поселки Коваши, Гостилицы и село Петровское в окрестностях Ораниенбаума, но форты Серая Лошадь и Красная Горка на этот раз не удалось взять. Красные под руководством Троцкого сумели создать численный перевес и отбросить ингерманландцев. Одновременно 22 октября началось наступление в Северной Ингрии вопреки воле командования 2-й дивизии приграничной финской армии. Ингерманландцы не знали, что белые потерпели под Пулковом сокрушительное поражение, и красные перебросили на Карельский перешеек крупные силы. Большевики отбросили ингерманландцев назад в Кирьясало.
2 февраля 1920 года в Тарту был подписан мирный договор между независимой Эстонией и РСФСР. По договору к Эстонии отошла Эстонская Ингерманландия с Ивангородом и рекой Россонь с 11 ижорскими и эстонскими деревнями, где проживало 1 800 человек. Из 2 тыс. ингер-манландских беженцев, перешедших в Эстонию, большинство вернулось на родину или в Финляндию. Западно-
Ингерманландский полк численностью 1 728 человек эстонские власти расформировали 7 июля 1920 года.
Только Кирьясало оставалось островком ингер-манландской независимости. Эльфенгрен начинает подготовку нового наступления. Из Финляндии поступают 4 орудия, формируется артиллерийская батарея. Североингерманландский полк приобретает черты маленькой регулярной армии, где вводится своя военная форма, собственные награды, которые имели накладной ингерманландский герб и носились на ленте с цветами ингерманландского флага — сине-красно-желтой. Выходит в крестьянской республике и своя газета. В почтовое обращение поступают две серии ингерманландских марок. Действуют собственные суды, в которых участвуют местные жители и представители военных. У маленькой республики есть собственный флот, состоящий из маленького парохода, шхуны и двух моторных баркасов. После подписания мирного договора между Эстонией и РСФСР финские власти заставляют Эльфенгрена покинуть свой пост, он становится представителем Врангеля и Савинкова в Финляндии.
19 сентября 1920 года Тюнни, Питкянен, Тирранен предоставили советской делегации проект об урегулировании проблемы ингерманландских беженцев. 14 октября 1920 года советская делегация обнародовала заявление, в котором оговаривались права финноязычного населения Петроградской губернии — «право в пределах общих законов и постановлений государства свободно регулировать дело народного просвещения, общинное и между-общинное управление, а равно и местное судопроизводство, право осуществлять упомянутые выше цели через необходимые органы представительства и исполнительные органы, право в деле народного просвещения, а равно и в других внутренних делах свободно пользоваться языком местного населения». 5 декабря 1920 года последние ингерманландцы оставили Кирьясало.
В 1921 году Эльфенгрен осуществляет руководство подпольными организациями в Петрограде и Кронштадте. 13–14 июля в Варшаве Эльфенгрен, Савинков и полковник Гнилорыбов утверждают Народный союз защиты Родины и свободы. В ноте советского правительства от 4 июля 1921 г. он назван в числе лиц, которых требовалось удалить с территории Польши. В 1922 году Эльфенгрен возглавляет боевую группу, готовившую теракт против советской делегации на Генуэзской конференции. Террористов задержала итальянская полиция и выдворила из страны. Эльфенгрен отвечал в Союзе защиты за организацию борьбы против большевиков близ границ с Финляндией, Эстонией, Латвией. В 1925 году Эльфенгрен тайно проникает на территорию РСФСР для развертывания здесь подпольной работы. Под Тверью 9 июня 1927 года его арестовали и приговорили к расстрелу.
По переписи 1926 года численность ижоры составила 16 030 человек, а всего финноугорского населения насчитывалось 140 212 человек. В национальных районах ингерманландцы вернулись к местному самоуправлению. На совещании районных уполномоченных среди нацменьшинств и председателей национальных сельсоветов в июле 1929 года говорилось о том, что «большинство национальных меньшинств по культурному и хозяйственному уровню стоит выше русского населения, но в политическом отношении (коммунистическом) — гораздо ниже». Ликвидировать этот недостаток советская власть решила в начале тридцатых годов, когда на ингерманландцев обрушились сталинские репрессии…