Я научу тебя любить

Глава 25

— Почему молчишь, Ань? — Корней повернул голову, глядя внимательно на девушку на пассажирском. Тихую. Ощутимо уставшую.

Он сегодня работал дольше нее. Закруглившись в положенные семь, Аня собралась, нырнула мышкой к нему в кабинет, занималась своими делами, пока он заканчивал свои. И тогда тоже была будто в себе, но Корней на это внимания не обратил — мало ли, отвлекать не хочет, сама занята. Но они спустились на паркинг, сели в машину, ехали… А ничего не менялось.

Ничего не спрашивала. Сама ничего не говорила. Смотрела в окно, жалась затылком к подголовнику…

В отражении было видно, что задумчивая…

— Устала что-то…

Аня сказала, не поворачивая голову, прикрыла глаза на секунду, потом снова смотрела в окно… Чувствовала себя действительно странно, но и сама бы толком не объяснила, почему. Не расстроена, просто… Непонятно на душе. И не поделишься толком…

— Ты к часам привык уже? — Нашла в себе силы, повернуться, посмотреть на мужское запястье с выглядывающими из-под манжеты часами. Ее подарок на День рождения. Он как-то говорил невзначай, что хотел поменять на более новую модель, она услышала. Запомнила. Купила. Подарила в Риме. Он был доволен. Ему было приятно. Подарок получился полезным. К сожалению, частично за его же счет из тех денег, которые скапливались у нее на карте, потому что те часы, которые хотелось ему, Аня позволить себе пока не могла, но об этом деликатно умолчали оба.

Он усмехнулся, открывая коробку, сказал: «спасибо большое, Аня. То, что надо». А она пожала плечами, застенчиво улыбаясь. Угадывать его желания было не так уж и сложно. Бурной радости ждать не было смысла. А вот радоваться тому, что носит, можно было.

— Да. Все хорошо.

Корней ответил, следя за дорогой. Когда по курсу не было ничего примечательного, снова посмотрел на Аню…

— Ты к врачу сходила? — спросил, следя за тем, как она морщится, не совсем понимает… Потом кивает, поправляет пальто…

— Да. Сходила. Все нормально. Ну то есть… — начала, замялась… Застеснялась будто… — Тебе нужны подробности? — спросила, снова морщась… Понимая, что поход к гинекологу — не та тема, которую можно обсуждать с любым мужчиной. С Корнеем — вряд ли.

— В общих чертах.

Он уточнил, Аня вздохнула. Снова разгладила ткань, чувствуя неловкость…

— Цикл нужно стабилизировать. Сбои могут быть связаны с чем-угодно. Патологий нет. Анализы нормальные. Мне предложили… Противозачаточные. Для стабилизации. Я согласилась.

Аня сказала, пожимая плечами. Корней кивнул. Снова смотрел на дорогу, потом мельком на нее…

— Хорошо. Я спокоен.

Заключил, краем глаза улавливая намек на улыбку на Анином лице. Поход к врачу — его условие. Он говорил об этом еще когда она пыталась вынести из квартиры свой первый тест. Повторил, когда они вдвоем сделали второй. Это снова просто о том, что такое разумность. Запускать здоровье нельзя. Если есть звоночки — нужно проверяться. Он так жил сам. Ее он тоже учил жить так. На тестах не разорились бы, но нервы дороже…

— Мы теперь можем… — Аня начала, покраснела, поймала быстрый серьезный мужской взгляд, опустила свой… — Как ты хотел. — Закончила, зная, что он поймет…

— Это не обязательно. Если тебе комфортней будет оставить все, как есть, ты в праве.

Корней сказал, не сомневаясь в собственных словах ни на грамм. Пусть и он сам, и Аня осознавали, в чем ее часть вины и ее ответственность за тот вечер, с себя свою он снимать не собирался.

Своими эгоистичными действиями, позволив злости выйти так, как хотелось, абсолютно проигнорировав ее страхи и вполне закономерные опасения, Корней подвел Аню к краю ее личной пропасти за руку.

Потому что тем утром она могла уйти. Могла уйти беременной. И это была бы его вина. А вот ответственность легла бы на нее. Во всяком случае, она бы поняла все именно так.

Он сам поставил бы ее на путь, которого Аня так боялась, который дамокловым мечом висел над головой всю ее жизнь. Оказаться беременной и ненужной. Сломать жизнь себе и ребенку. Проиграть свой сценарий — не такой же, как ее мать, но не менее трагичный.

Ночью об этом он не думал. А утром стало страшно. Потому что из-за его действий она могла не вынести. Потому что… Он защитит ее от всего мира. А кто защитит ее от него?

Случившееся стало и для Корнея очень жестоким, но крайне важным уроком. Ему тоже нужно учиться. Усмирять злость. Принимать то, что к такому надо быть готовым. Даже с Аней. К тому, что когда-то, возможно, появится кто-то третий. Может, просто пройдет ее кажущееся бесконечным чувство. Может, она полюбит другого, соберет вещи и уйдет. Потому что это жизнь. Потому что они — люди. А с людьми такое случается.

Он нырял в любовь аккуратней. Но тоже совершил ошибку — ушел на дно. Бескомпромиссное. Отчаянное. Где кажется, что без нее — уже не жизнь. И это тоже огромная опасность для двоих. Потому что, как любой смертельно раненный зверь, он будет разносить все, что его окружает, яростно рыча от боли.

Мысли о комнате «на будущее», попытки поселить в ней уверенность в том, что последствия той ночи — на нем, что она может не бояться и довериться — утренние. А ночью… Он просто доводил начатое ею до конца. Они шли на уничтожение с отчаянностью смертников. И спасло их только чудо.

Но больше таких чудес не будет. Поэтому… Ему тоже предстояло многому научиться. Не только любить. Но принимать. Понимать. Прощать. Отпускать. Он был на пути.

— Я чудаковатая, но не настолько… — Услышал Анин ответ, поймал легкую улыбку, вздернул бровь, не совсем понимая… — Я тебе доверяю, Корней. Мне не страшно будет… Я готова. Таблетки тоже очень надежные. Мне врач объяснила, что… Что если я уверена в партнере, а партнер во мне, то… То от беременности они защитят. А в-венерических у меня нет, поэтому…

— Я знаю, зайка. Не волнуйся.

Корней видел, что последние слова Ане произносить было сложно. Это тоже их остаточные. От брошенных обидных слов, которые не так-то просто пережить. Нужно время. И длительная работа. Вернуть доверие. Подарить уверенность в том, что так больно больше никогда…

Ни она его, ни он ее.

Гладко не будет, не стоит обманываться. Но они больше не пойдут друг против друга, чтобы сравнять мир с землей.

— В общем… — Аня мотнула головой, улыбнулась куда бодрее, посмотрела куда уверенней… — Это все, что я хотела сказать.

Заключила, окончательно поворачиваясь в кресле.

Снова прижимаясь затылком к подголовнику, но глядя уже на Корнея. Сначала нежно, скользя взглядом по лицу, плечу, руке… Но потом снова… Нахмурилась, вздохнула…

Было очевидно, что ее что-то мучает, но она молчала.

Закусила губу, вздохнула…

— Корней, — не выдержала, окликнула. Дождалась, когда мужчина кивнет, как бы подтверждая: я весь внимание…

Посмотрела вниз, собираясь… Снова вздохнула.

— Денису… Стажеру… Закончили стажировку раньше времени. В понедельник он уже не выйдет. А должен был… Еще неделю. И у него были перспективы. Я знаю. Я… Я работала с ним по нескольким проектам. Он хорош… Лучше меня…

— Ань, — Корней посмотрел мельком, но жестко. Аня понимала, почему. Хвалить Дениса — не лучшая идея, но просто… Ей надо было выяснить. Она чувствовала, что снова начинает себя есть. А им это нельзя. Для них это плохо.

— Дослушай. Пожалуйста.

— Я не хочу слушать о нем, Ань.

Реакция Высоцкого была ожидаемой. Объяснимой даже. Аня все понимала. И зря начала, наверное, но… Очень надо было выяснить. Очень. Поэтому…

— Просто скажи мне, это ты попросил Ольшанского? Ты снова из-за меня?

Аня произнесла, глядя на профиль, наконец-то не скрывая эмоции. Ей было ужасно сегодня. Когда узнала, что все именно так. Не потому, что жалко Дениса. Не потому, что это вроде как несправедливо. А потому что… Ее снова накрыло чувство стыда перед Корнеем. Ведь подобная просьба — она тоже унизительна. И тоже из-за нее…

Он ответил не сразу. Видно было, что злой. Желваки шевелились на скулах. Он смотрел на дорогу довольно жестко. Воздух сгущался. Девичьи пальцы будто покалывало от легких разрядов… Корней сдержится, Аня не сомневалась, просто ему нужно чуточку времени. Он выдохнет и что-то скажет.

Так и случилось.

Глянул резко, но попытался смягчить… Вспомнил, что смотрит на Аню…

— Нет. Я ни о чем не просил у Ольшанского. Все очень просто, Аня. Здоровая субординация должна строиться на уважении и ответственности. На голых пиздюлинах далеко не уедешь. Такие борзые, как этот человек, к ним быстро привыкают. Задолбаешься раздавать. Своим поведением он показал, что уважения в нем нет. Зато много неоправданной, я бы даже сказал глупой, дерзости. Ольшанский не будет комплектовать штат людьми, с которыми нужно будет воевать. Которым нужно будет что-то доказывать. Объяснять, почему именно сейчас квадратное нужно катать, а круглое — кантовать. Ему нужны ответственные исполнители. Как ты. А не борзота подзаборная. Как он. Он может быть до бесконечности талантливым. Но не представляет ценности, если позволяет себе подобные выходки. Он сам все испортил. Доказывать свою значимость стоило иначе.

Корней закончил, вернулся к дороге. Аня молчала — переваривала. Говоря честно, была уверена на все сто, что… Что Ольшанский отправил Дениса именно по просьбе Высоцкого. Но слова Корнея походили на правду. Очень походили. Только вот…

— Тогда и меня должны были… Рассчитать. Я ведь тоже не проявила… Уважения…

Аня сказала, глядя виновато, снизу-вверх, ранено немного… Подмечая, что лицо Корнея смягчается, он снова смотрит, вздыхает.

— Это наши с тобой дела, Аня. Личные отношения. Это другое. Здесь разбираемся мы. Там — Ольшанский просто сделал выводы о человеке, который должен был быть мотивированным показать себя максимально хорошо. А показал он себя как деструктивный элемент. Такие никому не нужны. Это не молодость, энтузиазм и амбициозность. Это была чистой воды глупость. Каждое действие должно иметь последствие, Аня. Понимаешь? В его случае, все случилось хрестоматийно.

Аня понимала, Аня кивнула. Легче вряд ли стало, но хотя бы понятней.

— Я просто хочу, чтобы ты знал. Я не волнуюсь из-за него. Я не чувствую перед ним вины. Сейчас я понимаю, что каждый из нас ответственен за свое. Просто… Я волнуюсь за тебя. Я хочу, чтобы тебя это все коснулось минимально. Насколько возможно. Чтобы никто не подумал, что…

— Умеющие думать поймут всё правильно. Большинству без разницы. Доказывать я никому ничего не стану. Тебе объяснил просто потому, что знаю — тебе это важно. А в целом… Посрать, Аня. Я не хочу о нем говорить.

Корней снова начал раздражаться, реши она продолжить тему — отреагировал бы грубо. Поэтому…

— Меня всегда поражает твоя глубина. И в то же время простота. Для меня все так сложно. Я так часто теряюсь. Я придумываю так много всего… Лишнего. А потом ты говоришь… И все становится на места. Мне не хочется спорить. Все кажется очевидным. Как так? Почему так?

Аня спросила, чувствуя, как он постепенно расслабляется. Это видно было по тому, как меняется лицо. И чувствовалось по тому, что разряды перестают колоть кожу…

Он ответил не сразу. Смотрел перед собой. Думал о чем-то. Потом же хмыкнул, повернул голову, посмотрел мельком, и снова на дорогу…

— Ты просто маленькая. Подрастешь — дашь мне фору. Уверен.

Аня хотела бы сдержать улыбку, но не могла. Его новая похвала опустилась звонкой монеткой в ее сокровенную копилку.

Первой в квартиру зашла Аня. Слышала, как за спиной защелкиваются замки. Прокручивала в голове слова Корнея, улыбалась, расстегивая массивные пуговицы.

За прожитые здесь месяцы Аня изучила квартиру до состояния «наощупь». Поэтому, пока Корней был занят — отвлекся на телефон, сняла пальто сама, повесила, сапожки тоже…

Обернулась. Видела, что он держит мобильный в руке, читает что-то с экрана, который подсвечивает и его, и ее. Пальцы второй держит на выключателе за движение до щелчка.

Такой… Серьезный. Такой… Красивый. Сильный такой. Ласковый…

Настолько, что хочется… Очень сильно хочется позволить себе лишнего. Рискнуть в миллионный раз.

Накрыть ладонью экран мобильного. Нажать, опуская своей рукой его вместе с трубкой. Потянуться к второй, приближаясь телом к телу…

Глядя в глаза — смотрящие с легким прищуром, подозрительно — убрать мужские пальцы с выключателя… Завести себе за спину, положить на поясницу…

Почувствовать первые «признаки жизни», как он ведет большим по ткани платья, поглаживая…

Убедившись, что стоит ей отпустить руку, она не упадет бессильно, Аня потянулась к пуговицам на мужском пальто. Расстегивала, глядя на них и немного в глаза. Привыкая к темноте, чувствуя, как предвкушение от касаний, поцелуев, близости разливается теплом по телу…

— Мне вообще-то перезвонить надо, Ань…

Корней заметил, действуя вопреки собственным словам. Заблокировал мобильный, отправил на полку, стряхнул расстегнутое уже пальто с одного плеча. Положил свободную руку на ее талию — потом с другого. Следил, как Аня вешает…

Потом следил, как кладет руки на пиджак, скользит вверх, привстает на носочки, ведет носом по подбородку, прижимается к его губам в невинном поцелуе, отрывается на расстояние вздоха, смотрит в глаза…

— Потом перезвонишь, хорошо? Хочу тебя очень… — говорит честно, прекрасно понимая, что впервые так смело. Ухватывается за плечи, когда чувствует, что Корней подхватывает. Обнимает его ногами, прижимается грудью, трется, целует, втягивает его язык своим…

Чувствует стену спиной, сама тянет вверх подол задравшегося платья, снимая через голову, расстегивает мужской пиджак… Ждет, пока Корней снимет… Снова — сначала с одной руки, потом с другой, перехватывая ее…

Но на сей раз уже никто из двоих не заботится о том, чтобы повесить аккуратно. Ткань падает на пол, разрезая тишину шуршанием и стуком пуговиц.

Только им все равно. Аня берется за рубашку, Корней вжимает напором губ в стену даже ее затылок.

— В спальне хочешь или здесь? — мужчина спрашивает, пробегаясь пальцами по животу, накрывая грудь в кружеве, сжимая… Сильно… До дрожи…

— В спальне.

Кивает в ответ на Анин шепот, снова тянется к губам, целует, продолжая мять тело, вдавливая в стену все сильней… Сильней же давая ощутить, что он тоже хочет ее. Очень-очень хочет.

Через какое-то время давит на одно колено, прося спуститься на пол, на другое…

Убедившись, что Аня стоит — пусть на носочках, но все же…

Отступает. Смотрит. Ощутимо. Так плотно, будто… Под кожу. Даже в темноте невероятно осязаемо.

По лицу, шее, ключицам, груди, животу…

Неспешно расслабляет галстук, снимает через голову, расстегивает одну манжету, дальше — вторую. Откладывает запонки, снимает часы…

Достает полы рубашки, брякает ремнем…

И это заставляет Аню испытать новую дрожь.

Которую он, несомненно, чувствует, стоит только подойти, накрыть ладонями ягодицы, вжаться возбуждением в живот…

— Уже можно или позже? — Аня непременно покраснела бы, замялась, услышав вопрос раньше. Сейчас же… Закивала, чувствуя, как мужские губы опускаются к шее, целуют, а сама она проходится пальцами по его позвонкам, ныряя в волосы.

И снова подхватил, и снова понес, «профессиональным» движением ослабляя давление бра на спину, помогая стянуть бретели… Двое услышали новый стук о пол — теперь крючков и обтянутых тканью косточек.

Корней открыл дверь, занес Аню, опустил на кровать…

Глядя в глаза, стягивал колготки вместе с бельем, снова отошел, снова смотрел…

И снова Аня могла бы застесняться, но слишком хотела. Чтобы смотрел. Чтобы вот так возбужденно. Чтобы вот так возбуждающе…

И сама тоже смотрела. Как он снимает рубашку к черту. Подходит, нависает. Начинает целовать, руководящим жестом ухватив ее за кисть, потянув на себя. Чтобы и она поучаствовала в процессе раздевания.

Чтобы чуть позже, когда к черту же мужские туфли, брюки… И громкий удар пряжки о пол. Бесшумное падение на него же боксеров… Потянулась, сжала с силой, закрыла глаза, углубляя поцелуй, чувствуя возбуждение такой силы, что просто от скольжения ладонью по длине кажется, что уже можно кончить, но стоит Ане подняться чуть выше по кровати, раскрыть колени, почувствовать касание его кожи к своей — грудь к груди, живот к животу, ее внутренняя сторона бедер к его внешней, почувствовать первое касание там… И сдержать стон — никаких шансов.

Впрочем, как и не закрыть глаза, не прогнуться, не откинуться, не закусить губу…

— Ань… — и испытать легкую злость, потому что он зачем-то окликает, чего-то хочет вместо того, чтобы просто… Войти и скорее всего тремя движениями довести до первого оргазма. — Смотри на меня, зайка.

Он не двигается. Давит на вход, пульсирует, но не двигается. И приходится… Слушаться.

Распахнуть глаза, посмотреть…

— Ты лучшее, что со мной случилось, веришь? — услышать вопрос… Затрепетать… И понять, что он сократил путь до оргазма на два движения, кажется. Просто войти — и она взорвется, когда в ушах будет звенеть…

Вот только ответить ей нечего. Корней и так знает, что он — ее лучшее. Поэтому…

— Пожалуйста… — она подается навстречу, стонет в губы, ждет компромиссных — двух толчков… И чувствует, что ей хватило… Он тоже чувствует. Усмехается… Трется носом о щеку, ждет, когда ее чуть отпустит, а потом, когда она снова с ним, продолжает.

Занятие любовью.

Субботнее утро началось слишком рано. Корней зачем-то встал ни свет, ни заря. Аня не проснулась до конца, но через дрему чувствовала, что он снимает руку с ее голого тела, отбрасывает одеяло с себя, поправляет на ней, идет в душ…

Стоило бы проверить время, но Аня не могла. Ей было слишком хорошо. Тело ныло. Хотелось… Снова. Чтобы вернулся, прижал к себе, начал целовать…

Но это не случилось. Он оделся в спортивное, взял телефон, дождался, когда Аня откроет один глаз.

— Пробегусь.

Сказал. Видел, что девушка хмурится. Понимал, что наверняка хочет что-то спросить… Но в итоге просто кивает, снова закрывает глаза, перебирается на его подушку.

Улыбается, когда он целует в плечо.

Остается в спальне, когда он выходит…

Снова засыпает с мыслями о том, что он быстро вернется и нырнет к ней. Вот только…

Проснувшись через какое-то время, Аня села в кровати, прислушалась, присмотрелась…

Поняла, что не возвращался. Потянулась за телефоном, который показал, что время близится к десяти, почему-то занервничала, мотнула головой, отгоняя всякие мысли.

Набрала, он скинул… Почувствовала новую тревогу. Но во второй раз не стала. Потому что скорее всего занят. Возможно, срочно понадобилось куда-то поехать. Такое бывает. Сможет — перезвонит.

Успокаивая себя этим, Аня сходила в душ. Выпила утренний кофе, глядя из окна вниз под подъезд и понимая, что машины Высоцкого под домом нет…

Было тревожно. Иногда становилось практически страшно, но Аня понимала, просто нужно ждать. Иногда просто нужно ждать.

Чтобы отвлечься — взяла гитару. Сидела в гостиной, разыгрывалась, занимая пальцы и мысли, то и дело поглядывая на телефон, лежавший на журнальном столе. Хотела… Чтобы хотя бы позвонил. А лучше — вернулся.

Когда услышала, что в замке проворачивается ключ, без преувеличение выдохнула.

Отложила гитару, поднялась, пошла навстречу…

Просканировала взглядом, поняла, что что-то в нем ее безумно смущает, вот только… Неясно, что…

Разулся, скинул куртку, улыбнулся даже. Коснулся губами щеки, зачем-то пошел на кухню…

И она за ним. Остановилась, следила, как он моет руки. Тщательно. С мылом. Показалось, что вода розоватая…

Тянет бумажные полотенца, промакивает, смотрит на Аню, когда она на полотенца… Которые Корней комкает, выбрасывает в урну, упирается руками в столешницы — кухонного гарнитура и острова…

— Как пробежка? — Аня спросила, сглотнув, практически заставляя себя перевести взгляд на его лицо, чувствуя, что сердце бьется в горле… Знала, что в ее взгляде все читается. И что он это видит…

Смотрит прямо. Может быть даже жестко. Но это… Остаточное…

— Хорошо. Удачно я бы даже сказал.

Отвечает спокойно, продолжая смотреть Ане в лицо, когда она вновь опускает взгляд на костяшки. Сбитые. С парой вновь набухших капель крови…

— Ты голодный? — и пусть выглядит это сюрреалистично, но Аня задает вопрос так, будто… Будто ничего не произошло.

— Да. — И Корней отвечает так же.

— Ты что-то легкое хочешь или… Мне Ольга подсказала. Я научилась стейк жарить, как тебе нравится. В холодильнике есть. Я могу… Быстро…

Пытаясь говорить так, чтобы звучало хотя бы нормально, Аня вновь посмотрела в лицо. Ненадолго. Потому что сложно. Потому что он не отошел еще. Он злой до сих пор.

— Стейк будет отлично.

Говорит отрывисто. Не двигается, когда Аня делает шаг к нему, не убирает руку, когда она тянется… Касается чуть выше сбитых мест, шепчет…

— Обработать надо…

— Не надо. Все нормально.

Корней же тянется губами к ее виску, не целует, просто прислоняется, дышит, скорее всего закрыв глаза. Успокаивается… Аня накрывает его кулак своей ладонью. Ей больно. Ей страшно. Она снова чувствует себя… Виноватой. Но даже сказать толком ничего не может. Понимает — сейчас это опасно.

— Зачем, Корней? Он же… Ушел уже. Он же… — Готовясь к тому, что он может взорваться, Аня снова шепнула, жмурясь. Только вот… Этого не случилось. Он продолжал просто дышать, шевеля волосы, щекоча не только кожу, но и нервы.

— Ему было сказано не подходить к тебе. Он подошел. Это мое дело, Аня. Не лезь.

Сдержать каскадный вздох не удалось. Сердце будто оборвалось. Потому что… Она же не хотела.

— Я ему сказала, что… Я просто сказала, что получит по лицу, если… Я…

— Я знаю.

— Откуда?

— Я знаю все, что мне нужно знать.

— Корней, я… Он не пойдет в полицию?

— Посрать, Аня. Мне легче. На остальное — посрать. Хорошо?

Корней спросил, Аня прошлась пальцами по руке вверх до плеча, обняла за шею, прижалась к нему.

Сначала он не делал ничего, потом же… Ответил. Обнял. Вжал ее тело в свое. Уже поцеловал — туда же, в висок.

— Все хорошо. Не волнуйся. — Произнес. Аня знала — это лично для нее. Потому что он… Не волнуется. Он… Как всегда, продуманный. Он не участвовал в том, чтобы убрать Дениса с глаз долой. Просто дождался, когда это случится само собой, когда угрозы соблюдению этики уже не будет, и… Сделал, что хотел. Что, судя по всему, обещал. Наверное, еще тогда — у ресторана.

— Прости меня, пожалуйста…

Из-за нее. «Лучшего, что с ним случилось». Чуть не испортившего ему жизнь.

— Успокойся. Тема закрыта. Мясо сделай, я голодный. В душ схожу пока.

Корней оторвался первым. Обошел, направился к спальне, по дороге стягивая футболку. Аня смотрела на его спину с затаенным дыханием. Понятия не имела, как можно определить, насколько жестокой была драка. Просто… Лицо цело. Спина вроде бы тоже.

Руки только…

И душа — ее — не на месте. Она протестует. Из нее рвется тирада. О том, что так нельзя. Что это неправильно. Что это не выход. Что она… Того не стоит.

Вот только все, что Аня себе позволяет — это пара глубоких вдохов, сделанных, закрыв глаза. Дальше же идет к холодильнику, достает мясо в вакууме, включает плиту. Смиряется.

Потому что Корнею виднее. И если ему так легче — ей тоже посрать.