Я научу тебя любить

Глава 1

Ранее. Начало ноября.

Аня стояла у плиты, шепча себе под нос: «ну давай, родненькое… Давай… Ты у меня последнее…», вращая венчиком в кипящей воде.

Ей нужна была идеальная воронка. Чтобы потом получилось идеальное яйцо. Чтобы потом… Идеальный Бенедикт. Для идеального мужчины, который, несмотря на раннее время, уже во всю решает вечные рабочие вопросы.

Аня слышала, как Корней разговаривает по телефону, еще даже не выйдя из спальни.

Ему в ССК к десяти.

И очень хотелось, чтобы успел позавтракать, а не ограничился парой кофейных глотков, коротким поцелуем в губы и сказанным серьезным тоном: «веди себя хорошо, не балуйся», которое всегда вызывает у Ани застенчивую улыбку и заставляет щеки розоветь.

Но чтобы успел — надо было постараться. Причем ей. Встать пораньше, прошмыгнуть на кухню, в десятый раз пересмотреть видеоурок, приступить к работе.

Соус и тост с беконом дались легко. А вот яйцо… Ане казалось, что она близка к провалу, хотя прошлый вечер посвятила репетициям и вроде бы даже начало получаться. Но сегодня — будто впервые. Вместо аккуратных мешочков — разметанное по кастрюле белое нечто… Просто перевод продуктов…

И с каждой минутой Ане становилось все тревожней, потому что Корней же выйдет… А у нее ничего…

— Малыш, пожалуйста… Очень надо… Не подведи…

Аня с замиранием сердца следила за тем, как яйцо из наклоненной ею пиалы булькает в воду — ровно в центр воронки, закручивается и… На девичьих губах победная улыбка, а еще хочется захлопать в ладоши, потому что наконец-то! Тот самый — аккуратный. Немного идеальный.

Но праздновать победу некогда, еще и рано. Потому что дальше нужно включить таймер и нормально достать, а пока самое время взять красивую тарелку, положить на нее тост…

— Привет. Почему встала так рано? — вздрогнуть, когда Корней обратится, выйдя из спальни, приближаясь к столу.

Проследить за тем, как он кладет телефон на угол острова, но не садится на стул, ожидая, что Аня подсуетится — сама обеспечит кофе, а обходит его, приближается…

И пусть они живут вместе уже больше двух месяцев, пусть месяц из них — учатся быть чем-то большим, чем просто вынужденные соседи, Аня все равно делает глубокий вдох, наполняя легкие запахом его туалетной воды… И чувствует вибрацию свой влюбленной внутренней струны…

Как только делает это — разом туманится взгляд, губы сами собой расслабляются, стремясь к улыбке, а руки тянутся к мужскому пиджаку, который сидит идеально и без ее попытки найти соринку и снять. Нет там соринок. Все в нем идеально. Как всегда.

А ее идеально наступает через секунду. Когда, чуть склонившись, Корней касается ее губ своими.

Не задерживается, переводит взгляд на плиту… Вздергивает бровь…

— Ты говорил, что любишь…

И Аня отвечает на незаданный вопрос, чувствуя, что опустившаяся на талию рука поглаживает — немного ткань футболки, немного кожу из-под нее выглядывающую…

— Спасибо.

Пусть с сожалением, но позволяет Корнею все же отойти, поставить чашку в машину, включить…

Молча вернуться к столу, все же сесть, разблокировать телефон, скользить пальцем по экрану, читая новости, делая маленькие глотки, давая Ане возможность закончить свой кулинарный эксперимент без излишнего внимания к процессу.

Которым она остается довольной…

Окидывает тарелку несколькими скептическими взглядами, пытаясь найти изъян, прежде, чем поставить перед Корнеем… Но не находит. Поэтому несет, опускает на стол, со скрипом двигает…

И снова замирает, ожидая реакции Высоцкого.

— Яиц в доме больше нет, я правильно понимаю? — который спрашивает вроде как серьезно, но Ане тут же хочется смеяться… И кивать, признаваясь.

— Долго не получалось просто…

Что она и делает, а в ответ получает дрогнувшие в улыбке губы, которые постоянно хочется целовать. Постоянно. И очень жалко, что нельзя.

— Нужно Ольге сказать, чтобы купила.

— Да. скажу. Но ты… Попробуй, пожалуйста. Мне кажется…

Аня не договорила, пожала плечами, опуская взгляд с лица Корнея на тарелку перед ним. Знала, что он врать не будет. Если получилось так себе — скажет честно. Но очень хотелось, чтобы все же похвалил. Не только за старания. За результат.

Аня с замиранием сердца следила, как он разрезает белок, мысленно выдыхала, когда желток канонически потек… Следила, как несет аккуратно отрезанный кусочек ко рту…

Жует… Делает глоток кофе… Кивает.

— Спасибо. Очень вкусно. — Произносит, а потом снова режет…

И тут уж Аня не сдерживается — начинает хлопать в ладоши, искренне радуясь своей маленькой победе.

Обходит Корнея, садится на стул рядом с ним, упирается босыми ногами в перегородку табурета под ним, ставит локоть на стол и без стеснения, не скрывая восторга, следит, как он завтракает. Вновь вернувшись к новостной ленте в телефоне. На его вопрос:

— А сама?

Отвечает переводом головы из стороны в сторону и вздохом… Не скажешь же, что ей для полноценной жизни нужна не еда, а возможность просто быть рядом с ним… Корней улыбнется только, головой покачает, произнесет привычное: «где ж ты такая взялась»… Не обидное, но заставляющее трепетать.

— Вечером в филармонию, значит? — еще несколько минут проведя в телефоне, Корней заблокировал его, допил кофе, устроил приборы на пустой тарелке, повернул голову, глядя на Аню с легким прищуром, она же активно закивала.

— Да. В семь начало. Успеешь?

— Надеюсь.

— Очень надо… — Аня посмотрела на Корнея с искренней просьбой, он хмыкнул, потом сам потянулся к ее лицу, снова поцеловал.

— Я понял, Аня. Если не случится форс-мажора. Вернусь домой к шести. Устроит?

— Да… — Аня же выдохнула ответ в шею, в которую успела уткнуться, пока не встал, соглашаясь разом на все.

Но знала, что на долгие нежности времени у него нет. Поэтому сама отстранилась, соскочила со стула первой, спиной чувствовала взгляд, когда хватала тарелку и чашку, несла к посудомоечной, слышала, что Корней тоже встает, кладет телефон в карман, делает несколько шагов в сторону коридора, произносит негромкое:

— Ноги обуй. Не лето.

И пусть звучит, как приказ, но Аня улыбается… Потому что это его забота. В ответ на которую всегда хочется одновременно вредничать… И подчиняться.

Закончив с посудой, девушка прошла на цыпочках по коридору. Остановилась рядом с мужчиной, набрасывавшим на плечи пальто…

Буркнула под нос:

— Разрешите исполнять…

Скользнула в тапки, чувствовала, что он услышал, знала, что хмыкнул. Застегнул, подошел со спины, чуть наклонился, касаясь носом кожи за ухом… Так, как Аня любила больше всего. И он это знал. Так, что простреливало по всему телу… И еще раз, когда вместо носа кожи касались уже губы.

— Разрешаю. А будешь много говорить — получишь по заднице. Ясно?

И пусть много Аня не говорила, но по заднице все равно получила. Ощутимый щепок, который заставил подпрыгнуть, ухватиться, обернуться, посмотреть увеличившимися глазами, потом с обидой… Начать тереть…

— Больно…

— Вечером поцелую, чтоб не болело. Пока.

И почти так же, как от прикосновений, от слов тоже становится жарко… Губы в улыбку, а мысли в сладкую вату…

Сам же Корней, как всегда, в момент опять становится внешне холодным, бросает взгляд в зеркало, берет портфель, проходит по Ане взглядом, кивает, выходит из квартиры…

Дверь в которую Ане за ним закрывает, прислоняется лбом к дереву… Закрывает глаза, выдыхает… И улыбается…

Ощущая небывалый подъем из-за того, что мечты иногда сбываются. И вот уже месяц как она — самый счастливый в мире человек.

И только когда сердце немного успокоилось, а место ощутимой «ласки» перестало ныть, вернулась на кухню… Взяла тарелку с парой неудавшихся попыток, сделала кофе себе… Села на любимое место Корнея, начала уже свой завтрак, позволяя мыслям уплыть далеко-далеко. В тот вечер, когда все началось по-настоящему.

В тот вечер месячной давности, когда Корней примчался домой с базы, чтобы увидеть в коридоре сумки, а Аню — сдавшейся, девушка меньше всего думала, что все может произойти так.

Выключила мобильный не затем, чтобы заставить его нервничать, а потому что думала наоборот — нервничать он не будет. Просто вернется, как и планировал. Она просто скажет ему, что решила… И он просто отпустит, как и обещал.

Но что сорвется к ней, что будет так зол, и так много скажет важного… Что развеет все сомнения разом… Это было для Ани полной неожиданностью.

Когда Корней уехал к Илоне, с силой хлопнув дверью, она осела на диван, закрыла лицо руками… И будто заново пережила. Каждый день с ним. Каждое его действие и слово. И стало невыносимо стыдно, потому что могла так легко повестись на злые слова женщины, которая, кажется, совсем его не знала, пусть и провела рядом куда больше времени, чем Аня…

На собственной шкуре испытавшая его холодность, но ею же прочувствовавшая и совсем другое — помощь, поддержку, заботу. Действительно не такую, как у большинства, но разве же от этого менее ценную?

Нет…

Ей было очень стыдно. За все. За мысли, за поступки, за слова. А еще очень страшно, потому что… Теперь-то Аня понимала — в разговоре с ней он сдерживался. Очень злился. Очень. Но сдерживался. А с Илоной как будет? Думала об этом и ёжилась… И ведь стоило бы испытывать злорадство — пусть сама не смогла дать отпор обидчице, но Корней точно сможет… Но у Ани не получалось. Ей просто хотелось, чтобы мужчина вернулся. Чтобы он вернулся и сделал вид, что сумок в коридоре не было. Что не было потери веры. Что не было глупых обвинений.

Но тогда ведь не было бы и слов, которые крутились на повторе в голове: «угробишь нежно — не заметишь. Дождалась, пока спать не буду»… И каждый раз, когда Аня их мысленно повторяла, чувствовала, как дыхание сбивается, потому что… Это не признание в любви, но это ведь так много значит. Это так о многом говорит.

Она сказала, что Корней живет в ее душе — и не солгала. Но и она, получается, живет… В мыслях. А может и в сердце тоже? Просто он этого не понимает еще… Мучается…

Оба мучаются. Но разве же так должно быть?

Не должно. Поэтому и выбор перед Аней не стоял. Она разобрала вещи до его приезда. Переоделась в домашнее, надеялась, что сможет немного успокоиться — но нет. Покончив с делами, курсировала по квартире, не находя себе места из-за волнения. Прокручивала в голове слова, которые должна сказать Корнею. Их было много. Все они касались того, как она неправа… Но стоило увидеть его, вернувшегося… Как все они разом вылетели из головы.

Корней двигался на нее, продолжая источать агрессию. И впору бы испугаться, отстраниться, убежать, но Аня понимает, что может помочь. Может впитать. Преобразить.

Поэтому позволиля холодному и злому вжать в стену, выбивая из легких воздух, смотрела в глаза… И увидела страх. Впервые в жизни. У него в глазах. Слышала его напряженное: «что я творю? Ты же еще девочка совсем…» и испытывала трепет, потому что… Он действительно не знал, что творит. А она знала. Давал им шанс.

Аня ответила, не чувствуя сомнений. Впрочем, как и в том, что все ее заготовленные речи — пшик. Ненужная бессмыслица. А нужно подать ему руку так, как он обещал подать ей над их общей пропастью. Дать понять, что там, где слаб он, она сильна.

Не боится, что сломает. Уверена, что выйдет. Просто… Она научит его любить. Или непросто, но научит. Главное, что теперь-то без сомнений — это возможно. Это нужно не только ей. Ему это тоже нужно. Чтобы понять себя. Чтобы вновь обрести возможность жить, спать, работать. Чтобы научиться жить в этой — перевернутой ею с ног на голову — реальности.

Немного успокоившись, они все же поговорили. У Ани осталось не так уж и много вопросов, но она их задала. Корней настоятельно попросил больше не повторять опыт с отключенным телефоном, Аня извинилась за него. Корней — за резкость.

О том, что происходило в квартире Илоны, Аня не спрашивала. Понимала, что Высоцкий все равно не расскажет — это их личные дела.

Она просто попала под перекрестный обстрел. Мужчина просто пообещал, что такое не повторится. Аня поверила. Она вообще поняла, что верит всему, что он говорит и делает. Прямой и жесткий. Сухой и тяжелый. Такой же, как его любимый аромат. Обволакивающий, настойчивый, плотный.

Сложный человек, но это для других, а для Ани теперь — наконец-то понятный. И по-прежнему безумно любимый. Впустивший в жизнь, позволивший пустить корни, просочиться в поры, лишить сна…

Аня миллион раз на протяжении месяца вспоминала те его слова, и каждый душа отзывалась болезненным кульбитом. Когда он позволит себе сказать что-то подобное — понятия не имела, да и допускала, что никогда. Но те слова уже принадлежали ей. Никто не заберет. Никто убедит, что незначительны.

И теперь у нее новая призма, через которую Аня смотрит на все. Придающая спокойствия. Забирающая сомнения. Позволяющая не просто тихонько мечтать, а планировать и надеяться. Никуда не спешить. Понемногу привыкать.

Не искать в том, что он отправляет спать, а не набрасывается в страсти, чтобы закончить начатое как-то раз на кухне, признаки отвержения, а понимать — это уважение к ее словам. Вполне взвешенным.

Не разочаровываться утром, когда он вновь спокоен, будто бы холоден, немногословен, деловой.

Не продумывать в голове наперед череду ужасных последствий, если вдруг… А подходить, когда хочется, тянуться, целовать… Желать доброго утра и радоваться усмешке в ответ.

Не мучить себя глупой поспешностью, не ожидать, что он за ночь превратится из Корнея во что-то другое. Давать ему время так же, как он дает ей. Он ведь не ждет, что она повзрослеет раньше времени, познает мудрость в двадцать. Вот и она не ждала, но так же, как ее учил он, пыталась учить его. Вселять уверенность в том, что на нее можно положиться. Что с ней можно поделиться. Что пусть ее плечо не такое сильное, как его, но и опереться на него тоже можно.

Корней начал с ней говорить на равных — и это была победа. Они могли спорить — и это тоже была победа. Аня могла не соглашаться… И если Корнея устраивали аргументы — он шел на компромисс. Не всегда, но случалось.

Месяц они жили под одной крышей, сближаясь все так же неспешно, но уже без вечных откатов.

Корней понемногу запускал щупальца контроля все глубже в Анину жизнь. Она понимала, что мужчина делает это отчасти несознательно, знала, что когда-то это может обернуться проблемами, но позволяла. Потому что Корней — это контроль. С ним иначе не получится. На его звонки нужно отвечать. Впрочем, как и на вопросы. Если просит подвязать его номер к контактам-безопасности и передвигаться по городу на такси, а не нырять в подземку, как она привыкла, то нужно молчать о том, что это глупый снобизм, и соглашаться. Делиться геолокацией во время поездок. Не вести речи о силе и независимости, когда на карту прилетает нетипично крупная сумма. Не заикаться о том, что ребята очень зовут ее и новую гитару на их привычную точку… С благодарностью принимать новый телефон в замену тому, который прожил всего пару месяцев. Не пытаться отговаривать, если он произносит свое фирменное: «подвезу».

Все это немного царапало Аню, но не сподвигало на то, чтобы вступить в конфликт. В конце концов, она ведь обещала научить его любить, а не сломать характер под себя. Немного смягчить — возможно, но не изменить под корень.

Он по-прежнему часто допоздна задерживался на работе. По-прежнему мог посвящать ей выходные. По-прежнему не расставался с телефоном и мог оборваться на полуслове, чтобы нырнуть в мобильный, моментально отключаясь…

На это тоже можно было бы обижаться. Но толку… И теперь уже не возникал печальный риторический вопрос: разве кто-то ставил ее в приоритет перед работой? Теперь было понятно другое: это не нужно делать. Не нужно конкурировать. Нужно воспринимать его страсть к делу и ответственность как неотъемлемую часть. И любить его таким.

Ане казалось, что за месяц с ним она повзрослела сильнее, чем за почти двадцать лет без него. В его словах по-прежнему часто проскальзывала наука. Он учил ее своим примером. Она заражалась его принципами и идеями. Она по-новому смотрела на свое поведение… И понимала, почему он реагировал так остро. Она училась не искать повод, чтобы лишний раз посомневаться, а оценивать, какие результаты получит, поступив так или иначе.

Приезжая к бабушке, каждый раз думала о том, что хотела бы рассказать, как круто изменилась ее жизнь… И каждый раз сдерживалась. Потому что… Понимала прекрасно — новость о том, что внучка связалась со взрослым пугающим Высоцким повергнет Зинаиду в шок. Вполне обоснованный, если… Если его не знать. Если видеть только оболочку, которой пугала Илона. Если не убеждаться день за днем, насколько он другой. Но для посторонних у него — все же только оболочка. Плотная. Непроницаемая. Которую он не собирается снимать.

Поэтому Аня держала язык за зубами, предпочитая обходить стороной в разговорах с бабушкой тему их с Корнеем отношений.

Высоцкий знал об этом. Свое мнение не высказывал, будто оставляя это исключительно на откуп Ане, но она понимала — сам бы вел себя иначе. Не побежал бы заново знакомиться, конечно, в статусе «зятя», не обещал бы бабушке золотые горы для ее внучки, любовь до гроба и анонс имен будущих детей, но точно был бы честен — да, намерения есть. Да, ответственность нести готов. Да, в далекие перспективы не заглядываю. Да, все может быть.

Но этот разговор пока не состоялся.

По прошествии почти двух проведенных в санатории месяцев пришла пора выписки. Что будет дальше — вопрос, который глодал Аню достаточно сильно. Она очень скучала по бабушке. Ждала ее возвращения. Но понимала: когда это случится, ей придется съехать от Корнея вместе с ба. Потому что… Это логично. Потому что даже правильно. Потому что у них достойного объяснения, почему им обоим будет лучше продолжать жить вместе, отчасти параллельно, по-прежнему в отдельных спальнях, нет. Сами-то они просто чувствуют, что так правильно, а посторонние… Никто не поймет. Бабушка так точно.

Но решать этот вопрос так быстро не пришлось. За неделю до того, как Зинаида должна была вернуться в Киев, Корней снова поднялся к ней в номер на разговор. Аню никто не выгонял. Она просто сидела в уголке и слушала, глядя из-под опущенных ресниц на своего мужчину… И млея от того, какой он…

Обещанная им квартира была готова, право собственности уже можно было оформить, но в ней предстояло сделать ремонт. Конечно, эта ответственность должна была хотя бы отчасти лечь на плечи будущих жильцов, но в этом случае все затянулось бы до бесконечности. Это понимали все. И Корней выступил с новым, излишне щедрым, как всегда, предложением, ведь раньше обещал просто помочь с ремонтом. А сейчас взять его на себя, прекрасно понимая, что не совсем здоровая Зинаида и слишком наивная, а еще занятая Аня с этим просто не справятся. Не говоря уж о том, что денег на что-то приличное у них как не было, так и нет.

Зинаида ответила не сразу. Взяла паузу, задумалась… Долго смотрела почему-то на Аню… И только потом, со вздохом, согласилась. А еще спросила, можно ли оформить квартиру на внучку.

Аня встрепенулась тогда, запротестовала, но ни Корней, ни Зинаида ее не слушали. Высоцкий кивнул, ограничиваясь коротким: «можно». Зинаида поблагодарила, отчего-то опуская взгляд и краснея…

Позже Аня пыталась выяснить у Корнея, почему он так легко согласился, ведь это нечестно, а он всегда за справедливость — владелицей дома была Зинаида, а значит и квартира должна принадлежать ей, Аня-то тут при чем? Но Корней тему не развил. Просто произнес: «твоя бабушка знает, что делает, Аня. Поверь». И к этому разговору они больше не возвращались.

На время ремонта Зинаида решила побыть у сестры. Как казалось старшей Ланцовой, так она хотя бы немного сэкономит деньги Высоцкого.

И это решение бабушки… Подарили Ане небывалое облегчение. Потому что она не была готова уходить. Но знала, в отличие от попытки ночного побега, на сей раз Корней повел бы себя иначе — отпустил. Потому что здесь решать однозначно должна она. Говорить ли правду бабушке, отстаивать ли перед ней свое право на отношения с ним — это тест на взрослость. И рано или поздно она должна будет его пройти… Или провалить.

Но сроки Корней не устанавливал, а сама Аня не спешила. Держала в памяти, но пока что откладывала.

Впрочем, как и в общении с другими людьми, которые были для нее хоть сколько-то близкими.

На следующее утро после того, как Аня собрала вещи, Алина долго выпытывала, что стряслось и почему переезд так и не случился… Аня же всячески увиливала, понимая, что просто не готова во всем признаться. Не потому, что стыдится — себя или Корнея. А просто… Представляла, какой будет реакция Алины, и не хотела встречаться с ней в реальности.

Никто не поймет и не поверит в то, что у них может быть что-то серьезное. Да даже что-то просто общее.

Алина наверняка пожалеет, покачает головой, накроет ее руку своей и произнесет, сведя брови на переносице: «вот это ты дала, малыш… Он же такой… Черствый»…

Танюша скорее всего просто испугается, понятия не имея, что может связывать Аню со взрослым мужчиной, который не хмурится только когда спит.

В Университете, если кому-то есть дело до нее, наверняка вообще пустили бы слухи о том, что она продалась какому-то богатому за секс и доит, пока есть такая возможность… Прямо так же, как говорила Илона, пытаясь унизить.

В окружении Корнея тоже наверняка недоумевали бы… Зачем ему девочка-то? Хотя не так… Неужели все так плохо, что спустился с уровня «женщина» на уровень «девочка»?

Что подумали бы его родители Аня даже представить не могла. Впрочем, она вообще не могла представить этих людей. Неужели такие же? Или совсем другие? От мыслей, что когда-то, возможно, им предстоит встретиться, мурашки бежали по коже…

Ане казалось, что с умноженным на три Корнеем Высоцким она просто не справится…

Но понимала, что эти мысли — слишком далекие.

Сначала разобраться бы с одним. Точнее окончательно в нем.

И вот в него она ныряла на новые глубины без страха.

Узнавала его предпочтения — в еде, в кино, в музыке, в литературе. Слушала рассказы о странах, в которых бывал, в какие планирует съездить. Удивлялась, как подчас неожиданно реагирует на вещи, вызывавшие у большинства типичные реакции. Изучала его, создавая в голове целостный образ, пробуя предугадывать… И радуясь, когда получалось.

На протяжении месяца они несколько раз побывали в кино — фильмы выбирал Корней, Аня соглашалась. Это всегда были неожиданные картины, пересматривая трейлеры к которым, девушка напрягалась… Ей казалось, что ждет их что-то слишком сложное. Но выходила всегда в восторге. В отличие от самого Корнея, который давал довольно скупые эмоционально оценки. «Хороший фильм». «Немного затянут, как по мне». «Ожидал большего/меньшего».

Куда чаще они просто где-то вместе ужинали. Уже не в том ресторане, в котором однажды встретили Илону. Корней не предлагал, ощущая, что Аня еще не избавилась от неприятных воспоминаний. И скорее всего допуская, что боится снова встретиться. И чего греха таить? Аня действительно боялась. Но уже другого. Была уверена — Корней запретил Илоне повторять свою выходку. И что он сделает, если бывшая любовница все же рискнет, предполагать не бралась. И свидетельницей становиться не хотела.

Выходные, если Корней не забивал их работой, они обычно проводили дома. Аня училась, Корней ходил на спорт. Иногда девушка набиралась смелости и что-то готовила. Кормила. Корней неизменно хвалил.

Очевидно было, не ждал и не нуждался в том, чтобы Аня «брала на себя кухню». Скорее всего даже сделал бы замечание, что таким образом она нерационально тратит свой главный ресурс — время. Но никогда не отказывался от предложенного. Не вредничал, не воротил носом. Искренне благодарил, пусть и не выражал восторг, падая на колени и целуя пальцы.

Подобного поведения от мужчины Аня вообще не ждала. Да и не хотела-то особо. Редкие слова, долгие взгляды, горячие руки, которые могут найти ее тело в совсем неожиданный момент, когда она занята делом, когда задумалась о чем-то своем, когда на секунду забыла о нем… Пробирались под одежду, обжигали кожу, дарили куда больше счастья, чем любые слова.

Аня понимала — он хочет ее по-прежнему сильно. Даже считать не бралась, сколько времени провел без секса из-за того, что связался с ней. Знала, что это не продлится долго. Ведь его близость всегда отзывалась в ней однозначно. Но была благодарна за то, что Корней не форсирует. А сама готовилась умом, когда тело было давно готово.

Вероятно, никто не понял бы, в чем причина замедлений. Ведь хочешь — вперед! В чем проблема-то? Зачем мужика мучить? Кому сдалась эта девственность? Но дело было не в ней. И не в страхе неизвестности и физической боли. А в страхе поспешить. Все же нырнуть слишком глубоко. Туда, где оттолкнуться ногами в нужный момент просто не сможешь. Оступиться, как мать. Но не в том смысле, который однажды озвучил Корней. А в том, что… Она же любила Аниного отца. Очень любила. В этом Аня не сомневалась. И именно из-за этого совершила так много ошибок. Именно из-за этого лишила любви дочь — слишком похожую на него. Из-за этого сломала себе жизнь… Ведь не была счастливым человеком. Аня понимала это прекрасно… А может ей только казалось… Или просто хотелось хоть как-то мать оправдать. Хотелось назвать поступок ошибкой и найти ее причину… А еще хотелось не повторить ее судьбу.

И пусть Аня понимала: Корней совсем другой. Он никогда не пропадет просто так… По щелчку пальцев. Слишком ответственный. Но страх, что для него все закончится, а она будет на дне… Все равно стоял между ней и новой чертой, которую предстояло перейти.

Она не выбирала, влюбляться ли. Но отдаться ли — выбор ведь за ней. И на это Ане нужно было решиться.